Похожие публикации
- Наставление 訓練操法詳晰圖說 (1899)
  Автор: Чжан Гэда
  
  Интереснейшее наставление по строевой подготовке и обучению владению оружием - "Сюньлянь цаофа сянси тушо" (訓練操法詳晰圖說) - было издано в 1899 г. в Китае.
  Для начала - несколько полезных ссылок:
  Фехтование в кавалерии
  Некоторые страницы (винтовка, строевая подготовка и т.п.)
  Об оригинальном издании
  Некоторые реалии предсиньхайского и синьхайского Китая
  ИМХО, можно и нужно то, что доступно разобрать и перевести.
- Случайно понравилось
  Автор: Чжан Гэда
  
  Случайно наткнулся - "понравилось". Особенно с точки зрения апломба говорящего:
  Буду коллекционировать. Ибо!
  Однако такие перлы приходится комментировать.
  1) в 1900 г. только Россия мобилизовала более 170 тыс. солдат для вторжения в Китай. В боях участвовало не менее 20-30 тыс. солдат. На момент штурма Пекина русский контингент был 2-й по численности после японского. Немцы усиленно перебрасывали свою армию в Китай уже в сентябре 1900 г., после взятия Пекина, но войска союзников под командованием Вальдерзее никуда далеко продвигаться не стали - понимали, что сколько не нагоняй из метрополий войск, все равно наступление захлебнется и покатится назад - придется подписывать Заключительный протокол в иных, совершенно неблагоприятных условиях.
  Помогло европейским карателям именно то, что элита Цинской империи спала и видела - как бы согласиться побыстрее.
  2) если японцы так легко и непринужденно все захватили в 1937 г., то что они делали потом почти 8 лет? И зачем они постоянно рвались на Чанша? 4 сражения, однако. 3 проиграны японцами ...
  Открою секрет - справиться с Китаем японцам было не под силу. Поэтому пустили в ход политические маневры (Китай не собирался мириться с японцами и нужны были политические партнеры, которые смогли бы переломить ситуацию). Так появились Мэнцзян, Маньчжоу диго, Нанкинское правительство Ван Цзинвэя и т.п.
  Наступления были именно японские. И именно против войск гоминьдана, страдавших от банальной нехватки современного оружия. На серьезные действия гоминьдановских войск не хватало - только на более или менее адекватную оборону.
  Поставки вооружения из СССР по вполне понятным причинам были сокращены, а от англо-американцев стали существенными только для Y-force в 1942-1943 гг.
  Коммунисты удачно отмежевались от войны, равно как и Синьцзян, в котором правила клика Ма. Не воевали коммунисты против японцев практически никак после 1937 г. (битва 100 полков).
  Ну а для "знатоков" - Квантунская армия располагалась на северо-востоке Китая, на территории Ляодунского полуострова и Маньчжурии. Поэтому и называлась Квантунской - от другого названия полуострова Ляодун (Гуаньдун - в искаженной русской записи Квантун). Как она наступала на Чанша в Хунани - ума не приложу.
  3) в 1950 г. в Корею послали именно бывших гоминьдановских солдат под руководством военачальников КПК. Так было проще решить проблему "перевоспитания" ненадежных частей, перешедших на сторону КПК незадолго до окончания ГВ в Китае.
  Соответственно, и вооружали их из трофейных японских арсеналов - советское оружие им никто не разбежался давать. Оснащенность техникой была слабая. Но в условиях Кореи много танков роли не сыграют - местность не танкодоступная. Намного лучше пехота, насыщенная мобильными огневыми средствами (пулеметы, минометы, базуки, фаустпатроны и т.п.)
  В этом как раз китайцы сильно уступали. Но, тем не менее, если с высадкой "войск ООН" корейцы стали отступать к границе с КНР, то при вводе китайских "добровольцев" ситуация сразу изменилась и "войска ООН" отступили на юг, линия фронта стабилизировалась примерно в районе современной границы (она же - линия демаркации советской и американской зон оккупации в 1945).
  Очень показательно рисует состав китайских частей ситуация с военнопленными - в 1950-1953 гг. "войска ООН" взяли в плен 21 тыс. китайцев. С ними велась усиленная работа. В результате 14 тыс. вернулись в КНР, а 7 тыс. - уехали на Тайвань, куда с Чан Кайши перебрались их родные и близкие.
  4) Фразу "разбить США в Корее?" (с) я не понял. Ибо попахивает чем-то альтернативным.
  КНДР выстояла. Благодаря нашей помощи + "китайским добровольцам". Что это для США? Поражение. Что это для СССР? Тоже поражение, т.к. КНДР не поглотила территорию современной РК.
  Только если СССР потерпел политическое поражение, США получили по зубам вполне конкретно.
  Пока наши испытывали там новейшие модели истребителей и т.п., американцы нагоняли туда своих и чужих солдат (даже турки и эфиопы отметились, а небезызвестный Чак Норрис служил именно в Корее во время войн 1950-1953 гг., но лихо откосил от передовой, уже попав в Пусан), которым противостояли зачастую не корейцы, а именно китайцы, т.к. после взаимных чисток 1950-го года корейцы (ни северяне, ни южане) не горели желанием рваться в бой на острие удара.
- Муханов В. М. Покоритель Кавказа князь А. И. Барятинский
  Автор: Saygo
  
  Муханов В. М. Покоритель Кавказа князь А. И. Барятинский // Вопросы истории. - 2003. - № 5. - С. 60-86.
  В "Очерке истории рода князей Барятинских" говорится, что они "ведут свой род от святого благоверного князя Михаила Черниговского, происходившего от Рюрика в одиннадцатом колене и от равноапостольного князя Владимира в восьмом"1. Родоначальником считается князь Александр Андреевич Мезецкий, получивший прозвище Барятинский, по названию своей волости Барятина, находившейся на реке Клетоме в Мещовском уезде Калужской губернии. У него родились 4 сына, из которых 3 имели потомство. Именно от них пошли 3 ветви этой фамилии. Нас более всего интересует первая ветвь, представителем которой и был будущий фельдмаршал.
  В этой ветви весьма интересен генерал-поручик князь Иван Сергеевич Барятинский, долгое время являвшийся послом России во Франции, где получил прозвище "красавец русский"2. Замечательным человеком был сын Ивана Сергеевича и отец кавказского наместника Иван Иванович. Он участвовал в боевых действиях русских войск на территории Польши и отличился при взятии А. В. Суворовым предместья Варшавы, за что получил орден Св. Георгия 4-й степени. Затем Иван Барятинский перешел на дипломатическую службу и отправился в Лондон в качестве секретаря российского посольства при тогдашнем после графе С. Р. Воронцове. Там он познакомился с дочерью лорда Шэрборна Франсискою Мэри Дюттон, которая стала его женой. Она родила князю в 1807 г. дочь Елизавету и вскоре умерла3. В 1808 г. он был назначен русским посланником в Баварию, в Мюнхене где пребывал по 1812 год. Когда Воронцов освободил место посла в Великобритании, оно и было предложено князю Ивану Ивановичу. Однако он отказался, полагая, что ему пора стать помещиком и поселиться в деревне. В 1813 г., по дороге домой из Баварии, в Теплице, Иван Иванович женится второй раз на дочери прусского посланника в Вене графа Людвига-Христофора Келлера4. Вместе с женой Марией он приехал в Россию и начал заниматься своими запущенными землями в Харьковской и Курской губерниях, на которых находилось более 21 тыс. крепостных душ. Отец фельдмаршала добился успехов в сельском хозяйстве, применяя различные новации в области агрономии. Его имения стали одними из самых богатейших в России, а в селе Ивановском Льговского уезда Курской губернии он даже построил дворец, назвав его "Марьино"5 в честь любимой жены.
  
  Александр Барятинский в 1838 году
  
  Александр Барятинский в 1840-х
  
  Сцена Кавказской войны. Франц Рубо,
  
  Имам Шамиль перед главнокомандующим князем А. И. Барятинским, 25 августа 1859 года, картина А. Д. Кившенко, 1880 год, Центральный военно-морской музей, Санкт-Петербург
  
