Saygo

История Русской Америки

22 сообщения в этой теме

«ПЕРВЫЙ ФУНДАТОР» РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКОЙ КОМПАНИИ. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ И. Л. ГОЛИКОВА

Американский ежегодник 2002. – М., 2004. – С. 159-179.

Привычно именуя Г. И. Шелихова основателем Русской Америки, авторы многочисленных биографических очерков как бы подразумевают, что их герой действовал в одиночку, сам задумав и осуществив этот великий план. Однако Григорий Иванович, при всей своей незаурядности, вовсе не был одиноким гением, опередившим своё время. Задолго до него основу Русской Америки заложили многочисленные купеческие компании, организовывавшие промысловые плавания на Алеутские острова, а сам он действовал сообща со столь же незаурядными людьми, каким был сам. Гений Шелихова проявился именно в умении сплотить вокруг себя соратников, организовать их, увлечь за собой, сполна использовав все их возможности. Он работал с людьми и делал это так, что люди эти, подчас против своей воли, всё же работали на него. Так произошло и с хозяином, а потом компаньоном Шелихова, Иваном Ларионовичем Голиковым. Личность его, оказавшись в тени знаменитого рылянина, долгое время не привлекала должного внимания биографов{1}. Большинство специалистов, занимавшихся жизнеописанием Г. И. Шелихова или историей Русской Америки, лишь вскользь упоминали одного из основателей Российско-Американской компании (РАК){2}. Ошибочно указывалась даже дата его рождения. Ивана Ларионовича затмил не только блестящий «мореплаватель» Г. И. Шелихов, но и его племянник, купец-историк И. И. Голиков{3}. Хотя отнюдь не случайно И. Л. Голиков после создания РАК именовал себя её «первым фундатором», основоположником — в основание монопольной американской компании действительно было вложено немало его сил, энергии и средств. Да и сама идея такой компании была впервые высказана именно им. Любопытно, что это сделал человек, никогда не совершавший заморских плаваний, выходец из провинциальной глубинки Российской империи.

Курск второй половины XVIII в. уже не был той суровой порубежной крепостью, что за сто с лишним лет до того. В прошлое отошли набеги татар, исчезла опасность со стороны «литовских людей». О былой воинской славе города напоминал лишь «превеликой ров» — последнее, что осталось от оборонительных сооружений старого Курска. Да и тот был к 1784 г. засыпан и на его месте появилась торговая площадь, названная Красной. Современник, давший подробное описание города и его округи, сообщает, что Курск расположен «на горе при реке Тускаре, на правой стороне по течению её. Окружается он со всех сторон, кроме полуденной, полями и рощами, а с полуденной мелким лесом и пойменными от реки Семи лугами. Посреди города протекает речка Кур». Сам город стоял на столь высокой горе, что «к полуденной стороне видна окружность изпещренная селениями, лугами и рощами вёрст на двадцать, что наиприятнейший предмет зрения представляет». Город протянулся на шесть вёрст вдоль своей лучшей улицы — Большой Московской, имея при этом в поперечнике четыре версты{4}.

Из общего числа населения в шесть тысяч душ, в городе на 1786 г. числилось 1 883 купца. Всякий день открывали они торг в своих лавках, находившихся в «изрядно устроенных деревянных рядах». Товаров было обильно. Купцы провинциального Курска вполне уверенно прокладывали дороги в дальние страны. Они торговали в Сибири, по всей России, включая столицы, в Персии, Австрии, добирались и до Америки. В иных курских купеческих родах в XVIII в. занятие морскими пушными промыслами у берегов Америки успело стать своеобразной семейной традицией. Именно энергия, предприимчивость и капиталы этих людей легли в основу удивительного феномена, получившего имя Русской Америки{5}.

В отличие от разветвлённых старинных купеческих родов Курска – Лоскутовых, Бесходарных, Фатеевых, Полевых, Хлопониных и многих других, – фамилия Голиковых во второй половине XVIII в. была представлена в Курске потомством одного лишь Ермолая Алексеева сына Голикова, выходца из крестьян Знаменского монастыря, зачисленных в 1649 г. в курские посадские люди{6}. Но каждая ветвь его потомства дала людей ярких и незаурядных. Иван Иванович Голиков прославился как историк, автор многотомных «Деяний Петра Великого»; Михаил Сергеевич и Иван Ларионович более преуспели на коммерческом поприще.

Основные факты биографии И. Л. Голикова известны. Курский первостатейный купец и винный откупщик Иван Ларионович Голиков родился 22 ноября 1735 г.{7} в семье Лариона Ермолаевича и Марии Панкратьевны Голиковых. Отец его держал москательную лавку в Троицкой слободе Курска. Здесь, за рекой Кур, уже в 1677 г. владел своим двором дед Ивана Ларионовича, Ермолай. Кроме Ивана-«меньшого» в семье имелся его младший брат Матвей, а также дети Лариона Ермолаевича от первого брака — Пелагея, Мария, Сергей, Агафья и Иван-«большой»{8}.

Получив, вероятно, обычное для своего сословия домашнее образование, Иван Ларионович первоначально занимал в Курске должность публичного нотариуса. Он получил её согласно указу Правительствующего Сената от 2 июня 1759 г. в компенсацию долга казны его родственнику, курскому купцу Ивану Никифоровичу Лоскутову. Казна осталась должна Лоскутову в 8000 рублей за вывезенный им из Персии алмаз, который в апреле 1758 г. был приобретён «в комнату Ея Императорского Величества». Ожидая «по сему делу резолюции», Иван Никифорович «почти лишился купеческого своего промысла», умер, не дождавшись расчёта и по духовной грамоте «поручил свои долги заплатить зятю, курскому купцу Ивану Голикову». Положение нотариуса должно было помочь наследнику долгов покойного выйти из этой затруднительной ситуации. Кроме того, согласно тому же указу, дом Ивана Ларионовича был освобождён от постоя{9}.

Позднее И. Л. Голиков занимает должность ратмана городского магистрата и, наконец, достигает положения городского головы{10}. В Курске жил в приходе Нижней Троицкой церкви, сохранившейся до наших дней. Будучи курским именитым гражданином, он был записан, как кораблехозяин, вместе с сыном Николаем и дочерью Александрой в 5-ю часть Курской городовой обывательской книги (куда записывали семьи именитых граждан), о чем ему дан от городового правления лист от 23 марта 1779 г. Владел недвижимостью в Курске и Иркутске (в 1790-х гг., по оценке самого хозяина, на 150 000 рублей){11}. С лета 1775 г. Иван Ларионович держал винный откуп в Тобольске. С 1779 по 1783 гг. вместе с М. С. Голиковым, в качестве «коронного поверенного», держал винный откуп в обеих столицах. В 1784 г. получил права на винный откуп в Иркутской губернии. С 1777 г., действуя совместно с Г. И. Шелиховым, Иван Ларионович начал снаряжать и отправлять в Тихий океан промысловые суда. Позднее совместно с семьей Шелиховых он владел Северо-восточной Американской, Северной и Курильской компаниями. Расширяя дело, И. Л. Голиков объединил свои капиталы с компанией иркутских купцов Мыльниковых (18 июля 1797 г.), а несколько позже возникла новая «Американская Голикова, Шелихова и Мыльникова компания». Он был одним из основателей и совладельцем Соединенной американской компании (учреждена в Иркутске 3 августа 1798г.), числился среди крупнейших акционеров Российско-Американской компании (РАК, учреждена Высочайшим указом Правительствующему Сенату 8 июля 1799 г.).

Куда менее известны детали частной жизни именитого купца, хотя подчас именно они проливают дополнительный свет на важные эпизоды в его деятельности как предпринимателя и соучредителя РАК. Кроме того, эти бытовые детали, зачастую и не имеющие прямого отношения к главному делу жизни купца, помогают лучше понять и тот фон, на котором разворачивалась эта деятельность, и характер самого деятеля. Выйдя из рамок парадного портрета, он предстаёт со страниц уцелевших документов в «домашнем платье» — в живом общении со своими родственниками, служащими, компаньонами. Не являясь в полной мере биографическим исследованием, данная статья будет посвящена в основном именно этим характерным штрихам, рисующим личность незаслуженно забытого, но от этого не менее значительного персонажа истории Русской Америки — одного из тех, кто стоял у её истоков.

Для российского купечества XVIII в. во многом характерна клановость, опора на родственные связи. Это немало способствовало и успехам на коммерческом поприще И. Л. Голикова. Первым браком Иван Ларионович был женат на Анне Петровне Климовой (ок. 1736–1787), дочери одного из крупнейших курских купцов. Сестра её, Пелагея Петровна, была замужем за другим видным курским предпринимателем, Евсеем Осиповичем Полевым. Сестра же Ивана Ивановича Голикова, Мария Ивановна, стала женой крупного курского купца Макара Григорьевича Лоскутова, а дочь свою купец-историк выдал за Василия Ивановича Мухина — выходца из ещё одной старинной курской купеческой семьи, записавшегося позже в московское купечество{12}. Таким образом, родственные узы связали между собой видные купеческие фамилии Курска — Голиковых, Полевых, Климовых, Лоскутовых, Мухиных. Связи эти поддерживались традиционными способами: от крещения детей до принятия младших родичей на службу. Деловые и, похоже, дружеские отношения поддерживал Иван Ларионович также с московским первогильдейским купцом и «суконной фабрики содержателем» И. Р. Журавлёвым. Последний также, хотя и неудачно, участвовал в организации плаваний в Америку: в 1780 г. его судно «Прокофий» разбилось у берегов Камчатки, так и не дойдя до Алеутских островов{13}. У Журавлёва отрабатывал в своё время отцовские долги племянник Ивана Ларионовича, И. И. Голиков. Следует отметить, что полученное им в результате «пристойное вознаграждение» было таково, что позволило будущему историку открыть своё дело в Петербурге. Вдова богатого москвича, Наталья Васильевна, стала позднее второй супругой овдовевшего Ивана Ларионовича. Это в свою очередь связало Голиковых родством с семьей её отца — купца 1-й гильдии и фабриканта В. В. Суровщикова. От первого брака Иван Ларионович имел трёх детей: Петра, Марию, Александру и Николая. Вместе с ними в Курске воспитывались позднее и его пасынки, дети Натальи Васильевны от первого брака: Николай, Андрей и Роман. Вторая супруга И. Л. Голикова скончалась в 1793 г.

Первенец Ивана Ларионовича, Пётр, умер в двухлетнем возрасте, но о других своих детях именитый купец сумел позаботиться, не упустив ни их, ни своей собственной выгоды. Старшая дочь его, Мария, была выдана замуж за крупного воронежского купца и фабриканта Н. Я. Гарденина и в приданое ей, словно помещик, отец дал крепостных из числа калмыков — своих дворовых людей. Младшую дочь, Александру, ожидала ещё более блестящая партия — её супругом стал сенатор князь К. А. Багратион, дядя героя Шенграбена и Отечественной войны 1812 г. (второй брак князя).

Купечество Курска, равно как и других провинциальных российских городов, отнюдь не отличалось широтой взглядов. Ярко характеризует царившие среди него нравы и настроения эпизод с проездом через город турецкого посла беглербея румелийского Рашида Мустафы-эфенди в июле 1793 г. Местное купечество наотрез отказалось снабжать проезжающих «басурман» какими-либо припасами, невзирая на возможную выгоду и даже вопреки прямому распоряжению губернатора. Лишь после усиленного нажима властей поставки «врагам христианской веры» взяли на себя двое купцов 3-й гильдии. Ни один из крупных коммерсантов города на подобную сделку так и не согласился{14}.

На подобном фоне и протекала деятельность Ивана Ларионовича, который, в духе времени, не чуждался идей просвещения. В 1784 г. он выразил желание пожертвовать дом на Золотаревской улице, капитал в 20 000 рублей и доход с нескольких лавок на устройство в Курске коммерческого училища. Предполагалось, что в нём будут содержаться на полном пансионе 20 учеников с наставником и надзирателем. Туда планировалось принимать детей обедневших купцов и мещан, а преподавать в основном арифметику и бухгалтерию, «дабы чрез то получить способных людей для коммерческих дел». Ради этого И. Л. Голиков просил предоставить ему место в Гостином дворе для постройки шести каменных лавок, доходы с которых жертвовались им в вечное пользование училищу. Однако тут ему пришлось столкнуться с косностью и завистью курских обывателей. Купец Первышев и другие торговцы стали сами претендовать на указанное место, а по городу поползли нелепые слухи о том, будто детей будут брать в школу неволею. «От такой безрассудной мысли, — жаловался Иван Ларионович, — рождается в простых людях ко мне ненависть». В итоге ему пришлось оставить своё намерение и назначенный под училище дом перешёл в собственность его сына Николая{15}.

Однако при всё том Иван Ларионович по складу своего характера оставался типичным русским купцом XVIII в., действуя вполне в традициях своего окружения и своей эпохи. Так, например, живя в Тобольске, И. Л. Голиков, пользуясь случаем, прикупал у кочевых казахов их пленников — «малолетных калмыков», которых делал своими дворовыми людьми, дарил своим знакомым, включал в состав приданого дочерей{16}. Трое из калмыков И. Л. Голикова было включено в состав экипажа одного из судов экспедиции Шелихова «на паях своего господина», но один был отчислен «за непригодность» ещё перед отплытием, а ещё одного выслали обратно уже с американских островов «за неблагонадёжность» — выяснилось, что этот крепостной ещё в Тобольске пытался поджечь дом своего хозяина, за что и был осуждён. А вот Пётр Иванов (Зайсан) проделал с Шелиховым весь путь, участвовал в промысловых плаваниях галиота «Три Святителя» в 1786 и 1789 гг., а заработок его был передан сполна приказчику И. Л. Голикова, курскому купцу Ивану Дружинину{17}.

Как и всякому купцу, а тем более винному откупщику, И. Л. Голикову приходилось бдительно следить за своими служащими. Денежный соблазн был для них, нередко, слишком велик. История, приключившаяся в Хлынове (Вятке) в 1772 г. живо рисует как нравы тогдашнего купечества, так и некоторые черты характера самого Ивана Ларионовича. Там, как и в прочих местах, И. Л. Голиков содержал взятые им на откуп питейные заведения. Когда от него, неведомо по каким причинам, сбежал его поверенный Андрей Шмелёв, то на место его был взят бывший копиист Вятской Духовной консистории Василий Тернавский. Он должен был разъезжать по питейным домам «для збора за проданные питья денежной казны». Но вскоре Иван Ларионович заподозрил, что новый поверенный утаил от него 97 рублей 50 копеек. Вызвав Тернавского к себе, Голиков отобрал у него все приходные и расходные книги, а затем «сковал в ножныя железа и на шею большую цепь положа держал ево неповинно в своей питейной конторе под караулом три месяца времени от августа по 24 число октября того 1772 года, причём жену ево и детей и родственников неведомо для чего к нему не допущал и морил гладом и ... бил ево плетьми троекратно смертными побоями едва не до смерти». Угрожая побоями и впредь, И. Л. Голиков, «по душевредству своему», вынудил Тернавского выписать ему вексель на 80 рублей и только после этого освободил из-под стражи. Паспорт и прочие документы ему, однако, вернули лишь после официального заверения векселя, для чего Тернавского выводили из конторы под надёжным конвоем. В 1774 г. пострадавший подал на Голикова жалобу за понесённую обиду и «вымучивание векселя». Дело, однако, затянулось и кончилось ничем. Иван Ларионович от дачи показаний уклонялся, в суд не являлся и представителя своего туда не посылал. Трижды за один день обещал он отправить своего поверенного в суд, но когда за ним явились в последний раз, намереваясь доставить туда силой, коронный поверенный окружил себя своими многочисленными служащими и «уехал из города даже в другую губернию». Все попытки властей привлечь его к ответственности оказались безуспешными{18}.

Служащие Ивана Ларионовича порой доставляли хозяину самые неожиданные проблемы. Так, в феврале 1785 г. он нанял лальского купца Якова Фёдоровича Матренникова, паспорт которого, выданный ему на два года 16 ноября 1783 г., оказался просрочен. Тем не менее, Матренников прослужил у Голикова вплоть до ноября 1787 г., когда был за просрочку паспорта доставлен городское правление. Тем временем, 18 января 1788 г. уездный судья премьер-майор Иван Иванович Букреев посетил лавку купца Ивана Михайловича Неронова. Здесь его слуга Артем Микулин обнаружил и опознал икону — образ Богородицы, украденный из квартиры Букреева «на сырную или в начале первой недели великого поста». Квартировал же он у вдовы Марфы Ивановны Голиковой. Неронов признался, что получил образ от Матренникова. Но сам Матренников на допросе заявил, что икона куплена им на второй неделе великого поста «на базаре у неизвестной ему женщины ценой за один рубль семдесят копеек, а что оный образ краденый он не знал». К Неронову послали квартального за иконой, но тот её не отдал и «браня онаго квартального непристойными словами и уграживая выщипать ему бороду тот образ из рук его вырвал и спрятал у себя». На вызов в полицию он явиться отказался. Прямых доказательств виновности Матренникова не нашлось. Потому, «основываясь на имянном 763 году февраля 10 дня Указе повелевающем лутчи в неизвести имея точного обличения виновного свободить нежели невинного истезать … купца Матренинского от сего зделать свободным … а дабы он не мог праздно шататца отослать ево для надлежащего по законам отправления в Курское наместническое правление». Икону всё же вытребовали у Неронова и вернули Букрееву{19}. К сожалению, официальные документы не донесли до нас реакции И. Л. Голикова на такую проделку его приказчика. Впрочем, зная нрав Ивана Ларионовича, вполне можно представить себе, как отнёсся он к нежданному беспокойству.

Подчас к долгим тяжбам приводили И. Л. Голикова собственные его не до конца продуманные коммерческие предприятия. Немало крови испортили ему одиннадцать тысяч пар сайгачьих рогов, которые никак не мог продать ему курский купец Матвей Лаврович Полевой. В 1789 г. М. Л. Полевой договорился о продаже Голикову этого диковинного товара, сложенного на монастырском подворье Макарьевской ярмарки и даже получил 300 рублей задатка (рога стоили по 7 копеек пара). Ответственно подойдя к сделке, Матвей Лаврович явился 11 июля на двор Голикова чтобы напомнить ему о необходимости посылки за рогами приказчика сразу после завершения курской Коренной ярмарки. Голиков отвечал, что сейчас ему недосуг, но он пошлёт за рогами в следующем году. Отдать же деньги за рога прямо сейчас он отказался — сначала следует получить товар. Сам Иван Ларионович тот же разговор излагал несколько иначе. По его словам, Полевой «не упоминая об отдаче рогов, а просил токмо за оныя денги что мне казалось требование ево излишнее ибо в обязательстве ево точно сказано оставшия денги отдать по принятии оных рогов то и говорил ему не приняв рогов денги отдавать неможно, на что он Полевой говорил что роги отданы будут для чего де я ныне посылаю нарочного, а я говорил, что от меня уже послан прикащик». На вопрос о качестве рогов Полевой «ничего не мог ответствовать, говоря только одне посторонние речи и самыя пустые … что мне было довольно несносно». Далее последовали совершенно необъяснимые события. Приказчик Голикова вернулся с Макарьевской ярмарки, издержав более 50 рублей и объявив, что нигде там не сыскал поверенного Полевого. На основании этого Голиков счёл, что более ничем не должен Полевому. Полевой же заявил, что приказчика своего посылал, его там видели и теперь он требует возмещения понесённых убытков. В ноябре 1791 г. И. Л. Голиков вторично послал на Макарьевскую ярмарку своего приказчика, курского мещанина Петра Алексеевича Полевого. Представитель Матвея Лавровича вновь не был сыскан, хотя сам Матвей Лаврович утверждал обратное и упорно требовал от Голикова принять рога и оплатить их сполна. Наконец, магистрат решил призвать обоих спорщиков и заставить совместно поехать на ярмарку или послать туда приказчиков с точными письменными инструкциями. Это произошло в 1793 г. Но в этом году М. Л. Полевой скончался, а у И. Л. Голикова «по бывшему в Тоболске и Иркутске откупу взысканию недоимки» было арестовано имущество и самого его в связи с этим сыскать было практически невозможно. Брат покойного, Семён Лаврович Полевой, унаследовал тяжбу и был полон решимости завершить дело с рогами. Он послал на Макарьевскую ярмарку своего сына Алексея. Тот не отыскал там голиковского приказчика. Это дало основание С. Л. Полевому обратиться в магистрат и там было принято решение — если И. Л. Голиков не заберёт рога, то и они, и 300 рублей задатка остаются в руках Полевого. Так оно и произошло. Пятилетняя эпопея с сайгачьими рогами наконец закончилась{20}.

Постоянной проблемой для И. Л. Голикова и его компаньонов — Ивана Ивановича и Михаила Сергеевича Голиковых — была необходимость платить процентные деньги со своих капиталов. Делать им этого явно очень не хотелось, в чём они, впрочем, мало отличались и от прочих представителей купеческого сословия. Уже 31 марта 1776 г. Тобольская губернская канцелярия требовала от Курского городового магистрата взыскать с Ивана Ларионовича и Михаила Сергеевича недоимку в 275 рублей 45 копеек; 14 августа 1784 г. со всех троих компаньонов власти пытались взыскать уже 390 рублей 9 копеек; а в феврале 1790 г. городовой магистрат получил предписание описать движимое и недвижимое имение Ивана Ивановича Голикова{21}. Аналогичные неприятности ожидали в скором будущем и самого Ивана Ларионовича.

Однако не винные откупа и не внутрироссийские торговые предприятия обеспечили И. Л. Голикову место в истории. Местом этим он обязан той роли, что довелось ему сыграть в деле освоения русскими людьми Аляски и Алеутских островов. С 1773 г. одним из приказчиков И. Л. Голикова является молодой рыльский купец Г. И. Шелихов. Уже после смерти Григория Ивановича, в 1797 г., когда шла борьба за оставленное им наследство, опекун осиротевшего семейства Шелиховых, М. М. Булдаков старательно доказывал: Григорий Шелихов никогда не был приказчиком И. Л. Голикова, не работал на него по контракту, они изначально были партнёрами. По его словам, Г. И. Шелихов «с 1773-го года возвратившись из Охотска, где он был единожды прикащиком вологодского купца Оконишникова, начал быть сам хозяином» и тогда уже «сверх прочей торговли своей был одного судна единственный хозяин, а в трёх имел с протчими участие». Единственное, что готовы были признать наследники Григория Ивановича, так это то, что он «исправлял Голикова дела, как комиссионер», причём «тогда ж Голиков Шелихову заплатил и все затраченные нащёт его суммы»{22}.

Столь же упорно отстаивали наследники Г. И. Шелихова его приоритет в деле основания РАК. В 1797 г., опровергая притязания Голикова, М. М. Булдаков писал, что «поелику Шелихов долговременным обращение в Камчатке и в Охотске и многими отправлениями на промыслы судов из опыту узнал, что односудовые многочисленных хозяев компании вместо разширения промыслов и торговли порождали раздоры и разорения», то ему пришла мысль создать единую компанию для посылки за море сразу нескольких кораблей. Более того, тогда же он «в сём предположении вознамерился отправиться в море и сам с семейством своим». Ради осуществления этой идеи, ещё в 1781 г. Шелихов решил поехать в Москву «дабы предложить план свой капиталистым людям и согласить их на общее с ним предприятие. Многие явились к сему охотниками, но Шелихов всех их предпочёл старинному знакомому Голикову и племяннику его капитану Голикову ж, ибо удобнее с одними ими хотел иметь дело»{23}. Булдаков, конечно, хотел в первую очередь оттенить благородство покойного Григория Ивановича, который отверг многочисленные выгодные предложения ради старинного знакомства, но не удержался и невольно проговорился. Шелихову, скорее всего, действительно проще было иметь дело не с некими малоизвестными ему «капиталистыми людьми», а с представителями всего одного купеческого клана, к тому же хорошо ему знакомыми. Идея же создания компании, похоже, в то время носилась в воздухе и трудно сказать, кому первому она пришла в голову, а кто первым высказал её вслух.

Событиям, положившим начало оформлению этой идеи и воплощению её в жизнь, предшествовали обстоятельства, весьма далёкие и от Америки, и от мехоторговли. Ещё в 1778 г. Голиковы совместно с другими шестью купцами заключили в Сенате контракт на винный откуп в Санкт-Петербурге и Москве. Для увеличения своих доходов они ловко пользовались ввозимым из-за границы спиртным. Но в 1781 г. на рижской таможне была арестована крупная партия контрабандной французской водки. Это поставило откупщиков-контрабандистов на грань катастрофы. Несколько спас положение И. И. Голиков, взявший всю вину на себя — компаньоны обещали вознаградить его за лишения. Товар был конфискован, Иван Иванович попал в тюрьму и освободился лишь по амнистии 7 августа 1782 г.{24} Однако убытки были налицо. И тогда Иван Ларионович нашёл выход. Новым источником доходов взамен истощавшегося камчатского должен стать американский пушной промысел под руководством толкового и энергичного человека. Шелихова срочно вызывают в Петербург.

Соглашение было подписано 17 августа 1781 г. Создавалась компания на срок в десять лет для ведения промысла на уже известных и ещё не открытых островах, в ходе которого планировалось строить на осваиваемых землях крепости и завязывать торговлю с туземцами. Иван Ларионович внёс 35 000 рублей, капитан Михаил Сергеевич — 20 000. Шелихов вложил в дело 15 000 рублей. Бывший приказчик стал младшим, но полноправным партнёром своего бывшего хозяина. Но за это на него возлагались все хлопоты по постройке и снаряжению кораблей, все заботы по руководству экспедицией. Он сам должен был отправиться за море и обеспечить компаньонам наибольшую прибыль. Заодно, по его собственному выражению, уйти в плавание следовало и «ради того, чтобы удобнее разсмотреть хозяйским глазом все те виды, кои полезными быть могут»{25}.

Вероятно, уже тогда наметился различный подход к новому предприятию со стороны И. Л. Голикова и Г. И. Шелихова. Дела совместной Американской компании, конечно, интересовали Ивана Ларионовича. Он специально просил в письме своего иркутского приказчика курского купца И. И. Скорнякова: «какия слухи будут иногда о заведении компании нашей в Америке старайся обо оных уведомлять писать появственней нынешнего осенью не будет ли судов в приход со островов и с ними не будет ли от наших писем как Григорий Иванович и ожидает»{26}. Проявлялся этот интерес и более своеобразно. В 1788 г., после возвращения из плавания в Америку, Г. И. Шелихов привёз в Россию 15 молодых аборигенов с острова Кадьяк. Это сразу заинтересовало Ивана Ларионовича. Из Петербурга он пишет 24 сентября 1788 г. в Иркутск И. И. Скорнякову: «Из Охотска американцы когда прибудут в Иркутск из них высмотреть надобна хорошенько согласны ли они остаться в России и кои к тому будут способнейши мужеска полу и женска хоша по два человека (или хоша и по одному) высылай в Москву при оказии или хоша бы при возах в Ырбит отпустить»{27}. Вскоре в Курск было привезено из их числа двое мальчиков, Алахан и Кияк. В Курске «дикие американцы» произвели сильное впечатление. В качестве «дядьки и воспитателя» к ним был приставлен калмык Панфил Иванов. Он, заодно, обучал своих подопечных и русскому языку. Именно он, по их неграмотности, поставил подпись под прошением о «присоединении к Православной грекороссийской Церкви» в 1789 г. В этом прошении говорилось: «Родились мы, нижепоименованные, на отдалённейших новонайденных один из нас на островах, а другой на берегах американских, где живучи по образу жизни тамо обитающих диких народов, незнающих никакой веры и закона и не имеющих о каком-либо Божестве ни малейшаго понятия возрасли в сущем неведении истиннаго Бога.

Минувшаго же 1787 года попечением и коштом именитаго гражданина курскаго купца Ивана Иларионова г. Голикова вывезены мы из оных мест в Россию, где, пребывая более уже двух лет, научились российскому языку и живучи в доме г. Голикова нередко слышали от него между домашним наставлением, что есть Высочайшее Божество, Которое всемогуществом Своим как свет, землю и народы, так и всё видимое творение премудро устроило ко благу человеческому и промышляя наипаче о человеке, обязало его святейшим законом, повелевая ему, что творить и чего, яко зловреднаго и богопротивнаго, удаляться, обнадёживая за исполнение закона кроме временных добр, вечною блаженною жизнию.

Сему внимая, мы от частых его чинимых нам наставлений и почитая уже нужным и спасительным христианский закон и веру, восчувстовали в себе сильное движение искреннаго и непреклоннаго желания быть в числе просвещённого человечества и присоединиться к Православной грекороссийской Церкви Божественными таинствами. А как приуготовления к оным предварили себя и выучением Символа веры и других христианских молитв, то и просим покорно сие правление познавши нас совершенно оное злочестивое неверие просветить святым крещением и присовокупить к христианскому обществу».

Торжественную церемонию крещения провёл протоиерей Иоанн Злотницкий, а восприемниками выступали сам Иван Ларионович и его дочери Мария Гарденина и Александра. Алахан получил имя Петра, Кияк стал Павлом. О крещении «диких американцев» было сообщено особым рапортом епископу белгородскому и курскому Феоктисту, который «почёл это обстоятельство заслуживающим внимания высшей церковной власти и довёл до сведения св. Синода». Позднее оба кадьякца числились комиссионерами по делам компании Голикова, но «постоянное жительство имели в Курске»{28}.

В 1787 г., воспользовавшись возвращением Г. И. Шелихова из «американского вояжа», компаньоны попытались вывести свои дела на новый, более высокий уровень. Обстоятельства этому, казалось, благоприятствовали. В качестве городского головы, Иван Ларионович должен был встречать императрицу, обратный путь которой из Крыма пролегал через Курск и тем самым ему предоставлялась возможность лично представить свои замыслы непосредственно ей самой. Готовясь к встрече Екатерины II, курское дворянство «при содействии городского головы Ивана Илларионовича Голикова и курских граждан» возвело в конце Херсонской улицы каменные триумфальные ворота, ставшие надолго одной из главных городских достопримечательностей. Иван Ларионович, как городской голова, встречал царицу во главе почётных курских граждан, членов городского магистрата, учеников и преподавателей Главного народного училища. При встрече с царицей Иван Ларионович преподнёс понравившийся ей «богатый русский женский наряд», позаимствовав его у купчихи Сушковой{29}. Но среди прочих даров находилась и карта «Шелехова странствия». При этом на карте было отчётливо проставлено, что составил её капитан М. С. Голиков (хотя на самом деле составили её, разумеется, опытные моряки, Д. И. Бочаров и Г. Г. Измайлов, а Михаил Сергеевич мог, самое большее, оплатить труд гравера и типографа){30}. Императрица проявила интерес к купцам-мореплавателям и компаньоны получают официальное приглашение ко Двору. Хлопоча о своих нуждах, Голиков не забыл и о городских потребностях: вследствие именно его ходатайства уже 17 июня 1787 г. последовал царский указ на имя правителя курского наместничества графа А. И. Зубова, согласно которому была разрешена постройка на Коренной ярмарке Гостиного двора. При этом городскому обществу передавались ярмарочные доходы в течение 20 лет{31}. Встреча с императрицей, несомненно, стала звёздным часом в жизни и карьере курского купца. Вслед за успехом, достигнутым в Курске, он вместе с Г. И. Шелиховым отправляется в Санкт-Петербург с прошением на царское имя, чтобы ходатайствовать о привилегиях и государственной ссуде для своей компании. Здесь их достижения, несмотря на внешний блеск, оказались более скромными.

12 октября 1788 г. И. Л. Голиков получил из Сената похвальную грамоту Императрицы Екатерины II от 1 октября 1788 г.: «…вы обще с рыльским купцом Григорием Шелиховым для открытия неизвестных островов и заведения новой торговли на благо Отечества, согласясь и построив мореходные суда собственным коштом, отправились в восточное море и к берегам Северной Америки, где преодолев многия опасности и затруднения, наконец достигли до предпринятого намерения, и не только сыскали несколько неизвестных земель и народов и завели с ними к пользе Государственной торговые промыслы, но и привел жителей в подданство Наше, за что Мы и повелеваем в знак отличности и благоволения Нашего дать вам от Сената медали и шпаги. Но сверх сего и еще Мы не можем оставить без изъявления вам за сию Нам и Государству услугу Нашего Монаршего благоволения и сею Нашею грамотою похваляем оное…»{32}.

Однако, наградив купцов, императрица отвергла их предложение о создании единой торгово-промысловой компании с монопольными правами на освоение американских земель.

В последующие годы в делах Американской компании Иван Ларионович Голиков постепенно всё более отходил в тень, хотя именно он «принимал участие в закупке товаров для компании в Москве и Петербурге, давая указания о постройке того или иного судна ... Голиков испытывал некоторые финансовые трудности по «государственной доимке», чем воспользовался его компаньон Г. И. Шелихов, который начал фактически бесконтрольно использовать общий капитал»{33}.

Дело, видимо, было в том, что для И. Л. Голикова американская компания, при всей её важности и прибыльности, оставалась всегда лишь одним из его многочисленных коммерческих предприятий. Он занимался ею постольку, поскольку оставалось время от забот, связанных с винными откупами, взиманием денег с многочисленных несостоятельных должников, неурядиц с приказчиками в разных городах, выплатой недоимок казне, дел, подобных тяжбе о сайгачьих рогах. Для Г. И. Шелихова же Американская компания всегда оставалась главным делом. Кроме того, он пользовался тем, что его компаньон жил в стороне от средоточия компанейской деятельности и полностью доверял своим приказчикам, которые, по различным причинам, не всегда это доверие оправдывали. Одним из них был курский купец Иван Иванович Скорняков. Он, «по бывшим на него разным на немалую сумму искам находился немалое время в городе Курске и дошед до совершенной крайности в пропитании и содержании себя», обратился за помощью к Ивану Ларионовичу. Тот, «будучи убежден ево прозбами и видя ево в бедном состоянии», принял Скорнякова на службу и в январе 1787 г. приказчиком послал в Иркутск. Тут И. И. Скорняков провёл два года и одиннадцать месяцев{34}. Отношения между ними были самые доброжелательные — в письмах хозяин обращался к приказчику не иначе, как «братец Иван Иванович», назначил ему 200 рублей годового жалованья и помогал деньгами и платьем его семье (у Скорнякова было семеро детей). Но подспудно между ними начали нарастать противоречия. Причиной тому стало сближение Скорнякова с Г. И. Шелиховым. Кроме того, до И. Л. Голикова стали доходить «разные неприятные известия», которые поселили в его душе «сомнениев разсуждении распутного ево в Иркутске поведения и других доверие нарушавших причин». Скорнякову же неведомые «доброжелатели» стали сообщать о том, что хозяин неодобрительно отзывается о нём в Петербурге. Не выдержав, Скорняков стал в письмах просить у Голикова отставки. Иван Ларионович отвечал ему: «Весьма удивляюсь, что вы так скоро, братец, скучились при делах моих, неужли вам лутче было жить в Белегороде и во всяком письме просить увольнения? Напрасно, братец, так горячитесь … Также пишите, требуя моего окончательного решения на ваши письма, то сего я опять не могу понять, какое окончательное решение вам зделать. Заключаете при том сожалением вашим, что якобы я сержусь на вас и видили бутто бы из писем, что я говарю про вас в Петербурге, но сие всё кажитца вздор самой пустой; я что слышал про вас, то к вам и писал, так бы и вам должно написать, от ково что слышели или кто об мне писал, что я браню ли вас или понашу чем и видно, но главное всему жить порядочно, честь хранить, а в протчем кто бы что ни говарил и не писал нужды нет, посуди веть нет такого человека. про ково бы не говорили худа и добра, как обыкновенно хфалит, а другой клевещет, даже и сам Христос Спаситель всего мира не избежал хуления; то неужли ты, братец, думаешь о себе более всех? сие совсем будет непристойно, да и говарить неможно, а почитать всё то за безделицу всего лутче; естьли бы я на вас и посердился, то и вы на меня можете и за важность ли почитать оное совсем неприлично и описоватца. Надобна, братец, старатца по делам к пользе не упуская время, а упустишь время, то хоша и старался, но выходят одне вздоры, я надеюсь вам сие самому приметно»{35}.

Письмо это было написано Голиковым 24 сентября и получено Скорняковым 13 ноября 1788 г. Следующее послание своему приказчику Иван Ларионович направил 16 декабря, спустя десять дней после возвращения из Петербурга в Курск. Скорняков получил его только 23 марта 1789 г. Голиков писал: «Братец Иван Иванович. Писем от вас и не помню как получал и не знаю, благополучно ли находитесь. Прежде писали вы чтоб позволить вам выехать ко мне да и продолжать ваши услуги неохотно соглашались даже чтоб прислать вам на смену человека, то от меня писано к вам что вы можете по первому пути и выехать ко мне и товары хоша малчику своему сыну оставить … посылаю при сем прикащика моего здешнего курского купца Никифора Дмитриева сына Шматова которому имеете здать все мои товары и денги вексели и все писменные дела … Из Петербурга сюда прибыл я 6 числа декабря слышу, что ваша хозяюшка померла и дети остались в доме вашем в бедственном состоянии о чем надеюсь прежде к вам писано ныне получа письмо от вашего сына Александра пишет чтоб переслать денег на содержания на нашем де коште состоит 6 душ кормить и одевать надобна и по тулупцу им просит прислать то я и стараюсь все нужное доставить»{36}. Скорняков был снят с должности, как видно из письма, вполне мирно, без скандала, «по собственному желанию». Вообще, это письмо даёт нам уникальную возможность взглянуть на Ивана Ларионовича «в быту», увидеть его не только крупным коммерсантом, но и просто человеком, заботящимся о нуждах своих служащих. Здесь он предстаёт совсем иной гранью своей личности, нежели в скандальной истории с Василием Тернавским. Однако и этой ситуации не суждено было разрешиться мирно.

Вернувшись в Курск, И. И. Скорняков 12 сентября 1789 г. предоставил Ивану Ларионовичу письменный отчёт о денежных расходах. Спустя год разразилась гроза. Изучив отчёт Скорнякова и сравнив его со своими сведениями из других источников, И. Л. Голиков обнаружил, что Скорняков «в поданном мне щоте между протчим показывает якобы им отдано товарищу моему рылскому имянитому гражданину Григорью Шелихову денег 481 рублев 50 копеек», а также другие, столь же крупные и необъяснимые расходы, хотя «на сии статьи … никакого от меня дозволения и приказания не было и быть им там резону не имелось и к тому ж в отданных Шелихову деньгах и росписки не представлено». Кроме того, Голиков недосчитался 10 камчатских бобров ценой «по меньшей мере каждому по сту рублев», выяснил, что Скорняковым «куплено недозволенным образом дватцать камчатских бобров в которых противу настоящей оным цены и покупки передано до трёхсот рублей», установил, что приказчик перебрал денег из своего содержания на добрых 200 рублей. В результате, И. Л. Голиков обратился 11 октября 1790 г. в Курский городовой магистрат, требуя взыскания денег со Скорнякова. Дело поступило на рассмотрение 18 ноября{37}.

Скорняков заявил в своих объяснениях, что он «ни единою копейкой не должен». Голиков на объяснения бывшего приказчика объявил, что «каждые ево Скорнякова отзывы обнаруживают по себе единственную несправедливость». Скорняков обратился за помощью к Шелихову, прося разъяснить компаньону, куда шли его деньги. Ответ из Иркутска — на дорогой тонкой бумаге с золотым обрезом — пришёл через Москву 24 мая 1791 г. В собственноручном письме Григория Ивановича говорилось:

«Государь мой Иван Иванович: Писмо Ваше ис Курска чрез Ирбит от 20 генваря со вложенным писмом от г-на Козмы Васильича Выходцова здесь я исправно сего марта 23 дня получил за что покорно благодарю Вас.

На прошлогоднее писмо Ваше я к Вам немедленна прошлаго ж года чрез прикащика маего живущаго в Москве Шемелина в сходнасть справедливаго желания Вашего отвечал, и приказал переслать для доставления к Вам чрез то лицо кого Вы в писме тогда означели на нонешнее же писмо сим Вам ответствую.

Не погневайся братиц, что я удивляюсь чтоб могло статца от Ивана Ларионовича таковое Вам угнетения потаму боле сомнителна быть тому что за бобры к Ивану Ларионовичу не принадлежащия полученныя долгавыя с Констянтина Самойлова идущия к Павлу Лебедеву Ласточкину а чом и в валовом контракте судна андреевскаго асаблива в ращотах таго судна в отправлении значитца кои при разделе промыслу судна андреевскаго вмешаны были при конфискации с товаром Ивана Ларионовича и получены за оные бобры с Вас по дешевой цене денги четыреста восемдесят один рубль пятьдесят копеек а не бабры. Стараясь для ползы Ивана Ларионовича и за оные бобры я Лебедеву заплатил так как ане к нему принадлежали дароже нежели с Вас получил, а немение таго и то меня удивляет что будта бы он не принимает издержик. А имянно десять бобров и восемьсот рублев денег в его великаю ползу употребленных ему б я права верить не в состоянии главнае потаму что дела тем зделали скора и велика а показали немнога я право щитал немения на получение толь затруднителное издержали тысячи три по последней мере: купленные ис полаты бобры вами обще с Барановым за две тысячи рублей за Вашу полавину здесь давали барыш, а Шматов не позволил продать для того что товар самому хозяину за тысячу рублей принят сходна. Вот братиц что меня и сомневатца заставляет чтоб за Ваше усердие Иван Ларионович обидить Вас вздумал, права сему я не поверю доброй человек никогда на толь важное душевредничество поступить не можит: г-ну Выходцову ноне ж я отвечал: в протчем пребываю и есмь К услугам Вашим Григорий Шелихов. 26 марта 1791 года. Иркутск. В будущем году намерения атсель выехать в свой горад в пасобии прашу всех благ подателей»{38}.

Из недоуменного письма Г. И. Шелихова видно, что он, похоже, искренне не видел разницы между своими и голиковскими деньгами, используя их на компанейские нужды. Ему недосуг было всякий раз советоваться с проживающим в Петербурге или Курске компаньоном и потому он предпочитал влиять на его приказчиков. Голикова же подобное самоуправство приводило в ярость.

Дело между И. Л. Голиковым и И. И. Скорняковым было рассмотрено Курским городовым магистратом 23 декабря 1792 г. Обоим было предложено уладить спор с помощью посредников, поскольку с моменту сдачи Скорняковым отчёта до подачи Голиковым жалобы прошло год и два месяца, а согласно пункту 11 главы 2 Таможенного устава 1727 г. срок подачи жалоб купцов на своих приказчиков устанавливается в один год. Скорнякова, правда, даже такое решение не удовлетворило и он в июне того же года письменно «изъявил неудовольствие». Однако, апелляции он в годичный срок не подал и потому магистратское решение осталось в силе{39}.

Наиболее доверенным лицом И. Л. Голикова был его племянник Алексей Евсевьевич Полевой. Именно Иван Ларионович «вывел в люди» своего обедневшего родственника, поддерживая его, несмотря на все, доставляемые им ему неприятности. Ещё в июне 1789 г. канцелярист Михаил Матвеевич Голиков (ещё один племянник Ивана Ларионовича) обратился в Курский городовой магистрат, требуя взыскать с купца Алексея Евсеевича Полевого сумму в 324 рубля 75 копеек. Был предъявлен вексель, в котором говорилось, что «1782 года майя 8-го дня курскому купцу Михайле Голикову курский же купец Алексей Полевой дал сию расписку в том, что принял я для продажи от него Голикова три штуки марсели сорок пять аршин ранжевой тавты денгами девяносто восемь рублей». Дело, казалось, было совершенно ясно. Однако, объяснения А. Е. Полевого вскрыли более сложную подоплёку. Он сообщил, что действительно принял указанный товар в 1782 г. в Тобольске, но не от Михаила Матвеевича, а от самого его хозяина, Ивана Ларионовича Голикова. Согласно Полевому, М. М. Голиков просил Ивана Ларионовича «чтоб ему ис человеколюбия пожаловал дал торговать денег, почему и получил до 1400 рублей, но как непорядочным поведением доказал свою в том неспособность, то и отдан был в моё смотрение с имеющимся у него капиталом». После этого А. Е. Полевой променял на Ирбитской ярмарке имевшихся у М. М. Голикова соболей у Михайлы Данилова, приказчика курского городского головы С. И. Хлопонина, как раз на упомянутые «тавту и марсели». Ткани эти он, по приказу И. Л. Голикова, «ему, Михайле, не отдал, а доставил в Тоболск и отдал хозяину Ивану Ларионовичу Голикову, чрез несколко дней обратно на свой щёт принял». Более того, по утверждению Полевого «Михайла Голиков по то время ни толко таковой суммы, но и ничего собственного не имел». Дело, впрочем, затянулось, поскольку решено было взять объяснения с самого И. Л. Голикова, а он был не большой любитель объясняться с магистратом. В 1791 г. М. М. Голиков умер и после этого А. Е. Полевой сам обратился 5 февраля в курский магистрат, говоря, что, поскольку он ничего Михайле не должен, «а ныне тот Михайла Голиков и в живых не состоит», то следует дело закрыть, а расписку уничтожить, чтобы он мог спокойно вести торговлю и получить, наконец, паспорт{40}. Судя по всему, оба племянника Ивана Ларионовича старались по мере сил вести торговлю своего дяди с максимальной выгодой лично для себя, всё более погружаясь в пучину путаницы и неразберихи.

К моменту завершения этой тяжбы А. Е. Полевой, запутавшийся в подобных денежных делах, уже вошёл в тайные сношения с Г. И. Шелиховым. В итоге их совместных финансовых махинаций, на счёт Ивана Ларионовича зачастую относились выплаты по векселям, а доля его в прибылях уменьшалась. Следует отметить, что И. Л. Голиков, испытавший уже последствия влияния Г. И. Шелихова на своих приказчиков, «дабы не испытать опять опасности и не быть Шелихова жертвою», специально уполномочил своего племянника представлять его интересы в делах компании. Однако А. Е. Полевой «в отсутствие Голикова из Сибири зделал более ему, Голикову, оскорблениев, нежели самый Шелихов». По утверждению Ивана Ларионовича, «они, то есть Полевой и Шелихов, согласясь между собою, тайно составили новую Компанию, в которой половину его и самыя документы изтребили вовсе»{41}.

Осенью 1790 г. это вызвало бурные объяснения между И. Л. Голиковым и А. Е. Полевым, который приехал из Охотска в Курск. А. Е. Полевой вынужден был признаться в злоупотреблении доверием Ивана Ларионовича. Он каялся и слёзно умолял о прощении: «Признаюсь, что сделал Вам зла, досады и огорчения выше человечества. Но, напротив, Вы и ныне ещё делаите такие милости, какие я и от родителя своего никогда не ощущал»{42}. Однако это не помогло и в 1794 г. Иван Ларионович оказался «очень грамотно отстранён от дел» и компания оказалась практически целиком в руках Шелихова.

После смерти Г. И. Шелихова начинается упорная борьба за контроль над компанией, в ходе которой верх одерживают наследники Григория Ивановича. Обстоятельства этой борьбы детально прослежены в недавних исследованиях А. Ю Петрова{43}. Возвышение Шелиховых означало крах для Голикова. Он, правда, ещё сохранял силу и влияние, пользовался благосклонностью властей — император Павел I даже пожаловал ему «золотой с царским гербом и бриллиантами ковш»{44}. Однако финансовые махинации Шелиховых и Полевого лишили Ивана Ларионовича половины капитала. Часть потерь удалось возместить лишь после вмешательства знатного зятя — сенатора князя К. А. Багратиона. В конечном итоге, после смерти отца в 1805 г., Николай Иванович Голиков вынужден был постепенно распродавать оставшиеся у него акции компании и большую часть недвижимости. Например, 31 августа 1827 г. он выдал полковнику и кавалеру Густафу Карловичу Шульцу доверенность на предъявление в залог по откупам 60 акций Российско-Американской компании на 15 000 рублей, причём каждая акция шла в половинную стоимость{45}. «Такова была цена, которую заплатил И. Л. Голиков за своё доверие Г. И. Шелихову», — подводит итог современный историк{46}.

Цена эта оказалась ещё более дорогой, поскольку И. Л. Голиков лишился не только своих прибылей, но и своего заслуженного места в истории Русской Америки. В последующей историографии фигура Г. И. Шелихова всё более заслоняла собой его современников, внёсших немалый вклад в дело создания русско-американского феномена. Это относилась и к конкурентам, долгое время оспаривавшим право шелиховской компании на единоличное освоение американских земель, это касалось и его собственных компаньонов. Среди таких «посмертно пострадавших» можно назвать и П. С. Лебедева-Ласточкина, и Голиковых, и самого А. Е. Полевого. Дочь Алексея Евсевьевича, Екатерина, сравнивая отца с Г. И. Шелиховым, даёт им любопытную оценку: «отец мой был также человек необыкновенный умом, силою воли и образованностью. В нём только не было жестокости Шелехова»{47}. Оценка эта добавляет важный штрих к характеру не только А. Е. Полевого, но и самого Г. И. Шелихова. В характере И. Л. Голикова должная доля жестокости, похоже, была. Фигура, куда более крупная и значительная, нежели его племянник, он фактически стоял у истоков будущей Российско-Американской компании, упорно добиваясь осуществления своих замыслов. По достоинству оценив деловую хватку и энергию Г. И. Шелихова, он не только привлёк его к исполнению этих планов, но и пошёл навстречу его честолюбивым устремлениям, сделав из приказчика полноправным компаньоном, обеспечив ему превосходные возможности для дальнейшего роста.

Умер И. Л. Голиков 17 ноября 1805 г. и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. «С 17-го на 18-е число прошедшего ноября 1805 г. скончался с Санктпетербурге Курский Именитый Гражданин ГОЛИКОВ на 73-м году от рождения, — говорилось в «некрологии», опубликованной в 1-й части петербургской «Минервы» за 1806 г. — Он второй из тех, которые прославили свою фамилию. Голиков, написавший Историю ПЕТРА ВЕЛИКОГО в 30 томах, был ему племянник. Добродетельный муж, к сожалению добрых людей, кончивший жизнь свою, принадлежит к числу Россиян, украсивших конец осмнадцатого века … В последние дни жизни он представлял редкий пример упования на Промсл. Никакия огорчения не сильны были довести его до роптания. Бедные потеряли в нем благодетеля, несчастные истинного друга»{48}.

Хвалебные строки официального некролога имели за собой немало истины, хотя, конечно, не раскрывали всей колоритной фигуры Ивана Ларионовича. Человек суровый, вспыльчивый, но отходчивый во гневе, предприимчивый, с обширным кругозором и широким взглядом на вещи, не чурающийся идей просвещения, но хранящий верность устоявшимся обычаям, дальновидный, но не утративший привычку доверять людям, мелочный обладатель огромных капиталов, подчас ценящий выгоду превыше закона, но использующий закон, чтобы не упустить своей выгоды, — он был человеком своего времени, своего сословия, но при этом стоял на ступень выше и смотрел дальше своего окружения. Этим он и заслужил своё место в истории.

1. Это касается, в первую очередь, частной жизни купца, деталей его биографии. Его коммерческой деятельности и его взаимоотношениям с Г. И. Шелиховым немалое место уделено в исследованиях А. Ю. Петрова, посвящённых обстоятельствам, предшествующим созданию РАК. См.: Петров А. Ю. И. Л. Голиков и Г. И. Шелихов // Книга о Шелехове. Иркутск, 1997. С. 266-268; Петров А. Ю. Образование Российско-Американской компании. М., 2000.

2. См. например: Адамов А. Григорий Иванович Шелихов — «Колумб российский» // Куряне — выдающиеся деятели науки и техники. - Курск , 1950.- С. 8-21;Ситников Л. А. Григорий Шелихов. - Иркутск, 1990.

3. Мезин С. А. Русский историк И. И. Голиков. - Саратов, 1991.

4. Ларионов С. Описание Курского наместничества из древних и новых разных о нем известий. - М., 1786.

5. Зорин А. В. Русская Америка и куряне // Русская Америка. 1799-1867 гг. Материалы Международной конференции «К 200-летию образования Российско-Американской компании 1799-1999». Москва, 6-10 сентября 1999 г. М., 1999. С. 116-126.

6. О происхождении и родословной И. Л. Голикова подробнее см: Зорин А. В., Карпачев М. Д., Могильников В. А., Филиппова М. А., Шумков А. А. Курские купцы Голиковы. От монастырских бобылей до потомственных дворян. Материалы к истории и генеалогии рода. СПб., 2003.

7. Государственный архив Курской области (далее: ГАКО), ф.184, оп.2, д.190, л.18; датой его рождения ранее ошибочно считался 1730 г. В ноябре 1795 г. он показал себе 60 лет, а по предыдущей ревизии 1782 г. – 47 лет от роду; В «Петербургском некрополе» указывается другой год рождения — 1729 ([Саитов В. И.]. Великий князь Николай Михайлович. Петербургский некрополь. Т. 1. СПб., 1912. C. 623).

8. ГАКО, ф.184 , оп.2, д.190 , л.185.

9. Полное собрание законов Российской империи. Т. XV. СПб., 1830. С. 350-351. Вероятно, И. Н. Лоскутов приходился И. Л. Голикову родственником со стороны его жены, А. П. Климовой.

10. Петров Н. П. История родов русского дворянства. Т. II. М., 1991 (репринтное изд.). С. 241–244.

11. Петров А. Ю. Образование… C. 88

12. ГАКО, ф. 184, оп. 2, д. 108, л. 478; д. 191, л. 203об.

13. К истории Российско-Американской компании. Красноярск, 1957. С. 14–15.

14. Танков А. А. Из Курской старины. Оттоманский посол и курское купечество // «Курские губернские ведомости». 1894. № 860.

15. Танков А. А. Из истории школьного образования в Курске // «Курские губернские ведомости». 1897. № 119.

16. Зорин А. В. Курские калмыки (работорговля на степной границе) // Курские тетради. Вып. 2. Курск, 1998. С. 32-38.

17. АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 881, л. 65 об., 66.

18. ГАКО, ф. 108, оп. 8, д. 1031

19. ГАКО, ф.108, оп.8, д.616, л.2,11об, 12-13.

20. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 806, л.1-2, 5-5об, 6-7, 9-9об, 43.

21. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 858, л.22, 27-28.

22. АВПРИ, ф.341, оп.888, д.128, л.2.

23. АВПРИ, ф.341, оп.888, д.128, л.2об-3.

24. Мезин С. А. Русский историк И. И. Голиков. Саратов, 1991. С.29.

25. АВПРИ, ф.341, оп.888, д.128, л.3об.

26. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 932, л. 22об.

27. Там же.

28. Танков А. А. Фрагменты курской старины: Дикие американцы в Курске // «Курские губернские ведомости». 1897. № 183.

29. Златоверховников Н. И. Памятники старины и нового времени и другие достопримечательности Курской губернии. Курск, 1902. С. 15-27.

30. Подробнее о вопросах, связанных с историей «карты капитана Голикова», см: Федорченко Т. П. К вопросу о картах плавания И. Л. Голикова и Г. И. Шелихова к тихоокеанским берегам Северной Америки в 1783–1786 гг. // Вопросы географии. Сб.22. 1950. С. 181-185; Соловьёва К. Г., Вовнянко А. А. Пропавшие и забытые карты компании Голиковых-Шелихова, 1783-1798 гг. // Американский ежегодник 1994. М., 1995. С. 116-136.

31. Златоверховников Н. И. Указ. соч. С. 33-34.

32. РГИА, ф. 1343, оп. 19, д. 2549 – л. 4, 4 об.

33. Петров А. Ю. Образование… С. 142

34. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 932, л. 1

35. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 932, л. 22-22об

36. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 932, л. 24-24об

37. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 932, л. 1.

38. ГАКО, ф.108, оп.8, д. 932, л.25об-26об

39. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 932, л.28-35, 41

40. ГАКО, ф. 108, оп.8, д. 801, л. .7, 9-10,15

41. АВПРИ, ф.341, оп.888, д.128, л.12об-13об.

42. Петров А. Ю. Образование… С. 144

43. История Русской Америки. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М., 1997. С.109-153,322-363; Петров А. Ю. И. Л. Голиков и Г. И. Шелихов // Книга о Шелехове. Иркутск, 1997.- С. 266-268; Петров А. Ю. Специфика финансовой деятельности русских торгово-промысловых компаний на северо-западе Америки во второй половине XVIII в. // Русская Америка 1799-1867. Материалы международной конференции «К 200-летию образования Российско-Американской компании 1799-1999 гг.» Москва, 6-10 сентября 1999 г. - М., 1999.-С. 136-159. Петров А. Ю. Образование Российско-Американской компании. М., 2000;

44. Златоверховников Н. И. Указ. соч. С. 16.

45. ГАКО, ф.59, оп.1, д.9898, л. 1. Сын И. Л. Голикова, Николай, рождён отцом в первом браке в Курске, в приходе Троицкой церкви в 1781 г. Позднее он — курский первостатейный купец, акционер РАК В 1817 г. числился по 1-й гильдии, но на 1834 г. числится уже лишь по 3-й гильдии. С 1806 г. — именитый гражданин Курска. Умер в 1842 г. С 1831 г. женат на дворянской дочери Фионе (Хионии) Матвеевне, вдове коллежского регистратора Павлова. Имел сыновей Ивана и Павла. Из них Иван (1832–1877) воспитывался в 1-й Московской гимназии, в 1854 г. окончил курс наук юридического факультета Императорского Московского университета со степенью кандидата, позднее дослужился до чина статского советника, получил потомственное дворянство. Его сын, правнук Ивана Ларионовича, Сергей Иванович Голиков (1866–1929) в 1890 г. окончил курс юридических наук университетского отделения Московского лицея Цесаревича Николая с дипломом I степени, занимал различные государственные и выборные посты (в том числе Калязинского уездного предводителя дворянства и Воронежского гражданского губернатора), дослужился до чина действительного статского советника. С 1920 г. находится в эмиграции, где занимает видное место среди русских монархистов. Умер в Русском Доме в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. В настоящее время в С.-Петербурге проживает Екатерина Николаевна Квартирова (р.1916) — дочь Марии Сергеевны Голиковой (1890-1986) и воронежского вице-губернатора Николая Николаевича Лавриновского (1875-1930). В Курске в настоящее время проживают представители другой ветви рода — потомки по женской линии старшего брата Ивана Ларионовича, Сергея, носящие фамилию Логачевы (Зорин А. В., Карпачев М. Д., Могильников В. А., Филиппова М. А., Шумков А. А. Указ. соч. С.53-54,60-63,66-76,80-82).

46. Петров А. Ю. И. Л. Голиков и Г. И. Шелихов // Книга о Шелихове. Иркутск, 1997. С. 268.

47. Авдеева-Полевая Е. А. Записки и замечания о Сибири // Записки иркутских жителей.- Иркутск, 1990. С.56.

48. Руссов. Некрология // Минерва. Ч. I. СПб., 1806.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Немного о Шелихове.

user posted image

К биографии Г.И. Шелихова

Шелеховы, или Шелиховы, - весьма распространенная в старом Рыльске фамилия. Встречается она уже в документах XVII века. Среди носителей ее - и стрелец, и пушкарь, и мелкий торговец, и посадский человек. Но выявить среди них предка "российского Колумба" Григория Ивановича Шелихова невозможно. Зато под 1722 г. в документах упоминаются Афанасий Тимофеевич Шелехов и его братья Семен и Петр, имеющие непосредственное отношение к Григорию Ивановичу. "Города Рыльска гостиной сотни Афонасий Тимофеев сын Шелихов", проживавший в приходе Вознесенской церкви и торговавший москательным товаром, приходился Григорию Ивановичу родным дедом. Родился он в 1701 году. Помимо торговли, держал на паях с родственниками пасеку, мельницу "выше села Никольникова на речке Амони", имел "для бережения скотины" двор в дер. Пушкарное {1}.

Семья А. Т. Шелихова была по нынешним меркам многодетной, по тогдашним - обычной. В ней известно пятеро детей - Иван "большой" (р. 1728), Иван "меньшой" (р. 1749), Андрей (? - 1778), Яков (1723 - 1778) и Анастасия (1760 - 1778). Старший из Иванов, "большой", и является отцом Григория Ивановича {2}.

Иван Афанасьевич, будучи рыльским мещанином (в купеческое сословие он записался много позже), женился, тем не менее, на "дворянке и рыльской помещице" Агриппине Ивановне (1729 - 1776). Так, по крайней мере, утверждает зять и компаньон Григория Ивановича, видный деятель Российско-американской компании (РАК) и опекун осиротевшей семьи Шелихова, М. М. Булдаков. По его сведениям, сам Григорий Иванович даже получил в наследство от матери двух крепостных. В таком родстве, впрочем, нет ничего особенно удивительного. Мелкопоместное дворянство в ту пору нередко роднилось с состоятельными купеческими фамилиями. Крупный курский помещик надворный советник И. П. Анненков сообщает в своем дневнике, что в 1759 г. "брат Афанасей Александрович Суковкин женился на третьей жене", каковой оказалась вдова севского купца Шереметцова Аксинья Афанасьевна, урожденная Шелехова. Не была ли эта купчиха еще одной сестрой Ивана Афанасьевича? Позднее сестра самого Григория Шелихова Аграфена была выдана замуж за льговского помещика Петра Дьякова из с. Козьи Угоны (совр. с. Большие Угоны Льговского р-на), а крестным отцом дочери Григория Ивановича Екатерины был путивльский помещик Ф. И. Шечков. Так что нет ничего невероятного в том, что Григорий Иванович мог иметь "благородное происхождение" по женской линии {3}.

Григорий был старшим сыном в семье. Брат Степан родился в 1757 г. и прожил всего 13 лет; второй брат, Василий, родился в 1760 г., сестра Аграфена - в 1753 году. Вопрос о дате рождения самого Григория более сложен. Число и месяц не известны. Годом указывают обычно 1747 г., хотя на могиле Шелихова в Иркутске значится 1748 год. Американец Гектор Шевиньи вообще утверждает, будто Г. И. Шелихов родился "около 1730 г." Автор последней и наиболее значительной биографии Шелихова, Л. А. Ситников, склоняется к мнению, что его герой родился в конце 1747 или в начале 1748 года {4}.

Но обратимся к документам Государственного архива Курской области (ГАКО). В "Ревизских сказках 4-й ревизии о купцах и мещанах города Рыльска", поданных в июне 1782 г., возраст "Григория Иванова сына Шелихова" определяется в 33 года, причем, отмечается, что "по прошлой 1763-го года ревизии" ему значилось 14 лет. Путем несложных вычислений можно легко получить дату рождения - 1749 год! Но нет ли здесь ошибки? Возьмем теперь "Алфавитную книгу жителей г. Рыльска" - перечень, составлявшийся на протяжении 1786 - 1792 гг. на основании правительственного указа 1785 года. Здесь возраст Григория Ивановича определяется в 40 лет, возраст его жены Натальи Алексеевны - в 26, дочери Анны - 9 лет, а дочери Екатерины - 7 лет. Запись эта не могла появиться ранее 1788 г., когда Григорий Иванович возвратился из путешествия в Америку и из поездки в Петербург (причем, зимой 1789 г. он уже был в Иркутске, где обустраивал свой новый большой дом). Но если запись относится к 1788, г., то годом рождения следует считать год 1748? Однако известно, что Екатерина Григорьевна родилась 24 ноября 1781 г., как о том свидетельствует запись в метрической книге Вознесенской церкви Рыльска. Возраст ее сестры Анны по материалам 4-й ревизии - полтора года, а их матери - 20 лет. Значит, Анна родилась в самом конце 1780 г., а Наталья Алексеевна- в конце 1762 года. Отсюда следует, что запись в "Алфавитной книге" появилась, скорее всего, в начале 1789 г., когда прошло совсем немного времени со дня рождения Натальи Алексеевны и Анны Шелиховой и уже исполнилось (или должно было вот-вот исполниться) 40 лет самому Григорию Ивановичу. Этот вывод подтверждается и данными 6-й ревизии (1811 г.). Там запись о Г. И. Шелихове, его сыне и брате находится в разделе "Мещане". О самом Григории Ивановиче сообщается, что он умер в 1795 г. и по прошлой ревизии (также 1795 г.) ему значилось 46 лет. Таким образом, мы вновь получаем 1749 год как год рождения Григория Ивановича. После этого всякие сомнения относительно этой даты следует считать излишними {5}.

Можно даже попытаться приблизительно вычислить и день его рождения. Скорее всего, как то правильно предположил Л. А. Ситников, это был день одного из святых Григориев, отмечаемых православной церковью. Четыре таких дня выпадают по юлианскому календарю на ноябрь, три - на январь. В декабре не чествуется ни одного святого Григория. Исходя из предшествующих выкладок, особое внимание следует уделить январским праздникам. Это - дни святителя Григория Нисского (9 января), Григория Богослова (25 января) и большой праздник трех святителей - Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста (30 января). В этой связи представляется явно неслучайным и полное название судна, на котором Г. И. Шелихов совершил свое знаменитое плавание, - галиот "Три Святителя: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст". С немалой долей вероятности можно предположить, что Григорий Иванович либо родился 25 или 30 января, либо, родившись 25 января, был крещен спустя пять дней в праздник трех святителей. Их (а особенно Григория Богослова) он, несомненно, почитал своими небесными покровителями. Таким образом, Г. И. Шелихов родился, скорее всего, около 25 - 30 января 1749 года. Как протекала жизнь молодого купеческого сына в Вознесенском приходе Рыльска, неизвестно. Не известны и первые его шаги на коммерческом поприще. Новая страница биографии Григория Ивановича открывается около 1773 г., когда он появляется в Охотске в качестве приказчика вологодского купца М. Оконишникова.

Одной из загадок биографии Шелихова считается причина, побудившая его покинуть отцовский дом и отправиться за тридевять земель от родного городка. Это объясняли и бегством от рекрутчины, и разорением отца, и вспышкой эпидемии чумы. Последней версии придерживается Л. А. Ситников, утверждающий, что у Григория были все основания для бегства - в один год он потерял от страшного мора мать и брата Степана. Однако, согласно архивным данным, Степан умер в 1770г., а "мещанина Ивана Афонасьева сына Шелихова жена Агрипина Иванова дочь умре с покаянием" 15 октября 1776 г., как о том свидетельствует запись в метрической книге Вознесенской церкви Рыльска. В это время Григорий уже разворачивал свою сибирскую деятельность {6}.

Вряд ли стоит искать некие экстраординарные причины для поездки молодого купца в Сибирь. Во- первых, Сибирь была в те времена именно тем местом, где "делались деньги", сколачивались состояния. А во-вторых, на поездку Шелихова следует взглянуть не как на одиночный удивительный факт, а в общем контексте эпохи. В своем стремлении в Сибирь и далее - в Америку Г. И. Шелихов был тогда отнюдь не одинок. Более того, он даже не был в числе первых. Путь этот задолго до него проторили многие выходцы из Курской губернии. Начиная с середины XVIII в. в плаваниях к Алеутским островам принимают участие представители купеческих семейств Полевых, Дружининых,. Овсяниковых, Логачевых. Иван Осипович Полевой умер на Камчатке, Василий и Семен Полевые погибли на Алеутских островах; Алексей Дружинин путешествовал к американским берегам дважды - в 1752 - 1755 гг. и в 1759 - 1763 годах. Петр Дружинин погиб на Уналашке в 1763 году. В те же годы там промышляли Афанасий Овсяников и Афанасий Логачев. Еще чаще встречались курские выходцы в сибирских городах. Да и сам Шелихов, проработав некоторое время у Оконишникова, перебирается на службу к земляку - курскому купцу И. Л. Голикову, который с 1774 г. держал винные откупа в Иркутской губернии.

Супругу Шелихова ревизские сказки аттестуют как "Наталью Алексееву дочь из Сибири". Известно, что Г. И. Шелихов женился на ней в 1775 году. В 1782 г. ей, согласно официальным данным, 20 лет и она мать троих детей, старший из которых, Михаил, родился в 1779 году. К этому времени, вероятно, уже умер первый ребенок в семье Шелиховых - Иван, родившийся в 1777 году. Получается, что в 1775 г. 26-летний купец женился на 13-летней девочке, родившей ему первенца спустя два года? Видимо, так, и это разом кладет конец домыслам о женитьбе по расчету молодого приказчика на богатой вдове (а то еще и с ребенком). Каково было происхождение Натальи Алексеевны? Была ли она дочерью камчатского штурмана Алексея Кожевина, как предполагает Л. А. Ситников, или же внучкой богатейшего (хотя и разорившегося после 1768 г.) иркутского купца-старовера Н. А. Трапезникова? Но достоверно ее девичья фамилия до сих пор не известна {7}.

Среди наиболее доверенных сотрудников Г. И. Шелихова нередко упоминаются его двоюродные братья - Сидор и Семен Андреевичи. Их отец, Андрей Афанасьевич, был женат на Мелании Максимовне (р. 1728) и в браке имел детей: Игната (1766 - 1810), Семена (р. 1773) и Сидора (р. 1770). О вдове Андрея в 1787г. сообщалось: "Дом имеет деревянный на прежнем крепостном месте и не по плану выстроенной в 1-й части собою приобретенной. В Рылске живет. Торг имеет косами, медом и разным товаром. В магистрате сторожем сын Игнат 1784 года" {8}.

Шелиховы имели тесные связи с видными рыльскими купеческими родами - Жижиными, Вощиниными, Аристарховыми. Связи эти поддерживались традиционными способами - через браки и крещение детей. Более внимательное изучение родственных связей Г. И. Шелихова позволит не только прояснить некоторые детали его биографии, но и даст возможность по-новому взглянуть на многие аспекты его деятельности, увидеть их в контексте жизни провинциального российского купечества конца XVIII века.

Примечания

1. ЩЁГОЛЕВ О. Н. О Шелеховых до Шелихова. В кн.: Связь времен. Рыльск. 1995, с. 24 - 26; СИТНИКОВ Л. А. Григорий Шелихов. Иркутск. 1990, с. 32 - 34.

2. Государственный архив Курской области (ГАКО), ф. 217, оп. 1, д. 3890, л. 9об, 10об, 11об.

3. История Русской Америки. Т. 1. М. 1997, с. 117; Материалы по истории СССР. Вып. V. М. 1957, с. 770; ГАКО, ф. 184, оп. 2, д. 132, л. 154 - 154об; ф. 217, оп. 1, д. 3890, л. 22.

4. ГАКО, ф. 184, рп. 2, д. 132, л. 154 - 154об; д. 324, л. 33; CHEVIGNY Н. Lord of Alaska. N-Y. 1944, р. 21; СИТНИКОВ Л, А. УК. соч., с. 38.

5. ГАКО, ф. 184, оп. 4, д. 20, л. 62; ф. 217, оп. 1, д. 3890, л. 22; ф. 184, оп. 2, д. 132, л. 154- 154об.; д. 324, л. 33.

6. СИТНИКОВ Л. А. УК. соч., с. 80; ГАКО, ф. 217, оп. 1, д. 3890, л. 5.

7. ГАКО, ф. 184, оп. 2, д. 132, л. 154 - 154об.; КУДРИН Н. М. Устюгской земли Михаила Булдаков и другие. Великий Устюг. 1993, с.11.

8. ГАКО, ф. 184, оп. 4, д. 20, л. 56.

Шелихов Григорий Иванович

Уроженец г. Рыльска. Купец.

Один из организаторов промыслового освоения Русской Америки и создания Российско-Американской Компании Григорий Иванович Шелихов был старшим сыном в семье. По сказке 4-й ревизии (1782 г.) известны его братья и сестра: Степан, родившийся в 1757 г. и умерший в возрасте 13 лет, Василий, появился на свет в 1760 г., Аграфена – в 1753 г. [ГАКО, ф. 184, оп. 2, д. 132, л. 154–154 об.]. Вопрос о годе рождения самого Григория более сложен. Число и месяц неизвестны вовсе. Годом обычно указывается 1747, хотя на могиле Шелихова в Иркутске значится 1748, а американец Гектор Шевиньи утверждает, будто Г.И. Шелихов родился «около 1730 г. в городке Рыльске на Украине» [Chеvigny H. Lord of the Alaska. N.-Y., 1944. P. 21].

При этом в записи о смерти Григория Ивановича в метрической книге Тихвинской церкви в Иркутске говорится, будто он умер 49 лет от роду, то есть должен был родиться в 1746 г. Автор последней и наиболее значительной биографии Шелихова, Л.А. Ситников, склоняется к мнению, что его герой родился в конце 1748 г. («после 3 июня») [Ситников Л.А. Григорий Шелихов. Иркутск, 1990. С. 38].

Но обратимся к архивным документам. В «Ревизских сказках 4-й ревизии о купцах и мещанах города Рыльска», поданных в июне 1782 г., возраст «Григорея Иванова сына Шелихова» определяется в 33 года, причём отмечается, что «по прошлой 1763-го года ревизии» ему значилось 14 лет [ГАКО, ф. 184, оп. 2, д. 132, л. 154, 154 об]. Путём несложных вычислений можно получить год рождения – 1749 г.!

Но нет ли тут ошибки? Возьмём теперь «Алфавитную книгу жителей г. Рыльска» – перечень рылян, составлявшийся на протяжении 1786–1802 гг. согласно правительственному указу от 1785 г. Здесь возраст Григория Ивановича определяется в 40 лет, его жены Натальи Алексеевны – в 26 лет, дочерей Анны и Екатерины, соответственно, в 9 и 7 лет [ГАКО, ф. 184, оп. 4, д. 20, л. 62]. Запись эта не могла появиться в книге ранее 1788 г., когда Григорий Иванович посетил Рыльск после возвращения из Америки и после поездки в Петербург (причём в феврале 1789 г. он уже был в Иркутске, где обустраивал свой новый большой дом). Если запись относится к 1788 г., то выходит, что годом рождения Шелихова следует считать всё же 1748 г.

Однако известно, что Екатерина Григорьевна появилась на свет 24 ноября 1781 г., как о том свидетельствует запись в метрической книге Вознесенской церкви [ГАКО, ф. 217, оп. 1, д. 3890, л. 22]. Возраст её сестры Анны по материалам 4-й ревизии – полтора года, их матери – 20 лет [ГАКО, ф. 184, оп. 4, д. 132, л. 154, 154 об]. Известно, что Анна родилась 22 февраля 1780 г., а Наталья Алексеевна, судя по всему, в конце 1762 г. Отсюда следует, что запись в «Алфавитной книге» появилась, скорее всего, где-то в начале 1789 г., когда прошло совсем немного времени со дня рождения Натальи Алексеевны и уже исполнилось (или вот-вот должно было исполниться) девять лет Анне и сорок лет самому Григорию Ивановичу. Этот вывод подтверждают и данные 6-й ревизии (1811 г.). Там запись о Г. И. Шелихове, его сыне и брате находится в разделе «Мещане».

О самом Григории Ивановиче тут сообщается, что он умер в 1795 г. и по прошлой ревизии (того же 1795 г.) ему значилось 46 лет [ГАКО, ф. 184, оп. 2, д. 324, л. 33]. Таким образом, мы вновь получаем 1749 г., как год рождения Григория Шелихова. После этого всякие сомнения относительно этого следует считать излишними. Можно даже попытаться приблизительно вычислить и день его рождения. Скорее всего, как правильно предположил Л.А. Ситников, это был день одного из святых Григориев, отмечаемых православной церковью. Четыре таких дня выпадает по юлианскому календарю на ноябрь, три – на январь. В декабре не чествуется ни одного святого Григория. Исходя из этих выкладок, особое внимание следует уделить январским праздникам. Это дни святителя Григория Нисского (9 января), Григория Богослова (25 января) и большой праздник трёх святителей – Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста (30 января).

В этой связи представляется явно неслучайным и название судна, на котором Григорий Иванович совершил своё знаменитое плавание – галиот «Три Святителя: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст». С немалой долей вероятности можно предположить, что Григорий Иванович либо родился 25 или 30 января, либо, родившись 25 января, был крещён спустя пять дней в праздник трёх святителей. Их (а в первую очередь Григория Богослова) он, несомненно, почитал своими небесными покровителями. Таким образом, Григорий Иванович Шелихов родился, скорее всего, около 25–30 января 1749 г.

Смерть застала Григория Ивановича в разгаре дел, не дав завершить множество планов. Он внезапно скончался 20 июля 1795 г. «посреде толико важных для него упражнений при полном здоровье своем и средних летах жизни своей». Любопытно, что в метрической записи в книге Тихвинской (Воскресенской) церкви Иркутска говорится о том, что «города Рыльска именитой купец Григорей Иванов Шелихов» скончался 24 июля 1795 г. При этом следующая строчка, сообщающая о том, что покойный, как и все добрые христиане, перед кончиной «испове.[дался] и приоб.[щился] святых тайн», дописана явно позже и другой рукой. Чтобы втиснуть эту строчку на свободное место священнику Худякову (чьим почерком внесена приписка) пришлось даже сокращать слова. Это даёт все основания усомниться в затяжном характере болезни Григория Ивановича. «Возможно, смерть его была более скоропостижной, чем принято считать ранее, и он не успел исповедаться священнику, что и нашло отражение в первоначальном варианте метрической книги», – считает исследователь, изучавший церковные книги. Приписка о предсмертной исповеди и причастии была добавлена позднее ради соблюдения всех необходимых приличий [Шободоев Е.Б. Метрическая запись о смерти Г.И. Шелихова в документах ГАИО // Книга о Шелехове. Иркутск, 1997. С. 30–32].

Между тем, Наталья Алексеевна объявила причиной смерти мужа «простудную горячку», которая, якобы, терзала его целых 25 дней и свела, наконец, в могилу. Однако, по словам очевидца, у него «сделалась чрезвычайная боль в животе и такое воспаление, что он, дабы хоть на мгновение утолить огонь, можно сказать, глотал льду по целой тарелке» – симптомы, довольно нетипичные для простуды [Ситников Л.А. Указ. Соч. С. 288–289].

Внезапность и неясные обстоятельства смерти видного купца, оставившего немалое наследство, вызвали в Иркутске разнообразнейшие толки. Декабрист барон В.И. Штейнгейль, чье детство прошло на Камчатке, передает в своих мемуарах эти слухи, известные ему со слов столь осведомленных лиц, как, например, Е.И. Деларов – один из ближайших сотрудников Шелихова.

Согласно этой версии, Наталья Алексеевна вступила в связь с неким чиновником и, страшась разоблачения, решила избавиться от мужа. Войдя в сговор с его братом Василием, она задумала отравить супруга. Однако Григорий Иванович «всё искусно разыскал, обличил их обоих, жену и брата, чрез своих рабочих публично наказал». Василия он, будто бы, высек линьками, подвесив к нок-рее, а жену даже хотел «предать уголовному суду и настоять, чтобы ее высекли кнутом». Однако сотрудники убедили его замять дело и «пощадить своё имя». Скандала удалось избежать. «Может быть, – завершает свой рассказ В.И. Штейнгейль, – сие происшествие, которое не могло укрыться от иркутской публики, было причиною, что внезапная смерть Шелихова... была многими приписываема искусству жены его, которая потом, ознаменовав себя распутством, кончила жизнь несчастным образом, будучи доведена до крайности одним своим обожателем» [Штейнгейль В.И. Сочинения и письма. Т. 1. Иркутск, 1985. С. 73].

В этом рассказе имеется ряд явных неточностей. Так, Наталья Алексеевна, якобы сошлась со своим любовником во время пребывания мужа в Америке, сама находясь при этом в Охотске, а между тем известно, что супруги Шелиховы совершили путешествие на Кадьяк вдвоём. От огласки дела Шелихова будто бы удержал служивший у него А.А. Баранов, который на самом деле поступил на компанейскую службу только в 1790 г. Однако следует учитывать, что рассказ был записан автором по устным преданиям спустя полвека после описываемых событий. Отсюда и неизбежное искажение деталей. Так, например, предполагаемую греховную связь Натальи Алексеевны вполне можно отнести ко времени невольного пребывания Шелихова на Камчатке по возвращении с Кадьяка (когда он съехал на берег, поднявшийся ветер отнёс судно в море, и в результате оно ушло в Охотск без хозяина, которому пришлось добираться туда посуху из Камчатки).

Любопытен и тот факт, что завещание Григория Ивановича, хотя и подписано им, написано рукой его старшей дочери Анны. Наталья Алексеевна объясняла это обстоятельство тем, что супруг продиктовал свою последнюю волю прямо со смертного одра. Но при всём том документ не был должным образом заверен ни одним официальным учреждением Иркутска [Петров А.Ю. Образование Российско-Американской компании. М., 2000. С. 84–85].

Однако не следует сбрасывать со счетов и «официальную» версию смерти Шелихова. Дочь одного из ближайших его сотрудников, курского купца А.Е. Полевого, не случайно писала позднее о Шелихове: «Не столько богатства, сколько славы жаждала его огненная душа, и препятствия в жизни как будто не существовали для него: он всё преодолевал своею непреклонною, железною волею и окружавшие недаром называли его пламя плящее. Зато это пламя и сожгло его преждевременно [Авдеева-Полевая Е.А. Записки и замечания о Сибири//Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990].

«Пламя плящее» действительно могло сжечь своего носителя. Вряд ли случайным совпадением является то, что 28 июля, спустя всего несколько дней, вслед за отцом умирает и его одиннадцатимесячная дочь Елизавета. Вполне возможно, что обоих унесла одна и та же хворь. В настоящее время нет данных, которые позволили бы безоговорочно принять или отвергнуть какую-либо из этих версий. Смерть Григория Ивановича по-прежнему окутана покровом тайны.

Автор статей: А. Зорин

Андрей Гринёв

Роль государства в образовании Российско-американской компании

Эта проблема уже неоднократно привлекала внимание исследователей и продолжает оставаться дискуссионной до сих пор. Ученые придерживаются порой диаметрально противоположных взглядов на ту роль, которую играло государство в деле образования Российско-американской компании (РАК), под управлением которой с 1799 по 1867 г. находились российские колонии на Аляске и в Калифорнии («Русская Америка»). Так, с точки зрения профессора С.Б. Окуня, РАК была продуктом целенаправленной деятельности государства и удобным орудием колониальной экспансии на Тихоокеанском Севере.[1] Иное мнение по интересующей нас теме высказал в своей монографии А.Ю. Петров. Он пришел к выводу, что не царское правительство, а купцы, занятые пушным промыслом и торговлей на Тихоокеанском Севере, «заказывали музыку» государственной политики в этом регионе: «Купцы использовали государство в своих целях, а не государство купцов». Кроме того, за почти 70-летнюю деятельность РАК царским властям так и не удалось интегрировать ее в государственный механизм для укрепления позиций империи, или использовать подконтрольную государству мощную монопольную компанию в качестве инструмента внешней политики.[2]

Пожалуй, наиболее объективную и взвешенную позицию по этим вопросам занял академик Н.Н. Болховитинов, о взглядах которого и значительном вкладе в решение данной проблемы речь пойдет ниже, а пока коснемся таких общих вопросов, как характер Российского государства и его взаимоотношения с купеческим сословием, без чего невозможно будет правильно понять суть происходивших исторических процессов.

Именно государство первоначально взяло в свои руки дело освоения Нового Света, что стало возможным в основном благодаря Петровским преобразованиям и созданию современного флота. Сам император стоял у истоков 1-й Камчатской экспедиции во главе с В.Й. Берингом, призванной исследовать Тихоокеанский Север и отыскать западные берега Америки. Русские военные моряки выполнили задание правительства: в ходе 1-й и 2-й Камчатских экспедиций (1728, 1741—1742), а также плавания подштурмана И.Федорова и геодезиста М.Гвоздева (1732), были сделаны выдающиеся географические открытия в районе Берингова пролива, обнаружен берег Аляски от 55° до 60° с.ш. и цепь Алеутских островов.[3] Правда, плата за эти открытия была велика: во время самой крупной — 2-й Камчатской экспедиции — погибла треть ее участников (включая В.Й. Беринга), а казенные расходы составили астрономическую сумму в 360 659 руб.[4] Поэтому правительство осталось недовольно итогами экспедиции и надолго потеряло интерес к новым походам на Тихоокеанском Севере, передав инициативу в этом деле частным лицам — сибирским купцам и промышленникам, которые активно приступили к освоению богатых пушниной Алеутских островов. Как и в других подобных случаях, государство оставляло частному капиталу те сферы экономики, где оно не могло или не желало заниматься управлением и регулированием или в которых казенные издержки, по крайней мере на первых порах, были слишком велики.[5]

Это не означало, что государство вовсе устранилось от процесса освоения Нового Света. Несмотря на то, что снаряжение купеческих судов для промысла пушнины на Командорских и Алеутских островах осуществлялось на частные средства, ни один корабль не мог покинуть камчатские гавани или Охотск без санкции местной администрации. Оно же направляло на купеческие корабли «око государево», обычно в лице сержанта или казака из состава камчатского гарнизона, призванного следить за поведением команды на промыслах и контролировать сбор ясака с алеутов. Сам по себе сбор ясака (дань пушниной) как на Алеутских островах, так и в Сибири был демонстрацией личной зависимости некогда вольных туземцев от власти русского царя (т.е. государства). На каждое купеческое судно выдавалась специальная «приходная книга» для фиксации ясачных платежей и учета местных жителей.[6]

Помимо ясака государство изымало у промышленников и купцов 10% всей добытой или выменянной на Тихоокеанских островах пушнины в виде десятинного сбора при возвращении судна с промысла. Еще больший доход казна получала в Кяхте от таможенных платежей при продаже мехов (особенно высоко ценился калан) в Китай и импорте на вырученные средства китайских товаров. Поэтому царские власти старалось поощрять наиболее предприимчивых и удачливых купцов, которые получали льготы, государственные субсидии для организации новых «вояжей», а иногда даже награждались золотыми медалями.[7]

Сами купцы и промышленники в отчетах обычно также подчеркивали свое служение общегосударственным интересам. При этом в официальных бумагах считалось «хорошим тоном» декларировать как первоочередную более благородную задачу «радения» о выгодах государства, которые в России всегда стояли выше частных, что, по сути дела, лишь отражало в бюрократической форме сложившиеся экономические реалии. Вот что писал, например, в рапорте командиру Нижнекамчатского порта мореход Степан Глотов, открывший крупный остров Кадьяк у побережья южной Аляски во время плавания в 1762—1766 гг.: «Во исполнение данного мне ея и.в. (императорским величеством. — А.Г.) указу ис камчатской Большерецкой канцелярии... следовал я на означенном купца Попова с товарыщи судне "Св. Андриян и Наталии" в морской вояж для промыслу морских и протчих зверей к приращению ея и.в. интереса (прибылей. — А.Г.), общенародной и собственной компанейщиков пользы и ко изысканию знаемых и незнаемых морских островов и протчаго полезнонадобнаго к государству исправления дел...»[8]

В этом пассаже очень ярко проявилось сочетание государственных (как приоритетных) и частных интересов. Государство и частный капитал были одинаково озабочены открытием и освоением новых земель. Царские власти, помимо доходов от ясака и пошлин, могли посредством купеческих экспедиций расширять границы своей империи. В свою очередь, купцов и промышленников к дальнейшему продвижению на восток вдоль цепи Алеутских островов к Аляске подталкивало оскудение пушных ресурсов на местах прежней интенсивной добычи. Кроме того, вступление в контакты с новыми группами туземцев сулило немалые торговые выгоды. А в случае успешного «обясачивания» туземцев, промышленники и купцы могли рассчитывать на различные поощрения со стороны казенного начальства.

Все более длительные плавания к берегам восточных Алеутских островов и Аляски требовали увеличения экипажей и водоизмещения купеческих судов. Собрать средства для организации дальних экспедиций могли себе позволить только наиболее состоятельные купцы. Поэтому уже в 1760-х гг. намечается тенденция к концентрации и централизации купеческого капитала, что особенно явно проявилось к концу 1780-х гг.[9] Эту тенденцию усиливала острая конкуренция за ограниченные пушные ресурсы. К этому времени на Аляске смогли закрепиться только две крупные купеческие компании: Шелихова—Голикова и Лебедева—Ласточкина между представителями которых шло почти не прекращавшееся соперничество. Оно завершилось в 1798 г., когда «лебедевцы» были вынуждены бесславно оставить Америку. Таким образом, уже к 1799 г., когда произошло оформление РАК, в Русской Америке фактически сложилась гегемония конгломерата компаний, принадлежавший наследникам Г.И. Шелихова (ум. в 1795 г.) и его бывшего компаньона И.Л.Голикова, т.е. почти полная торгово-промысловая монополия.[10] Образование РАК лишь юридически закрепило реально существующее положение. Исследователи обычно обращают мало внимания на это важное обстоятельство.

Естественную капиталистическую тенденцию к концентрации и централизации капитала в пушном промысле и торговле в Новом Свете в немалой степени усиливал очень медленный оборот капитала, достигавший обычно не менее трех лет. Крупные купеческие компании имели больше возможностей для маневра средствами, рабочей силой и добытой в Америке пушниной. Мелкие же компании в случае непредвиденных трудностей и задержек оборота попросту разорялись. Любопытно отметить, что сходная тенденция наблюдалась и в металлургическом производстве Урала и Сибири на протяжении всего XVIII в., где устойчивость и долговременный коммерческий успех демонстрировали преимущественно крупнейшие предприятия.[11]

Наиболее дальновидные купцы чутко улавливали данную тенденцию.[12] Так, известный предприниматель и организатор пушного промысла Г.И. Шелихов, заложивший в 1784 г. первое постоянное поселение на острове Кадьяк, вернувшись в Россию выступил с предложением предоставить его компании значительные привилегии. Проект Шелихова предусматривал защиту от произвола местной охотской и камчатской администрации путем передачи его компании под покровительство генерал-губернатора Иркутской губернии, посылку в американские поселения воинской команды, специалистов, ссыльнопоселенцев и миссионеров, санкции на покупку у туземных вождей в Америке рабов и расселения их на Камчатке и Курилах, а также разрешение на торговлю со странами Тихоокеанского бассейна и Индией. Для осуществления этих широкомасштабных планов Шелихов испрашивал у казны финансовую помощь в размере 500 тыс. руб.[13] Нетрудно догадаться, что в случае реализации этой программы компания Шелихова автоматически превращалась в крупнейшую привилегированную торгово-промысловую организацию с опорными базами от Курильских островов до Аляски, господствующую на всем Тихоокеанском Севере. При этом «Колумб Росский» ловко спекулировал на патриотизме и государственных интересах, ссылаясь на иностранную угрозу в лице испанцев и особенно англичан, которые после плавания знаменитого капитана Дж.Кука на Тихоокеанский Север (1778—1779) все чаще посылали свои торговые суда для вымена пушнины у индейцев Северо-Западного побережья Америки. Шелихов настаивал на запрете иностранцам заниматься торгово-промысловой деятельностью в пределах формирующейся Русской Америки.[14]

Г.И. Шелихов не первым выступил с идеей монополизации пушного промысла. Еще в 1748 г. компания иркутского купца Емельяна Югова добилась от Сената предоставления ей монопольных прав добычи пушного зверя на Тихоокеанских островах, правда, на срок всего одного промыслового «вояжа».[15] Сибирская администрация, со своей стороны, также стремилась содействовать процессу объединения купеческих компаний в рамках крупной монопольной организации. Первый подобный план был выдвинут, вероятно, в инструкции новому командиру Камчатки премьер-майору М.К. фон Бему, данной иркутским губернатором Адамом Брилем еще в 1772 г.[16] Цель состояла в создании подконтрольной правительству и легче управляемой торгово-промысло-вой структуры. Позднее, в 1778 г., иркутский губернатор Ф.Г. Немцов фактически предоставил монопольные права на ведение промысла компании П.С. Лебедева-Ласточкина (партнером которого, кстати, был в то время Г.И. Шелихов) на «обясаченные» ею Курильские острова. Немцов писал правительству, что «другим компанейшикам на те острова, на которых Лебедева компания успехи произвела, входить запретил».[17]

В центральном правительстве планы объединения купеческих компаний в единую организацию разрабатывались по крайней мере с 1780 г., когда секретарь Коммерц-коллегии М.Д.Чулков подал генерал-прокурору князю А.А. Вяземскому соответствующий тщательно разработанный проект, согласно которому учреждаемая компания получила бы 30-летнюю монополию на промысел и торговлю на всем Тихоокеанском Севере. Хотя проект Чулкова не получил поддержки из-за стойкой неприязни к монополиям Екатерины II, он, очевидно, стал известен Г.И. Шелихову и И.Л. Голикову и оказал влияние на их дальнейшие планы и деятельность.[18] В отличие от предыдущих купеческих объединений, компания Шелихова—Голикова была учреждена в 1781 г. не на один «вояж», а на десять лет, причем она ставила своей целью не просто добычу пушнины в Новом Свете, а основание там постоянных поселений. При этом компаньоны добивались непосредственного патронажа иркутских губернаторов и над своей компанией, и над основанными в Америке колониями.

Неудивительно, что предложения Шелихова и Голикова полностью поддержал генерал-губернатор Иркутской губернии И.В. Якоби. В своем рапорте Екатерине II от 30 ноября 1787 г. он прямо рекомендовал даровать монопольные права компании Шелихова, как за его выдающиеся заслуги перед престолом, так и по аналогии с монопольными купеческими организациями других европейских стран, осуществлявших колонизацию различных частей света.[19] Заручившись содействием генерал-губернатора, Шелихов и Голиков в феврале 1788 г. отправили совместное прошение самой Екатерине II, в котором говорилось о необходимости оказать им государственную помощь и поддержку, в том числе в ограждении районов, освоенных их компанией, от посещений торговых конкурентов.[20]

В царском правительстве рапорт иркутского генерал-губернатора и прошение предприимчивых компаньонов нашли благожелательный отклик. Комиссия о коммерции, о плавании и торговле на Тихом океане в марте 1788 г. ходатайствовало перед императрицей о предоставлении компании Шелихова—Голикова запрашиваемых ею льгот и государственной помощи, в том числе предоставлении ей торгово-промысловой монополии как в уже освоенных компанией районах, так и на вновь открываемых ею территориях сроком до 20 лет, «ибо сим всемилостивейшим пожалованием казенный доход, по мере умножения торговли и промыслов, получит приращение в пошлинах с товаров, вывозимых с сих новых островов и земель при промене оных китайцам».[21] С мнением Комиссии о коммерции выразил свое согласие и Государственный Совет империи в протоколе от 6 апреля 1788 г.[22]

Однако Екатерина II резко отвергла прошение ретивых купцов и ходатайства высших государственных инстанций. Прозорливая императрица хорошо поняла истинную цель просителей и в своих коротких язвительных «Замечаниях» на доклад Комиссии о коммерции она как минимум пять раз(!) обращалась к ней. Приведем здесь лишь основные пассажи: «Чтоб Голиков и Шелихов одне торговали в новооткрытые места, сие прошение есть сущее монополие и исключительное торговле, противное моим правилам. ...Для тово, что Голиков и Шелихов суть добрые люди, представляют им дать изключительный торг, а тово позабыли, что и кроме их на свете быть могут добрые же люди. ...Сим изключительным торгом Голиков и Шелихов, буде бы отдан был по приговоре Комиссии о коммерции, открылась бы стоглаваму чудовищу (то есть монополии) паки дорога по частям вкрастся в России...»[23]

Противодействовать установлению монополии у императрицы были резоны. Еще в именном царском указе Сенату от 28 марта 1762 г. говорилось, что хотя успехи европейских монопольных компаний в деле колониальной экспансии и торговли весьма показательны, тем не менее, деятельность подобных российских организаций (в первую очередь Персидской компании) продемонстрировала лишь махинации купцов-монополистов и упадок торговых оборотов. А посему, говорилось в царском указе, «Мы всемерно того мнения, что всякому торгу свободну быть».[24]

Как убедительно показал академик Н.Н. Болховитинов, отказ императрицы Шелихову и Голикову был продиктован и другими причинами. В то время ее внимание было приковано к войнам с Турцией и Швецией. Не следует забывать и о том, что во второй половине XVIII — первой половине XIX в. основным направлением российской экспансии было южное (Северное Причерноморье — Кавказ), что нашло прямое отражение в высказываниях царицы в этот период. Немаловажным фактором было и лоббирование «южного направления» всесильным фаворитом Г.А. Потемкиным. Кроме того, императрица не доверяла жуликоватым сибирским купцам и боялась в будущем отпадения российских колоний от метрополии по примеру только что освободившихся от власти Великобритании Соединенных Штатов. Наконец, она не желала дополнительных осложнений с другими державами на Тихом океане — ей вполне хватало проблем европейской политики.[25]

Непримиримая позиция императрицы в деле организации монопольной компании для освоения Тихоокеанского Севера получила свое отражение в письме главы Коммерц-коллегии графа А.Л. Безбородко к генерал-прокурору Сената князю А.А. Вяземскому от 4 сентября 1788 г. и легла в основу соответствующего указа Сената от 12 сентября того же года.[26] Субъективное отношение Екатерины к монополиям заставило правительство почти на десятилетие отложить осуществление подобных проектов. Чтобы избежать обвинений в стремлении установить монополию на Тихоокеанском Севере, Шелихову и Голикову пришлось учредить еще несколько формально самостоятельных компаний (Предтеченскую, Уналашкинскую, Северную и Курильскую) наряду со своей главной Северо-Восточной компанией, которой руководил небезызвестный А.А. Баранов[27].

Тем не менее, идея организации подконтрольной правительству монопольной компании не теряла своей популярности у сибирской администрации. Так, новый иркутский генерал-губернатор И.А. Пиль, по примеру своего предшественника, в рапортах императрице от 13 и 14 февраля 1790 г. вновь писал о «государственной пользе» и «верноподданническом усердии» компании Шелихова—Голикова в деле развития торговли и расширении российских владений на Тихом океане. Более того, генерал-губернатор, ссылаясь на усиливающуюся конкуренцию иностранцев, вновь в завуалированной форме призывал объединить все купеческие компании в единую организацию фактически во главе с Г.И. Шелиховым.[28] Свои рассуждения о пользе создания единой купеческой компании администрация Иркутской губернии подкрепляла «казенным интересом»: из-за острой конкурентной борьбы между купцами в Кяхте цены на продаваемую китайцам американскую пушнину снижались, что автоматически вело и к уменьшению таможенных пошлин, а, тем самым, и государственных доходов.[29] Но пока была жива Екатерина II, все попытки учредить торгово-промысловую монополию на Тихом океане были тщетны.

Однако вскоре после смерти императрицы и вступления на престол Павла I процесс оформления монополии на пушной промысел и торговлю в Новом Свете пошел семимильными шагами. Так, уже в 1796 г. ряд иркутских купцов выступил с предложением объединить купеческие компании для торговли в районе Курильских островов и Японии, а в 1797 г. в результате слияния купеческих капиталов было положено начало создания единой монопольной компании на Тихоокеанском Севере, где главенствующую роль вскоре стали играть наследники Г.И. Шелихова. Начинание сибирских купцов было полностью поддержано иркутским генерал-губернатором Л.Т.Нагелем, подчеркивающим в своем рапорте правительству преимущества крупной компании[30] (особое покровительство он оказывал вдове Г.И. Шелихова — Н.А. Шелиховой[31]).

Рапорт губернатора встретил положительную реакцию в столице. В начале августа 1797 г. генерал-прокурор Сената князь А.Б. Куракин передал императору записку с характернейшим названием: «О вредности многих в Америке компаний и пользе соединения их воедино». В ней Куракин предлагал слить все купеческие компании на Тихом океане в единую организацию под контролем специального правительственного чиновника.[32] А в сентябре 1797 г. Коммерц-коллегия сделала доклад императору о целесообразности объединения сибирских купцов в одну компанию для успешного пушного промысла и торговли с Китаем.[33]

Эти рекомендации получили «высочайшее одобрение» и начался процесс оформления монопольной компании, который курировала Коммерц-коллегия в лице президента П.А. Соймонова. В результате 3 августа 1798 г. в Иркутске был подписан акт Американской Соединенной компании, причем Коммерц-коллегии пришлось преодолевать саботаж ряда купцов, опасающихся преобладания в новой компании «клана Шелихова» (они предлагали даже передать американские колонии под прямое коронное управление).[34] Не прошло и года, как новая компания трансформировалась в 1799 г. в Российско-американскую компанию — указ о ее образовании был подписан 8 июля Павлом I.[35] «Этим указом, — писал американский историк Бэзил Дмитришин, — торговое предприятие сибирских купцов преобразовывалось в правительственное учреждение, закамуфлированное коммерческой терминологией. Перемены [были] продиктованы политическими, социальными, экономическими и культурными реалиями Российской империи, долго не позволявшими ни одному институту, организации или ассоциации, невзирая на род их деятельности, существовать вне строгого правительственного контроля».[36]

К разработке «Правил» и «Привилегий» РАК определенно приложил руку зять Шелихова — обер-секретарь Сената действительный камергер Н.П. Резанов, активно лоббировавший интересы «клана Шелиховых», на что указывал в свое время академик Н.Н. Болховитинов. Резанов же и был назначен (указом от 2 декабря 1799 г.) «уполномоченным корреспондентом» правительства для надзора за деятельностью РАК.[37] Пикантность ситуации состояла в том, что сам Резанов был одновременно и крупным акционером компании. Явно благодаря его усилиям компания попала непосредственно под покровительство императора и перестала зависеть от властей Иркутской губернии.

Подводя итог, можно уверенно утверждать, что РАК явилась закономерным результатом как естественной капиталистической тенденции к монополии, так и объединительной деятельности государственной власти, а потому представляла собой своеобразный институированный симбиоз интересов отечественных предпринимателей и царской бюрократии. Она полностью соответствовала политарному строю, существовавшему в тогдашней России, позволяя государству лучше контролировать купеческий капитал и эффективнее противодействовать иностранным конкурентам на Тихоокеанском Севере.[38] Исходя из всего вышесказанного трудно не согласиться с мнением академика Н.Н. Болховитинова о том, что процесс образования монопольной компании шел и «снизу» — по инициативе сибирского купечества, и «сверху» — со стороны государственной власти.[39]

Хотя формально компания являлась частной организацией, реально она представляла собой своеобразное ответвление государственного аппарата. Причем по мере существования РАК процесс ее «огосударствления» постоянно нарастал, достигнув апогея в 1840— 1860-е гг.[40] Так, в начале 1860-х гг. директорат компании состоял сплошь из адмиралов и генералов, а главным правителем Русской Америки был капитан 1-го ранга И.В. Фуругельм. Наконец, в 1866 г. РАК — формально частная коммерческая организация — была передана из-под опеки Министерства финансов в ведомство Морского министерства, т.е. под патронаж главы ВМФ. Да и само руководство РАК прекрасно отдавало себе отчет в своей подлинной функции. «Действия Компании, — говорилось в его документах, — тесно сопряжены с пользами Государства и уже по сей единой причине служение Компании есть служение Отечеству».[41] Более того, сам император и ряд видных царских сановников вступили в число акционеров РАК еще в 1802 г. Покупка ее акций рассматривалась как патриотический акт и общественный долг.[42] Александр I в письме главе МВД О.П. Козодавлеву в декабре 1811 г. обращал его особое внимание на деятельность компании, поскольку, по мнению царя, она была создана не только ради доходов директоров и акционеров, но «и вообще для целаго Государства».[43]

При необходимости царизм использовал РАК как удобную ширму для проведения внешней политики на Тихоокеанском Севере. Так, в конце 1840 — начале 1850-х гг. правительство активно привлекало компанию к освоению и закреплению за империей устья реки Амур и острова Сахалина, за что ее руководство заслужило «благоволение» Александра II, последовавшее 14 августа 1859 г. («за ревностное участи в исполнении предначертаний правительства в деле возвращения России Приамурскаго края»)[44].

Конечно, было бы упрощением представлять РАК в виде простого инструмента государственной власти, как это делал профессор С.Б. Окунь, или в виде обычного правительственного учреждения, лишь «закамуфлированного коммерческой терминологией», о чем сообщал профессор Б. Дмитришин. Во-первых, компания имела собственную, формально независимую от казны экономическую основу — движимое и недвижимое имущество и финансовые средства. Правда, эта собственность носила подчиненный характер по отношению к государственной, а сама компания выступала в роли временного арендатора территорий, а фактически и населения Русской Америки по милости все того же государства. Во-вторых, как уже говорилось выше, РАК не возникла сразу как готовое правительственное учреждение — имел место постепенный процесс ее «огосударствления», включения компании в административный аппарат империи, фактически завершившийся к 1860-м гг. В-третьих, РАК, как и любые другие ведомства и министерства империи, имела свои собственные интересы, которые не всегда совпадали с устремлениями правительства. Порой противоречия проявлялись достаточно явно, например, по поводу условий конвенций, заключенных царскими властями с США и Великобританией в 1824—1825 гг., о чем подробно писал академик Н.Н. Болховитинов.[45] В любом случае конфликт интересов разрешался как всегда в России в пользу государства волевым решением высших инстанций.

Возвращаясь к поднятому А.Ю. Петровым вопросу о том, могли ли русские купцы «заказывать музыку» на Тихоокеанском Севере и использовать государство в своих интересах, следует сказать следующее. В то время в России мог быть только один «заказчик» — высшая государственная власть как верховный собственник основных средств производства и рабочей силы. Исходя прежде всего из своих текущих потребностей или стратегических целей она могла идти навстречу частным лицам, а могла и противодействовать их устремлениям. В данном случае теория полностью подтверждалась исторической практикой. Российские купцы обязаны были согласовывать любой значительный шаг с высшими государственными инстанциями. Добиваясь их санкции, они часто вынуждены были идти на подкуп должностных лиц, о чем неоднократно сообщает на страницах своей в общем-то добротной монографии сам А. Ю. Петров.[46]

Без поддержки высших должностных лиц успешная предпринимательская деятельность в России была почти невозможна. В значительной мере именно благодаря связям с администрацией Иркутской губернии Г.И. Шелихову удалось превратиться к середине 1790-х гг. в главенствующую фигуру в русском пушном промысле на Севере Тихого океана. При этом знаменитый и влиятельный купец полностью осознавал свою зависимость от воли «вышняго начальства». Обратим внимание на стиль его донесения генерал-губернатору И.А.Пилю от 18 ноября 1794 г., касающегося широких планов развития торговли в бассейне Тихого океана: «Но как в сие предприятие не могу я иначе пустица, как з дозволения начальства... Ради сего имею я несомненную надежду, что ваше высокопревосходительство, приняв в милостивое свое уважение сие всепокорнейшее мое представление, усовершенствуете оное у высочайшего монаршего престола ходатайством, о испрошении дозволения российским морским на Тихом море компаниям, отпускать суда свои к помянутым китайским портам (Кантон и Макао. — А.Г.) и в иные места для сыскания источников, могущих пополнить нашу коммерцию».[47] Так пишут просители, а не «заказчики». Да и в последствии у руля образованной уже после смерти Шелихова РАК представители его «клана» утвердились в первую очередь благодаря протекции зятя Шелихова — Н.П. Резанова — видного государственного сановника, активно проталкивавшего идею создания монопольной компании в придворных кругах.[48]

И еще несколько штрихов в заключение. По мнению А.Ю. Петрова, образование РАК было уникальным явлением в истории России конца XVIII — начала XIX в., а устав компании был в значительной мере скопирован с иностранных монопольных торговых объединений, прежде всего французских[49] (об этом же в свое время писали М.Е. Уилер и Б. Дмитришин[50]). Здесь следует сделать ряд пояснений. Если говорить об уникальности РАК, то она заключалась прежде всего в сочетании торгово-промысловых функций с функциями казенного управления: государство временно делегировало компании значительную часть своих полномочий. С другой стороны, в появлении РАК не было ничего феноменального — уже в 1750-х гг. в России появляются первые монополистические торговые организации — Темерниковская, Персидская и Среднеазиатская. Все они были акционерными обществами, а ряд положений в учредительных документах первой из них весьма напоминал некоторые пункты правил и привилегий РАК (включая позднейшие добавления и новации). Так, Темерниковская компания находилась под особой «протекцией» государства; ей была разрешена свободная продажа акций стоимостью 500 руб. всем, кроме иностранных подданных; управление компании сосредотачивалось в руках четырех директоров; компания имела право на получение казенных кредитов и т.д.[51] Хотя вскоре Екатерина II, придя к власти, отменила монополии, но не сами компании: в начале 1760-х гг. учреждается Средиземноморская компания на акционерных началах при формальном, но весьма показательном участии в ней самой императрицы и одного из наиболее деятельных членов третьей Комиссии о коммерции, ее фактического руководителя — Г.Н. Теплова[52] (сравним: вступление в РАК императора Александра I и реальное сосредоточение управления компанией в руках действительного камергера Н.П. Резанова). Все это говорит о том, что РАК возникла не только под влиянием иностранных аналогий типа английской Ост-Индской компании, но во многом благодаря уже имевшемуся в России опыту (хотя и не всегда удачному) создания подобных организаций. При этом государство, монополизируя деятельность РАК, стремилось удержать под своим контролем купеческий капитал и инициативу, а также принять участие в присвоении монопольных сверхприбылей посредством налогового перераспределения без излишних затрат со своей стороны. Тема, актуальная в России до сих пор.

Примечания

[1] Окунь С.Б. Российско-американская компания. М— Л., 1939. С. 26, 39, 49 и т.д. Мнение С.Б.Окуня в целом разделяют и другие исследователи — см.: Макарова Р.В. Русские на Тихом океане во второй половине XVIII в. М., 1968. С. 9, 159—160; Федорова С.Г. Русское население Аляски и Калифорнии. Конец XVIII века - 1867. М., 1971. С. 121-123; Альперович М.С. Россия и Новый Свет (последняя треть XVIII века). М.,1993. С. 214—215; Дмитришин Б. Административный аппарат Российско-американской компании, 1798—1867 // Американский ежегодник. 1993. М„ 1994. С. 98, 112; Mazour A.G. The Russian-American Company: Private or Government Enterprise? // Pacific Historical Review. 1944. Vol. XIII. № 2. P. 168-173 и др.

[2] Петров А.Ю. Образование Российско-американской компании. М., 2000. С. 128—132. Ранее сходную точку зрения на образование РАК высказывала М.Е.Уилер: по ее мнению, правительство создало РАК не для «империалистических целей», а, скорее, для расширения купеческой торговли на Тихоокеанском Севере (Wheeler M.E. The Russian American Com¬pany and the Imperial Government: Early Phase // Russia's American Colony /Ed. by S.F.Starr. Durham, 1987. P. 43-44).

[3] См.: Болховитинов Н.Н. Открытие Россией Северо-Запада Америки (1732—1741). М., 1990; Полевой Б.П. Основание Русской Америки — идея Петра Великого // Русская Америка 1799—1867. Материалы международной конференции «К 200-летию образования Российско-американской компании 1799—1867». Москва, 6—10 сентября 1999 г. / Отв. ред. акад. Н.Н. Болховитинов. М., 1999. С. 92—102.

[4] Ведомость расходов на Вторую Камчатскую экспедицию, произведенных Адмиралтейств-коллегией с 1733 г. // Русская Тихоокеанская эпопея. Хабаровск, 1979. С. 242.

[5] Бессонова О.Э. Раздаточная экономика в ретроспективе // Общественные науки и современность. 1998. № 4. С. 96; см. также: Ермолаева Л.К. Указ. соч. С. 322.

[6] См., например: Книга ясашного сбору, данная мореходу и передовщику Ивану Соловьеву для сбору с ясашных алеут промыслов тамошних народов в казну ясака. Августа 2 дня 1764 года (АВПРИ. Ф. РАК. Оп. 888. Д. 20. Л. 118об.—120).

[7] 1764 г. сентября 21. Указ Екатерины II Кабинету о награждении купцов И.Никифорова, И.Снигирева, И.Буренина за открытие островов в Тихом океане // Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в. (далее — РЭИТО). М, 1989. С. 84 (см. также: С. 170—171); Тихменев П.А. Историческое обозрение образования Российско-американской компании и действий ея до настоящаго времени. СПб., 1861. Ч. 1. С. 5—6.

[8] РЭИТО. С. 101-102.

[9] Берх В.Н. Хронологическая история открытия Алеутских острововили подвиги российского купечества. СПб., 1823. С. 113—114; Окунь С.Б. Указ. соч. С. 20—21; Гринев А.В., Макарова Р.В. Промысловое освоение Алеутских о-вов русскими промышленниками (1743—1783). Взаимоотношения с алеутами и эскимосами // История Русской Америки (1732—1867). Том 1 (далее — ИРА). Основание Русской Америки (1732—1799) / Отв. ред. акад. Н.Н.Болховитинов. М., 1997. С. 82—83.

[10] Гринев А.В. Русские промышленники на Аляске в конце XVIII в.Начало деятельности А.А.Баранова // ИРА. Т. 1. С. 193—194.

[11] Павленко Н.И. История металлургии в России XVIII века. М., 1962. С. 324-325.

[12] См.: Болховитинов Н.Н. Становление русско-американских отношений. 1775-1815. М, 1966. С. 295-296.

[13] 1787 г. мая—ноября. Записка Г.И.Шелихова о привилегиях его компании // Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII веке (далее — РО) / Под ред. А.И.Андреева. М, 1948. С. 223—226.

[14] 1787 г. апреля 19. Доношение Г.И.Шелихова иркутскому генерал-губернатору И.В.Якобию // Там же. С. 207, 210—214.

[15] Макарова Р.В. Указ. соч. С. 55.

[16] Текст инструкции опубликован: Сгибнев А. Исторический очеркглавнейших событий на Камчатке // Морской сборник. 1869. № 7. С. 8.

[17] 1779 г. января 24. — Письмо Ф.Г.Немцова действительному тайному советнику генерал-прокурору Сената князю А.А.Вяземскому... // РЭИТО. С. 180.

[18] Альперович М.С. Указ. соч. С. 88.

[19] РО. С. 259-261.

[20] Там же. С. 268; Болховитинов Н.Н. Россия открывает Америку. 1732-1799. М., 1991. С. 183.

[21] РО. С. 275-276.

[22] Там же. С. 280.

[23] РО. С. 281-282.

[24] Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. СПб.,1830 (далее - ПСЗРИ). Т. XV. № 11. 489. С. 962-964.

[25] Болховитинов Н.Н. Россия открывает Америку... С. 184—186.

[26] ПСЗРИ. Т. XXII. № 16. 709. С. 704.

[27] Болховитинов Н.Н. Россия открывает Америку... С. 186.

[28] См.: РО. С. 295-315 (особенно: С. 296, 302-303), 322.

[29] Петров А.Ю., Троицкая Л.М. Основание постоянных поселений на Северо-Западе Америки. Деятельность Г.И. и Н.А.Шелиховых // ИРА.Т. 1. С. 149.

[30] Макарова Р.В. Внешняя политика России на Дальнем Востоке, вторая половина XVIII в. — 60-е годы XIX в. М., 1974. С. 39; Альперо-вич М.С. Указ. соч. С. 195; Петров А.Ю. Указ. соч. С. 91—97.

[31] Тихменев П.А. Указ. соч. С. 61.

[32] РГА ВМФ. Ф. 198. Оп. 2. Д. 79. Л. 89-94об.; Окунь СБ. Указ. соч.С. 39-40.

[33] См.: РЭИТО. С. 340-341.

[34] Окунь С.Б. Указ. соч. С. 40—42.

[35] ПСЗРИ. Т. XXV. № 19. 030. С. 704-718; Альперович М.С. Указ. соч. С. 196—199; см. подробнее: Петров А.Ю. Указ. соч. С. 100—105.

[36] Дмитришин Б. Указ. соч. С. 98.

[37] Болховитинов Н.Н. Россия открывает Америку... С. 190—191.

[38] Гринев А. В. Российские колонии на Аляске на рубеже XIX в. //ИРА. Т. 2. Деятельность Российско-американской компании (1799—1825) / Отв. ред. акад. Н.Н.Болховитинов. М., 1999. С. 15—17.

[39] Болховитинов Н.Н. К 200-летию Российско-американской компании (некоторые результаты исследований) // Русская Америка 1799—1867. С. 7—9; Он же. Н.П. Резанов и учреждение Российско-американской компании // Проблемы всемирной истории. СПб., 2000. С. 23—28.

[40] Mazour A.G. Op. cit. P. 172—173.

[41] Обозрение состояния Российско-американской компании с 1797 по 1819 г. (АВПРИ. Ф. РАК. Оп. 888. Д. 125. Л. 250 об.).

[42] Окунь СБ. Указ. соч. С. 60; Преображенский А.А. О составе акционеров Российско-американской компании // Исторические записки (далее - ИЗ). 1960. № 67. С. 290-291.

[43] РГИА. Ф. 40. Оп. 1. Д. 10. Л. 142 об.

[44] Тихменев П.А. Указ. соч. 1863. Ч. II. С. 74—95; Отчет Российско-американской компании Главного правления за 1859 г. СПб., 1860. С. 9—10.

[45] См.: Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения 1815—1832. М., 1975. С. 273-292, 302, 306.

[46] Петров А.Ю. Указ. соч. С. 38—40, 66.

[47] РО. С. 364-365.

[48] Тихменев П.А. Указ. соч. С. 48—49.

[49] Петров А.Ю. Указ. соч. С. 119; Его же. Образование Российско-американской компании (1795-1799) // ИРА. Т. 1. С. 322, 356-357.

[50] Wheeler M.E. Op. cit. P. 60—62; Дмитришин Б. Указ. соч. С. 98.

[51] См.: Юхт А.И. Торговые компании в России в середине XVIII в. // ИЗ. 1984. № 111. С. 238-248.

[52] Репин Н.Н. Торговля России с европейскими странами на отечественных судах (конец XVII — середина 60-х годов XVIII в.) // ИЗ. 1985. № 112. С. 167.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Александр Зорин

Между двух огней

Индейцы-дена’йна и русские мехопромышленники в конце XVIII в.

В 1784 г., сломив сопротивление аборигенов, Г. И. Шелихов закрепился на о. Кадьяк. Здесь им был заложен прочный фундамент будущего здания Русской Америки и сотни опытных кадьякских охотников на морского зверя пополнили его промысловые партии. Несмотря на все преграды, Г. И. Шелихов не только вёл промысел в окрестностях Кадьяка, но и продолжал исследовать окрестные земли, рассылая свои партии «по Американской земле до Кинайских и Чугацких бухт». Весной 1785 г. он уже высылает партию из 52 русских, 11 лисьевских алеутов и 110 кадьякцев в Кенайский залив (зал. Кука). Помимо пушнины, она доставила на Кадьяк 20 заложников-аманатов от обитавших там народов.{1}

Обитатели этих мест отличались от уже знакомых русским алеутов и кадьякских эскимосов. Здесь, на материковых берегах Аляски, в тайге Кенайского полуострова, обитали индейцы-атапаски, лесные охотники и рыболовы. В последнее время взамен раннее принятого «танайна» в исторических и этнографических исследованиях они выступают под своим собственным именем — dena’ina. Русские называли их кенайцами.

«Живут в землянках имеющих стены, обитые досками; оконницы на верьху делаются из кишок и пузырей разных животных … из таких же землянок и бани их состоят … париться они отменные охотники … Жизнь их есть разбойническая, кто чаще, больше и удачнее украсть что успеет, тот через сие большую похвалу заслуживает. Жён помногу не имеют … напротив того хорошие и проворные женщины держат по два и по три мужа … жизнь свою ведут они мало различную от скотской. В крови имеют удивительную горячесть, что можно ощущать, подойдя ко всякому из тамошних жителей, а особливо женщины кажутся пылающими. От природы хитры и предприимчивы; в обидах мстительны и злобны, хотя с виду кажутся и тихи … Народ вообще весёлого и беспечного свойства»,{2} — таковы были первые впечатления русских от нового, неведомого им доселе, племени.

user posted image

А.А. Баранов

В конце XVIII в. дена’йна, как и прочие северные атапаски, вели жизнь полукочевых охотников и рыболовов, отличаясь большей зависимостью именно от рыболовного промысла, как речного, так и морского. В лесах их главной добычей были стада оленей-карибу, в реках — идущий на нерест лосось. Осенью и весной они покидали свои постоянные зимние селения и рассеивались мелкими группами по своим промысловым угодьям. Летом всё селение перебиралось к местам промысла лосося, заготавливая его на зиму. Численность населения в каждом посёлке могла достигать 200 человек. Женщины действительно занимали в их обществе важное место, как то и отмечалось русскими первопроходцами. Именно они контролировали распределение припасов, устраивали браки своих дочерей. После свадьбы мужчины, даже если они были вождями, перебирались в дом своей жены. В племени существовало разделение на «лучших людей», qeshqa («почётных мужиков», как именовали их русские), и «простолюдинов», os’qala. Знатные богачи qeshqa поддерживали свой престиж, устраивая празднества с раздачей подарков, напоминавшие потлачи индейцев Северо-Западного побережья. Однако влияние их зависело не только от богатства и щедрости, но и от личных качеств, от способности вести за собой, умения сплотить людей ради достижения общей цели. «Qeshqa были предприимчивыми личностями, которые внедряли технологические новшества в общество дена’йна … Эта группа людей обеспечивала кандидатов на роль старшин и шаманов», — отмечает А. А. Знаменский.{3}

Отношения между пришельцами и аборигенами складывались по-разному и не всегда мирно. Одно из первых же упоминаний кенайцев в русских источниках связано именно с вооружённым столкновением, в котором им отводилась ведущая роль.

user posted image

Поселение на о. Кадьяк

В конце 1785 г., когда к аманатам — детям кадьякских старшин, взятым Шелиховым в заложники, — съезжались их родичи, среди них обнаружился тойон с острова Шуях. Завязав с ним переговоры, Г. И. Шелихов послал на его остров работных людей С. К. Сокерина, Лобанова и толмача-кадьякца Ефрема Шелихова «с разными на тамошную руку мелочными товарами торговаться». Они отбыли в последних числах декабря 1785 г., а 27 марта 1786 г. на Кадьяк пришла весть о том, что коварный тойон не довёз русских до Шуяха, что они «по жадности ли к вещам, или по злости» были им умерщвлены. Добычу поделили между собой «шуецкия, афогнацкия, игноцкия таёны с работниками» Степан Кузьмич Сокерин не пользовался особой благосклонностью Григория Ивановича, именовавшего его не иначе, как «великий плут и блудник». Но оставить гибель его неотмщённой было никак нельзя. Следовало поддерживать престиж русских иначе не миновать было и всеобщей резни.{4}

На Шуях была направлена карательная экспедиция — 50 русских промышленных на трёх байдарах под началом Константина Самойлова и Василия Малахова. Целью похода был «сыск помянутого тойона», а также «истребление жителей». Рейд оказался удачен. По сведениям лекаря М. Бритюкова, «одно селение совсем искоренено, а из прочих [жители] спаслись бегством»; штурман Г. Г. Измайлов слышал от Самойлова, что «кои им найдены были на островах начинщики и соучастники смертоубийства, те жители были истреблены, а российские в сей посылке бывшие, возвратились все обратно [без потерь]».{5}

Сам Г. И. Шелихов, а вслед за ним и позднейшие историки, утверждали, будто шуяцкий тойон «способствовал к восстановлению против русских кенайцов, которые в числе тысячи человек выехали со своих берегов для нападения», однако были рассеяны в начале 1786 г. двумя партиями из русских работных людей и из лисьевских алеутов.{6} Однако рассказ этот представляется маловероятным и, скорее всего, был выдуман для придания большего блеска карательной экспедиции на Шуях. Кенайцы — таёжные охотники и рыболовы — вряд ли были в состоянии собрать столь огромный военный отряд по просьбе совершенно постороннего для них эскимосского вождя, а затем послать его морем для набега на практически неведомых им белых пришельцев. Тем более, что сами русские отзывались о кенайцах, что они «не умеют владеть байдарками, редко имеют байдарки и моря боятся».{7}

Завершать начатое Шелихов предоставил назначенному им правителю колоний К. А. Самойлову, а сам в мае 1786 г. отбыл в Охотск. В июне того же года по приказанию Е. И. Деларова в Кенайском заливе шелиховцами была заложена небольшая Александровская крепость, где обосновалось 20 человек во главе с Василием Ивановичем Малаховым{8}.

