Saygo

Письмо Фиески и воскрешение Эдуарда II

1 сообщение в этой теме

В XIX веке в бумагах официального реестра 1368 года, принадлежащих Гаусельму де До, епископу Магеллонскому, нашли копию письма генуэзского священника Мануэло де Фиески (? - 1349), бывшего старшим письмоводителем при папе Иоанне ХХII, а позднее ставшим епископом Верчелли (Северная Италия). Письмо адресовано английскому королю Эдуарду III и содержит сведения о спасении Эдуарда II из заключения. 

Даты на письме нет, но его датируют примерно 1337 г. Хранится документ до сих пор в архиве департамента Эро, Монпелье (GM23, Carte de Maguellonne, Reg. A, fol. 86r (r)). Есть серьезные основания полагать, что документ подлинный. 

Текст письма (в переводе с латыни).

«Во имя Господа, аминь.

Все то, в чем мне признался ваш отец, я записал собственноручно и затем принял меры, чтобы эти сведения дошли до вашего величества. Прежде всего он рассказал, как, ощущая, что Англия настроена против него в связи с угрозой, идущей от вашей матери, оставил своих спутников в замке графа-маршала [Норфолк] на берегу моря, именуемом Чеnстоу, и, гонимый страхом, отплыл на барке с лордом Хьюго Деcnенсером, графом Арунделом и несколькими другими, чтобы по морю добраться до Гламоргана на побережье. Там его схватили вместе с упомянутым лордом Хьюго и господином Робертом Болдоком, и захватил их лорд Генри Ланкастер. И его отвезли в замок Кенилворт, а остальных отправили в разные другие места. И там, поскольку многие люди требовали этого, он лишился короны. Засим вас короновали на праздник Сретения.

Наконец его отправили в замок Беркли. Прошло совсем немного времени, и слуга, который был к нему приставлен, сказал вашему отцу: "Государь, лорд [sic] Томас Герни и лорд Саймон Барфорд, рыцари, nрибыли сюда с целью убить вас. Ежели вам это будет угодно, я готов отдать вам свою одежду, чтобы вы могли попробовать спастись". Далее, надев указанную одежду, он [Эдуард] в сумерках вышел из тюрьмы. Он беспрепятственно дошел до последней двери, ибо его не узнали, а когда увидел спящего привратника, то быстро убил его и взял ключи. И тогда он открыл дверь и вышел вместе со своим слугой. Упомянутые рыцари, явившиеся убить его, обнаружив его исчезновение и боясь негодования королевы, из страха за свою жизнь, решили уложить в гроб упомянутого nривратника, причем извлекли его сердце и хитроумно преподнесли королеве, как если бы то было сердце и тело вашего отца; и упомянутый привратник был nохоронен в Глостере вместо короля.

После того как он [Эдуард] бежал из заключения в указанном замке, вместе со спутником, который был прежде его сторожем в тюрьме, его принял в замке Корф лорд Томас, кастелян этого замка, скрыв это от лорда Джона Малтреверса, начальника упомянутого Томаса, и в том месте он прожил скрытно полтора года.

Впоследствии, прослышав, что граф Кентский [младший сводный брат Эдуарда] обезглавлен за то, что считал его [Эдуарда] живым, он сел на корабль со своим слугой и, по совету и с согласия упомянутого Томаса [Беркли], принявшего их, переправился в Ирландию, где оставался девять месяцев. Потом, опасаясь, как бы его там не узнали, он оделся как отшельник, вернулся в Англию, в том же виде добрался до порта Сандвич и, переплыв море, оказался в Слёйсе. 

После того он обратил свои стопы к Нормандии, а из Нормандии, по примеру многих других, через Лангедок дошел до Авиньона, где сумел дать золотой флорин одному папскому служащему, и тот передал от него записку папе Иоанну. Папа призвал его к себе и продержал в своем доме тайно, с почетом, более пятнадцати дней. Наконец, после длительных бесед, обсудив все, что нужно было, и получив позволение уехать, он направился в Париж, а из Парижа в Брабант, из Брабанта - в Кёльн, чтобы из благочестия посетить [гробницу] Трех королей. И затем, nокинув Кёльн, он пересек Германию и направился в город Милан в Ломбардии. 

В Милане он вступил в некую обитель отшельников близ замка Миласки [Мелаццо], в каковой обители оставался два с половиной года; но указанный замок постигла война, и он перебрался в замок Цецима, где также имеется обитель, в диоцезе Павия, в Ломбардии. И в этой последней обители он оставался два года или около того, в затворничестве, предаваясь nокаянию или моля Бога за вас и других грешников. В подтверждение истинности моих слов я приложил к сему свою печать, предоставляя сие на рассмотрение вашему величеству.

Ваш Мануэло де Фиески, нотарий господина Папы, ваш преданный слуга».

Э. Уэйр пишет: "Подлинность письма Фиески как такового не вызывает сомнений - но его содержание оспаривалось многими историками, хотя оснований для этого у них было немного. Для нас вопрос о правдивости сообщения Фиески имеет решающее значение: решив его, мы можем установить, была ли Изабелла соучастницей убийства мужа. Если Эдуард II не был убит - значит, потомки были несправедливы к ней, и ее образ представляется в совсем ином свете. Потому нам необходимо изучить сообщение Фиески подробнее.

Письмо начинается без предисловий, как будто Эдуард III уже был ранее информирован о том, что его отец жив и живет в Ломбардии, и получил доказательства того, что речь не идет о самозванце. Фраза «Во имя Господа, аминь» - обычное приветствие в письмах церковников того времени, и оно подразумевало, что дальнейшее сообщение правдиво. Фиески, видимо, получил эти сведения на исповеди - но он не указывает, дал ли ему Эдуард позволение передать их другим лицам; это либо подразумевалось само собой, либо слово «признался» относится не к таинству исповеди, а к обычному разговору... 

Весомым аргументом в пользу подлинности текста письма является точность и аутентичность рассказа о действиях короля от бегства из Чепстоу до предполагаемого спасения из Беркли. Он согласуется с известными фактами и содержит подробности, которые могли быть известны очень немногим людям кроме тех, кто находился рядом с Эдуардом при его бегстве в Уэльс. ...этих подробностей не содержит ни одна хроника, написанная до 1343 года (самая поздняя из возможных дат написания письма Фиески), и ни в одной нет упоминаний о том, что Эдуард вышел в море из Чепстоу и высадился на сушу в Гламоргане; данные об этом были зафиксированы только в хозяйственных отчетах, которые Фиески, да и никто другой, видеть не мог.

Хотя об этом письме говорили много, так и не было выдвинуто удовлетворительное объяснение тому, откуда он мог взять информацию, если не от самого Эдуарда II и не от кого-то из его спутников. Однако Деспенсер, Арундел и Болдок были мертвы. Кто же остался - писцы короля? Солдаты? Насколько вероятно, что Фиески мог при его общественном положении и вдали от Англии получить эти факты от простых людей низкого звания? Откуда он мог воообще узнать, кого расспрашивать и где искать этих людей?

В письме имеются ошибки - например, именование Томаса Герни «лордом», а не «сэром». Но это вполне объяснимо неосведомленностью Фиески в титуловании англичан. «Саймон Барфорд» - это, вполне вероятно, заместитель Мортимера сэр Саймон Берфорд, которого впоследствии называли сообщником Мортимера «во всех его преступлениях». У нас нет других свидетельств, что он находился в Беркли в те дни, и конкретно в цареубийстве его никогда не обвиняли. Окл не упомянут, но Эдуард мог и не увидеть его, а даже если и видел, откуда ему было знать, кто это такой? На слуг лорды обычно внимания не обращают. А вот Герни и Берфорда он, несомненно, знал, и они, соответственно, упомянуты поименно.

Имя стражника или слуги, который помог Эдуарду и бежал вместе с ним, нам неизвестно, однако он, очевидно, пользовался доверием у начальства. То, что он знал о планируемом убийстве Эдуарда, означает, что бегство, если оно вообще состоялось, имело место после того, как Окл привез распоряжения Мортимера... весьма мало вероятно, чтобы Эдуард бежал попущением Мортимера, как недавно предположил Айен Мортимер [современный биограф своего дальнего предка Роджера]. У Роджера Мортимера не имелось никаких мотивов, чтобы сохранить жизнь Эдуарду, и были все причины желать ему смерти... оставаясь в живых, бывший король представлял собой постоянную угрозу - и как объект заговоров для его освобождения и восстановления на троне, и как потенциальный глава диссидентов, оппозиционных правлению Изабеллы. Пока Эдуард был жив, Мортимер, чья власть зависела от положения женщины, контролировавшей молодого короля, не мог чувствовать себя в безопасности. А если бы Эдуард вернулся к власти, Мортимера ожидал бы кровавый финал.

Высказывались мнения, что перемена одежды не помогла бы Эдуарду II скрыться - но горожане и простолюдины того времени часто носили шапки с опущенными полями, капюшоны или шапочки-чепцы, полностью скрывающие волосы, а иногда еще и затеняющие лицо. И потому, если слуга был примерно того же роста, мало кто стал бы присматриваться к проходящему мимо Эдуарду.

На самом деле трудно поверить, чтобы Эдуард мог пройти через все посты до самого домика привратника, и его никто не остановил; ведь незадолго до того случились две новых попытки его освободить, причем одна даже увенчалась временным успехом, и меры безопасности должны были ужесточиться. Но в таких случаях меры обычно принимаются с учетом уже происшедших событий, а против неожиданностей защиты не предусмотришь. Беглец был переодет, кроме того, его держали взаперти так, что не все обитатели замка видели его и могли бы узнать; да и кому могло прийти в голову, что он просто возьмет и выйдет из тюрьмы? Любой, с кем он сталкивался по пути, принял бы его за коллегу-сторожа. Связка ключей в его руках также никого не удивила бы. Судя по всему, побег состоялся ночью, когда число караульных уменьшалось, при плохом освещении. Видимо, сторож шел впереди, а Эдуард следовал за ним. Переплыть ров для Эдуарда не составляло труда, а как только он выбрался из замка, его спаситель, возможно, местный уроженец, легко провел бы его через окрестные болота и леса.

Очень знаменательный момент в письме - упоминание о том, как тюремщики боялись реакции Изабеллы, когда она узнает, что Эдуард убежал от убийц. У Эдуарда не было никакой возможности узнать, что приказ убить его исходил только от Мортимера, а не от Изабеллы, которая, будучи далеко, в Ноттингеме, не могла знать о новейшем заговоре - а лицо, снабдившее Фиески этими сведениями, предполагало, что убийство заказала Изабелла. Между тем ко времени написания этого письма всем было известно, что Эдуард III считал ответственным за гибель отца именно Мортимера.

Если Эдуарду все-таки удалось бежать, почему он не объявился, не заявил о реставрации своей власти? Прежде всего, он знал, что не может рассчитывать на серьезную поддержку, поскольку большинство его сторонников были арестованы или лишены средств. Во-вторых, мало кто поверил бы его рассказу, поскольку большинство населения полагало его умершим и погребенным. В-третьих, он уже хорошо усвоил, каким безжалостным может быть Мортимер: рискни он обнаружить свое местонахождение, Мортимер, не колеблясь, выследил бы его и расправился бы с ним на месте. В-четвертых, как заметил Догерти, Эдуард пережил серьезное потрясение, был сломлен физически и душевно, что проявилось в сцене его отречения в Кенилворте, в январе того же года. К этому добавился год в заключении - тяжелое испытание, даже если обращались с ним хорошо. Он потерял свой трон, жену, детей и свободу, он наверняка еще оплакивал потерю Деспенсера. И наконец, попав в беду, он мог обратиться за утешением к религии, что породило желание отрешиться от всего суетного и удалиться от мира. Такой резкий душевный перелом был не редкостью в средние века.

В поддержку этой теории можно привести стихотворения, приписываемые Эдуарду, где сквозит озабоченность собственными грехами, желание отрешиться от всего «низменного» и надежда на искупление милостью Христа.

Письмо Фиески - не первый документ, связывающий имя Эдуарда с замком Корф. И Бейкер, и Мьюримут ошибочно полагают, что короля привезли в Корф по дороге к Беркли, кроме того, считается, что заговорщики Данхевида поместили его там после похищения из Беркли, и еще один заговор, спустя некоторое время, также предполагал его доставку туда...

Замок Корф представлял собой массивную крепость норманнских времен, которая господствовала - и ныне господствует - над местностью, будучи живописно расположена на высоком гребне с видом на ущелье и долину. Здесь в 979 году был убит саксонский король Эдуард Мученик, но замок, существующий до сих пор, был построен норманнами и на протяжении столетий постепенно разрастался. Эта королевская твердыня формально подчинялась Изабелле и Мортимеру, но у нас есть свидетельства, что в ней был рассадник диссидентов, которые мало беспокоились насчет соблюдения присяги и контактировали с группой Данхевида... 

Однако упоминание о ~лорде Томасе», кастеляне Беркли, остается загадкой. В документах нет никаких упоминаний о назначении какого-нибудь «лорда Томаса» комендантом Корфа; в 1329 году на этом посту находился некто Джон Деверил, но дата его назначения неизвестна. Потому вероятно, что Фиески спутал его с Томасом Беркли. Малтреверс был действительно назначен комендантом замка Корф, но не ранее 24 сентября 1329 года.

Как бы ни звался этот кастелян, он должен был принадлежать к кругу заговорщиков и легко мог скрыть присутствие Эдуарда после того, как Малтреверс стал его начальником в 1329 году, поскольку никто уже не искал бывшего короля, считая его умершим; да и вообще, кто обратил бы внимание на нищего отшельника, даже если бы он показывался на людях?

Если Эдуард сразу же отправился в Корф и оставался там полтора года, получается, что он прибыл туда поздней осенью 1327 года и уехал весной 1329 года. Но, согласно Фиески, он покинул Корф только после того, как услышал о казни Кента, а это произошло в марте 1330 года. Возможно, Эдуард или Фиески ошиблись в исчислении времени или датах, либо Эдуард не сразу попал в Корф, но скрывался в разных местах, пока не убедился в безопасности пути. Если он находился в Корфе в марте 1330 года, тогда объясняется упоминание у Фиески имени Малтреверса как его коменданта.

Если Эдуард покинул Корф весной 1330 года, а затем провел девять месяцев в Ирландии, то он вернулся в Англию в самом начале 1331 года, убедившись к этому времени, что опасность ему теперь не грозит. И если он прибыл в Слёйс весной того же года и отправился через Нормандию и Лангедок в Авиньон (путь около 650 миль), это заняло бы у него не менее двух месяцев, если считать, что он проделывал по 10 миль в день и нигде не задерживался. Тогда он должен был появиться в Авиньоне летом или ранней осенью 1331 года. Дорога оттуда на север, в Париж - это еще около 380 миль, далее в Кёльн - 250 миль. Учитывая, что путешествовать зимой в средние века было очень трудно, особенно человеку без достаточных средств, будет логично предположить, что до Кёльна он добрался только ранней весной 1332 года. Затем Эдуард проделал путь не менее 375 миль на юг, в Милан, и мог оказаться там в конце лета 1332 года. В первой обители он прожил два с половиной года, до начала 1336 года, во второй - два года, до начала 1338 года.