  Елизавета Дмитриевна Барятинская, урожденная княгиня Джамбакур-Орбелиани, в первом браке Давыдова
  В этом селе 2 мая 1815 г. и появился на свет первый сын супружеской пары - князь Александр Иванович Барятинский. В сентябре 1815 г. Иван Иванович составил программу под названием "Мысли о воспитании моего сына". Через 5 лет он написал еще одну записку, в которой давались уже наставления самому Александру. Старший Барятинский задумывался над его физической подготовкой: "До 7-летнего возраста воспитание мальчика скорее физическое, чем нравственное ... Как только он будет в состоянии бегать и прыгать, следует постараться укрепить его телодвижением и холодным купанием, к которому надо приучить постепенно". Однако не в ущерб нравственному воспитанию, образованию, трудолюбию, деловитости. "Внушение ему о правде и неправде следует делать с ранней поры. Ложь и неумеренность главные пороки детства. Необходимо быть неумолимым в искоренении лжи, потому что она унижает человека". Князь Иван Иванович считал, что его сын должен заниматься языками, рисованием, химией, арифметикой и механикой. Он также считал, что у ребенка надо развивать трудолюбие и распорядительность, для чего необходимо приучать его к применению полученных им знаний на практике, например к земледельческим работам. Как писал далее отец фельдмаршала, "я хочу, чтобы он был в состоянии управляться с топором, со стругом и плугом, чтобы он искусно точил, мог измерить всякого рода местность, умел бы плавать, бороться, носить тяжести, ездить верхом, стрелять; вообще, чтобы все эти упражнения были употреблены в дело для развития его нравственных и физических способностей".
  Не забывал князь Иван Иванович и о географии и истории, "путешествии по Отечеству" и Европе. Во время поездок предполагалось знакомить сына со статистикой и историей посещаемой страны. По дальнейшему плану Александр должен был вернуться в Россию в возрасте 25 - 26 лет, где "он непременно будет полезным слугою своего отечества" и его "надо будет определить ... в Министерства Иностранных дел или Финансов".
  Во второй записке он писал: "Я прошу, как милости со стороны моей жены, не делать из него ни военного, ни придворного, ни дипломата. У нас и без того много героев, декорированных хвастунов, куртизанов. Россия больной гигант; долг людей, избранных по своему происхождению и богатству, - действительно служить и поддерживать государство". В заключении этой записки князь Иван Иванович снова возвращается к тому, кем бы он хотел видеть первенца и какова должна быть его цель в жизни, и повторяет свою старую мысль: "Употребляй все возможные физические и нравственные средства, чтобы просветить страну, где находятся твои владения. Этим прекрасно будешь служить своему Государю, стране и самому себе. Продолжай то, что я начал. Усовершенствуй, но не вводи много новых преобразований ... Посвяти себя с ранней поры земледелию"6.
  В начале 1825 г. Иван Иванович Барятинский умирает и оставляет свою жену с семью детьми, старшим из которых и был десятилетний Александр. Через два месяца после кончины отца юный Александр встретился с императором Александром I, ехавшим из Петербурга на Юг и пожелавшем по дороге навестить вдову Барятинского. Принимать царя пришлось старшему сыну.
  В четырнадцатилетнем возрасте Александр вместе с братом Владимиром был отправлен княгиней в Москву для повышения своего образования, а еще через два года переехал в Петербург, где, согласно высочайшему разрешению, стал юнкером в Кавалергардском полку и поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Молодой князь приехал в Школу 6 августа 1831 г., а примерно через год там появился другой юнкер - Михаил Лермонтов. Они быстро подружились и стали постоянными участниками приключений светской молодежи.
  В Школе он прибавил к своему домашнему образованию знание военных наук и весьма важные представления о строгой дисциплине и подчинении. Но частые похождения не могли не сказаться на учебе: в списках 1832 г. Александр из трех разрядах по наукам показан во 2-м, а по фронту - даже в 3-м. Из-за невысоких результатов ему не удалось выйти в кавалергарды, и в ноябре 1833 г. ему пришлось поступить в Гатчинский кирасирский полк. Но молодой Барятинский не прервал тесных связей с офицерами Кавалергардского полка и по-прежнему принимал участие в различных рискованных "подвигах". Например, "несколько молодых офицеров с князем во главе справляли похороны живого полковника-командира. "Все петербургское общество смеялось над дерзким утоплением пушки, подаренной Николаем I великому князю Михаилу Павловичу. Глубокой ночью компания Трубецкого, в которой был Барятинский, и возможно, Мишель Лермонтов, привязала наградную пушку к неводам рыбаков. Утром пушка оказалась в воде ..."7.
  Другой случай произошел зимой 1834 - 1835 гг. на квартире князя С. В. Трубецкого, где собралась компания молодых офицеров из разных полков, среди которых были и Лермонтов с Барятинским. Разговор зашел о силе воли человека, и Лермонтов стал настаивать, что человек способен бороться только с душевными страданиями, а не с физической болью. Барятинский молча подошел к колпаку горящей лампы, медленно прошелся по комнате и поставил стекло обратно на стол. Рука князя была сожжена почти до кости и два месяца держалась на повязке, а "начальству были доложены две правдоподобные истории: о тушении печки на гауптвахте и о неосмотрительном взятии раскаленной кочерги по рассеянности"8. Когда над Александром стали в Петербурге сгущаться тучи, он решил загладить свои выходки службой на Кавказе, куда и отправился весной 1835 года.
  В 1830-е годы создавалась Черноморская береговая линия, и для этого организовывались экспедиции русских войск. В период с 1834 по 1837 г. командующий войсками на Кавказской линии генерал-лейтенант А. А. Вельяминов провел 4 военных экспедиции. В одной из таких экспедиций, направленной "для устройства укрепленной линии от Ольгинского тет-де-пона до Геленджика", принял участие Барятинский.
  Во время одного из боев князю было приказано выбить горцев из леса, и он, как написано в его послужном списке, "ввел казаков с примерной храбростью в кусты и, сделав небольшое количество выстрелов, на самом близком расстоянии, бросился на неприятеля в пики, каковому примеру последовали и прочие войска, там находившиеся, и таким образом неприятель был опрокинут и рассеян с большою потерею". Барятинский получил пулю в правый бок, и его состояние в течение нескольких недель оценивалось как критическое. Для поправки здоровья его отправили в Петербург, где он узнал о своем производстве в поручики и получении золотой сабли "За храбрость". Самой же большой наградой для князя стало его назначение состоять при наследнике - великом князе Александре Николаевиче. Отдохнув несколько месяцев в Петербурге, Барятинский получил отпуск для продолжения лечения за границей и уехал путешествовать. За рубежом будущий фельдмаршал слушал лекции в различных университетах и знакомился с известными учеными, писателями и государственными деятелями. Во Франции князь встречался с самим Талейраном и Поццо ди Борго, а в Великобритании имел беседы с Робертом Пилем и Пальмерстоном. В 1838 и 1839 гг. он ездил по Европе, но уже в качестве лица, сопровождающего наследника во время его заграничного турне, а с 1839 г., адъютанта Александра Николаевича. Именно с этого времени, то есть со второй половины 1830-х гг., и началась многолетняя дружба между наследником Николая I и князем. Барятинский стал другом не только будущего императора Александра II, но и его семьи. Во время европейского турне наследника в Дармштадте произошла его помолвка с принцессой Шарлоттой, и как раз будущий наместник Кавказа, проскакав за 11 дней расстояние до Петербурга, доставил известие об этом Николаю I. Он же позднее был и шафером на свадьбе Шарлотты и Александра. С середины 1830-х годов карьера князя быстро пошла в гору: март 1839 г. - поручик; июнь 1839 г. - штабс-ротмистр; апрель 1840 г. - ротмистр; март 1845 г. - полковник9.
  Тогда же он получил высочайшее разрешение отправиться на Кавказ, куда вскоре и прибыл в должности командира 3-го батальона Кабардинского полка. Свою версию перевода молодого князя в этот регион высказал С. Ю. Витте: "Он был чрезвычайно красив и считался первым Дон-Жуаном во всех великосветских петербургских гостиных. Как молва, не без основания, говорит, Барятинский был очень протежируем одной из дочерей императора Николая, насколько я помню, Ольгой Николаевной. Так как отношения между ними зашли несколько далее, чем это было допустимо, то император Николай, убедившись в этом воочию, выслал князя Барятинского на Кавказ, где он и сделал свою карьеру"10.
  В первой половине 1840-х годов русские войска уступили инициативу Шамилю, который не преминул этим воспользоваться и нанес целый ряд поражений, стоивших огромных людских и материальных потерь России. Ему удалось полностью установить контроль над Аварией и Нагорным Дагестаном, Тогдашний военный министр А. И. Чернышев вынужден был констатировать: "Мы не имели еще на Кавказе врага лютейшего и опаснейшего, чем Шамиль"11. Недовольный неудачным ходом военных действий Николай! решил одним ударом покончить с Шамилем и приказал разработать план операции по занятию столицы Шамиля - Дарго, назначив командующим Кавказским корпусом и наместником графа М. С. Воронцова. Некоторые опытные кавказские военачальники были против запланированного похода, но Воронцов не мог ослушаться приказа царя. Барятинский появился на Кавказе как раз перед началом операции.
  Во время Даргинской экспедиции Александр Иванович постоянно находился в гуще событий и отличился при взятии аула Анди, за что его похвалил сам Воронцов. Князю досталась и пуля в правую ногу, но он до конца оставался в строю, за что и был впоследствии награжден Георгиевским крестом. Сама же экспедиция особенных успехов не принесла, не смотря на взятие и уничтожение Дарго. Отряд Воронцова, оставшись почти без продовольствия и попав на обратном пути под удары мобильных групп горцев, понес самые тяжелые потери по сравнению с предыдущими экспедициями (4 генерала, 186 офицеров и около 4000 солдат). Превосходство горцев заключалось в их легком оснащении: всю еду и вооружение они переносили на себе. Мюриды Шамиля легко маневрировали и уходили от прямых столкновений, нанося удары по войскам Воронцова со всех сторон.
  Однако эта экспедиция оказалась поворотным пунктом в истории Кавказской войны. Ее провал заставил русское командование пересмотреть тактику операций и прекратить малоуспешные походы вглубь территории имамата. Теперь решили продвигаться в горы медленно, прочно закрепляясь в занятых пунктах, используя ермоловскую систему рубки лесов, открывавшую войскам доступ к аулам, постепенно вытесняя горцев из удобных мест, лишая их возможности заниматься хлебопашеством и скотоводством. Одновременно строились новые укрепления, чтобы прочнее утвердиться на покоренной местности.
  Между тем Александр Иванович снова поехал за границу восстанавливать здоровье. В начале 1847 г. он вернулся в Петербург и вскоре получил приглашение от Воронцова занять место командира Кабардинского полка. После некоторых раздумий он согласился, и уже в феврале появился указ, утверждающий его в этой должности. По мнению генерала Д. И. Романовского, "с этого собственно времени начинается деятельность князя Барятинского на Кавказе, как человека сознательно и вполне отдавшегося Кавказской войне и служению Кавказу"12.
  Характерным для Барятинского примером была история вооружения команды охотников полка под началом Богдановича льежскими штуцерами. В русских войсках тогда применялся массированный огонь пехоты, но на Кавказе это было не выгодно, так как горцы отвечали рассыпным строем из завалов и засад, используя дальнобойные винтовки. В связи с этим вперед обычно высылались специальные команды охотников, состоявшие из лучших стрелков вооруженных штуцерами. Однако после выстрела для перезарядки требовалось не меньше минуты, во время которой солдат оставался почти безоружным, поскольку штуцер не имел штыка, а тесак был хуже, чем сабля горца. Самыми лучшими штуцерами для Кавказа на тот момент являлись льежские, у которых, кроме основного нарезного ствола, имелся и гладкий ствол с картечью, и штык, закрепленный между двумя стволами. Штык освобождался после выстрелов, тем самым, охотник был защищен и в момент перезарядки. Барятинский, не дожидаясь официальной закупки, приобрел вышеописанные двухствольные штуцеры на всю команду на свои личные средства, что еще раз подтвердило мнение Воронцова о способности Александра Ивановича "заслужить уважение и любовь офицеров и солдат".
  Взаимопонимание командира и подчиненных приносило свои плоды: потери уменьшились, а число успешных действий возросло. При ауле Зандак Барятинский вместе со своими кабардинцами отлично выполнил поставленную перед ним задачу - отвлек горцев от главных русских сил, сковав их боем. В конце 1847 г. под его руководством был осуществлен ряд внезапных ударов по горским аулам также без больших потерь, за что 16 января 1848 г. его наградили орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. Летом 1848 г., находясь в отряде князя Аргутинского, Барятинский со своими солдатами отличился в боях за аул Гергебиль и по представлению Аргутинского-Долгорукого, был удостоен чина генерал-майора с зачислением в свиту его императорского величества13.
  В октябре 1850 г. князя назначают командиром Кавказской гренадерской бригады. Примерно через год он командует уже 20-й пехотной дивизией и исполняет обязанности начальника левого фланга Кавказской укрепленной линии. В тот период Воронцов перенес направление своих ударов на Чечню, где активно использовалась система постепенного продвижения с помощью рубки просек, прокладки дорог и постройки укреплений. Русские отряды, одним из которых руководил Барятинский, применив обходной маневр; заняли Шалинский окоп, установленный Шамилем. В начале следующего года князь разгромил горские отряды на реке Бас и захватил большое количество оружия и лошадей. Весной 1851 г. русские войска прорвались вглубь равнинной части Большой Чечни, а летом генерал Н. П. Слепцов пошел в экспедицию по нагорной Малой Чечне и разбил гехинцев. В результате этой операции, как фиксировал сам Слепцов, стал "виден глубокий упадок духа гехинцев и всех нагорных чеченцев Малой Чечни, которые думали устоять против нас, опираясь на убежища свои в неприступных ущельях; семейства их считают теперь единственным своим безопасным убежищем покровительство русского правительства и уже начинают искать его"14.
  Вскоре после этого Барятинский сам отправился в Большую Чечню. Там его отряд прошел по герменчукским и автурским полям, расположенным вдоль реки Хулхулау и ликвидировал все посевы хлеба и кукурузы. Затем он завершил прошлогоднее уничтожение Шалинского окопа. Таким образом, под удар русских войск в 1852 г, попала наиболее населенная и жизненно важная часть Чечни; "русские войска опустошали ту самую чеченскую плоскость, которая была житницей имамата"15.
  Зимой 1852 г. отряды под командованием будущего победителя Шамиля нанесли стремительные удары по Большой Чечне, в результате которых были взяты и истреблены такие аулы, как Автуры, Гельдыген, Сейд-Юрт, а также захвачены многие андийские хутора с большими запасами хлеба и сена. Эти экспедиции имели положительные для русских последствия. Часть горцев Чечни, боясь новых ударов, "очистила всю площадь между Аргуном и Джалкой". Другая же часть перешла на сторону русских, включая и наиба Бату. Летом 1852 г. Барятинский продолжил уничтожать на землях имамата посевы зерновых и запасы сена. Новые группы беженцев переходят на русскую территорию. Шамиль решил взять инициативу в свои руки и организовал набег на поселения у Сунжи. Но князь получил об этом сведения от русской агентуры и заранее подготовился: горцам пришлось вступить в кровопролитный бой и понести громадные потери. На рубеже 1852 - 1853 гг. Воронцов приказал провести зимние экспедиции в Чечню. Тогда разрушили аул Ханкала, а его жителей переселили в Грозную. Также удачно прошла экспедиция в Нетхойское ущелье: у Шамиля отняли "значительное количество земли, которая могла прокормить до 1500 душ"16}. Барятинский решил развить успех и в январе 1853 г., собрав мощный отряд, двинулся в район реки Мичик, где находились главные силы Шамиля - двадцать с половиной тысяч горцев. В середине февраля князь, форсировав реку, ударил по войскам имама и разбил их. После этого "можно было бы считать, что с мюридизмом в Чечне в основном покончено, если бы не начавшаяся летом 1853 г. русско-турецкая война"17.
  В тот период для действий будущего кавказского наместника характерны малые потери в подчиненных ему войсках и изменение отношения к противнику, которого старались переманить на свою сторону. Так, на непокорные племена совершали набег и уничтожали все посевы и запасы, а затем, если они, лишенные припасов, сами переходили на русскую сторону, им немедленно выдавали хлеб и даже деньги. Успех обеспечивался отличной разведкой, подкупом отдельных представителей имамата, умелой организацией боевых операций. Широко применялись рубка просек и прокладка новых дорог. Считается, что именно "годы деятельной энергии кн. Барятинского в качестве бригадного командира и начальника дивизии, а летом - командующего левым флангом войск (эту должность Воронцов предоставил ему после генерала Нестерова) подготовили окончательное падение влияния Шамиля и открыли русским войскам прежде неприступные аулы"18.
  Занимался Александр Иванович и различными административными вопросами, в частности, организацией управления замиренными аулами. По его распоряжению строили новые аулы для горцев, покорившихся русской власти. Но главной мерой Барятинского было внедрение так называемой военно- народной системы управления. Когда часть чеченцев в начале 1850-х годов перешла на сторону русских, возникла проблема управления. Князь предложил Воронцову назначить "особого начальника Чеченского народа, способного для этой важной должности, с представлением ему помощников и средств, необходимых для исполнения его обязанностей". Наместник разрешил это в виде опыта. Его поддержал и Кавказский комитет, хотя его члены и отметили, "что весь успех вновь принятой меры будет зависеть от качеств того лица, которое будет назначено начальником Чеченского народа"19. 5 ноября 1852 г. это положение Кавказского комитета об управлении покоренными чеченцами было утверждено Николаем I.
  Вся покоренная чеченская территория была разделена на округа "под управлением туземных старшин (наибов), а в каждом ауле - аульных старшин, подчиненных окружным начальникам". Кроме того, Барятинский создал при начальнике чеченский народный суд ("мехкеме")20. В основу была положена идея противопоставления шариату Шамиля обычного права горцев (адат), а за образец были взяты суды для кумыков и кабардинцев, устроенные еще А. П. Ермоловым. Суд состоял из председателя, нескольких членов и муллы. При этом, так как суд основывался на адате, голоса председателя и членов имели решающее значение, а у муллы, толковавшего шариат, был только совещательный голос. Следовательно, его влияние на горское население существенно падало. Председателем суда, превратившегося в весьма уважаемое горцами учреждение, был назначен полковник И. А. Бартоломей, известный востоковед. Барятинского можно с полным правом назвать одним из основателей данной системы на Кавказе. С начала 1850-х годов он играет уже роль не просто военачальника, исполнителя приказов, а выступает как опытный военный администратор, нередко выдвигавший конкретные и продуманные предложения.
  Воронцов одобрял и поддерживал мероприятия Александра Ивановича. В начале 1853 г. его произвели в генерал-адъютанты, а осенью он становится начальником главного штаба русских войск на Кавказе21. Однако начавшаяся Крымская война помешала сосредоточиться на действиях против Шамиля, и в этот период активных операций против горцев не велось. Барятинский должен был переключиться на Турцию: в октябре он заменил заболевшего генерала Бебутова на посту командира действовавшего на турецкой границе корпуса, а в июле 1854 г. принял активное участие в сражении при Кюрюк-Дара с 60-тысячной Анатолийской армией Мушир-Зариф-Мустафы-паши, где русские войска разгромили турок. За это сражение князь получил орден св. Георгия 3-й степени.
  Вскоре Воронцов уходит с должности наместника, ее занимает генерал Н. Н. Муравьев. Александру Ивановичу, не сошедшемуся с новым наместником во взглядах, тоже пришлось покинуть свой пост22 и уехать в отпуск в Петербург. Здесь он был назначен состоять при только что вступившем на престол Александре II, с которым отправился в Москву и в Крым. В Крыму в октябре 1855 г. ему пришлось командовать войсками, собранными в Николаеве и окрестностях, а по возвращении в столицу в январе 1856 г. новый император утвердил его в должности командира резервного гвардейского корпуса. Через полгода Барятинский был назначен командиром Отдельного Кавказского корпуса и наместником на Кавказе, с производством в генералы от инфантерии.
  Еще в 1854 г. Д. А. Милютин написал записку, адресованную лично Николаю I. В ней излагалась идея воспользовать войска, присланные на Кавказ для войны с турками. Предлагалось продумать "общую систему устройства всего Кавказского края на будущее время". Смотрел Николай I эту записку или нет, неизвестно. Но Александр II, ознакомившись с нею в марте 1856 г. и найдя интересными заключенные там предложения, написал на ней: "Можно спросить по этому мнения князя Воронцова, князя Барятинского и самого Муравьева". Записка стала своеобразным толчком к дискуссии о методах покорения региона. Барятинский в ответном письме от 27 марта 1856 г. поддержал идею Милютина, посчитав важным "воспользоваться настоящим усилением войск на Кавказе, чтобы окончить те из предположений, которые основываясь на давно и правильно начертанной системе, постепенно уже приводились в исполнение, но, при несомненной пользе их, не могли получить полного и энергического развития, собственно, по недостатку военных средств"23.
  Кроме письма, Барятинский составил еще и проект но вопросам переформирования, размещения и подчинения войск Кавказского корпуса, появившийся почти одновременно с запиской Милютина в середине 1850-х годов. В преамбуле к проекту утверждалось, что "успешный ход водворения Русского владычества на Кавказе зависит преимущественно от правильного устройства военной администрации, распределения войск в крае, сообразного с военными условиями и требованиями и приведения мер управления и военных в положительную и точную систему". В проекте указывалось на недостатки военной администрации "Азиатского края". Серьезно сказывалось и неправильное распределение войск, что, в первую очередь, касалось Черноморской береговой линии. Барятинский предложил разделить Кавказскую линию на 2 фланга, возглавленные самостоятельными начальниками.
  Кроме реорганизации военного управления, князя занимал и вопрос о методах покорения кавказских земель. Он считал, что нельзя действовать только силовыми методами, необходимо сочетать их с мирными: "Менее всего можно устрашить войною людей, которые от колыбели привыкли к ней и в битвах поставляют себе честь и славу. Но если мы вместе с тем будем действовать на них влиянием нашего нравственного превосходства, то нельзя сомневаться, чтобы влияние это оставалось бесплодным. Прочность завоеваний каждого великого народа зависит от двух главных условий: хорошей системы военных действий и искусной, мудрой политики в управлении непокоренными странами". Князь предлагал упростить систему управления, которую необходимо подстроить под привычные горцам порядки и быт, обрисовав общие черты так называемой военно-народной системы, внедренной им в начале 1850-х годов в Чечне. Умиротворению горцев должно было способствовать определение прав собственности, разумное размежевание земель и поощрение добровольного переселения горцев на подконтрольную русским войскам территорию, причем "лишь в больших размерах, например: целыми аулами". Барятинский предложил также стимулировать зависимость непокорного населения от русских товаров с помощью торговли. И в конце проекта он указывал и на значение пропаганды спокойного и мирного существования "под сенью Русского Скипетра"24.
  Муравьев подверг критике многие положения проекта Барятинского. Так, важные мысли о сочетании силы с различными административными мерами были названы "общими рассуждениями об отвлеченностях", относящихся к далекому будущему. Муравьев добавлял, что "начертать общее правило управления горских народов я нахожу невозможным, а следует заняться каждым предметом исключительно, обсудить его и действовать с постоянством, клонясь к предначертанной цели и не предаваясь мечтам"25. В развернувшейся полемике Муравьев обнаружил непонимание многих проблем на Кавказе, склоняясь по старинке либо только к военным действиям, либо к переговорам с Шамилем.
  Император поддержал более прогрессивный и разносторонний проект Барятинского, включая и его военную часть. Это свидетельствует о беспочвенности некоторых представлений о Барятинском, как о якобы "баловне судьбы", только из-за личной дружбы с императором получившем пост наместника России на Кавказе. Теплые взаимоотношения сыграли свою роль, но главными аргументами в пользу назначения князя послужили его военный опыт, полученный на Кавказе, безупречный послужной список и, наконец, предложенная им программа, которая соответствовала и точке зрения царя по данному вопросу. По этим причинам летом 1856 г. Барятинский занял место Муравьева.
  Сразу же после своего назначения Барятинский начал заниматься вопросами военного управления на Кавказе. Новый главнокомандующий образовал Главный штаб Кавказских войск и восстановил упраздненную в августе 1855 г. должность его начальника. С сентября 1856 г. ее занял лично приглашенный князем генерал-майор Д. А. Милютин, записка которого по многим позициям совпадала со взглядами Барятинского. Помощниками Милютина в Главном штабе были генерал-квартирмейстер Н. И. Карлгоф, дежурный генерал М. Я. Ольшевский и руководитель штабной канцелярии полковник В. А. Лимановский, который впоследствии стал начальником штаба Кавказской армии. "Положением об управлении Кавказской Армией", утвержденным в 1858 г., Барятинский закрепил четкую структуру управления войсками26.
  В соответствии с поддержанной царем программой, Кавказский край был подразделен на 5 военно-административных отделов. В Правое крыло Кавказской линии вошла территория между Кубанью, Черным морем и главным Кавказским хребтом, то есть бывший правый фланг, центр и Черномория. Вначале им командовал начальник 19-й пехотной дивизии и бывший начальник всей Кавказской линии генерал-лейтенант В. М. Козловский. Затем начальником Правого крыла стал генерал-лейтенант Г. И. Филипсон, служивший там с 1836 года. Левое крыло Кавказской линии, находилось между главным Кавказским и Андийским хребтами, Сулаком и Каспийским морем, с одной стороны, реками Малкой и Тереком, с другой (бывший левый фланг вместе с Владикавказским округом). Руководить им стал начальник 20-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Н. И. Евдокимов, являвшийся бывшим начальником штаба правого фланга линии и сделавший всю свою карьеру на Кавказе. Прикаспийский край располагался между Каспийским морем, Сулаком и главным Кавказским хребтом. Там находились владения шамхала Тарковского, Мехтулинское ханство, Самурский и Дербентский округа. Здесь руководил начальник 21-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Г. Д. Орбелиани, переведенный в 1858 г. на место тифлисского генерал-губернатора. Пост же начальника Прикаспийского края занял генерал-адъютант барон А. Е. Врангель, бывший кутаисский генерал-губернатор. Лезгинская кордонная линия с Джаро-Белоканским военным округом была подчинена начальнику Кавказской гренадерской дивизии генерал-лейтенанту барону И. А. Вревскому, бывшему начальнику Владикавказского округа. После его смерти при взятии аула Китури в 1858 г. командование принял генерал-лейтенант Л. И. Меликов, уже руководивший кордонной линией в начале 1850-х годов. В 1857 г. было образовано Кутаисское генерал-губернаторство, вместе с бывшим третьим отделением Черноморской береговой линии. Им командовал примерно год генерал-адъютант Врангель, переведенный в Прикаспийский край, а потом - генерал-лейтенант князь Эрнстов. Ставропольская губерния была выделена в отдельную административно-территориальную единицу со своим губернатором, действительным статским советником Брянчаниновым. Каждый командующий войсками отдела имел собственного начальника штаба, отдельную иррегулярную кавалерию, свои артиллерийские, инженерные управления и мог действовать на подконтрольной ему территории оперативно и самостоятельно, подчиняясь только главнокомандующему.
  Барятинский добился увеличения финансирования и усиления состава армии. Появившиеся для войны с турками 13-я и 18-я пехотные дивизии были оставлены в распоряжение главнокомандующего на несколько лет. Взамен одного драгунского полка - в составе 10 эскадронов - сформировали 4 полка по 4 эскадрона каждый. Следовательно, регулярная кавалерия на Кавказе была увеличена князем на 6 эскадронов. Кавказскую гренадерскую бригаду и присоединенные к ней Тифлисский и Мингрельский егерские полки преобразовали в дивизию (в 20 батальонов). Поэтому для 19-ой дивизии создали 2 новых полка - Севастопольский и Крымский (в 10 батальонов). Лейб-гвардии Эриванскому и Грузинскому полкам прибавили 5-е батальоны. Таким образом, при Барятинском Кавказская армия стала насчитывать более 250 тысяч человек при 334 орудиях, без учета иррегулярных частей. Кроме того, князь поднял вопрос об улучшении технического оснащения и вооружения подчиненных ему войск. Уже 12 августа 1856 г. состоялось высочайшее повеление о вооружении Кавказского корпуса нарезными ружьями. Решено было формировать стрелковые роты, по одной на каждый батальон, плюс к этому создать и особые стрелковые батальоны, по одному при 19-й, 20-й и 21-й дивизиях. Под давлением Барятинского в Петербурге отдали распоряжение о поставке на Кавказ такого количества нарезного оружия, которого бы хватило на перевооружение там всей пехоты и драгунских полков. Всего на 135 батальонов и 4 драгунских полка, требовалось порядка 140 тысяч ружей. Однако оказалось, что такое число ружей не удастся доставить в Кавказскую армию в ближайшие годы. В 1858 г. по личному распоряжению императора смогли отправить Барятинскому только 17 тысяч единиц нарезного оружия. Как справедливо заметил П. Бобровский, "экономические соображения в то время, как видно, брали верх над военными потребностями, для удовлетворения которых на Кавказе в то время у нас не имелось средств, и Кавказскую войну окончили до вооружения всех войск нарезным оружием"27. Действительно, после своего образования стрелковые соединения стали отборными на Кавказе, их начали регулярно использовать во всех крупных операциях. Барятинский заметно укрепил боеспособность и военное руководство Кавказской армии и улучшил ее техническое оснащение, что привело к усилению русских войск на Кавказе.
  Во время Крымской войны активных действий против горцев не велось, применялась оборонительная тактика для удержания закрепленных территорий., Став командующим, Александр Иванович решил перейти к наступательным действиям, имея в виду планомерное продвижение вглубь территории, находившейся под контролем Шамиля.
  По плану, разработанному Барятинским, операция по уничтожению войск Шамиля должна была занять 3 года28. В течение 1857 г. предполагалось выдавить их из Чечни, одновременно, сжимая кольцо вокруг имамата с занятием Салатавии, а для того, чтобы не допустить сосредоточения горских отрядов, тревожить их и со стороны Лезгинской линии.
  В начале 1857 г. Чеченский и Кумыкский отряды под командованием Евдокимова, проложив просеки в долине р. Хулхулау, открыли путь для дальнейшего продвижения по территории Большой Чечни. Та же тактика уничтожения лесов использовалась для экспедиции в Аух, лежавший на пути к Салатавии. К концу марта Чеченский отряд соединил просеками Шали с Воздвиженским и Автурами и заложил Шалинский укрепленный лагерь. Евдокимов в своем рапорте подчеркивал значение шалинского укрепления: "Этот лагерь окружился широкими полянами, на которых подвижной резерв будет действовать в продолжение лета и окончательно тем утвердит за нами пространство от Аргуня до Хулхулау". В свою очередь, Барятинский, подводя итог зимней экспедиции, доложил о достигнутых успехах военному министру и Александру II: "Вырубкой просек, произведенной ген.-лейт. Евдокимовым в последнюю зиму, плоскость Большой Чечни, можно сказать, окончательно отторгнута от владений Шамиля". Этот успех вызвал радостную реакцию императора29.
  Летом Шамиль нанес несколько контрударов по войскам генерала Орбелиани, подходившим к Буртунаю, но удержать сильно укрепленный аул ему не удалось. Орбелиани занял Дылым и соединил его просекой с Буртунаем, где основал укрепление. Непокорные аулы продолжали истреблять (как отмечалось в журнале военных действий за ноябрь, "Салатавия разорена и сожжена"). К концу 1857 г. Шамиль был полностью вытеснен из Салатавии. Положение имамата стало критическим, что зафиксировал горец Гаджи-Али: "Шамиля можно сравнить с тем, когда волк схватил овцу за шею и уже ей нет никакого спасения". В течение 1857 г. удалось покорить равнинные территории Чечни и запереть Шамиля в горах, отрезав его от богатых земель - "житницы нагорного Дагестана"30.