Между тем шли в гору и дела компании якутского купца Павла Сергеевича Лебедева-Ласточкина. В конце того же 1786 г. на Кадьяк прибыли и зазимовали промышленные лебедевского судна «Св. Павел», — 38 русских, камчадалы и лисьевские алеуты во главе с камчатским мещанином Петром Коломиным. Мореходом на «Св. Павле» был Степан Кузьмич Зайков. Из разговоров с шелиховцами они прознали о пушных богатствах Кеная, куда и направились весной следующего года. Прибыв в залив Кука 1 июля 1787 г., лебедевцы обосновались в устье реки Касилы (Касиловки), выстроив тут укрепление, названное Георгиевской крепостью. Так в одной берлоге поселилось два медведя.

В то время, как шелиховцы считали угодья Кенайского и Чугацкого заливов своей вотчиной «по праву открытия», лебедевцы, стеснённые в промыслах, но имеющие достаточно сил и решимости, полагали себя вправе оспорить это утверждение. А так как двум компаниям в этих краях было не развернуться, то они вскоре поставили себе целью не только потеснить, но и вовсе изгнать конкурентов из столь богатых, сулящих немалую прибыль областей. В подобной конкуренции хороши были все средства. Можно было ограбить промыслы соперника, заполучить себе его аманатов (а через них и контроль над туземцами), вытеснить его из «обысканных» им промысловых угодий, переманить к себе или угнать силой его опытных работных людей. Это и неудивительно, если учесть, какого сорта люди в немалом числе встречались в промысловых партиях обоих компаний. Сам А. А. Баранов, правитель шелиховских колоний, аттестовал их, как «народ с Камы и с Волги», который только и смотрит, «где бы нос заточить на готовое». Индейцам Кенайского полуострова предстояло стать не только свидетелями, но и активными участниками междоусобной борьбы соперничающих компаний.

Лето 1791 г. имело важные последствия для дальнейшей судьбы Русской Америки. Во-первых, 27 июня, пережив по пути кораблекрушение и зимовку на Уналашке, до Кадьяка добрался новый глава шелиховских поселений, будущий Главный Правитель российских колоний в Америке, каргопольский купец Александр Андреевич Баранов. А 20 августа в Кенайский залив прибыло лебедевское судно «Св. Георгий». Мореход Семён Должантов, вероятно, умер в пути и место его занял передовщик енисейский мещанин Григорий Коновалов.{9} В целом экипаж судна насчитывал почти сто человек. Как ни странно, но более всего неприятностей приезд его доставил именно начальнику местного лебедевского заселения Петру Коломину, под началом которого к тому времени оставалось всего 27 человек. Он и его люди давно уже поджидали прихода судна из Охотска. Их силы и припасы были на исходе и, не получая никаких вестей из России, они начинали «приходить в уныние». С лета 1787 г. они «полагали старание и труды о примирении в подданство к российскому престолу чрез ласковость и приветствование кенайцев», а также вели промысел, добыв «бобров морских 250, лисиц целых и поротых 500, речных бобров и выдр 350, соболей 500».{10} После всего этого они считали себя вправе рассчитывать на признательность и благодарность со стороны «господ компанионов». Но на деле их ожидало совсем иное.

Обосновавшись в Николаевской крепости в устье реки Какну, к северо-востоку от коломинского заселения, Коновалов без дальних околичностей заявил Коломину, что имеет от хозяина компании «письменное наставление, чтоб вас здесь сколко находится принять в своё ведение под присмотр».{11} Подобная отставка, без сомнения, должна была смутить и оскорбить Коломина. Однако, пожилой передовщик не стал, судя по всему, открыто оспаривать старшинство Коновалова. Но дальнейшие события вынудили его пересмотреть это решение. Григорий Коновалов оказался именно из той породы людей, которые, по словам Баранова, «только и смотрят, где бы нос заточить на готовое». Своё положение старшего над двумя партиями он решил использовать исключительно на благо себе и своей артели, совершенно не считаясь со старожилами-коломинцами. На новое место Коновалов прибыл в конце лета. Для благополучной зимовки ему были необходимы припасы и аманаты, чтобы обеспечить себе безопасность со стороны индейцев. То и другое, по его мнению, должны были предоставить ему люди Коломина.

Поскольку старожилы явно не выражали готовности исполнять подобные пожелания своего нового начальника, то Коновалов перешёл к решительным действиям. Он послал своих людей во главе с А. Н. Балушиным захватить весь «зимний сушёный корм» коломинской артели, что те и сделали «без всякого резону». Возмущённый и удивлённый этим Коломин послал в Николаевскую крепость промышленного Чернышёва с укоризненным письмом. В ответ Коновалов бесцеремонно заявил: «Почто Коломин сам не пришёл? Я б его в два линька отдёрнул и заковал в железа, вышлю в правительство»{12}. Между передовщиками и их партиями началась открытая борьба. Малочисленным коломинцам в ней оставалось только обороняться. Коновалов же совершал одну грабительскую вылазку за другой, стараясь отрезать Коломина от связанных с ним индейцев. В конце концов ему удалось практически полностью блокировать своих противников в их заселении.

Хроника противостояния артелей была детально изложена с позиций пострадавшей стороны самим Петром Коломиным. В его рассказе о своих несчастьях то и дело встречаются упоминания кенайцев, как дружественных, так и враждебных (то есть, союзных Коновалову). Коломин сообщает, что 16 сентября 1791 г. коноваловцы ограбили индейские каноэ, в которых вожди с озера Кыляхтак ехали к нему навестить своих детей-аманатов. Затем 19 сентября был ограблен чуюноцкий тойон — коноваловец Щепин и с ним четверо промышленных выехали навстречу кенайцам «с орудием и резали ножами у них ремни на опоясках, обыскивали промысел». А 29 октября в георгиевскую крепость явилось четверо промышленных во главе с самим Коноваловым. Когда Коломин вышел к ним навстречу, но Коновалов «с умышленности какой-ли или случайно» выстрелил в него из пистолета. Ни о каких переговорах после этого не могло быть и речи. Расставив вокруг Георгиевской крепости заставы, коноваловцы перехватывали индейцев, шедших к Коломину торговать или проведывать своих детей-аманатов. Их эти дозорные уводили в Николаевскую крепость, «а кто скажет я не желаю, того бьют и увечат силно». Так Коновалов набирал себе заложников, готовясь к ещё более решительным действиям.{13}

К действиям этим он перешёл, когда сумел заручиться поддержкой некоторых групп кенайцев — 5 ноября коноваловец Василий Третьяков с тремя товарищами и отрядом союзных индейцев захватил коломинского работника, новокрещёного алеута Михаила Чернышёва. Его избили и ограбили, отняв «копьё и борошень и жену». Возмущённый Коломин выделил пострадавшему несколько человек в поддержку и Чернышёв пустился в погоню за похитителями. Но Третьяков, когда его нагнали, нагло заявил: «Мы от передовщика своего поставлены к вам в гавань не пропускать никого», — а потом крикнул кенайскому вождю и его воинам: «Чево вы смотрите, руские пришли девку отнимать». Коломинцы едва унесли ноги.{14}

Ситуация всё более обострялась. Раздоры между русскими порождали волнения и среди индейцев, которым волей-неволей приходилось давать заложников обоим сторонам. Это привело к расколу кенайцев на два враждебных лагеря, а также подрывало их доверие и уважение к русским, веру в их силу. Это грозило поселенцам самыми непредсказуемыми последствиями. Непривычные к подобным сложностям, кенайцы вполне могли попытаться решить проблему по-своему: либо принять сторону сильнейшего, либо постараться вообще избавиться от всех беспокойных белых пришельцев. Оба варианта не сулили коломинцам ничего доброго. Кроме того, после двух личных столкновений с Коноваловым, Коломин начал всерьёз опасаться за собственную жизнь.

Обдумав все эти обстоятельства, Пётр Коломин решился на необычный поступок. Он вступает в сношения с байдарщиком шелиховской Кенайской артели В. И. Малаховым, ища у него помощи и защиты. Малахову были переданы оправдательное письмо для П. С. Лебедева-Ласточкина и послание на имя А. А. Баранова. В нём Коломин не только жаловался на бесчинства соперника, но и прямо заявлял о своём намерении «прибегнуть под защиту Господина Шелихова компании».

Сам Василий Иванович Малахов наблюдал за «подвигами» Коновалова с нарастающим беспокойством. Всё началось ещё с того, что «георгиевские» поселились не где-нибудь, а в «Кашматцкой бухте под Тонким мысом, где были у нас построены зимовья для промыслу лисьева». Затем, как рапортовал Малахов на Кадьяк, беспокойный пришелец «у Коломина иноземцев всех обрал также и каюр да и от нас увес 10 байдарок». Это происшествие вызывало у Василия Ивановича наибольшую досаду. Ведь в своё время он сам «ездил в бухту Качитьмак и уговорил кенайцов по их желанью 10 байдарок так они совсем к нам и переехали и жили», до тех пор, пока в отсутствие Малахова сюда не явился на двух байдарках Григорий Коновалов. Лебедевский передовщик «приехал и сказал им что я и казаков де отсель на Кадьяк прогоню а вас не отпущу, у меня казаков много, жен ваших всех возму в каюры, польстил несколько и согласились они с ним, так и уехали».{15} Этот эпизод прекрасно иллюстрирует те методы, с помощью которых предприимчивый передовщик добивался поддержки со стороны индейцев. Испытанное средство, посулы в сочетании с угрозами, неизменно срабатывало.

Сам Лебедев-Ласточкин и его «господа компанионы» были слишком далеко, чтобы непосредственно вмешаться и рассудить спор своих людей. Баранов же, судя по всему, не мог сразу решить, как следует ему поступить в подобной ситуации. Василий Малахов, прочтя послание Коломина, для начала направил к лебедевцам своего промышленного Никифора Кухтырёва. Этот посланник посетил обе враждующие партии и в ходе поездки вполне мог заметить «многие грубиянские поступки» Коновалова, доложив о том по возвращении в Александровскую крепость. Однако никаких мер со стороны Малахова после этой инспекции не последовало. Он ожидал указаний от Баранова.

Зато Коновалов продолжал действовать с ещё большим размахом. Решив ускорить осуществление давнишней своей угрозы, он послал в ночь на 4 декабря отряд во главе с Щепиным и Лосевым в набег на Георгиевскую крепость. Вооружённые коноваловцы силой увели к себе работников Коломина из числа «безродных и кадьякцев», угрожая при сопротивлении рубить им тесаками головы. Артель Коломина в одночасье осталась без работников и привычной обслуги. Их самих было слишком мало, чтобы одновременно вести промысел, заботиться о пропитании и, вдобавок, обеспечивать себе безопасность. В ближайшем индейском становище им, правда, удалось добыть для себя трёх рабов, но их перехватили на обратном пути дозоры Коновалова.{16}

Доведённый до отчаяния, Коломин с ещё большей настойчивостью взывает о помощи к своим соседям-шелиховцам. Конкуренты кажутся ему менее опасными, чем буйные сотоварищи. Прибыв к Малахову, он нашёл у него полное понимание. Успехи и замыслы Коновалова серьёзно беспокоили шелиховского передовщика. Прибывший с Коломиным промышленный Чернышев сообщил, что у Коновалова в итоге зимнего промысла уже скопилось «бобров десятков до пяти ста и бобров руских соболей близко тысечи … и по такому промыслу и Канавалов отсель не пойдет а будет довольствоватца промыслами здесь». Малахов лично встречался с Коноваловым и вынес из этой встречи самые неблагоприятные впечатления. В ответ на вопрос, не привёз ли он из Охотска писем от Г. И. Шелихова, Коновалов поведал, что «у Лебедева с Шелеховым была ссора больша, сказывает Лебедев получил с Шелехова 14 тысеч рублей денег по суду, тем и судно отправил». По мнению Малахова, у Коновалова просто закружилась голова от власти и сознания собственной значимости: «человек он такой гордой себе ныне примеру не может знать, получил такой чин, передовщиком и мореходом, болтает, что я ныне такой передовщик, еще первей вашего, имею и вашего командира под началом быть у себя, что буду к нему писать о своей нужде [и ему] нельзя будет отказать, чево потребую».{17}

Коломин, ища помощи против Коновалова, готов был на всё. Он обещал Малахову отдать ему всех своих аманат, отнятых Коноваловым, а если по осени за ним не придёт судно из Охотска, то просил принять своих людей в шелиховскую компанию. После этого он лично отправился на Кадьяк для переговоров непосредственно с самим А. А. Барановым. В начале марта 1792 г. он вместе со своим доверенным промышленным Михаилом Чернышёвым прибывает в Павловскую Гавань.{18} Здесь они обращаются к Александру Андреевичу, а в его лице и ко всей шелиховской компании, с просьбой: «Взойти в защищение, усилием занимать места, прежде Коновалова примиренные, стеснять и угнетать ему иноверцов недопустить, абы труды, употреблённые на примирение, не остались вотще и народы все Кенайской губы не отторглись ... принять нас и аманат с народами преданных в своё покровительство».{19}

Получив столь недвусмысленное предложение, А. А. Баранов уже не мог не вмешаться в лебедевские распри. Вероятно, буйный Коновалов внушал ему определённые опасения, особенно накануне весеннего промысла, а Коломин представлялся более удобной фигурой в качестве соседа и начальника артели конкурентов. Были у Баранова и некоторые права для того, чтобы вмешаться во внутренние дела лебедевской компании. Основанием тому служило составленное в 1786 г. «Письмо господина Лебедева о вверении всей компании в опеку», согласно которому Г. И. Шелихов мог в случае необходимости распоряжаться лебедевскими промышленными, как своими собственными, тем более, что он был компаньоном в снаряжении экспедиции «Св. Георгия» (Шелихов имел 13 паёв, а Лебедев-Ласточкин — 37 при общем числе в 90 паёв).{20}

Внушали опасения также поступки и речи Коновалова, о которых не преминул сообщить Александру Андреевичу Василий Малахов. Вдогон первому своему письму от 20 февраля, посланному вместе с Коломиным, спустя четыре дня он отправляет новое, почти целиком посвящённое проискам нехорошего соседа: «В первом писме запомнил я вас уведомить о промыслах Канавалова слышно что он намерен отправить партию кенайцов с рускими в ближние чюгачи чтобы забрать от них аманатов. Я ныне и тоенов чюгатцких послал велел звать к себе да при том и заказал, чтоб приостереглись от Кановалова. Опять же хочет и байдарками ехать в чюгачи. Да как прикажете Александр Андреевич с Канаваловым поступать. Ныне поселил свою артель на наши селения да ладитца еще и ближе летом корм промышляя владеть всею губою. Еще мало тово, не слет ему по сю сторону Тонкава мысу селитца, мы до ево те места заасигновали, однако я и нехотел ево пустить селитца, ему отказывал, да он сказал, что не слушаю, а имею ваши места разделять … и правитель ваш мне отказать не может». Далее оскорблённый и раздражённый Василий Иванович желчно замечает, что Коновалов «думает, будем уступать ему, как Коломин. Поступает с ним грабительски да и нас хочет притеснять. Я без вашего приказания с ним еще в ссоры не входил [но есть] намерение у меня, хочетца от него тех алеут [кенайцев]{21} обрать 10 байдарок, которые я до ево в артель привес осенью, а ево с артелью оттоль отказать».{22} Настроения Малахова оказались, похоже, весьма близки и чувствам Баранова.

Обстоятельства сговора Коломина с Барановым и последующего смещения Коновалова окутаны таинственностью. Так Коломин, пометил своё обращение к Баранову с просьбой о защите датой 11 марта 1792 г. Сам он, судя по всему, находился в это время уже на Кадьяке. Но по сведениям А. С. Полонского, Коновалов был схвачен уже 4 марта, а 20 марта его вывезли из Николаевской крепости на Кадьяк. Не исключено, что Баранов действовал параллельно с усилиями Коломина, не ставя его об этом в известность. Начав с поездки Кухтырева, он мог вступить в контакт с рядом недовольных своим передовщиком коноваловцев, побуждая их произвести переворот. Возможно, что и жалобы Коломина писаны были уже задним числом на Кадьяке. Как утверждает А. С. Полонский, «возмущение [против Коновалова] произошло по наущению Голиковской компании для подрыва Лебедевской, потому что и донос зачинщику Коломину писал, по приказанию Баранова, служитель его Бутковский».

Так или иначе, но 4 марта 1792 г. в Николаевской крепости «бывшие у судна 20 человек рабочих» схватили Григория Коновалова и заковали его в кандалы. Прочие промышленные и союзные кенайцы «с удивлением смотрели на происходившее, но не вступались; последние по крайней мере кормили арестанта ракушками, чем, может быть, спасли его от голодной смерти». Вполне вероятно, что к свержению передовщика приложил немалые усилия один из его ближайших соратников — Амос Никанорович Балушин. Не случайно именно он занял пост главы артели после падения Коновалова, а после «реабилитации» и возвращения последнего в колонии в 1794 г. был в свою очередь выслан в Охотск.

Так или иначе, но Коновалов «был от должности отрешен, скован и отдан в Американскую компанию». В своём письме от 27 марта 1792 г. Малахов сообщает, что «сего марта 20 числа к нам в артель самого Кановалова привезли в байдаре скованова руки и ноги скованы. Ныне у них выбраной передовщик Амос Балушин, приежал сам … просил нас, чтоб принять Кановалова и выслать в гавань … в Охотцк на нашем судне, на что я ему отказал … сказал ему, буде вам надо, сами ево везите, а я неприемлюсь … а за какие дела ево сковали и высылают увидите сами ясно, когда к вам ево привеут, а я слышал якобы Канавалов зашиб человека досмерти своей конпании».{23} Возможно, это глухо упомянутое убийство и послужило толчком для бунта и смещения буйного передовщика собственными же людьми. В конце концов, Коновалов был вывезен на Кадьяк, откуда в мае 1792 г. его выслали в Охотск на судне «Михаил» под присмотром Е. И. Деларова.

Однако Баранов обманулся, полагая, будто с высылкой Коновалова ему удастся полностью обезопасить себя от возможных происков со стороны лебедевцев. Напрасны были его надежды поставить их деятельность полностью под свой контроль, как обещал ему то отчаявшийся Коломин. Напротив, только теперь, избавившись от склочного и властолюбивого передовщика, лебедевцы оказались способны объединить свои усилия в борьбе против конкурентов. Их, несомненно, встревожили и напугали проявленные Барановым энергия и решимость. Они вовсе не желали, избавившись от Коновалова с его тиранскими замашками, оказаться в подчинении у властного правителя шелиховских владений. Тем более, что ныне они располагали гораздо большими силами для сопротивления. Занявший место высланного передовщика «Св. Георгия» А. Н. Балушин нашёл себе достойного сподвижника и единомышленника в лице Степана Кузьмича Зайкова, прибывшего в Кенайский залив на лебедевском судне «Св. Иоанн Богослов». Примкнул к ним и Пётр Коломин. Этим он, возможно, желал загладить перед компанией свою вину вынужденного соглашения с конкурентами.

Образовавшийся триумвират действовал напористо и энергично. Вскоре А. А. Баранов уже сообщал Шелихову, что лебедевцы, «соединясь двумя судами, «Иоанном» и «Георгием», поставили себе за правило причинять нашей компании вред и вытеснять нас отовсюду начали, сначала по Кинайской губе Качикматскую бухту себе присвоили и поселили тут многочисленную артель, и нас лисей промысел производитьь не допустили ... и жителей тоя себе в совершенное рабство прибрали и с нами иметь собщение воспретили».{24} Разом были нарушены и права шелиховцев, как старожилов Кеная, и соглашение марта 1792 г. между Коломиным и Барановым.

Затем лебедевские старшины составили и прислали на Кадьяк настоящий ультиматум: «За подписанием передовщиков Коломина, а на место Коновалова — Балушина, и мореходов Зайкова и каково-то Самойлова ... указное повеление ... что и вся Кинайская губа им принадлежит, артель оттуда удалить и партии в промысел посылать воспрещали, также и в Чугацкой губе иметь занятие и дело не дозволяли».{25} Захватывая богатые промысловые угодья в заливе Принс-Вильям (Чугацком), лебедевская компания делала рывок, пытаясь не только изгнать шелиховцев из Кенайского залива, но и отрезать им путь далее на юг. Присланный с этим указным повелением лебедевский промышленный Галактионов, как по пути, так и на самом Кадьяке вёл активную пропаганду — «развращал» шелиховских работных, пытаясь запугать их. В то же время Баранову стало известно, что шесть байдар лебедевцев во главе с Балушиным и Коломиным ожидают только возвращения Галактионова, чтобы «напасть на кинайскую артель, вытеснить людей наших на Кадьяк и иноверцов аляксинских и кинайских, тут находящихся, себе в зависимость присвоить». Эти ценные и тревожные сведения были получены от индейцев, сопровождавших лебедевского посланника. Неясно, заставили их разговориться хитростью, или же они сами добровольно сообщили Баранову о этих воинственных замыслах. В любом случае лебедевские передовщики и мореходы так и не дождались возвращения Галактионова. Их посланец вместе со своими бумагами и списком «вредных против нашей компании лебедевских людей» был взят под стражу и вскоре выслан в Охотск.{26}

Тогда разъярённые лебедевцы открыли в Кенайском заливе настоящие военные действия. Весной 1793 г. к Александровской крепости прибыли на шести байдарах 60 вооружённых лебедевских промышленных и союзных воинов-дена’йна. Они сразу «начали уже поступать неприятельски». Василий Малахов был осаждён и над его людьми нависла такая же опасность, как недавно над партией Коломина. Шелиховская артель во главе с Котельниковым была перехвачена осаждающими. Всех её членов ограбили, избили, «изувечили и кои не могли спастись бехством, перевязав, побросали в байдары и увезли с собой».{27} В случае падения Александровской крепости шелиховцы оказались бы полностью вытеснены из залива Кука. Индейцы (по крайней мере часть из них) охотно поддерживали лебедевцев в этом предприятии — то была для них месть за набеги кадьякцев шелиховских артелей, которые учинялись ими ещё в правление Е. И. Деларова.{28} Однако В. И. Малахову удалось отстоять форт, хотя лебедевцы грабили дружественных шелиховцам индейцев и не раз провоцировали осаждённых на необдуманные действия, чтобы иметь возможность обвинить их в развязывании вооружённого конфликта.

Тесня шелиховцев в заливах, лебедевцы расширяли сферу своего влияния и на материке. В числе прочего ими были основаны поселения на Туюнаке (Tyonek) и на озере Илямна (оз. Шелихова). При этом вновь не были приняты в расчёт права первооткрывателей-шелиховцев — ведь ещё в 1792 г. на Илямне побывал В. Г. Медведников, водрузивший там деревянный крест. В 1796 г. наблюдательный подросток Филипп Кашеваров дал живую зарисовку этого лебедевского заселения: «Мы нашли в той артели около 15-ти человек исправных русских и камчадалов. У них земляная с прислугами казарма, обнесено тыном ... У ворот стоял с обнажённою саблею чесовой. Байдарщиком в ней был руской Такмаков. Но хотя у них и была общественная казарма, но в ней жило мало руских. На до думать, блохи их безпокоили. Притом же у всех у них были жоны и дети, почти у каждого. Внутри крепости поделаны из лубьев барабарки, в коих они и жили».{29} Упомянутыми «жёнами и детьми» промышленные, несомненно, обзавелись в окрестных индейских стойбищах. Подле лебедевских «фортов» неизменно селились дружественные им группы кенайцев, связанные с русскими не только системой аманатства, но и родством.

Впрочем, отнюдь не бездействовал и А. А. Баранов, хотя он двигался к своей цели окольными путями. В первую очередь, он всеми силами старался упрочить своё влияние на эскимосов и индейцев, представляя шелиховскую компанию с наиболее выгодной стороны. Местным влиятельным вождям преподносились подарки; аборигенов приглашали на русские празднества с угощением и плясками, сулили им защиту от лебедевских набегов. Всё это повышало престиж шелиховцев и лично А. А. Баранова. Для сближения с аборигенами Александр Андреевич использовал все средства. «Где опасно, вместо аманата дают держать девку, — сообщает он, — как то в Чугачах было в долгое бытие, чрез что Чугачи более ко мне зделались привязанными и откровеннее».{30} Результаты подобной политики не заставляли себя долго ждать. Туземцы покидали лебедевцев, всё более подпадая под влияние их конкурентов. «И кенайцы уже там адресуются ныне переселиться от Лебедевских, ожидают толко меня с отцом Архимандритом позволит ли», — сообщает о этих переменах А. А. Баранов.{31}

Взаимоотношения между промышленными разных компаний всегда сказывались на аборигенах. Ещё П. А. Тихменев признавал, что «промышленные, в видах сохранения собственных интересов, успевали иногда восстановлять самые дружественные племена друг против друга».{32} Коновалов с помощью кенайских воинов блокировал Коломина, прервав его сношения с кенайцами же, которых грабил и уводил в неволю; Балушин во главе чугачей совершал наезды на чугачские же селения; «шелиховские» кадьякцы грабили «лебедевских» кенайцев; враждебные лебедевцам чугачи искали убежища подле шелиховских поселений. Туземные воины использовались не только против враждебных племён, но и против конкурентов. Лебедевцы привели кенайцев осаждать Малахова в Александровской крепости, а главную силу промысловых партий шелиховцев составляли кадьякцы и алеуты. В районе лебедевских поселений к судну английского мореплавателя Дж. Ванкувера в 1794 г. приблизилась байдара, в которой находилось «десять человек русских и около двадцати туземцев».{33} В другом случае, неподалёку от шелиховских заселений, на борт «Чатама» поднялись 26 индейцев: «Они были весьма живы, ловки и искусны во всех торговых оборотах, променивали свою одежду, оружие, рыболовные сети и разные украшения, но не предлагали мехов, которых, казалось, и не имели для продажи … Многие из них говорили русским языком и, судя по тому, что понимали из их разговора и знаков, казалось, что они весьма привязаны к русским».{34} Любопытно замечание об отсутствии у индейцев мехов на продажу — видимо, шелиховцы здесь уже ввели в действие свой традиционный запрет на независимую торговлю пушниной с иностранцами. В Николаевской крепости, находившейся под началом лебедевского морехода С. К. Зайкова, тот же Ванкувер увидел хижины, служившие «для жительства детей туземцев, воспитываемых в греческой вере и обучаемых российскому языку; тут же помещались ещё некоторые из туземцев, отчасти товарищи, отчасти же непосредственные служители русских».{35} Эта фраза — «отчасти товарищи, отчасти служители», — пожалуй, наиболее точно определяет суть взаимоотношений между кенайцами и русскими промышленными.

Но А. А. Баранов, в отличие от прямолинейных своих соперников, действовал гораздо тоньше, не считая грубую силу универсальным средством для привлечения аборигенов на свою сторону. Он, конечно, брал аманатов, но он не сгонял силой в свой лагерь всех поголовно туземных женщин и детей из нескольких селений разом, как то проделали лебедевские «горлохваты» с чугачами на Грековском острове (о.Грин). Никогда особо не афишируя свою деятельность, Александр Андреевич сумел к середине 1790-х гг. добиться прочного влияния на многие группы кенайцев и чугачей. Индейцы и эскимосы видели в Баранове сильную личность, уважали и побаивались его, соответственно перенося это отношение и на его людей, на шелиховскую компанию в целом.

Успехи лебедевцев на этом поприще были, судя по всему, гораздо скромнее, хотя им и удалось установить тесные связи с отдельными локальными группами танайна, проживавшими вблизи их заселений. Посетив лебедевское поселение, Дж. Ванкувер пришёл к выводу, что «сколько можно было заключить из сего короткого свидания, то должно предполагать, что русские находятся на весьма дружественной ноге со всеми жителями сего края, которые, кажется, очень счастливы, находясь в подданстве русского правительства».{36} Но в большинстве случаев, особенно в отношении чугачей, лебедевцы упорно предпочитали делать ставку на грубую силу. Это нередко приводило к трагическим результатам. Всем этим ловко пользовался А. А. Баранов, наглядно демонстрируя аборигенам преимущества своей системы перед лебедевскими порядками, предлагая им сделать выбор. В конечном счёте именно копья и дубинки туземных воинов решили долгое соперничество компаний в пользу шелиховцев. Индейцы и эскимосы выступили тут в роли третьей силы, втянутой в затянувшийся конфликт и объективно сыгравшей на руку одной из конфликтующих сторон.

Пока ещё нельзя с твёрдой уверенностью заявить, что А. А. Баранов напрямую подстрекал кенайцев и чугачей к нападениям на своих конкурентов, хотя сами конкуренты обвиняли его именно в этом.{37} Сам Баранов был человеком жёстким и решительным. Учитывая это, а также то, что сам ход событий определённо складывался в пользу шелиховцев, можно сделать вывод: если Баранов и не приложил непосредственно своих рук к разгрому лебедевских артелей, то уж во всяком случае он умело и энергично воспользовался этим чтобы коренным образом изменить ситуацию в свою пользу. Нечто подобное наблюдалось в начале XIX в. в районе Великих Озёр, где также боролись между собой две мехоторговые компании. Джон Теннер, ребёнком попавший в индейский плен, долгое время проживший среди оджибве и сам фактически ставший индейцем, вспоминал, как «торговцы из «Северо-Западной компании» послали ко всем индейцам гонцов с подарками, приглашая их принять участие в нападении на торговую факторию «Компании Гудзонова залива» у реки Ред-Ривер ... многие индейцы откликнулись на этот призыв, за чем последовало немало убийств и злодеяний».{38} При этом Теннер отмечает, что ему самому «эти ссоры между родичами казались противоестественными» — со своей, индейской точки зрения, он расценивал обе враждующие стороны, как родственников, поскольку и те, и другие были англичанами. Точно так и чугачи не видели поначалу разницы между лебедевцами и шелеховцами, которые поочерёдно требовали у них аманатов. Однако тот же Теннер, подобно прочим индейцам, «считал себя как бы приверженцем «Северо-Западной компании», так как давно уже был связан с нею торговыми отношениями. Чугачи и кенайцы, несомненно, также должны были считать себя приверженцами шелиховцев или лебедевцев. Эти их чувства к тому же подкреплялись родственными связями с русскими промышленными и выдачей аманатов. В итоге конкуренция русских торгово-промысловых компаний стала также и войной между их туземными союзниками.

Столкновения начались в Чугацком заливе, затем перекинулись и в земли атапасков. В июне 1795 г. А. А. Баранов, прибыв в Кенайский залив, узнаёт, что индейцы-атна перебили в верховьях Медной реки 13 лебедевских промышленных. Их предводитель, передовщик Самойлов, был замучен до смерти. По легенде, записанной среди верхних атна, русские прибыли в их страну в сопровождении кенайского проводника и переводчика по имени К’юкет Та (Отец Что-то Купившего). Этот кенаец вёл двойную игру — неверно переводил во время переговоров, накаляя тем самым обстановку, ссоря пришельцев с туземцами, а под конец откровенно вступил в сговор с атна, давая им советы относительно того, как лучше избавиться от его русских спутников. Конечно, нельзя со всей определённостью заявить, что проводник-кенаец был специально подослан шелиховцами, чтобы погубить лебедевскую партию. Индеец вполне мог действовать, исходя из личных побуждений (достаточно припомнить эпизод с табакеркой). В более поздней истории Русской Америки известны случаи, когда проводники русских экспедиций намеренно подстрекали племена глубинных районов напасть на своих спутников только потому, что желали сохранить за собой все выгоды положения посредников при торговле между этими племенами и русскими. Но, в любом случае, несомненно одно — К’юкет Та изначально прилагал все усилия к тому, чтобы поссорить лебедевцев с атна и разжечь между ними смертельную вражду.{39}

Могущество лебедевской компании стремительно клонилось к упадку. Лишившись выхода в Чугацкий залив и не имея подвоза товаров из Охотска, лебедевцы, похоже, начали пополнять свои запасы пушнины обыкновенным грабежом окрестных кенайских стойбищ. В итоге в марте-апреле 1798 г. «кинайские народы от жестокостей их збунтовались». Артель Токмакова на Илямне и посёлок в бухте Туюнак были вырезаны поголовно — погибло «21 или ещё чтобы не более из богословской компании», не считая служивших у них туземцев. Степан Зайков оказался осаждён в Николаевской крепости. Индейцы готовились уже поджечь укрепления, когда вдруг, в самый последний момент, удивительно вовремя явился на выручку шелиховец В. И. Малахов с хорошо вооружённым отрядом. Спасённый Зайков тотчас объявил о своём намерении выйти с партией в Охотск, уступив гавань и заселение своему спасителю. На редкость своевременный приход Малахова и поспешная передача ему Зайковым крепости выглядят слишком счастливым совпадением, чтобы быть просто случайностью. Стоит учесть и то, что А. А. Баранов ожидал ухода Зайкова с нескрываемым нетерпением. В письме от 5 марта 1798 г., когда индейцы уже готовились атаковать Николаевскую крепость, Александр Андреевич раздражённо писал: «Лебедевские «Георгием» сошли в прошлом лете, где люди совершенно развратились ... а «богословские» ево же Лебедева с товарищи компания и поныне в Кинайской губе и переженясь половина живут из одново почти брюха, ибо бобров тут вовсе не стало ... да и горные у них промыслы весьма бедны, всякой год выходить збираются, но не могут растаться, связавшись родством, смотрят толко тово, где бы заточить нос на готовое».{40} Баранов вполне мог решить «поторопить» партию Зайкова с помощью враждебных ему кенайцев, возложив эту задачу на Василия Малахова.

Зайков и с ним 13 человек покинули залив Кука в мае 1798 г. Его «Иоанн Богослов», отремонтированный с помощью шелиховцев, оказался единственным лебедевским судном, вернувшимся из Америки в Охотск. «Св. Георгий» по своей ветхости был брошен Коноваловым в Нижне-Камчатске. Из более, чем 200 промышленных в Россию вернулось не более 80. Супруга главы компании, Анна Лебедева-Ласточкина, сообщала, что в Америке погибло 150 её работных людей.{41}

Наконец, 10 июня 1798 г., Александр Андреевич смог с облегчением сообщить Н. А. Шелиховой об уходе конкурентов. Но радость была омрачена новыми, иными заботами: «народы теперь бунтуют, с лишком 20-ть человек лебедевских ныне весною убили и они убрались, оставя нам заботится примирять снова, отряд туды послал с Острогиным и Малаховым да слухов ещё нет. Отправя судно сам туда же со своим малинким суднишком пущусь».{42}

После ухода лебедевцев Баранову досталось нелёгкое наследство — в стране кенайцев полыхала война. Поражение лебедевцев и гибель части из них не могло не затронуть тех индейцев, что были связаны с ними родством и торговлей и выступали на их стороне в боях весны 1798 г. Неизбежно должно было произойти столкновение их с группами «шелиховской ориентации». Война, усугублённая кровной местью, долго не утихала. Баранов и Малахов расценивали действия бывших лебедевских союзников, как «бунт». В боях погибло около 100 индейцев. Фёдору Острогину и Василию Малахову приходилось нелегко. Трижды «открывался заговор на истребление во всех тамо в занятиях обитающих руских наших с кадьякцами во услугах находящихся».{43} Под угрозой оказались занятые шелиховцами лебедевские поселения. Волнения продолжались и в 1799 г. одним из предводителей враждебных кенайцев был тойон из селения близ Александровской крепости, которое русские называли Иванушкиным жилом. Собрав воинов из окрестных стойбищ, этот вождь намеревался разгромить русское заселение и уже назначил дату общего нападения на форт — 29 июня 1799 г. Крепость спасла случайность: «В самой тот день поутру приказал Малахов очистить старые заряды выстрелами их тяжкой и лёхкой артилерии в честь высочайшаго тезоимянитства его императорскаго величества. И тогда услышали [кенайцы] пушечные и ружейные выстрелы [и] сочли, что Малахов узнал их намерение, а потому и оставили [его] до удобнаго времени». Тотчас вслед за тем дружественно расположенный индеец раскрыл русским тайну заговора. Призвав к себе мятежного вождя, В. И. Малахов допросил его, добился признания и выдачи имён сообщников, после чего заковал пленника в кандалы и выслал его на Кадьяк. Вожди, не участвовавшие в заговоре, радовались падению влиятельного соперника и даже просили русских «отделить его навсегда от места пребываний».{44}

Однако шелиховскую артель на Илямне вскоре постигла судьба предшествовавшей ей лебедевской. Не считая кадьякских каюров, тут обитало всего трое русских — иркутский крестьянин Пётр Машнин, томский ясашный Артемий Маматев и глава фактории, «бийской округи Пятковой деревни крестьянин Александр Лиханов».{45} Последние известия, полученные с Илямны на Кадьяке, относились к лету 1799 г. и содержали рассказ о бродящих вокруг артели военных отрядах, один из которых угнал у русских лодку. Лиханов полагал, что то были убийцы миссионера иеромонаха Ювеналия, погибшего в этих краях ещё в 1796 г. А 11 марта 1800 г. на Кадьяк было доставлено послание В. И. Малахова, извещавшее о гибели илямнинской артели: «Лиханова и Мошнина убили, а товарищ их Маметев с двумя кадьяцкими каюрами остался один и находится под укрывателством тайона Суздала». Малахов послал им на выручку союзных кенайцев, но помощь несколько запоздала — Суздал не сумел защитить Маметева и спасти удалось одних лишь кадьякцев.{46} Да и сам А. А. Баранов, побывав в Кенайском заливе в июле 1799 г., обнаружил, что там «осталось ещё много по отдалённым местам вкоренившихся к варварству и грабежу склонностей, удачею окураженных».{47}

Однако стычки в кенайских лесах уже не могли изменить главного — шелиховская компания избавилась от опасного конкурента и теперь являлась единственной и полновластной хозяйкой богатств юго-восточной Аляски. Вскоре этот вполне осознали и индейцы. Вражда вскоре исчезла из взаимоотношений компании с кенайцами. К 1800 г., по словам А. А. Знаменского, «страна дена’йна представляла собой обычный фронтир с калейдоскопом взаимосвязей, где было место и торговле, и миру, и случайным военным конфликтам. Русские и креолы торговали с дена’йна, скупая меха морской и речной выдры, бобра и куницы. Кроме того, пришельцы связывали себя с обществом дена’йна браком и оставались со своими туземными жёнами даже после того, как истощились пушные богатства Кеная».{48} Эти связи, заложенные в начальный период русского проникновения на Аляску, сыграли свою роль и в будущем, когда уже в конце XIX в. в страну кенайцев пришли русские православные миссионеры.

Примечания

1. Хлебников К. Т. Русская Америка в неопубликованных записках К. Т. Хлебникова.- Л., 1979.- С. 47.

2. (Шелихов Г. И.) Российского купца Григорья Шелехова странствование в 1783 году из Охотска по Восточному океяну к Американским берегам. СПб., 1791. – С. 70-73.

3. Znamenski A. A. Shamanism and Christianity. Native Encounters with Russian Ortodox Missions in Siberia and Alaska. 1820-1917. – Westport, 1999. – Р. 17.

4. РГАДА, ф.1605, оп. 1, д.292, л.49; Памятники новой русской истории. Т. 3. - СПб., 1873. – С. 375.

5. РГАДА, ф.1605, оп. 1, д.367, л.6; Памятники новой русской истории. Т. 3. - СПб., 1873.- С. 376.

6. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. - Ч. 1- СПб., 1861. – С. 12-13.

7. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 122.

8. Сын устюжского мещанина Ивана Сидоровича Малахова, выехавшего в Сибирь в 1763 г. Уезжая, отец оставил в Устюге жену и трёх детей. Старшему из них, Василию, было тогда 11 лет. Следуя по пути отца, он в конечном итоге становится байдарщиком шелиховской компании, видным служащим Российско-Американской компании (РАК). Начальник Александровской крепости на западном побережье Кенайского п-ова. Сыграл важную роль в борьбе шелиховцев против компании П. С. Лебедева-Ласточкина. Его сын-креол Пётр также стал служащим РАК и видным исследователем Аляски.

9. Берх В. Н. Хронологическая история открытия Алеутских островов. - СПб., 1823. - С. 115; В. И. Малахов, в своём донесении А. А. Баранову, даёт несколько иную дату: «прошлаго 791 году августа 22 числа прибыло в Кенайскую губу судно Егорья Победоносца коньпаниона Павла Лебедева Ласточкина передовщик Григорей Канавалов» [АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 861, л. 1].

10. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 50

11. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 51.

12. Там же.

13. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 52.

14. Там же.

15. АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 1-1об.

16. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с.54

17. АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 4-4об.

18. В письме к Баранову от 20 февраля 1792 г. В. И. Малахов пишет: «отправил я байдару к вам в гавань Ивана Краева, Лариона Котельникова, Никифора Кухтарева с каюрами да при них передовщик Лебедева Петр Коломин и Никифор Чернышев». Письмо имеет пометку: «Получено 9 марта в вечеру чрез Ахмылина» [АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 861, л. 1].

19. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с.55.

20. Ситников Л. А. Григорий Шелихов. - Иркутск, 1990.- С. 150.

21. «Алеутами» в русских колониях нередко называли отнюдь не только одних аборигенов Алеутских островов, но и вообще всех зависимых от компании туземных работников (в основном чугачей).

22. АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 3.

23. АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 5об.

24. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 41.

25. Там же.

26. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с.42.

27. Там же.

28. История Русской Америки. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М., 1997.- С. 166.

29. Ситников Л. А. Материалы для истории Русской Америки (“Ответы” Филиппа Кашеварова) // Новые материалы по истории Сибири досоветского периода. - Новосибирск,1986. - С. 101.

30. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 88.

31. Там же. - Прил. .2, с. 87.

32. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. - Ч. 1- СПб., 1861. – С. 57.

33. Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. -СПб., 1861.- Вып. IV. - С. 1.

34. Там же. С. 5.

35. Там же. С. 12.

36. Там же. С. 3.

37. История Русской Америки. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М., 1997.- С. 269

38. Теннер Д. Тридцать лет среди индейцев. М., 1963. - С. 258-259.

39. Подробнее см.: Зорин А. В. У истоков Медной реки. Индейцы-атна и борьба мехопромышленных компаний на Аляске // Первые американцы. - СПб. - 2002. - № 10. С.

40. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 122.

41. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. - Ч. 1- СПб., 1861. – С. 59; История Русской Америки. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М., 1997. – С. 192.

42. АВПРИ, ф.341 РАК, оп.888, д.129, л.7об.

43. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 137.

44. ОР РГБ, ф.204, к.302, ед.14, л.5.

45. АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп.888, д. 170, л.5.

46. ОР РГБ, ф.204, к.302, ед.14, л.5-5об.

47. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 137.

48. Znamenski A. A. Shamanism and Christianity. Native Encounters with Russian Ortodox Missions in Siberia and Alaska. 1820-1917. – Westport, 1999. – Р. 97.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Александр Зорин

У истоков Медной реки

(Индейцы-атна и борьба мехопромышленных компаний на Аляске)

Легенда индейцев-атна рассказывает о том, как однажды зимой юноша-сирота, которого растила его бабушка, ставил капканы в верховьях Медной реки у Бацульнета («Места Жареного Лосося»). Расставив ловушки, он возвращался уже назад, когда вдруг странные звуки донеслись до его слуха. Охотник замер: казалось, что кто-то плачет в самой чаще угрюмого заснеженного леса. Казалось, то были рыдания человека. В зимней таёжной тиши это звучало особенно жутко и юноша поспешил домой. Там он поведал бабушке о странном плаче, заверив: «Оно не было подобно голосу животных. Я слышал человека. Я слышал рыдающего человека». Старуха задумалась. До неё уже дошёл слух о странных чужаках, появившихся ниже по реке, там, где ручей Кинг-Сэлмон-Крик сливается с Коппер-Ривер (Медной рекой). Жуткие стоны в лесу несомненно были как-то связаны с их приходом. Поразмыслив. Она сказала обитателям стойбища: «Мой внук проверял ловушки внизу по реке, где остановились те люди, и он говорит, что вы должны быть настороже. Они могут придти сюда». Старая индеанка оказалась права. Следующим утром чужаки появились и в этом стойбище. Было это зимой 1794-1795 гг.{1}

Чужаками, нарушившими размеренное течение жизни в стойбищах верховых атна (гольцан, кольчан), были промышленные люди компании якутского купца П. С. Лебедева-Ласточкина. Жестокое соперничество с компанией Г. И. Шелихова в Кенайском и Чугацком заливах (зал. Кука и Принс-Вильям) вынуждало лебедевцев в погоне за драгоценной пушниной проникать всё дальше вглубь материка. Они бесстрашно забирались в глухие дебри аляскинской тайги, открывая неизвестные озёра, реки и горы, основывая промысловые заселения у устанавливая связи с неведомыми доселе племенами. Приток пушнины от этих «горных промыслов» упрочал положение компании и давал ей верный шанс одержать верх в борьбе с напористыми конкурентами. Особенно манили русских первопроходцев таинственные берега реки Медной. Привлекала сюда их не только пушнина, но и залежи самородной меди, давшие имя и реке, и обитавшему в её бассейне индейскому племени атна. Обосновавшись на о. Нучек (Хинчинбрук), лебедевцы получили прекрасную базу для продвижения вверх по течению Медной реки, а их опорные пункты в Кенайском заливе давали возможность проникнуть в страну атна старинной индейской торговой тропой по реке Суситне. Шелиховцы настороженно следили за опасными предприятиями своих конкурентов.

Партия, выступившая в рискованное путешествие к истокам Медной реки, насчитывала 11-13 человек. Во главе её стоял передовщик Самойлов. Личность его всё ещё остаётся загадочной для историков. Иногда его ошибочно соотносят с Константином Алексеевичем Самойловым, который, как известно, был доверенным лицом Г. И. Шелихова и начальствовал в поселении на о. Кадьяк.{2} Однако хорошо известно, что К. А. Самойлов скончался ещё в 1788 г., да и вряд ли возможен был переход его на сторону конкурирующей с шелиховцами компании. Среди шелиховцев, кстати, известен ещё и некий Григорий Самойлов, поступивший на службу в 1787 г.{3}, однако куда более вероятным представляется мнение Л. М. Пасенюка о том, что партию, ушедшую к Медной реке, возглавлял «кяхтинский цехавой» Пётр Самойлов. Этот человек давно уже служил в компании П. С. Лебедева-Ласточкина, вместе с его знаменитыми передовщиками Петром Коломиным и Амосом Балушиным участвовал в попытке открыть торговлю с японцами на Курилах. Весной 1792 г. он, наряду с Коломиным, Балушиным и мореходом Степаном Зайковым, подписал «указное повеление», которое воспрещало шелиховцам вести промысел в Кенайском и Чугацком заливах. А 10 июля 1794 г. на Нучеке «мореход Самойлов» встречался с главой шелиховской промысловой партии Егором Пуртовым: «просил чтоб дать им знание которых жил и тайонов колюжских взяты нами аманаты».{4}

Горный инженер П. П. Дорошин, проводивший исследования на Аляске в 1848-1852 гг., утверждал, будто Самойлов проник в верховья Медной в 1796 г. «со стороны Кенайского залива», то есть старой индейской тропой по Суситне.{5} Однако и дата, и маршрут похода указаны им явно неверно. Трагический финал экспедиции стал известен лебедевцам уже в мае 1795 г., а шелеховцы узнали о том в июне того же года. Подробности событий, сохранившиеся в русских и индейских источниках, единогласно указывают на то, что трагедия разыгралась среди зимы. А. А. Баранов, правитель шелиховской компании на Аляске, писал, что лебедевцы проникли в земли атна «из Чугач с Нучика», а именно на Нучеке повстречал Пуртов Самойлова в июле 1794 г. — несомненно как раз накануне выступления его в свой последний поход.{6}

Партия Самойлова двигалась на лодках вверх по течению Медной реки. Русских сопровождали индейские носильщики и проводники, набранные среди низовых атна (медновцев) и кенайцев — атапасков-танайна (де’найна). Взаимоотношения между ними не всегда оставались гладкими, чему виной был характер передовщика. Самойлов имел нрав буйный и крутой. Один из старожилов Аляски как-то поведал П. П. Дорошину о том, что «у Самойлова была красивая из жёлтой меди табакерка, которую один из медновцев уронил из байдары в воду. «Раскачайте-ка его, братцы, да киньте на быстрину: пусть поищет мою табакерку», — скомандовал Самойлов и дикарь погиб в реке».{7} С такими привычками немудрено было нажить себе врагов даже среди наиболее дружественно настроенных к лебедевцам индейцев.

Поздней осенью 1794 г. партия достигла устья Кинг-Сэлмон-Крик. Здесь располагалось небольшое стойбище верховых атна. Самойлов вызвал к себе местного вождя. Переводчиком в их беседе выступал пришедший с русскими кенаец К’юкет Та (Отец Что-то Купившего). Его истолкование ответов вождя оказалось таково, что передовщик пришёл в дикую ярость. По его приказу промышленные схватили главу стойбища и жестоко его отхлестали. Не скрывая рыданий, униженный вождь скрылся в лесу. Его стоянка, судя по всему, пришлась Самойлову не по вкусу. Для зимовки ему требовалось более удобное место. Его людям нужны были тёплая одежда, запасы продовольствия и заложники-аманаты для обеспечения своей безопасности. Всё это Самойлов намеревался получить в стойбище у Бацульнета — там, где жил молодой охотник со своей бабушкой.

Вождём этого стойбища был всеми уважаемый Йалниил Та (Отец Несущего Это). Легенда рассказывает, как русские (lazeni), явившись в селение, спросили: «Кто ваш вождь?» «Он наш вождь», — отвечали атна, указывая на Йалниил Та. «Приведите его к нам», — велели пришельцы. Предание не сохранило подробностей разговора между Самойловым и Йалниил Та. Скорее всего, передовщик сообщил ему о своём намерении провести зиму у Бацульнета, потребовал выдачи аманатов и обеспечения своей артели пищей. Переводил, как и прежде, К’юкет Та. Трудно сказать, что понял из его слов вождь и что он ответил, но собственные его речи в передаче хитрого толмача вызвали у Самойлова новую вспышку гнева. Судя по всему, переводчик представил ответ вождя, как грубый отказ, сопровождаемый угрозами в адрес пришельцев. Реакция передовщика была вполне предсказуема: дюжие промышленные повалили Йалниил Та животом на ближайший пень, связали и, сорвав одежду, принялись его сечь. «Делая это, вы ошибаетесь, знайте. Вы делаете это с Йалниил Та!» — кричал избиваемый. «Что он говорит?» — спросили русские у К’юкет Та. «Ничего, только «ай!» и «ой!» — отвечал коварный кенаец. А между тем слова вождя были отнюдь не случайны. Он назвал чужакам своё имя, тем самым бросив им вызов. «Использование атна личных имён есть вопрос сложного этикета», — комментирует этот эпизод Джеймс Кэри и добавляет, что другими словами вождь заявил: «Кто вы? Неужели ваши имена ценятся выше моего? Ведь я властен над этой страной!»{8} Но смысл слов Йалниил Та так и не был до конца понят русскими. Это имело роковые последствия.

Отхлестав Йалниил Та, лебедевцы «вошли в дом вождя. «Вы немедленно уходите», — сказали они людям. Они взяли у них [мужчин-атна] все луки и копья, что они имели. Они взяли их копья. Они выгнали их так, что они могли замёрзнуть, эти мужчины. Только женщин они взяли, именно женщин. Они взяли старух, взяли, как рабынь. Они прогнали только мужчин».{9} Слова индейского предания подтверждает и лейтенант флота Г. И. Давыдов. Он писал, что промышленные вызвали возмущение медновцев, отнимая у них меха и женщин. Из письма А. А. Баранова известно, что вместе с женщинами в заложники было взято и несколько детей.{10} Ограбленные и обезоруженные мужчины во глав со своим высеченным и опозоренным вождём уныло побрели вверх по Ручью Жареного Лосося (Танада-Крик), страдая на морозе без тёплой одежды. Они были озлоблены и жаждали мщения. Им было известно то, чего не знали оскорбившие их пришельцы — в семи милях к северу, у Маленького Лосося (Суслота), расположилось куда более крупное стойбище атна, воины которого, конечно, помогут им отомстить.

Тем временем артель Самойлова по-хозяйски расположилась в жилищах атна. Предание сообщает. Что «они убили некоторых собак и ободрали их», а потом велели женщинам выделать собачьи шкуры. Русским было неизвестно, что у атна существовало engii (табу) на работу с собачьими шкурами. Впрочем, вряд ли Самойлов стал бы считаться с «дикарскими суевериями», даже узнай он о таком запрете. Индеанки же проявили благоразумие: «они раздумывали над этим. Они обдумали это и выдубили их, эти собачьи шкуры».{11} Но самое неожиданное и удивительное было для этих женщин ещё впереди.

Разгневанные воины-атна готовились в Суслоте к войне. Они обратились за помощью к знахарям и шаманам. Старые ведуны «смешали вместе свои чары» и сказали воинам: «Попытайтесь сломать большущую ель. Если кровь и волосы выйдут из неё, то вы сможете осуществить свою месть». Так шаманы сказали им. Они пошли к большой ели и сломали её, и кровь, волосы с кровью, вышли из ели. «Теперь вы сотворите месть. Вы должны сделать подобно этому. Вы должны убить их», — сказали они».{12} Однако осуществить мщение немедленно после гадания атна не удалось. Они предпочли действовать наверняка и не стали пытаться напасть на обидчиков сгоряча. Они предпочли прислушаться к совету, который дал им неожиданно для всех толмач русской артели, кенаец К’юкет Та.

Судя по всему, обеспечив себя заложниками, Самойлов решил, что теперь он вполне может установить отношения с прочими окрестными индейцами. Все преимущества будут на его стороне. Они будут опасаться причинить ему вред, сами находясь в страхе за жизнь аманатов. Им не останется ничего иного, как покорно выполнять все его требования. Подобная система была отработана до совершенства всей долгой эпохой продвижения русских землепроходцев «встречь солнцу» и почти не давала сбоев. С целью закрепить достигнутый успех Самойлов, видимо, и послал К’юкет Та в ближайшее стойбище атна, о существовании которого ему стало известно от пленных женщин. Но ему было невдомёк, что кенаец решил использовать данное ему поручение в своих собственных целях. Для него то была удобная возможность установить контакт с разъярёнными атна, указать им их роль в задуманной толмачом игре. Когда он прибыл в стан у Суслоты, тут полным ходом шло обсуждение плана нападения на русских. Всех тревожила участь заложниц и смущала мощь огнестрельного оружия. «Убить их будет для нас «трудным мясом», — говорили друг другу воины. «Да, это будет трудное мясо, — подтвердил явившийся на их совет К’юкет Та, — Не делайте этого сейчас. Вы должны подождать». Так атна узнали, что у них появился тайный союзник в лагере врага.

К’юкет Та хорошо продумал свой коварный замысел. Сговорившись с воинами-атна, он привлёк к исполнению плана и пленных индеанок. Впрочем. Тут он, вероятно, действовал ещё более осторожно — известно, что некоторые пленницы сожительствовали с русскими и могли выдать план толмача своим белым мужьям. Но, так или иначе, готовящееся нападение удалось сохранить в строжайшей тайне. Ни Самойлов, ни его люди ничего не подозревали до самой последней ночи, когда пробил их последний час.

Под покровом ночной тьмы воины атна оцепили стойбище у Бацульнета. К’юкет Та через заранее проделанное отверстие передал им из хижины их копья и луки. Теперь русские оказались почти полностью обезоружены, так как женщины по наущению кенайца уже «вбили в русские ружья палки, так что те не могли стрелять. Многие из них не действовали. Ружья не стреляли».{13} Легенда сообщает также, что когда один из лебедевцев (видимо, что-то заподозрив) хотел выйти из зимовья с ружьём, К’юкет Та отговорил его от этой затеи и посоветовал лучше выглянуть в дымоход. Похоже, что у этого промышленного ружьё было исправно и выстрел из него мог напугать атна. Но русский послушался совета толмача и был наповал убит стрелой, пущенной из засады атна. Это происшествие — единственная подробность ночной резни, сохранившаяся в индейском предании.

Предание повествует, что после победы торжествующие воины собрались на вершине холма «с копьями, луками и оружием войны». Здесь они пропели военную песнь в честь своей удачи и в честь хитроумного К’юкет Та, советы которого помогли им достичь успеха. Они повторяли в песне его слова:

K’adii c’etsen’ ‘ekutsaas Теперь это будет трудное мясо

K’adii c’etsen’ nazelghaede Теперь мясо было убито

Yaa ‘aaaaaaaa

Yaa ‘aaaaaaaa

Затем воины срубили ель и, разложив огромный костёр, сожгли на нём тела убитых врагов. «Вот почему это место называется теперь c’ecenn’gha, «около пней». Пни там, где русских сожгли».{14} Индейское предание ничего не сообщает о судьбе Самойлова. По сведениям же русских источников, лебедевский передовщик был захвачен живым и умер под пытками. «Смерть ужасная, вначале выкололи глаза, потом всячески тиранили, потом удавили и бросили в реку», — сообщает лебедевский мореход С. К. Зайков.{15} О утоплении Самойлова вспоминал и собеседник П. П. Дорошина: «его также раскачали и хотели уже бросить в полынью,но он остановил их словами: «постойте, собаки, дайте табачку понюхать перед смертью». И дикари позволили ему понюхать табачку перед смертью».{16} О том, что Самойлова замучили до смерти упоминает и А. А. Баранов, а американский историк Г. Шевиньи утверждает, будто индейцы вырвали передовщику гениталии со словами: «Теперь ты уже не попробуешь наших женщин!» {17}

Так или иначе, но из всей лебедевской артели помимо предателя К’юкет Та уцелел лишь один раненый креол (так в Русской Америке называли потомков смешанных браков между русскими и аборигенами). Ускользнув от воинов атна во время ночной схватки, он, вооружённый одним копьём, побрёл вниз по реке. Он уже миновал Слану, когда его догнал К’юкет Та. Похоже. Что беглец так и не понял истинной роли кенайца в ночном нападении. Он видел в нём лишь товарища по несчастью. Но на деле толмач в тот миг был не более чем разведчиком атна, которые выслеживали раненого промышленного. К’юкет Та послал сопровождавшего его молодого воина в стойбище за подмогой, а сам убедил креола остановиться и развести костёр. Креол не хотел задерживаться и отдыхать среди бела дня, не желал разводить огня. Однако толмач сумел уговорить его. «Мы устали и должны остановиться здесь», — настаивал он. Костёр послужил хорошим ориентиром для преследователей. «Вечером от верховьев реки пришли копья, подобные морозным кристаллам», рассказывает легенда. Воины атна шагнули из-за деревьев к огню, подле которого жались два путника. «Я буду говорить с Народом Истоков», — произнёс креол и, опираясь на копьё, вышел на ресную отмель. Исход схватки был предрешён — «он был пронзён копьями. Только кровь осталась здесь».{18} «То хорошо, что вы сделали это», — удовлетворённо подвёл итог К’юкет Та. Забрав причитавшиеся ему подарки, он покинул страну атна. Его дело было сделано.

Не исключено, что именно он принёс весной весть о гибели экспедиции в лебедевскую крепость на Нучеке. Мореход С. К. Зайков сообщает о уничтожении артели Самойлова уже в письме от 19 мая 1795 г. А. А. Баранов узнал об этом будучи в Кенайском заливе, а позднее ему удалось получить уточнённые сведения и «точность этих показаний подтверждалась тем, что те же самые медновцы и кольчане приходили к Баранову и приносили промысла для промена, и вообще показывали дружеское расположение к русским» (точнее, к шелиховцам).{19}

Конечно, нельзя со всей определённостью заявить, что проводник-кенаец был специально подослан шелиховцами, чтобы погубить лебедевскую партию. Индеец вполне мог действовать, исходя из личных побуждений (достаточно припомнить эпизод с табакеркой). В более поздней истории Русской Америки известны случаи, когда проводники русских экспедиций намеренно подстрекали племена глубинных районов напасть на своих спутников только потому, что желали сохранить за собой все выгоды положения посредников при торговле между этими племенами и русскими. Но, в любом случае, несомненно одно — К’юкет Та изначально прилагал все усилия к тому, чтобы поссорить лебедевцев с атна и разжечь между ними смертельную вражду. Стоит также отметить и то «дружеское расположение», с каким атна приходили к шелиховским торговым постам, ничуть не страшась кары за убийство русских. Видимо, разница между лебедевцами и шелиховцами им была уже достаточно хорошо известна. Именно шелиховцам была в первую очередь наруку гибель Самойлова — это лишало их конкурентов возможности расширять сферу деятельности за счёт внутриматериковых районов. Баранов писал о этих трагических событиях с нескрываемым удовлетворением и насмешкой над неудачливыми соперниками: «из Чугач с Нучика забрались было [на Медную реку] 11 человек лебедевских удальцов, кои наделав многие пакости были все до одного тиранены и убиты, несмотря на то, что несколько детей того народа в аманатах находилось».{20} Использование индейцев в междоусобной борьбе было характерно и для мехоторговых компаний Канады, и для торгово-промысловых компаний Русской Америки. Об этом, применительно к вражде между Северо-Западной компанией и Компанией Гудзонова залива немало говорит в своих записках Джон Теннер.{21} С помощью союзных и зависимых кенайцев. Чугачей, алеутов, кадьякцев боролись между собой шелиховцы и лебедевцы.{22} Жертвой этой борьбы с полным правом можно считать и сгинувшую в медновской тайге артель Петра Самойлова.

...Народ Истоков долго обсуждал бурные события минувшей зимы. А когда приблизилась осень, у некоторых женщин, захваченных чужаками, появились на свет светловолосые и светлоглазые дети. Одним из них был крепкий мальчик, получивший прозвище Unaegge’ C’ilggeyi, Белые Глаза. Для кареглазых атна были удивительны его голубые глаза и светло-каштановые волосы. Мальчик вырос могучим воином. Все знали его свирепый нрав. Он прославился, как вождь Такол’иих Та, Отец Дневного Света над Водой. Спустя годы именно к нему обратились люди Народа Истоков, когда в их страну вновь явились чужаки-lazeni, братья тех, кого убили их отцы у Бацульнета...{23}

Примечания

1. Kari J. Two Upper Ahtna narratives of conflict with Russians // Russia in North America Proceedings of the 2nd International Conference on Russian America. Sitka, Alaska, August 19-22 1987. - Kingston-Fairbanks: The Limeston Press.-1990. P. 26.

2. Chеvigny H. Lord of the Alaska. -N.-Y., 1944.- Р. 132; Гринёв А. В. На берегах Медной реки: индейцы атна и русские в 1783-1867 гг. // Америка после Колумба: взаимодействие двух миров. М., 1992. - С. 50. Допущенная здесь ошибка была исправлена А. В. Гринёвым в принадлежащей его перу главе первого тома «Истории Русской Америки» (История Русской Америки. 1732-1867. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М: 1997. - С. 181).

3. АВПРИ, ф. РАК, оп.888, д. 881, л.41об-42.

4. Пасенюк Л. М. Русский зверобой в Америке. Майкоп, 1999. - С. 149; Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. Ч. 2.- СПб., 1863.- Прил. II. С. 41, 67.

5. Дорошин П. П. Из записок, ведённых в Русской Америке // Горный журнал.-1866.-№ 1.-С.387.

6. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. Ч. 1.- СПб., 1861.- С. 52; Пасенюк Л. М. Русский зверобой в Америке. Майкоп, 1999. - С. 149; История Русской Америки. 1732-1867. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М: 1997. - С. 181.

7. Дорошин П. П. Из записок, ведённых в Русской Америке // Горный журнал.-1866.-№ 1.-С.387-388.

8. Kari J. Two Upper Ahtna narratives of conflict with Russians // Russia in North America Proceedings of the 2nd International Conference on Russian America. Sitka, Alaska, August 19-22 1987. - Kingston-Fairbanks: The Limeston Press.-1990. P. 26-27, 33.

9. Ibid. P. 26.

10. Давыдов Г. И. Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова. Ч. 2.- СПб., 1812.- С.109; История Русской Америки. 1732-1867. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М: 1997. - С. 181.

11. Kari J. Two Upper Ahtna narratives of conflict with Russians // Russia in North America Proceedings of the 2nd International Conference on Russian America. Sitka, Alaska, August 19-22 1987. - Kingston-Fairbanks: The Limeston Press.-1990. P. 27.

12. Ibid.

13. Ibid. Р. 28.

14. Ibid.

15. Пасенюк Л. М. Русский зверобой в Америке. Майкоп, 1999. - С. 149

16. Дорошин П. П. Из записок, ведённых в Русской Америке // Горный журнал.-1866.-№ 1.-С.388.

17. Chеvigny H. Lord of the Alaska. -N.-Y.. 1944.- Р. 132.

18. Kari J. Two Upper Ahtna narratives of conflict with Russians // Russia in North America Proceedings of the 2nd International Conference on Russian America. Sitka, Alaska, August 19-22 1987. - Kingston-Fairbanks: The Limeston Press.-1990. P. 29.

19. Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. Ч. 1.- СПб., 1861.- С. 52; Пасенюк Л. М. Русский зверобой в Америке. Майкоп, 1999. - С. 149.

20. История Русской Америки. 1732-1867. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М: 1997. - С. 181.

21. Теннер Д. Тридцать лет среди индейцев. М., 1963. - С. 258-259.

22. История Русской Америки. 1732-1867. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М: 1997. - С. 164-196; Зорин А. В. Соперничество торгово-промысловых компаний в Русской Америке (1787-1797 гг.) // Вопросы истории. 1998. № 11-12. С. 151-156.

23. См.: Зорин А. В. Гибель экспедиции Серебренникова на Медной реке в июне 1848 г. // Первые американцы. 1999. № 5. С. 13-16.

Артемьев А. Р.

ВОССТАНИЕ ИНДЕЙЦЕВ (ТЛИНКИТОВ) В 1802 г.

Падение Михайловской крепости

В процессе освоения русскими людьми Северо-Западного побережья Америки и в период существования там Российско-Американской компании наиболее продолжительные и интенсивные контакты они имели с индейским племенем тлинкитов. По численности это племя было одним из самых больших на Северо-Западном побережье, а в пределах Русской Америки - крупнейшим. К сожалению, взаимоотношения русских с колошами, как они называли тлинкитов, не просто не сложились, а зачастую принимали кровавый характер. Наиболее трагические события имели место в 1802 году. Основным источником, повествующим о них, является работа К. Т. Хлебникова, недавно впервые после 1861 г. переизданная по более точной писарской копии с исправлениями автора {1}.

user posted image

Впервые русские встретились с тлинкитами в июне 1741 г., когда пакетбот второй Камчатской экспедиции "Св. Павел" под командованием капитан-командора А. И. Чирикова подошел к Юго-Восточному побережью Аляски. Однако прошла почти половина столетия, прежде чем в 1788 г. с о-ва Кадьяк туда была отправлена новая экспедиция на галиоте "Три Святителя" под командованием Д. И. Бочарова и Г. Г. Измайлова. Эта экспедиция вступила в непосредственный контакт с тлинкитами, вождям которых были вручены медные российские гербы. Принятие индейцами гербов было расценено русскими как добровольное подчинение. Ошибочность такого мнения стала очевидной в 1792 г., когда следующая экспедиция во главе с правителем Американской Северовосточной, Северной и Курильской компании Г. И. Шелихова и И. И. Голикова - А. А. Барановым подверглась неожиданному нападению тлинкитов. В ночь с 20 на 21 июня они атаковали лагерь русских на о-ве Нучек в Чугатском заливе. Бой продолжался несколько часов и показал русским, что тлинкиты являются серьезным противником: доспехи их успешно противостояли пулям и картечи, а боевые действия удивляли организованностью. В 1793 г. Баранов послал промысловую партию из 180 байдарок во главе с Е. Пуртовым к югу от Чугатского залива. Экспедиция доходила до залива Якутат, но вступить в контакт с индейцами русским не удалось. Только в следующем году отношения с тлинкитами были восстановлены. Новая партия из 500 байдарок во главе с Е. Пуртовым и Д. Кулакаловым достигла залива Якутат, где кадьякцы успешно промышляли бобров (каланов), а русские провели переговоры с вождями куанов Якутат и Акой {2}.

user posted imageuser posted imageuser posted image

Фотографии тлинкитов. относящиеся к началу XX века

Весной 1795 г. Баранов, выполняя предписание Шелихова, отправил в Якутат промысловую партию, а затем судно с людьми для устройства там поселения.

Однако ввиду нового конфликта с индейцами из-за промысловых угодий крепость и селение у залива Якутат были построены только летом 1796 года.

В августе- сентябре 1795 г. Баранов на галере "Ольга" отправился на юг и побывал в проливах архипелага Александра I и возле о-ва Ситха, где встречался с тлинкитами и торговал с ними. Там он узнал, "что сии народы многолюдны, сильны, дерзки и, имея склонность к мене и торговле, сделались промышленные и трудолюбивы. Они способны перенимать обычаи Европейские и при врожденной смышленности и уме скоро принялись за огнестрельное оружие. Он предвидел, что нелегко будет занять места, ими населенныя, и стоит великого труда покорить их. Но чем более представлялось препятствий и затруднений в завладении теми местами, тем сильнее возпламенялось в нем желание преодолеть сии трудности". Автор этих строк К. Т. Хлебников, в течение 15 лет (1817- 1832 гг.) исполнявший обязанности помощника Главного правителя Российско- Американской компании, приводит далее выдержку из одного представления Баранова правлению компании в Санкт-Петербург: "Мест по Америке далее Якутата много, кои бы для будущих польз отечества занимать россиянам давно б следовало в предупреждение европейцев, из коих англичане основали на тех берегах до самой Нутки весьма выгодную торговлю, ежегодно приходя несколькими судами, платят за продукты американцам весьма щедро; променивают огнестрельное оружие и снарядов множество, чем те народы гордятся. Но мужество и неустрашимость потребны к преодолению первых только затруднений, чего в российском народе всегда найти надеяться можно. Хвалы достоин подвиг обратиться по Америке к Нутке и доставить тем честь государству, которому мы жизнию и покоем жертвовать по присяге и совести обязаны". Эта цитата достаточно ярко характеризует человека, которого акад. Н. Н. Болховитинов назвал наряду с Г. И. Шелиховым и Н. П. Резановым "настоящим строителем империи, одним из последних, кто попытался осуществить свою программу в этом районе на практике" {3}.

В 1797 и 1798 гг. алеуты с о-ва Кадьяк на байдарках доходили до Ситхи и добывали в каждой экспедиции около 2 тыс. бобровых шкур. Партии алеутов состояли, обычно, из 250-300 байдарок во главе с двумя-тремя русскими промысловиками. Успешные походы побудили Баранова к решению "во что бы то ни стало" основать на Ситхе поселение. В апреле 1799 г. туда была отправлена для промысла партия алеутов на 550 байдарках, а 7 июля на галере "Ольга" прибыл правитель компании. Туда же вскоре пришли бриг "Екатерина" и пакетбот "Орел", на борту которого находился назначенный начальником будущего поселения опытный промышленник В. Г. Медведников с людьми. Партия алеутов не дождалась их и двумя днями раньше отправилась с добычей в 1500 шкур обратно на Кадьяк. Баранов осмотрел окрестности и, выбрав удобное место, одарил местных индейцев "и испросил согласия их на постройку укрепления", пообещав взамен защиту от соседей. Для строительства крепости, помимо людей, прибывших с Медведниковым, были задействованы 50 алеутов и команда "Екатерины". По словам Баранова, сначала был возведен "большой балаган, в который сгрузили с судов и клали приготовляемый корм, потом баню небольшую черную; ...потом состроили двухэтажную с двумя будками на 8 саженях длины и 4 ширины казарму и для алеутов "кажимы". Крепость получила название Св. Архистратига Михаила. Однако уже в 1802 г. И. А. Кусков в донесении А. А. Баранову именует ее Ново-Архангельской {4}.

Практически одновременно с основанием Михайловской крепости 8(19) июля 1799 г. император Павел! утвердил окончательный вариант правил и привилегий Российско- Американской компании на 20 лет вперед. Вместо частной компании Шелихова - Голиковых было создано монопольное объединение для успешного противодействия иностранной экспансии и прочного овладения Северо-Западом Америки, находящееся под прямым контролем правительства {5}.

Осенью Баранов отправил суда, за исключением своей галеры, обратно, оставив для подвоза продуктов только 60 байдарок с алеутами. В течение зимы он ближе познакомился с тремя ситхинскими тойонами - Скаутлелтом, Скаатагечем и Коухканом. Особо обласкан был главный из них - Скаутлелт, которому был вручен медный российских герб и Открытый лист от 25 марта 1800 года. В нем было записано, что занятое русскими под крепость место уступлено тойоном и его родом добровольно за плату и что тойон изъявил свою преданность России, за которую русские обещают снабжать его товарами и защищать от нападений соседей. Тем не менее уже зимой главный правитель заметил перемену в поведении тлинкитов. Он по- прежнему регулярно приглашал к себе в крепость и одаривал тойона Скаутлелта и других старшин, разрешал им с алеутами устраивать "пляски". Однако в ходе этих увеселений у индейцев несколько раз, а чаще других - у племянника главного тойона Котлеяна, были обнаружены скрытые под плащами кинжалы, что, правда, было объяснено обыкновением носить при себе оружие. В одном из своих сочинений Хлебников писал, что тлинкиты хотели "поразить Баранова как главу, а потом уже намеревались приступить к общему истреблению русских". Но в его последующих описаниях этих событий такая версия отсутствует {6}.

22 апреля 1800 г. главный правитель покинул Ситху, поручив управление крепостью Медведникову. Сохранилось наставление Баранова Медведникову, датированное 19 апреля, "о необходимости укрепления экономического и политического положения компании" и о "ласковом" отношении к туземному населению. В нем он рекомендует во избежание "враждебных покушений... сносить терпеливо маловажные досады, от грубости и невежества народов происходящие,.. ни малейшей вещи от них без торгу, а кольми паче без зарплаты брать или присваивать всемерно удерживаться и никому не позволять". Особое гостеприимство правитель велел оказывать местным тойонам, которых следовало "кормить, хотя одних без команды, ежели корму не предвидите в достатке, а когда много - и с командами", а также "маленькими подарками приласкивать, ежели судно сюда придет и доставит товарных вещей, но лучше не помногу, а чаще, ибо они забывают вскоре (о) благодеянии и не знают благодарности". Вместе с тем Баранов настоятельно требовал от Медведникова сохранять бдительность в отношении индейцев и "во множестве и с пляскою их в казарму отнюдь не впущать", а также "много или мало их придет иметь неприметное им примечание, нет ли в байдарках огнестрельных и других вредоносных орудий и при них под одеждою скрытых копий". Он велел поставить большие пушки по будкам и держать их в боевой готовности. Одну пушку, или единорог, правитель приказал поставить и всегда держать в казарме. Кроме того, Баранов наказал постоянно иметь достаточный запас патронов, выставлять часовых и никого не отпускать в лес без ружей.

В 1801 г. на Ситху вновь был отправлен бриг "Екатерина", а также партия алеутов на 470 байдарках. Экспедиция во главе с ближайшим помощником Баранова - Кусковым обошла вокруг острова. Было добыто более 400 бобровых шкур, которые на бриге отправили на Кадьяк.

Весной 1802 г. в Михайловской крепости под начальством Медведникова находилось 29 человек русских, 5 американцев с судна "Хэнкок", оставшихся на Ситхе, около 200 алеутов и несколько десятков кодьякских женщин, бывших в замужестве за русскими и алеутами, а также их дети. В мае Медведников отправил 90 байдарок во главе с И. Урбановым на промысел бобров в Кековский залив. В составе партии, помимо алеутов, были еще двое русских - А. Карпов и А. Кочесов, а также один американец. Чуть позже, 10 июня, на промысел сивучей ушла маленькая партия, состоящая из восьми алеутов, трех американцев и пяти русских во главе с В. Кочесовым. После этого в гарнизоне осталось всего 21 русский, один американец, десятка два больных алеутов и около 50 женщин и детей. По словам Хлебникова, Медведников был уверен в дружественном отношении тлинкитов, хотя и знал по слухам о замыслах индейцев отомстить за своих родственников, убитых алеутами в прошлом году. Однако в стенах крепости он чувствовал себя в безопасности и полагал, что колоши, возможно, собираются напасть на партию, следующую из Кадьяка {8}.

Среди исследователей нет единства в вопросе о дате нападения индейцев на Михайловскую крепость. Это принято объяснять разночтениями источников. Действительно, один из очевидцев событий А. Плотников полагал, что трагедия случилась "июня около 24 числа а которого совершенно не упомню в праздничный только день". По данным Хлебникова, крепость пала "в воскресный день 18 или 19 июня". Согласно же рассказу одного из спасшихся кадьякцев, он отправился в составе партии В. Кочесова промышлять сивучей 10 июня, а примерно через неделю при возвращении обратно партия подобрала одного из оставшихся при поселении кадьякцев, который сообщил "о случившемся вчерашнего дня несчастии". Последнее известие привело А. В. Гринева к заключению, что "16 или 17 числа индейцы разорили Михайловскую крепость". Два из трех приведенных выше источников

называют датой рождения крепости воскресенье, а им было 15 июня. Крепость не могла быть захвачена ни в следующее воскресенье 22 июня, ни 24 июня, как сообщал Плотников, поскольку уже 19-го посланные Кусковым на шести байдарках партовщики застали ее сожженной {9}.

15 июня 1802 г., в воскресенье, утром из крепости отлучились трое русских. П. Кузмичев и Д. Изохтин отправились на байдарке ловить рыбу, а Тараданов уплыл стрелять нерп. После полудня, незадолго до нападения индейцев, к запору на речке ушел Е. Рыбалов и совсем перед нападением "часу во втором" также к речке для осмотра телят направился Плотников. Таким образом, в момент атаки в крепости находились 16 боеспособных русских промысловиков и один американец, о чем тлинкитам, по-видимому, было известно от живущих в крепости индейских женщин. По словам Хлебникова, "вдруг и во множестве, но тихо и без шуму выступили из непроницаемой густоты леса, вооруженные ружьями, копьями и кинжалами. Лица их, по природе зверского вида, были испещрены красною и другими красками, всклокоченные волосы набиты перьями и усыпаны орлиным пухом; у некоторых были надеты грубыя маски, изображающия фигуры хищных зверей, с оскаленными зубами и других вымышленных чудовищных животных {10}.

Нападение было неожиданным, и несмотря на тревожных крик часового двое русских, С. Мартынов и Клохтин, не успели вбежать в казарму и погибли первыми. Остальные заперлись в этом главном здании крепости, которое имело два этажа с сенями, балконом и погребом. Вход на второй этаж был с улицы, а у дверей нижнего стояла пушка. В начале атаки Медведников успел спуститься с верхнего этажа на первый, где вместе с восемью русскими и американцем попытался организовать оборону казармы. Тем временем тлинкиты сбили с окон ставни, вышибли двери сеней и, прорубив дыру в двери казармы, открыли ружейный огонь во все эти отверстия. Уже их первыми выстрелами был убит И. Маланьин и ранены Г. Тумакаев, Е. Овдин и Медведников.{11}

Защитники крепости отвечали огнем на огонь, но их было слишком мало. Индейцы сломали двери и попытались ворваться в казарму, но раненый Тумакаев выстрелом из пушки поразил некоторых из них и заставил отпрянуть. К сожалению, на первом этаже оказалось недостаточно пороха и ядер, поэтому А. Шанин прорубил потолок, чтобы достать их с верхнего этажа казармы. Однако там уже полыхало пламя, которое сразу же проникло и вниз. Когда огонь усилился, женщины и дети поспешили укрыться в подвале, но дверь, ведущая оттуда на улицу, вылетела от нового выстрела пушки, и они вынуждены были выйти на крепостной двор, где их захватили и отвели на свои каноэ колоши. Оставшиеся в казарме русские защищались, пока дым и жар от огня не стали нестерпимыми, а затем начали выпрыгивать из горящего здания на улицу, где, по словам К. Пиннуин, жены русского З. Лебедева, индейцы подхватывали их на копья. Наблюдавший за взятием крепости со стороны Плотников видел, как с балкона бросился на землю и побежал в лес заместитель Медведникова, староста артели промышленников П. Наквасин. Увы, он споткнулся, и подбежавшие тлинкиты подняли его на копья, а затем отрезали ему голову. Выскочившего из нижнего этажа казармы Кабанова индейцы также закололи. Нападением руководил коварный "друг Баранова" тойон Скаутлелт (русские звали его Михаиле), который стоял на пригорке напротив дома правителя. По его зову из- за мыса на помощь осаждавшим подплывали все новые и новые воины на каноэ, число которых превышало 60. Общее же количество индейцев, участвовавших в бойне, составляло, по мнению Хлебникова, более 1 тыс. человек, а по подсчетам А. В. Гринева, - около 1,5 тысяч. Тлинкиты вынесли из горящей казармы бобровые шкуры, а также принадлежавшие погибшим вещи и загрузили их в лодки. После этого все остальные постройки крепости - сарай, балаган, поварня, скотная изба, баня, караульная будка на вышке и готовое к спуску на воду небольшое судно - были тоже сожжены {12}.

На следующий день вблизи крепости появились байдарки партии В. Кочесова, возвращавшейся с промысла сивучей. Они подобрали одного из оставшихся в живых кадьякцев, который едва успел сообщить о случившемся несчастии, как показались плывущие к ним каноэ с индейцами. После неудачной попытки уйти в море портовщики бросили одну из байдарок и, пересев в другую, под парусом и на веслах достигли берега. Здесь А. Батурину и трем кадьякцам удалось скрыться. Другие вынуждены были отстреливаться и погибли, а двое, В. Кочесов и А. Евглевский, ранеными попали в плен. Тлинкиты увезли их к себе и зверски умертвили. По словам Хлебникова, "варвары не вдруг, но по временно отрезывали у них нос, уши и другие члены их тела, набивали ими рот и злобно насмехались над терзаниями страдальцев". Кочесов "не мог долго переносить боли и был счастлив с прекращением жизни, но несчастный Евглевский более суток томился в ужаснейших мучениях" {13}.

Через неделю после падения крепости в Ситхинский залив зашел бриг "Юникорн" английского капитана Г. Барбера. Он подобрал двоих спасшихся русских - Плотникова и Батурина, а также нескольких алеутов. На следующий день они попросили у капитана Барбера каркас, чтобы съездить на место поселения. Там они нашли тела своих товарищей без голов и похоронили их. Спустя три дня на борт судна прибыл тойон Скаутлелт с племянником Котеляном, особо отличисшимся при уничтожении русского поселения, и "девкой колошкой", которая прежде была в услужении у погибшего в побоище промысловика П. Кузмичева. По просьбе Плотникова и Батурина Барбер арестовал индейцев и потребовал возвращения захваченных ими в крепости пленных, а также бобровых шкур. Скаутлелт вынужден был приказать сопровождавшим его тлинкитам исполнить желание капитана. Однако они стали привозить пленниц на корабль по одной, в ответ на что Барбер велел приготовить для Скаутлелта петлю и пригрозил тому смертью или доставкой на Кадьяк. Тем временем в гавань пришли два американских корабля, одним из которых командовал капитан Эббетс, уже бывавший здесь и лично знавший Баранова и многих русских. По договоренности между собой капитаны судов открыли огонь из пушек и потопили картечью индейские каноэ, когда те в очередной раз окружили их. Несколько колошей при этом попали в плен на корабль Эббетса и были обменены им на захваченных индейцами женщин. С последней партией людей и бобровых шкур тлинкиты вернули также русского - Тараданова. Всех вырученных пленных: трех русских, двух алеутов, а также 16 женщин и детей Барбер доставил на Кадьяк, где за сумму в 10 тыс. руб. пушными товарами передал их Баранову {14}.

Почти одновременно со взятием Михайловской крепости, в ночь с 19 на 20 июня, индейцы уничтожили в районе пролива Фредерик "ситхинскую" партию. Согласно описанию Хлебникова, основанному на рассказах участников событий, колоши "во мраке ночи подойдя на близкое расстояние, быстро осмотрели стан и потом с криком бросились на сонных, не дали им времени подумать о защите и почти наповал истребили их пулями и кинжалами". В учиненной индейцами бойне погибли 165 алеутов и двое русских, спаслись только начальник партии И. Урбанов и 22 алеута. Таким образом, из всего гарнизона Михайловской крепости остались в живых всего 46 человек. Еще раньше, 23 мая, невдалеке от Якутата возле устья р. Алсек, после ряда провокаций тлинкиты напали на партию Кускова, состоявшую из 900 алеутов и более десятка русских промысловиков. Атаку отбили с незначительным уроном с обеих сторон. Партия потеряла трех человек убитыми, еще трое были ранены; у индейцев было 10 погибших и много раненых. Восстание 1802г. было самым массовым выступлением индейцев за всю историю Русской Америки, объединившим, согласно подсчетам Гринева, аборигенов на территории, примерно, в 120 тыс. кв. км с населением не менее 10 тыс. человек {15}.

В литературе давно обсуждается вопрос о причинах столь резкого нарушения казалось бы довольно мирных русско-тлинкитских отношений. Представляется несомненным, что главной из них было столкновение экономических интересов индейцев и Российско- Американской компании. Возглавляемые русскими партии алеутов развернули на исконных тлинкитских территориях слишком интенсивный промысел каланов, шкуры которых были основным товаром индейцев в торговле с англичанами и американцами. Однако в дальнейшем оказалось, что взаимное непонимание между русскими и тлинкитами было значительно более глубоким, и именно отсутствием комплиментарности, как называет Л. Н. Гумилев подсознательную взаимную симпатию членов этнических коллективов, объясняет он последовавшую в конце концов продажу Россией Аляски Североамериканским Соединенным Штатам {16}.

Сходной точки зрения придерживается Болховитинов, по свидетельству которого племя тлинкитов так и не подчинилось власти Российско-Американской компании, что хотя "и не отмечалось в официальных документах, однако было одним из глубинных факторов, почему склонились к продаже Аляски". В монографическом исследовании Гринева убедительно показано, что духовная культура тлинкитов в период существования Русской Америки почти не испытала европейского влияния. За всю историю взаимоотношений начальное образование получили не более 20 индейцев, тогда как среди алеутов, которых Гумилев им противопоставляет, количество грамотных исчислялось сотнями человек. Языковые заимствования в современном языке тлинкитов ничтожно малы и составляют лишь девять слов. Не имела успеха в среде аборигенов Аляски и христианская проповедь. Всего около 500 тлинкитов приняли православие за весь период Русской Америки, в то время как среди алеутов, по ведомости 1860 г. насчитывалось 4391 христиан {17}. Неслучайно поэтому тлинкиты и алеуты всегда питали друг к другу ненависть, не раз отмечавшуюся исследователями и, по-видимому, связанную с разным менталитетом этих этносов.

Примечания

1. ГРИНЕВ А. В. Индейцы тлинкиты в период Русской Америки (1741 -1867гг.). Новосибирск. 1991, с. 23, 28; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Первоначальное поселение русских в Америке. Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. Вып. IV. СПб. 1861; его же. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи с известием о иностранных кораблях. В кн.: АРТЕМЬЕВА. Р. Из истории освоения русскими острова Ситха (Баранова). Прил. I. Владивосток. 1994.

2. ТИХМЕНЕВ П. А. Историческое обозрение образования Российско- Американской компании и действий ее до настоящего времени. Ч. 2. СПб. 1863, прил., с. 37-38, 64-65.

3. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного правителя Российских колоний в Америке. СПб. 1835, с. 30 32; БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Завещание Н. П. Резанова. - Вопросы истории, 1994, N 2, с. 166.

4. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка в "записках" Кирила Хлебникова: Ново- Архангельск. М. 1985, с. 42 43; его же. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с. 13-14; К истории Российско-Американской компании. Сб. док. м-лов. Красноярск. 1957,с.114.

5. Россия и США: становление отношений. 1765 - 1815. М. 1980, с. 225; ОКУНЬ С. Б. Российско-Американская компания. М. -Л. 1939, с. 39; БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Становление российско-американских отношений: 1775 1815. М. 1966. с. 305; ФЕДОРОВА С. Г. Русское население Аляски и Калифорнии: конец XVIII века 1867 г.М. 1971, с. 121 - 122.

6. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, с. 53-56.

7. К истории Российско-Американской компании, с. 95 98.

8. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с. 16; ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч., с. 175, 176, 179.

9. ГРИНЕВ А. В. Ук. соч., с. 121; ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч., с. 174; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с. 16; К истории Российско- Американской компании, с. 121, 114 115.

10. ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч., с. 175, 179; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с.16.

11. ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч., с. 174- 175, 179.

12. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с. 17; ГРИНЕВ А. В. Ук.соч.,с. 122.

13. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с. 18; К истории Российско-Американской компании, с. 121 122.

14. ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч., с. 177 178; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с.18-19.

15. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Историческое обозрение о занятии острова Ситхи, с. 19-20; его же. Русская Америка в неопубликованных записках К. Т. Хлебникова. Л. 1979, с. 25; К истории Российско-Американской компании, с. 108 - 110: ГРИНЕВА. В. Ук. соч., с. 124.

16. ИСТОМИН А. А. Русско-тлинкитские контакты (XVIII XIX вв.). Исторические судьбы американских индейцев. М. 1985, с. 147; ГРИНЕВА. В. Ук. соч., с. 118; ГУМИЛЕВ Л. Н. География этноса в исторический период. Л. 1990, с. 167.

17. "Против истины не грешил... ". Русская Америка, 1993, N 1, с. 9; ГРИНЕВ А. В. Ук. соч., с. 221-234; ФЕДОРОВА С. Г. Ук. соч., с. 240.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А.В. Зорин

РУССКО-ТЛИНКИТСКИЕ ВОЙНЫ

ИНДЕЙЦЫ ТЛИНКИТЫ И ИХ СТРАНА

Продвигаясь на юг вдоль материкового побережья Аляски в поисках более богатых промысловых угодий, русские партии охотников на морского зверя постепенно приближались к территории, заселённой индейцами-тлинкитами - одним из наиболее могущественных и грозных племён Северо-Западного побережья Северной Америки. Русские называли их колошами (колюжами). Имя это происходит от обычая тлинкитских женщин вставлять в разрез на нижней губе деревянную плашку - калужку, отчего губа вытягивалась и отвисала. "Злее самых хищных зверей", "народ убийственный и злой", "кровожаждущие варвары" - в таких выражениях отзывались о тлинкитах русские первопроходцы. И на то у них были свои причины.

К концу XVIII в. тлинкиты занимали побережье юго-восточной Аляски от залива Портленд-Канал на юге до залива Якутат на севере, а также прилегающие острова архипелага Александра. Скалистые материковые берега этих мест изрезаны бесчисленными глубокими фьордами и заливами, высокие горы с вечными снегами и ледниками отделяли страну тлинкитов от внутриматериковых районов, где обитали атапаски, а дремучие, в основном хвойные леса покрывали, словно косматой шапкой, многочисленные гористые острова. Страна тлинкитов делилась на территориальные подразделения - куаны (Ситка, Якутат, Хуна, Хуцнуву, Акой, Стикин, Чилкат и др.). В каждом из них могло быть несколько крупных зимних деревень, где проживали представители различных родов (кланов), принадлежавших к двум большим фратриям племени - Волка/Орла и Ворона. Эти кланы - киксади, кагвантан, дешитан, тлукнахади, текуеди, нанъяайи и т.д. - нередко враждовали между собой. Именно родовые, клановые связи и были наиболее значимыми и прочными в тлинкитском обществе. Численность тлинкитов к началу XIX в. составляла, вероятно, более 10 000 человек.

Селения тлинкитов включали в себя от четырёх-пяти до двадцати пяти больших дощатых домов, стоящих чередой вдоль берега моря или реки фасадами к воде. Дома имели каждый своё имя (Дом Касатки, Дом Звезды, Дом Костей Ворона и пр.), которое зависело от родового тотема, местоположения, размеров. При постройке или перестройке дома приносились человеческие жертвы - под его опорными столбами закапывались тела убитых рабов. Фасады и внутренние перегородки украшались резьбой, перед входом иногда ставились тотемные столбы.

Достаточно далеко, как и у многих других племён Северо-Западного Побережья, зашло у тлинкитов социальное расслоение общества. В каждом куане имелись свои люди высокого ранга, анъяди, простолюдины - тлинкит или канаш-киде, и рабы. Власть вождей, однако, была невелика. Важным фактором для определения статуса человека служили благородство происхождения и богатство, которое раздавалось на устраиваемых им потлачах - церемониальных пиршествах с раздачей подарков. Несмотря на свою воин-ственность, отмечаемую всеми ранними путешественниками и исследователями, тлинкиты вовсе не были примитивными дикарями-грабителями. То был народ не только воинов, но и охотников, рыбаков, ремесленников, торговцев. Куаны, населённые соперничающими кланами, соединялись между собой прочными торговыми связями. Главную же роль в жизни тлинкитов играл морской промысел. Вся их жизнь, как и жизнь прочих прибрежных племён, была тесно связана с морем и полностью зависела от него.

ВОЙНА И МИР НА СЕВЕРО-ЗАПАДНОМ ПОБЕРЕЖЬЕ

Каждый мужчина-тлинкит постоянно готовился к войне и подготовка эта велась с самого раннего детства. Уже с трёхлетнего возраста тела мальчиков закалялись ежедневными купаниями в холодной воде, а периодические порки приучали их терпеливо переносить боль. Труды практически всех исследователей, записки путешественников и собственные родовые предания тлинкитов свидетельствуют о том, что война занимала в их жизни одно из важнейших мест. Однако при этом война всегда оставалась частным делом того или иного клана, куана или, в крайнем случае, коалиции нескольких из них.

Война обычно вырастала на почве кровной мести, а вызывал её ряд причин: убийство (зачастую на почве ревности), за которое не было уплачено достойной виры; оскорбление и ранение в ссоре; вторжение в чужие охотничьи угодья и спор из-за добычи; походы предпринимались также с целью грабежа и захвата рабов (в основном на юг) или для защиты своих торговых интересов. Межклановые войны могли быть остановлены лишь при достижении равновесия потерь или же путём уплаты выкупа за ещё неотмщённых погибших. Жизнь вождя равнялась нескольким жизням людей иного общественного положения.Самым распространённым среди тлинкитов оружием и неотъемлемой принадлежностью каждого мужчины был кинжал. Он постоянно носился в ножнах из жёсткой кожи, которые вешались на шею на широком ремне. К оружию ближнего боя относились также копья и палицы. Палицы, изготовлявшиеся из дерева, камня, кости и даже металла, применялись тлинкитами сравнительно редко. Копья использовались равно и на войне, и на охоте (особенно медвежьей). Они не метались, но вонзались в противника в рукопашной схватке.

Подобно копью, лук также использовался и на войне, и на охоте, но на войне гораздо реже. Это объясняется отчасти тем, что тлинкиты обычно нападали на противника на рассвете, когда эффективность стрельбы из лука была минимальной. К тому же тлинкитские воины предпочитали рукопашную схватку, в которой не было места для лука и стрел. Известны, однако, факты применения этого оружия во время "морских битв" на каноэ, когда для защиты от стрел был разработан целый ряд специальных манёвров. При стрельбе лук держался горизонтально - также, возможно, чтобы удобнее было целиться с борта каноэ. Позднее, однако, лук был быстро вытеснен широким распространением огнестрельного оружия, которое закупалось у европейских и американских морских торговцев. Известны даже случаи использования тлинкитами пушек. Тело тлинкитского воина было надёжно защищено против всех видов известного ему оружия. Шлем вырезался из древесного узла или корня, изображая собой лицо человека или морду животного, раскрашивался или покрывался шкурой, украшался инкрустацией из меди и раковин, пучками человеческих волос. Шлем одевался на голову поверх меховой шапки и крепился под подбородком кожаными ремешками. Шею и лицо до уровня глаз покрывал воротник-забрало, который поддерживался на месте петлёй или продолговатой деревянной пуговицей, зажатой в зубах воина.

Подобно копью, лук также использовался и на войне, и на охоте, но на войне гораздо реже. Это объясняется отчасти тем, что тлинкиты обычно нападали на противника на рассвете, когда эффективность стрельбы из лука была минимальной. К тому же тлинкитские воины предпочитали рукопашную схватку, в которой не было места для лука и стрел. Известны, однако, факты применения этого оружия во время "морских битв" на каноэ, когда для защиты от стрел был разработан целый ряд специальных манёвров. При стрельбе лук держался горизонтально - также, возможно, чтобы удобнее было целиться с борта каноэ. Позднее, однако, лук был быстро вытеснен широким распространением огнестрельного оружия, которое закупалось у европейских и американских морских торговцев. Известны даже случаи использования тлинкитами пушек. Тело тлинкитского воина было надёжно защищено против всех видов известного ему оружия. Шлем вырезался из древесного узла или корня, изображая собой лицо человека или морду животного, раскрашивался или покрывался шкурой, украшался инкрустацией из меди и раковин, пучками человеческих волос. Шлем одевался на голову поверх меховой шапки и крепился под подбородком кожаными ремешками. Шею и лицо до уровня глаз покрывал воротник-забрало, который поддерживался на месте петлёй или продолговатой деревянной пуговицей, зажатой в зубах воина.

Кираса имела несколько разновидностей. Она изготовлялась из дощечек или комбинации дощечек и палочек, которые скреплялись вместе и оплетались тонко скрученн-ми нитями сухожилий. Отдельные части доспехов скреплялись кожаными связками. Руки от запястий до локтевого сгиба защищали наборные деревянные наручи. Такие же дощатые наголенники прикрывали ноги от колен до подъёма ступни. Деревянные доспехи могли носиться в сочетании с кожаными. Кожаные рубахи-безрукавки достигали бедра, а иногда спускались и ниже колен. Они состояли из одного или нескольких слоёв шкур морского льва, лося или карибу. Многослойными бывали и боевые плащи. Подобные доспехи изготовлялись из сложенной вдвое шкуры, в которой сбоку прорезали отверстие для левой руки, а верхние края скрепляли, оставляя отверстие для головы. Защищённая левая сторона подставлялась врагу в бою, особенно во время поединка на ножах. Внешняя поверхность расписывалась тотемными символами. Кинжалы, палицы, а также боевые шлемы и ружья, подобно домам и каноэ, получали особые названия (например, кинжал Касатка, шлем Шапка Ворона и пр.).

Для сравнения следует отметить, что подчинённые РАК эскимосы и алеуты, составлявшие большую часть промысловых партий и боевых ополчений Компании, в основном применяли в бою то же оружие, что и на промысле. По наблюдениям Ю.Ф.Лисянского, "кадьякское оружие состоит в длинных пиках, гарпунах и стрелках, которыми промышляются морские звери : Когда жители вели войну между собою, то вооружались большими луками ... и стрелами с аспидными или медными носками ... Здешние стрелки бросаются с узких дощечек (правою или левою рукою), которые держать должно указательным пальцем с одной стороны, а тремя меньшими с другой, для чего вырезаются ямки. Они кладутся перяным концом в небольшой желобок, вырезанный посреди вышеозначенной дощечки, и бросаются прямо с плеча". Огнестрельное оружие туземным союзникам РАК доверялось лишь в исключительных случаях. Вооружение самих русских промышленных также отнюдь не превосходило тлин-китских арсеналов ни численно, ни качественно. В 1803 г. укрепления РАК были снабжены медными единорогами (чугунных пушек, как отмечает К.Т. Хлебников, "было весьма немного"), а на вооружении артелей и гарнизонов находилось в общей сложности до 1 500 "ружей, винтовок и штуцеров". Относительно сравнительного достоинства огнестрельного оружия тлинкитов и русских, красноречиво свидетельствуют слова Н.П. Резанова, который в 1805 г. писал о колошах: "У них ружья английские, а у нас охотские, которые по привозе отдаются прямо в магазины в приращение капитала Компании и никогда никуда за негодностию их не употребляются".

Поскольку снабжение колоний оружием осуществлялось нерегулярно и без опре-делённой программы, то вооружение служащих Компании было зачастую весьма пёстрым. К судну В.М. Головнина в 1810 г. подъехали промышленные "вооружённые саблями, пистолетами и ружьями"; начальник якутатской крепости подарил индейскому вождю шпагу-трость, сохранившуюся до настоящего времени; после первого столкновения с облачёнными в доспехи тлинкитами, А.А. Баранов потребовал присылки ему кольчуг и панцирей. Подобные предосторожности были отнюдь не лишними, поскольку из-за отсутствия в колониях какой-либо квалифицированной медицинской помощи любая серьёзная рана могла оказаться смертельной. "Лечимся мы здесь, как Бог послал, - говорил А.А. Баранов в беседе с В.М. Головниным, - а кто получит опасную рану, или такую, которая требует операции, тот должен умереть". В особенно невыгодном положении оказывались промышленные при рукопашных схватках, которые были в такой чести у тлинкитов. Подобный паритет в вооружении (а то и перевес в нём на сторону тлинкитов) является одной из главных особенностей русской колонизации Северо-Западного Побережья. Это, в сочетании с малочисленностью собственно русских - служащих РАК, во многом объясняет тот факт, что обычно инициатива в военных действиях находилась в руках индейцев. За весь период вооружённых столкновений Компания предприняла лишь одно наступательное действие - знаменитый поход Баранова на Ситку в 1804 г., для осуществления которого пришлось напрячь все силы и даже использовать помощь извне (прибытие "Невы" под командованием Ю.Ф. Лисянского). В большинстве случаев русские предпочитали действовать путём дипломатии и на этом поприще приказчики и комиссионеры РАК стали настоящими мастерами.

Вопросы войны и мира у тлинкитов решались советом мужчин клана. Помимо того, предводитель похода (обычно клановый вождь, его брат или племянник) совещался с шаманом, который провидел планы противника и боролся с враждебными духами. Согласно общепринятым правилам, нападение на врага происходило спустя несколько месяцев после формального объявления войны. За это время противники успевали пригото-виться к враждебным действиям - запастись продовольствием и выстроить себе крепость (ну). Вместо того, чтобы штурмовать крепости, тлинкиты предпочитали брать их измором или хитростью. Открытый приступ, как правило, приводил к поражению осаждающих. Как правило, военные походы совершались по морю. Архимандрит Анатолий писал, что тлинкиты, "отличаясь храбростью и неустрашимостью... предпринимали нередко походы морем... подобно викингам, на огромные расстояния, причём в одни сутки, при благоприятной погоде, проезжали по 150 и 200 миль, то есть около 300 вёрст". Размеры флотилий могли достигать нескольких десятков батов - этим якутским словом русские по привычке называли боевые каноэ тлинкитов (яку). Иногда столкновения вражддующих сторон происходили на море, как то случилось в битве хуцновцев и стикинцев у современного о.Врангель (Стикин-куан). В таких случаях особое значение приобретали мореходные качества батов, умелое управление ими, опытность кормчих и слаженность действий команды.

Скрытно подплыв к враждебному селению, воины высаживались на берег, облачались в доспехи и раскрашивали лица чёрной краской - "в цвет смерти". На рассвете они нападали на селение, убивая мужчин и захватывая в плен женщин и детей. Захваченное селение грабилось, а дома сжигались. Особо ценной добычей считались родовые реликвии и оружие с тотемными именами. После убийства противника победитель мог присвоить себе его церемониальное имя, знаки для раскраски лица и другие личные прерогативы убитого. Убитые враги обезглавливались и скальпировались. Отрезанные головы складывались под лавку на корме каноэ, а при возвращении домой поднимались на шестах на носу. Тогда же с черепов снимались скальпы, которые развешивались по бортам каноэ, а по прибытии в селение вешались на балках снаружи дома. Женщин и детей тлинкиты никогда не скальпировали. Пленников обращали в рабство, но могли освободить за выкуп. Иногда их подвергали жестоким пыткам и умерщвляли. Пребывание в неволе считалось позорным, особенно для благородных анъяди, и после освобождения им следовало пройти через очистительные ритуалы. Подобные же обряды в бане-потельне совершали и вернувшиеся из похода воины. Заключение мира сопровождалось взаимным обменом заложниками. Число их обычно бывало два, четыре или восемь, а назывались они оленями (quwaka'n), "так как олень - кроткое животное и представляет собою мир". То были люди знатные и считалось честью войти в их число. Прибывшим в конце XVIII столетия в страну тлинкитов русским промышленным поневоле пришлось постигать сложные обычаи войны и мира аборигенов и в полной мере считаться с ними.

ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ И СТОЛКНОВЕНИЯ

Первая встреча русских мореплавателей с тлинкитами относится к июлю 1741 г., когда 15 моряков с пакетбота "Св. Павел" пропали без вести в районе бухты Таканис на о.Якоби. Судьба пропавших моряков так и осталась неясной, как и точное место происшествия. Выдвигалось предположение о гибели их от рук индейцев. Однако наиболее распространенной является версия о гибели обеих шлюпок Чирикова в прибрежных бурунах, как то произошло в заливе Льтуа со шлюпками экспедиции Лаперуза в 1786 г. По другим версиям пропавшие были перебиты индейцами или же уцелели и поселились среди них. Следующая встреча состоялась в июне 1788 г., когда шелиховский галиот "Три Святителя" под командованием штурманов Г.Г. Измайлова и Д.И. Бочарова вошёл в Якутатский залив. Встреча эта прошла вполне мирно. Результаты этого плавания, поданные в преувеличенном виде, дали Г.И. Шелихову возможность выставить в выгодном свете свою деятельность перед государственными чиновниками, чтобы добиться для своей компании новых государственных субсидий и привилегий. По мере продвижения русских промысловых партий к югу, тлинкиты принимали их всё более и более неприветливо. Кроме того, что партовщики опустошали их традиционные охотничьи угодья, индейцев раздражало и то, что в состав этих партий входили не только кадьякцы и алеуты, но и их традиционные враги - эскимосы-чугачи. Сами же тлинкиты в тот период весьма активно расширяли на севере собственную сферу влияния, включив уже в неё, например, индейцев-эяков.

Всем этим и объясняется тот факт, что если первые встречи с русскими мореплавателями, посещавшими их земли с исследовательскими и торговыми целями, проходили у тлинкитов мирно, то открытие на их территории активного промысла и строительство опорных баз Компании быстро привело к вооружённым столкновениям. Первое из них, впрочем, не было связано с этими причинами. Оно явилось, скорее, не осознанным актом сопротивления, а произошло в результате случайной встречи русской экспедиции с одним из тлинкитских военных отрядов. В ночь на 21 июня 1792 г. воины Якутат-куана, вышедшие в набег против чугачей, атаковали встретившийся им на пути лагерь партии А.А. Баранова на о.Нучек (Хинчин-брук). Индейцы подобрались к спящему лагерю в излюбленное ими для нападений время: "в самую глубокую ночь пред зорёю". Хотя в карауле и стояли пять человек, но "за мрачностию ночи" тлинкитов заметили только когда те были уже в десяти шагах. Со всех сторон ворвались индейцы в лагерь, пронзая копьями палатки и выбегающих оттуда полусонных людей. Шагнув из ночного мрака в своих диковинных доспехах, они казались русским "подлинно... страшнее самых адских чертей". Ружейная стрельба не могла сдержать их натиска, "ибо одеты они были в три и четыре ряда деревянными и плетёнными куяками и сверху ещё прикрывались лосиными претолстыми плащами, а на головах [имели] со изображением лиц разных чудовищ претолстыя шишаки, коих никакие ни пули, ни картечи наши не пробивали". Русские стали было метить по головам, но и тут пули были бессильны против этих страшных неприятелей.

Положение Баранова было тем более опасным, что больше половины из его людей было новичками, которым не приходилось ещё попадать в подобные переделки. Тлинкиты же, "наблюдая совершенный порядок в движениях по голосу одного повелевающего стройно к нам приближались, а часть только отделённая бегала туда и сюда, причиняя вред нам и иноверцам". Баранов выбежал со сна в одной рубахе, которая тотчас оказалась проколота индейским копьём. Чугачи и кадьякцы, видя, что их оружие бессильно против доспехов тлинкитов, в панике бросились к байдарам и поспешно отвалили от берега, а те из них, кто остался на берегу, "теснясь в нашем стане отнимали действие рук". Даже три залпа из однофунтовой пушки не могли опрокинуть рвущихся вперёд тлинкитов: "Два часа они стояли и мы огонь по них производили до самого разсвета". Затем они отошли, унося своих раненых. Баранов подсчитал потери. Из русских погибло двое, кадьякцев же пало 9 человек и ещё 15 было ранено. Тлинкиты, отступая, оставили на поле боя тела 12 своих воинов. Встревоженный Баранов поспешил с возвращением на Кадьяк, опасаясь внезапного вторжения тлинкитов в Кенайский залив. Тотчас после такой встречи Александр Андреевич срочно затребовал у Правления Компании присылки оружия: "колчуг или пансырей сколко можно более... и ружья со штыками весма нужны в опасных случаях, сколко нибудь гранат и поболше пушки". С тех пор до самого конца своего пребывания в Америке Баранов не расставался с кольчугой, носимой им под верхней одеждой. Не прошла эта стычка даром и для тлинкитов. Вероятно, именно это сражение побудило тлинкитов, и в первую очередь северян, более активно запасать огнестрельное оружие.

НАРАСТАНИЕ ВРАЖДЕБНОСТИ

В период 1794-1799 гг. русские промысловые партии всё глубже проникали в страну тлинкитов, основывая там опорные базы и ведя хищнический промысел калана. В 1794 г. на юг были отправлены Егор Пуртов и Демид Куликалов во главе партии, в состав которой входили 10 русских и более 900 кадьякцев и чугачей. Встречи и переговоры с тлинкитами Якутат-куана завершились вывозом на Кадьяк двенадцати аманатов, как мужчин, так и женщин. Там они были крещены священниками из только что прибыв-шей в колонии православной миссии. Они стали, формально, пожалуй, первыми христианами среди тлинкитов. В 1795 г. А.А. Баранов на борту судна "Ольга" посетил Якутат и Ситку. В июле 1796 г. в Якутате было основано первое русское поселение в землях тлинкитов - крепость Якутат и селение Новороссийск (Славороссия). В 1797-1798 гг. партовщики уже промышляли в Хуцновском проливе (пр.Чатам), разделявшем соперничающие куаны Ситка и Хуцнуву. Из каждого похода на Кадьяк доставлялось до 2 000 бобров. Однако осенняя непогода губила байдарки на обратном пути к Якутату. Зимовать же в местах промысла мешали "не совсем приязненные колоши". Требовалось создание новой постоянной базы в южных районах, необходимость чего подкреплялась и политической целью: "не допустить англичан и американцев к произведению торговли с дикими, кои доставляют и огнестрельные орудия, и не допускать их поселиться на местах, обысканных российскими мореплавателями".

В итоге А.А. Баранов, по его собственному выражению, решил "во что бы то ни стало" основать русское заселение на Ситке. В апреле 1799 года с Кадьяка им была отправлена партия алеутских охотников в 550 байдарок, а вслед ей и три судна - "Екатерина", "Орёл" и "Ольга". Начало экспедиции было неудачным: 2 мая у мыса Саклинг разыгралась буря. Затонуло 30 байдарок и 60 человек, а выброшенные на берег подверглись нападению индейцев-эяков во главе с Якегуа и южных чугачей под предводительством Иркука. Эскимосское предание рассказывает, как Якегуа и Иркук "взяли свои копья и убивали всех охотников на морских выдр, кого выносило на берег". Обессилевшие в борьбе с холодными волнами, люди вряд ли были в силах сопротивляться. В итоге было убито и, частью, пленено от 26 до 30 человек. Но, несмотря на все преграды, 7 июля 1799 г. "Ольга" вошла в Ситкинский залив, а за ней последовали и другие суда экспедиции. Положение Ситка-куана в этот период было непростым: наиболее влиятельный и могущественный ситкинский клан киксади вёл войну с не менее сильным кланом дешитан из Хуцнуву-куана (о.Адмиралти). Видя в русских потенциальных союзников, вожди киксади дали согласие на основание поселения. 15 июля русские уже начали валить лес и обустраиваться на новом месте. Заложенное поселение было названо крепостью Св. Архи-стратига Михаила.

Зима 1799-1800 гг. была тревожным временем и для русских и для тлинкитов. Чтобы наладить добрые взаимоотношения с аборигенами, русские, отчасти, применялись к их же обычаям, устраивая званые пиршества с раздачей подарков, что должно было ассоциироваться у тлинкитов с традиционными потлачами. Тем временем пришёл конец вражде киксади и дешитанов. Кланы примирились и слишком тесная связь с русскими становится теперь для ситкинцев чересчур обременительной. И киксади, и русские почувствовали это весьма скоро. Тлинкиты из других куанов, во множестве посещавшие Ситку после прекращения там военных действий, насмехались над её жителями и "хвалились свободою своей". Крупнейшая размолвка произошла на Пасху, однако, благодаря решительным действиям А.А. Баранова, кровопролития удалось избежать. Однако, 22 апреля 1800 г. А.А. Баранов отбыл на Кадьяк, оставив в новой крепости "начальствующим" В.Г. Медведникова. Это был человек храбрый, исполнительный, на-делённый организаторскими способностями. Но, будучи неплохим исполнителем и руко-водителем небольших партий и экспедиций, он не проявил себя с тем же успехом на более ответственном посту. Несмотря на то, что тлинкиты имели богатый опыт общения с европейцами, отно-шения между русскими поселенцами и аборигенами всё более обострялись, что привело, в конечном итоге, к затяжной кровавой войне. Однако, такой результат отнюдь не был всего лишь нелепой случайностью или же последствием происков коварных иностранцев, как не были эти события порождены и единственно природной кровожадностью "свирепых колошей". На тропу войны тлинкитские куаны вывели иные, более глубокие причины.

У русских и англо-американских торговцев была в здешних водах одна цель, один главный источник прибыли - пушнина, мех морских бобров (каланов). Но средства достижения этой цели были различны. Русские сами добывали драгоценные меха, посылая за ними партии подневольных алеутов и основывая в районах промысла постоянные укреплённые поселения. Скупка шкур у индейцев играла второстепенную роль. Прямо проти-воположно поступали, в силу специфики своего положения, британские и американские (бостонские) торговцы. Они периодически приходили на своих кораблях к берегам страны тлинкитов, вели активную торговлю, закупали пушнину и уходили, оставив индейцам взамен ткани, оружие, боеприпасы, спиртное. РАК же не могла предложить тлинкитам практически ничего из этих, столь ценимых ими, товаров. Действующий среди русских запрет на торговлю огнестрельным оружием толкал тлинкитов к ещё более тесным связям с бостонцами. Для этой торговли, объём которой постоянно возрастал, индейцам требовалось всё больше и больше мехов. Однако Компания всей своей деятельностью мешала тлинкитам торговать с европейцами. Активный хищнический промысел калана, который вели компанейские партии, был причиной оскудения природных богатств края, лишал индейцев их основного товара в сношениях с англо-американцами. Тлинкитская враждебность к русским, разумеется, охотно подогревалась их англо-американскими конкурентами. Ежегодно около пятнадцати иностранных судов вывозили из владений РАК 10-15 тысяч каланов, что равнялось четырехлетнему русскому промыслу. Усиление русского присутствия грозило им лишением прибылей.

Не стоит, конечно, и преувеличивать степень дружбы тлинкитов с европейскими купцами, при всей их несомненной нужде друг в друге. Нередким явлением были и нападения индейцев на суда морских торговцев. Подобные стычки были явлением обыденным, но в любом случае неприятностей от осёдло живущих русских тлинкиты испытывали гораздо больше, нежели их причиняли им англичане или американцы, время от времени появляющиеся из мор-ской дали. Прибыв в страну тлинкитов с Кадьяка и Алеутских островов, русские партовщики не изменили сложившихся у них там за десятилетия привычек и выработавшегося стиля отношений с аборигенами. О промышленных РАК даже К.Т. Хлебников отзывается, как о людях, лишённых "правил чести и доброй нравственности". Под началом их состояли не только кадьякцы, но и чугачи - традиционные враги тлинкитов. Партовщики нередко грабили индейские захоронения, расхищали запасы вяленой рыбы в тлинкитских хранилищах, иногда дело доходило даже до убийств. Так на Ситке алеутами было убито до десятка тлинкитов, вероятно, из влиятельного клана киксади. Лейтенант Г.И. Давыдов писал, что "обхождение русских в Ситке не могло подать колюжам доброго о них мнения, ибо промышленные начали отнимать у них девок и делать им другие оскорбления. Соседственные колюжи укоряли ситкинских в том, что они попущают малому числу русских властвовать над собою, и что наконец сделаются их рабами. Они советовали истребить промышленных и обещали дать нужную для того помощь".

Таким образом, хищнический промысел морского зверя, который развернула Российско-Американская компания, подрывал основу экономического благосостояния тлинкитов, лишая их главного товара в выгодной торговле с англо-американскими морскими торговцами, чьи подстрекательские действия послужили своеобразным катализатором, ускорившим развязывание назревавшего военного конфликта. Необдуманные и грубые поступки русских промышленных послужили толчком к объединению тлинкитов в борьбе за изгнание РАК со своих территорий. Борьба эта вылилась в открытую войну против русских поселений и промысловых партий, которую тлинкиты вели как в составе обширных союзов, так и силами отдельных куанов и даже кланов. История военных действий на Северо-Западном Побережье распадается на ряд этапов, отличающихся собственной внутренней логикой и другими своеобразными особенностями.

КАТАСТРОФА 1802 года

На первом этапе оказавшейся затяжной войны против РАК выступает хорошо организованный и сплочённый союз нескольких тлинкитских куанов, силы которого действуют наступательно и эффективно. В этом им немало способствуют такие важные факторы, как численный перевес, хорошее вооружение, полное владение инициативой. Уверенности тлинкитам придавала и надежда на поддержку со стороны англо-американских морских торговцев. Зимой 1802 г. в Хуцнуву-куане (о.Адмиралти) состоялся великий совет вождей, на котором было принято решение о начале войны против русских. В нём принимали участие акойские тойоны Осип из текуеди и Честныга (Джиснийя) из тлукнахади, ситкинский Скаутлелт со своим племянником Катлианом, тойоны из Кэйка, Кую, Стахина, Таку, а также вожди хайда-кайгани с о. Принца Уэльского Канягит и Кустастенс и представители цимшиан, имевших тесные связи с рядом тлинкитских кланов. Тойоны Канягит и Куста-стенс главенствовали на собрании. На их острове стараниями европейских дезертиров была уже выстроена крепостца, они были превосходно вооружены и по окончании совещания раздали его участникам "множество пороха, свинца и прочих снарядов, и сколько-то больших пушек".

В это же время в Хуцнуву зимовало американское судно "Глобус" под командованием Уильяма Каннингема. В октябре 1801 года оно подверглось нападению индейцев-хайда в маленькой бухте близ Скидегата (о-ва Королевы Шарлотты), когда погибли два матроса и капитан Бернард Мэджи. Каннингем, как старший помощник, принял на себя командование судном и привёл его на зимовку в Хуцнов. И.А. Кусков сообщал, со слов своих индейских информаторов, что именно начальник "зимовавшего на хуцновском жиле американского судна" заявлял тлинкитам, что американцы "больше ходить судами к ним не будут, не имея на промен довольного количества бобров, и, сказав прямо, ежели они не истребят Ново-Архангельской нашей под Ситкой крепости и партии, да и сами они колюжские обитатели через то лишаются своих выгод". Это было прямое подстрекательство к нападению. Отсюда логически вытекает, что Каннингем либо участвовал в совете вождей, либо имел к нему достаточно тесное отношение, а слова его имели вес для собравшихся тойонов. Также необходимо отметить и то, что в июне 1802 г. "Глобус" окажется среди тех трёх иностранных судов, которые войдут в Ситкинский залив вскоре после гибели русской крепости и, более того, он будет занимать среди них главенствующее положение: именно на его борту будет заседать "военный совет" трёх капитанов для обсуждения сложившейся ситуации. Из всех трёх кораблей только "Глобус" никогда впредь не посещал селений РАК ни на Ситке, ни на Кадьяке. Учитывая все эти обстоятельства, можно сделать вывод, что именно на Уильяме Каннингеме лежит та доля ответственности за гибель Михайловской крепости, которую обычно возлагают на англичанина Генри Барбера.

На совете был разработан план военных действий. Было намечено с наступлением весны собрать воинов в Хуцнуву и, выждав ухода с Ситки промысловой партии, напасть на крепость. Партию же намечалось подстеречь в Погибшем проливе "или в каком удобном месте облавить со всех сторон, разбить и потопить, а когда познают каким случаем об истреблении крепости... заманить в Ледяной пролив". Партией должны были заняться воины Кэйка-Кую, ненавидевшие партовщиков за убийство своего вождя и его семьи. Акойцы Осип и Джиснийя получили задание разгромить Якутат, для чего их особо одарили "порохом и снарядами". Военные действия начались в мае 1802 г. с нападения в устье р.Алсек на Якутатскую промысловую партию И.А. Кускова. Партия насчитывала 900 туземных охотников и более десятка русских промышленных. Нападением руководили акойские тойоны Павел Родионов и Джиснийя (Честныга). 19 мая партия Кускова достигла "дальнего акойского жила" в устье реки Алцех (Алсек). Индейское селение выглядело необычайно многолюдным и оживлённым. Опытный глаз Кускова быстро обнаружил здесь не только самих акойцев, но и чужаков из других куанов. Немало было здесь славящихся своей воинственностью кагвантанов. Русские всегда с подозрением относились к подобного рода сборищам и Кускова не могло не встревожить зрелище всех этих "съехавшихся из Ледяного пролива какнауцкого, каукатанского и с Якобиева острова разных жил и каких-то какантанов, по разным местам обитающих... как и самих акойских немалочисленно". Индейцы явно дожидались прихода партии. Промышленных встретили холодно, с откровенной враждебностью. Ненастная погода вынудила партию задержаться на этом месте. Собравшиеся в Акое тлинкитские вожди воспользовались задержкой партии, явились в палатку к Ивану Александровичу и стали "с грубыми и дерзкими выражениями" высказывать ему своё не-довольство поступками промышленных. Они утверждали, что тлинкиты ежегодно терпят всяческие обиды, что партовщики грабят захоронения, совершают насилия и убийства, истребляют морского зверя, отчего индейцы "ощущают великие недостатки в одежде и прочих нужных для них вещах, что они получают на вымен от европейцев". Кусков пытался оправдаться, успокаивал разгневанных вождей подарками и табаком, искусно скрывая свои досаду и огорчение, чтобы не "потерять лицо" перед колошами. Но тойоны упорно не желали идти на примирение. Вслед за этим начались стычки между индейцами и партовщиками. Тлинкиты угнали несколько байдарок, убили мальчика-чугача, а промышленные в ответ захватили в заложники двух знатных индейцев. Это вынудило тлинкитов пойти на переговоры. Они обещали вернуть захваченное имущество и Кусков освободил пленников. Но утром 23 мая он напрасно ожидал возвращения угнанных байдарок. Вместо того к лагерю подступила толпа враждебно настроенных индейцев, вооружённых "обыкновенными ружьями, мушкатантами и копьями на длинных ратовьях". Навстречу им выслали толмачей Нечаева и Курбатова, которые должны были потребовать соблюдения условий вчерашнего соглашения. Но предводители тлинкитов их речи "с презрением слушали и отвечали с большою дерзостью". Они вновь повторили толмачам всё то, что уже слышал от них в своей палатке Кусков. Видя, к чему идёт дело, промышленные поспешили изготовиться к бою. Имеющие огнестрельное оружие стали в середину, а на флангах разместили чугачей с копьями. Затем тлинкитам передали, что промышленные желают "продолжать и утверждать мирные и дружественные положения, а в противном случае защищаться... готовы". Толмачи едва успели добежать до рядов своих товарищей, как вослед им уже полетели пули.