Разумеется, приведенный нами расчет времени является полностью условным, мы не учли, что в отдельных местах Эдуард-путник мог задержаться, мог передвигаться с меньшей скоростью. Этот расчет служит лишь для того, чтобы показать: самая ранняя из возможных дата написания письма Фиески - начало 1336 года.

Это письмо было обнаружено в епископском реестре, в котором самая поздняя дата, проставленная на документах - 1337 год, а среди недатированных часть по содержанию принадлежат к более позднему периоду, потому весьма возможно, что письмо Фиески относится не ранее чем к 1336 году. Фактически оно могло быть написано даже в 1343 году, когда Фиески стал епископом в Берчелли, но мы покажем ниже, что самая вероятная дата - начало 1337 года.

Кто доставил Эдуарду III это письмо? В 1336 году, когда Эдуард II мог жить в Мелаццо, кардинал Николино де Фиески, родственник Мануэло, привез королю письма из Генуи. Одно из них касалось вопроса о компенсации стоимости товаров, похищенных Деспенсером в период его пиратства. Генуэзцы пытались добиться этого, но безуспешно, еще в 1329 году, и на этот раз их просьба была удовлетворена - в июле 1336 года Эдуард III выплатил 8000 мapoк. Бполне возможно, что кардинал также сообщил королю о местонахождении его отца и пробудил у сына надежду связаться с ним. Тогда становится понятно резкое начало письма Фиески и отсутствие какой-либо объяснительной преамбулы или попытки убедить Эдуарда III, что человек, о котором идет речь - действительно его отец. А в начале следующего года тот же Николино мог привезти второе письмо Мануэло Фиески, который за это время успел навестить Эдуарда II и расспросить его подробнее...

Зачем Эдуард являлся к папе? Можно вспомнить, как он на протяжении всей жизни обращался к нему во всех затруднительных случаях. Очевидно, и теперь он хотел, чтобы духовный руководитель христианского мира узнал правду, и надеялся получить наставление и совет, как жить дальше.

Местности в Ломбардии, упомянутые в письме, были идентифицированы: это Мелаццо д'Акви и Чечима-сопра-Богера, а вторая обитель Эдуарда - аббатство Сант-Альберто ди Бутрио. Замок Мелаццо представляет собой маленькую крепость на вершине холма в 45 милях к северу от Генуи, и в наше время там установлены плиты с надписями, упоминающими о бегстве Эдуарда II и письме Фиески. Чечима - это окруженная стенами деревня в Апеннинах, примерно в 50 милях к северо-востоку от Генуи. Романское аббатство Сант-Альберто, построенное около 1065 года, расположено неподалеку, в укромном уголке, и является идеальным убежищем для человека, желающего удалиться от мира и сохранить в тайне свою личность. К сожалению, большинство средневековых документов аббатства было утеряно еще до ХVI века.

Почему Эдуард II избрал эти места для поселения? Прежде всего, они малолюдны и очень далеки от Англии. Во-вторых, он мог узнать о них от Фиески, когда наведался в Авиньон, вероятно, в 1331 году. И, в-третьих, сам папа мог посоветовать ему отправиться туда.

Характерно, что Фиески не говорит, жив ли еще Эдуард II, а только указывает, что в той обители он пробыл последние два года. Возможно, он еще находился там, когда было написано письмо, поскольку форма глагола, употребленная в предпоследней фразе, допускает также перевод «оставался и остается поныне». Местные предания настаивают на том, что английский король нашел приют в Чечиме и был похоронен в соседнем аббатстве, но установить бытование этой традиции ранее XIX века не удается. В церкви Сант-Альберто ди Бутрио имеется пустой саркофаг, вырубленный из камня, его считают гробницей Эдуарда. Над ней укреплена табличка современной работы с надписью: «Первая гробница Эдуарда II короля Англии. Кости его были перевезены по указанию Эдуарда III в Англию и nерезахоронены в гробнице в Глостере».

Атрибуция была сделана на основе резных рельефов, украшающих саркофаг, в которых видели изображения Эдуарда II, Изабеллы и Мортимера, Однако недавно было доказано, что резьба датируется началом ХIII века или даже более ранним временем, а сам саркофаг изготовлен, вероятно, в ХI вeкe. Впрочем, это не мешает допущению, что его использовали для захоронения тела Эдуарда.

Итак, если Эдуард II был погребен в Италии, кого же тогда похоронили в его гробнице в нынешнем соборе Глостера? Очевидным кандидатом, по словам Фиески, был привратник, которого беглец убил, уходя из замка Беркли. Откуда Эдуард мог узнать о подмене тела? Мог попросту догадаться, ведь он еще достаточно долго пробыл в Англии и в том же замке Корф, например, мог услышать о том, как тело осматривали местные власти и как его похоронили в Глостере. В октябре 1855 года гробницу открыли на два часа. Сразу же под крышкой ящика обнаружили деревянный гроб, "вполне сохранный". Его приоткрыли и увидели, что внутри находится еще один, свинцовый, содержащий останки, но его не трогали, и тело не было обследовано. Никаких признаков более раннего вскрытия гробницы не было замечено, однако при такой конструкции ничто не мешало заменить один свинцовый гроб другим без всяких следов вмешательства. Насколько вероятна эта версия, мы обсудим далее" .

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Формирование разведывательного сообщества нового типа и туркестанское направление его деятельности // Улунян Ар. А. Туркестанский плацдарм. 1917-1922: Британское разведывательное сообщество и британское правительство. М., URSS. 2020. С. 28-53.
      Автор: Военкомуезд
      3. Формирование разведывательного сообщества нового типа и туркестанское направление его деятельности

      а) Общеимперские институты

      Информационное, а также нередко и аналитическое обеспечение деятельности комитетов и конференций, занимавшихся конкретными внешнеполитическими и военными вопросам, включая туркестанское направление, осуществлялось достаточно большим количеством британских государственных органов, составлявших разведывательное сообщество. В силу сложившейся имперской британской институциональной практики оно включало также и органы, занимавшиеся внутренней безопасностью. Одной из характерных особенностей существовавших органов и организаций, в компетенцию которых входил помимо остальных регионов бывший российский Туркестан, было их разделение на общеимперские и региональные. Первые находились непосредственно в Британии и являлись составной частью центральных органов управления, либо сами становились таковыми в своей области. Вторые входили в систему управления британской Индии, через аппарат генерал-губернатора (вице-короля) которой взаимодействовали или подчинялись соответствующим профильным структурам метрополии, но при этом сохраняли высокую степень самостоятельности, являясь органами британской колониальной власти в Индии.

      К числу первых из них относились структурные подразделения центральных имперских министерств — военного, военно-морского и /28/ внешнеполитического. В оборонном ведомстве существовало Управление военной разведки (Directorate of Military Intelligence — ДМ7), секции которого имели буквенное (в виде акронимов MI — Military Intelligence, т. е. военная разведка) и числовое обозначение. Часть этих подразделений имела непосредственное отношение к работе по туркестанскому направлению, так как возможная связь конфессиональных и политических движений, ориентированных на борьбу с британскими властями в Индии, с бывшим российским Туркестаном рассматривалась с точки зрения вероятных действий не только советской России, но и граничивших с самой Индией государств.

      Одним из важных подразделений являлось MI5 (МИ5), которое занималось контрразведкой внутри Британии ещё с 1909 г. и к октябрю 1917 г. оно насчитывало 700 сотрудников, число которых к 11 ноября 1918 г. увеличилось уже до 844 служащих [32]. После заключения перемирия в ходе Первой мировой войны большевизм определялся британскими политическими кругами как новая угроза для безопасности Великобритании и роль контрразведки приобретала особое значение в этом контексте. Поэтому в марте 1919 г. правительство приняло решение о создании Управления разведки (Directorate of Intelligence) Хоум Офис, которое просуществовало до декабря 1921 г. и выделилось в отдельную службу — Службу безопасности (Security Service), ставшую уже затем окончательно известной MI5. Оно являлось важным структурным подразделением Министерства внутренних дел и отвечало за всю контрразведывательную деятельность в Британии, отслеживая возможные связи радикальных общественно-политических движений в ней с аналогичными движениями за рубежом. Первым и единственным руководителем Управления стал Б. Томсон, возглавлявший ранее Специальный отдел (Special Branch) Скотланд-Ярда, занимавшегося в период войны контрразведкой [33].

      Важным направлением деятельности Управления разведки являлось предоставление британскому правительственному кабинету информации, включавшей элементы анализа, а большей частью сопровождавшейся объяснением. В центре внимания подразделения были развитие революционных движений, общественно-политических настроений в конкретных странах и регионах, имевших принципиальное значение с точки зрения британских правительственных кругов для международ-/29/

      32. Northcott С. В. The Development of MIS 1909-1918. Digitised version of a dissertation submitted to the University of Bedfordshire. University of Luton, 2005. P. 54 [Электронный ресурс] — http://hdl.handle.net/10547/346882 (Дата обращения: 14.09.2018); Andrew Ch. The Defence of the Realm: The Authorized History of MI5. London: Penguin, 2012.
      33. Northcott С. B. Op.cit. P. 77.

      ных позиций империи, а также её внутренней безопасности. Туркестан в этих материалах рассматривался в контексте потенциальных угроз Британской империи и общественно-политического положения в Индии. На протяжении 1919-1921 гг. туркестанское направление и связанная с ним тематика получали освещение с различной степенью подробности в секретных бюллетенях, специально издаваемых Управлением для членов правительства ограниченным тиражом: «Еженедельном обзоре развития революционного движения за границей» («A Weekly Review of the Progress of Revolutionary Movements Abroad») (c 1919 г.) и другом аналогичном материале — «Ежемесячном обзоре развития революционных движений за границей» («A Monthly Review of the Progress of Revolutionary Movements Abroad»), выпускавшимся с октября 1918 г. и последовательно сменявшим до конца 1921 г. своё название на «Ежемесячное обозрение революционного движения в зарубежных странах» («A Monthly Review of Revolutionary Movements in Foreign Countries») и «Ежемесячное обозрение революционных движений в британских заморских владениях и зарубежных странах» («Monthly Review of Revolutionary Movements in British Dominions Overseas & Foreign Countries»).

      В структуре Управления военной разведки существовал «территориальный» Отдел № 2 (MI2). Среди стран и регионов, за которые отвечало это подразделение, были Балканы, Османская империя, бывшее российское Закавказье, Ближний Восток, Северная Африка, за исключением владений Франции и Испании. После Первой мировой войны MI2 был переориентирован на ведение разведки на русском и скандинавском направлениях. Получивший впоследствии наибольшую из всех существовавших и существующих британских разведывательных организаций известность Отдел № 6 в конце Первой мировой войны лишь только начал обретать самостоятельность как главный орган внешней разведки. Его название даже в официальных и не предназначенных для посторонних глаз документах нередко упоминалось в различных формах: МI1c, Секретная разведывательная служба (Secret Intelligence Service) и как служба MI6 [34]. Особенность её институциональных позиций заключалась в тес-/30/

      34. Процесс создания MI6, несмотря на существующую обширную историографию и опубликованные источники, а также частично доступные архивные документы, продолжает сохранять свою дискуссионность. Официальной датой образования организации считается 1909 г., а ее первоначальным названием было «Секретная Служба». На этом настаивал её первый руководитель Мэнсфилд Джордж Смит-Камминг, который отмечал в комментариях к обзору деятельности этой организации, что он был назначен в 1909 г. главой структуры именно под этим названием. В действительности, он стал руководителем Бюро Секретной Службы (Secret Service Bureau) вместе с В. Киллом в октябре 1909 г. с конкретной целью борьбы с не-шпионажем в портах Великобритании и в целом с проникновением германской раз-

      -ной связи с разведывательными структурами трек видов вооружённых сил, а также Форин Офис, Хоум Офис, Министерством по делам колоний и Министерством по делам Индии. Более того, её представители в разведывательных организациях видов вооружённых сил одновременно являлись сотрудниками как этих структур, так и входили в штатный состав собственно М1Iс. Агентурная деятельность на «восточном» направлении, включавшем и туркестанское, на протяжении 1920-1921 гг. обеспечила эту службу, судя по всему, источниками в высших эшелонах советского Народного Комиссариата иностранных дел и в Кавказском бюро РКП(б). Это позволило получать информацию по ситуации на Кавказе, о советско-турецких отношениях и действиях большевиков на мусульманском Востоке. В число важных источником информации входила секретарь Л. Троцкого Е. Шелепина, которая передавала протоколы заседаний советского партийно-государственного руководства британскому журналисту, а в последствие известному писателю, А. Рэнсому — сотруднику МI1с, женой которого она стала позже [35].

      На многих из докладов МI1с в правительственный кабинет по этим направлениям сообщалось, что данные получены «от надёжного источника », а на самих документах делалась пометка «А.1», означавшая, «что источник доказал свою надёжность и имел доступ к документам высокого уровня, некоторые из которых инспектор Секретной разведывательной службы видел сам в их оригинальном виде» [36]. Эти данные подтверждались по каналам радиоперехвата и агентурной разведки [37]. /31/

      -ведки на Британские острова. Вскоре произошло разделение на отделы внешней (Foreign) и внутренней (Ноше) разведки. С началом войны в 1914 г. Бюро стало частью Управления военных операций военного ведомства, а в 1915 г. — частью Управления военной разведки под названием МO5 во главе с Киллом. Затем это подразделение было передано в Хоум Офис и впоследствии превратилось в самостоятельную организацию MI5. Другая его часть во главе со Смит-Каммингом как полноценный институт внешней разведки получила такой статус лишь в конце 1919 г. по предложению Военного ведомства. Тем не менее, на протяжении вплоть до 1922 г. в документах, представляемых в правительство, использовались одновременно две аббревиатуры: S. I. S. и Mile. К концу 20-х г. XX в. первая из них стала использоваться чаще, а к началу Второй мировой войны наряду с ней появилась аббревиатура MI6, заменившая её окончательно после окончания войны. Подробнее об организационных перипетиях: Andrew Ch. Her Majesty's Secret Service: the making of the British intelligence community. London: Penguin, 1987; Andrew Ch. The Defence of the Realm: The Authorized History of MIS. London: Penguin, 2010; Jeffery К, MI6: The History of the Secret Intelligence Service 1909-1949. London: Bloomsbury Publishing PLC, 2010; Smith M. SIX: A History of Britain's Secret Intelligence Service — Part 1: Murder and Mayhem 1909-1939. London: Dialogue, 2010.
      85. Smith M. Op. cit.
      86. Ferris J. Issues In British and American Signals Intelligence, 1919-1932. United States Cryptologic History. National Security. Agency. 2016. Special series. Vol. 11. P. 28.
      87. Ibid.