  В 1858 г. предполагалось подготовить главный наступательный путь. Евдокимов в начале января двинул войска на Аргунское ущелье, предварительно распространив ложную информацию о своем движении на Автуры, куда Шамиль и направился. Это позволило начальнику левого фланга почти без потерь взять аул Дачу-Барзой и укрепиться у входа в ущелье. Затем он двинулся вверх по восточному притоку р. Аргун, прорубил еще один выход в Дагестан и основал укрепления Шатой и Евдокимовское, закрепив тем самым русский контроль над Аргунским ущельем. Тем самым было прекращено всякое сообщение Шамиля с Малой Чечней и Северо-Западным Кавказом и налажена связь войск левого фланга с Лезгинской линией. К концу лета 15 чеченских обществ между Аргуном и Тереком изъявили покорность России. Александр II в письме Барятинскому от 30 августа выразил свое восхищение и просил передать личную благодарность отличившимся. Резко сократились потери русских соединений, чему способствовало широкое применение артиллерии и отличная координация совместных действий охотников и милиции, превосходно знавшей местность31.
  К началу 1859 г. имамат занимал территорию только нагорной Чечни и Дагестана. Шамиль с мюридами отошел к своей резиденции Ведено. Было решено двинуться за ним и выбить его оттуда, так как "занятие этого аула не только наносило сильный нравственный удар могуществу имама, но и открывало нам доступ в Андийскую часть Дагестана"32. В январе 1859 г. Евдокимов двинул войска в ущелье реки Бас и овладел укрепленным аулом Таузеном - всего в 14 верстах от Ведено. Далее он выступил на Ведено через аул Алистанджи, и 7 февраля остановился у Джан-Темир-Юрта в 2 верстах от Ведено. Резиденция Шамиля располагалась на правом берегу р. Хулхулау. Ее западная и восточная стороны были защищены брустверами из плетней и туров, а на высотах с южной и западной сторонах устроены 6 редутов, занятых 500 - 600 горцами в каждом. Всего в Ведено находилось 7 тысяч бойцов и 14 наибов под командованием Кази-Мухаммеда, второго сына Шамиля.
  До 17 марта русские войска готовились к осаде, улучшая дороги и подвозя провиант. Для облегчения действий Евдокимова и отвлечения части сил горцев Барятинский приказал начальнику Прикаспийского края барону Врангелю предпринять отвлекающее движение в направлении Ауха и "продолжать эти действия до тех пор, пока командующий войсками левого крыла окончательно преодолеет сопротивление неприятеля в Ведено". На 1 апреля 1859 г. был назначен общий штурм. С 6 часов утра до 6 вечера шел мощный артобстрел позиций горцев, после чего Евдокимов отдал приказ о штурме и "к десяти часам вечера в ауле не осталось ни одного человека". Операция по взятию столицы имамата привела к тому, что Шамиль ушел в нагорный Дагестан, а русские войска полностью захватили контроль над территорией Чечни. Евдокимов был награжден орденом св. Георгия 3-й степени и возведен в графское достоинство, а Барятинский получил орден св. Владимира 1-й степени. Император в письме наместнику выразил глубокую признательность всем участникам похода33.
  Теперь в руках Шамиля оставался только нагорный Дагестан. По плану летней кампании 1859 г., разработанному Барятинским и Милютиным, предполагалось двинуться внутрь Дагестана 3 отрядами - Евдокимова, Врангеля, князя Меликова. Наступавшие должны были зажать Шамиля и не дать ему вырваться из образовавшегося окружения. 14 июля началось общее наступление.
  Перед Барятинским и Евдокимовым на другой стороне реки Андийское Койсу стояли горские войска, возглавленные Кази-Мухаммедом. Лобовая атака могла привести только к огромным потерям, но не к успеху. Поэтому Врангелю было приказано взять Сагрытловскую переправу и обойти главные силы Шамиля. Мост был уничтожен, и командир авангарда генерал Ракусса решил переправиться через реку ниже по ее течению, напротив небольшого сторожевого поста горцев. К рассвету 18 июля 8 рот Дагестанского полка закрепились на другом берегу. Таким образом, позиции горцев против Чеченского отряда оказались под возможным фланговым ударом группы Врангеля. Шамиль, получив известие об этом, немедленно отошел от Андийского Койсу. Император наградил Барятинского орденом св. Георгия 2-й степени.
  Тут же стали поступать просьбы о принятии в русское подданство, в том числе и от некоторых приближенных имама (наибов Кибит-Магома, Нур-Магома и Даниель-султана). По словам профессора М. Гаммера, произошел "стремительный обвал" могущества Шамиля. В течение нескольких недель на сторону России перешли почти все его аулы. Один из сподвижников и летописцев Шамиля Гаджи-Али отмечал, что "Дагестан сделался как вдоль разрезанное брюхо, в котором показались все кишки и внутренности"34. Шамиль вынужден был с остатками преданных ему людей направиться в труднодоступный аул Гуниб.
  Этим же летом к русскому послу в Константинополе князю А. Б. Лобанову-Ростовскому явился представитель Шамиля с предложением о переговорах. Горчаков уведомил об этом Барятинского, сообщив, что он лично может вступить в Тифлисе в переговоры с агентом. В своем письме министр иностранных дел просил наместника серьезно подойти к данному вопросу, поскольку мир с Шамилем очень важен не только для внутренней политики России: "Если бы вы дали нам мир на Кавказе, Россия приобрела бы сразу одним этим обстоятельством в десять раз больше веса в совещаниях Европы, достигнув этого без жертв кровью и деньгами. Во всех отношениях момент этот чрезвычайно важен для нас, дорогой князь. Никто не призван оказать России большую услугу, как та, которая представляется теперь вам". Вариант мирного разрешения конфликта на Кавказе поддержали, не понимая истинного положения, и военный министр, и сам император. Александр II тоже полагал, что переговоры - наиболее приемлемый способ окончания войны, компромиссное соглашение "завершит самым блестящим образом всю ту работу", которую проделал князь. Поэтому он в письме от 28 июля настоятельно рекомендовал своему другу не отвергать такой вариант35.
  Барятинский же понимал, насколько невыгоден России переговорный процесс. Переговоры дали бы Шамилю время прийти в себя и собрать новые силы. Могла бы вновь сложиться ситуация, подобная 1839 г., когда Шамиль забыл о своих обещаниях, чего и боялся Барятинский, как и утраты успехов, достигнутых в ходе военных экспедиций и в результате других проведенных им мероприятий. Оказался бы подорванным авторитет, обретенный князем в Кавказской армии. Его поддержал и начальник штаба Милютин, писавший в своих воспоминаниях о том, как плохо понимали в Петербурге сложившуюся в регионе обстановку. "Что посол в Константинополе принял серьезно нахальное заявление Шамилева посланца - это еще извинительно; но непонятно, как министры и сам государь могли подать значение примирению с имамом в то время, как он, покинутый почти всеми своими приверженцами, укрылся в последнем своем притоне, и когда вся страна, прежде подвластная ему, встречала главнокомандующего с радостными приветствиями, как избавителя". Барятинский в таком духе и ответил Горчакову. Поблагодарив за извещение о предложениях представителя имама, он написал, что, когда тот доберется до местопребывания наместника, все уже завершится.
  Гуниб представлял собой гору "наподобие приподнятого острова, из окружающей его гористой местности", которая возвышалась до 7700 футов над уровнем моря. С трех сторон он увенчивался почти отвесными скалами, а с четвертой, восточной, оконечности была узкая тропа, являвшаяся единственным доступом к самому аулу. В нем находилось до 400 мюридов при 4 орудиях. По оценке начальника штаба Кавказской армии, "сила не большая, но достаточная для обороны такого сильно защищенного природой убежища"36.
  Милютин был противником осады аула Гуниб, полагая, что существует опасность, как бы горцы не перерезали коммуникации русских войск, оторвавшихся в ходе наступления от своих баз. Барятинский с этим не соглашался, он лучше Милютина понимал, что ситуация в горах коренным образом изменилась: имамат фактически распался, нельзя давать передышки Шамилю в условиях неокончательно еще покоренного Дагестана. И князь был прав, настаивая на осаде. "Во время осады Милютин предлагал дождаться подхода осадного снаряжения с баз русских войск, так как Гуниб был почти неприступной крепостью и при упорном сопротивлении защитников мог стоить русской армии не одну сотню жизней. В этом Милютина поддержали другие члены штаба. Но опять-таки прав оказался наместник, требовавший скорейшего штурма. В результате Гуниб был взят без особого кровопролития"37.
  Блокада Гуниба началась 10 августа. 18 августа прибыл сам Барятинский и начались переговоры о добровольной сдаче аула; наместник хотел завершить покорение Восточного Кавказа без лишней крови. Шамилю предложили сложить оружие и обещали "полное прощение всем находившимся в Гунибе, дозволение самому Шамилю с его семьей ехать в Мекку, обеспечение ему средств, как на путешествие, так и на содержание"38. Однако лидер горцев не захотел сдаваться и прислал достаточно резкий ответ: "Гуниб - гора высокая, я сижу на ней, надо мной еще выше Бог. Русские стоят внизу, пусть штурмуют. Рука готова, сабля вынута".
  Переговоры оказались бесполезными, и князь только потерял время. 22 августа Барятинский приказал приступить к плотной осаде, назначив генерал-майора Кесслера командиром блокирующего отряда и начальником инженерных работ. 23 и 24 августа прошли в ружейной и артиллерийской перестрелке. А в ночь на 25 августа 130 охотников Апшеронского полка поднялись на верхнюю южную стороны горы и выбили оттуда группу горцев. И с других сторон начался подъем на гору и атака неприятельских завалов. К середине дня сподвижников Шамиля выбили из всех укреплений на горе и они отошли к самому селению, которое тут же плотным кольцом окружили русские войска. Соединения Кавказской армии были остановлены генералом Врангелем, учитывавшим желание Барятинского взять Шамиля живым. Поэтому вновь были направлены парламентеры с предложением сдаться. После долгих раздумий третий имам Чечни и Дагестана вышел к главнокомандующему, сидевшему на камне в версте от аула. Имамат прекратил свое существование. Война на Северо-Восточном Кавказе завершилась.
  Развал и уничтожение имамата Шамиля произошли не только из-за успешных действий русских войск под командованием Барятинского, что, конечно, было одной из главных причин. В связи с операциями Кавказской армии, стала резко падать результативность набеговой системы. Доходы казны Шамиля и его наибов сократились, что, в свою очередь, отразилось и на экономическом положении имамата. По причине частых переселений горцев, осуществлявшихся Шамилем из районов, на которые наступали русские войска, нарушились поземельные и социальные отношения. Начался упадок сельского хозяйства. Стагнация в экономике и неурегулированность социальных отношений ускорили падение Шамиля.
  Таким образом, Барятинский не только осуществил успешные военные операции, но и сумел верно использовать глубокий внутренний кризис имамата. С помощью активной пропаганды, продуманной социальной политики и простого подкупа ему удалось переманить на свою сторону многих приближенных Шамиля и отдельные племена, которые переселились под защиту русских войск. Английская исследовательница Л. Бланч признает, что в русской политике взятки играли огромную роль: "Алкоголь и деньги, как подкуп, являлись мощным оружием в руках русских. Их они использовали с большим успехом". Гибкая политика наместника принесла не меньшие плоды, чем силовые акции. Милостивое отношение князя к побежденным, психологическое давление на горцев вызывали у них большое уважение: "Шамиля всегда сопровождал палач, а Барятинского - казначей"39. Главнокомандующий стал более популярным на Кавказе, чем сам Шамиль, что тоже сыграло свою роль в ускорении падения имама.
  Разгром имамата и сдача в плен Шамиля очень сильно повлияли на поведение горцев Северо-Западного Кавказа, которые еще с весны 1859 г. начали демонстрировать покорность русскому правительству. В мае 38 представителей бжедугов - по одному от селения - пришли к заместителю наказного атамана Черноморского казачьего войска генералу Кусакову и заявили о полной покорности России. Вскоре большая группа старейшин от всех бжедугов с тем же явилась в Екатеринодар к начальнику правого крыла Кавказской линии генералу Филипсону. От них потребовали безусловной покорности, поголовной присяги, выдачи в качестве гарантии аманатов, поселения к осени в определенных командованием местах40. Эти условия были приняты.
  Примеру бжедугов последовали и другие племена между реками Лабой и Белой (темиргоевцы, махошевцы, егерухаевцы, бесленеевцы, шахгирейцы и закубанские кабардинцы). Филипсон решил развить успех и двинул мощный отряд в верховья рек Фарса и Псефира, где устроил укрепление в урочище Хамкеты. Это, вкупе с письмом Шамиля к своему представителю на Западном Кавказе Мухаммеду Амину, привело к тому, что осенью того же года начались переговоры о прекращении войны между ним и русским командованием. 20 ноября 1859 г, Мухаммед Амин во главе 2 тысяч депутатов от всех сословий абадзехов присягнул на верность России, объявив перед этим, что "закон Магомета не препятствует мусульманам быть подданными христианского государя". Покорность абадзехов вместе с наибом Шамиля вызвала бурную радость в Петербурге и лично императора. "Честь и слава тебе и главному твоему помощнику на правом крыле Филипсону и его войскам"41. Александр II присвоил своему другу и наместнику чин фельдмаршала и назвал Кабардинский полк его именем.
  В январе 1860 г. Филипсону удалось привлечь к присяге более 40 тысяч натухайцев. Остальные ушли к непокоренным шапсугам, либо переселились в Турцию. Замирение натухайцев способствовало быстрому оживлению хозяйственной жизни и торговли с приморскими населенными пунктами. Филипсон предложил свой план окончательного покорения Западного Кавказа, в основу которого была положена идея постепенного подчинения горцев. По его мнению, схемы, успешно применявшиеся в Чечне и Дагестане, здесь не приведут к положительным результатам: "Горское население западной половины Кавказа совершенно отлично от населения восточной", следовательно, "вовсе не применим тот образ действий, который привел к таким успешным результатам в Чечне и Дагестане". Поэтому он выступил за мирный путь решения проблемы: занятие некоторых укрепленных пунктов, прокладка дорог, рубка просек, введение управления - "сообразно быту и нравам туземных племен, в духе гуманном, не препятствуя торговым сношениям прибрежных горцев с Турцией и т.д."42.
  Однако генерал не гарантировал скорый успех, допуская, что процесс покорения горцев может растянуться не на одно десятилетие. Это вызвало недовольство в Петербурге, в том числе и самого царя, требовавшего скорейшего завершения длительной и разорительной Кавказской войны. "Правительство, имея тридцатилетний опыт военного противостояния с горцами, сочло нецелесообразным и далее надеяться на мирный характер объединения с ними и повторять уже совершенные ошибки, чуть было не стоившие окончательной потери этой территории в ходе Крымской войны. К тому же не было никаких предпосылок рассчитывать на изменение политических приоритетов горскими народами. Они не только не проявляли готовности к переговорам о мире, но продолжали активно сотрудничать с турецкими, польскими, английскими и французскими агентами, открыто призывавшими их к войне с Россией"43. Поэтому проект Фил и пеона не был одобрен и Барятинским.
  В 1860 г. правое крыло вместе с Черноморией вошло в состав Кубанской области. Кроме того, Черноморское казачье войско и 6 бригад Кавказского линейного казачьего войска реорганизовали в единое Кубанское войско. Сосредоточив свое внимание на Северо-Восточном Кавказе, Барятинский осуществил перестановки в командовании Кавказской армии. Милютин, в течение трех лет отлично проработавший на посту начальника Главного штаба Кавказской армии, уехал в Петербург, вступив в должность товарища военного министра. На его место был назначен Филипсон. Начальником же Кубанской области и наказным атаманом стал переброшенный с левого крыла блестящий исполнитель замыслов Барятинского - граф Евдокимов. В ноябре 1860 г. он представил свой план окончательного покорения Западного Кавказа. Упор делался на заселении казачьими станицами пространства между реками Белой, Лабой и восточным берегом Черного моря и выселении горцев на равнины или в Турцию. Как писал Евдокимов, "переселение непокорных горцев в Турцию, без сомнения, составляет важную государственную меру, способную окончить войну в кратчайший срок, без большого напряжения с нашей стороны". Для утверждения русской власти и устройства новых станиц сформировали Адагумский, Шапсугский и Абадзехский отряды. Летом 1860 г. началась реализация евдокимовского плана: башильбеевцы, казильбековы, тамовцы и часть шахгиреевцев добровольно переселились в Турцию. Одни бесленеевцы хотели оказать вооруженное сопротивление, но окруженные они силою были переведены на р. Уруп, откуда желающие уехали за границу44. В 1860 и 1861 гг. русские войска рубили просеки, строили дороги и заселяли освобожденную территорию. К апрелю 1862 г. пространство между Лабой и Белой до самых гор оказалось под русским контролем и было заселено переселенцами из России.
  В декабре 1862 г. князь вынужден был уйти с постов главнокомандующего Кавказской армией и наместника, которые по его совету император передал великому князю Михаилу Николаевичу, продолжившему военные действия в прежнем духе. К маю 1864 г. Западный Кавказ был полностью покорен. Военные действия на Северо-Западном Кавказе завершились, долгая Кавказская война закончилась. По мнению многих современников и участников событий, именно деятельность Барятинского сыграла решающую роль в покорении этого региона45.
  От Барятинского ждали конкретных действий как от руководителя обширного края, в том числе и реорганизации системы гражданского управления Кавказом. Этим, в первую очередь, и занялся наместник: он учредил Временное отделение при своем Главном управлении, "признавая нужным подвергнуть разные административные вопросы подробному изучению" и "желая облегчить сих трех ближайших моих сотрудников (начальника Главного Штаба, директора Канцелярии и управляющего Экспедициею государственных имуществ. - В. М.) отделением из их непосредственного ведомства редакционных работ по новым предположениям, относящимся к устройству края, а также по всем общим вопросам и предметам"46.
  В конце 1858 г. появился проект "Положения о Главном управлении и Совете наместника Кавказского", утвержденного Барятинским 21 декабря 1858 года. Учреждалась должность начальника Главного управления, ближайшего помощника наместника по всем гражданским делам. Главное управление делами Кавказского и Закавказского края переименовывалось в Главное управление наместника Кавказского, "под ближайшим заведыванием начальника Главного управления" возникли 4 департамента (общих дел, судебных дел, финансовый и государственных имуществ) и Особое управление сельского хозяйства и колоний иностранных поселенцев на Кавказе и за Кавказом. У каждого из департаментов были свои функциональные обязанности. Новая организация местной администрации копировала имперскую государственную систему, в результате чего расширялись права наместника и, тем самым, ослаблялось влияние Кавказского комитета, который становился чем-то вроде передаточной инстанции между царем и наместником. Произошли перемены и в административно-территориальном устройстве края. Подчиненная Барятинскому территория была разделена на Тифлисское генерал- губернаторство и 4 губернии: Кутаисскую, Эриванскую, Бакинскую и Ставропольскую47.
  Пиком административной деятельности Барятинского на Кавказе можно считать создание военно-народной системы управления в Дагестане. Как уже отмечалось, именно он являлся одним из основателей данной системы на Кавказе. По определению современного историка Н. Ю. Силаева, "суть его (т.е. военно-народного управления. - В. М.) заключалась в сосредоточении всей полноты власти на местах в руках военных начальников с привлечением к управлению представителей местных народов с правом совещательного голоса"48. В Дагестане до 1859 г. в связи с военными действиями не существовало четкого административного деления. Феодальные владения перемежались с сельскими общинами. Большая часть нагорного Дагестана находилась под властью Шамиля. Барятинский смог приступить к постепенной унификации административного управления в Дагестане только после уничтожения имамата.
  До этого военно-народное управление вводилось на двух покорившихся частях Северного Кавказа. Так, 10 декабря 1857 г. были созданы Кабардинский, Военно-Осетинский, Чеченский, Кумыкский округа. Начальником каждого назначался русский офицер, непосредственно подчиненный начальнику Левого крыла Кавказской линии. Окружной начальник должен был создать народный суд по уже установленному образцу чеченского мехкеме и стать его председателем. Членами суда являлись кадий и несколько депутатов от горских обществ. Территория, находящаяся под военно-народным управлением, увеличивалась по мере русских военных успехов. Представители местного населения, задействованные в управлении, получали содержание от казны, то есть фактически становились официальными сотрудниками русского административного аппарата. Вскоре после ликвидации имамата Барятинский отменил старое административно-территориальное деление и ввел новое. 20 февраля 1860 г. по указу Александра II повелевалось: "I) Правое крыло Кавказской линии именовать впредь Кубанскою областью; 2) Левое крыло Кавказской линии именовать впредь Терскою областью; 3) все пространство, находящиеся к северу от Главного хребта Кавказских гор и заключающее в себе как означенные две области: Терскую и Кубанскую, так и Ставропольскую губернию, именовать впредь Северным Кавказом"49.
  В начале 1860 г. появился проект "Положения об управлении Дагестанской областью", утвержденный 5 апреля 1860 года. По нему в составе Кавказского края образовывается "особый отдел под названием Дагестанской области", куда вошли Прикаспийский край без Кубинского уезда, присоединенного к Бакинской губернии, и весь горный Дагестан. Область была разделена на 4 военных отдела: Северный Дагестан, Южный Дагестан, Средний и Верхний Дагестан. Также в нее были включены и 2 гражданских управления: Дербентское градоначальство (Дербент с землями + Улусский магал) и управление портовым городом Петровским с примыкающими к нему землями50. Военные отделы, в свою очередь, подразделялись на управления.
  Управление областью делилось на военно-народное, гражданское и ханское, и сосредоточивалось в руках у начальника Дагестанской области, по военному управлению - командующего войсками этой области (с правами командира корпуса), по гражданскому - было приравнено к генерал-губернаторам внутренних губерний Российской империи, по управлению местным населением - на основании прав, определенных особым положением. При начальнике находился штаб командующего войсками и канцелярия (в одном отделении сосредоточивались дела по гражданскому управлению краем, в другом - "по управлению туземными племенами").
  Начальник области обладал правами: употреблять силу оружия "против возмутившихся и упорствующих в неповиновении жителей"; предавать военному суду за измену, "возмущение против правительства и поставленных им властей", "явное неповиновение поставленному от правительству начальству и тяжкое оскорбление его", а также за разбой и хищение казенного имущества; высылать из области "административным порядком вредных и преступных жителей"; утверждать приговоры судов51. Начальнику области подчинялись начальники военных отделов, которые, в свою очередь, руководили округами и ханствами. Низшей административной единицей являлось наибство - участок округа. Таким образом административно- территориальное деление было весьма простым: область - отдел - округ или ханство - наибство (участок).
  Исключением был Кайтаго-Табасаранский округ, частями которого руководили не наибы, а местные правители, и Даргинский, где управляли кадии. А в остальном все округа имели одинаковую структуру. Во главе - русский офицер, при нем помощник и переводчики. Также там находились окружной суд (кади и избранные депутаты), и медицинская часть, оказывавшая населению бесплатную медицинскую помощь. В некоторых частях области власть сохранилась в руках местных феодалов, состоявших "в непосредственном ведении командующего войсками Дагестанской области", но при них были помощники из русских штаб-офицеров и словесные суды. Кроме того, они не могли казнить своих подданных и распоряжаться земельным фондом, то есть превратились в контролируемых управляющих на российской службе.
  Как указывалось в "Положении об управлении Дагестанской областью" - "для общей судебной расправы ... учреждаются два главных судебных места: 1) Дагестанский областной суд (гражданский и уголовный) и 2) Дагестанский Народный суд (туземный)". Первый - в Дербенте - рассматривал по общеросскийским законам дела населения, находящегося в гражданском управлении, а второй - в Темир-Хан-Шуре - решал дела по горскому обычному праву и шариату. Народный суд являлся органом высшей инстанции для окружных словесных судов. Там разбирали гражданские споры и тяжбы, дела о воровстве, ссорах, драках, похищениях женщин и грабежах. Решения по вышеуказанным делам принимались в соответствии с обычным правом, "по тем особым правилам, кои будут даваемы в руководство Судам командующим войсками Дагестанской области, с разрешения главнокомандующего, в отмену или дополнение местных обычаев"52. Дела же религиозные и "по несогласиям между мужем и женою, родителями и детьми" решались по шариату. Суд велся гласно и словесно, "решения произносятся по большинству голосов с перевесом голоса председателя, в случае разности мнений по одному и тому же предмету". Недовольные принятым решением, могли подавать апелляции начальнику отдела. Рассматривал апелляции и Дагестанский Народный суд. Председатель утверждался в своей должности главкомом Кавказской армии.
  Военно-народное управление, введенное Барятинским, успешно существовало и после его ухода с поста наместника. В новой системе управления регионом властные полномочия сосредоточивались в руках князя, что было необходимо в связи с военным положением на Кавказе. То есть, можно сказать, что Барятинский подвел основательный фундамент под дальнейшее административное устройство при наместничестве Михаила Николаевича. Князь создал такую инфраструктуру, с помощью которой впоследствии и провели ряд реформ в регионе. При Барятинском начался процесс интеграции Кавказа в общероссийские рамки и его постепенное умиротворение. На это была направлена его политика в социально-экономической и культурной сферах. При нем начали решать проблемы межевания и определения сословных прав населения. Было улучшено финансирование края, строительство дорог и почтовых трактов, усилился контроль за безопасностью движения, уменьшено нищенство. Барятинский активно занимался и благоустройством городов, в том числе и Тифлиса.
  При его поддержке были воздвигнуты памятники М. С. Воронцову и Долгорукому-Аргутинскому. В 1856 г. наместник поднял вопрос об учреждении Итальянской оперы в Тифлисе, и в следующем году она появилась. В Тифлисе, центре всего наместничества и крупнейшим его городе отсутствовало место для публичных гуляний. Барятинский считал, что "недостаток этот при постепенном расширении пределов города и увеличении населения, становится весьма отрицательным в гигиеническом отношении", в связи с этим он полагал, что "для удовлетворения этой общественной потребности" необходимо развести сад, "который доставляя публике удобство и способствуя к очищению и охлаждению воздуха, в особенности во время сильных летних жаров, служил бы вместе с тем и украшением для города". Было выбрано место в самом центре города. Место это, по воспоминаниям Зиссермана, являлось "одним из безобразий в центре города: по обрывам сваливался навоз, мусор, валялись дохлые собаки, кошки, и никто как будто и не замечал этого, не взирая на то, что на площади почти каждое воскресенье происходили разводы и парады". Князь предложил купить частные владения, сломать постройки и разбить сад, на что последовало разрешение Александра II 8 февраля 1858 года. Из особых сумм наместника было взято 120 тыс. рублей, которые пошли на покупку земли и, как писал Зиссерман, "теперь этот сад - одно из любимейших гуляний горожан - пышно разросся, дает обильную тень; освежаемый красивым фонтаном, он составляет одно из лучших украшений города и, подобно Военно-Грузинской дороге, служит памятником управления князя Барятинского"53.
  Открылись горские школы, началось изучение местных языков и природных богатств края. Проекты уставов этих школ были утверждены уже 20 октября 1859 г., буквально через два месяца после завершения войны на Северо-Восточном Кавказе. Основная цель - распространение гражданственности и образования между покорившимися мирными горцами54. Появились окружные (Владикавказ, Нальчик и Темир-Хан-Шура) и начальные школы (Усть-Лаба и Грозная), содержавшиеся за счет казны, хотя плата за обучение также взималась. А суммы на их содержание вносились в смету военного министерства.
  Окружные школы состояли из 4-х классов (один приготовительный) и находились под управлением смотрителей, назначаемых главнокомандующим Кавказской армией по представлению попечителя учебного округа. В штат входили законоучители православного вероисповедания и ислама, три учителя различных и один - приготовительного класса. Принимались лица свободных сословий без различия вероисповедания. Им преподавали русский язык и грамматику, всеобщую и русскую историю и географию, арифметику, геометрию, чистописание, закон божий или мусульманский. Учащимся давались сведения и об административном устройстве Российской империи. Плата за обучение в окружных школах составляла пять рублей, но бедные семьи могли быть освобождены от платы по разрешению местного военного начальника. Лица, закончившие данное учебное заведение, имели право поступить в 4-й класс любой Закавказской или Ставропольской гимназии.
  В начальные школы принимали детей всех сословий, платить за обучение нужно было всего три рубля, а выпускники после трех лет обучения могли попасть только во вторые классы уездных гимназий и училищ. Эти школы должны были заниматься воспитанием гражданского самосознания учеников, делать их российскими верноподданными, проводниками русской политики в регионе. В связи с возрастающей потребностью в образованных специалистах по инициативе наместника основываются училища садоводства и виноделия.
  При Барятинском уладились взаимоотношения с армяно-григорианской церковью. Была даже предпринята попытка вытеснения ислама и арабской культуры с помощью распространения христианства, правда, как выяснилось, неудачная. Князь сумел добиться создания "Общества восстановления Православия на Кавказе", которое способствовало распространению грамотности среди местного населения и поощряло русских ученых, чиновников и военных изучать местные языки. Впрочем главная задача - активное распространение христианской религии решена не была, а соответствующие усилия привели скорее к негативным результатам из-за тех методов, которыми хотели ее достичь. "Многие были свидетелями, - писал С. С. Эсадзе, - как приводили солдат и артиллерию для сгона желающих креститься в луже"55. И вскоре после отъезда фельдмаршала с Кавказа там отказались от подобной политики распространения и перешли на более мягкое поддержание христианства. Политика христианизации, за которую ратовал победитель Шамиля, могла только озлобить горцев, а вовсе не привлечь их к России. Во всяком случае, в наместничество Михаила Николаевича от такого метода распространения христианства отказались.
  Барятинскому не удалось самому закончить военные действия на Кавказе. С начала 1861 г. у него начались сильнейшие приступы подагры, причем, по словам Милютина, "на этот раз болезнь развивалась до такой степени, какой никогда еще не достигала": "больной должен был лежать в постели почти неподвижно, в страшных страданиях". Барятинскому пришлось передать свои обязанности во временное исполнение князю Орбелиани - тифлисскому генерал-губернатору. Болезнь не отступала, к "к началу марта... приняла угрожающий характер; левая нога совсем онемела и начала сохнуть; подагра бросилась на мочевой пузырь; совершенная бессонница чрезвычайно ослабила больного; он страшно исхудал". Фельдмаршал крайне пренебрежительно относился к медицине и врачам. Сильные боли и ухудшение состояния здоровья заставили Барятинского решиться отправиться за границу, чтобы "советоваться с тогдашним авторитетом в лечении подагры доктором Вальтером в Дрездене". 21 февраля он в письме Александру II испросил разрешение на отпуск. Император потребовал, чтобы князь во всем слушался врачей. Вскоре боли усилились, и Александр Иванович вынужден был отказаться от предполагаемого ранее пути в Европу через северную столицу и выбрал кратчайший путь - "морем из Поти прямо в Триест и оттуда по железным дорогам в Дрезден". Состояние князя не улучшилось и в Дрездене. Но лечащий врач верил в успех.