Тлинкиты храбро атаковали партию, открыв сильнейший ружейный огонь, а с одного крыла даже бросились врукопашную, действуя своими длинными копьями. Однако тут их ждал достойный отпор. Отбитые с уроном, индейцы бежали - отчасти притворно, надеясь завлечь своих врагов в засаду у холма, "где и главная их артиллерия была сокрыта". В какоё-то мере им это удалось: увлёкшиеся преследованием партовщики действительно попали под ураганный огонь "из множества ружей и мушкатантов", в беспорядке бежав обратно в лагерь. При этом они потеряли убитыми одного кадьякца, а ранеными - четырёх человек. Тлинкиты же потеряли в схватке 10 храбрейших воинов, среди которых был по крайней мере один вождь - "тойон каукатанского жила"; немало среди них было и раненых. Партия И.А. Кускова оказалась в весьма затруднительном положении. С одной стороны к стоянке подступал густой лес, а с другой - крутые холмы. Индейцы могли расстреливать промышленных в упор, сами оставаясь невидимыми и недосягаемыми для ответных залпов. К тому же во всей партии оставалось не более 250 патронов, а у неприятеля боеприпасы имелись в изобилии. Поэтому Кусков решил на оставшихся байдарках переехать на другую сторону залива и укрепиться там на более пригодном к обороне мес-те. Пока одни готовились к отъезду и грузили байдарки, другие, "стоя в линии", с оружием в руках прикрывали их на случай внезапного повторного нападения. Вдруг страх перед свирепыми колошами, издавна владевший чугачами и кадьякцами, перерос в открытую панику, охватившую большую часть партии. Вначале кадьякцы катмайской артели, а затем и прочие туземные партовщики стали покидать свои места в линии, бросать стрелки и, оставляя компанейское имущество на произвол судьбы, садиться в байдарки и поспешно отплывать прочь, несмотря на все просьбы и угрозы русских. Видя такое замешательство, индейцы изготовились к новой атаке. Пришлось и русским, бросив палатку и иное компанейское добро, как можно скорее последовать за своими нестойкими союзниками. Вокруг уже свистели тлинкитские пули и уже "прострелены были на многих платья, шляпы и байдарки". Одна байдарка в спешке опрокинулась, но залив партия пересекла без потерь. Достигнув противоположного берега, промышленные наскоро укрепились за поваленными деревьями и земляной насыпью. Тлинкиты преследовали их по пятам и, пользуясь отливом, с ходу атаковали новый лагерь партовщиков. Но тут-то и проявились все преимущества новой позиции Кускова: обстреливая партовщиков, индейцы вынуждены были поднимать ружья почти вертикально и пули их свистели поверх голов осаждённых, практически не причиняя им вреда. Перестрелка оказалась неудачной для тлинкитов и они вскоре отступили. Ненастная погода задержала партию на новом месте до самого конца месяца. Но уже 25 мая тлинкиты, видя полную неудачу своих воинственных планов, пошли на переговоры и заключили перемирие, даже выдав Кускову заложников. После этого партия ушла в Якутат, оставила там больных и раненых, и через три недели вновь выступила на промысел. Между тем, 16 июня 1802 г., выждав ухода на промысел Ситхинской партии Ивана Урбанова, союзные тлинкитские силы численностью до 1500 воинов атаковали и уничтожили крепость Св. Архистратига Михаила. Там в те дни никто не ожидал беды. После того, как из поселения ушла промысловая партия Ивана Урбанова (около 190 алеутов), на Ситке осталось 26 русских, четверо или шестеро "англичан" (американских матросов на службе РАК), 20-30 кадьякцев и до 50 женщин и детей. Небольшая артель под началом Алексея Евглевского и Алексея Батурина 10 июня отправилась на охоту к "дальнему Сиучьему камню". Прочие обитатели поселения продолжали беспечно заниматься своими повседневными делами.

Индейцы атаковали одновременно с двух сторон - из леса и со стороны залива, приьыв на боевых каноэ. Воины в расписных лосиных плащах, дощатых деревянных ла-тах, резных шлемах и устрашающих масках издавали "страшный рёв и шум в подражании тех зверей, коих личины на себе имели, с одной целию, чтобы вселить более страха и ужаса". Поселенцы заперлись в казарме, а тлинкиты обступили её кругом и "вдруг отбив у окон ставни начали беспрестанно из ружей в окна стрелять... и сенные двери в скором времени вышибли и у казармы на двери прорубя небольшую дыру в кою также из ружей стреляли". Но, хотя русские "ис казармы сколко могли... и отстреливались, но против толико множества вооружённого народа отстреляться не могли, вскоре у казармы и дверь вышибли в самое то время Тумакаев ис пушки во двери выстрелил, хотя тогда уже и был ранен". Несколько индейцев рухнуло замертво, прочие отшатнулись, но закрепить этот небольшой успех осаждённым было нечем: орудийные заряды хранились на втором этаже, а внешняя лестница, по которой только и можно было попасть туда, была уже занята столпившимися на ней колошами. Тем временем индейцы подожгли кровлю здания и вскоре пламя охватило весь блокгауз. "Когда чрезвычайно усилился огонь тогда руские бросались сверху на землю... коих колоши подхватывали на копья и кололи, - вспоминает попавшая в индейский плен алеутка Екатерина Лебедева, - видно толко было, что всех на улице кололи, строение жгли, имущество компанейское и промысел бобровый, как и нас ... делили по себе".

Артель Батурина была перехвачена 17 июня на обратном пути в крепость. Уже достигнув Гаванского мыса, промышленные заметили какого-то человека, махавшего им с берега руками. Это оказался один из кадьякцев, "Килюдинского жила обитатель", отставший по болезни от партии Урбанова и чудом избежавший гибели при захвате крепости тлинкитами. Едва он успел в двух словах сообщить им о "вчерашнем нещастии", как сзади, из-за гряды мелких островков вылетела стая боевых тлинкитских батов. Поднялась суматоха. Василий Кочесов пересел в байдару под парусом и, выбрасывая по пути груз для облегчения лодки, пересёк Гаванскую бухту. Индейцы преследовали беглецов, осыпая их пулями. Наконец байдара ткнулась носом в берег у подножия крутого утёса и все, сидевшие в ней, бросились бежать, настигаемые тлинкитами, которые "безпрестанно по ним стреляли из ружей". Приложив отчаянные усилия, Батурин и с ним пятеро алеутов сумели взобраться по почти отвесному склону на вершину утёса и там рассыпались по лесу. Прочие, во главе с Кочесовым, прижатые к скале, яростно отстреливались. Схватка была неравной и вскоре в живых осталось лишь двое - израненные Василий Кочесов и Алексей Евглевский. Оба они были взяты в плен, но скоро позавидовали своим погибшим товарищам: торжествую-щие победители предали их пыткам и замучили до смерти. Уцелевшие поселенцы, скрывшиеся в лесу или уведённые в плен, были спасены совместными усилиями английского капитана Генри Барбера и американских капитанов Уильяма Каннингема и Джона Эббетса, корабли которых вошли в Ситкинский залив вскоре после резни. Первым здесь появился 24 июня бриг Генри Барбера "Единорог". Британцы спасли нескольких уцелевших поселенцев и захоронили тела погибших. Спустя три дня к судну приблизилось каноэ, в котором находились предводители ситкинских тлинкитов, Скаутлелт и Катлиан. Они предложили капитану выдать им русских, обещая заплатить за это мехами. Русские в свою очередь просили его захватить обоих вождей. В итоге Барбер "приказал задержать [индейцев] заковав тайона и племянника в ножны и ручны железа притом с таковым приказанием ежели не велит тайон представить сколко есть всех захваченных ... людей ... то не будет отпущен почему тот тайон и приказал оставшим в байдарах команде своей чтоб привести [пленных] и после тово начали привозить наших служащих девок и бабры, но не вдруг, а по одной толко, напоследок начальник [Барбер] сказал тайону ежели всех сколко есть захваченных не привезёшь или тебя повешу (в страх коему уже и петля была приготовлена) либо увезу непременно на Кадьяк".

В тот же день, 27 июня, в Ситкинскую бухту вошло ещё два судна - оба под флагом Соединённых Штатов. Судном "Тревога" командовал Джон Эббетс, знакомый рус-ским по прежним своим посещениям Михайловской крепости. Другим судном был "Глобус" Уильяма Каннингема. Неизвестно, каковы были первоначальные планы Каннингема, но он вступил в соглашение с другими капитанами и принял деятельное участие в разработке плана совместных действий. С кораблей был открыт огонь по индейским каноэ, находившихся там вождей захватили в плен и взамен их освобождения потребовали вернуть русских пленников и компанейской имущество. После того, как один из заложников был повешен, тлинкиты согласились на эти условия. В конечном итоге на судне Барбера, куда передавали всех пленников, скопилось 3 русских, 5 кадьякцев, 18 женщин-алеуток и 6 детей. Освобождённые пленники требовали от капитана увезти вождей-заложников на Кадьяк, но Барбер сдержал условия соглашения и освободил тлинкитов. После этого он взял курс на Кадьяк, где потребовал от правления колоний вознаграждения за спасение людей. Тем временем в ночь на 20 июня воины куана Кэйк-Кую уничтожают Ситхинскую партию Ивана Урбанова. Затаившись в засадах, тлинкиты ничем не выдавали своего присутствия и, как писал К.Т. Хлебников, "начальники партии не примечали ни неприятностей, ни повода к неудовольствиям... Но сия тишина и молчание были предвестниками жестокой грозы. Колоши, приготовленные, уже преследовали партию и, наблюдая движения оной, выжидали удобнейшего места и большей беспечности от утомлённых трудными переездами алеут. Едва сии последние предались сладкому сну, как колоши во многолюдстве, но без шуму, вышед из густого лесу, и во мраке ночи подойдя на близкое расстояние, быстро осмотрели стан, и потом с криком бросились на сонных; не дали им времени подумать о защите, и почти наповал истребили их пулями и кинжалами. Весьма немногие избегли поражения бегством и скрылись в лесу; а все прочие остались жертвами на месте отдыха.

Начальник партии, Урбанов, был схвачен и взят под стражу; но с помощию алеута, также схваченного, успел вырваться, убежать и скрыться в лесу. Совершив убийство, колоши выбрали из байдарок все бобровые шкуры, собрали всё имущество алеут и переносили оные на баты, которые приехали туда на призывный крик из окрестностей, потом изрезали и переломали все байдарки. Они не имели сопротивления и ни один из них не лишился жизни; но, обогатясь добычею, разъехались с радостными криками по жильям. Урбанов, соединясь в лесу с 7 алеутами, на другую ночь с осторожностию подошли на место поражения и, оплакав горькую свою участь, отыскали две байдарки, менее других повреждённые, исправили оные наскоро, и пустились к Ситхе в продолжение ночей, а днём скрывались в дремучих лесах. На месте селения... они нашли дымящиеся остатки строения и, не останавливаясь продолжали свой путь с возможной осторожностию до Якутата, куда и достигли 3 августа [21 июля по старому стилю]". При разгроме партии погибло около 168 человек. В то же время акойцы "во многолюдстве" прибывают в окрестности Якутатской крепости и лишь внезапное возвращение партии И.А. Кускова спасает её от разгрома. Разведчики, высланные Кусковым на Ситку, известили его о гибели Михайловской крепости. Опасаясь, что та же участь постигла и Якутат, он приблизился к берегу ночью, соблюдая все меры предосторожности. Лишь убедившись воочию, что поселение невредимо, партовщики решились высадиться на сушу. Видя увеличение сил противника, тлинкиты разъехались по своим селениям. Но и это не могло успокоить напуганных поселенцев. Страшные известия, привезённые Кусковым, вызвали в Якутате настоящую панику. Поселенцам мерещилось кровавое нашествие свирепых колошей из Ледяного пролива и даже вполне лояльный тойон Фёдор "казался сомнительным". Посельщики требовали, чтобы их немедленно вывезли и, "выходя из повиновения, готовили для следования лодку", намереваясь самовольно бежать, бросив большую часть компанейского имущества и даже "тяжёлую артиллерию". В конце концов, Кусков сам решил остаться в Якутате со всей своей партией.

В целом летом 1802 г. Компания потеряла убитыми 203 человека (не считая пленных), но цифра эта должна быть увеличена ещё где-то на два-три десятка человек за счёт оставшихся безвестными туземных партовщиков. Это был тяжелейший удар для Русской Америки, где в те годы вообще насчитывалось лишь около 350-450 человек русских. РАК на несколько лет не только потеряла контроль над богатейшими промысловыми угодьями, но попросту лишилась доступа к ним, как лишилась и важного опорного пункта. Продвижение русской колонизации в Америке резко затормозилось, а русский престиж в глазах аборигенов был сильно подорван. На некоторое время Якутат вновь превратился в передовой форпост русской коло-низации в стране тлинкитов. Но угроза его безопасности сохранялась. Сознавая всю серьёзность положения, А.А.Баранов возлагал все надежды на И.А. Кускова, которому в своём письме от 21 апреля 1803 года дал подробные инструкции, как вести себя в случае военной угрозы. Эти инструкции весьма любопытны, поскольку очень хорошо раскрывают как особенности ведения войны в колониях, так уровень военных познаний и тактические способности самого Баранова. Он писал, что если в Якутате станет известно, что "далние народы от коих было на вас в минувшем лете нападение не отстают от прежней зломысленности", то Кускову следует разведать "где они собрались во многочисленности... или занимают приметные и тесные для проезда партии дифилейные места"; после этого ему предписывалось "зделать атаку со всеми рускими и партовщиками". Во время похода советовалось всех встречных туземцев "перехватывать брать под стражу и расспрашивать", а в бою - выстроиться шеренгами и "пальбу из ружей производить плутонгами и взводами попеременно". Особое внимание обращалось на захват боевых каноэ противника - они, по мнению Александра Андреевича, "и нам для будущих разъездов будут нужны". Для этой цели рекомендовалось произвести фальшивую атаку для отвлечения сил и внимания врага, а самим "в тот час скорым шагом ударить на то [место], где их отабарены байдары". Указывал Баранов и ещё на одну трудность, неизбежную в подобного рода войне, - необходимость бдительного контроля над собственным ополчением. Кусков должен был следить, чтобы партовщики в ходе сражения не рассыпались для грабежа и не "производили гнусное тиранство над пленными, ранеными или убитыми", чтобы тем самым они не "разстроили корпус соединенных сил". Применять на практике данные рекомендации И.А. Кускову не пришлось. Индейцы не решились возобновить военные действия и в результате у РАК появилась время для передышки и сбора сил.

БИТВА ЗА СИТКУ

Оправиться от последствий пережитой катастрофы Компания смогла лишь к 1804 г., когда в колонии прибыл шлюп "Нева" под командованием Ю.Ф. Лисянского. В мае 1804 г., собрав мощное ополчение, А.А. Баранов выступил из Якутата в поход на Ситку. Силы его насчитывали в своём составе 120 русских промышленных и около 900 "жителей кадьякских, аляскинских, кенайских и чугатских", под предводительством 38 тойонов. Сюда вошли практически все северные враги тлинкитов. Их предводители были поставлены под строгий контроль со стороны РАК. Общее руководство туземным ополчением осуществляли И.А. Кусков и Т.С. Демьяненков. Вопреки обычной практике, в Якутате туземным союзникам было даже выдано "множество ружей". Экспедицию сопровождало четыре компанейских судна: "Екатерина", "Александр Невский", "Ермак" и "Ростислав". К Ситке А.А.Баранов двигался кружным путём. Вначале он хотел обезопасить свой тыл перед решающей схваткой, а заодно устрашить союзные "бунтовщикам" тлинкитские куаны. Флотилия вошла в сердце страны тлинкитов и практически беспрепятственно двинулась по Проливам на юг. К.Т. Хлебников позднее писал: "на пути до Бобровой бухты прошли колошенские селения: Какнаут, Коуконтан, Акку, Таку, Цултана, Стахин, Кек и Кую ... Жители в селении, завидя русских, везде разбегались от страха, но сии селения проходили мимо, исключая двух последних, жителями коих была истреблена партия Урбанова, и потому в наказание за то [были] сожжены все их строения" "Нева" вошла в Ситкинский залив 19 августа 1804 г., встретившись тут с компанейскими судами "Екатерина" и "Александр Невский". В течение 19 - 24 сентября сюда подтянулись основные силы ополчения А.А. Баранова. В последующие дни произошёл ряд небольших стычек. Уже 24 сентября тлинкиты внезапно атаковали группу байдарок и, отбив одну из них, застрелили двоих эскимосов. Убитым, на глазах державшихся в отдалении партовщиков, отрезали головы - "и тем навели прочим страх". Едва весть об этом достигла становища, как "вооружённые промышленники тотчас бросились на помощь, - пишет Ю.Ф. Лисянский, - а я со своей стороны послал десятивёсельный катер и ялик под командой лейтенанта Арбузова, так что в полчаса устье гавани покрылось гребными судами". Однако индейцы исчезли сразу после того, как нанесли удар - погоня дошла до самого места бывшей Михайловской крепости и вернулась ни с чем.

29 сентября моряками "Невы" была замечена большая лодка. Это, как позднее выяснилось, возвращался из союзного Хуцнова новый верховный вождь киксади Катлиан. Он взял на себя организацию сопротивления и теперь вёз своим воинам немалый запас пороха для предстоящей битвы. Ещё не подозревая этого, Ю.Ф. Лисянский распорядился послать вдогонку колошенскому бату баркас с "Невы". Заметив погоню, Катлиан сошёл на берег и лесом добрался до своей крепости, а каноэ повело за собой русский баркас. Матросы под командованием лейтенанта П.П. Арбузова стреляли вслед ему из ружей и фальконета, но индейцы продолжали дружно грести, успевая при этом ещё и отстреливаться от наседавших преследователей. Но вот залп из фальконета угодил в мешки с порохом и тлинкитская байдара взлетела на воздух (согласно индейскому преданию, искру, воспламенившую порох, высекли сами гребцы). Матросы выловили из воды шестерых индейцев. Все они были тяжко изранены. "Удивительно, каким образом могли они столь долго обороняться и в то же самое время заниматься греблей, - записывает в бортовом журнале Лисянский, - У некоторых пленных было по пяти ран в ляжках от ружейных пуль". Двое из пленников вскоре умерли, а прочих вывезли на Кадьяк. Баранов распорядился "разослать их по дальним артелям и употреблять в работы на равне с работниками из алеут, и в случае озорничества штрафовать; однакож обувать и одевать". Фактически эти воины превратились в каюров Компании. Взрыв каноэ поразил воображение ситкинских киксади - уже в ХХ в. этнографами была записана поминальная песня, в которой родители оплакивали погибшего при этом сына. Индейцы лишились крупной партии боеприпасов и вечером того же дня к Баранову снова вышел парламентёр. Переговоры продолжались и на другой день, но ни к чему не привели.

Наконец, Лисянский и Баранов подступили к главному оплоту ситкинских тлинкитов - Крепости Молодого Деревца (Шисги-Нуву). Обороной её руководил военный вождь клана киксади Катлиан. Воины каждого из шести домов ситка-киксади - Дома Мыса, Дома Глины, Сильного Дома, Дома Сельди, Дома Стали и Дома Внутри Крепости - были организованы в отдельные боевые отряды, каждый во главе с вождём своего домохозяйства. Важную роль в поддержании боевого духа индейцев играл шаман Стунуку. Крепость Шисги-Нуву представляла собой типичный образец тогдашнего фортификационного искусства тлинкитов: неправильный четырёхугольник, "большая сторона которого простиралась к морю на 35 сажен (65 м). Она состояла из толстых брёвен наподобие палисада, внизу были положены мачтовые деревья внутри в два, а снаружи в три ряда, между которыми стояли толстые брёвна длиною около 10 футов (3 м), наклонённые во внешнюю сторону. Вверху они связывались другими также толстыми брёвнами, а внизу поддерживались подпорками. К морю выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу - двое ворот. Среди этой обширной ограды [находилось]... четырнадцать барабор весьма тесно построенных". Так описывал крепость Ю.Ф. Лисянский. А.А.Баранов также отмечал, что крепость Катлиана была выстроена из "претолстого в два и более обхвата суковатого леса; а шалаши их были в некоторой углублённой лощине; почему и по отдалённому расстоянию, ядра и картечи наши не причиняли никакого вреда неприятелю". Кроме того, в индейских бараборах были "вырыты во всякой [из них] ямы, так што колоши свободно укрываться могли от ядр и пуль, а тем куражась нимало не думали о примирении". После серии бесплодных переговоров, 1 октября 1804 г. русскими был предпринят штурм индейской крепости. Индейцы беспрерывно вели огонь из ружей и фальконетов, но не могли сдержать напора атакующих. Пули летели густо, но, как показывает характер ранений моряков, не прицельно. Меткости много вредили и горячка боя, и сгущавшиеся сумерки. Штурмующие уже собирались поджигать частокол и выламывать ворота, однако тут в ходе битвы произошёл перелом. Кадьякцы и алеуты, а за ними и русские промышленные не выдержали жаркого огня и обратились в бегство. Тлинкиты, видя свой успех, усилили стрельбу и произвели вылазку. Видя такой поворот событий, Лисянский, прикрывая отступление, открыл огонь из судовых орудий. Только это и вынудило тлинкитов оставить преследование и вернуться под защиту стен крепости. Приступ был сорван. Надолго в памяти индейцев остался подвиг, совершённый в этом бою самим Катлианом. Как описывается в преданиях, облачившись в боевую Шапку Ворона и вооружившись кузнечным молотом, поскольку для задуманного им дела он был более пригоден, чем ружьё или кинжал, вождь киксади вошёл в реку по самую голову, так что над водой виднелся лишь шлем в виде вороньей головы с огромным клювом, и, шагая по дну неглубокой Колошенки, двинулся к её устью. Там он внезапно обрушился на врага сзади. Возможно, именно этот манёвр индейского вождя и породил панику среди ополченцев РАК. В сумерках они могли принять появившихся за их спинами воинов за крупные силы неприятеля.

"Шаман киксади предвидел этот фронтальный штурм и посоветовал Катлиану, чтобы воины киксади не стреляли до тех пор, пока алеутские охотники не окажутся прямо под стенами, - говорится в тлинкитском предании, записанном сказителем и собирателем легенд Хербом Хоупом. - Воины киксади показали крепкую военную дисциплину, сдерживаясь и не стреляя, как им и было сказано, пока алеутские охотники не достигли стен. Затем они открыли огонь залп за залпом поверх голов алеутов в ряды русских, которые как раз вошли в пределы досягаемости. Алеуты сломали ряды и стали отступать на запад, где на берегу их ждали байдарки. Их преследовали молодые воины, ринувшиеся из-за форта в самую гущу бегущих. День был тихий и поле боя скоро заволокло густым покровом порохового дыма, так что противникам было трудно различать друг друга. Среди дыма Катлиан и несколько воинов выпрыгнули из Каасдахеен и атаковали русских с тыла. Битва выплеснулась на берег. Воины киксади ринулись из Шис'ги Нуву и преследовали отходящих русских. Киксади видели, как Баранов пал в битве. Они видели, как его вынесли с поля боя. Как только русские достигли кромки воды, пушка с "Невы" открыла огонь, прикрывая отступление последних русских. Русские были вынуждены бросить на берегу свою маленькую пушечку, покидая поле боя". В сражении погибло 3 матросов, 3 русских промышленных и 4 кадьякцев; среди раненых насчитывалось 9 русских промышленных, 6 кадьякцев и 12 человек из экипажа "Невы". Ранен в руку был и сам А.А. Баранов. Потери со стороны индейцев остались не-известны. На следующее утро тлинкиты, воодушевлённые вчерашним успехом, сами принялись обстреливать русские суда из своих пушек, не нанеся им, впрочем, никакого вреда. Лисянский, которому раненый Баранов передал командование экспедицией, ответил на эту дерзость залпами артиллерии "Невы". Бомбардировка произвела на индейцев достаточно сильное впечатление и они вновь заявили о своём желании заключить мир и даже прислали одного аманата. Нехватка боеприпасов и бомбардировка, производимая корабельной артиллерией "Невы", вынудила Катлиана пойти на переговоры. Первоначально он тянул время, надеясь на подход подкреплений, однако никто из союзников не явился на помощь ситкинцам. Тлинкиты начали присылать аманатов и освобождать удерживаемых с 1802 г. пленных кадьякцев. В ночь на 7 октября, опасаясь репрессий со стороны русских, тлинкиты тайно покинули крепость, уйдя через лес и горы на другой берег острова. Их потери с трудом поддаются сколько-нибудь точной оценке. К.Т. Хлебников сообщает, что подле оставленной тлинкитами крепости было найдено до 30 мёртвых тел. Это отчасти согласуется и с устной индейской традицией. По словам тлинкитского сказителя Херба Хоупа только Дом Мыса, из которого он сам был родом, потерял в боях 1804 года около 20 воинов. Крепость была отдана на разграбление алеутам, а затем сожжена. На месте индейского селения был основан Ново-Архангельск - будущая столица Русской Америки.

Отступив, Катлиан продолжал сопротивление. Его воины нападали на отдельные группы алеутских партовщиков. К весне 1805 г. ситкинцы уже выстроили себе новую крепость в проливе Чатам на о. Чичагова. Она была названа Чаатлк'а Нуву - Крепость Маленького Палтуса. Крепость была обнесена валом и частоколом, а единственный подход к ней посуху прикрывала засека из огромных древесных стволов. Русский толмач, вернувшийся из разведывательной поездки, сообщал, что тойоны русским не доверяют, а "новопостроенная ситкинская крепость походит на старую, но гораздо хуже укреплена. Она стоит в мелкой губе и перед ней по направлению к морю находится большой камень". Катлиан явно учёл опыт осенних боёв и постарался по возможности обезопасить себя от грозных пушек "Невы". Однако летом 1805 г. он соглашается вступить в переговоры и прекратить активную вооружённую борьбу. Одной из основных причин, толкнувших его к этому, следует считать отсутствие действенной поддержки со стороны других членов союза куанов. Катлиан прибыл в Ново-Архангельск после полудня 28 июля 1805 г. в сопровождении 11 воинов. Прежде, чем пристать к берегу, он прислал Баранову одеяло из чернобурых лисиц, прося принять его с неменьшей честью, чем его брата. Вытащив каноэ на берег, воины вынесли оттуда вождя на руках. Несмотря на прохладный приём - и кадьякцы и русские видели в нём главного виновника резни - он пробыл в Ново-Архангельске до 2 августа, ведя переговоры с Лисянским и Барановым. "Сперва разговор наш касался до оскорбления, семейством его нам причинённого, а потом начали толковать мы о мире, - описывает эту встречу Ю.Ф. Лисянский. - Кот-леан признал себя виновным во всём и впредь обещался загладить проступок свой верностью и дружеством. После сего г.Баранов отдарил его табаком и синим капотом с горностаями... На Котлеане была синего сукна куяка (род сарафана), сверху коего надет английский фризовый капот, на голове имел он шапку из чёрных лис с хвостом наверху. Он росту среднего, лицом весьма приятен, имеет чёрную небольшую бороду и усы. Его почита-ют самым искусным стрелком, он всегда держит при себе до двадцати хороших ружей..." Таким образом, поход ополчения под началом А.А. Баранова и вмешательство в ход событий судна "Нева" под командованием Ю.Ф. Лисянского привели к распаду союза и переходу инициативы в руки РАК. Следствием этого становится "замирение" большинства враждебных куанов, основание Ново-Архангельска и упрочение русского присутствия на Ситке.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ЯКУТАТ И НОВО-АРХАНГЕЛЬСК

Второй этап борьбы (1804-1807) характеризуется неустойчивым равновесием сил, когда противники ведут скорее "войну нервов", чем активные боевые действия. Попытки же восстановить союз между куанами приводят лишь к их кратковременному оживлению и безрезультатным блокадам Ново-Архангельска (1806-1807). Наиболее громким событием этого периода является захват русского поселения в Якутате 20 августа 1805 г. Это со-бытие было вызвано местными причинами и никак не было связано с какими-либо обще-тлинкитскими планами сопротивления, однако вызванное им потрясение было сравнимо с катастрофой 1802 года. Вскоре после возвращения с промысла большая часть партии во главе с Т.С. Демьяненковым была отправлена обратно на Кадьяк. От встреченных по пути индейцев партовщикам стало известно, что Якутатская крепость захвачена тлинкитами. Не вполне ещё поверив этому сообщению, Демьяненков "решился плыть только по ночам или в пасмурную погоду, а днём оставаться на месте". Тем временем волнение на море усиливалось. Прибыв к разорённому селению глубокой ночью, измученные партовщики, "к вящшей горести своей, уверились в справедливости полученных слухов". Страх перед нападением тлинкитов был так велик, что кадьякцы не смели даже пристать к берегу. Но смертельной опасностью грозило им и бурное море, поскольку "обезсиленные продолжительною греблею, многие пришли в совершенное изнеможение". Демьяненков собрал все байдарки и на общем совещании большая часть партии решилась вместе со своим начальником продолжить плавание и добраться до ближайшего относительно безопасного от нападения тлинкитов места - острова Каяк, до которого было ещё более двухсот миль. Гребцы тридцати байдарок, однако, не нашли в себе сил на такой переход. Они заявили, что "решаются плыть к берегу и отдаться в плен и рабство или на мучения и смерть колошам; и как ни горестна им сия разлука, но продолжать плавания [они] не в силах". Но по иронии судьбы уцелели именно они - те, кого все считали обречёнными на гибель. Прочие же, около двухсот пятидесяти человек, погибли в разыгравшейся ночной буре и их чудом спасшиеся товарищи, "плывя далее, находили по берегам выкинутыя байдарки и обезображенные трупы несчастных своих родственников и братьев". Партовщики из этих тридцати байдарок и стали одними из тех, кто доставил в Константиновскую крепость на Нучек страшную весть о судьбе Якутата.

В 1805 г. в Якутатской крепости, согласно наиболее достоверным сведениям, проживало, не считая детей и некоторых женщин, около 60 человек: 28 русских и 35 туземных работников-каюров (из них 15 женщин). Кроме того, частыми гостями русского заселения были и обитавшие неподалёку индейцы, принадлежавшие к небольшому клану тлинкитизированных эяков (угалахмютов) - тлахаик-текуеди или тлухеди. Судя по сохранившимся якутатским преданиям, они нередко привлекались русскими к различным подсобным хозяйственным работам. Вождём этой группы был Танух (Зуб Морского Льва), человек "проворный, находчивый, знающий", пользовавшийся дружеским довери-ем со стороны начальника поселения. Также, как на Ситке и Алеутских островах, русские, взяв аманатов и ощущая себя хозяевами положения, слишком часто позволяли себе гру-бость и насилие в отношениях с аборигенами. Компания так и не уплатила индейцам за землю, уступленную под поселение, хотя Баранов и обещал это сделать. Скучающие поселенцы силой захватывали местных женщин, а натешившись, отсылали их обратно к мужьям. Работники из числа индейцев не получали никакого вознаграждения за свой труд, низводясь тем самым до положения каюров. Наибольшее возмущение вызывал у индейцев рыбный запор, сооружённый русскими на реке Т'авал. Он мешал рыбе проходить на нерест в озёра, расположенные выше по течению. Это создавало для тлинкитов угрозу голода. Кроме того, запор перекрыл реку и для прохода индейских каноэ. Всё это и послужило причиной последовавшей трагедии. План Тануха строился на том, что он сам и его люди имели свободный доступ в крепость и визиты их не вызывали подозрений у русских. Для осуществления замысла Тануха воины тлухеди выбрали день 20 августа 1805 г., когда большинство обитателей крепости отправлялись на рыбную ловлю. Согласно заранее разработанному плану, Танух проник в крепость, убил русского начальника и подал сигнал своим людям, один из которых к тому времени уже убил сторожа у ворот. После этого "каждый индеец убил своего человека" - так лаконично описывает легенда последовавшую резню. Покончив с теми, кто в этот день оставался в селении, индейцы подстерегли возвращавшихся рыболовов и перерезали их. Уцелело лишь несколько человек, включая семью Степана Ларионова, начальника поселения (он был женат на индеанке), которые оказались в плену. Дальнейшие события реконструируются на основании рассказа первого историка Русской Америки К.Т. Хлебникова и на данных индейских и эскимосских преданий.

Лёгкая победа над русскими, одержанная индейцами практически без потерь, воодушевила якутатцев. К победоносным тлахаик-текуеди присоединяются воины из других кланов. Они решают совместно выступить против русских поселений в Чугацком и даже Кенайском заливах. В поход вышло восемь боевых каноэ, в которых разместилось около двухсот воинов. Чтобы не возбуждать преждевременных подозрений, шесть каноэ оставили в устье Медной реки ожидать сигнала к атаке. План нападающих повторял в точности, только с большим размахом, схему захвата Якутатской крепости, что лишний раз подтверждает причастность к его составлению самого Тануха: вождь, пользуясь общеизвестными дружественными связями среди русских, проникает внутрь редута, убивает его начальника и подаёт сигнал воинам, которые и довершают начатое. Два каноэ с семьюдесятью воинами во главе со своим предводителем, прибыли на Нучек. Индейцев беспрепятственно пропустили в крепость. Вождь встретился с её начальником и "объявил, что пришёл торговать с чугачами, как и прежде неоднократно случалось". Начальник, Иван Репин, "не подозревая его ни сколько, принял радушно и позволил заниматься плясками вместе с чугачами". Всё шло по плану и даже старые враги тлинкитов, эскимосы-чугачи, "были рады видеть их, потому что ожидали плясок". Однако, из основного лагеря якутатских воинов сумел бежать невольник-чугач, который, добравшись до Нучека, раскрыл Ре-пину замысел коварных гостей. Начальник тотчас принял меры. Союзные чугачи пригласили индейцев к себе на праздник в посёлок Таухтуюк на Хоукинс-Айленд. Якутатцы согласились, - возможно, чтобы не вызывать лишних подозрений и окончательно усыпить бдительность противника. Это дало возможность чугачам под предводительством своего вождя Апанги собрать силы и ночью индейский отряд был вырезан. Этой же ночью в Константиновской крепости зарезался взятый русскими под стражу тлинкитский вождь (вероятно, Танух).

Воины, уцелевшие после резни в Таухтуюке, добрались до базового лагеря и сообщили там о провале замысла. "Испуганные сим колоши, - повествует далее К.Т. Хлебников, - опасаясь, что чугачи немедленно нападут на них, с поспешностию собрались и, не взирая на бурную погоду, пустились обратно прямо через банку, очень далеко выдававшуюся от устья Медной реки в море. Байдары на банке были разбиты бурунами и большая часть людей утонула; не многие спаслись на Угаляхмутский берег и все те без изъятия [были] перебиты туземцами, враждовавшими с ними исстари". Вскоре после этого вспыхнула вражда между кланом тлухеди и тлинкитами куана Акой в результате чего ослабленные потерями тлухеди были истреблены практически поголовно. Русские пленники оказались в руках акойцев и А.А. Баранову пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться их освобождения. На самой Ситке индейцы также упорно не желали складывать оружия. Положение русских на Ситке оставалось весьма шатким, а морской промысел день ото дня становился всё опаснее. Тлинкиты могли ещё смириться с утверждением пришельцев в крепости на месте родового гнезда киксади, но никак не с проникновением чужаков в их самые заповедные охотничьи угодья. Уже в 1805 г. они чинили "беспрестанные препятствия" партии И.А. Кускова в Кековской бухте и в Хуцновском проливе. Ново-Архангельск находился, по сути, на осадном положении. Население его страдало от болезней и нехватки продовольствия. Наконец, 22 марта 1806 г. начался нерест сельди и в крепости появилась свежая пища. Однако весна принесла также новые заботы и новые опасности: для промысла сельди в окрестностях Ново-Архангельска скопились массы тлинкитов. "Пожаловали сюда, - сообщает Н.П. Резанов, - колоши числом более тысячи человек; некоторые были с ружьями, осторожности против них были удвоены". Напряжённую обстановку несколько разрядило появление американского судна "О'Кейн" под командованием Дж. Виншипа. Этот морской торговец, "как старый г.Баранову приятель", постарался облегчить положение колонии: он "отказал колошам с собою в торговле и дав им почувствовать дружеские с Правителем сношения, принудил чрез то всех скорей разъехаться по проливам. Благодаря Бога, что в самое малолюдство не отважились они зделать решительного покушения". В начале июня 1806 г. стало известно, что "чилхатские, хуцновские и акойские на-роды соединились с ситкинцами числом до 3 000 чтоб зделать на нас нападение и посыла-ли тойона осмотреть и заметить ещё силы наши... Нападение было разположено зделать днём, потому что люди наши развлечены работами. Они положили в одно время ударить в три пункта; в лес на рабочих, на эленг отрезать мастеровых и зжечь судно и в то же время третьему отряду броситься на ботах и овладеть крепостью. Ночью посылали они лесом людей, которые взлезши на деревья смотрели не оплошны ли наши часовые, но слыша безпрестанные сигналы уверили их в осторожности". Благодаря заранее полученным сведениям, срочно были приняты меры по укреплению обороны: всего за четыре дня крепость обнесли новым мощным частоколом "и столько же огородились под горою". Стена была закончена как раз к приезду очередного соглядатая. Им оказался считавшийся дружественным "тойон так называемой Жирной [Схатес Толстый?]". Он прибыл в сопровождении двенадцати человек "и говорил здесь речь, что лишась многих родственников сердце его подавлялось горестью, но находит теперь отраду [в том] что прекрасное место родины его процветает и так величественно украшается. Краснобай сей просился в крепость, но не был впущен. Погостя три дни уехал он обратно".

Известия, привезённые Жирным, расстроили все планы индейцев. В итоге "старшины и предводители разных народов передрались между собою с досады, что пропустили удобное время и разъехались по проливам". Однако и после этого тлинкиты продолжали навещать русское заселение, прибывая группами по десять-пятнадцать человек и осматривая при этом "пристально укрепления наши", как отмечал наблюдательный Н.П. Ре-занов. Поселенцам приходилось постоянно держать оружие наготове: "На эленг не иначе ходят, как с заряженными ружьями, так как и в лес для рубки брёвен и зжения уголья и для всех работ берутся равныя предосторожности". Не принесли успокоения и новости, доставленные на Ситку в начале июля американским капитаном Брауном с судна "Ванкувер". Он сообщил, "что нигде в проливах как ни многолюдны жилы не видел он мужеска пола, ни в Хуцнове, ни в Чилихате. Многие из тамошних и ситкинских старшин как слышно отправились в Кайганы уговаривать и их в долю на приз Ново-Архангельска, убеждая что буде не помогут они истребить нас, то мы и в Кайганах водворимся". Лето 1806 г. выдалось настолько горячим, что Н.П. Резанов в письме к директорам РАК от 2 июля, не сдержавшись, взывает с неподдельным отчаянием: "Бога ради приступайте скорее к подкреплению края людьми. Испросите у Государя из Иркутского гарнизона 25 рядовых с барабанщиком и нижними чинами с одним офицером, который мог бы из сержантов заступить, ето можно, лишь бы трезвый и добрый человек был, и 25 или 30 ссыльных и отправить их сюда первым транспортом". На Резанова, как и на прочих колонистов, особенно угнетающе действовал факт отличного вооружения "дикарей", а потому он настойчиво просил и Главное Правление, и лично министра коммерции Н.П. Румянцева позаботиться о доставке оружия, в частности мортир, с помощью которых можно было бы успешно штурмовать тлинкитские крепости: "Одна бомба к ним брошенная понизила б гордость народов сих, которыя выстроя из мачтового в три ряда лесу крепости и имея лучшия ружья и фалконеты считают себя непобедимыми". Весной 1807 г. тлинкиты, "собравшись из Чильхата, Стахина, Хуцнова, Акоя и других мест, под предлогом промысла сельдей", как и в минувшем году, наводнили Ситкинский залив. Заняв мелкие островки, во множестве усеивающие бухту, они "сим положением стращали и угрожали осаждённых". Союзные силы насчитывали около двух ты-сяч воинов на четырёхстах боевых каноэ. Им удалось захватить нескольких алеутов, кото-рых пытались склонить к измене, обещая сохранить им жизнь и даже наградить, если они окажут помощь в захвате русской крепости. Однако пленникам этим, судя по всему, удалось бежать. Особенно ободряло индейцев отсутствие в Ново-Архангельске "уважаемого и страшнаго для них Баранова". Жившие в крепости "колошенские девки" привлекались тлинкитами для сбора сведений о противнике: навещавшие их родственники осведомлялись у них при встрече "о числе... людей и силе крепости". Фактически перекрыты были все пути снабжения Ново-Архангельска продовольствием, поскольку рыболовецким артелям было небезопасно выходить на промысел.

Начальствовавший в крепости И.А. Кусков не имел в своём распоряжении достаточно сил, чтобы открыто выступить против осаждающих, но он быстро нашёл выход из создавшейся ситуации, решив внести раскол в ряды врага. Зная, что "колошами весьма уважается чильхатский тоён", Кусков приглашает этого вождя в крепость, чтобы "употребить его посредником или склонить на свою сторону". Чилкатский предводитель прибыл в Ново-Архангельск со свитой из сорока человек, и в его честь было устроено празднество по типу индейских потлачей. "Гостей сих Кусков честил, ласкал, одаривал и сими средствами склонял удалиться от крепости, дабы избегнуть как говорил он им, и подозрения на их род всегда дружественный, в дурном намерении, о коем носятся слухи". Польщённый оказанным почётом, чилкатец подтвердил свои миролюбивые намерения в отношении русских, самого Кускова назвал другом и вскоре "со всею своею командою удалился от крепости". Дипломатия И.А. Кускова увенчалась полным успехом. Уход воинов Чилката и примирение их вождя с русскими вызвало замешательство среди союзников ("по силе своей сей тоён составлял и главную надежду других колош", как отмечает К.Т. Хлебников). Ополчение распалось, военные отряды разъехались по Проливам, Ново-Архангельск вновь был спасён от казавшейся почти неизбежной гибели.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ В ПРОЛИВАХ И УГАСАНИЕ ВОЙНЫ

С 1807-1808 гг. наступает третий этап борьбы, для которого характерен перенос активности индейцев от русских поселений в Проливы - ближе к собственным промысловым угодьям. Главным объектом их нападений, становятся промысловые партии РАК. Тем самым тлинкиты принципиально сменили тактику, и, примирившись с самим фактом присутствия русских в своей стране, перешли к защите клановых промысловых угодий. По словам П.А. Тихменева, тлинкиты "не подавая... предлога к явной вражде... грабили и убивали, в особенности при переездах, служителей Компании по проливам и виновники таких поступков всегда умели так ловко их скрывать, что, несмотря на тщательные разыскания, никогда почти не были уличаемы и дело оканчивалось единственно переговорами с их тоёнами и бесплодными уверениями последних в прекращении неприязненных действий на будущее время". Летом 1807 г. партия Д.Ф. Ерёмина в семьдесят пять байдарок была направлена Кусковым на промысел "с намерением пробраться в Кайганы" (к этому походу, вероятно, относится и упомянутое уже письмо Баранова). Однако, "получив сильное препятствие от колош", партовщики вернулись на Ситку "с малым приобретением". В 1808 г. промысел вёлся под прикрытием судна "Николай" под командованием Х.М. Бенсемана, а для торговли с тлинкитами в Проливы был послан Н.И. Булыгин на "Кадьяке". В результате "партия упромыслила до 1 700 шкур, но мены никакой не могли иметь, потому что колоши не хотели продавать своих бобров". В 1809 г. партия под началом И. Куглинова (племянника А.А. Баранова), хотя и действовала под прикрытием шхуны "Чириков", но спокойно вести промысел не могла, "имея повсюду препятствия от колош". Крупнейшее столкновение произошло в 1810 г., когда партия И.А. Кускова промышляла в районе о.Дандас - у южных пределов страны тлинкитов между угодьями куана Тонгасс и владениями береговых цимшиан. Для прикрытия её действий и торговли с индейцами была выделена "Юнона" под командованием Х.М. Бенсемана и привлечён американец Дж.Виншип на бриге "О'Кейн". Промысел партия вела "будучи беспрестанно угрожаема колошами". Более того, по сведениям К.Т. Хлебникова, американец Сэмюел Хилл, капитан судна "Выдра", "явно оказывал неудовольствие и угрожал г.Кускову, что при случае они [Хилл и другие морские торговцы], соединясь с колошами, употребят все меры воспрепятствовать [русскому промыслу]; и в самом деле, в одно время множество батов с вооружёнными людьми окружили оба наших корабля, и Гель [Хилл] на своём судне лавировал поодаль, будучи в готовности им содействовать. Избегая неприятностей, г.Кусков решился отойти оттоль, потеряв уже при разных случаях убитыми 8 человек алеут. И на обратном походе своём... везде находил исправно вооружённых колош, готовых при малейшей оплошности сделать нападение на отряды". Летом 1818 г. сменивший А.А. Баранова на посту главного правителя колоний капитан Л.А. Гагемейстер предоставил артель алеутов в 44 байдарки французскому судну "Борделе" для совместного ведения промысла. Во главе партовщиков стоял кадьякский тойон Наккан (в крещении Егор). Кадьякцы не хотели идти в опасные воды страны тлинкитов на том основании, что "свирепый народ колоши столь многих из них перебил". Но компанейские власти и командир "Борделе" лейтенант Камилл де Рокфейль уверили их, будто промысел будет вестись на некоем необитаемом острове. Однако вместо этого кадьякцы были доставлены в окрестности о. Принца Уэльского. Тут, в "бухте Кутмик", по просьбе компанейского приказчика партия остановилась на отдых для просушки байдарок, и тут же подверглась внезапному и ожесточённому нападению тлинкитов. При этой атаке едва не погиб и сам командир французского судна К. де Рокфейль.

Лейтенант позднее вспоминал, что 18 июня, когда он наблюдал за приливом, находясь на берегу близ лагеря партовщиков, до слуха его вдруг донеслись звуки выстрелов: "Сперва я полагал, что алеуты упражняются в стрельбе в цель из пистолетов, которыми каждый из них был снабжён [на случай стычки с индейцами], но вскоре я убедился, что это были ружейные залпы... Вид бежавших и спасавшихся алеутов побудил меня... подумать о собственном спасении. Я закричал шлюпке, которая привезла меня на берег и не успела ещё достигнуть судна, чтоб она воротилась. Но мой голос был заглушён в общей суматохе. Я махал платком, но убедившись, что это тщетно, разделся, взял часы в зубы и бросился вплавь. Одновременно судно открыло по туземцам огонь и отправило в направлении лагеря баркас... Когда мне удалось взойти на баркас, из семи его гребцов четверо были ранены... Судно между тем продолжало стрелять по туземцам, которые, запрятавшись в кустарники, не переставали стрелять из ружей. В продолжении всей ночи с судна делали по пять-шесть выстрелов в час". В результате было убито двадцать кадьякцев-мужчин и три женщины, несколько партовщиков пропало без вести - вероятно, были захвачены в плен. По словам Наккана, "число убитых составило почти всю их партию". Промысловикам пришлось "возвратиться назад без всякой пользы". После возвращения, компанейское начальство хотело предоставить де Рокфейлю новую артель кадьякцев - "к величайшей их горести... совершенно против желания и воли их". Однако, тут воспротивились сами французы, наотрез отказавшись возвращаться к столь небезопасному месту, и поход пришлось отменить. В том же 1818 г. "в Фридрихзунде и окрестностях", то есть в весьма опасном рай-оне куана Кэйк-Кую, промышляла партия Д.Ф. Ерёмина в 100 байдарок. Хотя её действия прикрывали Е.К. Юнг на "Финляндии" и Лихачёв на "Платове", правление колоний сочло необходимым выслать для поддержки партовщиков ещё и судно "Открытие" под командованием лейтенанта Я.А. Подушкина. Оно направлялось в Проливы "по причине раздора с колошами". Согласно распоряжению Л.А. Гагемейстера, "судам, кои на сей предмет вооружены и снабжены пушками, орудием, порохом и проч.", должно было "следовать по возможности повсюду за байдарками. "Платову" быть и при самом промысле с партиею, наипаче наблюдать и охранять их должно во время отдохновения, дабы вразплох дикие не учинили бы нападения. Во время ночлега иметь караул из алеут поочередно, но по свойству их надежды большой на их иметь нельзя. Учредить во время ночи из судовых служителей объезды, словом сказать, обезпечить партовщиков, сколько можно, чтоб им, отдыхая, можно бы для работы собраться с новыми силами : За алеутами иметь строгий присмотр, подтверждая им, чтоб не разлучались бы от партии во время ночлега или отдохновения, также чтоб нападением на колош, естьли случится встретиться с ними, не дать повода к отмщению".

Кроме того, по прибытии Подушкин должен был передать Юнгу и Ерёмину указание: "Взять все возможные предосторожности против нападений и удерживать тойона Таихту под видом любезного обращения под надзором, чтобы он не бежал, а тем паче чтобы не вошёл в сношения с другими колошами во вред нашим людям". Лагерь на ночь рекомендовалось обносить рогатками. Упомянутый Таихту, вероятно, содержался русскими в аманатах и использовался в качестве толмача-посредника при переговорах с тлинкитами. Лишь наличие у Ерёмина столь ценных заложников, а также мощное прикрытие со стороны компанейских судов удержало тлинкитов (и в первую очередь кековцев) от нападения на партию. Подобная тактика использовалась компанейскими промышленными и позднее. В 1819 г. промысел в проливе Кросс вела партия в восемьдесят байдарок под началом Т.Н. Тараканова. Её прикрывали "Финляндия" (капитан Е. Юнг) и "Баранов" (капитан П.С. Туманин). В 1820 г. в проливе Чатам промышляло восемьдесят байдарок Д.Ф.Ерёмина под защитой куттера "Баранов" под началом П.С. Туманина и шхуны "Фортуна". В 1821 г. в Проливы также было выслано сто байдарок во главе с Д.Ф.Ерёминым в сопровождении "Фортуны" и "Чирикова". Однако, несмотря на присутствие хорошо вооружённых судов, партии эти "везде и всегда находили от колош сильное препятствие". Тлинкиты упорно отстаивали неприкосновенность своих охотничьих угодий. Даже многочисленные и хорошо вооружённые партии были не в состоянии вести промысел. Показателен пример сезона 1821 г. Главный правитель М.И. Муравьёв описывал события следующим образом: "Колоши всюду преследовали нашу партию, и хотя не делали никакого нападения, но во время промыслу безпрестанно палили: не по людям, которых боялись, но по зверю. Их было много, все очень хорошо вооружены, и решительно сказали, что они никак не отойдут от наших партовщиков и что хотя они не тронут наших людей, но не позволят промышлять нам. Ныне оне точно так же гоняют зверя на ботах, как наши в байдарках, только вместо стрелки служит пуля. Что тут должно было делать? Отогнать силою, но сие неминуемо произвело бы большое кровопролитие. И капитаны не решились, да и алеуты трусили : видя, что толку вовсе нету, и опасаясь, чтоб алеуты не завели с колошами какой-либо ссоры, капитаны решились оставить Чатам-стрейт и пришли в Ситку". Тлинкиты, распугивая каланов стрельбой, избрали тем самым ловкую тактику, по-зволявшую защищать свои промысловые угодья, формально не открывая враждебных действий против русских. В результате, именно эта тактика, подрывавшая экономический фундамент существования Компании, и оказалась наиболее эффективной. Противостояние в Проливах привело, в конечном итоге, к вытеснению из них компанейских партий. В 1818 г. РАК вынуждена была пойти на официальное примирение с ситкинскими кагвантанами по индейским обычаям вплоть до взаимного обмена заложниками.

Тем временем, промысел калана постепенно сокращался, как из-за истребления животных, так и по причине противодействия тлинкитов. Компания не могла более существовать только за счёт добычи морского зверя. Новые обстоятельства требовали приступить к более всестороннему освоению края, больше внимания уделяя торговым связям с аборигенами. Становятся ненужными большие промысловые партии, а значит отпадает и необходимость в создании укреплённых опорных пунктов. Потому продвижение РАК на юг и вглубь страны тлинкитов практически прекращается. Единственным новым русским поселением на их территории становится редут Святого Дионисия в дружественном куане Стахин - скорее торговая фактория, чем база промышленников. На смену промыслу мало-помалу приходит торговля и, как следствие, исчезает большинство причин, вызывавших вооружённые конфликты. Взаимная враждебность постепенно угасает, причём ни одна из сторон не может с полным на то правом причислить себя к победителям. Тлинкиты так и не достигли своей главной цели - изгнания русских со своих земель. Но и РАК не добилась своего - ей не удалось сломить сопротивление тлинкитов и поставить их в полную зависимость, как то случилось с населением Кадьяка и Алеутских островов. Война, в которой не одержала верх ни одна из сторон, закончилась взаимоприемлемым, если не взаимовыгодным, компромиссом. Российско-Американская Компания всё же сумела закрепиться на юго-восточном побережье Аляски, получая прибыль, как от торговли, так и от эксплуатации природных ресурсов края. Тлинкиты же, извлекая выгоду из торговли с русскими, сумели отстоять и свои основные охотничьи угодья, и политическую независимость. Кроме того, ловко играя на противоречиях между русскими, англичанами и американцами и пользуясь преимуществами буферного положения, они распространили своё влияние на ряд племён материковой Аляски. Помимо этого, им отчасти даже удалось достичь желаемой цели - к 1821 г. русские промысловые партии были практически вытеснены из Проливов, полностью вернувшихся под контроль тлинкитских кланов. В том же 1821 г. главный правитель М.И. Муравьёв позволил тлинкитам вернуться на место их родового поселения у стен Ново-Архангельска. Помимо стремления улучшить отношения с индейцами, он рассчитывал ещё и на то, "что имея под своими пушками жён и детей их и всё имущество, гораздо легче будет содержать их в узде и узнавать все их замыслы".

Война, вспыхнувшая в результате столкновения двух различных экономических, политических и культурных укладов медленно сошла на нет. Жаркие схватки в Проливах сменились глухим противостоянием, затянувшимся на десятилетия. Однако конфликтов, сравнимых по размаху с событиями 1802-1818 гг., более не возникало, несмотря на всю сложность и противоречивость дальнейших русско-тлинкитских взаимоотношений. Несомненно, что обе стороны сделали надлежащие выводы из произошедшего и впредь стара-лись в отношениях между собой придерживаться определённых правил. Но взаимная настороженность в этих отношениях оставалась неизбежной составляющей всей последующей истории Русской Америки.

ПОЗДНЕЙШИЕ СТОЛКНОВЕНИЯ С ТЛИНКИТАМИ

По словам К.Т. Хлебникова, "колоши после поражения их... остались всегдашними для нас врагами. Меры кротости, снисхождения и одолжения, ныне со стороны колониального начальства в обращении с ними употребляемые, воздерживают их от явной вражды; но сердце их, наполненное мщением, жаждет открыть только удобный к тому случай. Доныне отличные из них, пресыщаясь угощениями, твердят, что не намерены делать зла; но при первом каком-либо неудовольствии или ссоре... хватаются за ружья и кинжалы... они столь умны, что никогда не начинают открыто действия; хотя несколько раз случалось, что при малейших случаях, вооружась, скрывались за корни дерев и кусты [вокруг крепости] и ожидали последствий... Злейшие из них каждогодно занимаются планами о нападении на крепость... Они твердят, что мы заняли места, где жили их предки, лишили их выгод от промысла зверей, пользуемся в лучших местах рыбной ловлей". Примером подобных конфликтов может служить случай, описанный Иннокентием Вениаминовым: "В Ситхе в 1824 г. ...по одному случаю произошла размолвка между русскими и колошами, которая столь была немаловажна, что все русские стояли под ружьём и... фрегат "Крейсер" был готов открыть неприятельские действия против колош по первому сигналу из крепости; а колоши ещё ранее взялись за ружья и засели за пнями и колодами, некоторые расположились даже под самыми пушками крепостной будки и тем заняли дорогу к одному дому за крепостию, подле коего обыкновенно бывали переговоры и торговля. И тогда некто г.Носов (прикащик Компании) пошёл по этой дороге для переговоров с колошенскими тоэнами, один, вооружённый только саблею; то один храбрый колоша, стоявший на самой дороге, тотчас прицелился в него. Но г.Носов, не обращая на него внимания, шёл прямо и подошед к прицеливавшемуся колоше, дал ему такую оплеуху, что тот и с ружьём полетел в грязь, а г.Носов продолжал свой путь не оглядываясь. И колоша, как ни было это ему досадно и обидно, тем более, что товарищи его начали над ним смеяться, но не смел предпринимать ничего противу своего врага и обидчика". Старая вражда хоть медленно, но уходила в прошлое. Однако, при всём том, в Ново-Архангельске никогда не забывали тщательно выставлять караулы и, из предосторожности, отбирать ружья у приезжих тлинкитов. Число гостящих в крепости индейцев, а особенно тойонов, строго учитывалось каждый день обходным караулов. "В крепости и по судам, - отмечал К.Т. Хлебников, - пушки всегда заряжены картечью и осматриваются каждонедельно. Люди, отправляемые в лес и в Озёрский редут, обыкновенно ездят с заряженными ружьями... всякий знает, что мы имеем таких неприятелей, которые всякую минуту смотрят, нет ли у нас какой оплошности, и буде случится, тогда можем погибнуть все". Стычки с тлинкитами, то и дело вспыхивавшие на протяжении все истории существования Русской Америки, вполне подтверждают эти слова. Наиболее серьёзное обострение русско-тлинкитских отношений приходится на первую половину 1850-х гг. В это время правление колоний во главе с Н.Я. Розенбергом допустило ряд важных просчётов в своей "индейской политике". Сократилась торговля с тлинкитами, их стали реже нанимать на компанейские работы, а зимой 1850/51 г. в ответ на случайные ссоры между индейцами на русскими, Розенберг пригрозил вообще прекратить торговлю. Возмущённые тлинкиты уже утром следующего дня предприняла правильно организованное нападение на Ново-Архангельск. Явившись с заранее заготовленными лестницами, индейские воины ринулись на штурм артиллерийское башни - "Колошенской батареи", - выдвинув одновременно отряд против крепостной стены. Личное вмешательство Н.Я. Розенберга с трудом предотвратило крупное кровопролитие.

Но вслед за этим был допущен ещё один просчёт - для усиления обороны Ново-Архангельска в его порт был отозван вооружённый пароход "Николай I", который обычно вёл торговлю с индейцами в проливах архипелага Александра. Расценив это, как враждебный ход русских, тлинкиты начали совершать нападения на рыбаков и даже устраивали грабительские вылазки против компанейских складов в самом Ново-Архангельске. В начале февраля 1852 г. от крещёных тлинкитов стало известно о новых планах по захвату столицы Русской Америки. Нападение удалось предотвратить путём усилением бдительности. В марте 1852 г. с попустительства Розенберга в "колошенском селении" разыгралась кровавая трагедия - ситкинские тлинкиты во главе с крещёным тойоном Александром Якваном предательски перебили приехавших к ним для заключения мира тлинкитов куана Стахин. Стахинцы винили русских в пособничестве своим врагам и это привело к нескольким вооружённым столкновениям. Крупнейшим из них стало нападение 14 июня 1852 г. стахинского военного отряда на компанейский посёлок у Горячих Ключей в 20 верстах от Ново-Архангельска. Отдельные столкновения и даже убийства продолжались и после того, как незадачливого Н.Я. Розенберга сменили на посту главного правителя А.И. Рудакова, а затем и С.В. Воеводский. Желая предотвратить ссоры между тлинкитами и русскими, Воеводский запретил индейцам свободный вход в Ново-Архангельск для торговли. В ответ индейцы отказались поставлять русским дрова и продовольствие. Гарнизон крепости в это время получил подкрепление - вместе с Воеводским весной 1854 г. сюда прибыло 22 военных моряка, а в сентябре того же года сюда было переброшено около сотни солдат 14-го си-бирского линейного батальона. Это лишь ненадолго отсрочило открытое столкновение с тлинкитами.

10 марта 1855 г. тлинкиты напали на часового у дровяного сарая и тяжело ранили его в голову. Воеводский потребовал от индейцев изгнать виновников нападения. В ответ вооружённые тлинкиты явились под стенами Ново-Архангельска. Чтобы сдержать их было дано два холостых выстрела. Но это лишь разъярило индейцев. Они немедленно ринулись на приступ, начали рубить палисад, атаковали порт и выслали отдельный отряд для нападения на город со стороны леса. Захватив "колошенскую церковь", индейцы превратили её в свой опорный пункт для обстрела Ново-Архангельска. Перестрелка продолжалась около двух часов. В ходе боя погибло 7 русских и 15 человек было ранено. Потери индейцев составили не менее 50 человек (среди них были также женщины и дети, попавшие под огонь русской артиллерии). Осознав невозможность захватить город, тлинкиты пошли на мирные переговоры и выдали заложников. Несколько участников боя 11 марта были позднее награждены орденами и медалями: знак отличия Военного ордена получил матрос Михаил Васильев, серебряные медали с надписью "За храбрость" вручили морякам Ивану Иванову и Григорию Ларионову, солдату Роману Чебукину и служащему РАК Александру Нюланду. Прапорщик Алексей Баранов получил орден Св. Анны 4-й степени. Эти шесть человек стали единственными русскими людьми, получившими боевые награды за участие в военных действиях на Амери-канском континенте. Известие о продаже Аляски в 1867 г. вызвало среди тлинкитов возмущение. По их мнению, русские не имели никакого права продавать их землю, которой никогда не владели. Тем не менее, передача колоний прошла без волнений со стороны индейцев. Одной из причин тому, несомненно, было то, что первые десять лет Аляска находилась под непосредственным управлением Военного департамента США. Военные реагировали быстро и жёстко. В январе 1869 г. на Ситке часовым был застрелен один из тлинкитов куана Кэйк. В отместку кековцы убили двух белых торговцев. Тотчас после этого генерал-майор Джефферсон К. Дэвис выслал против куана Кэйк вооружённый пароход "Сагино". Индейцы бежали из селения до его прибытия и военным оставалось только сжечь покинутые дома. В том же году солдаты из форта Врангель обстреляли селение куана Стахин, чтобы добиться выдачи индейца, обвиняемого в убийстве белого. Для американских военных это были не более чем полицейские акции, хотя тлинкиты расценивали их, как открытую войну.

Ситуация значительно обострилась в 1877 г., когда армейские части были выведены из Аляски для действий против индейцев-неперсе в Айдахо. На Ситке тлинкиты тотчас разрушили армейские постройки и открыто объявили о непризнании факта продажи их земель. "Русские украли эту страну у нас и, забрав отсюда большую часть пушнины, продали её бостонцам за много денег, - говорил вождь кагвантанов Аннахуц. - Теперь американцы раздосадованы, поняв, что русские их обманули. Они [теперь тоже] оставили эту страну и мы рады сказать, что спустя так много лет жестокой борьбы, мы вернули себе нашу страну". Ситуация становилась напряжённой и это лучше всего ощущала "русская" часть населения Ситки - в основном потомки креолов. Помня о событиях прошлого, они с не-малым беспокойством ожидали их неизбежного повторения, готовясь оказать сопротивление. Когда в феврале 1877 г. поползли слухи о намерении тлинкитов вырезать белых обитателей Ситки, военные власти смогли быстро набрать среди "русских" две роты ополчения по 25 человек в каждой, в то время, как "американская" часть населения не смогла сформировать и одной роты. В 1878 г. положение обострилось ещё более. Пятеро киксади, нанятые матросами на американское судно, утонули. Клан остался недоволен размером выплаченного возмещения. Среди погибших были близкие родственники молодого вождя клана, носившего родовое имя Катлиан. А в январе 1879 г. ещё двое киксади оказались арестованы по обвинению в убийстве американца. Разъярённый Катлиан открыто угрожал убить в отместку за всё пятерых американцев. Переговоры не смогли умиротворить тлинкитов и 6 февраля 1879 г. дюжина возбуждённых киксади приблизилась к частоколу. Положение спасло исконное соперничество тлинкитских кланов. Путь киксади преградили кагвантаны во главе с Аннахуцем. После нескольких мелких стычек, в ходе которых один индеец был убит, а сам Аннахуц ранен, киксади отступили. Вскоре по просьбе белых жителей Ситки сюда прибыло британское военное судно "Оспрей". После этого о каком-либо продолжении сопротивления речи больше не шло.

***

Спустя двести лет после сражения у крепости Шисги-Нуву, 2-3 октября 2004 г. была, наконец, проведена и официальная церемония примирения между кланом киксади и Россией (перемирие 1805 г., заключённое между Катлианом и Барановым без соблюдения всех тонкостей "индейского протокола" тлинкитами не учитывалось). В церемонии, согласно требованию клана киксади и благодаря сотрудничеству Службы Национальных Парков, Библиотеки Конгресса, российских историков и Культурного Центра Индейцев Юго-Востока Аляски, принимала участие проживающая в Москве И.О. Афросина - прямой потомок главного правителя колоний А.А. Баранова. Официальная церемония проводилась на поляне, рядом с тотемным столбом военного вождя киксади Катлиана, вырезанным и установленным в 1999 г. Под историей давней вражды была, наконец, подведена последняя черта.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Николай Болховитинов

Русские на Гавайях (1804-1825)*

Гавайские (Сандвичевы) острова были открыты в 1778 г. 3-й экспедицией Дж. Кука, которая в дальнейшем посетила русское поселение на Уналашке и Петропавловскую гавань на Камчатке. С тех пор сказочный архипелаг поражал воображение любого наблюдательного путешественника, которому доводилось посетить жемчужину Тихого океана.

Несмотря на завистливые взоры иностранных мореплавателей, гавайский король Камеамеа (1752-1819), которого иногда называли Наполеоном или Петром Великим Полинезии, сумел отстоять свою независимость и к концу XVIII в. стал правителем всего архипелага, за исключением двух северных островов — Кауаи и Ниихау, где укрепился его соперник — Каумуалии.[1] Правда, в 1794 г. Джордж Ванкувер уговорил его заручиться покровительством британского короля и поднять английский флаг, а для большей «неоспоримости» прав Георга III на «обладание Сандвичевыми островами» установил медную доску с соответствующей надписью.[2] Британское правительство благоразумно отказалось от «подарка» Ванкувера. Не располагая в период войн в Европе сколько-нибудь значительными силами для активной деятельности в районе Гавайских островов, Великобритания сосредоточила свое внимание на Австралии и прилегающей к ней части Полинезии.

Между тем к началу XIX в. в этом районе усиливается влияние предприимчивых «бостонских корабельщиков», которые постепенно превратили острова в главную базу своей посреднической торговли между Русской Америкой, Калифорнией и Китаем. В качестве примера можно сослаться на деятельность капитана Джозефа О'Кейна (O'Cain), который несколько раз посещал русские колонии в Америке и установил деловые контакты с А.А.Барановым.[3]

1. Русские знакомятся с Гавайскими островами

Хотя косвенные связи с Гавайями существовали еще в конце XVIII в., прямое знакомство русских с островами произошло лишь в июне 1804 г., когда «Надежда» и «Нева» под командованием И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского посетили архипелаг в ходе своего кругосветного путешествия. Участники экспедиции Ю.Ф. Лисянский, И.Ф.Крузенштерн, Н.П. Резанов, Н.И. Коробицын, Ф.И. Шемелин, Г.И. Лангсдорф, В.Н. Берх и др. не только оставили ценные наблюдения о состоянии хозяйства, обычаях и жизни островитян, но и пополнили «Кунсткамеру» в С.-Петербурге многочисленными экспонатами.[4]

Наиболее ценные наблюдения оставил командир шлюпа «Нева» Ю.Ф. Лисянский, посвятивший описанию архипелага более 70 страниц первого тома своего «Путешествия» (большую часть гл. VII «Плавание от островов Вашингтоновых до островов Сандвичевых», гл. VIII «Описание островов Сандвичевых, а особливо острова Овиги», гл. IX «Царствование Гаммамеи», а также краткий словарь гавайского языка).[5]

Хотя Лисянский находился на Гавайских островах менее двух недель (с 8 по 20 июня 1804 г.), он сумел составить весьма обстоятельное представление о состоянии хозяйства, торговли, обычаев и жизни островитян, а также успешной деятельности энергичного короля Камеамеа I. «Нева» побывала и на острове Отувай (Кауаи), где русский корабль посетил говоривший по-английски король Каумуалии (Томари), жаловавшийся, что европейцы редко посещают его владения.

Лисянский подарил ему «байковое одеяло и многие другие безделицы», но король был заинтересован в полосовом железе, красках,[6] а главное — в защите от своего соперника Камеамеа.

«Желательно было ему, — писал приказчик РАК Н.И. Коробицын, — чтоб мы пристали своим кораблем к его острову для защищения ево от короля Томи-оми, по каковой причине» он даже выражал желание «согласиться поступить своим островом в подданство России».[7]

Во время пребывания «Невы» на Гавайях между командой и островитянами завязались торговые связи. Одежду, топоры, железо русские моряки обменяли на свиней, фрукты, в полной мере оценив значение архипелага в качестве продовольственной базы для Камчатки и Русской Америки. Участник экспедиции В.Н. Берх отмечал позднее, что каждую осень целесообразно посылать корабль из Камчатки на Гавайские острова, где он мот бы оставаться на всю зиму, а в мае возвращаться назад с грузом продовольствия.[8]

По свидетельству современников, особую страсть Камеамеа питал к приобретению морских кораблей. В его распоряжении находилось полтора десятка различных судов, среди которых были не только мелкие катера и тендеры, но даже большие трехмачтовые корабли. Живую заинтересованность он проявлял и в установлении торговых связей.

Узнав о том, что русские колонии испытывают недостаток в продовольствии, король дал знать А.А.Баранову, что готов каждый год посылать в Ново-Архангельск торговое судно с грузом свиней, соли, сладкого картофеля и других продовольственных товаров, если в обмен будут получены «шкуры морских бобров по разумной цене».[9]

Интересные соображения о перспективах развития связей между Гавайскими островами и Русской Америкой высказал Н.П. Резанов в письме Н.П. Румянцеву от 17 (29) июня 1806 г. «Король Сандвичевых островов Тооме-Оме-о предложил г. Баранову дружбу свою... Купил до 15 одномачтовых судов.., а ныне купил у американцев трехмачтовое судно. Штурман Кларк... два года как поселился на Сандвичевых и имеет там жену, детей и разные заведения. Он бывал несколько раз в здешних местах, был обласкан Александром Андреевичем и, зная нужды здешнего края, столь много наговорил королю своему, что тот послал трактовать о торговле, и буде позволено... Тооме-Оме-о хочет быть в Ново-Архангельске, положив основание торгу; он обещает возить сюда произведения свои в плодах хлебного дерева, кокосах, игнамах (тропические растения со съедобными клубнями. — Н.Б.), таре, древесных веревках, свиньях, и хлебе… а получать отсюда тики, холсты, железо и лес для кораблестроения. Будущий год положит основание странному торгу сему, но жаль, что г. Баранов не удержим здесь».[10]

В том же 1806 г. по своей собственной инициативе смелое путешествие из Калифорнии к Сандвичевым островам на шхуне «Св. Николай» предпринял служащий РАК Сысой Слободчиков. Камеамеа «принял русских весьма благосклонно и послал Баранову, о делах которого он много слышал от американцев, в знак особенного уважения почетный шишак (т.е. шлем. — Н.Б.) и плащ из разноцветных птичьих перьев». Слободчиков приобрел также необходимое продовольствие «в обмен на бывшие с ним меха» и в августе 1807 г. сумел благополучно добраться до Русской Америки.[11] Сообщая о заслугах «служащего компании передовщика Слободчикова... в мореходстве и правлении поручаемыми ему отрядами», руководство РАК отмечало, что он был «столько решителен и смел для пользы общей, что купил пришедшее... бостонское суденышко и договоря штурмана оного на службу компании, пустился на нем к Сандвичевым островам, чтобы осмотреть и узнать положение их и выгоды, какие впредь для компании можно получить. Быв же тамо, познакомился с одним тех островов королем, снискал его ласку, выгодно поторговался и удачно и благополучно возвратился на Кадьяк».[12]

Осенью 1808 г., воспользовавшись пребыванием в Ново-Архангельске шлюпа «Нева» под командованием лейтенанта Л.А. Гагемейстера, правитель Русской Америки решил провести более обстоятельное ознакомление с архипелагом, договориться с Камеамеа о торговле, узнать от «бостонских корабельщиков» о последних событиях в Европе и попытаться найти к северо-западу от Гавайев острова, которые якобы были открыты испанцами еще в XVII в. В инструкциях А.А. Баранова командиру «Невы» предписывалось «обратиться наперво в Сандвичевские острова для достаточного запасения жизненной не токмо для экипажа, но и для здешнего края, ежели будет возможность, провизии, где и промедлить бурливое время года», собрать обстоятельные сведения о политическом положении, а затем обратить все внимание «на важнейший предмет поисков не открытых никем доселе островов» между Гавайями, Японией и Камчаткой.[13]

Гагемейстер собрал сведения о положении на островах и их потенциальном значении для снабжения русских владений продовольственными товарами. Он считал вполне возможным покупку на островах земельного участка или даже захват их, для чего было бы достаточно двух кораблей.[14]

В дальнейшем, находясь на Камчатке, Гагемейстер направил Н.П. Румянцеву проект основания на Гавайях сельскохозяйственной колонии. Для этого на первое время следовало отправить всего два десятка русских и примерно столько же для их защиты при одной пушке и башни-блокгауза.[15] Хотя проект Гагемейстера получил поддержку Главного правления РАК,[16] никакого отклика в правительстве он не нашел. В условиях разрыва с Англией основание колонии на далеких Гавайских островах представлялось явной авантюрой.

Уже само длительное пребывание на Гавайях хорошо вооруженной «Невы» дало повод современникам и последующим историкам предположить, что русские хотят захватить острова или, по крайней мере, основать там свою колонию. Так, Арчибальд Кэмпбелл утверждал, что на борту «Невы» находился «сруб дома» (a home in frame) и что русские намеревались «основать на Сандвичевых островах поселение».[17] Иностранные шкиперы не замедлили распустить слухи, будто русские хотят прийти и завладеть островами.[18] Более того, известный американский историк Г.Г. Бэнкрофт утверждал, что Баранов прямо инструктировал Гагемейстера «основать поселение», а «копия его инструкций сохранилась в Ситкинском архиве».[19] Последнее является очевидной мистификацией, поскольку в «Ситкинском архиве» документов за 1803-1816 гг. практически не сохранилось. В то же время сами инструкции в 1987 г. были опубликованы, и в них об устройстве поселения на Гавайях ничего не говорилось.

2. Авантюра доктора Шеффера (1815-1819)

Попытка русских закрепиться на одном из Гавайских островов действительно имела место, но произошло это несколько лет спустя, после того как в конце января 1815 г. у берегов Кауаи потерпел крушение корабль «Беринг» (капитан Джеймс Беннет), находившийся там по поручению А.А. Баранова для покупки продовольствия.[20] Выброшенный на берег корабль вместе с грузом, который оценивался в 100 тыс. руб., был, по утверждению Беннета, захвачен королем Каумуалии и местными жителями. Именно эти обстоятельства послужили поводом для отправки на Гавайи осенью 1815 г. доктора Г.А. Шеффера (1779-1836).[21]

Трудно сказать, чем руководствовался А.А. Баранов, когда остановил свой выбор на докторе Шеффере. Быть может, он рассчитывал, что специальность врача, а также знание иностранных языков помогут Шефферу в выполнении его миссии. Однако скорее всего в колониях просто не оказалось в то время другой кандидатуры. Первоначальные цели экспедиции Шеффера остаются не совсем ясными. Вернувшись в Ново-Архангельск летом 1815 г., капитан Беннет настаивал на необходимости отправить на Гавайские острова вооруженную экспедицию. Два других американских капитана (Смит и Макнейл) также убеждали Баранова в целесообразности такого шага. По отзыву Г.А. Шеффера, А.А. Баранов неоднократно совещался с ним по этому поводу и они решили, что лучше всего было бы попытаться достичь дружественного соглашения с гавайцами.[22]

В инструкциях, которыми А.А. Баранов снабдил Г.А. Шеффера в начале октября 1816 г., доктору поручалось завоевать расположение короля Камеамеа и первоначально заниматься только учеными изысканиями. Лишь после этого Шеффер должен был поставить вопрос о возмещении причиненного ущерба. В качестве компенсации предполагалось получить сандаловое дерево, которое надлежало подготовить ко времени прихода русских судов. При благоприятных условиях Шеффер должен был также добиться торговых привилегий и монополии на вывоз сандалового дерева, подобной той, которую получили в свое время американцы Дейвис и братья Уиншип. Одновременно Баранов посылал специальные подарки, серебряную медаль и личное письмо, адресованное Камеамеа, в котором ставился вопрос о возмещении убытков в связи с захватом груза «Беринга» и подтверждались полномочия Шеффера действовать в качестве представителя компании. Баранов отмечал также, что Русская Америка и Гавайи территориально ближе всего расположены друг к другу и поэтому они особенно заинтересованы в установлении дружественных взаимоотношений. Вместе с тем в конце письма содержалась и скрытая угроза предпринять с согласия Камеамеа собственные меры против Каумуалии, если последний откажется удовлетворить предъявленные ему справедливые требования.[23] Что в данном случае имелось в виду, стало ясно из инструкций А.А. Баранова командиру корабля «Открытие» лейтенанту Я.А. Подушкину от 15 (27) февраля 1816 г. После того как все мирные средства будут исчерпаны, Каумуалии надлежало дать урок и показать в виде «острастки» военную силу, по возможности, однако, избегая человеческих жертв. И если удастся одержать победу, то в этом «удобном случае» А.А. Баранов рекомендовал «уже и остров тот Атувай взять именем государя нашего имп. всероссийского во владение под державу его».[24]

Предпринимая столь ответственный шаг, А.А.Баранов действовал, насколько можно судить по известным нам материалам, на свой страх и риск, надеясь на старое правило, что победителя не судят. Впрочем, события развернулись так, как вряд ли кто мог предполагать.

В начале октября 1815 г. на борту американского корабля «Изабелла» (капитан Тайлер) доктор Шеффер отправился на Гавайи, куда прибыл примерно через месяц. Судя по записям самого Шеффера, уже в самом начале ему пришлось столкнуться с активным противодействием американцев, которые явно опасались утратить свои привилегии и влияние на островах. Некоторые американские капитаны или шкиперы — Дж. Эббетс, У. Хант, «старый Джон Юнг, давно живущий на сем острове в качестве губернатора и имеющий великое влияние на короля», — уверили Камеамеа и «других лучших островитян», что прибытие Шеффера и «ожидаемые им вскоре из Ново-Архангельска суда суть неприязненные намерения русских, почему письмо с медалью... было не распечатано и возвращено».[25]

Шефферу пришлось проявить немалую изобретательность, чтобы хоть в какой-то мере рассеять опасения короля. В этом, несомненно, ему помогли и его медицинские знания. «Я имею все основания ожидать, что мне удастся добиться возвращения ценного груза стоимостью около 20 тыс. пиастров, — восторженно доносил предприимчивый доктор Главному правлению компании в начале 1816 г. — Мне уже удалось завоевать дружбу и доверие великого короля Камеамеа, которого я в настоящее время лечу от болезни сердца. Мне также удалось вылечить его любимую жену, королеву Каауману, от жестокой лихорадки».[26]

Надо сказать, что «журнал», записки и донесения доктора Шеффера о его пребывании на Гавайских островах являются уникальными, но не вполне достоверными источниками. Кроме того, их содержание в литературе излагается иногда с новыми ошибками. Так, в цитируемом выше письме Шеффер отмечал, что вылечил Каауману от «жестокой лихорадки», а в английском переводе в публикации Р. Пирса это превратилось в «желтую лихорадку» (yellow fever). В журнале Шеффера (запись от 1 января 1816 г.) говорится о том, что «у короля была простуда и лихорадка» (the king had a cold and fever), а в донесении в С.-Петербург от того же числа Шеффер пишет о «болезни сердца» (heart trouble). В изложении же Главного правления компании эта болезнь превратилась в «простудную горячку».[27]

Коль скоро «доктор медицины» допускал странную небрежность в диагнозе своих пациентов, то в изложении некоторых других обстоятельств своего пребывания на Гавайях его воображение, как мы увидим, накладывало более значительный отпечаток на действительные события, особенно там, где говорилось о бесчисленных коварных кознях врагов и собственных заслугах Шеффера. Вместе с тем, Шеффер не был лишен наблюдательности. Он отмечал, например, недовольство жителей существующим положением и политикой правительства. Более двух третей плантаций на островах принадлежало королю, который часто требовал невыполнимые подати (медные гвозди для строительства судов и т.п.). Местные жители уклонялись от работы не только из-за «естественной лени», но также потому, что никто из них не мог быть хозяином своей собственности.

Необычайный восторг у Шеффера вызвали природные условия Гавайев, особенно острова Оаху, который мог бы быть «раем». Хлеб на островах «родился на деревьях и на земле», каждый человек может приготовить любую еду — ананасы, бананы, сахарный тростник, апельсины, лимоны растут повсюду, на островах множество дикого и домашнего скота, в океане — изобилие рыбы и т.д.[28]

Получив разрешение на устройство фактории, а также земельные участки на островах Гавайи и Оаху, Шеффер «осмотрел их и нашел способнейшими к возделыванию для многих предметов, изобильными разными строевыми лесами и сандальным деревом, водой, рыбой, дикими быками и прочим». Он «выстроил Домик и рассадил табак, кукурузу, дыни, арбузы, тыквы и другие полезные растения».[29] Деловая активность доктора Шеффера, а также интерес к сандаловому дереву еще более усилили подозрения американцев, которые стали называть его «русским шпионом». Агенты Хаита и Эббетса, по утверждению Шеффера, не только распространяли всякие небылицы, но даже покушались на его жизнь. В результате Шеффер предпочел отправиться на остров Оаху, где и провизии больше, «и жители лучше расположены к иностранцам».[30]

В мае 1816 г. у берегов острова Оаху появились русские корабли: сначала «Открытие» под командованием Я.А. Подушкина, а затем неожиданно «Ильмена» (капитан У. Уодсворт), которая возвращалась из Калифорнии и зашла на острова для срочного ремонта. На борту этого судна находилась партия алеутов, возглавлявшаяся Т. Таракановым. У предприимчивого доктора оказалось, таким образом, довольно значительное число служащих компании, которых он мог использовать для осуществления своих планов.

По собственной инициативе Шеффер задержал «Ильмену» в Гонолулу, поручил присмотр за организованной им факторией Петру Кичерову, а сам вместе с Я.А. Подушкиным отправился на корабле «Открытие» к острову Гавайи для переговоров с Камеамеа по поводу груза «Беринга». Камеамеа явно не торопился удовлетворять требования доктора Шеффера. Сначала он попытался уклониться от встречи, а затем попросил подождать еще два дня, после чего «он пошлет с нами человека на Кауаи, чтобы потребовать возвращения нашей собственности, хотя Хант говорил ему, что русские оставили «Беринг» на Кауаи только для того, чтобы иметь повод для захвата...» Что касается торговых вопросов, король вообще не шел ни на какие уступки. Не разрешил он и постройку склада на острове Оаху, хотя подтвердил, что Шеффер может в любое время использовать там половину его собственного помещения для товаров».[31]

Видя, что переговоры с Камеамеа не сулят ему особых успехов, Г.А. Шеффер решил не теряя времени следовать к острову Кауаи. 16 (28) мая 1816 г. корабль «Открытие» бросил якорь у берегов этого острова. Началась самая удивительная и важная часть гавайской экспедиции доктора Шеффера. 21 мая (2 июня) 1816 г. Шеффер, казалось, достиг невероятного. В торжественной обстановке Каумуалии — «король островов Сандвичевских, лежащих в Тихом Северном океане, Атуваи и Нигау, урожденный принц островов Овагу и Мауви» — смиренно просил «Его величество государя императора Александра Павловича... принять его помянутые острова под свое покровительство» и обещал навсегда быть верным «российскому скипетру». В тот же «исторический» день было подписано еще одно соглашение, по которому Каумуалии обязался не только возвратить спасенную часть груза «Беринга», но и предоставить Российско-американской компании монополию на торговлю сандаловым деревом. Компания получила также право беспрепятственно учреждать во владениях Каумуалии свои фактории.[32]

Утратив всякое чувство реального, Г.А. Шеффер 1 (13) июля 1816 г. заключил еще и «тайный трактат», по условиям которого Каумуалии выделял 500 человек для завоевания «ему принадлежавших и силою отнятых» островов Оаху, Ланаи, Науи, Малокаи «и прочие», а общее руководство экспедицией поручил бравому доктору медицины. «Король дает доктору Шефферу, — указывалось в трактате, — бланк на оную экспедицию и всякую помощь для строения крепостей на всех островах, в коих крепостях и будут русские командиры, так, как в гавани Ганаруа (Гонолулу) на острове Вагу» (Оаху). Особо оговаривалось, что Российско-американская компания получила от короля «половинную часть» принадлежавшего ему Оаху, а также «все сандальное дерево» на этом острове. Каумуалии обязывался заплатить «за все, что он получил и еще получит, как-то: за арматуру и амуницию брига и шхуны и прочие реквизиции — сандальным деревом и откажет себе во всякой торговле с гражданами союзного штата Америки» (т.е. Соединенными Штатами). Со своей стороны, доктор Шеффер брал на себя обязательство «завести фабрики и лучшую экономию, через которую бы здешние жители просветились и обогатились».[33]

Главной причиной неожиданного успеха Шеффера на острове Кауаи явилась давняя вражда между двумя гавайскими королями. Опираясь на покровительство и помощь России, Каумуалии рассчитывал не только утвердить свою независимость от Камеамеа, но и отвоевать некоторые другие острова. В соответствии с данным обещанием Г.А. Шеффер купил для Каумуалии шхуну «Лидия», а также договорился о приобретении большого вооруженного корабля «Авон», принадлежавшего американцу И. Виттимору, за 200 тыс. пиастров, подлежащих оплате А.А.Барановым. В свою очередь, Каумуалии давал «свое королевское слово, что Российская Американская компания сверх трех грузов сандального дерева, что король и должен за полученные товары и судно по первому трактату, заключенному сего года мая 21 числа, обязуется платить пять лет кряду сколько можно Российской компании: всякий год нарубать сандального дерева для рекомпенсации компании без всякого другого платежа».[34]

6 (18?) сентября 1816 г. И. Уитмор на корабле «Авон» отплыл в Ново-Архангельск. На борту корабля находился сын А.А. Баранова Антипатр, с которым Шеффер отправил подлинники соглашений, заключенных с Каумуалии.[35] Желая как можно скорее оповестить о своих успехах петербургское начальство, доктор Шеффер направил копии соглашений на другом американском судне в Кантон и далее через Западную Европу в С.-Петербург. Описывая свои сказочные достижения на Гавайских островах, Шеффер одновременно просил прислать из С.-Петербурга два хорошо вооруженных корабля с надежной командой. Военный фрегат, по мнению доктора, был бы весьма полезен для защиты интересов России у северо-западных берегов Америки.[36]

Не считаясь с реальными возможностями, Шеффер развернул на Гавайских островах и, в первую очередь на острове Кауаи, кипучую деятельность. При «благоприязненном расположении» Каумуалии предприимчивый доктор «в продолжении 14 месяцев выстроил на Атувае с помощью данных от короля островитян в Вегмейской долине несколько домиков для фактории и завел сады, а для магазина король дал каменное строение; по его же приказанию старшины провинции, в которой гавань Ганнарей, торжественно сдали оную Шефферу с населяющими оную 30 семействами. Он осмотрел сию гавань, реку Вагмею, озера и все местоположение, заложил на трех возвышенностях крепости, назвав одну Александровской, другую Елизаветинской и третью именем Барклая, а долину Ганнарейскую по желанию короля наименовал по своему имени Шефферовой... К строению оных крепостей король давал своих людей. Сия провинция изобильна малыми речками, богатыми рыбами, поля, горы и вообще местоположение пленительное, почва же земли благонадежнейшая к насаждению винограда, хлопчатой бумаги, сахарного тростника, которых он несколько и насадил, заводя сады и огороды для многих нежных плодов. Урожай оных удостоверил Шеффера о великой пользе, которую сие место и вообще все острова приносить могут России, и даже вычислил интерес из того урожая, который он видел от своего насаждения».[37]

Расчеты Г.А. Шеффера на одобрение его действий на Сандвичевых островах, а главное — на реальную помощь А.А. Баранова и петербургского начальства не оправдались. Когда осенью 1816 г. И. Уитмор прибыл в Ново-Архангельск, правитель русских владений в Америке покупку корабля «Авон» «не апробовал и от платежа отказал». Получив подлинники соглашений Шеффера и ознакомившись с его донесениями, «А.А. Баранов немедленно написал ему, что не может без разрешения главного правления одобрить заключенные им условия», и запретил «входить в каковые-либо дальнейшие спекуляции».[38]

В начале декабря 1816 г. у берегов Гавайских островов появился совершавший кругосветное путешествие бриг «Рюрик» под командованием О.Е. Коцебу. Поскольку Шеффер давно уже распустил слухи о скором приходе к нему на помощь русского военного корабля, Камеамеа приказал выставить на берегу целое войско — около 400 человек, вооруженных ружьями. С большим трудом Коцебу удалось убедить короля в дружественных намерениях русских, и 24 ноября (6 декабря) 1816 г. состоялась его встреча с Камеамеа, «обратившим на себя внимание всей Европы». Благоприличием, непринужденностью и ласковостью в обращении король сразу же вселил «величайшую к нему доверенность». Когда Камеамеа начал жаловаться на действия доктора Шеффера, Коцебу поспешил заверить короля, что Александр I «отнюдь не имеет желания овладеть островами».[39]

С редкой наблюдательностью и чувством юмора О.Е. Коцебу описал нравы и обычаи жителей Гавайских островов и, в частности, обращал внимание на своеобразное влияние европейской моды. Местные жители, по отзыву Коцебу, «в странном смешении представляли то матроса, то модного щеголя... Мода до такой степени здесь владычествует, что даже низшего состояния люди почитают необходимостью носить что-либо из европейской одежды: иной ходит в одной рубашке, другой — в панталонах, а третий щеголяет в одном жилете. Нет сомнения, что американцы скупают в городах своих вышедшие из моды платья и продают оные здесь с большим барышом».[40]

Во время своего пребывания на Гавайских островах О.Е. Коцебу установил самые дружественные отношения с островитянами, а покидая 14 (26) декабря 1816 г. Гонолулу, «велел солютовать крепости 7-ю пушечными выстрелами... Таким образом, европейский обычай введен на Сандвичевых островах». Находившийся на Гавайях вместе с Коцебу естествоиспытатель А.Шамиссо, оценивая международное и внутреннее положение островов, пришел к заключению, что «Сандвичевы острова останутся тем, что доныне были: вольным портом и торговым местом для всех плавателей по сим морям. Если какая-нибудь иностранная держава вздумала бы овладеть сими островами, то для соделания такового предприятия ничтожным не нужно бы ни завистливой бдительности американцев, присвоивших себе почти исключительно торговлю на сих морях, ни же надежного покровительства Англии... Народ сей не покоряется иностранцам, он же слишком силен, слишком многочисленен и слишком любит войну, чтобы возможно было истребить оный...».[41]

Несмотря на торжественные соглашения, заключенные с Каумуалии, положение Г.А. Шеффера становилось все более затруднительным. Уже в сентябре 1816 г. под угрозой применения силы была оставлена фактория на Оаху, а затем американские капитаны предприняли попытку (правда, без успеха) спустить русский флаг в селении Ваимеа (остров Кауаи).[42] Ситуация еще более осложнилась, когда стало известно, что рассчитывать на поддержку А.А. Баранова и О.Е. Коцебу не приходится.

«Почти все мореходы Соединенных Американских Штатов, — указывал Т. Тараканов и другие служители Российско-американской компании, — имеющие торговлю на норд-вестовом береге.., старались прежде и теперь замышляют побудить индейцев на Сандвичевых островах к произведению революции. На острове Атувае именем тамошнего короля Томари (так в русских документах именовался Каумуалии. — Н.Б.) и его таенов в 1816 году завели они факторию для противодействия русским и Российско-американской компании, для чего и купили у короля земли, плантации и все сандальное дерево, сколько оного находится на том острове; и чего король не требовал за то от них, все заплатили. Сверх того откупили и всю годовую провизию, как-то: сухую тару, соль, кокосовые орехи и прочее, что король обязался контрактом доставить русским за груз на 12 тыс. рублей таких товаров, какие ему будут потребны».

Надеясь сохранить свои позиции на острове Кауаи, Г.А. Шеффер обратился к служащим Российско-американской компании с призывом взяться за оружие и «показать, что русская честь не так дешево продается». 11 июня 1817 г. бравый доктор медицины сообщал А.А. Баранову, что «весь народ» с ним согласен удержаться на Кауаи, «покуда от Вас придет помощь», и что он занимает «здешний остров теперь во имя нашего великого государя».[43]

Вскоре, однако, стало ясно, что общее соотношение сил складывалось явно не в пользу Шеффера. Излагая последующие события на острове Кауаи, служащие компании доносили, что граждане Соединенных Штатов ложно объявили, что «американцы с русскими имеют войну, угрожая притом, что если король Томари не сгонит вскорости с Атувая русских и не снимет российского флага, то придут к оному 5 американских судов и убьют как его, так и индейцев. Тогда те самые американцы, кои находились в русской службе, взбунтовались против русских. Когда же вспыхнула на острове революция, то американец Виллиам Воздвит (William Wadsworth?), бывший капитаном на нашем бриге «Ильмень», убежал к индейцам на берег. Индейцы, соединясь с американцами, всех русских отправили с берега на наши суда... Противиться врагам нашим нам никак не было возможно; силы наши были слабы, а американцы и англичане, бывшие в нашей службе, все нам изменили, кроме Жорч Юнга (George Young), бывшего начальником судна «Мирт-Кадьяк», оставшегося на нашей стороне. Но как судно сие находилось в весьма худом... положении и на нем нельзя было отважиться пуститься в столь дальний путь, каков путь от Сандвичевых островов до Ситхи; почему и положили мы общим согласием переместить Жорч Юнга на бриг «Ильмень» и отправить оный с нужными бумагами к Ситхе, а на «Мирт-Кадьяке» пустились к острову Вагу, дабы там можно было сколько-нибудь оный поправить и потом следовать к Ситхе». Судя по журналу Шеффера, это произошло 17(29) июня 1817 г.[44]

С огромным трудом полузатонувший «Кадьяк» добрался до Гонолулу. Выпалив из пушки и подняв белый флаг, Шеффер запросил разрешения срочно войти в гавань. Только через девять дней, 1(13) июля 1817 г. терпящий бедствие «Кадьяк» был наконец допущен во внутреннюю гавань. «Американские капитаны, — с горечью писали Т. Тараканов и его товарищи по несчастью, — ...считают за ничто, если русское судно потонет и люди в оном погибнут, лишь бы только удалось им получить лишнее полено сандального дерева». Хотя и с опозданием, Г.А. Шеффер наконец понял, «что рецепт — уступить и убраться домой — гораздо спасительнее и здоровее, нежели ратоборствовать и возложить на меч руку, привыкшую к ланцету».[45]

Трудно сказать, как сложилась бы судьба незадачливого завоевателя «края вечной весны», если бы в Гонолулу не зашел американский корабль «Пантер» под командованием капитана Льюиса, который из чувства признательности Шефферу за оказанную год назад медицинскую помощь согласился «отвезти его по спопутности в Кантон». Оставив на острове Оаху большую группу русских и алеутов во главе с Таракановым, Шеффер 7(19) июля 1817 г. навсегда покинул Гавайские острова. Его сопровождали всего два человека — алеут Г. Изкаков и служитель компании Ф. Осипов.[46] Так закончилась гавайская часть авантюры доктора медицины. Впереди предстояли новые баталии, но место их действия — канцелярии чиновничьего С.-Петербурга, куда в августе 1817 г. стали поступать первые известия об удивительных происшествиях на далеких Тихоокеанских островах.

Сообщения о событиях на Гавайях появились летом 1817 г. и в иностранных газетах, которые сопроводили их различными спекуляциями по поводу активности России на Тихом океане и в Калифорнии. Так, лондонская «Морнинг кроникл» в номере от 30 июля 1817 г., ссылаясь на немецкую газету, сообщала о переговорах России по поводу уступки Калифорнии с целью приобретения монополии в тихоокеанской торговле. Здесь же приводилось сообщение американской газеты «Нэшнл адвокейт» о присоединении русскими одного из островов («недалеко от Сандвичевых островов») и постройке на нем укреплений. «Мы скоро обнаружим эту нацию с ее славным (renown) и активным правительством во всех частях света». Этот же отрывок, помещенный в газете «Курир», стал предметом внимания и в русском Министерстве иностранных дел.[47] 22 сентября (4 октября) 1817 г. краткое сообщение о присоединении одного из островов в Тихом океане с ссылкой на американские газеты было помещено в «Северной почте». Подробную записку о Сандвичевых островах с приложением письма от правителя селения Росс И.А. Кускова от 12(24) августа 1816 г., в котором описывались успехи Г.А. Шеффера и сообщалось о вступлении Каумуалии в русское подданство, составил известный морской историк и географ В.Н. Берх.[48]

14(26) августа 1817 г. Главное правление РАК получило победную реляцию Г.А.Шеффера с острова Кауаи. Просьба Каумуалии о принятии им русского подданства открыла перед директорами компании соблазнительные перспективы, и они были не прочь воспользоваться неожиданной удачей для распространения своего влияния на Гавайские острова. Не решаясь, однако, действовать самостоятельно, правление сочло необходимым немедленно известить о случившемся царское правительство и, если возможно, заручиться его поддержкой и одобрением. В результате уже на следующий день, 15(27) августа 1817 г., директора компании В.В. Крамер и А.И. Северин направили Александру I всеподданнейшее донесение, в котором сообщали, что «король Томари письменным актом передал себя и все управляемые им острова и жителей в подданство Вашему императорскому величеству». Донесение Шеффера и акт короля Томари пересылались на «всемилостивейшее» императорское усмотрение.[49] Примерно аналогичное донесение Крамер и Северин два дня спустя направили руководителю ведомства иностранных дел Нессельроде.[50] Но если руководство РАК было убеждено в целесообразности присоединения тихоокеанской жемчужины, то царское правительство, и в первую очередь К.В. Нессельроде, а также российский посол в Лондоне Х.А. Ливен придерживались иного мнения.[51]

Сообщая в феврале 1818 г. об окончательном решении Александра I по вопросу о Сандвичевых островах, Нессельроде писал: «Государь император изволит полагать, что приобретение сих островов и добровольное их поступление в его покровительство не только не может принесть России никакой существенной пользы, но, напротив, во многих отношениях сопряжено с весьма важными неудобствами. И потому Его величеству угодно, чтобы королю Томари, изъявя всю возможную приветливость и желание сохранить с ним приязненные сношения, от него помянутого акта не принимать, а только ограничиться постановлением с ним вышеупомянутых благоприязненных сношений и действовать к распространению с Сандвичевыми островами торговых оборотов Американской компании, поколику оные сообразны будут сему порядку дел». Министру внутренних дел О.П. Козодавлеву поручалось довести это решение до сведения компании и «дать ей предписание, чтобы она от такового правила не отступала». В заключение Нессельроде отмечал, что «последующие затем донесения, полученные Вашим превосходительством от доктора Шеффера, доказывают нам, что необдуманные поступки его подали уже повод к некоторым неблагоприятным заключениям», и сообщал, что император «соизволил признать нужным дождаться наперед дальнейших по сему предмету известий».[52]

Современному читателю решение Александра I может показаться совершенно неожиданным, малообоснованным и даже нелепым. Как могло случиться, что царское правительство категорически отказалось от приобретения тихоокеанской жемчужины? Разве оно не стремилось к расширению своих границ и влияния? Может быть, оно просто не разобралось в выгодах, которые давало это новое приобретение для интересов России на Дальнем Востоке, в Америке и на Тихом океане? И откуда у царя вдруг обнаружилась такая удивительная сдержанность и осторожность?

Прежде всего следует сказать, что решение царского правительства никак нельзя считать неожиданным. Со времени получения первых донесений Г.А. Шеффера прошло более полугода. За это время и Главное правление компании, и Министерство иностранных дел собрали разнообразный дополнительный материал, в результате чего было составлено довольно детальное представление о существе дела. Показательно также, что проект письма Нессельроде Козодавлеву был не только формально утвержден Александром I, но и носил следы тщательной правки, смысл которой сводился к тому, чтобы облечь категорический отказ принять Каумуалии под покровительство России в возможно более вежливую форму, изъявив ему «всю возможную приветливость и желание сохранить с ним приязненные сношения».

Отметим также, что одновременно с сообщением о решении Александра I Нессельроде направил Козодавлеву «в подлиннике записку, составленную послом нашим в Англии графом Христофором Андреевичем Ливеным как о Сандвичевых островах вообще, так и помянутых двух островах особенно... Из сей записки Ваше превосходительство в полном виде усмотреть изволите все соображения, кои Его Величество изволил принять по сему предмету в уважение».[53] Мы имеем, таким образом, прямое указание, что основную роль в принятии этого решения сыграло мнение Министерства иностранных дел, и в частности соображения, изложенные в записке Х.А. Ливена.

Наконец, самое главное заключается в том, что решение Александра I по гавайскому вопросу в целом соответствовало консервативному курсу политики России на Тихоокеанском севере, а также принципу легитимизма, которому строго следовало царское правительство после 1815 г. в Европе и Америке. Речь, конечно, идет совсем не о том, что царское правительство не стремилось в эти годы к экспансии. Однако приверженность доктринам «легитимизма», «международного права» и проч. заставляла Александра I и К.В. Нессельроде очень осмотрительно относиться к открытым захватам как на Тихом океане, так и на Северо-Западе Америки (в частности, в Калифорнии). Тем самым в С.-Петербурге явно рассчитывали связать руки своему главному сопернику — Великобритании — в отношении восставших испанских колоний в Америке. Не желало царское правительство и какого-либо обострения своих отношений с Соединенными Штатами, с которыми в это время предполагали начать переговоры о привлечении их к Священному союзу.

Тем временем в Европу приехал и главный герой гавайской авантюры — доктор Шеффер. Добравшись в конце июля 1818 г. до «Гельсинора», он узнал от русского посланника в Дании, что Александр I отправился на конгресс в Аахен. Предприимчивый доктор тотчас выехал в Берлин «для всеподданнейшего поднесения мемория о событиях, с ним случившихся на помянутых островах», а в С.-Петербург направил сопровождавшего его «промышленного» Ф. Осипова, который представил обстоятельный отчет директорам Российско-американской компании.[54]

Встретиться с Александром I и лично вручить ему «Мемуар о Сандвичевых островах» Шефферу не удалось. Зато настойчивый доктор сумел в сентябре 1818 г. передать эту записку обоим руководителям русского ведомства иностранных дел — И.А. Каподистрии и К.В. Нессельроде.[55] Шеффер рекомендовал царскому правительству захватить не только остров Кауаи, но и весь архипелаг.

По мнению Шеффера, «для произведения сего в действие потребно токмо два фрегата и несколько транспортных судов. Издержки за сие будут одним годом вознаграждены от произведений, особенно же сандалом, растущим на Атувае, Ваге и Овайге, который скоро и верно распродается в Кантоне». Любопытно, что бравый доктор без малейшего смущения предлагал свою кандидатуру в качестве руководителя военной экспедиции. «Я обязанностью почту произвести в действие сие предприятие и покорить Вашему императорскому величеству все Сандвичевы острова, буде благоволите мне оное поверить, и, хотя я и не воинского звания, однако ж оружие мне довольно известно и притом имею столько опытности и мужества, чтобы отважить мою жизнь для блага человечества и пользы России...»

Во время конгресса в Аахене ни царь, ни его министры не имели ни желания, ни возможности заниматься обсуждением грандиозных проектов доктора Шеффера. Поэтому было решено отложить рассмотрение его записки до возвращения Александра I в С.-Петербург, а пока подготовить дополнительные материалы. Пересылая 1(13) ноября 1818 г. копию памятной записки Шеффера из Аахена в Россию, граф Нессельроде просил своего помощника по министерству П.Я. Убри собрать необходимые сведения с тем, чтобы после возвращения императора в С.-Петербург можно было представить ему «детальный доклад».[56]

В дальнейшем рассмотрением предложений доктора Шеффера занимались несколько ведомств и организаций (Министерство иностранных дел, Департамент мануфактур и внутренней торговли, Российско-американская компания), и в результате вновь был проанализирован весь комплекс вопросов, связанных с политикой России на Северо-Западе Америки и на Дальнем Востоке.

Итог обсуждения оказался, однако, столь же негативным, как и прежде. Даже «при самых благоприятных обстоятельствах», указывал К.В. Нессельроде, император отказался принять Каумуалии «с подвластными ему островами в подданство Российской империи», а «ныне Его императорскому величеству тем менее признает за нужное переменять означенное правило, что самые последствия доказали, до какой степени оно основательно, и опыт подтверждает, сколь мало должно надеяться на прочность такового водворения».[57]

Таков был петербургский финал гавайского спектакля в постановке доктора Шеффера. Он обошелся Российско-американской компании примерно в 200 тыс. руб. — капитал по тем временам весьма значительный. Представляя свои соображения в Департамент мануфактур и внутренней торговли «насчет увольнения доктора Шеффера», руководители компании отмечали, что он был послан «для выручки награбленного на Атувае компанейского имущества средствами, сообразными с пользой компании», но вместо этого заключил с Каумуалии различные конвенции, купил «для него на счет компании военное судно для употребления к отнятию других островов... и даже взял на себя управление его войсками, что, может быть, и было главной причиной, что... он был и выгнан с Атувая с потерей всего на нем заведенного».[58] Попытки компании привлечь Шеффера к ответственности и заставить хотя бы частично возместить убытки ни к чему не привели. Сам Шеффер никаких средств не имел, и со своей стороны, засыпал Главное правление требованиями выплатить ему жалованье и покрыть расходы в пути.

В конечном итоге РАК сочла за лучшее дать свое согласие на «увольнение» доктора в Германию. «Правление компании имеет честь донести, — писали Крамер и Северин в октябре 1819 г., — что оно с доктора Шеффера никакого взыскания по экспедиции Сандвических островов делать не может, потому что видит его в таком положении, по которому нет надежды получить удовлетворение, почему и считает его свободным».[59]

Существенные изменения к началу 20-х годов XIX в. произошли и на самих Гавайских островах. 8 мая 1819 г. в возрасте около 70 лет скончался Камеамеа — самый известный из всех гавайских вождей и один из выдающихся государственных деятелей своего времени. Летом 1821 г. Лиолио, сын Камеамеа, перевез Каумуалии с острова Кауаи на остров Оаху, где с этого времени он фактически был почетным пленником, что, впрочем, не помешало ему жениться на вдове Камеамеа — знаменитой Кааумана.[60]

3. Деятельность П. Добелла и завершение «гавайского романа»

Новую и, насколько нам известно, последнюю попытку склонить царское правительство к присоединению Сандвичевых островов предпринял П. Добелл, назначенный русским консулом в Манилу.[61] Отправившись к месту назначения из Петропавловского порта в октябре 1819 г., Добелл был вынужден зайти на два месяца на Гавайские острова, чтобы произвести ремонт своего корабля. Во время пребывания на островах зимой 1819-1820 гг. консул обнаружил, что новый король Камеамеа II «имел большие несогласия с непокорными вассалами», в том числе и со своим первым министром «по прозванию Питт» (Каланимоку).[62] Вмешательство «генерального консула величайшего и могущественнейшего императора» содействовало провалу заговора непокорных князей, после чего Камеамеа II приказал своему секретарю написать Александру I письмо и отправить вместе с Добеллом специальные подарки — одежду и головной убор из перьев, а также лодку, изготовленную местными жителями.

В письме императору Александру король жаловался на действия Российско-американской компании, которая сначала пыталась захватить один из принадлежавших ему островов, а затем «купила» у Каумуалии остров Кауаи. «Но поелику король Тамарей есть данник наш, то он и не имел никакого права продавать остров сей», — писал Камеамеа II и далее просил Александра I оказать ему «помощь и покровительство... для поддержания власти и престола», который оставлен его отцом, скончавшимся 8 мая 1819 г.[63]

Когда Добелл спросил короля, не убили и не обидели ли русские кого-либо из его подданных, то получил заверение, что во время пребывания на островах они вели себя хорошо. Консул сообщал далее, что первоначально местные жители встретили русских очень доброжелательно, но «капитаны иностранных судов и англичане, поселившиеся на островах, завидуя этому предпочтению, начали интриговать с губернатором и вождями индейцев с тем, чтобы их изгнать». После того как П. Добелл рассеял «подозрения и страхи сандвического короля», тот его заверил, «что русские могут приезжать жить и торговать на островах, как и все другие нации, и что их будут хорошо принимать».[64]

За время своего пребывания на Гавайях П. Добелл основательно ознакомился с природными условиями островов, а также собрал сведения об их внутреннем и международном положении. «Климат Сандвичевых островов, — писал Добелл, — есть, может быть, самый умеренный и здоровый из всех мест Южного океана; почва столь плодородна, что три жатвы маиса или кукурузы бывают в один год». В полной мере наблюдательный консул оценил и исключительные выгоды стратегического положения островов, подчеркивая, что они «должны сделаться центральным складочным местом торговли европейской, индийской и китайской с северо-западными берегами Америки, Калифорнией и частью Южной Америки, равно с Алеутскими островами и Камчаткой».[65]

К месту своего назначения в порт Манилу П. Добелл прибыл только 28 марта (9 апреля) 1820 г. и провел там около трех месяцев. Расчеты консула на необычайную выгодность торговли с Филиппинами не оправдались. Он выехал в Макао, где возобновил свое знакомство с агентом шведской Ост-Индской компании А. Лунгстедтом, который одно время жил в России и неоднократно оказывал содействие торговым интересам Российско-американской компании в Кантоне. Именно А. Лунгстедт осенью 1817 г. приютил доктора Шеффера, бежавшего с Гавайских островов, и затем помог ему выехать из Макао в Рио-де-Жанейро.[66] Теперь же он ознакомил П. Добелла с пространным мемуаром о Гавайских островах, «составленным главным образом на основе информации, полученной от доктора Шеффера». Полностью разделяя мнение А. Лунгстедта о выгодах присоединения Гавайских островов к России, П. Добелл переслал 1(13) ноября 1820 г. этот «мемуар» в С.-Петербург, сопроводив его своими комментариями.[67]

Сопоставление нескольких отрывков из этого «мемуара» с текстом записки, которую Г.А.Шеффер представил И.А. Каподистрии и К.В. Нессельроде от своего имени осенью 1818 г., обнаруживает дословное совпадение. Г.А. Шеффер сделал лишь дополнительные замечания в заключительной части документа, а также указал в заглавии, что записка представляется императору Александру I. Рассчитывая на одобрение своего проекта, Г.А. Шеффер, по всей видимости, не хотел делить славу со своим соавтором. П. Добелл в этом смысле оказался гораздо добросовестнее. Во всяком случае, он сделал все от него зависящее, чтобы записка о Гавайских островах попала в руки К.В. Нессельроде в том виде, в каком она была ему сообщена А. Лунгстедтом.[68]

П. Добелл специально отмечал, что описание А. Лунгстедта составлено очень обстоятельно и содержит исключительно точные сведения. Со своей стороны, консул подчеркивал, что, если уж начинать операцию, необходимо сразу же занять четыре главных острова архипелага. Для этого, по его мнению, требовалось 5 тыс. солдат и моряков, а также 300 казаков. Экспедиция должна тайно отправиться на Гавайские острова с Камчатки на 2 кораблях (60 и 40 пушек), 4 фрегатах и 2 бригантинах «под предлогом доставки колонистов и провианта». Понимая, что Россия не очень нуждается в расширении своих и без того огромных владений, П. Добелл отстаивал «абсолютную необходимость» нового приобретения для существования старых русских владений. При этом заработало и богатое воображение консула: «В руках России эти острова превратятся в самые богатые острова Востока; предоставленные же самим себе, они станут пристанищем пиратов». Под властью России острова будут средоточием всей тихоокеанской торговли (le riche depot de tout le commerce de la mer Pacifique) и т.д.[69]

Грандиозные перспективы, которые рисовал в своем донесении П. Добелл, не могли уже произвести на царское правительство какого-либо впечатления. На конгрессе в Лайбахе весной 1821 г. царю и К.В. Нессельроде, по-видимому, вообще было не до проектов, относящихся к далеким Гавайским островам. Канцелярия подготовила, правда, краткое резюме сделанных предложений,[70] но какого-либо ответа на свои реляции П. Добелл так и не получил.

В течение некоторого времени П. Добелл продолжал посылать К.В. Нессельроде письма, в которых убеждал царское правительство одобрить проект, предложенный в донесении от 1(13) ноября 1820 г., и овладеть Гавайскими островами. «Мы неизменно надеемся, что Его императорскому величество соблаговолит одобрить предложения г-на Лунгстедта о захвате этих островов русскими войсками, которые я имел честь переслать Ваше превосходительству», — писал П. Добелл К.В. Нессельроде 28 декабря 1820 г. (9 января 1821 г.) из Макао.[71] И на этот раз никакого ответа не последовало. Царское правительство не хотело даже обсуждать уже отвергнутые ранее предложения.

Несмотря на полный провал авантюры Шеффера и совершенно недвусмысленное решение Александра I, Главному правлению РАК очень не хотелось окончательно отказаться от соблазнительной идеи утвердить свое влияние хотя бы на одном из Гавайских островов. В инструкциях, подписанных Булдаковым, Крамером и Севериным в августе 1819 г., правителю русских колоний в Америке предписывалось без промедления послать на остров Кауаи «нарочитую экспедицию», с тем чтобы «ласковым» обхождением и богатыми подарками склонить Каумуалии к установлению дружественных связей «и согласить его на позволение поселиться русским преимущественно на острове Онегау» (т.е. Ниихау). «Всего же лучше, — не останавливаясь перед явным нарушением «высочайшей воли», писали петербургские директора, — ежели бы он сей остров продал компании... Приобретение сего острова тем важно для компании, что он есть самый ближайший к колониям и, будучи малолюден, менее представляет опасности от кичливости жителей». Для выполнения этого плана правление рекомендовало избрать «такого человека, которого рассудок, твердость характера, добрые и оборотливые качества могли бы достигнуть до желанного успеха». «Все вышеизложенное, — по заключению петербургских директоров, — есть токмо эскиз, но настоящий в обширности план действий на Сандвичевских островах по ближайшим... о них сведениям и сообразно монаршей воле» поручалось «обработать» самому Л.А. Гагемейстеру.[72] Пришедшие на смену А.А. Баранову морские офицеры Л.А. Гагемейстер, С.И. Яновский и особенно М.И. Муравьев относились к проектам установления русского влияния на Гавайских островах все более критически и совсем не торопились приступать к практическому осуществлению «эскиза» Главного правления. Показательно, что М.И. Муравьев, получив повторное указание принять «к исполнению»[73] инструкцию от 12(24) августа 1819 г., позволил себе 16(28) января 1821 г. направить в С.-Петербург соображения о совершенной бесполезности торговых связей с Гавайскими островами. «Чтобы иметь торговлю с Сандвичевыми островами, — писал М.И. Муравьев, — сперва надо знать, что мы можем продавать им. И что можем брать взамену своих товаров?.. Торговля с Калифорнией для хлеба и доставки пушных товаров в Россию — вот статья, на что нужно обратить внимание и сим ограничиться».[74]

Некоторое время спустя отказалось от своих проектов и руководство компании в С.-Петербурге. 15(27) марта 1821 г. Булдаков, Крамер и Северин, по сути дела, признали Гавайские острова сферой преобладающего влияния американских интересов. Поскольку американцы «оказали большие успехи в своих интригах в единую свою пользу, то, кажется, нам нет надежды иметь от сих островов пользы, тем паче что воля государя есть, чтобы мы пользовались на оных не иначе, как и прочие иностранцы. Словом сказать: о получении от Томари удовлетворения и утверждения с ним или с другим королем будущих связей Вам должно определить.., которая всех благонадежнее, и чтоб не по пустому посылать туда суда, стоящие в один вояж от 30 до 40 т. р. расхода».[75]

В дальнейшем, ознакомившись с донесениями М.И. Муравьева, правление выразило полное согласие с мнением «о невыгоде заводить торговые связи с Сандвическими островами» и рекомендовало «все силы направить к распространению торговых связей с Калифорнией, особливо же в настоящее время, когда гишпанское владычество в Америке по обеим сторонам экватора прекращается: следовательно, и закон о недопущении иностранцев торговать в сей области потерял свою силу».[76]

Поздравляя Камеамеа II с вступлением на престол, М.И. Муравьев писал: «В моем отечестве, так и во всех землях, покойный родитель Ваш славился гостеприимством к иностранцам, строгой справедливостью и уважением собственности всех и каждого, и я надеюсь, что сии добродетели и далее будут украшать Вас и отдаленное Ваше потомство». Одновременно с письмом правитель русских владений в Америке послал Камеамеа II подарки — два зеркала, «изнутри вызолоченную чашку для особы, которая Вам всех любезней». Поскольку корабль «Кадьяк» все еще находился на острове Оаху «в ветхом состоянии», Муравьев предлагал королю «располагать оным», а если он будет продан, «то деньги, за него вырученные», поручал передать «г. Мику, капитану брига "Араб"».[77]

В 1820 г. на Гавайях появились американский консульский агент и первая партия миссионеров. Все более активно действовали торговцы сандаловым деревом, а затем и американские китобои.[78] «Политические отношения народа и короля, — доносил М.И. Муравьев в С.-Петербург в начале 1822 г., — остаются те же: король мотает, народ страдает, а американцы наживаются, только ненадолго; сандальное дерево доставать час от часу труднее, и, следовательно, платеж за него возрастает... Некоторые американцы (например, Девис) живут там более 15 лет.., они имеют очень много способов и в познании местных обстоятельств, и в связях, но, если кто другой без сих выгод захотел что-либо там закупить, он верно будет обобран и обманут».

Общий вывод, к которому приходил правитель русских владений в Америке, звучал совершенно недвусмысленно: «...Я, право, не знаю, чем Сандвичевы острова нам могут быть полезны, а паче при нынешних обстоятельствах. Шеффер сыграл смешную комедию, за которую компания очень дорого заплатила, и я не думаю, чтобы можно было возобновить ее; иметь же просто пристанище на пути и там запастись свежей провизией никакого препятствия нет и не будет».[79]

Показательно, что с 1807 по 1825 г. на острове Оаху побывало не менее 9 торговых судов РАК,[80] не считая ряда кругосветных экспедиций, снаряжавшихся правительством.

Дальнейшие сношения компании с Гавайскими островами ограничивались по отзыву П.А. Тихменева, «приобретением там при удобном случае продовольственных запасов и в особенности соли».[81] Время от времени «край вечной весны» посещали русские кругосветные экспедиции. На островах побывали О.Е. Коцебу, В.М. Головнин и многие другие известные русские мореплаватели, неизменно отмечавшие благожелательное отношение местного населения. Коцебу, вновь побывавший на островах в 1824-1825 гг., указывал, что островитяне принимали русских мореходов «предпочтительно перед всеми жившими здесь европейцами, везде и все нас ласкали. И мы не имели ни малейшей причины быть недовольными».[82] В свое время профессор С.Б. Окунь выдвинул тезис о том, что попытка Г.А. Шеффера овладеть Гавайскими островами явилась якобы «реализацией тщательно продуманного плана, разработанного Российско-американской компанией и одобренного правительством».[83]

Последующие исследования не подтвердили этой точки зрения. Никакого «продуманного плана» вообще не существовало. Более того, документальные источники бесспорно свидетельствовали о серьезных различиях в позиции РАК (первого правителя Русской Америки А.А. Баранова, а также Главного правления в С.-Петербурге) и царского правительства в лице Александра I, К.В. Нессельроде и Х.А. Ливена. Сторонники расширения русского влияния в бассейне Тихого океана и Северной Америке постепенно утрачивают свое влияние, и в политике России после 1815 г. начинают преобладать охранительные и консервативные тенденции.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Примечания

[1]Подробно см. Тумаркин Д.Д. Вторжение колонизаторов в «край вечной весны». — М., 1964. — С. 88—110; Kuykendall R.Ј. The Hawaiian Kingdom, 1778—1854. Foundation and Transformation. Honolulu, 1947. — P. 29—60.

[2]Ванкувер Г. Путешествие в северную часть Тихого океана и вокруг света... — Т. I—VI. — СПб., 1828—1833. — Т. V. — С. 54—55, 100—101 и др.

[3]Barratt G. Russia in Pacific Waters, 1715—1815. — Vancouver, 1981. P. 126; idem. The Russian View of Honolulu, 1809—26. Ottawa, 1988. — P. 349—350.

[4]Сравнительно недавно «русское открытие» Гавайских о-вов стало предметом специальной монографии Г. Баррета, в которую вошли отчеты восьми очевидцев, побывавших на островах в 1804 г. См. Barratt G. The Russian Discovery of Hawaii: The Ethnographic and Historic Records. — Honolulu, 1987.

[5]Лисянский Ю.Ф. Путешествие вокруг света в 1803,4,5 и 1806 годах, по повелению е.и.в. Александра Первого на корабле Неве... — Ч. 1—2. — СПб., 1812. Указ. соч. С. 164—236. К сожалению, новое издание «Путешествия» (М., 1947. — ОГИЗ) содержит сокращения и литературную обработку, что снижает научную ценность книги.

[6]Лисянский Ю.Ф. Указ. соч. Указ. соч. С. 185.

[7]Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII—XIX веках / Ред. вст. ст. А.И. Андреева. — М.—Л., 1944. — С. 175 (Записки приказчика РАК Н.И. Коробицына).

[8]Берх В.Н. Нечто о Сандвичевых островах // СО. — 1818. — Ч. 13. — С. 158—163.

[9]Langsdorff G.H. Bemerkungen auf einer Reise um die Welt in den Jahren 1803 bis 1807. — Band 1—2. — Frankfurt—am—Main, 1812. — Bd. 1. — S. 168.

[10]Взгляд в историю — взгляд в прошлое / Сост. А.Н.Николюкин. — М.: Прогресс, 1987. — С. 76—77.

[11]Тихменев П.А. Историческое обозрение образования Российско-американской компании и деятельности её до настоящего времени. - СПб., 1861. Ч.1. С. 26; Русская Америка в «Записках» Кирила Хлебникова. М., 1985. — С. 47.

[12]Записка Булдакова М.М. Н.П.Румянцеву, 2 декабря 1809 г. // Российско-американская компания и изучение Тихоокеанского Севера. - М., 1994. — С. 203.

[13]А.А.Баранов — Л.А.Гагемейстеру, ноябрь 1808 г. // К истории Российско-американской компании. Красноярск, 1957. —С. 161—162.

[14]Изложение писем Гагемейстера от 1 (12) мая 1809 г. и 20 июня (2 июля) 1809 г. см. Pierce R.A. Russian's Hawaiian Adventure, 1815—1817. — Berkeley and Los Angeles, 1965. — P. 37—40 (далее: RHA). Практическим результатом экспедиции было приобретение около 1200 пудов соли, а также «порядочный запас сандалового дерева». Тихменев П.А. Указ. соч. — С. 166.

[15]Л.А.Гагемейстер — Н.П.Румянцеву, 18 июня 1809 г. // Российский государственный исторический архив (далее: РГИА). — Ф. 13. — Оп. 1. — Д. 287. — Л. 56—59.

[16]Главное правление Российско—американской Компании (далее: ГП РАК) — Александру I, 5 ноября 1809 г. // Там же. — Л. 64.