      В отличие от военного ведомства, Адмиралтейство, являвшееся министерством по военно-морским делам, не обладало столь развитой разведывательной структурой. После создания Военно-морского штаба в 1917 г. деятельность Отдела военно-морской разведки (The Naval Intelligence Division — NID) была сконцентрирована на получении разведывательной информацией для своего ведомства. Позиции Отдела, как и его влияние среди других подразделений ВМШ, на протяжении долго времени были слабыми, что отражало общую тенденцию в развитии так называемых ведомственных разведывательных организаций [38]. В то же время, несмотря на несопоставимые с другими более сильными аналогичными членами британского разведывательного сообщества организациями, это подразделение имело определённое значение с точки зрения получения разведывательной информации по складывавшейся ситуации в бывшем российском Туркестане. Особенно это проявилось после прекращения существования в 1920 г. Управления политической разведки Форин Офис, а затем и реорганизации Разведывательного управления Хоум Офис в 1921 г. С 8 января 1921 г. Отдел военно-морской разведки начал составление и издание достаточно большим тиражом как для военно-морского ведомства, так и других общеимперских институтов и членов британского кабинета секретного бюллетеня «Еженедельная разведсводка» («Weekly Intelligence Summary»), который включал материалы как по военно-морской тематике, то есть основной специализации подразделения, так, постепенно, и по политическим вопросам.

      Особая роль в работе Отдела на «восточном» направлении во многом была связана с усиливавшимися позициями его главы — контр-адмирала У. О. Холла. Ещё в начале Первой мировой войны он фактически руководил установлением негласных контактов с политическими кругами Османской империи с целью её отрыва от австро-германского блока в интересах сведения к минимуму риска проведения Дарданелльской операции. Используя свою агентуру, Холл надеялся добиться свержения младотурецкого правительства партии «Единение и прогресс». Одновременно он собирался, заплатив турецкой стороне сначала 500 тыс. фунтов, а затем повысив сумму до 4 млн фунтов, добиться сдачи Дарданелл. Вмешательство Первого морского лорда Дж. Фишера заставило Холла отказаться от этого плана [39]. В период с ноября 1918 г. по сентябрь 1923 г., /32/

      38. Wells An. R. Studies in British naval intelligence, 1880-1945. A Thesis submitted for the Degree of Doctor of Philosophy in War Studies of the University of London. King's College, 1972. (Электронный ресурс] — https:/Aclpure.kcl.ac.uk/portal/flles/2926735/294575.pdf (Дата обращения: 06.04.2017).
      39. Ibid. P. 102.

      когда силы Антанты заняли Западную и Центральную части Анатолии, а также взяли под контроль Стамбул, Отдел военно-морской разведки сначала под руководством У. О. Холла, а затем последовательно сменявших его вице-адмиралов X. Синклейра и М. Фицмориса вновь проявил себя. Он занимался агентурной разведкой не только в Константинополе, но и перехватом радиообмена по всей Анатолии и на территории Кавказа, а также Северной Персии. Особое место в этой связи занимала его совместная работа с другими разведывательными органами Великобритании. Это проявилось на протяжении 1920-1921 гг. в работе британского разведывательного центра в Константинополе. Его деятельность распространялась не только на территорию Османской империи, но и на южную часть бывшей Российской империи, включая Центральную Азию. Центр возглавлялся майором В. Вивианом. Подразделение состояло из представителей МI1с, военно-морской и военной разведки, офицеров органов разведки британской администрации Индии. Оно находилось в двойном подчинении как непосредственно МI1с, так и британского правительства Индии. Основное внимание в своей работе разведцентр уделял ситуации, складывавшейся в Османской империи, деятельности большевиков в регионе, панисламистским планам политических и правительственных кругов государств региона [40]. Получаемые британской разведкой на протяжении 1919-1922 гг. сведения о движении под руководством Мустафы Кемаля-паши в Анатолии были результатом деятельности нескольких разведывательных органов. Прежде всего, расшифровкой передававшихся по телеграфу или радио сообщений иностранных государств занималась действовавшая в Константинополе британская военная разведка, а также Правительственная школа кодов и шифров, находившаяся в Лондоне. Активную роль в добывании информации играли «территориальный» Отдел № 2 (MI2) Управления военной разведки, а также усиливавшая свою работу как самостоятельный разведывательный орган МI1с — Секретная разведывательная служба и Отдел военно-морской разведки Военно-морского штаба, занимавшиеся агентурной разведкой. МI1с смогла «перехватывать не только значительную часть телеграфных сообщений османских министров в Константинополе, включая аппарат Великого визиря, военного ведомства и министерства внутренних дел, но и администрации турецких националистов в Анкаре и основных воинских подразделений в глубине территории» [41]. Техниче-/33/

      40. Ferris J. Op. cit. P. 27.
      41. MacFie A. British Intelligence and the Turkish National Movement, 1919-22 // Middle Eastern Studies, 2001. Vol. 37. № 1. P. 2.

      ские средства разведки использовались с наряду традиционными методами агентурной работы. Целью британской разведки было получение помимо данных о самом движении в Анатолии также информации о возможных связях с организациями, выступающими за объединение тюркоязычных народов и мусульман для борьбы против Великобритании в Индии и центрально-азиатском регионе, прежде всего в Туркестане. Так называемый константинопольский разведцентр предоставлял в ряд общеимперских ведомств и в британский правительственный кабинет секретный материал — «Еженедельную сводку разведывательных докладов Mile константинопольского отдела» («Weekly Summary of Intelligence Reports Issued by Mile, Constantinople Branch»), в которой содержались данные и по Туркестану.

      В начале 1922 г. администрация британской Индии потребовала возвращения прикомандированных к центру сотрудников, служивших в соответствующих органах и ведомствах Индии, что привело к фактическому прекращению функционирования этого подразделения42. Действия британского индийского правительства были обусловлены его стремлением укрепить собственные структуры разведки и безопасности.

      К числу центральных ведомственных органов разведки и безопасности, деятельность которых имела прямое или косвенное отношение к туркестанскому направлению, относилась Правительственная школа кодов и шифров (Government Code and Cypher School — GC&CS or GCCS). Она была создана 1 ноября 1919 г. по инициативе лорда Кёрзона и в соответствии с решением Комитета по деятельности секретной службы из двух организаций, существовавших на протяжении Первой мировой войны — во-первых, относившегося к ведению оборонного ведомства Отдела МИЬ и, во-вторых, подчинявшегося Адмиралтейству, известного в узких кругах как «комната 40» (Room 40), Отдела военно-морской разведки № 25, сокращенно NID 25 (Navy Intelligence Department 25)43. Изначально Школа находилась в подчинении военно-морского ведомства, но затем стала самостоятельной службой. Русское направление в Школе возглавил бывший главный дешифровальщик царского МИД Э. Феттерлейн. Он бежал после большевистского переворота 1917 г. и прибыл в Великобританию, судя по всему, 18 мая 1918 г., где получил гражданство в октябре 1923 г.44 Именно /34/

      42. Ferris J. Op. cit. P. 28.
      43. См. подробнее: Beesly P. Room 40: British Naval Intelligence 1914-1918. Oxford: Hamish Hamilton ltd, 1982; Bruce J. «А Shadowy Entity»: MI1(b) and British Communications Intelligence, 1914-1922 // Journal Intelligence and National Security. 2017. Vol. 3.2. Iss. 3. P. 313-332.
      44. Madeira V. Britannia and the Bear: The Anglo-Russian Intelligence Wars, 1917-1929. Woodbridge: The Boydell Press, 2014. P. 209.

      Феттерлейн и возглавлявшаяся им группа занимались расшифровкой советских кодов подавляющей части зашифрованного радиообмена [45]. Усиление работы радиоразведки на советском направлении произошло после Первой мировой войны, в то время как основное внимание до этого уделялось Германии. Россия в складывавшейся ситуации оказывалась «менее знакомой, а потому и менее понимаемой как цель разведки». Это, в свою очередь, обуславливало то, что «большая часть путаницы и настойчивого преувеличения, связанных с предполагаемой коммунистической интригой и поддержкой панисламизма в Британской империи, отражали аналогичную неопределённость у себя дома» [46].

      В тесной связи со Школой находились армейские службы радиоперехвата, которые часто направляли полученные данные в отдел Феттерлейна. Они занимались радиоразведкой и расшифровкой советских радио и телеграфных сообщений на Востоке. В британской Индии их центр находился в г. Абботабаде и ему подчинялась сеть радиопостов на Северо-Западной приграничной территории.

      Перехватывавшиеся разведывательной радиослужбой GC&CS сообщения после их расшифровки передавались в МI1с, которая включала наиболее значимые из них по содержанию в специальные обзоры разведывательной информации [47], представлявшиеся в печатном виде под грифом «секретно» как сводка в британский правительственный кабинет наряду с другой информацией. Общее количество дешифрованных перехваченных радиосигналов составило за период с середины июня 1920 г. и до середины января 1924 г. 12 600 единиц, в то время, как общее количество самих радиоперехватов «сократилось с 300 в месяц в 1920 г. до 250 в 1922-1923 гг.» [48]. Радиопост перехвата британской военной разведки в Константинополе являлся одним из важных элементов складывавшейся британской системы перехвата шифрованных сообщений иностранных государств на регулярной основе. Радиообмен советской шифросвязи /35/

      45. См. рассекреченные американским Агентством Национальной безопасности (АНБ) воспоминания сотрудника этого подразделения бригадира Дж. Тилтмана: Tiltman J. Experiences 1920-1929. DOCID 386863. S. L., S. D. — [Электронный ресурс] — https://www.nsa.gov/news-features/declassifled-documents/tech-joumals/assets/files/experiences.pdf (Дата обращения: 10.09.2018); Andrew Ch. The British Secret Service and Anglo-Soviet Relation in 1920 If The Historical Journal. Vol. 20. NB3. 1977. P. 673-706; УсовВ. Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века. М.: Олма-Пресс, 2002.
      46. Thomas М. Empires of Intelligence: Security Services and Colonial Disorder after 1914. Berkley, Los Angeles, London University of California Press; 2007. P. 38,
      47. Jeffery K., Sharp A Lord Curzon and Secret Intelligence// Intelligence and International Relations, 1900-1945. Ed. by Andrew Ch. М., Noakes J. Exeter: University of Exeter, 1987. P. 108.
      48. Jeffery K., Sharp A Op. cit. P. 108.

      между Ташкентом и Кабулом находился под столь плотным контролем постов британской радиоразведки, что, как констатировалось ею самой в декабре 1920 г., расшифровка советских радиограмм происходила в течение пяти дней с момента их перехвата, несмотря на изменения кодов советской стороной [49]. В 1921 г. ситуация с используемыми советскими властями шифрами начала меняться. Они стали усложняться, что требовало, в свою очередь, от британских криптографов, работавших в Индии, большего времени и усилий [50].

      Военно-морское ведомство, в свою очередь, в конце Первой мировой войны сформировало так называемые Группы наблюдения за беспроводной связью (Wireless Observation Groups), которые занимались перехватом сообщений беспроводного телеграфа и прослушиванием радиосетей. Одна из этих групп под № 3 была размещена первоначально в Константинополе, а в 1923 г., после эвакуации сил союзников, вместе с частью группы № 2 переместилась в Палестину. Группа № 4 дислоцировалась в Багдаде и занималась перехватом радиосообщений между Баку и Северной Персией. В г. Симла с 1921 г., являвшимся «летней столицей» британской колониальной администрации, активно действовал радиопост, подчинявшийся Генеральному штабу британской Индии. Он занимался не только перехватом, но и дешифровкой радиообмена между Москвой и Кабулом, а также между Москвой и Ташкентом. Станции перехвата были созданы в Черате, на возвышенности над Пешаваром и в Северо-Западной приграничной территории в Пишине (Белуджистан), где до этого уже существовал подобный радиопост в Кветте, а также в Бирме, в г. Мемьо [51].

      Разведывательные органы, создававшиеся в гражданских общеимперских ведомствах и работавшие, помимо прочих, по туркестанскому направлению, были связаны прежде всего с деятельностью британского внешнеполитического ведомства — Форин Офис. Это серьёзно сказывалось на характере их деятельности в части, касавшейся сбора информации и её анализа. Гарольд Никольсон, один из самых молодых на тот момент, но хорошо зарекомендовавших себя ответственных сотрудников Форин Офис, определяя роль и место политической разведки в дипломатической работе, отмечал, что «любой прогноз в сфере дипломатии должен неизбежно касаться не монофакторных сил, а многофакторных тенденций; такие данные, будучи доступными, порождаются массой неодно-/36/

      49. Jeffery К., Sharp A. Op. cit. Р. 108.
      50. См. воспоминания генерал-майора Дж. Тилтмана, являвшегося криптографом, работавшим в Британии и Индии на протяжении 1920-1939 гг.: Brigadier John H. Tiltman. Op. cit. P. 4.
      51. Ibid.

      родных явлений, противоречащие друг другу, накладывающиеся одно на другое, и каждое из которых требующее конкретного и часто несочетающихся одного с другим решений» [52]. При этом необходимость сочетания системной организованной разведывательной деятельности с аналитической работой в данной сфере порождала серьёзные институционально-бюрократические проблемы. Они были характерны для государственного аппарата, каждая из частей которого, курирующая финансы, внешнюю и военную политику, взаимоотношения между различными министерствами и ведомствами, связанными с государственной безопасностью и оборонной политикой, стремилась получить контроль над всем комплексом института разведки. Заместитель главы внешнеполитического ведомства А. Бальфура лорд Хардинг [53], имевший управленческий опыт, связанный с получением разведывательных данных политического характера, ещё в годы своей службы британском посольстве в Иране в конце XIX в., а затем, будучи заместителем руководителя Форин Офис в 1906-1910 гг. и вице-королём Индии в 1910-1916 гг., активно лоббировал в правительстве идею создания подразделения политической разведки, находящегося в структуре Форин Офис и отличающегося спецификой своей работы от разведывательных отделов, входивших в структуру Адмиралтейства и Министерства обороны. В свою очередь, глава Управления информации, ставшего в 1918 г. Министерством информации, лорд Бивербрук противодействовал этому [54]. Он стремился подчинить себе ведение политической разведки, аргументируя подобный подход важностью данного направления деятельности для выполнения задач внутренней и внешней пропаганды в условиях войны. Особую роль играло Разведывательное бюро Управления информации (Department of Information's Intelligence Bureau), существовавшее в структуре Управления информации во главе с лордом Э. Гличином. Этот орган был ориентирован на обеспечение пропагандистской работы, проводившейся Управлением как в стране, так и за рубежом. Бюро получало информацию из открытых источников, а также через личные связи его сотрудников. Именно оно привлекло внимание лорда Хардинга, планировавшего реорганизовать его в подразделение политической разведки Форин Офис, что являлось одной из первых серьёзных попыток создать координирующий орган политической разведки на национальном уровне. /37/

      52. Goldstein Е. The Foreign Office and Political Intelligence 1918-1920// Review of International Studies. 1988. Vol. 14. № 4. P. 275.
      55. В русскоязычной литературе встречается написание его фамилии как «Гардинг». Английский оригинал имени и фамилии — Allan Francis John Harding.
      54. Goldstein E. Op. cit.