  Милютин полагал, что отъезд наместника произошел не только из-за болезни; серьезную причину следовало искать и в "шерше ля фам". Барятинский был очень неравнодушен к красивым женщинам, постоянно окружавшим его на светских приемах и балах. Начальник штаба с завистью писал, что князь умел "смело и легко занимать своим разговором целый дамский "салон"".
  Во всяком случае Милютин склонен объяснять отъезд фельдмаршала за границу скандалом, связанным с его очередным амурным похождением. Князь Александр Иванович считал грузинок эталоном женской красоты на Кавказе, и у него были весьма шумные романы, например, с княгинями Александрой Меликовой и Анной Мирской. Сейчас же "дело заключалось в романтических отношениях князя Барятинского с женою одного из состоявших при нем штаб-офицеров - подполковника Давыдова. Эта молодая и, по мнению Милютина, вовсе некрасивая женщина была дочерью известной всему Тифлису Марии Ивановны Орбелиани. ... Муж, человек весьма ограниченный и пустой, был в милости у фельдмаршала и надеялся, как ходили слухи, получить место генерал-интенданта. Временно ему даже поручалось "исправление" этой должности по случаю командировки генерала Колосовского в Петербург; но он оказался неспособен к занятию подобного места. Когда он убедился в несбыточности своих надеж, произошел гласный скандал между мужем и женой, которая бежала от него и скрылась неизвестно куда. Раздраженный муж сделался посмешищем всего города, выходил из себя, грозил ехать в Петербург, чтобы искать правосудия, и кончил тем, что вышел в отставку и уехал за границу, где в то время уже находились и жена его, и сам фельдмаршал".
  В конце июня Барятинский начинает постепенно оживать и занимается делами наместничества. В Россию он приехал во второй половине июля и в течение 2 недель жил в Петергофе, ежедневно общался с императором, после чего вернулся в Германию.
  Осенью 1861 г. Барятинский сообщил Милютину, что вместо поездки в Египет он по рекомендации Вальтера отправится на остров Тенериф, так как продолжительное морское путешествие считается лучшим средством от бессонницы. Затем фельдмаршал прервал общение со многими своими корреспондентами, и "в течение всей зимы 1861 - 1862 гг. не было даже известно его местопребывание". Только в феврале 1862 г. Милютин, уже утвержденный в должности военного министра, получил от него весточку из города Малаги, "где он находился с половины ноября, в полном incognito". Далее князь с сожалением написал, что "положение его здоровья не позволит ему ехать на Кавказ в апреле, как предполагалось, и что он намерен еще одно лето полечиться у Вальтера". На самом деле причина жизни победителя Шамиля в "полном incogniro" была весьма банальна: вскоре оказалось, "что князь Барятинский уехал из Дрездена с Елизаветой Дмитриевной Давыдовой и что вернется в Тифлис женатым", а ее мать, княгиня Орбелиани, вместе с мужем уехала из Тифлиса, "чтобы венчать свою дочь с князем ...Только гораздо позже сделалась известна развязка романтических похождений нашего фельдмаршала: его странная, почти комическая дуэль с бывшим его адъютантом Давыдовым, развод последнего с женой и женитьба князя Барятинского"56.
  Таким образом, одной из возможных причин его отставки с поста наместника была эта скандальная история. Для того, чтобы замять ее, ему и пришлось уехать с Кавказа. Репутация его была подмочена, и он подал в отставку. Впрочем, это только одна из версий. Официальная же - плохое состояние его здоровья, непозволившее Барятинскому продолжать выполнять свои обширные обязанности.
  Проводивший лето на курорте в Вильдбаде Александр Иванович надеялся осенью приехать в Россию и после посещения Петербурга отправиться на Кавказ. В октябре он решился ехать. Тут же с князя Орбелиани было снято временное исполнение обязанностей наместника и главнокомандующего, а в Царском Селе приготовили отдельное помещение для приема настоящего наместника. Но в конце того же месяца стало известно, что у Барятинского случился в пути очередной приступ подагры, из-за которого он не смог выехать из г. Режицы и продолжить путь в столицу. Его перевезли в Вильну, где он и остался лечиться. Через некоторое время князь Александр Иванович сообщил императору о своем желании уйти в отставку в связи с невозможностью исполнять свои обязанности по состоянию здоровья и рекомендовал на свое место брата царя, который и стал новым наместником.
  Впрочем, письма великого князя Михаила Николаевича к Барятинскому оставляют впечатление, что не князь захотел себе такого преемника, а сам великий князь после поездки на Кавказ загорелся идеей стать руководителем понравившегося ему региона и получить, тем самым, часть лавров себе, поэтому и намекал об этом в своих письмах фельдмаршалу57. Барятинский, не желая портить отношений с братом царя, решил вовремя и тихо покинуть этот пост. Таким образом, еще одной причиной ухода победителя Шамиля явилось сильное желание великого князя руководить Кавказским наместничеством.
  Болезненное состояние князя, скандал и намерения Михаила Николаевича и подвели Барятинского к мысли о необходимости отставки. Ему пришлось уехать из Тифлиса. Возвращаться же обратно с бывшей женой своего адъютанта ему явно не хотелось. Болезнь оказалась тем самым веским поводом, которым можно было убедить и царя, и общество.
  В 1863 г. Барятинский смог жениться на Е. Д. Давыдовой, урожденной княжне Орбелиани. Сразу после венчания 8 ноября 1863 г. в Брюсселе он известил об этом своего царственного друга и прибавил, что уезжает в Великобританию, где будет жить с женой в деревенском доме. В письме он не мог не затронуть близких ему кавказских дел и "по поводу известия об изъявлении абадзехами безусловной покорности, выразил уверенность, что, в следующем году, если по каким-нибудь непредвиденным обстоятельствам не отменятся предположенные движения генералов гр. Евдокимова и кн. Мирского, оружие наше окончательно восторжествует". В 1864 г. кровопролитная и разорительная война завершилась, и прогноз искушенного и опытного кавказского руководителя полностью оправдался. Князь напомнил императору о необходимости постройки железной дороги и ирригационных работ. По случаю завершения Кавказской войны Барятинский получил от императора рескрипт и золотую саблю с изумрудами и бриллиантами, с надписью "В память покорения Кавказа"58.
  В своей переписке с Александром II, фельдмаршал развивает различные идеи и проекты, некоторые из них весьма нереалистичные. Так, во время польского восстания он предложил восстановить независимость Польши и вовлечь ее в общеславянское движение, во главе которого должна была встать Россия в качестве объединителя. Для развития славянской консолидации и оживления государственной деятельности он порекомендовал перенести столицу империи в Киев. Конечно, эти трудноисполняемые предложения никак не вписывались в планы правительства, хотя некоторые деятели, (например, бывший адъютант Р. Фадеев) с большим интересом отнеслись к его взглядам.
  В период ослабления болезни, в 1866 г., Барятинский вместе с женой приехал в Петербург на празднование серебряной свадьбы своего царственного друга. Свое появление в России он решил использовать для выдвижения новой идеи - участия в союзе с Пруссией в войне против Австрийской империи ради присоединения славянских земель на Балканах к России59. Император после Крымской войны панически боялся внешнеполитических авантюр. В ходе совещания с Милютиным и Горчаковым он отклонил предложение импульсивного фельдмаршала. Даже верный апологет Барятинского Зиссерман вынужден был признать, что произошедшее в этот период "охлаждение или, скорее, ослабление доверия к авторитетности князя" связано именно с его настойчивыми попытками "провести свои идеи"60. Барятинский уезжает в Париж. Русское общество не забывает о нем: в марте 1868 г. Московский университет принял его в свои почетные члены. Тогда же, князь, почувствовав себя лучше, решил вместе с женой вернуться в Россию.
  Выдвинутый по инициативе Барятинского на пост военного министра Д. Милютин развил кипучую деятельность: сократил срок военной службы до 15 лет, причем с правом обязательного отпуска для солдат после 7 - 8 лет службы, отменил телесные наказания. Была проведена реорганизация системы военного управления. В 1864 г. на территории всей страны были введены военные округа. Как признавался потом сам Милютин, "Мысль эта постепенно развивалась в продолжение моих работ по устройству военного управления на Кавказе, окончательно же выработалась в конце 1861-го и в последующие годы"61. Как уже отмечалось, предложенная Барятинским структура военного управления краем с помощью создания военно-административных отделов, представляли собой не что иное, как миниатюрные военные округа. Милютин не оставил без внимания такой положительный опыт и применил его на всей территории Российской империи. По мнению П. А. Зайончковского, "военный округ сосредоточивал в своих руках все нити как командного, так и военно-административного управления, представляя собой как бы "своеобразное военное министерство" в миниатюре"62.
  Вернувшись в Россию и ознакомившись с милютинским Положением о полевом укреплении войск в военное время, Барятинский высказал ряд серьезных замечаний. Однако конструктивную работу бывшим соратникам так и не удалось наладить. Барятинский был серьезно обижен, что его мнение проигнорировали, и даже не пригласили на обсуждение важного документа. Милютин ничего не сделал для улучшения отношений с фельдмаршалом, продемонстрировав свою малую заинтересованность в советах человека, так много сделавшего для его личной карьеры, того самого, что вознес его на высокий пост военного министра. Бывший главнокомандующий Кавказской армией фактически получил мощную пощечину от своего же бывшего начальника штаба!
  Фельдмаршала довольно быстро вовлекли в так называемую "антимилютинскую" группировку, объединявшую консервативно настроенные круги. Сколотил же ее шеф жандармов П. А. Шувалов, считавший военного министра "злым гением второго периода царствования Александра II". Одним из лидеров этой "партии" и стал возмущенный Барятинский, которого с радостью приняли в ее ряды. Туда вступил и бывший адъютант князя Р. Фадеев, известный публицист и журналист, отдавший свое перо борьбе с милютинскими идеями. В 1868 г. Фадеев выпустил книгу "Вооруженные силы России", в которой подверг острой критике многие положения проведенных реформ. В частности, негативную оценку получила военно-окружная реформа. Он прямо говорил о рискованности ее проведения, так как "ни одно европейское государство не решилось еще принять французскую систему"63.
  Барятинский "счел своим долгом доложить государю свое мнение, особенно по поводу некоторых параграфов, касающихся прав и положения и главнокомандующего армиею и главного полевого штаба во время войны"64. Александр II, серьезно относившийся к военным вопросам, предложил фельдмаршалу составить записку со всеми замечаниями и представить ему в следующем году.
  В начале своей работы Александр Иванович указал, что его имя ошибочно поставлено в перечень лиц, коим проект передавался на обсуждение; лично он ничего не получал. В связи с этим он высказал обиду, что с ним, фельдмаршалом русской армии, не посоветовались. Разбор же "Положения" он начал с вопроса о возникшем там противоречии в тексте: "При чтении "Положения" я тотчас был поражен особенностями, противоречащими преданиям, до сих пор свято хранившимся в нашей славной армии. Прежде всего остановился я на вопросе: зачем учреждения военного времени истекают из учреждений мирных? Так как армия существует для войны, и вывод должен быть обратный". Следующие замечания касались положения главнокомандующего и его прав. Во-первых, нельзя допускать создания нескольких армий, которыми бы руководили наделенные одинаковой властью главкомы. Во-вторых, Барятинский возмущался умалением власти и прав главкома и повышением роли начальника штаба. Он с грустью констатировал то, что главнокомандующий переставал быть полным хозяином в подчиненной ему армии, а раньше представлял собой единственное доверенное лицо императора и поэтому его приказания обладали силою именных высочайших повелений. Таким образом, по словам фельдмаршала, "начальник штаба, по правам ему предоставленным, станет в армии вторым главнокомандующим; их и без того уже будет много".
  Важный момент в замечаниях касался взаимоотношений главкома и военного министра. Барятинского здесь волновало, что главком был фактически поставлен в зависимость от министра, влияние которого и без того резко возрастало. Несостыковка произошла и в отношениях между главкомом и окружным управлением, подчинявшимся военному министерству, что приводило к опасному разделению властных полномочий в военное время. "Новое Положение оставляет за главнокомандующим только распорядительную власть, исполнительная же власть, т. е. снабжение армии всеми средствами жизни изъята из под его власти и остается в окружных управлениях". Барятинский обвинил составителей Положения в том, что они уменьшили роль императора как верховного руководителя и вождя русской армии. По его словам, впервые с 1716 г., то есть с принятия воинского устава Петра I, государь почти не упоминается.
  Все это, по мысли Александра Ивановича, приводит к тому, что "боевой дух армии необходимо исчезает, если административное начало, только содействующее, начинает преобладать над началом составляющим честь и славу военной службы. В избежание сего, в некоторых первоклассных державах, где армия проникнута превосходным боевым духом, военный министр избирается из гражданских чинов, чтобы не допустить его до возможности играть роль в командовании. От военного министра не требуется военных качеств; он должен быть хороший администратор. Оттого у нас он чаще назначается из людей неизвестных армии, в военном деле мало или вовсе опыта неимеющих, а иногда не только в военное, но и в мирное время, совсем солдатами не командовавших. Впрочем неудобства от этого быть не может, если военный министр строго ограничен установленным для него кругом действий. Вождь армии избирается по другому началу. Он должен быть известен войску и отечеству своими доблестями и опытом, чтобы в военное время достойно и надежно исполнять должность начальника Главного штаба при своем Государе или в данном случае заменять Высочайшее присутствие"65. Своей запиской Барятинский хотел привлечь внимание к увеличению власти военного министра и уменьшению роли главнокомандующего, как представителя и доверенного лица императора в армии.
  Фельдмаршал справедливо констатировал возрастание влияния министра. Однако, как отмечает современный исследователь О. В. Кузнецов, "Барятинского волновали вопросы боевой мощи русской армии, но он имел также и личный интерес. В новых условиях, созданных "Положением 17 апреля 1868 г.", в армии не оставалось должности, соответствующей его положению, во всяком случае, как он себе представлял. Данное обстоятельство имело далеко не последнее значение и наложило отпечаток на многолетнее противостояние Барятинского (и его сотрудников, к числу которых принадлежал и Фадеев) и Военного Министерства. Фельдмаршал считал себя обойденным, если не обманутым, и не кем-нибудь, а человеком, который стал министром благодаря его протекции"66. Впрочем, записка Барятинского не повлияла на позицию императора. Он, конечно, внимательно прочел замечания своего ближайшего друга и соратника, но это не подвигло его поменять свою точку зрения и отказать в доверии команде Милютина. Александр II встал на сторону своего министра.
  Кампания, направленная против Милютина и возглавляемого им Военного министерства не только не остановилась, а наоборот, стала набирать обороты. Этому, во многом, поспособствовали активные действия Барятинского и Фадеева. По словам же генерала Н. Г. Залесова, "душою интриги был шеф (жандармов, граф П. А. Шувалов - В. М.); не ограничиваясь Барятинским, Шуваловы находились тогда в самых дружеских отношениях и к германскому посланнику гр. Рейссу, как известно, имевшему значительное влияние на государя и действовавшего именем императора Вильгельма"67. К группе Шувалова примкнул граф И. И. Воронцов-Дашков, личный друг наследника престола великого князя Александра Александровича (будущего Александра III).
  Рупором же этой группы оставался упомянутый Ростислав Фадеев. В 1869 г. он стал работать над новым своим сочинением "Мнение о восточном вопросе". В письме А. В. Орлову-Давыдову он признавался, что ""Мнение о восточном вопросе" по своему источнику, если не по редакции, принадлежит столько же нашему фельдмаршалу, как и мне". Фадеев попытался доказать, что освобождение славян неосуществимо без нормальной организации вооруженных сил Российской империи. Б. В. Ананьич и Р. Ш. Ганелин рассматривали данное произведение, как завуалированную критику концепции Милютина и его сторонников68.
  Более открытая и резкая критика деятельности Военного министерства содержится в других статьях публициста, появившихся в русской печати в начале 1870-х годов. Особенно выделяются "Переустройство русских сил" и "Сомнения насчет нынешнего военного устройства"69. Фадеев утверждал: Россия должна готовиться к войне наступательной, а не оборонительной; ей будет противостоять коалиция государств; численность русской армии уступает силам противника; необходимо готовить резерв и ополчение; нельзя забывать о нравственной склейке войск и т. д. Фадеев впервые открыто высказался за отказ от военно-окружной системы управления армией, которая, по его мнению, была, главной причиной поражения Франции во франко-прусской войне.
  Критика деятельности Милютина была продолжена на страницах газеты "Русский мир", которая была специально учреждена в 1871 г. отставным полковником В. В. Комаровым и генералом М. Г. Черняевым для публичных выступлений группы Шувалова. В своих статьях в этой газете Фадеев разбирал недостатки военно-окружной системы французского образца, принятой в России, и сравнивал ее с прусской корпусной.
  В 1873 г., на Особом совещании по военным вопросам фельдмаршал вновь столкнулся с Милютиным и Барятинский опять проиграл. По мнению В. Г. Чернухи, это произошло "в немалой степени потому, что император уже давно признал профессиональные преимущества такого типа деятеля, как Д. А. Милютин, по сравнению с непрерывно предлагавшим крупномасштабные, но рискованные преобразования Барятинским"70.
  Однако в поддержку Барятинского и его взглядов выступил в своем труде "История русской армии" известный военный историк первой волны русской эмиграции А. А. Керсновский. "Положительные результаты милютинских реформ были видны немедленно (и создали ему ореол "благодетельного гения" русской армии). Отрицательные же результаты выявились лишь постепенно, десятилетия спустя, и с полной отчетливостью сказались уже по уходе Милютина. Военно-окружная система внесла разнобой в подготовку войск (каждый командующий учил войска по-своему). Положение 1868 года вносило в полевое управление войск хаос импровизации, узаконило "отрядную систему". Однако все эти недочеты бледнеют перед главным и основным пороком деятельности Милютина - угашением воинского духа... Это катастрофическое снижение духа, моральное оскуднение бюрократизированной армии не успело сказаться в ощутительной степени в 1877 - 1878 годах, но приняло грозные размеры в 1904 - 1905 годах, катастрофические - в 1914-1917 годах. Но уже в ту эпоху ломки старых традиций, канцелярской нивелировки и просвещенного рационализма номерных полков раздался предостерегающий голос. Из рядов армии, из первого его ряда, выступил защитник попранных духовных ценностей. Это был первый кавалер георгиевской звезды нового царствования, сокрушитель Шамиля, фельдмаршал князь Барятинский ... К несчастью, вера в научный авторитет Милютина взяла верх у государя над привязанностью к другу детства, медаль академии наук перевесила георгиевскую звезду. И милютинское Положение 1868 года было оставлено, пока не захлебнулось в крови Третьей Плевны ... Румянцевская школа дала нам в административном отношении Потемкина, в полководческом - Суворова. Милютинская школа смогла дать лишь Сухомлинова и Куропаткина"71. Нападки князя Милютин никогда не простил и даже в своих воспоминаниях, написанных после смерти Барятинского, назвал его "балованным вельможей", не пригодным к какой-либо государственной деятельности.
  Очень символично, что Барятинский был знаком и находился в дружеских отношениях с другим знаменитым полководцем той эпохи М. Д. Скобелевым. Барятинский, олицетворявший собой военачальника эпохи Николая I и первых лет царствования Александра II, открыто симпатизировал молодому и тогда еще не известному Скобелеву, чей полководческий талант раскрылся в полной мере уже во второй половине 1870-х годов в Средней Азии и Турции.
  Можно добавить, что Скобелев, покровительствуемый Победителем Шамиля, тут же привлек к себе пристальное внимание военного министра, негативно относившегося ко всем креатурам князя. Свидетельством тому служит крайне неприятное положение, в котором очутился Скобелев в начале русско-турецкой войны 1877 - 78 гг., когда к нему, боевому генералу, приехавшему из Средней Азии, отнеслись в Петербурге очень пренебрежительно и предвзято, и он долго не мог получить соответствующую своему чину и способностям должность. К этим мытарствам "белого генерала", как представляется, приложил руку и Милютин, не прощавший дружбы со своим бывшим начальником.
  В 1873 г. Барятинский после очередного фиаско в борьбе с военным министром покинул столицу и уехал в пожалованное ему императором имение Скерневицы под Варшавой, где и жил несколько лет.
  Точно и метко, но в то же время и очень жестко, определил жизнь Барятинского после отставки П. А. Валуев, встречавшийся с ним в Петербурге в 1876 г.: "После блистательного и счастливого военного поприща кн. Барятинский обратился, приняв фельдмаршальский жезл, в баловня фортуны и дворцовых ласк. В государстве он - нуль. Во дворце он - нечто вроде наезжего друга. Но во дворце он бывает нечасто и ненадолго, проживая постоянно в Скерневицах, которые уже давно предоставлены в его распоряжение. Там он ведет жизнь в сущности совершенно пустую и бесцветную. Нельзя угасать с более изысканною непосредственностью. Даже здесь, в близости ко двору, его роль - скорее роль милой приживалки, чем бывшего вождя, наместника и не снявшего эполет фельдмаршала. Он рассказывает анекдоты, шутит и любезничает надеваемыми им разными мундирами"72.
  Барятинский попытался изменить свое положение в 1878 г., когда после окончания русско-турецкой войны обострились отношения России с западными державами. Александр Иванович пребывал в большом шоке после получения известия о подписания Сан-Стефанского мира и отказе от захвата Константинополя: "Узнав об этом, князь Барятинский, по словам очевидца, в буквальном смысле слова, заплакал". Он тут же написал императору письмо, в котором попросил привлечь его для планировки предполагаемой войны с Австрией и Англией: "Государь, когда командование Императорскими войсками было вверено Вашим Августейшим Братьям, было бы смешно претендовать на это. Но теперь, когда на это почетное поприще вступили частные лица, позвольте повергнуть к стопам Вашего Величества опыт моего усердия. На которое я чувствую себя способным для славы Вашей и моего отечества. Быть может, мое здоровье кажется не вполне удовлетворительным; но для устранения этого ошибочного мнения я и позволил себе адресовать Вам, Государь, эти строки". Царь не замедлил с ответом: "Содержание вашего письма от 18 апреля принял с большим удовольствием. Если здоровье ваше позволяет, желал бы, чтобы вы прибыли сюда"73.
  С. Ю. Витте вспоминал впоследствии: "Александр II обратился к князю Барятинскому только после последней турецкой, так называемой Восточной, войны конца 70-х годов прошлого столетия. Когда война эта кончилась Сан-Стефанским договором, то европейские державы, и в особенности Австрия, были этим крайне недовольны. Ожидалась война с Австрией. В это время император Александр II и обратился к Барятинскому, прося его быть главнокомандующим армией в случае войны с Австрией. В те времена Барятинский уже очень болел; вообще последнее время он более подагрой, которая началась у него еще на Кавказе, но, несмотря на свою болезнь, он согласился принять это назначение. Начальником штаба Барятинского был предположен генерал Обручев, бывший начальник штаба военного министерства; начальником тыла армии предположен генерал Анненков; тогда же предложили мне, на случай войны, занять место начальника железнодорожных сообщений, на что я согласился. В то время я был еще чрезвычайно молодым человеком ... В дело вмешался (как честный маклер) князь Бисмарк, который и устроил Берлинский конгресс. На этом Берлинском конгрессе был уничтожен Сан-Стефанский договор и вместо него явился Берлинский трактат ... Поэтому после Берлинского трактата все предположения о возможной войне с Австрией были откинуты, и назначение Барятинского главнокомандующим явилось чисто номинальным, не имевшим никаких последствии"74.
  Именно тогда Барятинский в полной мере ощутил свою бесполезность и беспомощность. Это окончательно сломило его, и он не смог больше сопротивляться своим недугам. Он уехал в Швейцарию, откуда уже не вернулся. Трагический конец наступил в конце февраля 1879 года. 25 числа Александра Ивановича Барятинского не стало. На родине на его смерть отозвалось всего несколько газет. Прах его был перевезен на родину и захоронен в родовом имении Барятинских - Ивановском (Марьино) Курской губернии.
  Примечания
  1. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), ф. 315. ИНСАРСКИЙ В. А. Записки. Т. 6. 1867. Очерк истории рода князей Барятинских, л. 184.
  2. La Grande Encyclopedic. Т. V, p. 420.
  3. ПЕТРОВ П. Н. История родов русского дворянства. В 2-х кн. Кн. 1. М. 1991, с. 57.
  4. Знаменитые россияне XVIII - XIX веков: Портреты и биографии. По изданию великого князя Николая Михайловича "Русские портреты XVIII и XIX столетий". СПб. 1996, с. 724.
  5. ФЕДОРОВ С. И. "Марьино" князей Барятинских. История усадьбы и ее владельцев. Курск. 1994, с. 23.
  6. ЗИССЕРМАН А. Л. Фельдмаршал князь А. И. Барятинский. В 3-х т. Т. 1. М. 1888. с. 4, 6, 9, 11.
  7. КОЛОМИЕЦ Л. Александр Барятинский. - Родина, 1994, N 3 - 4, с. 46.
  8. КУХАРУК А. Барятинский. - Родина, 2000, N 1 - 2, с. 116.
  9. ЩЕРБИНА Ф. А. История Кубанского казачьего войска. В 2-х т. Екатеринодар. 1910 - 1913. Т. 2, с. 298, 299, 306; Акты Кавказской Археографической комиссии (АКАК). В 12-ти т. Тифлис. 1868 - 1904. Т. 8, с. 750; Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 400, оп. 12, д. 6313, л. 26; л. 20об., 21.
  10. ВИТТЕ С. Ю. Воспоминания. В 3-х т. Т. 1 (1849 - 1894). Таллинн. 1994, с. 34.
  11. АКАК, т. 9, с. 346.
  12. РОМАНОВСКИЙ Д. И. Генерал-фельдмаршал А. И. Барятинский и Кавказская война. - Русская старина, 1881, N 2, с. 268.
  13. РГВИА, ф. 400, оп. 12, д. 6313, л. 21об.
  14. АКАК, т. 10, с. 515.
  15. ПОКРОВСКИЙ Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М. 2000, с. 438.
  16. АКАК, т. 7, с. 537; т. 10, с. 546.
  17. БЛИЕВ М. М., ДЕГОЕВ В. В. Кавказская война. М. 1994, с. 532.
  18. Русский биографический словарь. Т. 2. Л. 1990, с. 232.
  19. Полное собрание законов Российской империи. 2-е издание (ПСЗ-2), т. 27, N 26740.
  20. РОМАНОВСКИЙ Д. И. ук. соч., с. 275.
  21. РГВИА, ф. 400, оп. 12, д. 6313, л. 22об.
  22. Отдел письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ), ф. 254, д, 274, л. 75 - 76.
  23. РГВИА. ВУА, д. 6661, ч. 1, л.1 - 6об; л. 39 - 46об; ОПИ ГИМ, ф. 254, д. 265, л. 65 - 67об.
  24. ОПИ ГИМ, ф. 254, д. 264, л. 4 - 47.
  25. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч. Т. 2. с. 26 - 27.
  26. РГВИА, ф. 1268, оп. 9. 1858, д. 135; АКАК, т. XII, N 556, см. также ОЛЬШЕВСКИЙ М. Я. Кавказ и покорение Восточной его части, 1856 - 1861 гг. - Русская старина, 1880, N 2, с. 293 - 297.
  27. БОБРОВСКИЙ П. Император Александр (I и его первые шаги к покорению Кавказа. - Военный сборник, 1897, N 4, с. 211 - 214.
  28. ШИШКЕВИЧ М. И. Покорение Кавказа. Персидские и Кавказские войны. - История русской армии и флота. Т. 6, М. 1911, с. 99.
  29. ОР РНБ, ф. 608, Помяловский И. В. On. I, д. 2928, л. 107 - 109; АКАК, т. 12, с. 1035, 1039; The Politics of Autocracy. Letters of Alexander 11 to Bariatinskii 1857 - 1864. P. 1966, p. 105 (далее - Letters ...).
  30. АКАК, т. 12, с. 1063; ГАДЖИ-АЛИ. Сказание очевидца о Шамиле. Махачкала, 1995, с. 54.
  31. ЭСАДЗЕ С. С. Штурм Гуниба и пленение Шамиля. Исторический очерк Кавказско-горской войны в Чечне и Дагестане. Тифлис. 1909, с. 186; Letters..., p. 121; РОМАНОВСКИЙ Д. И. ук. соч., с. 440.
  32. ШИШКЕВИЧ М. И. ук. соч., с. 101.
  33. ОР РНБ, ф. 161. Архив А. Е. Врангеля, д, 10,. л. 1. Копия; ЧИЧАГОВА М. Н. Шамиль на Кавказе и в России. М. 1990, с. 85; Letters ..., р. 129.
  34. ГАММЕР М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М. 1998, с. 385; ГАДЖИ-АЛИ. ук. соч., с. 58.
  35. Документальная история образования государства Российского. Т. 1. М. 1998, с. 611; Letters .... р. 130.
  36. МИЛЮТИН Д. Гуниб. Пленение Шамиля (9 - 28 августа 1859). - Родина, 2000, N 1 - 2, с. 125.
  37. САРАПУУ Я. Т. Кавказский вопрос во взглядах и деятельности Д. А. Милютина. - Вестник Московского университета. Серия "История", 1998, N 3, с. 86.
  38. МИЛЮТИН Д. А. ук. соч., с. 126.
  39. BLANCH L. The Sabres of Paradise. Lnd. 1960, p. 396 (Блаич Л. Сабли рая. Махачкала. 1991, с. 82).
  40. ЭСАДЗЕ С. С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. Майкоп. 1993, с. 70.
  41. Letters .... р. 134.
  42. ЭСАДЗЕ С. С. Покорение Западного Кавказа, с. 70 - 71.
  43. ШАТОХИНА Л. В. Политика России на Северо-Западном Кавказе в 20 - 60-е гг. XIX в. Автореф. кандид. дис. М. 2000, с. 26.
  44. РГИА, ф. 1268, оп. 10. 1860, д. 40, л. 3 - 4; АКАК, т. 12, с. 58, 1009; ЭСАДЗЕ С. С. ук. соч., с. 76.
  45. ДРОЗДОВ И. Последняя война с горцами на Западном Кавказе. - Кавказский сборник. 1877. Т. 2, с. 388, 396, 415; ОПИ ГИМ, ф. 342, д. 7, л. 10 - 10об.
  46. АКАК, т. 12, с. 8.
  47. ИВАНЕНКО В. Н. Гражданское управление Закавказьем от присоединения Грузии до наместничества Великого Князя Михаила Николаевича. Тифлис, 1901, с. 436; АКАК, т. 12, с. 23 - 24; Национальные окраины Российской империи: становление и развитие системы управления. М. 1998, с. 303.
  48. Избранные документы Кавказского Комитета. Политика России на Северном Кавказе в 1860 - 70-е годы. Сборник Русского исторического общества. Т. 2(150). М. 2000, с. 175.
  49. ПСЗ-2, т. 32, N 32541; т. 33, N 33847; РГИА, ф. 1268, оп. 10, 1860, д. 40, л. 3 - 4; АКАК, т. 12, с. 58.
  50. АКАК, т. 12, с. 434 - 440; ПСЗ-2, т. 38, N 39345.
  51. АКАК, т. 12, с. 436 - 437.
  52. Там же, с. 434, 436.
  53. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч. Т. 3, с. 52, 53.
  54. РГИА, ф. 1268, оп. 9. 1857, д. 413, л. 1; оп. 10. 1859, д. 168, л. 29 - 34; ПСЗ-2, т. 34, N 34982.
  555. ЭСАДЗЕ С. С. Историческая записка об управлении Кавказом. В 2-х т. Тифлис. 1907. Т. 1, с. 211.
  56. МИЛЮТИН Д. А. Воспоминания. 1860 - 1862. М. 1999, с. 121, 122, 123, 124, 136, 205, 408, 424; Letters ..., р. 143 - 144.
  57. ОПИ ГИМ, ф. 342, д. 7, л. 1 - 10об.
  58. ДУРОВ В. А. "Птица" вместо "джигита". Индивидуальные георгиевские награды. - Родина, 2000, N 1 - 2, с. 103.
  59. КОКОРЕВ В. А. Экономические провалы. По воспоминаниям с 1837 года. - Русский архив, 1887, N 4, с. 510 - 511.
  60. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч., с. 226.
  61. МИЛЮТИН Д. А. Воспоминания, с. 266.
  62. ЗАЙОНЧКОВСКИЙ П. А. Военные реформы 1860 - 1870 годов в России. М. 1952, с. 95, 118 - 119.
  63. ФАДЕЕВ Р. Вооруженные силы России. М. 1868, с. 244.
  64. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч., с. 207.
  65. Пункты записки фельдмаршала и объяснения Военного Министерства (1869). - ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч. Т. 3, с. 209, 220, 216.
  66. КУЗНЕЦОВ О. В. Р. А. Фадеев: генерал и публицист. Волгоград. 1998, с. 37.
  67. ЗАЛЕСОВ Н. Г. Записки. - Русская старина. 1905, N 6, с. 517.
  68. Цит по: КУЗНЕЦОВ О. В. ук. соч., с. 39; АНАНЬИЧ Б. В., ГАНЕЛИН Р. Ш. Комментарий к "Воспоминаниям" С. Ю. Витте. - Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1. М. 1960, с. 515.
  69. Биржевые ведомости, 1871, N 1, 2, 5, 9, 12, 14; Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 677, оп., д. 349, л. 1 - 89об.
  70. ЧЕРНУХА В. Г. Император Александр II и фельдмаршал князь Барятинский. - Россия в XIX - XX вв. Сборник статей к 70-летию со дня рождения Р. Ш. Ганелина. СПб. 1998, с. 116.
  71. КЕРСНОВСКИЙ А. А. История русской армии. В 4-х т. М. 1993. Т. 2. с. 193 - 194, 195.
  72. ВАЛУЕВ П. А. Дневник. Т. 2. М. 1961, с. 321.
  73. ЗИССЕРМАН А. Л. ук. соч., с. 272.
  74. ВИТТЕ С. Ю. ук. соч., с. 37, 41.
- Муханов В. М. Михаил Дмитриевич Скобелев
  Автор: Saygo
  