[17]Campbell A. A Voyage Around the World, from 1806 to 1812, in Which Japan, Kamchatka, The Aleutian Islands and the Sandwich Islands Were Visited. — Roxbury, 1825. — P. 81, 86.

[18]Тумаркин Д. Д. Указ. соч. — С. 138.

[19]Bancroft H.H. — Р. 491 note.

[20]Об обстоятельствах гибели «Беринга» см. Журнал капитана Дж. Беннета с 8 января по 3 февраля 1815 г. // Архив внешней политики Российской Империи (Далее: АВПРИ). — Ф. К. — Д. 2804. —Л. 115—121.

[21]Шеффер Георг Антон (Georg Anton Schaffer) — «доктор медицины... хирургии... и повивального искусства, родился в Вирцбурге и произведен в сие звание в Геттингенском университете 1—го сентября 1808» — поступил на русскую службу, в 1809 г. «помещен при московской полиции», с 1812 по 1813 г. участвовал «в воинских предприятиях», а затем «отправился в звании лекаря на флоте в американские российские колонии» (Г.А.Шеффер — О.П.Козодавлеву, 8 (20) апреля 1819 г. // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1209. — Л. 21—22). Несколько иные данные приводит Р.Пирс (RHA. — Р. 5—6) со ссылкой на E.Schaeffer (Sao Paulo) и «Revista Genealogica Latina». — Sao Paulo, 1959; «Revista Suedamerika». — Buenos Aires, 1960. В ходе последующего изложения используются работы: Болховитинов Н.Н. Авантюра доктора Шеффера на Гавайях в 1815—1819 гг. // Новая и новейшая история (Далее: ННИ). — 1972. — № 1. — С. 121—137. (The Adventures of Doctor Schaffer in Hawaii, 1815—1819 / Translated by Igor V. Vorobyoff // The Hawaiian Journal of History. — Vol. 7. — 1973. — P. 55—78); Он же. Русско-американские отношения, 1815—1832. — М., 1975. — С. 86—131.

[22]См. Журнал доктора Шеффера (январь 1815 г. — март 1818 г.) // RHA. — Р. 157.

[23]А.А. Баранов — Г.А. Шефферу, 1 (13) октября 1815 г. // Петербургский филиал архива РАН (Далее: ПФА РАН). — Р. IV. — Оп. 1. — Д. 1012. — Л. 80—82; А.А. Баранов — Камеамеа [около 1 октября 1815 г. ?] // RHA. — N 4. — Р. 44—46.

[24]А.А. Баранов — Я.А. Подушкнну, 15 (27) февраля 1816 г. // ПФА РАН. — Р. IV. — Оп. 1. — Д. 1012. — Л. 82—87.

[25]Извлечения из журнала доктора Шеффера // Красный архив (Далее: КА). — 1936. — Т. 5 (78). — С. 170—171.

[26]Г.А.Шеффер — ГП РАК, 1 января 1816 г. // RHA. — Р. 60; BL, P—N 14, Les Russes aux iles Hawaii. — P. 44.

[27]RHA. — P. 60, 164; РГИА. — Ф. 18. — On. 5. — Д. 1239. — Л. 35—37; КА. — 1936. — T. 5 (78). — С 171.

[28]См. Журнал доктора Шеффера // RHA. — Р. 170—171, 172—173 etc.

[29]КА.— 1936.— Т.5(78). — С. 171; Хлебников К.Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного правителя российских колоний в Америке. – СПб, 1835. —С. 163.

[30]См. Доклад Т.Тараканова Л.А. Гагемейстеру, 12 (24) февраля 1818 г., а также Журнал доктора Шеффера // RHA. — Р. 95—100, 168—170; Хлебников К.Т. — 1835. — С. 163—164.

[31]Журнал доктора Шеффера. Запись 11 (23) мая 1816 г. // RHA. — Р. 173.

[32]Акт о принятии королем Каумуалии русского подданства от 21 мая (2 июня) 1816 г. и «контракт» от того же числа см.: АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 17. — Л. 4, 32; КА. — 1936. — Т. 5 (78). — С. 165—166. Подробное описание торжеств по случаю принятия королем Каумуалии покровительства России, сопровождавшихся поднятием русского флага, пушечной пальбой и криками «ура», содержится в журнале доктора Шеффера, дневниковых записках Подушкина, а также донесении служащих Российско—американской компании. См. RHA. — Р. 69, 102, 175—176; РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1231. — Л. 43.

[33]«Тайный трактат» от 1 (13) июля 1816 г. // АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 33 и cл.

[34]Контракт о покупке корабля «Авон» от 22 августа (3 сентября?) 1816 г. // АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 37.

[35]Журнал доктора Шеффера // RHA. — Р. 183.

[36]Г.А.Шеффер — ГП РАК, август 1816 г. // RHA. — Р. 74—75.

[37]Извлечение из журнала доктора Шеффера // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1239. — Л. 35—37; КА. — 1936. — Т. 5 (78). — С. 172. Уже в донесении А.А.Баранову от 25 ноября (н.ст.?) 1816 г. Шеффер писал: «У меня здесь одна крепость каменная и 2 земляные с палисадниками почти готовы и дожидают народ из Ситхи». См. ПФА РАН. — Р. Г/. — Оп. 1. —Д. 1012. —Л. 91—92. Одну из крепостей (Fort Elizabeth) намечено восстановить.

[38]См. мнение Совета РАК от 26 марта (7 апреля) 1818 г. // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1231. — Л. 19—20; КА. — 1936. — Т. 5 (78). — С. 167—168; Тихменев П.А. — Ч. 1. — С. 187—188.

[39]Коцебу О.Е. Путешествие в Южный океан... — Ч. I—III. — СПб., 1821—1823. — Ч. П. — С. 23—29.

[40]Там же. — С. 50.

[41]Шамиссо А. Наблюдения и замечания естествоиспытателей экспедиции... // Коцебу О.Е. Путешествие в Южный океан... — Ч. III. — С. 300—301. Ссылаясь на английское издание, Р. Пирс приписывает эти слова О.Е. Коцебу. (См. RHA. — Р. 183.)

[42]См. Журнал доктора Шеффера // RHA. — Р. 183.

[43]Т.Тараканов и др. — ГП РАК, 7(19) июля 1817 г. // АВПРИ. — Ф. Гл. Архив1—10. — Д. 1. —Л. 82—87; РГИА. —Ф. 18. — Оп.5. — Д. 1231. — Л. 42—46; в англ. переводе см. RHA. — Р.101—106. Обращение Г.А. Шеффера, Т. Тараканова, Дж. Лига и др. от 1 июня 1817 г., Г.А.Шеффер — А.А.Баранову, 11 июня (н. ст.?) 1817 г. // ПФА РАН. — Р. IV. — Оп. 1. — Д. 1012. — Л. 93, 94—95.

[44]RHA. — Р. 202—203.

[45]Головнин В.М. Путешествие вокруг света, совершенное на военном шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 годах. — М., 1965. — С. 205.

[46]Наряду с цитировавшимся донесением служащих РАК от 7(19) июля 1817 г. см. также Журнал Шеффера и его письма А.А.Баранову // ПФА РАН. — Р. IV. —Оп. 1. —Д. 1012.—Л. 109, 125—126;RHA. — Р. 106—108, 205—206. Судьба оставшихся на острове алеутов и русских промышленников известна из записок Коцебу О.Е., побывавшего в Гонолулу еще раз, в октябре 1817 г., и книги П.Тихменева. Застав Тараканова «с командою в самом жалостном положении», Коцебу снабдил «сих несчастных людей провизией на целый месяц». В 1818 г. «Тараканов со своими людьми заключил условие с американцем Джонсом о принятии их к нему на судно для следования на общий промысел у калифорнийских берегов и таким образом пришел в Ново—Архангельск». (Коцебу О.Е. Путешествие в Южный океан... — Ч. П. — С. 244; Тихменев П.А. Указ. соч. - С. 191).

[47]«The Morning Cronicle». — 30.VII.1817; RHA. — P. 122—123; «The Courier». — 30.VII.1817; АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 3.

[48]«Северная почта», 22.IX (4.Х).1817. — № 76. Записка В.Н.Берха о Сандвичевых островах, август 1817 г. // RHA. — Р. 113—122; Сын Отечества. - 1818. —Ч. 13. — С. 158—163.

[49]ГП РАК — Александру 1,15 (27) августа 1817 г. // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1231.— Л. 2.

[50]ГП РАК — К.В. Нессельроде, 17 (29) августа 1817 г. // АВПРИ. Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 1; донесение Шеффера от августа 1816 г. // Там же. — Л. 2 (нем.).

[51]Во всех деталях позиция русского правительства и РАК в отношении Гавайских о-вов рассматривается в упомянутых выше работах Н.Н. Болховитинова.

[52]К.В. Нессельроде — О.П. Козодавлеву, «Москва, февраля 24 дня 1818» // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1231. — Л. 12—13. На проекте отношения к министру внутренних дел царская помета: «Быть по сему. Февр. 23 дня 1818» и делопроизводственная надпись: «Подп. 24 февр. И отпр. к г. Убри с почтой из Москвы» // АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. —Л. 62—63.

[53]К.В. Нессельроде — О.П.Козодавлеву, 24 февраля (8 марта) 1818 г. // АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 65.

[54]Г.А.Шеффер — ГП РАК, Хельсингер, 30 июля 1818 г. // RHA. — Р. 124—125; доклад Ф.Осипова Главному правлению РАК // Ibid. — Р. 125—134; ГП РАК — О.П.Козодавлеву, 23 августа (4 сентября) 1818 г. // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1231. — Л. 41—42.

[55]Г.А. Шеффер — И.А. Каподистрии, Берлин, 10 сентября 1818 г. (получ. 11 (23) октября 1818 г.) //АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 95—96 с приложением «Memoire sur les iles de Sandwich, presents a Sa Majestd l'Empereur de toutes les Russes par Mr. Schuffer Assesseur de College» // Там же. — Л. 97—102. Такая же записка была передана Нессельроде 12 сентября 1818 г., когда царский сановник находился в Берлине (см. Г.А. Шеффер — К.В. Нессельроде, Берлин, 12 сентября 1818 г. // Там же. — Л. 103—104, 105—110). В литературе записку Шеффера принято датировать февралем 1819 г. (КА. — 1936. 5 (78). — С. 173—177; Тумаркин Д.Д. Вторжение колонизаторов ... — С. 160; RHA. — Р. 28 etc.). Между тем уже в сентябре 1818 г. оригинал этой записки был передан руководителям русского МИД. Сличение французского подлинника записки с русским переводом, опубликованным Окунем С. Б., не оставляет сомнений в том, что речь идет об одном и том же документе (русский текст см. РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1239. — Л. 1 —6).Составлена же записка была еще раньше, осенью 1817 г., Г.А.Шеффером и А. Лунгстедтом в Макао (АВПРИ. — Ф. К. — Д. 2804. — Л. 23—26).

[56]К.В. Нессельроде — П.Я. Убри, Аахен, 1 (13) ноября 1818 г. // АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 113.

[57]К.В. Нессельроде — О.П.Козодавлеву, 24 июня (б июля) 1819 г. // КА. — 1936. — Т. 5 (78). — С. 185—186. Проект письма утвержден Александром I в Царском Селе «июня 21—го дня 1819 года» // АВПРИ. — Ф. Гл. Архив 1—10. — Д. 1. — Л. 143 и далее.

[58]Протокол заседания Совета РАК 17 (29) мая 1819 г. // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1209. — Л. 28. В публикации Р. Пирса слово «увольнение» ошибочно переведено как «отъезд» (departure) // RHA. — Р. 29, 138.

[59]ГП РАК — департаменту мануфактур.., 6 (18) октября 1819 г. // РГИА. — Ф. 18. — Оп. 5. — Д. 1209. — Л. 76.

[60]Kuykendall R.S. — Р. 29, 62—65, 74—76; Коцебу О.Е. Путешествие в Южный океан... — Ч. II. — С. 25, 32 и т.д.

[61]Подробнее о П. Добелле и его деятельности в России см. Болховитинов Н.Н. Выдвижение и провал проектов П. Добелла (1812—1821) // Американский ежегодник. —1976. — М., 1976. — С. 264—282.

[62]Добелл П. Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле и Индо—Китайском архипелаге... — Ч. II. — СПб., 1833. — С. 116 и далее.

[63]Подлинник письма Камеамеа II Александру I от 25 января 1820 г. см. АВПРИ. — Ф. К. — Д. 2804. — Л. 17—18. Письмо было опубликовано П. Добеллом в приложении к его книге «Путешествия и новейшие наблюдения...» — Ч. П. — С. 261—265 (с ошибочной датой 25 марта 1820 г.).

[64]П. Добелл — К.В. Нессельроде, Манила, 20 июня (1 июля) 1820 г. // АВПРИ. — Ф. К. — Д. 2804. — Л. 8.

[65]Добелл П. Указ. соч. — Т. П. — С. 126—128.

[66]См. Журнал доктора Шеффера, 26 августа — 25 ноября 1817 г. // RHA. — Р. 210—215.

[67]П. Добелл — К.В. Нессельроде, Макао 1 (13) ноября 1820 г. // АВПРИ. — Ф. К. — Д. 2804. — Л. 28—32. Впервые на предложение П. Добелла и А. Лунгстедта в отношении Гавайских о-вов обратил внимание Ф.А. Голдер, использовавший в своей статье не известные ранее материалы из архива МИД России (см. Golder F.A. Proposals for Russian Occupation of the Hawaiian Islands //The Hawaiian Islands Ed. by A.P. Taylor and R.S. Kuykendall. — Honolulu, 1930. — P. 46—48).

[68]АВПРИ. — Ф. K. — Д. 2804. — Л. 51—56 (Duplicata, N 7195), 41 и др. Дубликат донесения от 1 (13) ноября 1820 г. был получен в Лайбахе (Люблянах) 13 (25) апреля 1821 г., даже ранее, чем основной текст дошел до С.-Петербурга.

[69]П. Добелл — К.В. Нессельроде, Макао, 1 (13) ноября 1820 г. // АВПРИ. — Ф. К. — Д. 2804. — Л. 29—30.

[70]АВПРИ. — Ф. К. — Д. 2804. — Л. 41—42.

[71]П. Добелл — К.В. Нессельроде, 20 ноября (2 декабря) 1820 г. и 28 декабря 1820 г. (9 января 1821 г.) // АВПРИ. — Ф. К. — Д. 2804. — Л. 38 и 94.

[72]ГП РАК — Л.А. Гагемейстеру, а не в бытность его — занимающему его должность», 12 (24) августа 1819 г. // NARS. — RRAC. — R. 1. — Р. 245—248. Тумаркин Д.Д. (Вторжение колонизаторов ... — С. 163) цитирует этот документ по копии без даты (Российский государственный архив ВМФ. — Ф. 213. — Оп. 1. — Д. 135. —Л. 1—7); Р.Пирс публикует копию инструкции без указания подписей (RHA. — Р. 141—146).

[73] ГП РАК — М.И.Муравьеву, 23 января (4 февраля) 1820 г. № 90 // National Archives and Records Service (Далее: NARS). — Records of Russian American Company (Далее: RRAC). — R. 2. — Р. 34.

[74]М.И.Муравьев — ГП РАК, 16 (28) января 1821 г. // Ibid. — R. 27. — Р. 152.

[75]ГП РАК — М.И. Муравьеву, 15 (27) марта 1821 г., № 177 // NARS. — RRAC. — R. 2. — Р. 186—187; BL. — P—N 14. — Les Russes aux iles Hawaii. — P. 119.

[76]ГП РАК — М.И.Муравьеву, 28 февраля (12 марта) 1822 г., № 151 // NARS. — RRAC. — R. 3. — P. 83; Внешняя политика России: 1802—нач. XX века: Сб. документов Российского МИД. — М., 1975. - T. 12. — С 453—454.

[77]М.И.Муравьев — королю Сандвическому, 27 мая (8 июня) 1821 г. // NARS. — RRAC. — R. 27. — P. 226—227.

[78]Тумаркин Д.Д. Гавайский народ и американские колонизаторы. 1820—1865. — М., 1971. — С. 34, 50—68 и др.

[79]М.И. Муравьев — ГП РАК, 15 (27) января 1822 г. // NARS. — RRAC. — R. 27. — Р. 295—296; BL. — P—N 14. — Les Russes aux iles Hawaii. — P. 119—120.

[80]Barratt G. The Russian View of Honolulu, 1809—1826. — P. 350.

[81]Тихменев П.А. Указ. соч. — С 192.

[82]Коцебу О.Е. Путешествие вокруг света... на военном шлюпе. Предприятие в 1823,24,25 и 26 годах... — СПб., 1828. — С. 147. В более полном виде Коцебу издал отчет о своем путешествии на немецком языке в Вейнере в 1830 (Bd. 1—2). Подробно о Сандвичевых о-вах см. Коцебу О. Новые путешествия вокруг света в 1823—1826 гг. — Пер. с нем. Д.Д. Тумаркина. — 2—е изд. — М, 1981. — С. 241—294.

[83]Царская Россия и Гавайские острова, пред. С. Окуня // КА. — 1936. — Т. 5 (78). — С. 161. Еще более категоричную формулировку С.Б. Окунь дал позднее в монографии. «Тщательно продуманный план экспансии на Тихом океане» был не только одобрен, но и разработан самим царским правительством (см. Окунь С.Б. Российско-американская компания. М., 1939. С. 145).

* Перекликается с работой А.Зорина Первопроходец Тимофей Тараканов (прим. Saygo)

Андрей Гринев

Американская эпопея Александра Баранова

Роль Александра Андреевича Баранова, первого главного правителя российских колоний в Новом Свете, в становлении Русской Америки была исключительно велика. Память о нем чтут в нынешнем 49-м штате США: имя Баранова носит остров, река, озеро, музей на о. Кадьяк, гостиница в столице штата Аляска г. Джуно. Особенно много названий, связанных с его именем, приходится на г. Ситка - бывший Ново-Архангельск (Ситха). В 1989 г. здесь был открыт памятник Баранову, подлинному "строителю Русской Америки".

На Аляске знают Баранова лучше, чем на родине, где только в недавние годы возрос интерес к этой исторической личности. В России его почти полностью затмила фигура основателя Русской Америки - Г. И. Шелихова, о котором написаны десятки книг, статей и заметок. Однако вклад Баранова в историю Русской Америки никак не меньше, чем Шелихова, чьи мечты и планы он пытался воплотить в жизнь, делая для этого порой невозможное. Еще в прошлом веке первый биограф Баранова К. Т. Хлебников писал: "Если славят отважного Ермака и Шелихова, то Баранов станет, конечно, не ниже их; ибо он удержал и упрочил завладения Шелихова... Шелихов, можно сказать, делал только свои предположения; но Баранов докончил оныя и все привел в исполнение" (1). В отечественной историографии оценка Баранова весьма неоднозначна: от восторженных отзывов до сурового порицания. Эта интереснейшая личность еще ждет своего исследователя.

Родился Александр Андреевич в небогатой мещанской семье старинного русского городка Каргополя Олонецкой губ. 23 ноября 1746 года. Отец его - Андрей Ильич- содержал здесь небольшую торговую лавку. В детстве Александр не получил систематического образования, хотя и был обучен грамоте, математике и азам немецкого языка. Кроме того, благодаря природному уму, энергии и любознательности он уже в более зрелые годы смог приобрести обширные знания и практические навыки в самых различных областях - от геологии, химии, кораблестроения до истории, географии и политики.

Маленький Каргополь был "тесен" для предприимчивого Александра Баранова, и он отправился искать торгового счастья в Москву и Петербург, где вел свои дела до 1780 года. С этого года он перебрался в Иркутск, где приобрел стекольный и водочный заводы, занялся подрядами и откупами. За успешную деятельность в Сибири Баранов был награжден похвальной грамотой правительства, получив, таким образом, почетное звание именитого купца.

В Иркутске он познакомился с известным мехоторговцем Г. И. Шелиховым и его семьей. Между шили сложились дружеские отношения: Шелихову удалось заинтересовать Баранова своими обширными планами торгово- политической экспансии России в северной части Тихого океана. Вернувшись с Аляски, Шелихов очень нуждался в опытном и энергичном правителе своей Северо-Восточной Американской компании. Он неоднократно предлагал Баранову эту должность, но тот, занятый собственными проектами по развитию пушной торговли с чукчами, отклонял все предложения "колумба росского". Однако вскоре купеческое счастье отвернулось от Александра Андреевича. В августе 1790 г., почти разоренный, он вынужден был заключить контракт с Шелиховым, превратившись фактически в наемного управляющего его компании (22).

В августе 1790 г. Александр Андреевич отправился из Охотска на галиоте "Три Святителя" на о. Кадьяк, где в Трехсвятительской гавани находилось главное селение Северо-Восточной компании в Америке. До Кадьяка судно, однако, не дошло: во время осеннего шторма оно было выброшено на берег о.Уналашка Алеутской гряды, но люди и большая часть груза были спасены. Баранову пришлось провести на острове тяжелую и голодную зиму 1790/91 года.

Кое-как перезимовав на Уналашке, Баранов на кожаной байдаре отплыл на Кадьяк, послав одновременно часть своих людей на двух байдарах исследовать и описать северное побережье полуострова Аляска. Только в конце июня 1791 г. новый главный правитель смог добраться до Трехсвятительской гавани. К этому времени поселение, основанное здесь еще в 1784 г. Шелиховым, пришло в полный упадок из-за сильного землетрясения 1788 г., оседания грунта и высоких приливов. Поэтому Баранову пришлось подыскать новое место для "столицы" Русской Америки- залив Чиниак на восточном берегу Кадьяка, где с весны 1792г. русские промышленники под его руководством начали строить новое селение Павловская Гавань.

Основными задачами Баранова как "хозяйского главного правителя" были организация и контроль за пушным промыслом. Ведь именно добыча ценной пушнины (прежде всего калана, чьи шкурки высоко ценились в Китае) являлась главным стимулом колонизации русскими промышленниками Алеутских островов и Аляски.

Помимо чисто хозяйственных забот, перед Барановым стоял целый комплекс сложных проблем: исследование новых территорий и утверждение над ними власти России, налаживание взаимоотношений с иностранными купцами и главными соперниками- промышленниками компании Лебедева-Ласточкина, закрепившимися к этому времени на полуострове Кенай. Последних необходимо было "упредить" и успеть занять новые промысловые угодья, так как в местах прежней интенсивной охоты пушной зверь был почти полностью выбит. С этой целью в мае 1792 г. Баранов лично отправился в залив Принс-Уильям на двух байдарах с 30 русскими промышленниками в сопровождении 300 кадьякцев на 150 байдарках для основания там новой фактории.

Изучая залив Принс-Уильям и знакомясь с его обитателями- эскимосами чугачами, Баранов достиг окрестностей о. Хинчинбрук. Здесь он повстречал бот "Св. Симеон" под командованием Г. Г. Измайлова, который весной и летом 1792 г. по его заданию исследовал акваторию Тихого океана к югу от Кадьяка, стремясь найти здесь неизведанную землю. На протяжении нескольких лет Баранов не терял надежды обнаружить в этом районе мифическое "пушное Эльдорадо", год за годом посылая сюда свои корабли.

Лагерь Баранова на о. Хинчинбрук в ночь с 20 на 21 июня подвергся неожиданному нападению индейцев тлинкитов, обитавших южнее по побережью залива Аляска. Сам правитель едва не был убит в начале сражения. Его спасла лишь железная кольчуга, которую он всегда носил под одеждой. Битва продолжалась до рассвета: индейцы предприняли несколько атак, но в конце концов вынуждены были бежать. Баранов снялся с лагеря и поспешил на Кадьяк. От основания нового поселения в заливе Принс-Уильям в этом году пришлось отказаться (4).

В 1793г. Баранов возвел Воскресенский редут на южном побережье полуострова Кенай, где была создана верфь и в 1794 г. спущен на воду 22-х пушечный трехмачтовый корабль "Феникс". Построил это судно поручик екатеринбургского полка англичанин Джеймс Шилдз, служивший в компании Шелихова в качестве морехода и кораблестроителя. Баранов активно помогал ему в оснащении судна.

Интенсивная "строительная программа" Баранова вызывала недовольство промышленников, так как работы над обустройством Воскресенского редута и "Феникса" отвлекали их от главного занятия- приобретения пушнины у туземцев. Лишь благодаря железной воле и личному мужеству Баранову удавалось держать в узде промышленников.

Тяжело складывались его отношения и с миссионерами, выступившими с обличениями царившего в колониях разврата и пьянства (Баранов и сам гнал водку из ягод). Особенно раздражали правителя попытки монахов облегчить участь зависимых туземцев, страдавших от притеснений русских промышленников, поскольку тем самым подрывалась сложившаяся система эксплуатации и, следовательно, экономическая база российской колонизации. Главный правитель, правда, не отрицал бедственного положения коренного населения в колониях, но менять что-либо радикально в их участи не желал. Впрочем, от эксплуатации и лишений страдали и русские промышленники, среди которых в марте 1795 г. начались волнения из-за многочисленных злоупотреблений, обсчетов и других махинаций Г. И. Шелихова. Баранову и на этот раз с трудом удалось погасить недовольство людей, признав справедливость ряда их претензий. Ему стоило немалого труда склонить уговорами наиболее трудолюбивых и порядочных работников остаться в Америке дольше предусмотренного в контрактах срока; для поощрения в службе правитель вынужден был награждать и одаривать мореходов и туземцев за собственный счет.

К этому времени отношения между бывшими друзьями - Шелиховым и Барановым - испортились. Методы ведения Шелиховым дел, его мелочное корыстолюбие и интриги вызвали протесты Баранова. Узнав, что "колумб росский" собирает о нем "крамолы и клеветы", не гнушаясь тратить водку ради добычи "компромата", Баранов с возмущением писал своему патрону: "Напрасно вы силитесь политикою скрыть от меня в душе вашей происходящие... долг присяги только к монаршим интересам, честь и предписания, с государственными предметами соединенные, удержали меня остаться и истощить еще силы на службу отечеству, а не действие взаимных наших постановлений, кои во многих частях со стороны вашей разрушены"(4). Лишь смерть Шелихова в июле 1795 г. предотвратила неизбежный окончательный разрыв.

Весной того же года Баранов решил основать поселение в Якутате, хотя попытка окончилась тогда неудачей из-за саботажа некоторых его подчиненных, испугавшихся враждебности местных индейцев тлинкитов. Необходимость этого шага диктовалась как политическими соображениями (закрепление за Россией этого участка американского побережья), так и экономическими - русским нужна была база для отдыха и снаряжения байдарочных флотилий, шедших на промысел в проливы архипелага Александра. В июле 1796 г. Баранов основал в Якутате крепость и поселение, куда были доставлены посельщики с семьями, а осенью отправил отсюда зимовавшего здесь унтер-офицера Корпуса горных инженеров Дмитрия Тарханова для исследования месторождений меди в бассейне р. Коппер (5).

Начался регулярный промысел калана в проливах архипелага Александра, что скоро дало свои результаты: объем добычи пушнины существенно вырос. Успехи Баранова явно контрастировали с неудачами конкурентов - "лебедевцев", тяжелое положение которых вынудило их оставить в 1797 г. Константиновскую, а в 1798 г.- Николаевскую крепость на полуострове Кенай. Эти укрепленные фактории были немедленно заняты людьми Баранова, который, таким образом, фактически превратился в правителя всех русских колоний на Аляске.

Уход "лебедевцев" в Охотск совпал по времени с окончательным слиянием различных купеческих компаний в Соединенную Американскую компанию, где ведущую роль играли наследники Шелихова, его компаньон И. Л. Голиков и группа иркутских купцов. Фигурально выражаясь, монополия победила по обе стороны Тихого океана. Она была окончательно закреплена в 1799 г. после создания на базе Соединенной компании под эгидой царского правительства единой монопольной Российско- Американской компании (РАК). Решением руководства компании Баранов был назначен главой Кадьякского отдела, то есть территории всей южной Аляски, где находились в то время русские колонии. Восточные Алеутские острова вошли в Уналашкинский отдел, во главе которого был поставлен иркутский купец Емельян Ларионов. Несмотря на формальное равенство правителей отделов Ка-дьякский явно доминировал по всем параметрам, и именно на его руководство хозяева компании возлагали задачу территориальной экспансии не только в Америке, но даже на Курильских островах. Однако у Баранова явно не хватало людей, средств и судов для выполнения всех амбициозных планов. Не без иронии он писал, что провозглашать на бумаге прожекты совсем не то, что воплощать их в жизнь, "ибо комнатная теория пылких умоначертаний не всегда бывает в опытности таковою" (6).

В год образования Российско-Американской компании Баранов решил упрочить русские владения в Новом Свете и обосноваться на о. Ситха (совр. Баранова) в самом сердце архипелага Александра. Создание там крепости было еще одним шагом в продвижении русских на юг вдоль американского побережья к Нутке- заливу на западном берегу о. Ванкувер. Открытый еще в 1778 г. Джеймсом Куком, залив Нутка был, по выражению К. Т. Хлебникова, "целью желаний" Александра Андреевича, стремившегося подчинить власти России все северо-западное побережье Америки.

С присущий ему энергией Баранов взялся за дело и в июле 1799г. заложил на Ситхе первые строения Ново-Архангельской (Михайловской) крепости. Несмотря на некоторые успехи этот год в истории Русской Америки был отмечен рядом трагедий, одной из которых стала гибель корабля "Феникс", шедшего из Охотска на Кадьяк.

В конце мая 1800 г. Баранов возвратился на Кадьяк, где столкнулся с противодействием и интригами враждебной коалиции, состоявшей из миссионеров, переводчика Осипа Прянишникова и морехода подпоручика Гаврилы Талина. Зимой 1800/01 г. конфликт между Барановым и членами духовной миссии достиг своего апогея: монахи требовали от правителя дарования зависимым туземцам их прежней "вольности", на что он пойти, разумеется, не мог, поскольку в таком случае само существование русских колоний, державшихся в основном на принудительном труде туземцев, оказалось бы под большим вопросом. Баранов не был преднамеренно жесток в отношении местных жителей, но не являлся и поборником прав человека и свобод личности: порядок, царивший в России и ее колониях, его вполне устраивал.

Расширяя и укрепляя владения России в Америке, Баранов зачастую не щадил ни себя, ни других, действуя в соответствии с принципом "народ для империи, а не империя для народа". Подобные представления о патриотизме вообще характерны для России. Конечная цель оправдывала средства и цену ее достижения. Труд, здоровье, а порой и жизнь отдельных людей и целого поколения туземных и русских работников Российско- Американской компании были принесены Барановым в жертву государству. Впрочем, нельзя судить его слишком строго: он был сыном своего времени и общества, лишь последовательно и твердо выполнявшим возложенные на него этим обществом функции.

Кое-как утихомирив монахов, правитель принялся за свои обычные хозяйственные дела: формирование и отправку на промысел байдарочных флотилий, строительство, финансовые отчеты и т. п. Между тем, из Европы приходили тревожные вести о непрекращающийся череде наполеоновских войн, в которые неизменно втягивалась и Россия. Баранов не на шутку опасался набега вражеского рейдера на русские колонии в Америке. И удар был нанесен, но не европейцами, а индейцами. В июне 1802 г. тлинкиты, подстрекаемые и вооруженные американскими торговцами, захватили и уничтожили Михайловскую крепость на о. Ситха и промысловую партию в проливе Фредерик архипелага Александра. Эти тяжелые потери значительно ослабили Российско-Американскую компанию. По мнению самого Баранова, из-за утраты Ситхи дальнейшее продвижение на юг становилось невозможным. Требовалось срочно предпринять вторичное завоевание острова, иначе весь район архипелага Александра мог полностью выйти из-под контроля России (7).

По иронии судьбы, в несчастный для колоний 1802 год Баранову была доставлена именная золотая медаль на ленте ордена Св. Владимира, которой его наградил Павел I еще в 1799 году. Кроме того, в том же году Баранов получил повышение: директоры РАК назначили его главным правителем всех русских колоний в Америке, подчинив ему Уналашкинский отдел (западные Алеутские острова управлялись Охотской конторой РАК). А чтобы усилить административный вес и политическую значимость этого поста, компания добилась от императора присвоения Баранову чина коллежского советника (8). Учитывая его происхождение, это была большая, хотя и заслуженная милость, ведь этот чин давал право на потомственное дворянство и был равнозначен званию полковника.

Несмотря на сильное желание вернуть Ситху уже в 1803 г. Баранов ограничился подготовкой военной экспедиции против тлинкитов, заложив для этого два судна в Якутате и значительно усилив гарнизон крепости. В апреле следующего года в поход против индейцев было мобилизовано 120 русских и 900 туземцев на 400 байдарках. Партию возглавил сам правитель на боте с символическим названием "Ермак" в сопровождении еще одного судна, выстроенного в Якутате (9). Маршрут флотилии пролегал не прямо к Ситхе, а проходил по множеству проливов архипелага Александра: главный правитель хотел продемонстрировать мощь русского оружия и неотвратимость возмездия как можно большему числу "бунтовщиков". На месте бывшего индейского селения на берегу удобной Ситхинской бухты был заложен Ново-Архангельск- будущая "столица" Русской Америки (с 1808г.). За "реконкисту" Ситхи Александр Андреевич был награжден орденом Св. Анны второй степени.

Хотя уже летом следующего, 1805, года между тлинкитами и Барановым был заключен формальный мир, индейцы все-таки захватили крепости и селения в Якутате. Весть о разорении Якутата, где были убиты и попали в плен более трех десятков русских и кадьякцев, не сломила главного правителя: едва узнав о падении Якутата, он немедленно приказал снарядить судно и всего с 25 промышленниками хотел идти мстить индейцам. Лишь уговоры прибывшего в Ново-Архангельск с инспекцией камергера Н. П. Резанова заставили его отказаться от этой рискованной затеи.

Колонии Резанов застал в бедственном положении: остро не хватало самых необходимых вещей и продовольствия, а из Охотска вороватые приказчики РАН слали Баранову всякий хлам (10). Ничего удивительного, что при таком снабжении Баранов вынужден был значительную часть припасов и товаров закупать с американских купеческих кораблей, приходивших на северо-западное побережье для торговли с индейцами. Кроме того, недостаток годных для мореплавания судов заставлял Баранова заключать контракты о совместном промысле с американскими капитанами, чьи суда должны были прикрывать байдарочные флотилии во время промысла от возможного нападения индейцев. Первый такой контракт был заключен в 1803 году. Вместе с американцами русские промышленники и кадьякцы-партовщики доходили до юга Калифорнии, а в 1807 г. промышленник Сысой Слободчиков побывал даже на Гавайских островах, где был радушно встречен знаменитым полинезийским королем Камеамеа I. Последний, уже прослышав о подвигах Баранова от американских уапитанов и желая завязать с ним знакомство и взаимовыгодную торговлю, послал ему в подарок вместе со Слободчиковым королевский плащ и шлем, украшенный красными и желтыми перьями, который хранится ныне в петербургской кунсткамере.

Александр Андреевич пользовался уважением и американских капитанов, многие из которых были его друзьями. Один из них, Джон Д'Вулф, вспоминал: "У него острый ум, непринужденные манеры и умение держать себя... Он пользуется величайшим уважением индейцев (кадьякцев.- А. Г.), смотрящих на него со смешанным чувством любви и страха" (11). Чтобы убедить индейцев в своем сверхъестественном могуществе, Баранов, имея под платьем кольчугу, специально давал пленным тлинкитам лук и стрелы и приказывал им стрелять прямо ему в сердце. Стрелы всегда отскакивали от невредимого Баранова, вызывая почтительный ужас индейцев.

Предприимчивый главный правитель неоднократно пытался завязать торговлю в Азии с Филиппинами, Кантоном (Гуаньчжоу) и Японией при посредничестве иностранных корабельщиков, но все они закончились неудачей. Это происходило частично по вине недобросовестных американских торговцев.

Трудная, полная лишений жизнь русских промышленников в колониях, помноженная на тяжелый характер главного правителя, порой вызывала их протест. Наиболее серьезная ситуация сложилась в 1809 г., когда голодные и недовольные суровыми наказаниями "работные" устроили заговор с целью убийства Баранова, его детей, некоторых капитанов судов РАК и лояльных правителю туземных вождей. Заговорщики намеревались после этого захватить судно и отправиться на нем к о. Пасхи или южным полинезийским островам. К счастью для главного правителя, некоторые из участников заговора выдали ему все планы, и тогда он сам во главе вооруженного отряда неожиданно явился на тайное собрание и арестовал всех "мятежников".

Хронический недостаток продовольствия и желание устроить еще одно русское поселение к югу от Ситхи заставили Баранова обратить внимание на берега солнечной Калифорнии, где также в изобилии водился калан. В 1812 г. его помощник И. А. Кусков неподалеку от нынешнего г. Сан- Франциско заложил крепость Росс (Форт-Росс) в соседстве с испанскими поселениями и миссиями. Основание Росса, который планировался как сельскохозяйственная база русских колоний, явилось, пожалуй, последней "политической" удачей Александра Андреевича. Конец его карьеры на посту главного правителя Русской Америки ознаменовался двумя неприятными эпизодами: конфликтом с американским торговцем У. Хантом и лейтенантом М. П. Лазаревым, а также небезызвестной авантюрой доктора Антона Шеффера. Первый инцидент имел место в порту Ново- Архангельска в июне 1815 г., когда Баранов под довольно вздорным предлогом пытался обыскать бриг американца, а затем фактически захватил его, буквально взяв на абордаж. При этом престарелый правитель сам руководил "операцией", что привело к ссоре с Лазаревым- командиром корабля РАК "Суворов", который целиком встал на сторону Ханта.

При попытке Баранова отстранить Лазарева от командования офицеры корабля решили самовольно покинуть Ново-Архангельск как раз в ту ночь, когда в доме Александра Андреевича шел пир в честь его примирения с Хантом. При выходе "Суворова" из бухты на рейд он был обстрелян из пушек по приказу нетрезвого правителя. Оставшийся на берегу из экипажа "Суворова" доктор Шеффер вскоре по указанию Баранова отбыл на Гавайские острова по делам РАК, где, значительно превысив данные правителем полномочия, едва не присоединил часть Гавайского архипелага к Российской империи. Однако неблагоприятное стечение обстоятельств и интриги проживавших на островах американцев привели в апреле 1817 г. к позорному краху всех начинаний пылкого доктора, которые обошлись РАК более чем в 200 тыс. руб. убытка (12).

Неудача Шеффера рикошетом ударила по Баранову. К этому времени директо-ры компании твердо решили сменить его на посту главного правителя. Одним из существенных аргументов было то, что с 1809г. Баранов не посылал финансовых отчетов в Главное правление РАК. Впрочем, он продолжал регулярно высылать меха на миллионные суммы, несмотря на то, что поддержка колоний со стороны директората компании носила порой чисто символический характер. По подсчетам К. Т. Хлебникова, только в период с 1806 по 1818г. Главному правлению поступило пушнины на 15 млн руб., в то время как из России было переслано в колонии товаров лишь на 2,8 млн руб., то есть в 5 раз меньше (13). Сам Баранов также многократно просил директоров компании найти ему замену.

Передача управления колониями состоялась 11 января 1818 г., однако проверка финансовой отчетности и опись товаров, строений и капиталов затянулись до осени. Всесторонняя ревизия не выявила никаких серьезных злоупотреблений, хотя у Баранова было более чем достаточно возможностей для личного обогащения за счет компании. Он так и не скопил значительного состояния, предпочитая раздавать средства нуждающимся родственникам и знакомым или жертвуя их на церковь, училище или в пользу бедных.

В ноябре 1818 г. Баранов, ставший уже при жизни живой легендой, навсегда покинул Русскую Америку на корабле "Кутузов", отправившись в Россию. Простившись с Аляской, Александр Андреевич так и не смог достичь родных берегов: тяготы и лишения 28 лет пребывания в колониях сказались на его здоровье - после непродолжительной болезни он скончался на борту судна 16 апреля 1819 года. Тело первого главного правителя Русской Америки было опущено, согласно морскому обычаю, в воды Зондского пролива.

Примечания

1. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного правителя Российских колоний в Америке. СПб. 1835, с. 187.

2. Договор между Г. И. Шелиховым и А. А. Барановым от 15 августа 1790 г. В кн.: Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в. М. 1980, с. 277-280.

3. Там же, с. 37-38.

4. ТИХМЕНЕВ П. А. Историческое обозрение Российско-американской компании и действий ее до настоящего времени. СПБ. 1863. Ч. 2, прил., с. 100.

5. См. Советская этнография, 1987, N 4, с. 88-100.

6. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. 341, on. 888, д. 121, л. 7 об.

7. См.: ГРИНЕВ А. В. Индейцы тлинкиты в период Русской Америки (1741- 1867гг.). Новосибирск. 1991, с. 114-124; К истории Российско-Американской компании. Красноярск. 1957, с. 124-125.

8. Российский государственный исторический архив, ф. 13, on. 1, д. 50, л. 1- 1 об.

9. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Ук. соч., с. 78-80; ЛИСЯНСКИЙ Ю. Ф. Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах. СПб. 1812, Ч. 2, с. 10-11, 15.

10. АВПРИ, ф. Гл. Архив 1-7, on. 6, д. 1, п. N 35, л. 3 об.- 4.

11. Россия и США. М. 1980, с. 273.

12. Российский государственный архив Военно-морского флота ф. 1152, on. 1, д. 2, л. 40-42; см. также БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Русско-американские отношения. 1815- 1832. М. 1975, с. 86-131.

13. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Ук. соч., с. 188.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А.В. Зорин

Индейское восстание 1824 г. в миссиях Верхней Калифорнии

Северная или Верхняя Калифорния (Alta California) начала осваиваться испанцами сравнительно поздно и колонизация была здесь делом рук не конкистадоров, а монахов-францисканцев. Исполняя волю короля Карла III, они явились сюда в 1769 г. во главе с братом Хуниперо Серра. Со стороны светских властей ему оказывал поддержку новоназначенный губернатор ещё неосвоенных земель дон Гаспар де Портола. На протяжении нескольких последующих десятилетий цепочка миссий упорно тянулась вдоль тихоокеанского побережья всё дальше и дальше на север, образуя населённую и подчиняющуюся испанской власти зону вокруг Королевской дороги — El Camino Real. Для защиты миссий и удержания военного контроля над колонизируемыми землями строились крепости-президио. Когда Хуниперо Серра скончался в 1784 г., его стараниями в Калифорнии между Сан-Диего и Монтереем возникло уже девять миссий и четыре президио. Строительство их продолжалось вплоть до первых десятилетий XIX в.

Возведение миссий преследовало несколько целей. Во-первых, самим фактом своего существования они подкрепляли претензии Испании на эти обширные территории. Во-вторых, выстроенные близ удобных гаваней, миссии становились ядром для развития будущих городов. И, наконец, разработанная францисканцами система миссий должна была «цивилизовывать» окрестных индейцев, превращать их в добрых работящих христиан, верных подданных Его Католического Величества.

Путешественники XIX века, посещая миссии, словно попадали в XVI век, во времена первых конкистадоров. Так Ф.П. Литке, плававший под началом капитана В.М. Головнина на шлюпе «Камчатка», писал он подневольных индейцах Калифорнии: «они не имеют никакой собственности. Всё, что они имеют, — от миссии; всё, что они делают, — для миссии. С восхождением солнца их поднимают и гонят к молитве, потом на работу; около полудня они обедают, а потом опять идут на работу; пред захождением солнца загоняют их всех в их хлева. Мужчины исправляют все до земледелия относящиеся работы, женщины прядут шерсть и шьют. Вся их одежда состоит в куске ткани или одеяле (тут же в миссии делают они), который они обвязывают около себя. Пища их лучше, нежели как бы того по сравнению ожидать было можно; но за сие должны они единственно быть благодарны благословенной земле своей. Каждую субботу убиваются несколько быков (которые в великом множестве пасутся в окрестностях миссии безо всякого присмотра...); семейным раздаётся мясо на целую неделю и соль для присоления оного, чтобы оно не испортилось; холостым же и незамужним варится кушанье в общей кухне. В сем мясе и маисе состоит пища их. Детей учат миссионеры петь и играть на некоторых инструментах и больше ничему; ни один из индейцев не знает грамоты ... переводчик наш уверял нас, что их бьют за всякую безделицу, а чтобы мы в сем не сомневались, то показал нам плеть, которую он, находясь в числе смотрителей, всегда при себе носит ... Если который-нибудь из них убежит, то тотчас посылаются в погоню за ним солдаты и горе ему, если он будет пойман. Впрочем, если ему удается уйти, то стараются вместо его захватить других, в чем почти всегда успевают»{1}.

Учитывая насаждение подобных порядков, неудивительно, что основание миссий и продвижение испанцев по Верхней Калифорнии то и дело сталкивалось с сопротивлением местного населения. Первые серьёзные волнения среди новокрещёных относятся уже к осени 1775 г., когда бежавшие из миссии Сан-Диего индейцы Франсиско и Карлос смогли собрать в окрестных горах около 800 воинов. В полночь 4 ноября они обрушились на миссию, разгромив её до основания и убив при этом священника брата Луиса Хайме. Солдаты из находившегося неподалёку президио сумели, однако, отразить направленный на них удар и вскоре миссия смогла оправиться от разорения. В июле 1781 г. индейцы-юма, обитавшие на берегах Колорадо, атаковали новопостроенные на их землях миссии Ла Пурисима Консепсьон и Сан-Педро-и-Сан-Пабло. Возглавлял воинов вождь Палма. Разгромив миссии, индейцы напали на небольшой отряд под командованием дона Фернандо Ривера-и-Монкада и полностью его уничтожили. Рота солдат во главе с Педро Фагесом, прибыв на место резни, захоронила тела погибших, но не смогла выследить захватить Палму и его сторонников{2}.

Однако, как правило, столкновениями с индейцами были отмечены только начальные этапы «освоения» новых территорий. В начале XIX в. основная часть Верхней Калифорнии была уже «умиротворена» и здесь текла размеренная жизнь колониального захолустья. Русский путешественник А.П. Шабельский, посетивший Калифорнию в 1823 г., писал: «Все миссии Калифорнии построены одинаково … Самое лучшее место занимает церковь; рядом с церковью находится дом для монахов и казарма, где живут солдаты и здание похожее на обитель, в котором отцы закрывают на ночь индейских незамужних женщин. Деревня состоит из нескольких квадратных домов, сделанных из обожженной глины; в каждой комнате живет семья; между индейской деревней и жилищем всегда ставят большой крест. Иногда в миссии живет больше тысячи индейцев, за которыми чаще всего присматривают два монаха и охраняет группа солдат, состоящая из трех или четырех человек; такого количества вполне достаточно, чтобы поддержать порядок среди робких индейцев»{3}.

Стычки с непокорными племенами происходили теперь в районе Сан-Франциско и к северу от него. Именно там, между Сан-Рафаэлем и Санта-Круз, в 1820-х гг. действовал знаменитый Помпонио — беглый новокрещёный индеец из Сан-Франциско. Он был схвачен в начале 1824 г. и 6 сентября расстрелян по приговору военного трибунала{4}. Но на юге всё было спокойно. Тем неожиданнее для местных властей было то, что произошло весной 1824 г. в уже, казалось бы, давно и прочно освоенных районах около миссий Ла Пурисима, Санта-Инес и Санта-Барбара.

Времена были смутные и беспокойные. В 1822 г. В Калифорнии стало известно о свержении в Мексике испанской власти и в сентябре этого года отцы Мариано Пайерас и Антонио Родригес подняли над миссией Ла Пурисима флаг новой независимой республики. После этого была принесена присяга на верность мексиканскому правительству, священники отслужили торжественную мессу, а вечером было устроено празднество. Однако, вслед за этим светлым днём быстро наступили унылые будни. Революционные волнения привели к расстройству финансов, военные силы Калифорнии оказались без жалованья и, нередко, без снабжения провиантом. Обеспечить себя солдаты стремились за счёт индейцев францисканских миссий. Жизнь индейцев-чумашей, обитавших вокруг президио Санта-Барбара, становилась всё труднее. Они были теперь вынуждены снабжать продовольствием не только свои миссии, но и военный гарнизон, солдаты которого обращались с ними грубо и жестоко.

«Индейцы постоянно выполняют тяжелые работы, у них нет никакой собственности, — сообщает А.П. Шабельский, посетивший Калифорнию накануне восстания. — Очень мало у кого я видел соль и какие-нибудь посевы; святые отцы дают им только рубашку и шерстяную накидку, которую они оборачивают вокруг тела; эти вещи изготовлены в миссиях индейцами.

Некоторое время назад только монахи радовались тому, что индейцы работают; из-за волнений в Испании король не отправляет уже 12 лет деньги на содержание Калифорнии, поэтому губернатор и коменданты вынуждены требовать от монахов продовольствие и принадлежности необходимые солдатам; напрасно монахи напоминали о человеческих и божественных законах; их скупость уступила силе необходимости; с этого времени миссии кормили и одевали солдат; деньги, которые приходили от продажи вещей, делились между святыми отцами и офицерами.

Подобное управление Калифорнией привело к самым печальным последствиям для страны; индейцы вели чрезвычайно убогую жизнь, потому что у них не было никакой собственности и ни одной причины, ради которой им стоило больше работать; солдаты, привыкшие к безделью, считали работу самой большой бедой; собственностью обладали только монахи и офицеры, кроме того, военные не хотели ничем заниматься»{5}.

Положение усугубляли и перепады климата — необычайно суровая зима 1816-1817 гг. и страшная засуха 1820-1821 гг. Всё это создавало питательную почву для самых невероятных и тревожных слухов. Любая искра могла вызвать вспышку кровавого восстания.

Источники

Источниковая база для исследования причин, хода и результатов восстания 1824 г., небогата. Материалы официального расследования, проводившегося сразу после подавления восстания, не сохранились или же до сих пор не выявлены, а Г. Бэнкрофт даже предполагал, что таких документов не существовало вовсе{6}. Мемуаристы, «старые калифорнийцы», писавшие о восстании спустя многие годы, опирались преимущественно на собственную память. В их повествованиях отчётливо заметна тенденция к романтизации, преувеличению размаха и значимости событий, свидетелями которых они были в молодости. Сочинения Мариано Гуадалупе Вальехо, Хуана Батисто Альварадо, Антонио Мария Осио, Антонио Риполла, Ангустиас де ла Герра Орд и ряда других испаноязычных старожилов были изучены и проанализированы Г. Бэнкрофтом, рассказ которого о восстании базируется в основном именно на этих источниках. Рукописи некоторых из них были позднее изданы отдельными книгами на английском языке{7}.

Документация Российско-Американской компании содержит интересные, но крайне скупые сведения о ходе восстания и о роли, сыгранной в нём отдельными русскими дезертирами. В первую очередь среди русских источников следует назвать документы из архива К.Т. Хлебникова, а также упоминания о русско-калифорнийском сотрудничестве при подавлении восстания в переписке главного правителя колоний{8}.

Устные индейские предания, относящиеся к данному периоду, стали известны сравнительно недавно, после изучения полевых материалов американского этнографа Джона П. Харрингтона, работавшего в начале ХХ в. среди индейцев-чумашей. Рассказы о восстании 1824 г. были записаны со слов людей, которые родились спустя годы после этих событий и сами слышали о них от старшего поколения. Мария Соларес из чумашей-инесеньо и Луиса Игнасио из чумашей-барбареньо рассказывали преимущественно о том, что происходило в миссиях, откуда были родом их предки (Санта-Инес и Санта-Барбара), уделяя основное внимание не общему ходу восстания, а историям об отдельных людях, причастных к этим событиям. Рассказ Луисы Игнасио более краток, но при этом гораздо более конкретен. Повествование Марии Соларес более детально, однако при этом и более запутанно, наполнено легендарными фантастическими эпизодами. Тем не менее, эти предания содержат уникальную информацию, позволяющую взглянуть на историю восстания со стороны его непосредственных участников{9}.

Причины, цели и предводители

Учитывая разнородный характер источников, содержащих сведения о восстании 1824 г., неудивительно, что при воссоздании общего хода событий исследователь сталкивается с целым рядом противоречивых и неясных известий. В первую очередь это касается причин восстания, вопроса о его предводителях и проблемы участия в нём беглых русских промышленных и моряков.

Калифорнийские мемуаристы, в первую очередь Мариано Вальехо и Хуан Альварадо, утверждали, что восстание было тщательно спланировано и проводилось под руководством вождя Пакомио — образованного индейца из миссии Ла Пурисима, искусного ремесленника, который замыслил изгнать белых из Калифорнии и ради этого создал обширный тайный союз между индейцами миссий и свободными племенами. По словам Мариано Вальехо, это был «высокий, хорошо сложенный красивый человек, достаточно умный, энергичный и храбрый, чтобы без содрогания встретить любую опасность. С детства он впечатлил отцов миссий своей смышлёностью и они дали ему хорошее образование, — обучили читать и писать, а также ремеслу плотника. Ремесленник, обучавший его, говорил ему, что он смог бы хорошо обеспечить себя своим искусством в Европе, но Пакомио говорил, что предпочитается оставаться в Калифорнии, ибо чувствует, что призван тут для великих дел. Он не говорил, какие великие дела имеет в виду, но ходил к солдатам в миссии, чтобы те показали ему, как обращаться с саблей и мушкетом. Целью жизни же Пакомио было восстание, которое изгнало бы всех белых мужчин и женщин из его любимой Калифорнии. Тайно рассылал он гонцов к вождям всех свободных индейских племён, дабы те подошли ближе к миссиям, чтобы облегчить общее нападение. Сам же он посетил все миссии в том районе, чтобы сплотить индейцев вокруг своего дела. Наконец, он разослал своим союзникам весть о начале восстания в один и тот же день 19 марта 1824 г. … Но гонцы к северным племенам были перехвачены и это весьма дурно сказалось на планах Пакомио»{10}.

Однако рассказ Вальехо о Пакомио и ходе восстания содержит ряд неточностей и явных преувеличений, а в сохранившихся архивных материалах индеец Хосе Пакомио упоминается лишь как один из мятежников, наказанных после подавления восстания по приговору суда. В других мемуарных источниках предводителем восстания именуется некий метис по имени Патрисио{11}. Исходя из этого, можно предположить, что история о «заговоре Пакомио» относится в большей своей части к области «мифологии фронтира». Повести о тайных планах индейцев объединиться и восстать в один день, вырезав всех бледнолицых на своей территории, были довольно широко распространены в ранней историографии Северной Америки. Подобные истории рассказывались о Короле Филиппе, Понтиаке, Текумсе и других индейских вождях. Основанием для распространения таких легенд служили некоторые реальные события, связанные с крупными индейскими восстаниями и войнами, когда действительно происходили массовые единовременные атаки индейцев на поселения белых: войной против конфедерации поухаттанов в 1644 г., войной ямасси, восстанием тускарора.

Недостоверность рассказа о «заговоре Пакомио» подтверждается и самим ходом восстания. Оно вовсе не началось единовременно в нескольких миссия, но поступательно охватило три ближайших друг к другу: из Санта-Инес перекинулось в Ла Пурисима и оттуда в на другой день в Санта-Барбару. Никаких слаженных действий восставшие не предпринимали. Если одни из них собрались в Ла Пурисима и держали там оборону, то другие бежали вглубь материка. Часть индейцев, не желая быть замешанными в беспорядки, вообще предпочла спастись бегством как от солдат, так и от восставших. Известия Вальехо о прибытии на подмогу Пакомио крупных сил свободных индейцев с севера не выдерживает критики при сравнении с описанием событий в документах их непосредственных участников. Таким образом, Пакомио вряд ли может претендовать на роль великого объединителя индейских племён Калифорнии, какую приписывают ему некоторые мемуаристы.

Ещё одним претендентом на роль организатора и руководителя восстания является беглый русский промышленный Прохор Егоров. Эта версия особенно популярна в отечественных научно-популярных работах. Действительно, дневники К.Т. Хлебникова и основанная на его сведениях документация РАК называют Прохора Егорова главарём восставших. К сожалению, там не сообщается, ни о том, когда и по какой причине этот промышленный бежал из селения Росс, ни о том, где именно он поселился среди индейцев — у независимых племён или же в миссиях{12}. Сведения об этом человеке вообще крайне скудны и неясны, а роль его требует дальнейшего отдельного изучения. Известно, что промышленный Прохор Егоров прибыл в Калифорнию на борту брига «Головнин» в декабре 1820 г. Его имя значится также и в списке населения колонии, составленным И.А. Кусковым в октябре 1821 г. Таким образом, побег Егорова произошёл, скорее всего, в 1822 г.{13} Иных сведений об этом человеке в документах РАК пока не выявлено. Учитывая практически полное молчание о нём в испаноязычных источниках и в индейских преданиях, следует признать, что вряд ли Прохор Егоров был верховным, а уж тем более единственным, предводителем повстанцев.

И, наконец, собственно индейские предания вообще ничего не говорят о людях, которые возглавляли восставших. Согласно этим рассказам, восстание произошло стихийно и спонтанно, будучи спровоцировано злонамеренными слухами, которые распускались одним из индейцев{14}.

К числу предводителей восстания следует отнести индейцев, понёсших наказание по приговору суда, руководивших сдавшимися группами и группами беглецов, а также людей, упоминаемых в мемуарах и документах, как вождей повстанцев. Список их имён довольно обширен: Пакомио (Хосе Пакомио), Патрисио, Мариано, Бенито, Бернабе, Андрес, Хайме Хосе, Хосе Судон, а также русские Прохор Егоров и, возможно, некий «моряк Алексей». Если принять во внимание сведения Мариано Вальехо о причастности к восстанию свободных племён, то к списку следует добавить ещё упоминаемых им вождей Чальпинича и Мариано. Таким образом, становится ясно, что какое-либо единое руководство движением отсутствовало, а масса восставших на деле представляла собой совокупность отдельных групп, каждая из которых имела своего предводителя. Это лишний раз свидетельствует о стихийности и слабой организованности восстания.

Относительно непосредственных причин, толкнувших индейцев к выступлению, помимо уже упомянутых провокационных слухов и планов всеобщего освобождения Калифорнии, назывались притеснения, которые терпели индейцы миссий от размещённых там на постой мексиканских солдат. В ряде случаев прямо утверждалось, что восставшие индейцы были разгневаны на солдат, а на священников их ненависть не распространялась{15}. Об этом же прямо говорили и сами францисканцы. По их словам, восстание вызвали солдаты, притесняя индейцев и заставляя их бесплатно работать на себя{16}.

Вопрос о роли в восстании русских и, особенно, Прохора Егорова, вряд ли будет в ближайшее время удовлетворительно разрешён, чему причиной крайняя скудость информации. Из сообщений К.Т. Хлебникова неясно, когда Прохор Егоров бежал из Росса, где он нашёл себе прибежище — у свободных индейцев или же в миссиях, а если в миссиях, то в какой из них? О русских ничего не упоминается в индейских преданиях, а испаноязычные источники говорят о том бегло и без подробностей. Так Мариано Вальехо сообщает, что в ходе карательной экспедиции капитана Пабло де ла Портилья был захвачен в плен «русский моряк по имени Алексей, который бежал с некоего китобойного судна и жил с индейской женщиной в племени птолме». Этот беглец имел при себе множество различных инструментов, владел искусством обработки золота и серебра, почему и считался индейцами «великим чародеем». Будучи схвачен, он изображал сумасшедшего и потому содержался в одной камере с «другим безумцем, русским кадьякцем по имени Панталеон [Пантелеймон?]». В конечном итоге оба они были высланы на Ситку на борту судна «Камчатка»{17}. Упоминание русского «китобойного судна» и высылки на борту «Камчатки» заставляет несколько усомниться в точности сведении Вальехо, по крайней мере, в их датировке. Впрочем, в записках К.Т. Хлебникова сообщается, что вскоре после подавления восстания в форт Росс вернулся беглый Родион Шабанов и несколько беглых матросов с корабля «Крейсер», которых поместили на борт идущего на Ситку судна «Байкал»{18}. Возможно, среди этих людей и находился Алексей, упоминаемый в записках Вальехо.

Более важным представляется приводимое Г. Бэнкрофтом упоминание о некоем русском, который, по словам о. Бласа Ордаса, обучал индейцев владению огнестрельным оружием. Это упоминание относится к марту 1824 г. и касается индейцев, бежавших вглубь страны после сожжения миссий{19}. Рассказ Ордаса о русском в индейском лагере у Сан Эмигдио на озере Буэнависта хорошо сочетается со сведениями К.Т. Хлебникова, который сообщает, что индейцы и Прохор Егоров бежали на остров посреди большого озера и там сопротивлялись посылаемым против них карательным отрядам. Несомненно, в обоих случаях говорится об одном и том же человеке и об одной и той же группе повстанцев. Однако, это не даёт оснований называть Прохора Егорова единственным или главным предводителем индейцев и приписывать ему ведущую роль в организации восстания. Вполне вероятно, что он (а, вероятно, и некоторые другие русские беглецы) активно участвовал в мятеже, однако не столько как «вождь», сколько в роли «военного инструктора». Не исключено, что он относился к числу наиболее непримиримо и решительно настроенных повстанцев, а гибель его связана с внутренней борьбой среди индейцев, большая часть которых летом 1824 г. уже стремилась к примирению и возвращению в миссии.

Таким образом, следует признать, что движение индейцев-чумашей, охватившее весной-летом 1824 г. три францисканские миссии и прилегающую к ним территорию, было стихийным взрывом накопившегося за предшествующие несколько лет недовольства, не имело перед собой чётких целей и было лишено эффективного руководства. Учитывая эти моменты и обобщая накопившийся к настоящему времени материал, можно предпринять ещё одну попытку реконструкции хода событий весны-лета 1824 г., когда индейцы Калифорнии подняли одно из крупнейших восстаний в своей истории.

Восстание, 21-22 февраля 1824 г.

Спустя девяносто лет после описываемых событий Мария Соларес, индеанка из группы чумашей-инесеньо (бывших обитателей миссии Санта-Инес), рассказывала этнографу Джону Харрингтону, что причиной волнений послужил ризничий из Санта-Инес (sacristan), который однажды сообщил индейцам, что священники намерены наказать их за тайное исполнение языческих обрядов: «В следующее воскресенье они явятся, чтобы наказать вас всех, и мужчин и женщин». После этого он отправился к священнику и заявил, будто в то же самое следующее воскресенье индейцы намерены расстрелять всех миссионеров из луков. Испуганный священник послал за солдатами, чтобы охранять миссию. Тогда провокатор снова явился к индейцам и предостерёг их, что в воскресенье нельзя ходить в церковь, поскольку священники очень сердит, а солдаты убьют любого индейца, который появится поблизости. Индейцы крайне встревожились. Одни из них говорили, что священник не сможет повредить им, поскольку их защитит магическая сила. Другие советовали сначала пойти к церкви и проверить, правду ли сказал им ризничий. И когда один из них отправился туда, солдат выстрелил и ранил его в левое бедро. Тогда индейцы восстали и послали вестника в миссию Ла Пурисима, объявить, что началась война{20}.

Так говорится в устном чумашском предании. Согласно испанским источникам, толчком к восстанию послужила порка, которой 21 февраля по приказу капрала Коты подвергся в миссии Санта-Инес индеец из миссии Ла Пурисима. Подобные наказания давно не практиковались и разъярённые чумаши атаковали солдат и принялись поджигать постройки миссии. Источники ничего не сообщают о числе погибших, однако единогласно говорят о полном разорении миссии. «Миссия Санта Инесс разорена до основания, все строения преданы огню, при чём погибло 3500 фанег пшеницы, 2200 фанег кукурузы и 350 мешков соли и жира», — говорится в дневнике К.Т. Хлебникова{21}. Исходя из контекста его рассказа, можно предположить, что именно среди чумашей-инесеньо находился и беглый русский промышленный Прохор Егоров.

Согласно одним сведениям, священник миссии Санта-Инес сумел бежать в президио Санта-Барбара. Индейцы погнались за ним, но он стал отстреливаться и убил одного из преследователей. Другие источники утверждают, что отец Франсиско Хавьер Уриа в момент восстания отдыхал (было время сиесты) и был поднят ризничим, принёсшим тревожную весть о мятеже. Тогда падре схватил мушкет, двумя выстрелами убил двух нападающих, а третьему перебил пулей руку. Благодаря этому ему удалось пробиться к солдатам, которые оборонялись на площади. В другом варианте этой истории говорится, что отец Уриа и солдаты всю ночь оборонялись в доме священника, убив нескольких индейцев. Наутро прибыл сержант Анастасио Карильо во главе небольшого отряда и повстанцы бежали в Ла Пурисима. По словам А. де ла Герра Орд, Карильо сразился с индейцами и даже захватил в плен несколько их главарей. Рассказывалось также, что индейцы не имели ничего против падре, будучи озлоблены исключительно против солдат. Поэтому. Увидев, что пламя добралось до церкви, они бросились тушить её, но было уже поздно. Не исключено, что в этих поздних историях смешались между собой эпизоды, происходившие в разных миссиях{22}.

Тем временем, чумаши-пурисименьо, узнав о восстании, вооружились и тоже выступили против солдат. Восстание в Ла Пурисима началось в тот же день 21 февраля после полудня, когда сюда дошли известия из Санта-Инес. Из письменных источников известно, что солдаты оказали упорное сопротивление индейцам. Капрал Тибурсио Тапиа во главе четырёх или пяти человек всю ночь храбро защищал священников и семьи. Лишь одна из женщин была в это время ранена нападавшими. Однако, после того, как у солдат закончился порох, они были вынуждены сдаться. Поутру Тапиа и падре Блас Ордас послали гонца в Санта-Инес, чтобы остановить продвижение отряда Карильо — была опасность, что в противном случае индейцы перебьют солдатские семьи. Неизвестно, каков был ответ сержанта, но вскоре солдатам и членам их семей было позволено уйти в разорённую миссию Санта-Инес вместе с падре Ордасом. Второй священник, падре Родригес, остался со своей индейской паствой{23}.

Известно, что в миссии Ла Пурисима погибло четверо белых людей. Двое из них, Долорес Сепульведа и Рамон Сотело, были путниками, остановившимися здесь накануне по дороге из Лос-Анджелеса. В бою погибло также семеро индейцев (по крайней мере, именно столько было похоронено спустя два дня).

Овладев миссией и захватив заложников, пурисименьо призвали обитателей Санта-Инес присоединиться к ним: «Вождь Ла Пурисима (wot) послал гонца в Санта-Инес, прося, чтобы все инесеньо, мужчины и женщины, пришли в Ла Пурисима и если их убьют, то все они умрут вместе{24}. Инесеньос же говорили: «Если они будут стрелять в меня, вода выльется из пушки; если они будут стрелять в меня, пуля не войдёт в мою плоть»{25}. Судя по всему, восстание привело к оживлению традиционных индейских верований, вышедших наружу из-под покрова насаждаемой францисканцами христианизации. Некоторые инесеньо отказались уходить в Ла Пурисима. Вскрыв бочонок бренди, они устроили пьянку, во время которой опрокинули свечи на ящик со свечным салом. Начался пожар, охвативший целый ряд домов. Все пьяницы погибли в огне{26}.

В миссии Санта-Барбара о восстании стало известно утром 22 февраля. Чумаши-барбареньо, во главе которых стоял Андрес, пришли в возбуждение. Женщины и дети стали укрываться в окрестных холмах. Это не укрылось от местных священников, Антонио Риполла и Хайме. Падре Риполл отправился в президио, чтобы предостеречь капитана Хосе де ла Герра-и-Норьега и заручиться его помощью. Однако, пока он находился в президио, чумаши вооружились и собрались, громко исчисляя все те несправедливости и притеснения, которые они претерпели от солдат. Ходил также слух, что восставшие инесеньо и пурисименьо грозятся убить всех, кто откажется к ним присоединиться. Падре Риполл как мог старался успокоить их и ему было сказано, что никто не пострадает, если войска будут отведены. Индейцы требовали, чтобы солдаты сдали оружие и ранили двух человек, которые отказывались разоружиться. Ворвавшись в жилище отца Риполла, повстанцы разграбили его, захватив все находившиеся там деньги. Некоторые добрались до запасов спиртного, что привело к пьяным дебошам и даже убийствам. Луиса Игнасио в своём рассказе упоминает, что «в этот самый день индейский мальчик (она не знает его имени) был убит пьяным индейцем, пьяным от виски, украденного в доме священника миссии»{27}. Видя, что волнения усиливаются, капитан де ла Герра-и-Норьега вывел своих солдат, которые открыли огонь. Сражение продолжалось около трёх часов. Индейцы укрывались за постройками миссии, сражаясь не только луками и стрелами, но также и ружьями. В бою четверо солдат было ранено, а индейцы потеряли двух человек убитыми и трёх ранеными. Исход боя оказался неясным. Солдаты отступили в президио, а индейцы, нагруженные захваченной в миссии добычей, укрылись в холмах. Падре Хайме они увели с собой и долго уговаривали присоединиться к ним. Когда священник отказался, они дали ему лошадь и позволили вернуться в миссию{28}.

Среди обитателей миссии не было единства. Некоторые барбареньо, не желая участвовать в восстании, решили бежать из этого опасного места. Во главе их был 43-летний Хосе Судон (Ка-му-ли-йа-тсет) — «капитан» индейского селения. К ним присоединились также 52-летний Хосе Венадеро (Си-ли-на-ху-вит), Паисано, Лауденсио и ещё четверо мужчин. Все они были в миссии рыбаками и умели управляться с каноэ. Когда стемнело, они пробрались в гавань Ла Патера близ острова Мескальтитлан и снарядили каноэ для плавания. С ними туда явились и члены их семей. Всего группа беглецов насчитывала около 50 человек. Всем им удалось отплыть, оставшись незамеченными как повстанцами, так и солдатами. Судон взял курс на остров Санта-Круз, куда каноэ и прибыли утром следующего дня. Здесь беженцы провели не менее 11 недель, дожидаясь, пока не утихнут волнения на материке{29}.

Видя, что повстанцы уходят из миссии, солдаты осмелели. Прапорщик Хосе Майторена вывел вечером своё подразделение из стен президио и в последующие день-два его люди попросту грабили дома индейского селения. Протесты священников никого не останавливали. Несколько индейцев, не решившихся покинуть свои жилища, было убито. Священники направляли к беглецам послания, уговаривая их вернуться, однако те отказывались, уходя всё дальше и дальше глубь материка в направлении Туларес.

Осада Ла Пурисима, 16-17 марта 1824 г.

Тем временем, тревожные известия достигли Монтерея, где начались срочные сборы сил для подавления восстания. Удалось сформировать отряд, в состав которого вошло 16 артиллеристов, 23 кавалериста, 35 пехотинцев и 35 союзных индейцев. Командование экспедицией было поручено лейтенанту Мариано Эстраде и прапорщику (альфересу) Франсиско де Гаро{30}. Им было поручено выступить против бунтовщиков, координируя свои действия с капитаном Хосе де ла Герра-и-Норьега. Однако, по неизвестным причинам, им так и не удалось объединить свои силы.

Отряд Эстрады выступил 14 марта из Сан-Луис-Обиспо и ранним утром 16 марта приблизился к Ла Пурисима. Вправо и влево от основного маршрута движения лейтенант выслал кавалерийские разъезды под началом капралов Альвисо и Эспиносы. Им следовало разведать местность и по возможности отрезать противнику пути к отступлению. Остальной отряд, подойдя ближе к постройкам миссии, около восьми утра открыл огонь по засевшим там индейцам из мушкетов и четырёхфунтовой пушки. Силы индейцев, по сведениям атакующих, составляли около 400 человек (Вальехо уверяет, что под началом Пакомио находилось до 2000 воинов). Повстанцы стойко отстреливались, используя не только ружья и стрелы, но даже пушку и фальконеты. Но пушкари они были неопытные и потому индейская артиллерия не причиняла осаждающим особого вреда. По некоторым сведениям пушка вообще взорвалась после первого же выстрела, убив несколько человек. Натиск солдат заставил осаждённых подумать об отступлении, однако кавалерийские разъезды успешно отрезали индейцам возможные пути к бегству. Тогда они обратились за помощью к падре Родригесу, умоляя его вмешаться и добиться прекращения огня.

Этот эпизод является центральным в рассказе Мариано Вальехо. Ошибочно называя связывая с осадой Ла Пурисимо имена капитана де ла Герра и некоего падре Викторио, он говорит, что, приблизившись к миссии, солдаты нашли забросанные ветками и листвой трупы Долорес Сепульведы и Рамона Сотело. Предав их христианскому погребению, войска начали обстрел. Пакомио открыл ответный огонь, но пушка, заряженная двойным количеством пороха, взорвалась, убив шестерых индейцев. Видя, что сдержать наступление противника невозможно, Пакомио отправился в церковь, где находился священник. Падре относился к предводителю повстанцев, как к сыну и молился о том, чтобы сражение прекратилось. Пакомио схватил священника за горло и вскричал: «Довольно молитв! Ступай и умри с нами». Он вытащил старика наружу, где гуще всего падали пули, и велел обратиться к осаждающим с требованием прекратить огонь. Услышав призыв священника, солдаты перестали стрелять. Ночью вождь собрал своих людей в церкви, пал перед священником на колени и молил о прощении за то, что подверг его опасности. Падре заверил вождя, что если индейцы сдадутся, то он добьётся для них помилования. Однако Пакомио не согласился с этим и решил под покровом темноты увести своих людей в местность под названием Лагуна. Одновременно он вручил священнику ключ от тюрьмы, где содержались пленные солдаты и миссионеры, взяв с него слово, что двери будут открыты только утром. Священник сдержал обещание и затем ходатайствовал перед военными властями о помиловании индейцев{31}.

Неизвестно, насколько реальны драматические детали рассказа Вальехо, но вмешательство падре Родригеса действительно остановило сражение примерно в половине десятого вечера. Священник сначала направил лейтенанту Эстраде письмо, а затем явился к нему лично. К этому времени в бою было ранено трое солдат (один смертельно), а индейцы потеряли 16 человек убитыми и большое количество людей ранеными. У сдавшихся повстанцев было изъято 16 мушкетов и два фальконета. В своём рапорте лейтенант особо отметил отвагу, проявленную в сражении его адъютантом добровольцем Франсиско Пачеко, помогавшим обслуживать пушку, а также отметил заслуги артиллеристов Мануэля Флореса и Октавиано Гутьерреса, пехотинцев Санта Аны, Диаса, Леонардо Виргена и Антонио Родригеса. Позднее Пачеко был награждён чином прапорщика{32}.

По версии Вальехо, армейский командир отправился вместе со священником в Лагуну и предложил Пакомио выдать убийц Сепульведы и Сотело, а самому вождю перебраться со своей семьёй в Монтерей. После обсуждения, повстанцы приняли эти условия. Вождь лично явился в солдатский лагерь, чтобы утвердить соглашение. После этого воины сложили оружие и вернулись в Ла Пурисима, а Пакомио в сопровождении лейтенанта Эстрады отбыл в Монтерей. Здесь он и провёл оставшиеся годы жизни, став мирным и почтенным гражданином, которого даже избрали членом городского правления (ayutamiento){33}.

На самом деле после сдачи мятежниками оружия Эстрада провёл заседание военно-полевого суда, приговорив к расстрелу семь человек, признанных виновными в убийстве Сепульведы и Сотело. Согласно рассказу Марии Соларес, «солдаты в Ла Пурисима были более свирепы [чем в Санта-Инес] и они захватили семерых индейцев-пурисименьо, связали им руки за спиной, завязали им глаза и расстреляли. Один из них поднялся, после того, как в него выстрелили. Солдаты выстрелили в него опять и он упал. Священник молился, когда солдаты стреляли. Это было после полудня. Но индеец, который упал, ещё был жив. Солдаты сказали: «В чём дело, почему этот человек не умер?» Они осмотрели его и нашли, что он имел амулет из плетёных волос вокруг шеи, это было причиной, почему он не умер. Они порвали это и выстрелили в него опять и человек умер»{34}.

Четверо предводителей восстания — Пакомио, Мариано, Бенито и Бернабе — были приговорены к десяти годам заключения в президио и к последующему изгнанию из провинции. Ещё восемь индейцев были приговорены к восьми годам содержания в президио. Падре Риполл утверждал, что Эстрада нарушил данное им обещание помиловать всех сдавшихся мятежников. Что же касается Пакомио, которого Вальехо считает главным предводителем и организатором восстания, то, вероятно, он действительно закончил свою жизнь вполне благополучно. По крайней мере, известно, что в 1836 г. в Монтере действительно проживал со своей семьёй 40-летний плотник по имени Хосе Пакомио. Вероятно, отбыв срок заключения, бывший предводитель повстанцев действительно сменил место жительства и вернулся к своему прежнему ремеслу{35}. Иной была судьба других вождей. В январе 1826 г. двое из них, Бенито и Бернабе, сумели совершить успешный побег из места своего заточения. К сожалению, сведений об их дальнейшей участи не сохранилось{36}.

Подавление восстания, март-июнь 1824 г.

После сражения у Ла Пурисима основной очаг восстания был подавлен. Однако, ещё оставалось ликвидировать угрозу со стороны повстанцев, бежавших в район Туларес. В своём письме на имя губернатора дона Луиса де Аргельо от 21 марта падре Блас Ордас с тревогой сообщает, что мятежники находятся на ранчо Сан-Эмигдио, где некий русский обучает их владению огнестрельным оружием. В этом же районе «язычниками», среди коих находился один христианин, было убито два человека, в том числе американец по имени Дэниел. К этой группе намерены присоединиться индейцы, бежавшие из миссии Сан-Фернандо, а обитатели миссий Сан-Буэнавентура и Сан-Габриэль находятся в состоянии, близком в открытому бунту. Упомянутым русским был, скорее всего, Прохор Егоров. По словам К.Т. Хлебникова, после уничтожения миссии Санта-Инес индейцы бежали на остров посередине большого озера. Судя по всему, тут имеется в виду озеро Буэнависта, вокруг которого разворачиваются события завершающей фазы восстания, описанные в испанских документах{37}.

Губернатору Аргельо опасения падре Ордаса, однако, показались преувеличенными и 31 марта, на основании рапортов с мест, он пишет, что беглые индейцы Санта-Барбары рассеялись и постепенно возвращаются к своим жилищам. Поэтому лейтенант Эстрада получает приказ вернуться в Монтерей. Но на местах всё обстояло не столь безоблачно. Капитан де ла Герра вскоре рапортует, что высланный им отряд из 80 человек под командованием лейтенанта Нарсисо Фабрегата имел два столкновения с мятежниками у озера Буэнависта и ранчо Сан-Эмигдио — соответственно 9 и 11 апреля. В бою у Сан-Эмигдио сержант Карлос Карильо убил 4 индейцев, захватил 13 лошадей, а трое гражданских добровольцев из его отряда получили ранения.

Индейцы обстреливали отряд на марше и братья Домингес были ранены стрелами при прохождении местности Кахон де Увас{38}. Захваченный в плен индеец был убит на месте, потому что солдаты не хотели утруждать себя охраной пленника. Сам Фабрегат выдержал пятичасовое сражение у озера Буэнависта, не потерял ни одного человека убитым или раненым, но был вынужден отвести свои силы обратно в Санта-Барбару. Оправдывая своё отступление, он ссылался на пыльную бурю, помешавшую правильному ведению военных действий. Эти сведения хорошо согласуются с рассказом К.Т. Хлебникова о том, что военные дважды пытались подавить сопротивление индейцев, укрывшихся у «большого озера»{39}.

В индейских рассказах о событиях 1824 г. говорится, что бежавшие из Санта-Барбары повстанцы были радушно приняты группами йокутов, проживавших в Туларе вокруг озера Буэнависта. Беглецы были измучены долгим странствием, они страдали от голода и болезней, многие из них умерли в пути. В рассказе Луисы Игнасио говорится: «Они оставались в Туларе четыре месяца. Тулареньос хорошо приняли индейцев Санта-Барбары. Другое племя, живущее за тулареньос, дало индейцам Санта-Барбары много вещей и прекрасно с ними обращалось, даже лучше, чем сами тулареньос»{40}. По предположению Тревиса Хадсона, этим гостеприимным племенем могли быть тюбатулабал или китанемук. Индейские лазутчики, посланные в эти места губернатором Аргельо, сообщали, что беженцы в изобилии снабжены продовольствием, но спиртное у них иссякло, что холостые и женаты живут вместе и что проводят время не в молитвах, а в азартных играх.

Несмотря на то, что карательные экспедиции не достигли своей цели, было ясно, что военные не откажутся от мысли покарать бунтовщиков. Это привело к расколу среди повстанцев. Среди них всё громче звучали голоса тех, кто призывал к сдаче и примирению с белыми. Наиболее влиятельным из них был 33-летний Хайме Хосе. «Этот Хайме, индеец, который был врачом, певцом и наставником … говорил им, что если они не вернутся назад, то солдаты будут сражаться с ними прямо здесь. Женщины плакали, думая, что их всех убьют. Хайме поддерживал их и убеждал вернуться», — рассказывает Луиса Игнасио{41}. Этот раскол, вероятно, вылился в открытые столкновения между сторонниками сдачи и непримиримыми воинами. Именно тогда, судя по всему, был убит Прохор Егоров. Беглому русскому промышленному нечего было терять. Он не собирался сдаваться местным властям. Иного способа покончить с влиянием русского у Хайме Хосе не было, и противостояние кончилось убийством.

Между тем, калифорнийские власти собирали силы для решительного удара. Губернатор дон Луис де Аргельо воспользовался пребыванием в Калифорнии российского фрегата «Крейсер», чтобы обратиться за помощью к главному правителю Русской Америки М.И. Муравьёву. Тот охотно откликнулся на это обращение, направив в Калифорнию бриг «Араб» с грузом оружия и боеприпасов. Этими действиями Российско-Американская компания рассчитывала улучшить отношения с местными властями и обезопасить колонию Росс от возможного нападения индейцев в случае расширения восстания. Кроме того, поставка оружия являлась выгодной коммерческой операцией.

«Я получил письмо от губернатора Верхней Калифорнии на фрегате «Крейсер», где он меня убедительно просит прислать ему пороху, ибо оне имеют в оном большую нужду, — сообщал М. И. Муравьёв в Петербург 26 апреля 1824 г. — Индейцы бунтуют и уже две миссии совершенно разорены, а монахи и испанцы варварски убиты или живыя сожжены. Главное правление конечно уверено, что мы для собственной своей пользы и даже существования должны всеми способами защищать поселения испанцев в Калифорнии, а паче миссии … и мы будем иметь случай сбыть довольное количество пороху и ружей очень выгодно и между тем услужим соседям»{42}.

Новая экспедиция в район Туларес была организована уже в конце мая, вероятно, после получения российской помощи. Командование ею было поручено лейтенанту Пабло де ла Портилье. Под его началом находились лейтенант Валле во главе 50 человек из Монтерея и лейтенант Ибарра с отрядом, набранным на юге. В целом силы Портильи насчитывали 130 человек. Отца Антонио Риполла пригласили стать капелланом, но он отказался, заявив, что скорее умрёт, чем станет свидетелем грядущих ужасов. Вместо этого он настойчиво просил губернатора даровать мятежникам всеобщую амнистию (indulto). В конечном итоге это ему удалось.

2 июня Портилья выступил из Санта-Барбары, а Валле из Сан-Мигеля. Оба отряда объединились 8 июня у Сан-Эмигдио{43}. В лагере беженцев в это время царил разброд. Многие хотели вернуться в миссии, но опасались наказания за бунт. Навстречу Портилье вышел Хайме Хосе и вступил в переговоры от имени беглецов. Со стороны лейтенанта переговоры велись через двух новокрещёных тулареньос. Портилья объявил о помиловании, дарованном губернатором. Индейцы всё ещё продолжали колебаться, но обещали дать окончательный ответ в ближайшие дни. Встреча, назначенная на 11 июня, ничего не дала из-за туманных и тревожных слухов, которые ходили среди индейцев.

Пылкий лейтенант Ибарра, теряя терпение, начал уже грозить прямым нападением на упрямых бунтовщиков, если они не сдадутся на следующий день. Наконец, 16 июня Портилья вместе со сдавшимися индейцами, тронулся в обратный путь, уполномочив вождя Андреса остаться позади и собрать последних 40 человек, рассеявшихся по окрестностям. Сдавшимся повстанцам даже было позволено оставить при себе своё оружие, чтобы они могли отразить возможное нападение «язычников». Среди пленников, согласно сведениям Мариано Вальехо, был и «русский моряк по имени Алексей», из-за своего искусства ремесленника пользовавшийся среди индейцев репутацией волшебника.

Портилья вернулся в Санта-Барбару 21 июня и этот день считается окончанием восстания 1824 г. До русской колонии Росс это известие дошло 2 июля. Под этим числом К.Т. Хлебников записал в своём дневнике, что «закон и порядок в Калифорнии полностью восстановлены», индейцы сдались благодаря объявленному им помилованию, а в ходе столкновений за всё время восстания погибло 8 испанских солдат{44}. Учитывая, что в Ла-Пурисима было убито четверо белых, при осаде этой миссии погиб один солдат, и ещё двое белых погибло у Сан-Эмигдио, можно предположить, что в ходе карательных экспедиций в район озера Буэнависта солдаты потеряли убитыми одного человека. Если же принимать слова Хлебникова о погибших «солдатах» буквально и относить их только к военным, то общее число погибших возрастает до 13 человек. Известия о том, что некоторые «монахи и испанцы варварски убиты или живыя сожжены», были, скорее всего, получены М.И. Муравьёвым от Луиса де Аргельо. Губернатор, возможно, сам не имел ещё точных сведений о потерях или же сознательно преувеличивал ужасы индейского восстания, чтобы наверняка заручиться помощью русских. Любопытно, однако, что в предании, записанном со слов Луисы Игнасио, утверждается, будто один человек действительно был сожжён в ходе восстания — это был якобы тот самый ризничий, который спровоцировал бунт. Впрочем, Мария Соларес в своей версии предания, прямо говорит, что ризничий был лишь арестован и заключён под стражу, а ни о каком сожжении она ничего никогда не слышала{45}. Скорее всего, истории о сожжённых людях относятся к разряду слухов, сопровождавших восстание. Число погибших в ходе восстания индейцев точно не установлено. Суммируя упоминаемые в источниках потери, можно сказать лишь то, что в ходе волнений было убито не менее 30 индейцев.

После того, как волнения затихли и большинство повстанцев вернулись на места своего прежнего жительства, власти подвели некоторые итоги. Войска, участвовавшие в подавлении восстания, были награждены двойным жалованьем (которого, впрочем, так и не получили). У индейцев миссий было изъято всё оружие, переданное на хранение в президио. В октябре 1824 г. начала работать комиссия по расследованию причин восстания (капитан де ла Герра, Арус и Хосе Антонио Карильо). Никаких документов, оставшихся от деятельности этой комиссии, к сожалению, не сохранилось. В июле 1825 г. прапорщик Майторена возбудил против некоторых помилованных повстанцев из Ла Пурисима уголовное дело по обвинению в краже вещей, пропавших во время беспорядков.

Спустя несколько лет, в 1834 г., мексиканские власти приступили к осуществлению на практике закона о секуляризации миссий. Хозяевами миссий были объявлены трудившиеся там индейцы. Они также получили право продавать причитающиеся им земли, постройки и другое имущество. Вскоре произошло то, чего и следовало ожидать. Неподготовленные к управлению сложным хозяйством и не желающие продолжать жизнь в миссиях, индейцы продавали свалившееся нежданно им на голову имущество и расходились, подчас даже не дожидаясь получения денег. Одни из них вернулись к старому образу жизни, другие стали служить новым хозяевам. Постройки миссий использовались в самых разных целях — от складов до казарм. После присоединения Калифорнии к Соединённым Штатам миссии были возвращены католической церкви. Однако вернуть прошлое было невозможно. Старый уклад францисканских миссий навсегда канул в Лету.

Примечания

1. Шур А.А. К берегам Нового Света. – М., 1971. С.143-144.

2. Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008. Р.8-13.

3. Schabelski A. Voyage aux colonies russes de l’Amérique, fait à bord du sloop de guerre l’Apollon, pendant les années 1821,1822 et 1823. – St. Petersbourg, 1826. Р.84.

4. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.537.

5. Schabelski A. Voyage aux colonies russes de l’Amérique, fait à bord du sloop de guerre l’Apollon, pendant les années 1821,1822 et 1823. – St. Petersbourg, 1826. Р.85-86.

6. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.527.

7. Ord, Angustias de la Guerra. Occurrences in Hispanic California. Washington, D.C., 1956; Geiger, Maynard. Fray Antonio Ripoll’s Description of the Chumash Revolt at Santa Barbara in 1824 // Southern California Quarterly, 52 (4); Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008.

8. Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990; Россия в Калифорнии: русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803–1850. – Т. I. – М., 2005.

9. Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2); Hudson, Dee Travis. Chumash Canoes of Mission Santa Barbara: the Revolt of 1824 // Journal of California Anthropology. 1976, # 3 (2); Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1).

10. Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008. Р.38. К числу ошибок в рассказе Вальехо следует отнести даже саму датировку восстания, которое на самом деле началось не 19 марта, а 21 февраля 1824 г.

11. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.527.

12. Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990. Р.153, 156.

13. Россия в Калифорнии: русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803–1850. – Т. I. – М., 2005. С. 415, 428.

14. Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2). Р.223-224; Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1). Р.123.

15. Boulé,Mary Null. Mission Santa Inés. – Vashon, WA, 1988. Р.15.

16. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.527-528.

17. Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008. Р.42.

18. Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990. Р.156.

19. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.533.

20. Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2). Р.223-224.

21. Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990. Р.153.

22. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.528-529; Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1). Р.125; Boulé,Mary Null. Mission Santa Inés. – Vashon, WA, 1988. Р.15.

23. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.529.

24. Мария Соларес рассказывает, что вестник из Ла Пурисима на пути в Санта-Инес повстречал испанца на отличном коне. Он прицелился в испанца из лука и заставил его спешиться и раздеться, а потом убил его. Одевшись в платье убитого и сел на его коня. Проезжая мимо корраля, где содержался небольшой табун, индеец заарканил одного из коней. Тут к нему приблизился некий Валентин, «один из храбрейших испанских солдат». Он поинтересовался, по какому праву чумаш седлает чужого коня, и заметил кровь на его сбруе. Призвав на помощь других солдат, Валентин попытался схватить индейца, но тот вскочил на коня и бежал. Согласно легенде, он просто исчез и спустя миг появился на вершине соседнего холма (Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2). Р.224.).

25. Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2). Р.224.

26. Ibid. P.227.

27. Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1). Р.124.

28. Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1). Р.124-125; Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.530.

29. Hudson, Dee Travis. Chumash Canoes of Mission Santa Barbara: the Revolt of 1824 // Journal of California Anthropology. 1976, # 3 (2). Р.13-14.

30. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.531.

31. Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008. Р.40-41.

32. В рассказе Марии Соларес, как и в мемуарах Вальехо, утверждается, что карательной экспедицией командовал капитан Норьега. Подойдя к Ла Пурисима, он выслал к чумашам парламентёра с предложением сдачи, но индейцы отвергли предложение и выстрелом пробили шляпу капитана и даже сбили его с коня (Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2). Р.227).

33. Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008. Р.41.

34. Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2). Р.224

35. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.528.

36. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.537.

37. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.533; Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990. Р.153.

38. Солдаты, участвовавшие в этой экспедиции, сложили о том песню, где рассказывалось о подвигах каждого из них:

El Sargento Don Carlos

Por la Trinidad

Se vistlo de guerra

Con mucha crueldad… и т.д.

(Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.534).

39. Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.534; Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990. Р.153.

40. Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1). Р.124.

41. Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1). Р.124-125.

42. Россия в Калифорнии: русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803–1850. – Т. I. – М., 2005. С.518.

43. Маршрут движения Портильи известен из его журнала боевых действий. Вначале отряд прибыл в Сан-Буэнавентура, где оставался до 5 июня. Затем поднялся на 15 лиг по реке Санта-Клара к ранчо Камулос. Затем ещё на 3 лиги вверх по реке к ранчо Сан-Хавьер, преодолел вершину Сарриа Сан-Норберто, вышел через 5 лиг к Эспириту-Санто. Перевалив через холмы, Портилья вышел к арройо Тиноко и оттуда прибыл в Аламос, пройдя 8 лиг. Пересёк равнину мимо Салинас де Кортес, вошёл Каньада де Увас и дошёл доСанта-Тереса-де-Хесус, пройдя ещё 6 лиг. Через 3 лиги он миновал Кахон и вышел на равнину к озеру Мисхамиу, пройдя 6 лиг к северу. Оставив озеро справа, отряд по равнине дошёл до Сан-Эмигдио в 9 лигах от устья Кахон де Увас и в 5-6 лигах от озера. Лагерь мятежников располагался тогда у Митоеха, а ранчерия индейцев-тулали на озере. Обратный путь проходил через Малапика, Каниуп, Кайам, Каситес Сан-Пабло, Сегуайа или ручей Сан-Гервасио, вниз по ручью до реки Санта-Инес, вниз по реке на 3 лиги до ранчо Синегас или Тринидад, к Сан-Рок и ещё через пол-лиги к миссии Санта-Барбара (Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885. Р.535).

44. Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990. Р.153. Согласно версии Вальехо, Портилья совершил гораздо более громкие подвиги, ибо ему пришлось столкнуться с огромными силами в 5000 воинов под началом вождей Мариано и Чальпинича, которые спешили с севера на подмогу Пакомио. Портилья разгромил их в ходе «долгого жестокого сражения» (Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008. Р.42). Однако эти сведения не находят подтверждения в иных источниках (в том числе и в дневнике самого Портильи).

45. Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1). Р.123; Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2). Р.227.

Библиография

Bancroft H.H. The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. California. 1801-1824. – San Francisco, 1885.

Blackburn, Thomas. The Chumash Revolt of 1824: A Native Account // Journal of California Anthropology. 1975, # 2 (2).

Boulé, Mary Null. Mission Santa Inés. – Vashon, WA, 1988.

Hudson, Dee Travis. Chumash Canoes of Mission Santa Barbara: the Revolt of 1824 // Journal of California Anthropology. 1976, # 3 (2).

Hudson, Dee Travis. The Chumash Revolt of 1824: Another Native Account from the Notes of John P. Harrington // Journal of California Anthropology. 1980, # 2 (1).

Knill, Harry & Elsasser, Albert B., ed. Great Indians of California by Mariano G. Vallejo, Padre Francisco Palou and H.H. Bancroft. – Santa Barbara, 2008.

Khlebnikov K.T. The Khlebnikov Archive. Unpublished Journal (1800-1837) and Travel Notes (1820, 1822 & 1824). – University of Alaska Press, 1990.

Schabelski A. Voyage aux colonies russes de l’Amérique, fait à bord du sloop de guerre l’Apollon, pendant les années 1821,1822 et 1823. – St. Petersbourg, 1826.

Россия в Калифорнии: русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803–1850. – Т. I. – М., 2005

Шур А.А. К берегам Нового Света. – М., 1971.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Андрей Гринёв

Золото Русской Америки: Несостоявшийся Клондайк

"Русской Америкой" принято называть бывшие российские колонии в Новом Свете, которые ныне составляют 49-й штат США Аляску. Колонии эти начали формироваться во второй половине XVIII в., а в 1867 г. были проданы Соединенным Штатам. Об их истории уже немало написано как у нас в стране, так и за рубежом. Тем не менее ряд аспектов исторического прошлого Русской Америки нуждается в дальнейшем исследовании, в частности вопрос о попытках отыскать золото в заокеанских владениях России. Правда, эта тема уже привлекала внимание отечественных и зарубежных ученых, но специальных работ по ней до сих пор не было. Исследователи затрагивали ее либо в общем контексте геологических изысканий русских в Новом Свете, либо описывая знаменитую "золотую лихорадку" на Аляске на рубеже XIX-XX вв., т.е. когда эта территория уже несколько десятилетий входила в состав США. Так, еще в 1915 г. весьма компетентный горный инженер Е.Н. Барбот де Марни опубликовал работу о золотодобыче на Аляске.[1] Однако его интересовало в первую очередь современное со стояние золотодобывающей отрасли, а не история поисков золота в период Русской Америки. Хотя он и упоминал этот сюжет, но рассмотрел его довольно поверхностно и не без некоторых неточностей.

Спустя год после выхода работы Е.Н. Барбота де Марни, известный американский историк Фрэнк А. Голдер написал специальную статью о разработке полезных ископаемых Аляски до 1867 г.[2] Главное внимание он уделил описанию разведки и добычи каменного угля на п-ве Кенам, хотя бегло упоминал о попытках русских обнаружить золото на территории своих колоний. Аналогичным образом был рассмотрен вопрос о поисках золота в Русской Америке и в опубликованной относительно недавно статье Е.А. Кириллова.[3] Актуальность проблемы заключается не только в том, что она далеко недостаточно изучена в отечественном и зарубежной историографии, но и по причине многочисленных спекуляций вокруг "золотого фактора", который, по мнению некоторых ученых, явился одной из существенных причин продажи Аляски США.

Но прежде чем приступить непосредственно к рассмотрению основных аспектов интересующей нас темы, обратимся к краткой предыстории вопроса. Россия, которая на протяжении столетий не имела собственных золотоносных месторождений, была вынуждена постоянно импортировать драгоценный металл из-за границы, расплачиваясь за него мехами, зерном, воском и другими продуктами своего традиционного экспорта.[4] Особенно обострилась "золотая проблема" в эпоху Петра I в связи с расширением международных связей страны и многочисленными войнами, которые вел император. Государственная казна остро нуждалась в постоянном пополнении золотом. По мнению Ф.А. Голдера, одной из причин, побудившей Петра I в 1725 г. снарядить Первую Камчатскую экспедицию под командованием В.Й. Беринга для открытия земель на Тихоокеанском Севере, был поиск в Америке благородных металлов.[5] Правда, в самой инструкции императора капитану Берингу об этом ничего не говорилось.[6]

Однако в дальнейшем такая задача прямо указывалась в проектах русских географических исследований в Новом Свете. Так, в октябре 1732 г. генерал-инспектор флота вице-адмирал Н.Ф. Головин предлагал императрице Анне Иоанновне направить на Тихий океан три военных корабля для развития там отечественного мореплавания и открытия новых земель. Головин писал: "В изыскании же Америки может быть следующая великая государственная польза: ибо имеются там мины (месторождения. А.Г.) пребогатые, как серебряные, так и золотые, о которых еще неведомо".[7] В инструкции Сената В.Й. Берингу от 28 декабря 1732 г. об организации Второй Камчатской экспедиции также говорилось, что в задачу ее участников входит исследование минеральных богатств новооткрытых земель: "Там же, где возможно и случай допустит: спуская на натуральную землю с конвоем пристойным рудознатцов, о коих прежде упомянуто, велеть осматривать, не найдутся ль где богатые металлы и минералы, и буде есть, то брать руды и делать малые, а потом, по надежде и свидетельству смотря, и большие пробы и описывать такие места особо".[8] Однако ни эта, ни последующие правительственные экспедиции не смогли обнаружить в Америке месторождений золота.

После того как в ходе Второй Камчатской экспедиции в 1741-1742 гг. были открыты Юго-Восточная Аляска и Алеутские острова, сюда для добычи ценной пушнины потянулись сибирские купцы и промышленники. Камчатская администрация нередко направляла на их суда своих представителей казаков или сержантов из состава местного гарнизона, которые обязаны были следить за поведением команды и способствовать приведению в российское подданство местных жителей. Кроме того, "государевы слуги" должны были по возможности искать полезные ископаемые на тихоокеанских островах. Так, Большерецкая канцелярия в инструкции казаку С.Т. Пономареву, отправившемуся в 1758 г. на Алеутские острова на купеческом судне "Св. Иулиан", требовала "наведываться и сыскивать земных и морских куриозных и иностранных вещей и золотых и серебряных руд".[9]

Позднее известный купец Г.И. Шелихов, основавший в 1784 г. первое постоянное русское поселение в Америке на о. Кадьяк, также проявлял определенный интерес к минеральным богатствам края. В 1794 г. он писал главному правителю своей компании в Америке А.А. Баранову о необходимости заняться в колониях поисками полезных ископаемых, в частности серебра.[10] В том же году на Кадьяк прибыл унтер офицер Корпуса Горных инженеров (пробирный мастер) Дмитрий Тарханов, присланный Шелиховым специально для геологических исследований в Русской Америке. Однако за четыре года пребывания в колониях Тарханову не удалось обнаружить здесь признаков серебра или золота: дело в том, что его изыскания проходили в районах, где отсутствовали месторождения этих металлов.[11]

Неудача Тарханова, равно как и сложные проблемы колонизации Юго-Восточной Аляски в 1790х 1820х годах[12], надолго парализовали интерес русских к дальнейшему поиску золота в Америке. Их привлекало прежде всего "мягкое золото" ценная пушнина (в первую очередь шкурки калана), с большой прибылью сбывавшаяся в России и Китае. Поэтому руководство образованной в 1799 г. под императорским патронажем Российско-американской компании (РАК), которой были подчинены российские колонии на Аляске, длительное время воздерживалось от организации дорогостоящих геологических экспедиций. Именно доминирование пушного промысла и торговли являлось, как считал Ф.А. Голдер, главной причиной, по которой РАК не вела широких геологоразведочных работ и горных разработок. По мнению американского ученого, существовало лишь два фактора, вынудившие компанию обратить наконец серьезное внимание на горнорудные разработки и на поиски золота в колониях. Это, во-первых, сокращение добычи калана вследствие его беспощадного истребления и, во-вторых, открытие золота в Калифорнии в 1848 г.[13] Однако эти утверждения американского историка не совсем корректны, поскольку популяция калана у Северо-Западного побережья Америки и в Калифорнии значительно истощилась уже к концу 1810-х годов, но никаких геологических изысканий администрация русских колоний в те годы не предпринимала. Что же касается калифорнийской "золотой лихорадки", то она действительно несколько активизировала поиски золота, но соблазн отыскать его гипотетические месторождения в колониях возник у Главного правления (ГП) РАК задолго до 1848 г.

Толчком, пробудившим интерес руководства компании к поискам золота в Русской Америке, было открытие и разработка в 1820х годах первых российских золотоносных месторождений на Урале. В послании от 31 марта 1831 г. главному правителю колоний барону Ф.П. Врангелю директора РАК прямо указывали на это обстоятельство и рекомендовали ему начать геологоразведочные работы в колониях. "Нет сомнения, писали они, что в колониях наших находятся многоразличные минералы и руды различных металлов, но Компания не имеет об оных ни малейших сведений. Впрочем известно, что в некоторых местах наших колоний и в особенности на Американском берегу около Якутата находятся минералы, содержащие золото и что горы на сем берегу вообще состоят из таких каменных пород, которым, по мнению ученых, обыкновенно сопутствуют золотоносные пески, каковыя в недавнем времени открыты в Пермской, а потом и в некоторых других Губерниях, почему и заключают о существовании таковых песков и в наших колониях. Со своей стороны Главное Правление Компании не может ни утверждать, ни опровергать сего предположения, но, тем не менее, желало бы по крайней мере иметь понятия и подробныя сведения о свойстве и породах вообще ископаемых предметов, находящихся в наших колониях".[14]

На это послание директоров компании Врангель отвечал: "... В удовлетворении желания Гл.[авного] Пр.[авления] иметь сведения о породах камней в колониях разослан мною циркуляр по всем конторам о присылке минералов с подведомственных им мест".[15] Не отрицая наличия потенциальных запасов полезных ископаемых в недрах российских колоний, главный правитель все же достаточно скептически отозвался о попытках их разработки из-за недостатка средств и людей. Особые трудности с геологическими исследованиями могли возникнуть как раз в районе залива Якутат, берега которого населяли воинственные индейцы-тлинкиты (в русских документах их называли "колюжи" или "колоши"). Врангель писал: "Поелику Компания уже давно оставила сношения с сим местом, обитаемым Колошами, колониальное начальство не определяет надежных средств производить там обстоятельныя описи по I сей части. Оно со своей стороны решается даже утверждать, что при на стоящем положении Колоний, при недостатках в рабочих людях, при накопившемся значительном числе неспособных, дряхлых, при скудном снабжении Колоний нужными товарами и припасами, при малолюдстве Алеут (зависимых от русских туземных работников. А.Г.) и непокорности Колош, здешнее начальство встречается с большими затруднениями поддерживать обыкновенный ход промышленности (добычи пушнины. А.Г.) и имеет основательные причины сомневаться в полезности отыскания металлов. Впрочем оно будет действовать согласно желанию Глав. Прав. Именно о Якутате я могу уведомить Гл. Прав., что в собрании минералов Г. [на] Хлебникова[16] находятся и Якутатские камни, между коими находятся блестящие, именно колчеданы, но не все то золото, что блестит, и мне весьма любопытно знать, кто из ученых заприметил в том признаки золота. Всего вероятнее, что мнение сие основывается на замечаниях какого-либо морехода или промышленного (промышленника. А.Г.), не имеющего понятия о минералогии".[17]

Еще до получения этого отзыва Ф.П. Врангеля, ГП РАК в новом послании от 31 июля 1831 г. уведомило его, что не теряет надежды найти золото в колониях. Для успеха предприятия директора выслали на корабле "Америка" образцы золотоносных пород и песков из Пермской губернии и коллекцию минералов для геологического кабинета в Ново-Архангельске, "столице" российских колоний в Америке на о. Ситха (ныне о. Баранова).[18] Весной 1832 г. директора направили Врангелю очередное послание, в котором вновь настоятельно просили заняться поисками драгоценного металла в Русской Америке. Правда, их энтузиазм несколько остыл после получения цитировавшегося выше донесения главного правителя. В ответ директора писали ему: "Конечно, не настало еще для нас время промышлять золото, а может быть, и нет его в наших колониях, но теперь и дело не о том, чтобы прямо приступить к приискам, но нужно исподволь об оных наведываться".[19] Эти документальные свидетельства опровергают сложившееся в историографии мнение о том, что РАК выступала против поисков золота в своих американских колониях, по крайней мере до 1848 г.[20]

Объективные трудности и неотложные проблемы, связанные с организацией пушного промысла - основы экономики Русской Америки, не позволяли местному начальству уделять достаточно средств для организации широких геологоразведочных работ в колониях. Это понимали и директора РАК, с озабоченностью сообщая Врангелю, что доходы компании в последние годы заметно сократились: если в 1825 г. Новоархангельская контора получила чистой прибыли 75 429 руб., то в 1831 г. "последовало от расходов чистаго убытка 391 097 рублей".[21] Таким образом, обострение экономической ситуации в начале 1830-х годов заставило РАК отложить попытки найти в колониях золото на неопределенный срок. Уже в депеше от 14 апреля 1833 г. директора компании предписывали Врангелю начать золотодобычу только при уверенности в ее рентабельности и "когда вы будете иметь к тому способы и лишних людей, так чтобы за поисками металлов ни в коем случае не могло последовать остановки и помешательства в колониальных делах".[22]

Проблема поиска золота в Америке стала вновь актуальной для РАК лишь спустя 15 лет. Это было связано с открытием в январе 1848 г. золотых россыпей в долине р. Сакраменто и началом знаменитой калифорнийской "золотой лихорадки", а также с прибытием в апреле того же года на Аляску поручика Корпуса Горных инженеров П.П. Доронина - первого и, пожалуй, единственного русского профессионального геолога, специально занимавшегося разведкой золотых месторождений на Аляске. На это обстоятельство следует указать особо, поскольку и до и после него в российских колониях в разное время также служили другие представители горного ведомства. Так, несколько лет (1853-1862) в Русской Америке трудился брат предпоследнего главного правителя колоний финляндского горного инженера Ивана Васильевича (Йохана Хампуса) Фуругельма бергмейстер[23] Енох Ялмар Фуругельм, участвовавший кстати в начале 1850-х годов в экспедиции к золотым приискам в Куусамо на севере Финляндии. Но он занимался в Русской Америке не поисками золота, а в основном каменноугольными разработками на п-ве Кенай.[24] Некоторые представители горного ведомства вообще не работали по своей основной специальности, а служили в качестве управляющих на различных ступеньках административного аппарата колоний. Например, еще в 1803-1816 гг. Кадьякскую контору РАК возглавлял берг-гешворен Иван Иванович Баннер[25], а в июне 1840 г. начальником Озерского редута вблизи Ново-Архангельска был назначен находившийся на службе РАК с 1838 г. цейх-шрейбер 1 -го класса Иона Гаврилов.[26]

Что касается горного инженера П.П. Дорошина, то он уже в июне 1848 г., т.е. спустя несколько месяцев после прибытия в Русскую Америку, пытался искать золото в окрестностях Ново-Архангельска на о. Ситха. Но начавшаяся среди туземных рабочих эпидемия кори прервала начатые было работы.[27] А вскоре Дорошин был отправлен главным правителем колоний М.Д. Тебеньковым для геологических изысканий на п-ов Кенай, где обнаружил в устье р. Какну признаки золота. Однако горный инженер тогда не располагал временем и средствами для детальной геологической разведки и вынужден был возвратиться в Ново-Архангельск.[28]

Когда в декабре 1848 г. сюда пришло известие об открытии богатейших калифорнийских золотых россыпей, главный правитель направил Дорошина с группой старателей в Калифорнию для участия в добыче благородного металла. 3(15) января 1849 г. корабль РАК достиг Сан-Франциско, откуда Дорошин с инструментами и провизией отправилось на шлюпке вверх по р. Сакраменто к золотым месторождениям. Его сопровождало 4 русских и 6 нанятых в Ново-Архангельске индейцем тлинкитов.[29] Однако партия Дорошина пробыла на приисках недолго. Из-за наплыва старателей цены на все товары в Калифорнии неимоверно выросли, но главная трудность заключалась в служащих компании которых часто с трудом удавалось удержать от побегов и нарушения должностного порядка.[30] Поэтому добыв 11 фунтов 53 золотника (бо лее 4,2 кг) золотого песка, намытого в р. Юбь в период с 26 февраля по 16 апреля, Дорошин был вынужден свернуть работы и возвратиться на судно РАК, доставившее его партию в Ново-Архангельск.[31]

Калифорнийская "золотая лихорадка" очень ярко продемонстрировала совершенно разные подходы к разведке и добыче золота русскими и американцами. Если последние делали ставку прежде всего на личную предприимчивость и заинтересованность, то русские действовали исключительно под эгидой Российско-американской компании, которая стремилась держать ситуацию под своим контролем и всячески сдерживать частную инициативу. Именно это различие и предопределило и значительной мере успехи американской колонизации и недостатки российской, что в конечном счете привело к продаже Аляски США.

Золото, добытое Дорошиным, вместе с золотым песком, полученным от продажи товаров РАК в Калифорнии в 1849 г., было доставлено на корабле компании "Ситха" в июне 1850 г. в Петербург. Его общий вес составил 157 фунтов 853/4 золотника (64,5 кг). После переплавки на петербургском Монетном дворе калифорнийского золотого песка из него было получено 3 пуда 8 фунтов 81 золотник и 26 долей чистого золота на 43 979 руб. 63 коп. и 16 фунтов 16 золотников и 21 доля серебра на сумму 367 руб. 93/2 коп.[32]

Калифорнийская "золотая лихорадка" оживила интерес колониального начальства к поискам драгоценного металла в Русской Америке. весной 1850 г.Д. Тебеньков доносил в Главное правление РАК, что вновь отправил на шхуне "Тунгус" П.П. Дорошина с партией старателей из 6 европейцев, 2 креолов (метисов) и 4 тлинкитов на п-ов Кенай “для разведки вверх по реке Какну и впадающим в нее рекам золота, признаки коего Г.[-н] Дорошин нашел в разливе устья реки Какну, в бытность его в 1848 году в Кенайском (Кука. - А.Г.) заливе для разведки каменного угля".[33] Сам Дорошин позднее писал об этом: "В 1850 году я отправлен был в Кенайский залив для разведок золота, которого весьма мелкие блестки были найдены мною там еще в первое лето пребывания в колониях, в 1848 г. Я оставил порт Ново-Архангельск 19 апреля, а возвратился туда 22 сентября. Но в этот, по-видимому, значительный период времени собственно разведкой рабочие мои заняты были только 49 дней. Остальное время потеряно было в заходах в Нучек (залив на о. Хинчинбрук. - А.Г.), к острову Кочеку и в Воскресенскую губу (на п-ве Кенай. - А.Г.), в затруднительном подъеме на р. Какну и медленных переносах провизии и вещей самими рабочими".[34]

На следующий год работы на п-ве Кенай были продолжены. Дорошин сообщал: "В 1851 году я вышел из Ново-Архангельска 26 апреля, а возвратился туда 18 октября, зайдя на обратном пути и в Нучек и в Павловскую гавань (на о. Кадьяк. - А.Г.). В это лето рабочих дней было 66; большая же часть остального времени опять прошла в переносах провизии и инструментов на спинах рабочих. В оба раза партия моя состояла из 12 человек".[35]

Таким образом, в течение двух полевых сезонов П.П. Дорошин провел геологическую разведку с помощью шурфов в верховьях нескольких рек на п-ве Кенай. Почти повсюду горный инженер обнаружил признаки золота, но в очень незначительном количестве - не более 16 долей (0,704 г.) на 100 пудов песка (1638 кг). "Эти скудные результаты, -писал он, - охладили г. [-на] главного правителя колонии к золоту: он прекратил поиски. А это совершенно отняло у меня средства к открытию стоящих разработки россыпей, но не потушило надежды, что может явиться здесь другой инженер и по проложенной уже тропе, с обширными средствами, будет счастливее меня".[36]

Индейцы-танаина, обитавшие на п-ве Кенай, о золоте, видимо, ничего не знали. Дорошин отмечал, что в их языке отсутствует даже слово для обозначения драгоценного металла, хотя самородная медь была им хорошо известна. "Как бы ни скудны, по-видимому, результаты двухгодичных разведок моих в горах Кенайских, - писал П.П. Дорошин, - но они представляют самое положительное основание дальнейшим усилиям и надеждам к отысканию россыпей с уважительным содержанием благороднаго металла".[37] Совершенно справедливо геолог указывал на ничтожность исследованной им территории Русской Америки: "Следовательно], разведка золота в колониях лишь начата, а при обстоятельствах, которыми я должен был довольствоваться, она не может быть окончена и в несколько десятков лет".[38] Надо сказать, что в целом Дорошин избрал верное направление поисков - месторождение золота на п-ве Кенай, хотя и не очень значительное, было обнаружено там позднее уже в американский период истории Аляски.[39]

Первоначально, после депеш М.Д. Тебенькова от 14 мая 1849 г. о находках признаков золота и обнаружении пластов каменного угля на п-ве Кенай, руководство РАК в Петербурге проявляло определенную заинтересованность в дальнейших геологических изысканиях. В ответном послании директора РАК писали М.Д. Тебенькову: "Относительно золота, что хотя Главное Правление и не ожидает значительных результатов от разработки этого металла, присутствие котораго в некоторых частях (колоний. - А.Г.) по-видимому не подлежит сомнению, однако, тем не менее, находит необходимым поручить Колониальному начальству командировать Горного Инженера (Дорошина. - А.Г.), если бы паче чаяния это не было уже зделано Вашим Благородием, с партиею надежных служителей и с приличными инструментами на верховья р. Какну и притоков ея, для изследования золотоноснаго свойства сих рек и производства там, если окажется возможным или годным, опыта промывки золота. В этом отношении необходимо изследовать устья, а в случае надобности, и верховья других рек, протекающих в Колониях".[40]

В случае успеха геологической разведки и обнаружения значительных запасов золота на п-ве Кенай ГП РАК готово было даже увеличить контингент рабочих в колониях, о чем сообщало новому главному правителю капитану 2-го ранга Н.Я. Розенбергу в депеше от 4 августа 1851 г. Правда, при этом правление компании призывало к экономии и осторожности: "Что же касается до производства промывки (золота. -А.Г.) в большом объеме, то Главное Правление поручает Вашему Высокоблагородию приступить к этим работам только в таком случае, если предвидимая добыча золота покрывает те экстренные расходы Компании, которые будут ей предстоять в этом случае на содержание усиленных отрядов Компанией на Кенайском полуострове, как для производства работ, так и для охранения самого полуострова. В заключение Главное Правление поручает Вашему Высокоблагородию дело о золотых промыслах в Колониях содержать, по возможности, в тайне, чтобы слухи о том не дошли до иностранцев, стекающихся в Калифорнию, и вместе с тем принять, по местным соображениям, самыя действенныя меры к тому, чтобы все количество добываемаго золота поступило в кассу Компании".[41]

Однако после получения из колоний сведений о неудачных попытках Дорошина в 1850-1851 гг. обнаружить существенные золотые россыпи на п-ве Кенай руководство компании в послании на имя Н.Я. Розенберга предписало: "Находя, что результаты двух летних экспедиций Г.[-на] Дорошина не подают основательных надежд к отысканию золота в значительном количестве, Главное Правление в разрешение депеши Вашего Высокоблагородия от 29-го ноября 1851 года за № 837, поручает Вам оставить дальнейшие поиски золота, а обратить средства Колоний на лесную, ледяную и рыбную промышленность, продолжая только разведку каменного угля, и то небольшими партиями".[42]

Уже по возвращении в Россию П.П. Дорошин в 1855 г. подал ГП РАК свой отчет, в котором ратовал за дальнейшие геологические исследования в колониях. Он все еще был полон оптимизма и, сообщая о многочисленных залежах каменного угля, писал: "А если прибавлю к этому, что англичане разрабатывают на острове Королевы Шарлоты (к югу от русских колоний. - А.Г.) жильное золото, то я имею полное право искренне сожалеть, что обстоятельства не дозволили мне ознакомиться ни с островом Ситхой, ни с другими ему соседними. Я не сомневаюсь в открытии полезных ископаемых на этих островах, - и в таком случае здесь могут существовать самыя выгодныя горныя работы".[43] Однако в разгар Крымской войны и пусть формальной, но все же блокады колоний со стороны англо-французского флота руководству РАК было явно не до усиления горных разработок.

По мнению многих исследователей, дальнейшие поиски золота в Русской Америке не получили поддержки со стороны РАК не только по причине нежелания нести дополнительные немалые расходы и отвлекать служащих от пушного промысла, но из-за опасения привлечь внимание англичан из соседних британских владений в Канаде и особенно американских старателей, которые могли наводнить Аляску в поисках драгоценного металла.[44] Подобные опасения, как указывает академик Н.Н. Болховитинов со ссылкой на архивные документы, разделяло и царское правительство, направившее специальный запрос своему посланнику в Вашингтон с целью собрать информацию и обдумать возможные шаги для предотвращения потенциального нашествия в российские колонии зарубежных старателей.[45]

Действительно, у царских властей и руководства Российско-американской компании был резон опасаться подобного развития событий: пример Калифорнии был наиболее яркой иллюстрацией того, что могло произойти на Аляске в случае обнаружения там крупных месторождений золота. В этом случае утрата не только контроля над ситуацией в колониях, но и потеря самих колоний становились вполне реальным сценарием последующих событий. Тем более, что с начала 1850-х г волна американских и британских старателей в поисках благородного металла начала продвигаться вдоль тихоокеанского побережья всё дальше на север от Калифорнии к границам Русской Америки. Так, 1850 г. ими было обнаружено золото на островах Королевы Шарлотты непосредственно к югу от российских колоний, а в 1858 г. в Британской Колумбии началась настоящая "золотая лихорадка" после открытия богатых золотых россыпей на р. Фрейзер. Британскому губернатору пришлось нелегко, когда в районы приисков хлынули тысячи агрессивных американских старателей, многие из которых открыто требовали присоединения этой территории к США.[46]

Вполне естественно, то все эти факты не могли не привлекать внимания администрации соседних российских колоний и высшего руководства РАК в Петербурге. Правда, помимо потенциальной опасности наплыва иностранных старателей в Русскую Америку в начале 1860-х годов Главное правление еще в большей степени заботил вопрос о дальнейшем продлении исключительных привилегий компании на эксплуатацию природных богатств Аляски. Срок окончания этих привилегии истекал в 1862 г., и руководство РАК стремилось во что бы то ни стало сохранить за собой монополию на пушной промысел и торговлю в российских колониях в Новом Свете - главные источники своих доходов. Эта проблема и определяла позицию Главного правления относительно минеральных ресурсов Русской Америки. Так, в черновой записке, предназначенной для главы правительственного Статистического комитета А.Г. Тройницкого, директора РАК отмечали, что в колониях есть признаки золота, которые обнаружены в северной части п-ва Кенай и на островах в окрестностях Ново-Архангельска. Но компания почти не занималась разработкой полезных ископаемых, уделяя основное внимание добыче пушнины. Директора следующим образом объясняли свою позицию: "Разработка других статей в местах пустынных, враждебных, часто необитаемых и отдаленных, не принесла бы не толь ко никакой выгоды, но послужила бы напротив погибелью многим искателям приключений".[47] В целом в этот период ГП РАК выступало против поисков и добычи золота в Русской Америке. Директора компании следующим образом аргументировали свою позицию в этом вопросе: 1) прииски золота вызовут приток авантюристов всех мастей, что повлечет за собой дополнительные расходы колониальной администрации и чревато выходом ситуации из-под контроля; 2) старатели распугают пушного зверя - основной источник богатств компании, да к тому же "развратят" местных туземцев; 3) земли, богатые полезными ископаемыми, могут быть изъяты у компании и переданы в казну.[48]

Впрочем не все члены высшей управленческой элиты РАК выступали равнозначно против поисков золота в колониях. Некоторые, наоборот, связывали их успешное развитие с разработкой золотоносных приисков. Так, бывший главный правитель Русской Америки в 1840-1845 гг., а затем член ГП РАК, контр-адмирал А.К. Этолин считал, что успешная народная колонизация Аляски бесперспективна в силу отдаленности края и сурового климата и лишь открытие богатых золотых месторождений могло бы привлечь сюда население. По этому поводу он писал: "Прииски должны бы быть очень богаты, чтобы нашлись желающие заняться их разработкою, ввиду тех огромных расходов, которые нужны будут для устройства там и снабжения края всеми необходимыми к тому средствами и запасами".[49] С этим мнением был полностью солидарен находившийся на службе РАК капитан-лейтенант Ф.К. Верман[50] и главный правитель Русской Америки в 1859-1863 гг. И.В. Фуругельм.[51] Таким образом, позиция руководства компании не была столь однозначной в отношении поиска и разработки золотоносных месторождений, как это обычно трактуется в научной историографии.

Трудности освоения минеральных богатств края подчеркивал в своем отчете и ревизор компании в 1860-1861 гг. действительный статский советник С.С. Костливцов. Он указывал, что поскольку РАК занята почти исключительно пушным промыслом, она уделяла мало внимания иным отраслям колониального хозяйства, чему препятствовал и недостаток рабочих рук. Вывод Костливцова гласил: "По всем этим причинам нельзя ожидать, что Компания и на будущее время, без значительного увеличения своего капитала, могла иметь достаточно средств и времени для свободнаго действия по разысканию минеральных богатств в недрах колониальных земель".[52] По его мнению, "минеральные богатства Американского материка несомненны ... а между тем почва этого материка вовсе не исследована". Правда, по словам ревизора, уже известно об огромных запасах меди и каменного угля, попадаются и признаки золота, а кроме того, в колониях была обнаружена нефть, выделяющаяся из земли в бухте Студеной на восточном берегу п-ва Аляска.[53]

Таким образом, как справедливо указывал еще Ф.А. Голдер, мнение о том, что русские игнорировали минеральные богатства Аляски, не соответствует действительности. К концу существования Русской Америки там уже было найдено золото, медь и уголь.[54] Однако ГП РАК не решалось вкладывать капитал в горные разработки, не будучи уверенным в экономической отдаче: дорогостоящие эксперименты с добычей каменного угля на п-ве Кенай принесли компании почти одни убытки. По этой же причине, отмечали директора РАК, компания не разрабатывала золотых месторождений в этом районе.[55] Кроме того, до 1866 г. правительством не был решен вопрос о продлении ее монопольных привилегий на территории заокеанских владений России, а это делало позицию РАК довольно шаткой и не позволяло производить долговременных капиталовложений. Вместе с тем при благоприятных условиях компания не прочь была заняться добычей золота, причем не только на своей, но и на чужой территории. Когда в верховьях р. Стикин (в русских документах - Стахин), чье устье находилось в российских владениях, а основное течение располагалось в Британской Колумбии, было найдено золото, РАК, хотя и с некоторой задержкой, постаралась извлечь выгоду из этого открытия. Остановимся подробнее на этом сюжете, поскольку в отечественной историографии он изложен далеко не должным образом.