      Среди информационно-аналитических секретных периодических изданий — бюллетеней, рассчитанных на членов военного кабинета и составлявшихся в Бюро и затрагивавших туркестанскую тематику были издававшийся с 23 апреля 1917 г. «Еженедельный доклад по России» («Weekly Report on Russia»), и «Еженедельный доклад по Турции и другим мусульманским странам» («Weekly Report on Turkey and other Moslem Countries») первый номер которого появился 27 февраля 1918 г.

      Однако работа Бюро фактически была прекращена после назначения лорда Брейвбрука министром информации, когда эксперты — сотрудники этой организации отказались продолжать работать в этой структуре и ушли в отставку. Практически все они были взяты в созданное 11 марта 1918 г. в Форин Офис Управление политической разведки (Political Intelligence Department of the Foreign Office). Его возглавил У. Тиррел. Задача нового структурного подразделения внешнеполитического ведомства заключалась прежде всего в ведении аналитической работы по широкому кругу проблем международных отношений, а также ситуации в конкретных странах и регионах. Заместителем Тиррела был Дж. У. Хидлэм-Морли — известный историк дипломатии, свободно говоривший на немецком и ставший позже советником Форин Офис по истории. Одной из сложностей, с которой столкнулся Форин Офис при получении информации о внешнеполитической активности большевистского руководства за рубежом, а также о происходящем внутри самих высших партийно-государственных органов Советской России, было увеличение количества широко распространявшихся фальсифицированных документов, создававшихся в русских эмигрантских кругах. Несмотря на превалирование подлинной информации, получаемой из разных источников, тем не менее к 1921 г. британское внешнеполитическое ведомство оказалось в достаточно сложной ситуации из-за наличия «значительного числа антисоветских подделок» [55].

      Подготовка к мирным переговорам по мере приближения конца войны в 1918 г. «выявила две школы среди принимавших решения британских политиков относительно целей Британии в послевоенном урегулировании» [56]. Одна из них была представлена Управлением политической разведки Форин Офис, а другая, сосредоточившаяся в Комитете по восточным делам, неформально возглавлялась «империалистом старого /38/

      55. Andrew С. The British Secret Service and Anglo-Soviet Relations in the 1920s. Parti: From the Trade Negotiations to the Zinoviev Letter//The Historical Journal. 1977. Vol. 20. № 3. P. 677.
      56. Goldstein E. British Peace Aims and the Eastern Question: The Political Intelligence Department and the Eastern Committee, 1918 //Middle Eastern Studies. 1987. Vol. 23. № 4. P. 419.

      образца» лордом Кёрзоном и «реформистом» лордом Милнером. При этом, если сторонники первой, занимавшейся на начальном этапе подготовки исключительно европейскими делами, выступали в поддержку решения проблем в духе предложений американского президента Вильсона, то члены второй считали, что для Британии «основные интересы связывались с заморскими владениями империи и касались прежде всего неевропейских областей в послевоенном урегулировании» [57]. Именно они придавали особое внимание Ближнему и Среднему Востоку как важным регионам с точки зрения обеспечения безопасности Индии. В этой связи важное значение приобретала судьба территорий, входивших в Османскую империю. Механизм выработки и принятия решений по данному вопросу заключался в поэтапном процессе. Сначала Управление политической разведки Форин Офис составляло конкретный документ, направлявшийся в Комитет по Восточным делам, затем, после обсуждений в нём, результаты, включая рекомендации и замечания, передавались в Военный кабинет. Последний принимал окончательное решение по определению как целей британской политики, так и методов её достижения [58]. Особое значение придавалось в британских политических кругах, занятых обсуждением и принятием решений по вопросам послевоенного урегулирования, проблеме самоопределения народов, что было вызвано распадом четырёх крупнейших империй — Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской. Для британской стороны было важно выяснить степень влияния этого процесса на британские колонии и определить, в частности, его последствия как в политическом, так и военном отношении для обеспечения безопасности Индии, а также другие британские владения. Позиция лорда Кёрзона, председательствовавшего на заседаниях Комитета по делам Востока, в отношении народов Востока и их территорий, которые ранее входили в состав Османской империи, вызывала резкую критику высокопоставленных представителей британского имперского политического и управленческого истеблишмента. На состоявшемся 9 декабря 1918 г. заседании Комитета Министр по делам Индии Э. Монтэгю заявил о том, что «мы [участники заседаний Комитета] рассматриваем каждый регион, как мне кажется, в соответствии с почти неопровержимыми и бесспорными доводами, представляемыми нам нашим председателем. Похоже, что с согласия Комитета мы склоняемся к занятию позиции, когда от самого востока и до запада существует только одно решение всех наших проблем, а именно, что Великобритания /39/

      57. Ibid.
      58. Ibid.

      должна взять на себя ответственность за все эти страны» [59]. Со своей стороны начальник Генерального Штаба генерал Г. Уилсон придерживался мнения о необходимости распространения британского мандата, в целях дальнейшего обеспечения обороноспособности Индии, и на регион Кавказа [60].

      Привлечение к работе в Управлении политической разведки Форин Офис учёных-специалистов по широкому кругу вопросов истории и политики, международным отношениям и географии было во многом обязано настойчивости и большому влиянию в правительственных кругах лорда Хардинга. Он являлся в 1910-1916 гг. вице-королем Индии, а с 1916 г. по 1920 гг. занимал пост заместителя главы британского внешне-политического ведомства [61]. Лорд рассматривал Управление, состоявшее из академически подготовленных специалистов-учёных, как орган, которому предстояло заниматься подготовкой справочных материалов для выработки британской стороной решений для предстоящей мирной конференции [62].

      Сотрудниками Управления были представители академического сообщества, специализировавшиеся по региональным и страновым проблемам, владевшие несколькими иностранными языками и обладавшие аналитическими способностями. На момент создания этой структуры на работу в ней были приняты практически все ранее состоявшие на службе в разведывательном Бюро: Э. Биван — энциклопедист-философ, специалист по эллинистическому миру, этнополитическим проблемам и международным отношениям; Дж. Сондерс — известный британский журналист, хорошо осведомлённый в германских делах, работавший в газетах «The Morning Post» и в «The Times» корреспондентом в Берлине и Париже; братья Александр (Ален) и Реджинальд (Рекс) Липеры — молодые сотрудники Форин Офис, первый из которых являлся полиглотом, знавшим 15 иностранных языков и специализировавшийся на центрально-европейской тематике, а второй стал в дальнейшем известным дипломатом и основателем Британского Совета, а в Управлении он занимался «русскими» делами. Помимо них сотрудниками подразделения являлись Л. Немиер (Л. Ньемировски) — историк польско-еврейского происхождения, специалист по политической истории России, Польши и Британии; Дж. Симпсон — известный специалист в области наук о природе, а также хорошо знакомый с общественно-политической ситуацией в бывших Балтийских провинциях Российской империи и Финляндии; Дж. Пуэлл; /40/

      59. Goldstein Е. Op. cit. Р. 433.
      60. Ibid.
      61. Ibid. Р. 419.
      62. Ibid. Р. 420.

      известный историк А. Тойнби, специализировавшийся на проблемах Юго-Восточной Европы и тюрко-мусульманским вопросам в Управлении; Э. Карр — начинавший в то время специализироваться по российской истории и Балтии, впоследствии известный дипломат; А. Циммерман — учёный-историк, специалист по международным отношениям и британской истории; Р. У. Ситон-Уотсон — известный историк, специализировавшийся в области истории и политики Центрально-Европейского региона; Г.Темперли — специалист по новой и новейшей истории; а также Г. Никольсон — в то время молодой дипломат, знавший страны Пиренейского полуострова и Германию. Сотрудниками Управления были также лорд Ю. Пирси — дипломат и Р. Вэнситтарт — опытный дипломат, хорошо знавший страны Среднего Востока и Европы [63]. Помимо этого, Форин Офис привлёк для работы известного британского историка Дж. У. Протеро в качестве советника по историческим вопросам. На протяжении 1917-1920 гг. он возглавлял Исторический отдел Форин Офис, занимаясь составлением справочных и аналитических материалов в связи с подготовкой Парижской мирной конференции 1919 г. [64] Его сотрудники подготовили для британской делегации 180 справочников по всему спектру проблем, обсуждавшихся на заседаниях конференции и служивших важным источником информации для дипломатов [65]. В ноябре 1918 г., в связи с ухудшением состояния здоровья, Протеро был вынужден покинуть пост советника, который занял заместитель главы Управления политической разведки Дж. У. Хидлэм-Морли [66].

      Примечательным фактом, имевшим отношение к роли британских историков в формулировании политической повестки, было то, что они сыграли одну из важнейших ролей, имевших серьёзные политические последствия для общественных настроений, в формулировании и пропаганде тезиса вины Германии в подготовке и начале мировой войны. Это способствовало соответствующему восприятию британским обществом наложенных на Германию после заключения мира ограничений. Первые /41/

      63. Подробнее об этом в: An Historian in Peace and War. The Diaries of Harold Temperley. Ed. by Otte T. G. London: Routledge, 2016; Goldstein E. The Foreign Office and Political Intelligence 1918-1920 // Review of International Studies. 1988. Vol. 14, № 4. P. 275-288; Sharp A. Some Relevant Historians — the Political Intelligence Department of the Foreign Office, 1918-1920 // Australian Journal of Politics and History. 1988. Vol. 34, Iss. 3. P. 359-368.
      64. Подробнее в: Goldstein E. Historians Outside the Academy: G. W. Prothero and the Experience of the Foreign Office Historical Section, 1917-20 // Historical Research. 1990. Vol. 63, Iss. 151. P. 119-219.
      65. Dockrill M. L. Steiner Z. The Foreign Office at the Paris Peace Conference in 1919 // The International History Review. 1980. Vol. 2. № 1. P. 56.
      66. An Historian in Peace and War: The Diaries of Harold Temperley. P. 2.

      изменения данной позиции историков начали происходить в начале 20-х гг. XX в. с появлением документальных источников. Новая концепция содержала не столь однозначные тезисы, и серьёзно влияла на «элиту, принимающую решения в области внешней политики» [67]. В этой связи, артикулировавшиеся отдельными британскими историками утверждения о слишком тяжёлом бремени наказания, наложенного на Германию по результатам войны, и двусмысленности, появившиеся относительно однозначной вины Германии в развязывании войны, привлекали внимание не только в германских академических, но и в общественно-политических кругах, которые к 1921 г. уже обращали особое внимание на эту группу историков [68].

      Несмотря на малочисленность сотрудников Управления, но благодаря их высокой компетентности, информационные и аналитические доклады по конкретным проблемам, а также регулярно издававшиеся бюллетени по странам, подготовленные в этом подразделении, являлись важнейшей составной частью всего комплекса материалов, представляемых как в высшие органы управления — Военный кабинет, так и в совещательные — комитеты и конференции для выработки и принятия как конкретных, так и общеполитических решений. Начиная с июня 1918 г. Управление готовило и издавало секретное издание «Ежемесячный доклад» («Monthly Report») для правительственного кабинета с целью его информирования по текущим политическим вопросам и международным событиям, а также с целью объяснения характера возможной перспективы развития ситуации как в рамках конкретных государств, так и в более широком масштабе. Сам Форин Офис, с участием представителей различных отделов, также занимался подготовкой ряда секретных периодических изданий, в которых с разной степенью подробности достаточно активно использовалась как полученная по дипломатическим каналам, так и по каналам британского разведывательного сообщества информация, имевшая непосредственное отношение к формированию туркестанского плацдарма. К их числу относились начавший издаваться с 10 января 1917 г. еженедельный секретный бюллетень «Восточный доклад» («Eastern Report»), специально предназначенный для Комитета имперской обороны, и одновременно попадавший к членам британского кабинета, для которых с 1917 г. готовилось еженедельное секретное издание «Доклад о Британской империи и Африке» («British Empire and Africa /42/

      67. Cline С. British Historians and the Treaty of Versailles // A Quarterly Journal Concerned with British Studies. 1988. Vol. 20, № 1. P. 45.
      68. Ibid. P. 48.

      Report»), с 2 октября 1919 г. еженедельный «Доклад о Британской империи» («British Empire Report»), а с 8 октября 1919 г полумесячный «Доклад о зарубежных странах» («Foreign Countries Report»).

      За месяц до окончания войны Управление было разделено на 9 секций. Каждая из них находилась под руководством возможного будущего делегата от Британии на международной мирной конференции, и их работа заключалась в разработке аналитических материалов и практических рекомендаций в отношении конкретных стран и регионов. В то же время 4 апреля 1919 г. на заседании Комитета по делам секретной службы (Secret Service Committee), проходившем под председательством лорда Кёрзона, было принято решение о том, что Управление политической разведки должно быть связано с создаваемым Управлением новостей (News Department), а руководителю политической разведки Тирреяу поручалось контролировать и его работу [69]. Существование этого подразделения Форин Офис, несмотря на его продуктивность и представляемые в правительственный кабинет материалы, содержавшие структурированное описание ситуации как по общим вопросам международных отношений, так и, что было не менее важным, конкретным региональным проблемам, оказалось под угрозой к лету 1920 г. Это объяснялось проводившейся правительством политикой экономии расходов. В определённой степени одной из причин было и сокращение влияния в правительственных кругах покровителя Управления лорда Хардинга Это выразилось в назначении премьер-министром Д. Ллойд Джорджем на ожидавшийся лордом пост старшего советника на Парижской мирной конференции секретаря правительственного кабинета и секретаря Комитета имперской бороны подполковника М. Хэнки. Последующее согласие Хардинга на занятие должности посла Великобритании во Франции и окончательная потеря им интереса к деятельности Управления лишь ускорили ликвидацию этой структуры во второй половине 1920 г. [70]

      Необходимость создания аналитической структуры, одновременно игравшей роль институции, формулирующей общественную повестку дня по вопросам международной политики и её региональным аспектам, начинала всё более ощущаться в британских политических кругах к концу Первой мировой войны. В этой связи важное место стала занимать идея создания Института международных отношений (Institute of International Affairs). Она активно обсуждалась весной 1919 г. в кулуарах Парижской мирной конференции представителями американской и британской де-/43/

      69. TNA. САВ 24/77/87. Secret Service Committee. (Minutes of Third Meeting). 04 April 1919.
      70. Подробнее об этом: Goldstein E. The Foreign Office and Political Intelligence. P. 284.