  Муханов В. М. Михаил Дмитриевич Скобелев // Вопросы истории. - 2004. - № 10. - С. 57-81.
  В 2013 г. 170 лет со дня рождения почти забытого в советское время героя русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. и среднеазиатских походов генерала М. Д. Скобелева. За пристрастие к белым кителям и лошадям его называли "белым генералом".
  Родоначальником этой фамилии считается простой сержант Никита Скобелев - прадед "белого генерала". По одним данным, Скобелевы являются представителями старинного дворянского рода, лишенного своих прав Петром I за то, что старший в семье сам и как представитель рода отказался следовать нововведениям, не захотев отдавать на службу своих близких и посылать их в светские школы. Поэтому род и был переведен в однодворцы1. По другой версии, предки Скобелева были выходцами из простого крестьянского рода. Это доказывалось тем, что Никита Скобелев, крестьянин Симбирской губернии только тогда стал помещиком-однодворцем, когда дослужился до сержантского чина, который как раз и давал право стать таким помещиком2.
  По третьей версии, эта семья происходила из шотландских эмигрантов, переселившихся в Россию под фамилией Скобей. О ней писал английский журналист Морлей в журнале "The Fortnightly Review", ссылаясь на русского посланника в Бухаресте барона Стюарта. В статье Морлея под названием "Русский Баярд" говорилось, что Михаил Дмитриевич и не отрицал иноземного происхождения своего прадеда. В доказательство этому приводилось то, что прабабка "белого генерала" Т. М. Корева принадлежала к известной дворянской фамилии Калужской губернии, и традиции не допустили б ее брака с простолюдином, а к браку с иностранцами в тот период относились без предубеждения. С этой версией был согласен биограф Скобелева М. И. Полянский. "Мои личные розыски в архивах о родословии Скобелевых, - писал он, - лишь подтвердили указания Морлея, т. к. Иван Никитич (дед Михаила Дмитриевича. - В. М.) при поступлении его на службу вольноопределяющимся в 1793 г., в Первый Оренбургский полевой батальон, что ныне 66-й пехотный Бутырский полк, записан по формуляру без обозначения происхождения, что делалось только с иностранцами и их детьми"3.
  Дед М. Д. Скобелева, Иван Никитич, был сподвижником Кутузова, Кульнева, Каменского и Милорадовича. Он прошел долгий путь от рядового до генерала от инфантерии и коменданта Петропавловской крепости, приняв участие во всех знаменитых сражениях начала XIX века, начиная от Прейсиш-Эйлау и Фридланда и кончая штурмом Парижа4. Одно время его карьера оказалась под угрозой. Лишившись поста генерал-полицмейстера 1-й армии, Иван Никитич упал духом и, чтобы поправить свою репутацию, занялся доносами на некоторых лиц, например, "ябедничал" Бенкендорфу на Балашова, обвиняя последнего в парламентаризме и в сочувствии английским порядкам, а также предлагал с "вертопраха" Пушкина за его "мысли о свободе содрать несколько кусочков шкуры". Известен он был также и своими мастерскими рассказами из солдатской и народной жизни, которые писал под псевдонимом "русский инвалид", имевшие в свое время большой успех. Один из них - "Кремнев, русский солдат" даже поставили на сцене Мариинского театра в Петербурге5.
  Следующего представителя этой фамилии, генерал-лейтенанта Д. И. Скобелева (отца Михаила Дмитриевича), Александр II очень метко называл "отцом знаменитого сына и сыном знаменитого отца". К этому можно добавить, что Дмитрий Иванович был очень богат и скуп, что позволило ему перед смертью передать сыну миллионы рублей и 40 тысяч десятин земли в разных губерниях.
  Трагична судьба жены Дмитрия Ивановича - матери Михаила Дмитриевича, Ольги Николаевны Скобелевой, урожденной Полтавцевой. Она посвятила себя делу помощи больным и раненым, став в конце 1870-х годов во главе Болгарского отдела Красного Креста, но в 1880 г., во время очередной поездки по Болгарии, была зверски убита бандой разбойников, возглавленных поручиком Узатисом, бывшим адъютантом своего сына.
  