Первые золотоискатели появились в верховьях Стикина летом 1861 г. и намыли там немного золота. По словам опытного старателя-француза из Канады Александра Шокуэтта (который до этого добывал золото в Калифорнии, а затем на р. Фрейзер), прииски на Стикине выглядели достаточно обнадеживающими. Сам он смог намыть на речных берегах золотого песка на 40 долл., который привез с собой в столицу Британской Колумбии - Викторию на о. Ванкувер.[56]

Обнаружение золота в бассейне Стикина взбудоражило местную прессу. Вслед за заметкой об открытии золота в газете "Британский колонист" появилась воинственная статья. В ней говорилось, что хотя русские и владеют прибрежной полосой земли, это не может быть препятствием для британских золотоискателей в силу англо-русской конвенции 1825 г. о границах в Северной Америке.[57] Если русские власти в Ново-Архангельске будут мешать транзиту старателей по Стикину, писала газета, британская сторона сможет прибегнуть к военно-морской силе для соблюдения условий договора 1825 г. и с помощью нескольких военных судов заставить "русского грифона вести себя совершенно любезно". Имея страну, богатую золотом, продолжала газета, англичане должны владеть и соседним с ней берегом даже путем аннексии в состав Британской Колумбии.[58]

Видимо, воинственный пыл газетчиков подогревал грезы о новом британском Эльдорадо, так как никакого реального противодействия со стороны российской администрации действиям английских золотоискателей не было. Более того, еще в 1840 г. вся материковая полоса побережья в юго-восточной части Русской Америки от залива Портленд-Ченнел до мыса Спенсер была отдана в аренду британской Компании Гудзонова залива (КГЗ) по соглашению с РАК в 1839 г. (очередной раз контракт был продлен в 1859 г.).[59]

Тем не менее подобные статьи в английской прессе не на шутку встревожили администрацию РАК. Главный правитель И.В. Фуругельм в депеше от 16 мая 1862 г. сообщал в Петербург, что 3 мая он послал своего заместителя капитана 2-го ранга князя Д.Паксутова на пароходе "Великий Князь Константин" для ознакомления с обстановкой в районе устья р. Стикин и для выяснения вопроса о возможности участия РАК в добыче золота. 15 мая Максутов возвратился в Ново-Архангельск и донес главному правителю, что первое судно с английскими золотоискателями прибыло к устью Стикина еще в марте 1862 г. В конце апреля здесь скопилось уже около 20 британских шхун со старателями, которые также устремились к приискам в верховьях реки. Их примерное местоположение выяснилось в результате расспросов местных тлинкитов: "По словам Колош Стахинского селения, - писал Фуругельм, - ближайшее место, где найдено золото в большом количестве, находится от устья р. Стахин на 7 дней ходу, т.е. не далее 200 верст, если положить самый большой суточный переход в 30 верст".[60]

В донесении от 24 августа 1862 г. Фуругельм сообщал в Главное правление, что после возвращения своего помощника он направил 4 июня на стикинские прииски инженер-технолога П.П. Андреева с партией из 11 человек на тлинкитском каноэ, который возвратился в Ново-Архангельск 20 числа.[61] На приисках Андреев пробыл всего 4 дня, за которые ему удалось намыть лишь 5 золотников (26 г.) золотаесторождение на Стикине оказалось бедным и располагалось не ближе 165 миль (264 км) от побережья в верховьях реки: лучшие участки давали не более 5 долл. в день.[62] Андреев донес Фуругельму, что между прибывавшими к устью Стикина иностранцами и местными индейцами часто вспыхивали ссоры, которые порой сопровождались грабежами и даже убийствами золотоискателей.[63] Особенно встревожило главного правителя сообщение о том, что тлинкиты уверяли иностранцев, будто бы совершают свои преступления по приказу русского колониального начальства. Для предотвращения дальнейших беспорядков Фуругельм отправил к устью Стикина вооруженный пароход "Александр I" под командованием капитан-лейтенанта B.C. Хохлова.[64]

Обострение обстановки в устье Стикина, убийства и грабежи британских подданных встревожили и английскую сторону: контр-адмирал ; сэр Томас Мэйтлэнд послал военный шлюп "Дивэстэйшн" ("Devastation") под командованием Дж.У. Пайка для переговоров с Фуругельмом в Ново-Архангельск. Они прошли успешно: стороны договорились координировать свои усилия по пресечению возможных конфликтов в устье реки и любую англо-русскую конфронтацию на побережье.[65] В отличие от воинственных колонистов и золотоискателей официальные британские власти и руководство КГЗ стремились сохранять достаточно доброжелательные отношения с русскими перед угрозой экспансии со стороны США на Северо-Западном побережье Америки.

Чтобы окончательно убедиться в бесперспективности золотых приисков на Стикине, И.В. Фуругельм в начале мая 1863 г. вновь отправил туда партию старателей под руководством П.П. Андреева на зашедшем в Ново-Архангельск военном корвете "Рында". 8(20) мая корабль прибыл к устью Стикина. Отсюда вверх по реке для разведки была отправлена на байдаре партия, состоявшая из лейтенанта корвета А. Перелешина, инженера П.П. Андреева, американского профессора У.П. Блэйка, шести матросов и лоцмана-тлинкита. Байдара возвратилась 19(31) мая без одного матроса, утонувшего в стремнинах реки в 128 милях от ее устья, и без индейского лоцмана, дезертировавшего на обратном пути. 23 мая (4 июня) корабль снялся с якоря и отправился в Ново-Архангельск, прихватив туда в качестве пассажиров 8 английских золотоискателей, которых затем доставили в Викторию.[66]

Сопровождавший экспедицию Андреева на прииски в 1863 г. профессиональный геолог Ульям Блэйк оставил довольно подробное описание бассейна Стикина. Он был взят на борт корвета "Рында" еще во время посещения Японии, где работал в качестве корреспондента одной из калифорнийской газет, и возвратился на нем в США. Участником экспедиции на Стикин Блэйк стал по любезному приглашению капитана корвета В.Г. Басаргина. По данным американского профессора, к весне 1863 г. прииски здесь были почти уже полностью выработаны, а из 90 золотоискателей, зимовавших на Стикине, 9 человек умерло от цинги и лишений; остальные же намеревались вскоре покинуть негостеприимный край. Блэйк отмечал, что индейцы принесли им несколько довольно крупных золотых самородков с севера, с р. Таку, впадавшей в океан в русских владениях.[67] Но эта информация американского геолога не заинтересовала ни администрацию русских колоний, ни руководство РАК, хотя именно вблизи устья этой реки впоследствии (в 1880 г.) было обнаружено одно из богатейших месторождений драгоценного металла и возник город Джуно - столица современного штата Аляска.

Ознакомившись с результатами похода Андреева к верховьям Стикина, Фуругельм направил в Главное правление депешу, в которой призывал отказаться от дальнейших попыток разрабатывать золото в британских владениях из-за очень сильного течения реки, трудностей навигации, отдаленности приисков и слабого выхода золота. Не случайно, как указывал Фуругельм, британские старатели уже практически оставили этот район.[68] На этот вопрос об участии РАК в добыче стикинского золота оказался фактически закрыт.

В то время как в колониях происходили эти события, в столичных чиновничьих кабинетах стикинская "золотая лихорадка" привлекла самое пристальное внимание. Этому весьма способствовали запросы администрации российских колоний в Петербург об инструкциях в случае обнаружения золота в российских владениях и воинственные статьи в британской колониальной прессе, о которых шла речь выше. Администрация Русской Америки, скованная предписанием царского правительства избегать каких-либо открытых столкновений с иностранцами, просило прислать на Аляску военное судно для защиты, в случае необходимости, интересов РАК.[69]

Однако на запрос Главного правления компании управляющий Министерством финансов М.Х. Рейтерн (к ведомству которого относилась РАК) в записке от 31 августа 1862 г. сообщал, что рассчитывать на быструю присылку военного судна компания не может, поскольку этот вопрос еще требует согласования в Петербурге; следовательно, колониальное начальство должно полагаться только на собственные силы. Рейтерн настоятельно рекомендовал руководству РАК: "...При невозможности открытого и решительного сопротивления (которого предписано всеми мерами избегать) действиям золотоискателей допустить добывание золота в наших владениях с известною платою в пользу Компании".[70] Видимо, исходя из этой рекомендации, главный правитель колоний Фуругельм распорядился "принять меры к противудействию намерениям иностранцев селиться в наших владениях для покупки от дикарей (индейцев. -А.Г.) пушных промыслов, под предлогом разыскания золота, и об установлении с них платы за право добывать золото в наших владениях, если оно будет ими найдено".[71]

"Золотая лихорадка" на Стикине в 1862 г. вызвала серьезную озабоченность у царского правительства и дипломатического корпуса.Х. Рейтерн в специальной записке вице-канцлеру от 31 января 1863 г. отмечал, что не решился выносить "стикинский вопрос" на заседание Государственного совета империи, поскольку, как писал министр финансов, это "было бы неудобно, по причине вопросов внешней нашей политики, которыя могут быть при этом слишком гласно затронуты".[72] А российский посланник в Лондоне барон Ф.И. Бруннов, извещенный обо всех обстоятельствах дела, в секретном письме главе МИД князю A.M. Горчакову от 14(26) ноября 1862 г. подчеркивал, что для РАК было бы лучше добровольно уступить территорию, на которую претендуют англичане. Оптимальным вариантом он считал продолжение аренды или даже продажу спорной земли Компании Гудзонова залива, под контролем которой в то время находилась Британская Колумбия.[73] Это мнение влиятельного царского дипломата не могло не сказаться в дальнейшем на позиции правительства в вопросе о будущем Русской Америки и, очевидно, подтолкнуло саму Российско-американскую компанию к попыткам продать КГЗ всю Юго-Восточную Аляску.[74] Эта территория не представляла большой ценности для РАК, так как пушной зверь здесь был уже почти полностью истреблен, а население состояло из воинственных индейцев-тлинкитов и хайда-кайгани. Последовавший отказ англичан от приобретения Юго-Восточной Аляски опровергает распространенный в отечественной историографии тезис об экспансионистской политике Великобритании в отношении Русской Америки.[75] На самом деле Англия была скорее заинтересована в сохранении российских колоний для противовеса растущего влияния США, которых она рассматривала как агрессора и своего наиболее вероятного соперника на Тихоокеанском Севере.[76]

Новое соглашение между РАК и КГЗ о продлении контракта об аренде материковой полосы Юго-Восточной Аляски до июня 1865 г. было утверждено царем 22 февраля 1863 г.[77] Директора РАК специально подчеркивали, что согласно прежде заключенному и ныне продленному контракту только русские имели право на добычу золота на арендованной территории в случае его обнаружения там.[78] Британская сторона пошла на это соглашение, поскольку после завершения эфемерной "золотой лихорадки" на Стикине и ухода из этого района старателей торговля здесь стала опять приносить прибыль Компании Гудзонова залива.[79] В целом краткая эпопея со стикинским золотом продемонстрировала в полной мере всю шаткость положения российских колоний и пренебрежительное отношение к ним (и к Российско-американской компании) со стороны царского правительства.[80]

В отечественной историографии проблему влияния стикинской "золотой лихорадки" на ситуацию вокруг Русской Америки довольно подробно рассмотрел профессор С.Б. Окунь. Однако сведения, приводимые на страницах его работ, не всегда точны. Так он указывал, что золото было обнаружено в районе границы между Британской Колумбией и Русской Америкой, что совершенно не соответствовало истине, поскольку на самом деле они находились в глубине британских владений. СБ. Окунь писал далее: "Из колоний сообщали, что некоторые иностранные подданные при помощи губернатора Виктории собираются ходатайствовать об утверждении за ними заявок на золотоносные участки на русской территории".[81] Откуда автор позаимствовал эти малодостоверные данные - неизвестно, так как никакой сноски на соответствующие документы он не дал. Наконец, явно ошибочным выглядит его утверждение о том, что, узнав об открытии золота якобы на русской территории, руководство РАК "обнаружило свою полную растерянность" и, пытаясь скрыть правду от правительства, поставляло ему весьма противоречивые сведения.[82] Анализ соответствующих донесений в Петербург главного правителя колоний И.В. Фуругельма не позволяет прийти к подобному заключению. Кроме того, именно в этот период Главное правление РАК целиком состояло из генералов и адмиралов, для которых введение правительства в заблуждение было немыслимо по служебным соображениям и означало крах их военной и политической карьеры.

С открытием золота в Калифорнии, а затем в Орегоне и Британской Колумбии закономерно возникал вопрос о наличии этого металла в недрах Русской Америки. По данным Ф.А. Голдера, в 1863 г. не кто иной, как российский посланник в Вашингтоне барон Эдуард Стекль привлек внимание царского правительства к этой проблеме. В 1865 г. он опять писал в Петербург, что консультировался с выдающимся американским геологом профессором Э. Уитни, который с уверенностью утверждал, что в недрах Аляски должно быть золото, аргументируя это сходством геологического строения ее территории и Северо-Западного побережья Америки, где к этому моменту уже было обнаружено золото. Уитни даже сам хотел поехать на Аляску для исследований, и посланник, со своей стороны, настаивал, чтобы именно ему было поручено это дело. Если бы профессору Уитни было позволено провести геологические исследования, полагал Голдер, возможно, минеральные ресурсы Аляски стали бы известны гораздо раньше, чем это произошло в действительности.[83] Рассказывая об этом эпизоде, он, однако, не сделал никаких ссылок на источник информации, хотя явно использовал при написании своей статьи русские документальные материалы.

Обнаруженное нами в архиве письмо от 17(29) октября 1865 г. российского посланника в Вашингтоне Э.А. Стекля к управляющему Министерством финансов М.Х. Рейтерну позволяет уточнить некоторые аспекты этого сюжета. Итак, Стекль писал Рейтерну, что открытие золота в Калифорнии и мексиканском штате Сонора было причиной при тока туда людей и капиталов, бурного экономического развития края Калифорнийский профессор Э. Уитни, открывший месторождения золота, серебра, меди и ртути в горах Сьерра-Невада, во время встречи со Стеклем в Нью-Йорке сообщил последнему, что по его убеждению, основанному на многолетнем изучении месторождений золота, серебра, платины, меди и свинца от Мексики до Британской Колумбии, недра Русской Америки должны быть богаты этими металлами. Стекль отмечал далее, что до сих пор российские колонии приносили мало пользы государству, но, по мнению посланника, "могут принести значительные доходы, если ученое предположение осуществится и мы допустим разработку золотых приисков, устранив совершенно монополию[84], всегда мешавшую преуспеянию подобного рода предприятий". На вопрос Стекля о возможном посещении в будущем Русской Америки, американский ученый не исключил такой возможности в дальнейшем.[85]

В правительственных кругах идеи Стекля были встречены достаточно благосклонно. Так, сам начальник Корпуса Горных инженеров генерал-лейтенант Г.П. Гельмерсен посчитал необходимым просить профессора Уитни изучить геологию Русской Америки и представить затем доклад и карту своих исследований российской стороне.[86] Лишь последовавшая вскоре продажа Русской Америки США прервала наметившееся сотрудничество геологических служб двух стран по изучению минеральных ресурсов Аляски.

Приведенные данные говорят о том, что даже убежденность в наличии значительных золотых запасов в недрах колоний не остановило в дальнейшем Э.А. Стекля от активного лоббирования продажи Аляски США в царском правительстве. Это обстоятельство вызывает дополнительные подозрения в действительной роли российского посланника в Вашингтоне в подготовке и проведении этой акции.[87] Вместе с тем по крайней мере часть правительственных кругов империи была не прочь привлечь американцев к исследованиям минеральных богатств Русской Америки. Таким образом, документы опровергают миф, получивший широкое распространение в отечественной и зарубежной историографии, будто бы царские власти, зная о золотых богатствах Аляски, тщательно скрывали эту информацию от иностранцев, опасаясь наплыва старателей и в конечном итоге отторжения колоний.[88] Это, на наш взгляд, не соответствует истине, так как сведения о наличии благородного металла в Русской Америке неоднократно публиковались в открытой печати, например, в фундаментальной монографии П.А. Тихменева, статьях П.П. Дорошина и официальных документах.[89] Более того, русская периодическая печать в середине 1860-х годов регулярно сообщала о находках золота в российских колониях, правда, зачастую это были обыкновенные газетные "утки". Так, в конце 1865 г. в Петербурге прошел слух, что крупное месторождение золота было якобы открыто в Русской Америки у горы Св. Ильи в районе залива Якутат. Его будто бы обнаружили служащие американской телеграфной компании, обследовавшие в 1865-1867 гг. территорию Аляски для прокладки телеграфной линии, призванной соединить Старый и Новый Свет через Берингов пролив.[90]

Эта новость заставила директоров РАК составить специальное послание главному правителю колоний князю Максутову, в котором содержалась просьба разобраться в ситуации и, в случае необходимости, принять соответствующие меры. Директора компании писали: "До сведения Главнаго Правления дошли слухи, что Американская телеграфная Компания открыла в наших владениях около горы Св. Илии золото в столь огромном количестве, что даже находятся самородки ценностию в 4-5 т. [ысяч] долларов. Не имея возможности судить, в какой степени достоверны эти слухи, но полагая, что они должны иметь основание, Главное Правление обращает на них Ваше внимание и покорнейше просит Вас изследовать и в нужном случае принять сообразно обстоятельствам все зависящия от Вас меры к охранению приисков и извлечению из этого открытия возможной пользы для Компании".[91] Эта цитата свидетельствует о том, что руководство РАК (в отличие от царского правительства) было настроено достаточно решительно в деле защиты природных богатств Аляски и не желало упускать выгоду от обнаруженных там золотых месторождений. Однако Максутов был не в состоянии выполнить поручение ГП РАК, поскольку никаких золотых месторождений в районе залива Якутат не существовало.

По данным ряда отечественных авторов, участники американской научной экспедиции на Аляску, исследовавшие трассу предполагаемой телеграфной линии, действительно нашли признаки золота на п-ве Сьюард в 1865 г.[92] (в районе будущих богатейших приисков Нома, открытых в 1898 г.). Однако никакого подтверждения этого факта в доступных нам материалах этой экспедиции найти не удалось.[93] Правда, несколько ранее, в 1862 или 1863 г., присутствие золота было обнаружено в долине Юкона одним из служащих КГЗ недалеко от ее фактории Форт-Юкон, который располагался на русской территории. Однако британская компания не предпринимала никаких попыток заняться разработкой месторождения: так же как и РАК, она была не заинтересована в наплыве старателей, способных за считанные дни подорвать ее монопольную торговлю в этом регионе.[94]

В 1866 г. в деловых и научных кругах Петербурга вновь заговорили о богатом золотом месторождении в Русской Америке, обнаруженном якобы прямо на Ситхе вблизи Ново-Архангельска. Так, в редакционной заметке за 1866 г., напечатанной в "Горном журнале", говорилось: "По частным известиям на острове Ситхе при вырытии ям для русско-американского телеграфа открыты золотые самородки. Событие это, само по себе замечательное, получает новый интерес от известий: будто бы найденное месторождение богатством напоминает калифорнийские. Все это заметим только слухи, так как официально об этом ничего но известно. Замечательно только то, что золото лежало так доступно, л до сих пор его не находили даже бывшие там геогносты (геологи. -А.Г.). Возможность нахождения золота еще недавно предсказывал американский геолог Уитней. Желательно, чтобы Российско-американская компания, имеющая в этой местности монополию, обратила бы деятельное внимание на золотопромышленность и постаралась вознаградить себя за ежегодно уменьшающийся лов бобров".[95]

Однако новая волна слухов о мнимом открытии в Русской Америке крупных месторождений золота породила лишь слабые надежды, но реально не повлияла на положение РАК: курс акций компании на Санкт-Петербургской бирже остался на прежнем уровне. В биржевом обзоре влиятельной газеты "Московские ведомости" говорилось: "Для Российско-американской компании тоже кажется настали лучшие дни вследствие известия о новооткрытых золотых приисках; но покамест еще преобладает осторожность и предлагается только 117 с половиной (рубля за акцию. -А.Г.), требуется же 120 р. Хотят сначала получше удостовериться в действительности новаго открытия".[96] Осторожность биржевых маклеров оправдала себя: вскоре выяснилось, что никаких существенных месторождений благородного металла на Аляске выявлено не было, и котировка акций РАК вскоре пошла вниз.

Видимо, именно упорные слухи, циркулировавшие в России в 1865-1866 гг., об обнаруженных будто бы огромных золотых богатствах заокеанских колоний, сыграли впоследствии злую шутку с историками и привели к рождению очередного мифа, не теряющего своей популярности до настоящего времени. Так, еще С.Б. Окунь считал, что РАК было хорошо известно о крупных запасах золота в недрах Аляски. Он писал в своей монографии: "Российско-американская компания давно уже получала об этом сведения от старателей-одиночек, об этом свидетельствовали и неоднократно находимые золотоискателями слитки золота".[97] А в недавно вышедшем пятитомном издании "История внешней политики России" сообщается, что к 1860-м годам на Аляске якобы были открыты огромные месторождения благородного металла.[98] Наконец, в новейшей энциклопедии, посвященной русско-американским отношениям, сказано следующее: "Еще в 1848 русский горный инженер Дорошин обнаружил на А.[ляске] золото, а в 1855 там была обнаружена богатая золотоносная жила и небольшое количество добытого золота было отправлено в Сан-Франциско. Но это обстоятельство лишь ускорило принятие решения о продажи А.[ляски], из опасения, что американские золотоискатели, прослышав о богатых залежах золота, начнут самостоятельно и в массовом масштабе проникать на эту российскую территорию и захватывать ее..."[99] Откуда авторы позаимствовали все эти сведения, неясно, поскольку они не привели никаких ссылок на соответствующие источники.

Комментируя вышеприведенные цитаты, следует подчеркнуть, что и природе золото встречается только в самородках, в виде золотого песка и жил, а не в слитках, как сообщал С.Б. Окунь; старателей-одиночек (за исключением иностранных) в Русской Америке никогда не было, и уж совершенно точно никаких "огромных месторождений" золота на Аляске никто не открывал до 1880 г.,[100] хотя слухи об этом периодически возникали после ее продажи США в 1870-х годах.[101] Наконец, ни и одном историческом источнике ничего не сказано об открытии в 1855 г. золотоносных жил на Аляске, да и посылать русское золото в разгар Крымской войны, когда на Тихом океане господствовал флот союзников, и тем самым подвергать его угрозе конфискации было верхом безрассудства, тем более, в Сан-Франциско, что могло напрямую спровоцировать наплыв американских старателей в русские колонии. С сожалением приходится констатировать, что подобные недостоверные, а то и просто неправдоподобные данные нередко используется и в газетной публицистике, имеющей самую широкую аудиторию.[102]

Итак, сообщения российской прессы о мифических золотых залежах на Аляске в 1860-е годы, т.е. еще до реальных находок там крупных месторождений, не имели основания: некоторые авторы полагали даже, что в Петербурге сложилось мнение о Русской Америке как о земле, бедной золотом.[103] Тем не менее в историографии все же господствует точка зрения, что информация о находках золота в колониях явилась существенным стимулом для царского правительства к уступке Аляски США, так как оно опасалось нашествия иностранных старателей в этот регион.[104] "Правительство не только знало о наличии золотых россыпей на Аляске, - писал СБ. Окунь, - но оно именно этого и боялось, ибо вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла притти армия вооруженных ружьями солдат".[105] Эти слова до сих пор охотно цитируют авторы как научных, так и популярных исторических работ.[106]

Однако нам не удалось обнаружить документов за 1860-е годы, подтверждающих эту точку зрения. Наоборот, как уже говорилось выше, ряд влиятельных представителей государственного аппарата приветствовали сотрудничество с американцами в деле изучения минеральных ресурсов Русской Америки. Следует подчеркнуть, что именно на середину 1860-х годов приходился пик русско-американского сближения, а США рассматривались в царском кабинете едва ли не как важнейший союзник России в политическом противоборстве с Англией. Самих же американцев в тот период слабо интересовало аляскинское золото, о ничтожных находках которого они были хорошо информированы, и том числе сотрудником знаменитого Смитсоновского института У.Х. Доллом, принимавшим участие в американской научно-исследовательской экспедиции на Аляску в 1865-1867 гг.[107] Американцев скорее привлекала аляскинская нефть. Так, торговые партнеры РАК из нью-йоркской мехоторговой фирмы "Шепеллер и Кo" направили в 1865 г. специальный запрос директорам компании в Петербург, в котором настойчиво просили потребовать от главного правителя колоний подробных сведений о нефтяных месторождениях в колониях.[108] Дело в том, что открытие в Пенсильвании нефти в 1859 г. породило в США еще одну "лихорадку" - нефтяную, едва уступавшую традиционной "золотой".[109] Последний главный правитель Русской Америки князь Максутов в своем донесении ГП РАК от 8 февраля 1866 г. подтвердил наличие "черного золота" в недрах российских колоний.[110]

Таким образом, "золотой" фактор, как нам уже доводилось указывать, реально не сыграл существенной роли в уступке Аляски США в 1867 г.[111] Совершенно очевидно, что он специально не обсуждался на секретном совещании царского кабинета 16(28) декабря 1866 г., когда было принято решение о продаже колоний, и не зафиксирован в итоговых документах. В них была сформулирована более общая проблема: невозможность защитить российские колонии в случае военной агрессии и экономической экспансии иностранных (прежде всего американских) браконьеров и контрабандистов.[112] Достаточно бегло был затронут "золотой" фактор и при обсуждении покупки Аляски в американском конгрессе, где на первое место вышел вопрос об иных экономических ресурсах приобретаемой территории - рыбе, пушнине, лесе и проч.[113] Лишь в знаменитой трехчасовой речи сенатора от штата Массачусетс Чарльза Самнера, в которой он отстаивал необходимость ратификации договора, среди прочих природных богатств края было упомянуто и золото. При этом известный американский политик, ссылаясь на исследования П.П. Дорошина в Русской Америке, говорил только о гипотетических месторождениях драгоценного металла на Аляске.[114] Это свидетельствует о том, что американцы в это время еще не знали об истинных огромных золотых ресурсах приобретаемой территории и располагали только данными русских геологов.

В заключение посмотрим, от каких золотых богатств отказалась Россия, продав Аляску. Обратимся к официальной статистике, которую приводил на страницах своей книги крупный специалист по золотодобыче Е.Н. Барбот де Марни: только за период с 1867-1913 гг. золота на Аляске американцы добыли на 228 512 471 долл. (в ценах 1914 г.), не считая многомиллионных прибылей от добычи меди, пушнины, рыбы.[115] Сопоставьте эту цифру с 7,2 млн. долл. (около 11 млн. руб. серебром), вырученных царским правительством от продажи своих заокеанских колоний. Причем в свое время в передовице, посвященной слухам о продажи Аляски США, петербургская газета "Голос" (1867, 25 марта, № 84) пророчески писала, что этот акт способен лишить Россию владений как раз в то время, "когда на почвах их, как писали недавно, открыты весьма многообещающие признаки золота, разработка которого, если известие будет справедливо, в два-три года доставит более, чем сколько дают за них Соединенные Штаты". А американская "Нью-Йорк Геральд" в том же году сообщала своим читателям, что запасы золота в приобретенных у русских владениях могут оказаться в 10 раз больше, чем заплатили за них США.[116] Газета глубоко заблуждалась: доход от добычи драгоценного металла в бывшей Русской Америке в несколько десятков раз превысил сумму, затраченную американским правительством на покупку Аляски.

Итак, проведенное исследование показало, что царское правительство достаточно рано, еще в первой половине XVIII в., начало уделять определенное внимание изучению минеральных богатств Нового Света. Позднее (с начала 1830-х годов) действовавшая под его эгидой Российско-американская компания также время от времени проявляла определенный интерес к разведке и добыче золота, причем не только на территории российских колоний в Америке, но даже за их пределами. Однако позиция компании в этом вопросе в целом была достаточно пассивной: очередной всплеск интереса к золоту каждый раз вызывался внешними обстоятельствами (находками золотых россыпей на Урале, в Калифорнии, на Стикине). Следует подчеркнуть, что отношение отдельных представителей РАК и царской администрации к поискам золота на Аляске было неоднозначным и в целом картина была много сложнее той, которую рисует обычно отечественная и зарубежная историография. Анализ имеющегося в распоряжении автора архивного и литературного материала позволяет констатировать, что "золотой" фактор, вопреки многочисленным утверждениям в научной и популярной литературе, не явился существенной причиной продажи Аляски США в 1867 г. Неудача русских в поисках благородного металла в Америке была в значительной мере предопределена монопольным положением РАК, которая, заботясь о сиюминутных прибылях и мелочном бюрократическом контроле, сковывала частную инициативу и предприимчивость своих служащих. На совершенно иных принципах базировалась последовавшая американская колонизация Аляски, что и предрешило ее успех в открытии и эксплуатации золотых богатств края. Уже после продажи колоний Соединенным Штатам П.П. Дорошин писал в 1874 г.: «...Находить и добывать золото мы умеем, если нам не препятствуют это делать. Но с этой стороны покойную Российско-американскую компанию нельзя не помянуть лихом: она, во многих отношениях, была "собакой на сене", хотя не следует в то же время забывать и той пользы, которую принесла она».[117]

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Примечания

[1] Барбот де Марни Е.Н. Аляска и ея золотопромышленность. Пг., 1915.

[2] Golder F. Mining in Alaska Before 1867 // Alaska and Its History / Ed. B.M. Sherwood. Seattle; L., 1967. P. 149156 (reprint 1916).

[3] Кириллов Е.А. Геологические исследования в Русской Америке (конец XVIII в.

1867 г.) //Тихоокеанская геология. 1993. № 2. С. 156-157.

[4] Марфунин А.С. История золота„ 1984. С. 134-135.

[5] Golder F. Op. cit. P. 149.

[6] См.: 1725 г. января 6. Инструкция Петра 1 В.Й. Берингу о задачах первой Камчатской экспедиции // Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в.: Сб. документов., 1984. С. 35-36 (здесь и далее даты даны по старому стилю).

[7] 1732 г. октября 12. Представление генерал-инспектора флота вице-адмирала Н.Ф. Головина... // Там же. С. 114. Предположение адмирала не было лишено оснований: только в XVIII в. испанские колонии в Америке дали почти в три раза больше золота, чем все остальные страны мира вместе взятые (1623 т и 570 т соответственно) (см.: Марфунин А.С. Указ. соч. Р. 45).

[8] 1732 г. декабря 28. Из указа Сената В.Й. Берингу... // Русские экспедиции... С. 129-130, см. также С. 154.

[9] 1762 г. сентября 12. Рапорт казака С.Т. Пономарева... // Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в.: Сб. документов., 1989. С. 60.

[10] 1794 г. августа 9. Из письма Г.И. Шелихова правителю Северо-Восточной компании А.А. Баранову... //Там же. С. 326.

[11] См.: Гринёв А.В. Забытая экспедиция Дмитрия Тарханова на Медную реку // Советская этнография. 1997. № 4. С. 88100 (англ. перевод: Grinev A.V. The Forgotten Expedition of Dmitrii Tarkhanov on the Copper River // Alaska History. 1997. Vol. 12. № 1. P. 117).

[12] Подробнее см.: История Русской Америки., 1997. Т. 1. С. 154-196; М., 1999. Т. 2. С. 19-83, 115-189 (Далее: ИРА).

[13] Golder F. Op. cit. P. 150.

[14] National Archives and Record Service. Records of Russian-American Company (NARS. RRAC). RG. 261. Roll. 7. P. 201-202.

[15] Ibid. P. 202-203.

[16] Кирилл Тимофеевич Хлебников в 1818-1832 гг. служил помощником главных правителей Русской Америки, возглавляя Новоархангельскую контору РАК. Прославился своими записками и сочинениями о различных сторонах жизни русских колоний (см.: Хлебников К.Т. Русская Америка в неопубликованных записках К.Т. Хлебникова / Сост., введ. и коммент. Р.Г. Ляпуновой и С.Г. Федоровой. Л., 1979 и другие работы).

[17] NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 7. Р. 202-203.

[18] Ibid. P. 326-327.

[19] 1832 г. марта 24. Депеша ГП РАК Ф.П. Врангелю // Ibid. Roll. 8. P. 34-35.

[20] Окунь С.Б. К истории продажи русских колоний в Америке // Исторические записки. 1938. Т. 2. С. 218; Он же. Российско-американская компания.; Л., 1939. С. 230-231; Кириллов ЕЛ. Указ. соч. С. 156.

[21] 1833 г. марта 31. - Депеша ГП РАК Ф.П. Врангелю // NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 8. Р. 336.

[22] Ibid. P. 376-377.

[23] Чин бергмейстера соответствовал 8 классу в Табели о рангах.

[24] Pierce R.A. Russian America: A Biographical Dictionary. Kingston; Fairbanks, 1990. P. 151-152.

[25] Ibid. P. 19-20. Чин берг-гешворена в то время соответствовал в Табели о рангах примерно 12 классу (губернский секретарь).

[26] NARC. RRAC. RG. 261. Roll. 44. Р. 58. Чин цейхшрейбера соответствовал примерно 12-13 классу в Табели о рангах.

[27] Дорошин П.П. Корреспонденция // Санкт-Петербургские ведомости. 1874. 9 января. № 9. С. 2 (автор статьи приносит благодарность С. Поберовскому за указание на этот источник).

[28] Дорошин П.П. Несколько подробностей о распространении золота в русских северо-американских владениях // Горный журнал. 1866. № 2. С. 281.

[29] Дорошин П.П. Золото в Верхней Калифорнии//Горный журнал. 1850. №2. С. 133.

[30] 1850 г. июня 30. - Министерство финансов. Департамент горных и соляных дел.

Отд. 1. Стол 2. № 1165 //Российский государственный исторический архив. Ф. 37. Оп. 24. Д. 8. Л. 3 (Далее: РГИА).

[31] Дорошин П.П. Золото в Верхней Калифорнии. С. 133—134; Малышев С.И. Американские владения России // Библиотека для чтения. 1855. Т. СХХХ (130). № 2. С. 280-281; Pierce R.A. Op. cit. P. 123-124.

[32] 1850 г. июня 20. - Записка ГП РАК министру финансов Ф.П. Вронченко // РГИА. Ф. 37. Оп. 24. Д. 8. Л. 1 - 1 об.

[33] NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 56. Р. 94.

[34] Дорошин П.П. Несколько подробностей о распространении золота... С. 280.

[35] Там же.

[36] Там же.

[37] Там же. С. 280-281.

[38] Там же. С. 281.

[39] Пузанова В.Ф. Золото Аляски //Летопись Севера., 1964. Т. IV. С. 176.

[40] 1850 г. марта 28. - Депеша ГП РАК М.Д. Тебенькову // NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 18. Р. 287-288.

[41] Ibid. Roll. 19. P. 781-783.

[42] 1852 г. августа 19. - Депеша ГП РАК Н.Я. Розенбергу // Ibid. Roll. 20. P. 422. Опубл.: Постников А.В. Русская Америка в географических описаниях и на картах. 1741-1867. СПб., 2000. С. 346-347.

[43] Дорошин П.П. Каменный уголь в бывших американских владениях России // Горный журнал. 1868. Ч. IV. С. 55.

[44] См.: Пузанова В.Ф. Указ. соч. С. 176; Белое М.И. К столетию продажи Аляски // Известия Всесоюзного географического общества. 1967. № 4. С. 297; Кириллов Е.А. Указ. соч. С. 156; Постников А.В. Указ. соч. С. 346-347; Mazour A.G. The Prelude to Russian's Depature from America // Alaska and Its History. P. 167 и др.

[45] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения и продажа Аляски

1834-1867., 1990. С. 201.

[46] Brebner J.B. Canada: A Modern History. Ann Arbor, 1970. P. 252-255; Newman P. Company of Adventurers. N.Y., 1985. Vol. 2. P. 308-311.

[47] Архив русского географического общества. Разр. 99. On. 1. Д. 101. Л. 16 об., 17 об.

[48] Там же. Л. 17.

[49] Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний. СПб., 1863. Ч. 1. С. 382-383.

[50] Там же. 4.2. С. 601.

[51] Фуругельм И.В. Отчет по управлению Российско-американскими колониями с 1859 по 1863 год Капитана 1 ранга Фуругельма. СПб., 1864. С. 62.

[52] Доклад Комитета... Ч. 2. С. 10.

[53] Там же. С. 204, 260.

[54] Golder F.A. Op. cit. P. 149.

[55] Доклад Комитета... Ч. 2. С. 506.

[56] The British Colonist, 1862. January 10. Friday Morning. P. 1.

[57] Согласно VI статьи этого договора, британцы имели право беспрепятственно плавать по всем рекам Русской Америки, берущим исток в английских владениях (см.: Тихменев П.А. Историческое обозрение образования Российско-американской компании и действий ея до настоящего времени. СПб., 1861. Ч. I. Прилож. С. 65).

[58] The British Colonist, 1862. January 14. P. 1; см. также: Окунь С.Б. К истории продажи... С. 219.

[59] См.: Гринёв А.В. Взаимоотношения Российско-американской компании и Компании Гудзонова залива: Проблема англо-русских отношений в Северной Америке (1821-1867 гг.) // Актуальные вопросы истории, историографии и международных отношений. Барнаул, 1996. С. 63-88.

[60] NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 64. P. 79.

[61] Ibid. P. 90-92.

[62] 1863 г. января 25. - Справка о возобновлении арендного условия между Российско-американской и Гудзонбайской компаниями // Архив внешней политики Российской империи. Ф. Гл. архив 1-9, 1859-1867 гг. Оп. 8. Д. 3. Л. 40 об. - 41 (Далее: АВПРИ).

[63] 1862 г. августа 24. - Депеша И.В. Фуругельма ГП РАК // NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 64. Р. 90-91.

[64] 1862 г. августа 27. - Инструкция И.В. Фуругельма B.C. Хохлову // Ibid. P. 92-93.

[65] Barratt G. Russian Shadows on the British Northwest Coast of North America, 1810-1890. Vancouver, 1983. P. 65.

[66] 1863 г. - Шканечный журнал парового корвета "Рында" // Российский государственный архив Военно-морского флота. Ф. 870. Оп. 1. Д. 8770/в. Л. 81-90.

[67] См.: Блек В.П. Описание реки Стахин // Морской сборник. 1865. Т. LXXVIII (78). №5. С. 95-96, 105, 110.

[68] 1863 г. мая 28. - Депеша И.В. Фуругельма ГП РАК // NARS. RRAC. RG. 261.

Roll. 64. Р. 66.

[69] 1863 г. января 25. - Министерство финансов. Департамент мануфактур и внутренней торговли. Справка "О возобновлении арендных условий между Росс. Амер. и Гудзонбайской Компаниями"// АВПРИ. Ф. Гл. архив 1-9, 1857-1868 гг. Оп. 8. Д. 3. Л. 41.

[70] Там же. Ф. Гл. архив 1-9, 1862-1863 гг. Оп. 8. Д. 9. Л. 4-4 об.

[71] И.В. Фуругельм. Указ. соч. С. 12.

[72] АВПРИ. Ф. Гл. архив 1-9, 1857-1868 гг. Оп. 8. Д. 3. Л. 36 об.

[73] Там же. Ф. Гл. архив 1-9, 1862-1863 гг. Оп. 8. Д. 9. Л. 38-40.

[74] Гринёв А.В. Взаимоотношения Российско-американской компании... С. 85;

Jackson C.I. The Stikine Territory Lease and Its Relevance the Alaska Purchase // Pacific Historical Review. 1967. Vol. 3. № 3. P. 300-301, 304.

[75] Окунь С.Б. Российско-американская компания. С. 233; Алексеев А.И. Судьба Русской Америкиагадан, 1975. С. 203; Макарова Р.В. К истории ликвидации Российско-американской компании // Проблемы истории и этнографии Америки., 1979. С. 269; Под флагом России: История зарождения и развития морского торгового флота., 1995. С. 184 и др.

[76] См.: Окунь С.Б. К истории продажи... С. 223-224; Barratt G. Op. cit. P. 65.

[77] 1863 г. января 31 и февраля 23. - Послания М.Х. Рейтерна вице-канцлеру //

АВПРИ. Ф. Гл. архив 1-9, 1859-1867 гг. Оп. 8. Д. 3. Л. 36-37, 46-46 об.

[78] 1863 г. января 9. - Копия с отношения Главного правления РАК к министру финансов // Там же. Л. 31.

[79] Galbraith J.S. The Hudson's Bay Company as an Imperial Factor, 1821-1869. Berkeley, Los Angeles, 1957. P. 171-173.

[80] Гринёв А.В. Причины продажи Русской Америки США в отечественной историографии // Клио. 2000. № 2. С. 18.

[81] Окунь С.Б. К истории продажи... С. 218-220; Он же. Российско-американская компания. С. 231.

[82] Окунь С.Б. Российско-американская компания. С. 232. См. также: Малкин М.М.

Гражданская война в США и царская Россия; Л., 1939. С. 246.

[83] Golder F.A. Op. cit. P. 155-156.

[84] Намек на Российско-американскую компанию, противником которой являлся Стекль вместе с рядом видных государственных деятелей во главе с великим князем Константином.

[85] РГИА. Ф. 37. Оп. 53. Д. 179. Л. 1-1 об.; см. также: Хевролина В.М. Уход из Америки и обретение союзника // История внешней политики России (конец XV в. - 1917 г.)., 1997. Т. III. С. 152.

[86] Там же. Л. 5-6.

[87] См.: Гринёв А.В. Причины продажи Русской Америки... С. 24.

[88] Нарочницкий АЛ. Колониальная политика капиталистических держав на Даль

нем Востоке. 1860-1895„ 1956. С. 178; Белов М.И. Указ. соч. С. 297; Алексеев А.И. Указ. соч. С. 297; Golder F.A. Op. cit. P. 156, и др.

[89] См.: Тихменев П.А. Указ. соч. 1863. Ч. II. С. 322; Приложение к Докладу Комитета об устройстве русских американских колоний. СПб., 1863. Ч. 2. С. 283; Дорошин П.П. Несколько подробностей о распространении золота... С. 280-281, и др.

[90]Дорошин П.П. Несколько подробностей о распространении... С. 277.

[91] 1865 г. декабря 10. - Депеша ГП РАК Д.Паксутову // NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 25. Р. 370-370 об.

[92] Барбот де Марни Е.Н. Указ. соч. С. 107; Пузанова В.Ф. Указ. соч. С. 178; Постников А.В. Указ. соч. С. 377.

[93] Whymper F. Travel and Adventure in the Territory of Alaska. L., 1868. P. 86-87, 244-256; Dull W.H. Alaska and Its Resources. Boston, 1870. P. 476-477; James A.J. First Scientific Exploration of Russian America and the Purchase of Alaska. Evanston; Chicago, 1942.

[94] Tompkins S.R. Promyshlennik and Sourdough. Norman, 1945. P. 213.

[95] Открытие золота в Русской Америке (редакц. заметка) // Горный журнал. 1861. №2. С. 136.

[96] Московские ведомости. 1866. 4 февр. С. 3.

[97] Окунь С.Б. Российско-американская компания. С. 230.

[98] Хевролина В.М. Указ. соч. С. 152.

[99] Энциклопедия российско-американских отношений XVIII-XX века., 2001. С. 21.

[100] Огромное золотое месторождение в 1880 г. открыл француз Жозеф Жюно в ручье Голд-Крик в Юго-Восточной Аляске. Немедленно началась золотая лихорадка, а в районе первой находки был основан город, который с 1900 г. стал носить имя первооткрывателя - "Джуно", а с 1906 г. являлся административным центром Аляски (Барбот де Марни Е.Н. Указ. соч. С. 19).

[101] См.: Дорошин П.П. Корреспонденция. С. 2.

[102] См., например: Бойко В. Продажа Аляски: Чубайсы были и в XIX столетии // Правда-пять. 1997. 11 дек. № 186(395). С. 5.

[103] Барбот де Марни Е.Н. Указ. соч. С. 3; Марфунин А.С. Указ. соч. С. 79.

[104] Окунь С.Б. Российско-американская компания. С. 230-233; Алексеева Е.В. Русская Америка: Американская Россия? Екатеринбург, 1998. С. 137; Golder F.A. Op. cit. P. 156; Mazour A.G. Op cit. P. 167; Kushner H.I. Conflict on the Nortwest Coast. American Russian Rivalry in the Pacific Northwest, 1790-1867. Westport, 1975. P. 218, и др.

[105] Окунь С.Б. Российско-американская компания. С. 234.

[106] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С. 201; Хевролина В.М. Указ. соч. С. 152; Ляшенко Л.М. Александр II, или история трех одиночеств., 2002. С. 238-239, и др.

[107] Dall W.H. Op. cit. P. 476-477.

[108] 1865 г. августа 5. - Депеша ГП РАК Д.Паксутову // NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 25. Р. 311-312.

[109] Марфунин А.С. Указ. соч. С. 61.

[110] NARS. RRAC. RG. 261. Roll. 65. Р. 11.

[111] Гринёв А.В. Причины продажи... С. 18.

[112] Подробнее см.: Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С. 184-199.

[113] Bancroft Н.Н. History of Alaska, 1730-1885. San-Francisco, 1886. P. 592-595.

[114] James A.J. Op. cit. P. 23, 27-28; Shiels A.W. The Purchase of Alaska. Fairbanks, 1967. P. 49,98-99.

[115] Барбот де Марни Е.Н. Указ. соч. С. 4.

[116] Окунь С.Б. К истории продажи... С. 221; Макарова Р.В. Указ. соч. С. 270.

[117] Дорошин П.П. Корреспонденция. С. 2.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Андрей Гринёв

Великий князь Константин Николаевич и продажа Аляски

Фигура крупного политического деятеля России середины – второй половины XIX в. – генерал-адмирала вел. кн. Константина (младшего брата Александра II) уже неоднократно привлекала внимание отечественных историков. Учеными и публицистами хорошо изучена деятельность Константина Николаевича по проведению Великих реформ 1860 – 1870-х гг., в особенности в наиболее близком ему морском министерстве. Куда менее известна широкой научной общественности роль великого князя в уступке российских колоний на Аляске («Русской Америки») США в 1867 г. В посвященных ему статьях и очерках данная тема, как правило, обходилась стороной[1]. А ведь в результате этой крупнейшей внешнеполитической сделки Россия лишилась огромных территорий в Новом Свете, а Соединенные Штаты, напротив, значительно укрепили свое геостратегическое влияние на Тихим океане. Правда, отечественные и зарубежные специалисты по истории Аляски уже давно пришли к выводу о том, что великий князь выступал главным инициатором заключения соглашения о передаче колоний Соединенным Штатам[2]. Этот вывод был в значительной мере подкреплен в фундаментальной монографии академика Н.Н. Болховитинова. В ней видный ученый опубликовал, в частности, несколько архивных документов, в которых раскрывается негативное отношение Константина Николаевича к заокеанским колониям, а также к управлявшей ими с 1799 г. Российско-Американской компании (РАК)[3]. Тем не менее, имеет смысл еще раз обратиться к этой теме для выяснения ряда малоизвестных деталей и уточнения некоторых дискуссионных вопросов отечественной историографии[4]. Ее актуальность заключается также в том, что положение российских колоний в 1860-х гг. в какой-то мере напоминает нынешнюю ситуацию в связи с проблемой Курильских о-вов и особенно Калининградской области.

Впервые Русская Америка привлекла внимание вел. кн. Константина еще до Крымской войны, когда весной 1853 г. приехавший в Петербург генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев-Амурский представил его отцу, императору Николаю I, специальную записку о перспективах развития ситуации на Тихоокеанском Севере. В этой записке генерал-губернатор ратовал за усиление позиций России на Дальнем Востоке, а также за продажу российских колоний США и укрепление русско-американских отношений. По мнению Муравьева, Соединенные Штаты рано или поздно оккупируют весь материк Северной Америки, а потому лучше добровольно уступить им российские владения в Новом Свете. Русско-американское сближение могло послужить сильным противовесом политике Великобритании – главной соперницы России на международной арене. Для безопасности дальневосточных рубежей страны, считал Муравьев, необходимо окончательно закрепить за Россией устье Амура и о-в Сахалин[5].

По мнению академика Н.Н. Болховитинова, именно в записке Н.Н. Муравьева в первый раз был поднят вопрос о продаже Русской Америки[6]. Однако обнаруженный нами архивный документ свидетельствует о том, что он был поставлен перед царским правительством гораздо раньше и инициатором его выступило Главное правление монопольной торгово-промысловой Российско-Американской компании. В своем представлении министру финансов от 21 сентября 1845 г., директора РАК, жалуясь на тяжелое экономическое положение компании, писали: «Постепенное истощение нынешних средств неминуемо повлечет за собою разстройство дел Компании и тогда Правительство или должно принять на себя управление Колониями, и лишась ныне получаемых оным от торговли Компании выгод, обременить себя значительными на содержание их расходом, или наконец отказаться от Колоний и предоставить их в пользу других наций, жаждущих подобнаго приобретения для усиления владычества своего на морях»[7]. Но в середине 1840-х гг. правительство не решилось пойти на столь радикальные шаги и ограничилось предоставлением РАК ряда льгот и дополнительных привилегий, позволивших компании в 1850-х гг. выйти из финансового кризиса.

Тем временем международная обстановка в тихоокеанском бассейне изменилась: широкая колониальная экспансия Великобритании и других западных держав в Китае, вынудили царское правительство заняться ревизией своей дальневосточной политики, которая десятилетиями сводилась лишь к поддержанию в этом регионе статус-кво. Поэтому записка Муравьева встретила благожелательный интерес в правящих кругах империи, и в особенности со стороны вел. кн. Константина. Не подлежит сомнению, что содержание этой записки предопределило в дальнейшем его воззрения на судьбу американских владений России. После окончания Крымской войны он превратился в главного сторонника уступки Аляски США. Мысль о полезности продажи Русской Америки он впервые высказал в письме от 22 марта (3 апреля) 1857 г. к министру иностранных дел князю А.М. Горчакову[8]. Ссылаясь на тяжелое положение государственных финансов и сокращение бюджета морского министерства, в то время как для технического переоснащения флота требовались дополнительные средства, генерал-адмирал откровенно высказался за передачу колоний американцам, которые, как он полагал, в любом случае рано или поздно захватят их силой. С его точки зрения, сами по себе русские владения в Америке приносили мало пользы государству[9]. Таким образом, выдвигая проект продажи, великий князь следовал чисто ведомственным интересам, которые подкреплял геополитическими рассуждениями и радением о высшей государственной пользе. Выручка средств от уступки колоний могла помочь пополнить казну и облегчить финансирование флотских программ[10].

У Константина Николаевича был еще один личный, и одновременно ведомственный, повод добиваться продажи колоний США. Как глава морского ведомства он формально отвечал за безопасность заокеанских владений империи. Однако российский военный флот на Тихом океане был слаб и не имел надежных баз снабжения. Защитить Русскую Америку в случае войны с Великобританией, Францией или США он был не в состоянии[11]. Ответственность же за военное отторжение колоний пала бы на главу морского ведомства, т.е. на Константина Николаевича, а тот, с его болезненным самолюбием, этого явно не желал. Вовсе не случайно в своих официальных посланиях он столь настойчиво подчеркивал беззащитность русских колоний в Америке перед лицом гипотетической внешней угрозы. Полностью решала эту проблему лишь передача заморских территорий потенциальным союзникам – американцам, которых Петербург рассматривал в то время как важнейших противников британского и французского экспансионизма. Ведь нельзя забывать, что Франция, и особенно Великобритания, воспринимались в России после Крымской войны как главные соперники на международной арене. Последнее обстоятельство, видимо, было одной из причин, по которой генерал-адмирал не торопился защищать экономический суверенитет Русской Америки от набегов американских китобоев и контрабандистов, о чем свидетельствует, например, его инструкция военным крейсерам от 9(21) августа 1853 г.[12], а также маршруты и задачи кораблей русской тихоокеанской эскадры.

Сам Константин Николаевич стремился установить самые тесные отношения с США. Его благосклонное внимание к американцам диктовалось как общеполитическими соображениями, так и собственными либеральными убеждениями: демократические порядки Соединенных Штатов вызывали у него вполне понятную симпатию. Великий князь слыл едва ли не главным либералом России и ярым противником крепостного права. Кроме того, Константину не были чужды и чисто практические соображения: Америка была одной из немногих промышленно развитых и вполне дружественных стран, где Россия могла приобрести современную по тем временам военную технику. В частности, генерал-адмирал намеревался закупить в США для военного флота артиллерийские орудия, винтовые пароходы, а также провиант для снабжения Камчатки[13].

Желание великого князя сблизиться с американцами и сбыть им российские колонии на Аляске не встретили, однако, большого энтузиазма у А.М. Горчакова и самого императора Александра II. Осторожный министр иностранных дел предпочитал не торопиться с реализацией проектов генерал-адмирала, а сначала тщательно изучить проблему, отложив ее до окончания срока монопольных привилегий Российско-Американской компании в 1862 г.[14]

Сдержанное отношение старшего брата и главы МИД к продаже колоний не остановило вел. кн. Константина. Свои основные усилия он сосредоточил на дискредитации РАК как формального «хозяина» Русской Америки. Он понимал, что компания является главным препятствием в реализации его планов, выступая за сохранение положения, существовавшего тогда в колониях (а, следовательно, и их самих). Ликвидация же РАК могла значительно облегчить в дальнейшем уступку Русской Америки. В новом послании к А.М. Горчакову от 7(19) декабря 1857 г. Константин начал свои нападки на РАК и повторил аргументы, изложенные еще в 1853 г. Н.Н. Муравьевым-Амурским. Обличая компанию, Константин писал, что она соединяет в одном лице «купца и администратора», что самым отрицательным образом сказывается на подвластных ей туземцах. В связи с этим он предлагал послать в колонии для ревизии дел РАК независимых чиновников, а в перспективе превратить компанию в обычное торговое объединение. Далее великий князь опять изложил свои излюбленные геополитические соображения о необходимости добровольного избавления от Русской Америки. Желание поскорее решить это вопрос было так велико, что генерал-адмирал готов был направить в колонии специальное судно с ревизорами уже в 1858 г., т.е. еще за 4 года до истечения привилегий РАК. Однако его адресат занимал более взвешенную позицию и считал, что инициатива приобретения колоний должна исходить от Вашингтона, а преждевременная посылка ревизоров может повредить коммерческим делам РАК[15]. Император выразил свое согласие с аргументами А.М. Горчакова, и дело было опять отложено на неопределенный срок.

Но Константин Николаевич и не думал складывать оружия. Осенью 1859 г. он переслал свою переписку с А.М. Горчаковым министру финансов А.М. Княжевичу и вновь поставил вопрос о необходимости уступки американских колоний. Как и прежде, великий князь ссылался на большие бюджетные затруднения и указывал на то, что «мысль о продаже вообще государственных имуществ одобрена государем императором»[16]. Как видим, в поспешной приватизации госимущества у господина А.Б. Чубайса были вполне достойные предшественники. Для самого же Константина Николаевича продажа Аляски стала одним из внешнеполитических приоритетов, а ликвидация монопольных привилегий РАК (а фактически и самой компании) превратилась в некую «идею фикс», подобно мысли древнеримского полководца Катона Старшего, которой тот заканчивал каждую речь в римском Сенате: «Carthaginem esse delendam» («Карфаген должен быть разрушен»).

Парадокс заключался в том, что как раз в это время значительную часть высших постов в Российско-Американской компании занимали люди из ведомства Константина Николаевича – морские офицеры. С 1818 г. и до продажи Аляски они бессменно руководили российскими колониями в Новом Свете, а когда в начале 1860-х гг. решался вопрос о предоставлении РАК очередных привилегий на 20-летний срок, трое из пяти директоров Главного правления компании являлись адмиралами (вице-адмирал М.Д. Тебеньков, контр-адмиралы В.С. Завойко и А.К. Этолин). В это же время подконтрольное Константину Николаевичу морское ведомство владело крупным пакетом акций РАК, пополняя ее дивидендами свою пенсионную кассу. Можно добавить также, что воспитатель великого князя выдающийся русский мореплаватель Ф.П. Литке, дважды (в 1818 и 1827 гг.) побывавший в Русской Америке, относился к ней вполне положительно. Сама РАК также была лояльна к Константину и даже назвала его именем свои суда в 1840 – 1860-х гг. (бриг «Вел. кн. Константин», пароход с аналогичным названием).

Справедливости ради стоит все же сказать, что до 1820-х гг. взаимоотношения компании и представителей морского ведомства были достаточно далеки от идиллии. Служившие на кораблях РАК военные моряки не всегда желали подчиняться гражданской администрации Русской Америки и должностным лицам компании. Так, получил широкую огласку конфликт «корреспондента» (фактического главы) РАК камергера Н.П. Резанова и капитана И.Ф. Крузенштерна во время первого русского кругосветного путешествия в 1803-1805 гг.; в 1814 г. произошла ссора между правителем Русской Америки А.А. Барановым и лейтенантом М.П. Лазаревым, самовольно покинувшим колонии на корабле РАК «Суворов»[17]. Кроме того, в начале XIX в. компания подвергалась суровому осуждению со стороны наиболее прогрессивных и гуманно настроенных морских офицеров за жестокое угнетение зависимых туземцев Аляски и Алеутских островов. Именно на этом аспекте сосредоточил главный огонь своей критики Константин Николаевич, продолжая традиционное обличение РАК в притеснениях и безудержной эксплуатации коренного населения колоний. Несомненно, большое влияние на формирование его представлений о жизни Русской Америки оказала известная записка капитана 2-го ранга В.М. Головнина, который был послан в 1817 г. в качестве ревизора деятельности РАК в Новом Свете. В этой записке знаменитый мореплаватель с едкой иронией изобразил «порядки», процветавшие в колониях, а также злоупотребления местных властей и некомпетентность директоров РАК[18]. Знаменательно, что сын В.М. Головнина, А.В. Головнин, был на протяжении десятилетий близким другом Константина Николаевича, состоя при нем в качестве личного секретаря (по протекции великого князя он занял пост министра народного просвещения в 1861 г.)[19]. Оба они отличались либеральными взглядами и, очевидно, проводили прямые параллели между бесправным положением зависимых туземцев в Русской Америке и положением крепостного крестьянства в самой России.

В борьбе с Российско-Американской компанией и в лоббировании продажи Аляски Константина Николаевича активно поддерживали его сторонники. 7(19) февраля 1860 г. в МИД России поступил документ с красноречивым названием «Об уступке наших американских колоний правительству Соединенных Штатов». Его автором, как выяснил академик Н.Н. Болховитинов, был бывший адъютант великого князя капитан 1-го ранга И.А. Шестаков. В записке Шестакова (не посещавшего, кстати, никогда Русскую Америку) содержался ставший уже привычным набор аргументов в пользу продажи Аляски, а также обвинения РАК в бесчеловечном отношении к туземцам. Коммерческая деятельность компании, с точки зрения Шестакова, не приносила никакой пользы отечеству, а ее торговая монополия являлась анахронизмом и мешала развитию свободной конкуренции. Ссылаясь на хорошо знакомую ему «доктрину Монро», он выступал за добровольный отказ от американских владений России. По мнению военного моряка, российский ВМФ на Тихом океане может быть грозной силой, если не будет прикован к защите оторванных от империи колоний[20].

В самом МИДе подобные идеи полностью разделял российский посланник в Вашингтоне Э.А. Стекль, неоднократно высказывавший аналогичные мысли и опасения в своих донесениях Горчакову[21]. Он настаивал на продаже колоний из-за постоянных жалоб РАК на проникновение американских китобоев и контрабандистов в территориальные воды Русской Америки, что омрачало дружественные в то время русско-американские отношения. Но ни представления вел. кн. Константина, ни донесения Стекля из Вашингтона, ни записка И.А. Шестакова не убедили князя Горчакова в необходимости форсировать продажу Русской Америки[22]. Он не хотел торопиться с выводами до возвращения посланных в 1860 г. в колонии правительственных ревизоров – действительного статского советника С.А. Костливцова от министерства финансов и капитан-лейтенанта П.Н. Головина от морского министерства. Они были направлены туда в преддверии окончания срока монопольных привилегий РАК (1 января 1862 г.).

К этому времени РАК подготовила отчет о своей 60-летней деятельности и разработала новый устав, в котором предлагала лишь небольшие косметические изменения по сравнению с прежним. Она настаивала на сохранении в неизменном виде своих монопольных привилегий на добычу и торговлю мехами, а также эксплуатацию туземного населения Аляски на новый 20-летний срок. Этот отчет и проект устава были направлены руководством компании в различные министерства и ведомства, в том числе и в морское. Реакция вел. кн. Константина оказалась исключительно бурной. Он направил министру финансов А.М. Княжевичу, который курировал РАК в царском правительстве, обстоятельную записку от 18(30) февраля 1861 г. Академик Н.Н. Болховитинов полагал, что эта записка так и не была опубликована[23], однако в действительности она увидела свет в материалах Государственного совета[24]. В ней главный либерал России подверг документы компании суровой критике. Он возражал против продления монопольных привилегий и совмещения в ее руках коммерческой деятельности и административного управления, вновь подчеркивая тяжелое положение туземного населения колоний. Константин Николаевич указывал, что такое положение недопустимо в свете отмены крепостного права в самой России. Он особо отметил тот вред, который нанесла, по его мнению, монополия РАК русскому торговому мореплаванию на Тихом океане. В видах общей государственной пользы великий князь предлагал продлить привилегии компании только на два года, т.е. до 1 января 1864 г., а затем подчинить колонии генерал-губернатору Восточной Сибири. «Соображая все вышеизложенное, – писал он, – я нахожу, что предоставление Российско-Американской Компании тех прав и преимуществ, о продолжении коих, еще на 20-ть лет, она ныне домогается, было важною Государственною ошибкою и что существование ея, при этих правах, принесло России положительный вред»[25].

Анализируя эту записку, Н.Н. Болховитинов делает справедливый вывод, что она содержала не просто критику недостатков РАК, а призывала покончить с ней как самостоятельной коммерческой и административной структурой. При этом позиция брата царя оказала влияние и на ряд царских сановников. Однако возобладали осторожность А.М. Княжевича и А.М. Горчакова: из всех предложений вел. кн. Константина Государственный совет утвердил только последнее, продлив монопольные привилегии компании еще на два года (до 1 января 1864 г.), в течение которых должны быть получены и обсуждены результаты правительственной ревизии колоний[26].

Российско-Американская компания не была сторонним наблюдателем правительственных дискуссий, а активно включилась в них. На критику вел. кн. Константина достойно, со знанием дела, ответил член Государственного совета адмирал Ф.П. Врангель, бывший правитель Русской Америки (1830-1835 гг.), председатель Главного правления РАК (1844-1850 гг.) и морской министр (1855-1857 гг.)[27]. Однако даже после ознакомления с запиской Врангеля вел. кн. Константин ни на йоту не изменил своего мнения о будущем РАК и российских колоний. Он снисходительно указывал, что автор записки был заинтересованным лицом, а это давало повод сомневаться в его объективности[28].

Вообще полемика вокруг РАК и российских колоний получила большой общественный резонанс, несмотря на просьбу руководства компании засекретить всю информацию, касавшуюся обсуждения ее дел и положения в российских колониях (это могло повредить кредиту компании и сказаться на курсе ее акций). На свою просьбу директора РАК получили отказ от сподвижника Константина члена Государственного совета вице-адмирала Н.К. Краббе[29], возглавившего Морское министерство в 1860 г. Как раз с этого времени на страницах курируемого ими «Морского сборника» началась систематическая публикация материалов, которые выставляли компанию и колонии в довольно негативном виде[30]. В стремлении дискредитировать РАК и ее монопольные привилегии, Константин Николаевич решил опереться на нарождавшуюся гласность и печатное слово с целью воздействовать на формировавшееся в России общественное мнение. Старания великого князя и его сторонников не пропали даром. Как отмечал в 1865 г. близкий к компании публицист Д.И. Завалишин, «неправильно веденная, года три тому назад полемика бесспорно возбудила не совсем справедливое предубеждение против Российско-американской компании»[31]. Это возымело серьезные экономические последствия: подрыв доверия инвесторов к РАК самым отрицательным образом сказался на курсе акций компании, которые упали в цене значительно ниже номинала.

Надо сказать, что критика РАК со стороны великого князя и его приверженцев была порой действительно далека от объективности. Как верно замечает Н.Н. Болховитинов, они не всегда были правильно осведомлены о положении в Русской Америке и реальном значении деятельности РАК. Так, явной передержкой выглядело утверждение Константина Николаевича о совершенной бесполезности колоний для государства и обвинение компании в полном экономическом бессилии и убыточности. На самом деле, полагает ученый, положение Российско-Американской компании в 1860-х гг. было трудным, но отнюдь не критическим[32]. Равным образом спорным представляется тезис генерал-адмирала об абсолютной беззащитности Русской Америки перед лицом внешней угрозы, а также обвинения РАК в жестоком отношении к коренному населению Аляски. Тем не менее, некоторые современные историки слишком доверяют доводам великого князя, цитируя отрывки из его гневных филиппик в адрес РАК по поводу бедственного положения туземцев в Русской Америке[33]. Компания, конечно, эксплуатировала туземцев, но вместе с тем уже с 1820-х гг. проводила в отношении их достаточно мягкую патерналистскую политику[34].

Со своей стороны руководство РАК также развернуло ответную пропагандистскую компанию, опубликовав серию печатных материалов, в которых доказывалась необходимость сохранения ее привилегий[35]. Дополнительную существенную поддержку компания получила со стороны правительственных ревизоров, возвратившихся осенью 1861 г. из колоний в Санкт-Петербург. Несмотря на ряд серьезных критических замечаний в адрес РАК, оба ревизора пришли к однозначному выводу о целесообразности продления монопольных привилегий компании на новый срок (несколько урезав их объем). По данным ревизоров, положение зависимого туземного населения Русской Америки было далеко не так плохо, как это изображали вел. кн. Константин и его сторонники. А ведь именно этот вопрос был едва ли не главным пунктом в обвинениях компании. Однако, побывав в колониях, ревизор С.А. Костливцов пришел к иным выводам: «Выслужив 15 лет в губерниях в должностях Вице-Губернатора и Управляющаго [казенной] Палатою, я могу сказать по совести, что весьма было бы желательно, когда бы местные полицейские и хозяйственные власти в Империи поступали с подвластным им населением также добросовестно, как поступают ныне агенты Компании с колониальными жителями»[36]. Он категорически отвергал вину РАК за уничтожение коммерческого флота на Тихом океане и считал продление ее монопольных привилегий полезным делом[37].

Хотя его напарник П.Н. Головин более критически оценил деятельность РАК, но и он приходил к сходным выводам. Более того, морской офицер фактически выступил против мнения своего патрона, настаивавшего на скорейшей продаже Русской Америки США. Касаясь этого вопроса в неопубликованной части своего отчета от 20 октября 1860 г., П.Н. Головин затронул переговоры Э.А. Стекля с американским сенатором У.М. Гвином. В их ходе российский посланник с полной откровенностью повторил аргументы Н.Н. Муравьева-Амурского и вел. кн. Константина о желательности для Петербурга сосредоточить свои силы на освоении Приамурья, а не тратить их на заокеанские колонии, которые почти не приносят пользы государству. Прямой намек на согласие России уступить свои колонии США весьма заинтересовал американца. Пересказывая содержание их диалога, П.Н. Головин отмечал, что в преддверии президентских выборов в США переговоры по этому вопросу были неуместны, причем, по мнению морского офицера, «г.Стеклю необходимо было знать настоящее состояние колоний, о которых он имел самые поверхностные понятия». Далее Головин указывал, что «общественное мнение России до сих пор негодует за уступку нашей бывшей фактории в Калифорнии» (Форт-Росс), где были открыты богатейшие золотые россыпи. Что же касается дружбы с американцами, прозорливо писал П.Н. Головин, то она продолжится только до тех пор, пока это будет выгодно последним[38]. Как следует из сохранившейся в архиве ВМФ обширной выписки из отчета капитан-лейтенанта Головина от 30 сентября 1861 г., он особо предостерегал от поспешного избавления от российских колоний, о ресурсах которых было известно далеко недостаточно. «Ежели ожидания не оправдаются, – подводил итог своим рассуждениям Головин, – то пользуясь обстоятельствами можно будет пожалуй и уступить колонии, но по крайней мере с полным знанием того, что мы уступаем не рискуя отдать червонец за грош»[39]. В частных письмах к родным он наивно уповал на справедливость вел. кн. Константина, который, по его словам, «действует для общей пользы и не захочет, чтобы целый край пострадал от торопливости или предубеждений нескольких лиц»[40]. На самом деле именно Константин Николаевич инициировал и поддерживал мнение о необходимости избавления от заокеанских владений и ликвидации РАК в правительственных кругах и русском обществе. Правда, он был вполне терпим к иным мнениям и не препятствовал, по крайней мере, открыто высказываться своим оппонентам.

Хотя после возвращения в Петербург правительственные ревизоры представили вполне благожелательные для РАК отчеты о ее деятельности в колониях, они одновременно довольно единодушно свидетельствовали о почти полной беззащитности Русской Америки в случае войны с морскими державами, подкрепив тем самым доводы вел. кн. Константина. Угроза отторжения колоний представлялась в те годы вполне реальной в связи Польское восстанием 1861-1864 гг. и враждебной к России позицией Великобритании и Франции. Н.Н. Болховитинов пишет: «И если сами ревизоры приходили к выводу о необходимости всемерного укрепления русских владений в Америке, то объективно их свидетельства могли содействовать утверждению мнения о целесообразности ликвидации заморских колоний РАК вообще»[41].

Для рассмотрения отчетов ревизоров и решения вопроса о дальнейших привилегиях РАК был учрежден специальный Комитет об устройстве русских американских колоний, куда вошли представители различных министерств и ведомств. Естественно, что от морского министерства туда был назначен убежденный сторонник Константина Николаевича И.А. Шестаков[42]. Весной 1863 г. Комитет подвел итог в обширном докладе министру финансов, в котором, несмотря на довольно жесткую критику РАК, все же признавал необходимость сохранения компании и колоний. Учитывая рекомендации ревизоров и атмосферу пореформенной России, Комитет призвал ликвидировать принудительный труд туземцев в ее пользу, усилить правительственный надзор и некоторым образом ограничить монопольные привилегии. Кроме того, он рекомендовал передать колонии и саму РАК под опеку морского министерства[43]. В своем отзыве на заключения Комитета Российско-Американская компания, разумеется, выступала против такой перспективы[44], поскольку автоматически попадала в руки своего главного антагониста – вел. кн. Константина. Руководство РАК с завидным упорством продолжало отстаивать свои интересы и оспорило почти все предложения правительственного Комитета. Правда, в пылу полемики компания признала, что не видит перспектив в прочном освоении американского материка и высказывала опасение утраты колоний в случае войны или революции: «Наконец, нужны ли для России поселения в местности столь отдаленной и отрезанной от метрополии океаном?» – вопрошало Главное правление РАК и само же на него отвечало: «Малейший политический переворот, – и они будут от нея отделены»[45]. Константин Николаевич мог бы аплодировать подобным выводам.

Бюрократические дебаты о судьбе РАК и американских колоний в Департаменте государственной экономии министерства финансов затянулись еще на пару лет[46]. Наконец, согласованный вариант новых привилегий компании был вынесен на заседание Государственного совета, мнение которого утвердил Александр II 14 июня 1865 г.[47] В целом это был компромиссный документ: хотя компании вновь получала на 20 лет (до 1 января 1882 г.) торгово-промысловую монополию на территории Русской Америки, зависимые туземцы освобождались от обязательного труда в пользу РАК, а сама компания и подвластные ей колонии передавались в ведение морского министра.

Естественно, что содержание правительственного документа не устроило компанию. В сентябре 1865 г. общее собрание акционеров предложило правительству внести ряд поправок, а также выдать ссуду в 200 тыс. руб. серебром для покрытия расходов на колониальное управление (администрацию, церковь, школы и проч.)[48]. Дело в том, что ее «финансовое здоровье» к этому времени значительно ухудшилось. Причем наряду с объективными причинами (сокращение сбыта пушнины на китайском рынке, потери от контрабандной торговли чаем и т.п.)[49], компания столкнулась и с субъективным фактором, когда у руля министерства финансов в 1862 г. встал М.Х. Рейтерн, принадлежавший, по выражению того времени, к когорте «константиновских орлов». Поступив еще в 1854 г. на службу морское министерство, Рейтерн сделался одним из «ревностнейших сотрудников» главы этого ведомства вел. кн. Константина[50]. Характерно, что именно в 1862 г. РАК лишилась практически всех дополнительных льгот (дававших до 200 тыс. руб. серебром в год) и субсидий (еще 250 тыс.) от правительства, что сразу поставило компанию в достаточно тяжелое финансовое положение[51]. И дело тут, как нам кажется, состояло не только в формальном окончании срока привилегий РАК и тяжелом бюджетном дефиците в связи с возросшими тратами правительства после отмены крепостного права. Видимо, здесь сказалась и позиция М.Х. Рейтерна – активного сторонника Константина Николаевича, не упустившего возможности лишить компанию денежной подпитки из казны, в результате чего РАК постиг жестокий финансовый кризис. Симптоматично, что вскоре после утверждения Рейтерна на посту министра финансов подчиненное Константину морское министерство избавляется от акций компании[52]. Впрочем, публично Рейтерн не возражал против существования РАК и даже продления ее монопольных привилегий до 1882 г., но, по его мысли, РАК сама должна была нести полную финансовую и материальную ответственность за свои операции с обязательной уплатой положенных процентов, а не перекладывать свои обязательства на плечи правительства[53].

После дополнительного обсуждения предложений и замечаний, сделанных на общем собрании акционеров РАК, Министерство финансов подготовило окончательный вариант устава и привилегий компании. Он был представлен Государственному совету, утвердившему его 14 марта 1866 г., а 2 апреля его одобрил император и подписал вел. кн. Константин как глава Государственного совета. В новой редакции устава компании удалось добиться некоторых незначительных изменений по сравнению с компромиссным вариантом 1865 г. «Итак, с формальной стороны положение РАК выглядело вполне удовлетворительным. – пишет академик Н.Н. Болховитинов. – В результате длительной и трудной борьбы компании, казалось бы, удалось одержать победу и достичь невозможного. Ее главный противник вел. кн. Константин скрепил своей четкой подписью согласие на продолжение привилегий РАК еще на 20 лет»[54].

Но Российско-Американской компании не стоило торжествовать победу. Недруги готовили смертельный удар старейшей акционерной компании России. Со дня утверждения новых привилегий РАК прошло всего полгода, когда на стол императора легла секретная записка М.Х. Рейтерна от 16(28) сентября 1866 г. «О мерах по улучшению финансового и экономического положения государства». В ней министр финансов указывал на неизбежный рост казенных расходов в 1867 г. и прогнозируемый дефицит в размете 72 860 млн. руб. Ратуя за всемерную экономию государственных средств, он упоминал среди прочих и государственные субсидии РАК. По мнению Рейтерна, для поддержания нормального состояния экономики в три ближайшие года казне требовалось «изыскать» 45 млн. руб. «экстраординарных ресурсов»[55]. В свете этих расчетов даже небольшие в государственных масштабах ежегодные дотации РАК в размере 200 тыс. руб. представлялись уже неприемлемыми, а выручка средств от продажи американских колоний могла снизить на какое-то время остроту бюджетного дефицита. Над Русской Америкой и компанией вновь сгустились тучи.

Не прошло и трех месяцев с момента подачи записки Рейтерна, как царский кабинет вновь вернулся к рассмотрению казалось бы только что окончательно решенного вопроса о заокеанских колониях. На этот раз его инициатором стал российский посланник в Вашингтоне Э.А. Стекль, приехавший в Петербург в конце 1866 г. Являясь убежденным противником РАК и сторонником продажи Русской Америки США, Стекль в короткое время успел встретиться не только со своим непосредственным начальником А.М. Горчаковым, но и переговорить с вел. кн. Константином и министром финансов М.Х. Рейтерном. Одной из главных тем их бесед стало будущее российских владений в Америке. В результате Рейтерн подготовил специальную записку Горчакову от 2(14) декабря 1866 г., в которой еще раз обосновал желательность продажи колоний[56]. Министр финансов не стал напрягать фантазию и в основном повторил уже хорошо известные аргументы Э.А. Стекля и, конечно же, вел. кн. Константина. Последний, после разговора со Стеклем поручил управляющему морским министерством вице-адмиралу Краббе сообщить А.М. Горчакову: «Е. Выс-во полагает, что девятилетний период, истекший со времени отзыва, который он препроводил к Вашему сиятельству 7(19) декабря 1857 г., не только ни в чем не изменяет высказанных им в то время мыслей, но, напротив того, представил несколько новых и существенных в подтверждение их доказательств»[57]. Далее Константин Николаевич указывал, что государство поставлено ныне в необходимость весьма надолго, если не вечно, дотировать частную компанию, доказавшую свою экономическую несостоятельность. Он вновь повторял тезис о привлекательности колонизации Приамурья и уступки американских колоний, которые остаются беззащитными в случае войны. Их продажа США могла бы принести большие выгоды от тесного союза с американцами.

Естественно, что Горчаков не мог устоять перед столь массированным лоббированием и вновь привлек внимание императора к наболевшему вопросу. «Особое заседание», на котором решилась судьба Русской Америки, состоялось 16(28) декабря 1866 г. в здании МИД. На нем присутствовали, помимо Горчакова и царя, вел. кн. Константин, Н.К. Краббе, М.Х. Рейтерн и Э.А. Стекль. Все участники заседания безоговорочно высказались за продажу колоний США. Да иначе и быть не могло, ведь за исключением царя и Горчакова, занимавших умеренную позицию, все остальные были горячими сторонниками этой сделки и полностью разделяли мнение Константина Николаевича о Российско-Американской компании. Представленные Александру II резюме мнений великого князя и его соратников послужило для императора главным аргументом для окончательного решения «аляскинского вопроса»[58].

Итак, решение о продаже Русской Америки было принято и сохранялось в строжайшей тайне. В феврале 1867 г. Стекль, который, по собственному выражению, был «абсолютно беспомощен в финансовых делах», отправился в США заключать сделку на гигантскую сумму. При отъезде в Вашингтон он получил от Рейтерна санкцию на продажу колоний не менее чем за 5 млн. долларов. Тем не менее, посланнику удалось в ходе напряженных дебатов увеличить размер вознаграждения до 7,2 млн. долларов, а сам договор о продаже Русской Америки был подписан в Вашингтоне 18(30) марта 1867 г.[59] И лишь спустя почти неделю, когда о нем уже трубили все газеты мира, царские власти соблаговолили, наконец, поставить в официальную известность об уступке колоний директоров РАК.

И в Вашингтоне и в Петербурге прохождение договора через различные инстанции было не всегда гладким. Так, Стеклю пришлось израсходовать несколько десятков тысяч долларов на подкуп ряда влиятельных политиков и журналистов для утверждения сделки в Конгрессе США. Когда в ходе дел по передаче Аляски США возникли межведомственные разногласия между МИД, с одной стороны, и министерством финансов и морским – с другой, вел. кн. Константин сделал все, чтобы погасить разгоравшийся конфликт и тем самым не поставить под удар всю акцию[60].

Получив уведомление о внезапной продаже колоний и автоматической ликвидации монопольных привилегий компании, руководство РАК попыталось, по крайней мере, хотя бы выручить приличную сумму от правительства, чтобы как-то компенсировать возникшие колоссальные убытки. Однако последнее запретило продавать имущество компании новым американским хозяевам Аляски (они предлагали первоначально довольно выгодную цену) под предлогом обеспечения русских подданных, остававшихся еще в то время на уступленной территории. В результате значительная часть собственности РАК в бывших колониях досталась американцам вообще за бесценок. На все протесты компании правительство заявило, что ее поддержка на протяжении многих лет итак уже стоила казне немалых денег и последняя не собиралась и впредь обеспечивать завышенный курс акций РАК. Это было актом настолько вопиющей несправедливости даже для царской России, что экономический обозреватель «Московских ведомостей», сообщая эти факты, вынужден был признаться: «Передавая эти два противоположныя друг другу мнения, я воздерживаюсь от высказывания своего собственнаго, так как иначе я бы вышел за пределы экономических вопросов, с которыми я тут имею дело»[61].

Не приходится сомневаться, что за кулисами решений правительства стоял глава Государственного совета вел. кн. Константин. Именно после его доклада 17(29) сентября 1868 г. совет министров постановил выплатить РАК ничтожную компенсацию в размере 381 833 руб. вместо 1 585 451 руб., которые запрашивала компания[62]. Некоторые возмущенные акционеры намеревались даже подать жалобу на совет министров в сенат империи, однако учитывая бесперспективность борьбы против высших инстанций и лиц в неправовом государстве, отказались от этой затеи[63]. Общие финансовые потери и убытки РАК в результате непредвиденной продажи колоний составляли по разным оценкам от 1 092 352 до 4 043 882 руб. серебром[64].

В отечественной историографии советского периода продажа Аляски в целом трактовалась как негативное явление[65]. Анализируя причины этой сделки, некоторые авторы особо выделяли субъективный (личностный) фактор. Предельно резко высказался по этому поводу академик А.Л. Нарочницкий, который писал в своей монографии: «Тупость некоторых представителей помещичье-самодержавного строя облегчала американским капиталистам заключение столь выгодной сделки»[66]. По мнению М.И. Белова, уступка Русской Америки совершилась царским правительством «вопреки здравому смыслу»: оно пошло на «бессовестную сделку» в результате подкупа лиц из окружения царя[67]. А.И. Алексеев, критикуя «позорную сделку» и уже конкретно вел. кн. Константина, подчеркивал, что «ему оказались чужды более чем вековые героические свершения нескольких поколений русских людей, создавших Русскую Америку. Сиюминутные заботы и интересы постепенно возобладали. Близорукостью, недальновидностью и какой-то удивительной беспечностью, граничащей с легкомыслием, веет от документов той поры, когда решался вопрос, остаться или нет России на берегах Северной Америки»[68]. Сходную позицию занял и профессор Г.А. Агранат, который главную причину отказа России от Аляски видит в волюнтаристском, непродуманном решении царя и кучки его приближенных, не желавших или не сумевших должным образом оценить свои американские владения[69].

С этой позицией принципиально не согласен Н.Н. Болховитинов, считающий заключенный в 1867 г. договор проявлением стратегической мудрости тогдашнего руководства Российской империи. Тщательно проанализировав документы, он пришел к выводу, что различные «гипотезы» и «предположения» о тайных мотивах «позорного решения», включая подкуп лиц из окружения Александра II, не имеют под собой никакого основания, а само решение продать российские колонии было правильным и хорошо продуманным актом[70]. Ряд современных отечественных авторов полностью разделяет эти взгляды[71]. Конечно, считает Н.Н. Болховитинов, сумма в 7,2 млн. долл. (около 11 млн. руб.), полученных царской казной в результате сделки, не могла быть значимым подспорьем при общих расходах России, превышавших 400 млн. руб. и выручка от продажи не могла быть существенным резоном для уступки колоний. По мнению ученого, наиболее весомым был внешнеполитический мотив: царское правительство предпочло добровольно отступить с «американского плацдарма», который было не в состоянии эффективно отстаивать, и укрепиться на азиатском берегу Тихого океана, устранив путем договора с США очаг возможных противоречий в будущем[72]. Вряд ли можно с этим согласиться. Иллюзии о непротиворечивом развитии русско-американских отношений рассеялись уже к началу ХХ в., после того как, «переварив» Аляску, США устремились на Дальний Восток и в Манчжурию, где, естественно, вновь столкнулись с российскими интересами. Неясно, в чем же в таком случае проявилась стратегическая мудрость царского руководства? Тем более что незадолго до продажи Русской Америки правительственный Комитет по устройству русских американских колоний прямо указывал на необходимость их сохранения в составе империи именно по политическим и военно-стратегическим соображениям, отмечая: «Но, несмотря на малополезность, для нас Американских владений, в отношениях промышленном и торговом, есть, однако, политические причины, обуславливающия необходимость их прочнаго за нами удержания. Только при укреплении за нами севера Америки, мы можем считаться хозяевами в северных частях Тихого океана, обладание которым представляет, во многих отношениях, весьма выгодные условия для могущества государства»[73].

Недостаточно убедительным выглядит и тезис Н.Н. Болховитинова о внешней угрозе, как на едва ли не самом значимом факторе продажи Аляски. При этом маститый ученый фактически озвучил основной тезис Константина Николаевича: «Гораздо большее значение, – пишет Н.Н. Болховитинов, – при решении судьбы Аляски имела внешняя угроза, и в первую очередь экспансия Соединенных Штатов». Правда, далее автор приходит к весьма противоречивым выводам: «Тем не менее даже эта опасность не представляется решающей. Дело в том, что внешняя угроза русским владениям в Северной Америке существовала на протяжении многих лет (? – А.Г.). Особенно острой она была в годы Крымской войны со стороны Англии, а также со стороны США (?? – А.Г.), позиции которых на Тихоокеанском севере все более укреплялись. Вместе с тем именно в 60-х годах эта угроза несколько ослабла»[74].

На самом деле, по нашему мнению, постоянной угрозы российским колониям не было. Опасность иностранного вторжения угрожала им лишь в отельные незначительные периоды военных конфликтов России с европейскими державами: во время русско-шведской войны (1788-1790 гг.), в эпоху Наполеоновских войн (1799-1812 гг.) и Крымской компании (1853-1856 гг.). Главный международный конкурент России в середине XIX в. – Великобритания – вовсе не намеревалась идти на противоборство с ней ради Русской Америки, в гораздо большей степени опасаясь американского экспансионизма в отношении Канады[75]. Что же касается Соединенных Штатов, то, как замечает сам Н.Н. Болховитинов, в 1866 г. они еще не оправились от последствий Гражданской войны. Более того, именно в 1866 г. дружественные отношения между США и Россией достигли апогея, о чем свидетельствовала миссия морского министра Г.В. Фокса в Россию. Внешнеполитической угрозы будущему российских колоний в то время просто не существовало. Собственно территориальных претензий и противоречий между Петербургом и Вашингтоном на официальном уровне вообще не было, ведь еще Конвенцией 1824 г. США признали международные границы Русской Америки. Наконец, Соединенные Штаты не имели общих рубежей с российскими колониями, будучи отделенными от них Канадой. Поэтому раздутый вел. кн. Константином тезис о военной опасности со стороны США (с которыми он, тем не менее, готов был крепить дружбу), представляется явно надуманным. Единственной реальной угрозой была активная экономическая экспансия граждан США (китобои, контрабандисты), с которой в середине XIX в. столкнулась не только Аляска, но и Чукотка. Но защищать экономический суверенитет тихоокеанских владений России генерал-адмирал явно не желал, о чем свидетельствует, например, его инструкция военным крейсерам 1853 г.[76], а также маршруты и задачи русской тихоокеанской эскадры.

Можно добавить, что еще в 1930-х гг. профессор С.Б. Окунь пришел к верному, на наш взгляд, выводу: «С продажей американских колоний царизм освободился от необходимости заботиться об их защите и снабжении. Однако приобрести в лице Соединенных Штатов союзника против Англии, о чем мечтало царское правительство, не удалось»[77]. Другими словами, тактический выигрыш обернулся стратегическим проигрышем.

Тут невольно возникает вопрос, насколько руководствовались интересами страны высшие должностные лица империи и, в первую очередь, Константин Николаевич? Выше уже цитировались некоторые историки, достаточно однозначно высказывавшиеся на эту тему. Тем не менее, великому князю вряд ли можно предъявить обвинения в отсутствии патриотизма или своекорыстных устремлениях. О теплых чувствах к отечеству свидетельствует, например, его личное письмо к брату Александру II от 13(25) мая 1859 г.[78] Константин Николаевич зарекомендовал себя горячим сторонником присоединения Сахалина к России: в послании А.М. Горчакову от 6(18) апреля 1853 г. он требовал немедленной оккупации острова, «что совершенно необходимо дабы предупредить там иностранцев»[79]. Опасаясь за безопасность Дальнего Востока, он вместе с другими государственными деятелями отклонил предложение ряда деловых кругов США заняться совместной колонизацией устья Амура путем переселения туда русских и американцев[80]. Нельзя забывать и о том, что идею продажи Русской Америки в высших правительственных кругах первым озвучил не он, а Н.Н. Муравьев-Амурский, которого вообще трудно заподозрить в непатриотизме. Можно добавить, что еще в начале 1860-х гг. Константин Николаевич вынашивал широкие панславистские проекты, за что подвергся суровому порицанию со стороны своего царственного брата в «Конфиденциальной инструкции» от 18(30) июня 1862 г.[81] Биограф великого князя К.Г. Житков отмечал в мемориальном очерке его «великую любовь к Родине» и личную бескорыстность: в связи с тяжелым финансовым положением страны после Крымской войны Константин Николаевич отказался от жалования по управлению морским ведомством и приказал придворной конторе произвести сокращение его собственных домашних расходов, в частности, распродать лишних лошадей[82]. А по словам академика А.Ф. Кони, Константин Николаевич «являл собою образ государственного человека в истинном и полном смысле этого слова. Его деятельность была настоящею службою родине, в светлое будущее которой от глубоко верил и ради которого не стеснялся возстановлять против себя тайных и явных поклонников отжившего прошлаго»[83].

Возвращаясь к поднятому А.И. Алексеевым вопросу о легкомыслии царского руководства при подписании «позорного» договора 1867 г., надо сказать следующее. Ничего позорного в самом соглашении не было: продавая Аляску Соединенным Штатам, правительство решало сразу несколько текущих политических и экономических проблем[84], а главный организатор продажи вел. кн. Константин отнюдь не страдал особой беззаботностью и отсутствием интеллекта. Наоборот, современники отмечали его способности, компетенцию и работоспособность[85]. Думается, что непримиримая позиция генерал-адмирала по отношению РАК и Русской Америке определялась не столько его либеральными воззрениями, на что неоднократно указывал академик Н.Н. Болховитинов[86], сколько ведомственными интересами и собственными представлениями о благе России. Можно повторить еще раз, что как глава морского министерства он ощущал особую тревогу за будущее колоний, достойную защиту которых он был не в состоянии обеспечить.

В заключение следует еще раз коснуться роли субъективного фактора в контексте причин продажи Аляски. Безусловно, он имел важное (хотя и не решающее) значение[87]. Ведь именно от позиции высших царских сановников в прямом смысле слова зависела судьба Русской Америки. Помимо этого существовал и сложный комплекс объективных проблем (экономических, политических, социальных, демографических и др.), подталкивавших царское правительство к уступке Аляски[88]. Однако существуют большие сомнения, что без мощного лоббирования вел. кн. Константина колонии были бы проданы США только под влиянием записок Муравьева-Амурского или донесений Стекля. Именно Константин Николаевич с помощью своих надежных соратников и союзников, занявших в 1860-е гг. ряд важнейших государственных постов империи, смог «продавить» нужное ему решение раз и навсегда избавиться от Русской Америки и фактически ликвидировать Российско-Американскую компанию.

Примечания

[1] См.: Павлов-Сильванский Н.П. Великий Князь Константин Николаевич // Собр. соч. Т.II. СПб., 1910. С.304-372; Кони А.Ф. Великий князь Константин Николаевич // Великая реформа. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем. М., 1911. Т.V. С.34-54; Житков К.Г. Светлой памяти великого князя Константина Николаевича генерал-адмирала русского флота (Биографический очерк). СПб., 1912; Коршунов Ю.Л. Августейшие моряки. СПб., 1999. С.25-35 и др.

[2] Окунь С.Б. К истории продажи русских колоний в Америке // Исторические записки. 1938. Т.II. С.226; Алексеев А.И Судьба Русской Америки. Магадан, 1975. С.302; Батуева Т.М. Экспансия США на севере Тихого океана и покупка Аляски в 1867 году // Американский экспансионизм. М., 1985. С.122; Miller D.H. The Alaska Treaty. Kingston, 1981. P.38; Pierce R.A. Russian America: A Biographical Dictionary. Kingston, Fairbanks, 1990. P.98 и др.

[3] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения и продажа Аляски 1834-1867. М., 1990. С.92-94, 104-105, 111-112, 185-186, 327-328 и др.

[4] Мне уже доводилось затрагивать эту проблему: Гринёв А.В. Причины продажи Русской Америки США в отечественной историографии // Клио. 2000. № 2(11). С.22-24; его же. О формационном подходе к изучению истории Русской Америки (ответы на замечания В.В. Носкова) // Клио. 2000. № 3(12). С.242-243.

[5] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.92.

[6] Там же. С.91-92.

[7] Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф.Гл. архив II-3, 1847-1859 гг. Оп.34. Д.4. Л.8.

[8] Документ был опубликован первоначально на англ. языке: Miller D.H. Op. cit. P.38, а затем на русском: Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.327-328.

[9] Окунь С.Б. Указ. соч. С.216; Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.92-93, 104-105.

[10] По мнению В.М. Хевролиной, «расходы на колонии камнем висели на бюджете морского министерства» (см.: Хевролина В.М. Уход из Америки и обретение союзника // История внешней политики России. Вторая половина XIX века (от Парижского мира 1856 г. до русско-французского союза). М., 1997. С.147). Однако на самом деле все расходы по их содержанию несла тогда РАК (примерно по 300 тыс. руб. серебром в год).

[11] Mazour A.G. The Prelude to Russia’s Depature from America // Alaska and Its History (ed. by B.M. Sherwood). Seattle and London, 1967. P.163-164.

[12] Российский гос. архив Военно-Морского флота (далее – РГА ВМФ). Ф.1375. Оп.1. Д.21 (м/ф. № 21). Л.13-15об.; см. также: Пономарев В.Н. Крымская война и русско-американские отношения. М., 1993. С.38, 143-144.

[13] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.76-79, 83-86. С.160-161.

[14] Там же. С.105-109.

[15] Документы опубликованы: Miller D.H. Op. Cit. P.46-48; Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.111-112.

[16] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.116.

[17] См.: История Русской Америки (1732-1867): В 3-х тт.: Т.II. Деятельность Российско-американской компании (1799-1825). М., 1999. С.94-99; 143-146.

[18] Головнин В.М. Записка Капитана 2-го ранга Головнина о состоянии Российско-Американской компании в 1818 г. // Материалы для истории Русских заселений по берегам Восточного океана. СПб., 1861. Вып.1. С.49-113.

[19] Павлов-Сильванский Н.П. Указ. соч. С.309; Кони А.Ф. Указ. соч. С.36.

[20] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.115-116.

[21] Окунь С.Б. Указ. соч. С.216-218, 228; Miller D.H. Op. cit. P.50; Пономарев В.Н. Указ. соч. С.40-44.

[22] Батуева Т.М. Указ. соч. С.122.

[23] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.125, 127.

[24] Россия. Государственный Совет. Департамент экономии. Матералы. СПб., 1864. Т.23. С.24-30.

[25] Там же. С.26.

[26] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.123-124.

[27] Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний. СПб., 1863. Ч.2. С.555-566.

[28] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.126-127.

[29] Там же.

[30] См.: Отчет Российско-Американской компании за 1858 год // Морской сборник (далее – МС). 1860. Т.XLV(45). № 1. (Библиография) С.1-9; Современное обозрение // МС. 1862. Т.LVII(57). № 2. С.132-141; Отзыв «Московских ведомостей» об обзоре русских колоний, г.Головина // МС. 1862. Т.LIX(59). № 5. (Смесь) С.52-57; Афанасьев Д.М. Российско-американская компания // МС. 1864. Т.LXXI(71). № 3. (Критика и библиография) С.1-24 и др.

[31] Завалишин Д.И. Российско-Американская компания // Московские ведомости (далее – МВ). 1865, 6 июля. № 146. С.3.

[32] Об этом свидетельствовал, в частности, отчет директора государственного банка от 8(20) декабря 1866 г. о состоянии дел финансовых компании (см.: Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.124-125, 186-187, 191, 201).

[33] Хевролина В.М. Указ. соч. С.145-146.

[34] Подробнее: Гринёв А.В. Туземцы Аляски, русские промышленники и Российско-Американская компания: система экономических отношений // Этнографическое обозрение. 2000. № 3. С.74-88.

[35] См.: Краткое историческое обозрение образования и действий Российско-Американской компании с самаго начала учреждения оной и до настоящаго времени. СПб., 1861; Тихменев П.А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ея до настоящаго времени. СПб., 1861. Ч.I., 1863. Ч.II; Фуругельм И.В. Отчет по управлению Российско-Американскими колониями с 1859 по 1863 год Капитана 1 ранга Фуругельма. СПб., 1864 и др.

[36] Доклад Комитета… СПб., 1863. Ч.1. С.279.

[37] Там же. С.300-301.

[38] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.129-135; см. также: Окунь С.Б. Указ. соч. С.228-230.

[39] РГА ВМФ. Ф.224. Оп.1. Д.304. Л.62об.

[40] Головин П.Н. Из путевых писем П.Н. Головина // МС. 1863. Т.LXVI(66). № 6. С.328.

[41] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.129, 132-133.

[42] Там же. С.136.

[43] Доклад Комитета… СПб., 1863. Ч.1. С.256-257.

[44] Там же. С.367, 371.

[45] Там же. С.345.

[46] См.: Россия. Государственный совет. Департамент экономии. Материалы. СПб., 1865. Т.25. С.4-37.

[47] РГА ВМФ. Ф.1375. Оп.1. Д.1 (м/ф. № 1). Л.33-36об.

[48] Завалишин Д.И. Последнее общее собрание акционеров Российско-Американской компании // МВ. 1865, 9 октября. № 220. С.3.

[49] См.: Гринёв А.В. Причины продажи Русской Америки… С.21-22.

[50] Судьбы России: Доклады и записки государственных деятелей императорам о проблемах экономического развития страны (вторая половина XIX в.). СПб., 1999. С.107.

[51] Доклад Комитета… Ч.1. С.391.

[52] Если к 1 апреля 1862 г. в пенсионной кассе морского ведомства числилось акций РАК на 7 650 руб., то к 1 сентября – только на 5 850 руб., а 1 декабря уже ни одной акции! (См.: МС. 1862. Т.LIX(59). № 5. С.109; МС. Т.LXII(62). № 10. С.76; МС. 1863. Т.LXIV(64). № 1. С.32).

[53] Россия. Государственный совет. СПб., 1865. Т.25. С.13-14, 21-23.

[54] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.140.

[55] Судьбы России… С.142-143, 156, 159.

[56] Окунь С.Б. Указ. соч. С.232; Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.184-185 (документ опубликован на с.328-329).

[57] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.185-186 (документ опубликован на с.300; англ. вариант: Miller D.H. Op. cit. P.59-60).

[58] Батуева Т.М. Указ. соч. С.126; Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.187-194; Miller D.H. Op. cit. P.61-62.

[59] Окунь С.Б. Указ. соч. С.234.

[60] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.271.

[61] МВ. 1868, 19 сентября. № 202. С.3.

[62] В связи с этим неубедительным выглядит пассаж о заинтересованности вел. кн. Константина в завышенном курсе акций РАК, который приводит на страницах своей монографии Н.Н. Болховитинов со ссылкой на известного публициста-эмигранта М.И. Венюкова: «Много лет спустя оппозиционно настроенный М.И. Венюков высказывал даже предположение, что акционеры РАК, включая членов царской фамилии, занимались спекулятивными махинациями, чтобы получить от казны за свои бумаги большое вознаграждение. Ссылаясь на свидетельство некоего «господина из морского ведомства», М.И. Венюков вспоминал, что, когда «шла продажа Соединенным Штатам наших американских колоний», акционеры РАК «рассчитывали получить из вырученных денег биржевую цену своих акций, и Константин Николаевич скупал последние, возвышая тем цену их, чтобы побольше получить от казны» (Венюков М.И. Из воспоминаний. Кн. 2-я: 1867-1876. Амстердам, 1896. С.50-51). Что и говорить, не слишком лестный отзыв о нравах членов царской фамилии, включая «либерального братца императора», который, как известно, был лучше всех осведомлен о судьбе русских владений в Северной Америке» (Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.249-250).

[63] МВ. 1868, 21 сентября. № 204. С.3.

[64] Макарова Р.В. К истории ликвидации Российско-Американской компании // Проблемы истории и этнографии Америки. М., 1979. С.272; Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.278-282.

[65] Ушаков В.А., Арсанукаева Н.В. «Аляскинская проблема» в отечественной историографии (краткий обзор) // Русское открытие Америки. Сборник статей, посвященный 70-летию академика Николая Николаевича Болховитинова. М., 2002. С.467.

[66] Нарочницкий А.Л. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке 1860-1895. М., 1956. С.181.

[67] Белов М.И. К столетию продажи Аляски // Известия Всесоюзного Географического общества. 1967. № 4. С.290, 299.

[68] Алексеев А.И. Указ. соч. С.302.

[69] См.: Агранат Г.А. Судьбы Русской Америки // США: экономика, политика, идеология. 1997. № 11. С.60; его же. Русская Америка: К 200-летию Российско-Американской компании // Известия Академии наук. Сер. географическая. 1999. № 2. С.65.

[70] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.200, 202.

[71] Комиссаров Б.Н. Ас отечественной американистики (к 70-летию академика Н.Н. Болховитинова) // Русское открытие Америки. С.28; Ушаков В.А., Арсанукаева Н.В. Указ. соч. С.467, 475-476 и др.

[72] Болховитинов Н.Н. Указ. соч. С.202, 316- 317; его же. Россия открывает Америку. 1732-1799. М., 1991. С.227-228; его же. Продажа Аляски // История Русской Америки (1732-1867): В 3-х тт.: Т.III. Русская Америка: от зенита к закату (1825-1867). М., 1999. С.442.

[73] См.: Доклад Комитета... Ч.1. С.174-175.

[74] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения… С.200, 202, 316.

[75] Mazour A.G. Op.cit. P.162; Barratt G. Russian Shadows on the British Northwest Coast of North America, 1810-1890. Vancouver, 1983. P.53.

[76] АВПРИ. Ф.РАК. Оп.888. Д.983 (м/ф.21). Л.13-15об.

[77] Окунь С.Б. Указ. соч. С.239.

[78] См.: Переписка имп. Александра II с вел. кн. Константином Николаевичем. Дневник вел. кн. Константина Николаевича, 1857-1861. М., 1994. С.111.

[79] Архив Русского Географического общества. Разр.99. Оп.1. Д.96. Л.3.

[80] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения… С.142-153.

[81] РГА ВМФ. Ф.224. Оп.1. Ед. хр. № 323. Л.1об., 50.

[82] Житков К.Г. Указ. соч. С.1-3, 27-28, 95-96.

[83] Кони А.Ф. Указ. соч. С.50.

[84] См.: Гринёв А.В. Причины продажи Русской Америки… С.17-23.

[85] Семевский М.И. Вел. кн. Константин Николаевич // Русская старина. 1892, Т.73. С.I-VIII; Кони А.Ф. Указ. соч. С.35-39, 50 и др.

[86] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения… С.121, 127.

[87] На эту проблему в свое время обратил внимание профессор Р.А. Пирс (Pierce R.A. The Russian Period of Alaskan History // Alaska Review. 1967-1968. Vol.III. № 1. P.72).

[88] Подробнее: Гринёв А.В. причины продажи Русской Америки… С.17-26.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Андрей Гринёв

Причины продажи Аляски США на страницах отечественной историографии

Проблема уступки Аляски Соединенным Штатам в 1867 г. уже неоднократно привлекала внимание отечественных и зарубежных историков,[1] причем интерес к этой теме не утрачен до сих пор, о чем свидетельствует целая серия работ ведущего отечественного американиста академика Н.Н.Болховитинова.[2] Он, в частности, впервые в нашей науке детально исследовал основные мотивы отказа царского правительства от своих заокеанских владений ("Русской Америки") и сам процесс заключения договора с Соединенными Штатами, обнаружив при этом немало новых архивных материалов. Однако, не все ученые согласились с выводами Н.Н.Болховитинова, что привело к дискуссии на страницах научной периодики.[3] Данная статья в определенной мере продолжает эту дискуссию. Правда, из всего комплекса вопросов мы остановимся лишь на одном, но весьма важном аспекте: анализе причин продажи Аляски США и его отражении в отечественной историографии.

Каковы же были реальные и мнимые причины уступки Аляски США? В официальных документах и трудах современников, работах отечественных и зарубежных историков представлен целый калейдоскоп мнений по этой проблеме. Правда, нередко аргументация повторяется, но иногда встречаются и противоположные точки зрения. Некоторые авторы просто перечисляют существенные причины, повлекшие, по их мнению, продажу Русской Америки, другие же стараются выделить из них главные, определяющие аспекты.

Начнем анализ с природных и географических факторов, которые выдвигаются некоторыми исследователями в качестве достаточно серьезных аргументов в пользу продажи Русской Америки. Речь идет о суровом арктическом и субарктическом климате и огромных расстояниях, отделявших колонии от метрополии. На эти факторы, указывали, например, представители правительственного "Комитета об устройстве русских американских колоний", созданного в начале 1860-х гг. для решения судьбы монопольных привилегий Российско-Американской компании (РАК), под контролем которой с 1799 г. находились заокеанские владения России. В докладе Комитета прямо говорилось, что для колоний характерен застой, причем "главную коренную причину этого застоя нельзя не открыть в естественных, климатических и географических условиях края".[4]

Однако современные отечественные исследователи не считают эти факторы решающим аргументом, определившим судьбу Русской Америки,[5] а некоторые вообще не упоминают их.[6] С другой стороны, по мнению канадского профессора Дж.Р. Гибсона, если учесть крайнюю отдаленность Русской Америки от Москвы и Петербурга, то неудивительно, что продажа заокеанских владений России в 1867 г. стала простой неизбежной формальностью — слишком дорого обходилась поддержка коммуникаций, в то время как гораздо более благоприятные перспективы открывались перед русскими на Амуре и Сахалине. Невозможность развития сельскохозяйственного производства в колониях из-за сурового климата и трудности снабжения их провиантом из-за огромных расстояний, как считает Дж.Р. Гибсон, несомненно повлияли на решение царского правительства расстаться с заморской территорией.[7]

Действительно, нельзя сбрасывать со счетов природно-географические аспекты, но определяющими они все же не были. Так, суровый климат не позволял развивать в Русской Америке сельское хозяйство несмотря на упорные попытки РАК (порой насильственным путем) насадить в колониях земледелие и скотоводство. При всем том суровый климат не стал преградой при дальнейшей американской колонизации Аляски. Аналогично обстояло дело и с оторванностью российских колоний от метрополии. Не следует забывать, что в этот же период Англия, например, поддерживала регулярные коммуникации со своими не менее отдаленными колониями и вовсе не собиралась отказываться от них. Здесь нужно, пожалуй, подчеркнуть слабость российского торгового флота как следствие недостаточного развития товарно-денежных отношений в России, а это, в свою очередь, было следствием господства в ней политаризма. Дело в том, что Россия в XVIII-XIX вв. представляла собой не феодальное, как это принято считать в нашей историографии, а политарное государство, с наличием, правда, двух социально-экономических подукладов — феодального и постепенно набиравшего силу капиталистического.[8] Для политарного строя характерна верховная частная собственность государства на основные средства производства и личность непосредственного производителя.[9] Именно этот строй и был воспроизведен в российских колониях в Новом Свете, хотя, разумеется, он имел ярковыраженную специфику.[10] К проблеме политаризма и его влияния на продажу Русской Америки мы будем возвращаться еще не раз.

Наряду с отдаленностью и суровым климатом еще одним "природным" аргументом, спровоцировавшим царское правительство на продажу колоний, были, по мнению ряда авторов, находки на Аляске золота. Здесь необходимо сказать несколько слов об этой проблеме, которая в научной литературе излагается часто весьма произвольно. Встречается, например, точка зрения, что царское правительство знало о наличии в колониях золота, но тщательно скрывало эту информацию, опасаясь наплыва иностранных старателей и в конечном итоге отторжения ее владений.[11] Это совершенно не соответствует действительности. О существовании золотых россыпей на п-ве Кенай писал в открытой печати П.П.Дорошин, который производил там геологическую разведку в 1850-1851 гг.,[12] причем первые образцы кенайского золота были получены им еще в 1848 г.[13] О том же говорилось на страницах фундаментального труда П.А.Тихменева[14] и в официальных документах.[15] Другое дело, что найден благородный металл был в ничтожных количествах и такая информация вряд ли могла всерьез заинтересовать иностранных старателей. Тем не менее, в новейшем пятитомном издании "История внешней политики России" сообщается о том, что к 1860-м гг. на Аляске якобы были открыты огромные месторождения золота: "Вопреки расхожему мнению о том, что тогда еще о богатствах Аляски не было ничего известно, царское правительство знало о наличии там золотых россыпей, но именно это таило в себе немалую опасность. "Вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла прийти армия вооруженных ружьями солдат", — пишет отечественный исследователь С.Б.Окунь.[16] На эту цитату из монографии С.Б.Окуня[17] ссылается и академик Н.Н.Болховитинов.[18] По мнению же самого Окуня, царские власти торопились продать Аляску как раз из-за широкой огласки, которую получили находки там золота и опасности наплыва иностранных старателей.[19]

На самом деле никаких "огромных месторождений" золота в Русской Америке обнаружено не было; опасения же царского правительства были спровоцированы в первую очередь стикинской "золотой лихорадкой" 1862 г. в соседних английских владениях в Британской Колумбии, а не жалкими находками золота на территории собственных колоний, которые имели место в 1848-1852 гг. Кстати, именно "золотая лихорадка" в верховьях р.Стикин, устье которой находилось в русских владениях, продемонстрировала всю шаткость положения российских колоний и пренебрежительное отношение к ним со стороны царского правительства.[20] Появление иностранных старателей на Стикине встревожило администрацию Русской Америки, тем более, что в газетах соседних британских владений начали публиковаться воинственные статьи, авторы которых недвусмысленно заявляли о необходимости аннексировать принадлежащую Российско-Американской компании полосу материка в районе устья Стикина.[21]

Колониальное начальство, скованное предписанием царского правительства избегать каких-либо открытых столкновений с иностранцами, просило прислать на Аляску военное судно для защиты, в случае необходимости, интересов РАК. Однако, на запрос Главного правления РАК управляющий Министерством финансов М.Х.Рейтерн в записке от 31 августа 1862 г. писал, что рассчитывать на быструю присылку военного судна компания не может, поскольку этот вопрос еще требует согласования в Петербурге; следовательно колониальная администрация должна полагаться только на собственные силы.[22] Рейтерн настоятельно рекомендовал: "... При невозможности открытого и решительного сопротивления (которого предписано всеми мерами избегать), действиям золотоискателей, допустить добывание золота в наших владениях с известною платою в пользу Компании".[23] Рейтерн тогда не знал, что золото было найдено в британских, а не русских владениях.

Cтикинские события 1862 г. вызвали серьезную озабоченность у царского правительства и дипломатического корпуса. Российский посланник в Лондоне барон Ф.И.Бруннов, извещенный обо всех обстоятельствах дела, в секретном письме главе МИД князю Горчакову от 14(26) ноября 1862 г. писал, что для РАК лучше было бы добровольно уступить территорию, на которую претендуют англичане. Оптимальным вариантом он считал продажу спорной земли Компании Гудзонова залива (КГЗ), под контролем которой в то время находились земли Британской Колумбии.[24] Это мнение влиятельного царского дипломата не могло не сказаться в дальнейшем на позиции правительства в вопросе о будущем Русской Америки и, очевидно, подтолкнуло саму Российско-Американскую компанию к попыткам продать КГЗ спорные территории.[25] Последовавший отказ англичан опровергает распространенный в отечественной историографии тезис об экспансионистской политике Великобритании в отношении Русской Америки.[26] На самом деле Англия была скорее заинтересована в сохранении российских колоний для противовеса растущего влияния США, которых она рассматривала как агрессора и своего наиболее вероятного соперника на Тихоокеанском Севере.[27]

Что же касается стикинской "золотой лихорадки", то она закончилась также стремительно, как и началась из-за незначительности месторождений золота и не повлекла за собой непосредственной угрозы российским колониям, продемонстрировав лишь капитулянтские настроения чиновничьего корпуса Российской империи. Таким образом, "золотой" фактор, столь часто фигурирующий в историографии не может быть признан в качестве одной из основных причин продажи Аляски США.

Более значимым, в том числе и в глазах Российско-Американской компании, был так называемый "туземный" или "индейский фактор". Суть его заключалась в противодействии российской колонизации со стороны населявших материковую часть Аляски индейских племен. Из-за этого сама компания не видела перспектив для прочного освоения Аляски, даже вопреки интересам империи и при ее поддержке. Главное правление РАК откровенно писало по этому поводу в 1863 г.: "Таким образом, занятие Американского материка в видах государственного интереса на прочном основании, не может быть ни в каком случае исполнено самою Компаниею, даже ежели бы она решилась употребить на это все свои материальные средства; усилия же и пожертвования Правительства к достижению этой цели равномерно не приведут к благоприятным последствиям по причине непреодолимых препятствий, которыя встречены будут при осуществлении подобного предприятия".[28]

В свое время профессор С.Б.Окунь также обращал внимание на этот аспект: "В глазах правительства компания дискредитировала себя тем, что не смогла справиться с туземным населением. Все туземные племена, кроме алеутских, почти постоянно находились в состоянии войны с компанией, а в 50-х годах наносили компании серьезные убытки, грабя и уничтожая ее фактории".[29] А по мнению М.И.Белова, виноваты в этом были иностранцы, подстрекавшие местных жителей, в том числе алеутов, к восстанию против русских и снабжавших их огнестрельным оружием.[30] Сходной точки зрения придерживается и академик Н.Н.Болховитинов: "В целом сопротивление коренного населения оказалось едва ли не главным фактором, препятствующим успешной колонизации Американского материка, и ограничивало влияние компании ее островными владениями. В конечном итоге это не могло не повлиять на общую оценку деятельности РАК, а косвенно и на решение о продаже Русской Америки".[31] На этот фактор указывают и некоторые зарубежные ученые.[32]

Говоря о враждебности туземцев и реальной роли "индейского фактора" в продаже колоний, не следует все же преувеличивать их значение и более критически относиться к официальным документам РАК и правительства. За исключением Юго-Восточной Аляски, где обитали воинственные и хорошо вооруженные тлинкиты и хайда-кайгани, русские с середины XIX в. могли достаточно легко освоить всю ее материковую часть, не встречая серьезного сопротивления относительно малочисленных и более миролюбивых эскимосов и индейцев-атапасков. Если бы они находились с РАК в состоянии постоянной войны, как писал С.Б.Окунь, вряд ли компания могла ежегодно выменивать у них тысячи бобровых шкурок. Что же касается зависимых туземцев, и в первую очередь алеутов, то они никакой угрозы для русских в это время уже не представляли и не снабжались иностранцами оружием, о чем сообщал М.И.Белов. Следует учесть также, что РАК явно завышала численность индейского населения Аляски, исчисляя его в 40 000 человек,[33] причем эта цифра фигурирует и в работах современных историков.[34] Как нам уже доводилось отмечать, "индейская угроза" была сознательно преувеличена представителями РАК для обоснования прошений правительству о помощи и объяснения своих провалов в деле колонизации Аляски; противники же РАК использовали этот аргумент в качестве еще одного довода в пользу продажи колоний, населенных "враждебными дикарями".[35]

Более существенным фактором, препятствовавшим успешной колонизации Аляски, было все-таки не противодействие индейцев, которое в конце концов можно было сломить силой оружия, а крайняя малочисленность русского населения на огромных территориях Аляски, составлявшая в течение всего периода Русской Америки в среднем всего 550 человек.[36] Именно этому "демографическому" фактору многие отечественные исследователи придают решающую роль в уступке колоний США. Обычно в качестве основной причины такого положения ученые единодушно называют господствовавшее в России крепостное право: царское правительство и РАК в интересах помещиков тормозили крестьянскую колонизацию Русской Америки.[37]

Действительно, крепостное право препятствовало свободному перемещению крестьян, но не одно оно было главной причиной слабой заселенности Аляски выходцами из метрополии. Суть заключалась в двух более фундаментальных факторах: господстве в России политаризма и политике монопольной Российско-Американской компании. Именно политаризм позволяет понять внутреннюю слабость российской колонизации — почти полное отсутствие на Аляске постоянного русского населения. Здесь уместно напомнить, что все податное население Российской империи (в том числе и "вольные" жители посадов и городов) было жестко приписано государством к соответствующему "обществу" и могло покидать его только по разрешению чиновников на строго определенный срок. Промышленники и "работные" получали при посредничестве РАК государственные паспорта для пребывания в колониях сроком на семь лет, после чего обязаны были возвращаться на место своей первоначальной "прописки". И хотя позднее РАК удалось добиться возможности продления паспортов, но это принципиально не решило проблему. Лишь в 1835 г. царское правительство официально разрешило селиться в Америке престарелым служителям компании, женившимся на местных туземках и имевшим там свое хозяйство. Но число таких людей было очень незначительно, да и создание "инвалидных поселений" едва ли могло помочь прочной колонизации края. В документах РАК достаточно откровенно отмечалась причина слабой населенности колоний выходцами из метрополии: "Европейцы, Русские подданные прибывают в Колонии не для колонизации, а для работ, а потому число их определяется потребностию производства последних".[38] И далее: "Всякий Русский, как объяснено, служит срочное время по контракту и потом выезжает, остающиеся из Русских навсегда в Колониях, так называемые Колониальные Граждане, одни не в состоянии водворить русское хозяйство; они скорее сами привыкают к образу жизни своих [туземных] жен и их родни, нежели бывают в силах вводить свои обычаи".[39] Кроме того, как справедливо замечает С.Г. Федорова, сама РАК была не заинтересована в значительном притоке людей из метрополии, так как это повлекло бы для нее дополнительные расходы и, возможно, помешало бы развитию промысла.[40]

Защищая свои интересы, РАК выступала против свободной колонизации Аляски, отмечая, что земель для хлебопашества в колониях нет, да и имеющиеся "дикари добровольно не уступят", а у компании и правительства "способов защиты поселенцев не будет никаких". Сама того не ведая, РАК рыла могилу Русской Америке и себе своими собственными руками, задавая риторический вопрос и сама же на него отвечая: "Наконец, нужны ли для России поселения в местности столь отдаленной и отрезанной от метрополии океаном? Малейший политический переворот, — и они будут от нея отделены. Положительно можно сказать, при всех этих препятствиях и неудобствах, не найдется порядочных людей, которые бы решились на подобное переселение, а пойдут разве (и то крайне сомнительно) бродяги и негодяи, о коих не стоит заботиться. Внутри России множество мест, ожидающих заселения, остаются еще незанятыми. ... Одним словом, Компания считает самую мысль об устройстве там [в колониях] поселений несбыточною".[41] Трудно лучше сформулировать аргументы в пользу продажи Аляски, чем это сделала сама РАК в своем отзыве правительственному Комитету об устройстве русских колоний в Америке.

Компания изначально делала главную ставку не на использование выходцев из метрополии, а на эксплуатацию туземного населения колоний.[42] Однако в 1866 г. этот источник благосостояния РАК был официально сокращен правительством в связи с ликвидацией обязательного труда зависимых туземцев в пользу компании, вслед за проведенной ранее отменой крепостного права в самой метрополии. Кроме того, бурное развитие капитализма в пореформенной России настоятельно требовало упразднения исключительной монополии РАК на эксплуатацию природных ресурсов и населения Русской Америки. Поэтому отнюдь не случайно компания столкнулась в высоких правительственных кругах с мощным противодействием ее поползновениям к продлению монопольных привилегий в начале 1860-х гг.. Главным противником РАК выступал влиятельный глава Морского министерства, брат царя вел. кн. Константин. Его непримиримая позиция в отношении компании определялась, видимо, не только либеральными воззрениями, на что неоднократно указывал академик Н.Н. Болховитинов.[43] На наш взгляд, не менее веской причиной неприязненного отношения Константина к РАК было его положение во главе Морского министерства, на которое ложилась главная обязанность защиты колоний в случае войны с какой-либо морской державой. После поражения в Крымской войне военный флот России был слаб, а международная обстановка достаточно напряженна (Гражданская война в США, Польское восстание и т.д.). Усиливались англо-русские противоречия из-за все более активного проникновения царизма в Среднюю Азию. Поэтому в случае открытого военного конфликта (особенно с Великобританией) колонии могли подвергнуться разорению со стороны враждебной эскадры, противостоять которой российский ВМФ на Тихом океане, скорее всего, был бы не в состоянии. Это отмечал и американский историк А. Мазур, писавший, что после Крымской войны вел. кн. Константин пришел к выводу, что Россия никогда не будет в состоянии создать надежную защиту для своих заокеанских владений от набегов вражеского флота. МИД империи в целом разделял его точку зрения.[44] Ответственность за гибель или отторжение колоний неминуемо легла бы на Морское министерство во главе с Константином. Поэтому избавившись от заокеанских владений, глава морского ведомства обеспечивал себе более спокойное будущее. По сходной причине на продаже колоний настаивал и царский посланник в Вашингтоне Эдуард Стекль: проникновение американских китобоев и контрабандистов в территориальные воды Русской Америки порождало жалобы со стороны РАК, а это ухудшало устоявшиеся в середине XIX в. дружественные американо-русские отношения.