      легаций, и 30 мая 1919 г. более тридцати участников с обеих сторон провели встречу в резиденции британской делегации — отеле «Маджестик», на которой предстояло принять план организации Института. Подавляющее большинство собравшихся составляли члены британской делегации, входившие в руководство Форин Офис и его отдельных подразделений, включая и Управление политической разведки, оборонного ведомства, министерства по делам колоний и ряда других британских государственных институтов, имевших отношение к внешней политике [71]. Новосоздаваемая организация рассматривалась как научно-аналитический институт, работающий в интересах правительственных ведомств и, одновременно, оказывающий влияние на процесс формирования общественного мнения по вопросам внешней политики государств и международным отношениям. В развернутом виде задачи будущей организации были изложены в выступлении Л. Кёртиса — сотрудника Министерства по делам колоний, — который заявил о том, что «все мыслящие люди считают, что в будущем политика каждого из государства не должна руководствоваться простым учётом его собственных интересов. Национальная политика должна формироваться в соответствии с концепцией интересов общества в целом; ибо именно в продвижении этого всеобщего интереса будут найдены конкретные интересы нескольких народов. Поэтому очень важно культивировать общественное мнение в различных странах мира, которое имеет в виду общий интерес. С этой целью различные организации экспертов из разных стран должны стараться поддерживать связь друг с другом» [72]. Как пример подобной организации для нового института Кёртис рассматривал одно из старейших, основанное ещё в 1830 г., Королевское географическое общество [73]. Однако по мере обсуждения перспектив создания института выявились опасения Форин Офис, выступавшего с позиций институциональной бюрократии, увидевшей в создаваемой организации угрозу традиционной работе внешнеполитического ведомства [74]. Одним из активных противников планировавшегося международного института являлся лорд Хардинг, считавший обсуждение и критику официальной правительственной внешнеполитической линии «вне стен Форин Офис» неприемлемой [75]. Аналогичной /44/

      71. DockrillM. Historical Note: The Foreign Office and the «Proposed Institute of International Affairs 1919 // International Affairs. Royal Institute of International Affairs. 1980. Vol. 56. №4. P. 665,666.
      72. Ibid. P. 667.
      75. Ibid.
      74. Ibid. P. 669.
      75. Ibid. P. 670.

      точки зрения придерживался сменивший на посту главы этого ведомства А. Бальфура лорд Кёрзон [76]. Именно публичная деятельность будущего Института международных отношений настораживала высших представителей британской внешнеполитической бюрократии. В связи с этим Л. Кёртис стал апеллировать к опыту уже существовавшего с 26 июня 1868 г. Королевского колониального общества. Оно являлось одновременно как местом для обсуждения внешнеполитических вопросов на узкой «клубной» основе, так и просветительским институтом, члены которого не участвовали в публичных дискуссиях (включая выступления в печати) по проблемам внешней политики [77]. Это было одним из главных отличий Колониального общества от Королевского географического общества и Центрально-азиатского общества, основанного в 1901 г., и поменявшего в 1914 г. своё название на Королевское центрально-азиатское общество. На его заседаниях и проводимых лекциях открыто и в присутствии представителей британской внешнеполитической и военной бюрократии из числа управленцев и администраторов, включая действующих высокопоставленных гражданских чиновников и военных, а также отставных сотрудников государственных ведомств, обсуждались внешнеполитические и общественно-политические вопросы. Более того, выпускавшийся под его эгидой «Журнал Центрально-азиатского общества» («Journal of Central Asian Society») являлся своего рода трибуной для озвучивания конкретных идей относительно британской политики на Востоке, включая Туркестан и сопредельные с ним территории и страны, а также её оценка (не всегда положительная).

      Несмотря на многие препятствия, и благодаря активности инициатора создания Института Л. Кёртиса, он был официально создан 5 июля 1920 г. как Британский институт международных отношений (British Institute of International Affairs), впоследствии переименованный в Королевский Институт международных отношений (Royal Institute of International Affairs) и известный позже в политических и аналитических кругах по месту своего расположения как «Чатем Хаус» («Chatham House»). Его примечательной особенностью, что отмечалось исследователями, было то, что «основываясь на дальновидной предпосылке необходимости полного запрета войны, Институт продвигал новую модель демократической дипломатии, которая последовательно выступала против тайной дипломатии, приведшей Европу к катастрофе, и ставил своей це-/45/

      76. Ibid.
      77. Подробнее об обществе см.: Reese Т. The History of the Royal Commonwealth Society 1868-1968. Melbourne: Oxford University Press, 1968.

      лью просвещение общественного мнения по вопросам международной политики» [78]. В то же время сформулированные при его основании, а затем ставшие традиционными как для него самого, так и других подобных организаций в Британии и за рубежом, принципы работы, довольно серьёзно повлияли на политику закрытости его функционирования, что предопределило трудности, а порой невозможность знакомства исследователей с его внутренними материалами [79]. В институциональном плане появление подобных структур стало этапом в развитии уже современных аналитических институтов, вошедших в политическую практику демократических государств под названием think-tanks.

      б) Региональные структуры

      Вторая группа органов разведки и безопасности, занимавшаяся сбором и анализом информации, включая и данные о развитии ситуации в бывшем российском Туркестане и на сопредельных территориях, была представлена государственными институтами британской колониальной администрации Индии. С конца 1919 г. ею на нерегулярной основе составлялись и направлялись в Министерство по делам Индии краткие «Разведывательные сводки» («Intelligence Summary»), представлявшие собой компендиум разведывательных данных, полученных от различных структур, находившихся в её подчинении. Тема туркестанского плацдарма находила в них отражение в тесной связи с военно-стратегической обстановкой вокруг Индии и вероятных действий Советской России на индийском направлении.

      Старейшим и пережившим многочисленные трансформации ещё со времён своего создания в структуре Ост-Индской компании являлся один из важнейших институтов администрации британской Индии — Индийский департамент по международным и политическим делам (Indian Foreign and Political Department — IFPD), который вплоть до конца XIX в. назывался Департаментом по секретным и политическим делам. Его переименование в XX в. фактически не изменило функций этого органа, отвечавшего за взаимоотношения с индийскими княжествами и азиатскими государствами (политическая часть) и внешними отноше-/46/

      78. Di Fiore L. L’Islam di A. J. Toynbee: Prima di Huntington, oltre Huntington // Contemporanea. Revista di storia dell’ 800 e dell’ 900. luglio 2010. Vol. 13. № 3. P. 433.
      79. Его архивы с момента основания и до сегодняшнего дня хранятся непосредственно в самом Королевском Институте международных отношений, получившем с 1923 г. по зданию, в котором расположен на Сейнт Джеймс сквеар (St James's Square), неофициальное название «Chatham House».

      -ниями с европейскими государствами (иностранная, или внешнеполитическая часть Департамента) [80]. Данный институт, являвшийся составной частью правительства британской Индии, играл одну из ключевых ролей в подготовке им, а также общеимперским правительством, рекомендаций и решений по политическим вопросам, имевшим непосредственное отношение к проблемам разведки и безопасности Индии. В рассматриваемый период 1917-1922 гг., как это уже сложилось исторически и продолжалось вплоть до приобретения Индией независимости, Департамент вел активную разведывательную работу, включая её агентурную часть, в Индии, в соседних с ней странах и их отдельных регионах. Как бывший российский Туркестан, так и Центральная Азия в целом находились в зоне пристального стратегического и оперативного интереса этого Департамента. С ним согласовывалась деятельность в данной области государственных институтов управления британской администрации Индии, включая и оборонное ведомство (сначала Военный департамент, а затем Департамент армии) [81]. Особое место в этой системе разведывательного обеспечения на туркестанском направлении занимал Генеральный штаб британской индийской армии. Он, находясь в тесной связи с Военным департаментом, являлся фактически рекрутской базой для его кадров. Одним из аспектов работы, заключавшейся в концентрации значимых с точки зрения обороны британской Индии данных, было создание реферативных материалов по политическим вопросам, справочных информационных сборников по широкому кругу вопросов, включая и общественно-политические персоналии стран региона. К их числу относились материалы по Персии и Афганистану, тесно связанных с событиями в Туркестане. Особенностью досьевых материалов по персоналиям было наличие в них развернутых биографических данных, характеристика политических взглядов включенных в справочники лиц, их связи с иностранными государствами — Британией, Турцией, Германией и Советской Россией.

      Касаясь ситуации в Туркестане, глава Министерства по делам Индии Э. Монтэгю отмечал 5 января 1918 г. в своей телеграмме вице-королю Ф. Челмсфорду, что контроль над населением этого региона со стороны России был потерян в результате крушения в ней центральной власти, и «существует серьёзная опасность того, что Туркестан может полностью /47/

      80. Подробнее об особенностях бюрократической системы управления Министерства по делам Индии и его структуре в конце ХЕХ в. — начале XX в. см: Kaminsky A. The India Office, 1880-1910. New York: Greenwood Press, 1986.
      81. В тексте данной работы используется применительно ко всему периоду название Военный департамент, так как оно более точно соответствует нормам перевода.

      /пропуск стр. 48/

      было исключительно функциональным органом. При этом оно формально относилось к структуре военной разведки, но сам его глава считался офицером Управления криминальной разведки Индии [84]. Основная работа этой организации велась в Европе, а среди её агентов, действовавших, в частности, в Швейцарии, был ставший впоследствии известным британский писатель Уильям Сомерсет Моэм. В задачу Управления входило отслеживание за рубежом политической активности выходцев из Индии, вовлечённых в деятельность, рассматривавшуюся британскими властями как анархическая и подрывная, то есть опасная с точки зрения внутриполитического положения империи, а также её отдельных частей. Информация, которую добывало Управление, направлялась по двум адресам: через Департамент общественной безопасности и юстиции британской администрации в Индии Государственному секретарю (министру) по делам Индии, а через Разведывательное бюро Департамента внутренних дел — британскому индийскому правительству. Особенность деятельности Управления заключалась в том, что на начальном этапе своего существования после создания в 1909 г. как Управление политической разведки Индии оно было ориентировано на работу по отслеживанию активности революционных этнических и конфессиональных организаций, создававшихся выходцами из Индии, и их связям с аналогичными иностранными организациями. Однако накануне и в период Первой мировой войны основное внимание уделялось собственно разведывательным действиям Германии и попыткам германской разведки использовать подобные движения. Особое место в её работе занимал так называемый «Берлинский комитет». Позже он был переименован в «Комитет за независимость Индии», выполнявший в планах Германии и, в определённой степени, Османской империи, функции политической и агитационной, а со временем и военной координации радикальной оппозиции из числа противников Британии среди общественно-политических и религиозных деятелей Индии. Управление вело разведку против Германии и во Франции. Своё название в окончательном виде — Управление индийской политической разведки — организация получила в 1921 г., и стала фактически разведывательной структурой британского правительства Индии.

      Другая организация была создана в рамках формировавшейся в начале XX в. правительством Британской Индии системы безопасности весной 1904 г. и называлась Центральный особый отдел (Central Special /49/

      84. Popplewell R.J. Intelligence and Imperial Defence. British Intelligence and the Defence of the Indian Empire, 1904-1924. London: Frank Cass, 1995. P. 216-217.

      Branch), впоследствии переименованный в Управление криминальной разведки (Criminal Intelligence Department) [85]. Очередное переименование превратило её в Центральное Управление криминальной разведки (Central Criminal Intelligence Department) и было призвано подчеркнуть высокую степень полномочий этого органа, занимавшегося выявлением социально опасных уголовных преступлений, совершаемых организованными группами. В 1918 г. его название было вновь изменено, на этот раз на Центральное разведывательное управление (Central Intelligent Department). Имея в виду потенциальную общественную угрозу преступлений с использованием насилия в отношении органов власти и правительственных институтов, а также возможность связи подобных действий с активностью политических сил, преследовавших антиправительственные цели, включая возможную вовлеченность в это и зарубежных государств, британские колониальные власти Индии расширили полномочия структуры. С 1919 особым решением британского индийского правительства служба была непосредственно подчинена вице-королю и вплоть до 1924 г. её возглавлял С. Кей. В 1920 г. название организации было вновь изменено на Разведывательное бюро (Intelligence Bureau), а сама структура наделена фактически разведывательными (внутри Индии) и контрразведывательными функциями, что превращало её в важную часть разведывательного сообщества британской Индии, занимающегося внутренней безопасностью [86]. Она имела свои отделения во всех основных регионах, а непосредственно туркестанским направлением занималось размещавшееся в г. Пешавар Разведывательное бюро Северо-западной пограничной провинции (North-West Frontier Province Intelligence Bureau). На протяжении периода с декабря 1919 г. по декабрь 1922 г. оно составляло еженедельную сводку, направлявшуюся в центральный офис Разведбюро («Diary of the North-West Frontier Province Intelligence Bureau»).

      В конце 1919 г. — начале 1920 г. под руководством подполковника В. Ф. Т. О'Коннора, являвшегося специалистом по Тибету и участником /50/

      85. Применительно к институтам безопасности и разведки британской администрации Индии в данной работе используется более соответствующее их институциональному статусу и полномочиям, а также нормам, принятым в русскоязычной традиции перевода в этой области, название «Управление».
      86. В работе бывшего Генерального директора полиции Северо-Западной пограничной провинции К. С. Субраманьяна «Политическое насилие и полиция в Индии» ошибочно сообщается, без упоминаний о предыдущих изменениях в названии, о том, что «в 1920 г. Центральный особый отдел был впервые переименован в Разведывательное Бюро, задачи которого были коротко очерчены в разделе 40(2) Акта Правительства Индии 1919 г.» Subramanian К. S. Political Violence and the Police in India. New Delhi: Thousand Oaks: SAGE Publication. 2007. P. 83.

      британских экспедиций в этот регион, включая известную экспедицию Ф. Э. Янгхасбенда в Лхасу в 1903 г. — 1904 г., британской администрацией Индии было создано Индийское специальное бюро информации (Indian Special Bureau of Information). В задачу организации входило отслеживание деятельности большевиков в Индии и соседних странах, а также контроль печатных изданий, привозимых или присылаемых в Индию. Особое внимание уделялось перемещению беженцев и эмигрантов в британские индийские владения. Однако в декабре 1920 г. было принято решение о его расформировании, так как, во-первых, подразделение дублировало деятельность других организаций в этой сфере, и, во-вторых, в виду малочисленности персонала оно не справлялось с поставленными задачами [87].

      Деятельность многочисленных органов разведки и безопасности к концу Первой мировой войны требовала определённого упорядочивания в связи с менявшейся международной ситуацией, влиявшей и на внутриполитические процессы как в метрополии, так и колониях Британской империи. 24 января 1919 г. на заседании Военного кабинета эта тема обсуждалась особо. Собравшиеся рассмотрели обращение главы Адмиралтейства — Военно-морского ведомства Великобритании — У. Лонга по поводу реорганизации Секретной службы, под которой подразумевались практически всё разведывательное сообщество империи и органы, занимавшиеся её внутренней безопасностью. Он настаивал на необходимости принятия немедленного решения по данному вопросу, так как «существующая система заключается в том, что деятельность Секретной службы разделена между несколькими организациями». При этом, соглашаясь на сохранение разведывательных структур в рамках Военного и Военно-морского ведомств, Лонг рекомендовал объединить аналогичные подразделения гражданских министерств в единый орган — Управление (Directorate). Предполагалось подчинение его министру, «предпочтительно без портфеля», который фактически должен был заниматься исключительно деятельностью данной структуры [88]. В свою очередь, глава МВД Э. Шорт, также направивший свою записку в Военный кабинет и присутствовавший вместе с Лонгом на его заседании 24 января, достаточно осторожно, но настойчиво подчёркивал в составленном им документе свои возражения против предложений главы Адмиралтейства [89]. /51/

      87. Подавляющая часть документов этой структуры составляет особый фонд Национального архива Великобритании: TNA. FO 228/3216. Dossier 120Е Secret Intelligence Indian Special Bureau of Information. 1920 June - 1921 January.
      88. TNA. CAB 23/9/6. Conclusion. Minuets of a meeting of the War Cabinet. 24 January 1919. P. 3.
      89. Ibid. P. 4.