  Юнкер Скобелев
  
  Поручик Скобелев
  
  Генерал М. Д. Скобелев на коне. Н. Д. Дмитриев-Оренбургский, 1883
  
  Скобелев на Шипке
  
  Осман-паша перед Скобелевым
  
  Офицеры "скобелевской" дивизии
  
  Смерть Скобелева
  Будущий полководец родился в Петербурге 17 сентября (по стар, стилю) 1843 г. почти в полночь в доме коменданта Петропавловской крепости, своего деда Ивана Никитича. В метрической книге собора Петропавловской крепости за 1843 г., под N 15 записано: "Родился 17 сентября, крещен 14 октября 1843 г. Михаил у поручика Кавалергардского Ея Величества полка Дмитрия Ивановича Скобелева и законной жены его Ольги Николаевны, оба первообрачные и православные... Восприемниками были: комендант Петропавловской крепости генерал-от-инфантерии Иван Никитич Скобелев и жена адъютанта Государя Наследника Цесаревича штабс-капитана Александра Владимировича Адлерберга - Екатерина Николаевна... Таинство крещения совершили ключарь собора свящ. Григорий Алексеевич Добротворский с дъячком Стефаном Петровичем Мысловским"6.
  О детстве Михаила Дмитриевича имеется крайне мало сведений. Известно, что он был красивым мальчиком, "с быстрым взглядом, золотистыми волосами и нежным цветом лица. Характера был нервного, впечатлительного и подвижного". Вначале воспитанием маленького Миши занимался дед и друг семьи, уже известный читателю ключарь Петропавловского собора Григорий Добротворский. Но Иван Никитич Скобелев умер, когда внуку было всего 6 лет, и мальчик остался без любимого воспитателя. Некоторое время им занималась мать, которая научила его читать и привила ему с детства любовь к поэзии, а Байрон и Шиллер стали любимыми поэтами будущего генерала.
  Через некоторое время отец решил найти сыну воспитателя и остановился на немецком гувернере Канице. Но немец оказался весьма жестоким человеком и за невыученные уроки даже бил мальчика прутом. Естественно, что между Мишей и его учителем началась "страшная война", и он стал постоянно придумывать мелкие "подлости", дабы досадить злому преподавателю. Миша знал, что по выходным его мучитель ходит к какой-то знакомой даме, поэтому взял ваксу, намазал ею ручку той двери, через которую всегда выходил немец, и удалился. Само собой, что когда Каниц в парадной одежде с белоснежными перчатками открывал дверь, его перчатки оказались перепачканными. А за этим, конечно же, с наслаждением и радостью наблюдал будущий полководец7.
  Затем, когда семья Скобелевых приехала в свое родовое имение Спасское в Рязанской губернии, произошел еще один конфликт между Мишей и его гувернером, который положил конец "воспитательному процессу". В то время юному Скобелеву было 12 лет, и он влюбился в соседскую девочку примерно его же возраста, с которой часто катался верхом. Однажды в ее присутствии гувернер грубо выбранил мальчика, тот, естественно, ответил, за что получил от Каница пощечину. Миша это не стерпел, плюнул своему мучителю в лицо и вернул пощечину. Немец пошел жаловаться, но Дмитрий Иванович понял, что такая система воспитания не годится для его сына, и выгнал Каница8. После этого инцидента Ольга Николаевна увезла сына в Париж и там отдала его в популярный тогда пансион Дезидерия Жирарде. Выбор воспитателя на этот раз оказался на редкость удачным: французский педагог сильно привязался к Михаилу, стал его преданным опекуном и другом, часто сопровождал даже в военных походах в Туркестане, в Ахал-Теке, и, наконец, проводил его тело в могилу9.
  Учеба во французском пансионе дала Михаилу отличное общее образование: он прошел там почти целый лицейский курс. Основными учебными дисциплинами были языки и изящные искусства. Музыки и танцев Миша стыдился и считал, что надо заниматься рисованием. Не интересовался он и театром, но зато обожал литературу. "Из русских поэтов любил одного Лермонтова, а из иностранных - Гете, Байрона и Гюго, из которых заучивал тирады, напоминавшие ему Лермонтова, и вообще любил стихи воинственные и громкие. В школе, как и в академии (генштаба. - В. М. ) он был совершенно равнодушен ко всем наукам, которые не имели непосредственного отношения к военному делу. Так, например, он упорно отказывался изучать латынь, пока его не заставили заниматься этим языком вместе с другим (Араповым) молодым человеком, который грозил обогнать его в занятиях"10.
  Влияние Жирарде на Скобелева было очень благотворным и заложило основы высокой культуры. Впоследствии Михаил Дмитриевич говорил, что Жирарде воспитал в нем религию долга11. Именно в пансионе Жирарде он выучил иностранные языки, очень пригодившиеся ему в дальнейшем ("белый генерал" прекрасно владел французским, немецким и английским языками). Сам Скобелев не раз говорил: "Каждый обогатившийся знанием языков столько раз становится культурным человеком, сколько ему удалось изучить языков". Оценила педагогическую деятельность француза и мать Михаила: "... нашему старому другу мы обязаны, что Миша стал сдерживать свою пылкую натуру ... m-r Жирарде ... развил в нем честные инстинкты и вывел его на дорогу". Тем самым Ольга Николаевна признала заслугу француза в смягчении неспокойного и несдержанного характера своего сына12. Влиянием Жирарде можно в значительной мере объяснить дальнейшую неизменную приверженность Скобелева к французской культуре и его франкофильские настроения, сыгравшие позже большую роль в формировании его политических взглядов и выступлений. Гувернер-немец же мог привить только нелюбовь и ненависть к Германии и немцам; германофобство оказало значительное влияние на жизнь генерала.
  Летом 1858 г. 15-летний Михаил вернулся из Франции в Россию. Встал вопрос о дальнейшей судьбе юноши. Ольга Николаевна и приехавший из Парижа сам Дезидерий Жирарде считали, что он должен продолжить образование на более высоком уровне, то есть поступить в университет. Был выбран математический факультет Петербургского университета. Начались поиски опытного репетитора, в результате которых по совету академика А. В. Никитенко был избран популярный тогда преподаватель Л. Н. Модзалевский, отец пушкиниста Б. Л. Модзалевского и автор известной всем учащимся фразы "Кончил дело - гуляй смело". Занятия велись интенсивно - с середины 1858 г. по май 1860 г. А для проверки полученных знаний 21 мая был проведен даже "предварительный" экзамен в присутствии университетских профессоров на квартире графа Адлерберга, сын которого также готовился к поступлению. Это испытание Скобелев прошел блестяще13.
  В 1861 г. Скобелев был принят в число своекоштных студентов на 1-й курс математического факультета университета. Вот как об этом вспоминал знаменитый юрист А. Ф. Кони: "26 мая мне оставалось выдержать экзамены у немца и француза. На них я шел ... спокойно. Толпа экзаменующихся в этот последний день была особенно оживлена. Из нее вышел ко мне молодой стройный человек высокого роста с едва пробившейся пушистой бородкой, холодными глазами стального цвета и коротко остриженной головой. На нем, по моде того времени, были широчайшие серые брюки, длинный белый жилет и черный однобортный сюртук, а на шее, тоже по моде того времени, был повязан узенький черный галстук с вышитыми на концах цветочками. Манеры его были изысканно вежливы и обличали хорошее воспитание, которое впрочем в то время не было редкостью. "Извините - сказал он мне - я знаю, что вы отличный знаток математики, а у меня - и он слегка покраснел - вот какая беда: я не приготовил двух последних билетов из тригонометрии, да и вообще слаб по этой части и сам себе помочь не могу. Не можете ли вы объяснить их? ..." Я с удовольствием согласился; мы сели в сторонке за край большого стола, и я "преподал" моему неожиданному ученику 2 тревоживших его билета, повторил свое объяснение и предложил ему попробовать мне ответить. Ответ обличил его чрезвычайную понятливость, и я сказал ему: - теперь идите и берите тотчас билет, на полчаса вы заряжены, а там пожалуй позабудете. - Мы расстались, и я пошел к своим иноземцам. Когда я вышел от последнего из них в комнату перед аудиторией, где происходил экзамен, из двери другой аудитории вышел мой незнакомец. Его красивое лицо было радостно взволновано. Он быстро подошел ко мне и, протягивая обе руки для крепкого рукопожатия, воскликнул: Представьте! Последний билет! Последний!! И - весьма удовлетворительно! Как я вам благодарен! Мы конечно будем встречаться. Вы ведь, без сомнения, юрист? - Нет, я иду на математический факультет по чисто математическому разряду. - Но, все-таки, мы будем встречаться. Неправда ли? - Конечно, отвечал я. Но какая-то странная застенчивость помешала мне спросить его фамилию. Встречаться нам однако в университетском коридоре не пришлось. Осенью университет был закрыт на 2 года, и я, после бесплодных занятий математикой на дому в течение года, перешел на 2-й курс юридического факультета Московского университета". Фамилию своего "ученика" Кони узнал совершенно случайно спустя почти двадцать лет, в конце 1870-х годов. Однажды этот юрист, придя на встречу со своей знакомой, увидел ее разговаривающей с "молодым еще красивым и стройным генерал-адъютантом с Георгием на шее". Они поздоровались, и неизвестный генерал вскоре "встал и собрался уходить. "А вы давно знакомы с Михаилом Дмитриевичем?" - спросила меня хозяйка (эта дама владела гостиницей, где и произошла данная встреча. - В. М.). Тут только, услышав это имя и отчество, я понял, что вижу перед собой Скобелева, которого, судя по весьма популярным карточкам и портретам, я рисовал себе плечистым, полным и меньшего роста. "Я в первый раз имею честь встречаться с Михаилом Дмитриевичем". - "Будто бы в первый? сказал Скобелев, улыбнувшись и - на мой недоумевающий взгляд - прибавил: а помните экзамен из тригонометрии в университет? ... ведь это был я!"14.
  Однако проучиться молодому Скобелеву в университете долго не пришлось, и дело было не в неуравновешенном характере студента или его плохой успеваемости, а в том, что в конце того же 1861 г. начались массовые студенческие волнения и было принято решение о временном закрытии Петербургского университета на пару лет. Ждать столько он не собирался: 22 ноября 1861 г. он поступает вольноопределяющимся в Кавалергардский полк. Это стало переломным моментом во всей его жизни. С тех пор и до самой смерти он уже не мог мыслить свою жизнь без русской армии.
  19 декабря 1861 г. Михаил становится юнкером того же полка, 8 сентября 1862 г. - портупей-юнкером, а уже 31 марта 1863 г. - корнетом15. Примерно через год он отправляется в качестве ординарца генерал-адъютанта графа Баранова в Варшаву и решает там остаться. 19 марта 1864 г. по своему прошению Скобелев переводится в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, расквартированный как раз в столице Царства Польского. Кроме упомянутого прошения имеется еще один документ, помещенный С. А. Панчулидзевым в его книге об истории кавалергардов и извлеченный им из полкового архива, который подтверждает большое желание Михаила Дмитриевича перевестись: "Свидетельство. Кавалергардского полка корнет Скобелев, вследствие неоднократного падения с лошади и ушибов, полученных от нее в грудь, часто чувствует тупую боль в груди; при ношении же кирасы всякий раз боль эта усиливается; а потому я нахожу необходимым для него, по крайней мере, на несколько лет, переменить род службы и поступить в легкую кавалерию. В удостоверение чего свидетельствую 1864 года марта 7 дня. С-Петербург. N 54. Подписал: старший лекарь надворный советник медико-хирург Стеткевич"16. Данный документ достаточно ярко свидетельствует о стремлении Скобелева остаться в Варшаве и участвовать в подавлении разгоревшегося тогда восстания поляков.
  19 марта 1864 г. он получает разрешение на перевод в Гродненский полк и отпуск сроком на 4 недели (для отдыха и свидания с отцом, служившим тогда тоже в Польше). Однако во время поездки Скобелев случайно встретился в Августовской губернии Царства Польского с лейб-гвардии Преображенским полком, преследовавшим польский отряд под командованием Шпака, и жажда "понюхать пороху" возобладала. Вместо продолжения пути к Дмитрию Ивановичу будущий "белый генерал" присоединился в качестве волонтера к полку и провел почти весь свой отпуск в погоне за этой польской "бандой". Попал он в расположение своего нового полка только 31 марта 1864 года.
  Но уже 7 апреля в составе летучего отряда под начальством войского старшины Занкисова молодой Скобелев получил первое боевое крещение в стычках с другим польским соединением под руководством Шемиота в Радковицком лесу. За личную храбрость в данной операции он был представлен Занкисовым к награде, о чем говорит справка из наградного листа: "Прямое и отличное исполнение приказаний, а также оказанное мужество при взятии в плен довудца Безкишкина, 15 апреля, вполне заслуживают награды Св. Анны 4-й степени за храбрость. Подполковник Занкисов 20 мая 1864 г. г. Варшава". Эту награду Михаил Дмитриевич и получил примерно через год, 10 июня 1865 года17. 30 августа 1864 г. Скобелева произвели в поручики. Радостные эти события он постарался отметить, поэтому много кутил и стал заметен в женском обществе. Попойки сопровождались и разными опасными для здоровья и даже для жизни приключениями. Однажды гусар Скобелев выпрыгнул из окна второго этажа и чудом не покалечился. Были и другие колоритные случаи. Например, его товарищ Вейс на пари с Михаилом верхом в походной форме взялся переплыть Вислу во время ледохода, и когда Вейс миновал середину, в воду бросился и наш поручик просто так, без пари. "Хоть пари проиграл, но первенства не дал - в этом весь Скобелев", - так говорили знавшие его в тот период. Через некоторое время с тем же товарищем он затеял страшно опасную игру в пятнашки, и преследуя его неосторожный Вейс во время скачки ударился ногой о дерево и раздробил ее. Его удалось спасти, хотя он и остался до конца своих дней калекой.
  Во время пребывания в Царстве Польском молодой офицер увлекался и конными скачками, и преодолением барьеров, часто весьма высоких. Не зря один из его сослуживцеев вспоминал: "Чудак. Отличный малый, лихой, берет сумасшедшие барьеры"18. В общем, будущий "белый генерал" был очень живым, крайне неспокойным офицером, в гусарских попойках одним из первых, гораздым на разные смешные выходки, которые иногда принимали жестокий характер.
  В 1866 г. Скобелев решает поступить в Николаевскую Академию Генерального Штаба и подает прошение о зачислении. Ему удается блестяще сдать вступительные экзамены. В то время это лучшее высшее военное учебное заведение России возглавлял генерал-майор А. Н. Леонтьев, а преподавали там такие крупные специалисты, как Г. А. Леер и М. И. Драгомиров. Начальство считало Михаила Скобелева способным, но ленивым. Действительно, он занимался только теми предметами, которыми увлекался, и пренебрегал всякой рутиной. В результате не все его ответы на выпускных экзаменах понравились профессорам. Поэтому закончил он Академию по оценкам (баллам) далеко не лучшим, и только по второму разряду (тактика - 10,7; стратегия - 12; военная история - 12; военная администрация - 9; военная статистика - 8; геодезия - 6,5; съемка - 8; русский язык - 11; артиллерия - 8; фортификация - 11; иностранные языки - 12; политическая история - 10)19.
  Попал же будущий "белый генерал" в Генеральный штаб только благодаря счастливому случаю и своей находчивости. Ему удалось поразить проверочную комиссию во время практических испытаний. Молодому Скобелеву была поставлена задача найти наиболее удобный пункт для переправы кавалерийского отряда через Неман. К установленному сроку прибыла проверочная комиссия, в составе которой находился профессор Леер, и оказалось, что выпускник провел все отведенное для поиска время на одном месте. Вместо ответа на поставленную задачу, Скобелев вскочил на коня и прямо с места влетел в реку и благополучно переплыл ее в оба конца. Теоретик Леер был восхищен таким практическим решением задачи и настоял на его зачислении в Генштаб20.
  Во время учебы в Академии с ним произошел еще один случай, ставший потом легендарным. Отдыхая летом в деревушке на берегу Финского залива, Михаил поехал в лес за жердями, но попал в трясину и чуть не утонул, да вытащила лошадь. "Я ее налево забираю, а она меня направо тянет. Я ее никогда не забуду, - рассказывал впоследствии Скобелев, - если где придется мне на лошади ездить, так чтобы свою сивку помнить, всегда буду белую выбирать"21. Отсюда и берет начало легенда о его тяготении к белым лошадям.
  Перед своим выпуском 20 мая 1868 г. он получает очередной чин - штабс-ротмистра, а 19 ноября причисляется к Генеральному штабу с назначением в штаб Туркестанского военного округа22, которым командовал талантливый военачальник и инженер, великолепный политик и администратор генерал Константин Петрович Кауфман.
  Вначале Скобелеву поручили руководить работой съемочной партии в районе Самарканда. Затем его направили в отряд генерала А. К. Абрамова, начальника Заравшанского района, где он, командуя казачьей сотней, участвует в боевых действиях на неспокойной бухарской границе. Но, несмотря на ревностное исполнение своих обязанностей, служба в Туркестане в первое там время не получилась для него удачной. Причиной был скандал, разразившийся вокруг Скобелева. Исследователи жизни и деятельности "белого генерала" расходятся в описании причин и событий, приведших к его отъезду из Туркестана. По одной версии, весной 1869 г. Михаил вернулся после одной операции и доложил, что им была разгромлена банда бухарцев, терроризирующих местное население. Но через некоторое время один из казаков его сотни заявил, что "офицер сочинил от начала до конца всю историю о разбойниках".
  Затем выяснилось, что этот казак просто мстил штабс-ротмистру, который однажды в горячке отхлестал его. Последний затаил на него обиду. Но важно, что его рассказу поверило и начальство, и многие офицеры. Отметим, что это послужило уроком для самого Скобелева, который больше никогда в жизни не поднимал руку на простого солдата.
  Поверил такой версии событий и знаменитый русский живописец В. В. Верещагин, находившийся в ту пору тоже в Ташкенте в качестве художника при генерал-губернаторе: "Некто Жирарде, очень милый француз, учивший детей тогдашнего генерал-губернатора Кауфмана, подвел ко мне юного, стройного гусарского штаб-ротмистра. - Позвольте вам представить моего бывшего воспитанника Скобелева. - Я пожал руку офицерика, почтительно поклонившегося. Фигура юного Скобелева была так привлекательна, что нельзя было отнестись к нему без симпатии, несмотря на то, что история, висевшая на его шее, была самого некрасивого свойства. Дело в том, что, возвратившись из рекогносцировки на бухарской границе, он донес о множестве разбитых и побитых бухарских разбойников, которых в действительности не существовало, как оказалось, и которые были им просто сочинены для реляции". В данном случае, Верещагин написал это с чужих слов, попросту говоря, со слухов, поэтому доверять этому не стоит. Слухи же распускали некоторые офицеры, с двумя из которых дело дошло до дуэли. С одним он помирился прямо на поединке, а второй был им опасно ранен. В результате и получился скандал, для прекращения которого генерал-губернатор собрал офицеров, обругал Скобелева и перевел его на Кавказ23.
  По другой версии, сам бухарский эмир попросил у Абрамова помощи от бандитов и Скобелеву поручили уничтожить банду. Для выполнения этой задачи к его сотне была прибавлена еще одна сотня корнета Герштенцвейга. Найдя этих бухарцев, Михаил Дмитриевич окружил их и уничтожил почти всех. Однако в расположении русских войск поползли слухи, что Скобелев струсил во время боя, поэтому по личной просьбе Михаила Дмитриевича генерал Абрамов назначил расследование данного боя и поручил его уважаемому полковнику. Последний разобрался в этом деле и доказал честность Скобелева. К. тому же, исполнительный полковник выяснил и личности тех людей, которые способствовали распространению порочащих штабс-ротмистра слухов, - корнет Г. и подполковник П. Первый из них был попросту обижен на Скобелева за то, что именно он командовал операцией. Кауфман собрал у себя офицеров, сообщил всем о результатах проведенного следствия и сказал, что дело закрыто, а виноваты только распространители слухов. Скобелеву оказалось мало сухого официального оправдания, он хотел получить товарищеские извинения от этих двух офицеров. Однако те отказались и тем самым нанесли оскорбление не только ему, но и чести его фамилии. Естественно, обидчики были немедленно вызваны на дуэль. Ну, а последствия - те же, что и в первой версии24.
  Можно выделить еще и третий вариант развития событий. По нему генерал Абрамов выделил отдельный отряд под командованием корнета Герштенцвейга, куда была включена и сотня Скобелева (в предыдущей версии все наоборот - корнет находился в подчинении у Скобелева). По возвращению из экспедиции поползли слухи, что штабс-ротмистр, в отличие от храбро дравшегося Герштенцвейга, струсил и не участвовал в стычке с бухарцами. Однако другие участники рассказали, что корнет был пьян и по ошибке атаковал мирных кочевников, а Скобелев не стал в этом участвовать. Для того, чтобы прекратить распространение порочивших его слухов, Скобелев потребовал от Герштенцвейга оглашения истины, но последний отказался. Корнет был вызван на дуэль и ранен в ногу. Через год он скончался, многие посчитали причиной его смерти полученное им ранение от Скобелева, которому вскоре после этого пришлось покинуть Туркестан25.
  Лишний раз подтверждает последнюю версию событий такой занимательный документ, как письмо Кауфмана Милютину в ответ на запрос последнего о службе Скобелева от 30 сентября 1870 г.: "Скобелев весьма исполнителен и усерден; берется за дело с увлечением, энергически, но не в такой же степени "преследователей". Призвание его - полевая служба в войсках; он имеет много данных к успеху в этом роде деятельности; в административной же должности едва ли долго выдержит. Вообще, человек способный, но не довольно еще аккуратен. Непомерное честолюбие, желание выскочить, отличиться от других побуждают его смотреть снисходительно на средства... Про него распустили слух, что он трус; но это неправда. Последствие этого слуха было то, что Скобелев выдержал дуэль с двумя офицерами, одну за другою, и готов был продолжать с другими, если б не был остановлен"26.
  По мнению В. Н. Масальского, "честолюбие Скобелева тех лет, стремление отличиться проявлялись в нем настолько очевидно, что подавляли щепетильное отношение к представляемой по службе информации, уважение к сослуживцам, скромность и т.п. С другой стороны, рассмотрение инцидента показывает, с какой ревностью, завистью, интригами он встретился в самом начале своей службы. Его способности заявляли о себе слишком явно, и это было невыносимо для тех, кто был этих способностей лишен, но хотел, тем не менее, добиться славы и чинов"27. В таких вот условиях формировался и закалялся характер будущего полководца.
  Именно с этого времени начался период служебных метаний Скобелева. В конце ноября 1870 г. молодой офицер перестает командовать Сибирской казачьей сотней и отправляется на Кавказ, но и там его появление было мимолетным, так как он сразу же был переведен в Закаспийский край, где попал в качестве командира кавалерии в отряд полковника Н. Г. Столетова, тоже будущего героя русско-турецкой войны. Однако и там его присутствие было не долгим по причине нового конфликта с начальством: в мае 1871 г. он самовольно отправился в рекогносцировку Саракамыша всего с 6 всадниками и прошел 410 верст, сделав съемку местности и собрав другую полезную информацию. В планы же начальства она не входила и, несмотря на всю свою полезность, была расценена как нарушение военной дисциплины, в результате чего Скобелев был незамедлительно выслан в Петербург28.
  Прежде чем перейти к следующему периоду жизни "белого генерала", хотелось бы рассказать еще об одном интересном эпизоде, который помогает узнать дневник военного министра России Д. А. Милютина: "Скобелев тогда же, в октябре 1870 г., узнав о начавшейся войне между Пруссией и Францией, рвался принять в ней участие и уехал из Туркестанского края. Я был тогда атакован со всех сторон, и матерью Скобелева, и сестрой ее графиней Е. Н. Адлерберг, и самим графом Александром Владимировичем (граф А. В. Адлерберг, муж сестры матери Скобелева, являлся министром императорского двора. - В. М.), просившем о командировании пылкого ротмистра в прусскую армию. Но ходатайства не были удовлетворены; Скобелев вернулся в Туркестанский край..."29.
  Итак, летом 1871 г. Михаил Дмитриевич был вынужден возвратиться в Петербург. Он отдыхал до 25 апреля 1872 г., когда его прикомандировали к Главному штабу для работы в Военно-учетном комитете. Скорее всего, из-за своей энергичности и несдержанности Скобелев там тоже не засиделся, так как уже 5 июля им было получено новое назначение: он становился старшим адъютантом штаба 22-й пехотной дивизии в Новгороде с переводом в генштаб капитаном.
  Там он задержался чуть подольше, чем в других местах, поэтому и остались некоторые свидетельства его жизни в Новгороде. Причем одно из них серьезно подрывает легенду о тяготении Скобелева только к белым лошадям: на этом месте службы "лошади у него были и вороные, и гнедые". Также известно, что в его комнате было всегда сильно надушено по причине его большой страсти к духам. Кроме того, в тот период он много читал, немного играл на рояле и пел "маленьким красивым баритоном". Вскоре у Михаила Дмитриевича происходит очередное столкновение с начальством, на этот раз с начальником штаба гвардии К. Левицким. Только Н. Н. Кнорринг достаточно внятно рассказал об этом инциденте: "Дело было в 1872 г. на маневрах в Тацах. Начальник штаба гвардии К. Левицкий отослал Скобелева, тогда капитана Генерального штаба, с каким-то поручением и очень волновался, что тот долго не возвращался. Наконец Скобелев приезжает с огромным опозданием и на разнос начальника приносит извинение, сказавши, что опоздал по собственной вине, отказавшись назвать причины. Когда же Левицкий стал настаивать, то Скобелев чистосердечно признался, что опоздал потому, что его задержал вел. кн. Юрий Максимилианович, с которым тот в уланском полку и пропьянствовал всю ночь. Левицкий стал распекать Скобелева и по существу, разумеется, был прав, но он, по своему характеру, всегда делал это как-то обидно и нудно, так что Скобелев вскипел и бросился к Левицкому с намерением его ударить. Тогда Витмер (профессор Академии Ген. штаба. - В. М.), свидетель этой сцены, кинулся к Скобелеву и, взявши за локти, увел его из комнаты, уговаривая. Скобелев был очень благодарен Витмеру за вмешательство, иначе дело могло бы кончиться для него очень плохо"30.
  30 августа 1872 г. он произведен в подполковники с переводом уже в штаб Московского военного округа. Разумеется, невзирая на этот и предыдущий инциденты, безболезненно подниматься по служебной лестнице ему помогали мощные родственные связи семьи, в первую очередь, это касается его дяди, имевшего при дворе сильное влияние - графа А. В. Адлерберга. Кроме того, весьма симпатизировал и помогал молодому офицеру победитель имама Шамиля, бывший наместник России на Кавказе, князь А. И. Барятинский. Именно этот фельдмаршал, имевший громадный авторитет в армии, пробил участие Скобелева в предполагаемом вскоре Хивинском походе русской армии31.
  В штабе Московского военного округа он вообще не пробыл ни дня, потому что сразу был прикомандирован для командования батальоном к 74-му пехотному Ставропольскому полку, расположенному в районе Майкопа. В начале 1873 г. Скобелев решил поучаствовать в запланированном походе на Хиву. Для этого ему пришлось выхлопотать годичный отпуск. Прощаясь с сослуживцами по полку, подполковник Скобелев у знамени своего батальона сказал: "Клянусь этим знаменем, что если буду жив, то через год я буду стоять на этом месте с Георгиевским крестом". Так и оказалось. Ровно через год тогдашний командир Ставропольского полка генерал Шак, прийдя вечером к себе домой, услышал свой любимый Даргинский марш, который исполнял Скобелев с крестом на его рояле32.
  Хивинский поход под общим командованием туркестанского генерал-губернатора К. П. Кауфмана начался в апреле 1873 года. По плану три отряда должны были продвигаться по направлению к Хиве с трех разных сторон - со стороны Каспия (Кавказский отряд), из Оренбурга (Оренбургский отряд) и из Туркестана (Туркестанский отряд, ведомый лично Кауфманом) и под самим городом соединиться. Скобелев попал в Кавказский отряд, который был поделен на 2 колонны, выступавшие из двух разных мест: из Красноводска шла колонна полковника Маркозова, а из Мангышлака - колонна полковника Ломакина (2140 чел.), авангардом которой и командовал Скобелев. Путь до Хивы был очень тяжелым33. Колонна Маркозова вообще не дошла до места встречи и повернула назад.
  2 мая соединение Ломакина достигло Кизил-Агира, откуда можно было всего за день дойти до хивинской границы. Собрался военный совет, на котором было решено выслать вперед, к озеру Айбугир, небольшой авангард под командованием Скобелева. Михаил Дмитриевич ту же бросился вперед, и уже 5 мая его авангард имел стычку с крупным караваном, направляющимся в Хиву. Во время рубки несколько казаков и командир отряда были ранены, причем подполковник Скобелев тяжело. На его теле лекарь насчитал 7 ран, поэтому он был вынужден преодолеть часть пути лежа на арбе. В результате этого столкновения авангард захватил 180 верблюдов и 800 пудов хлеба. Далее он дошел до заданного оазиса, где встретил Оренбургский отряд генерала Веревкина. Через несколько дней подошла и колонна Ломакина, после чего она была присоединена к Оренбургскому отряду, опять-таки под общим командованием Веревкина. Генерал вновь передал авангард Михаилу Дмитриевичу, который уже 26 мая занимался рекогносцировкой у стен Хивы. А 28 мая подошел сам Кауфман с основными силами и все три отряда соединились.
  Оренбургский отряд, в котором теперь находился и Скобелев, в тот же день начал бомбардировку города. Вскоре хан прислал посланца с предложением капитуляции и просьбой о прекращении огня. Однако, несмотря на приостановку обстрела со стороны русских частей, со стен Хивы несся ответный огонь. Скобелев настоял на возобновлении мощной бомбардировки. Ханский посланец стал уверять, что с русскими ведут перестрелку только туркмены, не подчинявшиеся хану. Действительно, последние, не согласные со сдачей, решили продолжать сопротивление. Скобелеву вместе с заместителем Веревкина полковником Саранечевым пришлось штурмом брать Хозаватские ворота города, тогда как Кауфман с основными силами мирно вошел с противоположной стороны, договорившись с ханом о сдаче34.
  29 мая 1873 г. Хива полностью оказалась под контролем русских войск. Вскоре хан подписал мирный договор с Россией, по которому к последней отходили все земли, находящиеся по правому берегу Амударьи и налагалась небольшая контрибуция в размере 2 млн. рублей. Были освобождены все рабы на невольническом рынке, среди которых оказалось много русских. Фактически над ханством был установлен русский протекторат.
  Однако для Скобелева взятие Хивы принесло одни лишь неприятности и недовольство Кауфмана его "агрессивными" действиями. Генерал-губернатор не был в достаточной мере уведомлен о туркменах, поэтому свел все к желанию самого Скобелева побыстрее отличиться. Тут же сложилось мнение о нем, как о карьеристе, крайне неразборчивом в средствах для достижения своих личных целей. В результате желаемый им Георгиевский крест не был получен. Тогда Михаил Дмитриевич вызвался провести опасную рекогносцировку к тем колодцам Артакую, до которых не дошел отряд полковника Маркозова. Он переоделся в туркменскую одежду и вместе с 4-мя проводниками из местных жителей проскакал весь путь туда и обратно, несмотря на угрозу нападения воинствующих кочевников. По словам его ближайшего сподвижника А. Н. Куропаткина, "составленное при этом Скобелевым описание настолько исполнено верно, что служило руководством при движении через Артакую Туркестанского отряда во время Ахал-Текинской экспедиции 1880 года"35. За этот бесспорный подвиг он и был награжден крестом. "Для Скобелева, - пишет Б. А. Костин, - участие в Хивинском походе стало серьезной воинской школой, проверкой его физических и моральных качеств. Испытание Скобелев выдержал с честью. И даже среди обстрелянных в боях туркестанцев он выделялся своим поразительным самообладанием и храбростью. Инициатива, верный глазомер, быстрота в принятии решений уже тогда отличали молодого офицера"36.
  После Хивинского похода многие из его участников вернулись в европейскую Россию. На некоторое время приехал из Туркестана и К. П. Кауфман, который тепло отзывался о Скобелеве. В конце 1873 г. вернулся и Скобелев, который отправился отдыхать на юг Франции. Однако спокойный отдых оказался явно не по нему, и "заинтересовавшись партизанскими действиями карлистов, пробрался к Дон Карлосу в Испанию; оборонительные действия этого соперника испанского короля Альфонса XII он считал более достойными изучения, чем действия регулярной испанской армии. Он был свидетелем битв при Эстелье и Пепо-ди-Мурра. Из Испании он вернулся с громадным количеством заметок и записок о партизанской горной войне, об обороне местностей не регулярной, а только что набранной из крестьян армией. Он, как военный специалист, брал свое где его находил, вглядывался во все, что ему казалось по его специальности полезным". "Мне надо было видеть и знать, что такое народная война, и как ею руководить при случае", - говорил "белый генерал" после возвращения в Россию. Попал он, в Испанию переодевшись в костюм испанца и, пробравшись тайно в горы, где был задержан и отведен к Алоизу Мартинецу, помощнику Дона Карлоса. После этого в течение нескольких месяцев Скобелев находится у карлистов и набирается опыта ведения войны в горных условиях. Затем ему пришлось покинуть Испанию и вернуться на родину, так как в прессе появились предположения, что он направлен в Испанию русским правительством37. Вернувшись вместе с кучей материалов и двумя попугаями, Скобелев узнал, что 22 февраля 1874 г. его произвели в полковники, а 17 апреля назначили флигель-адъютантом императора.
  После окончания отпуска в сентябре 1874 г. его направляют в Пермскую губернию для введения в действие нового устава о воинской повинности38. После выполнения этого задания Михаил Дмитриевич возвращается в Петербург и женится. Невесту молодому и красивому флигель-адъютанту, георгиевскому кавалеру, обладавшему мощными семейными связями и большим состоянием, нашли соответствующую - фрейлину императрицы княжню Марию Николаевну Гагарину. Она, в отличие от многих, не охотилась за "белым генералом". По мнению Масальского, "М. Н. Гагарина была бы для Скобелева вполне подходящей подругой жизни. Она была умна, ровна и уживчива. Скобелев за ее кроткий нрав называл ее чудным ребенком... Строго одетая молодая женщина, не красавица, но не лишенная привлекательности, лицо серьезное, взгляд умный, без тени кокетства. К слову, хорошо ездила верхом... Исход этого брака объясняется, возможно, еще и тем, что, как ни странно, при всех великосветских связях Скобелева его не притягивало аристократическое общество. Княжна Гагарина не покорила его сердце"39.
  Венчание состоялось в январе 1875 года. Медовый месяц молодожены провели в Петербурге в квартире на Большой Морской улице. Когда Михаил Дмитриевич услышал, что в Туркестане опять начнутся военные действия, он не выдержал, быстро собрался и отправился туда. Мария Николаевна поехала с ним. Бешеные темпы переезда не подходили для такой хрупкой женщины. В Нижнем Новгороде она просит остановиться на несколько дней для отдыха. Скобелев же рвется дальше, боясь опоздать к началу событий; супруги поругались и расстались. Он помчался в Ташкент, откуда телеграфировал Марии Николаевне с просьбой о приезде, но она отказалась, говоря, что такое расстояние и такие дороги не для нее. Поэтому через некоторое время был осуществлен развод.
  Мария Николаевна Гагарина превратилась в затворницу и, почти на 25 лет пережив своего супруга, скоропостижно скончалась в Баден-Бадене 17 апреля 1906 года. Верещагин, друживший с Михаилом Дмитриевичем, считал, что разлука с Гагариной тяжела для Скобелева и что он по своей натуре склонен к семейной жизни: "Никогда не расспрашивал также Скобелева о его женитьбе, т.к. понял из некоторых замечаний, что это его больное место. Но я положительно подметил у него стремление к семейной жизни, и когда он раз горячо стал оспаривать это, я прибавил: - Необходимо только, чтобы жена ваша была очень умна и сумела бы взять вас в руки. - Это, пожалуй, верно, - согласился он. Другой раз, помню, в Плевне я смеялся, что мы еще увидим маленьких Скобелят, которые будут ползать по его коленам и таскать его за бакенбарды. Михаил Дмитриевич хоть и проворчал: "что за чушь вы говорите, Вас. Вас", однако предобродушно смеялся над моей картиной. Не мало смеялись, помню, Хомичевский и другие ординарцы, при этом бывшие"40. Таким образом, попытка "белого генерала" обрести семью не удалась, хотя повинен в этом был, в первую очередь, он сам. В возрасте 31 года он относился к браку весьма легкомысленно.
  В конце мая 1875 г. Скобелев вновь прибывает в Ташкент в распоряжение генерала Кауфмана, но уже в чине полковника и в качестве флигель-адъютанта царя. Это был третий и самый известный его приезд в Туркестан. Период с 1875 по 1877 год можно назвать пиком деятельности Скобелева в данном регионе: именно в те годы к нему пришла общероссийская известность и слава.
  Для переговоров с кокандским ханом в Коканд было отправлено посольство под охраной Михаила Дмитриевича, с которым было 22 казака и 6 джигитов. Когда оно прибыло в Коканд, в ханстве началось восстание, возглавленное муллой, принявшим имя Пулат-бека. В результате, вместо переговоров покинутому своими приближенными и телохранителями Худояр-хану пришлось бежать под охраной Скобелева. Проявив выдержку, ему удалось пробиться сквозь возмущенные толпы подданных хана и дойти до Ходжента, где находился тогда Кауфман. Хан был спасен, за что горячо благодарил Скобелева и Кауфмана. За свои решительные действия Михаил Дмитриевич был награжден золотой саблей "За храбрость"41.
  Ханом же в результате восстания стал старший сын Худояра Насреддин, которого поддержал лидер восставших кипчаков Абдурахман-автобачи. Вскоре последний объявил джихад против неверных и напал на российскую территорию. Однако вовремя появившийся отряд генерала Головачева отбил нападение. В связи с агрессивными действиями ханского военачальника Коканду была объявлена война. В августе русские войска в составе 16 рот, 9 сотен казаков с 20 орудиями и 8 ракетными станками (всего около 4 тыс. чел.) под командованием самого генерал-губернатора края вышли из Ходжента42. Скобелеву было поручено командование кавалерией.
  21 августа произошел бой у кишлака Каракчикум, в котором Михаил Дмитриевич провел мощную кавалерийскую атаку сразу после артподготовки, в результате чего кокандцы были рассеяны. На следующий день состоялось первое и, одновременно, решающее сражение под крепостью Махрам, где небольшому отряду Кауфмана противостояла почти пятидесятитысячная ханская армия. И опять исход столкновения был решен ударом кавалерии Скобелева, который врубился в массы противника и заставил его спасаться бегством. Он был ранен в ногу, но не покинул строй до того момента, как неприятель не побежал. В результате сражения армия кокандцев была полностью разбита. Русские войска взяли 39 орудий и около 1000 пленных, а радостный Кауфман сообщил в Петербург: "Дело сделано чисто!"43. Скобелев за блестящие действия был произведен в генерал-майоры с зачислением в свиту.
  Далее путь на Коканд был спокойным. В столице Кауфман был встречен ханом Насреддином, который запросил мира. И мирный договор был быстро подписан. В нем подтверждались права русских купцов на свободную торговлю и то, что к Туркестанскому генерал-губернаторству отошел правый берег Сырдарьи с городами Чустом и Наманганом. Однако военные действия на территории ханства на этом не закончились. Сразу вслед за уходом русских войск из Коканда, туда ворвался Абдуррахман-автобачи с кипчаками, сверг Насреддина и отдал престол Пулат-беку. В это время Скобелев был назначен Кауфманом, начальником Наманганской области, то есть территории, непосредственно граничащей с Кокандским ханством. Самому же генерал-губернатору для участия в совещании по вопросу о Коканде пришлось покинуть Туркестан и отправиться в Петербург, оставив вместо себя генерала Колпаковского. Абдурахман же не успокаивался на достигнутом и предпринял несколько попыток отбить Наманганскую область, но войска под командованием Ак-паши ("белый генерал" по-тюркски) пресекли их и разбили все кипчакские отряды, за что Скобелев был удостоен уже ордена Св. Георгия III степени44.
  Стычки с кипчаками продолжались до конца января 1876 года. Проследить основные события, происходящие в то время можно по дневнику Милютина. "1876 г. 15 января. Получена телеграмма из Ташкента о новом успехе наших войск против кокандцев: генерал-майор Скобелев овладел Андижаном, где сосредоточились враждебные нам скопища кипчаков Абдурахмана-Автобачи. 29 января. После доклада, продолжавшегося опять очень долго (по случаю полученных генералом Кауфманом телеграмм о новых успехах Скобелева в Кокане) [Здесь речь идет о последней попытке Абдурахмана ударить по русским. Он после поражения в Андижане сумел собрать неподалеку от этого города 15-тысячное войско, но внезапно при Ассаке на него налетел Ак-паша, и от войска ничего не осталось. - В. М.]. 3 февраля. Получены довольно важные известия из Кокана: смуты и раздоры дошли до того предела, что обе соперничествующие партии нашлись вынужденными положить оружие перед русской силой. Предводитель кипчаков Абдурахман-Автобачи сдался Скобелеву (это произошло вскоре после поражения при Ассаке 24 января. - В. М.)... Прежнее ханство Коканское присоединяется к Российской империи под названием области Ферганской (древнее название страны в верховьях Оксуса - Фергана). Государь одобрил наше предположение и телеграмма вчера же отправлена к Колпаковскому..."45. 5 февраля генерал Колпаковский получил эту телеграмму из Петербурга, а уже 8 числа Скобелев в результате стремительного броска взял Коканд. "19 февраля. Сегодня, - продолжал Милютин, - при докладе моем окончательно последовало высочайшее повеление о присоединении к империи бывшего ханства Коканского под именем области Ферганской. Губернатором назначен генерал-майор Скобелев, завоевавший с ничтожными силами эту новую территорию"46.
  Михаил Дмитриевич находился на этой должности не более года. За это время он смог уничтожить рабство и упорядочить налоговую систему, бывшую до него в беспорядке. Из Коканда, города с плохим климатом, он перенес областной центр в г. Новый Маргелан, названный, кстати, в 1907 г. именем Скобелева. Летом 1876 г. неутомимый военачальник возглавил экспедицию к границам Кашгарии, к Тянь-Шаню. С ним отправились 8 рот, 4 сотни, 3 горных орудия и ракетная батарея. К тому же, с "белым генералом" там находились и специалисты для проведения различных исследовательских работ - географы, топографы и т.д. По словам В. И. Немировича-Данченко, "тут ему приходилось совершать горные переходы через перевалы Сары-Магук на высоте 18000 футов и Аргат-Даване на 11000 футах"47. Естественно, что в данном походе ему пригодился опыт, полученный во время отпуска в 1873 - 1874 гг., который он провел в Испании. Результатом этой экспедиции было присоединение Алайской земли к Ферганской области, занятие кашгарской границы и постройка Гульчинско-Алайской дороги, которая стала называться "Скобелевским путем". Также были "впервые нанесены на карту 26 тыс. верст неизвестной местности, проведены естественно-научные исследования, собраны богатые коллекции".
  В конце 1876 г. область посетил генерал-губернатор и остался доволен увиденным. Скобелев тут же написал об этом своим друзьям: "Область только что посетил генерал-губернатор, ревизовал все гражданские управления и смотрел войска. Он остался всем как нельзя более доволен и заявил, что дело организации вновь присоединенной области находится в хороших руках. Ты меня поймешь, как подобная оценка упрочивает мое положение - я много работаю и сам чувствую, что дело идет; одно страшно - это пропустить отечественную боевую эпопею, не быть там, где на равнинах, по холмам будут грохотать русские пушки! Волосы дыбом становятся при этой ужасной мысли! Я, впрочем, все это тебе говорю без всякой задней мысли; я уверен в том, что жить жизнью скверною, в особенности служить, не обладая лично никаким состоянием, дело трудное, редко совместимое с нашими порывами. Исполнение долга службы одно дает душевное спокойствие и счастье; здесь, в крае, я до сих пор этим последним пользуюсь безусловно; не будь турецкого вопроса, я бы назвал себя самым счастливым человеком в мире"48. Как видно из письма, Михаила Дмитриевича волновало не только состояние дел в крае, но и то, что он может не попасть на назревавшую войну с Турцией.
  Тихая и спокойная жизнь была не для такого человека, поэтому он уходит с поста губернатора области и уезжает в Петербург. Однако там Михаил Дмитриевич неожиданно попадает в страшную немилость. "Скобелев вернулся в Туркестанский край, - пишет Милютин, - где оказал многие отличия, получал одну награду за другой до тех пор, пока не свернул ему шею флигель-адъютант кн. Долгорукий, командированный в Ташкент по особому высочайшему повелению в 1876 г. и привезший оттуда рассказы о предосудительном поведении Скобелева. Кн. Долгорукий, брат будущей княгини Юрьевской (светлейшая княгиня Юрьевская, урожденная княжна Екатерина Михайловна Долгорукая, вторая жена Александра II. - В. М. ), пользовался особенным покровительством государя. Скобелев, занимавший уже в то время пост начальника Ферганской области, в чине генерал-майора свиты е.в., был смещен с должности, вызван в Петербург и попал в такую немилость, что в начале войны 1877 г. не смел даже показываться государю и скромно состоял вместе со своим отцом при штабе главнокомандующего армией"49.