Положение РАК в 1860-х гг. осложнялось серьезными экономическими и финансовыми трудностями. В 1862 г. казна прекратила поддержку компании в связи с формальным окончанием ее предыдущих 20-летних привилегий. Ее традиционная торговля с Китаем в Кяхте приходила в упадок: китайские купцы все больше теряли заинтересованность в аляскинской пушнине из-за сокращения внутреннего рынка в результате восстания тайпинов и проникновения на него европейских держав и США. Еще один удар по экономическому благосостоянию компании нанес указ царского правительства, согласно которому с 1 апреля 1862 г. вводился свободный ввоз в Россию чая, в том числе и морским путем. Еще до введения этого указа в жизнь цены на чай заметно упали, а вместе с ними и доходы компании.[45] Это было особенно существенно, так как с 1840-х гг. пушной промысел в колониях уже не позволял РАК восполнять издержки на их содержание. Лишь развитие морского экспорта чая из Шанхая, монополии на который компании удалось добиться от правительства, позволил ей сохранять финансовое благополучие до начала 1860-х гг.[46] Поэтому несмотря на то, что в 1863 г. торговля и пушной промысел в колониях были вполне удовлетворительны, финансовые дела РАК резко ухудшились: расходы компании превысили ее доходы на 377 680 руб. 31 коп. серебром.[47] Эта сумма была отнесена на так называемый запасной (страховой) капитал, однако долго существовать при подобном отрицательном балансе РАК явно было не под силу. Экономический кризис в самой России очень затруднял сбыт пушнины: в 1863 г. остались не распроданными 3000 каланьих шкур. Кроме того, массовый завоз чая в Петербург из Англии (а также контрабандным путем через практически открытую польскую границу — из-за восстания в Польше), значительно уменьшил прибыли компании от чайной торговли. В 1863 г. компания не смогла продать ни одного ящика чая и лишь в 1864 г. ей удалось реализовать его по весьма низким ценам.[48]

Выход из создавшейся ситуации директоры РАК усматривали в расширении рынков сбыта в Европе и США, а также в иностранных займах и внутренних субсидиях от казны. Однако торговля аляскинской пушниной в Нью-Йорке и Лондоне была не всегда успешна из-за низкого качества обработки звериных шкур,[49] а получить заем от лондонских банкиров в 200 тыс. фунтов стерлингов под гарантии царского правительства так и не удалось.[50]

Положение компании осложнялось и тем, что в проекте нового Устава РАК, утвержденного царем 14 июня 1865 г., на компанию вновь возлагалась обязанность заботиться о снабжении колоний всем необходимым (включая зависимых туземцев и солдат Ново-Архангельского гарнизона).[51] В свою очередь Главное правление РАК ходатайствовало перед правительством о предоставлении ему очередного займа в сумме 150 тыс. руб. для закупок провианта для колоний на 1866 г. Министерство финансов поддержало просьбу компании, но на жестких условиях трат выделенных средств исключительно на продукты питания и возвращения всей суммы с процентами не позднее конца 1867 г. Наконец 2 июля 1865 г. император санкционировал выдачу РАК искомого займа в 150 000 руб. "для продовольствия наших американских колоний".[52]

Жизнь обывателей в Русской Америке ухудшалась одновременно с ухудшением положения РАК, от которой зависели колонии. Очевидец, побывавший в Ново-Архангельске в 1867 г., не без сарказма писал о полном развале хозяйства, злоупотреблениях компанейских чиновников и роли водки в экономической жизни колоний.[53] Об этом свидетельствовала и официальная статистика самой РАК: в 1866 г. общая сумма ее доходов составила 706 188 руб., из которых 200 000 были получены в виде дотации из казны. В результате акционеры РАК получили всего по 1 руб. 45 коп. на стопятидесятирублевую акцию.[54] В 1867 г. положение не изменилось к лучшему: компания продала мехов на 578 812 руб. сер., в то время как ее расходы исчислялись суммой в 848 235 руб. сер.[55] Естественно, что долго так продолжаться не могло. Поэтому последовавшая в конце этого года передача российских колоний США казалась в то время вполне логичным шагом, хотя, конечно, этот акт отразился самым отрицательным образом на жизни многих обитателей Русской Америки.[56] 6(18) октября 1867 г. русский флаг последний раз был поднят над столицей российских владений в Америке — Ново-Архангельском. Судьба колоний решилась. Но решилась она не на Аляске, а в тиши петербургских чиновничьих кабинетов, где и было принято роковое решение.

Застрельщиком продажи Аляски выступило Министерство финансов во главе с М.Х. Рейтерном, направившее императору специальную записку от 16(28) сентября 1866 г., в которой указывало на необходимость строжайшей экономии государственных средств и отказа от разного рода субсидий. Кроме того, Рейтерн подчеркивал, что для нормального функционирования империи требовался трехлетний иностранный заем по 15 млн. руб. в год. В этих условиях получение даже части этой суммы представляло для правительства определенный интерес.[57] Продажа Аляски смогла бы обеспечить значительную часть указанной суммы, одновременно избавив казну от обременительных ежегодных дотаций РАК в размере 200 000 руб. серебром.

К практической реализации этого проекта правительство приступило после приезда из Вашингтона российского посланника Э.А. Стекля, aктивно лоббировавшего уступку Аляски США. После его встречь с вел. кн. Константином и Рейтерном, последний представил канцлеру А.М. Горчакову 2(14) декабря 1866 г. записку о целесообразности сделки с Соединенными Штатами. В ней Рейтерн, словно под диктовку великого князя, изложил свои соображения на этот счет. Они сводились к следующему: 1) РАК не приносит более пользы ни своим акционерам, ни государству и отныне может поддерживаться только искусственными субсидиями из казны, в то время как гораздо более перспективным представляется освоение Амурского края; 2) уступка колоний избавит Россию от владений, которые она не в силах защитить, а продажа их США исключит в дальнейшем возможные конфликты с этой страной на Тихоокенаском Севере и, наоборот, подтолкнет Соединенные Штаты к столкновению с Англией.[58] Аналогичная записка была представлена главе МИДа князю А.М. Горчакову и от Морского министерства, во главе с вел. кн. Константином. Как справедливо замечает Н.Н. Болховитинов, не со всеми аргументами сторонников продажи можно согласиться: явной натяжкой выглядело, например, утверждение о полной бесполезности Русской Америки не только в настоящем, но и в будущем. Тем не менее, ученый считает, что Константину нельзя отказать в способности к стратегическому мышлению и предусмотрительности.[59] Этот тезис вызывает определенные сомнения по ряду причин, которые будут изложены ниже.

16(28) декабря состоялось секретное "особое заседание", на котором присутствовали вел.кн. Константин, Горчаков, Рейтерн, Стекль и вице-адмирал Н.К. Краббе (от Морского министерства) во главе с императором Александром II. Именно эти люди и решили судьбу Русской Америки. Все они единогласно высказались за ее продажу США.[60] И неудивительно: большинство из них было ярыми сторонниками этой сделки. Н.Н. Болховитинов, детально проанализировавший множество архивных документов по этой теме, решительно отвергает имевшие хождение в отечественной историографии "гипотезы" о тайных мотивах "позорного решения", включая подкуп лиц из окружения Александра II. По мнению маститого историка, единственными лицами, заинтересованными в получении материальной выгоды от продажи колоний, были директора и акционеры РАК, курс акций которой после заключения сделки заметно возрос.[61] Однако документы показывают, что представители компании выступали все же за сохранение колоний, правда, исключительно под собственным патронажем.[62] Определенные личные выгоды мог получить от сделки Стекль, через руки которого проходила часть денежных средств, связанных с ее заключением. При посредничестве "неких влиятельных лиц"(?) в США(!) ему удалось увеличить сумму сделки на 2 млн. долларов(!) от первоначально предложенной американской стороной. Именно Стекль финансировал подкуп ряда американских законодателей и газетчиков для гладкого прохождения договора о продаже Аляски через Конгресс США.[63] Поэтому вопрос о тайных мотивах сделки и личной заинтересованности некоторых деятелей в ее утверждении остается пока открытым.

После принятия верховными властями империи окончательного решения по "аляскинскому вопросу" Стекль немедля, уже в январе 1867 г., покинул Петербург, а 15 февраля прибыл в Нью-Йорк. В марте начались непродолжительные переговоры, а сам договор об уступке Россией Аляски за 7 млн. долларов золотом был подписан 18 (30) марта 1867 г. (итоговая сумма составила 7,2 млн.). И только 7(19) апреля руководство РАК было оповещено о свершившемся факте.[64] Внезапная продажа Русской Америки США создала для компании огромные трудности и повлекла колоссальные убытки, которые составили, по данным последнего главного правителя колоний Д.П. Максутова, 4 043 882 руб. 59 коп., из которых казна впоследствии возместила компании лишь незначительную часть.[65]

Итак, Русская Америка была продана. Несомненно, что экономический фактор был одним из важнейших, обусловивших ее уступку. Он включал в себя ряд аспектов: тяжелое финансовое положение компании, стремление казны облегчить бремя государственного дефицита и избавиться от крупных ежегодных субсидий РАК, на что прямо указывал министр финансов М.Х. Рейтерн, обосновывая необходимость отказа от заокеанских владений.

Этот тезис царского министра был доведен С.Б. Окунем до абсурда: по его мнению, РАК привела колонии в полный упадок и существовала в конце своей деятельности за счет государственных дотаций, в довершении всего превратившись в середине 1850-х гг. "в источник для международных конфликтов".[66] Одной из важнейших причин тяжелого экономического положения РАК Окунь, а вслед за ним еще ряд исследователей, усматривал в истощении пушных ресурсов Аляски в результате хищнического промысла.[67] Но с этим нельзя согласиться, учитывая комплекс природоохранных мер, проводимых компанией для сохранения поголовья ценных животных, а кроме того, официальная статистика свидетельствует о достаточно стабильном объеме промыслов и в заключительный период существования РАК, о чем писал сам же профессор С.Б. Окунь.[68]

О причинах экономического упадка РАК высказывался в свое время и академик А.Л. Нарочницкий. Он полагал, что положение компании было подорвано деятельностью американских купцов и зверопромышленников, расхищавших пушные богатства русских владений, что способствовало банкротству РАК в 1860-х гг.[69] Однако этот тезис верен лишь частично: основную массу пушнины компания получала от зависимых туземцев и внутриматериковых племен, с которыми американские торговцы не имели прямых контактов. Кроме того, несмотря на весьма напряженное состояние финансов РАК в 1860-х гг. ее банкротства все же не произошло. Наконец, не следует забывать, что основу финансового благополучия компании в то время составляла не добыча пушнины, а торговля чаем.

Любопытно отметить, что характерная для времен "холодной войны" идея об американских происках, приведших к банкротству РАК, до сих пор продолжает находить своих сторонников среди ученых. Так, по версии В.В. Похлебкина, продажа Аляски была спровоцирована американской стороной, "начавшей уже с конца 1865 г. после окончания Гражданской войны в США искусственно и намеренно методично проводить на биржах падение курса акций РАК, а затем, добившись крайнего предела падения, систематически и осторожно проводить скупку этих акций за полцены. Ввиду предстоящего финансового краха РАК предложенные правительством Соединенных Штатов как "выход" из тяжелого положения правительству России пресловутые 7 млн. долларов казались в условиях того времени заманчивой для России комбинацией и русское правительство клюнуло на эту умело расставленную американцами приманку".[70] Не стоит долго комментировать эти высказывания. Достаточно указать на то, что акциями РАК, согласно уставным документам компании, могли владеть только подданные России, поскольку иностранцам запрещалась их приобретение.

Более взвешенную позицию занимает по вопросу об экономических причинах уступки Аляски академик Н.Н.Болховитинов. Он считает, что положение РАК в 1860-х гг. было трудным, но не критическим,[71] а потому не могло являться важным основанием уступки Аляски США. Хотя в целом с этим можно согласиться, следует все же уточнить, что экономические перспективы РАК, а следовательно, и колоний, выглядели достаточно мрачно без кардинальной реорганизации самой компании, развития свободной конкуренции и перевода хозяйства полностью на капиталистические рельсы. В противном случаев экономическом соперничестве с американскими и британскими предпринимателями, в условиях все более динамично развивающегося рынка РАК была бы обречена. А вот менять что-либо руководство компании как раз не желало, упорно цепляясь за свои монопольные привилегии.

Хотя бесспорный тезис о тяжелом, почти критическом финансовом положении РАК и сложном экономическом состоянии колоний к концу их существования не вызывает сомнений у подавляющего большинства исследователей, его неожиданно решил подвергнуть ревизии в своей недавней статье профессор Г.А.Агранат. Он пишет: "Точно так же нельзя считать бесспорным утверждения об упадке дел колонии в 60-х годах, к моменту ее продажи. Известны иные свидетельства"[72] и ссылается... на свою статью, опубликованную еще в 1971 г. (причем даже без указания конкретных страниц).[73] В качестве дополнительного доказательства успешной деятельности РАК, Г.А.Агранат приводит такой "недавно обнаруженный факт", как получение компанией наградной медали за меха, демонстрировавшиеся на Всемирной выставке в Лондоне в 1862 г. "Трудно допустить, — пишет о РАК Г.А.Агранат, — чтобы она "выставлялась" и заключала торговые сделки, если дела ее были так плохи".[74] Между тем, медаль компания получила отнюдь не за успехи в предпринимательской активности, а за качество выставленных мехов; изображение же самой медали с подробным описанием было опубликовано еще в 1865 г. в Отчете Главного правления РАК за 1862 г.[75] Но еще важнее то, что пушной промысел к этому времени уже перестал обеспечивать даже простое содержание колоний: за 1850-1859 гг. дефицит по этой статье составил более 1 млн. руб. серебром.[76] В середине 1860-х гг. финансовая ситуация РАК еще более ухудшилась.

Помимо тяжелого финансового положения РАК, отражавшегося на состоянии колоний, существовал еще один экономический аспект их уступки США в 1867 г.: получение казной 7 млн. долларов (свыше 11 млн. руб.сер.), что позволило несколько смягчить дефицит государственного бюджета. Тем не менее, по мнению ряда историков, при внимательном анализе документов экономическая подоплека продажи — выручка нескольких миллионов долларов — кажется малосущественной, поскольку эта сумма просто терялась на фоне гигантских расходов империи. Поэтому ученые приходит к выводу о второстепенности экономических факторов в деле продажи Русской Америки.[77]

Гораздо более существенной причиной утраты Русской Америки специалисты считают внешнюю угрозу, указывая на ослабление России после поражения в Крымской войне, нередко цитируя при этом высказывания вел. кн. Константина, Э.А. Стекля или М.Х. Рейтерна о полной беззащитности российских колоний в случае войны с морской державой, ссылаясь одновременно на агрессивную политику Великобритании, а особенно США на Тихоокеанском Севере.[78] Тем не менее, совершенно справедливо Н.Н. Болховитинов подчеркивает, что именно в 1860-е гг. американская экспансия в этом регионе ослабла, так как Соединенные Штаты еще не оправились от потерь Гражданской войны. Кроме того, как раз в этот период дружественные отношения между Петербургом и Вашингтоном достигают своего апогея. Поэтому угроза военного отторжения колоний со стороны США была скорее потенциальной, чем реальной, а следовательно не может быть признана решающей причиной продажи Аляски.[79]

Это в целом верное замечание нуждается в уточнении. Представляется очевидным, что вплоть до начала XX в. единственными морскими державами, способными захватить американские колонии России были Англия, Франция и США. Военно-морские силы других стран не представляли серьезной угрозы и в случае войны были бы нейтрализованы или разгромлены российским флотом. Избежать военного захвата Аляски можно было путем поддержания корректных отношений с указанными великими державами. Сами по себе российские колонии также нельзя было назвать совершенно беззащитными: на крепостных башнях и батареях Ново-Архангельска было расставлено несколько десятков орудий, включая даже тяжелые бомбические пушки, способные за несколько минут отправить на дно небольшой военный корабль. В гарнизоне Ново-Архангельска с 1854 г. постоянно находилось от 80 до 200 солдат и офицеров регулярных войск и около двух десятков военных матросов. Почти все суда РАК были вооружены пушками, а многие из них находились под командой офицеров ВМФ. В случае войны на Тихом океане эти корабли могли нанести определенный урон торговому флоту любой державы. Эти обстоятельства, кстати, учла КГЗ, ратуя за взаимный нейтралитет владений обеих компаний во время Крымской войны.[80] Поэтому утверждения некоторых высших должностных лиц Российской империи о полной беззащитности колоний в случае войны с любой морской державой представляются умышленной фальсификацией для оправдания их добровольной уступки. К сожалению, подобные некритически воспринятые аргументы получили широкое распространение в отечественной и зарубежной историографии.

Что же касается экспансии США, то она носила не военный, а экономический характер (незаконный промысел, контрабандная торговля с тлинкитами и берингоморскими эскимосами). Кроме того, имела место ползучая английская и американская колонизация — проникновение поселенцев, торговцев, старателей на новые территории, смежные с Русской Америкой. Российские владения не были застрахованы от их возможного вторжения в перспективе, что также склоняло царское правительство к уступке Аляски.[81] Так, посланник в Вашингтоне Э.А.Стекль в 1857 г. направил в Петербург депешу, в которой изложил слух о возможной эмиграции представителей религиозной секты мормонов из США в Русскую Америку, на что ему в шутливой форме намекнул сам американский президент Дж.Бьюкенен. Хотя речь шла только о слухах, Стекль с тревогой писал, что в случае массового переселения американских сектантов на Аляску перед русским правительством встанет альтернатива: оказать вооруженное сопротивление или отказаться от части своей территории. Это донесение посланника привлекло внимание Александра II и несомненно укрепило его убеждение в необходимости избавиться от заокеанских владений.[82]

Кроме того, в начале 1860-х гг. некоторые британские контрабандисты начали селиться на российской территории в южной части арх.Александра, несмотря на формальные запреты колониальной администрации.[83] К тому же, еще в 1847 г. Компания Гудзонова залива основала на землях Русской Америки Форт-Юкон. Дело осложнялось тем, что колониальное начальство не могло эффективно противодействовать этому процессу, как и в целом экспансии англичан и американцев, причем не столько по причине своей "слабости и беззащитности", сколько потому, что все попытки защитить экономический суверенитет колоний блокировались центральной государственной бюрократией. Последняя, не желая в 1850-е гг. обострять взаимоотношения с Великобританией и США ради интересов РАК, категорически запрещала применять силу для выдворения американских китобоев и торговцев из территориальных вод Русской Америки.[84]

В отличие от большинства отечественных историков, делавших упор в первую очередь на военную слабость России и ее неспособность противостоять растущей экспансии США, Р.В. Макарова и Н.Н. Болховитинов полагали, что иные политические соображения сыграли в вопросе о продаже Аляски решающую роль. По мнению последнего, документы ясно демонстрируют, что главная причина этого шага — устранение очага возможных противоречий в будущем, дальнейшее укрепление дружественного союза двух стран, перенесение внимания на укрепление позиций России на Дальнем Востоке в районе Приамурья.[85] На эти же причины указывала в свое время Р.В. Макарова, отмечая, что колонии были уступлены правительством по политическим соображениям, имевшим приоритет перед правами одной компании.[86] Кроме того, продажа Аляски должна была поставить в затруднительное положение английские колонии в Северной Америке.[87] Впрочем, ряд этих внешнеполитических причин назвал еще в конце 1930-х гг. профессор С.Б.Окунь, считавший, что царская дипломатия таким достаточно экстравагантным ходом стремилась отвлечь внимание Англии от Европы и создать благоприятную атмосферу для аннулирования невыгодного для России Парижского мирного договора, заключенного в 1856 г. после ее поражения в Крымской войне. В глазах министра иностранных дел, канцлера А.М. Горчакова, оправданием уступки Русской Америки могло быть до некоторой степени лишь соображение о том стратегическом уроне, который понесет Англия на Тихоокеанском Севере в результате резкого усиления позиций США в этом регионе.[88] А по мнению американского профессора С.Р. Томпкинса, одной из важнейших причин решения России продать Аляску было резкое ослабление Китая в результате "Опиумной войны" 1840 г., чем поспешило воспользоваться царское правительство для своих территориальных приращений в Приамурье и Приморье в начале 1850-х гг., в том числе при помощи РАК и Православной церкви (переместившей архиерейскую кафедру из Ново-Архангельска в Благовещенск на Амуре).[89]

Таким образом, существовал целый комплекс объективных экономических и политических причин, подталкивавших Россию к продаже Русской Америки США. Однако совсем недавно иную точку зрения высказал по этой проблеме профессор Г.А. Агранат. "Причины, — пишет он, — в роковом сочетании ряда крайне неблагоприятных внешних по отношению к самой Русской Америке факторов" (потеря интереса царского правительства к американским колониям и выдвижение на первый план Дальнего Востока и Азии, прекращение финансовой поддержки со стороны правительства и проч.).[90] Тем не менее, Г.А. Агранат полагает, что в самой Русской Америке дела шли совсем неплохо, тяжелое финансовое состояние РАК сильно преувеличено, а потому вряд ли можно считать продажу Аляски объективно оправданной.

Обвиняя С.Б. Окуня и Н.Н. Болховитинова в излишнем "политическом" уклоне при объяснении причин отказа царского правительства от своих заокеанских владений, он фактически сводит всю эту сложную проблему к волюнтаристскому, непродуманному решению царя и кучки его приближенных расстаться с Аляской, поскольку они не желали или были не в состоянии должным образом оценить свои американские владения.[91]

Следует сказать, что и до этого предпринимались попытки объяснить продажу Аляски случайным стечением неблагоприятных обстоятельств и субъективным фактором, хотя и не в столь явной форме. Так, А.И. Алексеев, упоминая такие важные политические причины, как ориентацию российской дипломатии на проблемы Западной Европы и Балкан, а также начало завоевания царизмом Средней Азии (что служило еще одним очагом напряженности англо-русских отношений в те годы), писал, что "всем ходом своей внешней политики недальновидное царское правительство, подталкиваемое правительствами США, Англии[?] и Франции[??], подходило к этому позорному[?] решению".[92] Критикуя известную позицию вел. кн. Константина, А.И. Алексеев подчеркивал, что "ему оказались чужды более чем вековые героические свершения нескольких поколений русских людей, создавших Русскую Америку. Сиюминутные заботы и интересы постепенно возобладали. Близорукостью, недальновидностью и какой-то удивительной беспечностью, граничащей с легкомыслием, веет от документов той поры, когда решался вопрос, остаться или нет России на берегах Северной Америки".[93]

С этой позицией принципиально не согласен Н.Н. Болховитинов, считающий заключенный в 1867 г. договор проявлением стратегической мудрости тогдашнего руководства Российской империи. Последнее, пишет он, опираясь на традиционный "континентальный" (а не "морской") характер российской колонизации и общеполитические мотивы, предпочло добровольно отступить с "американского плацдарма", который было не в состоянии эффективно отстаивать, и укрепиться на азиатском берегу Тихого океана, устранив путем договора с США очаг возможных противоречий в будущем.[94]

Хотя доводы Н.Н. Болховитинова выглядят на первый взгляд достаточно убедительными, тем более, что он подкрепляет их ссылками на документы, однако полностью согласиться с ними нельзя. Дело в том, что территориальных противоречий и претензий между Петербургом и Вашингтоном на официальном уровне вообще не было, ведь еще Конвенцией 1824 г. США признали международные границы Русской Америки. Кроме того, Соединенные Штаты вообще не имели общих рубежей с российскими колониями, будучи отделенными от них Канадой. Иллюзии же о непротиворечивом развитии русско-американских отношений рассеялись уже к началу ХХ в., после того как, "переварив" Аляску, США устремились на Дальний Восток и в Манчжурию, где, естественно, вновь столкнулись с российскими интересами. Неясно, в чем же в таком случае проявилась стратегическая мудрость царского руководства? Тем более, что незадолго до продажи Русской Америки правительственный Комитет по устройству русских американских колоний прямо указывал на необходимость их сохранения в составе империи именно по политическим и военно-стратегическим мотивам, отмечая: "Но, несмотря на малополезность, для нас Американских владений, в отношениях промышленном и торговом, есть, однако, политические причины, обуславливающия необходимость их прочнаго за нами удержания. Только при укреплении за нами севера Америки, мы можем считаться хозяевами в северных частях Тихого океана, обладание которым представляет, во многих отношениях, весьма выгодные условия для могущества государства".[95]

С другой стороны, нельзя согласиться и с точкой зрения А.И. Алексеева о легкомыслии царского руководства при подписании "позорного" договора. Ничего позорного в самом соглашении 1867 г. не было: продавая Аляску Соединенным Штатам, правительство решало сразу несколько текущих политических и экономических проблем, о чем подробно говорилось выше.

Возвращаясь к вопросу о роли субъективного аспекта в контексте причин продажи Аляски, необходимо подчеркнуть его существенное (хотя и не решающее) значение.[96] Ведь именно от позиции высших царских сановников в прямом смысле слова зависела судьба Русской Америки. В этой связи стоит обратить внимание на ряд фактов. В 1866 г., после передачи РАК с ее колониями из-под опеки Министерства финансов в ведомство Морского министерства, она фактически попала в руки своего непримиримого противника — вел. кн. Константина. Естественно, что, пользуясь столь благоприятной возможностью, он не мог не содействовать осуществлению своей давней мечты — избавлению от заокеанских колоний, этого возможного источника будущих осложнений с сильными морскими державами — Англией и США. Не меньше усилий в том же направлении прилагал и посол России в Вашингтоне Э.А. Стекль. Американские исследователи сообщают о нем любопытные фактические данные, которые вызывают определенные подозрения в небескорыстии бывшего российского посланника при лоббировании сделки о продаже Русской Америки в царском правительстве, а затем в проталкивании уже заключенного договора через Конгресс США. Так, сам Стекль был женат на американской гражданке и вскоре после уступки Аляски оставил дипломатическую службу и поселился в Париже.[97] Нелишне вспомнить, что именно приезд Стекля в Петербург из Вашингтона в октябре 1866 г. способствовал возобновлению обсуждения вопроса о продаже российских колоний, быстро завершившегося положительным результатом.[98] Случайные это совпадения или нет, предстоит ответить будущим исследователям, но факт остается фактом: Стекль и Константин, исходя из своих интересов, приложили немало сил, чтобы максимально приблизить конец Русской Америки.

Итак, суммируя многочисленные факты, а также мнения и доводы различных ученых, можно прийти к однозначному выводу о том, что продажа Русской Америки была вызвана сложным комплексом самых разнообразных причин. Некоторые из них носили второстепенный характер (например, отдаленность колоний), другие имели решающее значение. Среди последних в историографии абсолютно доминирует политический фактор (в зависимости от позиции ученые делают упор на те или иные его аспекты). Правда, по мнению академика Н.Н. Болховитинова, наряду с конкретными политическими мотивами, зафиксированными в документах, существовали и более общие причины, "закрывавшие перед Русской Америкой будущее — отсталый самодержавно-крепостнический строй, малочисленность русского населения в колониях, державшегося на уровне 600-800 человек, индейский фактор (независимость и сопротивление тлинкитов) и т.д. Эти общие причины, однако, прямого отражения в документах "особого совещания" [когда решался вопрос о продаже колоний] не получили".[99] И не могли получить: для царского правительства это было равнозначно открытому признанию собственной отсталости и слабости. Кроме того, на наш взгляд, правильнее говорить в данном случае не об "общих", а о фундаментальных причинах: конкретно — о таком решающем факторе уступки Аляски как господство и в России и в ее колониях политаризма. Этим обстоятельством и объясняется та легкость,с какой Александр II (как высший представитель cобственника-государства) продал Русскую Америку США, полностью проигнорировав интересы населения колоний, РАК и общественное мнение в самой России.[100]

Именно политаризм позволяет понять истинные причины слабости российской колонизации Нового Света, поскольку политарное государство и его креатура — РАК — препятствовали активному переселению русских на Аляску и их закрепление там, без чего было невозможно ни основательное освоение ее территории, ни успешная борьба с воинственными индейцами и иностранными контрабандистами. Общая техническая и социально-экономическая отсталость политарной Российской империи не позволяла полностью решить проблему обеспечения необходимым продовольствием и товарами населения Русской Америки из-за слабого развития торгового флота. А это делало крайне уязвимыми положение американских колоний. Отсюда, кстати, проистекает, если пользоваться терминологией Н.Н. Болховитинова, "континентальный", а не "морской" характер российской колонизации. Господство политарных экономических отношений в самих колониях предопределило консерватизм, застой производства и низкое качество продукции, что не позволяло РАК успешно конкурировать на европейском и американском рынке в 1860-х гг. и влекло за собой резкое ухудшение финансового положения компании после потери традиционного китайского рынка. А ведь как раз этот факт позволил министру финансов поставить вопрос о продаже Русской Америки в правительстве. С другой стороны, капитализм, развивавшийся бурными темпами в пореформенной России, был несовместим с монопольными привилегиями полугосударственной компании. Однако их полная отмена, разрешение свободной колонизации, а вместе с тем и переход колоний под казенное управление грозили государству новыми немалыми расходами. Лишних денег у правительства не было, и оно решило избавиться от территории, грозящей создать еще одно "отверстие" в и без того дырявом государственном бюджете, тем более, что надеяться на скорое улучшение дел в колониях под патронажем монопольной РАК не приходилось. Консерватизм и отсталость российского политаризма особенно ярко проявилось при столкновении с динамичной англо-американской капиталистической колонизацией Тихоокеанского Севера во второй половине XIX в. Фигурально выражаясь, "внешний" и "внутренний" капитализм "съел" политарную Русскую Америку. Политические проблемы (укрепление союза с США, игра на англо-американских противоречиях и т.п.), стали лишь внешним антуражем этого процесса.

Примечания

[1] Окунь С.Б. К истории продажи русских колоний в Америке//Исторические записки (далеее - ИЗ). 1938. Т.2. C.209-239; Белов М.И. К столетию продажи Аляски//Известия ВГО. 1967. N 4. C.290-300; Батуева Т.М. Экспансия США на севере Тихого океана и покупка Аляски в 1867 году//Американский экспансионизм. Новое время. М., 1985.С.120-133; Luthin R.H. The Sale of Alaska//Alaska and Its History (далее - AAIH) (ed. by M.B.Sherwood). Seattle and London, 1967. P.233-251; Miller D.H. The Alaska Treaty. Kingston, 1981 и др.

[2] Болховитинов Н.Н. Как продали Аляску//Международная жизнь. 1988. N 7. C.120-131; он же. Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834-1867. М., 1990; он же. Продажа Аляски//История Русской Америки 1732-1867. (далее - ИРА) Том.III. Русская Америка: от зенита к закату 1825-1867. М., 1999. C.425-487 и т.д.

[3] Агранат Г.А. Судьбы Русской Америки//США: экономика, политика, идеология (далее - США ЭПИ). 1997. N 11. C.52-63; Болховитинов Н.Н. Еще раз о продаже Аляски//США ЭПИ. 1998. N 10. C.94-103.

[4] Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний. СПб., 1963. Ч.1. С.157-158, 171, 382.

[5] Алексеев А.И. Судьба Русской Америки. Магадан, 1975. С.290; Ляпунова Р.Г. О Русской Америке//Русская Америка: По личным впечатлениям миссионеров, землепроходцев, моряков, исследователей и других очевидцев. М., 1994. С.23.

[6] Болховитинов Н.Н. Еще раз о продаже Аляски. С.96.

[7] Гибсон Дж.Р. Проблема снабжения продовольствием Русской Америки//ИРА. Т.III. C.304-305; Gibson J.R. Old Russia in the New World: Adversaries and Adversities in Russian America//European Settlement and Development in North America: Essays on Geographical Change in Honour and Memory of Andrew Hill Clark (еd. by J.R.Gibson). Toronto, Buffalo, 1978. P.64-65.

[8] См.: Гринёв А.В., Ирошников М.П. Россия и политаризм//Вопросы истории. 1998. N 7. C.36-46.

[9] О политаризме и его истоках см.подробнее: Семенов Ю.И. О первобытном коммунизме, марксизме и сущности человека//Этнографическое обозрение (далее - ЭО). 1992. N 3. C.31-46; Экономическая этнология. М., 1993. Кн.1-3 и др. его работы.

[10] Гринёв А.В. "Колониальный политаризм" в Новом Свете//ЭО. 1996. N 4. С.62-63; он же. Русская Америка и СССР: удивительные параллели//Клио. 1999. N 1. C.119-127.

[11] Нарочницкий А.Л. Экспансия США на Дальнем Востоке в 50-70-х годах XIX в.//ИЗ. 1953. Т.44. С.154; Белов М.И. Указ.соч. С.297; Алексеев А.И. Указ.соч. С.202; Golder F.A. Mining in Alaska//AAIH. P.156 и др.

[12] Дорошин П.П. Несколько подробностей о распространении золота в русских Северо-Американских владениях//Горный журнал. 1866. N 1. С.279-280. Кстати, его исследования опровергают утверждения С.Б.Окуня о том, что РАК якобы противилась производству геологических изысканий в колониях (Окунь С.Б. Российско-Американская компания. М., Л., 1939. С.230-231).

[13] National Archives and Record Service (NARS). Wash.(D.C.). RG 261. RRAC. R.21. Р.13-14.

[14] Тихменев П.А. Историческое обозрение образования Российско- Американской компании и действий ея до настоящаго времени. СПб., 1863. Ч.2. С.322.

[15] Приложение к докладу Комитета об устройстве русских американских колоний. СПб., 1863. Ч.2. С.283.

[16] История внешней политики России (конец XV в. — 1917 г.). Вторая половина XIX века. М., 1997. С.152.

[17] См.: Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.234.

[18] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.201.

[19] Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.231; также: Батуева Т.М. Указ.соч. С.126; Ляпунова Р.Г. Указ.соч. С.24 и др.

[20] См.: Гринёв А.В. Россия, Великобритания и США на Тихоокеанском Севере в середине XIX в.: соперничество и сотрудничество//ИРА. Т.III. С.186-187.

[21] Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф.Гл.Архив 1-9, 1862-1863 гг. Оп.8. Д.9. Л.4-4об., 14-15об.; NARS. RRAC. R.64. P.79-80, 88-91.

[22] АВПРИ. Ф.Гл.архив I-9, 1862-1863 гг. Оп.8. Д.9. Л.4.

[23] Там же. Л.4об.

[24] Там же. Л.38-40.

[25] См. Гринёв А.В. Россия, Великобритания... С.187-188; Jackson C.I. The Stikine Territory Lease and Its Relevance the Alaska Purchase//Pacific History Review. 1967. Vol.3. N 3. P.171-173.

[26] Окунь С.Б. К истории продажи... C.221-222; Нарочницкий А.Л. Указ.соч. С.143; Алексеев А.И. Указ.соч. С.301 и др.

[27] Окунь С.Б. К истории продажи... С.223-224; Barratt G. Russian Shadows on the British Northwest Coast of North America, 1810-1890. Vancouver, 1983. P.65.

[28] Приложения к докладу Комитета... С.478.

[29] Окунь С.Б. К истории продажи... С.225.

[30] Белов М.И. Указ.соч. С.298; Агранат Г.А. Об освоении русскими Аляски//Летопись Севера (далее - ЛС). М., 1971. Т.V. C.188.

[31] См.: ИРА. - Т.III. - C.412.

[32] Gibson J.R. The Rush to the Sun: An Essay on Russian Eastward Expansion//Siberica. 1990. Vol.1. N 1. P.77; Sipes E. Traders and Soldiers in Russian America//History Today. 1998. Vol.48. P.43.

[33] Приложения к докладу Комитета... С.67, 529.

[34] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.130; История внешней политики... С.145.

[35] Гринёв А.В. (рец.) Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834-1867. М., 1990.//История СССР. 1991. N 3. C.208.

[36] Федорова С.Г. Русское население Аляски и Калифорнии. Конец XVIII — 1867 г. М., 1971. С.136-147.

[37] Агранат Г.А. Зарубежный Север: Очерки природы, истории, населения и экономики районов. М., 1957. С.31; Мавродин В.В., Окунь С.Б. Ценный вклад в историческую науку//ЛС. 1964. Т.IV. C.200; Белов М.И. Указ.соч. С.293-294; Алексеев А.И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. М., 1982. С.128; Sarafian W. Alaska's First Settlers//Alaska Journal. 1977. Vol.7. N 3. P.174 и др.

[38] Архив Русского географического общества. Разр.99. Оп.1. Д.101. Л.38об.-39.

[39] Там же. Л.40.

[40] Федорова С.Г. Указ.соч. С.137, 190.

[41] Приложения к докладу Комитета... С.478.

[42] См.: Федорова С.Г. Указ.соч. С.137-138.

[43] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.121, 127.

[44] Mazour A.G. The Prelude to Russia's Depature from America// AAIH. P.163-164.

[45] Российский гос. исторический архив (РГИА). Ф.15. Оп.1. Д.15. Л.2-5об.; Отчет Российско-Американской компании Главного правления за 1861 г. (далее - ОРАКГП). СПб., 1862. С.3-7; Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.211-215.

[46] Доклад Комитета... С.387, 396; Гринёв А.В. Расцвет Русской Америки в 1840-х гг.//ИРА. Т.III. C.77-78.

[47] ОРАКГП за 1863 г. СПб., 1865. С.4.

[48] Там же. С.8-10.

[49] NARS. RG 261. RRAC. R.25. P.294-295, 356-357.

[50] РГИА. Ф.15. Оп.1. Д.16. Л.55-55об., 61-62об.; Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.236-237; Galbraith J.S. The Hudson's Bay Company as an Imperial Factor, 1821-1869. Los Angeles, 1957. P.170-173.

[51] NARS. RG 261. RRAC. R.25. Р.90-91.

[52] Ibid. Р.83, 91-93.

[53] Вавилов М.И. Последние дни в Русской Америке, 1867-1868 гг.// Русская Старина. 1886. Т.LI(51). C.606-608.

[54] Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.235.

[55] ОРАКГП за 1867, 1868 и 1869 годы. СПб., 1871. С.1-2.

[56] См.: Федорова С.Г. Русское наследие в судьбах коренного населения Аляски//Традиционные культуры Северной Сибири и Северной Америки. М., 1981. С.246-249; Saul N.E. Concord and Conflict: The United States and Russia, 1867-1914. Lawrence, 1996. P.8-9, 13.

[57] Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.251; Болховитинов Н.Н. Продажа Аляски//ИРА. T.III. С.426.

[58] Документ опубл.: Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.328-329 (см. также: С.184-185); Окунь С.Б. К истории продажи... С.232; Miller D.H. Op.cit. P.59-62.

[59] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.187-188 (документ см.: С.330-331).

[60] См. подробности: Там же. С.186-199.

[61] Там же. С.200.

[62] Доклад Комитета... С.368-373 и т.д.

[63] См.: Окунь С.Б. К истории продажи... С.234; Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.200, 211. По мнению американского профессора Н.Е. Сола, именно благодаря организованной Стеклем неэффективной системе расплаты за уступаемые колонии и спекуляциях на имуществе РАК целый ряд лиц в Вашингтоне, Нью-Йорке и Ситке (американское название Ново-Архангельска) смог извлечь непосредственные денежные прибыли (Saul N.E. Op.cit. P.13).

[64] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.203-246, 259.

[65] Макарова Р.В. К истории ликвидации Российско-Американской компании//Проблемы истории и этнографии Америки. М., 1979. С.271-272. Несколько иные цифры приводит Н.Н.Болховитинов: чистый убыток РАК в результате продажи колоний составил 1 092 352 руб. 71 коп.сер. (ИРА. Т.III. C.475); о состоянии финансов компании см. также: Алексеев А.И. Судьба Русской Америки. С.309.

[66] Окунь С.Б. К истории продажи... С.222-223.

[67] Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.211; Макарова Р.Г. К истории ликвидации... С.265; История внешней политики... С.145 и др. С.Г.Федорова связывала уменьшение добычи пушнины с сокращением количества рабочих рук в колониях (Федорова С.Г. Русское население... С.172).

[68] См.: Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.213.

[69] Нарочницкий А.Л. Указ.соч. С.143.

[70] Похлебкин В.В. Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах и фактах. IX-XX вв.: Вып.2. Войны и мирные договоры. Книга I: Европа и Америка. Справочник. М., 1995. С.771.

[71] См.: Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.191-192, 201, 316.

[72] Агранат А.Г. Судьбы Русской Америки. С.56.

[73] См.: Агранат Г.А. Об освоении русскими Аляски. C.180-193.

[74] Агранат Г.А. Судьбы Русской Америки. С.56-57.

[75] См.: ОРАКГП за 1862 год. СПб., 1865. С.53-57.

[76] Доклад Комитета... С.386, 400-401.

[77] См.: Окунь С.Б. Российско-Американская компания. С.251; Макарова Р.В. Указ.соч. С.265; Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.200-201, 279.

[78] Окунь С.Б. К истории продажи... С.221; Нарочницкий А.Л. Указ. соч. С.143; Белов М.И. Указ.соч. С.295, 299; Алексеев А.И. Освоение русскими людьми... С.126, 130; Ляпунова Р.Г. Указ.соч. С.23; История внешней политики России... С.152 и др.

[79] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.316.

[80] Гринёв А.В. (рец.) Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... C.207.

[81] Нарочницкий А.Л. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке 1860-1895. М., 1956. С.156; Mazour A.G. Op.cit. P.166-167.

[82] Окунь С.Б. К истории ликвидации... С.217; Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.110; Mazour A.G. Op. cit. P.166-167.

[83] NARS. RG 261 RRAC. R.63. P.56-57.

[84] Ibid. R.21. P.13-15.

[85] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.316.

[86] Макарова Р.В. Указ.соч. С.270.

[87] Там же. С.269-270; см.также: История внешней политики России... С.152.

[88] Окунь С.Б. К истории продажи... С.221, 227-228, 233; он же. Российско-Американская компания. С.241-242, 247-248; также: Алексеев А.И. Судьба Русской Америки. С.311; Батуева Т.М. Указ.соч. С.126 и др.

[89] Tompkins S.R. Alaska: Promyshlennik and Sourdough. Norman, 1945. P.84.

[90] См.: Агранат Г.А. Судьбы Русской Америки. С.56.

[91] Там же. С.53, 60.

[92] Алексеев А.И. Судьба Русской Америки. С.292, 311-312.

[93] Там же. С.302.

[94] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.202, 316- 317; он же. Россия открывает Америку. 1732-1799. М., 1991. С.227- 228; он же. Продажа Аляски//ИРА. Т.III. C.442.

[95] См.: Доклад Комитета... Ч.1. С.174-175; также: Государственный совет. Департамент экономии. Материалы. СПб., 1865. Т.24. С.9.

[96] На эту проблему в свое время обратил внимание профессор Р.А.Пирс (Pierce R.A. The Russian Period of Alaskan History//Alaska Review. 1967-1968. Vol. III. N 1. P.72).

[97] Miller D.H. Op.cit. P.14; Pierce R.A. Russian America: A Biographical Dictionary. Kingston, 1990. P.488-489.

[98] Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения... С.184.

[99] Там же. С.316; он же. Россия открывает Америку... С.228 и др.

[100] Гринёв А.В. "Колониальный политаризм" в Новом Свете. C.62.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Андрей Гринев

ВНЕШНЯЯ УГРОЗА РУССКОЙ АМЕРИКЕ: МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ

"Русской Америкой" принято называть бывшие российские колонии в Новом Свете - территорию современного штата Аляска, а также маленький русский анклав в Калифорнии - Форт-Росс, существовавший там в 1812 - 1841 гг. По мнению многих специалистов, одной из главных причин продажи Русской Америки США в 1867 г. стала внешняя угроза. Так, в четырехтомной "Истории США" академик А. А. Фурсенко писал: "В 1867 г. царское правительство продало Аляску США. Это было логическим результатом ослабления самодержавия, его неспособности оборонять свои отдаленные владения на Американском континенте и эффективно управлять ими"{1}. Ему вторит академик Н. Н. Болховитинов: "Гораздо большее значение при решении судьбы Аляски имела внешняя угроза, и в первую очередь экспансия Соединенных Штатов". Правда, затем он пришел к весьма противоречивым выводам: "Тем не менее даже эта опасность не представляется решающей. Дело в том, что внешняя угроза русским владениям в Северной Америке существовала на протяжении многих лет. Особенно острой она была в годы Крымской войны со стороны Англии, а также со стороны США, позиции которых на Тихоокеанском севере всё более укреплялись. Вместе с тем именно в 60-х годах эта угроза несколько ослабла"{2} И далее в заключении Н. Н. Болховитинов указывал: "Важной, однако также не решающей причиной оставалась внешняя угроза, беззащитность колоний в случае войны. И хотя в то время экспансия США была своре потенциальной, чем реальной, она, несомненно, учитывалась (записки вел. кн. Константина, А. М. Горчакова, Э. А. Стекля и др.)" (курсив автора){3}. О значении внешней угрозы российским колониям в Америке писали и другие отечественные и зарубежные авторы{4}, а в официальных российских документах, связанных с продажей колоний, этот фактор выделялся как решающий{5}. Вместе с тем в последнее время было высказано мнение, что внешнюю угрозу (т.е. опасность иностранной военной экспансии) следует признать несостоятельной{6}.

Попробуем более детально разобраться в этой проблеме. Заодно ответим на вопросы: существовала ли внешняя угроза российским колониям на протяжении многих лет; насколько она была велика накануне продажи Аляски США; была ли Русская Америка действительно совершенно беззащитна в военном отношении?

Российские колонии начали формироваться с 1784 г., когда рыльский купец Г. И. Шелихов основал на крупном острове Кадьяк у берегов Южной Аляски первое постоянное русское поселение в Америке, хотя сама Аляска была открыта в результате экспедиций 1732 и 1741 - 1742 гг., а в 1766 г. шесть западных Алеутских островов присоединены к Российской империи по указу Екатерины II{7}. Главным экономическим стимулом колонизации Америки была добыча ценной пушнины для последующей продажи в Китае и России.

Естественно, что продвижение русских в Новый Свет не осталось незамеченным со стороны других европейских держав, в первую очередь Испании, претендовавшей на всё западное побережье Америки от Огненной Земли до Берингова пролива{8}. В июне-августе 1788 г. испанский корвет "Принцесса" под командованием Э. Х. Мартинеса и пакетбот "Сан-Карлос" (капитан - штурман Г. Л. де Аро) побывали в заливе Кука, на Кадьяке и Уналашке, где располагались русские поселения{9}. Несмотря на дружеские контакты, испанцы и русские в равной степени считали, что территории и острова Северо-Западной Америки входят в сферу владений их государств. Так, испанцы, находясь в заливе Кука, раздавали кенайцам (индейцам танаина) серебряные медали и "открытые листы", после чего, как доносил в Петербург иркутский генерал-губернатор И. А. Пиль, "кенайцы, обольстяся, как видно, делаемым от иностранных [мореплавателей] посещением, отважились на истребление российских промышленных", убив 10 "шелиховцев" и 4 промышленников компании П. С. Лебедева-Ласточкина{10}.

Однако опасность вражеского нападения нависла над российскими владениями в Америке не со стороны Испании, а Швеции во время русско-шведской войны 1788 - 1790 гг. В ее начале свои услуги в качестве капера предложил шведской короне английский предприниматель, капитан 16-пушечного брига "Меркьюри" ("Меркурий") Дж. Г. Кокс. Он пообещал шведам разорить русские поселения по берегам Америки и Азии. Получив королевский патент и переименовав свой корабль в честь шведского короля в "Густаф III", Кокс уже в конце октября 1789 г. подошел к о. Уналашка, где находилось несколько артелей русских промышленников, добывавших на Алеутских островах пушнину. Они ничего не знали о войне, разразившейся в Европе, и без опаски контактировали с Коксом и его командой. Англичанин не стал предпринимать против них никаких враждебных действий и обходился с ними вполне дружески, после чего ушел на юг{11}.

В декабре 1789 г. он посетил о. Сайпан, а 1 января 1790 г. зашел в Кантон (Гуанчжоу), где и скончался в 1791 г.

Русские власти с некоторым запозданием отреагировали на "шведско-английскую" угрозу. Генерал-губернатор И. А. Пиль, после получения известия о предполагаемом рейде Кокса на Тихоокеанский Север, 23 февраля 1790 г. предупредил главу морской правительственной экспедиции капитана 2-го ранга И. И. Биллингса об опасности. Вместе с тем в донесении императрице Екатерине II, Пиль сообщал, что предписывал Биллингсу "дабы он, по мере силы и возможности своей, защищал себя и те заведения, которые у берегов пространнаго океана и Охотскаго моря подданными вашими устроены, от всякаго нападения, прогоняя шведской капер ежели не мужественным образом, то по меньшей мере хотя благоразумными, но, однако ж, деятельнейшими способами"{12}. Со своей стороны, осторожный Биллингс вовсе не рвался в бой и в собственном предписании своему помощнику P.P. Галлу от 5 июля 1791 г., рекомендовал во время следования на Алеутские о-ва "стараться, естьли можно, уклонять себя от сражения, чем можете сохранить как целость людей, так и судно"{13}. Это было вполне разумной предосторожностью: вооруженный 20 легкими трехфунтовыми пушками флагманский шлюп экспедиции "Слава России" с недостаточно опытным экипажем вряд ли мог успешно сражаться с быстроходным шведским капером.

Таким образом, уже в 1789 - 1790 гг. перед российскими колониями впервые возникла реальная угроза внешней агрессии. Но им крупно повезло, поскольку если бы Кокс начал военные действия, последствия могли быть достаточно тяжелыми. Английский капитан, пользуясь преимуществом в артиллерии, скорости корабля и выучке экипажа, без особого труда сжег бы, потопил или захватил неповоротливые и слабо вооруженные боты и галиоты промышленников, а также разорил их небольшие поселения на берегах островов.

После ухода из этого региона шведского капера потенциальная угроза для российских владений в Америке не исчезла, так как Российская империя после Французской революции 1789 г. регулярно втягивалась в различные коалиции и войны, бушевавшие в Европе и переросшие в череду наполеоновских кампаний. Правда, опасность нападения французов на Русскую Америку была весьма маловероятна из-за фактического отсутствия их военного флота в акватории Тихого океана, а временные союзники французов - испанцы - были слабы и безынициативны. Когда 15 июля 1799 г. была объявлена война Испании, император Павел I специальным указом предписал Адмиралтейств-коллегии усилить военно-морские силы на Тихом океане, в частности, иметь в Охотске 3 фрегата и 3 малых военных судна. Для формирования их экипажей с Балтики была послана специальная команда во главе с капитан-лейтенантом И. Н. Бухариным. Он рапортовал президенту Адмиралтейств-коллегии от 28 января 1800 г., что нет никаких вестей о враждебных намерениях или действиях испанцев в Русской Америке: "Ни малейших сведений о появлении в тамошних морях неприятельских судов не имеется и ни малейших знаков к покушениям неприятеля на острова или порты в Камчатке не примечено"{14}. Подобное донесение Бухарин отправил в столицу и в следующем, 1801 г.{15} В этом же году "символическая" война России с Испанией закончилась без каких-либо боевых действий{16}.

Тем не менее в самой Русской Америке были весьма обеспокоены объявлением войны Испании. Руководивший в то время российскими колониями на Аляске А. А. Баранов узнал от одного американского капитана, что Испания, будучи союзницей Франции, якобы собирается снарядить фрегат для разорения российских владений в Америке. К такому нападению колонии были явно не готовы: у русских не имелось ни боевых судов, ни орудий крупного калибра, ни достаточного количества пороха и ядер, ни обученных военному искусству людей{17}. Впрочем, и в колониях Испании объявление войны вызвало тревогу: испанцы всерьез опасались русского вторжения в Калифорнию{18}. Между тем взаимные страхи были напрасны: обе стороны не располагали достаточными морскими силами на Тихом океане, чтобы всерьез угрожать владениям друг друга.

Для укрепления российского владычества в Америке Павел I не ограничился указом об усилении флота на Тихом океане (указ из-за смерти императора так и не был выполнен). Другим шагом стало окончательное слияние под эгидой государства различных, часто враждовавших между собой купеческих компаний, которые вели промысел и торговлю на землях Нового Света, в единую монопольную Российско-Американскую компанию (РАК). Указ об этом император подписал 8(19) июля 1799 г. Сплоченная сильная организация позволяла царскому правительству эффективнее решать вопросы как собственной экспансии, так и противодействия иностранным конкурентам в северной части Тихого океана. Это заботило и представителей РАК, добивавшихся устранения зарубежных конкурентов в пушной торговле под прикрытием патриотической риторики.

Главным соперником России на Тихоокеанском Севере с конца XVIII в. считалась Англия. Вслед за третьей кругосветной экспедицией (1776 - 1780) знаменитого капитана Джеймса Кука, британские торговцы потянулись на Северо-Западное побережье Америки для вымена у местных индейцев ценных каланьих шкур. Нередко они заплывали в воды Южной и Юго-Восточной Аляски. Сближение России с наполеоновской Францией к концу царствования Павла I могло спровоцировать англичан на враждебные действия против российских колоний. Однако последовавшее вскоре устранение императора при поддержке британского посланника в Петербурге и проанглийская ориентация нового царя Александра I на несколько лет отодвинули опасность столкновения с "владычицей морей".

Серьезная угроза российским колониям со стороны Великобритании возникла несколько позднее, после заключения Александром I Тильзитского мира с Наполеоном в 1807 г., и оформлением франко-русского союза. Последовал разрыв дипломатических отношений между Россией и Англией и начало англо-русской морской войны, которая, правда, велась довольно вяло и не повлекла значительных потерь. В частности, направлявшийся в Тихий океан в 1807 г. 22-пушечный военный шлюп "Диана" под командованием лейтенанта В. М. Головнина был задержан англичанами в южноафриканском порту Саймонстаун. Более года провели русские моряки в английском плену. Только в мае 1809 г. Головнин, воспользовавшись сильным ливнем с ветром, смог скрытно вывести шлюп из гавани в открытое море и продолжить свое путешествие в Тихий океан{19}. Зайдя на Камчатку, он затем отправился в Русскую Америку, где побывал летом 1810г. в столице колоний - Ново-Архангельске на о. Ситха (Баранова). Здесь его визиту был очень рад главный правитель Русской Америки коллежский советник А. А. Баранов: он уже два года подряд ждал нападения английского рейдера и приход пусть небольшого русского военного корабля был для него весьма кстати. Известие о снаряжении английского капера в Кантоне специально для набега на колонии главный правитель получил от американских капитанов и от российского посланника в США А. Я. Дашкова. Однако Головнин не собирался засиживаться в порту, несмотря на все увещевания Баранова и просьбы остаться с кораблем для защиты колоний хотя бы до 1 сентября. По мнению военного моряка, набег рейдера в связи с приближением осени был маловероятен, и он покинул Ново-Архангельск 5 августа 1810 г., взяв с собой на Камчатку груз пушнины, принадлежавшей РАК{20}. К счастью, Головнин оказался прав: английский рейдер так и не появился. Последовавшее вслед за нашествием Наполеона Россию заключение военного союза с англичанами окончательно обезопасило российские колонии в Новом Свете.

Таким образом, Русской Америке повезло вторично: несмотря на разрыв отношений с Великобританией, англичане так и не выслали на Тихоокеанский Север военный корабль или хотя бы вооруженный капер. Вероятно, малочисленные российские колонии в Америке не привлекли серьезного внимания британского адмиралтейства, у которого и так хватало забот по охране обширнейшей колониальной империи и противодействия французскому флоту и его союзникам.

Вместе с тем англичане не замедлили в ходе англо-американской войны 1812 - 1815 гг. отправить военный шлюп и захватить американский Форт-Астория в 1813 г. на р. Колумбия{21} к югу от русских колоний. Эта укрепленная фактория была основана служащими мехоторговой компании известного нью-йоркского предпринимателя Дж.Дж. Астора и названа в его честь. Сам же Астор мечтал об установлении своей торговой монополии на всем Северо-Западном побережье к югу от русских владений и намеревался договориться с Барановым о разделе сфер влияния{22}. В 1809 г. Астор направил в Ново-Архангельск судно с товарами под командой опытного шкипера Дж. Эббетса, давнего знакомого Баранова, с предложением развивать взаимовыгодные торговые связи. В то же время планы американского мехоторговца в отношении русских были небезупречны. Об этом свидетельствовала секретная инструкция Астора Эббетсу, случайно попавшая в руки капитана В. М. Головнина, также пришедшего в Ново-Архангельск в конце июня 1810 г. из Петропавловска. В инструкции Астор просил Эббетса собрать разведывательные данные о русских колониях в Америке, сведения о военном потенциале РАК на случай открытого столкновения с США и связях компании и А. А. Баранова с царским правительством{23}.

Конечно, торговые корабли американцев не представляли серьезной угрозы для столицы Русской Америки, поскольку обычно это были небольшие бриги или бригантины (так называемые "американские шхуно-бриги") с несколькими малокалиберными пушками и небольшим по численности экипажем. Поэтому купеческие корабли США могли стать серьезной силой, лишь объединившись в некое подобие "эскадры". Но такое было маловероятно даже в условиях гипотетической войны, учитывая интересы конкретных судовладельцев, ставящих свой бизнес и частную прибыль превыше всего. Что же касается военного флота США, то в то время он был очень малочисленен и имел мало крупных кораблей.

Сами американцы появились у берегов Юго-Восточной Аляски еще в середине 1790-х годов и вскоре практически вытеснили англичан из пушной торговли с местными индейцами. Именно они долгие годы оставались основными "поставщиками" европейских товаров и продовольствия для российских колоний. Снабжение этими предметами Русской Америки всегда было одной из наиболее трудных задач для руководства РАК.

Поскольку суда из России приходили крайне редко и нерегулярно, главному правителю Русской Америки поневоле приходилось расширять закупки продуктов и товаров у иностранных торговцев и в первую очередь у американцев{24}. Через них же он получал свежие новости о событиях в Европе и мире. Это было немаловажно, поскольку вести о создании коалиций, начале войн, дипломатических переговорах и союзах доходили в изолированные российские колонии в Новом Свете лишь спустя несколько месяцев, а то и лет. Поэтому местной администрации приходилось быть постоянно настороже: неизвестно, с какими намерениями прибудет к российским берегам тот или иной корабль. Для противодействия незваным гостям главный порт колоний и их столица - Ново-Архангельск - был неплохо укреплен. В конце 1810-х гг. его окружала деревянная стена, а в центре поселения на невысоком утесе высилась деревянная цитадель вооруженная 30 орудиями 3 - 6-фунтового калибра{25}. Еще одна батарея с 8 пушками была построена для обороны со стороны моря. Гарнизон состоял из рабочих-промышлеников, каждый из которых имел как минимум одно ружье. Базировавшиеся в гавани корабли РАК почти все были вооружены несколькими малокалиберными пушками, а некоторыми из них командовали флотские офицеры. Вместе с моряками общее число защитников Ново-Архангельска могло достигать в то время 250 человек. Однако главная задача гарнизона состояла не в обороне от внешнего неприятеля, а в защите поселения от воинственных индейцев-тлинкитов, населявших о. Ситху и другие острова архипелага Александра, а также ближайшее материковое побережье. Вновь побывавший в Ново-Архангельске в 1818 г. на шлюпе "Камчатка" капитан 2-го ранга В. М. Головнин считал, что сил крепости вполне достаточно для отражения возможного нападения индейцев, но перед атакой фрегата она не устоит{26}. При этом знаменитый капитан забыл упомянуть о природной защите столицы русских колоний: Ситхинский залив полон островков, мелей, рифов, так что подход к Ново-Архангельску был достаточно затруднен, особенно из-за частых густых туманов и штормов. Посетивший в 1864 г. Ново-Архангельск будущий адмирал СО. Макаров отмечал в своем дневнике, что имелось только три прохода на ситхинский рейд, причем средний из них был наиболее узок и опасен{27}. Поэтому просто подойти и обстрелять русскую крепость вражескому кораблю было не так просто, как могло показаться.

Впрочем, после наполеоновских войн в Европе наступило затишье, и для Русской Америки внешняя угроза была снята с повестки дня. Исключение составлял разве что маленький российский анклав в испанской Калифорнии - Форт-Росс, основанный в 1812 г. к северу от залива Сан-Франциско. С середины 1810-х годов местные испанские власти настойчиво требовали ликвидировать это укрепленное поселение. Однако служащие РАК обосновывали свое пребывание в Форт-Россе тем, что, во-первых, испанцы здесь до того никогда не жили, а потому русские "законно" купили место под поселение у кочевавших там независимых индейцев; во-вторых, протестуя против существования Форт-Росса, испанцы совершенно не препятствовали появлению американской фактории на р. Колумбия, которое те устроили совершенно без ведома мадридского двора{28}. Главное правление (ГП) РАК доносило управляющему МИД К. В. Нессельроде в январе 1820 г. о проблеме Росса: "Гишпанское правительство Новой Калифорнии настоятельно требует уничтожения той оседлости и удаления русских людей, почитая земли, под оную занятые, и даже все берега Нового Альбиона принадлежащими гишпанской короне по первооткрытию Америки Колумбом и, может быть, до сих пор употребило бы насильственные меры, если бы в состоянии было оные произвесть"{29}.

Действительно, испанцы в Верхней Калифорнии (Новом Альбионе) не располагали серьезными военными силами, а их крепости порой даже не имели достаточно пороха для салюта приходящим кораблям. В то же время Форт-Росс имел деревянные стены, две башни на противоположных концах укрепления, вооруженных малокалиберными пушками; кроме того, еще несколько орудий на полевых лафетах находились внутри ограды. Побывавший в русской крепости еще летом 1814 г. испанский прапорщик Г. Морага отмечал ее немалые оборонительные возможности{30}. Подобные укрепленные фактории или "редуты" РАК имела на Аляске. Гарнизоны таких мини-крепостей были вооружены ружьями, пистолетами, тесаками и саблями.

Расположенный на высоком морском берегу, Форт-Росс был фактически неприступен со стороны моря, хотя вполне уязвим для артиллерийского огня со стороны находившейся вблизи него возвышенности. Как бы то ни было, испанские, а затем и мексиканские власти, несмотря на неоднократные требования ликвидировать крепость, и даже некоторые враждебные действия, так ни разу и не решились на открытое нападение на Форт-Росс. И лишь в 1841 г. сами русские продали его мексиканскому гражданину Дж. Суттеру и эвакуировались на Аляску из-за экономической и политической бесперспективности своего калифорнийского поселения{31}.

Возвращаясь к внешней угрозе российским владениям на Аляске, нельзя не сказать об определенном обострении дипломатических отношений России с Великобританией и США в начале 1820-х гг. Царское правительство при активном лоббировании РАК приняло беспрецедентное решение резко раздвинуть на юг (с 55° до 51° с.ш.) территорию Русской Америки и запретить иностранным судам подходить к ее берегам ближе 100 итальянских миль. Соответствующий указ был подписан императором 4(16) сентября 1821 г. Таким способом РАК надеялась удалить торговых конкурентов, скупавших ценные меха у индейцев Юго-Восточной Аляски, и одновременно пресечь их снабжение огнестрельным оружием и боеприпасами, сделав более безопасными для русских поселений{32}.

Для обеспечения выполнения сентябрьского указа, правительство направило на Северо-Западное побережье несколько военных судов для крейсерства в южной части архипелага Александра. Им, однако, не удалось задержать ни одного иностранного контрабандиста. Едва ли не единственным положительным результатом пребывания военных кораблей в колониях было укрепление их обороны перед лицом воинственных индейцев, так как никаких реальных военных угроз со стороны иностранных держав в то время не было. Правда, в 1823 г. главный правитель Русской Америки получил сведения, что шкипер одного американского брига в проливе Чатам чуть не за бесценок распродавал тлинкитам ружья и порох, внушая им враждебные мысли против русских{33}. Но индейцы воздержались тогда от широкомасштабных антирусских выступлений, тем более что вскоре торговля американцев в проливах архипелага Александра возобновилась уже на легальных основаниях. Дело в том, что в апреле 1824 г. царское правительство утвердило конвенцию с США о свободном доступе в российские колонии американских судов. Предпосылкой ее заключения стало сильное давление дипломатии США и Великобритании. Как отмечают исследователи, сентябрьский указ 1821 г. о запрете иностранным судам подходить ближе 100 миль к берегам тихоокеанских владений империи был равносилен объявлению закрытыми Охотского и Берингова морей, берега которых целиком принадлежали тогда России. Фактически на огромных океанских просторах был введен режим закрытого моря{34}. Более того, территориальные притязания империи на северо-западном побережье Америки простирались значительно южнее 57° с.ш., где был расположен Ново-Архангельск, ведь вплоть до Калифорнии, где существовала крепость Росс, других русских поселений в этом районе не было. Естественно, что публикация царского указа от 4 сентября 1821 г. вызвала бурный протест деловых кругов и официального Вашингтона, послужив одним из оснований знаменитой "доктрины Монро", суть которой заключалась в противодействии новым колониальным захватам европейских держав в Новом Свете{35}. От американцев не отставали и англичане, чьи владения располагались в соседней Канаде.

Перед лицом единого англо-американского "дипломатического фронта" России пришлось отступить. Кроме того, пойти на уступки официальный Петербург заставило отсутствие у него крупных военных сил на Тихом океане. В то время Россия не располагала здесь удобными морскими базами и не имела достаточных ресурсов для снабжения посланных для крейсерства кораблей. По подсчетам морского министерства, снаряжение для кругосветного плавания даже 28-пушечного корвета с целью патрулирования у берегов Русской Америки обходилось казне в 600 тыс. руб.{36} Естественно, правительство не желало нести столь значительные расходы ради интересов РАК, формально считавшейся частным предприятием. Кроме того, проблемы европейской политики традиционно доминировали в российском МИДе, в расчет которого не входил конфликт с могущественной Великобританией и дружественными США из-за малонаселенных российских колоний на другом краю света. Да и сама РАК много потеряла от запрета торговли с иностранцами, поскольку наладить регулярное снабжение колоний из Кронштадта не удалось, и в Русской Америке резко обострилось положение с продовольствием.

В результате соглашения с США в 1824 г. были определены международные границы Русской Америки: ее южные рубежи были сдвинуты к северу до 54° 40' с.ш. (вместо 51°), а американские торговцы и китобои получили на 10 лет право беспрепятственного доступа в территориальные воды Русской Америки для промыслов и торговли с местными жителями. При этом под запрет попадала продажа спиртных напитков и огнестрельного оружия. Но соответствующая статья конвенции носила чисто формальный характер, так как корабли морских торговцев не подлежали досмотру и задержанию даже в случае продажи запрещенных товаров: об этом следовало доносить правительству, которое на дипломатическом уровне могло требовать наложения штрафа на провинившихся. Единственное ограничение состояло в том, что американцам было позволено приставать вблизи русских поселений в Америке только с разрешения местного начальства{37}, однако, эта статья мало что меняла по сути, поскольку таких поселений было ничтожно мало.

В феврале 1825 г. была заключена аналогичная англо-русская конвенция{38}, которая, правда, имела некоторые отличия. Так, она определяла восточную границу между владениями империй в Новом Свете (по хребту береговых Скалистых гор от залива Портленд-Ченнел на юге до 141° з.д.) (ст. 3). Кроме того, англичанам предоставлялось право навечно пользоваться навигацией по рекам, текущим по территории Русской Америки, но имеющим свой исток на британских землях (ст. 4). Фактически речь шла об ограничении суверенитета России в собственных колониях, и впоследствии именно эта статья послужила основой для так называемого "Стикинского инцидента" 1834 г. Причем британский МИД, добившийся от Петербурга значительных уступок в территориальном вопросе, явно защищал интересы мехоторговой Компании Гудзонова залива (КГЗ). Как отмечал американский историк Дж.С. Гэлбрайт, дипломатическая борьба, развернувшаяся вокруг указа 1821 г., велась не просто вокруг границ и свободы мореплавания у берегов Северо-Западной Америки, но в действительности отражала конфликт между РАК и КГЗ за пушные ресурсы еще неосвоенных территорий{39}.

Ратификация договора 1825 г. окончательно оформила территорию Русской Америки и на некоторое время ослабила остроту англо-русского соперничества в северной части Тихого океана, что проявилось в снижении интенсивности российских и британских исследований в полярных районах{40}. И хотя в начале 1820-х годов никаких враждебных поползновений со стороны США или Великобритании в отношении Русской Америки не последовало, однако руководство РАК приняло меры к усилению обороноспособности колоний. Еще в 1818 г. престарелого А. А. Баранова сменил капитан-лейтенант Л. А. фон Гагемейстер, и с тех пор все главные правители Русской Америки избирались исключительно из офицеров Военно-морского флота, а на судах РАК постоянно служило около 20, а то и более военных матросов. К 1826 г. артиллерийский парк Ново-Архангельска был довольно внушительным и насчитывал 49 чугунных пушек и карронад (короткоствольных орудий), 28 медных пушек и 15 фальконетов (легких пушек), а также 1755 солдатских ружей, карабинов, винтовок и штуцеров, 291 пистолет и много холодного оружия{41}. В отличие от предыдущего периода, на укреплениях города стояли уже крупнокалиберные карронады от 12 - 24-фунтового калибра, способные нанести тяжелые повреждения даже крупному военному кораблю. Тем не менее, по мнению главы Новоархангельской конторы РАК К. Т. Хлебникова, во время войны с европейской державой Ново-Архангельск не выстоял бы, так как нападение на него военных судов было бы поддержано атакой со стороны суши враждебных тлинкитов. Из-за индейской угрозы в городе постоянно царил полувоенный порядок, на ключевых постах стояли часовые, пушки были заряжены картечью, и каждый человек в крепости знал свое место в случае военной тревоги{42}.

Одним из действенных способов поддержания с тлинкитами мирных отношений была взаимовыгодная торговля, которая давала индейцам европейские и китайские товары, а русским - ценную пушнину. В приобретении последней была заинтересована и главная конкурентка РАК - Компания Гудзонова залива, всё активнее продвигавшая свои фактории к территории русских колоний в начале 1830-х гг. Эти фактории в комбинации с судами КГЗ смогли бы пресечь утечку мехов из глубин материка на побережье в руки американцев и русских. В соответствии с этой политикой новый торговый пост агенты КГЗ намеревались отстроить на канадской территории в верховьях р. Стикин (Стахин), устье которой находилось в Русской Америке.

Намерения англичан проникнуть в верховья Стикина не были большим секретом для тогдашнего главного правителя колоний капитана 1-го ранга барона Ф. П. Врангеля. Его тревожили такие перспективы, тем более что Российско-Американская компания не могла успешно конкурировать с КГЗ в торговле с независимыми индейскими племенами Северо-Западного побережья. Ее товары были более низкого качества, а транспортные издержки в 2 - 3 раза выше, чем у англичан{43}. Пытаясь блокировать торговых соперников, Врангель распорядился в 1833 г. выстроить в устье Стикина укрепленный Дионисиевский редут. Это было сделано весьма своевременно. Уже 18 июня 1834 г. у русского укрепления появилось судно КГЗ "Дриад", на котором находился отряд англичан во главе с П. С. Огденом, целью которых было основание в верховьях Стикина новой британской фактории. Находившийся в это время у редута на 14-пушечном бриге РАК "Чичагов" лейтенант Д. Ф. Зарембо запретил, однако, англичанам плыть вверх по реке, ссылаясь на инструкцию Врангеля и 2-ю статью англо-русской Конвенции 1825 г., в которой говорилось о запрете приставать вблизи русских поселений в Америке без разрешения местного начальства. Агенты КГЗ впоследствии утверждали, что Зарембо якобы угрожал в случае неповиновения силой остановить их продвижение по Стикину. Местные тлинкиты в этом конфликте приняли сторону русских: они хорошо представляли себе последствия основания британской фактории в верховьях реки, что подорвало бы их посредническую торговлю с внутриматериковыми племенами. Перед лицом коалиции русских и тлинкитов Огдену пришлось ретироваться. Последовавшие затем осенью 1834 г. переговоры между ним и Врангелем также оказались безрезультатными{44}.

Ничего не добившись в переговорах с русской колониальной администрацией, агенты КГЗ направили жалобу в Лондон на противоправные действия служащих РАК, одновременно требуя возмещения своих убытков от срыва экспедиции на Стикин в размере 22 150 ф. ст. (около 135 тыс. руб.). Директоры КГЗ тут же обратились за поддержкой британский МИД, а тот, в свою очередь, выразил свой протест Петербургу по поводу Стикинского инцидента. В результате весьма непростые в те годы англо-русские отношения обострились еще больше, что сопровождалось бурной русофобской кампанией в британской прессе. Американский посланник в Лондоне доносил в Вашингтон, что инцидент в далекой Северо-Западной Америке может стать поводом для войны между двумя державами из-за Босфора и турецких владений. Однако английское правительство не хотело в то время идти на риск войны с Россией и предпочло жёсткий дипломатический нажим на российский МИД с целью добиться от РАК денежной компенсации КГЗ за понесенные ею убытки и принятия мер для предотвращения инцидентов, подобных стикинскому, на будущее время{45}.

Тем временем администрация Русской Америки для противоборства британской экспансии и для пресечения иностранной торговли в южных проливах архипелага Александра ежегодно посылало в этот район хорошо вооруженные суда РАК. Во время летней навигации в проливах они базировались в Дионисиевском редуте или во временном посту в заливе Тонгасс у самых южных рубежей Русской Америки. В 1836 г. оттуда после настоятельных требований русских было выдворено судно КГЗ "Лама"{46}. Кроме того, оборона Ново-Архангельска была усилена четырьмя тяжелыми бомбическими орудиями{47}. Со своей стороны англичане не удовлетворились одними дипломатическими демаршами. В 1836 г. на Северо-Западное побережье для гидрографических исследований и сбора данных о русских колониях в Америке отправился британский военный шлюп "Сальфур" под командованием капитана Эдварда Бельчера в сопровождении шхуны "Стерлинг"{48}. Изучая побережье Аляски, Бельчер дважды побывал в Ново-Архангельске (в 1837 и 1839 г.), а также посетил другие российские поселения в Америке, включая и селение Росс в Калифорнии. Хотя он и не заметил никаких военных приготовлений в Русской Америке, ему не удалось полностью опровергнуть невероятный слух о том, что русские, несмотря на конвенцию 1825 г., возобновили свою экспансию вдоль побережья на юг из огромного поселения в заливе Нутка на о. Ванкувер. Этот нелепый слух циркулировал в британских владениях вплоть до 1841 г.{49} Много об этом писала в те годы и английская пресса. В ней российские колонии на Аляске представлялись военизированными поселениями, а Ново-Архангельск - мощной крепостью, гнездом русского милитаризма на Северо-Западном побережье. В британских газетах упоминалось даже о намерении русских захватить залив Сан-Франциско в Калифорнии{50}.

Между тем длительные англо-русские переговоры на официальном уровне, а также между представителями КГЗ и РАК наконец увенчались успехом: соглашение между компаниями было заключено в Гамбурге 25 января (6 февраля) 1839 г. Оно включало в себя следующие положения: Компания Гудзонова залива получала от РАК в аренду на 10-летний срок (начиная с 1 июня 1840 г.) всю материковую полосу российских владений в Америке от залива Портленд (54° 40' с.ш.) на юге до мыса Спенсер (58° с.ш.) на севере вместе с Дионисиевским редутом за ежегодную плату в 2000 выдровых шкурок, что составляло приблизительно 118 000 руб. (ст. 1). При этом РАК должна была воздерживаться от торговли с индейцами британских владений и арендной полосы, а КГЗ, в свою очередь, от приобретения мехов у туземцев русских территорий (ст. 2). В 4-й статье соглашения говорилось о поставках в Русскую Америку продовольствия со стороны Компании Гудзонова залива по фиксированным ценам. Особые условия были прописаны в 7-й и 8-й статьях соглашения, а именно: если в течение срока действия контракта началась бы война между Великобританией и Россией, то обе компании продолжили бы свои сделки "точно так, как бы оба народа находились в дружественных отношениях" (как говорится, бизнес превыше всего). Кроме того, РАК брала на себя обязательство "протежировать и покровительствовать" Компании Гудзонова залива в районе арендуемой полосы материка, а в случае войны ручалось за безопасность ее служащих и имущества: КГЗ давалось три месяца для их эвакуации с арендной территории. В 9-й статье указывалось, что Компания Гудзонова залива в результате заключения этого соглашения отказывалось от своего иска к РАК по поводу Стикинского инцидента 1834 г.{51}

Соглашение 1839 г. оказало заметное влияние на дальнейшую историю Русской Америки. Контракт с КГЗ о поставках продовольствия позволил РАК отказаться от сотрудничества с американскими морскими торговцами и от своего селения Росс в Калифорнии, которое не оправдало возлагавшихся на него надежд в обеспечении сельскохозяйственными продуктами русских колоний на Аляске{52}.

Еще более фундаментальную роль сыграло соглашение о взаимном нейтралитете владений обеих компаний в период Крымской войны. Уже к концу 1853 г. руководство РАК ясно представляло себе неминуемость перерастания русско-турецкой войны в войну с Великобританией и Францией. Визит в августе 1853 г. в Ново-Архангельск британского фрегата "Тринкомали" и воинственные статьи в английской прессе не могли не насторожить колониальную администрацию и Главное правление РАК в Петербурге. В секретной записке директоров компании от 14 января 1854 г. довольно трезво оценивалась складывавшаяся обстановка. По мнению директоров, столица колоний - Ново-Архангельск - располагал достаточными силами и средствами, чтобы отбить нападение нескольких мелких военных судов или вражеских каперов, однако оказать серьезного сопротивления крупной неприятельской эскадре он был не в состоянии. Что касается остальных редутов и факторий компании в Америке, то они были мало известны иностранным морякам, да и из-за своей незначительности вряд ли могли привлечь внимание британского или французского флота. Исходя из этого, Главное правление постановило: 1) привести порт Ново-Архангельска в оборонительное положение для отражения атак небольших вражеских кораблей; 2) отложить посылку в колонии кругосветных экспедиций; 3) рассредоточить суда колониальной флотилии в различных местах, а не держать их в Ново-Архангельске, где они могли быть легко захвачены неприятельской эскадрой; 4) наиболее ценное имущество и запасы компании вывезти из столицы российских колоний и распределить по селениям и редутам Кадьякского отдела{53}. Соответствующие инструкции от 14(26) января 1854 г. были посланы главному правителю Русской Америки капитану 1-го ранга СВ. Воеводскому{54}.

Одновременно Главное правление РАК предприняло энергичные шаги на дипломатическом фронте, стремясь посредством заключения сепаратного договора с Компанией Гудзонова залива добиться нейтралитета колоний в ходе предстоящей войны, тем более что соответствующая статья по этому вопросу была включена в текст пролонгированного арендного соглашения между РАК и КГЗ, заключенного в 1849 г. Директора Российско-Американской компании надеялись, что их предложение найдет отклик у руководства КГЗ. Дело в том, что фактории и суда Компании Гудзонова залива на Северо-Западном побережье в целом заметно уступали в военном отношении потенциалу русских колоний на Аляске. Поэтому у директоров британской компании было не меньше оснований опасаться за свои владения, чем у ГП РАК за судьбу Русской Америки перед лицом британского флота. И действительно, главный правитель КГЗ Дж. Симпсон считал безумием втягивание в войну обеих компаний. Он опасался, что хорошо вооруженные суда РАК уничтожат пароходы и форты Компании Гудзонова залива на тихоокеанском побережье. Кроме того, в боевые действия могли быть втянуты воинственные индейские племена, в результате чего пушная торговля надолго пришла бы в упадок{55}. Справедливость этого замечания была доказана в 1852 г., когда отряд чилкатских тлинкитов разорил факторию КГЗ Форт-Селкирк в бассейне Юкона. Впрочем, страхи руководства КГЗ были напрасны: ни ГП РАК, ни колониальное начальство не планировали атак на британские владения или торговый флот.

Так или иначе, в нейтралитете были заинтересованы и РАК, и КГЗ, равно как и царское правительство, которому и без Аляски хватало проблем на Балканах и Кавказе. Поэтому когда ГП РАК в январе 1854 г. обратилось за официальным разрешением начать переговоры с англичанами о заключении сепаратного пакта о нейтралитете, то санкция царя была получена очень быстро. Главное правление, не теряя времени, направило соответствующее письмо от 2(14) февраля 1854 г. к директорам КГЗ{56}. В ходе переговоров ранней весной 1854 г. представителям РАК удалось убедить британскую сторону, что ни Ново-Архангельск, ни другие порты Русской Америки не будут использоваться как базы для крейсеров российского Военно-морского флота или рейдеров самой компании для нападения на английские торговые суда в Тихом океане{57}. Положительный ответ англичан не замедлил последовать: 22 марта британское правительство, идя навстречу пожеланиям КГЗ, одобрило заключение соглашения между двумя компаниями при условии, что оно будет касаться только территориальных владений в Америке и его действие не будет распространяться на открытое море и азиатские фактории РАК{58}.

Сообщение о заключении пакта о нейтралитете достигло русских и британских колоний с опозданием на несколько месяцев, когда там уже знали о начале военных действий между двумя державами. Весть о войне вызвала глубокую тревогу в английских владениях: губернатор Дж. Дуглас на острове Ванкувер предлагал даже вооружить наиболее лояльных из местных индейцев для отражения предполагаемого десанта русских.

Нервозность англичан усиливали слухи о русских крейсерах-рейдерах, якобы появившихся у берегов Калифорнии{59}. Дело в том, что российский посланник в Вашингтоне Э. А. Стекль и российский вице-консул в Калифорнии П. С. Костромитинов надеялись оказать посильное противодействие англо-французскому флоту на Тихом океане путем мобилизации в Сан-Франциско каперских судов, снаряженных на деньги царского правительства. На эти цели предполагалось истратить около 2 млн. долл. и вооружить 6 - 8 каперских кораблей для атак торговых судов союзников. Но эта акция успеха не имела: незадолго до того в Сан-Франциско при выполнении аналогичной миссии был даже арестован мексиканский консул, пытавшийся по поручению президента Санта-Анны сформировать здесь каперскую эскадру{60}. А после получения достоверных сведений о заключении пакта о взаимном нейтралитете владений РАК и КГЗ, любые акции в этом направлении были совершенно исключены.

Излишне говорить, что обе компании остались довольны соглашением о нейтралитете, особенно РАК, что отмечалось как в документах компаний, так и в современных исследованиях. Правда, пакт о ненападении хотя и отвел угрозу от российских колоний в начале войны, но не обезопасил суда компании, находившиеся в то время в открытом море. Некоторым кораблям РАК удалось укрыться от английских крейсеров в нейтральных портах, но союзникам всё же удалось в августе 1854 г. на подходе к Петропавловску захватить крупный клипер "Ситха"{61}. В поисках русских военных кораблей эскадра союзников рыскала по всей северной акватории Тихого океана и в конце июня 1855 г. прибыла к берегам колоний. 2 июля на внешнем рейде Ново-Архангельска появился английский паровой фрегат "Бриск" с российским вице-адмиральским флагом, поднятым для маскировки на фок-мачте. Таким нехитрым приемом англичане пытались усыпить бдительность моряков на русских военных судах, окажись те в гавани Ново-Архангельска. Навстречу британскому фрегату отправился в шлюпке секретарь главного правителя колоний и после переговоров с командующими союзной эскадрой английским контрадмиралом Г. У. Брюсом и французским М. Фуришоном сумел убедить их в отсутствии в порту русских военных кораблей. Незваные гости вели себя вполне корректно и, вручив посланнику главного правителя несколько номеров английских газет с последними новостями о ходе войны, отбыли обратно в море{62}. Здесь можно отметить одну деталь: у русских был пакт о ненападении с британцами, но он ни к чему не обязывал французского адмирала, который всё же не стал предпринимать в отношении Ново-Архангельска никаких враждебных действий.

Тем не менее именно в 1855 г. город подвергся нападению, однако еще до визита эскадры союзников: в апреле крепость атаковали местные тлинкиты, но были отбиты ружейно-артиллерийским огнем и, потеряв от 50 до 80 человек, запросили мира (со стороны русских погибло 7 и получило ранения более 10 человек). Успешному отражению атаки в немалой степени способствовало наличие в гарнизоне крепости сотни солдат сибирских линейных батальонов, переброшенных в 1854 г. для усиления обороны Ново-Архангельска. Еще одна сотня рядовых во главе с пехотными офицерами была прислана в колонии в 1857 г. уже после окончания Крымской войны для нейтрализации новых враждебных акций со стороны индейцев{63}.

В целом же российские колонии в Америке почти не пострадали во время Крымской войны из-за действий союзников. Определенную проблему составило лишь снабжение Русской Америки европейскими товарами и продовольствием, но и она была решена за счет поставок при помощи судов под нейтральным флагом США. В то же время угроза, нависшая над заокеанскими владениями России в начале войны, их отдаленность и уязвимость заставили царское правительство впервые всерьез задуматься о перспективах сохранения Русской Америки в составе империи. Большую активность в этом вопросе проявлял глава Морского министерства генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, чьей стратегической целью стало избавление империи от Русской Америки{64}. В письмах к министру иностранных дел А. М. Горчакову от 22 марта (3 апреля) и 7(21) декабря 1857 г. он предлагал продать колонии США, которые, как полагал Константин, в противном случае захватят их силой{65}. Позднее в послании министру финансов А. М. Княжевичу великий князь прямо указывал: "Эта мера казалась мне тем более нужною, что в случае войны с морской державой мы не в состоянии защитить наших колоний"{66}.

Однако попытки Константина форсировать процесс продажи колоний не привели к успеху: было решено лишь осторожно прозондировать в Вашингтоне этот вопрос, а между тем отправить в колонии правительственных ревизоров с целью получения наиболее объективной картины, включая оборонный аспект. В 1860 - 1861 гг. правительственные ревизоры - действительный статский советник С. А. Костливцов от Министерства финансов и капитан-лейтенант П. Н. Головин от Морского ведомства - посетили Русскую Америку и по результатам своей инспекционной поездки составили пространный отчет. В нем оборонительный потенциал колоний признавался далеко недостаточным и намечался ряд мер по решению этой проблемы путем учреждения постоянного военного крейсерства{67}.

Актуальность этого предложения была вскоре подтверждена на практике, когда в начале 1862 г. в Британской Колумбии разнесся слух о золотых россыпях, обнаруженных в верховьях Стикина, устье которого располагалось на русской территории (арендованной в это время КГЗ). Появление в этом районе нескольких сот иностранных старателей встревожило администрацию Русской Америки, тем более что в газетах британских колоний публиковались весьма воинственные статьи, авторы которых недвусмысленно заявляли о необходимости аннексировать арендованную у РАК полосу материка{68}.

Колониальное начальство, скованное предписанием царского правительства избегать каких-либо открытых столкновений с иностранцами, просило прислать на Аляску военное судно для защиты интересов РАК. Необходимость этого была также продиктована тем, что между местными тлинкитами и золотоискателями время от времени вспыхивали серьезные конфликты. Индейцы, умудренные опытом негласного англо-русского соперничества, нимало не смущаясь объясняли случавшиеся грабежи и убийства иностранных старателей приказом, исходившим якобы от главного правителя российских колоний. Для предотвращения новых беспорядков летом 1863 г. к устью Стикина по согласованию между русскими и британскими колониальными властями был направлен вооруженный пароход РАК "Александр И" и английский военный шлюп "Девостэйшен"{69}. Но их вмешательства не потребовалось: к этому времени стикинская "золотая лихорадка" уже закончилась из-за незначительности месторождений золота, а вместе с этим исчезла и гипотетическая угроза аннексии части российских колоний.

Тем не менее опасность столкновения с британцами была достаточно реальной, поскольку взаимоотношения двух сторон значительно обострились из-за восстания в Польше (1863 - 1864 гг.), на подавление которого были брошены царские войска, что вызвало негативную реакцию общественного мнения и правительств в ряде стран Западной Европы и в первую очередь Англии и Франции. Перед лицом возможного военного конфликта царское правительство направило крейсерскую эскадру под командованием контр-адмирала А. А. Попова в Тихий океан, которой в случае войны надлежало парализовать торговое судоходство Великобритании и ее союзницы (еще одна эскадра была послана в Атлантику){70}. Однако Великобритания и Франция так и не решились начать полномасштабную войну из-за польского вопроса с Россией, тем более что Франция уже оказалась напрямую втянута в войну с Мексикой. У Англии, в свою очередь, были очень напряженные отношения с Вашингтоном из-за поддержки конфедератов в ходе бушевавшей в США Гражданской войны. В ее ходе произошло наиболее тесное сближение между Россией и США в противостоянии англо-французскому блоку. Своего апогея дружественные отношения достигли в 1866 г. уже после окончания Гражданской войны, в ходе военно-морской экспедиции заместителя военно-морского министра США Г. В. Фокса в Россию{71}.

С этого момента внешняя безопасность Русской Америки была обеспечена как минимум на 10 лет: с американцами сложились почти союзнические отношения, в то время как Британия всерьез опасалась за безопасность Канады перед лицом враждебных США, предъявивших англичанам иски в связи с вооружением морских рейдеров для конфедератов. В это же время перед Францией замаячила угроза войны с Пруссией. Других потенциально опасных противников, способных напасть на ее американские владения, у России не было. И тем не менее она уступила их Соединенным Штатам. Причем одним из важнейших аргументов в пользу продажи колоний выступал именно "военный фактор", т.е. полная их беззащитность перед лицом внешней угрозы. Эта тема нашла отражение в официальных документах, исходивших от высших должностных лиц Российской империи. Так, в записке министра финансов М. Х. Рейтерна от 2(14) декабря 1866 г. (накануне рокового решения об уступке Аляски) говорилось: "Передача колоний Соединенным Штатам мне кажется особенно желательной в политическом отношении, ибо, с одной стороны, она избавит нас от владения, которого, - в случае войны с одной из морских держав, - мы не имеем возможности защищать, а с другой - в случае предполагаемой передачи Соединенные Штаты станут соседями английских колоний не только с юга, но и северо-запада, что, по моему мнению, не может не иметь последствием упрочение дружелюбных наших отношений с Соединенными Штатами и увеличение выраженных несогласий этих Штатов с Англией"{72}. Ему вторил управляющий морским министерством вице-адмирал Н. К. Краббе в письме главе МИД A.M. Горчакову от 7(19) декабря 1866 г.: "Уступка этих отдаленный колоний, не приносящих нам и не могущих принести пользы, не имеющих никакой существенной связи с Россией и которых мы не можем в случае нужды защитить, удовлетворила бы требованиям предусмотрительности и благоразумия"{73}. Наконец, сам Горчаков тогда же указывал, что "в политическом отношении положение наших колоний едва ли более благополучно. Средства обороны недостаточны для защиты их даже от американских флибустьеров (контрабандистов. - А. Г.) ... В случае войны наши колонии будут зависеть от милости любой враждебной державы"{74}.

Эти высказывания, по нашему убеждению, совершенно необоснованны. Бросить вызов Российской империи и захватить ее американские колонии потенциально могли только три страны: Великобритания, США и Франция. Военно-морские силы других стран не представляли серьезной угрозы и в случае войны были бы нейтрализованы или разгромлены российским флотом. Международные границы Русской Америки были признаны Великобританией и США еще в 1824 - 1825 гг. Избежать военного захвата Аляски можно было путем поддержания мирных отношений с указанными великими державами. Кроме того, по верному замечанию Н. Э. Сола, в случае войны на море русские владения на Аляске были уязвимы не в большей степени, чем Камчатка или иные части сибирского побережья{75}.

Сами по себе российские колонии также нельзя было назвать совершенно беззащитными: на крепостных башнях и батареях столицы Русской Америки - Ново-Архангельска - стояло несколько десятков орудий, включая даже тяжелые бомбические пушки, способные за несколько минут отправить на дно небольшой военный корабль. В гарнизоне Ново-Архангельска с 1854 г. постоянно находилось от 80 до 200 солдат и офицеров регулярных войск и около двух десятков военных матросов. Почти все суда РАК были вооружены пушками, а многие из них состояли под командой офицеров ВМФ. В случае войны на Тихом океане эти корабли при умелом и решительном руководстве могли нанести определенный урон торговому флоту враждебной страны. Это наглядно продемонстрировал крейсер конфедератов "Шенандоа" в ходе своего рейда по Тихоокеанскому Северу в 1865 г., во время которого он уничтожил и захватил 22 китобойных судна США{76}. Поэтому утверждения ряда высших должностных лиц Российской империи о военной угрозе и полной беззащитности колоний в случае войны с любой морской державой представляются умышленной фальсификацией для оправдания их добровольной уступки. И тем не менее, подобные утверждения породили в дальнейшем миф, получившей широкое распространение в отечественной и зарубежной историографии.

На самом деле, по нашему мнению, постоянной угрозы российским колониям не было. Опасность иностранного вторжения угрожала им лишь в отдельные незначительные периоды военных конфликтов России с европейскими державами: во время русско-шведской войны (1788 - 1790), в эпоху наполеоновских войн (1799 - 1801 и 1807 - 1812) и крымской кампании (1853 - 1856). Главный международный конкурент России в середине XIX в., Великобритания, вовсе не намеревалась идти на противоборство с ней ради Русской Америки, в гораздо большей степени опасаясь американской экспансии в отношении Канады{77}. Что же касается Соединенных Штатов, то в это время их внимание привлекала не столько далекая Аляска, сколько Куба и Центральная Америка{78}. Кроме того, США еще не оправились от последствий Гражданской войны.

Поэтому тезис о военной опасности для колоний со стороны американцев, не без успеха эксплуатировавшийся в первую очередь вел. кн. Константином и другими государственными деятелями, представляется явно надуманным. Главу морского министерства в данном случае нетрудно понять - ведь в случае серьезного конфликта ответственность за гибель или отторжение колоний неминуемо легла бы на его ведомство и тем самым лично на него{79}. Поэтому, избавившись от заокеанских владений, Константин Николаевич обеспечивал себе более спокойное будущее. По сходной причине на продаже колоний настаивал и царский посланник в Вашингтоне Э. А. Стекль: проникновение американских китобоев и контрабандистов в территориальные воды Русской Америки порождало жалобы со стороны РАК, что заставляло посланника входить в неприятные переговоры с госдепартаментом США и ухудшало дружественные американо-русские отношения{80}.

Однако именно в 1860-х гг. экономическая экспансия граждан США несколько ослабела. Морские торговцы практически исчезли уже к 1840-м годам после истребления калана на Северо-Западном побережье и из-за активного противодействия КГЗ. Китобойный промысел на Тихоокеанском Севере после своего пика в 1850-х годах пошел на убыль, контрабандная торговля с туземцами Аляски перешла в значительной мере в руки английских и немецких коммерсантов, базировавшихся на Гавайских островах, а американские рыболовные и торговые компании пытались легализовать свой бизнес в водах Русской Америки путем формальных договоренностей с императорским правительством и РАК{81}.

Со своей стороны защищать экономический суверенитет тихоокеанских владений России царское правительство явно не стремилось. Об этом красноречиво свидетельствует, например, инструкция главы Морского министерства великого князя Константина командирам крейсеров 1853 г.{82}, а также маршруты и задачи русской тихоокеанской эскадры. Таким образом, "военный фактор", искусственно раздутый генерал-адмиралом, исходившим, на наш взгляд, в первую очередь из ведомственных интересов и геополитических представлений, формально действительно явился одним из основных поводов для уступки Русской Америки. Однако в действительности международная обстановка середины 1860-х годов объективно благоприятствовала безопасности заокеанских колоний России. Казалось, сама судьба хранила Русскую Америку на протяжении десятилетий, но лишь для того, чтобы колонии в целости и сохранности достались США. Однако надежда царского правительства получить надежного союзника в лице Соединенных Штатов после уступки Аляски и обострить англо-американские противоречия (территория британской Канады оказалась зажатой между владениями США, давно мечтавших об ее аннексии) не оправдались, а сумма, полученная в результате продажи колоний, была совершенно ничтожна по сравнению с потенциальными богатствами уступленной территории.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Примечания

1. Фурсенко А. А. Гражданская война и Реконструкция. - История США, т. 1. 1607 - 1877. М., 1983, с. 505.

2. Болховитинов Н. Н.Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834 - 1867. М., 1990, с. 201 - 202.

3. Там же, с. 316.

4. Крушанов А. И., Сем Ю. А., Стрюченко И. Г. Экономическое развитие Дальнего Востока в XVIII - первой половине XIX в. - История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. - февраль 1917 г.). М., 1991, с. 126; Алексеева Е. В. Русская Америка. Американская Россия? Екатеринбург, 1998, с. 81; Ушаков В. А., Арсанукаева Н. В. "Аляскинская проблема" в отечественной историографии (краткий обзор). - Русское открытие Америки. Сборник статей, посвященный 70-летию академика Николая Николаевича Болховитинова. М., 2002, с. 468 - 470; Nashke С. -М., Slotnick H.E. Alaska: A History of the 49th State. Norman, Oklahoma, 1987, p. 61, 275; Vinkovetsky I. Russian America: An Overseas Colony of Continental Empire, 1804 - 1867. Oxford, 2011, p. 183 и др.

5. См.: Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1841 - 1867: Сб. док. М., 2010, с. 315 - 316, 320 - 321, 397 - 399; Miller D.H. The Alaska Treaty. Kingston, Ontario, 1981, р. 38, 59 - 62.

6. Гринёв А. В. Великий князь Константин Николаевич и продажа Аляски (к 175-летнему юбилею великого князя Константина Николаевича). - Петербургская историческая школа. СПб., 2004, вып. 3, с. 172 - 173; его же. Российский политаризм как главная причина продажи Аляски. -Acta Slavica Iaponica, 2006, т. XXIII, p. 185 - 188; Миронов И. Б. Роковая сделка: как продавали Аляску. М., 2007, с. 196 - 198.

7. ПСЗРИ. СПб., 1830, т. XVII, с. 603 - 604.

8. См.: Альперович М. С.Завершение испанской колонизации Америки в XVIII в. - Новая и новейшая история, 1993, N 5, с. 53 - 63; История Русской Америки (1732 - 1767), т. 1. Основание Русской Америки (1732 - 1799). Отв. ред. Н. Н. Болховитинов. М., 1997, с. 287 - 293; Cook W.L. Flood Tide of Empire: Spain and Pacific Northwest, 1543 - 1819. New Haven - London, 1973 и др.

9. Альперович М. С. Россия и Новый свет (последняя треть XVIII века). М., 1993, с. 143 - 144; Olson W.M. Through Spanish Eyes: Spanish Voyages to Alaska, 1774 - 1792. Juno, Alaska, 2002. p. 212 - 235.

10. Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII веке. М., 1948, с. 107.

11. Mortimer G. Observations & Remarks Made During a Voyage ... in the Brig Mercury, commanded by John Henry Cox, Esq. London, 1791, p. 58 - 63.

12. Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в. Сборник документов. М., 1989, с. 263 - 264, 361.

13. Там же, с. 290.

14. Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1799 - 1815. Сборник документов. М., 1994, с. 22, 245.

15. Там же, с. 30.

16. Пономарёв В. Н. Россия и Америка. - История внешней политики России. XVIII век (от Северной войны до войн России против Наполеона). М., 1998, с. 237.

17. Хлебников К. Т.Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного правителя Российских колоний в Америке. СПб., 1835, с. 64.

18. Альперович М. С. Россия и Новый свет, с. 210 - 213.

19. Головнин В. М. Сочинения. Путешествие на шлюпе "Диана" из Кронштадта в Камчатку, совершенное в 1807, 1808 и 1809 гг. В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 гг. Путешествие вокруг света на шлюпе "Камчатка" в 1817, 1818 и 1819 гг. С приложением описания примечательнейших кораблекрушений, в разные времена претерпенных русскими мореплавателями. М. - Л., 1949, с. 58 - 86.

20. Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1799 - 1815, с. 210 - 211.

21. История внешней политики и дипломатии США. 1775 - 1877. Отв. ред. Н. Н. Болховитинов. М., 1994, с. 181.

22. Россия и США: становление отношений. 1765 - 1815. М., 1980, с. 379 - 380, 382 - 385; см. подробнее: Болховитинов Н. Н. Становление русско-американских отношений. 1775 - 1815. М., 1966, с. 440 - 465.

23. Замечания В. М. Головнина о Камчатке и Русской Америке. - Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. СПб., 1861, вып. II, с. 75 - 76.

24. См. подробнее: Gibson J.R. Imperial Russia in Frontier America. The Changing Geography of Supply of Russian America, 1784 - 1867. New York, 1976.

25. Хлебников К. Т. Русская Америка в "Записках" Кирилла Хлебникова: Ново-Архангельск. М., 1985, с. 149 - 150.

26. Головнин В. М. Указ. соч., с. 334.

27. Российский государственный архив Военно-морского флота, ф. 17, оп. 1, д. 261, л. 87.

28. Россия и Мексика в первой половине XIX в. (совместный советско-мексиканский сборник документов). М., 1989, с. 40 - 41.

29. Там же, с. 38.

30. История Русской Америки (1732 - 1767), т. 2. Отв. ред. Н. Н. Болховитинов. М., 1999, с. 231.

31. История Русской Америки (1732 - 1767), т. 3. Русская Америка: от зенита к закату (1825 - 1867). Отв. ред. Н. Н. Болховитинов. М., 1999, с. 221 - 230.

32. См. подробнее: Болховитинов Н. Н. Становление русско-американских отношений, с. 168 - 182.

33. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Российского министерства иностранных дел. М., 1982, сер. II, т. 5(13), с. 88.

34. Нарочнщкий А. Л. Экспансия США на Дальнем Востоке в 50 - 70-е годы XIX века. - Исторические записки, 1953, т. 44, с. 133.

35. Болховитинов Н. Н. Доктрина Монро: происхождение, характер и эволюция. - Американский экспансионизм. Новое время. М., 1985, с. 49 - 65.

36. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. РАК, оп. 888, д. 288, л. 327.

37. См.: ПСЗРИ, т. XXXIX, с. 251 - 243.

38. ПСЗРИ, т. XL, с. 72 - 74.

39. Galbraith J.S. The Hudson's Bay Company as an Imperial Factor, 1821 - 1869. Berkeley- Los Angeles, 1957, p. 120.

40. Пасецкий В. М. Арктические путешествия россиян. М., 1974. с. 117, 124.

41. Хлебников К. Т. Русская Америка... с. 180.

42. Там же, с. 184 - 188.

43. Gibson J.R. Op. cit., p. 200.

44. АВПРИ, ф. РАК, оп. 1, д. 351, л. 30 об. -31, 46 - 47.

45. Barratt G. Russian Shadows on the British Northwest Coast of North America, 1810 - 1890. Vancouver, 1983, p. 30 - 31, 35.

46. Rich E.E. Hudson's Bay Company 1670 - 1870. Toronto, 1960, p. 642.

47. Архив Русского Географического общества, разр. 99, оп. 1, д. 79, л. 4.

48. См.: Belcher E. H.M.S. Sulphur on the Northwest and California Coasts, 1837 and 1838. The Accounts of Captain Edward Belcher and Midshipman Francis Guillemard Simpkinson. Kingston, Ontario, 1979.

49. Barratt G. Op. cit., p. 32.

50. См., например: Окончательное обозрение северных берегов Америки П. В. Дизом и Т. Симпсоном, летом и осенью 1837 г. - Сын Отечества. 1839, т. VII, с. 104 - 105.

51. Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1841 - 1867, с. 375 - 378.

52. История Русской Америки (1732 - 1767), т. 3, с. 221 - 230; Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1815 - 1841, с. 380 - 383.

53. Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1841 - 1867, с. 268 - 270.

54. АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 392, л. 7 - 8 об.

55. Galbraith J.S. Op. cit., p. 163 - 165.

56. Болховитинов Н. Н.Русско-американские отношения и продажа Аляски, с. 93 - 95.

57. АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 392, л. 17 об. -18.

58. Болховитинов Н. Н.Русско-американские отношения и продажа Аляски, с. 95.

59. Barratt G. Op. cit., p. 44 - 46.

60. Окунь С. Б. К истории продажи русских колоний в Америке. - Исторические записки, 1938, т. 2, с. 213; Пономарёв В. Н. Крымская война и русско-американские отношения. М., 1993, с. 127 - 133.

61. Отчет Российско-Американской компании Главного правления за 1854 и 1855. СПб., 1856, с. 46 - 47.

62. Российско-Американская компания..., с. 297.

63. История Русской Америки (1732 - 1767), т. 3, с. 333 - 338.

64. См. подробнее: Гринёв А. В.Великий князь..., с. 157 - 179.

65. Российско-Американская компания..., с. 314, 320 - 321.

66. Там же, с. 333.

67. Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний. СПб., 1863, с. 170 - 171, 243 - 254; Приложения к докладу Комитета об устройстве русских американских колоний. СПб., 1863, с. 68 - 69, 108 - 109, 173, 186 - 187 и др.

68. АВПРИ, ф. Гл. Архив 1 - 9, 1862 - 1863 гг., оп. 8, д. 9, л. 4 - 4 об., 14 - 15 об.; Records of the Russian-American Company, Records of the Former Russian Agencies, Record Group 261, National Archives and Record Administration (NARA RRAC), roll. 64, p. 79 - 80, 88 - 91.

69. NARA RRAC, roll. 64, p. 91 - 92; Barratt G. Op. cit, p. 65.

70. Болховитинов Н. Н. Русские эскадры в США в 1863 - 1864 гг. - Новая и новейшая история. 1996, N 1, с. 195 - 216.

71. Американское посольство в России в 1866 г. Сост. В. В. Тимощук. - Русская старина, 1887, N 1, с. 47 - 75.

72. Российско-американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1841 - 1867, с. 398.

73. Там же, с. 399.

74. Miller D.H. Op. cit., p. 60; Болховитинов Н. Н. Русско-американские отношения и продажа Аляски, с. 193.

75. Saul N.E. Distant Friends: The United States and Russia, 1763 - 1867. Lawrence, 1991, p. 392.

76. Gilbert B.F. The Confederate Raider Shenandoah. - Alaska and Its History. Seattle - London, 1967, p. 189 - 207.

77. Mazour A.G. Prelude to Russia's Departure from America. - Alaska and Its History, p. 162; Barratt G. Op. cit., p. 53 и др.

78. Saul N.E. Op. cit., p. 390.

79. Mazour A.G. Op. cit., p. 163 - 164; Gibson J.R. The Sale of Russian America to the United States. - Acta Slavica Japonica. 1983. v. I, p. 24 и др.

80. Jensen R.J. The Alaska Purchase and Russian-American Relations. Seattle and London, 1975, p. 14; Gibson J.R. The Sale of Russian America, p. 25 и др.

81. Jensen R.J. Op. cit, p. 44 - 46.

82. АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 983, л. 13 - 15 об., см. также: Пономарёв В. Н. Крымская война..., с. 38, 143 - 144.

Гринёв Андрей Вальтерович -доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского Государственного политехнического университета.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Николай Болховитинов

Визит русского флота в США в 1863-1864 гг.

Может ли историк установить истину? В последние годы этот вопрос возникает в нашей стране все чаще. И в этом нет ничего удивительного. Авторитет исторической науки основательно подорван. Рухнули казавшиеся долгие годы незыблемыми догмы и идеалы, пересмотрены многие старые оценки, разгорелись споры по самым кардинальным проблемам русской и мировой истории. Многие стали сомневаться в объективности исторического исследования вообще, отстаивать безбрежный плюрализм мнений и ставить под сомнение достоверность любых, даже самых очевидных и давно установленных фактов.

Впрочем, в данной статье речь идет не о принципиальных вопросах исторического познания и не о возрождении старых традиций школы Л. Ранке – "благородной мечты" об объективности и беспристрастности историка в политизированном мире[1]. От претензий на обладание "истиной в последней инстанции" в изучении прошлого отказались даже ортодоксальные марксисты и позитивисты, не говоря уже о представителях "новой научной истории" на Западе.

В данной статье ставится скромная и частная задача – проследить, как шло изучение конкретного вопроса: визита русских военных кораблей в США в 1863–1864 гг.

Как оценивали этот визит современники и последующие историки? Удалось ли им разобраться в причинах неожиданного появления русских эскадр в Нью-Йорке и Сан-Франциско осенью 1863 г., установить истинные цели и объективные результаты визита, наконец, оценить действительное значение пребывания русских моряков в США?

Надо сказать, что появление в разгар гражданской войны в США русских кораблей в Нью-Йорке и Сан-Франциско произвело в США настоящую сенсацию. Осенью 1863 г. американские газеты (New York Times, New York Herald, New York Daily Tribune, Daily Alta California, Harper's Weekly, National Intelligencer etc.) пестрели многочисленными статьями, рисунками, объявлениями о торжественных манифестациях, приемах и обедах в честь русских моряков. Никогда ранее Россия, ее политика, роль в мире и особенно ее отношения с США не привлекали столь пристального внимания американской общественности.

Как известно, американская печать обычно отличается большим разнообразием мнений. На этот раз почти единодушно влиятельные газеты Союза приветствовали появление русских военных кораблей в американских водах: "Большое торжество в отеле Метрополитен", "Симпатии между Россией и США" (New York Herald. 1863. Sept. 29), "Новый союз укрепляется" (Ibid. 1863. Oct. 2), "Российская империя и американское правительство против западноевропейских держав" (Ibid. 1863. Oct. 7), "Наши русские друзья: великолепный прием вчера" (New York Times. 1863. Oct. 2), "Русский союз" (Harper's Weekly. 1863. Oct. 17) и т.д. На страницах газет и журналов печатались многочисленные иллюстрации (в частности, на страницах того же Harper's Weekly или Frank Leslie's Illustrated Newspaper), приводились подробные описания приемов и банкетов. Создавалось впечатление, что федеральное правительство, да и местные власти стремились проявить к русским морякам совершенно исключительное внимание и гостеприимство как к своим друзьям и союзникам. Показательно, что военно-морской министр США Г. Уэллес выразил согласие оказать русским морякам всю возможную помощь, предоставив в их распоряжение Бруклинскую верфь для ремонта, а в своем дневнике сделал весьма выразительную запись: "Господь, благослови русских"[2].

Неудивительно поэтому, что уже с 1860-х годов в литературе, в первую очередь под влиянием сообщений в американской печати, утвердилась легенда о существовании между Россией и США чуть ли не союзнических отношений, что нашло отражение в прибытии осенью 1863 г. в Нью-Йорк и Сан-Франциско двух русских эскадр с секретными инструкциями оказать в случае вмешательства Англии и Франции помощь федеральному Союзу. Хотя реальные факты переплелись в этой легенде с очевидным вымыслом, она получила в ХIХ в. довольно широкое распространение. В свое время М.М. Малкин весьма подробно проанализировал историю возникновения этой легенды[3], и сейчас нет необходимости вновь возвращаться к ней во всех деталях. Первоначальная версия обрастала все новыми и новыми "фактами" и "свидетельствами", в которых вымысел переплетался с реальными фактами. Это относится, в частности, к статье Уортена Баркера о его беседе с Александром II в августе 1879г., а также к статьям, помещенным в "Литерари дайджест" в марте–апреле 1904 г.[4]

В результате вплоть до начала первой мировой войны в американской литературе прочно утвердилась точка зрения о том, что русские корабли были посланы в Нью-Йорк и Сан-Франциско в связи с гражданской войной и угрозой вмешательства в нее Англии в Франции.

Приведем в этой связи мнение автора ряда работ по истории русско-американских отношений Дж.М. Каллахана: «Именно во время сецессионной войны в Америке дружба с Россией оказалась наиболее полезной... В этот тяжелый час американской истории, когда целостность Союза (а, следовательно, и мир во всем мире) была в опасности, а державы Западной Европы, казалось, взирали на эту угрозу со спокойным безразличием (если не с заинтересованным одобрением), когда наш британский родственник называл нас "разъединенными штатами", а наш старый союзник Франция стал нашим злейшим врагом, только одна рука в Европе оказалась протянутой к нам с горячей симпатией и доброй волей... Россия горячо аплодировала усилиям Америки сохранить Союз, отказалась присоединиться к европейскому предложению посредничества или вмешательства и послала свои флоты в американские воды для доказательства миру ее симпатий делу Союза»[5].

Эта романтическая версия, созданная в основном в самих Соединенных Штатах, не нашла подтверждения в русских источниках. Более того, именно русские исследователи оказались первыми, кто внес решающий вклад в ее опровержение. Особо хотелось бы выделить в этой связи исследовательскую статью В. Гончарова, опубликованную на страницах "Морского сборника" в 1913 г. в связи с 50-летним юбилеем визита русских эскадр в США. Именно эта статья стала первой подробной публикацией, основанной на широком использовании основных документов морского министерства[6]. Показательно, что в статье В. Гончарова приводились выдержки из секретной записки управляющего морским министерством Н.К. Краббе от 23 июня 1863 г. с предложением отправить русскую эскадру в США, чтобы создать угрозу морской торговле и заставить Англию отказаться от выступления вместе с Францией против России, также подробна излагалось содержание его инструкции от 14 июля 1863 г.[7] В статье приводились и многие другие документы, включая письма С.С. Лесовского, А.А. Попова, Э.А. Стекля и др. В заключение автор делал вывод, что американская экспедиция русского флота сыграла значительную роль в распаде коалиции западных держав, направленной против России и выразил сожаление, "что такая крупная заслуга флота своему Отечеству почти всеми забыта"[8].

Если статья В. Гончарова была посвящена по преимуществу плаванию эскадры адмирала С.С. Лесовского и лишь сравнительно кратко затрагивала пребывание кораблей А.А. Попова в Сан-Франциско, то в следующем 1914 г. на страницах "Морского сборника" появилась работа А. Беломора, посвященная действиям второй Тихоокеанской эскадры в 1861–1864 гг.[9] В целом обе эти статьи давали довольно полное, хотя и далеко не исчерпывающее освещение пребывания русских эскадр в США в 1863–1864 гг.

Уже после публикации статей Гончарова и Беломора в "Американ хисторикал ревью" в октябре 1915 г. появилась статья Ф.А. Голдера (1877–1929) "Русский флот и гражданская война", которая открыла новый этап в изучении этого вопроса в американской историографии, впервые ознакомив историков США с документами морского министерства России[10].

Русские источники убедительно и однозначно свидетельствовали, что эскадра С.С. Лесовского была послана в Нью-Йорк отнюдь не для помощи федеральным властям, а из-за возможной войны России с Англией и Францией в связи с восстанием в Польше. В этом случае русские корабли становились грозным оружием против торгового судоходства европейских держав в Атлантике. Любопытен и общий вывод, к которому пришел Голдер в самом конце статьи. "Создалась совершенно необычная ситуация: Россия не имела в виду оказать нам помощь, но на деле предоставила нам определенную услугу; Соединенные Штаты не сознавали, что в какой-либо мере содействуют благополучию России, но, тем не менее спасли ее от унижения а возможно, и войны. В дипломатической истории не было ничего, что можно было сравнить с этим"[11]. Статье Ф.А. Голдера была уготовлена счастливая судьба. Она произвела огромное впечатление, как на современников, так и на последующих исследователей. На статью в ведущем историческом журнале США ссылались и продолжают ссылаться все, кто касается политики России в годы Гражданской войны в Северной Америке. Она вошла в учебники и ее приводят как образец использования в исторических исследованиях архивных документов.

"Загадка" с визитом русского флота в США не была решена вплоть до 1915 г., "когда, опираясь на официальные русские источники, д-р Фрэнк А. Голдер опубликовал статью в American Historical Review", – писал Томас А. Бейли в 1950 г.[12] "Голдер блестяще, почти классически продемонстрировал значение неопубликованных архивных документов для написания дипломатической истории", – вторил ему Э.С. Померой[13]. А ведь до Голдера это сделали так и оставшиеся неизвестными скромные русские авторы на страницах "Морского сборника"!

Новый шаг вперед был сделан уже в советское время в 1930-е годы, когда были изданы документальные публикации и исследования Е.А. Адамова, А.В. Ефимова и М.М. Малкина. Теперь можно только удивляться, что именно в трудные 30-е годы в "Красном Архиве" и "Историке-марксисте" в полном виде были опубликованы важнейшие документы из архивов морского министерства и ведомства иностранных дел России. Следует учесть, однако, что в то время еще не были утрачены традиции дореволюционной исторической школы, а сближение с США и установление в 1933 г. дипломатических отношений создавало возможность для более или менее объективного изучения русско-американских отношений в прошлом. Кроме того, в то время еще сохранялась тенденция критики тайной дипломатии царизма, а новая националистическая тенденция в полной мере проявилась только после II мировой войны.

Так или иначе, в 1930 г. появилась основанная на архивных документах исследовательская статья проф. Е.А. Адамова о позиции России в период гражданской войны с США с приложением трех важных документов: инструкции С.С. Лесовскому от 14(26) июля 1863 г., депеши посла в Лондоне барона Бруннова от 5(17) октября 1863 г. и депеши посланника в Вашингтоне Э.А. Стекля от 11(23) сентября 1863 г.[14]

Дальнейшим развитием этой статьи явилась пространная рецензия А.В. Ефимова книги Джеймса Робертсона о миссии К.М. Клея в Россию в 1861–1862 гг. и 1863–1869 гг., сопровождавшаяся публикацией архивных документов о плавании русских кораблей в 1863-1864 гг.[15]

Среди них был первоначальный набросок и последующая докладная записка Н.К. Краббе о посылке Атлантической эскадры в Америку от 23 июня 1863 г., инструкция командирам судов эскадры, письмо Н.К. Краббе контр-адмиралу С.С. Лесовскому от 16(28) октября 1863 г. и, наконец, депеша A.M. Горчакова Э.А. Стеклю от 10(22) октября 1863 г., в которой министр иностранных дел отмечал, что союз с США "существует de facto в силу совпадения наших политических интересов и принципов"[16]. И, наконец, в 1939 г. в то время молодой ленинградский исследователь М.М. Малкин во всех деталях проанализировал старую легенду о существовании союза между Россией и США в специальной монографии о позиции России в гражданской войне в США, которая была основана на документах МИД в Москве и делах военно-морского архива в Ленинграде[17]. Перу Малкина принадлежала также вступительная статья к публикации документов АВПР, подготовленной к печати опытным архивистом А.А. Юрьевым[18].

К сожалению, большинство из упомянутых нами русских работ, ив первую очередь ценная монография М.М. Малкина, никогда не были переведены на английский язык и оставались почти неизвестными американским исследователям, которые продолжали основываться главным образом на статье Ф.А. Голдера[19].

Хотя большинство американских историков приняло точку зрения Ф.А. Голдера, время от времени высказывались я другие мнения. Так, например, Уильям Е. Нагенгаст в начале 1949 г. опубликовал статью, в которой привел ряд газетных сообщений, свидетельствовавших, что общественность США довольно ясно понимала цели визита русских кораблей. Так, например, "Чикаго ивнинг джорнал" в своем комментарии от 5 октября 1863 г. писала: "Русское правительство, несомненно, хочет, чтобы в случае европейской войны из-за Польши, сохранить свой сильный флот в положении, когда он мог бы эффективно использоваться против торговли Франции и Англии, а не быть скованным льдом около Кронштадта". Другая американская газета ("Провиденс дейли джорнал". 10 окт. 1863) подчеркивала, что Россия направила большой флот в США с тем, чтобы он был готов действовать в случае экстренной необходимости. Наконец, "Харперс уикли" 17 октября 1863 г. отмечал, что царь послал свой флот в американские воды, чтобы в случае возникновения войны "Британская и французская торговля не могла бы так дешево отделаться, как это случилось в годы Крымской войны"[20].

Мнение Нагенгаста не получило широкого распространения в литературе, и большинство американских историков, в частности такой авторитетный ученый, как Томас А. Бейли, подчеркивали, что американская общественность была введена в заблуждение и газеты рассматривали визит русского флота, в первую очередь, как дружественную демонстрацию в отношении федерального Союза[21]. Точка зрения Голдера продолжала практически безраздельно господствовать, а с начала 1950-х годов в период "холодной войны" получила политическое подкрепление как еще одно свидетельство "коварства русских". Упоминание о разоблаченном мифе стало обычным украшением, как общих курсов внешней политики, так и специальных книг по истории русско-американских отношений[22].

Не была исключением в этом смысле даже известная книга по истории русско-американских отношений У.А. Уильямса, который следовал в данном случае вслед за своими ортодоксальными коллегами[23]. Лишь много лет спустя в августе 1972 г. молодой радикальный историк Говард И. Кушнер выступил со статьей, в которой обосновал интерпретацию, существенно отличавшуюся от точки зрения Голдера. По мнению Кушнера, руководители американского кабинета (А. Линкольн и У. Сьюард) знали действительные цели прихода российских военных кораблей в американские порты, достаточно явно представляли себе характер царского самодержавия и событий в Польше в 1863 г., но были сами заинтересованы в дружественном приеме русских моряков, так как "хотели убедить правительство Англии и Франции в том, что Россия является потенциальным союзником Соединенных Штатов". Как Сьюард, так и Линкольн стремились извлечь из "случайного прибытия русских кораблей прочные дипломатические выгоды для Союза"[24].

Статья Кушнера основывалась на весьма широком круге источников и литературы и в какой-то мере следовала мнению У. Нагенгаста, который в свое время показал, что многие американцы отдавали себе отчет в целях визита русских кораблей в США и отнюдь не были введены в заблуждение или обмануты. Кушнер, в частности, обратил внимание на определенный перелом в настроении американской прессы после грандиозного бала в честь русских моряков в Нью-Йорке 5 ноября 1863 года (усилились симпатии к Польше, ослабела угроза вмешательства Франции и Англии в американские дела, усилились подозрения в отношении политики России и т.д.)[25].

О переходе от "оваций" к "площадной брани" весьма подробно писал еще М.М. Малкин в 1939 г. При этом он цитировал письмо С.С. Лесовского к Н.К. Краббе от 5(17) ноября 1863 г., "Кронштадтский вестник", "Санкт-Петербургские ведомости" и особенно "New York Herald". Еще недавно помещавшая восторженные статьи о русских моряках влиятельная нью-йоркская газета теперь именовала их не иначе, как "варварами". "Россия посылает свой флот, чтобы он был в безопасности в случае войны с Францией, но сомнительно, чтобы она послала его сюда, если бы требовалось помочь нам в борьбе с Англией. Да, в сущности, он таков, что не стоило бы его посылать. Один из наших броненосцев мог бы уничтожить его в два часа, со всеми этими варварами на борту". Особая язвительность газеты объяснялась отчасти тем, что жене редактора не оказали предпочтения, когда она посетила фрегат "Александр Невский", и теперь "из союзников и друзей мы превратились в "barbarians"[26].

Следует иметь в виду, однако, что газеты высказывали критику в адрес России и ранее, что же касается политики правительства США, то она оставалась в основном прежней. Прием в Вашингтоне оказался столь же дружественным, как и в Нью-Йорке, а выражение симпатий к русским морякам в газетах не прекращалось и зимой 1863/1864 гг.

Сразу же после прибытия С.С. Лесовского в Вашингтон в декабре 1863 г. на борту фрегата "Ослябя" в сопровождении корветов "Витязь", "Варяг" и клипера "Алмаз", русские моряки были окружены подчеркнутым вниманием со стороны государственного секретаря У. Сьюарда и морского министра Г. Уэллеса. На русских корветах побывали не только члены кабинета, но и руководители конгресса США, сенаторы, члены палаты представителей и их семьи (более 500 человек). Сообщая о торжествах в Вашингтоне в честь русских моряков У. Сьюард писал К. Клею, что президент Линкольн "искренне хотел бы, чтобы прием в столице мог бы отразить сердечность и дружелюбие, которые эта страна испытывает в отношении России"[27].

Специального упоминания заслуживает стоящий несколько особняком сборник статей, подготовленный, в связи с 100-летием прихода русских эскадр в США. Вышедший в Вашингтоне в издательстве В. Камкина в 1963 г. сборник состоит из нескольких статей, принадлежащих перу русскоязычных авторов - В.П. Петрова, А.Г. Тарсаидзе и А. Долгополова[28]. Хотя авторы долгое время жили в США, это издание продолжает скорее русские, чем американские традиции. Чего-либо кардинально нового авторы сборника не внесли, хотя отдельные детали (например, о действиях русских моряков при тушении гигантского пожара в Сан-Франциско 23 октября 1863 г.) описаны с привлечением свежих и малоизвестных фактов и документов. Языковый барьер помешал широкому распространению этого сборника в США. С другой стороны, в нашей стране эмигрантские издания даже совершенно безобидного содержания оседали в спецхранах, доступ к которым был ограничен. В результате в литературе этот сборник почти не упоминался.

С сожалением приходится констатировать, что в отличие от США в нашей стране после второй мировой войны в изучении визита русских эскадр в Северную Америку и позиции России во время гражданской войны в целом наступил определенный спад, а в некоторых случаях даже регресс (по сравнению с публикациями 30-х годов). К тому же наметилась тенденция к преувеличению роли и заслуг России в ликвидации угрозы иностранной интервенции в войну между Севером и Югом. В качестве примера можно сослаться на подборку документов АВПР, опубликованную С.И. Повальниковым в 1973 г., когда после длительного периода "холодной войны" СССР и США "вновь вступают на путь сотрудничества". Подчеркивая исторические традиции дружбы, составитель соответственно подобрал и публикуемые им архивные документы[29]. Сильно упростила и даже исказила цели России проф. МГУ Н.С. Киняпина, когда утверждала, что русское правительство не верило "в эти годы в реальность войны с западными странами" и что "состав эскадр был чрезвычайно мал для нанесения удара". По мнению Киняпиной, морская экспедиция оказала "большую поддержку правительства Линкольна" и что, посылая корабли в США, Россия хотела "публично заявить о русско-американском единстве"[30].

Не избежал определенной прямолинейности даже такой крупный специалист по истории гражданской войны в США, как проф. Р.Ф. Иванов. К визиту русских эскадр в Северную Америку ученый обращался неоднократно. Впервые эти вопросы были рассмотрены им еще в книгах о гражданской войне (1961, 1964), а сравнительно недавно они получили развитие в специальном разделе монографии о дипломатии Линкольна (1987) и статье в журнале "Международная жизнь" (1988. № б)[31]. Надо сказать, что Р.Ф. Иванов хорошо осведомлен не только о разнообразных опубликованных, но и архивных материалах, не говоря уже об исторической литературе. И тем не менее, он не избежал некоторых упрощенных и прямолинейных оценок, подчеркивая, например, что с момента создания Соединенных Штатов у России установились с ними "дружественные отношения, которые никогда не омрачались никакими серьезными конфликтами", и что Россия на протяжении всей гражданской войны в США "оказывала эффективную поддержку правительству Линкольна"[32].

В ходе последующего изложения, автор цитирует большое число восторженных оценок современников и свидетелей визита русских моряков в Нью-Йорк, Сан-Франциско и другие американские города, включая Вашингтон и Бостон. Здесь и множество сообщений американских, русских и английских газет, и различные отзывы государственных деятелей, дипломатов, и свидетельства участников событий - российских моряков, не говоря уже о последующих историках. Спору нет, такие свидетельства очень впечатляют и говорят об эрудиции и трудолюбии автора. Но возникает вопрос, неужели никто из американцев не высказывал сомнений, не упоминал об истинных целях визита? Неужели все они, включая таких опытных политиков и дипломатов, как А. Линкольн и У. Сьюард, были введены в заблуждение? Наконец, неужели в адрес России и русских моряков раздавались лишь восторги и благодарности, что, вообще говоря, для общественности США совсем не характерно. Вполне очевидно, что поверить в полное единодушие американцев в отношении России просто невозможно, и выше уже приводились соответствующие свидетельства. Здесь же отмечу, что наиболее проницательные современники достаточно точно и ясно разобрались в истинных целях неожиданного визита русских моряков. Влиятельный председатель сенатской комиссии по иностранным делам Чарлз Самнер 6 октября 1863 г. писал, что, по его мнению, русский флот покинул Балтику, когда "война с Францией считалась весьма вероятной, и было решено, чтобы он не оказался запертым в Кронштадте"[33].

Не были секретом цели пребывания русских военных кораблей и для американской общественности. Во всяком случае, такой авторитетный орган, как "Харперс Мэгазин" писал осенью 1863 г.: "При нынешнем состоянии европейской политики пребывание этих судов в наших портах имеет особое значение. Во время прошедшей Крымской войны русский флот был прочно закрыт в Кронштадте и Черном море и не мог оказать какой-либо действенной услуги. Теперь же русские имеют весьма эффективную военную силу в открытом море. Опыт "Алабамы" и "Флориды" показывает, какой огромный ущерб может быть нанесен одним или двумя вооруженными судами торговле врага... Русские суда с той помощью, которую мы можем предоставить в точном соответствии с курсом британского правительства в отношении нас, сделает английскую торговлю небезопасной"[34].

Еще ранее, 28 сентября 1863 г. газета "Нью-Йорк геральд" писала по поводу причин появления русской эскадры: "Во время Крымской войны все русские корабли оказались блокированными в различных портах в России. Если же она теперь вступит в войну с державами, поднявшими такой шум вокруг Польши, ее флот будет свободным и сможет охотиться за вражескими торговыми судами"[35]. Узнав о пребывании русских военных кораблей в США, Европа, по мнению газеты, будет меньше думать о признании Юга и больше о могуществе Севера, а также о последствиях русско-американского союза. Значение пребывания русских кораблей в портах США осенью 1863 г. для стабилизации международного положения в Европе в связи с польским восстанием в полной мере оценили и "Московские ведомости". "Мы не можем не порадоваться, - писала газета, - что правительство наше поспешило, при возникших затруднениях с западными державами, выслать в океан часть своего флота. План этот был исполнен как нельзя успешнее: восемь судов с тремястами орудиями... переплыли океан и вот, теперь с торжеством встречаются в Северо-Американских портах. Здесь, в этих портах, наши 300 орудий принесут самую существенную услугу России, и окажут не малое влияние на ее отношения с западными державами Появление этих трехсот орудий в Атлантическом океане и в Нью-Йоркском порту почти имеют для нас цену выигранного генерального сражения"[36].

Сообщения русских газет и журналов становились в то время известными читающей публике и в США. Так, например, "Нью-Йорк таймс" в ноябре 1863 г. в сообщении из С.-Петербурга опубликовали следующую информацию московской газеты: "Наш флот был бесполезен для нас во время Крымской войны, но теперь восемь фрегатов в океане окажут нам значительные услуги в случае войны с морскими державами, поскольку они будут сдерживать флоты Англии и Франции. Это стало причиной, почему Россия послала их в благоприятное время, чтобы контролировать морские пути. Наши крейсеры найдут убежище в нейтральных портах Америки; они терроризируют коммерческий флот враждебных держав и заставят любую из них использовать половину своего военного флота для охраны своих торговых судов''[37].

В целом сплошной просмотр комплектов ряда русских и американских газет и журналов позволяет с полным основанием утверждать, что никакого всеобщего единодушия в оценках не было и для наиболее проницательных современников цели посылки русских военных кораблей" в Северную Америку были достаточно очевидны.

Последним по времени и наиболее авторитетным и сбалансированным описанием визита русских эскадр в США является обстоятельный раздел в книге профессора Нормана Е. Сола, основанный на прекрасном знании литературы и источников США, России и Англии[38]. Заслугой профессора Сола следует признать широкий и непредвзятый взгляд на события, учитывающий как мнение современников, так и последующих историков. Он обращает внимание и на модернизацию российского флота под руководством вел. кн. Константина, и на систематические загранплавания русских кораблей, и на неоднократные посещения ими американских портов на западном побережье США. По мнению проф. Сола, русскому флоту не угрожала реальная опасность быть запертым в Балтийском море. Тем более такой угрозы на Тихом океане не существовало. "То, что русские суда могли быть посланы главным образом для того, чтобы помочь Союзу, не может быть так легко отвергнуто, как это сделал Голдер и большинство других историков, поскольку так думали многие современники не только в США, но также во Франции, Британии и даже России, - пишет проф. Сол и добавляет: - Присутствие русских в Сан-Франциско было даже более очевидной демонстрацией поддержки дела Союза и роста морского потенциала России, чем визит к берегам Атлантики. Так по крайней мере это интерпретировалось в то время"[39].

Профессор Сол, конечно, прав, когда обращает внимание на мнения и оценки современников, но, как мне представляется, более правильно разделить цели Морского министерства при отправке русских кораблей в американские порты и объективные результаты пребывания русских эскадр в США.

Есть все основания полагать, что результаты визита русских эскадр в США превзошли первоначальные расчеты и ожидания морского министерства. Простое пребывание русских военных кораблей в портах США заставило Англию и Францию отказаться от своих намерений вмешаться в польские дела, укрепило отношения с федеральным Союзом и продемонстрировало, что русский флот вновь стал действенным фактором международной политики.

Один из наиболее важных выводов, который можно сделать на основе рассмотрения работ американских авторов, заключается в недостаточности параллельного и не всегда пересекающегося изучения документальных источников. На протяжении более 130 лет, прошедших со времени визита русских кораблей в США, американцы занимались изучением истории вопроса фактически без учета или во всяком случае при совершенно недостаточном учете русских источников и литературы. Фактически лишь Ф.А. Голдер впервые обратил внимание на принципиальное значение русских архивных материалов, и только публикация Е.А. Адамова вызвала некоторый резонанс в американской литературе. Даже обширная монография М.М. Малкина осталась практически незамеченной в США и, пожалуй, лишь Н.Е. Сол впервые после Голдера привлек новые архивные материалы из британских и русских архивов. Хотя среди американских работ на протяжении длительного времени преобладали популярные, обзорные и не очень глубокие труды, постепенно уровень исследований повышался, и работы последних лет (например, статья Кушнера и книга Н. Сола) существенно пополнили наши знания в этой области.

Несколько иные тенденции просматриваются в работах отечественных историков, которые, как правило, были гораздо лучше осведомлены о работах своих коллег, чем американцы. Если последние за редким исключением (Ф.А. Голдер, Н.Е. Сол), практически игнорировали русские источники и литературу, то А.В. Ефимов, Р.Ф. Иванов, М.М. Малкин и большинство других русских исследователей широко используют зарубежную, в первую очередь американскую, литературу. С другой стороны, если американцы постепенно наращивали глубину и размах своих исследований, то в нашей литературе после второй мировой войны произошел некоторый спад, наметилось увлечение популяризацией, выявилась тенденция и к упрощению характера русско-американских отношений в годы гражданской войны в целом. Вне внимания исследователей остались не только важные архивные источники (как русские, так и зарубежные), но даже материалы русской печати, статьи в "Морском сборнике" и т.д.

В целом же можно констатировать, что всестороннее изучение вопроса о визите русских эскадр в Северную Америку с учетом всей совокупности печатных и архивных источников, как отечественных, так и зарубежных, еще впереди. И хотя трудно ожидать каких-либо сенсационных открытий, но по ряду важных деталей могут быть сделаны существенные уточнения, дополнения и исправления.

Примечания

[1] Novik P. That Noble Dream: The "Objectivity Question" in the American Historical Profession. Cambridge, 1988.

[2] Welles G. Diary of Gideon Welles: In 3 vol. Boston; N.Y., 1911. Vol. 1. P. 443.

[3] Малкин М.М. Гражданская война в США и царская Россия. М; Л., 1939. С. 224–234. Позволю себе отметить лишь некоторые старые работы о так называемом "русско-американском союзе": Aucaigne F. L'alliance Russo-Americain. P., 1863; Boynton С.В. English and French Neutrality and the Anglo-French Alliance in Their Relations to the United States and Russia . Cincinnati, 1864; LoubatJ.F. Narrative of the Mission to Russia in 1866, of the Hon. Gustavus Vasa Fox... N.Y., 1873; Arnaud Ch.A. de. The Union and Its Ally Russia . Washington, 1890; etc.

[4] Barker W. The Secret of Russia 's Friendship // The Independent. 1904. Jan.–June. Vol. 54. P. 645–649; Our Debt to Russia // The Literary Digest. (904. Mar. 5. Vol.28, N10. P. 322–323; New Testimony to Russia 's Friendship II Ibid. 1904. Apr. 16. N 16. P. 543–544.

[5] Callahan J.V. Rosso-American Relations During the American Civil War. Morgentown, 1908. P. 1–2. ( West Virginia University Studies in American History. Ser. 1. Diplomatic History; N1).

[6] Гончаров В. Американская экспедиция русского флота в 1863–1865 гг.: (К пяти десятилетней годовщине) // Морской сборник. 1913. Август. № 8. С. 25–57. Конечно, отдельные заметки, включая сообщения в русской печати ("Кронштадский вестник», "Морской сборник", "Московские ведомости") появлялись и ранее. Заслуживает внимания, в частности, заметка Н.Д. Калистратова, в целом правильно отражавшая цели и значение визита русских эскадр в США (Калистратов Н.Д. Американская экспедиция русского флота в 1863–1864 гг. // Военная энциклопедия. М., 1911. Т. 2. С. 284–288). Но только после публикации В. Гончарова можно говорить о достаточно полном освещении этого вопроса.

[7] Гончаров В. Указ. Соч. С. 30-31. (Даты указ. по старому стилю).

[8] Там же. С. 56.

[9] Беломор А. Вторая Тихоокеанская эскадра // Морской сборник. 1914. Август. № 8. С. 31–56; Октябрь. № 10. С. 35–52.

[10] Golder F.A.. The Russian Fleet and the Civil War// The American Historical Review. 1915. Oct. Vol. 20, N 4. P. 801–812. Надо сказать, что сам Ф.А. Голдер не скрывал того, что с действительными мотивами посылки русских эскадр за океан он познакомился не только по архивным документам, но и по уже опубликованным статьям в "Морском сборнике". К сожалению, он не привел фамилии русских авторов статей, и американская историографическая традиция закрепила за ним почти абсолютный приоритет в этом вопросе. Насколько нам известно, в американской литературе встречаются иногда ссылки на статью Е.А. Адамова (1930), но никогда не упоминаются работы А. Беломора или В. Гончарова.

[11] Golder F..A. Op. cit. P. 812.

[12] Bailey Th. America Faces Russia . Ithaca, 1950 (repr. Gloucester, 1964). P. 86.

[13] Pomeroy E.S. The Myth after the Russian Fleet, 1863// New York History. 1950. Apr. Vol. 31, N2. P. 170. О работе Ф.А. Голдера в русских архивах см. диссертацию А.Г. Уэчхолда: Wachhold A.G. Frank A. Golder: An Adventure in Russian History. Ph.D. Univ. of California. Santa Barbara, 1984. P. 76, 113.

[14] Адамов Е.А. Соединенные Штаты в эпоху гражданской войны и Россия // Красный архив. 1930. Т. 1(38). С. 148–164. Эта работа была переведена и опубликована в США. См.: Adamov Е.А. Russia and the United States at the Time of the Civil War // Journal of Modern History. 1930. Vol. 2. P. 582–602; 603–611 (Documents Relating to Russian Policy during the American Civil War).

[15] Ефимов А.В. Новая книга о русско-американских отношениях // Историк-марксист. 1936. № 3. С. 144–159; Посылка двух русских эскадр в Северную Америку / Подгот. А.В. Ефимов // Там же. С. 101–115.

[16] Отметим, что в "Историке-марксисте" (С. 112) эта депеша дается без даты и в не сколько вольном переводе. Ср.: Красный Архив. 1930. Т. 1(38). С. 153; 1939; Т. 3(94). С. 137.

[17] Малкин М.М. Указ. соч. С. 224–305 (Гл. VII. Легенда и действительность"; гл. VIII. Русские эскадры в Америке").

[18] К истории русско-американских отношений во время гражданской войны в США / Подгот. А.А.Юрьев; Вступ. ст. М.М. Малкина// Красный архив. 1939. Т. 3(94). С. 197–153.

[19] Это относится, в частности, и к такой авторитетной работе, как книга Б.П. Томаса о русско-американских отношениях 1815–1867 гг., которая по существу лишь подтверждала и развивала статью Голдера. См.: Thomas В.Р. Russo-American Relations, 1815–1867. Baltimore, 1930. P. 137–141.

[20] Nagengast S.E. The Visit of the Russian Fleet to the United States : Were American Deceived? // Russian Review. 1949. January. Vol. 8. VI. P. 50, 52. В Великобритании к угрозе русских кораблей для торгового мореплавания в случае войны отнеслись весьма серьезно. По отзыву "Liverpool Courier", "эскадра легких фрегатов может нанести атлантической торговле неисчислимый ущерб" (Chicago Post, October 26. 1863).

[21] Bailey Th..A.. The Russian Fleet Myth Re-examined // Mississippi Valley Historical Review. 1951. June. Vol. 38, N 1. P. 81–90.

[22] Bemis S.F. A Diplomatic History of the United States . 5th ed. N.Y., 1965; DeConde A. A History of American Foreign Policy. 3rd ed. N.Y., 1978. Vol. 1. P. 231–232; Bailey ТИ.А- A Diplomatic History of the American People. 10th ed. Englewood Cliffs, 1980. P. 364–365; Bailey Th.A. America Faces Russia . Ithaca, 1950 (repr. 1964). P. 81–94; Woldman A.A- Lincoln and the Russians. N.Y., 1952 (repr. 1961). P. 135–158.

[23] Williams W.A. American-Russian Relations, 1781–1947. N.Y., 1947. P. 20.

[24] Kushner Н.1. The Russian Fleet and the American Civil War: Another View // The Historian. 1972. August. Vol. 34, N 4. P. 633, 647.

[25] Ibid. P. 642.

[26] Малкин М.М. Указ. соч. С. 289–294; New York Herald. 1863. Nov. 18, N 46; Морской сборник. 1864. Т. 1. С. 55 (Современное обозрение, Нью-Йорк).

[27] Э.А. Стекль – A.M. Горчакову, 19(31) декабря 1863 г. // Красный архив. 1939. № 3. С. 138–139; У. Сьюард – К. Клею, 8 декабря 1863 г. // NARS. R.G.59. Instruction. Russia . Vol. 14. P. 350.

[28] Столетняя годовщина прибытия русских эскадр в Америку, 1863-1963. Вашингтон, 1963. Если статьи В.П. Петрова "Русские эскадры в Америке - сто лет тому назад" (с. 3-38) и А. Долгополова "Эскадра адмирала А.А. Попова в Сан-Франциско в 1863– 1864 годах" (с. 53-83) написаны специально для сборника, то статья А.Г. Тарсаидзе "Прибытие русской эскадры в Нью-Йорк" (с. 39-52) представляет собой перепечатку соответствующих страниц из его книги "Czars and Presidents" (N.Y., 1958) и более ранней статьи "К 90-летнему юбилею прихода русских эскадр в Америку, 1863-1953" в журнале "Морские записки" (1953. Т. 11, № 3).

[29] Гражданская война в США и Россия: К пребыванию русских военных кораблей в США (1863-1864 гг.) / Сост. С.И. Повальников // Новая и новейшая история. 1973. № 6. С. 85-96. См. также: Зонин С.А. Русские эскадры в США (1863-1864) // США - экономика, политика, идеология. 1974. № 7. С. 58-63; Коршунов Ю. Первые визиты флотов России в США //Проблемы Дальнего Востока. 1991. № 4. С. 90-100.

[30] Киняпина Н.С. Россия и гражданская война в США // Вестник МГУ. Сер. 8, История. 1980. № 2. С. 50.

[31] Иванов РФ. Гражданская война в США (1861-1865). М., 1960. С. 147-150; Он же. Авраам Линкольн и гражданская война в США. М., 1964. С. ЛП-429; Он же. Дипломатия Авраама Линкольна. М., 1987. С. 223-250; Он же. Русские военные корабли в Северной Америке // Международная жизнь. 1988. № 6.

[32] Иванов Р.Ф. Дипломатия Авраама Линкольна. С. 244.

[33] Pierce E.L. Memoir and Letters of Charles Sumner: Vol. 1-4. Boston, 1891-1893 (repr. 1969). Vol. 4. P. 146.

[34] Harper's New Monthly Magazine. 1863. Nov. Vol. 27, N 162. P. 848.

[35] New York Herald. 1863. Sept 28.

[36] Московские ведомости. 1863. 5 окт.; Морской сборник. 1913. Август. № 8. С. 55.

[37] New York Times. 1863. Nov. 16; Pomeroy E.S. The Myth After the Russian Heet, 1863 // New York History 1950. Apr. Vol. 31, N 2. P. 173-174.

[38] Saul N.E. Distant Friends: The United States and Russia , 1763-1867. [ Lawrence], 1991. P. 339-354 (Visits of Russian Squadrons to the United States ). Едва ли не единственным, правда, серьезным пробелом исследования проф. Сола остается отсутствие знакомства с документами Российского государственного архива военно-морского флота в С.-Петербурге. Особо следует отметить наличие в книге Сола прекрасных иллюстраций, которые по преимуществу заимствованы из газет, архивов и работ современников событий.

[39] Saul N.E. Op. cit. P.343, 353.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Истомин А.А. Совместные русско-американские промысловые экспедиции в Калифорнию (1803—1812 гг.)

Проникновение русских в Калифорнию началось с промысловых экспедиций. Русские купцы и промышленники продвигались вдоль берегов Северной Америки, осваивая все новые районы промысла морской выдры (калана, или морского бобра). Каланы водились здесь в изобилии, причем побережье к северу от Калифорнии (от залива Тринидад до пролива Хуан-де-Фука) в силу географических условий было бедно каланом, превращая Калифорнию в далекий южный оазис, новое эльдорадо для торговцев драгоценным мехом. Отчасти чтобы опередить русских, отчасти по иным причинам испанцы в 1769 г. начали колонизацию Верхней (или Новой) Калифорнии (современный штат Калифорния в США, в отличие от колонизованной ранее Нижней или Старой Калифорнии, ныне — часть Мексики) и в начале 1770-х уже достигли залива Сан-Франциско{1}. (Земли к северу от залива Сан-Франциско, включая северную часть Верхней Калифорнии, именовали также Новым Альбионом, по названию, данному в 1579 г. Ф. Дрейком).

Начало торговле шкурами калана здесь положили испанцы в 1786 г., но уже в начале 1790-х годов эта монополизированная колониальными властями торговля пришла в упадок, а шкуры контрабандно начали скупать англичане, а с 1796 г. и американцы{2}.

В конце XVIII — начале XIX в. корабли США стали постоянно появляться у северо-западного побережья. Главным образом это были корабли из Новой Англии, особенно Бостона, отчего их капитанов и владельцев именовали здесь «бостонцами». Они конкурировали с Российско-Американской компанией (РАК), продавая индейцам за меха товары по более низким ценам, в частности, огнестрельное оружие и боеприпасы, что позволяло индейцам на равных противостоять русским. Но вместе с тем «бостонцы» стали поставщиками продовольствия для русских колоний, а в Калифорнии — и промысловыми партнерами РАК{3}.

Противодействие испанских властей Калифорнии и сокращение там добычи калана подтолкнули одного из американских капитанов, Джозефа О'Кейна, к идее промысла силами туземцев, предоставляемых РАК. Дело в том, что она располагала рабочей силой подвластных ей алеутов и кадьякских эскимосов (последних в Русской Америке тоже именовали «алеутами»), владевших недоступным европейцам искусством охоты на калана с байдарок. В октябре 1803 г. на Кадьяке (Павловская Гавань) О'Кейн заключил с Главным правителем русских колоний в Америке А. А. Барановым контракт, по которому добыча делилась поровну. О'Кейну было предоставлено 20 байдарок с 34 туземцами под началом русских Афанасия Швецова и Тимофея Тараканова{4}.

Реальный район предстоящего промысла маскировался. По версии РАК, О'Кейн уверил Баранова, что у берегов Калифорнии он открыл новый остров с изобилием калана, и только в Калифорнии Швецов узнал от американского штурмана, что их капитан не открывал никакого острова, а лишь «приманил» таким образом Баранова. Однако, вероятно, Баранов знал или догадывался, куда на самом деле направляется американский капитан, и вышеизложенная версия лишь представляла алиби для Баранова на случай конфликта с испанскими властями и возможных международных осложнений. Излагая позднее эту версию, уполномоченный РАК Н. П. Резанов в письме министру коммерции Н. П. Румянцеву от 17/29 июня 1806 г. многозначительно заметил: «...Обманул ли Океин г. Баранова или тот должен был воспользоваться обманом его, оставляю судить Вашему сиятельству...»{5}.

Пересказывая, по-видимому, несохранившуюся инструкцию Баранова, К. Т. Хлебников сообщает, что посланному с экспедицией «верному и смышленому служителю» Швецову Баранов «предписал замечать все страны, где будут они приставать. Сим способом Баранов надеялся получить верные сведения о местах, где еще бобры водятся; хотел ознакомиться с обитателями Калифорнии, известными тогда только по темным слухам от иностранцев, узнать произведения того края, и наконец, какие меры употребляют американцы для торга с калифорнцами и дикими народами, по пространству Северо-западного берега Америки разсеяными; что и в каком количестве им платят за местные произведения и проч.»{6}

К отправке именно в это время в Калифорнию промысловых партий Баранова побуждали не только перспектива экспансии РАК в южном направлении и необходимость сбора информации, но также и прежде всего ситуация на северо-западном побережье, где промыслу калана препятствовали столкновения с индейцами тлинкитами и захват ими в 1802 г. русской крепости на Ситхе (Ситке, современный о. Баранова)7). На уже освоенных участках к западу ресурсы «морского бобра» были истощены в результате хищнического истребления. На северо-западном же побережье активно действовали иностранные скупщики пушнины, а населявшие его индейцы (включая тлинкитов) были воинственны и хорошо вооружены. В этих условиях Калифорния с ее малоиспользуемыми ресурсами калана представляла для РАК особый интерес.

Посылавшуюся к берегам удаленной от русских колоний Калифорнии промысловую партию алеутов, как правило, сопровождал корабль (русский или американский), который служил флотилии байдарок и транспортом, и защитой на случай инцидентов. Использование же на начальном этапе исключительно или преимущественно иностранных судов отражало не только недостаток у РАК собственных кораблей и мореходов, но также стремление уменьшить коммерческий риск дальних походов в малоизвестный регион и желание под прикрытием «бостонцев» избежать прямого конфликта с испанцами, во владениях которых главным образом браконьерствовали эти экспедиции.

Немалую роль играло и стремление РАК ослабить конкуренцию американцев, их давление на промысловые ресурсы побережья — как в прежних, так и новых зонах промысла, ставя под контроль их деятельность, «выводя» ее за пределы Русской Америки в новые районы, при этом лишая «бостонцев» возможности их исключительной эксплуатации и тем самым ограничивая ущерб от возможной упущенной выгоды. Конкуренция, таким образом, на время уступала место взаимовыгодной кооперации. Характерный пример: летом 1811 г. Баранов жаловался, что капитан Блэнчард прибыл «на беду нашей Компании», а уже в конце 1811 г. контракт сделал Блэнчарда (Бланшарда) временным компаньоном РАК{8}.

Кроме того, при запрете испанских властей на торговлю с иностранцами и желании РАК избежать прямых конфликтов с испанцами, благодаря контрабандному посредничеству «бостонцев» во время совместных экспедиций (или в связи с ними) обеспечивался жизненно важный канал снабжения русских колоний продовольствием из Калифорнии. Впрочем, во время первой экспедиции это посредничество еще не требовалось: согласно Резанову, О'Кейн обещал, «ежели где случится пристать ему в таких местах, где будут припасы (то есть в Калифорнии. — А. И.), то позволит прикащику покупать их в пользу компании, в них не участвуя»; этим путем было получено несколько бочек муки{9}. Таким образом, Швецов стал первым русским, кто вступил в торговые контакты с калифорнийскими испанцами.

Покинув Кадьяк 26 октября, О'Кейн на корабле «О'Кейн», с байдарками и алеутами на борту под началом Швецова и Тараканова, прибыл в район Сан-Диего 4 декабря 1803 г., а через 4 дня проследовал далее на юг до залива Сан-Кинтин в Нижней Калифорнии, где, в соответствии с обычной практикой американских капитанов, притворившись нуждающимся в помощи, получил разрешение остаться на несколько дней. Фактически же «О'Кейн» пробыл в заливе Сан-Кинтин четыре месяца (с 13 декабря 1803 до 26 марта 1804 г.), где, несмотря на бессильные протесты испанцев, занимался промыслом калана (в результате, по словам калифорнийского губернатора Аррильяги, «не осталось ни одной выдры от миссии Росарио до Санто-Доминго»{10}). Экспедицией было добыто 1100 каланов, а Швецов и Тараканов стали первыми русскими, побывавшими в Калифорнии.

Для американцев контрактная система была чрезвычайно выгодной, чем объясняется та настойчивость, с которой они добивались совместного промысла, и то дополнительное влияние на них, которое приобретал Баранов{11}. Однако заключение контракта было знаком благосклонности и доверия, которые надо было заслужить. По замечанию историографа РАК П. А. Тихменева, «...преимуществами производства общего пушного промысла пользовались в особенности те из иностранных шкиперов, которые сверх снабжения колоний необходимыми товарами, по каким-либо отношениям и услугам, скрепленным с обеих сторон взаимным доверием, представляли собой верное ручательство в успешном соблюдении выгод компании»{12}. Довольно часто предоставление контракта увязывалось с каким-то условием или поручением.

В 1806 г. О'Кейн вновь пришел из Бостона в Ситку на корабле «Эклипс» («Иклипс»), но контракта с Барановым на совместный промысел в Калифорнии, вопреки мнению американской исследовательницы А. Огден, по-видимому, не заключал (русские источники об этом не сообщают). Приведенный Огден график его следования свидетельствует, что в Калифорнию «Иклипс» заходил до прибытия в Ситку{13}. Сотрудничество О'Кейна с Барановым свелось к вояжу с товарами РАК в Кантон, где О'Кейн обманул своих русских партнеров, а на обратном пути потерпел кораблекрушение у о. Саннах (Алеутские о-ва). После этого Баранов мечтал только поскорее «развязаться» с «безсовестным» О'Кейном. Этот эпизод заставил его еще более внимательно присматриваться к своим американским партнерам. «С Веншипом, конечно, как опримечен, кажется, весьма добрым человеком, дела и связь иметь еще можно, буде не мешает компанейским выгодам, а с подобными Океину и незнакомыми шайками только знаться» — писал Баранов своему помощнику И. А. Кускову в марте 1808 года{14}.

«Веншип» («Венчип») в русских документах — это представитель семейства бостонских судовладельцев Джонатан Уиншип. В 1803—1804 гг. он посетил Калифорнию на борту «О'Кейна», а в 1806 г. прибыл из Бостона на северо-западное побережье капитаном этого корабля вместе со своим братом Натаном в качестве помощника. Заключив в мае 1806 г. на Ситке контракт с Барановым, Дж. Уиншип получил от него 50 (по другим данным 70) байдарок, свыше сотни зверобоев-кадьякцев во главе с русскими Сысоем Слободчиковым и двумя его помощниками, а также 12 туземок для обслуживания промысла. Уиншип должен был отправиться к устью р. Колумбия, и начиная оттуда промысел, продолжать его до мыса Барро-де-Арена (современный мыс Арена или Пойнт-Арина) в Северной Калифорнии. Без разрешения он не должен был действовать в испанской Калифорнии, а если бы и решил идти туда, должен был оставить партию в Новом Альбионе под вооруженным прикрытием.

Однако вопреки этому из залива Тринидад (Северная Калифорния) Уиншип в июне 1806 г. направил свой корабль к берегам Нижней Калифорнии. Он стремился избежать конфликтов с испанцами (с которыми вел торговлю) и разместил своих зверобоев по прибрежным островам, в то время как «О'Кейн» стоял в портах Тодос-Сантос и Сан-Кинтин, удаленных от районов промысла. Оставив в Нижней Калифорнии промысловые партии со всем необходимым, Уиншип в августе 1806 г. доставил на Аляску добытые меха. Из Ситки он 16 ноября 1806 г. прибыл на Кадьяк, где, как свидетельствует Баранов в письме Кускову от 18 июня 1807 г., получил «еще 25-ть байдарок при одном руском Верховинском, с тем чтоб непременно оставить в Новом Албионе, и прежних переместил туда же или на отдаленные от калифорнских берегов острова», и 5 января 1807 г. вышел с Кадьяка на юг{15}. По пути в Калифорнию Уиншип открыл на о-вах Фараллон (Фараллоны) лежбища котиков и сивучей — предмет будущего интереса американцев и русских, а также вел в архипелаге Чаннел у южных берегов Верхней Калифорнии промысел калана с байдарок. В марте 1807 г. он вновь прибыл в Нижнюю Калифорнию, где, передвигаясь от острова к острову, пополнял партии «алеутов» прибывшими охотниками. На о. Серрос (Седрос) Уиншип рассорился с Слободчиковым — тот отделился, приобрел у американцев за меха небольшое судно, названное «Св. Николаем» и через Гавайские о-ва вернулся на Ситку. «Риск Слободчикова довольно отважен, — писал Баранов Кускову 24 марта 1808 г., — и слава богу, что там удачно кончился, а судно, конечно, не дорого и годится таперь...»{16}. В апреле 1807 г. Уиншип собрал все промысловые отряды (149 чел.), но не торопился покидать пределы Нижней Калифорнии. Кадьякские охотники беспокоили испанцев до июня: в испанских источниках отмечены встреча «алеутов» с испанским отрядом у мыса Росарио, убийство четырех коров и стычка в мае кадьякцев с испанцами у Сан-Кинтина, где один «алеут» был убит, остальные взяты в плен. Из журнала «О'Кейна» известно также о стычках кадьякцев с индейцами испанских миссий, в которых верх обычно брали кадьякцы. В сентябре 1807 г. Уиншип возвратился в Ново-Архангельск с богатой добычей — 4819 шкур калана{17}. Это была самая прибыльная из совместных экспедиций.

Шурину О'Кейна О. Кимболу, пришедшему на корабле «Пикок» в Ситку в расчете на контракт, вначале пришлось совершить плавание в проливы архипелага Александра. Как выясняется из неопубликованных писем Баранова Кускову от 14 ноября 1806 г. и 18 июня 1807 г., Кимбол, по словам Баранова, «действовал по положению», то есть по определенной договоренности, которая, видимо, была условием заключения контракта. У тлинкитского селения Какнау он пытался вызволить людей РАК из плена. Заманить на борт тлинкитов с подошедшей байдарки не удалось, и тогда матрос-«сандвичанин» (гаваец) пропорол острогой ее днище. За извлеченных из воды индейцев, взятых в заложники, Кимболу выдали двоих пленных кадьякцев. В награду за это, возвратясь в Павловскую гавань 17 октября 1806 г., он получил по контракту «на промышленность в (Новом) Албионе» небольшую партию, состоявшую из 12 байдарок во главе с Таракановым, с которой вышел в море около 20 ноября{18}.

В Калифорнии Кимбол не должен был приближаться к испанским селениям. Это условие совпадало с его собственным опытом: на пути к Аляске он уже подходил к берегам Калифорнии в районе Сан-Габриэля, где часть членов экипажа была захвачена испанцами. В отличие от предыдущих экспедиций местом базирования (с марта по май 1807 г.) был избран залив Бодега к северу от Сан-Франциско, за пределами территории, колонизованной испанцами. На берегу были возведены грубые постройки. Охотники на байдарках промышляли калана вдоль океанского побережья и заходили в залив Сан-Франциско. Но никакие запреты и даже опасения не могли удержать американских капитанов, когда речь шла о прибыли: из Бодеги «Пикок» перешел в Нижнюю Калифорнию. В августе 1807 г. Кимбол благополучно возвратился с добычей в Ново-Архангельск{19}.

Пребывание партии Тараканова в заливе Бодега в 1807 г. предвосхищало русскую колонизацию этого района. Именно тогда о нем были получены первые географические сведения, появился опыт первого (временного) заселения и, вероятно, были установлены первые контакты с местными индейцами. Во время экспедиций Тараканов и Слободчиков составляли некие карты («планы»). Экспедиции позволяли не только уточнять сведения об уже известных землях, но и делать новые открытия. Так, южнее залива Тринидад экспедиция Уиншипа — Слободчикова открыла залив Гумбольдта, который Баранов стал называть «Слободчиковским» или «Слободчикова». Заключая контракты на совместный промысел с американцами, Баранов проявлял инициативу, не санкционированную Главным правлением РАК, и шел на определенный служебный и коммерческий риск. По поводу экспедиций Уиншипа и Кимбола 1806—1807 гг. он писал Кускову в марте 1808 г.: «Экспедицыи албионския, бывшия обе у калифорнских берегов, слава Господу Богу, што так благополучно решились и ращеты миролюбиво с немалыми выгодами компании окончались; кои лежали у меня на сердце и находили иногда скорбь душе, поелику риск сей не был позволительной от начальства»{20}.

В новые предприятия подобного рода Баранов уже не хотел вступать, опасаясь в случае неудачи навлечь гнев руководства РАК, но когда в 1807 г. прибывший на Кадьяк из Кантона капитан корабля «Дерби» Б. Свифт, предлагая обменять привезенные товары на меха, поставил условием предоставление ему по примеру Уиншипа до 30 байдарок, Баранов был вынужден согласиться, так как его запасы подходили к концу. Свифт получил 25 байдарок и 50 туземцев с двумя русскими и вел с ними в 1807 г. промысел у берегов Калифорнии. В дальнейшем контракты на совместный промысел становятся обычным явлением. Упоминание одного из них, с Уиншипом (в документе — «Венчшип») — в записке Главного правления РАК генеральному консулу в Филадельфии А. Я. Дашкову (20 августа 1808 г.) означало одобрение руководством РАК подобной практики{21}.

В мае 1808 г. был заключен контракт с Дж. В. Эйрсом (Эрсом), капитаном корабля «Меркурий» («Меркьюри»). В 1806—1807 гг. на «Меркурий» под командой У. X. Дэвиса, успешно выменивая в Калифорнии шкуры калана, Эйрс сумел завоевать особое расположение ее жителей. Именно на это, вероятно, рассчитывал Баранов, доверивший Эйрсу закупку продовольствия для РАК. Эйрс получил от Баранова 26 байдарок под надзором Швецова. Выйдя с Кадьяка 26 июня, «Меркурий» заходил для торговли с индейцами на о-ва Королевы Шарлотты и в устье р. Колумбии и, производя промысел от залива Тринидад, проследовал в залив Бодега и далее на юг, к берегам испанских Верхней и Нижней Калифорний (Сан-Франциско, Сан-Диего, Тодос-Сантос, Сан-Педро, Сан-Хуан-Капистрано), где находился с конца 1808 по весну 1809 года. В письме от 14 мая 1809 г. комисионадо (начальник) Лос-Анджелеса Ф. X. Альварадо потребовал от Эйрса покинуть эти берега. Из плавания Эйре возвратился в июне{22}.

Контракт с Эйрсом (Ерссом по документу), введенный в научный оборот и опубликованный Н. Н. Болховитиновым это, по-видимому, единственный сохранившийся документ такого рода, дающий представление об условиях совместного промысла. В нем, как и в контракте с Уиншипом, упоминаемым Хлебниковым{23}, указывались срок действий экспедиции и число отпускаемых байдарок со зверобоями-«алеутами» под началом обычно двух русских, оговаривались взаимоотношения и обязанности сторон, включая и права «алеутов»: они ограждались от обид со стороны экипажа, особо подчеркивались «свобода» посылаемых с ними женщин (для починки и шитья одежды и байдарок) и их безопасность от сексуальных домогательств команды. Добыча по возвращении делилась поровну, причем за свою половину Эйрс должен был заплатить компании товарами или мехами плату, причитавшуюся алеутам за каждого добытого «бобра» по определенной таксе (в зависимости от сорта): от 1 до 3,5 далера (пиастра); в контракте с Уиншипом эта «вилка» составляла от 1 до 2,5 пиастров. В случае же, если кто-то из алеутов будет захвачен в плен, убит или пропадет без вести, Эйрс платил за каждого в пользу его семейства и родственников «по 250 далеров в компанию, предоставя право удовлетворения здешнему начальству». (Такая же сумма названа и в контракте с Уиншипом).

Для контракта характерны ряд условий, освобождающие РАК от всякой ответственности за посещение испанской Калифорнии: в Ново-Архангельске еще не знали о прекращении войны 1805—1807 гг., в которой Россия и Испания находились во враждебных коалициях.

С 1808 г. Баранов посылает в Калифорнию корабли РАК, но не отказывается и от контрактной системы, которая, как можно убедиться по условиям контракта с Эйрсом, была чрезвычайно выгодна РАК: кроме половины добычи — по сути платы за сданных в аренду алеутов, компания фактически получала солидную компенсацию за людские потери и дополнительный доход в виде взносов «для платежа алеутам» — нетрудно догадаться, что из этих сумм самим алеутам или их осиротевшим семьям доставалась (в виде товаров) лишь некоторая часть.

Эта система была очень выгодна и американцам. Наличие охотников-«алеутов» давало им, по замечанию Огден, возможность создать в удалении от испанских поселений линию охотничьих баз (зал. Бодега и Дрейка, Фараллоны, арх. Чаннел, о-в Серрос и др.), где добывались котики или с которых во всех направлениях прочесывалось побережье в поисках каналов. При этом «бостонцы» оставались в безопасности, а риск плена и даже гибели приходился на долю «алеутов»{24}. Фактически «бостонцы» стали вместе с РАК соучастниками эксплуатации коренного населения Русской Америки.

В конце 1809 — начале 1810 г. Баранова, надеявшегося, что колонизацией Нового Альбиона займется непосредственно государство, в первую очередь интересовал промысел на северо-западном побережье, куда он направлял и партии по контрактам. В декабре 1809 г., вернувшись из Бостона на «О'Кейне», Дж. Уиншип заключил контракт с Барановым на 50 байдарок, однако первое плавание он совершил у северо-западного побережья, прикрывая промысловую партию Кускова. В августе 1810 г. он прибыл на Ситку. Промысловую экспедицию по северо-западному побережью предполагал и второй контракт Баранова с Эйрсом, ей должна была предшествовать закупка Эйрсом продовольствия в Калифорнии{25}. Этот контракт был реализован лишь частично: Эйрс в конце 1809—1810 гг. ходил в Калифорнию (Сан-Луис-Обиспо, Сан-Кинтин), по данным Огден каким-то образом добыл на о. Санта-Барбара 96 шкур калана (цифра, ничтожная по сравнению с совместными экспедициями), но, прибыв 27 июня 1810 г. на Ситку, для похода в проливы он, по-видимому, уже опоздал: по контракту срок этого похода определялся с апреля до середины августа. Кроме того, произошли изменения и в намерениях Баранова.

Противодействие индейцев на северо-западном побережье вновь усилило интерес Баранова к иным промысловым зонам, и середина — вторая половина 1810 г. отмечены серией контрактов с американскими капитанами на совместный промысел в Калифорнии. В июне 1810 г. был заключен контракт с капитаном «Изабеллы» У. X. Дэвисом. Осенью в Калифорнию отправился Дж. Уиншип — несомненно на контрактной основе (вероятно, по тому же упоминавшемуся выше контракту от декабря 1809 г.). Октябрь 1810 г. — контракт с его братом Натаном Уиншипом (судно «Альбатрос») на 30 байдарок с 50 кадьякцами{26}.

Той же осенью в Калифорнию вновь отправился Эйрс, по утверждению Огден — с большим количеством охотников и с товарами для испанцев. Он участвовал во встрече четырех бостонских кораблей в зал. Дрейка, затем посетил зал. Сан-Кинтин. Однако сомнительно, что Эйрс заключил контракт на совместный промысел, а не поставку товаров, и имел партию «алеутов». Вся его добыча составила 20 шкур калана, полученных в декабре на о. Санта-Барбара — судя по количеству, явно без участия «алеутов», возможно он выменял их у индейцев. Отсутствуют данные и о его возвращении на Ситку: единственное сообщение о его дальнейшем маршруте относится к сентябрю 1811 г., когда он вышел из Кантона. Трое же американских капитанов (Дж. и Н. Уиншипы, У. Дэвис), заключивших контракт на совместный промысел, действовали на этот раз не только одновременно у тех же берегов, но и поддерживая между собой контакт. Дэвис получил 48 байдарок во главе с Таракановым. Высадив часть зверобоев на Фараллонах, Дэвис сделал в сентябре-октябре базой «Изабеллы» зал. Бодега. «Алеуты» вели промысел вначале между зал. Бодега и Сан-Франциско, а затем и внутри последнего, где наблюдались перемещения их байдарок. Эта деятельность встречала отпор со стороны испанцев. В сентябре были схвачены десять зверобоев и в начале октября еще пять охотников. 25 ноября двое парней, рыбачивших возле Сан-Франциско, обнаружили записку на конце палки, воткнутой в песок, с просьбой Дэвиса к коменданту Сан-Франциско Л. А. Аргуэльо вернуть ему «бедных индейцев» (кадьякцев), вошедших в залив якобы без его ведома. Когда в конце сентября Бодегу посетил испанский прапорщик (альферес) Г. Морага, двое встреченных алеутов жаловались ему, что в зал. Сан-Франциско убиты девять их товарищей. Морага отметил сооруженные в Бодеге три землянки{27}. Таким образом, совместная промысловая экспедиция Дэвиса—Тараканова вторично, после экспедиции Кимбола—Тараканова (1807 г.), сопровождалась созданием временного поселения на берегах залива Бодега, будущего района русской колонизации.

29 ноября 1810 г. «Изабелла», «Альбатрос», «О'Кейн» и «Меркурий» встретились в зал. Дрейка. Вероятно, эта встреча была назначена заранее для согласования планов. После недолгого промысла в зал. Сан-Франциско, Дж. Уиншип в конце декабря соединился в зал. Сан-Кинтин с братом, капитаном «Альбатроса». (Существует мнение, что братья Дж. и Н. Уиншипы вели совместный бизнес, хотя сохраняли оперативную самостоятельность.) До контракта с Барановым «Альбатрос» в июле-августе 1810 г. уже был у калифорнийских берегов, где высадил партии охотников (видимо, из числа находившихся на борту 25 гавайцев) на богатых котиками Фараллонах и о. Серрос. Однако вести эффективно промысел калана в местах его обитания без «алеутских» охотников оказалось невозможно. Тогда Н. Уиншип отправился на Ситку, где по контракту получил около 50 кадьякцев на 30 байдарках во главе с Лосевым. Из зал. Дрейка, оставив большую часть «алеутов» в зал. Сан-Франциско, «Альбатрос» прибыл 4 декабря на Фараллоны. Оставленная здесь партия за 5 месяцев добыла 30 тыс. котиков. Усилив ее еще шестью гавайцами, Н. Уиншип пошел на юг. Его ставка на «алеутов» оправдалась: оставленная на о. Санта-Барбара группа кадьякцев всего за три дня добыла около 60 первосортных шкур калана. 21 декабря «Альбатрос» прибыл в зал. Сан-Кинтин, где вновь соединился с «О'Кейном». Весной Уиншипы возвратились в Северную Калифорнию. 11 мая 1811 г. в зал. Дрейка состоялась вторая встреча «бостонцев» — «Альбатроса», «О'Кейна» и «Изабеллы», а сам залив стал промысловой базой. Байдарки поддерживали связь с Фарраллонами, доставляя провизию охотникам и привозя меха. Шла интенсивная охота на калана по океанскому побережью от Бодеги и южнее. К «алеутам» с законтрактованных кораблей добавилась партия с прибывшего в Бодегу «Чирикова» Кускова. 30 мая индейцы сообщили коменданту Сан-Франциско Аргуэльо, что между Бодегой и Сан-Франциско действует 130 байдарок. Дэвис предлагал Аргуэльо 3 тыс. песо за допуск его охотников в зал. Сан-Франциско. Когда испанцы отвергли предложение, Дэвис приказал байдаркам войти в залив, не обращая внимания на выстрелы из пресидио (крепости). «Алеуты» Кускова встретили в заливе партию Тараканова (48 байдарок), оставленную Дэвисом («Изабелла»), и партию из отряда, посланного с Н. Уиншипом на «Альбатросе» (68 байдарок под надзором Лосева, возможно с добавлением байдарок «О'Кейна», о чем не упоминает Хлебников). Общее число промышлявших в заливе байдарок дошло почти до 140. Выследив группу алеутов, испанцы напали на их ночную стоянку в одной из бухточек: «алеуты» ушли в море, потеряв двух человек убитыми и две байдарки. К середине августа 1811 г. все три судна вернулись в Ситку. Они привезли богатую добычу, особенно Дж. Уиншип и У. Дэвис: соответственно 2726 (2251) и 2488 (989) добытых каланов (в скобках — число зрелых особей). Баранов был доволен итогами совместного промысла, однако в письме Дж. Астору отмечал людские потери{28}. Как видно из приведенных выше данных, они составили не менее 11 чел. убитых и 15 чел. пленных «алеутов».

Американские капитаны не забывали и о своих национальных интересах, в круг которых в ту пору входила колонизация бассейна р. Колумбия. Так, Н. Уиншип вышел из Бостона на «Альбатросе» с заданием от бостонской компании основать поселение на Колумбии, что он неудачно (помешали местные индейцы) пытался сделать в мае-июне 1810 г., еще до визита на Ситку. Возвращаясь из Калифорнии, в июне 1810 г. заходил в эту реку и Эйрс. Кроме собранной информации, визит на Колумбию обогатил Уиншипа мехами сухопутных зверей — от енотов и диких котов до норок и белок. Американцы скупали любые меха: в ведомости добытой пушнины в судовом журнале «Альбатроса» значатся 139 кротовых шкурок. Но основную часть добычи составляли, конечно, шкуры морских зверей. Только на Фараллонах было добыто 73,4 тыс. котиков{29}.

На смену ушедшим с драгоценным грузом в Кантон кораблям Уиншипов и Дэвиса пришли новые. В ноябре 1811 г. Баранов заключил контракты с капитаном Томасом Миком («Аметист», 52 байдарки) и Уильямом Бланшардом («Кэтрин», 50 байдарок). Оба они в январе 1812 г. вышли из Ситки, в июне-августе вели промысел в зал. Сан-Кинтин в Нижней Калифорнии (вдали от мест, где в это время закладывалась русская крепость Росс), а осенью вернулись обратно. Видимо, тогда же, в конце 1812 г. был заключен контракт с Исааком (Айзеком) Уитмором (Витимором), капитаном корабля «Харон», который, оставив партию зверобоев на Фараллонах, крейсировал вдоль побережья до зал. Сан-Кинтин{30}.

Всего на контрактной основе в Калифорнию в 1803—1812 гг. было совершено 11 промысловых экспедиций (считая двукратное плавание Дж. Уиншипа в 1806—1807 гг. за одну). После основания в Калифорнии русской крепости Росс контрактная система, принесшая значительную выгоду обеим сторонам, уступила место самостоятельному промыслу РАК. Известно только одно исключение: осенью 1817 г. Тараканов со своими людьми, пытаясь выбраться с Гавайев, самостоятельно заключил контракт с американцами на совместный промысел у берегов Калифорнии и благодаря этому смог вывезти промысловую партию в Ново-Архангельск{31}.

Контрактная система, сделавшая основными добытчиками калана не местных индейцев, с их неразвитой культурой этого промысла, а самых умелых в мире охотников на морскую выдру — алеутов и эскимосов Южной Аляски, мобилизованных и организованных РАК и доставленных в Калифорнию на американских судах, означала переход к ускоренному тотальному уничтожению калифорнийских популяций этого животного — последних сравнительно хорошо сохранившихся популяций калана на Тихоокеанском севере. Всего, по нашим подсчетам, за 10 лет совместного промысла «бостонцев» и РАК в Калифорнии (1803—1812 гг.) было убито не менее 21 тыс. каланов.

Обеспечив русских необходимыми сведениями о далеком крае и первым опытом проживания там, контактов с аборигенами, хозяйственной деятельности, совместные экспедиции стали прологом русской колонизации Калифорнии.

Примечания

1. АЛЬПЕРОВИЧ М. А. Россия и Новый Свет. М. 1993, с. 75—85.

2. OGDEN A. The California Sea Otter Trade. 1784—1848. Berkeley e. a. 1975, p. 16—44.

3. БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Становление русско-американских отношений. 1775—1815. M. 1966, с. 310—334,445-476; GIBSON J. R. Imperial Russia in Frontier America. N. Y. 1976, p. 157—160.

4. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка в «Записках» Кирила Хлебникова. Ново-Архангельск. Сост. С. Г. Федорова. М. 1985, с. 46; ТИХМЕНЕВ П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ее до настоящего времени. Ч. 1. СПб. 1861, с. 93.

5. ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч. Ч. II. СПб. 1863. Приложение, с. 272; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Ук. соч., с. 8.

6. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного правителя Российских колоний в Америке. СПб. 1835, с. 76.

7. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание, с. 75.

8. Там же, с. 148, 149; БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Ук. соч., с. 330, 466; Россия и США: становление отношений, 1765—1815. М. 1980, с. 485; OGDEN A. Op. cit., p. 57; GIBSON J. R. Op. cit., p. 158.

9. ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч. Ч. II. Приложение, с. 272.

10. OGDEN A. Op. cit., p.46—47, 158

11. П. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание, с. 149; БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Ук. соч., с. 329, 466.

12. ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч. Ч. I, с. 172.

13. Ср. OGDEN A. Op. cit., p. 49—50, 159.

14. Отдел рукописей Российской Государственной библиотеки (ОР РГБ), ф. 204, к. 32, д. 6, л. 21об.

15. ОР РГБ, ф. 204, к. 32, д. 6, л. 6.

16. ОР РГБ, ф. 204, к. 32, д. 6, л. 21.

17. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание, с. 107, 108; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка, с. 46, 47; ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч. Ч. I, с. 167—168; OGDEN A. Op. cit., p. 49—52, 161; BANCROFT H. Н. History of California. Vol. II. 1801—1824.— The Works of Hubert Howe Bancroft. Vol. XIX. San Francisco. 1886, p. 84.

18. OP РГБ, ф. 204, к. 32, д. 6, л. 1об—2об, 5об—6.

19. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка, с. 47; OGDEN A. Op. cit., p. 48, 50, 160.

20. ОР РГБ, ф. 204, к. 32, д. 6, л. 20, 21—21об., 22об—23.

21. ТИХМЕНЕВ П.А. Ук. соч. Ч. I, с. 171; OGDEN A. Op. cit., р. 50, 160; BANCROFT Н. Н. Op. cit., р. 84; Внешняя политика России. Сер. 1, т. 4. М. 1965, с. 616.

22. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание, с. 123; Его же. Русская Америка, с. 47; OGDEN A. Op. cit., р. 52, 53, 161.

23. Россия и США, с. 324—326; БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Ук. соч., с. 330; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Жизнеописание, с. 8—9.

24. OGDEN A. Op. cit., p. 57.

25. ОР РГБ, ф. 204, к. 32, д. 11, л. 5—5об.; OGDEN A. Op. cit., p. 163; Россия и США, с. 448; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка, с. 46. На замечание Хлебникова об экспедиции Кускова в 1810 г. и роли в ней Уиншипа впервые обратил внимание А. В. Гринев.

26. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка, с. 47; BANCROFT H. H. Op. cit., p. 93; OGDEN A. Op. cit., p. 53.

27. См. OGDEN A. Op. cit., р. 53, 54, 162; MORAGA G. Diario de su expedicion al Puerto de Bodega. 1810.— Bancroft Library (США, Беркли). Provincial State Papers. Vol. 19. Fos. 276—277.

28. OGDEN A. Op. cit., p. 53, 55, 56, 162; ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка, с. 47, 48; Его же. Записки К. Хлебникова о Америке.— Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. Вып. 3. СПб. 1861, с. 137, 138; Россия и США, с. 485.

29. BANCROFT H. H. Op. cit., p. 94.

30. ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка, с. 9; OGDEN A. Op. cit., p. 57. По Хлебникову контракт с Витимором был заключен в 1813 году. Однако Баранов уже в октябре 1812 г. в письме губернатору X. Арильяге пишет об использовании для русско-испанских контактов намечающегося плавания Витимора в Калифорнию (см. ОР РГБ, ф. 204, к. 32, д. 16, л. 1—2).

31. OGDEN A. Op. cit., р. 168; ср. ТИХМЕНЕВ П. А. Ук. соч. Ч. 1, с. 191. Некоторые обстоятельства, связанные с заключением этого контракта, не вполне ясны.

Вопросы истории, 1998, № 8.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А. Ю. Петров, Г. М. Капалин, А. Н. Ермолаев. О продаже русской колонии Форт Росс в Калифорнии

Летом 1849 г. только что назначенный чиновник особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири Н. Н. Муравьеве М. С. Корсаков прибыл на берег Охотского моря в порт Аян, построенный на средства Российско-американской компании (РАК). Он совершал длительную поездку по всей Восточной Сибири. Для молодого человека, а Корсакову было всего 23 года, служба только начиналась. Его интересовало буквально все. Чтобы ничего не упустить из виду, Корсаков вел подробный дневник{1}.

В это время начальником порта служил капитан 1-го ранга В. С. Завойко - будущий камчатский военный губернатор и герой обороны Петропавловска от англо-французской эскадры. У этого морского офицера был большой опыт. В 1827 г. он принимал участие в Наваринском сражении, дважды, в 1834- 1836 и 1837 - 1839 гг., совершил кругосветное путешествие. В 1839 г. поступил на службу компании и был назначен начальником Охотской фактории РАК. В 1844 - 1845 гг. Завойко организовал перенос фактории в залив Аян и устройство там нового порта компании.

Между Корсаковым и Завойко сложились дружеские отношения. В дневнике Корсакова записана их беседа 11 августа 1849 г. о крепости и селении Росс в Калифорнии. (В дальнейшем эта русская колония стала называться Форт Росс {2}.) Ранее колония принадлежала Российско-американской компании и была продана в 1841 году. Корсаков высказал недовольство фактом продажи русской колонии. Его возмущало то, что через несколько лет после продажи выяснилось, что Росс находился практически в центре золотоносного района. Российско-американская компания оказалась тогда на пороге золотого эльдорадо, но не сумела воспользоваться случаем. Завойко рассказал ему об истинных причинах продажи Росса, которые имели мало общего с официальной версией. Благодаря записи беседы в дневнике Корсакова сегодня мы можем по-новому взглянуть на эту проблему.

Основные факты, вехи истории крепости и селения Росс и финансово-хозяйственного развития колонии известны {3}. Проникновение русских в Калифорнию началось в самом начале XIX века. Их целью был промысел морского бобра (калана) и снабжение русских колоний на Аляске продовольствием. Первая промысловая экспедиция к берегам Калифорнии состоялась в 1803 г. и была проведена совместно с американцами. Согласно контракту, заключенному главным правителем русских колоний А. А. Барановым с О'Кейном, американцу предоставлялось 20 (по другим данным 15) байдарок с 34 алеутами под начальством Афанасия Швецова и Тимофея Тараканова. Корабль американского предпринимателя служил плавбазой алеутских байдарок, которые собственно и должны были заниматься промыслом морского бобра. Швецову было также поручено купить в Калифорнии муку для русских колонистов на Аляске.

Первая совместная с американцами экспедиция продолжалась несколько месяцев. Весной 1804 г. корабль О'Кейна вернулся на остров Кадьяк с богатым грузом пушнины. Таким образом, первыми русскими, побывавшими в Калифорнии, были Швецов и Тараканов. До 1812 г. состоялось еще десять таких же плаваний, добыча составила около 21 тыс. шкур калана. Самыми успешными были "вояжи" Дж. Уиншипа в навигацию 1806 - 1807 гг., он сумел добыть с помощью алеутов 4,8 тыс. шкур. Эти экспедиции способствовали русскому продвижению на юг американского континента. А. Швецов, Т. Тараканов, С. Слободчиков, побывавшие на американских кораблях у берегов Калифорнии, изучили те места и впоследствии руководили отрядами, отправлявшимися в дальние плавания {4}.

Одновременно с промысловым освоением Калифорнии развивались и торговые отношения. Корреспондент РАК и один из ее основателей камергер Н. П. Резанов (зять Г. И. и Н. А. Шелиховых - основателей первых постоянных русских поселений в Америке) участвовал в кругосветной экспедиции на кораблях "Надежда" и "Нева". Резанов, пытаясь добиться открытия торговли с Японией, около полугода (с сентября 1804 по март 1805 г.) во главе дипломатической миссии находился в Японии, но добиться разрешения на торговлю компании со Страной восходящего солнца ему не удалось. После этого Резанов отправился на корабле "Мария" в Русскую Америку. Русские поселенцы на Аляске находились в сложном положении. Зимой 1805- 1806 гг. существовала реальная угроза голода, и в феврале 1806 г. на корабле "Юнона" Резанов отправился за продовольствием в Сан-Франциско {5}. Перед ним стояла сложная задача. Испанские власти запрещали своим колониям вести торговлю с европейскими державами. Однако Резанову удалось убедить губернатора Верхней Калифорнии Хосе Арильягу продать хлеб для русских колоний в Америке и "Юнона" доставила колонистам на Аляске продовольствие {6}.

По возвращении из Калифорнии летом 1806 г. Резанов составил "секретное предписание" главному правителю колоний А. А. Баранову - подробный план развития Русской Америки. Пункт VII касался снабжения поселений на Аляске продовольствием путем закупок хлеба в Японии, на Филиппинах, в Китае, у "бостонцев" (американцев) и в Калифорнии. Однако более подходящим Резанов считал "водворение" русских на "берегах Нового Альбиона" (Калифорнии). Он советовал учредить там русскую колонию и развить "хлебопашество", используя для сельскохозяйственных работ индейцев, и полагал, что российское правительство поддержит это начинание {7}.

Резанову не суждено было вернуться в Петербург, в марте 1807 г. он умер в пути, в Красноярске. Но его проектом развития колоний стали руководствоваться как директора компании, так и колониальная администрация в лице главного правителя. В 1808 г. Баранов направил к берегам Калифорнии экспедицию во главе с И. А. Кусковым. Суда "Николай" и "Кадьяк" под его начальством должны были проследовать вдоль американских берегов до залива Бодега в Калифорнии, чтобы подыскать удобное место для русского заселения.

Экспедицию преследовали неудачи. В ноябре 1808 г. "Николай" разбился севернее устья реки Колумбии. Спасшимся членам экипажа пришлось скитаться по лесам и горам, терпеть голод и холод, и в конце концов они сдались в плен индейцам. Только в мае 1810 г. американский капитан Браун выкупил оставшихся в живых участников экспедиции во главе с Таракановым и доставил их в Ново-Архангельск (годом ранее был выкуплен еще один промышленник) {8}. Прибывшее в залив Бодега судно "Кадьяк" стало дожидаться "Николая", а Кусков тем временем приступил к изучению прибрежной полосы. По некоторым данным, участникам экспедиции удалось пройти по горам до самого Сан-Франциско и скрытно осмотреть его {9}.

В октябре 1809 г. "Кадьяк" вернулся в Ново-Архангельск. Баранов направил в Петербург донесение, в котором ходатайствовал об учреждении в Калифорнии русского поселения, и Александр I разрешил Российско-американской компании учредить там поселение собственными средствами, без помощи казны.

Пока решался этот вопрос, Баранов в январе 1811 г. направил в Калифорнию вторую экспедицию на судне "Чириков". Возглавлявший ее Кусков продолжил изучение берегов Нового Альбиона, подыскивая место для русского заселения, и вел промысел пушнины. "Чириков" вернулся из плавания в июле. Как и ранее, наилучшим местом для заселения был признан залив Бодега (севернее залива Сан-Франциско).

Получив высочайшую санкцию на устройство поселения (видимо в октябре 1811 г.), Баранов в феврале 1812 г. отправил Кускова в третью экспедицию. Крепость Росс была заложена 15 мая 1812 года {10}. К концу августа место было обнесено частоколом, сооружены две двухъярусные башни; 30 августа, в день тезоименитства Александра I, был поднят флаг и произведен салют. С этого времени русские обосновались в Калифорнии, началось хозяйственное освоение нового владения, были построены дом правителя, казармы, кладовые, мастерские; вне стен крепости - баня, кожевенный завод, ветряная мельница, скотный двор. Со временем при крепости возникла верфь, на которой строили небольшие суда для колониальной флотилии. Первым правителем колонии с 1812 по 1821 г. был И. А. Кусков. В 1821 - 1824 гг. эту должность занимал К. И. Шмидт, в 1824 - 1830 гг. - П. И. Шелехов. В колонии работали и служили русские, алеуты, эскимосы (кадьякцы), индейцы (атапаски, тлинкиты и калифорнийские индейцы), и даже полинезийцы (гавайцы) и уроженцы Финляндии (финны и шведы). Общая численность населения составляла в разные периоды от 170 до 290 человек {11}.

На протяжении всего существования Росса не был определен его статус. Земли, на которых была построена русская крепость, принадлежали испанцам, которые поначалу придерживались нейтрального отношения к русским. С 1815 г. они стали требовать ликвидации Росса, но у них не было достаточных сил, чтобы как-то угрожать русскому поселению. Связи испанской колониальной администрации в Калифорнии с метрополией были слабы, к тому же начиналась борьба за независимость колоний {12}.

Осенью 1815 г. испанцы взяли в плен промысловую партию - 24 кадьякских эскимосов во главе с Таракановым. Инцидент произошел в районе миссии Сан-Педро (до 1821 г., пока Калифорния принадлежала испанской короне, на ее территории действовали католические миссии). Пленников доставили в миссию, где их попытались обратить в католичество. Сохранились свидетельства о мученической смерти одного из них - жителя сел. Кагуяк по имени Чукагнак, в крещении Петра, за отказ принять католичество {13}. С. Яновский, бывший главным правителем на Аляске в 1819 - 1821 гг. {14}, передал рассказ о смерти Петра-Чукагнака, услышанный из уст "самовидца алеута, товарища замученного", очевидно И. Кыглая.

Некоторые исследователи высказывают сомнения относительно истинности свидетельств Кыглая, поскольку они отвечали политическому заказу и были использованы в полемике с Испанией {15}. При этом указывают на то, что показания Кыглая не подтверждаются другими источниками, а описанное в них поведение испанского миссионера не было характерным для католиков. Но в его действиях много сходства с методами инквизиции, деятельность которой на территории Калифорнии засвидетельствована в документах о борьбе испанцев против движения за освобождение Мексики. Одному из лидеров приговор инквизиции был вынесен в 1815 г. {16}, то есть именно тогда, когда кадьякские партовщики оказались в испанском плену.

После провозглашения независимости Мексики в 1821 г. новые мексиканские власти продолжили попытки избавиться от русской крепости. В 1822 г. в Росс прибыл мексиканский комиссар Ф. де Сан-Висенте со свитой и потребовал упразднить селение. Шмидт, как и ранее Кусков, ответил, что не может это сделать без разрешения начальства. После заключения в 1824-1825 гг. русско-американской и русско-английской конвенций юридический статус Росса осложнился. По этим конвенциям были определены границы русских владений в Америке, но о Россе ничего не было сказано. Он оставался на полулегальном положении.

Попытку закрепить Росс за Российско-американской компанией предпринял морской офицер и главный правитель русских колоний в Америке Ф. П. Врангель. Весной 1836 г., на пути из Русской Америки в Россию он посетил Мехико, где встретился с министром иностранных дел Мексики Х. Монастерио. Выяснилось, что если Россия признает независимость Мексики, то правительство этой страны не только согласится определить границы русских владений в Калифорнии, но и позволит расширить их на два десятка миль к северу, востоку и югу. Однако царское правительство не пошло на признание Мексики, и переговоры не получили своего продолжения {17}.

В том же 1836 г. селение Росс посетил выдающийся миссионер священник Иоанн Вениаминов. Деятельность православной церкви в Калифорнии до продажи Аляски получила весьма ограниченное освещение в литературе. Сведения о заключительном периоде существования крепости Росс содержатся в архивных документах об обращении в православие жителей крепости. Вениаминов придавал особое значение развитию православия в Калифорнии и ранее, во время своего служения на Аляске. 27 августа 1831 г. он обратился к епископу Иркутскому, Нерчинскому и Якутскому за разрешением отправиться в крепость Росс "для исправления церковных треб". Миссионер писал, что в русском селении в Калифорнии имеется часовня, но важно, чтобы там проводились службы православным священником {18}. Он считал, что следует не только провести крещение, но и постоянно проявлять заботу о крещенных, воспитывать и утверждать их в вере. Главное правление РАК помогло ему добраться до Калифорнии {19}. Там, как и на Аляске, Вениаминов развил кипучую деятельность.

Из выявленных в последнее время метрических книг селения Росс известно, что в 1832 г. были крещены 90 человек (32 мужского и 58 женского пола). Среди них были всего 24 человека, родившихся в смешанных браках, когда отец был русским, а мать - креолкой или индианкой. Остальные крещенные родились в браках, заключенных между уроженцами Аляски и природными жителями Калифорнии - индианками. Были крещены также три человека, рожденные в браках, где отец был якутом. В 1832 г. были повенчаны 17 пар, причем все мужья происходили из России (в основном это были сибирские крестьяне или мещане, а также якуты), а жены были из креолок Или природных индианок {20}.

Известен "Путевой журнал" священника Вениаминова, который он вел с 1 июля по 13 октября 1836 года. По его сведениям, в селении Росс проживало 260 человек, из которых 120 были русскими. Он писал: "Крепость Росс есть небольшое, но довольно хорошо устроенное селение или село, состоящее из 24 домов и нескольких юрт для алеут[ов], со всех сторон окруженное пашнями и лесами" {21}.

Вениаминов установил контакты и с испанскими миссионерами, с которыми встречался в миссиях Сан-Рафаэль, Сан-Хосе, Санта Клара и Сан-Франциско. Встречи, по-видимому, были обусловлены постоянной напряженностью отношений жителей селения Росс с испанцами и его озабоченностью о развитии миссионерского дела в Америке. Он отмечал стремление аборигенов к принятию христианства. В то же время Вениаминов сознавал организационные недостатки и малочисленность миссионеров, что не позволяло в полной мере удовлетворять духовные запросы паствы, разбросанной на огромной территории.

Вениаминов посетил селение Росс в то время, когда поселение должно было находиться в крайне сложном финансовом состоянии и выдвигались предложения о его возможной продаже. Между тем никаких высказываний о возможности ликвидации крепости Росс и ее бедственном положении в сохранившихся документах не обнаруживается.

В последний раз миссионер посетил селение Росс в 1838 г., по пути в Петербург, куда направлялся с новым проектом миссионерской деятельности на новых территориях. В столице он находился с июня 1839 до начала января 1841 г.{22} - как раз в то время, когда в Главном, правлении РАК был решен вопрос о продаже крепости Росс. Директора РАК могли интересоваться мнением Вениаминова по этому вопросу, но документов, подтверждающих это, пока не найдено. Сложно представить, чтобы судьба Росса была решена без изучения мнения миссионера, ведь 15 декабря 1840 г. он был рукоположен в сан епископа Камчатского, Курильского и Алеутских островов, и в случае сохранения Росса в юрисдикции РАК это русское поселение становилось бы частью его миссионерской территории. При образовании новой епархии специально оговаривались ее территориальные границы. Учреждаемая Камчатская епархия была огромной и особенно трудной в управлении, а если бы в нее входило и селение Росс, то она имела бы непосредственное соприкосновение с инославными конфессиями, что, в свою очередь, требовало бы расширения функциональных задач епархии и особого их государственного осмысления. Николай I принимал личное участие в решении о хиротонии Вениаминова в сан епископа для служения на Аляске и тем самым как бы обозначил ее сферой особых духовных интересов Русской православной церкви. Сложнее был вопрос с Калифорнией.

Очевидно вопрос о судьбе Росса был решен на заседании Главного правления РАК 16 ноября 1838 года. Директора ссылались на донесение Главного правителя колоний И. А. Купреянова от 12 апреля 1838 года. В нем ничего не говорилось о бесполезности, убыточности или ненужности Росса, но речь шла о прекращении промыслов морского бобра и нехватке рабочих рук {23}. Директора пришли к заключению, "что польза, извлекаемая из Росса для колоний и Российско-американской компании вообще, совершенно ничтожна и далеко не соизмерима тем жертвам, которые приносятся для поддержания заселения".

В январе 1839 г. между Российско-американской компанией и английской Компанией Гудзонова залива был заключен договор о передаче КГЗ в аренду устья реки Стахин (Стихии). Англичане обязались оплачивать аренду мехами и продовольствием (мукой, крупами, маслом, солониной); тем самым частично решалась проблема снабжения Русской Америки продовольствием {24}.

В марте 1839 г. Главное правление РАК обратилось к правительству с ходатайством об упразднении крепости Росс. Правление компании ссылалось на экономические факторы: увеличение расходов на содержание при снижении доходов от сельского хозяйства и промыслов. По их мнению, об убыточности Росса говорило то, что с 1825 по 1829 г. содержание Росса обходилось ежегодно в среднем в 45 тыс. руб., доход же составлял 38 тыс. руб. (29 тыс. от пушнины и 9 тыс. - от сельского хозяйства){25}. Однако странно, что директора оперировали данными 1820-х годов, тогда как данные за более поздний период, когда наблюдался рост сбора урожая, не были приняты во внимание.

В апреле 1839 г. разрешение правительства на упразднение русской крепости и селения в Калифорнии было получено. В отчете РАК были названы официальные причины отказа от этой колонии. Было заявлено, что, во-первых, там не удалось развить земледелие в тех масштабах, какие планировались при учреждении колонии. Пашни и луга были расположены вблизи моря и на гористых участках. Морские туманы и гористая местность "препятствовали созреванию жатв". Во-вторых, расходы на содержание Росса постоянно росли, а доходы снижались. В 1837 г. усиление гарнизона потребовало увеличить расходы до 72 тыс. руб., а доходы составили 8 тыс. руб. (все от сельского хозяйства), при этом промысел морских животных прекратился. В-третьих, после оспы, свирепствовавшей в Кадьякском отделе в 1838 - 1839 гг., русская колониальная администрация вынуждена была вывезти из Росса около 60 взрослых жителей острова Кадьяк, чтоб восполнить убыль населения. Для продолжения деятельности Росса требовалось нанять "работников из русских". Это привело бы к дополнительным издержкам {26}.

Документы показывают, что, действительно, если промысловая деятельность Росса первоначально развивалась успешно, то затем доходы РАК от добычи пушнины уменьшились. В начальные годы существования колонии удавалось добывать более 200 морских бобров (каланов) ежегодно. Но уже с начала 1820-х годов добыча свелась к 20 - 30 каланам.

Однако с сельским хозяйством ситуации была совершенно иная. Сначала колонисты выращивали лишь огородные культуры (свеклу, репу, редьку, горох, бобы, картофель). С 1820-х же годов на первый план выступили скотоводство и хлебопашество. Если к концу правления Кускова в Россе имелись 21 лошадь, 149 голов крупного рогатого скота, 698 овец, 159 свиней, то к 1830 г. поголовье скота резко увеличилось. Лошадей числилось 253, крупного рогатого скота - 521, овец - 614, свиней - 106. Скотоводство давало не только мясо, которым снабжали команды кораблей компании, но и сливочное масло, которое посылали в столицу Русской Америки Ново-Архангельск.

Вопросы снабжения хлебом колоний волновали Главное правление в Петербурге практически с самого образования РАК. В 1830 г. главный бухгалтер Н. П. Боковиков писал правителю новоархангельской конторы РАК и своему другу К. Т. Хлебникову: "Резанов открыл в Калифорнии неиссякаемый по тогдашнему мнению источник хлеба, которым думали вечно прокормить свои колонии даром... А между тем калифорнийский источник хлеба давно иссяк, а об экспедициях и говорить нечего, на них столько истрачено денег сверх надобности без всякой пользы и цели, что достало бы оных сделать из Якутска к Охотскому морю такое же шоссе, какое делается из Петербурга в Москву" {27}. По его словам, прямые затраты на одну кругосветную экспедицию доходили до 300 тыс. рублей. Главное правление РАК списывало эти затраты наценками на товары, доставляемые из Охотска. По мнению главного бухгалтера, так не могло долго продолжаться и следовало найти иное решение.

При этом сам Хлебников в своих "Записках о колонии в Америке" признавал успехи в земледелии: "Кусков сделал начало... Шмидт усилил земледелие... Шелехов распространил оное до возможной степени" {28}.

Действительно, несмотря на неблагоприятное положение крепости и селения Росс по сравнению с другими территориями в Калифорнии (влажный климат, туманы, недостаточные посевные площади), земледелие там успешно развивалось. При правителе Кускове урожай достигал всего около 100 пудов пшеницы и ячменя. При Шмидте - уже около 1800 пудов зерна в год. При правителе Шелехове - 4500 пудов{29}. В 1830-х годах при правителе П. С. Костромитинове (1830 - 1838 гг.) произошло расширение посевных площадей. Ф. П. Врангель в 1832 г. с удовлетворением докладывал в Главное правление: "Урожай пшеницы... ныне был довольно хорош... Скотоводство селения Росс тоже в хорошем состоянии разводится и с успехом" {30}. В это время были основаны три так наз. ранчо - отдельные хутора (фермы) на плодородных землях к югу и востоку от крепости Росс, получившие названия по именам деятелей компании: ранчо Хлебникова, ранчо Костромитинова и ранчо Черных.

Отдельно стоит сказать о Е. Л. Черных. Он получил специальное образование в школе Московского общества сельского хозяйства и успешно занимался сельским хозяйством на Камчатке {31}. По инициативе Врангеля он был приглашен на службу в РАК и направлен в селение Росс в качестве помощника Костромитинова. Благодаря усилиям Черных сельское хозяйство в Русской Калифорнии получило дальнейшее развитие: вместо лошадей при вспашке земли стали использовать быков, он сконструировал и соорудил "молотильную машину", в Чили были закуплены семена лучшей пшеницы {32}. Засев новых площадей привел к увеличению- сбора хлеба.

Согласно донесению Купреянова от 29 апреля 1839 г. вывоз зерна в 1838 г. достиг рекордной цифры в 9,5 тыс. пудов {33} при том, что потребность русских колоний в Америке составляла около 15 тыс. пудов хлеба в год {34}. Это значит, что Росс покрывал две трети всех потребностей. Если в 1820-х годах, когда максимально собиралось 4,5 тыс. пудов зерна, доход от сельского хозяйства составлял 9 тыс. руб., то в 1838 г., при урожае в 9,5 тыс. пудов хлеба, доход должен был составить около 18 тыс. рублей. Но в официальных бумагах фигурировали ничтожно малые суммы дохода (3 тыс. руб.), а расходы, наоборот, указывались очень большими (десятки тыс. рублей){35}. По данным некоторых исследователей, именно в 1830-е годы Калифорния стала для Русской Америки основным хлебным рынком{36}. "Пшеница, овес, овощи произрастали на русских фермах в Калифорнии, где также держали скот, - отмечал Дж. Саттер. - ...Жители Русской Аляски были так зависимы от того, что производилось у них в Калифорнии, что молоко, которое поступало в дом главного правителя в Ново-Архангельске, было подучено от коров, которые питались сеном, получаемым из Калифорнии" {37}.

Таким образом, официально выдвинутые причины упразднения крепости и селения Росс расходятся с действительным положением дел. Урожаи в окрестностях русской колонии в Калифорнии год от года росли, как и поставки зерна в Ново-Архангельск, хотя директора РАК уверяли правительство России в противоположном. Вероятно, объяснение этим расхождениям заключалось в тех самых "наценках", о которых писал Боковиков еще в 1830 г., например, на организацию перевозки хлеба из Калифорнии в Ново-Архангельск или даже на кругосветные экспедиции.

Упразднение Росса заняло несколько лет. В 1840 г. РАК вывезла из Калифорнии 120 своих служащих, а также большую часть движимого имущества. Скот был забит и тоже вывезен в Ново-Архангельск. В сентябре 1841 г. был найден покупатель для недвижимого имущества - мексиканский гражданин швейцарского происхождения Дж. Саттер, основавший в Калифорнии свою колонию "Новая Гельвеция" {38}. Он согласился уплатить за все оставшееся имущество 30 тыс. пиастров (42 857 руб. 14 коп. сер.) с рассрочкой платежа на четыре года, начиная с 1842 года. Официальное соглашение с ним было подписано в декабре 1841 года. Первые два года Саттер обязан был расплачиваться не деньгами, а припасами и продуктами на 5 тыс. пиастров ежегодно. В третий год он должен был заплатить тоже припасами на 10 тыс. пиастров. В последний, четвертый год требовалось заплатить оставшуюся сумму (10 тыс. пиастров) наличными деньгами. Важным было условие, что до тех пор, цока весь долг не будет выплачен РАК, Саттер не мог распоряжаться принадлежавшим ему в "Новой Гельвеции" имуществом, оцененным в 145 тыс. руб. серебром {39}.

Вопрос о выплатах Саттером денег за Росс в историографии остается нерешенным. В коллективной "Истории Русской Америки" утверждается, что в "установленные сроки" он "не выплатил своего долга за Росс" {40}. В статье Б. Дмитришина сказано следующее: "Никто не знает наверняка, сколько из 30 тыс. деньгами и продуктами Российско-американская компания получила от Саттера"{41}. Во введении к сборнику документов "Россия в Калифорнии" говорится: "Однако, продав Росс, Компания на протяжении 1840-х годов так и не смогла добиться от Суттера полной выплаты (невыплаченный остаток составлял 28 тыс. пиастров)" {42}. А. В. Гринев, опираясь, по всей видимости, на биографический словарь Р. Пирса, отмечал: "Суттер так никогда и не расплатился с РАК, поскольку на его землях 24 января 1848 г. было обнаружено золото и начавшаяся золотая лихорадка поставила предпринимателя на грань разорения: в 1852 г. он обанкротился" {43}.

Однако изучение балансов компании и сопоставление их с другими источниками позволяют скорректировать устоявшуюся точку зрения. Действительно Саттер не смог выплатить долг в положенные ему сроки. Помешали неурожаи и война, начавшаяся между США и Мексикой. За расчетный период (1842 - 1845 гг.) товарами и припасами была выплачена только четвертая часть долга, то есть 7,5 тыс. пиастров. Однако, поскольку на Саттера возлагалась обязанность оплачивать еще и перевозку товара, а этого он не делал, так как продукты вывозились на кораблях РАК и силами компании, то в конечном счете его долг практически остался без изменений, а с учетом набежавших процентов даже немного увеличился. В балансе Российско-американской компании за 1846 г. за Саттером значился долг в размере 43 227 руб. 7 коп. серебром. РАК не особенно беспокоилась о том, что Саттер не выполняет свои обязанности, получив в залог имущество этого калифорнийского предпринимателя в "Новой Гельвеции" {44}.

После присоединения в 1848 г. Верхней Калифорнии к США Российско-американская компания возобновила свои претензии к теперь уже американскому гражданину Саттеру. В 1849 г. по требованию компании он выплатил 15 тыс. пиастров, причем не товарами, а золотом, добытым в его владениях. Оставшуюся сумму он должен был выплатить осенью того же года. В отчете РАК сказано: "От рассрочки и вообще медленности уплаты этого долга компания не может понести никаких убытков, потому что, по силе заключенного с Суттером контракта, он обязан уплачивать не только проценты, но и часть расходов, которые компания имела при посылке своих судов по этому делу в Калифорнию, а колониальному начальству предписано при взыскании долга с Суттера руководствоваться без отступления условиями контракта" {45}.

В 1850 г. колониальное начальство отправило в Калифорнию помощника правителя Ново-Архангельской конторы В. И. Иванова с поручением взыскать с Саттера оставшуюся часть долга. Иванову удалось получить 7 тыс. пиастров. Остальные 7997 руб. 72 коп. (около 5,6 тыс. пиастров) должен был получить назначенный в Сан-Франциско русский вице-консул Стюарт {46}. В последующих отчетах компании ничего не говорится о долге Саттера. В кратком балансе компании за 1851 г. нет отдельной статьи "долг за селение Росс", которая неизменно значилась во всех предыдущих балансах.

Таким образом, за 1842 - 1850 гг., согласно отчетам РАК, Саттер заплатил за селение Росс как минимум 29,5 тыс. пиастров, что составляло почти весь долг за купленное им селение Росс. При этом большую часть долга он заплатил золотом, а не продуктами и товарами, как полагалось по договору. Оплата золотом, по-видимому, была выгоднее для Российско-американской компании, так как продовольствие она получала от КГЗ.

Однако вернемся к причинам продажи русской колонии в Калифорнии. Официальные причины продажи, изложенные в отчете РАК, сразу же стали доминировать в историографии. П. А. Тихменев писал: "Заселение [Форта Росс] представляло собою для колоний только тяжелую обузу. Оно требовало раздробления колониальных сил, переселения значительной части партий алеутов и, наконец, усиленных расходов, не обещая в будущем никакой надежды на удовлетворительное вознаграждение". Очевидно, он считал экономические факторы главными в ликвидации колонии. Правда, при этом Тихменев указывал и на некоторые политические обстоятельства, в частности на неопределенность статуса колонии после того, как миссия Врангеля в Мексике не привела к желаемым результатам и правительство России не поддержало компанию в намерении юридически оформить статус русской колонии в Калифорнии. Кстати, Тихменев ничего не говорит о том, что Саттер не выплатил долги за купленные им строения {47}. Примерно такую же аргументацию приводил СБ. Окунь: "Колония Росс всегда приносила компании одни только убытки. Ее сохраняли лишь в надежде на благоприятные обстоятельства в будущем". Однако после неудачной попытки закрепить статус колонии, предпринятой Врангелем, "эта последняя надежда была потеряна" {48}.

В 1990-х годах приоритеты были расставлены уже по-иному. Н. Н. Болховитинов писал, что, хотя в объяснение ликвидации селения Росс правление компании в первую очередь выдвигало экономические факторы, более важными были общеполитические мотивы. Болховитинов имел в виду не только неопределенность статуса колонии, но и сближение РАК с Компанией Гудзонова залива, благодаря которому РАК стала получать продовольствие от англичан {49}. Была опубликована и подборка документов, касающаяся ликвидации Росса. Центральное место в ней занимал сам контракт, заключенный Российско-американской компанией с Компанией Гудзонова залива. По мнению Болховитинова, "главной причиной решения о ликвидации русской колонии в Калифорнии стал контракт между РАК и КГЗ, заключенный Ф. П. Врангелем и Джорджем Симпсоном в Гамбурге в начале 1839 г., который не только урегулировал старые разногласия, но и создал основу для успешного сотрудничества этих двух компаний в будущем" {50}.

В работе "Россия в Калифорнии" изложена близкая к этому точка зрения: "Колония была не только нерентабельной, но и геополитическим "камнем преткновения". Против нее были и испанцы, и мексиканцы. Попытка Ф. П. Врангеля договориться с мексиканскими властями в самом Мехико (1836) не имела успеха из-за ограниченности его полномочий и нежелания Николая I идти ради Росса на дипломатическое признание Мексики, что означало бы прецедент большого значения для русской внешней политики. Консерватор Николай I был не готов к такому решению" {51}. Продажа Росса была обусловлена соглашением с КГЗ о поставках продовольствия в Русскую Америку {52}.

Итак, утвердилось мнение, что причинами продажи Росса были экономические факторы (убыточность колонии) и политические обстоятельства (неопределенность статуса и сближение с англичанами). Различия лишь в том, что некоторые исследователи считают главными экономические причины (Тихменев, Окунь), другие - политические (Болховитинов).

Однако представляется, что этим не исчерпываются причины продажи Росса. Для дальнейшего изучения их важны источники, связанные с переговорами между КГЗ и РАК. Известные ныне архивные материалы не дают полной картины переговоров. Обе компании взаимодействовали давно, и отношения их были подчас напряженными. Изучение этого вопроса показало, что поставки продовольствия через КГЗ были менее выгодны для РАК, чем получение продуктов сельского хозяйства из Калифорнии {53}. Документов, подтверждающих, что причиной продажи Росса стало заключение соглашения с англичанами, пока не выявлено. Русские власти были осведомлены о неизбежной экспансии американцев на западное побережье - русский посланник в Вашингтоне А. А. Бодиско неоднократно предупреждал об этом Петербург. По иронии судьбы через пять лет после продажи Росса КГЗ прекратила поставки продовольствия в РАК.

Так что же поведал 11 августа 1849 г. Завойко своему собеседнику Корсакову относительно причин продажи Росса? Прежде всего он заявил, что "это было дело бывшего директора Российско-американской компании Врангеля". Вероятно, имелось ввиду, что именно Врангель, который, правда, был не директором, а советником по колониальным делам при Главном правлении, являлся инициатором и проводником всего процесса ликвидации. Далее Завойко сообщил: "Государь не раз говорил директорам, что он им в этом поселении никакой помощи не окажет и, если чрез это заселение случится неприятное столкновение с каким-нибудь из иностранцев, он из-за компании войны ни с кем не заведет". Таким образом, Росс всегда был как бы вне сферы дипломатических отношений российского государства, Российско-американской компании было дозволено устраивать и содержать селение в Калифорнии, но не разрешено впутывать в свои дела правительство. По словам Завойко, сначала хлеб в Россе "родился с успехом", но потом вдруг колония стала приносить убытки. Оказалось, что "начальники крепости Росс, посылаемые туда от компании, объявляя компании, что у них нет хлеба, продавали много хлеба на сторону и обогащались". В результате у правления компании и колониальной администрации сложилось впечатление об убыточности колонии. Тут подвернулся "случай выгодно продать Суттеру", что и было сделано {54}.

Если об отсутствии поддержки правительства в закреплении Росса за РАК писали многие исследователи, то обвинения, выдвинутые Завойко по адресу правителей Росса, могут озадачить. Получается, что убыточность русского селения в Калифорнии была только на бумаге. Реально колония приносила доход, но не Российско-американской компании, а правителям Росса, которые присваивали часть средств от продажи хлеба "на сторону". Обвинения слишком серьезные, чтобы принимать их безоговорочно. Может быть, Завойко ошибался? В записи Корсакова нет сведений о том, на чем основывал свое убеждение Завойко. Он сослался только на то, что Росс посещал главный правитель Купреянов, который и убедился в убыточности колонии. Но, если учесть, что Завойко был близким родственником одного из главных правителей колоний Врангеля и хорошо знал дела РАК, так как занимал высокую должность начальника фактории, то можно отнестись к его словам серьезно.

Конкретно виновников хищения хлеба Завойко не назвал. Известно, что Купреянов на корабле "Николай" побывал в Россе летом 1838 года. Целью поездки была инспекция русской колонии в Калифорнии. Однако еще ранее, 12 апреля 1838 г., он донес Главному правлению, что бобровый промысел в Калифорнии практически прекратился. Кроме того, он жаловался на нехватку рабочих рук в селении и во всех русских колониях вообще {55}. В период посещения Росса Купреяновым его правителем там был Костромитинов. В августе 1838 г. на его место был назначен А. Г. Ротчев {56}. Таким образом, обвинения могут касаться именно этих двух последних начальников колонии.

В 1837 г. расходы на содержание колонии составили 72 тыс. руб., из которых 31 тыс. шла на жалование служащим. Но увольнением с должности Костромитинова проблема не решалась: при Ротчеве за период с сентября 1838 г. до середины июля 1841 г. расходы превысили 149 тыс. рублей {57}. Эти расходы были явно преувеличены по сравнению с расходами на другие конторы на Аляске, причем, возможно, существовали только на бумаге.

Для прояснения этого вопроса необходимы свидетельства других источников, лучше всего нейтральных, иностранных. И такие свидетельства, правда, тоже косвенные, есть.

В 1839 г. Росс посетил французский мореплаватель К. -П. -Т. Лаплас. В опубликованных позднее записках он тепло отзывался о правителе колонии Ротчеве и тех богатствах, которые ему довелось увидеть в Россе. По мнению Лапласа, русская колония в Калифорнии была "основана в 1812 г. с единственной целью - снабжать северо-западные владения хлебом, огородными растениями, всеми возможными припасами для стола, наконец, солониною". Увидев "множество бочонков с солониной... коровьим маслом, яйцами, сырами или капустою, морковью, репою, дынями, тщательно укупоренные и приготовленные к перевозке на место назначения", мореплаватель убедился в том, что Росс вполне справляется с той целью, для которой его учредили {58}.

Посетив одно из сельскохозяйственных ранчо, Лаплас с восхищением писал: "Я видел пространный хлев, наполненный превосходными коровами, молоко которых превращалось в особенном помещении, защищенном от жгучих ветров, в масло и сыр для стола высших властей в Ново-Архангельске. Я находился на совершенно европейской ферме: я видел риги, наполненные зерном и картофелем; дворы с множеством откормленных свиней; овчарни с овцами, от шерсти которых г. Ротчев вскоре ожидал новой отрасли промышленности; кур и несколько далее плескавшихся в луже гусей и уток". Может быть, не все из этого богатства и разнообразия припасов попадало в колонии, а часть уходила "на сторону". Вспомним, что по официальным данным.именно в этот период убытки от колонии составляли более 50 тыс. руб. в год!

Когда, через несколько лет, Лаплас узнал об упразднении Росса, он не мог в это поверить. Мореплавателя заинтересовали истинные причины продажи колонии, и он пришел к выводу: "По истине происшествия обнаружили в действиях компании и близорукость в отношении интересов как России, так и ее собственных, и отсутствие деятельности в ее предприятиях". Далее он высказал еще одну мысль, касающуюся причин ликвидации Росса. Анализируя обстоятельства заключения договора между РАК и КГЗ в 1839 г., он писал: "Наконец и самый залив Бодего был принесен в жертву требованиям Гудзонбейской компании, недовольной благосостоянием Росса и развитием русско-калифорнийской торговли в ущерб английских купцов. Укрепления, фермы, магазины, дома, обрабатываемые поля, многочисленные стада рогатого скота и табуны лошадей, все, на что я незадолго пред тем указывал как на источник богатств, все это было продано за ничтожную сумму". Здесь прямой намек на то, что английская КГЗ была заинтересована в упразднении Росса, чтобы самой снабжать русские колонии на Аляске продовольствием. Действительно, Росс был конкурентом КГЗ. Упразднение его ставило РАК в зависимость от английских поставок продовольствия. Ликвидация Росса позволяла британской компании получить надежный рынок сбыта своей сельскохозяйственной продукции.

Рассуждая далее о Россе и Российско-американской компании, Лаплас задался вопросом: "как согласовать отзывы г. Ротчева о мудрости и способности его начальников" с их реальными поступками, которые ставили компанию в зависимость от ее же конкурентов, стремившихся снабжать колонии продовольствием? Ничего найти в оправдание он не мог и обвинял директоров РАК: "Поэтому должно непременно искать причину всего мною сказанного единственно в сонливости директоров в Санкт-Петербурге. Это обыкновенное последствие больших барышей, получаемых без труда и риска посредством монополии и под защитою власти" {59}.

В этой связи заслуживает внимания личность последнего правителя Росса Ротчева. Он отличался от всех предыдущих правителей колонии, которые все, кроме Шмидта, представляли купеческое сословие. Ротчев происходил из интеллигентной семьи, его отец был скульптором, и сам он с детства увлекался литературой, искусством, поэзией. С ранних лет он пробовал себя в сочинении стихов, переводах иностранных авторов. В 1828 г. против воли родителей невесты он женился на княжне Е. П. Гагариной, которая бежала из дома и тайно обвенчалась с ним в Можайске. По воспоминаниям Д. И. Завалишина, брак "княжны Гагариной с безвестным литератором Ротчевым" обсуждало практически все российское общество {60}.

Несколько лет Ротчев перебивался случайными заработками: занимал должность копииста, делал переводы, пытался публиковать свои произведения за гонорары. В 1835 г., чтобы решить свои финансовые проблемы, он поступил на службу в РАК. Вместе с семьей Ротчев уехал в Русскую Америку, где сначала занял должность помощника (чиновника по особым поручениям) при главном правителе, а потом стал начальником Росса{61}. Таким образом, если обратить внимание на обстоятельства появления Ротчева в Калифорнии, то напрашивается заключение, что у него был мотив для злоупотреблений с продажей хлеба на сторону.

Уже после упразднения Росса Ротчев выступал в печати с критикой РАК, обвиняя ее правление в недальновидности и поспешном уходе из Калифорнии. В "Журнале для акционеров" в 1857 г. он писал: "Владения компании в Калифорнии были вовсе не мечтательны, и при малейшей настойчивости и уверенности в действиях своих компания имела всю возможность расширить эти владения и с голых утесов перейти на тучные пашни этой хлебороднейшей, быть может, области в мире". Далее он сделал вывод: "Лучше кончить печальную полемику тем убеждением, что русский человек не способен создавать колонии, и, выступая с этого начала, объясняется и промах Российско-американской компании" {62}. Как видно, позиция Ротчева относительно руководства РАК изменилась на диаметрально противоположную. В беседах с Лапласом, когда крепость и селение Росс еще находились под управлением РАК, он говорил о "мудрости" и "способности" своих начальников, а после продажи колонии он подверг их резкой критике.

В дневнике Корсакова встречаются его рассуждения по поводу судьбы Росса. Будущий генерал-губернатор Восточной Сибири отмечал следующее: "Все-таки Врангель очень не прав. Его вина была, что начальниками Росса назначались мошенники, и если он уже решился продать ее [крепость], то сначала следовало ему через опытных людей убедиться в удобности и произрастании почвы земли... Теперь видно, что исследования повлекли бы за собою открытие золота, которое в настоящее время там во множестве добывается... Главная причина продажи, я думаю... смелости не достало продолжить начатое, обеспечив себя хорошим управлением и строгим надзором за поселенцами от неприятных столкновений с иностранцами" {63}.

Соображения исследователей, касающиеся финансово-хозяйственной деятельности РАК и Росса, убыточности или рентабельности этого русского поселения в Калифорнии, основываются на сведениях, почерпнутых из известных и частично опубликованных отчетов Главного правления РАК, но недостает материалов, позволяющих судить о деятельности правителей Росса. Если проанализировать финансово-хозяйственную деятельность РАК с 1835 по 1841 г., обнаруживается, что компания проводила политику уменьшения расходов на содержание колоний. В то же время только за 1835 г. прибыль составила более 1170 тыс. рублей. Особенно подчеркивалось развитие "хлебопашества в Россе". При этом финансовое состояние Росса не рассматривалось в числе статей, "навлекших на себя недоразумения". Статьи дебета превышали 6 млн. рублей. Компания располагала достаточными резервными средствами, чтобы без каких-либо ощутимых потерь для акционеров поддерживать Росс. В балансах компании видны финансовые проблемы, требовавшие исправления, и цифры здесь иного порядка. Только на Алеутских островах сомнительного капитала было на сумму более 200 тыс. рублей. При этом в балансе компании за 1838 г. в разделе "кредит" отдельной строкой в статье "по счету содержания колоний" выделены не расходы на селение и крепость Росс, а "экспедиции в Калифорнию" с общей же суммой более 680 тыс. рублей {64}. Продажа Росса за чуть более 40 тыс. руб. не улучшала состояние РАК, увеличение же активов компании и пик ее благополучия пришлись на начало 1850-х годов и были обусловлены другими причинами. Но именно в то время великий князь Константин Николаевич подверг деятельность РАК уничтожающей критике, завершившейся продажей Аляски США в 1867 году.

Росс был продан тогда, когда русские достигли наибольших успехов в хозяйственном освоении земель в Калифорнии и получали максимальные урожаи и когда развертывалась деятельность иерея Иннокентия Вениаминова в Калифорнии. Официальная версия об убыточности Росса выглядит несостоятельной. Кто персонально стоял за решением о его ликвидации, еще предстоит выяснить. На сегодняшний день из косвенных источников видно, что этому способствовал Ротчев. Директора же РАК были озабочены решением вопроса о списании долгов и расходов по проблемным статьям. По этой причине часть затрат на кругосветные экспедиции действительно могла списываться на содержание Росса. Открыто признавать истинный размер затрат на экспедиции значило бы ставить под сомнение решения правительства, заинтересованного в присутствии русского флота в Тихом океане. Прежде же чем объявить о продаже Росса следовало найти способ снабжения продовольствием Аляски. Он был найден путем заключения договора между РАК и КГЗ. Но этот договор была скорее следствием, а не причиной продажи Росса. Остается неясной позиция Врангеля, который сначала хотел закрепить колонию за Россией, а потом изменил свою точку зрения. С Калифорнии начался уход России с Американского континента. Как писал Корсаков, Форт Росс был продан, потому что "смелости не достало продолжить начатое"{65}. С продажей Росса время открытия и освоения новых территорий в северной части Тихого океана и введения новых методов предпринимательства практически завершилось.

Примечания

1. Для старинного дворянского рода Корсаковых это была семейная традиция. Все знаменитые родственники Михаила Семеновича оставили после себя большое рукописное наследие. В отделе рукописей Российской государственной библиотеки фонд семьи Корсаковых составляет 4,4 тыс. дел (более 90 тыс. листов). Дневники и путевые заметки М. С. Корсакова, ставшего впоследствии генерал-губернатором Восточной Сибири, до сих пор не опубликованы. Только в последнее время появились обзоры его мемуарного творчества: МАТХАНОВА Н. П. Сибирские дневники и письма М. С. Корсакова: фамильные традиции и региональные особенности. В кн.: Адаптационные механизмы и практики в традиционных и трансформирующихся обществах: опыт освоения Азиатской России. Новосибирск. 2008.

2. Далее в тексте "Росс" подразумевает крепость и селение Росс.

3. Наиболее полно история присутствия русских в Калифорнии изложена в труде "Россия в Калифорнии: русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803 - 1850". Тт. 1 - 2. М. 2005 - 2012.

4. История Русской Америки (1732 - 1867). Т. 2. М. 1999, с. 192, 200.

5. Подробнее об этом путешествии Резанова см.: ДМИТРИШИН Б. Путешествие шлюпа "Юнона" к Калифорнии, 1806 [г.]. В кн.: Американский ежегодник. 2006. М. 2008.

6. История Русской Америки. Т. 2, с. 100 - 105.

7. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. 161. СПб. Гл. архив. 1 - 7, оп. 6, д. 1, п. 37, л. 385об. Главному правителю российско-американских колоний Баранову от Резанова, секретно, 20.V11.1806.

8. ГОЛОВНИН В. М. Соч. М. 1949, с. 457 - 570.

9. История Русской Америки. Т. 2, с. 210.

10. ПОТЕХИН В. Селение Росс. СПб. 1859, с. 10.

11. История Русской Америки. Т. 2, с. 217, 248.

12. Там же, с. 227 - 239.

13. Россия в Калифорнии. Т. 1, с. 318 - 319.

14. Очерк из истории Американской православной духовной миссии. СПб. 1894, с. 143 - 144.

15. История Русской Америки. Т. 2, с. 235.

16. MEDINA J.T. Historia del Tribunal del Santo Oficio de la Inquisicion en Mexico. Mexico. 1954, p. 384 - 385.

17. ШУР Л. А. К берегам Нового Света. Из неопубликованных записок русских путешественников начала XIX в. М. 1971, с. 265 - 269.

18. Государственный архив Иркутской области (ГАИО), ф. 50, оп. 1, д. 4218, л. 155 - 156. Прошение Уналашкинской Вознесенской церкви священника Иоанна Вениаминова епископу Иркутскому, Нерчинскому и Якутскому, 27.VIII.1831.

19. Там же, л. 167 - 1б7об. Главное правление РАК - Иркутскому духовному правлению, 25.XI.1832.

20. См., например: Архив семинарии о. Кадьяк; Отдел рукописей Библиотеки Конгресса США. Документы РПЦ на Аляске. Ведомость метрическая о числе св. миром помазанных обоего пола людей в новороссийском селении Росс, 3.Х.1832.

21. Россия в Калифорнии. Т. 2, с. 217 - 219.

22. За этот период он также посетил Москву, Киев и Воронеж.

23. Российско-американская компания и изучение Тихоокеанского севера, 1815 - 1841. Сб. документов. М. 2005, с. 355.

24. АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 351, л. 215 - 221об. Контракт между РАК и КГЗ, 25.I(6.II)1839; Американский ежегодник. 2002. М. 2004, с. 279 - 290.

25. Российско-американская компания и изучение Тихоокеанского севера, с. 380.

26. Отчет Российско-американской компании Главного правления за два года, по 1 января 1842 г. СПб. 1842, с: 60 - 61.

27. Государственный архив Пермской области (ГАПО), ф. 445, оп. 1, д. 151, л. 73 - 81об. Боковиков - Хлебникову, 18.IV.1830.

28. Россия в Калифорнии. Т. 2, с. 151 - 152.

29. Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. Вып. 3. Приложение к "Морскому сборнику". СПб. 1861, с. 150 - 157.

30. Россия в Калифорнии. Т. 2, с. 73 - 74.

31. Подробнее о Черных см.: История Русской Америки. Т. 3, с. 218; Россия в Калифорнии. Т. 1, с. 68 - 70; GIBSON J. R. A Kamchatkan agronomist in California: the reports of Yegor Leontyevich Chernykh (1813 - 1843). В кн.: Русское открытие Америки. М. 2002, с. 425 - 436.

32. Черных написал специальные работы по сельскому хозяйству в Россе: ЧЕРНЫХ Е. О состоянии земледелия в селении Росс, в Калифорнии. - Земледельческий журнал, 1837, N 6; ЕГО ЖЕ. Письмо из Калифорнии от г. Черных о земледелии в с. Росс. - Русский земледелец, 1838, ч. 1, январь.

33. История Русской Америки. Т. 3. М. 1999, с. 218.

34. GIBSON J. R. Imperial Russia in Frontier America: The changing geography of supply of Russian America, 1784 - 1867. N. Y. 1976, p. 50 (table 5).

35. Россия в Калифорнии. Т. 1. М. 2005, с. 103, 105.

36. GIBSON J. Imperial Russia, p. 185, 189; VINKOVETSKY I. Russian America. An overseas colony of a continental empire, 1804 - 1867. N. Y. 2011, p. 91.

37. HURTADO A. John Sutter. A life on the American Frontier. Norman. 2006, p. 59.

38. О Саттере см.: OWENS K. John Sutter and a wider West. Lincoln. 2002; HURTADO A. Op.cit, p. 59 - 61.

39. Отчет Российско-американской компании Главного правления за два года, по 1 января 1842 г. СПб. 1842, с. 61.

40. История Русской Америки. Т. 3, с. 228 - 229.

41. DMYTRYSHYN B. Fort Ross: an outpost of the Russian-American Company in California, 1812 - 1841. В кн.: Русское открытие Америки, с. 426.

42. Россия в Калифорнии. Т. 1, с. 108.

43. PIERCE R. Russian America. A Biographical dictionary. Kingston. 1990, p. 495; ГРИНЕВ А. В. Кто есть кто в истории Русской Америки. М. 2009, с. 516.

44. Отчет Российско-американской компании Главного правления за один год, по I января 1847 г. СПб. 1847, с. 6 - 7, 22 - 24.

45. То же, по 1 января 1849 года. СПб. 1849, с. 34.

46. Отчет Главного правления РАК за 1850 год. СПб. 1851, с. 25. Приложение N 1. Краткий баланс РАК к 1 января 1851 г.

47. ТИХМЕНЕВ П. А. Историческое обозрение образования Российско-американской компании и действия ее до настоящего времени. Ч. 1. СПб. 1861, с. 364 - 367.

48. ОКУНЬ СБ. Российско-американская компания. М. -Л. 1939, с. 141.

49. БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Русско-американские отнршения и продажа Аляски, 1834 - 1867. М. 1990, с. 37 - 44; История Русской Америки. Т. 3, с. 226 - 227.

50. Американский ежегодник за 2002 год. М. 2004, с. 279 - 290. Этой же точки зрения придерживаются и другие историки. См., например: VINKOVETSKY I. Op. cit., p. 92.

51. Россия в Калифорнии. Т. 1, с. 104.

52. Там же. Т. 2, с. 303.

53. История Русской Америки. Т. 3, с. 173.

54. Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ), ф. 137. Корсаковы, к. 41, д. 10, л. 9об.

55. Российско-американская компания и изучение Тихоокеанского севера, с. 355.

56. PIERCER. Op. cit., p. 429 - 431.

57. Россия в Калифорнии. Т. 1, с. 103, 105.

58. Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. Вып. 4. СПб. 1861, с. 210.

59. Там же, с. 213, 215 - 217.

60. ЗАВАЛИШИН Д. Воспоминания. М. 2003, с. 48.

61. История Русской Америки. Т. 3, с. 219.

62. Журнал для акционеров, 5.XII. 1857. N 49.

63. НИОР РГБ, ф. 137, к. 41, д. 10, л. 10об.

64. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 994, оп. 2, д. 861, л. 4; д. 862, л. 1 - 7. Балансы РАК за 1835 и 1838 годы.

65. НИОР РГБ, ф. 137, к. 41, д. 10, л. 10об.

Петров Александр Юрьевич - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН; Капалин Герман Михайлович - кандидат исторических наук, председатель Издательского совета Русской православной церкви, член Высшего церковного совета Русской православной церкви; Алексей Николаевич Ермолаев - кандидат исторических наук, заведующий лабораторией истории Южной Сибири Института экологии человека Сибирского отделения РАН.

Вопросы истории, 2013, № 1, C. 3-17

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Искатели. Сколько стоила Аляска

Участие многих декабристов в РАК не является тайной. В.П. Петров написал интересную книгу "Русские в истории Америки". Там имеется такой фрагмент:

"Заметный след в изучении Форта Росс оставил морской офицер Дмитрий Иринархович Завалишин, совсем молодым посетивший Калифорнию и Русскую Америку на борту фрегата «Крейсер» в 1822–1824 гг. Завалишин обследовал форт и пришел к убеждению, что территория русских владений должна быть увеличена, если Российско-Американская компания рассчитывает, что Форт Росс станет главной продовольственной базой русских колоний в Америке.

user posted image

Вернувшись в Петербург в 1824 г., Завалишин представил правлению компании и императору Александру I обширный и детальный план занятия большой территории в Калифорнии. Он считал, что территория Форта Росс, ограниченная морем с одной стороны и горной цепью с другой, не только мала, но и неудовлетворительна для ведения сельского хозяйства. Близость океана была причиной того, что зерно покрывалось ржавчиной. По плану Завалишина следовало продвинуться не только вдоль долины реки Славянки, но и, перевалив через горы, занять обширную, богатую, солнечную равнину до ее естественных рубежей.

Такими рубежами, по мысли Завалишина, могли быть: на севере — граница с США, т. е. до 42-й параллели; на юге — северное побережье залива Сан-Франциско; на востоке — до долины реки Сакраменто, а еще лучше до отрогов горной цепи Сьерра-Навада.

В воспоминаниях, написанных через сорок лет после посещения Калифорнии, Завалишин пишет: «…как скоро обнаружилось все неудобство прибрежных мест для земледелия и стало ясно, что предположенная цель не может быть достигнута на занятой первоначально местности, то отыскание и занятие новых удобных мест сделалось первой потребностью». Завалишин всецело разделял планы правителя Русской Америки относительно способов освоения обширных земель Калифорнии. Он цитирует правителя, который писал правлению: «…купить по крайней мере до двадцати пяти семейств крестьянских… за переселение в Америку… дать свободу и обязать заниматься земледелием около крепости Росс» (Д. Завалишин. Дело о колонии Росс).

Фантазия у Завалишина была богатая, однако надо отдать ему справедливость: он не только мечтал о расширении русских колоний в Калифорнии, но и действовал в этом направлении.

Во время его пребывания в Калифорнии мексиканская империя, созданная в 1822 г., раздиралась междоусобной борьбой. Калифорния не признавала нового мексиканского правительства и в то же время не хотела объявлять независимость. Такое положение дел и привело Завалишина к решению воспользоваться неурядицей. Он быстро разобрался в обстановке и понял, что в Калифорнии происходит борьба двух партий: мексиканской, сторонниками которой были главным образом военные круги, и испанской — лояльной испанской короне и поддерживаемой миссионерами. В сущности, обе стороны были слабы. У первой были солдаты, но очень плохо вооруженные, у второй — масса крещеных индейцев.

Вначале Завалишин пытался связаться с мексиканской партией, но его заигрывание с ее представителями успеха не имело, и он перекинулся на сторону миссионеров. Он приметил умного и честолюбивого патера, настоятеля миссии Св. Франциска, Иосифа (Хозе) Альтимиру. Заведя с ним знакомство, Завалишин сумел внушить ему мысль о том, что в этой междоусобице миссионерам лучше всего перекинуться на сторону России. В своем докладе он писал, что надеется привлечь «иных по фанатизму, других по корыстолюбию, иных по ненависти к республиканскому правлению, остальных — внуша описание со стороны Англии».

Видимо, чтобы не делать задуманного слишком открыто, Завалишин решил объявить о своей идее создания некоего вселенского рыцарского Ордена Восстановления, которому предстояло в числе прочего захватить власть в Калифорнии, а затем присоединить ее к России. Идея, казалось бы утопическая, служила Завалишину в какой-то степени прикрытием, ибо его планы бескорыстием не отличались. Патеру Альтимире и другим миссионерам он рисовал радужные картины: орден поможет восстановить трон, покончить с республиканцами и масонами, а главное — ордену будет покровительствовать сам русский император.

Уже во время первой беседы с Альтимирой Завалишин понял, что монах его планам сочувствует. Вероятнее всего, опытный во всевозможных интригах и политике Альтимира просто-напросто решил, что слухи об основании ордена будут ему на руку и поэтому полностью согласился с планом Завалишина и «признал» пока еще не существующий орден. Завалишин после разговора с Альтимирой, похоже, обрел уверенность и даже стал называть себя Великим магистром Ордена Восстановления.

Честолюбивым планам Дмитрия Завалишина положило конец восстание декабристов 1825 г. Замешанный в планах заговорщиков, он был арестован и сослан в сибирскую каторгу на 20 лет.

Интересно, что, даже находясь под следствием, в заключении, еще до приговора суда и высылки в Сибирь, Завалишин не оставлял своих фантастических планов и писал императору Николаю I, что «плодородные гавани и географическое положение Калифорнии заставили его желать присоединения этой провинции к России».

В том же письме он писал о своих попытках сблизиться с миссионерами: «Я стал деятельно учиться испанскому языку, вошел в связи с миссионерами и начальниками и умел заслужить их доверенность, желая, чтоб общество, мною учреждаемое, не токмо в главной цели своей, но и во всех побочных действиях было полезно отечеству. Я предполагал сделать Калифорнию главным местом его пребывания, преобразовав его в орден рыцарский».

И наконец, уже в ожидании этапа в Сибирь Завалишин в письме Николаю I в начале 1826 г. опять возвращается к своим планам относительно Калифорнии. Он пишет: «Калифорния, поддавшаяся России и заселенная русскими, осталась бы навсегда в ее власти. Приобретение ее гаваней и дешевизна… позволяет содержать там наблюдательный флот, который бы доставил России владычество над Тихим океаном и китайской торговлей, упрочил бы владение другими колониями, ограничил бы влияние Соединенных Штатов и Англии».

В другом пассаже тоже о декабристах:

"В книгах о декабристах довольно глухо упоминается о связи некоторых из них с Российско-Американской компанией. Назову известные имена и первым — поэта, члена, а позднее одного из директоров Северного общества, К. Ф. Рылеева. К заговору были причастны плававшие на судах компании морские офицеры В. П. Романов и Д. И. Завалишин; подполковник корпуса инженеров путей сообщения Г. С. Батеньков, столоначальник правления компании Орест Сомов.

К. Ф. Рылеев служил правителем дел канцелярии Российско-Американской компании в Петербурге (помещение, кстати, находилось на Мойке). По плану Рылеева — в случае успеха восстания — все командные посты в компании распределялись между заговорщиками следующим образом: Г. С. Батенькову предстояло стать правителем Русской Америки в Новоархангельске (вместо морского офицера М. И. Муравьева); Д. И. Завалишину — правителем Форта Росс. Себя Рылеев прочил на пост главы правления компании в Петербурге. Чтобы иметь в американских водах верное судно, было решено отправить туда корабль под командованием В. П. Романова для «обследования» северных берегов Америки.

Вероятно, самое интересное и подробное описание деятельности компании в тот период оставил Д. И. Завалишин один из 121 участника восстания, осужденных на каторгу и отправленных в Сибирь; автор «Записок декабриста».

В 1822–1824 гг. Д. Завалишин в чине мичмана на фрегате «Крейсер» совершил кругосветное плавание в составе экспедиции адмирала М. П. Лазарева. Тогда-то он и обследовал положение Форта Росс, увлекся идеей расширения русских владений в Калифорнии и по возвращении в Петербург, незадолго до восстания декабристов, представил правлению компании и императору Александру свой детальный, но фантастический план. Об этом плане стоит рассказать подробнее.

Завалишин считал, что территория Форта Росс слишком мала, чтобы служить земледельческой базой для русских колоний на Аляске, и что ее следует расширить до «естественных» рубежей, перевалив через горы и заняв обширную, солнечную и богатую равнину за ними. Этими рубежами, по мысли Завалишина, могли быть на севере граница с США, т. е. 42-я параллель, на юге северное побережье залива Сан-Франциско, на востоке долина реки Сакраменто, а еще лучше — отроги горной цепи Сьерра-Невада.

В воспоминаниях Завалишина, написанных более чем через 40 лет после посещения Калифорнии, читаем: «…как скоро обнаружилось все неудобство прибрежных мест для земледелия и стало ясно, что предположенная цель не может быть достигнута на занятой первоначально местности, то отыскание и занятие новых удобных мест сделалось первой потребностью».

Завалишин цитирует донесение правителя колоний 1817 г., который жалуется правлению на «неимение рук» — «промышленные» за малым исключением «из худших худшие, не привыкшие в России к трудам». Поэтому правитель рекомендует «… купить по крайней мере до двадцати пяти семейств крестьянских», которым «за переселение в Америку… дать свободу и обязать заниматься земледелием около крепости Росс».

Такого же мнения, по словам Завалишина, придерживалось в 1824 г. и правление компании: «Главное правление… для развития земледелия нашего в Росс… думало употребить то же средство, то есть выкупить из крепостного состояния, преимущественно в малоземельных местах и у бедных помещиков, крестьян для переселения в Калифорнию».

Как уже говорилось, Завалишин не только мечтал, но и действовал для осуществления своих планов. В то время когда созданная в 1822 г. мексиканская империя раздиралась междоусобной борьбой, а Калифорния не хотела признавать нового мексиканского правительства, но не хотела и объявлять независимость, Завалишин решил воспользоваться неурядицей. Он скоро понял, что происходит, в сущности, борьба двух партий: мексиканской, сторонниками которой были в основном военные, и испанской, поддерживаемой миссионерами. Обе стороны были слабы. У первой были солдаты, но плохо вооруженные, у второй — масса крещеных индейцев. Чтобы понять уровень их боевой оснащенности, достаточно описать один эпизод. Когда фрегат «Крейсер» вошел в бухту Св. Франциска и произвел положенный морским уставом салют из семи залпов, ответных приветствий из фортов Сан-Франциско не последовало. Адмирал Лазарев отправил на берег офицера, чтобы узнать, в чем причина такого неуважения к русскому флагу. Вернувшийся офицер сообщил, что начальник порта рад бы отсалютовать, но, к сожалению, у него нет зарядов для пушек. Если с «Крейсера» ему пришлют заряды, то он незамедлительно это сделает!

Но вернемся к Завалишину. Сперва он попытался связаться с мексиканской партией, но безуспешно — пришлось перекинуться на сторону миссионеров. Далее, как, верно, помнит читатель, он свел знакомство с настоятелем миссии Св. Франциска Иосифом (Хосе) Альтимирой и стал убеждать его, что миссионерам следует заручиться поддержкой российского правительства. Тогда-то, возможно, и родилась идея Завалишина создать рыцарский Орден Восстановления, которому предстояло захватить власть в Калифорнии и присоединить ее к России.

Уже во время первой беседы с Альтимирой Завалишин понял, что монах его планам сочувствует, хотя, вероятнее всего, опытный в интригах Альтимира просто решил, что слухи об основании ордена будут ему выгодны, и потому полностью согласился с планами Завалишина и «признал» пока еще не существующий орден. Завалишин, в свою очередь, обрел надежду, он даже стал называть себя Великим магистром Ордена Восстановления.

Имя Д. И. Завалишина связано с еще одним планом — планом распространения влияния России на негритянскую республику Гаити в Карибском море и даже (в случае особой удачи) присоединения Гаити к Российской империи. Этот план Завалишина поддерживал бывший наполеоновский генерал Буае, плененный в битве при Березине и оставшийся навсегда в России. Буае был якобы в родстве с правителем Гаити, мулатом Буае. Как ни странно, этим планом Завалишин всерьез заинтересовал правление Российско-Американской компании, которое намеревалось в сентябре 1826 г. отправить на Гаити «торговую» экспедицию под руководством Завалишина и Буае.

Конец планам пришел 14 декабря 1825 г.: восстание было подавлено, Завалишин оказался среди арестованных.

Небезынтересный факт: столоначальника правления компании Ореста Сомова допрашивал сам император Николай I. На вопрос царя «Где вы служите?» Сомов ответил: «В Российско-Американской компании». — «То-то же хороша собралась у вас там компания!..» — хмуро заметил государь.

Даже после ареста, в заключении, Завалишин не оставлял своих мечтаний и планов относительно расширения русской колонии в Калифорнии. Находясь под следствием, еще до приговора и высылки, он писал императору: «Плодородные гавани и географическое положение Калифорнии заставили меня желать присоединения этой провинции к России». В том же письме он рассказывал о своих попытках сблизиться с миссионерами. И наконец в начале 1826 г. Завалишин снова писал царю из тюрьмы: «Калифорния, поддавшаяся России и заселенная русскими, осталась бы навсегда в ее власти…» и далее приводил доводы, долженствующие убедить Николая I в разумности и полезности своих планов. Об этом уже рассказано в главе «Русская Америка».

Другой декабрист, барон В. И. Штейнгель, весьма заинтересовался возможностью захвата о-ва Гаити. Он также писал императору Николаю из тюрьмы: «Я имел счастье представлять покойному государю — воскресить флот, поощрять к мореплаванию честных людей, к чему призывает Гаити и Америка».

Судьба участников восстания 14 декабря, связанных с деятельностью Российско-Американской компании освещена в исторической литературе и известна читателю: К. Ф. Рылеев был повешен 25 июля 1826 г. вместе с четырьмя другими его руководителями; Г. С. Батеньков заключен в Петропавловскую крепость и там «забыт» на 20 лет. Д. И. Завалишин провел большую часть ссылки в Чите, до 1863 г., когда ему было позволено покинуть Сибирь. Там он много писал, изучил 13 языков. Затем жил в Казани, позже в Москве. До конца дней его называли мечтателем. Умер Завалишин 88 лет от роду.

Печально, что, когда в 1856 г. был опубликован манифест об амнистии, из 121 сосланных в Сибирь декабристов осталось в живых только 19 человек".

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А. В. ГРИНЕВ

Характер взаимоотношений русских колонизаторов и аборигенов Аляски

Довоенной советской историографии был в целом присущ обличительный подход к "реакционной политике царского режима" в русской Америке. Последствия взаимоотношений русских и туземцев рассматривались как весьма негативные. Так, С. Б. Окунь писал, что коренных жителей российских колоний фактически превратили в рабов {1}. Аналогичного мнения придерживалось немало зарубежных авторов, о чем подробно говорится в работе Е. В. Алексеевой, которая, впрочем, вынуждена частично признать правоту американских ученых, писавших о деструктивных явлениях в культуре алеутов, вызванных русской колонизацией. Вместе с тем, она упоминает историков США и Канады, расценивавших российскую колонизацию как достаточно гуманную {2}. По ее мнению, правильнее было бы учитывать специфику взаимоотношений русских и аборигенов на разных этапах этой колонизации. К сожалению, эта мысль не получила развития в ее монографии.

В послевоенной отечественной историографии "обличительный" подход постепенно сменялся на апологию российской колонизации, который утвердился в начале 1960-х годов и доминировал затем до начала 1990-х годов. Истоки этого переосмысления восходят еще к военному времени, в частности, к выступлению Е. В. Тарле {3}. Политическая конъюнктура, национально- патриотический подъем, а также рост антиколониального движения привели советских историков к выработке концепции "прогрессивного и гуманного освоения" русскими Америки, позволяющей отмежеваться от жестокой колониальной практики Запада. Так, А. В. Ефимов писал в те годы: "... в отличие от Австралии или английских колоний в Северной Америке русские помещики-крепостники, тормозившие крестьянскую колонизацию Аляски и Калифорнии, не были заинтересованы в сгоне индейцев с земли и их уничтожении" {4}.

Эти высказывания послужили дополнительным импульсом для обоснования тезиса о гуманизме российской колонизации (Г. А. Агранат, Р. Г. Ляпунова и Е. В. Чистякова) {5}. Впрочем, мысль об особой гуманности русской колонизации в отношении аборигенов не нова. Об этом писал еще во второй половине XIX в. один из основоположников русской геополитики М. И. Венкжов {6}. Отличие концепции его советских последователей заключалось лишь в марксистском классовом подходе: гуманность российской колонизации предопределялась, с их точки зрения, сугубо демократическим составом русских поселенцев в Америке (ссыльные, городская беднота, бежавшие от крепостного гнета крестьяне) {7}.

Итак, действительно ли российская колонизация была более гуманна, чем, к примеру, британская или испанская? И действительно ли "демократический состав" русских пришельцев благотворно сказывался на характере их взаимоотношений с аборигенами?