      Судя по всему, он стремился не столько сохранить существовавшее раз деление разведывательных и контрразведывательных структур как разных ведомствах, так и в виде отдельных организаций, сколько пере подчинить их именно своему министерству. В этой связи, выступивший Лорд-хранитель малой печати Э. Бонар Лоу предложил сформировать при Военном кабинете специальный комитет для изучения вопроса и координации усилий по его решению во главе с лордом Кёрзоном. Осторожная попытка бывшего главы Военно-морского ведомства Э.Геддеса склонить присутствовавших к решению вопроса в пользу создававшегося Министерства исследований и пропаганды как координатора разведывательной деятельности была отвергнута присутствовавшими. У. Лонг заявил о том, что вопрос организации разведки и безопасности требует серьёзного отношения в виду наличия угрозы большевизма, которая нарастает [90]. Военный кабинет в конечном счёте принял решение о создании такого комитета.

      С целью проведения реформ, а также реорганизации разведывательного сообщества и институтов безопасности британский кабинет министров созывал на протяжении 1919-1932 гг. шесть совещаний упоминавшегося выше Комитета по делам секретных служб, три из которых проходили в 1919 г., 1921 г. и 1922 г. Основными темами этих консультаций являлись финансовые и организационные вопросы, связанные с деятельностью британского разведывательного сообщества и структур безопасности. В январе 1919 г. MI5 была передана под руководство нового Управления гражданской разведки Министерства внутренних дел (Ноте Office Civil Intelligence Directorate), которое возглавил Б. Томсон. Подготовка к упорядочиванию разведывательной и контрразведывательной деятельности, начатая в январе 1919 г., требовала серьёзной инвентаризации имевшихся сил и средств. В этой связи, Министерство внутренних дел Великобритании подготовило в феврале 1919 г. достаточно подробный обзор разведывательного сообщества, а также контрразведывательных организаций страны. Этот документ был оформлен в виде специального меморандума Комитета по делам секретных служб [91].

      Финансирование Управления происходило за счёт сокращения бюджета MI5 и МI1с. Через два года организация была ликвидирована из-за постоянных трудностей во взаимоотношениях с полицией и MI5. В 1921г. Комитет собрался вновь для обсуждения финансовых вопросов, связанных с ассигнованиями деятельности MI5 и MI1c, что привело к очеред-/52/

      90. TNA. САВ 23/9/6. Conclusion. Minuets of a meeting of the War Cabinet. 24 January 1919. P.
      91. TNA. CAB 24/76/67. Report of Secret Service Committee. February 1919.

      -ному значительному сокращению: с 475 тыс. фунтов до 300 тыс. фунтов. На состоявшемся уже в 1922 г. совещании было принято решение об ассигнованиях, выделяемых этим двум организациям в ещё меньшем объёме, составившем 200 тыс. фунтов на 1922/1923 финансовый год [92].

      Переживавшиеся на протяжении 1917-1922 гг. британскими государственными институтами и органами, имевшими прямое отношение к разведывательной деятельности на туркестанском направлении, трансформации являлись отражением общих тенденций общественно-политического развития большинства стран на заключительном этапе Первой мировой войны и после неё. Отличительной чертой происходивших изменений именно британской государственно-бюрократической практики были особые позиции Великобритании как мировой империи, азиатские владения которой требовали пристального внимания метрополии к обеспечению их безопасности. В данном случае бывший российский Туркестан представлял стратегическое значение, во-первых, с точки зрения определения «угрозы с севера» для британской Индии и, во-вторых, как катализатор опасных разрушительных социально-политических и этноконфессиональных процессов на всём пространстве Передней Азии и на Востоке в целом, где они имели потенциал перерасти в антибританские политические движения, способные серьёзно повлиять на Британскую империю в целом.
      Улунян Ар. А. Туркестанский плацдарм. 1917-1922: Британское разведывательное сообщество и британское правительство. М., URSS. 2020. С. 28-53
    • Лосев К.В., Михайлов В.В. Английская политика в Закавказье и в Азербайджане в 1918г.: между большевиками и пантуранистами // Вопросы истории. №4 (1). 2021. С. 239-252.
      Автор: Военкомуезд
      К. В. Лосев, В. В. Михайлов

      Английская политика в Закавказье и в Азербайджане в 1918г.: между большевиками и пантуранистами

      Лосев Константин Викторович — доктор экономических наук, декан гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения; Михайлов Вадим Викторович — доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения (ГУАП).

      Аннотация. Статья посвящена истории Первой мировой войны и революции в Закавказье. Авторы обратились к материалам английского Военного кабинета и заседаний Палаты общин британского парламента, посвященным ситуации в Закавказье, прежде всего в Баку — мировом центре нефтедобычи и стратегически важном портовом городе на берегу Каспийского моря. Изучение материалов английских архивов и публикаций стенограмм заседаний парламента позволяет ответить на ряд вопросов, которые прежде оставались за рамками советской и английской историографии.

      Ключевые слова: Октябрьский переворот в России, Брестский мир, распад Кавказского фронта Первой мировой войны, Британский военный кабинет, Имперский военный совет Великобритании, Палата общин парламента Великобритании, Азербайджанская демократическая республика, Бакинская коммуна, генерал Л. Денстервилль, турецкая интервенция в Закавказье.

      События, происходившие в Закавказье в 1918 г., представляют особый интерес для исторической науки, поскольку в них пересекаются /239/ практически все линии противоречий мировых держав, вызванные Первой мировой войной и русской революцией. Военные и политические перемены, связанные с образованием на обломках царской России самопровозглашенных государств, и политику признания и непризнания этих государств Советской Россией и европейскими державами важно анализировать еще и потому, что они могут рассматриваться во взаимосвязи с недавним распадом СССР и соответствующими геополитическими проблемами. Особенно любопытны в этой связи официальные документы английских военных и политических институтов, определявших в 1918 г. общую политику государства, споры и противоречия влиятельных военных и политиков, их компетентность в вынесении оценок и принятии решений, имевших важное стратегическое значения для страны и влияющих на ситуацию в регионах и мире в целом.

      Отпадение Закавказья от России и политика в отношении признания независимости Азербайджана, крупнейшего мирового центра нефтедобычи, на который жадно смотрели и страны Антанты, и страны Центрального блока, и, несомненно, лидеры Советской России, представляет собой любопытнейший вопрос истории, до сих пор не потерявший актуальности. Поскольку отечественная научная общественность до сих пор слабо знакома с документами английских архивов и публикациями парламентских заседаний Палаты общин и Палаты лордов Великобритании, можно сказать, что этот аспект исследован недостаточно, в основном по опубликованным международным договорам, подоплека заключения которых во многом до сих пор остается за рамками имеющихся исследований проблемы политики Великобритании относительно Закавказской демократической федеративной республики (ЗДФР) и Азербайджанской демократической республики.

      Британский военный кабинет, Имперский военный совет Великобритании и английский парламент в 1917—1918 гг. неоднократно рассматривали события в России и их влияние на военные действия против Османской империи. Первое оптимистичное впечатление от демократизации политической жизни России в результате падения царского режима, которое демонстрировало заседание Имперского военного совета 22 марта 1917 г., быстро рассеялось. Общие выводы, сделанные к лету 1917 г., были неутешительными. Миссия Артура Хендерсона указала на политическую слабость Временного правительства и влияние на военные решения стихийно образованных солдатских советов как на «главную опасность для политического и военного положения России», а также на все более усиливающиеся в обществе требования заключить сепаратный мир [1]. Неспособность России противостоять Турции беспокоила английское командование и политиков, особенно после провала Галлиполийской операции в конце 1915 г. и катастрофической сдачи в плен корпуса генерала Ч. Таунсенда в Кут-эль-Амаре летом 1916 г. [2] «Неудачи английской политики на Востоке продолжило падение проантантовского кабинета в Персии 27 мая 1917 г., который 6 июня заменил кабинет персидских националистов, выступивший с предложением к британскому и российскому Временному правительству вывести из страны свои войска» [3]. Намеченная на лето 1917 г. совместная российско-английская Мосульская операция против турецких сил в Месопотамии провали-/240/-лась [4]. На заседании Иосиного кабинета 10 августа 1917 г., посвяшеи-ного носиной политике в отношении совместных действий с Россией ш турецком направлении, говорилось: «Одними из наиболее разочаровывающих последствий русской рсволюнии стали события на турецком театре. Несмотря на блестящие операции в Месопотамии генерала сэра Стенли Мода, достигшего значительных результатов, неудача русского наступления позволила туркам сдержать нас на границах Сирии и Палестины... Общие выводы комитета, исходя из ситуации в России можно суммировать как следующие:

      a) будет правильным основывать наши планы, исходя из того, что русские не смогут усилить свою военную эффективность в этом году;

      b) нельзя отвергать возможность того, что Россия откажется продолжать войну предстоящей зимой, либо вследствие того, что правительство пойдет на сепаратный мир, либо поскольку солдаты откажутся оставаться в окопах» [5]. Британские военные опасались, что революционные события в России приведут к восстанию мусульман в российской армии на Кавказе, которое может охватить и индийские войска Британии в Месопотамии. Поэтому в октябре 1917 г. генерал Бартер даже просил российское Верховное командование «перевести магометанские части с Кавказского на какой-либо другой фронт» [6].

      Большевистский переворот в Петрограде еще более усугубил негативную для Антанты ситуацию на Кавказском фронте, а публикация Декрета о мире и заявление В. И. Ленина о том, что Советская Россия «не будет признавать договоров, заключенных Россией царской, и опубликует все документы европейской тайной дипломатии» [7], вдохновило турецких политиков и воодушевило турецкое общество на продолжение борьбы с англичанами. Характерно, что начавшаяся летом 1917 г. подготовка к заключению сепаратного мира между Великобританией и Османской империей была прервана военным министром Турции Энвером-пашой в феврале 1918 г. [8] Перемирие, заключенное между командующим Третьей турецкой армией Вехиб-пашой и командиром Кавказской армии генералом М. Пржевальским 5 декабря 1917 г. [9], хотя и не было признано большевистским правительством Советской России, фактически прекращало действия русских вооруженных сил в войне с Турцией. Заключенный большевиками с Центральным блоком Брест-Литовский договор (3 марта 1918 г.) прекращение войны на Кавказском фронте подтвердил и узаконил [10].

      Подписание Брестского мира изменило отношение правительства Великобритании к союзным обязательствам перед Россией, которые были даны царскому правительству. Если 6 февраля 1918 г. в «Кратком отчете о союзных обязательствах Британии перед союзниками» авторы секретного документа признавали российские права на турецкие территории по российско-английским соглашениям о Константинополе (март 1915 г.) и договору Сайкса-Пико (1916 г.), хотя отдельно упоминалось, что российское правительство не ратифицировало решения Парижской экономической конференции 1916 г., что ставило под вопрос участие России в судьбе турецкого государственного долга [11], то уже в начале марта, когда был заключен брестский мир, позиция английских военных и политических лидеров резко изменилась и «все /241/ договоры, заключенные Великобританией с царским правительством, перестали считаться обязательными в отношении правительства большевиков» [12].

      Брестский мир изменил и политическую ситуацию на Кавказе, поскольку возвращение Турции территорий до границ 1914 г. не устраивало народы Армении и Грузни. Созданный в ноябре 1917 г. Закавказский комиссариат, предполагавший, что судьбу Закавказья должно решать Всероссийское учредительное собрание, после разгона последнего большевиками [13] составил в феврале 1918 г. из бывших депутатов Учредительною собрания от трех национальных советов (армянского, грузинского и мусульманского) Закавказский сейм, принявший на себя законодательную власть в регионе до прояснения ситуации в России [14]. Сейм отказался признать Брестский мир, а турецкая интервенция в Закавказье с февраля 1918 г., имевшая целью силой занять территории, отходящие к Турции по условиям Брестского мира, привела к тому, что 22 апреля 1918 г. Закавказье объявило о своем отделении от России и образовании Закавказской демократической федеративной республики (ЗДФР), признавшей, по настоянию Турции, условия Брестского мира [15]. Таким образом, провозглашение независимости не помогло грузинским и армянским политикам сохранить территории [16], более того, Турция ультимативно потребовала от лидеров ЗДФР отвести свои войска за бывшую российско-турецкую границу 1877 г., передав Турции Карс и Батуми [17]. Споры о принятии ультиматума раскололи федерацию [18]. Грузия обратилась к Германии с просьбой взять ее под протекторат, чтобы помешать Турции отторгнуть от нее значительную территорию и важный морской порт, и 27 мая 1918 г. сейм констатировал распад ЗДФР [19]. 28 мая Национальный совет закавказских мусульман объявил об образовании независимой Азербайджанской демократической республики (АДР) [20].

      С первых дней после большевистского переворота и начала распада империи перед британскими политиками встала сложная задача: признавать ли фактическое отторжение Закавказья от России и образование на его территории независимого мусульманского государства или не признавать, поддерживая единство России, как призывали антибольшевистские силы в России, заявлявшие о сохранении союзных отношений с Антантой и непризнании Бреста.

      В меморандуме лорда Р. Сесиля, переданном в Военный кабинет 23 февраля 1918 г., говорилось, что 3 декабря 1917 г., согласно принятому правительством решению, антибольшевистские и проантантовские силы в России получили значительные суммы, однако никаких эффективных результатов это не дало. В результате в конце декабря было принято решение «продолжить неофициальные контакты с большевистским правительством в Петрограде, одновременно делая все возможное для поддержки антибольшевистских движений на Юге и Юго-востоке России и везде, где они еще возникнут». Причем, как писал Сесиль, если по этому поводу возникнут трения с большевиками, следует оставлять их протесты без внимания. Такую позицию Сесиль считал оправданной, и в феврале, например, он полагал, что отторжение Сибири, Кавказа и черноморских портов создаст большевикам «серьезные военные и экономические проблемы» [21]. /242/

      С другой стороны, в те же дни Военный кабинет получил сведения, что на Кавказе активно действуют турецкие агенты. Бюро разведки 27 февраля 1918 г. сообщало, что «тюркистская» пропаганда среди российских мусульман, особенно в Азербайджане, ведется агрессивно, а ее целью является отторжение Закавказья от России и присоединение к Османской империи. Разведка предлагала кабинету обратить внимание на сохраняющее политический вес общероссийское мусульманское движение, лидер которого, осетин Л. Цаликов, продолжает призывать мусульман Поволжья и Кавказа к сохранению «консолидированного Российского государства» [22].