  Пытается разобраться в этом и Н. Н. Кнорринг, который в своей работе привел письмо генерала Троцкого к Кауфману спустя неделю после приема Скобелева у царя: "Приехал сюда Михаил Дмитриевич Скобелев. Он поражен, да и я вместе с ним, приемом у государя. Не подав руки, его величество сказал Скобелеву: "Благодарю тебя за молодецкую боевую твою службу, к сожалению, не могу сказать того же об остальном (о чем именно - ни слова). Затем, волнуясь и возвысив голос, государь продолжал: "Я помню, я знал твоего деда, и я краснею за его славное имя". Это место из слов государя так сразило Михаила Дмитриевича, что он говорит, что не помнит, так ли именно была произнесена его величеством фраза, но что в его, Скобелева, ушах особенно тягостно отозвалось слово "краснею". Была еще и такая фраза: "Я осыпал тебя милостями". Государь закончил свое обращение словами: "Я надеюсь, что на новом назначении, которое я тебе дам, ты покажешь себя молодцом". С этим Михаил Дмитриевич был отпущен из дворца... Трудно установить конкретные особенности обвинения против Скобелева, но в том же письме ген. Троцкий пытается их формулировать: "Обвинительные против Скобелева пункты - распущенность войск, панибратсво с офицерами, демократизация, умышленное непривлечение к себе помощников с громкими именами и проч. ...Один из главных интриганов был полк. кн. Витгенштейн, который после возвращения Скобелева в Коканд из экспедиции в горы, был оставлен в качестве заместителя Скобелева"50.
  Таким образом, становятся известными два главных недруга молодого генерала, князь Долгорукий и князь Витгенштейн. Благодаря их интригам у Скобелева время в Петербурге проходило очень беспокойно, и только после активных действий своих могущественных родственников его назначают, да и то с большим скрипом, на небольшую должность начальника штаба в казачью дивизию, которой командовал его отец Дмитрий Иванович51.
  Вскоре началась русско-турецкая война 1877 - 1878 гг., принесшая "белому генералу" мировую славу. Из Болгарии М. Д. Скобелев вернулся общепризнанным военным авторитетом, поэтому данную войну можно с полной уверенностью назвать пиком его карьеры и самым значительным периодом жизни52. Начало военных действий "белый генерал" встретил, находясь в должности начальника штаба Кавказской казачьей дивизии, командиром которой был его отец, Скобелев-первый. Михаила Дмитриевича стали называть Скобелевым-вторым. Он сразу же решил показать себя: с летучим отрядом Скобелев-2 в день объявления войны, 12 апреля 1877 г., занимает Барбошский железнодорожный мост через реку Серет и этим обеспечивает дальнейшее беспрепятственное движение русских войск к Болгарии. Однако вскоре Кавказская дивизия была расформирована, и оба Скобелевы оказались в свите императора. Но Михаил Дмитриевич не хотел сидеть сложа руки во время боевых действий и поэтому на свой страх и риск договаривается с генерал-майором М. И. Драгомировым, начальником 14-й пехотной дивизии, о своем назначении к нему простым ординарцем. Случай просто уникальный: один генерал-майор в роли ординарца у другого генерал-майора. Однако ж Скобелев-2 не смущался такой субординации и уже при переправе через Дунай 14 - 15 июня, в этой первой крупной операции русских войск, он снова показывает себя блестяще. Он спасает положение, бросаясь с колонной стрелков в атаку прямо на ощетинившиеся огнем турецкие позиции, выбивает оттуда противника и закрепляет тем самым плацдарм для основных русских войск.
  Скобелев участвовал почти во всех крупных столкновениях: 25 июня - в разведке и занятии города Белы, 3 июля - в отражении турецкой атаки Сельви и 7 июля - в занятии Шипкинского перевала. Далее он участвует в двух печальных для нашей армии и кровопролитнейших сражениях за Плевну, в которой укрепился с мощной группировкой один из лучших военачальников тогдашней Турции Осман-паша. Как известно, из-за бездарных действий отдельных руководителей русской армии и плохо запланированного штурма обе попытки взятия города провалились с большими потерями. Во время второй Плевны "белый генерал" при отступлении русских войск активными действиями своего небольшого отряда спасает левое крыло русской армии, задержав турецкие таборы, которые как раз и намеревались по нему ударить. Затем он разрабатывает и реализует план по взятию города Ловчи, в котором находилась часть войск Осман-паши. Во время третьей Плевны пополненный отряд Михаила Дмитриевича, действуя опять-таки с левого края захватив три гребня Зеленых гор и 2 редута - Исса-ага и Кованлек, подошел к самой Плевне, однако из-за зависти других высших военных чинов, в частности, генералов К. Левицкого и П. Зотова, не получает подкреплений и под нажимом значительно превосходящих сил противника вынужден был отойти53.
  За проявленный героизм и мужество его производят в чин генерал-лейтенанта, награждают орденом Станислава I степени и назначают начальником 16-й дивизии. Награды эти не особенно его порадовали, так как "до третьей Плевны говорил он Немировичу-Данченко: "Я был молод, оттуда вышел стариком! Разумеется, не физически и не умственно ... Точно десятки лет прошли за эти семь дней, начиная с Ловчи и кончая нашим поражением ... Это кошмар, который может довести до самоубийства... Воспоминание об этой бойне - своего рода Немезида, только еще более мстительная, чем классическая. Откровенно говорю вам - я искал тогда смерти и если не нашел ее - не моя вина!"54. После такого нервного перенапряжения он отправляется на отдых в Бухарест, где никто не пользуется такой известностью и таким уважением, как "белый генерал".
  После трех неудачных штурмов Плевны главнокомандующим становится генерал Э. И. Тотлебен, который приказал блокировать Плевну. В результате у турок кончается продовольствие, и после неудачного прорыва блокады командующий турецкой армией в Плевне Осман-паша сдается. Скобелева назначают военным губернатором Плевны. Любопытна встреча двух полководцев: "Войдя в домик, занимаемый Османом, он отдал ему воинскую честь и разговорился с ним через переводчика. Осман-паша, которому Скобелев был хорошо знаком, как храбрый русский генерал, с которым он не раз ведался в делах, в свою очередь, с почтением отнесся к Михаилу Дмитриевичу. В этом разговоре замечательны следующие фразы, которыми обменялись два героя. Скобелев обратясь к переводчику сказал:
  - Скажите паше, что каждый человек, по натуре, более или менее завистлив и я, как военный человек, завидую Осману-паше в том, что он имел случай оказать своему отечеству важную услугу, задержав нас целых 4 месяца под Плевною.
  Осман-паша величаво поклонился Скобелеву и с приятной улыбкою отвечал: - Генерал еще так молод годами и уже успел так много и хорошо заявить на военном поприще, что я не сомневаюсь - если и не я, то может быть мои дети отдадут ему почтение, как фельдмаршалу русской армии.
  Дружественно пожав друг другу руки они расстались"55.
  Михаил Дмитриевич участвует и в знаменитом Шейновском сражении, в котором была частично уничтожена, частично взята в плен русскими войсками громадная армия Вессель-паши, после чего был открыт путь к Стамбулу. Понимая это, Скобелев-2 берет Андрианополь, древную столицу турок и стремительно приближается к тогдашней столице Османской империи. 17 января 1878 г. авангард "белого генерала" захватывает город Чорлу, расположенный всего в 80 км от Стамбула. Дальше однако пройти не удалось, так как турки запросили перемирия, и 19 января война прекращается вследствие подписания перемирия в захваченном русскими Андрианополе. Через месяц, 19 февраля, был подписан мирный договор между Турцией и Россией56.
  В это время Михаила Дмитриевича назначают командиром оставленного в Турции 4-го армейского корпуса. "Белый генерал" начинал скучать от бездействия и для того, чтобы развлечься, совершает увеселительные прогулки с офицерами своего корпуса в Константинополь, Буюк-Дере и другие окрестности. "Раз как-то Скобелев поехал в сопровождении трех офицеров и четырех казаков в Буюк-Дере, где имел дело в нашем посольстве. Поехали кратчайшим путем. Часов в шесть вечера, миновав сплошные сады фруктовых деревьев, въехали в Буюк-Дере, где остановились в лучшей французской гостинице. Хозяйка-француженка, бойкая, пикантная дамочка, очаровала всех и более всего Скобелева, который пригласил француженку обедать с ним и офицерами. Скобелев вышел в зал в белом кителе, раздушенный, сияющий, усадил рядом с собою француженку и стал отчаянно за нею ухаживать. Вдруг ему пришла мысль выкинуть гусарское коленце. Подозвав одного из офицеров, он шепнул ему что-то на ухо. Тот улыбнулся и вышел. Скобелев, между тем, завязал с француженкой разговор о России.
  - А вот посмотрите на этого господина, - сказал вдруг Скобелев, указывая на Дукмасова, отличавшегося полуазиатскою наружностью. - Это казак самый настоящий. Он совершенный дикарь. Он ест человеческое мясо и сальные свечи!
  Француженка сразу сделалась красна, с удивлением посмотрела на руки и зубы казачьего офицера и, наконец, сказала вполголоса, что он не похож на людоеда.
  - Мы его приручили! - ответил Скобелев. - Увидите, с каким аппетитом он будет есть, вместо десерта, сальные свечи.
  Через несколько минут вошли два лакея, из которых один подал казаку тарелку с парою сальных свечей. Француженка пришла в ужас, но когда Дукмасов стал преспокойно уписывать поданные свечи, с нею чуть не сделался обморок. Тогда только Скобелев не выдержал и объяснил, что свечи сделаны из сахара и сливок и заказаны у кондитера"57. Вот так вот развлекался "белый генерал" в свободное от службы время.
  Солдатам же генерал был верным и простым товарищем. Одним из главных отличий Скобелева от большинства тогдашнего российского генералитета было то, что он смог стать своим человеком для простых солдат и обер-офицерских чинов. Михаил Дмитриевич никогда не брал своего жалованья корпусного командира - оно полностью шло на добрые дела, в первую очередь, на материальную помощь простым солдатам и небогатым офицерам.
  Скобелев берег солдатскую кровь. Например, при страшном по погодным условиям переходе через Балканы он сумел не потерять ни одного солдата от мороза и метели там, где у других генералов вымерзали целые полки. "Белый генерал" прекрасно знал, во что обходится война. "Это страшное дело, - не раз говорил он. - Подло и постыдно начинать войну так себе, с ветру, без крайней необходимости. Никакое легкомыслие в этом случае непростительно. Черными пятнами на королях и императорах лежат войны, предпринятые из честолюбия, из хищничества, из династических интересов".
  Скобелев долго находился в Болгарии и только в апреле 1879 г. вернулся в Россию. К нему вернулось доверие и расположение императора - 30 августа его назначили генерал-адъютантом Александра II. Вскоре он по личному выбору царя отправляется в командировку в Германию на военные маневры в качестве представителя русской армии. Результатом поездки был подробнейший отчет, представленный военному министру58. По словам Немировича-Данченко, "из своих бесед с берлинскими генералами, из знакомства с прусскою армией Скобелев вынес глубокое убеждение, что там - серьезно готовятся к войне с нами ... - Мы опять разыгрываем роль глупой евангельской девы ... Опять война застанет нас врасплох!"59. Однако воевать с немцами ему не пришлось, зато он во всем блеске своего военного таланта показал себя уже в почти родной для себя Средней Азии.
  К 1873 г. все три государства в Средней Азии (Бухарский эмират, Кокандское и Хивинское ханства) были подчинены Российской империи, а после Кокандского восстания в 1876 г. Кокандское ханство было включено под названием Ферганской области в состав Туркестанского края России. Вне русской зависимости остались только туркмены. Подчинение Россией среднеазиатских стран усилило русское влияние в значительной части Туркмении. С этим не могла мириться Англия - главный соперник России в этом регионе. Великобритания всеми способами стремилась помешать распространению российского влияния на остальную территорию Средней Азии. В одном из своих писем "белый генерал" писал: "Близкое будущее докажет нам, я полагаю, что Англия предпримет в этом направлении (завоевание господства в Туркестане. - В. М. ) ряд попыток и усилий, носящих вначале исключительно промышленный и торговый характер, но которые разовьются впоследствии в могущественную, угрожающую нашим границам наступательную силу". Как бы в подтверждение этим словам, в ноябре 1878 г. Великобритания начала военные действия против Афганистана. Россия, сохраняя нейтралитет в этой войне, предприняла военную экспедицию из Красноводска в Ахал-Текинский оазис.
  В 1879 г. трехтысячный отряд генерала Н. П. Ломакина подошел к стенам крепости Геок-Тепе и начал ее штурм, но, понеся большие потери, вынужден был отступить (первая Ахал-Текинская экспедиция)60. Данное поражение имело далеко идущие последствия для внешней политики России. И поэтому его надо было быстро скрасить победой и присоединением данной территории к Российской империи. Выступая на государственном совете, Д. А. Милютин заявил, что без занятия вышеуказанной части Туркмении Кавказ и Туркестан будут разъединены, вследствие того, что оставшийся между ними промежуток давно уже является одной из целей английских военных происков. К тому же, в будущем этот незакрытый участок может привести к появлению английского влияния на берегах Каспийского моря61.
  Организацию новой экспедиции и поручили "белому генералу", находящемуся в зените своей славы и популярности62. Своими помощниками он сделал двух образованнейших людей того времени. Начальником штаба стал полковник Н. И. Гродеков, необычайно трудолюбивый человек, обладавший громадными знаниями по географии, этнографии и истории Туркестана, участник большого количества экспедиций и автор ряда научных трудов. А вторым, в качестве начальника морской части экспедиции, был назначен будущий адмирал С. О. Макаров, тогда еще капитан 2-го ранга.
  Ознакомившись с материалами первой экспедиции, Михаил Дмитриевич решил, что неудачи экспедиции кроются в слабом материальном обеспечении. По стратегическому плану Скобелева наступление предполагалось развернуть от Красноводска до Ашхабада, а потом - по пустыне. Для снабжения войск в глубине пустыни необходимо было в кратчайший срок построить железную дорогу. Войска, снаряжение и строительные материалы могли поступать в Красноводск только через Каспий, иного пути не было. Морские перевозки сыграли огромную роль в успехе всей экспедиции. Скобелев познакомился с Макаровым во время русско-турецкой войны. Покидал же Болгарию генерал на пассажирском пароходе "Великий князь Константин", оборудованном для ведения боевых действий на море, которым командовал как раз Макаров. Поэтому Скобелев и предложил ему участвовать в экспедиции в должности заведующего всей морской частью.
  1 мая 1880 г. капитан прибыл на Каспий и убедился в трудности своей работы. Объем перевозимых грузов был очень велик, а русского флота на этом море почти не было. Однако он смог мобилизовать все корабли и личный состав, заставить работать бесперебойно. Макарову, по должности, приходилось разъезжать по различным городам и портам: Астрахань, Дербент, Баку и т.д. В результате прекрасного исполнения обязанностей Степаном Осиповичем необходимые грузы поступили в Красноводск вовремя и в достаточном количестве. Железная дорога в степи была построена быстро, что обеспечило успешное продвижение войск.
  Как незаурядный человек, Макаров не ограничился только исполнением своих непосредственных обязанностей. Военных действий на море не велось, и Макаров решил использовать бездействующие пушки немногих военных судов. Он сформировал батарею из легких морских орудий с командой из моряков и намеревался во главе этой артиллерийской части наступать через пустыню, но не получил разрешения командования. Созданная батарея, так называемый отряд морской пехоты, участвовала в составе армии Скобелева в боевых действиях с противником и заслужила высокую оценку: из 28 матросов, посланных Макаровым в поход, каждый третий был ранен, а 25 были награждены Георгиевскими крестами63. Как считал сам С. О. Макаров, "такой большой процент награжденных объясняется тем обстоятельством, что командующий войсками выставлял картечницы всюду, а молодецкая команда сумела быть первою из первых ... Кроме того, наши нижние чины вызывались охотниками при каждом возможном случае и умели заслужить георгиевские кресты"64.
  В результате тщательной подготовки, бесперебойных морских перевозок, постройки железной дороги скобелевский отряд придвинулся к стенам Геок-Тепе, главной твердыне текинских племен. Предложения о прекращении войны были отвергнуты руководителями текинцев. 11 января 1881 г. был отдан приказ о штурме, и 12 числа крепость была взята, невзирая на огромный численный перевес противника (от 25 до 45 тыс. человек) и ожесточенное сопротивление. Скобелев отдал приказ не брать пленных, а город был отдан на трехдневное разграбление солдат65. Несмотря на это, раненых собрали и отправили в лазарет. А уже 14 января Скобелев был произведен в генералы-от-инфантерии и награжден орденом св. Георгия II степени.
  К весне 1881 г. сопротивление воинственных текинцев было сломлено (взятие Денгиль-тепе и Ашхабада). Русские войска продвинулись даже далее Ашхабада. Макаров выполнил свою задачу и в мае его отозвали в Петербург. "Белый генерал" не разочаровался в своем выборе. Известно немало его лестных высказываний о Макарове. Прощаясь, друзья поменялись Георгиевскими крестами. Возможно, еще не раз довелось бы им действовать совместно, но примерно через год, 25 июня 1882 г. Скобелев внезапно скончался. Макаров тяжело переживал эту смерть и чрезвычайно дорожил скобелевской реликвией. В день гибели Макарова, 31 марта 1904 г., на его адмиральском кителе был крест, принадлежавший Михаилу Дмитриевичу, и Степан Осипович навсегда унес его с собой.
  Ахалтекинская экспедиция в полной мере продемонстрировала полководческий талант Скобелева. Многие могли теперь убедиться в личной храбрости и решительности "белого генерала", его умении принимать неординарные и трудные решения, а главное, небоязнь брать ответственность на себя в непредсказуемых ситуациях. В Ахал-Теке все увидели уже полностью сформировавшегося и опытного военачальника, который бережливо относится к простому солдату.
  Не зря Скобелева называли одним из последних представителей суворовской школы в русской армии, и это, в первую очередь, касалось общения и взаимопонимания с солдатами, штыки которых и приносили ему победы. Безграничная вера и любовь последних были ответом на его заботу, честность и справедливость. Он лично контролировал организацию солдатского быта, условия их размещения в любой экспедиции или походе, досуг, развлечения. Особенно внимательно "белый генерал" следил за питанием и соблюдением санитарии. Отличительной чертой подчиненных ему соединений было малое количество больных. Он старался развивать инициативу солдат и офицеров, но соединял это со строжайшей дисциплиной.
  "Белый генерал" считал крайне важным, чтобы солдаты осмысленно действовали на поле боя и сознательно исполняли приказы вышестоящего начальства. Для развития инициативы и самостоятельности у нижних чинов, по мысли Скобелева, нужен был высокообразованный офицер, который обязан уважать солдата и заботиться о его состоянии. Как верно заметил В. Н. Масальский, "боевые подвиги и забота о солдате - эти два качества, тесно связанные и одинаково характерные для Скобелева, прославили его в равной мере, с ними он и вошел в историю"66.
  12 января 1882 г., в годовщину удачного штурма текинской крепости, состоялся банкет для его участников. Естественно, на нем присутствовал и Михаил Дмитриевич, который выступил с яркой речью, ставшей сенсацией для светской столицы. Вначале он вспоминал о тех событиях и погибших там сослуживцах, но затем перешел на несколько иную тему: "... Опыт последних лет убедил нас, что если русский человек случайно вспомнит, что он благодаря истории все-таки принадлежит к народу великому и сильному, если, Боже сохрани, тот же человек случайно вспомнит, что русский народ составляет одну семью с племенем славянским, ныне терзаемым и попираемым, тогда в среде доморощенных и заграничных иноплеменников поднимаются вопли негодования, что этот русский человек находится лишь под влиянием причин ненормальных, под влиянием каких-либо вакханалий... Престранное это дело, и почему нашим обществом овладевает какая-то странная робость, когда мы коснемся вопроса для русского сердца вполне законного, являющегося результатом всей нашей тысячелетней истории ... Господа, в то самое время, когда мы здесь радостно собрались, там, на берегах Адриатического моря, наших единоплеменников, отстаивающих свою веру и народность, именуют разбойниками и поступают с ними как с таковыми! Так, в родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки, направленные нам в груди ... Я не договариваю, господа ... Сердце болезненно щемится. Но великим утешением для нас вера и сила исторического призвания России"67. А в кулуарах военачальник был еще откровеннее, т.к. предлагал "... вольный союз славянских племен, полнейшую автономию у каждого, одно общее войско, деньги... Управляйся внутри как хочешь...".
  Это было довольно резким заявлением из уст не дипломата, а военного. Многие считают, что эта речь была составлена при помощи известного славянофила И. С. Аксакова, под воздействием которого Скобелев находился в последние годы. Об этом говорит и письмо, написанное генералом на следующий день после выступления: "13 января 1882 года. Уважаемый Иван Сергеевич! Вернувшись домой, не успел просмотреть сказанное вчера. Записывали, как могли. Исправьте, если что окажется не так. Я кончил тостом: "За здравие нашего великого царя и государя Александра III!" Утром был у великого князя Михаила Николаевича. Все сказанное уже известно. Что дальше? Ваш М. Скобелев."68. Можно сказать, что прозвучал своеобразный вызов официальной российской политики по отношению к единоверцам-славянам, направленный против Австро-Венгрии.
  Понятно, что такой спич не мог остаться без внимания официальных кругов. Реакция их была вполне прогнозируемой: речь генерала постарались дезавуировать, а его самого быстро отправили в заграничный отпуск, решив, что, дескать, там он не будет так смел и будет просто развлекаться и отдыхать. Но так, к сожалению, не вышло. Скобелев поехал во Францию, в Париж, где встречается с журналисткой госпожой Адан, являвшейся одной из ярых сторонниц реванша Франции и, следовательно, большой германофобкой. Не любил немцев и наш полководец, что и привело его к произнесению второй зажигательной речи, но уже перед пришедшими к нему сербскими студентами. Он заявил им следующее: "... Я должен сказать вам, признаться перед вами, почему Россия не всегда стоит на высоте своих патриотических обязанностей и своей славянской роли, в частности. Это потому, что как внутри, так и извне ей приходится вести борьбу с чужеземным влиянием.
  Мы не хозяева в своем собственном доме. Да! Чужеземец у нас везде. Рука его проглядывается во всем. Мы игрушки его политики, жертвы его интриг, рабы его силы ... Его бесчисленные и роковые влияния до такой степени властвуют над нами и парализуют нас, что если, как я надеюсь, нам удастся когда-нибудь избавиться от них, то не иначе как с оружием в руках. И если вы желаете узнать от меня, кто этот чужеземец, этот пролаз, этот интриган, этот столь опасный враг русских и славян, то я вам назову его.
  Это виновник "Drang nach Osten" - вы его все знаете! - это немец! Повторяю вам и прошу не забывать, наш враг - немец! Борьба между славянами и тевтонами неизбежна ... Она даже близка ... Это будет продолжительная, кровопролитная, страшная борьба, но, что касается меня, то я убежден, что в конце концов победят славяне ..."69. Эта речь, наполненная идеей единства славян, была направлена уже против Германии.
  Немедленно через российское посольство во Франции Михаилу Дмитриевичу было приказано вернуться на родину, причем ехать, минуя по понятным причинам Берлин. Он возвращается и получает выговор от военного министра П. С. Ванновского. Однако встреча с якобы рассерженным новым императором Александром III прошла вполне спокойно и без эксцессов. Считается, что "белому генералу" удалось доказать царю необходимость сближения России с Францией для борьбы с Германией, поэтому-то он и вышел из кабинета Александра III "веселым и довольным"70. В конце апреля он после короткой беседы с царем покидает столицу и едет в штаб своего 4-го корпуса в г. Минск.
  Здесь он еще до поездки в Туркмению встречает молодую девушку Екатерину Головкину, работавшую учительницей в минской гимназии. Она понравилась "белому генералу", и они стали часто общаться, разговаривая даже на военные темы, которые интересовали Головкину. У Скобелева возникла идея женитьбы, но дело расстроилось из-за разных взглядов на совместную жизнь. Так что обрести настоящее семейное счастье Скобелеву так и не удалось: буквально через несколько дней после разрыва с Екатериной Александровной он неожиданно и таинственно умирает в Москве.
  22 июня 1882 г. Скобелев, получив месячный отпуск, выехал из Минска в Москву, куда и приехал 24 числа. В Москве остановился в гостинице "Дюссо", где останавливался уже не раз. По его планам, он должен был выехать через 3 дня в свое рязанское родовое имение, чтобы отдохнуть там до "больших маневров"71. 25 июня Михаил Дмитриевич был на обеде, устроенном бароном Розеном по поводу получения им награды. Во время данного мероприятия у генерала было весьма мрачное и невеселое настроение. Наверное, в надежде поднять настроение он и отправился в ресторацию "Англетерр" или просто "Англия", находящуюся на углу Столешникова переулка и Петровки. Там он стал ужинать в компании "известной всей Москве кокотки Ванды", настоящее имя - Шарлотта Альтенроз (Элеонора, Анда, Роза). Эта особа, по некоторым данным приехавшая из Австро-Венгрии и разговаривавшая по-немецки, имела в своем распоряжении большой номер на нижнем этаже "Англии". Вечером Скобелев с дамой удалились в ее номер, откуда вскоре вышла Ванда и, прибежав к дворнику, сказала, что у нее в номере умер офицер. Покойника сразу узнали, и полиция перевезла его тело в его номер в "Дюссо". Полицейские отвергли версию об участии или соучастии Ванды в смерти генерала, но в Москве за ней моментально утвердилось прозвище "могила Скобелева".
  Смерть Скобелева потрясла Москву. Даже Александр III, не особо любивший "белого генерала", направил его сестре Надежде Дмитриевне письмо со словами: "Страшно поражен и огорчен внезапной смертью вашего брата. Потеря для Русской армии трудно заменимая и, конечно, всеми истинно военными сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей". В память о генерале буквально на второй день после его смерти корвет "Витязь" по повелению императора был переименован в "Скобелев".
  Между тем стали известны результаты вскрытия тела Скобелева, которое производил прозектор Московского университета Нейдинг, констатировавший смерть от паралича сердца и легких. Известно, что "белый генерал" никогда не жаловался на сердце, хотя его врач О. Ф. Гейфльдер во время Туркестанского похода отмечал наличие у него признаков сердечной недостаточности. Однако в то же время многие отмечали нечеловеческую выносливость и работоспособность Скобелева, что плохо вязалось с больным сердцем.
  Вокруг так и неразрешенной смерти в гостинице существует огромное количество версий, легенд, слухов, простых предположений, включающих в себя и идею о самоубийстве. Постараемся сделать небольшое резюме этих версий и выделить главные и наиболее обоснованные. В первую очередь, надо сразу разделить их на версии насильственной смерти и ненасильственной. Кроме того, необходимо обязательно упомянуть об оригинальной трактовке "гибели" М. Д. Скобелева, появившейся на страницах давно гоняющегося за дешевой "клубничкой" журнала "Профиль". Данная версия, уже длительный период кочующая по сомнительным сайтам и работам из Средней Азии, где еще с советских времен занимаются очернением "белого генерала", преподнесена коллективом журнала, как эксклюзивная и сенсационная: "Обстоятельства дела, засекреченного в архивах, стали известны только сегодня. Бравый генерал был мазохистом. В ту роковую ночь он "снял" двух проституток (уже двух, хотя во всех источниках дается одна, но, похоже, им одной мало. - В. М.). Девушки по просьбе Скобелева били его плетьми. Внезапно у генерала случился сердечный приступ, от которого он и умер"72.
  Среди версий о ненасильственной смерти выделяются две: первая, официальная, то есть смерть наступила от паралича сердца и легких, и вторая, говорящая о том, что генерал "скончался от кровотечения из разорвавшегося венозного расширения в паху, которым страдал издавна"73.
  Версий же о насильственной смерти нашего героя было намного больше, из них три - наиболее известны. По первой считается, что генерал был отравлен в результате германских происков. Присутствие рядом с ним в последние часы "немки" только подкрепляло уверенность в достоверности вышесказанного. Данную версию горячо поддерживали и отдельные представители официальных кругов. Например, князь Н. Мещерский написал в 1887 г. К. П. Победоносцеву: "Со дня на день Германия могла наброситься на Францию, раздавить ее. Но вдруг благодаря смелому шагу Скобелева сказалась впервые общность интересов Франции и России, неожиданно для всех и к ужасу Бисмарка. Ни Россия, ни Франция не были уже изолированы. Скобелев пал жертвою своих убеждений, и русские люди в этом не сомневаются ...".
  Многочисленные слухи приписывали агентуре Германии кражу из Спасского плана войны, разработанного полководцем. Верна ли эта точка зрения или нет - до сих пор не доказано. Но немецкая пресса не скрывала своей радости по поводу кончины генерала. Вот что в те дни писал "Биржевой листок Берлина": "Ну, и этот теперь нам больше не опасен, - генерала Скобелева нет более в живых! Личность, наполнившая Европу один момент своими геройскими подвигами и целые недели и даже месяцы своею сомнительною славою и своими зажигательными речами, исчезла, не успев натворить и мельчайшей доли того зла, о котором она мечтала. Пусть панслависты и русские шовинисты плачут у гроба Скобелева, что касается нас, немцев, то мы честно в этом сознаемся, что мы довольны тем, что смерть похитила рьяного врага, на обращение которого к лучшим чувствам никак нельзя было рассчитывать. Никакого чувства сожаления мы не испытываем по поводу того, что нет более человека, для которого самый радостный день в жизни был бы тот, когда Германия лежала бы распростертою на земле. Теперь в гостинице Дюссо, в Москве, лежит на смертном одре тот самый генерал, который с такой яростью отзывался о нашем отечестве, который с таким диким бешенством ненавидел нас, немцев. Вместе с ним ненависть русских к немцам, правда, не угаснет; но все-таки она утратила главнейшего своего глашатая. Умер человек, который был действительно способен употребить все свои усилия к тому, чтобы применить слово к делу".
  Сторонники другой версии считают, что Михаил Дмитриевич был отравлен бокалом вина, присланным ему из соседнего номера какой-то кутящей компанией, выпивавшей за здоровье генерала. По этому же предположению, руководящую роль в самом убийстве и в его организации падает на Александра III, якобы опасавшегося, что столь популярный в то время "белый генерал" может совершить дворцовый переворот и занять престол под именем Михаила III. Некоторые исследователи ссылаются якобы на сказанные председателем I Государственной Думы С. А. Муромцева слова о том, что в связи с радикальными выступлениями Скобелева был учрежден специальный тайный суд под руководством великого князя Владимира Александровича, который большинством голосов (33 из 40) приговорил Михаила Дмитриевича к смерти. Считалось, что суд создали по инициативе "Священной дружины". Как отмечает А. Б. Шолохов, "Со "священной дружиной" у М. Д. Скобелева сложились весьма натянутые отношения. В свое время он отказался вступить в ее ряды, не скрывал отрицательного, даже презрительного отношения к этой организации. "Если бы я имел хотя бы одного офицера в моем корпусе, - говорил он, - который бы состоял бы членом тайного общества, то я тотчас удалил бы его со службы. Мы все приняли присягу на верность государю, и поэтому нет надобности вступать в тайное общество, в охрану""74. Однако этого маловато, чтобы стать мишенью для такой организации.
  По третьей версии, вина в гибели Скобелева падает вообще на масонов. Было известно о связях "белого генерала" с масонами французской ложи "Великий Восток". Не исключено, что под их непосредственным влиянием он и произнес свои антигерманские речи. А потом, вернувшись в Россию после поездки во Францию, он мог изменить свои взгляды. Известно, что, находясь в Париже, Скобелев близко сошелся с Леоном Гамбеттой, премьер-министром Франции и одним из руководителей "Великого Востока". В 1882 г. Гамбетте и его кабинету пришлось уйти в отставку, и спустя всего несколько месяцев после смерти Скобелева экс-премьер-министр погиб от случайного выстрела при чистке охотничьего ружья, по официальной версии. По другой версии он умер в результате заговора, орудием которого стала его любовница Леония Леон, являвшаяся то ли агентом Бисмарка, то ли помощницей оппозиционно настроенных к Гамбетте масонов75. Вполне возможно, что масоны хотели убрать опального министра, который "был бельмом в глазу" для многих. Также вероятно, что двухчасовой разговор Александра III с "белым генералом" после возвращения последнего из Франции вызвал большую тревогу в радикально настроенных масонских кругах. Тем более, что генерал вышел после аудиенции "веселым и довольным". В соответствии с данной версией, масоны и "ликвидировали" его, поспособствовав распространению других версий гибели.
  Без сомнения, эти и другие доводы относятся к области недоказуемых, а тайна смерти одного из ярчайших российских военачальников до сих пор остается нераскрытой. Можно только надеяться, что она когда-нибудь будет разгадана или появятся открывающие завесу над этой тайной документы и материалы. Но, как справедливо заметил Масальский, "холостяцкие привычки, прежде всего, та легкость, с которой Скобелев шел на связи со случайными женщинами, были если не причиной, то предпосылкой рокового для нас ужина 25 июня"76.
  Вначале гроб с телом стоял в "Дюссо", а потом был перенесен для отпевания в церковь Трех Святителей у Красных ворот, заложенную еще Иваном Никитичем Скобелевым. Вот как описывает прощание москвичей с прахом М. Д. Скобелева московская "газета А. Гатцука": "По окончании отпевания гроб был поднят и вынесен из храма с высшими военными почестями при участии Их Императорских Высочеств. Военная музыка играла гимн "Коль славен". Впереди процессии офицеры несли многочисленные венки и подушки с орденами покойного, в том числе 3 георгиевских креста, орден св. Анны и Станислава 1-й степени. Из венков назовем: от академии генерального штаба с подписью: "герою Скобелеву, полководцу, Суворову равному... За гробом вели покрытую траурною попоною белую лошадь покойного, на которой он был в день штурма Геок-Тепе".
  Чтобы понять то, что происходило в Москве в те дни, надо просто прочитать несколько строк: "Потеря необъятна. Со времени Суворова никто не пользовался такою любовью солдат и народа. Всего дороже было ему русское сердце - патриотом был в широко и глубоко объемлющим смысле слова. Кто его знал, кто читал его письма, тот не мог не подивиться проницательности его исторических и политических воззрений! Теперешнее народное чувство сравнивают с чувством, объявшим Россию при утрате Скопина-Шуйского, тоже Михаила, тоже похищенного в молодых летах (даже в более молодых) и тоже унесшего с собою в гроб лучшую надежду отечества в смутную годину. Тот же образ, то же воспоминание, воскресшее у разных лиц по поводу того же события, это удивительное повторение не сговаривавшихся между собою, знаменательно: оно указывает, что в сущности оценка верна. Сила в том, что мы действительно переживаем второе смутное время, в своем новом, особом характерном виде, со своими особыми самозванцами всех сортов, со своими миллионами "воров" и "воришек", со своим новым, но столь же полным шатанием всего во всех сферах - и в сферах власти, и в сферах общества ..."77.
  В те дни газета "Московские ведомости" писала: "Скорбь, с которою проводили мы останки Скобелева, не походит на уныние... Нет, он не унес с собою наших надежд; подвигами своей кратковременной жизни он возбудил и возвысил наши надежды. Когда пробьет час великих дел, Скобелевы явятся на Руси. Русская история не привыкла хранить людей про запас; из ее живых сил на новое дело появятся, Бог даст, новые деятели. Лишь бы Русь сохранилась Русью, лишь бы не ослабевал тот народный дух, который создал и возвеличил наше государство! Только этот дух и может создавать у нас великих людей, - и полководцев, и правителей, и этот дух жил в Скобелеве, и ему обязан Скобелев честью, которая провожает его в могилу". "Он займет вечное место в числе немногих вождей, как Румянцев, Потемкин, Суворов, Кутузов, изучая которых люди переделывают и перевоспитывают себя, почерпая в нравственных качествах этих вождей источник для духовного обновления и перерождения" ("Петербургские ведомости").
  Михаил Дмитриевич Скобелев ушел из жизни в возрасте всего 39 лет. Он был похоронен рядом с родителями в своем родовом имении Спасском, находящемся в Рязанской губернии.
  Первый памятник "белому генералу" появился уже через несколько лет после его ухода из жизни. Он был открыт 25 июля 1886 г. на территории военного лагеря в Трокском уезде Виленской губернии, ныне город Тракай в Литве, в виде чугунной колонны с орлом во главе и с надписью "Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, непобедимому вождю и незабвенному начальнику". В Минске в 1902 г. на доме Юхновича, где жил Скобелев, будучи командиром 4-го армейского корпуса, установлена мемориальная доска.
  В 1911 г. были представлены широкой публике 2 бюста генерала - в Варшаве, поставленный гусарами Гродненского полка с надписью "Скобелеву - однополчане. 1864 - 1872", и в селе Уланове Черниговской губернии при Скобелевском инвалидном доме для нижних чинов78. К сожалению, ни один из этих памятников не сохранился до наших дней.
  После русско-турецкой войны Скобелев стал и национальным героем Болгарии, где тоже был воздвигнут ряд памятников "белому генералу". В Плевне, где Михаил Дмитриевич покрыл себя неувядаемой славой и был некоторое время губернатором, на большой площади сооружен храм-мавзолей. А в городском парке есть и бюст "белого генерала" работы скульптора А. Спасова79. Был построен и великолепный храм-памятник под Шипкой, одна икона в котором оценивается в 1 млн. долларов. Отрадно, что большинство монументов и храмов, посвященных русским воинам в Болгарии, так и генералу Скобелеву, в частности, сохранились до сих пор.
  24 июня 1912 г. на Тверской площади перед домом генерал-губернатора Москвы был установлен самый большой памятник генералу от инфантерии Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, на который жертвовала деньги вся Россия, а площадь стала называться Скобелевской. Для создания монумента был даже объявлен конкурс, победителем которого стал неизвестный широкой публике подполковник в отставке А. П. Самонов.
  Но это произведение искусства, как и многие другие, простояло недолго, так как, согласно Декрету СНК " О снятии памятников царей и их слуг для выработке проектов памятников Российской социалистической революции", 1 мая 1918 г. памятник был снесен, а площадь переименована в Советскую. Такая же судьба постигла и название города Скобелев (так с 1907 г. назывался Новый Маргелан Ферганской области). В 1924 г. он получил название Фергана и ныне является областным центром Узбекистана.
  Примечания
  1. БУЛГАРИН Ф. В. Воспоминания об Иване Никитиче Скобелеве. - Московский журнал, 1993, N 9, с. 6; КУКЕЛЬ. Знаменитый русский герой М. Д. Скобелев. Рассказ, заимствованный из достоверных источников. М. 1908, с. 3.
  2. КОСТИН Б. А. Скобелев. М. 1990, с. 5; МАСАЛЬСКИЙ В. Н. Скобелев. Исторический портрет. М. 1998, с. 5. Подробнее об этой и других версиях см.: Гербовед, N 34, 1999, с. 100 - 101.
  3. ПОЛЯНСКИЙ М. И. Памяти М. Д. Скобелева. Вып. 1. Биографический очерк. СПб. 1908, с. 3 - 4.
  4. БУЛГАРИН Ф. В. Ук. соч., с. 6 - 8; ДРОБЫШЕВ В. В. Суворову равный ... - Белый генерал. Сборник. М. 1991, с. 7.
  5. КНОРРИНГ Н. Н. Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев. Исторический этюд. - Белый генерал, с. 17 - 20.
  6. ПОЛЯНСКИЙ М. И. Ук. соч., с. 3.
  7. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В. И. Скобелев. М. 1993, с. 9.
  8. Памяти М. Д. Скобелева. Б.м. 1912, с. 5.
  9. КНОРРИНГ Н. Н. Ук. соч., с. 21; НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В. И. Ук. соч., с. 10.
  10. ПОЛЯНСКИЙ М. И. Ук. соч., с. 8.
  11. КАЗНАЧЕЕВ И. В. Генерал-адъютант М. Д. Скобелев. Биографический очерк. Пг. 1916, с. 12.
  12. ГЕЙСМАН П. Михаил Дмитриевич Скобелев. СПб. 1891, с. 6 - 7.
  13. МОДЗАЛЕВСКИЙ Л. Н. Из педагогической автобиографии. СПб. 1897, с. 14.
  14. КОНИ А. Ф. На жизненном пути. Т. 3. Ч. 1. Ревель-Берлин. 1922, с. 159 - 160, 165.
  15. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 409, оп. 2, д. 40335, л. 57об.
  16. ПАНЧУЛИДЗЕВ С. А. История кавалергардов. Т. 4. СПб. 1908, с. 237.
  17. КАЗНАЧЕЕВ И. В. Ук. соч., с. 13; ПАНЧУЛИДЗЕВ С. А. Ук. соч., с. 237. (Приводится справка из наградного листа о пожаловании М. Д. Скобелеву первой боевой награды, извлеченного из Общего архива Главного Штаба); РГВИА, ф. 409, оп. 2, д. 40335. л. 57об.
  18. Цит по: КОСТИН Б. А. Ук. соч., с. 18.
  19. ПОЛЯНСКИЙ М. И. Ук. соч., с. 23.
  20. ФИЛИППОВ М. М. Скобелев. СПб. 1994, с. 365 - 366.
  21. КНОРРИНГ Н. Н. Ук. соч., с. 24.
  22. РГВИА, ф. 409, оп. 2, д. 40335. л. 57об.
  23. ВЕРЕЩАГИН В. В. На войне в Азии и в Европе. М. 1898, с. 324 - 325, 326.
  24. ПОЛЯНСКИЙ М. И. Ук. соч., с. 26 - 27.
  25. МАСАЛЬСКИЙ В. Н. Ук. соч., с. 34 - 36.
  26. МИЛЮТИН Д. А. Дневник. В 4-х тт. Т. 4. М. 1950, с. 143.
  27. МАСАЛЬСКИЙ В. Н. Ук. соч., с. 37.
  28. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В. И. Ук. соч., с. 12.
  29. МИЛЮТИН Д. А. Ук. соч. Т. 4., с. 143.
  30. КНОРРИНГ Н. Н. Ук. соч, с. 24, 27 - 28.
  31. ГЛУЩЕНКО Е. А. Строители империй. М. 2000, с. 188 - 189.
  32. КНОРРИНГ Н. Н. Ук. соч., с. 27 - 28.
  33. Подробнее о трудностях, с которыми пришлось встретиться Скобелеву см.: ДУКМАСОВ П. Со Скобелевым во огне. СПб. 1895.
  34. ФИЛИППОВ М. М. Ук. соч., с. 369 - 370.
  35. Русский орел на Балканах: Русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. глазами ее участников. Записки и воспоминания. М. 2001, с. 148.
  36. КОСТИН Б. А. Ук. соч., с. 25 - 26.
  37. КАЗНАЧЕЕВ И. В. Ук. соч., с. 20; НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В. И. Ук. соч., с. 269 - 277.
  38. КИРИЛИН А. В. Боевые заслуги М. Д. Скобелева в Туркестане. - Военно-исторический журнал (ВИЖ). 2002, N 7, с. 42.
  39. МАСАЛЬСКИЙ В. Н. Ук. соч., с. 53 - 54.
  40. ВЕРЕЩАГИН В. В. Ук. соч., с. 354 - 355.
  41. ВЕРЕЩАГИН В. В. Ук. соч., с. 320 - 330; КИРИЛИН А. В. Ук. соч., с. 42.
  42. КОСТИН Б. А. Ук. соч., с. 28 - 29.
  43. ВЕРЕЩАГИН В. В. Ук. соч., с. 330.
  44. МАСАЛЬСКИЙ В. Н. Ук. соч., с. 57.
  45. МИЛЮТИН Д. А. Ук. соч. Т. 2, с. 11, 16 - 18.
  46. Там же, с. 23.
  47. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В. И. Ук. соч., с. 14.
  48. РГВИА, ф. 221, оп. 1, д. 6, л. 1 - 2об. Черновик.
  49. МИЛЮТИН Д. А. Ук. соч., с. 143 - 144.
  50. КНОРРИНГ Н. Н. Ук. соч., с. 74 - 75, 77.
  51. КУКЕЛЬ. Ук. соч., с. 15.
  52. Подробнее о действиях Скобелева во время русско-турецкой войны: ДУКМАСОВ П. Воспоминания о русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг. и М. Д. Скобелеве. СПб. 1889; КУРОПАТКИН А. Н. Действия отрядов генерала Скобелева в русско-турецкую войну 1877 - 1878 гг. В 2-х ч. СПб., 1885; ПАРЕНСОВ П. Д. Из прошлого. Воспоминания офицера Генерального штаба. В 4-х ч. СПб. 1904; СЕДЕЛЬНИКОВ Н. М. Русско-турецкая война 1877 - 78. М. 1879; Описание русско-турецкой войны. В 9-ти т. СПб. 1910.
  53. КЕРСНОВСКИЙ А. А. История русской армии. В 4-х тт. М. 1993. Т. 2, с. 223 - 226.
  54. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В. И. Ук. соч., с. 93.
  55. КУКЕЛЬ. Ук. соч., с. 22 - 24.
  56. КЕРСНОВСКИЙ А. А. Ук. соч., с. 242 - 244.
  57. ФИЛИППОВ М. М. Ук. соч., с. 413 - 414.
  58. Подробнее об этой командировке и полный текст отчета: АПУШКИН В. А. Скобелев о немцах. Пг. 1914.
  59. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В. И. Ук. соч., с. 248 - 249.
  60. ЛАНДА Р. Г. Ислам в истории России. М. 1995, с. 124; ШАЙКИН В. И. Генерал М. Д. Скобелев: "Наша сила именно в нашей малочисленности". - ВИЖ. 2002, N 2, с. 55.
  61. ШАЙКИН В. И. Ук. соч., с. 55.
  62. Подробнее о второй Ахал-Текинской экспедиции под руководством Скобелева: Ахал-текинская экспедиция 1880 - 1881 гг. Геок-тепинский бой. М. Д. Скобелев. Асхабад. 1904; ГРОДЕКОВ Н. И. Война в Туркмении. Поход Скобелева в 1880 - 1881 гг. В 4-х т. СПб., 1883 - 85; КУРОПАТКИН А. Н. Завоевание Туркмении. Спб. 1899; МАСЛОВ А. Н. Завоевание Ахал-Теке. СПб. 1887; ЧАНЦЕВ И. А. Скобелев как полководец 1880 - 1881. СПб. 1883.
  63. ЗОЛОТАРЕВ В. А., КОЗЛОВ И. А. Флотоводцы России. М. 1998, с. 339.
  64. МАКАРОВ С. О. Документы. Т. 1. М. 1953, с. 272.
  65. ГРАДОВСКИЙ Г. К. М. Д. Скобелев. Этюд по характеристике нашего времени и его героев. СПб. 1884, с. 94.
  66. МАСАЛЬСКИЙ В. Н. Ук. соч., с. 183.
  67. Генерал М. Д. Скобелев: "Мы не хозяева в собственном доме". - Источник, 1993, N 5 - 6, с. 58 - 59.
  68. РГВИА, ф. 221, оп. 1, д. 8, л. 5. Черновик.
  69. Генерал М. Д. Скобелев: "Мы не хозяева в собственном доме", с. 59.
  70. КОСТИН Б. А. Ук. соч., с. 167.
  71. ШОЛОХОВ А. Б. Судьба генерала Скобелева. - Вузовские вести. Октябрь, 1996, N 10, с. 12 (его же. Загадка гибели генерала Скобелева. М. 1992).
  72. Профиль, 29 сентября 1997, N 35 (57).
  73. КУКЕЛЬ. Ук. соч., с. 103.
  74. ШОЛОХОВ А. Б. Ук. соч., с. 12.
  75. ГИ БРЕТОН. Любовные истории в истории Франции. В 10-ти т. Т. 10. М. 1996, с. 229 - 265.
  76. МАСАЛЬСКИЙ В. Н. Ук. соч., с. 399.
  77. ШОЛОХОВ А. Б. Ук. соч., с. 12.
  78. ЗАЙЦЕВ М. С. Судьба памятников "белому генералу". - Московский журнал, N 7, июль 2000, с. 41.
  79. КОСТИН Б. А. Ук. соч., с. 142.
- Юрлова Е. С. Сароджини Найду - жизнь ради свободы
  Автор: Saygo
  
  Юрлова Е. С. Сароджини Найду - жизнь ради свободы // Восток (Oriens). - 2012. - № 6. - С. 62-75.
  Во время визита в Индию в декабре 2010 г. президент России Дмитрий Анатольевич Медведев встретился с политическими руководителями страны. Кроме премьер-министра Манмохана Сингха, все высшие посты в Индии занимали женщины: президент страны Пратибха Патил, лидер правительственного большинства в парламенте и президент правящей партии Индийский национальный конгресс (Конгресс) Соня Ганди, спикер нижней палаты парламента Мейра Кумар, лидер оппозиции БДП (Индийской народной партии) в этой же палате Сушма Сварадж.
  Достижения Индии в продвижении женщин к вершинам общественной и политической жизни во многом были связаны с деятельностью тех из них, которые внесли большой вклад в борьбу за независимость страны, активно и решительно выступали за женское равноправие. Одной из таких выдающихся женщин, занимающих особое место в истории Индии ХХ в., стала Сароджини Найду.
  
  ВРЕМЯ ДУХОВНОГО РАЗВИТИЯ
  Сароджини родилась 13 февраля 1879 г. в деревне Брахманагар Восточной Бенгалии в семье обедневшего брахмана Агоренатха Чаттопадхьяя и его жены Сундари Деви. Ее отец был человеком разнообразных дарований и интересов. По окончании калькуттского университета он получил грант для продолжения учебы в Эдинбургском университете, где в 1877 г. защитил докторскую диссертацию по физике и стал первым индийцем, удостоенным такой степени. Затем он продолжил учебу в Бонне (Германия). Еще до отъезда в Англию Агоренатх вступил в реформаторское общество “Брахмо самадж”. Во время учебы за границей его жена жила в ашраме лидера брахмоистов кешаб Чандра Сена, где приобщалась к нормам и правилам реформаторов индуизма.
  По возвращении в Индию в 1878 г. Агоренатх сначала работал школьным учителем в Хайдерабаде. Впоследствии он основал Хайдерабадский колледж, преобразованный позже в Османский университет. совместно с женой он открыл Женский колледж при этом университете. Выдающийся лингвист, он, помимо бенгали и санскрита, владел английским, немецким, французским, греческим, идиш и русским языками [Baig, 1974, p. 7, 8].
  Агоренатх был одним из первых индийцев, которые в 1885 г. приняли участие в создании конгресса. Он также оказывал содействие движению свадеши (за отечественное производство) в Бенгалии в 1905 г. и пытался распространить его в княжестве Хайдарабад, где низам (правитель) запрещал любую политическую деятельность. Все это оказывало огромное влияние на его детей. Все они, каждый по-своему, стали известными людьми. Сароджини была старшей из восьми детей в этой семье и самой знаменитой.
  К тому времени, когда Сароджини окончила школу, она под влиянием гувернантки не только увлекалась английской поэзией, но и сама начала писать юношеские лирические стихотворения, поэмы, драмы и даже роман на английском языке. В 1895 г. она получила грант от низама княжества Хайдарабад для учебы в Англии. Там она с головой ушла в поэзию в ущерб регулярным занятиям. Через три года пребывания в непривычном климате она серьезно заболела и была отправлена отцом на лечение в Швейцарию, а затем в Италию, где увлеклась патриотическими идеями Гарибальди. В сентябре 1898 г. Сароджини вернулась в Индию без университетского диплома. В декабре того же года она вышла замуж по любви за врача Говиндораджулу Найду, который был много старше ее. Их брак был нарушением сложившихся традиционных кастовых норм, так как Сароджини была брахманкой по касте и бенгалкой по национальности, а Найду - небрахман и мадрасский тамил. Последующие пять лет были для Сароджини годами домашних забот и радостей в атмосфере полного благополучия. За это время она родила четверых детей. К этому же периоду относится расцвет поэтического творчества Сароджини, которое принесло ей признание и славу “Булбул-и-Хинд” - “Соловья Индии”.
  Много лет спустя ее брат Хариндранатх, сам высоко одаренная и творческая личность, писал о том, что Сароджини стала известной как “Соловей Индии” не только благодаря ее поэзии, а потому что она обладала необычайным искусством публичных выступлений. Ее речь лилась, как музыка... она очаровывала, влекла к себе. Будучи по натуре лириком, она вдруг преображалась, ее речь становилась “острой, как меч, наносящий тяжелые удары” [Baig, 1974, p. 74].
  Представляет интерес оценка Р. Тагором поэзии Сароджини. В августе 1917 г. она направила ему письмо, в котором просила высказать мнение о ее последней книге стихов “Сломанное крыло”. Тагор ответил: “Могу я признаться Вам? Вновь и вновь, читая стихи в вашей последней книге, я еще более ощутил свое сломанное крыло в моем полете в чуждом небе английского языка. вы вынуждаете меня завидовать вашей легкости и грациозности в каждом движении мысли среди иностранных слов, которые столь дружественны по отношению к Вам. Это наполняет мое сердце гордостью, что Вы завоевали свое право на место среди признанных поэтов на Западе. И таким образом облегчили боль оскорблений и обид, нависших над нашей Родиной” [Baig, 1974, p. 58, 59].
  Уже в 1902 г. Сароджини с присущей ей увлеченностью окунулась в общественную деятельность. Она начала выступать на собраниях и митингах в Калькутте и Бомбее в защиту прав женщин, против детских браков, полигамии, пожизненного вдовства, за развитие женского образования. Она умела эмоционально воздействовать на слушателей своими вдохновенными речами, наполненными поэтическими образами, что так высоко ценится в Индии.
  После объявленного в 1905 г. вице-королем Индии Керзоном плана о разделе Бенгалии Сароджини стала выступать с призывами против английского господства и особенно в пользу единства индусов и мусульман. В 1906 г. в своей речи на сессии Конгресса в Калькутте, где собралось около 20 тыс. человек, она потребовала отмены раздела Бенгалии и поддержала движение свадеши. С того времени она стала участвовать в массовых собраниях наряду с такими признанными индийскими лидерами, как Ферозшах Мехта, Мадан Мохан Малавия, Гопал Кришна Гокхале, Сурендранатх Банерджи, Мухаммед Али Джинна, Дадабхай Наороджи, Лала Ладжпат Рай, Бал Гангадхар Тилак. тогда же в Калькутте Сароджини выступила на ряде конференций, подчеркивая духовную силу Индии, единство ее народов, принадлежавших к разным конфессиям.
  Особое место в ее выступлениях занимала женская тематика. По ее мнению, центральной темой в вопросе национального освобождения Индии должно стать раскрепощение женщин. Особенно активно она настаивала на развитии женского образования, которого индианки были лишены. такое положение нетерпимо, говорила Сароджини. Без активного участия женщин все конгрессы и конференции будут бессмысленными [Naidu, 1904, p. 18-20].
  Таким образом, Сароджини уже в начале XX в. оказалась в общем потоке национального движения. Темы ее выступлений концентрировались вокруг гармонии и братства, мира и любви и против несправедливостей колониальной администрации. Особенно заметным в этот период стало ее участие в оказании помощи населению в княжестве Хайдарабад, пострадавшему от наводнения 1908 г. За эту работу она получила от английских властей золотую медаль Kaiser-i-Hind.
  Все это контрастирует с деятельностью ее брата Вирендранатха (1880-1937), который встал на путь революционной борьбы с колониальной властью, был выслан из Индии и большую часть жизни прожил в Европе и Советском Союзе. Представляет интерес такой эпизод. Находившийся в Германии Вирендранатх направил в 1903 г. по секретным каналам письмо своей сестре Мриналини, которая разделяла его взгляды. Об этом узнала английская разведка. Сорок полицейских во главе с шефом полиции сэром Чарльзом Теггертом окружили дом Агоренатха. Теггарт потребовал, чтобы письмо было отдано ему. Полиция произвела обыск в доме, но ничего не нашла. После ухода полиции оказалось, что письмо было во рту 8-летнего Ронена - брата Вирендранатха, который жевал его во время долгого и весьма тщательного обыска.
  Семейное предание говорит и о том, что власти требовали от Сароджини отказаться от своего брата, иначе семью отца могли ожидать большие неприятности. В отчаянии и стремлении спасти родителей Сароджини написала письмо, в котором отказалась от отца и Вирендранатха. Письмо было опубликовано. Разгневанный отец запретил ей появляться в его доме. Хотя он и не разделял политических взглядов сына, но всегда поддерживал его.
  Эти эпизоды проливают свет на то, какими сложными могли быть отношения и политические взгляды в одной и той же семье, и на то, под каким “колпаком” английской разведки находились деятели национально-освободительного движения и просто люди, близкие к ним в силу семейных и родственных отношений. Они говорят и о том, что нередко эти деятели оказывались перед жестким выбором, который сказывался на их последующей жизни и деятельности. Это касалось и Сароджини Найду.
  Один из близких друзей Сароджини Ч.П. Рамасвами Айяр говорил, что она по своему характеру нуждалась в гуру. Первым гуру, оказавшим на нее огромное влияние, был ее отец. Вторым стал выдающийся деятель национально-освободительного движения Гопал Кришна Гокхале (1866-1915), который “призвал ее на службу Родине”.
  Гокхале был наиболее ярким представителем умеренного направления в Конгрессе. Он верил в духовное начало в политике, считал, что для достижения праведных целей должны использоваться праведные средства, видел возрождение Индии в социальном подъеме народа, выступал за устранение социальных барьеров и неравенства. Гокхале был против использования насилия в борьбе за независимость Индии, придерживался идеи самоуправления Индии в форме доминиона [Юрлов, Юрлова, 2010, с. 33, 34].
  Молодая, романтически настроенная Сароджини особенно близко к сердцу принимала идею индусско-мусульманского единства. На вопрос Гокхале о том, как она представляет себе ближайшее будущее Индии, Сароджини с энтузиазмом ответила: “Индусско-мусульманское единство в течение пяти лет”. На это опытный политик Гокхале сказал: “У Вас слишком завышенные ожидания. Этого единства не будет ни при Вашей, ни при моей жизни” [Baig, 1974, p. 47].
  Смерть отца и Гокхале почти в одно и то же время, в феврале 1915 г. была ударом для Сароджини, но не изменила ее взглядов на основные проблемы, стоявшие перед Индией. Среди них главным оставался вопрос индусско-мусульманского единства. В этой связи ее внимание привлекла деятельность Мухаммеда Али Джинны (1876-1948), одного из талантливых индийских политиков, великолепного юриста, получившего образование в Англии, который в начале хх в. был одним из молодых деятелей Конгресса. В 1916 г. он стал президентом Всеиндийской мусульманской лиги (далее - Лига) на ее сессии, проходившей в Лакхнау одновременно с сессией Конгресса [Юрлов, Юрлова, 2010, с. 67]. Тогда между двумя партиями было подписано соглашение, получившее название Лакхнауского пакта. Сближение позиций Конгресса и Лиги по вопросу о самоуправлении полностью отвечало чаяниям Сароджини, которая накануне сама стала членом Конгресса. Она выступила на этой сессии Лиги и заявила, что в течение многих лет была “верным товарищем молодого поколения мусульман” и борцом за права женщин в мусульманской общине. Этому эпизоду предшествовало выступление Сароджини на сессии Конгресса в 1915 г., где она прочла свою поэму “Пробудись!”, посвященную Джинне. Она неоднократно выступала вместе с ним с одной и той же публичной платформы и на долгие годы сохранила надежду, что он внесет свой вклад в мусульманско-индусское единство [Sengupta, 1966, p. XIX]. Однако с выходом М.К. Ганди на политическую арену Индии начался постепенный отход Джинны от Конгресса.
  МАХАТМА ГАНДИ - ГУРУ САРОДЖИНИ
  Мохандас Карамчанд Ганди (1869-1948) обладал особым даром привлекать на свою сторону талантливых мужчин и женщин, которые были готовы самоотверженно бороться за достижение Индией независимости. Сначала это были единицы, затем десятки, сотни и тысячи таких людей, которые становились его сторонниками. Среди них было немало женщин. Одной из них - яркой, одаренной, образованной, нестандартной личностью - была Сароджини Найду. Она стала одним из преданных и верных учеников и сподвижников Ганди, который оказал на нее огромное влияние.
  Во время долгой борьбы Ганди против расовой дискриминации индийцев в Южной Африке сложилась его жизненная философия, морально-этическое кредо и методы гражданского неповиновения властям как способа достижения поставленной цели. Эти идеи отвечали духовному настрою Сароджини.
  В соответствии с гандистским учением и практикой насилие не может привести к положительному результату. Ганди решительно отстаивал значение нравственных принципов в качестве главного направления в политике. В начале своей деятельности он столкнулся с неприятием его политики со стороны отдельных крупных политических лидеров, которые критиковали эту его теорию как непрактичную и нереальную. На это Ганди отвечал: “Я не мечтатель. Я претендую на то, чтобы быть идеалистом-практиком. Ненасилие - это закон нашего (человеческого) вида, а насилие - закон животных. Достоинство человека требует его подчинения более высокому закону, силе духа. Поэтому я рискнул предложить Индии древний закон самопожертвования” [Young India, 11.08.1920].
  Гражданское неповиновение органично сочеталось у Ганди с его идеями свободы, равенства и социальной справедливости - не может быть свободы там, где есть несправедливость и неравенство. Он говорил, что неравенство мужчин и женщин является первой всеобщей разделительной линией, созданной человеческим обществом, между угнетенными и угнетателями. Без устранения этого разделения все попытки добиться прогресса в развитии человека и общества обречены на провал. Эти мысли во многом совпадали с умонастроением Сароджини.
  Сароджини была одной из первых в Индии, кто начал бороться за равноправие женщин в политической жизни. В 1917 г. в Бомбее на провинциальной конференции Конгресса она подняла вопрос о праве голоса на выборах для женщин. В том же году на встрече лидеров четырнадцати женских организаций с министром по делам Индии Эдвином Монтегю Сароджини потребовала введения самоуправления в Индии и устранения ограничений для участия женщин в политической и общественной жизни. Свои 3 Восток, № 6 впечатления об этой встрече Монтегю записал в дневнике: “У нас была интересная депутация женщин, которая поставила вопрос об образовании для девочек и создании медицинских колледжей. Депутацию возглавила г-жа Найду, поэтесса, очень привлекательная и умная женщина, но я думаю, революционерка в душе” [Baig, 1974, p. 63].
  Первая встреча Сароджини Найду с Ганди положила начало их тесной дружбе и сотрудничеству. Бот что она пишет в этой связи:
  «моя первая встреча с Махатмой Ганди произошла в Лондоне в 1914 г. накануне Первой мировой войны... Он прибыл туда из Южной Африки, где впервые опробовал принципы пассивного сопротивления и завоевал свободу для соотечественников, в то время в основном контрактных рабочих. Я не смогла встретить пароход, на котором Ганди прибыл в Лондон. Но на следующий день отправилась искать его жилище в заброшенной части Кенсингтона. Я поднялась по крутой лестнице старого непритязательного дома. Б открытой двери увидела маленького человека с бритой наголо головой. Он сидел на полу, закутавшись в черное тюремное одеяло, и ел из деревянной тюремной чашки какое-то крошево из помидоров и оливкового масла. Вокруг него стояли помятые банки с сухими земляными орехами и безвкусным печеньем из муки высушенных бананов. При виде такого неожиданного зрелища знаменитого вождя я громко захохотала. Он поднял глаза и в ответ также засмеялся. “Ага, - сказал он, - Бы, должно быть, г-жа Найду! Кто же еще может осмелиться быть столь непочтительным? Входите и разделите со мной трапезу”. Нет, благодарю, - ответила я, принюхиваясь к запаху еды. - Какое отвратительное месиво!». Так, продолжает сароджини, “в тот самый момент началась наша дружба, перешедшая в истинное товарищество. Его результатом стало мое долгое и преданное ученичество, которое никогда, ни на час не прерывалось в течение более тридцати лет служения общему делу освобождения Индии” [The Mahatma., 1998, p. XVII].
  Сароджини никогда не забывала эту встречу. Через 33 года - 2 октября 1947 г., в день рождения Ганди, она вновь вспомнила о ней: “Так, смеясь, мы начали дружбу, которая продолжала расти, крепнуть, развиваться все эти годы” [The Mahatma., 1998, p. XVIII].
  Ганди окончательно вернулся на родину 9 января 1915 г. Б апреле 1917 г. он выступил в поддержку требований крестьян на индиговых плантациях в дистрикте Чампаран (Бихар), где крестьяне долгое время боролись с засильем английских владельцев плантаций в торговле и финансовой сфере. Местные власти сначала запретили Ганди оставаться в этом дистрикте, но под угрозой сатьяграхи (кампании гражданского неповиновения) более высокие органы власти были вынуждены дать согласие на его присутствие в этом районе.
  Б марте 1918 г. он начал первую в Индии крестьянскую сатьяграху в дистрикте Кхеда (Гуджарат). Она охватила около 70 деревень. Целью этой сатьяграхи было добиться приостановки уплаты налога в связи с плохим урожаем. Следующим заметным успехом Ганди в разрешении мирным путем социальных конфликтов было его посредничество в достижении компромисса между владельцами и рабочими текстильной фабрики в Ахмадабаде в марте 1918 г. Ганди предложил повысить заработную плату на 35%. Для достижения этой цели он впервые после возвращения в Индию использовал опробованное им в Африке средство - голодовку. Б Чампаране, Кхеде и Ахмадабаде Ганди впервые применил, хотя и в ограниченных масштабах, сатьяграху - свой метод политической борьбы, а также продемонстрировал умение добиваться нужного результата при помощи компромисса. За всем этим внимательно следила Сароджини.
  УТРАТА НАДЕЖДЫ НА БРИТАНСКУЮ СПРАБЕДЛИБОСТЬ
  Б марте 1919 г. Ганди выступил во главе движения за отмену законов Роулетта, наделивших колониальные власти правом ареста и ссылки без суда. Ганди назвал эти законы несправедливыми, подрывающими основы свободы и разрушающими элементарные права личности и потребовал их отмены. Б начале апреля он начал сатьяграху. Б это же время в Панджабе произошли события, которые стали поворотным пунктом в истории национально-освободительного движения. Расстрел английским генералом Дайером мирных жителей на площади Джалианвалла багх (рядом со святыней сикхов - Золотым храмом в Амритсаре) 13 апреля 1919 г. привел к гибели более тысячи человек, ранено было вдвое больше.
  Многие видные политические и общественные деятели Индии дали суровую оценку этому преступлению колониальных властей. Среди них был Р. Тагор, который в знак протеста отказался от рыцарского звания, пожалованного ему английским королем в 1915 г. В 1919 г. Сароджини последовала его примеру и вернула золотую медаль Kaiser-i-Hind правительству. 1 августа 1920 г. Ганди также отказался от орденов и медалей, полученных от британского правительства за его поддержку Великобритании в англо-бурской войне в Южной Африке [Юрлов, Юрлова, 2010, с. 101].
  Во время обсуждения доклада официальной комиссии Хантера по событиям в Амритсаре Сароджини, находившаяся в Англии в составе делегации Индийской лиги за самоуправление, выступила 3 июня 1920 г. с публичной лекцией “Агония и позор Панджаба”, в которой говорила о “кровавой вине тех, кто совершил убийство в моей стране”. Хариндранатх писал о том, что он слышал, как в 1920 г. его сестра выступала в переполненном Альберт-холле в Лондоне. В ее голосе “звучала ненависть и призыв к отмщению”. Она была бескомпромиссной. “Ее словами говорила Индия, истекающая кровью и униженная” [Baig, 1974, p. 75].
  Ее речь получила широкое освещение в прессе и обсуждалась в Палате общин. Эдвин Монтегю выступил с опровержениями обвинений, предъявленных Сароджини. Она отвергла эти опровержения. В этой связи Сароджини писала Ганди 15 июля 1920 г.: “Напрасно ожидать справедливости от слепой и опьяненной в своей надменности власти, с ее жесткими этическими, религиозными и расовыми предрассудками, которая полностью игнорирует индийские условия, мнения и настроения. Дебаты по Панджабу в Палате общин на прошлой неделе разбили остатки моей надежды и веры в британскую справедливость и добрую волю по отношению к будущему Индии. Эти дебаты вызывают чувство печали и по сути являются трагическими. Наши друзья проявили свое незнание, наши враги - надменность и презрение. Все это разрывает сердце” [The Mahatma..., 1998, p. 20].
  Глубина дружеских отношений между Ганди и Сароджини получила отражение в их огромной многолетней переписке. Если в первом письме к Сароджини (23 февраля 1915 г.) Ганди обращается к ней как к “моей дорогой сестре”, а она в ответном письме называет Ганди “дорогим братом”, то позже (4 мая 1919 г.) она пишет Ганди как “дорогому другу” и добавляет: “которого я с гордостью называю своим вождем и наставником”. А когда Ганди развернул активную пропаганду домашнего прядения и ткачества, Сароджини подписывает свое письмо ему: “от бродячей певицы домашнему прядильщику” (20 июля 1926 г.).
  Переписка Ганди с Сароджини наполнена глубоким содержанием, оценками политической ситуации в каждый конкретный период национально-освободительного движения. И в то же время их письма характеризует открытость и откровенность, чувство юмора и дружеского расположения друг к другу. Иногда Сароджини в письме к Ганди называет его “Маленьким человеком” и “Микки Маусом”. А он в ответ обращается к ней - “Дорогой соловей” и подписывается: “Маленький человек” (8 августа 1932 г.). Чуть позже Ганди продолжает эту игру слов и дружеских розыгрышей. Он пишет: “Дорогая Мать, Певица и Хранитель моей души” (17 сентября 1932 г.). Она ему отвечает: “Мой любимый Маленький человек” и подписывается “Ваша певица и горячо любящий друг” (17 августа 1934 г.). Более всего Ганди предпочитал подписывать письма словом “Прядильщик”. Это вполне отвечало его духовному состоянию и тому значению, которое он придавал домашнему прядению в его политической и общественной жизни. Как поясняла Сароджини, для Ганди прядение и ткачество было частью неразрывного братства со всеми людьми, особенно крестьянством и низами общества, включая неприкасаемых [Speeches..., 1925, p. 327-328].
  Ганди и позже не оставлял эту интеллектуальную игру с духовно близким ему человеком. Он писал ей: “Мой дорогой соловей Индии” и т.д. В свою очередь, Сароджини реагировала на усилия Ганди по предотвращению религиозно-общинной розни в разных городах и деревнях, куда он направлялся, нередко пешком, чтобы быть ближе к народу. Она ласково называла его “Любимый пилигрим” (июль 1946 г.). Дружеская переписка продолжалась до самой смерти Ганди.
  САРОДЖИНИ - ПРЕЗИДЕНТ КОНГРЕССА
  В декабре 1925 г. на сессии Конгресса в Белгауме Сароджини была избрана президентом этой партии на следующий год. К этому времени она была уже опытным политическим деятелем. После вступления в Конгресс Сароджини активно участвовала во всех крупных политических событиях, в том числе в обсуждении принятого британским правительством Закона об управлении Индией 1919 г., известном как реформы Монтегю-Челмсфорда. Закон предусматривал наделение некоторыми полномочиями индийцев в провинциальных законодательных советах. Однако министры-индийцы не распоряжались финансами. Кроме того, назначенный англичанами губернатор имел право вето на решения провинциальных советов. Конгресс, в котором Сароджини стала играть заметную роль, выступил против участия индийцев в работе исполнительных органов.
  В последующие годы Сароджини принимала активное участие в деятельности партии, вела пропагандистскую работу в интересах Конгресса в Европе и Южной Африке. Она была избрана членом Рабочего комитета Конгресса - руководящего органа партии.
  Кандидатуру Сароджини на пост президента Конгресса предложил Ганди. Однако нашлось немало тех, кто выражал сомнение в этом выборе. Среди них был крупный промышленник Г.Д. Бирла, которому Ганди писал: “Я думаю, что Ваши опасения в отношении Сароджини Найду не имеют оснований. Я твердо убежден в том, что она верно служит Индии и считаю, что если те, кто занимали этот пост раньше, были достойны его, то и она также достойна этого. Все очарованы ее энтузиазмом. Я являюсь свидетелем ее смелости” [The Mahatma., p. 170].
  После избрания Сароджини президентом Конгресса Ганди писал: “Энергичные пророки провала сессии в Канпуре в 1926 г. предсказывали, что если Сароджини Найду станет президентом, ей будет сложно управлять аудиторией, и что лишь немногие делегаты придут на заседание, и т.д. Но дело обернулось иначе. Сароджини Найду с успехом выполнила возложенные на нее обязанности и своим тактичным поведением завоевала сердца всех. Она проявила безграничную энергию и уделила внимание всем важным аспектам. Ее выступление в качестве президента Конгресса было исполнено поэзии. Ее английский язык восхитителен”. Более того, Ганди особо подчеркнул, что до тех пор ни одна индианка не была президентом партии. И это “дало нам прекрасную возможность воздать должное нашим сестрам, которое они давно заслужили” [The Mahatma ., p. 171-173]. Ганди говорил именно об индианках, поскольку первой женщиной - президентом Конгресса была в 1917 г. ирландка Энни Безант.
  К этому же периоду относится деятельность Сароджини по объединению женских организаций разных районов Индии. С этой целью в январе 1927 г. во многом благодаря ее усилиям была создана Всеиндийская женская конференция, которая активно действует и поныне. Сароджини считала, что борьба женщин за свои права должна сочетаться с борьбой за освобождение Индии [Юрлова, 1982, с. 107-110].
  САРОДЖИНИ - ПОСЛАННИК БОРЮЩЕЙСЯ ИНДИИ ЗА РУБЕЖОМ
  Значительную часть своей жизни Сароджини посвятила пропаганде идей независимости Индии за рубежом - во многих странах Европы, Африки, в США и Канаде. Она выступала на многочисленных собраниях, митингах, среди женщин, молодежи, студенчества. Ее ораторское искусство привлекало людей из разных слоев общества. Основными темами ее речей были борьба за раскрепощение женщин и неприкасаемых, индусско-мусульманское единство, ликвидация дискриминации индийцев в британских колониях, пропаганда идей Г анди о ненасильственном сопротивлении во имя национального освобождения Индии.
  Многие из поездок Сароджини за границу состоялись по совету или инициативе Ганди. Так, в 1924 г. она объехала почти всю Африку, посетила Наталь и Преторию, Трансвааль и Кейптаун, Дурбин и Феникс, побывала в Родезии, Кении и Уганде. Там она выступала перед индийцами на десятках митингов. Ганди высоко ценил результаты работы Сароджини в Южной Африке. Он писал: “Все данные, которые я получил от самой г-жи Найду и от моих старых южно-африканских друзей, убеждают меня в том, что ее присутствие в Южной Африке было полезным для наших соотечественников. Без сомнения, она придала им смелости, вдохнула в них надежду. Ее несравненное дарование привлекло на нашу сторону многих европейцев”. Ганди отмечал, что Сароджини вносит особый вклад в развитие и укрепление индусско-мусульманского единства. “Она знает мусульман намного лучше меня. У нее есть доступ к их сердцам, на что я не могу претендовать. Добавьте к этому ее пол, что представляет ее самое сильное качество, с которым не может соперничать ни один мужчина. А отстаивание мирных способов борьбы является особой прерогативой женщин... Личная храбрость Сароджини, ее неутомимая энергия заражают людей” [Paranjape, 1996, p. 168-169, 172].
  После выхода в свет в 1927 г. книги американки К. Мейо “Мать Индия” [Mayo, 1927]1, в которой содержалось критическое описание состояния общества в Индии и был сделан главный вывод о невозможности предоставления этой колонии самоуправления, Сароджини по поручению Ганди выехала в США. По этому поводу Ганди писал: “Если вообще визит на Запад может иметь смысл, то это, конечно, должен быть визит Сароджини Найду или великого поэта Рабиндраната Тагора. Сароджини Найду широко известна на Западе благодаря ее поэмам. Она обладает даром поэта и оратора. Она исключительно тактична. Она умеет сказать правильное слово в правильном месте и в правильное время. Она обладает искусством говорить правду, не обижая других” [Paranjape, 1996, p. 172].
  Здесь Ганди отмечает те качества и достоинства Сароджини, которые были особенно ценны и близки ему. Он всегда говорил и писал о ней в самых высоких словах и выражениях. И особенно подчеркивал ее внутреннюю силу и достоинство. Но Ганди не идеализировал Сароджини. Он видел и ее слабости - “любовь к произнесению речей и произведению большого шума”. Это является сутью ее публичной жизни, пищей, которой она наслаждается, писал он. “Отнимите это у меня, - однажды она призналась мне, - и я умру”. “И я верю этому. Эти вспышки энергии разжигают в ней страсть и стремление служить обществу” [Desai, 1984, p. 84-86].
  Как писал Ганди, цель поездки Сароджини в Америку состояла в том, чтобы исправить зло, причиненное ложной, клеветнической книгой Мейо.
  «Ни одно сочинение в самой Индии не смогло бы исправить вред, нанесенный этим творением, созданным в поисках сенсации из расчета на доверчивую публику, которая ждет такого рода вещей. Ни один серьезный американец, вероятно, не попадет под влияние непристойного писания Мейо. Серьезный американец не нуждается в опровержении этого. А широкая читающая публика, которая уже попала под влияние книги Мейо “Мать Индия”, никогда не будет читать опровержения, написанные в Индии, какими бы превосходными они ни были. Поэтому, к счастью, в Америке зародилась идея прислать туда Сароджини с лекционным туром... Поэтесса могла бы собирать большие аудитории, куда бы она ни поехала. И, несомненно, что ее терпеливо и внимательно выслушают. магия ее красноречия безусловно покорит воображение американцев» [Young India, 05.01.1928].
  Сароджини находилась в ОША и Канаде с октября 1928 г. по июль 1929 г. За это время она посетила почти все штаты Америки, выступала в самых разных аудиториях - в университетах, колледжах, женских, молодежных, религиозных и иных организациях с “посланием Индии” (по ее словам). Она отмечает теплый прием, оказанный ей повсюду. Сароджини говорит о США как о “молодой стране и молодой нации, ...которая неустанно ищет какую-то истину, более высокую, чем та, которая зародилась в старом свете. И хотя сегодня камень, сталь и золото являются ее единственными символами, она бросает вызов и выражает мечту Молодости в ее неистраченной и непобедимой смелости, амбициях, мощи и надменной гордости.” [The Mahatma., 1998, p. 90].
  Вместе с тем, Сароджини пишет о “заброшенных детях Америки - цветном населении, потомках тех, кого Авраам Линкольн провозгласил свободными людьми ценой своей жизни. Мое сердце разрывается от боли при виде беззащитной, безнадежной, молчаливой и терпеливой горечи и духовных страданий образованных негров. Они социально и духовно обделенные дети Америки” [The Mahatma., 1998, p. 91, 92].
  Не прошло мимо острого духовного взгляда Сароджини и положение коренных жителей Америки. Она общается с ними, восторгается их музыкой, песнями и танцами - танцем Орла, Охотника за бизонами, танцем Победы. После ее выступления в Сан-Франциско “гордый молодой представитель одного из индейских племен” сказал ей: “Благодарю Вас за вдохновенную речь о положении в Индии. А наша страна когда- то принадлежала мне и моему народу. Мы вымираем. Они могут убить нас, но никогда не победят”. “Именно так, - пишет Сароджини, - эти покинутые дети - это дети Орла и Ветра и Грома. Кто может сломить их дух?”.
  Характерными для выступлений Сароджини в США были ее речи в Нью-Йорке. Одна из них - на собрании, организованном индийской общиной, где она говорила на тему: “Будет ли Индия свободной?”. На другом собрании, в котором участвовали представители около 70 национальностей (под эгидой Всемирного альянса за мир), Сароджини выступала, по сути, на ту же тему. “Каково реальное значение всех разговоров о мире, - спрашивала она, - когда одна пятая часть человечества находится в политическом подчинении? Порабощенная Индия будет оставаться угрозой для мира на земле, и все рассуждения о разоружении ныне являются не более чем насмешкой. Единственной гарантией прочного мира является свободная Индия. И до тех пор, пока индийский флаг не будет развеваться среди других символов свободы, в мире не может и не будет истинного мира” [The Mahatma., 1998, p. 93].
  В ходе поездки по Америке Сароджини испытала боль при встречах с иммигрантами из Индии в штате Калифорния. Она писала Ганди о безрадостной жизни индийских поселенцев, которые по новому американскому закону об иммиграции были лишены гражданства и прав на владение землей. Большинство из них стали поденщиками. Почти все они (более пяти тысяч человек) были сикхами из Панджаба.
  После визита в Америку (и ранее в Африку) Сароджини пришла к заключению, что положение индийских переселенцев нигде не будет достойным, пока Индия не станет свободной [The Mahatma., 1998, p. 101, 102].
  Ганди дал высокую оценку итогам поездки Сароджини в США. В письме от 21 июля 1929 г. он, в частности, писал ей: “О Ваших победах в Америке мои американские друзья рассказали мне значительно больше, чем Ваша скромность позволила написать мне об этом. Почти с каждой почтой я получал из Америки нечто замечательное о Ваших делах” [The Mahatma., 1998, p. 106].
  ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНИЦА НРАВСТВЕННЫХ ИДЕАЛОВ ГАНДИ
  Применяемые Ганди на практике ненасильственные методы и восприятие массами самого Ганди как махатмы, т.е. духовного лидера и даже мессии, были особенно привлекательными для женщин. “Ориентиры Ганди на ненасильственную борьбу за независимость Индии стали открытым обращением к женщинам, так как его методы более всего подходили им. Он считал, что нет необходимости в особом приглашении женщин. И этим он выразил уверенность в том, что женщины сами прекрасно осознавали свои обязанности перед страной”, - писала впоследствии видная участница национально-освободительного движения Камаладеви Чаттопадхьяя (1903-1988) [Chattopadhyaya, 1958, p. 18].
  Матери, жены, сестры и дети политических деятелей выступали на митингах с призывом не сотрудничать с колонизаторами, не работать в правительственных учреждениях, отказываться платить налоги, поддерживать отечественные ремесла и ручное прядение, ратовали за индусско-мусульманское единство. Вдохновленные нравственными, мирными лозунгами борьбы, женщины по призыву Ганди активно приобщались к политике. Они широко участвовали в таких массовых кампаниях, как пикетирование магазинов, торгующих заграничными тканями и винами, и за использование товаров отечественного производства. Особенно ярко они проявили себя во время кампании гражданского неповиновения, важной частью которой стало нарушение государственной монополии на соль.
  12 марта 1930 г. Ганди вместе с 71 последователем из ашрама Сабармати (около Ахмадабада) начал пеший “соляной поход” через Гуджарат к местечку Данди на берегу Аравийского моря. Ганди заявил, что он не вернется в ашрам до тех пор, пока соляной налог, который ввела английская администрация, не будет отменен.
  По мере продвижения к морю к походу присоединились тысячи добровольцев. 6 апреля 1930 г. на берегу моря около Данди состоялось символическое нарушение соляной монополии - собравшиеся стали выпаривать соль из морской воды. Ганди первым нарушил соляной закон, взяв щепотку этой соли. В тот же день соляная монополия была нарушена в пяти тысячах пунктов пятью миллионами индийцев. Власти стали производить аресты сначала только лидеров движения с целью дезорганизовать его. Затем Конгресс и принимавшие участие в кампании гражданского неповиновения организации были объявлены вне закона.
  Предвидя свой арест, Ганди заранее возложил на Сароджини руководство соляной сатьяграхой. К 5 мая 1930 г., когда был арестован Ганди, 25 тыс. добровольцев собралось под началом Сароджини, и она повела их к государственному предприятию по производству соли в Дхарасану. Полиция прибегла к жестоким расправам над участниками сатьяграхи, избиению дубинками не только мужчин, но и женщин, и даже детей. 30 мая полиция остановила шествие, а после отказа Сароджини прекратить сатьяграху арестовала ее. Позже Сароджини Найду приговорили к тюремному заключению в г. Пуне, где она вместе с Ганди находилась до января 1931 г. [Baig, 1974, p. 106-109; Калинникова, 1999; Калинникова, 2002, с. 98].
  Всего было арестовано более 17 тыс. женщин, которые приняли участие в этом ненасильственном движении несотрудничества. Дж. Неру писал в “Автобиографии”: “Самым поразительным, без сомнения, была та роль, которую играли в национальной борьбе женщины. Во всех городах происходили грандиозные демонстрации, в которых участвовали одни только женщины; вообще женщины занимали более непреклонную позицию, нежели мужчины” [Неру, 1955, с. 236].
  Тесное сотрудничество и дружба с Ганди не означали, что Сароджини была его слепым последователем. Были эпизоды, когда она не только не соглашалась с действиями и заявлениями ее гуру, но и критиковала их. Так, на Второй конференции Круглого стола в Лондоне в 1931 г. Ганди заявил, что именно Конгресс является истинным защитником неприкасаемых и защищает интересы индийского народа и всех его классов, и лично он представляет “угнетенные классы”, т.е. неприкасаемых, лучше, чем их лидер Б.Р. Амбедкар. то же самое он сказал и о других меньшинствах [Юрлов, Юрлова, 2010, с. 182-183]. Однако Сароджини придерживалась другого мнения. В письме дочерям из Лондона 8 октября 1931 г. она писала: “Я знаю, что кое-кто из нас по крайней мере понимает, что похвальба Махатмы о том, что он представляет нацию и говорит от ее имени, не имеет оснований” [Paranjape, 1996, p. 250].
  Но в других случаях, тем более публично, Сароджини выступала в поддержку Ганди. Об этом, например, свидетельствуют события во время голодовки Ганди в сентябре 1932 г. в знак протеста против создания отдельной избирательной курии для неприкасаемых [Юрлова, 2003, с. 97-98]. Тогда, в критический час Сароджини поддержала Ганди, находясь вместе с ним в тюрьме Йеравады около Пуны.
  Когда в Конгрессе возникли разногласия в связи с позицией Субхас Чандра Боса по вопросу о гандистских методах ведения борьбы, Сароджини заняла вполне определенную позицию на стороне Ганди. В 1938 г. на сессии в Харипуре (Гуджарат) Бос, за которого проголосовала и Сароджини, был избран президентом Конгресса. Неожиданно Бос выступил с критикой политики Ганди, в том числе высказался против его теории и практики ненасилия. Он считал, что будущее Индии связано с “радикальными и боевыми силами, готовыми пойти на жертвы и страдания ради обретения свободы” [Bose,1964, p. 295-298].
  Взгляды и высказывания Боса вызвали серьезные возражения у Ганди и его консервативных сторонников, в том числе Сароджини. Правые в Конгрессе решили не допустить повторного избрания Боса на пост президента партии. В январе 1939 г. по инициативе Ганди против Боса кандидатом на этот пост был выдвинут Паттабхи Ситарамайя. Однако большинство голосов получил Бос и вновь стал президентом Конгресса. После этого Ганди заявил, что поражение Ситарамайи является его (Ганди) личным поражением. Победа Боса означает, писал он, что “делегаты не поддерживают мои принципы и политику”. Это заявление Ганди привело к кризису в руководстве Конгресса. В феврале 1939 г. 12 из 15 членов Конгресса, в том числе Сароджини, поддерживая Ганди, объявили о совместной отставке. Неру не присоединился к ним, а подал отдельное заявление. В приложенном к нему письме он сообщал, что не может далее сотрудничать с Босом, как и с теми, кто подал в отставку. “меня упорно уговаривали присоединиться к другим в их отставке. Я отказался” (цит. по: [Tendulkar, 1969, p. 46, 47]).
  В этих условиях в марте 1939 г. на сессии Конгресса в Трипури (Центральные провинции) правые в руководстве партии провели резолюцию, в которой говорилось, что при назначении членов Рабочего комитета президент партии Бос должен был заручиться поддержкой Ганди. В результате Бос не смог сформировать Рабочий комитет, и 29 апреля на заседании Всеиндийского комитета Конгресса в Калькутте подал в отставку. Президентом Конгресса был избран Раджендра Прасад, который назначил в состав Рабочего комитета исключительно приверженцев Ганди, в том числе Сароджини. Не был включен в него даже Неру [Юрлов, Юрлова, 2010, с. 213, 214; Ramakrishnan, 1998, p. XVIII-XIX].
  Серьезным испытанием для Сароджини, как и остальных членов Конгресса, стала “Августовская революция”. 14 июля 1942 г. Рабочий комитет Конгресса на заседании в Вардхе принял предложенную Ганди резолюцию “Прочь из Индии!”. 7 августа на сессии Всеиндийского комитета Конгресса (ВИКК) в Бомбее партия потребовала ухода Великобритании из Индии. На следующий день ВИКК принял решение начать массовую борьбу за независимость Индии и довести ее до конца. Но в 5 часов утра 9 августа полиция провела аресты Ганди, Неру, других членов Рабочего комитета Конгресса, включая Сароджини Найду, по обвинению в подготовке заговора с целью свержения колониального режима. Аресты были проведены по всей стране. Более четырех тысяч конгрессистов были брошены в тюрьмы.
  Сароджини находилась в заключении в Пуне вместе с Ганди, его женой Кастурбой, его секретарем Махадевом Десаи и другими его соратниками. Кастурба и Махадев умерли в этой тюрьме. 10 февраля 1943 г. Ганди объявил голодовку в знак протеста против тюремного заключения. Голодовка продолжалась все три недели. Сароджини, которая вместе с другими все это время была рядом с ним, писала, что он находился на грани между жизнью и смертью. Сам Ганди сказал, что Бог спас его для какой-то цели, но он (Ганди) по-прежнему оставался в тюрьме. Сароджини, страдавшая от болезни сердца и малярии, была освобождена 21 марта 1943 г. Ее вынесли из тюрьмы на носилках.
  Как единственный член Рабочего комитета конгресса, находившийся на свободе, Сароджини выступила с рядом заявлений, в том числе в связи с голодом в Бенгалии в 1943 г. Она призвала членов партии сделать все возможное для оказания помощи голодающим людям [Baig, 1974, p. 141-143].
  В мае 1944 г. Ганди был освобожден из заключения, а к маю 1945 г. все остальные лидеры Конгресса также получили свободу. В августе 1946 г. в стране начались индусско-мусульманские столкновения. В ноябре 1946 г. Ганди посетил ряд районов в Восточной Бенгалии, в том числе Ноакхали, где в межобщинных столкновениях погибло множество людей. Он пешком обошел десятки деревень, призывая к миру и ненасилию. Сароджини поддержала его в стремлении умиротворить индусов и мусульман. Она писала Ганди: “Это не просто письмо. Это подтверждение моей любви и веры. Идите с Богом, как говорят испанцы. У меня нет страха за Вас. Одна лишь вера в Вашу миссию” (цит. по: [Baig, 1974, p. 147]).
  САРОДЖИНИ - ЛИДЕР НАЦИОНАЛЬНОГО МАСШТАБА
  Во время Второй мировой войны симпатии Сароджини были на стороне Советского Союза. В ноябре 1943 г., в связи с победами Красной армии под Сталинградом и курском она направила от имени конгресса послание советскому народу, в котором передала “уважение, любовь и восхищение” его достижениями и успехами [Митрохин, Юнель, 1987, с. 100-101].
  В декабре 1946 г. в своем выступлении на заседании Учредительного собрания Индии Сароджини призвала к единству всех религиозных, этнических, кастовых, племенных общин и групп во имя достижения независимости. А в марте 1947 г. она председательствовала на конференции 25 азиатских стран, которая проходила в Дели. В работе конференции принимали участие и представители среднеазиатских республик СССР. В своей речи Сароджини сказала, что индийцы заинтересованы в общем идеале социального и экономического прогресса стран Азии, который может обеспечить прочный политический успех. Народы Азии должны действовать сообща, несмотря на все проблемы и трудности [Baig, 1974, p. 150].
  После завоевания Индией независимости 78-летняя Сароджини Найду была назначена губернатором крупнейшего штата Уттар-Прадеш. И на этом посту она проявила себя как лидер национального масштаба. Выступая в качестве губернатора 15 августа 1947 г., она подчеркнула: “В этот день мы молимся за нашу свободу в будущем. Наша борьба в течение многих лет была эпической и драматической борьбой. Она стоила многих жизней... Это была борьба молодых и старых людей, богатых и бедных, грамотных и неграмотных, больных и отверженных, зараженных проказой и святых. Мы вновь родились сегодня из плавильного тигля наших страданий. Народы всего мира, я приветствую вас от имени моей Матери-Индии, дом которой покрыт снегами, а стенами являются моря, двери которого всегда открыты для вас. Я несу всему миру свободу Индии, которая никогда не умирала в прошлом, никогда не погибнет в будущем и приведет человечество к окончательному миру” (цит. по: [Baig, 1974, p. 151, 152]).
  После убийства Ганди 30 января 1948 г. Сароджини выступила по Всеиндийскому радио с проникновенной речью. Она дала высокую оценку Ганди, сравнив его с воскресшим после распятия Иисусом Христом. Она сказала, что горе и печаль совершенно неуместны в связи с его гибелью. “как может умереть тот, кто всей своей жизнью учил, что дух - это главное, что дух сильнее, чем все армии всех времен. Поэтому нет времени для печали, для того, чтобы бить себя в грудь и рвать на себе волосы. Мы должны встать во весь рост и заявить: мы принимаем вызов, брошенный Махатме Ганди. Наше знамя - истина, наш щит - ненасилие, наш меч - духовность, которая приносит победу без крови... Отец мой, не умирай, не позволяй нам успокаиваться. Дай нам - твоим наследникам, твоим последователям, хранителям твоей мечты - силу выполнить наши обещания” (цит. по: [Ramakrishnan, 1998, p. 2]).
  Через год после смерти Ганди, 2 марта 1949 г., Сароджини Найду ушла из жизни. Выступая в Законодательном собрании 3 марта, Неру сказал: “Она была личностью исключительно яркой, личностью, исполненной огромной жизненной силы и энергии, личностью многосторонне одаренной и совершенно уникальной. Она вдохнула искусство и поэзию в национальную борьбу, так же, как Отец нации Махатма Ганди привнес в нее моральное величие. как никто другой в Индии, она выступала за ее единство, единство ее культуры, единство разных регионов страны. Это было ее страстью, сутью всей ее жизни” (цит. по: [Baig, 1974, p. 163, 164]).
  Усилиями таких лидеров как Сароджини Найду, Индия еще в годы борьбы за независимость смогла заметно продвинуться по пути освобождения женщин. Об этом, в частности, свидетельствуют наблюдения Эдвины, жены последнего вице-короля Индии Маунтбэттена после встреч с индийскими женщинами - представителями общественных, политических, культурных кругов. Среди них были Сароджини Найду, Амрита Каур, ставшая после достижения независимости министром здравоохранения в правительстве Неру, известный политический деятель Виджаялакшми Пандит, Камаладеви Чаттопадхьяя и другие. Все они были членами конгресса. Не остались без внимания Эдвины и деятельницы Лиги. Среди них Фатима - сестра М.А. Джинны, Бегум Раана Лиакат Али Хан - жена будущего премьер-министра Пакистана и другие крупные фигуры в общественной и политической жизни. Эдвина отметила, что женщины в высших эшелонах индийского общества заметно превосходят женщин в Англии и США по уровню общественного, политического и культурного развития. В этой связи в одном из своих выступлений в Лондоне в 1948 г. она сказала: “Нам нужно проснуться. Взгляните на Индию. Несмотря на отсталость страны, неграмотность народа, низкий уровень жизни людей и другие проблемы и недостатки, женщины там добились огромных успехов на пути эмансипации” (цит. по: [Tunzelmann, 2007, p. 147]).
  Сегодня женщины Индии играют большую роль в ее общественной и политической жизни. Многие из них занимают высокие государственные и политические посты. Это кумари Маявати - бывший главный министр самого крупного штата Уттар-Прадеш с населением около 170 млн человек, Мамата Баннерджи - главный министр штата Западная Бенгалия (80 млн человек), Дж. Джаялалита - главный министр штата Тамилнаду (65 млн человек), Шила Дикшит - главный министр Дели. Кроме них, большое число женщин являются министрами центрального и штатовских правительств, послами и представителями страны в международных органах, руководителями многочисленных общественных организаций. На нижнем уровне управления в городах и почти в 600 тыс. деревень женщины превратились в заметную силу, особенно в сельских выборных органах местного самоуправления. Все это стало возможным в результате принятия Конституции Индии и законов, утверждающих равноправие женщин, социального и политического развития страны за годы независимости.
  ПРИМЕЧАНИЯ
  1. Написанная по результатам трехмесячного пребывания К. Мейо в Индии эта книга сопровождалась большим набором иллюстраций, сделанных автором. Всего книга издавалась в США 27 раз.
  СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
  Калинникова Е.Я. Сароджини Найду - поэтесса и политик // Азия и Африка сегодня. 1999. № 9.
  Калинникова Е.Я. Сароджини Найду. Богиня вдохновенного слова // Выдающиеся женщины Индии ХХ века. М.: ИВ РАН, 2002.
  Митрохин Л.В., Юнель А.И. СССР и Индия в годы Второй мировой войны // СССР и Индия. М.: Главная редакция восточной литературы, 1987.
  Неру Дж. Автобиография. м.: Изд-во Ил, 1955.
  Юрлов Ф.Н., Юрлова Е.С. История Индии. ХХ век. м.: Ив РАН, 2010.
  Юрлова Е.С. Социальное положение женщин и женское движение в Индии. м.: Наука, 1982.
  Юрлова Е.С. Индия: от неприкасаемых к далитам. Очерки истории, идеологии и политики. м.: Ив РАН, 2003.
  Baig Tara Ali. Sarojini Naidu. New Delhi: Goi, 1974.
  Bose s.Ch. The Indian Struggle 1920—1942. Calcutta: Asia Publishing House, 1964.
  Chattopadhyaya Kamaladevi. The struggle for Freedom // Women of India. New Delhi: The Publications Division, 1958.
  Desai Mahadev. Day to day with Mahatma Gandhi: Secretary’s Diary 1917—1927 & 1932. Vol. 1. New Delhi, 1984.
  Mayo K. Mother India. N.Y.: Harcourt, Brace & Company, 1927.
  Naidu Sarojini. Speeches and Writings. Madras: G.A. Natesan, 1904.
  Naidu Sarojini. “My Father, Do Not Rest”: Broadcast on All India Radio, February 1, 1948.
  Paranjape Makarand. Naidu Sarojini. Selected Letters 1890s to 1940s. New Delhi: Kali for Women, 1996. Ramakrishnan S. Preface to The Mahatma and the Poetess. Mumbai: Bharatiya Vidya Bhavan, 1998. Sengupta Padmini. Sarojini Naidu. A Biography. N.Y.: Asia Publishing House, 1966.
  Sengupta Padmini. The Story of Women of India. New Delhi: Indian Book Company, 1974.
  Speeches and Writings of Sarojini Naidu. Madras: G.A. Natesan & Co., 1925.
  Tendulkar D.J. Mahatma: Life of Mohandas Karamchand Gandhi. Vol. V. Delhi: The Publication Division. Government of India (Reprinted Oct. 1969).
  The Mahatma and the Poetess. Being a selection of letters between Gandhiji and Sarojini Naidu / Compiled by E.S. Reddy / Ed. by Mrinalini Sarabai. Mumbai: Bharatiya Vidya Bhavan, 1998.
  Tunzelmann A. von. Indian Summer. The Secret History of the End of an Empire. N.Y.: Henry Holt and Company LLC, 2007.
  Young India. 11.08.1920.

Войти

Индийские диковины.

27 сообщений в этой теме

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Создайте аккаунт или войдите для комментирования

Создать аккаунт

Войти

Похожие публикации

СТРАНИЦЫ

НАВИГАЦИЯ

ПОМОЩЬ САЙТУ

МЫ В СОЦСЕТЯХ

Публикации

Сайт

Академия

Форум

Аудио

Лента