Начнем с эпохи освоения русскими промышленниками (охотниками за пушниной) Алеутских островов (1743 - 1783 гг.). Эти острова были открыты участниками Второй Камчатской экспедиции В. И. Беринга - А. И. Чирикова (1741 - 1742 гг.), возвратившимися на родину из трудного и опасного путешествия с богатым грузом ценных мехов. Рассказы моряков о неведомых землях на Востоке, где в изобилии водился ценный промысловый зверь, вызвали живейший интерес камчатских промышленников, купцов и казаков. Уже в 1743 г. на промысел "морских бобров" - каланов - отправилось к Командорским островам первое судно. Затем последовали другие, продвигавшиеся все дальше на восток вдоль Алеутской гряды. В 1745 г. команда судна "Св. Евдоким" компании купца А. Ф. Чебаевского во главе с мореходом М. Неводчиковым и передовщиком (начальником промышленников) Я. Чупровым впервые вошла в контакт с алеутами, населявшими так называемые Ближние (к Камчатке) острова. Хотя сначала отношения складывались вполне мирно, вскоре пришельцы перестали церемониться с местными жителями. Устроившись на зимовку в бухте на острове Атту, промышленники из артели Л. Беляева перебили всех не успевших бежать обитателей одного алеутского селения, в том числе женщин, которых заколов, сбросили с утеса в море {8}. Промышленники оправдывались тем, что островитяне и так должны были погибнуть от голода, поскольку все их продовольствие было отнято русскими. На этом Беляев и его подручные не остановились и, захватив еще одно селение, истребили до 40 человек, оставив в живых только молодых женщин - "для услуг" {9}.

От артели Беляева не отставали и другие промышленники. "Они также преследовали и истребляли разбежавшихся от страха островитян, - писал на основе данных сибирских архивов А. С. Полонский. - Передовщик (Чупров. - А. Г.) не только не принимал мер к ограничению жестокостей, но и сам постоянно вооруженный болтом, убивал встречавшихся туземцев, перехватывал вооруженною рукою появлявшиеся байдарки и даже велел сварить саламат (мука, разведенная в воде. - А. Г.) с сулемою для отравления приходивших в гавань (где стояло судно промышленников. - А. Г.).... Он сам посылал рабочих отбирать у туземцев корма и промысла с приказанием; если не дадут доброю волею, бить. Женщины в гавани шили парки (теплая меховая одежда с капюшоном. - А. Г.) и угождали каждая своему покровителю; как мужчин, так и женщин, находившихся при компании для работ, наказывали линьками (плетьми. - А. Г.), для страха: знайте меня, Чупрова" {10}.

Промышленники впоследствии оправдывались тем, что они-де приняли местных островитян за воинственных чукчей, которых опасались из-за их многочисленности и свирепого нрава. Эти объяснения, видимо, были приняты во внимание судом, состоявшимся над командой "Св. Евдокима" по ее возвращении на Камчатку по доносу одного из промышленников. За "убийство и блудное воровство", как говорится в документах, часть из них во главе с Беляевым была осуждена камчатскими властями, но Чупрова с его товарищами оправдали {11} (возможно, за взятку мехами).

Поведение промышленников Чупрова и Беляева на Алеутских островах не было единичным явлением. Насилия и убийства продолжались и в дальнейшем, неоднократно приводя к выступлениям местных жителей. Особенно значительным было восстание алеутов Лисьих островов в 1763 - 1764 гг., когда были почти полностью уничтожены экипажи четырех купеческих судов {12}. Месть промышленников не заставила себя ждать. Во время карательных рейдов последние уничтожали местных жителей целыми селениями. И. Е. Вениаминов, опираясь на рассказы стариков-алеутов, очевидцев событий, писал о передовщике С. Глотове, пришедшем на судне "Св. Андреян и Наталья" летом 1764 г. к Лисьим островам; "Он, сколько под предлогом отомщения за смерть соотечественников своих, столько и за непокорность, истребил почти без остатка все селения, бывшие на южной стороне Умнака, и жителей островов Самальи и Четырехсопочных". Побывавший в 1790 г. в этом районе Г. А. Сарычев бесстрастно отмечал в своем путевом журнале: "Жителей на Четырехсопошных островах прежде было много, но нониче нет" {13}.

Особенно "прославился" своими жестокими расправами с непокорными туземцами в 1764 - 1765 гг. мореход и передовщик И. Соловьев с судна "Св. апостолы Петр и Павел". В отместку за нападение на свою команду и уничтожение экипажей других купеческих судов, он, как и Глотов, не пощадил почти никого из местных жителей. В. Н. Берх, посетивший Русскую Америку в начале XIX в., собрал от промышленников "прежних времен" некоторые сведения о жестокостях Соловьева на островах Лисьей гряды. Вот что он писал об одном из карательных рейдов Соловьева: "Кровопролитие при сем случае было ужасное, большая часть виновных в убиении россиян заплатила за сие жизнию. Мстители сии (Соловьев со своей командой. - А. Г.), услышав впоследствии, что островитяне, боясь нечаянного нападения, собрались в числе 300 человек в одно жилище, отправились немедленно туда. По прибытии их начали островитяне метать из разных отверстий стрелы, но как вместо оных влетели туда к ним пули, то и решились они, заколотив все щели, ожидать покойно участи своей. Соловьев, видя, что зданию сему нельзя будет нанести скорого вреда, подложил под оное в разных местах кишки, начиненные порохом, и поднял сих несчастных детей природы на воздух. Хотя при сем случае спаслись многие от взорвания, но были побиты ружьями и саблями" {14}.

Очевидцы рассказывали купцу И. В. Лапину (информатору Верха), что от рук команды Соловьева тогда погибло около 200 человек. "Кроме этого известно, - добавлял Вениаминов, - что он истребил две байдары Унимакских Алеутов, приехавших к своим родственникам; и сверх многих частных убийств, он наконец нашел жителей нескольких селений Уналашки, собравшихся на Яичном островке или Орешке, подле о. Спирки, для защиты. По втором покушении, Соловьев пристал к берегу и истребил всех бывших тут Алеутов с женами и детьми. Убийство это было столь жестоко, что море вокруг островка сделалось кроваво от бросавшихся и бросаемых в оное". По словам стариков- алеутов, промышленники перестреляли многих туземцев просто ради забавы. Вениаминов прямо называет виновника: "Это сделал Соловьев (в Кошигинском селении на Уналашке. - А. Г.), которому пришло в голову испытать: в котором (человеке) остановится пуля? и для этого он велел связать вместе двенадцать человек Алеутов (вероятно не совсем безвинных) и выстрелил в них из штуцера или винтовки (говорят, пуля остановилась в девятом)" {15}.

Всего, по данным морского офицера Г. И. Давыдова, Соловьев уничтожил на островах Лисьей гряды более 3000 алеутов, а по мнению Г. А. Сарычева и И. Е. Вениаминова - не менее 5000, однако ряд исследователей подвергает сомнению эти цифры, как явно преувеличенные {16}. Характерно, что в своем рапорте камчатскому начальству сам Соловьев вообще не упоминает эти эпизоды, хотя и неоднократно описывает стычки с местными жителями, которые в его рапорте неизменно выступают как инициаторы столкновений {17}.

Царские власти, прослышав о массовых насилиях и произволе промышленников в Новом Свете, пытались взять туземцев (потенциальных подданных и плательщиков ясака) под свою защиту. Так, после возвращения бота "Св. Гавриил" из промысловой экспедиции к берегам Аляски в 1762 г. его команда была предана суду за то, как говорилось в официальном документе, что творила "неописанныя обиды, разорения и смертоубийства" местным жителям {18}. Мало того, едва прибыв к берегам Камчатки, экипаж судна поспешил ликвидировать всех находившихся на борту алеутов (главным образом женщин), частично перебив их, частично выбросив за борт, чтобы избавиться, таким образом, от свидетелей преступлений промышленников на Алеутских островах {19}. Царская администрация, руководствуясь именно фискальными и политическими соображениями, в соответствующих инструкциях регулярно обязывала проявлять лояльность к жителям Алеутских островов. Истоки государственного патернализма, проявившегося позже в отношении туземцев Аляски, восходят к сибирской истории XVII века {20}. В отличие от долговременных интересов государства, интересы частных лиц обычно находились в плоскости быстрого обогащения любым способом, в том числе за счет ограбления местного населения {21}.

Ни сибирский, ни аляскинский материал не подтверждают тезиса о благотворном влиянии "демократического элемента" в составе пришельцев на характер российской колонизации, вследствие чего отношение русских к аборигенам отличалось якобы особым гуманизмом {22}. Среди этого "демократического элемента" (подразумеваются сельские и городские низы) нередко попадались сосланные в Сибирь уголовные преступники. Да и поведение остальных промышленников, набиравшихся по большей части из обедневших крестьян, разорившихся мещан, посадских и купцов, было ничуть не лучше - как в XVIII, так и в начале XIX века. Например, в рапорте начальника Охотского порта капитана 2-го ранга М. И. Миницкого иркутскому губернатору от 24 сентября 1815 г. говорилось: "Можно определительно сказать, не к опорочиванию компании (Российско-Американской. - А. Г.), что большая часть промышленных русских людей, пересылаемых компаниею на острова, состоит из самых величайших буянов, великих пьяниц и таких людей, кои собою были в тягость обществам; конечно, найдутся между сими людьми и такие, кои заслуживают уважения и доверия; но таковых весьма мало и я во все продолжение моего командования Охотским портом с 1809 по сей текущий 1815 г. видел множество промышленных, но редко знавал' между ими людей хорошего поведения. Сие не только я, но и все живущие в Охотском порте могут уверить...". А по свидетельству известного мореплавателя В. М. Головкина, промышленники, отправлявшиеся в Америку, "большею частию состоят из самых развратных и гнусных людей". Тот же Миницкий писал о промышленниках: "... При сем повторяю, что ежели Алеуты, ощущая от таковых дерзких, своевольных людей всякие обиды, не будут иметь заступности себе от местных начальств Высочайше утвержденных в Камчатке и Охотском порте, куда наиболее приходят суда Российско-Американской компании от берегов Америки, тогда можно полагать, что утеснениям беззащитному народу не будет конца" {23}.

Государственные органы, напротив, старались по упомянутым выше причинам всячески покровительствовать туземцам. Так, в предписании камчатских властей команде судна "Св. Живоначальная Троица", отправлявшейся на промысел в 1762 г., говорилось: "Никаких обид, утеснений и озлоблений не чинить... съестных и харчевых припасов или чего самовольно грабежом и разбоем не брать и не отнимать; ссор и драк от себя не чинить и тем в сумнение тамошних народов не приводить под наижесточайшим штрафом и телесным наказанием". А в 1766 г. Екатерина II собственной рукой дописала в конце своего именного указа сибирскому губернатору Д. И. Чичерину: "Промышленникам подтвердите, чтоб они ласково и без малейшего притеснения и обмана обходились с новыми их собратиями, тех островов жителями" {24}.

Однако наладить жесткий контроль за действиями добытчиков пушнины на отдаленных островах было чрезвычайно трудно и их произвол в отношении туземцев Алеутских островов продолжался и далее, несмотря на все запреты и увещевания властей. Не случайно в 1776 г. канцелярия Охотского порта вынуждена была в своей инструкции вновь предписать команде судна "Св. Апостол Павел", чтобы промышленники "в грабежи и отъемы насильные ни под каким видом, будучи на тех островах, не входили, и того над тамошними народами не чинили, под смертною казнию" {25}.

Приведенные факты представляются некоторым авторам недостаточно убедительными. Так, по мнению американской исследовательницы Б Красе, первые двадцать лет русско-алеутских контактов характеризовались очень хорошими отношениями и взаимовыгодным партнерством. А Ляпунова писала, со ссылкой на Аграната, что "отношение русских к коренному населению Алеутских островов и Аляски отличалось от крайне жестокой политики испанских, а затем и англо-французских колонизаторов Америки уже тем, что русские никогда не стремились к геноциду, а, наоборот, полагались на доверие во взаимоотношениях при совместной трудовой жизни, основанное на отсутствии расовых предрассудков". Правда, через полтора десятка страниц Ляпунова фактически опровергает вышесказанное сведениями из архивного источника: "Во время плавания 1760 - 1763 гг. судна "Прокопий и Иоанн" компании купцов В. Попова и Т. Чебаевского с мореходом казаком А. Воробьевым передовшик Шошин на Крысьих островах силой требовал от алеутов бобров и кормовых припасов (на Атту умерли от голода пять промышленников) и навел на алеутов такой панический страх, что по его приезде они выносили и клали на берег бобров, юколу (каланьи шкурки и сушеную рыбу. - А. Г.) и т.д., а сами в страхе скрывались". У алеутов были все основания поступать подобным образом, поскольку Шошин до этого перебил немало островитян, отнимая у них продукты и пушнину {26}.

Было бы, однако, заблуждением и крайним упрощением рисовать взаимоотношения русских с алеутами исключительно черными красками и обвинять во всех бедах только одну сторону. Во-первых, не все промышленники и их предводители применяли против туземцев жестокие репрессии. Так, передовщик А. Толстых был известен своим добрым отношением к алеутам и во время своих экспедиций на острова стремился наладить с ними дружеские отношения. А уже упоминавшийся Глотов вполне мирно обходился с алеутами во время своего первого посещения Уналашки. Во-вторых, местные жители сами, порой без видимых причин, первыми нападали на русских, особенно если были уверены в их слабости. Так, во время крушения судна "Св. Капитон" в 1757 г. у одного из островов Алеутской гряды туземцы атаковали попавший в беду экипаж под командой казака И. Студенцова; воинственные эскимосы конягмиуты, населявшие крупный остров Кадьяк у южного берега Аляски в 1763 г. неоднократно нападали на промышленников С. Г. Глотова {27} и т. д.

Новый этап в российской колонизации Северной Америки наступил в августе 1784 г., когда купец Г. И. Шелихов прибыл на Кадьяк с двумя кораблями и основал в Трехсвятительской бухте первое постоянное русское поселение, заложив тем самым базу для прочной колонизации края. Едва поселившись на острове, промышленники Шелихова потребовали для поддержания мира заложников-аманатов от воинственных кадьякцев, но получили отказ. Вскоре Шелихов узнал от алеута-раба, бежавшего к нему от кадьякцев, что те в большом количестве собрались в укрепленном селении на скалистом островке в 40 верстах от Трехсвятительской бухты. Не желая упускать инициативу, Шелихов сам отправился к ним во главе вооруженного отряда с пятью небольшими пушками. После артиллерийского обстрела отряд промышленников сломил сопротивление защитников островка. Множество кадьякцев было перебито или утонуло в море при попытке спастись. Шелихов, писал в свое оправдание, что старался вести пушечный огонь в основном по скалам и туземным хижинам, а не по людям. И все-таки ему пришлось признаться: "... сколько я ни избегал пролития крови, нельзя однакож думать, чтобы не было при сем несколько из них убито" {28}. По свидетельству подлекаря М. Бритюкова, этих "несколько" было более 500 человек, причем попавших в плен мужчин Шелихов приказал отвести в тундру и переколоть копьями {29}. Другие свидетели приводят меньшие цифры: так, по воспоминаниям старика-эскимоса, бывшего ребенком во время этих событий, тогда от рук русских пало 300 кадьякцев, а по данным штурмана Г. Г. Измайлова - 150 - 200 человек. Но в любом случае, количество убитых туземцев было весьма значительным. Многие кадьякские женщины и дети после сражения попали в плен, были отправлены в строившееся русское поселение, где содержались три недели в качестве заложников. Шелихов возвращал этих пленных их родственникам, посещавшим селение, оставляя по одному ребенку от семьи в качестве заложника {30}.

И после этого побоища сопротивление кадьякцев не прекратилось. Вскоре они предприняли несколько нападений на артель русских, разведывавших на пяти байдарах восточную часть Кадьяка. По сведениям Бритюкова, при возвращении в лагерь этот отряд захватил в плен двух кадьякцев, которых Шелихов лично пытал, добиваясь от них признания в участии в нападениях на русских. Ничего не добившись, он застрелил одного пленника, а другого приказал заколоть и бросить в тундре. Кроме того, по его приказу штурман Измайлов застрелил двух кадьякцев за несвоевременный донос о заговоре сородичей. Позднее мореход официально подтвердил этот случай, оправдываясь тем, что был вынужден слепо следовать всем приказам своего начальника {31}.

Эти факты опровергают сусальный образ "Колумба Росского", весьма популярный в отечественной историографии {32}. Правильнее было бы именовать Шелихова не Колумбом, а Кортесом! Не случайно современник событий академик Э. Лаксман писал из Сибири графу А. А. Безбородко: "Где частные выгоды перевес имеют, там богачам нетрудно свои намерения исполнять по Северо-Восточному океану почти все коммерческие дела, которые сходственнее грабежам называть можно в руках помянутого Шелихова. Котораго промышленники состоят из ядра развратнейших иркутских буйственников и мошенников, и хозяин их довольно имеет в себе той жестокости, которую мы о Гишпанцах читаем в древней американской истории, когда он мог над бедными Алеутами пробовать свою саблю, пистолету и винтовку" {33}.

Стремясь твердо обосноваться на Кадьяке, Шелихов использовал целую систему подчинения своей власти местных туземцев. Эта система предусматривала, с одной стороны, террор и репрессии, с другой - традиционное для Сибири аманатство. Наряду с этим Шелихов убеждал кадьякцев прекратить междоусобные войны, демонстрировал им преимущества европейской техники и знаний, учил строительству небольших домов, занимался разбивкой огородов, проповедовал основы христианской религии и проч. Но помимо этого подкупал вождей и старейшин, чтобы тем самым обеспечить лояльность их родичей. В ряде селений Шелихов своей властью назначил преданных русским старшин - "хаскаков". Поощрял он и доносительство. По данным Г. И. Давыдова, в то время многие содержавшиеся у кадьякцев невольники перебежали к русским в надежде облегчить свою участь: "Тогда сих людей употребляли на исполнение убийств подозрительных островитян; они же отправляли вместе с Русскими все работы" {34}. Так было положено основание для формирования особой социальной группы - так называемых каюров - фактически рабов компании Шелихова.

В мае 1785 г. Шелихов отправил 52 промышленников на четырех байдарах в сопровождении 110 кадьякцев и 11 лояльных лисьевских алеутов на юго- западную оконечность полуострова Кенай. В августе партия благополучно возвратилась, привезя с собой до 20 аманатов, захваченных у индейцев танаина (кенайцев) и эскимосов чугачей. В конце декабря Шелихов вновь послал на полуостров Кенай двух русских промышленников с толмачем для торговли, поручив их безопасность старейшине с близлежащего острова Шуяк - тоену, у которого были взяты аманаты. Однако последний изменил русским и убил промышленников. В отместку Шелихов направил на острова Шуяк и Афогнак карательную экспедицию, как писал Бритюков, "для истребления всех жителей и сыску помянутого тойона, с коими посланы были российские торговать; то по сему приказанию в бытность нашу получено известие, что одно селение совсем искоренено, а из прочих спаслись бегством..." {35}.

В целом покорение Кадьяка и близлежащих территорий в 1784 - 1786 гг. под руководством Шелихова вряд ли можно было назвать гуманным. Не должны вводить в заблуждение и официальные документы "шелиховской" компании, в том числе часто цитирующееся "Наставление" Г. И. Шелихова от 4 мая 1786 г., в котором он указывал своему помощнику К. А. Самойлову на необходимость заботиться о зависимых туземцах: "Здешних обитателей, аманат, служащих при компании в работах каюр и работниц содержать в хорошем призрении, сытых..." {36}. Забота Шелихова о местном населении была продиктована прежде всего утилитарными соображениями: именно туземцы - основной контингент рабочей силы колоний - были главными добытчиками пушнины для его компании.

Уже в довоенной советской историографии и работах некоторых зарубежных авторов получила распространение точка зрения, согласно которой коренное население формирующихся российских колоний подвергалось жестокой эксплуатации и фактически находились на положении рабов {37}. Противоположная оценка русской колонизации Аляски дается в большинстве трудов отечественных историков, этнографов и географов, по мнению которых, в методах эксплуатации туземцев преобладала система вольного найма и неэквивалентного обмена; Соответственно, российская колонизация Нового Света характеризовалась как капиталистическая {38}.

Обе точки зрения представляются ошибочными. С одной стороны, большая часть туземного населения колоний (алеуты, эскимосы конягмиуты и чугачи, индейцы танаина) формально не были рабами. Правда, элементы рабовладения существовали в Русской Америке - достаточно вспомнить каюров, составлявших от 1/8 до 1/12 взрослого туземного населения. Трудились каюры обычно совершенно бесплатно или за мизерное вознаграждение, получая лишь скудную одежду, пищу и немного табака. Фактически на положении каюров находились также женщины, старики и подростки, вынужденные выполнять для промышленников различные подсобные работы (добывать капканами лис, охотиться на птиц, шить парки, собирать ягоды и т. п.) {39}.

С другой стороны, не отрицая наличия в Русской Америке отдельных элементов капиталистических отношений (торговая деятельность купеческих компаний, вольный наем промышленников и проч.), необходимо учитывать, что эти отношения слабо затрагивали зависимое туземное население. Хотя большинство формально свободных ("вольных") туземцев-мужчин также нанималось, как и русские промышленники, на морские пушные промыслы, этот наем лишь внешне напоминал капиталистический: туземцам перед отправлением на промысел выдавался (а зачастую принудительно навязывался) в качестве аванса минимум товаров, продуктов и одежды, цены и ассортимент которых целиком зависели от произвола промышленников и приказчиков. Купеческие компании фактически были монополистами, что позволяло им максимально завышать цены на собственные товары. Кроме того, угрозами и насилием промышленники запрещали зависимым туземцам продавать добытую ими ценную пушнину своим торговым конкурентам. Как отмечал побывавший на Кадьяке в 1790 г. Г. А. Сарычев, островитяне ничего не предлагали участникам экспедиции И. И. Биллингса, "как видно из боязни русских промышленников, которые, кроме себя, другим продавать запрещают" {40}. Это свидетельствует о явно некапиталистическом характере российской колонизации.

Получив в долг от русских те или иные товары, туземцы должны были отправляться для добычи калана обычно в составе байдарочной флотилии ("партии"), чтобы затем расплатиться за аванс пушниной. Должники обязаны были беспрекословно следовать "в партию" на следующий промысловый сезон. Уклонение от работ каралось жестоко, вплоть до обращения в каюров, так что реально участие в промысловой деятельности превращалось в своего рода повинность типа барщины. На это жаловались алеуты участникам экспедиции Биллингса-Сарычева в начале 1790-х годов. Позднее в отчете Святейшему синоду от 5 октября 1797 г. член кадьякской духовной миссии монах Макарий сообщал, что туземцы не успевают заготовлять для себя достаточно продовольствия и шкур для одежды в летний сезон, так как поголовно отвлечены на промыслы "шелиховской" компании. А поскольку промышленники отнимают у туземцев почти все добытые ими меха, многие страдают от голода и холода, при этом "нерадивых" жестоко избивают тяжелыми палками {41}.

Некоторые отечественные исследователи {42}, ссылаясь на свидетельство английского путешественника Дж. Ванкувера, побывавшего в 1794 г. в Русской Америке, пишут о гармонии в отношениях между индейцами танаина и промышленниками {43}. Но британский мореплаватель весьма бегло ознакомился с жизнью русских колоний, что ставит под сомнение ценность его выводов, тем более что уже через четыре года произошло крупное восстание танаина против пришельцев, завершившееся уничтожением двух русских поселений {44}.

Хотя с приходом русских внутри- и межплеменные столкновения среди зависимых туземцев практически исчезли, так как это мешало налаживанию торговли и регулярного промысла, численность аборигенов постоянно сокращалась. Это было вызвано комплексом причин: гибелью на опасных промыслах, голода, завезенных русскими болезней и т. п. По мнению правителя "шелиховской" компании в Америке А. А. Баранова, уже к 1795 г. в колониях начал ощущаться дефицит туземной рабочей силы. Поэтому он отклонил проект Шелихова о присылке на Курильские острова большой группы кадьякцев. Правитель писал своему патрону: "О каюрах или вольножелающих в Курилы [и] на Лисьи [о-ва] и туда и сюда разсудите, не будет ли важного подрыва компании, людей у нас недостает в нужные зделья около 300 человек... посмотрите по экстракту и из переписи, много ли всех с Аляксой и Кинаями, да из тех много утопших, убиенных, дряхлых, малолетних и гнилых в известной здесь болезни (сифилиса. - А. Г.) и год от году в партии байдарок уменьшается.., а жилы (селения. - А. Г.) в летнее время почти пустые остаются, притом от бывшей же экспедиции начальника Биллингса по всем островам оставлены приказы с прописанием имянных повелений (царских властей. - А. Г.) от природных мест иноверцов не отлучать" {45}.

В этот период окончательно сложилась система эксплуатации туземцев. Поскольку европейских товаров для расплаты с "вольными" туземными охотниками за добытую ими пушнину у Баранова постоянно не хватало, он компенсировал этот недостаток продуктами труда каюров, стариков и жен "вольных алеутов" - дублеными тюленьими шкурами (лафтаками) для обтяжки байдарок и туземной одеждой - парками и камлейками. Таким образом, меха доставались "шелиховской" компании фактически даром; ведь труд каюров, подневольных женщин и стариков ей не стоил почти ничего. Закабаленные "вольные" туземцы вынуждены были идти на такой по сути дела грабительский обмен, поскольку другого выбора у них просто не было. Отвлеченные на промыслы почти на весь период летнего охотничьего сезона, они часто не успевали заготовить для себя на зимовку даже рыбы, не говоря уже о шкурах животных и птиц, необходимых для изготовления теплой одежды и байдарок, без чего охотник просто не мог обойтись.

Ситуация не изменилась и после окончательного слияния в июле 1799 г. конгломерата "шелиховских" компаний и объединения ряда иркутских купцов в единую организацию - монопольную Российско-Американскую компанию (РАК). Вплоть до продажи Аляски в 1867 г. ей были подчинены российские колонии в Новом Свете. Некоторые авторы полагают (хотя и с оговорками), что именно с момента формирования РАК на рубеже XVIII-XIX вв. российская колонизация приобретает действительно гуманные черты {46}. Местное начальство, по их мнению, начинает стремиться к гармонизации отношений с туземцами. Так А. А. Истомин пишет: "Для русского колониализма в Америке в его "зрелый" период (с начала XIX в.) после того, как сопротивление аборигенов на островах было полностью подавлено, было вообще характерно стремление избегать конфликтов с "алеутами" и, не меняя характера эксплуатации, всячески смягчать отношения русских с аборигенами на микросоциальном уровне, придавая им вид партнерства, товарищества" {47}.

Вряд ли с этим можно согласиться. Во-первых, первые попытки центральной и сибирской администрации смягчить отношения русских с туземцами- островитянами на тихоокеанском Севере относятся не к началу XIX в., а еще ко второй половине XVIII века. Во-вторых, лишь с 1820-х годов действительно несколько улучшается положение зависимых туземцев в российских колониях. Это было связано не с подавлением сопротивления аборигенов, а с новым этапом в эволюции социально-экономических отношений в Русской Америке. В-третьих, практически все очевидцы, побывавшие в Русской Америке в начале XIX в., рисуют картину, которая едва ли может подтвердить тезис Истомина о серьезном стремлении местного руководства РАК "всячески смягчать отношения русских с аборигенами..., придавая им вид партнерства, товарищества". Так, посетивший в 1805 - 1807 гг. колонии натуралист Г. Г. фон Лангсдорф писал: "Я был поражен на острове Уналашке малым его народонаселением. Одна из причин уменьшения народонаселения на Алеутских островах состоит в усиленных промыслах и в погибели многих алеутов в бытность их далеко от родины, в особенности у северозападных берегов Америки. Не менее пагубно действуют на алеутов лежащий на них гнет и отсутствие всякаго попечения о них". И далее: "Алеуты дальних островов подчинены промышленникам или, другими словами невеждам и злодеям, которые всеми средствами обижают, притесняют и смело можно сказать высасывают добродушных и кротких туземцев. Мне положительно известно, что некоторые промышленники распоряжались даже жизнью туземцев своевольно и безнаказанно и до смерти замучивали этих беззащитных и несчастливцев. Несправедливость и неограниченное могущество приказчиков и их помощников относительно алеутов, довели их до того, что они лишились всего своего имущества и едва остается у каждого из них по одной собственной одежде. Возмутительно видеть этих голодных, полунагих людей, работающих как арестанты, когда знаешь, что в компанейских магазинах есть провизия и одежда" {48}. Немало конкретных фактов чудовищного произвола промышленников и приказчиков РАК в отношении кадьякцев в этот период сообщал, например, иеромонах Гедеон {49}.

Тем не менее Истомин продолжает отстаивать свой тезис о заботе колониального начальства о зависимых туземцах в 1800 - 1810-х годах. В качестве доказательства он ссылается на инструкцию главного правителя российских колоний А. А. Баранова И. А. Кускову от 14 октября 1808 г., в которой тот обращает внимание своего помощника на необходимость попечения о вверенных ему людях, в том числе и о туземцах {50}. Для администрации РАК подобные "заклинания" превратились в своего рода бюрократический ритуал, явно контрастируя с реальным положением дел. Можно привести свидетельство иеромонаха Гедеона, писавшего в 1805 г. о кадьякцах: "Сострадательный человек едва может удержаться от слез, увидев в таковом положении сих несчастных, кои более похожи на мертвецов, нежели на живых людей. По отъезде мужей в партию (для добычи калана. - А. Г.) жены с малолетними детьми, дряхлыми стариками и старухами, как за неимением байдарок, так и за наложенными от компании на лето оброками относительно чистки рыбы, копания сараны (съедобных клубней камчатской лилии. - А. Г.) и собирания ягод не могут и не имеют времени запасти для себя нужного на зиму корма; и потому часто случается, что многие умирают от голода. Все сие не есть ли отяготительнее и разорительнее ясака, который с 1794 года не собирается? И есть ли знак ласкового и дружеского обращения? Слова "ласковое и дружеское обращение" всегда обращают первое место на губах и бумагах компании, а не на самом деле" {51}.

И тем не менее, некоторые отечественные авторы указывают на такие положительные аспекты колонизации, как приобщение коренных жителей к скотоводству, огородничеству и образованию {52}, но при этом забывают упомянуть, что эти успехи в значительной мере базировались на принудительном труде. Так, фон Лангсдорф свидетельствовал: "Попечением Баранова скотоводство сделало большие успехи, но оно приносит пользу одним русским, а не алеутам. Некоторые промышленники начали заниматься обработкою земли, и я с сожалением видел, как впрягались в неуклюжий плуг алеуты (эскимосы конягмиуты. - А. Г. ), а не рогатый скот" {53}. К занятию огородничеством на Кадьяке регулярно привлекались и школьники из училища, учрежденного камергером Н. П. Резановым в 1805 г. на базе ранее существовавшей здесь школы, основанной еще Шелиховым. В училище занимались в основном дети промышленников (это обычно были "креолы", то есть метисы), реже туземцев (среди них были даже аманаты, взятые у воинственных индейцев тлинкитов). Школьников обучали русскому языку, грамоте, географии, арифметике и другим дисциплинам для того, чтобы в дальнейшем сделать из них приказчиков, бухгалтеров, штурманов и даже командиров судов. Однако, после отъезда 1807 г. из колоний куратора училища иеромонаха Гедеона, оно пришло в упадок, о чем свидетельствовал известный мореплаватель Ф. П. Литке, посетивший колонии в 1818 году {54}. Школьное обучение туземцев - положительный момент в истории российской колонизации. Однако использование учеников на огородах и для работ на РАК воспринималось, например тлинкитами, как рабский труд {55}, тем более, что учащиеся по окончании школы обязаны были отработать на РАК не менее десятка лет.

В жизни зависимых туземцев были и другие положительные факты: исчезли кровопролитные межплеменные и межобщинные войны, постепенно внедрялись более совершенные металлические орудия труда и утварь, были ликвидированы наиболее жестокие обычаи и проч. Однако даже официальная статистика РАК свидетельствовала о постоянном падении численности туземцев - вплоть до 1820-х годов {56}. Еще в 1805 г. стари кикадьякцы сообщали Ю. Ф. Лисянскому, что после прихода русских (то есть всего за 20 лет) численность островитян уменьшилась вдвое. Численность алеутов с начала контактов с русскими и до 1820-х годов сократилась, по подсчетам разных авторов, в 4 - 8 раз {57}. По сути дела можно говорить о демографической катастрофе для ряда коренных народов Аляски.

Вплоть до конца 1810-х годов едва ли можно говорить о какой-то особой "гуманности" российской колонизации. Об этом свидетельствует и официальный документ, отразивший основные проблемы взаимоотношений РАК и коренного населения - "Записка о состоянии Алеут в селениях Российско-Американской компании", составленная в 1818 г. по материалам своей инспекционной проверки правительственным ревизором капитаном 2-го ранга В. М. Головкиным. Опросив коренных жителей, служащих компании и миссионера монаха Германа, он нашел, что обвинения РАК в злоупотреблениях в отношении местного населения совершенно справедливы. Он писал: "1) Компанейские правители заставляют жителей работать во всякое время и в ненастные погоды, от чего многие из них делаются больными и не редко лишаются здоровья навсегда или преждевременно умирают. 2) Посылают их на промыслы в отдаленные места и часто на несколько лет, где подвергаются они опасности от свирепости американских диких народов и часто бывают от них убиваемы; между тем семейства их, за отсутствием молодых здоровых людей, лишаются способов снискивать себе пропитание, ибо они летом должны и на компанию работать, и себе пищу на зиму запасать. 3) Жители, остающиеся на Кадьяке, по большей части старики или хворые и женский пол; но и те в беспрестанных работах для компанейских выгод; они запасают и вялят рыбы не только для промышленников, но и для свиней компанейских на всю зиму, а также собирают осенью ягоды; за тем сами часто принуждены бывают питаться древесною корою, ракушками или когда какое животное мертвое на берег морем выкинет. 4) Компания заставляет жителей ловить зверьков яврашек (сусликов-еврашек, - А. Г.) и бить сивучей и других морских животных; из шкур первых и из внутренних частей последних, их жены и дочери шьют платья и обувь по приказанию компанейских прикащиков, которыми им же, жителям, компания платит за бобров (каланов. - А. Г.). Привозимые свои товары ставит для них в чрезвычайную цену; хотя теперь платят им вдвое против цен, означенных г. Лисянским..., но жители считают сие постановление для себя обидным. 5) Наконец жаловались они, что они часто претерпевают от приказчиков безвинно жестокие побои и обиды; и что от крайних недостатков, от трудных работ, от опасных промыслов, от побоев и от беспрестанных продолжительных отлучек молодых людей от жен своих, народ их год от году приметно уменьшается и они думают, что если с ними также поступать будут как теперь, то они скоро вовсе переведутся и как чем менее их становится, тем работы тягостнее для них должны быть, то они принуждены будут бежать в горы и питаться там одними кореньями".

Головнин писал: "Известно также, что между прочими притеснениями, чинимыми алеутам от компанейских служителей, обвиняют сих последних в том, что они насильственным образом берут от жителей жен и дочерей и живут с ними в разврате..." (это подтверждал и глава Кадьякской духовной миссии монах Герман). В "Записке" Головнина показаны противоречия между бюрократическими инструкциями колониального начальства и требованиями РАК. "По всем жалобам сим требовал я от здешняго правителя, мещанина Патарогина (правителя Кадьякской конторы РАК. - А. Г.), объяснения, и он мне объявил, что оныя справедливы, кроме жестокости в побоях жителям, кои он отвергал, но в оправдание частных правителей (байдарщиков РАК. - А. Г.) представил приказания главнаго начальника своего (А. А. Баранова. - А. Г.), в которых хоть и предписывается жителей не изнурять работами, не притеснять и обходиться с ними ласково; но между тем даются им строгия приказания заготовить такое то количество парок, таких то и таких вещей; столько то рыбы для промышленных, непременно содержать такое то количество скота, свиней, для коих потребно много корма и проч. Для заготовления же всего предписаннаго жители непременно должны заниматься изнурительными работами; если же не исполнять предписания, то главный правитель подвергнул бы жестокому наказанию частного (приказчика. - А. Г.), а особливо столь малозначащее лицо как мещанин, и в такой отдаленности от государственных властей, которыя могли бы защитить его. Что же принадлежит до платы жителям за их работы и промыслы, то цены назначены главным компании правлением и по сему назначению выдаются" {58}.

Лишь в конце 1810-х годов положение начинает меняться в лучшую сторону. Обычно это связывают с тем, что администрацию РАК возглавили достаточно гуманные морские офицеры. Но дело не только в этом. Сокращение местного населения, значительное истощение популяции калана привело к уменьшению промысловой активности РАК и уменьшению байдарочных флотилий, а, тем самым, и гибели туземцев во время трудной и опасной морской охоты. К тому же руководству РАК важно было отвести от себя обвинения в жестоком обращении с коренным населением {59}. Приближалось окончание 20- летнего срока монопольных привилегий РАК (1819 г.). Одной из важнейших забот директоров компании, стремившейся к продлению их на новый срок, явилось создание благоприятного образа последней в глазах верховной власти.

Утвердив в 1821 г. привилегии РАК на новый 20-летний срок, правительство решило положить предел дальнейшим ее злоупотреблениям. В ее уставе ("Правилах") были четко определены обязанности "оседлых инородцев". Теперь на промыслы разрешалось отряжать только 50% мужчин-туземцев в возрасте от 18 до 50 лет сроком не более трех лет. При этом колониальное начальство обязано было следить, чтобы в каждом семействе оставалось хотя бы по одному взрослому работнику "для пропитания жен, детей и слабых". Отправляемых на промыслы туземцев компания должна была снабжать всем необходимым за свой счет и производить оплату за добытую пушнину по строго установленной таксе. Туземок разрешалось привлекать к работам только с их согласия и за плату. "Правила" разрешали туземцам, не находившимся на "компанейской службе", добывать для себя пропитание в окрестностях своих селений, однако отлучаться даже в соседние районы "без особого на то дозволения колониального начальства" запрещалось {60}. Другими словами, зависимое туземное население было юридически закрепощено. И такая ситуация сохранялась фактически до продажи Аляски США в 1867 году.

На практике привлекалось на работу более половины "вольных алеутов" Главный правитель РАК, Ф. П. Врангель доносил в 1835 г. директорам компании в Петербург, что он и его предшественники вынуждены были идти на нарушение постановления правительства, поскольку освобождение даже половины туземного населения от трудов на компанию могло существенно подорвать благополучие РАК. "Переменить сие, - писал он, - значило бы остановить промышленность (добычу мехов. - А. Г.) и нанести Компании величайший вред". В летний трудовой сезон, по признанию самого Врангеля, в туземных селениях оставалось едва ли 1/5 часть всего населения {61}.

И все-таки некоторые исследователи усматривают в российской колонизации Аляски несомненные преимущества. Так Алексеева пишет: "Как бы ни была низка плата аборигенам за их труд (на 1 января 1830 г. жалованье Главного правителя составляло 30 000 руб., морского офицера - от 4 500 до 7 000 руб., работника алеута - от 50 до 150 руб. ассигнациями), но важен сам принцип, на который обращал внимание еще К. Т. Хлебников: "Алеуты и их жены никуда не употребляются безвозмездно"... Несмотря на тяжелый принудительный труд и подчиненное положение коренное население колоний не было рабами" {62}.

Это высказывание представляется весьма спорным. Рабство имело место в Русской Америке (до начала 1820-х годов) в виде института каюрства. Оплата труда подневольных туземцев носила зачастую чисто символический характер. В подтверждение приведем свидетельство С. И. Яновского, который доносил в Главное правление РАК 18 февраля 1819 г. во время своей инспекционной поездки по Алеутским островам: "При сем положении можно сказать что в Уналашке платеж производится вольным Алеутам совершенно за всякую вещь от них получаемую. - И никто не может укорить Компанию что вещи берутся от Алеут насильно или даром. Компания же от платежей сих совершенно ничего не теряет, например за каждаго топорка (птица из семейства тупиковых из шкурок которых шились парки. - А. Г.) платит по три копейки; для одной Парки потребно 40 топорков что составит 120 копеек; за шитье парки - 50 коп.: следовательно парка обойдется 170 коп. Есть ли положить, что тут отправляется Компанейская байдарка по содержанию и заведению коей можно положить не более 80 коп. с парки; следовательно совсем обойдется птичья парка в 2 руб. 50 коп.: Алеутам же и Русским продается по 50 руб." {63}.

И в дальнейшем ситуация с оплатой труда коренного населения менялась мало, несмотря на неоднократное повышение закупочных цен на меха и продукты. Так, расходы на содержание Ново-Александровского редута (жалованье служащим, торговые и транспортные издержки) составили в 1832 г. 12 500 руб., а приобретено от туземцев было мехов на 118 850 руб., то есть почти в 10 раз больше по колониальным, заниженным ценам. Особенно выгодна для приказчиков РАК была покупка речных бобров: эскимосы и индейцы получали за шкурку бобра товаров в среднем на 2 руб., а на международном рынке она стоила около 40 рублей {64}. Тем не менее, некоторые отечественные авторы до сих пор убеждены, что грабительский характер носила только британская колонизация соседней Канады, а российская колонизация Аляски была совсем иной {65}.

Это не означает, однако, что в российских колониях не происходило никаких перемен. Так, улучшилось положение каюров - наиболее бесправной и эксплуатируемой части туземного населения, а в 1822 г. каюрство было вообще ликвидировано {66}. Больше внимания РАК стала уделять вопросам воспитания сирот, поддержке стариков и инвалидов, медицинскому обслуживанию. С 1820 г. в колониях появился профессиональный врач и с тех пор квалифицированную медицинскую помощь стали получать не только русские, но и туземцы. Особые усилия потребовались от медиков во время эпидемии оспы, охватившей Аляску в 1835 - 1839 годы. Тысячам туземцев (включая независимых тлинкитов) были сделаны противооспенные прививки. Правда, как не без основания полагает Д. Е. Дюмонд, из-за дефекта вакцины врачи и фельдшеры РАК не столько предотвратили заболевание, сколько способствовали его распространению. Но здесь не может быть и речи о сознательной бактериологической войне (вроде раздачи в 1763 г. генералом Дж. Амхерстом индейцам одеял, зараженных оспой) {67}.

Стремясь прекратить систематические голодовки в зимне-весенний период, РАК начала создавать продуктовые страховые фонды. Для улучшения продовольственного положения администрация Русской Америки пыталась приучить коренное население к скотоводству и земледелию. В этом направлении удалось достичь некоторых успехов: немало алеутов, кадьякцев и индейцев танаина стали обрабатывать небольшие огороды, выращивая главным образом картофель, разводить кур и т.д. Правда, эти успехи были достигнуты в значительной мере под нажимом колониального начальства. В начале 1860-х годов главный правитель Русской Америки капитан 1-го ранга И. В. Фуругельм с сожалением писал, что "разведение огородных овощей туземцами поныне не оправдывает попечений о том колониальнаго начальства". Сходная картина наблюдалась и в скотоводстве. Фуругельм вынужден был признать: "Алеуты все еще считают за величайшее наказание держать у себя корову, которую они всегда готовы променять на связку рыбы". А потому "введение всякого рода улучшений, в том числе скотоводства, только возможно при употреблении понудительных мер" {68}.

Позитивные перемены в российской колониальной практике не замедлили сказаться на демографических показателях: с начала 1840-х годов численность алеутов и кадьякцев начала постепенно расти (с небольшими периодическими спадами). Благодаря усилиям главным образом православных миссионеров, особенно И. Е. Вениаминова, разработавшего письменность алеутского языка, значительно улучшилось образование коренного населения. По мнению ведущего аляскинского лингвиста М. Краусса, просветительская деятельность Вениаминова и других миссионеров в этот период способствовала сохранению языков коренного населения благодаря распространению грамотности и письменной традиции {69}.

К концу существования Русской Америки опека колониального начальства над зависимыми туземцами, по наблюдению ревизора П. Н. Головина, порой превышала разумный уровень. Он свидетельствовал: "Если компания нанимает алеута на год, или на два, с отъездом на это время на другие острова, то дает ему помещение, кормит его и платит от 250 до 350 руб. ассиг. жалованья в год. Само собою разумеется, что сироты воспитываются, а больные и старые, не имеющие семейств, призреваются на счет компании, и, кажется, колонии наши единственная страна в мире, где нет ни одного нищего. Благодаря устройству школ и заботливости управляющих, большая часть алеутов знают читать и писать, а в некоторых местах, как например, на о-вах Павле и Георгии, нет ни одного неграмотного. Вообще мы не нашли и тени того рабства или угнетения, о которых так много говорили нам в России. Скорее можно упрекнуть компанию в излишней заботливости, которая слишком приучила алеутов ходить на помочах и сделала их еще более беспечными" {70}.

Забота о здоровье, образовании и быте коренного населения Русской Америки имела еще одну сторону, которой исследователи обычно не замечают. Поддержка социальной сферы колоний стала одной из важнейших причин экономических трудностей РАК, преследовавших компанию начиная с 1840-х годов вплоть до продажи Аляски. В первую очередь это касалось обязанности снабжения населения колоний продовольствием (сюда же следует отнести выплату пенсий, помощь колониальным гражданам, содержание медицинского персонала и проч.). Социальные траты привели, наряду с другими факторами, к финансовому кризису компании в 1860-х годах. В свою очередь тяжелое экономическое положение РАК послужило весомым аргументом для сторонников продажи колоний США.

Подводя итоги, следует сказать, что вообще разговоры о какой-то "гуманности" колонизации представляются не научными. Повсеместно и всегда это был процесс извлечения прибыли путем той или иной формы эксплуатации (а порой и сверхэксплуатации) местного населения и природных ресурсов. Колонизацию Аляски, начиная с первых контактов промышленников с алеутами в 1745 г. и до конца 1810-х годов невозможно характеризовать как гуманную. Обычно конкретные проявления гуманизма в отношении туземцев в конечном итоге преследовали конъюнктурные экономические или политические цели властей метрополии, РАК или колониальной администрации.

Примечания

1. ОКУНЬ С. Б. Российско-Американская компания. М. - Л. 1939, с. 182.

2. АЛЕКСЕЕВА Е. В. Русская Америка. Американская Россия? Екатеринбург. 1998, с. 162- 165, 167 и др., срав.: с. 177 - 179.

3. КАГАНОВИЧ Е. С. К традиции "либерального империализма" в России: Е. В. Тарле и вопросы внешней политики. - Исторические записки. М. 2001, N 4(122); Е. В. ТАРЛЕ. 1944 год: не перегибать палку патриотизма. - Вопросы истории, 2002, N 6.

4. ЕФИМОВ А. В. США. Пути развития капитализма. М. 1969, с. 4 - 73; его же. Из истории великих русских географических открытий. М. 1971, с. 165.

5. АГРАНАТ Г. А. Судьбы Русской Америки. - США: экономика, политика, идеология, 1997, N 11, с. 55; его же. Русская Америка: К 200-летию Российско- Американской компании. - Известия АН. Серия географическая, 1999, N 2, с. 63; его же. Русская Америка - долгие проводы (по книгам 1990-х годов). - Там же, 2002, N 4, с. 109.

6. ВЕНЮКОВ М. И. Россия и Восток. СПб. 1877, с. 114 - 115.

7. См., например, АЛЕКСЕЕВ А. И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. М. 1982, с. 33 - 34.

8. Архив Русского Географического общества (АРГО), разр. 60, оп. 1, д. 2, л. 12.

9. Эти сведения расходятся с данными В. Н. Верха, писавшего: "Неизвестно, по буйству или необходимости вступил Беляев с островитянами в бой; в допросах, кои впоследствии отобраны от его сотоварищей, показано, что они застрелили около 15 человек островитян" (БЕРХ В. Н. Хронологическая история открытия Алеутских островов, или Подвиги российского купечества. С присовокуплением историческаго известия о меховой торговле. СПб. 1823, с. 9).

10. АРГО, разр. 60, оп. 1, д. 2, л. 12 - 12об.; в рапорте морехода М. В. Неводчикова от 12 сентября 1747 г. в Нижнекамчатскую приказную избу об этих эпизодах сказано весьма бегло, как о "непорядках" (Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в. (РЭ). Сборник документов. М. 1989, с. 34, 345.

11. АРГО, разр. 60, оп. I, д. 2, л. 14; см. также: Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. РАК, оп. 888, д. 6, л. 20 об.; МАКАРОВА Р. В. Русские на Тихом океане во второй половине XVIII века. М. 1968, с. 46.

12. ЛЯПУНОВА Р. Г. Алеуты: очерки этнической истории. Л. 1987, с. 66 - 72; История Русской Америки (ИРА) (1732 - 1867). Т. I. Основание Русской Америки (1732 - 1799). М. 1997, с. 85 - 95.

13. ВЕНИАМИНОВ И. Е. Записки об островах Уналашкинского отдела. СПб. 1840, ч. И, с. 187 - 188; РЭ, с. 267.

14. БЕРХ В. Н. ук. соч., с. 74 - 75.

15. ВЕНИАМИНОВ И. Е. ук. соч., с. 189 - 190.

16. ДАВЫДОВ Г. И. Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним. СПб. 1812, ч. II, с. 107 - 108; ВЕНИАМИНОВ И. Е. ук. соч., с. 194; ОГЛОБЛИН Н. Н. Путевые записки морехода И. М. Соловьева, 1770 - 1775 гг. Эпизод из истории русских открытий в Восточном океане. - Русская старина, 1892, N 9, с. 760 (ср.: ЛЯПУНОВА Р. Г. Алеуты, с. 85 - 88; ИРА, т. I, с. 94).

17. См.: 1766 г. июля 28. Репорт морехода Ивана Соловьева прапорщику Т. И. Шмалеву... - Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII веке (РО). М. 1948, с. 146- 170.

18. См. выдержки из указа канцелярии Охотского порта: БЕРХ В. Н. ук. соч., с. 50 - 51.

19. АРГО, разр. 60, оп. 1, д. 2, л. 35 - 35об.

20. См., например, грамоту царя Алексея Михайловича от 15 марта 1655 г. - Русская тихоокеанская эпопея. Хабаровск. 1979, с. 100 - 101.

21. См., например: ПОЛЕВОЙ Б. П. Изветная челобитная С. В. Полякова и ее значение для археологов Приамурья. - Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. Т. 2. Владивосток. 1995, с. 31 - 50.

22. ЗОЛОТАРЕВСКАЯ И. А., БЛОМКВИСТ Н. Э., ЛИПШИЦ Б. А. Русская Америка. - Народы Америки. М. 1959, с. 100; АГРАНАТ Г. А. Об освоении русскими Аляски. - Летопись Севера, 1971, выл. V, с. 190; ЛЯПУНОВА Р. Г. Алеуты, с. 51 и др.

23. Материалы для истории русских заселений по берегам Восточнаго океана (МИРЗ). Вып.1. СПб. 1861, с. 8, 86, 14.

24. АВПРИ, ф. РАК, оп. 888. д. 6, л. 222об.; Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ). Т. XVII. СПб. 1830, с. 604.

25. Цит. по: БЕРХ В. Н. ук. соч., с. 51.

26. CRASS B.A. Conclusion: Vitus Bering, a Russian Columbus? - Bering and Chirikov: The American Voyages and Their Impact. Anchorage, Alaska. 1992, p. 409; ЛЯПУНОВА Р. Г. Алеуты, с. 51, 64; см. ее же. Записки иеромонаха Гедеона о Первом русском кругосветном путешествии и Русской Америке, 1803 - 1808 гг. Введение. - Русская Америка: По личным впечатлениям миссионеров, землепроходцев, моряков, исследователей и других очевидцев (РА). М. 1994, с. 35; АГРАНАТ Г. А. Об освоении русскими Аляски, с. 190; АРГО, разр. 60, on. 1, д. 2, л. 36 - 37.

27. АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 5, л. 4 - 5об.; РЭ, с. 85 - 96; БЕРХ В. Н. ук. соч., с. 53 - 54, 33 - 34. См. также: РЭ, с. 60 - 65, 56, 103 - 104; ОГЛОБЛИН Н. Н. ук. соч., Русская старина, N 10, с. 208.

28. ШЕЛИХОВ Г. И. Российского купца Григория Шелихова странствования из Охотска по Восточному океану к Американским берегам. Хабаровск. 1971, с. 41.

29. Копия с донесения, поданного в Якутске от 2-го ноября 1788 года флота капитану 2-го ранга Биллингсу, охотской команды от подлекаря Мирона Бритюкова. - Памятники новой русской истории. Сборник исторических статей и материалов. Т. III. СПб. 1873, с. 373- 374.

30. HOLMBERG H.J. Ethnographische Skizzen iiber die Volker des Russischen Amerika. Helsingfors. Bd. 1. 1855, S. 136 - 137; БЛЭК Л. С. Покорение русскими Кадьяка. - Русская Америка и Дальний Восток (конец XVIII в. - 1867 г.) (РАДВ). К 200-летию образования Российско-Американской компании. - Материалы международной научной конференции 11 - 13 октября 1999 г. Владивосток. 2001, с. 113 - 114.

31. Копия с донесения, поданного в Якутске от 2-го ноября 1788 года... Памятники новой русской истории. Т. III, с. 373 - 374, 375; ШЕЛИХОВ Г. И. ук. соч., с. 42, 44; БЛЭК Л. С. ук. соч., с. 114 - 115; Russian Penetration on the North Pacific Ocean. A Documentary Records. 1700 - 1799. Portland. Vol. 2. 1988, p. 371; ИРА, т. I, c. 123.

32. См., например: АЛЕКСЕЕВ А. И. ук. соч., с. 102 - 103; ЧИСТЯКОВА Е. В. Русские страницы истории Америки. М. 1993, с. 64 - 69 и др.

33. В кн.: ЛАГУС В. Эрик Лаксман, его жизнь, путешествия, исследования и переписка. СПб. 1890, с. 269.

34. См.: РО, 1948, с. 186, 211; ШЕЛИХОВ Г. И. ук. соч., с. 44 - 48; ДАВЫДОВ Г. И. ук. соч., ч. 11, с. 114.

35. РО, с. 238 - 240; Копия с донесения, поданного в Якутске от 2-го ноября 1785 года..., с. 375 - 376.

36. РО, с. 188 - 189.

37. ОКУНЬ С. Б. ук. соч., с. 181 - 182, 188 - 189; HUNT W.R. Alaska: A Bicentennial History. N.Y. 1976, p. 24; GIBSON J.R. Russian Expansion in Siberia and America: Critical Contrasts. - Russia's American Colony. Durham. 1987, p. 34 - 35 и др.

38. См.: АГРАНАТ Г. А., КУПРИЯНОВ А. Б., ПУЗАНОВА В. Ф. Население и ресурсы Американского Севера. М. 1963, с. 130; МАКАРОВА Р. В. ук. соч., с. 163; ЛЯПУНОВА Р. Г. Алеуты, с. 50 - 52; АГРАНАТ Г. А. Судьбы Русской Америки, с. 55 и др.

39. См.: ДАВЫДОВ Г. И. ук. соч., ч. II, с. 116 - 133 и др.

40. САРЫЧ ЕВ Г. А. Путешествие флота капитана Сарычева по северо- восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану... М. 1952, с. 151.

41. Russian Penetration of the North Pacific..., p. 368 - 372, 499.

42. ЛЯПУНОВА Р. Г. Алеуты, с. 51, 58 - 59.

43. См.: ВАНКУВЕР Г. Путешествие в северную часть Тихого океана и вокруг света... Кн. 5. СПб. 1833, с. 208, 231, 236 - 237, 255 - 256.

44. См.: ИРА, т. I, с. 192.

45. ТИХМЕНЕВ П. А. Историческое обозрение образования Российско- Американской компании и действий ея до настоящаго времени. Ч. П. СПб. 1863, Прилож., с. 91.

46. ЛЯПУНОВА Р. Г. Этнокультурные контакты русских с алеутами и тихоокеанскими эскимосами в XVIII-XIX вв. - Америка после Колумба: Взаимодействие двух миров. М. 1992, с. 78, 81 - 82; АГРАНАТ Г. А. Судьбы Русской Америки, с. 54 - 55, 57.

47. ИСТОМИН А. А. Начало создания "новых селений" на острове Кадьяк в Русской Америке (1839 - 1842 гг.). - Этнографическое обозрение (ЭО), 1998, N 5, с. 121.

48. МИРЗ, вып. IV. СПб. 1861, с. 185, 187 - 189.

49. См.: РА, с. 83 - 86, 89 - 91.

50. ИСТОМИН АЛ. О "колониальном политаризме", латиноамериканском "феодализме" и некоторых аспектах отношения к аборигенам в Русской Америке. - ЭО, 2000, N 5, с. 104- 106.

51. РА, с. 86.

52. АГРАНАТ Г. А. Об освоении русскими Аляски, с. 181, 191; ИСАКОВ А. Н. Краткие очерки русской торговли на Севере-Востоке Сибири и Аляске (XVII - XIX вв.). Магадан. 1994, с. 11 и др.

53. МИРЗ, т. IV, с. 195; о том же свидетельствовал и иеромонах Гедеон (РА, с. 56).

54. Российский государственный архив Военно-морского флота (РГА ВМФ), ф. 15, оп. 1, д. 8, л. 159об., 160.

55. LAGUNA F. de. Under Mount Saint Elias: The History and Culture of the Yakutat Tlingit. Washington. 1972, pt. 1, p. 259 - 161.

56. См.: ХЛЕБНИКОВ К. Т. Русская Америка в неопубликованных записках К. Т. Хлебникова. Л. 1979, с. 24 - 25, 109 - 110, 114 - 115.

57. ЛИСЯНСКИй Ю. Ф. Путешествие вокруг света на корабле "Нева" в 1803 - 1806 годах. М. 1947, с. 178; ЛЯПУНОВА Р. Г. Очерки этнической истории, с. 87 - 89; КРУПНИК И. И. Культурные контакты и их демографические последствия в районе Берингова пролива. - Америка после Колумба, с. 41 - 42 и др.

58. См.: МИРЗ, вып. 1, с. 117 - 118, 119 - 120, 121.

59. РГА ВМФ, ф. 1152, оп. 1, д. 2, л. 30 - 31об., 40об. -41об.; ДАВЫДОВ Г. И. ук. соч., ч. II, с. 120 - 130; ЛИСЯНСКИЙ Ю. Ф. ук. соч., с. 168, 172, 178, 190 - 192 и др.

60. ПСЗ, т. XXXVII, с. 849 - 850.

61. РГА ВМФ, ф. 1375, оп. 1, д. 12, л. 78 - 80.

62. АЛЕКСЕЕВА Е. В. ук. соч., с. 43 - 44.

63. РГА ВМФ, ф. 1375, оп. 1, д. 27, л. 8 - 8об.

64. ХЛЕБНИКОВ К. Т. ук. соч., с. 58, 79 - 80.

65. АГРАНАТ Г. А. Русская Америка..., с. 63 - 64; см. также: АЛЕКСЕЕВА Е. В. ук. соч., с. 73, 166 - 167.

66. ХЛЕБНИКОВ К. Т. ук. соч., с. 116.

67. БЕЛОГЛАЗОВА С. Б. История здравоохранения в Русской Америке. - Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. (Историко- археологические исследования). Владивосток. 1998, с. 173 - 184; FORTUINE R. Health and Medical Care in Russian America. - Russian America: The Forgotten Frontier. Tacoma. Washington. 1990, p. 123, 127 - 129; ДЮМОНД Д. Е. Яд в чаше: эпидемия оспы в южной части Аляски в 1835 г. - РАДВ. 2001.

68. ФУРУГЕЛЬМ И. В. Отчет по управлению Российско-американскими колониями с 1859 по 1864 год Капитана I ранга Фуругельма. СПб. 1864, с. 14 - 15, 20.

69. ФЕДОРОВА С. Г. Русское население Аляски и Калифорнии (конец XVIII в. - 1867 г.). М. 1971, с. 148 - 150, 248 - 251; КРАУСС М. Е. Языки коренного населения Аляски: прошлое, настоящее и. будущее. - Традиционные культуры Северной Сибири и Северной Америки. М. 1981, с. 156 - 157.

70. ГОЛОВИН П. Н. Из путевых писем П. Н. Головина. - Морской сборник, 1863, т. LXVl(66), N 6, с. 313 - 314.

Вопросы истории, 2003, №8, С. 96-111.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Н. Н. БОЛХОВИТИНОВ. АЛЯСКИНСКИЙ СКАНДАЛ (1867 - 1868 гг.)

Продажа русских владений в Северной Америке Соединенным Штатам до сих пор окружена множеством легенд и слухов. Со времени продажи Аляски в печати упорно циркулировали слухи о взяточничестве и коррупции в Вашингтоне.

Сравнительно недавно "Аляскинскому скандалу" было посвящено специальное исследование П. С. Холбо, который, однако, без использования русских источников не мог прийти к окончательным выводам1. В то же время в некоторых советских работах подчас появлялись совершенно невероятные заключения. Так, Т. М. Батуева утверждала, что США недоплатили России более 100 тыс. долл., так как государственный секретарь У. Сьюард истратил их на агитационную кампанию при прохождении договора 1867 г. через конгресс2. Другой автор, ссылаясь на неизвестные "архивные материалы", писал даже о подкупе "некоторых лиц, имевших влияние на царя и всячески способствовавших заключению этого договора"3.

Взятки действительно давались, но не в Петербурге, а в Вашингтоне, и не до, а после заключения договора от 18 (30) марта 1867 года. Рассмотрим, однако, этот вопрос с учетом всех доступных нам архивных и опубликованных документов.

В годовом послании конгрессу от 3 декабря 1867 г. президент Э. Джонсон напомнил законодателям о необходимости "предоставления средств для уплаты России причитающейся ей по договору суммы за продажу Аляски. После официальной передачи владения нашему уполномоченному эта территория, - писал президент, - в настоящее время остается во власти вооруженных сил в ожидании той гражданской организации, которая будет учреждена конгрессом"4.

Между тем в стране произошли события, которые грозили оказать неблагоприятное влияние на ход обсуждения вопроса о выплате царскому правительству компенсации за уступку Соединенным Штатам русских владений в Америке. 25 ноября 1867 г. по инициативе одного из противников договора с Россией и вообще присоединения каких-либо новых земель к США, К. Уошберна (штат Висконсин), палата представителей проголосовала против "дальнейших территориальных покупок", что конкретно было направлено против покупки принадлежавших Дании островов Сент-Томас и Сент-Джон. Кроме того, пять дней спустя палата запросила юридический комитет, имеет ли она по конституции право отвергнуть выделение средств, предусмотренных договором о покупке Аляски5. Еще ранее, в июле 1867 г., влиятельный председатель комитета по иностранным делам палаты представителей Н. Бэнкс и сенатор Г. Уилсон (оба от штата Массачусетс) представили соответственно в палату и сенат петицию вдовы Б. У. Перкинса А. Б. Перкинс о том, чтобы из причитающихся России по договору об Аляске денег была удержана сумма, достаточная для покрытия иска ее покойного мужа к царскому правительству6.

Надо сказать, что запутанное "дело Перкинса" омрачало русско-американские отношения на протяжении нескольких десятилетий. Свое требование о возмещении убытков Перкинс основывал на том, что в июне 1855 г. он якобы устно договорился с Э. А. Стеклем (в то время российским поверенным в делах в Вашингтоне) о поставке в Россию 154 т пороха, а затем 12 января 1856 г. заключил предварительное соглашение с О. Лилиенфельдом (будущим директором Сестрорецкого оружейного завода) о поставке 30 или 35 тыс. ружей. Порох и ружья никогда в Россию доставлены не были, поскольку Крымская война вскоре закончилась, но Перкинс утверждал, что он потерпел огромные убытки, так как уже купил заказанное военное снаряжение. Свой убыток, даже без процентов, Перкинс исчислял в 1858 г. в 373 613 долларов!

Верховный суд в Нью-Йорке рассматривал это дело и отклонил иск Перкинса, выплатив ему всего 200 долларов. Получив это небольшое вознаграждение, Перкинс обещал прекратить дело, но не выполнил своего обязательства. В 1860 - 1862 гг. этот вопрос был вновь поставлен по дипломатическим каналам7. Стекль и царское правительство категорически отвергли законность претензий Перкинса. Не был уверен в иске и посланник США в Петербурге. "Я настаивал на претензиях Перкинс, как только мог, - сообщал К. Клей У. Сьюарду в апреле 1862 г., - предложив в качестве компромисса выплату около 130000 долларов... Но русское правительство заявило, что оно приняло решение по этому делу и не будет к нему возвращаться". "Признаюсь, - продолжал посланник, - что я сам не убежден в его справедливости... Во всяком случае, я считаю это дело безнадежным"8.

Вдова Перкинса, естественно, придерживалась на этот счет иного мнения и сумела найти в Вашингтоне влиятельных покровителей (Бэнкс, Уилсон, Батлер). И хотя попытка связать "иск Перкинса" с выплатой денег за покупку Аляски не имела никакого юридического основания, изрядно взволнованный Стекль обратился 11 сентября 1867 г. по этому поводу к государственному секретарю со специальной конфиденциальной нотой: "Я не знаю, мой дорогой сэр, осведомлены ли Вы о том, что некоторые лица в этой стране, заинтересованные в претенциозном и избитом иске, выдвигаемом против русского правительства, известном как "иск Перкинса", предполагают просить конгресс удержать часть находящихся на рассмотрении денег по договору с Россией для удовлетворения этого иска. Слухи об этом замысле могут, возможно, достичь С.-Петербурга и произвести там некоторое замешательство. Я надеюсь, что Вы не сочтете, что я поступил неправильно, затронув это дело". В тот же день Сьюард дал твердый и совершенно недвусмысленный ответ: "Я не думаю, чтобы в каком-либо случае правительство Соединенных Штатов не выполнило условия, содержащиеся в букве и духе русско-американского договора, и я думаю, что Вы без колебания можете заверить в этом кабинет в С.-Петербурге"9.

Особое значение в этом деле приобретала позиция влиятельного лидера радикальных республиканцев председателя комитета по ассигнованиям палаты представителей Т. Стивенса. Именно к нему обратился за помощью адвокат по "делу Перкинса" летом 1867 г. и именно в отношении его позиции проявлял особое беспокойство Стекль10. В шифрованном донесении А. М. Горчакову в январе 1868 г. российский посланник сообщал о трудном положении, которое сложилось в конгрессе, и о попытках связать уплату денег России с "делом Перкинса". "Я поступаю так, как нахожу лучшим, - отмечал Стекль, - и надеюсь, что в палате еще найдутся лица, достаточно благородные, чтобы выступить против акта, который нанесет оскорбление дружественной нации. Я рассчитываю на влияние Стивенса, который первый поднял это дело, но который теперь настойчиво действует в нашу пользу"11.

Не совсем ясно, что конкретно имел в виду Стекль, когда писал об изменении позиции Стивенса. Последний всегда был сторонником присоединения Аляски и не был склонен связывать "иск Перкинса" с выплатой денег по договору 1867 года. Так или иначе, у посланника, по всей видимости, имелись веские основания зачислить Стивенса в число своих сторонников. Уже в декабре 1867 г., как только возник вопрос об уплате денег по договору с Россией, Стивене предложил передать его на рассмотрение комитета по иностранным делам палаты, где можно было рассчитывать на положительное решение. Когда же активный сторонник "иска Перкинса" Б. Батлер (штат Массачусетс) предложил передать этот вопрос на рассмотрение комитета по ассигнованиям, членом которого он состоял, тот же Стивене высказался против. В результате предложение Батлера не получило одобрения, а Стивене совершенно недвусмысленно высказался в пользу уплаты России причитающихся ей по договору денег: "Что касается выделения средств, то я, конечно, буду голосовать за. Когда Конституция, которая является высшим законом страны, говорит, что мы имеем долг, я покрыл бы себя позором, отказавшись его уплатить"12.

Решительный противник договора, член комитета по иностранным делам палаты представителей К. Уошберн 19 декабря 1867 г. затребовал у правительства США документы, относящиеся к покупке Аляски, которые и были представлены конгрессу 17 февраля 1868 года13.

Обширная документация, направленная администрацией палате, открывалась замечаниями У. Сьюарда, в свое время неофициально представленными сенату вместе с текстом договора от 18(30) марта 1867 года. "Архивы государственного департамента, - отмечал Сьюард, - отражают продолжающийся прогресс и рост дружбы и сердечности в отношениях между Соединенными Штатами и Россией". Даже последняя гражданская война, которая серьезно повредила, "если не потрясла до основания отношения США с большинством европейских стран, с самого начала была отмечена проявлениями симпатии и заинтересованности со стороны России к стабильности союза". От всех других соглашений в истории дипломатии настоящий договор, по словам государственного секретаря, отличался тем, что он был задуман и осуществлен без обычных в таких случаях "предшествующих и сопутствующих протоколов и донесений"14.

В числе важнейших документов, предшествовавших договору, Сьюард выделил памятную записку законодательного собрания территории Вашингтон (1866 г.) о важности предотвращения помех и препятствий для рыболовства и другой деятельности граждан США в русских владениях в Америке, отметил и миссию заместителя морского министра Г. В. Фокса в Россию с выражением дружественных чувств русскому народу и правительству, напомнил также о приглашении великому князю Константину посетить США в качестве гостя американской нации, направленном 26 декабря 1864 года. Понятно, что палате представителей был представлен текст самого договора, который вступил в силу после обмена в Вашингтоне ратификационными грамотами 20 июня 1867 г., а также множество документов, свидетельствовавших о важности приобретения Русской Америки, включая письма С. Джэксона, Дж. Киртланда, П. М. Коллинза, М. К. Мигса, Дж. Роджерса, Г. У. Халлека и др.15.

Палата представителей запросила президента и о материалах по "иску Перкинса", которые были направлены конгрессу 5 марта16. В конечном итоге эту обширную документацию решено было не публиковать, а просто переслать в комитет по иностранным делам. По словам Г. Орта (штат Индиана), "иск Перкинса" не имел "никакого отношения к покупке Аляски", и присланные материалы касались лишь частных претензий наследников Перкинса к царскому правительству17. Общий подход конгресса к "иску Перкинса" нашел отражение в резолюции, представленной 10 февраля 1868 г. от имени Т. Стивенса конгрессменом У. Келли (штат Пенсильвания): государственному секретарю рекомендовалось представить "дело Перкинса" "на дружественное рассмотрение российского императора", причем защита интересов американского гражданина не должна была нарушить "честь и достоинство" правительства России18. По словам Бэнкса, Стекль и Сьюард заверили, что "иску Перкинса" будет уделено "необходимое внимание". Бэнкс не утверждал, что Стекль "обещал в какой-либо мере признать справедливость иска, но он заявил, что вопрос будет рассмотрен и урегулирован, на основе фактов". Государственный секретарь был об этом осведомлен и посоветовал "не печатать многотомную корреспонденцию" и не идти дальше того, что "обеспечит внимание к этому вопросу русского правительства"19. Именно этой линии и последовала палата представителей.

Учитывая опыт успешной кампании при ратификации договора в сенате, У. Сьюард и на этот раз решил попытаться воздействовать на общественное мнение. С этой целью он обратился за содействием к своему старому другу и единомышленнику, последовательному стороннику экспансии, влиятельному вашингтонскому адвокату и бывшему министру финансов США (1845 - 1849) Р. Дж. Уокеру20. "Где-то в декабре 1867 г., - свидетельствовал позднее Уокер, - я имел длительную и интересную беседу с государственным секретарем м-ром Сьюардом по вопросу об Аляске, о. Сент-Томас и Сент-Джон... Он знал, что я всю жизнь был аннексионистом - сторонником аннексии в любом направлении: на север, юг, восток и запад, - показал мне договор и попросил написать статью в его защиту"21.

Как можно было ожидать, Уокер охотно выполнил эту просьбу Сьюарда, и в конце января 1868 г. на страницах влиятельной газеты "Washington Daily Morning Chronicle", издававшейся его старым другом полковником Дж. У. Форни, появилась обширная статья в защиту покупки Аляски и датской Вест-Индии. Как подчеркивал Уокер, в будущем борьба за торговое господство в мире будет решаться главным образом на Тихом океане "и присоединение Аляски, включая Алеутские острова, в огромной мере укрепит нашу позицию". Новое присоединение, считал автор, сократит путь через Тихий океан в два раза, и от Японии и Китая американцев будет отделять только несколько дней пути22.

Понятно, что именно аргументы такого рода могли произвести в конгрессе наибольшее впечатление. За свой счет Уокер издал это сочинение в виде отдельной брошюры. Причем по просьбе Сьюарда предоставил 1 тыс. экземпляров государственному секретарю, а около 9 тыс. распространил сам23. В поддержку договора высказывались и другие осведомленные и влиятельные люди. Так, Банке рекомендовал Сьюарду некоего Дж. Р. Бронреса, который специально занимался изучением западного побережья Америки. По его отзыву, это был человек "обширных знаний" и прекрасных личных качеств, крайне заинтересованный в покупке Русской Америки. "Его влияние среди членов палаты весьма ценно", - многозначительно добавлял председатель комитета по иностранным делам24.

В целом большинство осведомленных политических деятелей США не сомневались, что условия договора 1867 г. в конечном итоге будут выполнены. "Аляска вне всякой опасности, - подчеркивал Уокер, - но судьба Сент-Томаса остается неясной"25. Одним из немногих сомневающихся оставался Стекль. Опасаясь серьезных осложнений в отношениях обеих стран в связи с "делом Перкинса", Стекль писал в январе 1868 г. Горчакову: "Ваше превосходительство может составить себе представление, сколь затруднительно мое положение". Посланник ссылался далее на то, что "жульничество Перкинса" получило поддержку и влиятельных органов печати, и членов конгресса26.

Чтобы несколько успокоить Стекля, Горчаков напомнил о решении верховного суда Нью-Йорка, в соответствии с которым Перкинс за 200 долл. отказался от всех дальнейших претензий27. Впрочем, это нисколько не успокоило посланника в Вашингтоне, который в ответ направил в МИД России обширное изложение обстоятельств, связанных с обсуждением "иска Перкинса"28.

Тем временем стало очевидным, что конгресс не успеет принять решение о выделении 7,2 млн. долл. в установленный договором срок (10 месяцев после обмена ратификационными грамотами). 24 февраля палата представителей проголосовала за импичмент президента; этот вопрос в сенате обсуждался до 26 мая. "Продолжающийся суд в сенате, как полагают, отложит на время все общественные дела в палате представителей, - писал Бэнкс государственному секретарю в марте 1868 г. - Осознавая это, члены комитета (по иностранным делам) неофициально согласились отложить этот вопрос (речь шла о выделении средств по договору с Россией. - Н. Б.) , пока суд не закончится. Это следует понимать не как результат оппозиции биллю, а как признание неизбежного течения общественных дел. Мое мнение состоит в том, что комитет выскажется в пользу уплаты и что средства будут выделены палатой представителей в точном соответствии с условиями билля"29.

В Петербурге отнеслись к сообщению о нарушении условий договора о сроке выплаты долга достаточно спокойно и сразу же выразили свое согласие на отсрочку платежа. В свою очередь, Сьюард от имени президента поблагодарил за "понимание и либеральность", проявленные царским правительством, и вновь заверил, что "средства будут выделены конгрессом в скором времени"30.

В спокойном и реалистическом духе были выдержаны и инструкции Стеклю от 9(21) апреля 1868 года. Посланник в Вашингтоне был уполномочен направить одновременно "энергичную и вежливую ноту, в которой указать, что Россия, выполнив все свои обязательства, сохраняет убеждение во взаимной лояльности, соответствующей характеру великой страны и основанной на международном акте, который обязывает обе стороны". С одобрения императора Горчаков специально оговаривал, что Стеклю не следует говорить "ни слова о продаже без компенсации", дабы не искушать этим алчность американцев. В случае уплаты денег за продажу русских владений в Америке Стекль мог предложить оставить "дело Перкинса" "открытым для последующего соглашения между двумя правительствами"31.

Сам Стекль, однако, продолжал пребывать в состоянии крайней озабоченности, близкой даже к панике. Возвращаясь позднее к обстановке, сложившейся в Вашингтоне весной 1868 г., посланник подчеркивал, что сторонники "иска Перкинса", заручившись поддержкой некоторых конгрессменов, решили воспользоваться прохождением договора 1867 г. через палату, чтобы удовлетворить свои претензии, доходившие до 800 тыс. долл., за счет денег, причитавшихся России за уступку Аляски. Первоначально они надеялись передать дело "юридическому комитету для того, чтобы добиться с его стороны благоприятного решения". Когда стало ясно, что этого вряд ли удастся достичь, возникла идея передать дело на арбитраж, причем 800 тыс. долл. предполагалось удержать в качестве гарантии уплаты по иску. "Они надеялись, и не без основания, - писал Стекль, - что, получив однажды деньги в свои руки, им будет легче диктовать нам способ арбитража в свою пользу"32.

Отсрочка решения комитета по иностранным делам палаты представителей в связи с обсуждением вопроса об осуждении президента Джонсона сенатом и начало предвыборной кампании создавали угрозу переноса рассмотрения дела на следующую сессию. Стекль отдавал себе отчет в серьезных последствиях такого развития событий, грозивших нанести ущерб "дружественным отношениям, всегда существовавшим между двумя странами", и решил в этой связи предпринять собственные действия: "Федеральное правительство, к несчастью, не могло мне помочь. Президент хотел направить послание для оказания давления на конгресс. Я попросил м-ра Сьюарда отговорить его от этого". Не без оснований Стекль полагал, что, учитывая отношения, сложившиеся в то время между исполнительной и законодательной властями, "подобный демарш принес бы больше вреда, чем пользы". Государственный секретарь также не мог ничего сделать. Его враги в конгрессе использовали "жульничество Перкинса" для того, чтобы задержать голосование в палате представителей. "Что касается меня, то я должен был действовать с прежней осторожностью" и не скомпрометировать "достоинство императорского правительства"33.

Нельзя не заметить, что российский посланник в Вашингтоне несколько сгущал краски и явно преувеличивал драматизм сложившейся ситуации. По всей видимости, это ему было необходимо, чтобы оправдать свои, мягко выражаясь, не совсем обычные действия, которые, кстати, больше всего и могли поставить под угрозу "достоинство императорского правительства".

Приведем, однако, документальные свидетельства, которыми мы располагаем. В первую очередь это известные уже показания Уокера перед комиссией конгресса 17 декабря 1868 г. "Я не могу вспомнить точную дату, но я думаю, что это было в начале мая 1868 г., когда меня впервые посетил барон Стекль, с которым я был близко знаком в течение многих лет34. Он сказал, что хотел бы конфиденциально поговорить со мной, и мы удалились в заднюю комнату моей конторы. Затем он сказал мне, что хотел бы нанять меня в качестве адвоката своего правительства для помощи в прохождении законопроекта о выделении аляскинских денег. Я ответил, что не предполагаю, чтобы существовала какая-либо опасность отклонения билля о выделении средств; поскольку договор ратифицирован сенатом только при двух голосах против, я полагал, что отклонение билля при таких обстоятельствах может привести к серьезным последствиям для наших отношений с Россией, и не имел ни малейших сомнений в успехе с уплатой денег... Барон Стекль сказал, что думает, что со стороны палаты существует расположение к экономии и сокращению расходов правительства именно во время этой сессии, и он опасается, что если билль и не будет отклонен, то его могут отложить до следующей сессии, а это могло бы очень серьезно повредить существующим дружественным отношениям между Россией и США". Дав самую высокую оценку памфлету об Аляске и датской Вест-Индии, Стекль предложил Уокеру выступить в защиту договора, и в частности "опубликовать памфлеты, написать статьи для газет, представив все аргументы в пользу выделения средств", и обещал заплатить за эти услуги "сумму в 20000 долларов золотом"35.

Из дальнейших показаний Уокера видно, что он "написал памфлет", который был опубликован в "Intelligencer", а также несколько статей для "National Intelligencer" и вашингтонского "Chronicle". Уокер утверждал, что он не разговаривал ни с одним членом конгресса, за исключением своего старого друга генерала Бэнкса. "Он сообщил мне, что законопроект находится совершенно вне опасности; что, по его мнению, он
пройдет большинством более чем два к одному и что во всяком случае его прохождение очевидно".

В качестве своего помощника Уокер привлек бывшего члена конгресса Ф. П. Стэнтона, выделив ему 5 тыс. долл. в бумажных гринбеках из 26 тыс. долл. золотом, которые он должен был получить за свои услуги от Стекля. В свою очередь, Стекль по его совету заплатил 3 тыс. долл. золотом владельцу "Washington Daily Morning Chronicle" Д. Форни, который с начала 1868 г. содействовал прохождению договора через конгресс "без всякого обещания или ожидания вознаграждения". Уокер также неоднократно решительно заявлял, что он "никогда не платил и не предлагал заплатить ни одного доллара ни одному из членов обеих палат конгресса"36.

Посмотрим, однако, как выглядит эта не слишком привлекательная история в изложении Стекля в неизвестном ранее исследователям донесении Горчакову от 18(30) апреля 1868 г. "Во время задержки, вызванной процессом над президентом, я воздерживался беседовать о нашем деле с сенаторами и членами палаты. Любой демарш с моей стороны мог бы рассматриваться как просьба, и наше достоинство не позволяет просить о выплате суммы, на которую мы имеем право; но я имею на своей службе нескольких верных лиц и среди них сенатора Уокера, человека очень влиятельного и на которого я могу полностью положиться. Он мне передал следующее сообщение: "Истцы Перкинса сделают безнадежную попытку добавить поправку в билль о выделении средств для удержания суммы, на которую они претендуют. Если это им удастся, сенат отвергнет ее и тогда будет создан согласительный комитет обеих палат, и в этом случае может стать необходимым манипулировать некоторыми членами комитета. Я уверен, что результат будет удовлетворительным, но при таком составе палаты, как сейчас, никто не может дать ответ". Сьюард со своей стороны настойчиво работает совместно с Уокером и использует все средства перед членами палаты, чтобы привлечь их на нашу сторону, когда будет производиться голосование. Оба действуют с наибольшей осмотрительностью и таким образом, чтобы нисколько меня не скомпрометировать"37.

Обращаясь весной 1868 г. за содействием к Уокеру, российский посланник действовал не только на свой страх и риск, но и заручился определенными гарантиями со стороны правительства. Разрешение на "негласные расходы" было получено Стеклем еще в мае 1867 г., после того как он подробно известил министра финансов России М. Х. Рейтерна об успешной ратификации договора сенатом и обстоятельствах, позволивших получить от правительства США в уплату за русские владения в Америке не 5, а 7,2 млн. долларов38.

В своем ответе с пометкой "совершенно секретно" Рейтерн писал: "Милостивый государь Эдуард Андреевич! Письмо в. пр-ва от 7/19 апреля я имел счастье повергнуть в подлиннике на высочайшее воззрение государя императора. Е. и. в-ву благоугодно повелеть мне сообщить в. пр-ву, что необходимые наличные расходы по делу об уступке наших Северо-американских колоний будут приняты на счет казны и при этом присовокупить, что в расходах сих должна быть соблюдена возможная экономия"39.

Получив разрешение на "негласные расходы", посланник в Вашингтоне соблюдал чрезвычайную осторожность в своих сообщениях по этому вопросу, и в его официальной корреспонденции практически не удалось обнаружить упоминаний о каких-либо конкретных тратах. Едва ли не единственным подтверждением подкупа американских конгрессменов является шифрованное донесение А. М. Горчакову от 30 апреля (12 мая) 1868 г., в котором указывалось: "Дело с договором (L'affaire du Traite) уже потребовало расходов, которые поглотили большую часть двухсот тысяч долларов, которые были даны мне вслед за его подписанием для того, чтобы покрыть секретные расходы, не касаясь семи миллионов. Я предупредил об этом в свое время г-на Рейтерна"40.

Мы имеем, таким образом, прямое свидетельство о том, что еще до 12 мая 1868 г. Стекль уже осуществил большую часть "негласных расходов". Не без влияния этих последних уже 18 мая 1868 г. (т. е. еще до окончания суда сената над президентом) комитет по иностранным делам высказался в пользу законопроекта о выделении 7,2 млн. долл. для уплаты за покупку Аляски. Как сообщал Стекль, Бэнкс представил доклад большинства, подписанный пятью членами комитета (доклад меньшинства был подписан четырьмя конгрессменами). От имени меньшинства миллионер из Висконсина К. Уошберн и Дж. Морган (штат Огайо) утверждали, будто новое приобретение не имеет "никакой ценности" и потребует лишь новых затрат на управление. Голосование в комитете было не слишком обнадеживающим, но Бэнкс вновь заверил Стекля, что средства будут выделены, хотя это встречает сильную оппозицию и вызовет продолжительные дебаты. "Если только это дело закончится положительно, отсрочка еще на несколько дней не делает никакой разницы, поскольку договор уже нарушен. Это первый случай, - продолжал посланник, - когда федеральное правительство нарушает торжественно заключенные обязательства, и нынешний конгресс будет иметь эту печальную честь"41.

Дальнейшее прохождение законопроекта через конгресс задержалось не только потому, что суд над президентом Джонсоном еще не был закончен, но и в связи с начавшейся предвыборной кампанией. В результате обсуждение билля в палате могло начаться лишь в конце июня в перерыве между конвентами республиканцев и демократов. Тем временем в демократической "National Intelligencer" и республиканской "Chronicle" появились статьи Уокера с обоснованием важности нового приобретения42.

В результате накануне обсуждения Бэнкс в письме государственному секретарю оценивал перспективы принятия билля достаточно оптимистически: "Мы насчитали 117 голосов в пользу билля (из примерно 200. - Н. Б.), многие другие под сомнением"43. Открывая дискуссию по договору, 30 июня 1868 г. Бэнкс выступил с обстоятельной речью, которая, однако, оказалась далеко не такой яркой и убедительной, как в свое время доклад Ч. Самнера в сенате. Основное внимание оратор уделил даже не ресурсам новой территории, а ее стратегическому положению. Владея Аляской, Алеутскими островами и договорившись с Гавайями, "мы будем иметь в наших руках контроль над Тихим океаном". Алеутские острова станут "мостом между Америкой и Азией". Как и его коллеги из числа экспансионистов, Бэнкс считал, что США будут играть на Тихом океане "цивилизаторскую роль, которая когда- то принадлежала Европе. Аляска - часть этого будущего, и если Соединенные Штаты не возьмут будущее в свои руки, это сделает их британский соперник"44. Главный противник выделения средств на покупку Аляски Уошберн представил своим коллегам более изощренную аргументацию. Крупный предприниматель из Висконсина, заинтересованный в первую очередь не во внешней, а во внутренней торговле, утверждал, что новая территория совершенно не подходит для сельского хозяйства, ее климат очень холодный и дождливый и вообще Соединенным Штатам не нужны дальнейшие покупки территории. После Аляски сенат ратифицирует договор о покупке Сент-Томаса. "В настоящее время ведутся переговоры о покупке у Дании Гренландии и Исландии". Отвечая на одобрительный смех своих коллег, Уошберн ехидно продолжал: "Джентльменам, которые выступают за Аляску, я скажу, что на сегодняшний день Гренландия представляется лучшей покупкой". И хотя предпринимательский нюх на этот раз обманул миллионера из Висконсина, ему нельзя отказать в остроумии и изобретательности. Кроме того, его коллегам импонировали нападки на администрацию, критика тайных переговоров Сьюарда и утверждение прав палаты представителей в вопросах внешней политики ".

Показательно, что среди противников договора подавляющее большинство (41 из 43) составляли сторонники импичмента президента Джонсона. Отметим, в частности, Б. Лоана (штат Миссури), Т. Уильямса (штат Пенсильвания), О. Ферриса (штат Нью-Йорк) и др. Впрочем, в палате, как и ранее в сенате, радикалы по вопросу об Аляске не выступали единой группой. Наоборот, их самые влиятельные лидеры Ч. Самнер в сенате и Т. Стивене в палате представителей оказались решительными сторонниками договора. Тяжелобольной Стивене нашел в себе силы, чтобы выступить с возражениями Уошберну и изложить причины своей поддержки выполнения условий договора. Признанный лидер радикальных республиканцев вполне определенно высказался за экспансию и присоединение новых территорий, что, по его отзыву, сделало другие грехи Сьюарда более простительными46.

Аргументы, связанные с торговыми интересами и экспансией, получили в палате широкую поддержку. "Владея Аляской и сотнями ее островов, мы можем возглавить и контролировать тихоокеанскую торговлю", - заявил Г. Орт из Индианы. "Вся богатая торговля Востока" окажется "в наших руках", вторил ему Г. Раум из Иллинойса. Только один конгрессмен (У. Шеллаборгер из Пенсильвании) высказался вообще против экспансии и "системы зарубежных колониальных владений"47.

В конце дискуссии на заседании палаты представителей 7 июля выступил еще один, и, пожалуй, самый непримиримый враг президента Джонсона, представитель Массачусетса Б. Ф. Батлер, предложивший удержать 500 тыс. долл. из причитавшейся России суммы, с тем чтобы в дальнейшем можно было их использовать для удовлетворения притязаний американских граждан. Батлер прямо утверждал, что "Россия заключила соглашение с американским гражданином (подразумевался Перкинс - Н. Б.) во время Крымской войны для покупки военного снаряжения. Она получила снаряжение, но за него не заплатила"48.

Несмотря на настойчивость Батлера, предложенная им поправка так и не была принята, а его коллеги не проявили большого интереса к его выступлению (на заседании присутствовало только 36 членов палаты)49. Не получило одобрения и предложение отложить принятие законопроекта до следующей сессии конгресса в декабре 1868 года. Большинством голосов (96 против 35) палата приняла предложение Бэнкса провести голосование 14 июля, когда из Нью-Йорка вернутся участники партийных конвентов50. Наконец, в день голосования У. Лоуридж (штат Айова) предложил включить в преамбулу законопроекта дополнение о том, что в тех случаях, когда договор, заключенный президентом и одобренный сенатом, предусматривает выделение денежных средств, палата представителей имеет право действовать по собственному усмотрению. Хотя эта поправка вступала в противоречие с конституцией и не могла получить одобрение сената, палата все же проголосовала за ее принятие. Вслед за этим был одобрен и билль о выделении 7,2 млн. долл., предусмотренных договором (113 за, 43 против и 44 не голосовали)51.

Пересылая 15 июля Сьюарду газету "Globe" с итогами голосования, Бэнкс сопроводил ее следующими пояснениями: "Из 44 не участвовавших в голосовании, 28 высказались бы за, 7 считаются сомнительными, но скорее всего голосовали бы положительно, а 11 - отрицательно; в результате окончательное голосование составило бы 151 голос за билль и 50 против"52. Председатель комитета по иностранным делам явно гордился результатами голосования, рассматривая их и как личный триумф. Этого же мнения придерживались и его друзья в Вашингтоне, прочившие ему пост посланника в России.

Личные чувства и планы Бэнкса хорошо передает его письмо жене Мэри, написанное под непосредственным впечатлением от голосования в палате. "Все мои друзья поздравляют меня в связи с блестящим голосованием, которое произошло у нас вчера. Мы, по существу, получили 150 голосов из 201. Все чувствуют удовлетворение... Государственный секретарь в восторге. Все говорят мне, что я должен отправиться в Россию. За обедом это сделалось предметом обсуждения, и все согласились, что теперь это самая лучшая миссия в Европе: наиболее интересная и важная. Таково было мнение твоего друга - м-ра Стэнтона, бывшего военного министра. Мне сообщили, что французская миссия очень ак
тивно выступала против Аляски. Оппозиция включала также всех лидеров республиканской партии в палате, кроме м-ра Стивенса, чья поддержка таила в себе и некоторый ущерб, поскольку была столь яростной. Все стороны в палате отдают твоему мужу заслугу в проведении законопроекта, и это рассматривается людьми, имеющими наиболее длительное знакомство с конгрессом, как знаменательный триумф"53.

Хотя это письмо носит частный и даже личный характер, оно прекрасно передает восторг Бэнкса по случаю успешного голосования в конгрессе. Некоторые оценки, быть может, страдают преувеличением, другие еще нуждаются в дополнительной проверке (например, об активном противодействии прохождению договора через конгресс со стороны французских дипломатов в Вашингтоне). Не исключено, что радость Бэнкса отчасти объяснялась и перспективой получения денежного вознаграждения от Стекля (последнее, однако, нуждается в доказательствах).

Едва ли не самым заинтересованным лицом в успешном завершении дела был Уокер. Еще в начале июля он писал Сьюарду: "Я сделал для Аляски все, что мог. Теперь еду в Нью-Йорк. "Tribune" выскажется за Аляску. Я думаю и надеюсь, что демократы поместят ее на своем знамени". Говоря о значении нового приобретения, Уокер отмечал, что присоединение Аляски станет "величайшим актом" администрации Джонсона. "Театром наших величайших триумфов призван стать Тихий океан, где у нас скоро не будет ни одного грозного европейского соперника. Конечным итогом будет политический и коммерческий контроль над миром"54. Как и следовало ожидать, Сьюард сразу же переслал эту восторженную оценку покупки Аляски президенту Джонсону55.

Торжествовать оказалось, однако, рано. Сенат заботился об обеспечении своих прерогатив ничуть не меньше, чем палата представителей, и принял законопроект без преамбулы, содержавшей поправку Лоуриджа56. Пришлось создавать согласительный комитет из представителей сената (Ч. Самнер, О. Мортон, Дж. Дулиттл) и палаты (Н. Бэнкс, У. Лоуридж, С. Рэндалл). По словам Уокера, "возникла самая серьезная трудность", и ему пришлось вновь проявить свои адвокатские способности. Для урегулирования дела он отправился к Самнеру, который всегда выслушивал его "с большим уважением" и отношения с которым всегда были исключительно хорошими. Из показаний Уокера следовало, что сам он был убежден в праве палаты представителей "отказывать в выделении средств", необходимых для выполнения международных договоров, и подробно изложил свои взгляды об "опасности разногласий между сенатом и палатой"57.

В конечном итоге после бесед Уокера с Самнером и Стивенсом согласительный комитет вновь отредактировал преамбулу и, по существу, устранил спорное добавление Лоуриджа. 23 июля палата представителей, а 24 июля сенат одобрили согласованный текст законопроекта и 27 июля он стал законом. "Дело закончено, средства выделены полностью и будут перечислены представителю Барингов", - телеграфировал Стекль в Петербург58. Вслед за этим посланник направил в МИД конфиденциальное донесение, в котором подробно изложил историю заключения договора 1867 г. и его прохождения через конгресс.

Анализируя это донесение, нельзя не отметить явное стремление Стекля преувеличить стоявшие перед ним трудности и соответственно свои заслуги в успешном завершении дела с продажей Русской Америки. "Акт продажи наших колоний, - утверждал посланник, - никогда не был популярен в Соединенных Штатах. Вся пресса высказывалась против этого территориального приобретения. Газеты всех направлений заявляли, что Соединенные Штаты, которые обладают территорией, способной прокормить население численностью в 200 миллионов, не имеют никакой необходимости расширять свои границы за счет районов, лишенных ресурсов и не подходящих для сельского хозяйства, особенно в момент, когда страна обременена колоссальным долгом"59. Хотя подобные аргументы действительно приводились в прессе и выступлениях в конгрессе, большинство газет с самого начала высказывалось в пользу присоединения, и даже главный противник покупки - "New York Daily Tribune" - после ратификации договора смягчила свою позицию.

Подчеркивая своевременность заключения договора и свою предусмотрительность, Стекль продолжал: "Тихоокеанские штаты, которые были больше всего заинтересованы в этой сделке, проявляли более чем умеренный энтузиазм, я могу заверить Ваше пр-во, что если бы этот договор перезаключался в настоящее время, мы бы не получили одного миллиона, если бы нам и удалось его заключить". Не считая нужным вновь подробно обосновывать необходимость уступки русских владений в Америке, посланник ссылался на свою прошлогоднюю записку, которая получила одобрение Горчакова. Вместе с тем он еще раз заверил министра в том, что "добросовестно выполнял свой долг верноподданного и слуги нашего августейшего государя"60.

В тот же день (15/27 июля) Стекль направил в МИД России два письма с настоятельной просьбой о предоставлении отпуска, в котором не был с 1860 г. (одно своему другу В. И. Вестману, а другое - А. М. Горчакову). "Я не могу дать представление о невзгодах и непониманиях, которые мне пришлось перенести до того, как закончилось это дело. Мне срочно необходим отпуск на несколько месяцев. Не говорите мне о необходимости оставаться здесь, потому что для меня нет другого места, а предоставьте возможность на некоторое время подышать в более чистой атмосфере, чем в Вашингтоне, и потом можете делать со мной, что хотите". Этот "крик души" сочетался и с более спокойной ссылкой на плохое состояние здоровья: "Мое здоровье полностью расшаталось, и мои глаза, которыми я всегда страдал, стали такими слабыми, что мне невозможно работать по ночам"61.

В ожидании отпуска Стеклю пришлось заканчивать важные дела по договору. Уже на следующий день после выделения средств конгрессом Сьюард направил министру финансов США официальную просьбу выписать для Стекля чек на 7 млн. 200 тыс. долл. золотом, что и было сделано 1 августа 1868 года. В тот же день Стекль дал расписку в том, что получил в казначействе все 7,2 млн. долл. полностью62. Одновременно он поручил банку Риггса перевести деньги в Лондон компании братьев Барингов.

Как показало расследование, проведенное конгрессом в конце 1868 - начале 1869 г., дело оказалось не столь простым, как могло показаться на первый взгляд. По свидетельству государственного казначея США Ф. Спиннера, в обмен на чек в 7,2 млн. долл., подписанный Э. А. Стеклем для Дж. У. Риггса 1 августа 1868 г., последнему были выданы два пересылочных чека в 7 млн. и в 100 тыс. долларов. Риггс оставил в качестве "специального депозита" 100 тыс., которые затем были переведены ему чеками в 25 тыс. (3 августа), 35 тыс. (4 августа), 20 тыс. (9 сентября) и 20 тыс. (10 сентября). Со своей стороны Риггс дал показание конгрессу, что он перевел представителю компании братьев Барингов в Нью-Йорке только 7035000 долл. и, кроме того, по указанию Стекля выплатил 26 тыс. долл. Уокеру, а остальные 139 тыс. долл. самому российскому посланнику четырьмя частями - 18 тыс., 35 тыс., 45 тыс. и 41 тыс. долларов (при переводах представителю компании братьев Барингов Риггс получил одну двадцатую часть процента, или 3600 долл. за перевод всей суммы в 7200000 долларов63).

Итак, царское правительство получило только 7034000 долл., остальными распорядился Стекль по своему усмотрению. И здесь начинаются трудноразрешимые противоречия и неясности. В ходе расследования конгрессом было установлено: 26 тыс. долл. золотом получил Уокер, из которых он передал часть своему помощнику Ф. Стэнтону (5 тыс. долл. в гринбеках, или 3333 долл. золотом). 3 тыс. долл., по предложению Уокера, Стекль заплатил владельцу газеты "Washington Daily Morning Chronicle". 1 тыс. долл. в гринбеках получил редактор газеты "Alta California" (Сан-Франциско). Наконец, около 10 тыс. долл. Стеклю пришлось уплатить телеграфной компании "Вестерн юнион" (долг за мартовскую телеграмму 1867 г. Горчакову, поскольку госдепартамент отказался взять на себя эти расходы)64. Все это в целом составило около 40 тыс. долларов. В результате у Стекля оставалось еще 125 тыс. долл. золотом (165 тыс. - 40 тыс.). Куда же пошли эти деньги? Дать точный ответ на этот вопрос оказалось совсем непросто.

Сенсационное разоблачение совершенно случайно в 1912 г. сделал известный американский историк У. А. Даннинг, опубликовавший памятную записку президента Джонсона, находившуюся среди бумаг последнего в рукописном отделе Библиотеки конгресса США65. Ниже приводится ее полный текст: "6 сентября в воскресенье 1868 г. м-р Сьюард и я проехали верхом семь или восемь миль по дороге, ведущей в Малсборо (штат Мэриленд). Около места, называемого "старые поля", мы въехали в тенистый дубовый лесок. Принимая освежающие напитки во время разговора на разные темы, [государственный] секретарь спросил, приходило ли мне когда-либо в голову, как мало имеется в конгрессе членов, совершенно независимых от денежного влияния. Я ответил, что никогда не пытался производить точные подсчеты, но с сожалением признаю, что число это оказалось гораздо меньшим, чем я одно время полагал. Затем он заявил: "Помните ли Вы, что выделение семи миллионов в уплату русскому правительству за Аляску или находилось в подвешенном состоянии, или было заблокировано в палате представителей. Когда выделение средств было отсрочено, русский посланник заявил мне, что Дж. У. Форни сказал ему, что нуждается в 30 тыс. долл., так как потерял 40 тыс. из-за вероломного друга, и что ему необходимы 30 тыс. долл. золотом, что нет шансов, чтобы палата представителей выделила средства без определенного влияния в пользу такого выделения. 30 тыс. долл. были выплачены, отсюда и поддержка "Chronicle" выделению средств. Он также заявил, что 20 тыс. долл. выплачены Р. Дж. Уокеру и Ф. П. Стэнтону за их услуги, Н. А. Бэнксу, председателю комитета по иностранным делам, - 8 тыс. долл. и что неподкупный Т. Стивене получил в качестве своей "взятки" скромную сумму в 10 тысяч. Все суммы были выплачены русским посланником прямо или косвенно соответствующим участникам для обеспечения выделения правительственных средств, предусмотренных торжественным договором, уже ратифицированным обоими правительствами, для уплаты России. Считалось, что Бэнкс и Стивене являлись адвокатами по иску против русского правительства за оружие, которое было предоставлено некоторыми нашими гражданами, известному как "иск Перкинса". Отсюда плата за их влияние в пользу выделения средств и т. д. Бэнкс был председателем комитета по иностранным делам"66.

Очевидно, "освежающие напитки", которые пили на прогулке 6 сентября 1868 г. президент и государственный секретарь, развязали язык Сьюарда, и он сообщил Джонсону со слов Стекля поразительные сведения о вашингтонских нравах. Цифры, названные Сьюардом, хотя и не совпадают с приводимыми выше материалами расследования, но в известной мере перекликаются с ними. 20 тыс. долл. Стекль первоначально обещал уплатить Уокеру за его услуги, а затем повысил эту сумму до 26 тыс. долл. золотом. Нельзя не отметить, что по тем временам 20 тыс. долл. золотом - это огромная сумма, и щедрость Стекля просто поразительна.

Упоминание о получении Дж. У. Форни 30 тыс. долл. во многом может объяснить его неожиданную незаинтересованность в 3 тыс. долл., которые ему предложил Уокер и которые затем были переданы Д. Форни. Что касается Бэнкса и особенно Стивенса, то здесь дело обстоит сложнее. Президент Джонсон ненавидел лидера радикалов в палате представителей, и не потому ли он с таким удовольствием записал о взятке, которую получил "неподкупный" Стивене. Стекль действительно был заинтересован в поддержке Бэнкса и Стивенса и неоднократно встречался с ними в ходе прохождения договора через конгресс. Но это не значит, что есть прямые доказательства, что взятки были даны. Особенно большие сомнения возникают в случае со Стивенсом, хотя его фамилия и названа прямо. Лидер радикалов был очень тяжело болен, а в августе 1868 г. уже находился на смертном одре. 11 августа он скончался, и вряд ли практически можно было успеть передать деньги, которые у самого Стекля оказались только после 1 августа.

Даже Даннинг, который не испытывал особой симпатии к радикальным республиканцам, выразил сомнение, что Стивене успел получить причитавшиеся ему деньги67. Большинство последующих исследователей выносили лидеру радикалов оправдательный приговор68. Нам также представляется, что серьезных оснований подозревать Стивенса нет. Он с самого начала поддерживал договор, был сторонником экспансии и присоединения Аляски. Наконец, известно еще одно свидетельство: рассказ Сьюарда своему ближайшему другу Дж. Бигелоу 23 сентября 1868 года. Принимая бывшего посла в Париже в своем доме, государственный секретарь сообщил ему, что прежде чем конгресс выделил деньги за Аляску: "20 тыс. долл. было дано Р. Дж. Уокеру, 10 тыс. долл. - его партнеру Ф. К. Стэнтону, (по?) 10 тыс. долл. - десяти членам конгресса и 20 тыс. Форни, который потерял 20 тыс. (40 тыс.?) из-за растраты своего клерка. Еще 10 тыс. долл. предназначались Тэду Стивенсу, но никто не брался передать их ему, поэтому я сам взялся за это. Несчастный умер, и они теперь у меня"69.

Отсюда совершенно очевидно, что Стивене не получил причитавшихся ему денег, которые остались у Сьюарда. В тот же вечер 23 сентября Стекль был у Сьюарда, и все трое играли в карты. Почему же Сьюард сразу не вернул деньги Стеклю и какова их дальнейшая судьба? Не удалось установить, кто конкретно были те десять конгрессменов, о которых глухо упомянул словоохотливый Сьюард. В отношении Бэнкса специально изучавший этот вопрос П. С. Холбо вынес приговор: "Не виновен, или по крайней мере вина не доказана"70.

Современные исследователи, потратившие массу времени на разбирательство дела, не могли не прийти в конечном итоге к заключению: единственным человеком, который знал, куда пошли все недостающие деньги из уплаченных казначейством США, был царский посланник Стекль, "и этот секрет он, очевидно, унес с собой"71.

Естественно, что одной из целей настоящей работы стало выяснение этого вопроса. Просмотр переписки вашингтонской миссии по всем фондам МИД позволил установить, что разрешение на "негласные расходы" было дано Рейтерном еще 28 апреля (10 мая) 1867 г. и ровно через год "дело с договором" (а не "дело Перкинса", как из-за неточности в статье Голдера считалось до сих пор) поглотило уже большую часть 200 тыс. долларов. Таким образом, Стекль заплатил или обещал заплатить за предоставление ему поддержки и услуги не позднее 10 мая 1868 года.

Попытки найти что-либо интересное и важное в материалах фонда Личного состава и хозяйственных дел, в частности в делах о чрезвычайных издержках миссии в Вашингтоне, окончились неудачей. В лучшем случае в этих документах упоминалось о расходах Стекля или его секретаря Бодиско на поездки в Нью-Йорк и обратно в Вашингтон (144 долл.), телеграфные депеши по делам службы (148 долл.) и т. п.72 . Ничего существенного не удалось установить и в бумагах министерства финансов в ЦГИА СССР в Ленинграде, тем более что большинство дел, относившихся к внешней политике, в свое время было передано в МИД. И вдруг неожиданная удача! В делах, составляющих ныне фонд Российско-американской компании, удалось обнаружить заверенную копию письма М. Х. Рейтерна Э. А. Стеклю о принятии отчета о сделанных им "негласных расходах" по договору от 18(30) марта 1867 года. Вот его полный текст:

"Секретно. Милостивый государь, Эдуард Андреевич! Долгом считаю препроводить при сем к Вашему пр-ву список с высочайшего указа, по всеподданнейшему докладу моему 13-го сего декабря состоявшегося, о зачислении действительным расходам удержанным Вашим пр-вом из числа 7 м. 200 т. долл., причитавш[ихся] русскому пр[авительству] по трактату с Сев. Амер. Соед. Шт. 18/30 марта 1867 г., на известное его величеству употребление 165 т. долларов. Примите, м. г., уверения в совершенном моем почтении и преданности. Подписано: М. Рейтерн73. 23 Декабря 1868. N 74 Э. А. Стеклю". Далее следовала копия указа Александра II: "Господину министру финансов. Израсходованные на известное мне употребление чрезвычайным посланником и полномочным министром в Вашингтоне тайным советником Стеклем 165 т. долларов повелеваю зачислить действительным расходам. На подлиннике собственной е. и. в-ва рукой написано: Александр. С. Петербург. 13 декабря 1868. Верно: Делопроизводитель"74 (подпись неразборчива).

Вслед за этим 18(30) декабря 1868 г. начальник канцелярии министерства финансов Д. Кобеко столь же лаконично сообщил в государственное казначейство, что удержанные Стеклем 165 тыс. долл. "ныне государем императором по всеподданнейшему докладу г. министра финансов" зачислены "действительным расходам"75. Формула "на известное его величеству употребление" обычно относилась к расходам секретного и деликатного характера, и мы имеем теперь прямое доказательство, что Стекль действительно использовал эти деньги на расходы, призванные обеспечить прохождение договора 1867 г. через конгресс.

Все попытки найти отчет Стекля или текст доклада Рейтерна Александру II от 13(26) декабря 1868 г. оказались пока безрезультатными. Поэтому можно лишь вновь очень предположительно сделать подсчет "негласных расходов" Стекля, используя несовершенные и противоречивые данные расследования конгресса и свидетельства Сьюарда. При этом используется метод, впервые предложенный Миллером, исходившим из того, что часть платежей осуществлялась в гринбеках (а не золотом)76. К сожалению, свидетельство на этот счет казначея США Ф. Спиннера77 не получило при первоначальном расследовании должного внимания, хотя оно прямо указывало, что в этом случае расходы должны были производиться только на территории США.

В общих чертах картина "негласных расходов в золотых долларах" представляется следующей: 26 тыс. (Р. Дж. Уокер и Стэнтон), 3 тыс. (Д. Форни), 1 тыс. (М. Ноа), 10 тыс. (мартовская телеграмма 1867 г.), 30 тыс. (Дж. Форни), 21 667 (царская награда за договор Стеклю и Бодиско), 73333 (плата 10 членам конгресса = 100 тыс. в гринбеках + 10 тыс. Стивенсу (остались у Сьюарда), тоже в гринбеках) - всего 165 тыс. долларов.

Общий итог при пересчете гринбеков и рублей в золотые доллары точно совпадает с 165 тыс. долларов! Однако следует учитывать, что здесь используется "лукавая цифра", когда исследователь манипулирует удобной статистикой и приходит к нужному выводу. Точный же ответ может быть дан только после нахождения в архивах отчета Стекля и доклада Рейтерна царю. Но даже в этом случае критический исследователь может остаться неудовлетворенным, так как у нас нет гарантии в абсолютной честности Стекля. Напомним, он был совершенно неудовлетворен, что получил от царя за договор только 25 тыс. рублей. В то же время он распоряжался 165 тыс. долл. необычайно щедро и практически бесконтрольно. Уже первое предложение уплатить за услуги Уокеру 20 тыс. долл. превышает всякий разумный гонорар адвокату. И хотя отчет Стекля вполне удовлетворил царя и Рейтерна, исключить возможность "приписок", конечно, нельзя.

Не совсем ясна и дальнейшая деятельность посланника. Александр II удовлетворил настоятельное прошение Стекля об отставке и наградил его 20 апреля (ст. ст.) 1869 г. орденом Большого Орла. При этом ему была установлена пенсия из государственного казначейства в 6 тыс. рублей в год78. В 1869 г. ему было 65 лет. Что случилось со Стеклем позже, установить не удалось. По всей видимости, он уехал за границу и, во всяком случае, на русскую службу не возвратился. О приеме в Петербурге, близких отношениях с Сьюардом и планах на будущее свидетельствует последнее известное письмо Стекля в США из Петербурга от 17(29) мая 1869 года: "Мой дорогой м-р Сьюард, Вы, возможно, уже слышали, что я оставил свой пост в Вашингтоне. Перед отъездом я сказал Вам, что единственное событие, которое может побудить меня возвратиться, - это, если Вы останетесь на своем посту. Император принял меня самым сердечным и лестным образом. Он сказал мне, что ценит мои услуги и опечален тем, что я покидаю Вашингтон, но что, конечно, мне полагается некоторый отпуск после долгих и тяжелых трудов в США. Он соизволил выразить надежду, что моя отставка не будет продолжительной и мои услуги снова окажутся для него полезными. Тем временем он предоставил мне очень щедрое вознаграждение. Я предполагаю отправиться путешествовать и отдохнуть в течение одного или двух лет и затем вновь поступить на службу, если в этом будет необходимость... Что касается меня, то я всегда с чувством глубокой благодарности буду помнить бесчисленные проявления доброты, которые Вы постоянно проявляли ко мне в наших официальных и частных контактах. Именно этой доброте я обязан тому, что оказал важные услуги своей стране". Далее Стекль выражал надежду вновь посетить в будущем Сьюарда и США, где он оставил "так много горячих и добрых друзей"79. Насколько можно судить по известным нам материалам, им так и не суждено было встретиться. Сьюард умер в своем имении в Ауберне 15 октября 1872 г., а дальнейшая судьба Стекля остается пока неизвестной.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Holbo P. S. Tarnished Expansion: The Alaska Scandal, the Press and Congress 1867 - 1871. Knoxville. 1983.
2. Батуева Т. М. Экспансия США на севере Тихого океана в середине XIX в. и покупка Аляски в 1867 г. Томск. 1976, с. 46.
3. Войтоловский Г. По разные стороны Берингова пролива. - Мировая экономика и международные отношения, 1986, N 6, с. 38.
4. A Compilation of Messages and Papers of the Presidents. Vol. 1 - 10 (далее - Messages and Papers). Vol. 6. Washington. 1903, p. 560; University of Rochester (далее - UR), Rush - Rhees Library, W. H. Seward Papers, r. 185.
5. House Journal, 40th Congress, 1st Session, pp. 266 - 267, 280; The Alaska Treaty. Comp. by D. H. Miller. Kingston. 1981, p. 149.
6. House Journal, 40th Congress, 1st Session, p. 175.
7. Наиболее обстоятельно "дело Перкинса" изложено Д. Х. Миллером. Его касались и другие исследователи, но к окончательному решению не пришли (The Alaska Treaty, pp. 166 - 176; Golder F. A. The Purchase of Alaska. - American Historical Review, vol. 25, N 3, April 1920, p. 422; Farrar V. The Annexation of Russian America. Washington. 1937, pp. 85 - 86; Holbo P. S. Op. cit., pp. 15 - 16; etc.). Огромная документация о "деле Перкинса" отложилась в Архиве внешней политики России (АВПР) и Национальном архиве в Вашингтоне. Достаточно сказать, что дипломатическая переписка по этому вопросу продолжалась до 1871 г., а в конгрессе США это дело обсуждалось до 1886 года.
8. National Archives and Record Service (далее - NARS), Record Group (далее - RG), 59; Despatches from the United States Ministers to Russia, vol. 19, N 21.
9. Russian America, 40th Congress, 2nd Session. February 16, 1868. House Doc. 177, p. 21; The Alaska Treaty, p. 167. Подлинник см. NARS, RG 59, Notes to Russia, vol. 6 p. 225.
10. Library of Congress, Manuscript Division (далее - LC, MD), The Stevens Papers, Cont. 4.
11. АВПР, ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, лл. 215 - 216.
12. Congressional Globe (далее -CG), 40th Congress, 2nd Session, pp. 71, 92 - 95.
13. 40th Congress, 2nd Session, House of Representatives. House Doc. 177. Russian America. Pt. 1, pp. 1 - 361; Pt. 2, pp. 1 - 19 (доклад был передан комитету по иностранным делам палаты и опубликован в материалах конгресса).
14. Ibid. Pt. I, p. 3.
15. Ibid., pp. 4, 10, 25 - 33 etc.
16. Messages and Papers. Vol. 6, p. 628.
17. CG, 40th Congress, 2nd Session, pp. 1706 - 1707.
18. Ibid., p. 1092.
19. The Alaska Treaty, pp. 163 - 164.
20. Подробнее о взглядах Уокера см.: Shenton J. P. Robert J. Walker. A Politician from Jackson to Lincoln. N. Y. 1961. Еще будучи сенатором (1835 - 1845), Уокер зарекомендовал себя активным экспансионистом, сторонником захвата всей Мексики (ibid., pp. 102 - 104, 190 - 194 etc.).
21. 40th Congress, 3nd Session. House of Representatives, Report N 35, 27 February 1869. Alaska Investigation, p. 11.
22. Letter of Hon. Robert J. Walker on the Purchase of Alaska, St. Thomas, and St. John's. - Washington Daily Morning Chronicle, 28, 29, 30.I.1868.
23. Alaska Investigation, pp. 11 - 12.
24. UR, Rush - Rhees Library, W. H. Seward Papers, r. 102.
25. Ibid.
26. АВПР, ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, лл. 215 - 216.
27. Там же, л. 302. Поскольку Стекль, возможно, не знал об этом, министр переслал ему соответствующий документ.
28. Там же, лл. 220 - 223.
29. The Alaska Treaty, pp. 152 - 153. Соответственно государственный секретарь известил Стекля о содержании письма Бэнкса и добавил, что заверения председателя комитета по иностранным делам "вполне надежны" (NARS, RG 59, Notes to Russia, vol. 6, p. 241 - 242).
30. АВПР, ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, л. 31; NARS, RG 59, Notes to Russia, vol. 6, p. 245.
31. АВПР, ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, лл. 319 - 320.
32. Там же, л. 254.
33. Там же, л. 256.
34. Это было, по всей видимости, раньше, во всяком случае, уже в апреле, поскольку Стекль сообщал о встрече и ее результатах в донесении Горчакову от 18 (ст. ст.?) апреля 1868 г. (там же, лл. 235 - 237).
35. Alaska Investigation, p. 12.
36. Alaska Investigation, pp. 13 - 15. Показания Уокера нельзя не сопоставить со свидетельствами его помощника Ф. Стэнтона, который признал, что беседовал с несколькими членами палаты представителей (среди них он назвал Стивенса, генерала Шенка и "нескольких других") и приводил аргументы в пользу принятия законопроекта. "Я беседовал с небольшим числом членов конгресса и удостоверился, как я и думал, в том, что билль пройдет почти наверняка" (ibid., p. 20).
37. АВПР, ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, лл. 335 - 337.
38. АВПР, ф. Российско-американской компании, д. 412, лл. 66 - 70. В материалах русской миссии в Вашингтоне сохранился также неразборчивый черновик частного письма министру финансов от 7(19) апреля 1867 г. (АВПР, ф. Посольства в Вашингтоне, оп. 512/3, д. 93, лл. 238 - 241).
39. АВПР, ф. Посольства в Вашингтоне, оп. 512/3, д. 93, л. 261.
40. Там же, лл. 902 - 903. Сверка по копии донесения: там же, оп. 512/2, д. 34, N 19. В фонде Канцелярии (д. 152) сохранилась только обложка донесения, а местонахождение подлинника неизвестно. Ф. А. Голдер впервые привел часть первой фразы, но связал ее содержание с "делом Перкинса" (Golder F. A. Op. cit., p. 424, note 14). Ошибка, а быть может, описка Голдера (в первоначальной выписке у Гол-дера более правильно указывалось "дело Аляски" - Hoover Institution, Stanford University (далее - HI, SU) F. A. Golder, Box 3) существенно исказила смысл секретных расходов Стекля и оказала влияние на всю последующую историографию. Даже такой авторитетный и осведомленный исследователь, как Миллер, принял эту описку за достоверный факт и высказал предположение, что русский посланник был специально уполномочен царским правительством использовать денежные средства для нейтрализации "дела Перкинса" (The Alaska Treaty, p. 172). В действительности же Стекль получил разрешение на "негласные расходы" только по делу об уступке русских колоний в Америке весной 1867 г. и еще до обращения вдовы Перкинса в конгресс США летом 1867 года.
41. CG, 40th Congress, 2nd Session, pp. 2528 - 2529. House of Representatives, Report, N 37; АВПР, ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, лл. 65 - 66. Первоначально, встретив Стекля в Нью-Йорке, Бэнкс сообщил, что он скоро вернется в Вашингтон и поставит билль на утверждение палаты до 15 июня (АВПР. ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, лл. 243 - 246).
42. Holbo P. S. Op. cit., pp. 21, 23 - 24; Washington Daily Morning Chronicle, 24, 27.VI.1868; National Intelligencer, 19.VI.1868; Alaska Investigation, p. 12.
43. UR, Rush - Rhees Library, W. H. Seward Papers.
44. CG, 40th Congress, 2nd Session, App., pp. 386 - 392.
45. Ibid., pp. 392 - 400.
46. Jensen R. J. The Alaska Purchase and Russian-American Relations. Seattle, 1975, pp. 115 - 116; Van DeusenG. G. William Henry Seward. N. Y. 1967, p. 546etc.
47. Jensen R. J. Op. cit., pp. 116 - 118; CG, 40th Congress, 2nd Session, pp. 377 - 378, 403 - 416, 429 - 432 etc.
48. Как видно из приводимого отрывка, Батлер совершенно исказил "дело Перкинса", который никакого снаряжения в Россию не доставил. Стекль утверждал, что Батлер лично "заинтересован в 30 тыс. долл.", которые он рассчитывал получить в результате "жульничества Перкинса" (HI, SU, F. A. Golder Papers, Box 3; The Alaska Treaty, p. 159).
49. CG, 40th Congress, 2nd Session, App., pp. 400 - 503.
50. Ibid., pp. 3883 - 3884.
51. Ibid., pp. 4053 - 4055.
52. UR, Rush - Rhees Library, W. H. Seward Papers.
53. LC, MD, N. Banks Papers, Cont. 5.
54. LC, MD, A. Johnson Papers, r. 33.
55. Ibid.
56. CG, 40th Congress, 2nd Session, pp. 4159, 4321, 4340 - 4341.
57. Alaska Investigation, p. 13.
58. АВПР, ф. Канцелярия, 1868 г., д. 152, л. 249. Компания братьев Барингов вела финансовые дела царского правительства за рубежом.
59. Там же, л. 258.
60. Там же, лл. 258 - 259.
61. Там же, лл. 261, 263 - 265. В Петербурге вняли "крику души" Стекля и предоставили ему отпуск на 4 месяца. Обрадованный посланник решил воспользоваться им уже в октябре 1868 г., как только позволят неотложные дела, которые необходимо было завершить в Вашингтоне (там же, лл. 336, 272 - 273).
62. Все соответствующие документы опубликованы: Alaska Investigation, pp. 5 - 6, 9; The Alaska Treaty, p. 176.
63. Alaska Investigation, pp. 7, 9.
64. Alaska Investigation, pp. 9, 14, 15, 21 (150 долл. в гринбеках составляли в то время 100 долл. золотом).
65. Dunning W. A. Paying for Alaska, - Political Science Quarterly, vol. 27, N 3, September 1912, pp. 385 - 386.
66. LC, MD, Andrew Johnson Papers, vol. 145, Folies 22539 - 22540; Series 1, r. 34, September 6, 1868. Форни до 4 июля 1868 г. был секретарем сената и решительным противником президента Джонсона, а его газета печатала статьи Уокера, обосновывавшего целесообразность присоединения Аляски.
67. Dunning W. A. Op. cit., p. 397.
68. Thomas B. P. Russo-American Relations, 1815 - 1867. Baltimore. 1930, p. 161; Korngold R. Thaddeus Stevens. N. Y. 1955, pp. 431 - 433; Brodie F. Thaddeus Stevens. N. Y. 1966, pp. 359, 416; Holbo P. S. Op. cit., p. 105 etc.
69. The Alaska Treaty, p. 183. Д. Х. Миллер тщательно реконструировал свидетельство Сьюарда по оригиналу дневника Бигелоу в New York Public Library, Manuscript Devision и опубликованному варианту (Bigelow J. Retrospections of an Active Life. Vol. I-V. Garden City. 1909 - 1915. Vol. IV, pp. 214 - 217).
70. Holbo P. S. Op. cit., p. 109.
71. Jensen J. R. Op. cit., p. 127.
72. АВПР, ф. Дел личного состава и хозяйственных дел, оп. 667/1, д. 769, л. 2.
73. АВПР, ф. Российско-американской компании, д. 412, л. 430.
74. Там же, л. 430об.
75. Там же, л. 426.
76. См. The Alaska Treaty, p. 192; Jensen J. R. Op. cit, p. 130.
77. Alaska Investigation, p. 7.
78. АВПР, ф. Дел личного состава и хозяйственных дел, 1 стол, 1869 г., д. 55, лл. 11 - 14, 4. Копия Аттестата от 3(15) мая 1867 г. (негативный фотографический отпечаток) в настоящее время хранится также в Библиотеке конгресса США.
79. UR, Rush - Rhees Library, W. H. Seward Papers.

Вопросы истории. - 1989. - № 4. - С. 37-54.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.