      Таким образом, перед политиками и военными Великобритании на Кавказе ясно вставали образы двух врагов — российских большевиков и турецких «тюркистов» или «пантюрков». После заключения Брестского мира тон британских политиков изменился. Уже 11 марта 1918 г. Военный кабинет рассматривал возможность направления военных сил для оккупации важного черноморского порта Закавказье — Батуми, а также угрозу оккупации турецкими или германскими войсками Баку и возможность и даже необходимость «помощи русским против немцев в Баку» [23]. Еще в январе командование британских сил в Месопотамии наметило сформировать компактные силы, которые предполагалось направить в Северную Персию для предотвращения турецкой оккупации региона. Теперь эта цель была дополнена новой — походом на Баку. Командовать формирующимся отрядом было поручено генералу Л. Денстервиллю, отчего вся экспедиция получила название «Денстерфорс» [24]. 17 февраля 1918 г. Денстервилль прибыл в Энзели, где обнаружил Революционный комитет, объявивший, что Закавказское правительство является его врагом [25].

      В апреле и мае, когда в Закавказье происходили знаменательные события, связанные с самоопределением федерации и отдельных независимых государств, британский Военный кабинет был озабочен «панисламизмом» азербайджанских татар, которые, по сообщению «двух авторитетов, пользующихся доверием» армянской национальности, более фанатичны, нежели даже турки, и собираются «из центра заговора — Баку — организовать масштабные акции против армянского населения Закавказья» [26]. Можно отметить, что в это время в Баку власть находилась в руках большевиков, которых полностью поддерживал Армянский национальный совет как в Баку, так и в Тифлисе, где он составлял фракцию Закавказского сейма, и в конце марта — начале апреля 1918 г. именно армянско-большевистские вооруженные отряды устроили кровавый погром в мусульманских кварталах Баку с десятками тысяч жертв. 25 мая в Военный кабинет был представлен меморандум «О настоящих настроениях в Турции», в котором Департамент разведки утверждал, что турецкие лидеры после заключения Брестского мира полны надежд на расширение территории в Закавказье и уверены в силе Германии противостоять Антанте в Европе и защитить интересы своего союзника. Именно эти ожидания реаннексии территорий, отвоеванных Россией у Османской империи в 1877—78 и 1914—1917 гг., как говорилось в меморандуме, препятствуют попыткам турецкой оппозиции начать переговоры с Антантой [27]. Политическая ситуация в Закавказье английской разведке была /243/ известна до такой степени плохо, что Военный совет в апреле сделал заключение о необходимости налаживания телеграфной связи с Тифлисом и Тебризом в целях получения достоверной и своевременной информации о событиях в Закавказье и Северной Персии [28]. Показательно, что на переданное через Константинополь в столицы европейских держав сообщение о провозглашении Азербайджанским советом независимого государства, как и на переданное через Германию аналогичное грузинское заявление, английское иностранное ведомство не отреагировало.

      Так или иначе, ситуация в Закавказье была столь сложная, а интересы сторон так переплетены, что говорить о единой политике английского правительства в отношении различных закавказских властей не приходится. После распада ЗДФР и объявления о независимости Азербайджана ситуация в регионе еще больше усложнилась. 4 июня 1918г. правительство АДР заключило с Османской империей Договор о дружбе, который по сути поставил АДР в положение подданного Турции образования. Турецкое командование настояло на смене азербайджанского кабинета и роспуске Национального собрания, по условиям договора турецкие военные получили контроль над всеми азербайджанскими железными дорогами и портами [29]. В Гяндже, куда из Тифлиса переехало правительство АДР, начала формироваться Кавказская армия ислама, в которую вошли регулярные турецкие силы в количестве двух дивизий и азербайджанские соединения, формировавшиеся под контролем турецких инструкторов и укомплектованные турецким офицерским составом. Целью операции, ради которой создавалась армия, было отвоевать у большевиков Баку и создать единое Азербайджанское государство.

      6 июня Военный кабинет получил из Генерального штаба документ о возможном экономическом и военном значении Кавказа для стран германской коалиции. В нем указывалось, что кавказские ресурсы как в производстве зерна и мяса, гак и в добыче таких важных стратегических материалов, как грузинский марганец и бакинская нефть, могут заметно усилить экономику противника, а также что контроль над Кавказом «станет очередным шагом в реализации плана германских восточных амбиций. Их Багдадскую схему мы сумели нейтрализовать, но на Кавказе они могут найти альтернативу, а вместе с дунайским регионом владение кавказскими портами обеспечит им контроль над всем Черным морем. Следующим шагом после Кавказа станет выход через Каспий в Среднюю Азию» [30]. Важно отметить, что в самой Британии остро ощущалась нехватка бензина, так что в начале июля был издан специальный билль о нефтепродуктах и создан «Нефтяной фонд», ответственный за пополнение запасов этого стратегического военного сырья [31]. 17 июня было проведено совещание по среднеазиатским проблемам, на котором британские политики и военные приняли решение срочно принять меры к тому, чтобы прервать сообщение по Транс-Кавказской железнодорожной системе (Батум-Александрополь-Джульфа и Тифлис-Гянджа-Баку), находившейся к тому времени под полным контролем Германии и Турции [32].

      Угроза Индии, которая явно прослеживается в выводах и решениях экспертов, несомненно, ускорила решение начать военную операцию по защите Баку от турецкого наступления. Особенность ситуации с предотвращением занятия Баку турками или немцами была в том, что власть /244/ в Баку удерживал Бакинский совет, председатель которого С.Г. Шаумян признал Баку неделимой частью Советской России, следовательно, вести борьбу с врагами по мировой войне англичанам пришлось бы в союзничестве с большевиками. Можно утверждать, что сторонники признания власти большевиков среди английских политиков были. Причем не только среди военных, которых порой не смущали политические противоречия, если просматривалась военная выгода, но и в парламенте. Так, когда 24 июня 1918 г. в Палате общин обсуждался «русский вопрос», любопытное предложение об отношении к большевистскому правительству России высказал полковник Веджвуд, который в обстоятельном докладе сообщил, что президент США В. Вильсон склонен признать большевиков, и это ставит аналогичный вопрос перед британским правительством. «Это жизненно важный вопрос сегодня, поскольку Германия и в особенности Турция распространяют свое влияние через Россию, через Кавказ, через Туркестан до самых границ нашей Индийской империи. Сегодня усиливается их влияние в Персии и восточных провинциях Китая». Веджвуд предложил создать правительственную комиссию, целью которой должны стать мероприятия по улучшению отношений с Россией. Он высказал мнение, что необходимо убедить посланника М. Литвинова в том, что Россия должна обратиться к президенту Вильсону за помощью в борьбе с германской интервенцией, а любую попытку союзной интервенции в Сибири, на Севере или Юге России назвал бесплодной и вредной всему союзному делу. Кавказ в рассуждениях Веджвуда играл главную роль. Он утверждал, что принятие его предложения «особенно важно сегодня, когда англичане вынуждены перебрасывать свои силы с Месопотамского и Палестинского фронтов в Европу, чтобы удержать от германского наступления Западный фронт» [33]. Премьер Д. Ллойд-Джордж не стал комментировать предложение Веджвуда, но высказался по поводу российской проблемы, указав на хаотическую ситуацию с властью в границах бывшей империи [34]. В целом Палата общин оставила «российский вопрос» без каких-либо предложений правительству в отношении Кавказа.

      Военные в это время активно готовились к тому, чтобы не допустить турок и немцев в Баку. Переговоры с большевистскими лидерами Бакинской коммуны было поручено начать командиру английских сил в Персии казачьему атаману Л. Бичерахову, который после развала Кавказского фронта и мира с Турцией перешел на службу к англичанам. История этого «противоестественного» военно-политического союза отечественными исследователями достаточно хорошо изучена, однако что касается ее отражения в документах английских архивов, можно обнаружить, что материалов о решении Военного кабинета об отправке Л. Бичерахова в Баку нет. Оно полностью остается на совести командующего «Денстерфорс» генерала Л. Денстервилля. Денстервилль в своих мемуарах пишет: «Мы пришли к полному соглашению относительно планов наших совместных действий, на которые я возлагал большие надежды и о которых я здесь умолчу. Он (Бичерахов. — В. М.) вызвал большое изумление и ужас среди местных русских, присоединившись к большевикам, но я уверен, что он поступил совершенно правильно: это был единственный путь на Кавказ, а раз он только там утвердился, то и дело будет в шляпе» [35]. Знаменательное «умолчание» английского генерала оставляет историкам большой /245/ простор для фантазии. Примечательно и то, что председатель Бакинского совнаркома С. Г. Шаумян очень настойчиво убеждал большевистское руководство и самого В. И. Ленина н том, что Бичерахов симпатизирует большевизму и готов защищать Баку от турок [36], несмотря на то, что он являлся к этому времени кадровым английским генералом и получал для своего отряда продовольствие, амуницию, боеприпасы и деньги, что было хорошо известно С. Шаумяну [37].

      Л. Бичерахов был назначен командующим всеми войсками, которые смог мобилизовать совнарком для обороны Баку, хотя после прибытия из Астрахани большевистского отряда Г. Петрова последний был прикомандирован к Бичерахову в качестве комиссара. Этому странному военному тандему не удалось остановить турецко-азербайджанские силы Кавказской армии ислама, а 31 июля 1918 г. в Баку произошла смена власти. Бакинский совнарком был вынужден подчиниться решению Бакинского совета, передавшего власть новоизбранному органу, который первым делом принял решение о приглашении англичан для защиты Баку от турок, для чего в Энзели в тот же день была направлена делегация к генералу Л. Денстервиллю.

      Не случись в Баку политического переворота, в результате которого власть Бакинского совнаркома была свергнута и передана довольно странному учреждению, получившему наименование Диктатура «Центрокаспия», лидерами которого были бывшие члены Бакинской городской думы и главы совета моряков Каспийской военной флотилии, никакой английской экспедиции по спасению Баку проведено бы не было. Поэтому можно предположить, что целью Л. Бичерахова была не только военная помощь коммунарам в отражении турецкого наступления, но и подготовка смены власти в Баку.

      Это подтверждается той активной ролью, которую английский консул в Баку Р. Мак-Донелл играл в неудачной попытке свержения большевиков, разоблаченной 12 июня 1918 г. Существование планов Бичерахова и Денстервилля относительно смены власти в Баку могут доказать, скорее всего, лишь секретные документы британского разведывательного ведомства, пока нам недоступные. Секретность экспедиции Денстервилля подтверждает и то, что Военный кабинет практически ни разу не выносил на открытое обсуждение ее планы и цели, да и результаты неудачной операции по спасению Баку от германо-турок открыто не обсуждались. 15 октября 1918 г. на заседании Палаты общин разбирались вопросы присутствия английских войск в России, но когда либеральный депутат Кинг попросил дать «какую-нибудь информацию относительно сил, которые были направлены в Баку», спикер палаты ответил, что этот вопрос находится вне компетенции собрания [38]. Единственное, что позволили узнать депутатам, это то, что «все войска, бывшие в Баку, несмотря на значительные потери, были успешно выведены после героического сопротивления значительно превосходящим силам противника» [39]. Депутат Кинг 23 октября пытался узнать, была ли экспедиция в Баку санкционирована Генеральным штабом и одобрена советом Антанты. Па это депутат Макферсон заявил: «Ответ на первую часть вопроса утвердительный. Верховный совет Антанты определяет только общую политику, поэтому вторая часть вопроса некорректна» [40]. /246/

      Английская общественность была на удивление слабо знакома с событиями в Закавказье летом-осенью 1918 г., когда в Баку сражались силы «Денстерфорс», и даже депутаты парламента часто были вынуждены черпать информацию в прессе или из неподтвержденных источников. Так, 24 октября депутат Дж. Пиль спрашивал, какую позицию, дружественную или нет, занимали перед падением Баку и эвакуацией Денстерфорс местные армянские вооруженные силы. Р. Сесил ответил, что «в общественном мнении существует некоторое недопонимание относительно переговоров, которые вели с противником армянские лидеры в Баку. Правительство Его Величества было информировано, что эти переговоры были предложены генералом Денстервиллем, когда он увидел неизбежность падения города». На вопрос, почему из Баку пришло сообщение о предательстве армян, Сесиль не ответил, пообещав уточнить информацию [41].

      Можно быть уверенным, что если бы в Англии узнали, что Денстервилль сотрудничает с большевистским совнаркомом в Баку, это привело бы к скандалу и в правительстве, и в парламенте, поэтому падение Коммуны и взятие власти Диктатурой «Центрокаспия» в первую очередь было выгодно англичанам. Но в этой истории есть подоплека, на которую намекает тот факт, что Сесиль явно пытается оправдать действия армянских лидеров в Баку. Хорошо известно, что после распада ЗДФР Грузия приняла протекторат Германии, а Азербайджан практически стал политическим придатком Турции. В этих условиях Армения также пыталась найти для себя сильного иностранного защитника. Известно, что в июне армянская делегация была направлена в Вену с просьбой к австро-венгерскому правительству «взять под свою сильную защиту Армению» [42]. Однако в то же время армянские политики испытывали сильную тягу к Англии, среди лидеров Армении находилось немало англофилов. Поэтому не исключено, что и председатель Бакинского совнаркома С. Г. Шаумян, который находился в тесном контакте с лидерами Национального армянского совета в Закавказском сейме, а позже с правительством Армянской республики, вполне мог сочувствовать идее приглашения английских вооруженных сил для защиты Баку от турок. Одно письмо С. Шаумяна В.И. Ленину показывает, что председатель Бакинского совнаркома даже путает свои большевистские вооруженные силы с вооруженными силами дашнакской Армении. 23 мая 1918 г. он пишет: «Наши войска, застигнутые врасплох, не могут остановить наступление и 16-го сдают Александрополь. 17-го турки потребовали обеспечить им свободный пропуск войск в Джульфу, обещав не трогать население... Мы принуждены были согласиться на требования турок» [43]. Однако Карс и Александрополь в эти дни защищали вовсе не красные отряды коммуны, а национальные вооруженные силы дашнакского Армянского совета, входящие в состав армии «предательской» и «контрреволюционной» ЗДФР. С другой стороны, в Баку многие свидетели и участники событий называют войска коммуны просто армянскими.

      Хотя после падения коммуны С. Шаумян и печатал воззвания с проклятиями «дашнакам» и «контрреволюционерам», предавшим советскую власть английским империалистам, указанные выше факты, а также странное поведение совнаркома, добровольно сложившего с себя власт-/247/-ные полномочия 30—31 июля, позволяют предположить неискренность Шаумяна. В воззвании «Турецкие войска под городом», опубликованном в газете «Бакинский рабочий» 20 сентября, Шаумян обвиняет в падении коммуны и дашнаков, и командиров армянских вооруженных отрядов, и армянскую буржуазию, и шведского консула, и наемников английского империализма, проникших во флот, и «спасителя» Бичерахова. В этом же воззвании Шаумян, последовательно выступавший за развязывание гражданской войны, даже ценой жертв из «мусульманской бедноты» и угрозы перерастания гражданской войны в национальную резню, неожиданно заявляет, что Совет Народных Комиссаров «предпочел не открывать гражданской войны, а прибегнуть к парламентскому приему отказа от власти» [44]. Это очень непохоже на прежние его заявления, например в 1908 г.: «Мы отвергаем единичный террор во имя массового революционного террора. Лозунг «Долой всякое насилие!» — это отказ от лучших традиций международной социал-демократии» [45]. Не случайно И. В. Сталин, лучше других советских лидеров разбиравшийся в кавказских делах и непосредственно общавшийся с Шаумяном в дни Бакинской коммуны и ее падения, говорил в интервью газете «Правда»: «Бакинские комиссары не заслуживают положительного отзыва... Они бросили власть, сдали ее врагу без боя... Они приняли мученическую смерть, были расстреляны англичанами. И мы щадим их память. Но они заслуживают суровой оценки. Они оказались плохими политиками» [46].

      В свою очередь, английские военные очень критично отозвались о действиях генерала Л. Денстервилля в Азербайджане. Главнокомандующий колониальными южно-африканскими войсками генерал-лейтенант Я. Сматс уже 16 сентября 1918 г., то есть на следующий день после падения Баку, представил в Военный кабинет секретный меморандум «Военное командование на Среднем Востоке», в котором написал: «Я оцениваю военную ситуацию на Среднем Востоке как очень неудовлетворительную... Если противник достигнет Центральной Персии или Афганистана к следующему лету, ситуация станет угрожать индийским границам... С этой точки зрения контроль над железной дорогой Багдад-Хамадан-Энзели и недопущение противника к Каспийскому морю является делом чрезвычайной важности. Баку уже наверняка потерян, но это не означает потерю Каспия... Ошибки наших командующих в этом регионе проистекают либо из некомпетентности, либо из неумения оценить ситуацию. Денстервилля послали в Баку для получения контроля над Каспием, но его усилия были потрачены, в основном, на другие предприятия» [47].

      После вывода английских войск из Баку и падения города под ударами сил Кавказской армии ислама британское правительство и общественность снова обеспокоилась темой «пантуранизма», угрожающего азиатским планам Англии в Закавказье и Средней Азии и, конечно же, алмазу в британской короне — Индии. Летом 1918 г. скорого крушения Турции и ее выхода из войны английские военные и политики не предполагали. Напротив, в августе Военный кабинет рассматривал планы мировой войны на 1919 год, причем некоторые эксперты утверждали, что следует иметь в виду и следующий, 1920 год. На заседании Имперского военного совета 1 августа 1918 г. Ллойд Джордж принял решение о разработке возможности вывода из войны Болгарии и Турции «дипломатическими /248/ мерами» [48]. О том же Я. Сматс говорил на заседании Имперского военного совета 16 августа. Он сказал, что не ожидает ничего хорошего от того, что война продлится в 1919 г., поскольку враг, даже медленно отступая на Западе, сможет сконцентрировать значительные усилия на Востоке, и он боится, что кампания 1919 г. тоже ничего не решит, и это подвергнет позиции Англии на Востоке еще большей опасности. И уж совсем безрадостно Я. Сматс смотрел на перспективы кампании 1920 г.: «Безусловно, Германия потерпит поражение, если война продлится достаточно долго, но не станет ли от этого нам еще хуже? Наша армия будет слабеть, и сами мы можем обнаружить, еще до окончания войны, что оказались в положении второсортной державы, сравнимой с Америкой или Японией». Сматс предлагал «сконцентрироваться на тех театрах, где военные и дипломатические усилия могут быть наиболее эффективны, т.е. против слабейших врагов: Австрии, Болгарии и Турции» [49].

      При этом английские военные и политики рассчитывали на то, что бакинский вопрос расстроит союзные отношения Турции и Германии. Для этого были основания, особенно после заключения 27 августа 1918 г. Германией дополнительного к Брестскому договора с Советской Россией, в котором Германия признавала Баку за Советами в обмен на поставку ей четвертой части бакинской нефти 50. Однако туркам германский МИД также предложил «сладкую пилюлю», пообещав в случае заключения Болгарией сепаратного мира с Антантой восстановить османское господство над этой страной. Об этом в Военный совет 4 октября сообщал политико-разведывательный отдел «Форин-офис» в меморандуме «Германо-турецкие отношения на Кавказе» II Таким образом, рассчитывать на распад германо-турецкого союза англичанам не приходилось, а соглашение немцев с большевиками можно было списать на тактическую дипломатическую уловку.

      Чтобы более компетентно воспрепятствовать протурецкой пропаганде на Востоке, разведывательному ведомству была дана задача подготовить подробное пособие по ознакомлению военных с «туранизмом» и «пантуранизмом», дабы показать все опасности этого движения для английской политики на Востоке. Довольно скоро было отпечатано объемное руководство, в котором были отражены история становления пантуранистской идеологии в Османской империи, обозначены все туранские народы, включая финно-угорские народности, тюркские народы Поволжья, Сибири, Китая, Средней Азии, Кавказа, Крыма [52]. Любопытно, что в число современных, по мнению авторов руководства, туранских народов попали русские летописные мещера и черемисы, а также совершенно былинные тептеры [53].

      Впрочем, новых «антипантуранистских» усилий англичанам прикладывать не пришлось. 30 октября 1918 г. на борту английского линкора «Агамемнон» было заключено перемирие между Османской империей и Великобританией [54], и Турция вышла из Первой мировой войны. Руководство по пантуранизму, напечатанное в ноябре, сразу же оказалось устаревшим. Политика Великобритании на Кавказе теперь имела перед собой другие цели: определиться в своих отношениях с белыми и красными вооруженными силами на Северном Кавказе и с признанием или непризнанием независимости Азербайджана, Грузии и Армении, которые /249/ объявили себя после поражения стран Центрального блока союзниками победившей Антанты. Эти задачи определяли споры и разногласия в Военном кабинете и парламенте Великобритании по «русскому вопросу» на Кавказе в 1919 году.

      Примечания

      1. National (British) Archives. War Cabinet (NA WC). CAB24/4. British Mission to Russia, June and July, 1917. Report by the Rt. Hon. Arthur Henderson, M.R P. 1—15, p. 6,12.
      2. МИХАЙЛОВ В. В. Противостояние России и Британии с Османской империей на Ближнем Востоке в годы Первой мировой войны. СПб. 2005, с. 123, 163.
      3. ЕГО ЖЕ. Русская революция и переговоры английского премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа о сепаратном мире с Османской империей в 1917—1918 гг. (по материалам английских архивов). — Клио. 2017, № 4 (124), с. 166—173.
      4. ЕГО ЖЕ. Российско-британское военное сотрудничество на севере Месопотамии в 1916—1917 гг.: планы и их провал. — Военно-исторический журнал. 2017, № 12, с. 68—73.
      5. NA WC. САВ24/4. Report of Cabinet Committee on War Policy. Part II. The New Factors. Russia, p. 107—108.
      6. ИГНАТЬЕВ А. В. Русско-английские отношения накануне Октябрьской революции (февраль-октябрь 1917 г.). М. 1966, с. 371.
      7. МИХАИЛОВ В.В. Развал русского Кавказского фронта и начало турецкой интервенции в Закавказье в конце 1917 — начале 1918 гг. — Клио. 2017, № 2 (122), с. 143—152.
      8. ЕГО ЖЕ. Русская революция и переговоры английского премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа о сепаратном мире с Османской империей в 1917—1918 гг. (по материалам английских архивов), с. 171.
      9. ИГНАТЬЕВ А.В. Ук. соч., с. 13.
      10. Документы внешней политики СССР (ДВП СССР). Т. 1. 7 ноября 1917 г. — 31 декабря 1918 г. М. 1959, с. 121.
      11. National (British) Archives. India Office Record (NA IOR). L/PS/18/D228. Synopsis of our Obligations to our Allies and Others. 6 Feb 1918.
      12. МИХАЙЛОВ B.B. 1918 год в Азербайджане: из предыстории британской оккупации Баку. — Клио. 2011, № 1 (52), с. 27.
      13. Декреты советской власти. Т. 1. 25 октября 1917 г. — 16 марта 1918 г. М. 1957, с. 335— 336.
      14. Документы и материалы по внешней политике Закавказья и Грузии. Тифлис. 1919, с. 6—7.
      15. Там же, с. 221.
      16. МИХАЙЛОВ В.В. Османская интервенция первой половины 1918 года и отделение Закавказья от России. В кн.: 1918 год в судьбах России и мира: развертывание широкомасштабной Гражданской войны и международной интервенции. Сборник материалов научной конференции. — Тематический сборник международной конференции 28— 29 октября 2008 г. Архангельск. 2008, с. 186.
      17. Документы и материалы по внешней политике Закавказья и Грузии, с. 310.
      18. Протоколы заседаний мусульманских фракций Закавказского сейма и Азербайджанского национального совета. 1918 г. Баку. 2006, с. 78—93.
      19. Документы и материалы по внешней политике..., с. 336—338.
      20. МИХАЙЛОВ В. В. Особенности политической и национальной ситуации в Закавказье после октября 1917 года и позиция мусульманских фракций закавказских правительств (предыстория создания первой независимой Азербайджанской Республики). — Клио. 2009, № 3 (46), с. 62—63.
      21. NA WC. САВ24/43/3725. Memorandum on Russia, by Lord R. Cecil. 18/E/128.
      22. NA WC. САВ24/43/ 3755. Turkey and other Moslem Countries. Weekly report by Department of Information. I8/OC/I6. /250/
      23. NA WC. CAB24/44/3882. British Intervention to Prevent Surrender of Batoum under Russo-GermanPeace Terms. 20/H/l.
      24. МИХАЙЛОВ В. В. Российские и британские вооруженные соединения в сражениях против турок при обороне Баку в 1918 г. — Клио. 2006, № 1 (32), с. 197—198.
      25. NA WC. САВ24/43/3721. Caucasus Situation. Telegram 52925 from D.M.I. to Caucasus Military Agent. 20/H/l.
      26. NA WC. CAB24/48/4251. Political Situation in the Caucasus and Siberia as affected by German penetration, with some practical Suggestions. Memo (10.4.1918. Russia/005) by Political Intelligence Department, F.O. 18/E/155.
      27. NA WC. CAB24/53/4701. Turkey. Memo by Political Intelligence Department “The Present State of mind in Turkey”. 18/0J/1.
      28. NA WC. CAB24/48/4251. Political Situation in the Caucasus and Siberia as affected by German penetration, with some practical Suggestions. Memo (10.4.1918. Ruissia/005) by Political Intelligence Department, F.O. 18/E/155.
      29. МИХАЙЛОВ В.В. К вопросу о политической ситуации в Закавказье на заключительном этапе Первой мировой войны. — Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 2. Исторические науки. 2006. Вып. 4, с. 132.
      30. NA WC. САВ24/54/4883. Caucasus and its value to Germany. Note by General Staff. 18/E/98.
      31. NA WC. CAB24/56/5049. Draft of a Bill for obtaining Petroleum in the United Kingdom. 29/D/6.
      32. NA WC. CAB24/55/4940. Decision of conference on Middle Eastern Affairs held 17.6.18. at 10, Downing Street. 18/J/38.
      33. Parliamentary Debates. Fifth series. Volume 104. Eighth Session of the Thirtieth Parliament of the United Kingdom of Great Britain & Ireland. 8 George V. House of Commons. Fifth Volume of Session 1918. Comprising Period from Monday, 17th June, to Thursday, 4th July, 1918. London: H.M. Stationery Office. Published by His Majesty’s Stationery Office. 1918, col. 1—1984, col. 754—757.
      34. Ibid., col. 782.
      35. ДЕНСТЕРВИЛЛЬ Л. Британский империализм в Баку и Персии. 1917—1918). Воспоминания. Тифлис. 1925, с. 164.
      36. ШАУМЯН С.Г. Избранные произведения в 2-х тт. Т. 2. М. 1978, с. 323—324.
      37. Там же, с. 343.
      38. Parliamentary Debates. Fifth series. Volume 110. Eighth Session of the Thirtieth Parliament of the United Kingdom of Great Britain & Ireland. 9 George V. House of Commons. Eighth Volume of Session 1918. Comprising Period from Tuesday, 15th October, to Thursday, 21st November, 1918. London: H.M. Stationery Office. Published by His Majesty’s Stationery Office. 1918, col. 1—3475, col. 13.
      39. Ibid., col. 279.
      40. Ibid., col. 765.
      41. Ibid., col. 889.
      42. «Мы обращаемся с покорной просьбой соизволить принять под свою мощную защиту нуждающуюся в этом Армению». Послание уполномоченного Армянской Республики А. Оганджаняна министру иностранных дел Австро-Венгрии И.Б. фон Райежу. 1918 г. (подг. текста, предисловие и примечания В.В. Михайлова). — Исторический архив. 2018, №5, с. 182—188.
      43. ШАУМЯН С. Г. Ук. соч., с. 279.
      44. Там же, с. 402—407.
      45. Там же, с. 259.
      46. ПУЧЕНКОВ А. С. Национальная политика генерала Деникина (весна 1918 — весна 1920 г.). М. 2016, с. 153.
      47. NAWC. САВ24/63/5700/. Military Command in the Middle East. Memo by Lt.-Gen Smuts. 16 September, 1918.18/J/38.
      48. National (British) Archives. Imperial War Cabinet (NA IWC). CAB 23/44a. Committee of Prime Minister. Notes of Meetings. June 21 — Aug. 16. Minutes of a Meeting held at 10 Downing Street, S.W. on Thursday, August 1,1918 at 11 a.m.
      49. NAIWC. CAB23/145. Minutes of Meetings Aug. 13 — Dec. 311918. Minutes of a Meeting at 10, Downing St. on Wednesday, 14th August. 1918. /251/
      50. Документы внешней политики СССР (ДВП СССР). Т. 1, с. 444.
      51. NAWC. САВ24/66/5908. Turco-German Relations over the Caucasus. Memorandum by Political Intelligence Department (4.10.1918. Turkey /006).18/OJ/14.
      52. NA IOR. L/MIL/17/16/25. A Manual on the Turanians and Pan-Turanianism. Nov. 1918. P. 1—258+maps.
      53. Ibid., p. 193—194.
      54. Международная политика в договорах, нотах и декларациях. Часть II. От империалистической войны до снятия блокады с Советской России. М. 1926, с. 188—190.

      Вопросы истории. №4 (1). 2021. С. 239-252.
    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай