7 сообщений в этой теме

Сейчас модно исследовать дневники. А их проверяют на предмет подлинности?

Вот "дневник полкового священника". Откуда и как?

Напрягло описание кулачного боя между русским и японским солдатами в ходе сражения на Шахэ - оно датировано днями, когда русских у Шахэ уже не было. Но о нем, как о сенсации, уже написал Zen.Yandex.

Напрягло и описание, как "у нас из плена не сбежишь, а у японцев - запросто". Известно, что русских в плен попало более 50 тыс., а японцев - менее 3 тыс. 

Бодрый дух солдат после Шахэ и желание "добить японца" тоже вызывают сомнения - если армия постоянно терпит неудачи, не выполняет поставленные задания, не добивается даже тактических целей - как мог быть высоким боевой дух?

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Цитата

Сребрянский М. В. Дневник из времен русско - японской войны священника 51-го драгунского (позднее 17-го гусарского) Черниговского ее императорского величества вел. кн. Елизаветы Федоровны полка Митрофана Васильевича Сребрянского с момента отправления полка в Маньчжурию 11-го июня 1904 года и по день возвращения его в г. Орел 2-го июня 1906 года. Предисл. И. А. Рождественского. - 2 - е изд., испр. и доп. - М.: Печатня Снегиревой, 1912. - [4], 321, [2] с., 1 л. портр.

   Др. публ. - ВВД, 1905; № 1 - 20, 23 - 24; 1906, № 1 - 6, 10 - 15, 17 - 19, 21 - 24 (под загл.: Дневник полкового священника, служащего на Дальнем Востоке, обнимающий время со дня его туда отправления с 11 июня 1904 года). - То же. Отд. сброшюр. изд. [Спб., 1906].

   Др. публ. (не окончена). - ОрлЕВ, 1904, № 45 - 48, 50; 1905, № 1 - 41 (под загл.: На войне: Дневник священника 51 - го Черниговского драгунского полка о. Митрофана Васильевича Сребрянского).

   Автор (р. 1871).

   11(24) июня 1904 - 2(15) июня 1906. Переезд с полком по железной дороге из Орла до станции Янтай. Дорожные впечатления. Пребывание в Ляояне, Мукдене и Юшитае. Отпевание и погребение убитых офицеров и солдат. Богослужения в полку (молебны, литургии). Наблюдения за жизнью китайского населения. Условия походной жизни полкового священника. Впечатления от Ляоянской операции, боев при Шахэ и Мукденского сражения. Участие в набеге на Инкоу в составе отряда генерала П. И. Мищенко. Подполковник Н. И. Чайковский. Передвижения с полком от Гунчжулина до монгольской границы. Набег на японские позиции у деревни Санвайцы. Жизнь полка в Маньчжурии после заключения мирного договора.

Орловские Епархиальные ведомости тут. Человек тоже реальный.

Тут другое нужно смотреть - он в армии с 11 июня 1904 года, а первая публикация его дневника в периодической печати - 7 ноября 1904 года (охватывает 11 -15 июня). Далее идут публикации в каждом номере.

В 1906-м его дневник выходит уже отдельной брошюрой.

Это не личный дневник. Это репортаж, который печатался в официозных изданиях прямо во время войны. Вот и вся загадка.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
3 часа назад, Чжан Гэда сказал:

Но о нем, как о сенсации, уже написал Zen.Yandex.

Яндекс-Дзен - тошнотворная помойка. И даже не "яндекс-дзен написал", а "написал анонимус в группочке с полутора тысячами подписчиков на Яндекс.Дзен". Было бы из-за чего волноваться. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Да нет же, я про помойку не беспокоюсь - просто эти дневники существуют более 100 лет. И насколько они правдивы?

Есть правдивые дневники - они поддаются перекрестной проверке. Но если сражение на Шахэ окончилось глобальным отступлением русских 17 октября 1904 г., а у автора 22 октября русские и японцы еще сидят  окопах по обе стороны реки Шахэ...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
3 часа назад, Чжан Гэда сказал:

Но если сражение на Шахэ окончилось глобальным отступлением русских 17 октября 1904 г., а у автора 22 октября 

Для начала - Вы старый и новый стиль смешали. 17 октября - по новому стилю. Автор жил по старому. Для него битва закончилась 7 октября (20 октября по новому стилю). 22 октября из его дневника - это уже 4 ноября по новому стилю.

 

4 часа назад, Чжан Гэда сказал:

а у автора 22 октября русские и японцы еще сидят  окопах по обе стороны реки Шахэ...

Они там и сидели. Еще несколько месяцев. "Шахэйское сидение" называется.

 

4 часа назад, Чжан Гэда сказал:

Но если сражение на Шахэ окончилось глобальным отступлением русских

Глобальным отступлением русских на линию реки Шахэ.

 

Так проверка не делается.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
4 часа назад, hoplit сказал:

Для начала - Вы старый и новый стиль смешали. 17 октября - по новому стилю. Автор жил по старому. Для него битва закончилась 7 октября (20 октября по новому стилю). 22 октября из его дневника - это уже 4 ноября по новому стилю.

Да там как бы ни было - даты не бьются.

4 часа назад, hoplit сказал:

Они там и сидели. Еще несколько месяцев. "Шахэйское сидение" называется.

Карта-схема почему-то против:

1412628964_s25.thumb.gif.80736b73d8b4d80

Уникальное положение по обе стороны реки у обеих армий оказывается только на одном участке. И если именно на нем оказался священник, и еще там все произошло - это просто чудо.

В общем, я понимаю так, что "дневник" данного персонажа - своего рода фронтовая агитка. Дневники защитников Порт-Артура часто дают интересные сведения, дополняющие документы - это факт.

А вот такие "дневники"? (кстати, к 22 октября у него уже "прошел год, как идет война") 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
5 часов назад, Чжан Гэда сказал:

Да там как бы ни было - даты не бьются.

Прекрасно бьются. Если ошиблись - значит ошиблись.

 

5 часов назад, Чжан Гэда сказал:

Карта-схема почему-то против:

Подробная карта по ссылке. А не первая за полминуты нагугленная.

 

5 часов назад, Чжан Гэда сказал:

Уникальное положение по обе стороны реки у обеих армий оказывается только на одном участке.

Не уникальное.

 

5 часов назад, Чжан Гэда сказал:

В общем, я понимаю так, что "дневник" данного персонажа - своего рода фронтовая агитка.

От этого и нужно отталкиваться, рассматривая "кул-стори" про "на кулачки" и прочее "взбодрение читающей публики". А вот с датами и линией фронта у него как раз все в порядке, человек реальный, находился как раз там.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Камикадзэ против Юань
      Автор: Чжан Гэда
      Первый поход в Японию по "Корё са", квон 28:
      С этого в хронике Чхуннёль-вана все и начинается (фактически, он недавно на престол взошел). А дальше... В общем, интересно сравнить с китайской "Юань ши", цз. 208.


    • Вайну Х. М. Многоликий Маннергейм
      Автор: Saygo
      Вайну Х. М. Многоликий Маннергейм // Новая и новейшая история - 1997. - № 5. - С. 141-167.
      Маршал Карл Густав Эмиль Маннергейм (1867 - 1951) прошел путь от офицера лейб-гвардии императора России Николая II до главнокомандующего вооруженными силами Финляндской Республики. В этом качестве он дважды возглавлял армию Финляндии в войне против СССР в течение второй мировой войны, а после ее окончания, уже будучи главой государства, составил первый проект договора о дружба и взаимопомощи между двумя странами. Высокий пост президента Финляндской Республики Маннергейм занимал дважды - в 1919 и в 1944 г. Он был лично знаком и с коронованными особами - царем Николаем II, германским кайзером Вильгельмом II, английским королем Эдуардом VIII, и с политическими деятелями - премьер-министром Великобритании У. Черчиллем, фюрером нацистского рейха А. Гитлером, секретарем ЦК ВКП(б) А. А. Ждановым.
      Маннергейму посвящено много публикаций. Их можно разделить на несколько групп.
      Во-первых, документы. Кроме опубликованных официальных финляндских, советских, германских, английских, американских, шведских и т.д. сюда относится написанное, одобренное и опубликованное самим Маннергеймом: приказы главнокомандующего вооруженными силами Финляндии, дневники 1904 - 1905 гг. (японская война), 1900 - 1908 гг. (экспедиция в Китай), сборник писем1.
      Во-вторых, биографии Маннергейма и сборники статей о нем. Вышедшие во время жизни Маннергейма и непосредственно после его смерти эти книги носят апологетический характер и, как правило, неудовлетворительно документированы2. Шагом вперед явился двухтомник ближайшего сотрудника маршала - начальника генштаба Финляндии 1942 - 1944 г., ставшего в 1945 г. на короткое время преемником Маннергейма на посту командующего войсками, а затем помощником при написании мемуаров генерала Э. Хейнрикса3.
      По объему и документальности все труды превосходит восьмитомная биография маршала, написанная его родственником Стигом Ягершельдом - плод более чем 20-летней работы4. Хотя это исследование имеет также апологетические черты, оно остается наиболее полной биографией Маннергейма.
      В 1989 г. были опубликованы две однотомные биографии Маннергейма - С. Вирккунена из серии "Президенты Финляндии" и В. Мери5. Они содержат много новых данных, почерпнутых из других источников, включая взятые их авторами интервью. В конце этих биографий помещен список источников, но в самом тексте ссылки отсутствуют, что, конечно, обесценивает их в глазах историка. Этим обусловлено умеренное использование автором данного очерка этих новейших биографий Маннергейма.
      В-третьих, финляндские и зарубежные исследования по политической и военной истории первых десятилетий Финляндской Республики.
      В-четвертых, мемуары военных и политических деятелей тех лет, как финляндских (включая самого Маннергейма), так и зарубежных, жизнь которых так или иначе была связана с Финляндией. Таких публикаций тысячи. Почти во всех, по меньшей мере, упоминают Маннергейма в связи с его выдающейся ролью в истории Финляндии. Гораздо меньше мемуарной и научной литературы о молодости Маннергейма и его деятельности в царской армии. Из них выделяется основательностью и широко цитируется Ягершельдом книга "Действия 12-й кавалерийской дивизии в период командования ею Свиты Его Величества Ген.-Майора барона Маннергейма", изданная в Ревеле (ныне - Таллин) в 1925 г. Для написания краткого очерка о Маннергейме вряд ли целесообразно, да и невозможно объять необъятное - ознакомиться со всеми имеющимися публикациями.
      При написании очерка главным образом использовалась монументальная биография Ягершельда и мемуары Маннергейма6. Исключение составляет в основном внешняя политика Финляндии в 1933 - 1947 гг. - предмет специальных исследований автора. Думается, что в этом смысле наш очерк отличается от некоторых публикаций о Маннергейме, изданных в России в последние годы7.
      См., например,
      Е. Каменская, "Маршал Маннергейм" (Новое время, 1992, NN 32 - 33);
      Мери В. Карл Густав Маннергейм - маршал Финляндии. М., l997;
      Вирмавирта Я. Карл Густав Эмиль Маннергейм. - Вопросы истории, 1994, N 1;
      В. М. Холодковский, Финляндия и Советская Россия, М., 1975.
      Мы попытаемся ограничиться изложением фактов и воздержимся от обобщений. Пусть читатель, заинтересовавшийся личностью Маннергейма, делает выводы сам.
      БЕДНЫЙ БАРОН ПРИ ДВОРЕ НИКОЛАЯ II
      Шведский барон Карл Густав Эмиль Маннергейм родился 130 лет назад - 4 июня 1867 г. в имении Лоухисаари, на юго-западе Финляндии, недалеко от Турку. Маннергеймы (изначально Маргеймы) были родом из Голландии, но уже в XVII в. переселились в Швецию и затем частично в ее провинцию Финляндию и в 1693 г. были причислены к дворянскому сословию.
      Род Маннергеймов дал много полководцев, государственных деятелей и ученых Швеции и Финляндии. Прадедушка будущего маршала - Карл Эрик - возглавлял финляндскую делегацию, ведшую в 1807 г. переговоры в Петербурге об условиях перехода Финляндии от Швеции к России; его заслуга в том, что Финляндия получила в империи автономию и имела сословный парламент. Это он купил имение Лоухисаари с трехэтажным жилым домом. Сейчас - это архитектурный памятник, после реставрации 1961 - 1967 гг. там разместился музей Карла Густава Эмиля Маннергейма. Отец будущего маршала - барон Карл Роберт Маннергейм изменил семейным традициям и стал предпринимателем. Он женился на Элен фон Юлин - дочери промышленника, купившего себе дворянский титул. Карл Густав Эмиль был третьим из семерых детей. Родной язык в семье был шведский, но французское воспитание матери и англофильство отца обеспечили детям разностороннее образование, отсюда совершенное владение тремя языками - шведским, французским и английским. В дальнейшем он выучил русский, финский и немецкий.
      Но импульсивный Карл Роберт Маннергейм в 1879 г. разорился, бросил семью и уехал в Париж. Имение пришлось продать. В довершение всех бед в январе 1881 г. умерла мать. Заботу о детях взяли на себя родственники8.
      Карл Густав Эмиль большей частью был предоставлен сам себе и вместе со сверстниками развлекался тем, что бил камнями окна, за что его на год исключили из школы9. Родственникам пришлось задуматься о его специальном образовании, которое не потребовало бы больших денег. Выбор пал на военное училище в Хамина, основанное Николаем I, хотя особой склонности к военной службе мальчик не испытывал. Тем не менее Карл Густав Эмиль учился с увлечением, но из-за своенравного характера его недолюбливало руководство училища. Ночной самовольный уход юного барона в город буквально накануне выпуска переполнил чашу терпения начальства, и незадачливый кадет был исключен из училища. Тщеславный и самоуверенный юноша, расставаясь со своими однокашниками, пообещал, что он закончит образование в привилегированном Николаевском кавалерийском училище и станет гвардейским офицером10.
      Маннергейм (справа) в Николаевском кавалерийском училище
      И он сдержал слово: поступил в училище в 1887 г., затратив год на усовершенствование своего русского языка у родственников, живших близ Харькова, образование в Гельсингфорском университете и поиски покровителей в Петербурге. Хотя Маннергейм окончил Николаевское кавалерийское училище в 1889 г. среди лучших, попасть в гвардейский полк, а значит служить при дворе и получать большое жалованье, что было для бедного барона немаловажно, сразу не удалось. Сперва пришлось два года тянуть армейскую лямку в Польше в 15-м Александрийском драгунском полку.
      Отличная служба, связи и покровители помогли Маннергейму в 1891 г. вернуться в Петербург и попасть в лейб-гвардейский полк, шефом которого была царица Александра Федоровна. Офицеры этого полка несли службу в покоях императрицы. Финляндский барон с головой окунулся в светскую жизнь: новые знакомые среди политиков, дипломатов, военных. Однако, чтобы поддерживать связи в высшем обществе, нужны были большие деньги. Маннергейм наделал долгов. Блестящий гвардейский офицер, он мог рассчитывать на выгодный брак. Женившись в 1892 г. на Анастасии Александровне Араповой, богатой, но некрасивой и капризной дочери русского генерала, Карл Густав Эмиль поправил свое финансовое положение: он не только уплатил долги, но и купил имение Аппринен в Латвии. Чepeз год у молодоженов родилась дочь, которую в честь матери назвали Анастасией (умерла в 1978 г.), а в 1895 г. - София (умерла в 1963 г.).
      Брак по расчету не был счастливым, а рождение мертвого сына еще больше осложнило отношения между супругами. Анастасия Александровна в 1901 г. уехала в Хабаровск сестрой милосердия, оставив детей на отца. Когда через год она вернулась, семейная жизнь Маннергеймов не пошла на лад. Супруги решили расстаться. Анастасия Александровна, взяв с собой дочерей, уехала за границу. После долгих скитаний она вместе с младшей дочерью обосновалась наконец в Париже, а старшая - перебралась в Англию, Официальный развод Маннергеймов состоялся лишь в 1919 г., когда печать заинтересовалась личной жизнью кандидата на пост президента Финляндии11.
      Карл Густав Эмиль Маннергейм благодаря высокому росту и элегантной манере держаться в седле участвовал во многих дворцовых торжественных церемониях. На фотографии коронации Николая II в 1896 г. в Москве он запечатлен верхом во главе торжественной процессии12.
      Страсть к лошадям - барон несколько раз успешно выступал на скачках - помогла Маннергейму в следующем году стать высоким чиновником в управлении царскими конюшнями и получить жалование полковника: он отбирал для покупки породистых лошадей. Частые командировки за границу, новые знакомства расширили кругозор 30-летнего кавалериста, он стал проявлять интерес к политическим делам. Даже германскому кайзеру Вильгельму II он был представлен из-за случая с лошадью. Во время очередной поездки в Берлин, когда Маннергейм лично проверял отобранных для царской конюшни лошадей, одна из них сильно повредила ему колено. Он был вынужден два месяца лечиться в больнице. Вильгельм II, большой знаток и ценитель породистых лошадей, заинтересовавшись инцидентом, перед отъездом Маннергейма в Россию принял его в своем дворце.
      В 1903 г., продвигаясь по служебной лестнице, Маннергейм стал командиром образцового эскадрона в кавалерийском офицерском училище. Эту почетную должность он получил по рекомендации генерала А. А. Брусилова и Великого Князя Николая Николаевича.
      ГЕНЕРАЛЬСКИЕ ПОГОНЫ
      Когда вспыхнула русско-японская война 1904 - 1905 гг., Маннергейм вызвался отправиться добровольцем на фронт. Он хотел подкрепить свою дальнейшую карьеру опытом боевого офицера. Братья и сестры, а также вернувшийся к тому времени в Финляндию отец не одобрили его намерений. Если поступление молодого Маннергейма на службу в русскую армию не вызвало особого возражения у его родственников и знакомых - царю и раньше служили многие скандинавские дворяне, - то добровольное желание воевать за царскую Россию следовало расценивать как полную солидарность с политикой самодержавия в Финляндии. Карл Густав Эмиль понимал и в какой-то степени разделял доводы родственников, но своему решению не изменил: совестно было вести светскую жизнь, когда коллеги-офицеры проливали кровь на войне13.
      Так петербургский лейб-гвардии ротмистр стал подполковником 52-гo драгунского Нежинского полка. Он получил под свое командование два эскадрона и показал себя храбрым и грамотным офицером. В начале 1905 г. Маннергейм проводил разведывательные операции в окрестностях Мукдена, которые дали высшему командованию ценную информацию о планах японцев, а их исполнителю - чин полковника. В конце войны аналогичные операции он проводил в Монголии14.
      Разведывательные способности Маннергейма заметили в Петербурге, В 1906 г. Генеральный штаб предложил ему секретное задание: выяснить военно-политическое положение на китайской территории, прилегавшей к границам России. Маннергейм, как подданный Великого княжества Финляндии, как никто подходил для такой цели. Для маскировки он должен был заниматься этнографическими и другими научными исследованиями. Кроме того, финляндский исследователь, путешествовавший под покровительством царского правительства, был включен в экспедицию французского синолога, профессора Сорбонны П. Пэллио15. Готовясь к исполнению своей миссии, Маннергейм ознакомился с результатами путешествий по Китаю других европейских исследователей. Научная сторона экспедиции, возможность побывать в местах, которые никогда раньше не посещали европейцы, так увлекли, что ни срок путешествия - примерно два года, ни то, что отмечать свое 40-летие ему придется в неведомых краях, не помешали ему принять предложение.
      11 августа 1906 г. Маннергейм в сопровождении 40 казаков-добровольцев и проводников пересек в районе Оша российско-китайскую границу и вскоре отделился от французской экспедиции. Полковник Маннергейм, по инструкции Генштаба, должен был уточнить, насколько можно рассчитывать на поддержку местного населения в случае вторжения русских войск во Внутреннюю Монголию. Он предпринял поездку к границам Индии, исследовал положение в соседних с Внутренней Монголией китайских провинциях Синьцзян и Шаньси, нанес визит жившему в изгнании на южной границе Гобийской пустыни тибетскому далай-ламе, в котором царское правительство видело своего союзника в возможном будущем столкновении с Китаем. Одновременно Маннергейм проводил антропологические, этнографические, лингвистические и другие исследования, усердно вел дневник, слал письма своим родным и знакомым, в которых рассказывал о всевозможных приключениях в экзотической стране. Через два года он, побывав на обратном пути в Японии, вернулся через Пекин и Харбин в Петербург16. По возвращений полковник написал секретный доклад для Генерального штаба и опубликовал этнографическую статью в научном журнале, долго редактировал свой дневник и письма. Они были опубликованы только в 1940 г. и переведены на многие языки.
      Маннергейм считал эти два года самыми интересными в своей жизни, любил рассказывать о приключениях в Китае. В его "Воспоминаниях" глава "Верхом через Азию" - одна из самых длинных и живо написанных. Его приключения заинтересовали также Николая II. В октябре 1908 г. аудиенция Маннергейма у царя вместо запланированных 20 длилась 80 минут и продолжалась бы больше, если бы барон, как он пишет, не посмотрел на часы17.
      Во время аудиенции Маннергейм попросил царя дать под его команду полк. В 1909 г. он его получил. 13-й Владимирский уланский полк разместился в маленьком городе Новоминске (ныне - Минск-Гродзинск), в 44 км восточнее Варшавы. Учитывая опыт русско-японской войны, Маннергейм заставил лихих улан в учении отдавать предпочтение не шашке, а винтовке, действовать не только верхом, но и в пешем порядке. Полковник сумел сломить недовольство кавалерийских офицеров и доказать начальству целесообразность нововведений. В 1912 г. его назначали командиром элитарного лейб-гвардии его величества уланского полка, размещенного в Варшаве. Благодаря новому назначению Маннергейм получил очередное звание генерал-майора и свободный доступ к царю, так как эта должность делала его придворным18. Непосредственно перед первой мировой войной последовало новое повышение: генерал-майор Маннергейм был назначен командиром особой лейб-гвардии его величества Варшавской кавалерийской бригады, в которую, кроме его полка, вошли еще Гродненский гусарский полк и артиллерийская батарея19.
      Почти шесть лет до начала первой мировой войны Маннергейм, не порывая тесных отношений с Финляндией, служил в Польше. Он легко нашел общий язык с польской аристократией, которая не отличалась русофильством20. Генерал увлекался верховой ездой, стал членом элитарных охотничьих, спортивных и жокей-клубов21.
      Перед началом первой мировой войны бригада Маннергейма была переброшена на юг Польши в район Люблина. Уже 15-17 августа 1914 г. она вела кровопролитные бои в окрестностях Ополе с главными силами наступавших австро-венгерских войск, Маннергейм применял тактику активной обороны, которая в дальнейшем была для него характерна и приносила успех: послал третью часть своих войск в тыл противника и тем самым заставил его остановить наступление и перейти к обороне. Это была одна из немногих успешных операций русской армии в начале войны. Маннергейм получил боевую награду - орден Святого Георгия на эфес шашки. Впоследствии его бригада была вынуждена отступить, но ей удалось сохранить порядок и избежать больших потерь.
      В марте 1915 г. командующий армией генерал Брусилов, бывший начальник Маннергейма с петербургских времен, передал в его подчинение 12-ю кавалерийскую дивизию. В 1915 - 1916 гг. он в качестве командира дивизии - а по сути дела корпуса, так как ему, как правило, были подчинены другие части численностью до 40 тыс. человек - участвовал с переменным успехом во многих операциях. Войска под командованием Маннергейма в 1916 г. освободили Румынию от вторгшихся туда австро-венгерских войск.
      За успешно проведенную операцию Маннергейм в начале 1917 г. получил отпуск и провел его в Финляндии. Возвращаясь в свою дивизию через Петроград в дни Февральской революции, барон едва не стал жертвой толпы. Генералу пришлось, переодевшись в штатское платье, бежать через черный ход из гостиницы "Европейская" и потом прятаться от патрулей, пока не удалось покинуть Петроград и вернуться на службу в Румынию22. Там его фактическое положение командующего корпусом было оформлено юридически: он получил чин генерал-лейтенанта. Его корпус участвовал в неудавшемся летнем наступлении. Одной из причин поражения была продолжавшаяся деморализация русской армии из-за усиления власти солдатских советов, в которых все большую роль играли большевики. Когда комиссар армии, вопреки договоренности, отказался санкционировать строгое наказание солдат, арестовавших офицера за промонархическое высказывание, Маннергейм понял, что продолжать командовать корпусом бессмысленно. В это время он как раз получил легкую травму ноги. Пользуясь случаем, он поехал лечиться в Одессу. После безуспешных попыток побудить находившихся в городе офицеров предпринять хоть что-нибудь против разложения армии23, генерал фактически самоустранился от командования войсками.
      9 сентября 1917 г. Маннергейм был официально освобожден от обязанностей командира корпуса и зачислен в резерв24.
      После того, как большевики захватили власть, Маннергейм решил вернуться на родину. 6 декабря 1917 г. Финляндия была провозглашена самостоятельным государством, что было признано главой советского правительства В. И. Лениным 31 декабря. Но вернуться туда в середине декабря 1917 г. и с финским паспортом было трудно - пришедшие к власти большевики требовали брать разрешение на въезд в Смольном, но идти туда у генерала не было желания. Маннергейму тайно все же удалось прибыть в Финляндию 8 декабря. Он еще надеялся спасти царизм в России с помощью армии. Поэтому через неделю генерал вернулся в Петроград, но убедившись, что сторонников свержения советской власти с помощью армии мало, он в конце декабря 1917 г. окончательно уехал из России, в армии которой прослужил 30 лет.
      Летом 1917 г. Маннергейму исполнилось 50 лет. Самые трудные дни и ответственные задачи были впереди. В книге "Воспоминания" Маннергейм писал, что гадалка в 1917 г. в Одессе почти точно предсказала дальнейшие его взлеты и падения25.
      В "Воспоминаниях" он изложил причины, почему, на его взгляд, русская армия потерпела поражение в японской и первой мировой войнах. Отметив многие объективные причины - прежде всего отсталость промышленности, особенно оборонной, - Маннергейм выдвинул и субъективные. По его мнению, в 1915 г. Николай II совершил большую ошибку, когда снял с поста главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, умелого военачальника, имевшего большой авторитет в армии, и занял это место сам. Царь был посредственной личностью с мягким характером и не имел полководческих способностей. Маннергейм встречался с ним несколько раз и делал выводы на основе собственных наблюдений. Кроме того, Николай II отдалился таким образом от народа, от политического руководства, и неудачи армии народ стал ассоциировать с царем и его режимом26.
      Маннергейм также охарактеризовал - частично на основе личных наблюдений - некоторых видных генералов царской армии. Он высоко оценил генералов А. А. Брусилова и Л. Г. Корнилова, а также военного министра генерала В. А. Сухомлинова, а относительно генералов А. М. Крылова и A. И. Деникина, с которыми имел дело, высказался весьма критично. Например, когда Маннергейм в 1916 г. на основе разведданных доложил своему соседу по фронту дивизионному командиру Деникину, что немцы направляют в бой резервы, тот не внял этому предостережению, и последствия оказались плачевными. Маннергейм писал: "Русские самонадеянно недооценивают те факты, которые по той или иной причине не вписываются в их планы"27.
      В 1916 г. Маннергейм воевал вместе с Крыловым на румынском фронте. Маннергейму были подчинены ряд русских и румынских частей. Крылов, занимавший левый фланг, самовольно отступил, поставив Маннергейма в трудное положение. Как позже выяснилось, свои действия он обосновал отсутствием доверия к румынской армии. Маннергейм негодовал также по поводу того, что генерал А. Ф. Рагоза в присутствии румынского офицера связи оскорбительно отозвался о румынах как солдатах. Маннергейм возразил ему, сославшись на храбрость бригады румынского полковника Стурдза. Когда он впоследствии узнал, что Стурдза со своей бригадой перешел к австрийцам, он не удивился, так как сам мало рассчитывал на преданность румын, но считал, что нельзя оскорблять союзников даже тогда, когда ты невысокого мнения о них28.
      ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ АРМИИ ФИНЛЯНДИИ
      Молодое финляндское государство занималось формированием своих структур, нужно было подумать о его защите - так возник комитет обороны. Прибыв в Хельсинки, барон стал его членом. Комитет состоял в основном из таких же, как Маннергейм, финляндских офицеров и генералов, которые служили в царской армии и после ее развала оказались безработными; были и вернувшиеся из немецкого плена.
      В Финляндии стал формироваться корпус самообороны - шюцкор - вооруженная организация из зажиточных людей, в том числе из офицеров, получивших во время первой мировой войны военную подготовку в 20-м егерском батальоне в Германии. Корпус самообороны был слабо связан с комитетом, имевшим весьма неопределенные функции. Он напоминал скорее кружок интеллигентов, которые вели беспорядочный спор о том, что следовало бы делать, и не принимали никаких решений.
      Но внутриполитическая обстановка все более накалялась. В противовес щюцкору стала формироваться красная гвардия, между ними начались стычки, предпринимались террористические акции. Красная гвардия получала оружие и поддержку от частей русской армии, находившихся в Финляндии и в большой степени большевизировавшихся. Красную гвардию поддерживала индустриально развитая южная часть Финляндии. Им противостоял крестьянский Южно-северный лен (провинция).
      14 января 1918 г. в конце третьего заседания комитетa обороны, проходившего в манере салонного разговора, Маннергейм заявил, что удручен бездеятельностью комитета и выходит из него. На резонный вопрос о его предложениях в сложившейся ситуации, Маннергейм выдвинул идею в ту же ночь уехать из Хельсинки на север и создать там штаб будущей армии. Этот план получил одобрение премьер-министра П. Э. Свинхувуда.
      На следующий день Маннергейм стал председателем комитета, это означало, что Маннергейм станет главнокомандующим армии, которой еще не было.
      В ночь на 19 января 1918 г. барон отправился на восточное побережье Ботнического залива в город Вааза с фальшивым паспортом на имя купца Мальмберге. Проверяющим поезд красногвардейцам показались подозрительными военная выправка и прекрасный русский язык одетого в штатское человека, и они хотели его арестовать. Но финский железнодорожный служащий, к которому Маннергейм обратился по-шведски, убедил солдат, что у "купца" документы в порядке, и барона отпустили.
      В Ваазу уехали многие офицеры, в частности члены комитета обороны. Быстро была налажена связь с местным шюцкором, начал складываться костяк армии, в возможности создания которой в стране, где не было военной обязанности, Свинхувуд сомневался. Маннергейм и его сподвижники видели главную опасность самостоятельности и порядку в Финляндии в большевизированных частях бывшей царской армии и поставили цель разоружить их. По приказу Маннергейма акция должна была состояться в ночь на 23 января, но по совету из Хельсинки дата была перенесена на ночь 28 января. Следующий по старшинству офицер в штабе Маннергейма, генерал-майор Эрнст Лефстрем, был против зтой акции: бесперспективно воевать против воинских частей, по численности и вооружению превосходивших финляндский шюцкор на севере. 27 января Свинхувуд прислал телеграмму с требованием в очередной раз отложить выступление. Маннергейм, никому не сказав о телеграмме, стал действовать по намеченному плану. Операция удалась, хотя имели место столкновения, что затянуло ее выполнение на несколько дней. В течение четырех суток в Северной Финляндии было интернировано примерно 5 тыс. военнослужащих бывшей царской армии, захвачено большое количество военного снаряжения, в том числе 37 орудий29.
      В ту же ночь, когда Маннергейм начал свою акцию на севере, красная гвардия на юге страны свергла правительство. Было образовано красное правительство - Совет народных уполномоченных, куда вошли левые социал-демократы во главе с К. Маннером. В результате 4/5 территории Финляндии оставались под властью прежнего правительства (большинству его членов удалось, некоторым через Берлин, попасть в Ваазу), а густонаселенные районы с наиболее крупными городами Хельсинки, Тампере, Турку, Вийнури контролировались красной гвардией. Обе стороны готовились к решительным сражениям. Велись бои местного характера.
      Маннергейм позаботился о том, чтобы из шюцкоровских отрядов создать боеспособную армию. Он перегруппировал силы, переформировал штаб-квартиру, переведя ее из Ваазы несколько восточнее в Сейнайски, пополнил офицерский и унтер-офицерский состав. В войсках постоянно проводились учения, шла работа по организации коммуникаций и тыла, была объявлена всеобщая мобилизация - довольно рискованный шаг, потому что более бедные слои на севере также симпатизировали красным.
      С приехавшими из Швеции добровольцами проблем не было. Сложнее обстояло дело с вернувшимся из Германии на родину егерским батальоном. Маннергейм хотел его расформировать, использовать его бойцов в качестве младшего и среднего командного состава в разных воинских частях и подразделениях. Но егеря желали воевать вместе, отказывались подчиняться ранее служившим в царской армии финляндским, главным образом, как и Маннергейм, шведскоязычным генералам. Маннергейму пришлось использовать весь свой авторитет, такт и умение убеждать, чтобы в основном провести свой курс в формировании армии, хотя с некоторыми элементами компромисса30.
      Выдающегося художника А. Галлен-Каллелу, пришедшего добровольцем в правительственную армию, Маннергейм приписал к штабу, поручив ему разработать эскизы финляндских орденов. Приятельские отношения между ними сохранились до конца жизни художника, умершего в 1931 г.31.
      В марте 1918 г. между Германией и Россией был заключен Брест-Литовский мирный договор, содержавший пункт о выводе российских войск из Финляндии. В начале марта Маннергейм был против того, чтобы правительство Финляндии просило Германию о военной помощи32. Однако такая просьба состоялась.
      Просьба была передана в декабре 1917 г. Финляндские историки до сих пор не пришли к единому мнению о том, соответствует ли действительности утверждение Маннергейма, что во время его первого свидания со Свинхувудом он настаивал на том, чтобы Свинхувуд не просил Германию и Швецию о помощи регулярными войсками, но Свинхувуд его в отношении Германии обманул.
      Настроенный проантантовски главнокомандующий решил до прихода немцев своими силами занять промышленный центр - город Тампере (Таммерфорс). Использовав свои обширные военные знания и опыт, он по всем правилам военного искусства провел начавшуюся 15 марта наступательную боевую операцию. Сражения были кровопролитные. Красногвардейцы оказывали упорное сопротивление, иногда переходили в контрнаступление, но они уступали армии Маннергейма как в стратегическом плане, так и в тактическом. Тампере пал, правда через три дня после высадки немецкого десанта под командованием генерала Р. фон дер Гольца в Ханко. Зато белофинскому командованию удалось перебросить основной контингент своих войск на юго-восток в район Лахти-Вийнури (Выборг), на Карельский перешеек и к концу апреля, разбив отряды красной гвардии, дойти до границы с Россией33. Определенное содействие успеху этой операции оказывал десант германских соединений в районе Ловийса, которые до этого без боя заняли западную и среднюю часть северного побережья Финского залива с городами Турку и Хельсинки.
      Пресса разрекламировала совместные действия армий Маннергейма и фон дер Гольца, назвав их "братьями по оружию". Но все было не так просто. С одной стороны, немцев не устраивало, что по договоренности дивизия фон дер Гольца была подчинена Маннергейму. С другой стороны, в самой Финляндии многим не нравилась либо блистательная карьера главнокомандующего в русской армии, либо его шведское происхождение и симпатии к Швеции; кое-кто подозревал Маннергейма в диктаторских замашках34.
      Чтобы укрепить свое влияние и престиж армии, Маннергейм 16 мая - всего лишь месяц спустя после прихода немцев - парадным маршем ввел армию в столицу. Впереди войск верхом ехал генерал кавалерии Маннергейм - этот чин правительство присвоило ему в феврале. На приветствие председателя парламента генерал ответил на финском языке, которым владел еще недостаточно свободно, и даже дал "наставления" нерешительному правительству. Казалось бы, триумф полный. Но уже З0 мая 1918 г. Маннергейм сложил с себя полномочия главнокомандующего, а через день уехал из Финляндии. Что случилось, почему дважды, 20 и 27 мая, главнокомандующий подавал прошения об отставке? Историки почти единогласны в том, что основной мотив поведения Маннергейма изложен в его воспоминаниях: он не мог смириться с планами правительства на волне прогерманизма реорганизовать финляндские вооруженные силы по германскому образцу и тем самым обречь себя на роль "свадебного генерала". Но в военных кругах Маннергейма ценили. И вслед за ним в Швецию, куда уехал отставной главнокомандующий, пришло сообщение, что генерал К. Энкель, который в 1887 г. исключил его из хаминаского военного училища, являясь заведующим клубом выпускников училища, присвоил ему звание почетного члена клуба35.
      ГЛАВА ГОСУДАРСТВА
      После отъезда из Финляндии Маннергейм некоторое время жил в Швеции, установил дружеские отношения с посланниками стран Антанты в этой стране, иногда выезжал в Финляндию. Когда успех в мировой войне стал сопутствовать Антанте, генерал согласился в качестве полуофициального представителя финляндского правительства поехать в Англию и Францию. В Эбердин (Шотландия) он прибыл 11 ноября 1918 г., в день подписания Компьенского перемирия.
      В праздновавших победу странах Антанты отношение к Финляндии, примкнувшей к Германии (шурин кайзера Вильгельма - Фридрих Карл Гессенский - был даже избран королем Финляндии) было прохладным, но Маннергейму удалось встретиться с руководителями внешнеполитических ведомств Англии и Франции - с министрами иностранных дел А. Балфуром и С. Пишоном и добиться их благосклонности. Помогли и старые связи: как в Лондоне, так и в Париже его давние знакомые стали влиятельными людьми. Спец-эмиссар финляндского правительства смог получить и американскую продовольственную помощь. 12 декабря парламент заочно избрал его регентом вместо ушедшего в отставку, скомпрометировавшего себя тесным сотрудничеством с Германией Свинхувуда. Маннергейм так успешно вел дела, что в конце своего турне уже официально представлял высшую власть Финляндии. 22 декабря 1918 г. барон вернулся на родину. Тогда же пришла и первая партия иностранной продовольственной помощи, которой он добился за рубежом.
      В марте 1919 г. был избран новый парламент Финляндии. Из состава избранного в 1917 г. осталось немногим более половины: социал-демократы не участвовали в выборах, многие из них погибли в гражданской войне или бежали из Финляндии после поражения красногвардейцев. К маю парламентом была выработана и утверждена новая конституция. Финляндия стала республикой. Однако в угоду монархистам, которые были в парламенте в меньшинстве, но по процедурным правилам смогли повлиять на принятие конституции, президенту предоставлялись широкие полномочия, особенно в сфере внешней политики.
      Регенту эти демократические преобразования были неприятны. Выборы дали перевес центристам и умеренным левым. Социал-демократы восстановили свои позиции: они получили в парламенте 80 мандатов из 200. Хотя радикальное крыло партии отделилось, и из его представителей в эмиграции в августе - сентябре 1918 г. образовалась коммунистическая партия Финляндии, которая была сразу же запрещена и находилась в оппозиции с социал-демократами, умеренные социал-демократы также не ладили с белым генералом. В левых кругах победителей называли мясниками (лахтари) за последовавший террор: массовые расстрелы, большая смертность в лагерях пленных вследствие недоедания, истязаний, эпидемий. Хотя вина в этом Маннергейма, покинувшего пост главнокомандующего вскоре после окончания войны, была спорна, его также ненавидели36.
      Отношение Маннергейма к белому террору в Финляндии впоследствии досконально изучено, хотя это и не привело к полной ясности. Документы в основном свидетельствуют о том, что Маннергейм требовал соблюдения международных норм обращения с военнопленными и индивидуального подхода, строгого наказания лишь тех, кто участвовал в уголовных преступлениях.
      Консерватор Маннергейм был сторонником монархии и сильной власти. Однако после некоторого сомнения он не только утвердил новую конституцию, но и согласился стать кандидатом в президенты. По конституции президента Финляндии избирают выборщики. Но первого президента избирал парламент. Маннергейм собрал лишь 50 голосов. 143 голосами центристов и левых первым президентом Финляндии был избран центрист - видный юрист, один из составителей республиканской конституции К. Ю. Стольберг. Маннергейм сумел взять реванш лишь в 1944 г., в трудное для Финляндии время, и это будет скорее бременем, чем победой.
      БЕЗ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПОСТОВ
      Малым утешением Маннергейму было то, что в конце мая 1919 г. он получил титул почетного доктора философии Хельсинкского университета. В этом, конечно, была большая доля подхалимства, хотя формально повод имелся - выход в свет обобщенных совместно с финляндскими учеными этнографических исследований генерала времен его тибетско-китайского путешествия. Большим утешением для генерала стали собранные в его фонд деньги - 7,5 млн. марок после того, как он был освобожден от должности регента. Этого хватило на многие годы зажиточной жизни в фешенебельном районе Хельсинки37.
      Летом 1919 г. ему предложили стать послом в Париже38. Маннергейм посчитал этот пост для себя слишком незначительным: он не собирался покидать политической арены Финляндии. В течение августа 1919 г. велись переговоры о его назначении командующим армии Финляндии, не давшие, однако, позитивного результата, так как Маннергейм, по мнению президента, требовал слишком много. Назначения в вооруженных силах, введение военного положения, провозглашение состояния войны между Финляндией и Советской Россией - все это должно было находиться в ведении командующего.
      Агрессивные планы в отношении ряда территорий Советской России (захват Петрограда, Карелии) Маннергейм вынашивал еще со времени гражданской войны39. В 1918 г. А. Ф. Трепов (бывший в 1916 г. премьер-министром России) и Вильгельм II высказывались за свержение большевистского режима в Петрограде с помощью войск под командованием финляндского генерала40. Во время регентства Маннергейма шли интенсивные переговоры с участием представителей Антанты о совместном походе армии генерала Н. Н. Юденича и вооруженных сил Финляндии против Петрограда.
      Эту возможность серьезно учитывало военное командование Советской России. Начав после краха Германии наступление южнее Финского залива, оно оставило крупный контингент войск на границе с Финляндией, прежде всего на Карельском перешейке. Однако агрессивные планы белогвардейцев не осуществились по разным причинам. Среди них на первом месте было нежелание белых русских генералов признать независимость Финляндии. Когда выяснилось, что белые не в состоянии справиться с большевиками, Маннергейм вернулся к плану похода против Петрограда одной финляндской армии под его командованием.
      Хотя центристское финляндское руководство не поддержало Маннергейма, он нашел единомышленников во Франции в лице Ж. Клемансо и Ф. Фоша. В то время последнее наступление Юденича на Петроград было в разгаре, а войска Деникина двигались на Москву. Представители адмирала А. В. Колчака и образованного в августе 1918 г. в Таллине северо-западного правительства С. А. Лианозова, дабы ликвидировать противоречия между правительством Эстонии и белыми во главе с Юденичем, под нажимом англичан попросили у Финляндии помощи. По имевшимся у Маннергейма данным Франция поддержала это обращение. В конце октября 1919 г. Маннергейм отправил из Франции открытое письмо президенту Финляндии Стольбергу с призывом участвовать во взятии Петрограда. По его словам, это имело бы мировое значение, содействовав падению большевизма41. Но в Хельсинки не отреагировали на это обращение: белогвардейцы по-прежнему не признавали независимость Финляндии, а войска Юденича и Деникина уже начали терпеть поражение.
      Из Франции Маннергейм поехал в Польшу. Финляндскому генералу был оказан пышный прием, он встречался с премьер-министром Й. Пилсудским. Представители обоих бывших великих княжеств Российской империи были единодушны в том, что большевизм в России нужно свергнуть. Маннергейм и Пилсудский пришли к выводу, что им следует сотрудничать с российскими либеральными кругами, которые готовы не только признать самостоятельность Финляндии и Польши, но построить Россию на новой демократической и федеративной основе.
      Пилсудский собирался начать в 1920 г. антибольшевистский поход и пытался втянуть в него других. Маннергейму эта идея понравилась, и он пропагандировал ее на обратном пути на родину в Англии и Франции. Но наступление польских войск в 1920 г. против Советской России не нашло отклика в Финляндии. Да и сам Маннергейм не проявил должной активности.
      Отметим, что белый генерал, занимавший высшие посты в политической и военной иерархии страны в первые годы существования независимой Финляндии, вплоть до 1931 г. не имел государственного поста. Любопытно, что когда в 1921 г. руководство шюцкора избрало своего почетного начальника Маннергейма действующим председателем, президент Стольберг не утвердил это решение. Все это не нравилось влиятельным правым силам страны. В дни особой натянутости отношений между Стольбергом и Маннергеймом поклонники последнего даже предлагали ему устроить военный переворот, Маннергейм отказался. Он считал возможным отстаивать свои взгляды только конституционными методам42.
      Освободившись от государственной службы, генерал не вел праздную жизнь. Его приглашали на разные армейские торжественные церемонии, он выступал с докладами. Маннергейма избрали председателем совета правления банка - вначале Объединенного банка, после слияния - Хельсинкского акционерного банка. Но финансовые дела его мало интересовали, и в 1936 г. он окончательно отказался от поста главы одного из влиятельнейших банков страны.
      Особое внимание Маннергейм уделял деятельности, как правило, не свойственной военным - благотворительности и медицине. В 1920 г. он основал "Союз защиты детей" с целью содействовать физическому и духовному развитию подрастающего поколения. Добиваясь национального примирения, этот союз особенно заботился о детях бедного населения Финляндии, в частности о детях бывших красногвардейцев. Не веря в искренность генерала, социал-демократическая партия отказалась от сотрудничества с "Союзом защиты детей"43.
      Стараниями старшей сестры генерала Софии (умерла в 1928 г.), имевшей медицинское образование и ставшей к этому времени заметной фигурой на поприще медицинской благотворительности, Маннергейма в 1922 г. избрали председателем Красного Креста. Под его руководством Красный Крест Финляндии много внимания уделял подготовке медицинского персонала на случай войны. По делам этой организации генерал побывал в ряде стран Западной Европы.
      Эти посты не были обременительны для Маннергейма. Он много путешествовал, встречался с дочерьми (одна из них какое-то время была монахиней), помирился с бывшей женой. Раз в году охотился в Тирольских Альпах, а в конце 1927 г. поехал в Индию для охоты на тигров; ее результат - шкуры трех тигров. Эта поездка имела и политическую подоплеку. Приближалось 10-летие победы белой армии в Финляндии.
      Отношения у барона с правящими кругами были натянутыми, и Маннергейм, не желая, чтобы его участие в мероприятиях по случаю этой даты стало объектом политической полемики, отправился за охотничьими трофеями в Индию. Но его настойчиво приглашали вернуться на родину, и в мае 1928 г. он все-таки присутствовал на этих мероприятиях.
      Мировой экономический кризис 1929 - 1933 гг., который в Финляндии дал о себе знать уже в 1928 г., привел к власти в стране более правые силы: в результате первый глава финляндского государства в 1917 - 1918 гг. Свинхувуд в июне 1930 г. стал премьер-министром и в феврале 1931 г. был избран президентом Финляндии. На следующий день после вступления на этот пост - 2 марта 1931 г. - он предложил Маннергейму пост командующего вооруженными силами и - конфиденциально - главнокомандующего в случае войны. Главнокомандующим по конституции Финляндии был президент. От поста командующего Маннергейм отказался - слишком много рутинной работы, - но согласился стать председателем комитета обороны44. Так 64-летний генерал вновь оказался на государственной службе. В 1933 г. в связи с 15-летием окончания гражданской войны ему присвоили звание маршала45.
      ОСТОРОЖНЫЙ ПОЛИТИК УКРЕПЛЯЕТ АРМИЮ
      В сложной системе военного руководства Финляндии - главнокомандующий, командующий вооруженными силами, начальник генерального штаба, министр обороны - комитет обороны был почетным, но маловлиятельным органом: он мог давать только рекомендации. Своим авторитетом Маннергейм добился повышения значения комитета, в частности в 1933 г. юридического права давать командованию распоряжения в вопросах военной подготовки страны46.
      Маннергейм начал активную деятельность в этом направлении. По его инициативе были реорганизованы по территориальному принципу сухопутные войска Финляндии. Таким образом была обеспечена высокая мобилизационная готовность и хорошее взаимодействие с шюцкором. Строительство укреплений на границе и перевооружение требовали денег, а политики не особенно верили в вероятность войны. Все же после окончания экономического кризиса были увеличены бюджетные расходы на военные нужды. По инициативе Маннергейма интенсифицировалось строительство укреплений на Карельском перешейке, которые в Финляндии и за рубежом стали называться "линией Маннергейма". Старый кавалерист, он заинтересовался новейшими видами вооружений - танками и самолетами.
      Стремление познакомиться с новинками военной техники побуждало Маннергейма предпринимать частые загранкомандировки во Францию, Англию, Швецию. В Германии, будучи гостем премьер-министра Пруссии и "главного лесничего рейха" Г. Геринга, он вместе с ним охотился. Аристократические манеры Маннергейма как нельзя лучше подходили для официальных представительских миссий, тем более что на Западе он, бывший царский генерал, слыл почти легендарной личностью. Во время своих поездок Маннергейм предупреждал западных политиков об опасности коммунизма, призывал к созданию совместного фронта против СССР, но в условиях обострения отношений между гитлеровской Германией и западными демократиями его призывы не имели успеха. По предложению Маннергейма, военные заказы Финляндии были размещены в основном в Англии и Швеции.
      Оживилась политическая деятельность маршала. Курс на национальное примирение, проявленный в акциях "Союза защиты детей", нашел четкое политическое выражение в речи 16 мая 1933 г. на торжествах по поводу 15-летия вступления белой армии в Хельсинки. Постепенно наладились отношения с лидером социал-демократов В. Таннером. Это имело тем большее значение, что с 1936 г. социал-демократическая партия стала правящей, образовав вместе с аграриями "красно-зеленый" кабинет.
      Большую активность Маннергейм проявлял и во внешнеполитической области. Сближение СССР с Францией и вступление его в Лигу наций озадачило финляндских руководителей. По их мнению, Лига наций уже не могла быть гарантом против Советского Союза. Их насторожило также заявление в 1935 г. советского полпреда Э. А. Асмуса о том, что если Германия начнет войну, то Красная Армия вступит на территорию Финляндии. Эти предупреждения советские руководители повторяли и в 1936 - 1937 гг. В итоге по инициативе маршала и его сподвижников Финляндия перестала ориентироваться на Лигу наций и стала приверженицей проскандинавского нейтралитета, о чем и было заявлено в парламенте 5 декабря 1935 г.47.
      Во второй половине 30-x годов Финляндия стремилась занять нейтральную позицию между гитлеровской Германией и западными демократиями, обеспечить коммуникации для помощи со стороны обеих соперничавших групп западных держав, если Финляндия окажется в войне с СССР. В первую очередь Финляндия надеялась получить военную помощь от Швеции, с которой конфиденциальные переговоры по этому вопросу шли уже с 1923 г.48.
      Маннергейм всегда выступал за тесные отношения Финляндии и Швеции. Правда, в 1918-1919 гг., когда Швеция претендовала на Аландские острова и послала туда свои войска, а Маннергейм категорически выступал против этого, отношения с некоторыми шведскими министрами у него обострились, но король Швеции Густав V всегда радушно принимал Маннергейма. Как только Аландский конфликт был улажен, Маннергейм стал активным сторонником финляндско-шведского сближения вообще и военного сотрудничества в частности. Но этому мешали внутренние осложнения - обострились отношения между финнами и шведами в самой Финляндии. Камнем преткновения стал вопрос, на каком языке вести обучение в вузах? Маннергейм вместе с двумя генералами-единомышленниками - Р. Вальденом и Х. Игнатиусом опубликовал заявление, в котором настаивал на разрешении конфликта, подчеркивая, что его продолжение может влиять негативно на обороноспособность государства. Сам маршал, продолжая совершенствовать свой финский язык, придерживался правила, что официальный язык в вооруженных силах Финляндии - финский, и в официальных случаях всегда говорил по-фински. Даже с теми офицерами, которые, как и он, были по национальности шведы49.
      Маннергейм приветствовал приход в 1933 г. к власти гитлеровцев в Германии, считая, что они энергичнее станут бороться против коммунизма, чем вялые западные демократы50. Но к 1939 г. его взгляды изменились: агрессивно-люмпенское поведение Гитлера во внутренней и внешней политике претило аристократу Маннергейму. Но он полагал, что Финляндии не следовало ссориться с Берлином. Маршал считал реальной угрозу войны с СССР и готовился к ней. И в то же время советовал вести в отношении СССР осторожную политику, особенно после подписания в 1939 г. пакта Молотова - Риббентропа.
      Маннергейм спешил с перевооружением армии, строительством укреплений, настойчиво требовал для этого денег. Не получив их в достаточном количестве, он дважды в 1939 г. - 16 июня и 27 ноября - подавал заявления об отставке51. В то же время настаивал на том, чтобы в переговорах с Москвой руководители Финляндии проявляли большую гибкость. Он советовал правительству пойти навстречу предложениям Москвы о передаче Советскому Союзу демилитаризованных финляндских островов в Финском заливе, которые, по его словам, не имели особого значения для Финляндии, но зато были важны для безопасности Ленинграда и Кронштадта. Даже в вопросе главного противостояния в переговорах - советского требования о передаче в аренду полуострова Ханко для строительства там военной базы - Маннергейм искал компромисс. Он рекомендовал отдать СССР остров Юссаре у полуострова Ханко.
      Большинство финляндских политиков недооценивали военно-стратегические и политические намерения тогдашнего советского руководства. Реалист Маннергейм осознавал всю серьезность ситуации, как бывший царский генерал знал стратегические интересы России, был политически гибким, а в военных вопросах решительным. Кроме того, в начале ноября Маннергейм получил от Геринга письмо о том, что Германия в это время Финляндию поддержать не сможет. Большинство же руководителей Финляндии, в частности министр иностранных дел Э. Эркко, продолжали рассчитывать на Германию.
      Маршал не был застигнут врасплох началом войны с СССР 30 ноября 1939 г. Встретившись в тот же день с президентом Каллио, Маннергейм сказал, что в новых обстоятельствах считает своим долгом взять обратно только что поданное заявление об отставке и готов занять пост главнокомандующего вооруженными силами Финляндии52.
      Уже 17 октября 1939 г. Маннергейм стал командующим вооруженными силами Финляндии, а занимавший раньше этот пост генерал Х. Эстерманн был назначен командующим Карельской армией. 30 ноября президент Каллио делегировал Маннергейму пост верховного главнокомандующего, по конституции принадлежащий президенту.
      ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ В "ЗИМНЕЙ ВОЙНЕ"
      При активном участии Маннергейма 1 декабря 1939 г. было сформировано новое правительство с целью устранить от власти лиц, ответственных за проводившуюся внешнюю политику, ликвидировать преграды на пути политического решения конфликта с Советским Союзом. Свои портфели потеряли министр иностранных дел Эркко - он получил назначение в Стокгольм в качестве временного поверенного в делах - и премьер-министр Каяндер, но политическая база правительства осталась прежней. Многие министры сохранили свои посты.
      Вскоре выяснилось, что возможность политических переговоров блокирована находившимися в Советском Союзе финляндскими коммунистами из "народного правительства Финляндской Демократической Республики" во главе с О. В. Куусиненом, более того, советские руководители заключали с ними договор о дружбе и сотрудничестве. Попытки Хельсинки связаться с Москвой через Стокгольм были отклонены под предлогом, что Советский Союз признает в качестве финляндского руководства правительство Куусинена, а не хельсинкское. Стремление Финляндии привлечь, хотя бы косвенно, Швецию в качестве союзника в войне против CCCP - ей предложили занять Аландские острова - потерпели, как и на переговорах перед войной, неудачу.
      В начале декабря Маннергейм уехал в заранее подготовленную штаб-квартиру в городе Миккели (восточная Финляндия) и оставался там в течение всей "зимней войны". Командование войсками не мешало ему следить и за политическими событиями. Через своего представителя при правительстве генерала Р. Вальдена, а также в ходе ежедневных телефонных разговоров Маннергейму удавалось влиять на политическое руководство страны. В трудные моменты политики приезжали к нему за советом. Маршал много общался с влиятельными иностранцами, использовал свои обширные личные связи. Иногда руководители западных стран обращались прямо к нему, минуя политическое руководство Финляндии.
      Маршала удручало, что заблаговременно мобилизованная финляндская армия легко сдала позиции перед линией укреплений на Карельском перешейке и что советские войска развивали наступление севернее Ладожского озера в направлении финляндско-шведской границы. В финляндских военных планах, учитывая бездорожье, это не предвиделось. Но советские строители сумели проложить новые дороги. Маннергейм быстро сориентировался, направил туда уступавшие советским войскам по численности и по вооружению, но превосходившие по мобильности (на лыжах) дополнительные части, применяя свою тактику окружения и дробления на части войск противника. Финляндские войска остановили советские дивизии. Первые успехи армии Маннергейма были достигнуты в середине декабря северо-западнее Ладоги в окрестности Толваярви и на севере в районе Суомуссалми, потом и на некоторых других направлениях. Советское наступление было остановлено на севере, а также у первой линии укреплений на Карельском перешейке. Такое положение сохранялось до середины февраля 1940 г.
      Успехи, достигнутые на первом этапе "зимней войны", взбодрили финляндских политиков. Обсуждались планы создания в противовес правительству Куусинена антисталинского правительства во главе с А. Ф. Керенским и Л. Д. Троцким, которое руководило бы свержением сталинизма в России. Предлагалось также западным странам организовать наступление с севера через советскую Карелию на Ленинград53. На Западе, особенно во Франции, осуждали действия СССР. Особняком стояла Германия, которая, отдав по пакту Молотова - Риббентропа Финляндию в качестве сферы влияния Советскому Союзу, не присоединилась к хору осуждения, но втайне также симпатизировала Финляндии. Когда стало ясно, что молниеносная война в Финляндии Сталину не удалась, интерес к Финляндии на западе увеличился.
      После исключения 14 декабря 1939 г. Советского Союза из Лиги наций Верховный союзнический совет 21 декабря принял в довольно расплывчатой форме решение о помощи Финляндии. В конце декабря Франция и Англия направили Швеции и Норвегии ноту с требованием пропустить их войска и вооружения через территорию последних для помощи Финляндии. Но в Швеции и Норвегии разгадали замысел союзников, о котором премьер-министр Англии Н. Чемберлен сказал: одним ударом убить двух зайцев54, - а именно помочь Финляндии, но по пути туда оккупировать также Северную Швецию, откуда железная руда через норвежский порт Нарвик вывозилась в Германию. Последняя, конечно, вмешалась бы, и вся Скандинавия стала бы ареной военных действий. На ноты Англии и Франции был дан отрицательный ответ.
      Учитывая это, Финляндия перестроила свои планы. Особенно активно действовал Маннергейм. В ответном письме французскому премьер-министру Э. Даладье в начале 1940 г. он настаивал на англо-французских операциях на Белом море и уточнял, что высадка войск должна состояться в районе Архангельска, чтобы Германия не имела причин для вмешательства. Он также предложил совершить нападение на СССР в районе Баку55. Маннергейм настаивал также на том, чтобы бойцы регулярных армий разных западных стран - приблизительно З0 тыс. человек - прибыли в Финляндию в качестве добровольцев, примерно так, как германские и итальянские войска направлялись для участия в гражданской войне в Испании. Он несколько раз ставил этот вопрос перед официальными представителями как западных союзников, так и Швеции.
      26 декабря Маннергейм распорядился создать специальную группу офицеров по приему "добровольцев". Но "добровольцы" приехали в основном из Швеции. Большинство из них не имели военной подготовки. Их нужно было еще обучать. На фронт часть, сформированная из "добровольцев", попала лишь в конце войны56. Вооружения с Запада также поступало мало и с опозданием.
      Во время "зимней войны" в Финляндию прибыло 11370 добровольцев, из них шведских 8482. Лишь небольшое количество из них попало на фронт.
      В конце января 1940 г. Москва сообщила руководству Финляндии через Таллин и Стокгольм, что готова вести переговоры с хельсинкским правительством на условиях, выдвинутых советской стороной осенью 1939 г. Не проконсультировавшись с Маннергеймом, правительство Финляндии подготовило негативный ответ, но, по совету Швеции, он был передан СССР в сдержанной форме. Отношения с Москвой стали еще жестче, когда в Хельсинки узнали о решении Верховного Союзнического Совета, т.е. политического и военного руководства Англии и Франции, от 5 февраля 1940 г. послать в Финляндию экспедиционный корпус. Но убедить шведское правительство пропустить его не удалось.
      10 февраля премьер-министр Р. Рюти и министр иностранных дел В. Таннер прибыли на совещание в штаб-квартиру главнокомандующего. Маннергейм, проконсультировавшись с генералами, предпочел заключение мира, но особенно категоричен не был57. По крайней мере на позицию министра иностранных дел Таннера он не повлиял - тот опубликовал на следующий день официальное заявление в печати о том, что Финляндия ведет успешные операции, помощь с Запада прибывает и переговоров о мире с СССР не ведется58.
      После перегруппировки сил Красная Армия возобновила наступление, 13 февраля 1940 г. вклинилась в первую полосу "линии Маннергейма" у поселка Ляхте и в последующие дни расширила там плацдарм. Во избежание окружения финляндское военное руководство решило отступать. Началось сражение за город Вийпури (Выборг). Резервы Маннергейма таяли.
      По мере успехов Красной Армии ужесточались советские требования: восстановить границы времен Петра I, т.е. занять весь Карельский перешеек с городом Вийпури, а также земли севернее и северо-западнее Ладоги с городами Сортавала и Кякисалми, лишив тем самым Финляндию выхода к Ладоге. На этой территории жила примерно одна десятая часть населения Финляндии, и она давала такую же часть национального дохода страны. Финляндское руководство к концу февраля 1940 г. склонно было уступить требованиям СССР. Это встревожило союзников, особенно Францию, которая обещала ускорить посылку большого экспедиционного корпуса в Финляндию. Союзники требовали, чтобы Финляндия обратилась к ним c официальной просьбой о посылке войск. Финляндские руководители, включая Маннергейма, несколько дней размышляли - не отвечали Москве и не обращались с официальной просьбой к Западу о посылке войск.
      Все же 6 марта 1940 г. финляндская делегация во главе с Рюти направилась в Москву на переговоры. Выяснилось, что советское руководство снова увеличило свои территориальные претензии к Финляндии за счет северных земель. Глава советского правительства и нарком иностранных дел В. М. Молотов выступал очень жестко. Политическое руководство Финляндии запросило мнение главнокомандующего. 9 марта Маннергейм, посовещавшись с генералами, дал ответ подписать мир, так как усталая армия могла бы удерживать фронт против превосходящих сил противника не больше недели59. 13 марта 1940 г. в Москве был подписан мирный договор на продиктованных советской стороной условиях.
      РАЗОЧАРОВАНИЕ ЛОНДОНОМ И ПАРИЖЕМ
      Обе стороны не были удовлетворены временным и компромиссным московским мирным договором. Руководители Советского Союза хотели подчинить Финляндию, правящие круги Финляндии - уничтожить большевизм и создать Великую Финляндию. После "зимней войны" 1939 - 1940 гг. популярность Маннергейма в стране сильно возросла. Отошла на задний план ненависть к нему бедных слоев населения, возникшая еще во время гражданской войны и сохранявшаяся долгие годы. Этому способствовало и предложение Маннергейма отменить "белый праздник" 16 мая - в этот день 1918 г. победившая белая армия Маннергейма вступила в Хельсинки - и переименовать его в день памяти всех финнов, погибших в войнах.
      Усиливалось и политическое влияние Маннергейма в стране. В реформированном после войны правительстве Р. Рюти военным министром стал доверенный человек Маннергейма - генерал Вальден. Он и сам Маннергейм вошли в так называемое "внутреннее кольцо", в которое входили еще премьер-министр и министр иностранных дел. "Внутреннее кольцо" решало важнейшие проблемы страны, мало консультируясь при этом с остальными министрами и парламентом.
      Военное положение не было отменено, и Маннергейм остался главнокомандующим. Парламент теперь давал ему столько денег, сколько он требовал для вооруженных сил. Сразу после войны началось строительство укреплений на новой государственной границе, был продлен срок службы в вооруженных силах в мирное время. Их численность увеличилась.
      Но с перевооружением возникли трудности. После оккупации Норвегии Германией в апреле 1940 г. в руки последней попало доставленное туда для Финляндии вооружение из западных стран, а запрет Гитлера на поставку германского вооружения в Финляндию остался в силе60.
      Летом 1940 г. политическое положение страны осложнилось: вермахт разгромил Францию, а к Советскому Союзу были присоединены балтийские страны. В Хельсинки поступала противоречивая информация о концентрации советских войск на границе с Финляндией. В то же время СССР предъявил Финляндии ряд дополнительных требований, которые в Хельсинки трактовались как угрожающие независимости; транзитное движение по железной дороге между CCCP и советской базой в Ханко, создание совместной советско-финляндской компании для эксплуатации финляндских никелевых рудников.
      Летом 1940 г. нацистский рейх начал активные подготовительные мероприятия по реализации плана нападения на СССР. Гитлер полагал, что Финляндия заинтересована в участии в его восточном походе. 18 августа 1940 г. в Хельсинки прибыл эмиссар Геринга И. Фельтъенс со сверхсекретным письмом своего шефа "старому компаньону по охоте" Маннергейму. В нем сообщалось, что Гитлер решил снабдить финляндскую армию оружием и попросил Финляндию разрешить транзит германских войск в Северную Норвегию через свою территорию. Маннергейм сказал, что он вооружение примет, а по второму вопросу порекомендовал Фельтъенсу связаться с политическим руководством страны, которое впоследствии удовлетворило просьбу Гитлера61. В сентябре 1940 г. транзитная операция началась. После визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. Геринг через шведского посредника барона К. Розена, а также Фельтъенса сообщил Маннергейму, что "фюрер" отклонил пожелание СССР включить Финляндию в свою сферу интересов и взял ее "под свой зонтик"62.
      В 1946 г. во время суда над финляндскими виновниками войны премьер 1940 г. Рюти отрицал, что он встречался с Фельтъенсом, но обнаруженные потом в германских архивах документы показывают правильность версии Маннергейма.
      С этого началось германо-финляндское военное сотрудничество по подготовке к нападению на СССР. Позже были достигнуты конкретные договоренности во время взаимных визитов высокопоставленных офицеров: в январе 1941 г. - начальника генштаба Финляндии Э. Хейнрика в Германию, в феврале - оберквартирмейстера штаба военно-воздушных сил Германии Х.-Г. Зайделя и начальника штаба армии "Норвегия" Э. Бушенхагена в Финляндию, в марте начальника финляндской военной разведки Л. Меландера в Германию и начальника отдела "Иностранные армии Востока" Э. Кинцеля в Финляндию, а также через военных атташе - Х. Ресинга в Финляндии, В. Хорна в Германии63. Обе стороны были осторожны, говорили о координации действий в случае возникновения новой угрозы с востока, в конфиденциальных беседах обсуждался вопрос о нападении на СССР. В конце мая - начале июня 1941 г. в результате нового раунда взаимных визитов была достигнута договоренность о размещении германских сухопутных войск на севере Финляндии и переходе находившихся там финляндских войск под германское командование, о базировании германских авиации и флота на юге страны.
      Маннергейм дал указание своим подчиненным действовать, но предупредил, чтобы доклады об этих действиях давались только в устной форме. Сам он держался на втором плане, но в письме Герингу, которое его эмиссар генерал П. Талвела передал адресату в декабре 1940 г., говорилось о совместных операциях в северо-западной части СССР64. В мае 1941 г. Маннергейм, находясь под впечатлением германских побед на Балканах, сказал школьным товарищам, что он разочарован своей старой англо-французской ориентацией и предпочитает Германию65.
      Но все же маршал сохранял осторожность. Он, как и политическое руководство страны, избегал подписывать любые письменные соглашения с Германией. В Хельсинки не исключали возможность того, что победителем в мировой войне будет англо-французская коалиция, и пытались как по внешне-, так и по внутриполитическим соображениям создать впечатление, что Финляндия будет втянута в войну на стороне Германии против своей воли. 14 июня 1941 г., в день публикации заявления советского телеграфного агентства TACC о том, что Германия якобы не имеет агрессивных намерений в отношении СССР, Маннергейм получил из Берлина телеграмму за подписью Кейтеля о том, по 22 июня начнется германо-советская война. 17 июня, на день позже, чем было запланировано, Маннергейм объявил всеобщую мобилизацию66.
      СОВМЕСТНО С ГЕРМАНИЕЙ ПРОТИВ СССР
      После того, как советская авиация 25 июня 1941 г. совершила налет на те объекты в Финляндии, где располагались германские вооруженные силы, Финляндия объявила, что она находится в состоянии войны с СССР. Маннергейм со своим штабом опять переместился в Миккели, но остался членом "внутреннего кольца". Перед принятием любого важного политического решения руководство страны консультировалось с ним. Иногда Маннергейм предпринимал самостоятельные политические действия. Тенденция к образованию двух центров власти, наметившаяся уже в "зимней войне", усиливалась.
      В вооруженных силах Финляндии, включая вспомогательные части, насчитывалось 648 - 660 тыс. человек, что составляло 16% всего населения и 33% мужчин. Это было в процентном отношении больше, чем в любой другой стране. Огневая мощь армии была в 2,5 - 3 раза больше, чем в "зимней войне". Главнокомандующий Маннергейм, судя по его воинственным приказам в начале войны, собирался "участвовать во всемирно-историческом крестовом походе против большевизма", навеки ликвидировать "русскую угрозу Северу Европы", создать "Великую Финляндию и включить туда советскую Карелию"67. Правительство сочло нужным отмежеваться от некоторых положений этих приказов, особенно о создании Великой Финляндии.
      Маршал очень увлекался, но, как всегда, он умел быстрее, чем политическое руководство, трезво оценить меняющуюся ситуацию, когда видел, что события развиваются не так, как он ожидал. Уже в августе 1941 г. в беседах с немцами он говорил, что разочарован тем, как развиваются военные действия на советско-германском фронте. В точности выполнив в первые дни войны все пожелания германского командования, Маннергейм в конце июля 1941 г. сказал прикомандированному к его штабу германскому офицеру связи В. Эрфурту, когда между ними возникли разногласия, что финляндскими войсками командует не Эрфурт, а он, Маннергейм68.
      Первый военно-политический кризис наступил в конце августа - начале сентября 1941 г., когда финляндские войска достигли старой границы не только севернее Ладоги, но и на Карельском перешейке, овладев Выборгом. Кейтель обратился тогда к Маннергейму с письмом, в котором предложил помимо первоначального плана совместного окружения Ленинграда и встречи на реке Свирь, продолжить наступление на Карельском перешейке на Ленинград. В то же время СССР при посредничестве США предложил Финляндии мир в границах 1939 г.69. Было о чем подумать.
      Маннергейм давно мечтал взять город на Неве. Но ситуация была неподходящей. Первые успехи в начале новой войны достались финляндской армии большой кровью и можно было ожидать под Ленинградом особенно стойкого сопротивления, а овладение территорией Карело-Финской ССР и дальнейшее ее включение в состав Великой Финляндии могло задержаться. Маннергейм решил ограничиться лишь имитацией наступления на Ленинград, но выйти на реку Свирь с дальнейшим поворотом на север, в советскую Карелию. В сентябре 1941 г., когда эта задача была выполнена, гитлеровцы потребовали дальнейшего наступления на юг, хотя сами они на запланированное соединение с финнами на реке Свирь не сумели пробиться. Маннергейм же предложил Кейтелю свой план: совместными усилиями атаковать на севере Беломорск и отрезать Мурманск и Архангельск от центра России70.
      Финляндские войска двинулись в этом направлении, овладев в начале октября 1941 г. Петрозаводском. Но это привело к очередному политическому кризису в конце октября - начале ноября 1941 г. Англия и США направили в Хельсинки ноты протеста, так как в опасности оказался их северный путь коммуникаций с СССР. Англия, угрожавшая Финляндии объявлением войны, в декабре 1941 г. сделала это. В то же время осложнялось внутриполитическое и экономическое положение Финляндии - стране угрожал голод, без частичной демобилизации трудно было обеспечить функционирование экономики. Солдаты неохотно вели изнурительную войну на чужой земле.
      Маннергейм колебался. С одной стороны, нежелательно было обострять отношения с Англией и США, с другой - хотелось содействовать поражению СССР, перерезав его коммуникации с внешним миром. Он уклончиво ответил на письмо Черчилля о немедленном приостановлении наступления войск. Маннергейму и раньше из Берлина намекали, что он мог бы взять на себя командование всем финляндско-советским фронтом, включая немецкие войска на севере. В этот раз он был настолько рассержен неуклюжими действиями командующего армией "Норвегия" немецкого генерала Н. фон Фалькенхорста, что сам выразил Эрфурту пожелание взять командование всем фронтом на себя71.
      Конец колебаниям Маннергейма положило советское контрнаступление на тихвинско-волховском фронте в ноябре - декабре 1941 г. Когда войска Финляндии в декабре вышли на Масельгский перешеек между Онегой и Сегозером на севере Карело-Финской ССР, Маннергейм приказал им остановиться и перейти к обороне. Обсуждение с германским командованием вопроса о походе к Беломорску продолжалось. Если вначале Маннергейм был сильно заинтересован в этой операции, то в феврале 1942 г. он переменил свое мнение: "Я не буду больше наступать", - заявил он72. Советско-финляндский фронт застыл до ранней весны 1944 г. Иногда германское командование выдвигало предложения об активизации боевых действий, но обычно Маннергейм отклонял их под предлогом, что финнам не хватает сил, поскольку немцы не сумели захватить Ленинград, и тем самым у Финляндии нет резервов, так как она должна также держать свои войска под Ленинградом.
      Об отношении Маннергейма к городу на Неве, городу его молодости, ведутся споры. Имеется много свидетельств, что Маннергейм в 1941 г., как и в 1919 г., хотел участвовать во взятии этого города, считая это важным делом в освобождении России от большевизма. Но ввиду упорного сопротивления советских войск он предпочитал, чтобы основную тяжесть в операции по захвату Ленинграда взяли на себя гитлеровцы. Финляндские войска участвовали в блокаде Ленинграда, но по городу не стреляли73. Согласно дневниковой записи адьютанта Гитлера майора Энгеля, именно Маннергейм предложил Гитлеру стереть Ленинград с лица земли74. Но достоверность этого свидетельства вызывает сомнение. Дальнейшее исследование показало, что скорее всего только однажды Маннергейм выразился именно так75. Но гораздо чаще он высказывал противоположное мнение. Уже 30 августа 1941 г. он говорил Эрфурту, что если немцы разрушат Ленинград, русские построят его заново. Если сопоставить позицию разных руководителей Финляндии того времени о судьбе города на Неве, то Маннергейм выглядит на их фоне наиболее умеренным.
      БУРЯ ПОСЛЕ ЗАТИШЬЯ
      1942 г. прошел относительно спокойно для Маннергейма. На фронте бои почти не велись и главнокомандующий не был занят долговременным планированием боевых действий. Но это было не в его характере. Он, как всегда, много работал, строго спрашивал со своих подчиненных, старался держать данное им слово и недолюбливал тех, кто так не поступал. Он вел почти домашний образ жизни: излюбленная верховая езда, плавание, за обедом - забавные истории из своей жизни для генералов.
      4 июня 1942 г. Маннергейму исполнилось 75 лет. Его юбилейные даты в Финляндии отмечались пышными торжествами. Но в военное время место празднования держали в секрете. Приглашенных было мало. Рюти, ставший президентом в 1940 г., присвоил главнокомандующему военный чин "маршала Финляндии" вместо "простого" маршала. Сенсацией стал приезд Гитлера со своей свитой. В разговоре один на один оба главнокомандующих констатировали, что упорное сопротивление советских войск было для них сюрпризом, в дальнейшем монологе Гитлер извинился, что он не смог помочь Финляндии в "зимней войне"76.
      Визит Гитлера привлек внимание мировой общественности. Предполагалось, что "фюрер" вынудит Маннергейма предпринять новое наступление на финляндско-советском фронте, и поэтому США по дипломатической линии предложили Хельсинки не подчиняться давлению Берлина77. Однако Гитлер не требовал от Финляндии активизации боевых действий, так как германское командование в 1942 г. вело наступление на Сталинград и Кавказ.
      Через месяц последовал ответный визит вежливости Маннергейма в Германию. Гитлер и его генералы говорили о своих военных планах во всем мире. На Маннергейма это подействовало угнетающе. Обсуждая результаты визита, Маннергейм и его приближенные пришли к заключению, что такая глобальная стратегия обречена на провал. Германская армия была остановлена у Сталинграда, и когда нацисты осенью 1942 г. еще раз подняли вопрос о штурме Ленинграда, Маннергейм отнесся к этому весьма сдержанно, хотя кое-какие подготовительные мероприятия с финляндской стороны и проводились. Тогда же Маннергейм содействовал тому, чтобы финляндские власти перестали выдавать еврейских беженцев Германии78.
      В 1942 г. все финляндское военное руководство во главе с Маннергеймом активизировало курс на выведение отдельных финляндских частей из подчинения германского командования на севере Финляндии. На занятых территориях на Карельском перешейке, прежде всего севернее Ладоги, включая Масельгский перешеек, началось строительство укреплений. Лелеялась надежда, что на этих позициях Финляндия закрепится, пока вооруженные силы великих держав, в первую очередь Германии и СССР, изнурят друг друга в кровопролитных боях.
      Спокойными были в штаб-квартире Маннергейма также 1943 и первые месяцы 1944 г. Политическое руководство Финляндии, консультируясь с Маннергеймом, искало, главным образом через CШA, пути выхода Финляндии из войны на благоприятных для нее условиях. В конце 1943 г. установились конфиденциальные контакты с СССР. Умудренный опытом Маннергейм был в этой связи более пессимистичен, чем большинство политиков его страны. Он сказал, что "от победителя войны нельзя требовать лучшие условия, чем те, которые существовали в начале войны"79.
      Это относилось, в первую очередь, к границам 1940 г., что вызывало особое неприятие в Финляндии. По чисто военным соображениям именно Маннергейм сорвал заключение мира уже в первые месяцы 1944 г. Первым пунктом советских условий мира было интернирование финляндскими войсками находившихся в Финляндии германских вооруженных сил. Маннергейм полагал, что без вооруженных столкновений это вряд ли удастся осуществить, а тем временем Красная Армия попытается оккупировать Финляндию. Одновременно воевать против немецких и советских вооруженных сил финляндская армия была не в состоянии. Трудно было предположить, что такая аргументация сможет убедить западные страны - союзниц Советского Союза. При окончательном отклонении советских предложений в апреле 1944 г. финляндские власти выдвинули другой довод, тоже рекомендованный Маннергеймом: требуемые Советским Союзом военные репарации непосильны для Финляндии80.
      Гитлер решил наказать Финляндию за то, что она вступила в переговоры с Москвой: прекратил поставки вооружения. Маннергейм, однако, сумел добиться их возобновления, хотя и не в полной мере.
      10 июня 1944 г. началась Выборгско-Петрозаводская наступательная операция Красной Армии. В первые дни наступление войск Ленинградского фронта под командованием Л. А. Говорова и Петрозаводского фронта под командованием К. А. Мерецкова развивалось успешно, передняя полоса финляндских укреплений на Карельском перешейке была сломлена, а потом взят Выборг. Но Маннергейму удалось организовать упорное сопротивление, перебросив на Карельский перешеек часть своих войск из советской Карелии. Там тоже отступление проходило организованно, и финляндские войска сумели избежать окружения. К середине июля фронт стабилизировался несколько восточнее советско-финляндской границы 1940 г.
      Определенную роль в таком исходе сыграла переброска частей германской армии из Эстонии на помощь финнам. Маннергейм очень энергично добивался этой поддержки. В ночь на 22 июня 1944 г. он послал письмо Гитлеру, в котором сообщал, ссылаясь на свой разговор с политическим руководством страны, что Финляндия готова "крепче примкнуть к рейху"81. Германское руководство, которое уже с весны 1943 г. после первых признаков желания Финляндии заключить сепаратный мир безуспешно добивалось политического договора с ней, решило быстро использовать удобный момент82.
      Такого политического договора, как с другими своими союзниками, у Германии с Финляндией не было. Финляндия также не была членом заключенного осенью 1940 г. Тройственного союза Германии с Японией и Италией, к которому присоединились и балканские союзники. В ноябре 1941 г. Финляндия лишь стала членом Антикоминтерновского пакта.
      22 июня 1944 г. Риббентроп приехал в Хельсинки, и начались многодневные трудные переговоры с Рюти, закончившиеся компромиссом. Сославшись на то, что парламент договор не утвердит, Рюти добился его замены своим личным публичным письмом о том, что Финляндия ведет переговоры с Советским Союзом и заключит мир с ним только во взаимопонимании с Германией83.
      Некоторые финляндские политики, включая Маннергейма, посоветовали Рюти оформить договоренность с Германией именно так и по другим соображениям: в случае ухода Рюти с поста президента его преемник не будет юридически связан с его обещанием.
      МАРШАЛ-ПРЕЗИДЕНТ ВЫХОДИТ ИЗ ВОЙНЫ
      Дальнейшие поражения Германии на советско-германском фронте и открытие западными союзниками СССР второго фронта в Европе обусловили вывод переброшенных в Финляндию германских войск и обострили вопрос о заключении Финляндией сепаратного мира с СССР. Для этого нужно было сосредоточить политическую и военную власть в стране в одних руках. Считалось, что этим человеком мог быть только Маннергейм. Его кандидатуру поддерживала так называемая мирная оппозиция: представители разных партий, которые с 1943 г. выступали за скорейший выход Финляндии из войны. Из Стокгольма поступили сообщения, что СССР требует замены президента и правительства, но не имеет ничего против маршала Финляндии: полагали, что Маннергейм в состоянии вывести Финляндию из войны. Такого же мнения придерживалось правительство Швеции. 28 июля Рюти, Вальден и Таннер поехали в Миккели.
      Вопрос об избрании Маннергейма главой государства поднимался почти перед всеми президентскими выборами, убеждаясь, что победа на выборах не обеспечена, Маннергейм всякий раз отказывался выставлять свою кандидатуру. Летом 1944 г. 77-летний главнокомандующий после некоторого колебания и ссылки на старость и слабое здоровье согласился. 4 августа 1944 г. парламент специальным законом без голосования утвердил маршала Финляндии Маннергейма президентом страны84. Это был его реванш за поражение на президентских выборах в 1919 г.
      Прежде всего Маннергейм сформировал новое правительство. Ушли со своих постов премьер-министр З. Линкомиес и министр иностранных дел Х. Рамзай, место которого занял хорошо владевший русским языком Карл Энкель, сын того генерала, который исключил в молодости Маннергейма из Хаминского военного училища. В целом же быстро сменившие друг друга два правительства Маннергейма, в формировании которых деятельно участвовали ушедшие со своих постов прежние руководители Финляндии, состояли из проводников прежнего политического курса и личных друзей президента.
      Затем Маннергейм начал подготавливать выход Финляндии из войны. Он делал это неторопливо. 17 августа президент-маршал сказал прибывшему в Финляндию Кейтелю, что он как новый президент не связан письмом Рюти Гитлеру о заключении Финляндией мира только с согласия Германии85.
      Среди финляндских историков идет дискуссия о том, не был ли такой шаг, предусмотренный уже во время переговоров Рюти с Риббентропом, подсказан самим Маннергеймом. Конечно, это был один из возможных, но не единственный вариант планирования политики.
      25 августа 1944 г. Маннергейм обратился через Швецию к советскому правительству с письменным запросом, согласна ли Москва принять делегацию Финляндии для заключения мира или перемирия. 29 августа был получен положительный ответ при двух условиях: Финляндия открыто объявит о разрыве отношений с Германией и потребует вывода немецких вооруженных сил не позднее, чем к 15 сентября. Если немцы не уйдут, их необходимо разоружить и передать в качестве военнопленных союзникам86.
      Маннергейм пытался маневрировать между СССР и Германией, добиться выхода Финляндии из войны без осложнения отношений с Берлином. В Москву 2 сентября он сообщил, что финляндские войска сами могут обеспечить добровольную эвакуацию войск Германии или интернировать их по линии реки Оулуйски - озеро Оулуярви - Соткамо, т.е. до линии, севернее которой в основном размещались войска Германии. В тот же день он направил письмо Гитлеру, сообщив, что Финляндия вынуждена выйти из войны, и пообещав полученное от Германии оружие никогда не обращать против немцев87.
      3 сентября 1944 г. окончились военные действия на советско-финляндском фронте88. 19 сентября 1944 г. в Москве было подписано соглашение о перемирии, продиктованное, как и в конце "зимней войны", советской стороной, но в этот раз согласованное с Англией. Советская сторона ужесточила свои первоначальные условия: потребовала - и добилась - создания военно-морской базы вместо Ханко в Порккала, лишь в 17 км от Хельсинки89. Во время переговоров советская сторона в резкой форме поставила вопрос об изгнании с территории Финляндии немецких войск, предварительный срок которого уже прошел.
      Маннергейму не удалось сдержать слово, данное Гитлеру. Представитель генштаба Финляндии договорился со штабом немецкой группировки войск на севере Финляндии (примерно 200 тыс. человек) о ее медленном отступлении и мнимом преследовании финнами.
      21 сентября 1944 г. в Хельсинки прибыли первые представители Союзной (советской) Контрольной Комиссии, которые заинтересовались финляндским планом интернирования немецких войск, но его не было. В то же время гитлеровские войска вели себя вызывающе: попытались 15 сентября захватить финляндский остров Сур-Сари, начали взрывать мосты. Президент-главнокомандующий решил действовать энергично. 22 сентября он дал приказ генералу-лейтенанту Х. Сийлосвуо, который со второй половины 1941 г. был подчинен германскому командованию на севере Финляндии, переместиться на север и готовиться к интернированию немецких войск. 1 октября войска Сийлосвуо высадили десант в финляндском городе Торнио на берегу Ботнического залива, в тылу отступающих германских войск; завязался бой с немецким гарнизоном. Корреспонденты иностранных газет сообщили подробности боя всему миру, что способствовало улучшению отношения мировой общественности к Финляндии.
      Так началась третья война Финляндии в течение второй мировой войны, так называемая Лапландская война в финляндской Лапландии, на этот раз против Германии. Она продолжалась до весны 1945 г. - полного изгнания немецких войск с территории Финляндии. Первые бои были самыми кровопролитными. Поздней осенью и зимой финляндским войскам было трудно продвигаться - отступающие немецкие части основательно разрушили дороги, мосты, переправы. Совместными усилиями финляндских и шведских властей население было заблаговременно эвакуировано в Швецию.
      ПРЕЗИДЕНТ УХОДИТ В ОТСТАВКУ
      В ноябре 1944 г. парламентские круги вынудили Маннергейма отказаться от правого правительства, не ладившего с Союзной (советской) Контрольной Комиссией, и назначить премьер-министром духовного лидера "мирной оппозиции" Ю. К. Паасикиви. С большой неохотой Маннергейм согласился с намерениями Паасикиви включить в правительство левые силы, в частности коммунистов. Последние после вступления в силу соглашения о перемирии с CCCP пользовались популярностью среди населения. По соглашению о перемирии в Финляндии должны были быть запрещены фашистские организации. Союзная (советская) Контрольная Комиссия определила их список, включавший также и шюцкор - старый оплот Маннергейма. Маннергейм одобрил мысль о передаче имущества шюцкора близкому ему Красному Кресту.
      Велись дискуссии о толковании пункта о демилитаризации в соглашении о перемирии. Советская сторона потребовала, чтобы были уничтожены батареи береговой обороны. Маннергейм на это идти не хотел. Он подхватил подсказанную ему идею о заключении договора о взаимопомощи между Финляндией и СССР в случае нападения на них в районе Балтийского бассейна и составил в начале 1945 г. его проект. Документ был обсужден с Паасикиви и новым командующим вооруженных сил Финляндии Хейнриксом и одобрен председателем Союзной (советской) Контрольной Комиссии А. А. Ждановым. Решено было отложить проект до заключения мирного договора. Но береговые батареи таким образом Маннергейм сохранил90.
      В марте 1945 г. в Финляндии состоялись парламентские выборы, в которых левые силы укрепили свои позиции. Это отразилось также на составе нового правительства Паасикиви. Власть концентрировалась в руках премьер-министра. Маннергейм ушел на задний план: ухудшилось здоровье престарелого президента. Влиять на правительство, как отмечал сам Маннергейм, у него не было возможности, так как вследствие парламентских выборов там доминировали чуждые ему партии91.
      После заключения перемирия многие финляндские офицеры опасались, что Советский Союз попытается оккупировать страну. Для ведения в таком случае партизанской войны по всей стране было спрятано оружие. Весной 1945 г. эти склады удалось обнаружить. Их создание было опасной затеей для развития советско-финляндских отношений и тем самым для страны. В письме Маннергейму начальник оперативного отдела генштаба сухопутных войск подполковник У. Хаахти взял всю вину на себя. Президент сказал, что верит ему, однако руководство вооруженных сил было заменено против воли президента.
      Острая политическая борьба развернулась в Финляндии в 1945 г. по вопросу о выполнении 13-й статьи соглашения о перемирии - наказание виновников войны. С существовавшим законодательством эта статья не согласовывалась, и в сентябре был принят специальный закон о ее выполнении. Прежние политические руководители страны стали подсудимыми. Отношение к ним в стране было двойственное: с одной стороны, их оправдывали, поскольку участие Финляндии в войне Гитлера против CCCP считали следствием "зимней войны" 1939 - 1940 гг. С другой стороны, союзнические отношения с Гитлером не делали чести Финляндии. Расследование механизма германо-финляндского сближения с лета 1940 г. показало, что в нем немалую роль играл и Маннергейм. Ему в ходе следствия также задавали вопросы. Некоторые члены правительства подняли вопрос о длительной поездке президента на лечение за рубеж или его отставке, чтобы он не оказался на скамье подсудимых. Находившийся с язвой желудка в больнице Маннергейм уехал на лечение в Португалию в конце октября, когда процесс над виновниками войны уже начался. Жданов пытался препятствовать отъезду Маннергейма, но, получив новые инструкции из Москвы, дезавуировал свое вето на эту поездку92.
      Вернувшись в начале 1946 г. в Хельсинки, Маннергейм оказался опять в больнице. Представитель Союзной (советской) Контрольной Комиссии нанес ему визит и сообщил, что у советского правительства нет к нему претензий, несмотря на факты, выявленные на процессе над виновниками войны93. Члены правительства во главе с премьер-министром, также посещавшие больного, предложили ему уйти в отставку, ссылаясь главным образом на плохое состояние здоровья. Маннергейм обещал уйти, но после окончания процесса.
      Свое слово он сдержал. Процесс окончился 21 февраля. 3 марта Маннергейм выписался из больницы, написал в качестве президента последнее сердитое письмо исполнявшему обязанности командующего вооруженными силами генералу Я. Лундквисту, в котором осудил намерения последнего уволить из армии нескольких генералов, и на следующий день подал заявление об отставке. Свое решение он обосновал кроме слабого здоровья тем, что с окончанием процесса над виновниками войны выполнены все задачи по выведению Финляндии из войны и выполнению соглашения о перемирии, ради которых он, Маннергейм, занимал по всеобщей просьбе такой ответственный пост94.
      Маннергейм был прав - он свой долг выполнил. Но хотя все политики Финляндии благодарили Маннергейма, и в частности хвалебные слова в его честь произнес его преемник на посту президента - Паасикиви, фактом остается то, что в течение полуторалетнего президентства Маннергейма политическая обстановка в Финляндии настолько изменилась, что заслуженный маршал оказался лишним человеком на политическом Олимпе.
      УСПЕТЬ ЗАКОНЧИТЬ МЕМУАРЫ
      Освободившись от государственных обязанностей, Маннергейм смог больше внимания уделять своему здоровью. В сентябре 1947 г. ему сделали в Стокгольме операцию. Когда болезнь ослабевала, Маннергейм держался бодро. Часто встречался с близкими ему людьми, поражая собеседников своими познаниями в разных областях, Он много путешествовал, жил, по советам врачей, главным образом в солнечных краях - в Швейцарии, во Франции, в Италии, заботился о своих незамужних и бездетных дочерях. Маннергейму доставляло удовольствие общаться с молодыми женщинами, он даже влюбился. Всерьез увлекся княгиней Гертруд Арко, сестрой шведских банкиров Валленбергов95.
      Со временем Маннергейм становился все скромнее - свое 80-летие он встретил в деревне среди друзей, обойдясь без лишних торжеств. Углублялся политический пессимизм маршала. Представители СССР пытались вести себя корректно и выдвигали требования, не противоречившие соглашению о перемирии. Но некоторые из этих требований были жестко сформулированы, и финны толковали их как вмешательство в свои внутренние дела. С лета 1946 г. резко усилилась активность финляндских коммунистов. Маннергейм часто повторял: они нас подомнут. Однажды, когда он со своими пессимистическими прогнозами надоел Паасикиви, тот не удержался и сказал: "Если это так, то нам обоим придется пойти в лес и пустить себе пулю в лоб"96.
      Осенью 1947 г., после ратификации мирного договора, с советской стороны был опять поднят вопрос о заключении договора о взаимопомощи, первый проект которого был подготовлен Маннергеймом еще в начале 1945 г. В условиях "холодной войны" президент Паасикиви вместе с Маннергеймом, с которым он совещался, колебались. Но в феврале 1948 г. договор был все же заключен.
      Отойдя от активной политической деятельности, Маннергейм приступил к выполнению своей последней большой работы - написанию мемуаров. Подготовка к этому началась после освобождения от обязанностей президента. Но за письменный стол он сел лишь осенью 1948 г. в Вал-Монте в Швейцарии. К сожалению, большую часть своего архива осенью 1945 г. и в феврале 1948 г. Маннергейм сжег97. И ему пришлось прибегнуть к помощи ближайших сотрудников. Но главную работу, иногда прерываемую поездками и приступами болезни, он сделал сам. К началу 1951 г. монументальный двухтомник был в основном готов к опубликованию.
      В Финляндии в 1948 г., т.е. почти одновременно с началом написания мемуаров Маннергеймом, коммунисты были выведены из правительства и потерпели поражение на парламентских выборах. Началось, хотя и робкое, контрнаступление правых. Действия армии Маннергейма против угрозы большевизации Севера стали опять в почете. Это стало лейтмотивом его воспоминаний. При этом он просто замолчал некоторые сомнительные дела, например, свои прогитлеровские и отнюдь не оборонительные приказы в первые недели войны против СССР в 1941 г. Маннергейм пошел еще дальше - во введении к мемуарам он обвинял СССР в развязывании второй мировой войны в связи с договором с Гитлером в августе 1939 г., в планах покорения всего мира и выразил свои антикоммунистические убеждения в весьма крепких словах. Его коллеги, включая Паасикиви, в принципе не возражали против его точки зрения, но рекомендовали эти строки не публиковать. Они опасались, что это может вызвать обострение финляндско-советских отношений. Маннергейм частично, но неохотно пошел им навстречу. В напечатанном после его смерти варианте введение сокращено намного больше, чем на это готов был сам автор98.
      19 января 1951 г. 83-летний маршал, оттачивавший воспоминания, тяжело заболел. Обострилась язва желудка. Eгo срочно поместили в больницу в Лозанне. Слабо улыбаясь, он сказал врачу; "Во многих войнах я воевал... но теперь, думаю, я проиграю эту последнюю битву"99.
      После очередной операции Маннергейму на несколько дней стало лучше, но затем последовало резкое ухудшение, и 27 января 1951 г. он скончался.
      Eгo тело было доставлено в Финляндию. Даже после смерти Маннергейма продолжались связанные с ним политические баталии. В правительстве боялись, что похороны могут вылиться в крупную националистическую демонстрацию, что повлечет внешнеполитические осложнения. Долго спорили. Большинством в один голос решили, что члены правительства не будут участвовать в похоронах. Но ряд из них, в том числе премьер-министр У. К. Кекконен, отношения которого с Маннергеймом при его жизни были весьма сложными, все же пошли100.
      Похороны состоялись 4 февраля при большом стечении народа. Привели последнюю лошадь когда-то лихого кавалериста. Спикер парламента К.-А. Фагергольм в прощальном слове показал выдающееся значение Маннергейма как политического и военного деятеля Финляндии. Маннергейма похоронили на кладбище Хиэтаниеми рядом с его бывшими соратниками, солдатами, павшими в войнах.
      Примечания
      1. Mannerheim G. Ritten genom Asien. Helsingfors, 1941; idem. Kirjeitä seitsemän vuosikymmenen ajalta. Val S. Jägerskiöld, Helsinki, 1983; idem. Päiväkirja Japanin sodasta 1904-1905 sekä rintamakirjeitä omaisille. Keuruu, 1983; Puhtain asein. Suomen marsalkan päiväkäskyjä vuosilta 1918–1944. Helsinki, 1970.
      2. Donner K. Sotamarsalkka vapaaherra Mannerheim. Porvoo, 1934; Voipio A. Suomen sotamarsalkka. Helsinki, 1942; Suomen Marsalkka vapaaherra Carl Gustav Emil Mannerheim. Helsinki, 1953.
      3. Heinrichs E. Mannerheim Suomen kohtaloissa, I-II. Helsinki, 1957, 1959.
      4. Jägerskiöld S. Nuori Mannerheim. Helsinki, 1965; idem. Gustav Mannerheim 1906 - 1917. Helsinki, 1965; idem. Mannerheim, 1918. Helsinki, 1967; idem. Valtionhoitaja Mannerheim. Helsinki, 1969; idem. Mannerheim rauhan vuosina 1920-1939. Keuruu, 1973; idem. Talvisodan ylipäällikkö. Keuruu, 1976; idem. Suomen Marsalkka. Keuruu, 1981; idem. Viimeiset vuodet Mannerheim 1944-1951. Keuruu, 1982. С. Ягершёльд написал свои произведения на шведском языке, шведские подлинники были опубликованы до переводов на финский язык.
      5. Meri V. Suomen Marsalkka Mannerheim. Porvoo-Helsinki-Juva, 1989; Virkkunen S. Marsalkka ja presidentti. Helsinki, 1989. Судя по тексту, Е. Каменская в своем очерке "Маршал Маннергейм" (Новое время, 1992, № 32-33) во многом основывается на биографии В. Мери. См. также Мери В. Карл Густав Маннергейм - маршал Финляндии. М., 1997.
      7. Mannerheim K. Muistelmat, I, II. Helsinki, 1951.
      6. См., например, Вирмавирта Я. Карл Густав Эмиль Маннергейм. - Вопросы истории, 1994, №1.
      8. Jägerskiöld S. Nuori Mannerheim. s. 46-58.
      9. Ibid. s. 41.
      10. Ibid. s. 59-94. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 14-16.
      11. Jägerskiöld S. Nuori Mannerheim. s. 221, 227, 231, 236, 237.
      12. Ibid. s. 188-191.
      13. Ibid. s. 298-306.
      14. Mannerheim G. Päiväkirja Japanin sodasta 1904-1905 sekä rintamakirjeitä omaisille. s. 40-44.
      15. Jägerskiöld S. Gustav Mannerheim 1906-1917. s. 20, 30-31.
      16. Ibid. s. 13-81.
      17. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 51-146.
      18. Ibid. s. 143-144.
      19. Ibid. s. 150-152.
      20. Ibid. s. 153-156.
      21. Ibid. s. 164-172.
      22. Ibid. s. 217-224.
      23. Ibid. s. 229-231.
      24. Jägerskiöld S. Gustav Mannerheim 1906-1917. s. 329.
      25. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 232.
      26. Ibid. s. 193-194, 242-243.
      27. Ibid. s. 201.
      28. Ibid. s. 210-212.
      29. Ibid. s. 358-254.
      30. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 110-116.
      31. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 284.
      32. Просьба была передана в декабре 1917 г. Финляндские историки до сих пор не пришли к единому мнению о том. соответствует ли действительности утверждение Маннергейма, что во время его первого свидания со Свингхувудом он настаивал на том, чтобы Свингхувуд не просил Германию и Швейцарию о помощи регулярными войсками, но Свингхувуд его в отношении Германии обманул. - Ibid. s. 253-297.
      33. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 212.
      34. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 353-355.
      35. Ibid. s. 18.
      36. Отношение Маннергейма к белому террору в Финляндии впоследствии досконально изучено, хотя это и не привело к полной ясности. Документы в основном свидетельствуют о том, что Маннергейм требовал соблюдения международных норм обращения с военнопленными и индивидуального подхода, строгого наказания лишь тех, кто участвовал в уголовных преступлениях. Подробнее об этом см. : Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 253-267; Meri V. Op. cit. s. 50-53.
      37. Jägerskiöld S. Valtionhoitaja Mannerheim. Helsinki, 1969, s. 282.
      38. Ibid. s. 285.
      39. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 130-133, 323-342, 380-381, 417-418; idem. Valtionhoitaja Mannerheim, 152-235; Холодковский В. М. Финляндия и Советская Россия. М., 1975, с. 21-122.
      40. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 342, 357-358.
      41. Jägerskiöld S. Valtionhoitaja Mannerheim. s. 329-332; Холодковский В.М. Указ. соч., с. 144-145. Полный текст открытого письма см.: Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 451-452.
      42. Холодковский В. М. Указ. соч., с. 170; Jägerskiöld S. Valtionhoitaja Mannerheim. s. 333.
      43. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 477.
      44. Jägerskiöld S. Mannerheim han vuosina 1920-1939, s. 153-154.
      45. Ibid. s. 164-165.
      46. Ibid. s. 188-192.
      47. Korhonen K. Turvallisuuden pettäessä. Helsinki, 1971, s. 123-124, 135-143.
      48. Turtola M. Tornionjoelta Rajajoelle. Porvoo-Helsinki-Juva, 1984, s. 37-54.
      49. Jägerskiöld S. Mannerheim 1920-1939, s. 187.
      50. Ibid. s. 248-250.
      51. Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 103-104, 129-133.
      52. Уже 17 октября 1939 г. Маннергейм стал командующим вооруженными силами Финляндии, а занимавший раньше этот пост генерал Х. Эстерманн был назначен командующим Карельской армией. 30 ноября президент Каллио делегировал Маннергейму пост верховного главнокомандующего, по конституции принадлежащий президенту. См.: Jägerskiöld S. Mannerheim 1920-1939, s. 365.
      53. Tanner V. The Winter War. Stanford, 1957; Paasonen A. Marsalkan tiedustelupäällikkönä ja hallituksen asiamiehenä. Helsinki, 1974, s. 87-88; Bartel H. Frankreich und Sowjetunion 1938-1940. Stuttgart, 1988. S. 302.
      54. Батлер А. Большая стратегия. Сентябрь 1939 - июнь 1940. М., 1959, с. 115.
      55. Jägerskiöld S. Talvisodan ylipäällikkö, s. 90.
      56. Во время "зимней войны" в Финляндию прибыло 11370 добровольцев, из них шведских 8482. Небольшое количество из них попало на фронт. - Talvisodan historia, 1980, №1, s. 40-58.
      57. Jägerskiöld S. Talvisodan ylipäällikkö, s. 124-126. Протокол совещания не опубликован и, по всей вероятности, не составлялся. Имеются лишь в основном совпадающие описания его хода в воспоминаниях участников - Маннергейма, Таннера и др.
      58. Passikivi J. K. Moskovassa ja Suomessa 1939-1941. Porvoo-Helsinki, 1959, s. 118.
      59. Jägerskiöld S. Talvisodan ylipäällikkö, s. 195-196.
      60. Reimaa M. Puun ja kuoren valissa. Helsinki, 1927, s. 77-105.
      61. В 1946 г. во время суда над финляндскими виновниками войны премьер 1940 г. Рюти отрицал, что он встречался с Фельтъенсом, но обнаруженные потом в германских архивах документы показывают правильность версии Маннергейма. - Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 289-290; Expansionsrichtung Nordeuropa. Berlin, 1987. S. 82.
      62. Krosby H. P. Suomen valinta. Helsinki, 1964, s. 278-279; Jokipii M. Jatkosodan synty. Helsinki, 1987, s. 143-147.
      63. Jokipii M. Jatkosodan synty, s. 157-161, 223-232.
      64. Talvela P. Muistelmat I. Helsinki, 1976, s. 258.
      65. Krosby H. P. Op. cit., s. 328-329.
      66. Upton A. F. Finland in Crisis 1940-1941. London, 1961, p. 273-274.
      67. Puhtain asein. Suomen marsalkan päiväkäskyjä vuosilta 1918–1944. Helsinki, 1970, s. 116-120; Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 139-147.
      68. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 164-165.
      69. Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., в 2-х т., 2-е изд. М., 1976, т. 1, с. 9, 281.
      70. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 218-219.
      71. Erfurth W. Problemet Murmanbanan under Finlands senaste Krig. Helsingfors, 1952, s. 16; Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 225.
      72. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 227-243.
      73. Подробнее см. Вайну Х. М. Блокада Ленинграда и Финляндия. - Скандинавский сборник XVII, Таллин, 1972, с. 161-163.
      74. Heeresadjutant bei Hitler 1938-1943. Aufzeichnungen des Majors Engel. Stuttgart, 1974. S. 108, 111-112.
      75. Manninen O. Suur-Suomen ääriviivat . Helsinki, 1980, s. 250.
      76. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 310-318; Lehmus K. Tuntematon Mannerheim. Helsinki, 1967, s. 89.
      77. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers, 1942, v. II, p. 63-65, 71; Heinrichs E. Mannerheim Suomen kohtaloissa, Helsinki, 1960, s. 403-410.
      78. Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 388-389; Torvinen T. Pakolaiset Suomessa Hitlerin valtakaudella. Helsinki, 1984, s. 181-223.
      79. Skyttä K. Ei muuta kunnia. Helsinki, 1971, s. 207.
      80. Heinrichs E. Op. cit., s. 384; Tanner V. Op. cit., s. 233-234.
      81. Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht. Bd. IV. Frankfurt a. M., 1964. S. 881.
      82. Такого политического договора, как с другими своими союзниками, у Германии с Финляндией не было. Финляндия также не была членом заключенного осенью 1940 г. Тройственного союза Германии с Японией и Италией. к которому присоединились и балканские союзники. В ноябре 1941 г. Финляндия лишь стала членом Антикоминтерновского пакта.
      83. Suomen historian dokumentteja, № 2, dok. 569. Некоторые финляндские политики, включая Маннергейма, посоветовали Рюти оформить договоренность с Германией именно так и по другим соображениям: в случае ухода Рюти с поста президента его преемник не будет юридически связан с его обещанием.
      84. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet. Mannerheim 1944-1951, s. 14.
      85. Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 471-472. Среди финляндских историков идет дискуссия о том, не был ли такой шаг, предусмотренный уже во время переговоров Рюти с Риббентропом, подсказан самим Маннергеймом. Конечно, это был один из возможных, но не единственный вариант планирования политики.
      86. Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны, т. III, М., 1946, с. 177-178.
      87. Erfurth W. Der finnische Krieg 1941-1944. Wiesbaden, 1950. S. 275.
      88. С финляндской стороны - 3 сентября, советские войска прекратили огонь на день позже.
      89. Palm Th. The Finnish-Soviet Armistice Negotians. Stockholm, 1971, p.111.
      90. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 122-133; Virkkunen S. Op. cit. s. 369-384.
      91. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 262.
      92. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 210-227, 243; Virkkunen S. Op. cit. s. 488-494.
      93. Polvinen T. Jaltasta Pariisin, s. 157-158.
      94. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 269-271.
      95. Ibid., s. 292, 318, 356.
      96. Virkkunen S. Op. cit. s. 389-390.
      97. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 323, 339-344; Virkkunen S. Op. cit. s. 498.
      98. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 327-337.
      99. Ibid., s. 357.
      100. Ibid., s. 360-361.
    • Цветков В. Ж. Михаил Константинович Дитерихс
      Автор: Saygo
      Цветков В. Ж. Михаил Константинович Дитерихс // Вопросы истории. - 2013. - № 2. - С. 34-58.
      Последний глава Белой России. Правитель Приамурского земского края, "последней пяди русской земли". Человек, решивший провозгласить лозунгом Белого движения восстановление монархии, последний главнокомандующий последней белой армии. В советской литературе Дитерихс именовался обычно как "махровый реакционер", "идеолог клерикальной контрреволюции", "черносотенной реакции", "ярый монархист", "ставленник американо-японского империализма"1. Но и в эмигрантской историографии фигура генерала Дитерихса часто упоминалась вместе с эпитетами "мистик", "Жанна-д-Арк в рейтузах", человек "не от мира сего", "наивный монархист".
      Михаил Константинович Дитерихс родился в семье потомственных военных. Родовые хроники Дитерихсов берут свое начало в средневековье. Дитерихсы (Дитрихштейны) - старинный рыцарский род, владения которого располагались в Моравии, в Священной Римской Империи. В середине XVI - начале XVII в. в Европе шли религиозные войны, в которых участвовали и Дитрихштейны. Адам Дитрихштейн фон Никольсбург и его сын Франц были ревностными католиками. Кардинал, правитель Моравии, а затем и председатель Государственного совета Священной Римской Империи, Франц Дитрихштейн показал себя решительным борцом с церковной Реформацией. Однако оба старших брата Адама Дитрихштейна, родные дяди Франца, приняли лютеранство и во время Тридцатилетней войны воевали "за новую веру" в рядах шведской армии Густава Адольфа. Тогда, очевидно, в знак разрыва с "католическим прошлым", Дитрихштейны стали Дитерихсами. Потомки этой ветви старинного рыцарского рода появились затем в России в правление Анны Иоанновны.
      В 1735 г. Иоганн Дитерихс получил от российского престола приглашение руководить постройкой морского порта в Риге, и затем, в награду, небольшой майорат в Кассупене. Его младший сын, именуемый в официальных бумагах уже как Иван Иванович Дитерихс, избрал пастырское служение в Эстляндии. После кончины своих бездетных братьев Иван Дитерихс стал единственным владельцем имения Кассупене и получил российское дворянство по Санкт-Петербургской губернии. В большой семье пастора Иоганна-Ивана выросло восемь сыновей. Все они пошли на военную службу. Они и их потомки участвовали практически во всех войнах Российской империи: от Альпийского похода А. В. Суворова до первой мировой войны.
      Отец Михаила Константиновича, генерал от инфантерии Константин Александрович Детерикс (Дитерихс) получил известность как один из талантливых военачальников во время первой Кавказской войны. С ним был знаком Л. Н. Толстой, широко пользовавшийся "Записками о Кавказской войне" генерала Дитерихса при написании знаменитого "Хаджи-Мурата". Сестра Михаила Константиновича Ольга была замужем за сыном писателя - Андреем Львовичем Толстым. Их дочь, София Андреевна Толстая, в течение многих лет была директором музея Л. Н. Толстого Академии наук СССР2.
      Михаил Дитерихс родился 5 апреля 1874 г. (все даты до 1918 г. - по старому стилю) в Петербурге. В 12 лет, в 1886 г., он был зачислен в воспитанники Пажеского Е. И. В. корпуса, в 1892 г. переведен в младший специальный класс корпуса, а в 1893 г. - в старший специальный класс, числясь в первой роте Кавалерийского отделения. В ноябре того же года молодой воспитанник удостоился особой чести - был произведен в камер-пажи высочайшего двора. Обязанный присутствовать при всех придворных церемониях, Дитерихс постоянно видел представителей царствующего дома. Полученное им воспитание в преданности престолу наложило отпечаток на всю биографию Дитерихса.
      8 августа 1894 г. Михаил Дитерихс получил младший офицерский чин подпоручика и отправился к своему новому месту службы, в Туркестан, в конно-артиллерийскую батарею. Условия службы были нелегки, но она давала преимущества для строевого "ценза". Следовало думать о продолжении карьеры. В мае 1897 г. Дитерихс выдержал предварительный экзамен при штабе Туркестанского военного округа для зачисления в Николаевскую академию Генерального штаба. Пройдя предварительный отбор, он отправился в Петербург держать уже вступительный экзамен и получил высший балл. Осенью 1897 г., сразу же после зачисления в Академию, состоялось его венчание с дочерью генерал-лейтенанта Повало-Швейковского Марией Александровной. 7 августа-1898 г. у них родился сын Николай, а 29 июля 1902 г. - дочь Наталья. Наследникам этой линии суждено было остаться в СССР3.
      Обучение в Академии Дитерихс проходил легко. Курс истории русского военного искусства преподавал профессор Михаил Васильевич Алексеев, будущий начальник штаба верховного главнокомандующего - Николая II, основатель Добровольческой армии. Он обратил внимание на молодого прилежного офицера, и это сыграло важную роль во время будущей совместной службы Дитерихса и Алексеева.
      Летом 1898 г. Дитерихс получил следующий офицерский чин поручика и встретил XX век успешным окончанием 2-х классов Академии и поступлением на дополнительный курс. В мае 1900 г. он был произведен в штабс-капитаны, причислен к Генеральному штабу и назначен на службу в Московский военный округ. Служба на штабных должностях в частях МВО сопровождалась служебными командировками и инспекциями. В 1902 г. состоялось его производство в чин капитана и он получил свой первый орден св. Станислава 3-й степени. В 1903 г. капитан Дитерихс был прикомандирован к 3-му драгунскому Сумскому полку.
      Размеренный ход службы прервала русско-японская война. 28 апреля 1904 г. он был назначен обер-офицером для особых поручений при штабе 17-го армейского корпуса. Под деревней Ляньдясань состоялось его боевое крещение. В двухдневных боях 12, 14 августа наступление японской гвардии было остановлено4. Приказом по Маньчжурской армии 18 сентября за участие в боях под Ляояном Дитерихс был награжден орденом св. Анны 3-й степени с мечами и бантом; в 1905 г. за участие в сражении на реке Шахэ - орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Участвовал капитан Дитерихс и в последнем крупном сражении Маньчжурской кампании - битве под Мукденом. За участие в этих боях Дитерихс был награжден орденом св. Станислава 2-й степени с мечами.
      Во время войны с Японией Дитерихс зарекомендовал себя исполнительным и инициативным штабным офицером. Оказавшись временно исполняющим должность начальника штаба корпуса в ответственный период отхода от Мукдена, не поддаваясь панике и хаосу, он сумел организовать планомерный отход отступающих частей. Он обладал способностью глубоко анализировать, сопоставлять данные и твердо, без излишнего педантизма исполнять принятые решения. Его стилю штабной работы были свойственны отсутствие излишней эмоциональности, внутренняя дисциплина, уверенность в себе5.
      Во время русско-японской войны Дитерихс был удостоен высокой чести стать восприемником от купели долгожданного наследника российского престола Алексея Николаевича Романова. Бывшему пажу такое событие казалось сопряженным с божественным произволением, ведь он становился крестником Цесаревича, ответственным за его судьбу.
      Войну Дитерихс закончил подполковником, в должности штаб-офицера для особых поручений при штабе корпуса, и был награжден орденом св. Анны 2-й степени с мечами. Дитерихс возвратился к службе в МВО. Его политические взгляды в те годы отличались прочным консерватизмом. "Мы встречались довольно часто на учениях, маневрах, полевых поездках, - вспоминал генерал В. Е. Флуг, в 1901 г. сослуживец Дитерихса в округе, - и нередко вели беседы на военные и общечеловеческие темы, между прочим о Льве Толстом, которому М. К. приходился родственником.., но к учению которого он относился, вообще, отрицательно... Это был офицер как офицер - неглупый, толковый, исправный, хорошо подготовленный к службе Генерального штаба". В ноябре 1906 г. последовало назначение на должность штаб-офицера для особых поручений при штабе 7-го армейского корпуса, в Одесском военном округе, в феврале 1909 г. - перемещение на такую же должность в Киевский военный округ. Большая часть времени проходила теперь непосредственно в штабе округа. Приграничный Киевский округ предназначался для развертывания Юго-Западного фронта, и служба в нем требовала постоянной готовности к ожидаемой войне с Германией и Австро-Венгрией. Особо отмечен был Дитерихс в приказе по штабу округа за "отличное руководство занятиями на стрелковых курсах в г. Межибужье". 6 декабря 1909 г. "за отличия по службе" он был произведен в полковники. В апреле 1910 г. Дитерихс принял должность старшего адъютанта мобилизационного отдела штаба округа. Его предвоенная карьера увенчалась переводом в столицу для службы начальником отделения в Мобилизационном отделе Главного управления Генерального штаба (30 июня 1913 г.). В этой должности он и встретил мировую войну. По воспоминаниям Флуга, который служил с Дитерихсом и в 1912 г., "из М. К. выработался самостоятельный, способный и дельный штаб-офицер Генерального штаба, а по характеру и убеждениям он остался таким же, каким я знал его в Московском округе6.
      С началом боевых действий Дитерихс вернулся в КВО и стал начальником оперативного отделения штаба Юго-Западного фронта, а 18 августа был назначен штаб-офицером для поручений при управлении генерал-квартирмейстера. Юго-Западный фронт под командованием генерала Н. И. Иванова должен был нанести главный удар на Карпаты и затем на Венгерскую равнину. От успеха его операций во многом зависел исход войны. Осенью 1914 г. Дитерихсу приходилось контролировать практически все направления штабной работы. В сентябре 1914 г. он замещал должность генерал-квартирмейстера штаба фронта. С 28 октября по 12 ноября, в решающий момент Галицийской битвы, полковник Дитерихс стал и.о. начальника штаба 3-й армии. Он блестяще справился с этой работой, заслужив похвалу со стороны генерала Иванова в приказе от 17 ноября 1914 года7.
      Заслуги Дитерихса не остались незамеченными и начальником Штаба Юго-Западного фронта генералом Алексеевым, помнившим своего ученика. По его ходатайству полковник Дитерихс получил назначение генерал-квартирмейстером штаба 3-й армии, а 19 марта 1915 г. Алексеев взял его к себе в штаб Юго-Западного фронта и.о. генерал-квартирмейстера. Весна 1915 г. принесла горькие разочарования. Вместо ожидаемого наступления по всему фронту и выхода на Венгерскую равнину последовал контрудар австро-немецких войск - так наз. Горлицкий прорыв. С полным напряжением сил Дитерихс анализировал донесения от воинских частей, налаживал оперативное взаимодействие различных частей фронта. 28 мая 1915 г. "за отличную службу и труды военного времени" Дитерихс был произведен в генерал-майоры, 8 октября - "за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий" - награжден орденом св. Станислава 1-й степени с мечами.
      В декабре 1915 г. командование Юго-Западным фронтом принял генерал-адъютант А. А. Брусилов. Он поручил Дитерихсу разработать план контрнаступления Юго-Западного фронта 1916 г., которое вошло в историю под именем "Брусиловского прорыва". Была разработана стратегия фронтального удара, с помощью которого можно было бы отбросить противника на нескольких участках фронта одновременно, не дать возможности подтянуть подкрепления с тыла, дезориентировать в отношении собственных намерений. Однако увидеть результаты своего плана Дитерихсу не довелось. 22 мая 1916 г. началось наступление Юго-Западного фронта, а 25-го, в разгар боев, было объявлено, что генерал-майор Дитерихс отправляется к новому месту службы - на Салоникский фронт, на Балканы, где ему предстояло командовать 2-й особой бригадой.
      Перемены произошли и в личной жизни Дитерихса. Распался брак с Марией Повало-Шевейковской, а накануне отправки на Балканы 42-летний генерал обвенчался с Софией Эмильевной Бредовой.
      Его бригада входила в состав межсоюзнических воинских контингентов, сформированных специально для действий на Балканах, и от ее начальника требовались качества не только военного руководителя, но и определенные дипломатические способности. 2-я бригада олицетворяла собой реальную Помощь единоверным "братьям-славянам". Верховное командование межсоюзническими войсками возлагалось на французского генерала М. Саррайля. 2-я особая пехотная бригада была укомплектована кадровыми офицерами и унтер-офицерами. Она формировалась в Москве, в Хамовнических казармах весной-летом 1916 года. Бригада, численностью около 10 тыс. солдат и офицеров, была отправлена морем через Архангельск. 21 июня 1916 г. отчалили первые три парохода - через Атлантику, Брест и Марсель в Салоники. В начале августа части бригады прибыли в Грецию и к концу месяца выдвинулись на линию фронта8.
      В это время, под впечатлением "Брусиловского прорыва", Румыния вступила в войну, но крайне неудачно. Ее армия терпела неудачи, болгаро-австрийские войска вступили в Бухарест. Требовалось спасать нового союзника, и войска Салоникского фронта перешли в наступление. Неожиданно болгарские войска нанесли упреждающий удар. На левом фланге у города Флорина были атакованы сербские части. Для ликвидации прорыва Саррайль бросил 2-ю особую бригаду, сосредоточение которой еще не закончилось. Совместно с французскими частями, имея в своем распоряжении лишь один полк и собственный штаб, 10 сентября Дитерихс вступил в бой, чтобы занять город Монастырь на юге сербской Македонии в Битоле. Захват этого города обеспечил бы соединение двух участков Салоникского фронта - Западного (контролируемого итальянскими войсками) и Восточного (занимаемого совместным франко-сербско-русским контингентом). Главный удар наносили войска Восточного участка, и бригада Дитерихса оказалась на острие удара9. Болгарская армия отступила на север. Верховное союзное командование не могло не оценить успехов особой бригады, и приказом от 19 октября 1916 г. 3-й особый пехотный полк был награжден Военным крестом с пальмовой ветвью (Croix de Guerre rues palme) на знамя. Этой же награды удостоился и генерал Дитерихс. Десятки солдат и офицеров получили Георгиевские кресты и ордена10.
      После присоединения к бригаде 4-го особого полка Дитерихс принял командование объединенной франко-русской дивизией, состоявшей из 3-го и 4-го особых полков, французского 2-го бис полка зуавов и двух групп артиллерии11. Дивизия возобновила наступление, и 19 ноября 1916 г. на плечах отступающих болгар 1-й батальон 3-го особого русского полка ворвался в Монастырь12. Тогда же в районе Охридского озера итальянские войска, наступавшие с территории Албании, соединились с русско-сербскими частями. Взятие Монастыря означало не только прорыв австро-немецко-болгарского фронта и соединение Восточного и Западного участков Салоникского фронта. Союзные войска впервые вступили на территорию Сербии, в Битоль, положив тем самым начало освобождению сербского народа, страны, первой принявшей на себя удар Центральных держав. Сербский королевич Александр Карагеоргиевич выразил признательность русским войскам и лично наградил Дитерихса сербским орденом "Белого Орла". Отметили подвиги франко-русской дивизии и во Франции. 10 января 1917 г. за бои под Монастырем Дитерихс удостоился высшей награды Франции - Ордена Почетного Легиона13. В России за бои под Монастырем он получил свой высший орден - св. Владимира 2-й степени с мечами.
      Война приобрела позиционный характер. В ожидании общего весеннего наступления на всех фронтах, в надеждах на скорое победоносное окончание войны русские войска получили из России внезапную весть; 2 марта 1917 г. Николай II отрекся от престола. От Дитерихса потребовалось разъяснить своим подчиненным этот акт, подлинный смысл которого вряд ли он сам мог понимать тогда, вдали от родины. Дитерихс поступил как солдат, верный принципу "армия вне политики", понимающий, что главная цель - победа над врагами отечества. Во имя этой победы он призывал сплотиться своих солдат и офицеров. Ради нее он, возможно, готов был принять и политические перемены, неизбежные в новой России. Ведь к этому призывал и государь в своем манифесте.
      Бригада присягнула новой власти - демократическому Временному правительству. В глазах Дитерихса-монархиста Временное правительство обладало статусом власти, которой повелел подчиняться император. В нескольких своих приказах (№ 51 от 25 марта, № 87 от 10 мая и № 95 от 18 мая 1917 г.) он призывал Подчиненных повиноваться Временному правительству, ради "полной победы над нашим врагом", приветствовал гражданские свободы в "свободной, независимой России", убеждал поддерживать воинскую дисциплину и верность "союзническому долгу". Нововведения Временного правительства, вплоть до знаменитого Приказа № 1 об избрании армейских комитетов, Дитерихс приветствовал, полагая, что они действительно позволят раскрепостить русского солдата, сделают его настоящим гражданином, сознательным бойцом за веру и отечество14.
      С возвращением в начале июля в Россию для Дитерихса начался новый жизненный этап. Летом 1917 г. он встретил уже совершенно другую страну. Покидая Россию год назад, в разгар "Брусиловского прорыва", он верил в то, что его участие в боях на Балканах приблизит долгожданную победу. Вернулся же в страну, опьяненную дурманом свободы, где уже считалось, что воинская дисциплина - это пережиток "старого режима", где было небезопасно носить вензеля на погонах.
      Приближалось знаменитое Корниловское выступление. С именем верховного главнокомандующего генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова в среде офицерства связывали надежды на то, что удастся "навести порядок", установить твердую власть и победоносно завершить войну.
      Подчиняясь распоряжениям премьер-министра А. Ф. Керенского, Дитерихс 10 августа прибыл в Петроград, в Зимний дворец. Керенский в беседе с ним выразил заинтересованность в развитии "средней политической линии", без "контрреволюции с левого" и "контрреволюции с правого флангов". В качестве выразителя "средней линии" в армии Керенский недвусмысленно заявлял о предпочтении именно Дитерихса и предлагал ему занять должность сначала командующего Петроградским военным округом, а затем и военного министра15. Пока решалась его дальнейшая судьба, 22 августа Дитерихс выехал из Петрограда, получив разрешение посетить семью в Киеве. Однако доехать до дома ему не удалось.
      Проезжая через Могилев, Дитерихс встретился с командиром 3-го конного корпуса генерал-лейтенантом А. М. Крымовым. Эта встреча сделала Дитерихса и очевидцем и участником всего "Корниловского выступления". Честность поведения Дитерихса во время следствия, тот факт, что он к моменту прибытия в корпус Крымова формально не занимал никакой должности, а также политическая лояльность к Керенскому на тот момент спасли его от ареста и "Быховского заключения" вместе с главными участниками выступления. Более того, в сентябре Дитерихс получил чин генерал-лейтенанта и должность генерал-квартирмейстера Ставки верховного главнокомандующего. Начальником штаба являлся сослуживец Дитерихса по Юго-Западному фронту генерал-лейтенант Н. Н. Духонин. Дитерихс стал "правой рукой" Духонина, его первым заместителем16.
      После падения Временного правительства и бегства Керенского с поста главковерха 1 ноября 1917 г. Духонин принял на себя обязанности верховного главнокомандующего, а Дитерихс 3 ноября стал его начальником штаба. Ему пришлось стать свидетелем катастрофы Ставки. В разгар "кровавой недели" в Москве Дитерихс лично контролировал отправку, правда, запоздалую, во "вторую столицу" частей 3-й гвардейской кавалерийской дивизии17.
      У Дитерихса был реальный шанс продолжить свою службу у большевиков. 8 ноября ему пришлось вести переговоры с новым, большевистским главковерхом прапорщиком Н. В. Крыленко - народным комиссаром по военным делам. 13 ноября 1917 г. Крыленко ультимативно потребовал от Духонина подчиняться большевикам и выполнять "Декрет о мире". После отказа генерала Духонина подчиниться Крыленко по телеграфу предписал ему сдать дела Дитерихсу. Но ни Духонин, ни Дитерихс на это не пошли. Еще 8 ноября, сразу же после своих переговоров с Петроградом, Дитерихс, не желая иметь ничего общего с новой властью, отдал приказ по управлению генерал-квартирмейстера о сложении с себя обязанностей генкварверха, передав их генерал-майору В. Е. Скалону18.
      События Октября 1917 г. Дитерихс воспринял как закономерный итог слабости Временного Правительства, его неспособности навести порядок в стране. Понимая невозможность для себя идти на какие-либо компромиссы с новой властью и уверенный в необходимости борьбы, Дитерихс рассчитывал сделать Ставку реальным центром сопротивления, продолжить формирование добровольческих антибольшевистских частей19. Во время убийства солдатами Духонина Дитерихс находился у себя на квартире. "Товарищи" искали его везде, и, скорее всего, его отправили бы "в штаб Духонина", но он обратился за помощью к представителям французской военной миссии в Могилеве. Французы, помня заслуги генерала, награжденного Орденом Почетного Легиона, спасли ему жизнь. Из Ставки Дитерихс перебрался в Киев, где жил вместе с женой по фальшивому паспорту, написав свою фамилию задом наперед, - как надворный советник, чиновник военного времени Константин Михайлович Схиретидов20.
      Дальнейшая его судьба была связана с частями Чехословацкого корпуса. В ноябрьские дни 1917 г. части корпуса вели бои в Киеве. Здесь ему была предложена должность начальника штаба корпуса21. Корпус формально подчинялся французскому военному командованию. Чехословацкие легионеры готовились к продолжению борьбы с немцами. По решению французского Генерального штаба они должны были проследовать на Западный фронт - через Поволжье, Урал и Сибирь, Владивосток. Вместе с семьей Дитерихс покинул Киев и в начале июня 1918 г. с головным эшелоном корпуса прибыл во Владивосток. Он не собирался в это время надолго оставаться в России, намереваясь в составе Чехословацкого корпуса попасть на Западный фронт.
      Первоначально чешские части во Владивостоке стремились соблюдать нейтралитет. Но вскоре местный Совет обратился к ним с требованием о разоружении. В ответ Дитерихс ультимативно потребовал от Совета разоружить все имеющиеся в городе красноармейские части. После обмена ультиматумами чехи выступили первыми - в ночь на 29 июня. Под командованием Дитерихса была образована специальная Владивостокская группа. После разгона советчиков представители союзных держав заявили о переходе города и порта под международный контроль22. В июне 1918 г. группа Дитерихса начала продвигаться на запад и северо-запад по линии Транссиба, стремясь объединиться с частями Чехословацкого корпуса в Сибири, забайкальскими казаками полковника Г. М. Семенова и Сибирской армией полковника А. Н. Пепеляева. 31 августа Владивостокская группа соединилась с Восточной группой, действовавшей в Забайкалье, и было создано единое командование Дальневосточной группы23.
      В октябре Дитерихс приехал в Уфу, где начала свою работу Уфимская директория. Здесь он встретился с назначенным верховным главнокомандующим генерал-лейтенантом В. Г. Болдыревым. При обсуждении вопроса об объединении всех антибольшевистских воинских контингентов под общим командованием Дитерихс отказался это сделать, заявив, что не хотел бы отрываться от чехов. В это время он не сторонился и от происходящих в Сибири политических событий. По свидетельству Флуга, прибывшего из Харбина во Владивосток для переговоров о подчинении местных военных и гражданских чинов временному правителю России генерал-лейтенанту Д. Л. Хорвату, Дитерихс, вопреки ожиданиям, заявил о поддержке главы демократического Временного правительства автономной Сибири, эсера П. Я. Дербера. Дитерихс, по-видимому, разделял мнения владивостокских политиков, опасавшихся "диктатуры" Хорвата, восстановления "черной реакции" и царской монархии. Не высказывал он поддержки "диктатуре" и после событий 18 ноября 1918 г., когда Совет министров Российского правительства призвал адмирала А. В. Колчака к власти в качестве верховного правителя. По свидетельству Болдырева, известие о приходе к власти Колчака Дитерихс встретил неодобрительно, разделяя тем самым взгляды многих представителей чехословацкого военно-политического руководства, считавших адмирала "узурпатором". Флуг писал, что "в начале колчаковской диктатуры... Дитерихс отказался от сотрудничества с верховным правителем, когда по приказанию последнего были арестованы 30 депутатов Учредительного собрания, занявших враждебную по отношению к перевороту позицию. Здесь Дитерихс становился как раз на "демократическую" позицию против Колчака". По мнению Флуга, генерал "отнюдь не затруднялся облекать себя в тогу демократа, когда это вызывалось тактическими соображениями"24.
      Но в то же время помня "печальный опыт" 1917 года, Дитерихс понимал, что в армии нужна единоличная власть. После объединения вооруженных сил в ноябре 1918 г. был создан Западный фронт, включавший Екатеринбургскую, Камскую и Самарскую группы белых армий, а также чехословацкие, сербские и другие части, воевавшие на Урале. В ноябре-декабре 1918 г. Дитерихс возглавлял располагавшуюся в Челябинске генерал-квартирмейстерскую часть; с января до середины февраля 1919 г. был начальником штаба фронта, а затем временно исполнял должность главнокомандующего. К этому времени Он перестал числиться по Чехословацкому корпусу. Вместе со своими адъютантами, чешскими поручиками Л. Свободой и В. Клецандой он разрабатывал план наступательных операций. После "омского переворота" в руководстве Чехословацкого корпуса все большее влияние стали получать левые элементы, весьма негативно относившиеся к Колчаку и всем правым силам в Сибири. Дитерихс, с его прошлым царского генерала, мог показаться слишком правым. К тому же, после того как в боях лета-осени 1918 г. погибли лучшие солдаты и офицеры корпуса, карьеру в нем стали делать свои прапорщики и поручики. Заметную роль сыграло и то, что чехословацкие части с января 1919 г. были сняты с фронта на охрану Транссибирской магистрали, где их задачи сводились, по существу, к административно-полицейским функциям. Чтобы руководить этими силами, хватало знаний младшего офицера, а не генерала-генштабиста. Война на Западном фронте закончилась. Антанта торжествовала победу, и отправляться за границу было бессмысленно. Теперь Дитерихс был озабочен тем, чтобы его знания и опыт принесли пользу в России.
      В начале 1919 г. Дитерихс в штабе Западного фронта планировал операции на Уфимском направлении. Но 8 января он был переведен на службу в Российскую армию верховного правителя и верховного главнокомандующего адмирала Колчака. В дневнике главы Совета министров П. В. Вологодского отмечено, что генерала проектировали на пост министра внутренних дел, идея была оставлена якобы из-за отсутствия у генерала должного "административного" опыта. 17 января 1919 г. верховный правитель возложил на Дитерихса "общее руководство по расследованию и следствию по делам об убийстве на Урале членов августейшей семьи и других членов Дома Романовых". 2 февраля 1919 г., ознакомившись с материалами следствия, Дитерихс доложил Колчаку, что расследование необходимо систематизировать, разбить следственные действия на ряд отдельных направлений25. В качестве специалиста, способного раскрыть обстоятельства дела, Дитерихсу был представлен недавно перешедший линию фронта судебный следователь по особо важным делам омского окружного суда Н. А. Соколов26.
      В ходе следствия Дитерихс старался понять прежде всего причины свершившегося. Он пытался обосновать вывод, что акт цареубийства стал следствием глубокого раскола власти и общества, отсутствия чувства государственности и патриотизма у так называемой "общественности", у "бояр-западников". Эта антигосударственность привела к Февралю и Октябрю 1917 года, сделала возможным и цареубийство. При этом Дитерихс отнюдь не стремился возложить всю вину на деятелей Временного правительства, не искал корни некоего "масонского заговора". По его мнению, беда династии заключалась в том, что ей отказал в верности сам русский народ, нарушивший крестное целование, данное на Земском соборе 1613 года. Русский народ был ослеплен демагогией, исходившей сперва от "бояр-западников", а затем от левых радикалов-большевиков. Если бы народ сохранил свою верность клятве 1613 г. и оттолкнул от себя демагогов, подобных Ленину, Троцкому и Милюкову, то можно было бы избежать революционных потрясений, цареубийства.
      Обеспечивалась максимально возможная в тех условиях тщательность следствия. Все документы составлялись в трех экземплярах (для Дитерихса, Соколова и английского журналиста Р. А. Вильтона, наблюдавшего за ходом следствия и готовившего информацию "на Запад"). В прессе материалы о ходе следствия не публиковались, и лишь изредка, в виде слухов, в некоторых правых газетах появлялись указания на то, что государь жив, укрыт в надежном месте и рано или поздно заявит о себе. Соколов получил специальный вагон, в котором жил и работал на станции в Екатеринбурге. К работе при необходимости подключались офицеры контрразведывательного отделения Восточного фронта под непосредственным наблюдением генерал-майора С. А. Домонтовича; раскопки в лесу выполняли солдаты Сибирской армии. Всего в следствии принимало участие более 1000 человек. По инициативе Дитерихса в начале июня начались раскопки непосредственно на Коптяковской дороге, в урочище Ганина Яма. Раскопки продолжались вплоть до сдачи Екатеринбурга красным войскам (это произошло почти через год после гибели царской семьи, 15 июля 1919 г.). Еще в феврале 1919 г. Колчак приказал Дитерихсу все собранные вещи, принадлежавшие царской семье и не имевшие непосредственного отношения к следствию, отправить в Англию для передачи близким родственникам Николая II, в частности его сестре Ксении Александровне. Однако по дороге большая часть вещей пропала27. Из всех этих реликвий у Дитерихса сохранилась лишь Библия с пометами государя и государыни, обнаруженная в комнате Ипатьевского дома.
      Участие в расследовании цареубийства, очевидно, окончательно убедило Дитерихса в том, что происходящие в России события Смуты являются не просто противостоянием белых и красных, а противостоянием Христа и Антихриста, борьбой Добра со Злом под знаменем православной веры. Интересную оценку поведения генерала дал позднее С. П. Мельгунов: "Колчак жаловался, что мнения Дитерихса всегда шли наперекор его мнениям и что ему приходилось напоминать своему начальнику штаба, что лицом решающим все-таки является он, Колчак... Может быть, здесь играла роль политическая антипатия. Колчак для Дитерихса - демократ, следовательно, политический антипод. "Мистика" Колчака весьма мало сближалась с "мистикой" Дитерихса: у Колчака на первом плане была Россия, у Дитерихса - монархическая Россия". На этот же "мистицизм" обратил внимание и управляющий делами правительства Г. К. Гинс: "Дитерихс... еще не пользовался престижем в Сибири. Он принял командование в июле и беспрерывно отступал. Его считали монархистом и мистиком... Призывая на борьбу с большевиками, Дитерихс говорил только о храмах и о боге и объявил священную войну. Это казалось диким"28.
      Но эти разногласия проявились позже. А в мае 1919 г. Колчак решил использовать знания и опыт Дитерихса, назначив его командующим Сибирской армией. Но перед этим Дитерихсу и генералу для поручений при Ставке М. А. Иностранцеву предстояло разобраться с конфликтом, возникшим между командующим Сибирской армией Р. Гайдой и начальником штаба генерал-майором Д. А. Лебедевым. Гайда, перейдя из Корпуса на службу к Колчаку, получил чин генерал-лейтенанта, но держал себя независимо по отношению к Ставке. Лебедев не мог с этим мириться и считал обязательным детальный контроль за армиями. Директивы Ставки подчас приобретали чересчур мелочный характер и не соответствовали положению дел на фронте. В результате Гайда публично заявил о своем неподчинении Ставке, что вопиющим образом противоречило воинской дисциплине. Именно к Дитерихсу, зная его как "обладающего достаточным служебным опытом и тактом", обратился Колчак с просьбой расследовать поведение Гайды. В ходе служебного разбирательства Дитерихс убедился, что Гайда, хотя и превысил допустимые полномочия, все же имел право выразить свое недовольство уже потому, что генерал Лебедев подчас требовал от фронта абсолютно невыполнимых вещией. Встретившись с Гайдой, используя свои контакты еще по службе в Чехословацком корпусе, Дитерихс убедил Гайду не делать никаких шагов, могущих навлечь на него обвинения в попытках захвата власти. Дитерихс обратил внимание Колчака и на недостаточный профессионализм Ставки. Лебедев и Гайда были оправданы, а конфликт между Ставкой и Сибирской армией исчерпан29.
      Однако недоверие Колчака к Гайде сохранялось, и в конце концов 11 июля 1919 г. Дитерихс сменил его на посту командарма. Вступив в командование Сибирской армией, генерал издал весьма характерный приказ, призывавший солдат и офицеров сражаться "за веру православную", против большевистского безбожия и объявлявший всеобщую мобилизацию в прифронтовой полосе без каких - либо отсрочек. По мнению премьера Вологодского, подобные "мистические" мотивы не следовало выставлять в военных делах: "Удивительное невежество в политических вопросах, в политической тактике сказывается в этих офицерских приказах. Своим невежеством и неуместною решительностью погубят репутацию правительства".
      Командовать армией Дитерихсу пришлось недолго. 26 июля 1919 г., в целях лучшего оперативного использования, она была разделена на 1-ю и 2-ю армии, под командованием генерал-лейтенантов А. Н. Пепеляева и Н. А. Лохвицкого, соответственно. Комадующим 3-й (бывшей Западной) армией был назначен сослуживец Дитерихса еще по штабу Юго-Западного фронта генерал-лейтенант К. В. Сахаров. Дитерихс в должности командарма успел лишь организовать планомерный отход сибиряков, расстроенных июньскими поражениями под Пермью и Кунгуром. Попытки задержать отступление под Екатеринбургом 12 - 13 июля не удались, и Дитерихсу с личным конвоем пришлось прикрывать эвакуацию военных и гражданских эшелонов из города30.
      14 июля, в день оставления Екатеринбурга, Дитерихс получил назначение главнокомандующим армиями Восточного фронта {31}. 19 июля он отдал первую директиву в своем новом качестве. Он считал необходимым отвести войска в тыл, пусть даже за счет временной потери территории, перегруппировать силы, подтянуть резервы и после соответствующей огневой подготовки нанести одновременный фронтальный удар всеми армиями. Но на практике все вышло наоборот. Красные, вступив в оставленный Челябинск, отразили фланговые удары Уфимской и Волжской групп и продолжили наступление. Несмотря на очевидные успехи Уфимской группы генерал-майора С. Н. Войцеховского, сил для "сжатия клещей" не хватило. В боях 23 - 29 июля были израсходованы последние резервы. После "Челябинской катастрофы" уже весь Урал переходил под контроль красных. Теперь судьбу Белого движения на Востоке России могли решить только бои на степных просторах и водных рубежах Западной Сибири, а также своевременное занятие Москвы и Петрограда армиями Деникина и Юденича32.
      Генерал Лебедев был отрешен от должности, и начальником штаба верховного правителя с 11 августа стал Дитерихс. На него возлагались также обязанности военного министра. Объединение в одних руках должностей главнокомандующего армиями Восточного фронта, начальника штаба верховного и военного министра в столь ответственный момент потребовало от Дитерихса максимального напряжения сил. Прежде всего требовалось реорганизовать аппарат управления войсками, приблизить военное руководство к фронту. С этой целью Дитерихс сократил количество подразделений Ставки, реорганизовав ее в отдельный штаб при верховном правителе, а освободившихся сотрудников отправил на фронт. 17 сентября последовало и полное расформирование Ставки. Следовало добиться максимально четкого выполнения принимаемых военным руководством решений, исключить, с одной стороны, мелочную регламентацию, с другой - самоуправство подчиненных33. Предполагалось укрепить управление фронтом и тылом на основе координации "командной, штабно-оперативной и административно-тыловой должностей"34. Требовалось усилить кадровый состав штаба, привлечь к работе, вместо "поручиков в генеральских мундирах", больше офицеров с академическим образованием, опытных генштабистов. С этой целью в Омск из Парижа был вызван бывший однокашник Дитерихса по Пажескому корпусу, начальник штаба военного представителя русских армий при союзных правительствах и союзном командовании генерал-лейтенант Н. Н. Головин.
      Правда, прибытие в конце августа 1919 г. генерала Головина в Омск не привело к ожидаемым переменам. Он поддержал Дитерихса в его реформах, подготовил Колчаку "оптимистичный" доклад, основанный преимущественно на штабных сводках, и, сославшись на болезнь, вскоре уехал за границу35.
      Основную задачу белых войск в Сибири Дитерихс видел в том, чтобы "оттянуть возможно больше советских дивизий на свой фронт и этим помочь армиям Деникина", которые стремительно наступали и в июле-августе 1919 г. заняли Полтаву, Киев, Белгород, Курск, продвигаясь на Чернигов и Орел. Готовилась к "броску на Петроград" Северо-Западная армия генерала от инфантерии Н. Н. Юденича. Стремясь не допустить переброски на эти направления красных дивизий с Восточного фронта, Дитерихс решил отвлечь внимание на себя. Что касается дальнейших планов, то они во многом зависели от успехов Деникина и Юденича36.
      Несколько недель передышки в августе 1919 г. не могли дать белым армиям времени, достаточного для отдыха и пополнения. Тем не менее, согласно директиве Дитерихса, 1 сентября началось последнее наступление Восточного фронта - Тобольская операция. По расчету Дитерихса, наступление должно было стать внезапным и одновременным по всей широкой линии фронта (до 400 км)37. В результате сентябрьских боев красные отступили на 150 - 200 км, оставив почти все занятое ими в течение августа пространство от Ишима до Тобола, они потеряли около 20 тыс. человек, сорвалась отправка двух дивизий против Деникина. Но наступательный порыв белых иссякал. Они тоже понесли тяжелые потери - около 25 тыс. убитыми и ранеными, срочно требовались пополнения. Контингенты мобилизованных сибирских крестьян были практически исчерпаны, а те, которые удавалось отправить на фронт, быстро таяли, пополняя ряды дезертиров и красных партизан38. Нужно было найти новые источники резервов.
      20 сентября Дитерихс издал директиву о создании на базе не истощенного мобилизациями Приамурского военного округа отдельного корпуса в составе двух стрелковых, двух казачьих (Уссурийской и Амурской) бригад и специальных частей. Убыль офицерского и унтер-офицерского состава предполагалось восполнить подготовкой их в специально создаваемых учебно-инструкторских школах. К весне 1920 г. новые формирования должны были выступить на фронт. Принципиально план Дитерихса представлял собой попытку возродить систему подготовки офицерских кадров, во многом сходную с существовавшей в Российской империи39.
      Но фронт нуждался в немедленном усилении, и Дитерихс решил прибегнуть к пополнениям за счет добровольцев. Для Белой Сибири, в отличие от Белого Юга, этот источник комплектования не был традиционным. Началось создание совершенно новых добровольческих подразделений - Дружин Святого Креста и Зеленого Знамени. Общее руководство их формированием возлагалось на генерал-лейтенанта В. В. Голицына и профессора Д. В. Болдырева40. Дитерихс провозглашал "Крестовый поход против большевизма" (добровольцы-крестоносцы нашивали на грудь белые кресты). Клятва, которую добровольцы приносили на Святом Кресте и Евангелии, становилась символом их самоотречения. Вместе с воинами-крестоносцами в дружины записывались мусульмане. Однако боевая ценность дружин в большинстве случаев оказывалась невелика. Не имея военной подготовки (их набирали преимущественно из гражданских беженцев, отступавших вместе с белыми армиями от Поволжья и Урала), дружины несли тяжелые потери. Далеко не все они дошли до фронта, пополнив ряды тыловых гарнизонов и охранных команд. Проблема резервов этим не решалась, а благородный порыв добровольцев многими воспринимался скептически.
      В это же время Дитерихс все чаще выступал с заявлениями о политических перспективах Белого движения. Одним из первых в Сибири он выдвинул идею созыва представительного выборного органа, на который могла бы опираться власть. По его мнению, правительству следовало проводить курс на дальнейшее укрепление единоличной власти с перспективой перехода к монархической форме правления, как наиболее приемлемой для русского национального сознания и спасительной для Белого движения. Об этом, согласно сохранившимся донесениям военного агента при "высоком комиссаре Великобритании" в Омске Ч. Эллиота, 7 сентября и 10 октября 1919 г. Дитерихс беседовал с генерал-майором П. Ф. Рябиковым. Будущий защитник идеи монархического Земского собора отметил, что в отличие от 1914 года; когда "Россия выступила как защитница угнетенных славянских народов, чтобы впоследствии объединить все славянство... теперь наши доброжелатели, союзнички, нас ни о чем не спрашивают, делят Россию оптом и в розницу, устраивая из нее (нечто) вроде каких-то удельных княжеств. Но.., когда Россия воскреснет и проснется в ней славянский зверь... пощады не будет за все нанесенные обиды". Дитерихс был также уверен, что "и Франция и Америка в настоящее время убедились, что для России единственный подходящий строй - монархический". Опытный контрразведчик Рябиков, в отличие от Дитерихса, был убежден, что "монархизм не может больше быть в России, и если он будет, то это вызовет новую гражданскую войну... слишком смело утверждаиг, что вся Россия стоит за монархию". Рябиков, напротив, считал, что "Франция и Америка... стоят безусловно за демократический строй в России". Однако переубедить своего начальника ему не удалось. Дитерихс был уверен в неизбежном возвращении к "монархическому строю" и категорически отрицал возможность коалиции с "демократическими политиками". Становилось очевидным, что в ближайшей перспективе центристский, "непредрешенческий" курс официального Омска неизбежно потребует пересмотра под влиянием этих тенденций и белой власти придется делать выбор в пользу более определенной политической позиции.
      Эволюция взглядов Дитерихса показательна. Если в сентябре 1917 г., несмотря на участие в "корниловщине", он принял от Керенского должность генерал-квартирмейстера Ставки, а незадолго до "переворота" 18 ноября 1918 г. поддерживал демократическое Временное правительство автономной Сибири, то, очевидно, в ходе руководства расследованием обстоятельств гибели царской семьи он окончательно утвердился в монархических взглядах. Генерал отмечал необходимость созыва выборного Земского собора, составленного по сословному, а не по партийному принципу, с обязательным участием представителей "народа" (рабочих и крестьян). Земскому собору предстояло санкционировать возврат России к династическому правлению41.
      В это время на фронте начался перелом. После двухнедельного перерыва 14 октября 1919 г. части 5-й и 3-й армий красных перешли в контрнаступление. Дитерихс надеялся остановить противника на рубеже р. Тобол. В течение десяти дней продолжались упорные бои. Красные не смогли прорвать фронт, однако захватили плацдармы на левом берегу. Видя, что дальнейшее удержание позиций приведет к окончательному истощению войск, Дитерихс предпринял новый контрманевр. 25 октября он отдал директиву, в соответствии с которой армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходили за р. Ишим, к Петропавловску и далее к Омску, Томску и Новониколаевску42. В сущности, данная директива повторяла план Тобольской операции: войска отходили в тыл, чтобы, пополнившись и отдохнув, нанести удар из глубины, одновременно и на широком фронте. Дитерихс не мог не отдавать себе отчета в том, что подобного рода маневр потребует уступки противнику значительной территории Белой Сибири, включая, возможно, и ее столицу - Омск. Он считал, что потеря Омска не приведет к военному поражению Белого дела43, но при этом недооценивал политические последствия захвата Омска красными.
      4 ноября 1919 г. за отказ оборонять Омск Колчак, в довольно грубой форме, отправил Дитерихса в отставку с зачислением в резерв чинов главного командования. Его преемником на посту главнокомандующего армиями Восточного фронта стал генерал Сахаров, убедивший Колчака в возможности отстоять Омск. Его горячо поддержал министр торговли и промышленности С. Н. Третьяков, только что приехавший от Деникина44. Но боеспособность белых армий была уже невелика. Не прошло и недели, как Сахаров убедился в невозможности удержать город и отдал приказ об отступлении, вернувшись к плану Дитерихса. 14 ноября на окраины города вступили отряды красных партизан и части 27-й стрелковой дивизии45.
      Армии Восточного фронта выступили в "Великий Сибирский Ледяной поход". К 14 февраля 1920 г., ровно через три месяца, их остатки, обойдя Иркутск, перешли по льду Байкал и вышли к Чите. В Иркутск Дитерихс выехал за десять дней до оставления Омска. Вместе с женой ему удалось относительно спокойно доехать до Читы. Снова оказались полезными его контакты с представителями чехословацкого и французского военного командования46. И когда Колчак 8 декабря из Красноярска обратился по телеграфу к опальному генералу с предложением снова возглавить руководство фронтом и Военным министерством, он получил от Дитерихса четкий и безапелляционный ответ. Готов вернуться, но при условии, что Колчак немедленно покинет пределы Сибири, выехав или за границу или на Юг. Подобное поведение генерала, уже находившегося в спасительном для белых Забайкалье, по отношению к верховному правителю, оказавшемуся в тяжелом положении военной и политической изоляции, многими воспринималось с осуждением. Флуг полагал, что Дитерихс в эти критические минуты стремился, по сути, выйти "сухим из воды". "Оппозиционность" генерала объяснялась "тактическими соображениями", которые "требовали разрыва с Колчаком, песня которого казалась Дитерихсу спетой"47.
      Адмирала оскорбил ответ Дитерихса, и переговоры прекратились. Помимо дел военных важное значение имело сохранение материалов следствия об убийстве царской семьи. Реальная угроза того, что документы могут попасть в руки большевиков, заставила Дитерихса обратиться к главнокомандующему союзными войсками на Востоке России генералу М. Жанену с просьбой о сохранении документов, и сундучка с августейшими останками. Жанен согласился, и 18 марта 1920 г. Дитерихс передал ему материалы следствия48. Их дальнейшая судьба неизвестна.
      Видное место занимал Дитерихс и на службе в белом Забайкалье. Приказом главнокомандующего всеми Вооруженными силами Российской Восточной Окраины от 26 июля 1920 г. генерал-майора Г. М. Семенова Дитерихс был назначен председателем Военного совещания. Ему также поручалось временно возглавить Военное и морское управление. В его компетенцию входило "разрешение всех вопросов армейского хозяйства и жизни" и даже "контроль над расходованием золотого запаса". Были разработаны "схема военного аппарата со всеми его частями", "меры обеспечения пайками военнослужащих", "пенсионный устав". Постановления Военного совещания подлежали утверждению Семеновым. По инициативе Дитерихса был установлен порядок присвоения "Знака отличия военного ордена "За великий Сибирский поход"", введенного генерал-майором Войцеховским, - самой массовой награды для тех, кто служил у Колчака. Дитерихс выступил за предоставление "права ношения знака всем служившим в добровольческих российских войсках и армиях адмирала Колчака с 1918 г. по день кончины адмирала Колчака; 7 февраля 1920 г., и сражавшихся с большевиками в Сибири". Тем самым Дитерихс хотел выделить "ветеранов" Белого дела среди всех настоящих и будущих его участников.
      Но и с Семеновым у него складывались конфликтные отношения. По оценке генерал-майора П. П. Петрова, "атаман не всегда выдерживал, а потом и вовсе перестал считаться с постановлениями" Совещания. Признавая военные заслуги Дитерихса, Семенов считал, что тот был настроен "как против меня, так и против порядков, заведенных в Чите". В свою очередь Дитерихс был убежден в опасности для фронта "вольностей" в дисциплине и необоснованных "привилегий", которыми пользовались "семеновцы" при попустительстве своего атамана. Но наибольшее недовольство кадровых "каппелевцев", к которым принадлежал и Дитерихс, вызывала политика сближения Семенова с "демократической общественностью", его постоянные уступки читинскому Краевому народному собранию и фактический отказ атамана от прерогатив верховной гражданской власти в Забайкалье, ярко выраженный в так наз. "Манифесте-обращении" от 25 августа 1920 года. В этой связи генералы-"каппелевцы" обратились за поддержкой к правителю Юга России генерал-лейтенанту П. Н. Врангелю. 23 октября из Харбина по каналам дипломатической почты было отправлено заявление, подписанное генерал-лейтенантами Д. Л. Хорватом, Н. А. Лохвицким и Дитерихсом, а также председателем Восточного государственного объединения СВ. Востротиным от лица "несоциалистической общественности". Показательно, что генерал Лохвицкий, проживая в Харбине, представлялся, в качестве "назначенного Врангелем командующего Русскими войсками". Авторы обращения исходили из того, что "после падения правительства Колчака на Дальнем Востоке единой власти нет". В отношении власти Семенова отмечалось, что он "согласно акта Колчака от 4 января принял от него полноту гражданской и военной власти на Дальневосточной окраине, впредь до распоряжений генерала Деникина, ныне преемственно ваших (то есть Врангеля - В. Ц.)". Вместо того, чтобы полностью координировать свои действия с белым Югом (фактическим центром всероссийского Белого движения), атаман, по их утверждению, начал переговоры с "социалистами-коммунистами и передал гражданскую власть Читинскому областному народному собранию с преобладающим социалистическим составом, чем внес смущение в ряды армии и, в связи с его прошлой незакономерной деятельностью, вызвал недоверие к себе антибольшевистских группировок и отрицательное отношение многих представителей союзных стран". Реальной силой для "борьбы с большевиками" могла бы стать армия (около 20 тыс. человек), отступившая в Забайкалье, проживавшие в полосе отчуждения КВЖД солдаты и офицеры, которых можно было "свести в войсковые части". Крестьяне и казаки, хотя и отличавшиеся "небольшевистским настроением", были восстановлены против власти "системой управления в минувшие годы Семенова, Калмыкова, Розанова и их сподвижников". "Во всех областях, - отмечалось в обращении к Врангелю, - несоциалистические цензовые элементы весьма значительны, но, несплоченные и в связи с отсутствием объединяющего центра, желают единовластия, основанного на провозглашенных вами принципах (программе врангелевского правительства - В. Ц.)".
      Это означало политический курс, основанный на взаимодействии "твердой власти" и "населения". По оценке "каппелевского" генералитета, Дальневосточная армия, не доверяя Семенову, стремилась "быть частью армии" Врангеля (за исключением "незначительных и ненадежных воинских частей, главным образом, бурят и монголов", верных атаману). В организационном отношении признание власти Врангеля существенно укрепляло бы Белое движение на Дальнем Востоке. "Для объединения действий всех элементов, признающих вас главой общегосударственной власти, необходимо присутствие на Дальнем Востоке вашего представителя, который... являлся бы проводником объявленных вами государственных начал и центром группирующихся здесь вокруг вашего имени элементов для выполнения ваших предначертаний".
      Однако добиться ожидаемого признания со стороны Врангеля "каппелевцам" не довелось. Судьбы белого Крыма, равно как и белого Забайкалья были предрешены наступательными операциями советских войск. В ноябре 1920 г. белые войска отступили из пределов бывшей Российской империи. Дитерихс оказался в эмиграции49.
      В Харбине генерал подготовил книгу, основанную на сохранившихся у него копиях следственных дел о цареубийстве. Фундаментальный труд "Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале" был издан в 1922 г. во Владивостоке в двух частях. Первая часть отражала факты, версии, связанные с цареубийством. Основной вывод книги, о том, что все представители царской семьи погибли, никому не удалось спастись, вызывал позднее в Зарубежье обвинения в пристрастности Дитерихса, в его желании скрыть факты "чудесного спасения" кого-либо из Романовых. Многие представители правых (В. И. Гурко, В. В. Вырубов, Н. Е. Марков) бездоказательно считали Дитерихса и Соколова причастными чуть ли не к заговору против государя. Вторая часть, озаглавленная автором "Материалы и мысли", содержала исследование причин, приведших к катастрофе 1917 года. Очерк истории династии с 1613 г., детальный анализ событий Февраля и Октября подводили к заключению о необходимости возврата России к ценностям православия, самодержавия и народности.
      Жизнь "зачисленного в резерв" генерала в Зарубежье проходила тяжело. 1 июля 1921 г. родилась дочка Агния. 47-летнему отцу семейства приходилось добывать средства к существованию, принимаясь за любую работу. Несмотря-на собственные материальные трудности, Дитерихсы помогали детям-сиротам. Приют "Очаг", созданный супругой генерала еще осенью 1919 г. в Омске, был полностью вывезен из России. В это время в России заканчивалась гражданская война и только на Дальнем Востоке, под прикрытием японской армии, с мая 1921 г. установилась власть Временного Приамурского правительства, поддерживавшего Дальневосточную ("Белоповстанческую") армию, составленную из частей бывшего Восточного фронта Колчака.
      Летом 1922 г. Приморье оказалось в состоянии острого политического кризиса. Япония начала переговоры с Дальневосточной республикой (ДВР) и советской Россией, подготавливая вывод своих войск с Дальнего Востока. Белым оставалось надеяться только на собственные силы. Однако после боев под Волочаевкой и Хабаровском Дальневосточная армия оказалась обескровленной. Начались и внутренние раздоры. Борьба шла между "Приморским парламентом" (Народным собранием), в котором преобладали представители левых, социалистических групп, и Временным Приамурским правительством братьев С. Д. и Н. Д. Меркуловых (первый - юрист, консультант Владивостокского городского самоуправления, глава правительства, второй - владелец пароходства на Амуре, член Владивостокского биржевого комитета и Приморской торгово-промышленной палаты). 14 мая 1922 г. Народное собрание объявило о выборах 13 июня Учредительного собрания, в которое, наравне с другими политическими партиями, могли быть избраны большевики. В ответ правительство издало указы о роспуске Народного собрания. Часть армии поддержала депутатов распущенного Собрания ("нарсобовцев"). Но моряки Сибирской флотилии, кадеты и гардемарины, казаки встали на сторону Меркуловых. Его поддержали также монархическое общество "Вера, царь и народ", Союз Георгиевских кавалеров, Русское национальное студенческое общество, Совет казачьих войск и войсковых атаманов, Союз домовладельцев Владивостока. Раскол власти, раскол армии грозил окончательно похоронить антибольшевистское Приморье. На здании "Народного собрания" уже был поднят красный флаг, а на здании гостиницы "Золотой Рог" - бело-зеленый флаг сибирских областников. Единственным выходом представлялось установление новой власти, авторитетной среди армии и гражданского населения, способной объединить оставшиеся противоболыневистские силы. Правительство Меркуловых решило передать верховную власть одному лицу. Выбор возлагался на Земский собор - представительный орган, созванный не по партийно-политическому, а по сословно-профессиональному признаку.
      Необходимо было назначить и нового командующего войсками. Спасение единства армии и флота виделось в приглашении лица, способного объединить разнородные политические интересы во имя продолжения борьбы с большевизмом. Наиболее подходящей фигурой для этого выглядел генерал Дитерихс. С одной стороны, он не был связан ни с одной из противоборствовавших группировок Приморья, с другой - обладал авторитетом как бывший главнокомандующий Восточным фронтом. Той части армии, которая поддерживала Народное собрание, импонировало его "демократическое" прошлое (формальная поддержка Временного правительства и командование подразделениями Чехословацкого корпуса в 1918 г.), а другим были известны его монархические симпатии. Получив телеграмму-приглашение генералов-белоповстанцев, Дитерихс согласился и 8 июня, в разгар политического противостояния Народного собрания и правительства, прибыл во Владивосток50. Вступив в должность командующего войсками и флотом, он 11 июня 1922 г. заявил, что армия поддерживает правительство Меркуловых и одобряет роспуск Народного собрания51.
      Началась подготовка к созыву Земского собора. Принятый Народным собранием закон об Учредительном собрании считался недействительным. Выборы в "Учредилку", в которых участвовали политические партии и отдельные "возбужденные революцией" деятели, заменялись на представительства от различных сословных, политических, профессиональных структур, правительства, органов местного самоуправления, приходских собраний. Участвовать в выборах не имели права только "коммунисты и примыкающие к ним, а также социалисты-интернационалисты"52. Всего в работе Собора должно было принять участие 347 человек (реальное число участников составляло 276)53. Таким образом, в системе представительства очевидна была попытка возврата к традициям. XVII в., старым московским принципам созыва Земских соборов, когда интересы отдельных сословий, групп населения и, что самое важное, Русской православной церкви выступали на первый план. Интересы политиков, политической борьбы должны были уступить место деловой, продуктивной работе по возрождению начал русской государственности54.
      23 июля 1922 г. после военного парада, крестного хода и молебна, на котором вместе с представителями РПЦ присутствовали представители старообрядческой общины и мусульмане, открылись заседания Земского собора. Первый же акт Собора (от 31 июля) имел историческое значение, так как впервые за всю историю Белого движения Дом Романовых был признан "царствующим". Член президиума Собора, участник Поместного собора РПЦ 1917 - 1918 гг. СП. Руднев обратил внимание на психологический фактор: "Нам, русским, своя, равная каждому из нас и для каждого при известных условиях возможная и доступная, верховная власть, носителем или носителями которой являются простые смертные - не власть. На простом, обыкновенном, хотя бы и самом порядочком человеке, мы не миримся: нам надо или какой-то чудесный, непонятный даже, ореол, окружающий носителя этой власти и проистекающий вне дел наших рук, причем облеченный таким ореолом не должен спускаться с высоты и равняться по генералу, полковнику, помещику, купцу или мужику, или же, если нет такого ореола, быть чуть ли не одним из мировых гениев, а еще лучше - праведником и великим святым, но таким, святость которого была бы непререкаема. На меньшем мы, русские, говорю, не помиримся и понесем скорее кабалу и господство чужаков, но своему простому смертному, ровне своей, за совесть, а не за страх - не подчинимся... У нас в Белом движении такого праведника не явилось, значит, не следует ли возглавить это движение вождем с привычным и не нами созданным, а самим рождением, ореолом? Общая мысль остановилась на князе крови последней царственной династии"55. Еще более категорично высказался на этот счет делегат П. П. Васильев: "Белые генералы, как бы популярны ни были их имена, всегда будут казаться узурпаторами власти"56. Следовало учитывать и юридический фактор. У любого представителя династии Романовых было больше формальных прав на верховное возглавление России, чем у каких-либо политических деятелей. Монархические настроения усилились в это время и в Русском Зарубежье.
      Вообще, если в 1919 г. династическая, самодержавная монархия, по существу, заменялась моделью единоличной власти военного диктатора, опирающейся на представительное собрание, то в 1920 - 1921 гг. принцип приоритета единоличной военной власти постепенно стал уступать место принципу восстановления монархии, как оптимальной единоличной власти, обладающей необходимой легитимностью. Причем в это время все более востребованными становились проекты "земской монархии". "Царь и земля", "Царь и земство" - вот тот идеал, который противопоставлялся как "старому режиму", при котором отсутствовала "живая связь" государя с подданными, а доверие общества к власти блокировала бюрократия, так и новомодным республиканским иллюзиям 1917 года. Восстановление монархии произошло бы посредством Всероссийского земского собора. В 1920 - 1922 гг. монархические структуры становились важной частью общественно-политической основы Белого движения и существенно влияли на его политический курс57.
      От имени Собора были посланы две телеграммы: ко дню тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Федоровны (5 августа) и тезоимениннику великому князю Николаю Николаевичу. Ввиду невозможности прибытия представителей Дома Романовых во Владивосток, следовало избрать правителя Приамурского края. Единоличная власть признавалась более всего соответствующей российской действительности. Многие члены Земского собора считали, что правителем края должно стать Лицо, так или иначе связанное со "старым режимом", из среды хорошо известных чиновников или военных. Наиболее подходящей представлялась им фигура бывшего Тобольского и Томского генерал-губернатора, камергера высочайшего двора Н. Л. Гондатти, проживавшего в Харбине. Возможность самому баллотироваться, на должность правителя Дитерихс допускал только в случае отказа Гондатти от избрания58.
      Гондатти снял свою кандидатуру, и Дитерихс оказался единственным претендентом (братья Меркуловы заявили о самоотводе еще раньше). 8 августа на 12-м заседании Земского собора он был провозглашен "главою Приамурского государственного образования". Правительство сложило свои полномочия, передав правителю Приамурского края высшую военную и гражданскую власть. В своем указе № 1 Дитерихс "повелел" Приамурское государственное образование именовать Приамурским земским краем. Земскому собору следовало выбрать из своего состава Земскую думу, которая должна была составить основу представительной власти в крае, совместно с Приамурским церковным собором, созыв которого возлагался на архиепископа Харбинского и Маньчжурского Мефодия59. Отдельным приказом войска Временного приамурского правительства переименовывались в Земскую рать, а Дитерихс становился воеводой Земской рати, символически преемственной от Земской рати Минина и Пожарского, противостоявшей, как и в XVII в., "воровской рати" самозванцев и инородцев. Разрозненные воинские части переформировывались в четыре "рати" или "группы" ("Поволжская", "Сибирская", "Сибирская казачья" и "Дальневосточная")60.
      9 августа 1922 г. указом № 2 Дитерихс, огласил основные принципы построения государственной власти в Приморье61. Местом пребывания Думы был назначен Никольск-Уссурийский. Устанавливалось, в частности, что от рабочих в Земскую Приамурскую думу может быть избран "работающий не менее 7 лет и имеющий какой-либо имущественный ценз в Приморье". Не могли быть избраны "члены коммунистической или какой-либо социалистически-интернациональной партии". Сами же эти партии объявлялись "нелегальными", а их члены подлежали высылке в пределы ДВР и Советской России62.
      Местное самоуправление предполагалось построить в соответствии с историческими особенностями национальной государственности: "Каждый гражданин по вере его должен быть приписан при приходе своего вероисповедания. Церковные приходы объединяются в совет церковных приходов города и земских районов. В жизни всего государства будет иметь исключительное влияние церковный собор. Соединения церковных приходов должны будут заменить собой то, что теперь называется городским и земским самоуправлением. Все граждане должны приписаться к приходам. В назначенный день прихожане собираются в храме. После молитвы в церкви устанавливается урна, в которую прихожане опускают свои личные номера. Затем священник вынимает необходимое количество из них; таким образом составляется совет приходов. Во главе приходов будут стоять лица по назначению верховной власти. Лица недостойные и несоответствующие будут заменяться следующими, получившими очередной жребий. Благодаря этому в принцип будущих самоуправлений будут положены усмотрение и воля Божия. Надо думать, что новые органы самоуправления будут вполне авторитетны в населении. Никакой милиции, вероятно, не будет. Гражданам будет предоставлено право организации самообороны, под контролем церковных приходов.
      В основу строительства Родины, таким образом, кладется принцип жертвенности; поэтому служащие и рабочие будут обеспечены только самым необходимым. И вообще, основная мысль предстоящей реформы должна состоять в глубокой вере в Промысел Божий. А провести его в жизнь можно только через церковь"63.
      Таким образом, делалась попытка в какой-то мере возродить традиционные основы русского местного самоуправления допетровского времени. В России начала XX в. это означало полное исключение из практики основных органов местного самоуправления - земств и городских дум - любой политической борьбы, наносящей ущерб повседневной духовной и хозяйственно-административной жизни.
      10 августа 1922 г. Земский собор завершил свою работу. Теперь предстояло защитить этот оплот русской государственности, решить многочисленные проблемы экономической жизни края и, самое главное, организовать противостояние неизбежному наступлению Красной армии. Но это не останавливало Дитерихса, взявшего на себя тяжелую ответственность правителя и воеводы.
      Решения Земского собора оценивались современниками по-разному. Руднев судил довольно категорично: "В доме - пожар, а в это время пожарных призывают заниматься перепряжкой лошадей и украшением сбруи бубенчиками и лоскутками... Смертельные судороги Белого движения наступили раньше, чем можно было ожидать". Генерал Болдырев называл политику Дитерихса "повторением Крыма и Врангеля на Дальнем Востоке". Начальник штаба Земской рати генерал Петров отмечал: "Большинство слабо понимало это возвращение к старине, и в результате вместо дела генералу Дитерихсу приходилось всех учить". Интересно мнение поручика-артиллериста Земской рати Б. Б. Филимонова, будущего автора объемного исследования "Конец белого Приморья": "Генерал Дитерихс... верил, что Россию можно поднять на большевиков лишь во имя церкви, царя и отечества. Его программа могла бы увлечь массы, если бы в них, конечно, еще теплился огонек веры и преданности к трем приведенным выше основам"64.
      Решающие бои на Приморском фронте начались вскоре после ухода японских войск. То, что край сохранял свою независимость от советской власти во Многом благодаря "японским штыкам", признавали почти все. Однако вряд ли правомерным можно считать тезис советской историографии, согласно которой вся политика белых в Приморье диктовалась из Токио, а разгон Народного собрания и созыв Земского собора стали всего лишь итогом противоречий между "военными" (требовавшими продолжения участия Японии в делах ДВР) и "дипломатами" (выступавшими за мир с советской Россией)65. Японию в Приморье интересовали прежде всего собственные экономические интересы. Дитерихс, при известных симпатиях к чехам и французам, негативно относился к японской помощи. Именно поэтому он отказывался возобновлять контакты с атаманом Семеновым, считая его "японским ставленником", и приветствовал вывод японских войск66.
      23 августа 1922 г. в соответствии с указом Дитерихса, штаб Земской рати, резиденция правителя и Земская дума переехали в Никольск-Уссурийский - "ближе к фронту". А 2 сентября штаб Земской рати приказал ее частям перейти в наступление вдоль Уссурийской железной дороги на Хабаровск. Главный удар наносили каппелевцы, ижевцы и воткинцы Поволжской группы (рати) генерал-майора (земского воеводы) В. М. Молчанова. Почти одновременно в наступление перешли полки армии ДВР. В результате упорных встречных боев войска ДВР потерпели поражение, и белые заняли ст. Шмаковка. Однако овладеть мостом через р. Уссури им не удалось. На фронте наступило затишье.
      К 25 октября были созданы приходские советы во Владивостоке и Никольске-Уссурийском. Заработала Приамурская Земская дума, сочетавшая законодательные и исполнительные функции. Но для дальнейшей борьбы необходима была более активная поддержка тыла. Показательна характеристика деятельности генерала уже бывшим премьером Российского правительства Вологодским. По-прежнему критикуя генерала за излишний "мистицизм" он тем не менее признал очевидные успехи Дитерихса на политическом поприще: "Дитерихс в Приморье проявляет массу энергии и такту. Он посещает не только разные города Приморья, но селения и станицы, беседует с крестьянами и казаками, что весьма важно для поднятия его престижа, как Правителя и Воеводы, - он всегда производил обаятельное впечатление на тех, с кем ему приходилось встречаться и беседовать. Лично мне не нравится его мистичность и как будто бы показная религиозность". В условиях начавшегося наступления войск ДВР на Приморье и роста партизанского движения снова обострилась проблема резервов. Дитерихс решил, как и в 1919 г. при формировании Дружин Святого Креста, обратиться к населению с призывами о защите православной веры. Но воевода не только призывал к совести и патриотизму русских людей. Приходилось действовать и силой приказа. 26 сентября указом N 49 прекращались до 1 января 1923 г. только что начавшиеся занятия во всех высших учебных заведениях Приморья. Немедленному призыву подлежали также офицеры запаса. В течение двух недель во Владивостоке должно было собраться 4000, а в Никольск-Уссурийске 700 ратников. Собранные пополнения составляли резерв Земской рати, из которого периодически отправлялись бы на фронт маршевые роты. Снабжать резерв должны были все торгующие одеждой, обувью и бельем городские магазины и лавки, а финансирование обеспечил бы создаваемый за счет частных торговцев, кооперативов и банков фонд в размере 8,5 млн. золотых рублей67.
      Но на фронт из Владивостока прибыло лишь 176 человек (из 4000), а из Никольска-Уссурийского 200. Ни снабдить, ни вооружить их должным образом не смогли, а вместо ожидаемых 8,5 млн. руб. Дитерихс получил заявление от Торглэво-пррмыщденной палаты Владивостока, в котором констатировалось "практически полное отсутствие средств и безусловная невозможность реализовать недвижимость и незначительные остатки товаров, имеющихся в городе". Дитерихс был поражен равнодушием владивостокских "торгово-промышленников", но не стал угрожать расстрелами и конфискациями (в Приморье смертную казнь заменила высылка в ДВР). 11 октября он объявил приказ: "В отношении тех граждан, кои выказали себя неспособными к добровольной жертвенности жизнью и достоянием во имя идеи, возглавленной Земским собором, не прибегать к насильственным и репрессивным мерам. Им судья - бог"68.
      С 3 октября возобновились бои на линии Уссурийской железной дороги. Поволжская группа генерала Молчанова с подошедшими из Владивостока ротами юнкеров Корниловского военного училища вступили в бой с частями 2-й Приамурской стрелковой дивизии Народно-революционной армии (НРА) ДВР. Во встречных боях 4 - 5 октября каппелевцы и ижевцы Молчанова не смогли сдержать превосходящие силы красных и отступили на 50 км, к Спасскому укрепленному району. 8 октября начались бои за Спасск. В советской историографии было принято оценивать штурм Спасска как проведенный по всем правилам военного искусства, с ожесточенными боями за каждый из семи фортов, рукопашными атаками и штыковыми схватками. На самом деле после того, как в течение двух дней по спасским укреплениям было выпущено более 8 тыс. снарядов разного калибра и красная кавалерия начала обход города с юга, руководивший обороной Молчанов получил директиву из штаба Земской рати оставить город. При этом практически все атаки красных были отбиты, а форты заняты уже после того, как их оставили белые дружины69.
      После Спасского боя Земская рать концентрировала силы в районе сел Вознесенское-Ляличи. Сюда стягивались подразделения Сибирской группы генерал-майора И. С. Смолина, Сибирской казачьей группы генерал-майора Бородина и Дальневосточной казачьей группы генерал-лейтенанта Ф. Л. Глебова. Сюда же подходили от Спасска части Поволжской группы. 13 - 14 октября 1922 г. произошло генеральное сражение. Красными командовал В. К. Блюхер, два года назад штурмовавший Перекоп. Еще 12 октября Дитерихс издал директиву о переходе объединенными силами Рати в контрнаступление в направлении на ст. Монастырище. "Активность и решительность до предела", "неуспеха не допускаю, и отхода быть не может", - требовал он от земских дружин. В начавшихся встречных боях серьезные потери понесли курсанты дивизионной школы 2-й Приамурской стрелковой дивизии70. Удачно действовали казаки. 13 октября бои шли успешно для белых. Однако 14 октября, после подхода основных сил НРА, натиск на фронт Земской рати усилился; понимая, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, Дитерихс приказал отступать. Теперь нужно было правильно организовать эвакуацию армии и беженцев.
      Эту задачу удалось решить весьма успешно. Дитерихс лично контролировал посадку войск и беженцев на суда, а позднее - переход границы сухопутными войсками. Все желающие покинуть Приморье могли это сделать на 35 кораблях Сибирской флотилии под командованием адмирала Г. К. Старка и через г. Посьет, перейдя границу с Китаем. 26 октября 1922 г. Владивосток был оставлен белыми войсками.
      Накануне эвакуации, 17 октября Дитерихс издал последний указ (N 68), гласивший: "Силы Земской Приамурской рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами бессмертных героев Сибири и Ледяного похода, без пополнения, без патронов, решили участь земского Приамурского края. Скоро его уже не станет. Он как тело умрет. Но только - как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской, исторической, нравственно-религиозной идеологии - он никогда не умрет в будущей истории возрождения великой святой Руси. Семя брошено. Оно упало сейчас еще на мало подготовленную почву; но грядущая буря ужасов коммунистической власти разнесет это семя по широкой ниве земли русской и при помощи безграничной милости Божией принесет свои плодотворные результаты. Я горячо верю, что Россия вновь возродится в Россию Христа, Россию Помазанника Божия, но что теперь мы были недостойны еще этой великой милости Всевышнего Творца"71.
      Правитель Приамурского края и Воевода Земской рати после отплытия из Владивостока присоединился к войскам в Посьете. Корабли Сибирской флотилии отправились в корейский порт Гензан, а затем в Шанхай и на Филиппины. Дитерихс и прибывший на границу генерал Лохвицкий договорились с администрацией китайского города Хунчуна о том, что войска переходят на положение беженцев и, пересекая границу, полностью разоружаются. Рано утром 2 ноября 1922 г. Дитерихс вместе со штабом Рати первыми перешли границу72.
      После размещения части беженцев в приграничных поселках Дитерихс во главе "беженских групп" Земской рати совершил долгий, тяжелый переход от Хунчуна на Гирин и далее к Мукдену. После этого он вернулся сначала в Харбин, а летом 1923 г. с женой и дочерью, переехал в Шанхай. Дитерихс не собирался мириться с "беженским положением". Наибольшую известность получила деятельностиь Дитерихса на посту председателя Дальневосточного отдела Русского общевоинского союза (РОВС). Генерал видел возможность возрождения монархии в построении русской государственной власти на принципах "идеологии исторического национально-религиозного самодержавного монархизма", которая, в свою очередь, должна основываться только на "Учении Христа".
      Перспективы династии он связывал с молодых представителями Дома Романовых. С декабря 1933 г. Дитерихс вел переписку с великим князем Никитой Александровичем, внуком Александра III, председателем "Общества распространения русской национальной и патриотической литературы". Дитерихс видел в нем потенциального вождя антибольшевистского сопротивления. Однако он считал, что встать во главе Белой борьбы представитель династии может только после создания единого антисоветского политического фронта, после начала непосредственных боевых операций на территории СССР, возможно и не без помощи иностранных "союзников"73.
      В начале 1930-х годов, когда сила коммунизма, на фоне "успехов" первых пятилеток, героев стахановцев и покорителей Арктики, многим в Зарубежье представлялась огромной, призывы Дитерихса к возрождению монархии могли показаться еще большим анахронизмом чем в 1922 г. во Владивостоке. Но генерал продолжал непоколебимо верить в спасение России через возврат к историческим ценностям национальной государственности. В Шанхае Дитерихс работал в должности главного кассира Франко-Китайского Банка. Материальных трудностей его семья уже не испытывала и оказывала помощь детским приютам, занималась благотворительностью. Дитерихс оказывал финансовую поддержку "Обществу распространения русской национальной и патриотической литературы". На его пожертвования был издан труд профессора С. С. Ольденбурга "История царствования императора Николая II"74. Попечениями семьи Дитерихсов была устроена прекрасная домовая церковь. Значительные пожертвования выделялись на убранство храма Святителя Николая Чудотворца в Шанхае75.
      Но главным делом оставалась борьба. Не случайно именно на деятельные в этом смысле организации было обращено внимание Дитерихса. Под его руководством в составе Дальневосточного отдела РОВСа готовились боевые группы, предназначенные для диверсий на территории СССР. После оккупации Маньчжурии японцами Дитерихс опубликовал "Призыв к Белой Русской эмиграции всего мира". В нем он ставил вопрос о возможности создания в Приморье буферного государства, а также единого Фонда для борьбы с большевизмом76. РОВС поддерживал тесные контакты с Братством Русской Правды (БРП) - боевой организацией, ориентированной на подготовку повстанческого движения в СССР. В последние годы жизни Дитерихс из-за усиливавшейся болезни легких не мог уже руководить Союзом так, как того требовала обстановка. Накануне второй мировой войны Дальневосточный отдел РОВСа внимательно следил за усиливавшейся активностью Японии. В переписке с генералом Е. К. Миллером Дитерихс указывал на возможность своего замещения бывшим командующим Дальневосточной армии генерал-лейтенантом Г. А. Вержбицким (начальником Тяньцзинского отдела РОВС с 1936 г.).
      8 октября 1937 г., в возрасте шестидесяти трех лет Михаил Константинович Дитерихс скончался. Почти весь "русский Шанхай" пришел проститься с генералом. Дитерихс был похоронен на кладбище Локавей. Но бурные события XX века не пощадили его могилу. Во время "культурной революции" кладбище Локавей в Шанхае было уничтожено и на его месте построены жилые дома.
      Примечания
      1. Героические годы борьбы и побед. Дальний Восток в огне гражданской войны, М. 1968; Очерки истории Приморской организации КПСС. Владивосток. 1971; ШУРЫГИН А. П. "Этих дней не смолкнет слава..." М. 1982; ШИШКИН С. Н. Гражданская война на Дальнем Востоке (1918 - 1922 гг.). М. 1957; НАУМОВ С. Позорный конец белогвардейщины. В кн.: В огне революции. Сб. ст. и воспоминаний о революционных событиях на Дальнем Востоке. Хабаровск. 1927; ГОЛИОНКО В. П. В огне борьбы. М. 1958; и др.
      2. РЫЖИКОВ Р. Генерал Михаил Дитерихс: забытое имя. - Посев, 1997, N 7.
      3. Из частного архива А. А. Васильева (Дания).
      4. ЛЕВИЦКИЙ Н.А. Русско-японская война 1904 - 1905 гг., М. 1938, с. 114 - 119.
      5. Список Генерального штаба. Исправлен по 15 июля 1906 г. СПб. 1906.
      6. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 194- 196,7 - 9.
      7. Положение о полевом управлении войск в военное время. СПб. 1890, разд. 2, гл. 2, п. 55; ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 24, л. 39 - 42, 321, 55, 66 - 66об., 76.
      8. ДИТЕРИХС М. К. Записки по пути следования во Францию. - Военная быль, 1956, январь, N 16, с. 2 - 6.
      9. КОРСУН Н. Балканский фронт мировой войны 1914 - 1918 гг. М. 1939.
      10. ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 11, л. 1 - 5об.
      11. Там же, д. 24, л. 182.
      12. ДАНИЛОВ Ю. Н. Русские отряды во Франции и на Македонском фронте 1916 - 1918 гг. По материалам архивов французского Военного министерства. Париж. 1933, с. 150 - 169.
      13. Из частного архива А. А. Васильева (Дания).
      14. ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 25, л. 66 - 66об., 122 - 123.
      15. Там же, ф. 1780, оп. 1, д. 28, л. 241 - 248.
      16. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 2003, оп. -1, д. 1631, л. 35.
      17. Там же, оп. 10, д. 204, л. 277.
      18. ЛЕЛЕВИЧ Г. Октябрь в Ставке. Гомель. 1922. Приложение, с. 55; РГВИА, ф. 2003, оп.1, д. 35, л. 33.
      19. Белое дело (Берлин); 1926, т. 1, с. 77 - 79, 81 - 82.
      20. Из архива А. А. Васильева.
      21. ТАТАРОВ Б. Участие чехословацких частей в боях за Киев. Ноябрь 1917 г. - Белая гвардия, 2003, N 7, с. 265.
      22. ДРАГОМИРЕЦКИЙ В.С. Чехословаки в России. 1914 - 1920 гг. Париж-Прага. 1928, с. 38-42, 46 - 47, 212 - 213, 66.
      23. ГОЛЕЧЕК В. Чехословацкое войско в России. Иркутск. 1919, с. 68 - 71.
      24. БОЛДЫРЕВ В. Г. Директория. Колчак. Интервенты. Новониколаевск. 1925, с. 56 - 57; ГАРФ, ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 196 - 198; МЕЛЬГУНОВ С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 2. Белград. 1931, с. 184.
      25. A chronicle of the Civil War in Siberia.and exile of China. The diaries of Petr Vasil'evich Vologodskii, 1918 - 1925. Vol. 1. Stanford (Ca.). 2002, p. 222 - 223; РОСС Н. Гибель царской семьи. Материалы следствия по делу об убийстве царской семьи (август 1918 - февраль 1920 г.). Франкфурт-на-Майне. 1987, с. 15.
      26. РОСС Н. Ук. соч., с. 192.
      27. Там же. с. 15.
      28. МЕЛЬГУНОВ С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 3, т. 2. Белград. 1931, с. 39; ГИНС Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории, 1918 - 1920 гг. Т. 2, ч. 2. Пекин. 1921, с. 270.
      29. ИНОСТРАНЦЕВ М. А. Первое поручение адмирала Колчака. - Белое дело, 1926, т. 1.
      30. ПЕТРОВ П. П. Роковые годы. 1914 - 1920. Калифорния. 1965, с. 192; A chronicle of the Civil War in Siberia, p. 274 - 275.
      31. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 39499, оп. 1, д. 13, л. 105.
      32. ПЕТРОВ П. П. Ук. соч., с. 193 - 196.
      33. ГАРФ, ф. 5936, оп. 1, д. 127, л. 29; ВАРЛАМОВА Л. Н. Аппарат военного управления Всероссийского временного правительства А. В. Колчака. 1919 г. - Белая гвардия, 2001, N 5, с. 22 - 23.
      34. БУДБЕРГ А. Дневник. М. 1990, с. 296.
      35. ГИНС Г. К. Ук. соч. Т. 2, ч. 3. Пекин. 1921, с. 295.
      36. ПЕТРОВ П. П. Ук. соч., с. 198.
      37. ГАРФ, ф. 341, оп. 1, д. 52, л. 324; ВОРОБЬЕВ В. Ф. Тобольско-Петропавловская операция. М. 1939, с. 23, 45 - 47.
      38. РГВА, ф. 39624, оп. 1, д. 135, л. 570, 642об.
      39. Там же, д. 7, л. 47об. -48.
      40. Там же, ф. 40253, оп. 1, Д. 6, л. 10, 29.
      41. БУДБЕРГ А. Дневник. - Архив русской революции (Берлин), 1924, т. 15, с. 265; МЕЛЬГУНОВ С. П. Два генерала (к психологии гражданской войны). - Голос минувшего на чужой стороне (Прага), 1926, N 1/14, с. 190 - 193; ГАРФ, ф. 6399, оп. 1, д. 25, л. 66 - 66об., ПО, 122 - 123; ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 195 - 200.
      42. ГИНС Г. К. Ук. соч. Т. 2, ч. 3, с. 299.
      43. РГВА, ф. 39624, оп. 1, д. 7, л. 92 - 93а.
      44. Уфимец, N 65, 8.XI.1919.
      45. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 13, л. 169; САХАРОВ К. В. Белая Сибирь. Мюнхен. 1923, с. 176- 179.
      46. ЖАНЕН М. Отрывки из моего сибирского дневника. В кн.: Колчаковщина. Из белых мемуаров. Л. 1930, с. 136 - 144.
      47. САХАРОВ К. В. Ук. соч., с. 197, 199; ГАРФ, ф. 6683, оп. 1, д. 16, л. 199 - 200.
      48. РОСС Н. Ук. соч., с. 15 - 16.
      49. Атаман Семенов. О себе. Воспоминания, мысли и выводы. М. 1999, с. 202 - 205; ПЕТРОВ П. П. От Волги до Тихого океана в рядах белых (1918 - 1922 гг.). Рига. 1930, с. 158; ЕГО ЖЕ. Роковые годы, с. 252 - 253; Красный архив, 1930, т. 3(40), с. 20 - 21, 23 - 24, 28 - 32.
      50. Из архива А. А. Васильева.
      51. Приамурье (Владивосток), 1922, N 1, июль, с. 12 - 13.
      52. ГАРФ, ф. 5194, оп. 1, д. 2, л. 5.
      53. Там же, д. 3, л. 11; Русская армия (Владивосток), N 138, 23.VI.1922.
      54. ГЕРМОГЕНОВ К. Земские Соборы. - Воин (Владивосток), 1922, N 4, май.
      55. РУДНЕВ С. П. При вечерних огнях. Воспоминания. Харбин. 1928, с. 446 - 447.
      56. ГАРФ, ф. 5194, оп. 1, д. 4, л. 58.
      57. ДАВАТЦ В. Годы. Очерки пятилетней борьбы. Белград. 1926, с. 48.
      58. ГАРФ, ф. 5194, оп. 1, д. 4, л. 61, 78.
      59. Там же, л. 165.
      60. Там же, ф. 937, оп. 1, д. 18, л. 1.
      61. Русская армия, N 159, 11.VHI.1922.
      62. ГАРФ, ф. 937, on. 1, д. 18, л. 2 - 3; ФИЛИМОНОВ Б. Конец белого Приморья. Сан-Франциско. 1971, с. 75.
      63. Вечер (Владивосток), 21.VIII.1922.
      64. РУДНЕВ С. П. Ук. соч., с. 457, 458; ПЕТРОВ П. П. От Волги до Тихого океана, с. 210; ФИЛИМОНОВ Б. Ук. соч., с. 63, 117.
      65. ШИШКИН С. Н. Ук. соч., с. 241, НАУМОВ С. Ук. соч., с. 245; ГОЛИОНКО В. П. Ук. соч., с. 267.
      66. Из архива А. А. Васильева.
      67. A chronicle of the Civil War in Siberia, vol. 2, p. 99; ГАРФ, ф. 944, on. 1, д. 34, л. 15.
      68. Русская армия, N 186, 14.Х.1922.
      69. ФИЛИМОНОВ Б. Ук. соч., с. 228 - 233.
      70. ШУРЫГИН А. П. Ук. соч., с. 59.
      71. ФИЛИМОНОВ Б. Ук. соч., с. 334.
      72. Там же, с. 358 - 359.
      73. Из архива А. А. Васильева.
      74. ЖИГАНОВ В Д. Русские в Шанхае. Шанхай. 1936; ХИСАМУТДИНОВ А. А. Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке. Библиографич. словарь. Владивосток. 2000, с. 109.
      75. РЫЖИКОВ Р. Ук. соч., с. 37.
      76. ЕФРЕМОВ Ф. Генерал-лейтенант М. К. Дитерихс. - Военная быль, 1993, N 3(132), июль-сентябрь, с. 27.
    • Грищенко А. Н., Лазарев А. В. Константин Константинович Мамантов
      Автор: Saygo
      Грищенко А. Н., Лазарев А. В. Константин Константинович Мамантов // Вопросы истории. - 2012. - № 1. - C. 47-66.
      История гражданской войны изобилует примерами военных операций, проведенных крупными кавалерийскими соединениями. Едва ли не самой известной из подобных операций на Юге России является знаменитый "мамантовский рейд" - прорыв Южного фронта 4-м Донским конным корпусом под командованием К. К. Мамантова и рейд по советской территории. Об этом рейде много писали эмигранты1, имеется специальное исследование и в советской историографии2. Борьба с мамантовскими казаками в тылу красных даже послужила сюжетом художественного произведения3. На основе изучения новых документальных материалов создан ряд работ о личности Мамантова и проведенном им кавалерийском рейде4.
      И все же личность этого человека в известном смысле отошла на второй план. Как отметил один из офицеров, писали даже "не столько о самом корпусе, сколько о походе его вглубь Советской России, о целесообразности этого похода, о стратегических промахах или успехах командования и т.д., то есть о вещах, которые были для нас, участников похода, как это ни странно, малоинтересными. Странность эта кажущаяся, ибо все это было заслонено, загорожено от нас личностью самого вождя - генерала Мамантова, который своей обаятельностью окончательно подчинил себе все живое в корпусе, заставил офицеров и казаков слепо во всем верить себе и не задумываться особенно над целесообразностью приказаний и распоряжений командования"5. Что собой представлял Мамантов как человек? Каковы были его качества как военачальника? Чем генерал заслужил исключительное уважение казаков? Почему не взял Москву? Наконец, кому была выгодна скоропостижная смерть генерала в Екатеринодаре?
      Генерал Мамантов выделялся высоким ростом, незаурядной, запоминающейся внешностью. П. Н. Врангелю Мамантов запомнился как "высокий, статный, бравого вида генерал"6. В мемуарах начальника штаба Донской армии генерал-лейтенанта А. К. Кельчевского Мамантов выглядит так: "Высокого роста, стройный, мужественный, с удивительной выправкой, присущей особо тренированным кавалеристам", он "производил впечатление стального человека. Его красивое и мужественное лицо особенно поражало своим разрезом глаз, окаймленных густыми ресницами и прямыми, густопоросшими и притянутыми к корню носа бровями. Последнее, с его слегка орлиным носом и крепко сжатыми губами, придавало лицу некоторую суровость, что, впрочем, гармонировало с его твердым и решительным характером. Прямой и красивый лоб его окаймлялся темно-каштановыми с небольшой проседью волосами, густо покрывавшими всю его коротко остриженную голову. Что особенно отличало его лицо - это густые, пушистые, с огромными подусниками усы. Подусники были настолько длинные, что К. К. во время письменных занятий и еды закручивал их за уши, чтобы не ерзать ими по бумаге или не купать их в супе. Вероятно, за эти усы и постоянно нахмуренные брови его прозвали "дедом", и эта почтительная кличка так и осталась за ним до конца его дней среди казаков родного ему 2-го Донского округа"7. "Его породистая голова, с коротко остриженными, тронутыми проседью волосами, его аристократический профиль с энергичным, открытым лбом, увенчанный черными дугами изогнутых бровей, его орлиные светящиеся блеском глаза, характерный нос с горбинкой и властный тембр приятного баритона, вместе с мощной, широкоплечей фигурой и громадным ростом - импонировали казакам, - писал адъютант Мамантова есаул конной артиллерии 10-й Донской казачьей дивизии Ю. Н. Борчевский. - Они любили узнавать его настроение по пушистым усам с богатыми подусниками, которые служили своего рода барометром. Когда К. К. бывал в хорошем настроении, он любил завязывать свои усы на затылке и тогда казаки узнавали, что наступило время отдыха, что ничего не волнует и не беспокоит "деда", а потому принимались за свои хозяйственные дела спокойно, зная, что противника нечего опасаться. Но стоило разнестись вести, что усы "книзу свисли" и Мамонтов их нервно поглаживает - это означало, что положение серьезное и надо быть начеку. Если же усы стояли кверху, то это для всех служило залогом счастливого боя. Поразительно то, что мамонтовский барометр так хорошо показывал боевую обстановку, как настоящий - погоду. Признаки, замеченные казаками, почти всегда оправдывались, и поэтому они суеверно следили за ними. Такая внешность и безупречная посадка на коне придавали ему вид типичного природного казака, хотя происхождения он был совсем не казачьего, а происходил К. К. из дворян одной из северных губерний, где фамилия Мамонтова была довольно хорошо известна"8. Кубанец полковник Ф. И. Елисеев, видевший Мамантова в 1919 г., сразу определил, что тот - "природный кавалерист". Полковник также отметил легкость в облике генерала, передвигавшегося без всякой внешней помпы, лишь в сопровождении вестового. "Все это вместе взятое, - вспоминал Елисеев, - только украшало в моих глазах донского героя, признанного таковым и красными"9. И. М. Калинин констатировал, что Мамантов был "военный труженик, хотя и не бог весть как образованный, но достаточно серьезный и вдумчивый", а его принципиальная трезвость делала его "уникумом" среди остальных военачальников. Член Донского войскового круга П. М. Агеев отмечал, что Мамантову были несвойственны надменность, напыщенность и позерство10.
      Настоящая фамилия белого генерала - Мамантов (с ударением на втором слоге), именно так она писалась в приказах и послужных списках. Сознательно исказил настоящую фамилию Л. Д. Троцкий, впервые назвавший генерала Мамонтовым. Впоследствии под этой фамилией он упоминался в трудах советских историков. Мамантов действительно не был казаком, он происходил из дворян Новгородской губернии. Род Мамантовых был известен с XV века. Константин родился 16(30) октября 1869 г. в Петербурге в семье отставного гвардейского офицера Константина Николаевича Мамантова. Он рано осиротел, и его воспитывал дядя - сенатор Валерий Николаевич Мамантов, женатый на родной сестре премьер-министра графа В. Н. Коковцова. Согласно семейной традиции мальчика ждала карьера военного11.
      В 1888 г. Константин закончил Николаевский кадетский корпус и поступил в привилегированное учебное заведение - Николаевское кавалерийское училище. Сиротство и свойственная юности горячность стали причинами того, что уже с юношеских лет он начал утверждать себя в обществе, будь то сверстники-юнкера с традиционным училищным цуком или окружавшие его позднее сослуживцы в лейб-гвардии Конногренадерском полку, в который Мамантов был выпущен корнетом в 1890 году. В училище Мамантов считался дисциплинированным юнкером и занимал должность взводного портупей-юнкера. При этом он отличался гордостью и самолюбием, резкостью суждений и смелостью поступков. Корнет Мамантов выделялся среди сослуживцев изысканностью манер и безукоризненной военной выправкой. По свидетельству современников, "живой, энергичный, подвижный", на службе и в обыденной жизни Мамантов отличался аккуратностью, точностью и исполнительностью, а также трудоспособностью, усидчивостью. Как командир войсковых частей контролировал хозяйственную работу, отдавал распоряжения по организации перевозки больных и раненых воинов. "Заботливость его в этом отношении доходила до мелочей".
      Он не терпел небрежно одетых офицеров, и, невзирая на чин, делал замечания. К людям относился доверчиво и трудно расставался со своими представлениями в отношении окружающих, но был беспощаден к тем, кто не оправдывал его доверие. Вел здоровый образ жизни, даже в зрелом возрасте не оставил увлечения шведской гимнастикой. Позднее, уже будучи генералом и командующим фронтом, имел в своем распоряжении два автомобиля, но пользовался ими редко и предпочитал поездки совершать верхом. Мамантов неукоснительно соблюдал режим дня, отходил ко сну в 10, редко в 12 часов вечера и в 6 утра уже был на ногах. Перед сном он выходил из штабного вагона нагишом и катался в снегу, а затем бежал в купе и растирался жестким полотенцем. Вопреки расхожему образу лихого кавалерийского офицера Мамантов не пил и не курил, не терпел пьяных, и присутствие в накуренной комнате было для него "истинным испытанием".
      Его увлечением была парфорсная охота, истинной страстью - скачки. Знаток и любитель лошадей, он был вынослив и неутомим в верховой езде. Эта страсть стала причиной исключения Мамантова из Академии Генерального штаба. По свидетельству Кельчевского, сразу после сдачи экзаменов и зачисления в Академию Мамантов попросился в отпуск в Варшаву на скачки. Ему было отказано, и тогда он самовольно отправился туда, принял участие в состязании и выиграл приз. Вернувшись, он доложил командованию о содеянном и был отчислен за этот легкомысленный поступок. Генштабиста из Мамантова не получилось, но в его лице армия приобрела "выдающегося знатока кавалерийского дела". Впрочем, Мамантова интересовали не только скачки и военная служба. Проходя службу в гвардейском полку, во время отпуска он совершил путешествие в Европу, побывал в Италии и Франции. Там посещал музеи, картинные галереи, стараясь компенсировать пробелы сугубо военного образования12.
      В гвардии Мамантов служил сравнительно недолго. Причину ухода с гвардейской службы один из современников объяснял желанием его избавиться от "светской шумихи", он решил уехать в "привольные казачьи степи, к серебристому ковылю, изведать простора, упиться привольем, насладиться свободой, не стесненной никакими условностями"13. В действительности все было прозаичнее. Уже в молодые годы Мамантов, "прямолинейный человек с независимым суждением"14, обладавший гордостью и готовностью отстаивать свои убеждения и офицерскую честь, проявлял свой решительный характер. В мае 1893 г. он стрелялся на дуэли и по постановлению суда чести полка был исключен из его рядов. Мамантов считал это решение несправедливым и болезненно переживал случившееся; это означало также и "исключение" из светского столичного Петербурга15.
      В Харьковском драгунском полку он дослужился до штаб-ротмистра и в 1898 г. был отчислен в запас армейской кавалерии, но на следующий год "по особому ходатайству" был причислен к Войску Донскому. Приказ по войску от 28 августа 1899 г. гласил: "Зачисляется... Переведенный из запаса армейской кавалерии в комплект Донских казачьих полков подъесаул Мамантов Константин Константинович (Раздорской-на-Дону) - в 9-е полковое звено". Он поступил в стоявший в Вильно 3-й Донской казачий Ермака Тимофеевича полк. Однако в силу особого порядка прохождения службы в казачьих частях, предполагавшего систематический выход офицеров "на льготу" с потерей половины жалования и командировку в другой полк, Мамантову не пришлось долго служить в этом полку. В 1901 - 1902 гг. он служил в 14-м Донском казачьем полку, из которого и уволился "на льготу"16.
      С тех пор Мамантов навсегда связал свою судьбу с казачеством, с Доном. Среди казаков он "нашел" себя и был по достоинству оценен и признан казачьим сообществом, отличавшимся сословной замкнутостью. Мамантов легко вошел в "тон казачьего общественного духа гордой простоты и сердечной теплоты взаимных отношений". Для подчиненных-казаков он быстро стал командиром-орлом, "нашим Маминтом". Из писем служивых казаков домой о нем узнали на Дону и оказали ему высшую честь: на станичном сборе станицы Усть-Хоперской Усть-Медведицкого округа "за отеческое отношение к молодым станичникам" есаул Мамантов был приписан к станичному обществу. Независимость и самостоятельность молодого командира не приветствовалась бы в регулярной кавалерии, но была обычным делом в казачьих частях. Впоследствии один из современников отмечал, что есаул Мамантов "был казаком по духу, знал казаков, и они его любили"17. При этом он не гнался за дешевой популярностью, не стремился "понравиться" и не нарушал определенную уставом армейскую субординацию; он не оставил свои "барские", "гвардейские" привычки и не опускался до панибратских отношений с казаками.
      Добровольцем отправился Мамантов на русско-японскую войну. Его 1-й Читинский полк Забайкальского казачьего войска в составе отдельной Забайкальской казачьей бригады генерала П. И. Мищенко совершал рейды по японским тылам18. Война для него была чем-то вроде спорта; в бою он испытывал спортивный азарт и не имел личной ненависти к противнику; его интересовало решение поставленной задачи, а не количество убитых и пленных врагов19. За смелость и инициативность Мамантов был награжден орденами Св. Анны 4-й степени с надписью "За храбрость" и 3-й степени, Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом и 2-й степени20.
      В феврале 1906 г. Мамантов вновь поступил на службу в Донское казачье войско. 26 февраля 1908 г. он был произведен в войсковые старшины. Последовательно занимал должности помощника командира в 3-м и 1-м Донском генералиссимуса князя Суворова полку, дислоцированном в Москве. Вскоре он женился на баронессе фон Штемпель21, и у супругов родилась дочь Илария22. Однако брак оказался непрочным и семья распалась.
      Незадолго до первой мировой войны Мамантов получил в командование 19-й Донской казачий полк 4-й Донской дивизии. Полк участвовал в разведках и неглубоких рейдах в тыл противника, но в октябре 1914 г. Мамантов был снят с должности за низкую дисциплину в полку (незаконные реквизиции у мирного населения) и прикомандирован к 6-му Донскому казачьему полку23. Это, однако, не помешало ему получить в ноябре 1914 г. звание полковника (представление было датировано 24 августа).
      По воспоминаниям очевидцев, Мамантову покровительствовали, но тормозили в чинах. В 1916 г. он дважды выезжал в столицу узнать о производстве в генералы. В апреле 1915 г. Мамантов принял командование 6-м Донским генерала Краснощекова полком, а с марта 1917 г. командовал бригадой в 6-й Донской казачьей дивизии, действовавшей на Северо-Западном и Северном фронтах24.
      По свидетельству сослуживцев, их командир был "справедливым начальником и прекрасным товарищем, не бросавшим никого в беде"25. Симпатии казаков обеспечивало и попустительство в дисциплине: бравый полковник, как минимум, не препятствовал налетам казаков на проживавших в прифронтовой полосе селян. Не одно столетие война "по-казачьи" развивала подобные навыки, что составляло основу существования казачества, и здесь многие командиры были попросту бессильны.
      Февральскую и Октябрьскую революции Мамантов не принял. Для боевого офицера они означали лишь деморализацию армии и крушение государственной власти. Несмотря на прогрессирующее разложение армии Мамантов за счет своего авторитета и знания "казачьей души" сумел удержать дисциплину в бригаде, не допустил расправ над офицерами и сдачи оружия. В конце 1917 г. возглавляемая им бригада вернулась на Дон и была демобилизована, а командир поселился в станице Нижне-Чирской 2-го Донского округа.
      22 ноября 1917 г. область Войска Донского была объявлена на военном положении. В декабре формировавшаяся Добровольческая армия начала бои с отрядами ростовских большевиков. В январе 1918 г. Мамантов создал партизанский отряд для борьбы с большевиками, а 19 января был назначен исполняющим обязанности атамана 2-го Донского округа. Когда же к Новочеркасску подходили советские войска, он привел свой отряд на защиту города. В феврале отряд Мамантова влился в войска походного атамана П. Х. Попова и выступил вместе с ним в Степной поход, участники которого подвергли себя беспрерывным лишениям, испытывая "замораживающий душу и тело ледяной холод и почти хронический голод"26. В походе Мамантов командовал отрядом из двух пеших сотен в 205 человек при четырех пулеметах. По данным генерала С. В. Денисова, смешанный отряд Мамантова насчитывал 250 казаков при одном орудии и семи пулеметах27. В походе отряд имел отличительный знак: белый с золотой оторочкой флажок с золотым шестиконечным крестом на одной стороне, и с золотыми буквами "О. М." ("Отряд Мамантова") - на другой. Мамантов безоговорочно поддерживал походного атамана Попова, хотя имелись сторонники присоединения казаков к добровольцам Л. Г. Корнилова, пытавшиеся привлечь командира отряда на свою сторону. Председатель Союза донских дворян А. П. Леонов, вероятно, под воздействием "сторонников Екатеринодарского направления среди высших чинов Добровольческой армии" задумал отстранить Попова от власти и передать ее человеку, способному пойти на соединение сил с Корниловым. Этим человеком должен был стать Мамантов, которому было сделано соответствующее предложение. Но он отказался от участия в сомнительной затее и доложил обо всем походному атаману28. Мамантов принципиально не желал участвовать в политических интригах зарождавшегося белого движения и держался в стороне от них почти до конца войны. По возвращении из похода атаман Попов направил Мамантова во 2-й Донской округ на помощь восставшим против местной власти казакам, и в знак признательности генералу за оказанную помощь окружная станица Нижне-Чирская провозгласила его своим почетным казаком29.
      На Дону после казачьего восстания и разгрома красных отрядов началось строительство новой власти. На проходившем в мае 1918 г. в Новочеркасске "Круге спасения Дона" войсковым атаманом был избран генерал П. Н. Краснов. На основе казачьих партизанских отрядов началось формирование Донской армии. К 1 июня отряды были сведены в шесть соединений, войсками на Царицынском направлении командовал произведенный атаманом в генерал-майоры К. К. Мамантов. Его известность как борца с большевиками и донского партизана - организатора казачьего отряда - в это время необыкновенно возросла. В "Донской волне" печатались статьи о генерале с его портретами, у него брали интервью. Журналист М. Нератов восторженно писал о нем: "Любя казаков, Мамантов остается все же для них командующим, строго храня интересы целого, интересы всего войска, когда эти интересы встречают противодействие со стороны казаков. Он требователен и строг в этих случаях, и строгость свою характером своих действий делает понятной казакам и справедливой в их глазах". Краснов отмечал, что в бою казаки-партизаны ревностно следили за своими офицерами и если убеждались в личной храбрости командиров, то безоговорочно признавали их право командовать. Мамантов, действовавший на казаков "умом, волею и храбростью", пользовался среди них беспрекословным авторитетом. Уже будучи генералом и начальником группы войск, он лично участвовал в боях и был трижды ранен30. Мамантов обладал важной для командира способностью вселить в казаков уверенность и поднять боевой дух. Один из офицеров 4-го Донского корпуса впоследствии вспоминал: "Я часто с любопытством наблюдал за мгновенной переменой в настроении казаков, когда на каком-нибудь тяжелом переходе, когда от усталости уже не поется, не говорится, не курится и лишь смертная усталость да непреодолимая дремота видны как в коне, так и во всаднике, когда вдруг по колонне передают: "Генерал Мамантов едет!", - все сразу преобразовывалось: во взводах идеальное равнение, сонливости как не бывало, командир сотни чертом вьется на стройном рыжем донце, стараясь вовремя подать команду, крутят усы и прихорашиваются взводные урядники и вахмистры; и вот, наконец, лихо обходя колонну, орлиными глазами зорко всматриваясь вдаль и характерным жестом поглаживая иногда свои огромные усы, "дед" говорит: "Доброго здоровья, станичники!", - и исчезает. А с ним вместе, будто ее ветром сдуло, исчезла усталость, битый час не угомонятся никак потом казаки, на все лады перебирая проезд генерала"31.
      В период организационного строительства Донской армии Мамантов обращался с письмами к Краснову, предлагая наладить сотрудничество с находившимися в западной части области немецкими войсками. "Все-таки немецкое господство, - доказывал Мамантов, - будет выносимее и дешевле господства русского мужика-разбойника, именуемого красногвардейцем". Краснов, вероятно, пытаясь оправдать свою "прогерманскую" ориентацию и получаемое от немцев снабжение, опубликовал эти письма в печати32. После этого генерал считался сторонником политического курса атамана Краснова. Мамантов и в самом деле выступал на его стороне. Летом 1918 г. генерал-майор В. И. Сидорин, не желавший примириться с атаманством Краснова, вел на Верхнем Дону агитацию против атамана и командующего Донской армией генерал-майора С. В. Денисова. Мамантов, считавший недопустимой подобную деятельность в отношении законно избранной власти, арестовал агитатора и отправил его в Новочеркасск33. После этого случая Сидорин был отстранен от командования Средне-Донецким фронтом и в июле того же года назначен главой делегации Всевеликого войска Донского в Киеве.
      С июля 1918 по конец февраля 1919 г. Мамантов командовал войсками Чирского и Цимлянского районов, затем Восточным фронтом, в задачу которого входил захват Царицына. Хорошо укрепленный город обороняла группировка советских войск численностью до 40 тыс. человек. Белые называли Царицын "Красным Верденом": овладеть им с хода не удалось. Бои, продолжавшиеся в августе и сентябре 1918 г., также закончились безрезультатно, Мамантов был вынужден отвести свои войска от города. В разгар этих боев в сентябре 1918 г. он был произведен в генерал-лейтенанты. К началу 1919 г. овладение Царицыном должно было иметь не только стратегическое, но и моральное значение, могло поднять боеспособность не только "малодушных казаков" Северного фронта, но и всего донского казачества34. Все эти соображения заставляли раз за разом штурмовать город. Но Мамантов не смог овладеть им. Знание психологии казаков помогало ему удержать войска от деморализации. После первого наступления на город среди удрученных неудачей казаков некий "офицер-демагог, игравший во время революции в демократию", начал агитацию за восстановление в армии выборного начала. Казаки собрали митинг. Узнав об этом, Мамантов примчался в полк, приказал его построить и разразился бранью: "Мерзавцы! Митинговать на фронте... веревочки буду вить из вас!". Эти слова были не пустой угрозой, казаки знали решимость командующего, и полк быстро пришел в боеспособное состояние35.
      После неудачного решающего наступления в декабре 1918 г. Мамантов отвел свои части к Великокняжеской. Поражение под Царицыном вписало неудачную страницу в военную биографию Мамантова, но ему удалось сберечь личный состав и сохранить боеспособность частей. Оставить позиции под Царицыном заставил начавшийся тиф - "всегдашний спутник войны"36, сказалось и утомление людей постоянными боями.
      В конце 1918 г., после оставления немцами территории Украины и Дона и поражения от красных войск, Деникин, стремившийся объединить Добровольческую и Донскую армии под своим командованием, усилил давление на Краснова. В ходе состоявшихся 26 декабря 1918 г. на станции Торговой переговоров атаман заявил Деникину: "Генерал Мамантов - в военном отношении посредственный человек. Начальник штаба у него генерал Кельчевский - несомненно талантливый человек. Во имя пользы дела хотелось бы, чтобы Кельчевский заменил на посту Мамантова, но этой замены не поддержат казаки 2-го Донского округа, где Мамантов пользуется особенной популярностью, хотя он и непригодный казак. Уйдет Мамантов - уйдут и все казаки 2-го Донского округа"37. Подобная оценка Красновым Мамантова объяснялась, скорее всего, неудачами под Царицыном, фигуру командующего Восточным фронтом атаман использовал как аргумент против подчинения Донской армии Деникину. Но в условиях крушения фронтов дни атаманства Краснова были сочтены. В начале февраля 1919 г. он был вынужден подать в отставку вместе с командованием созданной им Донской армии. Новым войсковым атаманом был избран генерал-лейтенант А. П. Богаевский, готовый к сотрудничеству с Вооруженными силами Юга России, а командующим Донской армии назначен В. И. Сидорин, находившийся в резерве чинов при штабе главнокомандующего ВСЮР.
      С уходом атамана Краснова для Мамантова начался новый этап жизни и службы. В марте 1919 г. потрепанные части его войск соединились с Кавказской Добровольческой армией Врангеля. По приказу Сидорина части Мамантова были подчинены Врангелю. Большая часть его казаков перешла в резерв. С момента соединения с добровольцами жизненные пути Врангеля и Мамантова пересеклись.
      Врангель относился к нему с нескрываемой неприязнью, считал его (как и кубанца А. Г. Шкуро) неспособным командовать крупными соединениями. Врангелю был чужд партизанский принцип ведения войны, к тому же он не доверял казачьим военачальникам, а сам, в отличие от Мамантова и Шкуро, не имел базового военного образования; несмотря на свои боевые заслуги и личную храбрость, он чувствовал себя "чужим" среди популярных кавалеристов-николаевцев, которые отвечали ему тем же.
      В ходе наступления белых для соединения с восставшими на Верхнем Дону казаками в мае 1919 г. Сидорин с целью сокращения штабов и тыловых учреждений реорганизовал Донскую армию: прежние армии были сведены в три отдельных корпуса, корпуса стали дивизиями, а дивизии были переформированы в бригады трехполкового состава. Запрещалась деятельность любых самочинных формирований, структура армии унифицировалась с частями ВСЮР. Мамантов получил 2-й сводный казачий корпус: Сидорин уступил давлению мамантовских казаков, действовавших через войсковой круг. "Дед" снова оказался в привычной для него роли командира-орла, за которым шли казаки, готовые выполнить любой приказ. В мае Донская армия соединилась с казаками-повстанцами, а конница Мамантова и пластуны полковника А. М. Сутулова форсировали Дон и при поддержке флотилии овладели станицей Константиновской. Оборонявшие станицу красные части были полностью вырублены казаками. Все население окружной станицы было мобилизовано для сбора и погребения убитых красноармейцев, тела которых находили на протяжении десятка верст. Через два дня после освобождения Константиновской удалось выбить красных из станицы Морозовской. Здесь Мамантов пошел на военную хитрость: ворвавшись с разведчиками на железнодорожную станцию, он приказал обомлевшему телеграфисту срочно вызвать с соседней станции подкрепление против "банд белых", подходивших к Морозовской. Посланные на станцию эшелоны красных с пушками и пулеметами попали в руки казаков. Не давая красным опомниться, Мамантов повернул на восток и с ходу овладел станицей Нижне-Чирской. После освобождения Усть-Медведицкого округа казаки Мамантова у станции Арчада перерезали линию железной дороги Царицын-Поворино. Здесь они захватили несколько бронепоездов. Под селом Дубовка близ Царицына казаки сражались с 4-й и 6-й кавалерийскими дивизиями корпуса С. М. Буденного. В ходе многодневных боев казаки не добились серьезных успехов, но красные были вынуждены оттянуть силы с Царицынского фронта, что существенно облегчало продвижение Добровольческой армии к городу. Воодушевленный успехом и наблюдая подъем среди казаков, самолюбивый Мамантов решил все-таки овладеть "Красным Верденом" и добивался от командования Донской армии совместных действий с добровольцами с целью овладения Царицыном и ликвидации оборонявшей его группировки красных. Однако Сидорин не согласился и приказал Мамантову двинуться в станицу Урюпинскую. Мамантов подчинился38. В итоге Царицын был взят в июне 1919 г. Врангелем, что усилило взаимную неприязнь двух военачальников. К лету 1919 г. Дон был полностью очищен от красных. За время этого рейда конница Мамантова захватила около 5 тыс. пленных, 5 бронепоездов, 40 орудий и 107 пулеметов39.
      Вероятно, успех мамантовских казаков вызвал появление в штабе Донской армии замысла о глубоком рейде в тыл красных. Началась тщательно скрываемая подготовка к ставшему впоследствии знаменитым "мамантовскому рейду" - прорыву советского Южного фронта 4-м Донским конным корпусом и походу по центральным губерниям. Рейд рассматривался как часть планируемого общего наступления на Москву во исполнение подписанной Деникиным 3 июля 1919 г. так наз. московской директивы. К началу июля Донская армия вытеснила из области красных и вышла на границы Тамбовской и Воронежской губерний. Успехи конных групп Мамантова и Секретева вселяли уверенность в успехе операции. Белому командованию было очевидно, что людские резервы Дона уже исчерпаны, все способные носить оружие казаки мобилизованы. Согласно разработанному в штабе Донской армии плану, рейду отводилась едва ли не ключевая роль в организации общего наступления. Таким путем предполагалось сорвать готовившееся наступление красных и, более того, принимая во внимание распространенное мнение о массовом недовольстве населения, оказавшегося "под большевиками", привлечь его на свою сторону. Ожидалось, что при появлении казаков на этих землях начнется "противобольшевистский пожар".
      Подготовка к рейду продолжалась до августа 1919 года. Был сформирован 4-й Донской конный корпус в составе двух Донских конных дивизий40. 9-я дивизия насчитывала 3180 сабель, 62 орудия, 12 пулеметов; 10-я - 5400 сабель, 72 орудия, 16 пулеметов, три бронеавтомобиля. Корпус получил приказ: "Прорвать фронт противника между Борисоглебском и Бобровом и, разрушив тыл красных, способствовать быстрейшему продвижению Донской армии в ее полосе, имея конечной целью овладение Москвой"41.
      На исходе июля корпус выступил из станицы Урюпинской. Прорыв Южного фронта красных произошел утром 10 августа западнее Новохоперска на стыке 8 и 9-й армий. Развивая наступление, корпус устремился на север. Полному успеху помешала несогласованность действий донского командования и руководства ВСЮР. Изменения и уточнения были внесены в план рейда в последний момент, и в результате Деникин был убежден, что корпус Мамантова имел задачу прорвать фронт противника и "овладеть железнодорожным узлом Козловом для расстройства управления и тыла Южного большевистского фронта". Корпусу надлежало двигаться на Воронеж с целью разгрома советской группировки и захвата важной в стратегическом отношении железнодорожной станции Лиски42. Приказ же командующего Донской армией требовал от Мамантова крушить тылы красных и прорываться к Москве. Расхождение задач, поставленных верховным командованием и донским руководством, отразилось во взаимоисключающих приказах. Из-за затяжных проливных дождей и сопротивления красных Мамантов не смог овладеть Воронежем и двинул свой корпус в тыл Южного фронта.
      Крестьянское население центральных губерний страны первоначально встретило казаков настороженно, но в целом не враждебно, опасения подвергнуться грабежам не подтвердились. Командование корпуса разъяснило казакам, что в этом рейде за грабежи мародеры поплатятся головой. По приказу Мамантова закупка фуража у населения производилась организованно через сельский совет за наличные. Осознавая важность привлечения на свою сторону крестьянского населения, командир корпуса приказал бесплатно раздавать селянам продукты и промышленные товары из захваченных советских складов. Захватывая интендантский склад, казаки брали себе необходимый запас продовольствия и обмундирования, а остальное попадало в руки крестьян. В результате таких бесплатных раздач за корпусом обыкновенно следовали на подводах крестьяне, надеявшиеся получить часть захваченных казаками трофеев. Мамантов не разгонял их, в его планы не входило настраивать против себя крестьян. Вследствие этого по мере продвижения корпуса отношение населения к белоказакам становилось "все лучше и лучше".
      В разговорах с казаками крестьяне признавались, что сами они "большевики, но не коммунисты", то есть выступали за свободные выборы и советскую власть без диктата РКП(б). В условиях "военного коммунизма" и запрета свободной торговли крестьяне идеализировали время правления Николая II, припоминая: "а сколько мануфактуры-то было, керосину, соли, махорки!" и сокрушенно вздыхали: "видать этого теперь не будет"; перечисляли злоупотребления, совершенные местными большевиками. По поводу расстрела Николая они отвечали: "Мы ни при чем тут, за что Николая Александровича убивать, это все не иначе как от жидов..." К корпусу присоединялись добровольцы, однако подавляющее большинство населения не выказало желания воевать. Максимум на что решались мужики - расправиться с местным комиссаром. Встречая казаков, они сообщали, что уже "порешили субчика, которого не разберешь, что он такое был, не то жидюга, не то латыш". На призыв же вступать в ряды корпуса один из стариков-крестьян заявил офицеру-казаку: "Наше дело сторона. Мы - нитралитет". Казаков они благодарили за бесплатную раздачу продовольствия, разгон коммун и роспуск по домам мобилизованных, но проявляли равнодушие к борьбе белых с большевиками, боялись, что за белыми казаками возвратятся помещики43. Агитацией привлечь крестьян в казачий корпус не получалось, но Мамантов не прибегал к насильственной мобилизации и не использовал "аргументы" в виде плетей и пулеметов.
      К середине месяца корпус Мамантова беспрепятственно подошел к Тамбову и, выбив из него красных, 18 августа захватил город44. В результате было прервано движение на двух железнодорожных магистралях, нарушена связь командования Южного фронта красных с 8-й и 9-й армиями, разгромлены тылы этих армий. Казаки захватили армейские склады и раздавали продовольствие горожанам. В Тамбове казаки захватили около 10 тыс. пленных45. Мамантов приказал взорвать пороховой завод и, пополнив боеприпасы, уничтожил артиллерийские склады на станции Пушкари46. Через три дня корпус оставил Тамбов и двинулся к Козлову; красным пришлось поспешно эвакуировать штаб Южного фронта из Козлова в Орел.
      Козлов, являвшийся крупной армейской базой, обороняли значительные силы красных, но 22 августа 9-я дивизия овладела городом. В плен было взято 1700 красноармейцев47. Казаки, соблюдая "сухой закон", захватили и вылили тысячи ведер спирта. "Плакали, но выливали, исполняя приказ. Полководец понимал - если оставить спирт, через час все его спиртолюбивое воинство без боя превратится в трупы"48. В городе были захвачены инженерный и санитарный склады, огромный артиллерийский склад, уничтожены аэропланы, автомобили, мотоциклы.
      Захватывая города, казаки не только уничтожали оружейные склады, но и рассеивали живую силу противника. Только при занятии Тамбова и Козлова были распущены 20 тыс. мобилизованных красноармейцев49. Сравнительная легкость продвижения вглубь советской территории и благожелательное отношение к белоказакам крестьян и горожан позволяли надеяться, что путь на Москву будет проделан быстро и с минимальными потерями.
      27 августа передовой отряд в 300 казаков захватил город Раненбург Рязанской губернии. До Москвы по прямой оставалось приблизительно 280 километров. Для решения о дальнейшем направлении движения корпуса в деревне Кочетовке было проведено совещание у командира корпуса. Начальники дивизий и командиры бригад высказались против движения на Москву и настаивали на возвращении. Они считали, что силы корпуса слишком малы для такой серьезной задачи, боеспособных казаков насчитывалось не более 4 тыс., и даже в случае взятия столицы вряд ли удалось бы ее удержать. На поддержку населения не приходилось рассчитывать - в этом казаки убедились за время рейда. Командир 10-й дивизии генерал И. Л. Николаев был убежден, что Москву казаки возьмут, но если в ней отыщется водка, то "казуня (презрительно-насмешливое наименование казаков. - А. Г., А. Л.) вся перепьется и красные заберут всех нас голыми руками". Начальники рангом пониже поддержали мысль о возвращении. При этом никто не сомневался, что Москва будет взята, но все также понимали, что казаки своими силами не смогут ее удержать. Учитывалась острая нехватка патронов, при изобилии артиллерийских снарядов. На продолжении движения и захвате Москвы настаивал только Мамантов, оставшийся в одиночестве. На решение о возвращении также повлияло начавшееся общее наступление войск советского Южного фронта50. В создавшейся ситуации необходимо было спасать фронт, а не помышлять о взятии Москвы. Командование ВСЮР дважды посылало к Мамантову аэропланы с приказами о возвращении на Дон, угрожая военно-полевым судом в случае неповиновения51. Мамантов был вынужден подчиниться обстоятельствам. Итог совещания - корпус поворачивает назад и возвращается на Дон. Принятое решение отвечало настроению рядовых казаков, стремившихся домой. Весть об этом быстро разнеслась по частям, и, по выражению Борчевского, Москва, "за которой мы гонялись, как за синей птицей, сразу как-то отодвинулась, потускнела, сделалась далекой, чужой". Решено было двигаться через Елец и уничтожить в нем артиллерийскую базу красных52.
      Корпус повернул на юг; 28 августа захватил Лебедянь, 31-го - Елец. Там в руки казаков попал поезд Троцкого, убранство которого с любопытством рассматривали казаки и горожане; добычей стали 50 млн. советских рублей, принятых по описи особой комиссией53. В одном из небольших городков, вероятно в Задонске, занятом казаками 5 сентября, местное духовенство благословило Мамантова и передало ему "для спасения" богатую церковную утварь: золотые кресты, иконы, евангелия и пр.
      В это время в корпус прилетел аэроплан, с которым генерал послал доклад о рейде и ставшую впоследствии широко известной телеграмму на имя атамана: "Опираясь на могучую силу артиллерии и прекрасные английские пушки, мы проходили там, где, казалось, нет дорог. Казаки, офицеры и я шлем вам дружеский привет... наши дела идут блестяще, без потерь для себя разгромлены все тылы и Советы... Везем родне и друзьям богатые подарки, войсковой казне 60 млн. рублей, на украшение церкви дорогие иконы и церковную утварь"54. Эта телеграмма была затем истолкована как доказательство наличия огромной добычи, награбленной казаками в рейде. Именно так расценивал послание Мамантова Врангель, а Деникин отметил, что эта телеграмма прозвучала "похоронным звоном"55. В действительности речь шла о трофейных деньгах из елецкого казначейства, церковная утварь являлась добровольным подношением задонского духовенства; мануфактурой и кожей из елецких складов обогатились рядовые казаки56.
      Корпус прорвал линию фронта 18 - 19 сентября западнее Коротояка, где в результате наступления 3-го Кубанского корпуса Шкуро образовалась брешь в 25 верст; через нее мамантовцы вошли в расположение Добровольческой армии и соединились с казаками Шкуро. Продолжавшийся 40 дней рейд завершился.
      Рейдом в тыл Южного фронта командование Донской армии рассчитывало переломить ситуацию на театре военных действий. С оперативной точки зрения рейд был проведен безукоризненно. Успехи мамантовского корпуса выражались в дезорганизации работы и колоссальных разрушениях тыла Южного фронта и центральных губерний советской России. Командующий фронтом А. И. Егоров впоследствии отмечал, что за время рейда корпус Мамантова отвлек на себя с фронта и тыла пять стрелковых дивизий и стрелковую бригаду, конный корпус Буденного, пять полков особого назначения, Тамбовские пехотные курсы, многочисленные формирования местной власти, а также бронепоезда и летучки. Захватив Козлов, казаки прервали связь, нарушив управление войсками Южного фронта, основательно разрушили железнодорожные коммуникации, нанесли тяжкий удар по снабжению Южного фронта, уничтожив склады и базы. Количество распущенных по домам пленных и мобилизованных красноармейцев исчислялось многими тысячами. Начальник штаба корпуса полковник К. Т. Калиновский в сентябре 1919 г. сообщал о роспуске около 80 тыс. мобилизованных, эмигранты позднее писали о 100 тыс. отпущенных по домам крестьян57.
      Несправедливо упрекал Мамонтова Врангель - якобы в уклонении от боевых столкновений: Деникин отмечал, что по возвращении в корпусе насчитывалось не более 2 тыс. казаков58. Напротив, в боях с красными были захвачены города, имевшие стратегическое значение, и крупные железнодорожные станции.
      Мамантова упрекали в том, что он не сумел поднять массовое восстание в тылу противника, но в том, что крестьяне не желали воевать ни за белых, ни за красных, нет никакой вины генерала. Мамантов и его казаки делали все что могли для привлечения местного населения к борьбе: изгоняли большевиков, восстанавливали власть, воздерживались от грабежей, раздавали мануфактуру и продовольствие, снабжали желающих оружием. Однако крестьянское население Центральной России не поддержало белых казаков, и изменить его психологию Мамантов был бессилен.
      Выдвигались обвинения в грабежах. В частности Шкуро вспоминал, что Мамантов "вел за собой бесчисленные обозы с беженцами и добычей" и Шкуро на автомобиле не мог обогнать их на протяжении двух с половиной часов59. Но с корпусом следовали беженцы из Центральной России не пожелавшие оставаться под властью большевиков. Что же касается добычи, то без захвата трофеев не обходилась никакая война, а для казаков война это и поход "за зипунами". Громоздкие обозы с награбленным добром неизбежно снижали бы мобильность конного корпуса, который, напротив, демонстрировал свою высокую маневренность, боеспособность корпуса оставалась высокой, что немыслимо при массовом мародерстве и деморализации бойцов.
      Реальной возможности взять и удержать Москву у Мамантова не было: население так и осталось инертным, со стороны ВСЮР, корпус не получил никакой поддержки. Направленный в глубокий тыл противника, он оказался предоставлен самому себе, при этом, пока он активно действовал, "на фронте, наоборот, отмечались повсюду тишина и состояние без перемен"60. Показательно, что едва ли не единственным из генералов, стремившимся выступить на соединение с Мамантовым был не кто иной, как Шкуро. Донское командование поддержало предложенный им план, но Врангель и А. П. Кутепов выступили резко против. "Врангель вследствие своего непомерного честолюбия не мог перенести, чтобы кто-либо, кроме него, мог сыграть решающую роль в гражданской войне". Шкуро продолжал настаивать, но главнокомандующий запретил ему выступить в рейд. Шкуро был вынужден подчиниться приказу верховного, о чем впоследствии сожалел: "Не хочется верить, но многие и многие говорили мне потом, что тут со стороны главного командования проявилось известное недоверие к казачеству и нежелание, чтобы доминирующую роль в освобождении Москвы - этого сердца России - сыграли казачьи войска"61.
      Рейд корпуса не сорвал августовское наступление Южного фронта красных, но оказал серьезное морально-психологическое воздействие на советские войска. В тех конкретных условиях казаки Мамантова сделали все возможное для выполнения поставленных задач.
      На Дон Мамантов возвратился с триумфом. Его считали героем и выдающимся военачальником. Создавшуюся ситуацию всеобщего ликования и празднования успеха очень верно охарактеризовал И. М. Калинин: "Ему до тошноты курили фимиам, и даже Доброволия, скупая на похвалу донских вождей, приветливо улыбнулась смелому генералу". Рейд Мамантова сравнивали с рейдами северян и южан периода гражданской войны в США и отмечали превосходство мамантовских казаков. Газеты Белого Юга соревновались в лестных для Мамантова эпитетах: "Гигантской петлей сдавил корпус Мамантова шею советского фронта", "донская стрела - корпус генерала Мамантова поражает черное сердце большевизма". Английские офицеры при штабе Донской армии заявляли, что действия корпуса Мамантова войдут в историю и сделаются предметом зависти для каждого офицера любого рода оружия любой армии мира. Очень высоко оценивали проведенную операцию многие высшие офицеры. В частности, полковник В. В. Добрынин отмечал успешность рейда и реальную возможность для конницы Мамантова овладения Москвой, а генерал А. В. Голубинцев был убежден, что "блестящий" рейд казаков вписан "золотыми буквами" в историю кавалерии62.
      Однако военно-политическое руководство белого движения признало рейд в целом неудачным. Командующий Вооруженными силами Юга России Деникин писал: "Будем справедливы: Мамонтов сделал большое дело, и недаром набег его вызвал целую большевистскую приказную литературу, отмеченную неприкрытым страхом и истерическими выпадами... Но Мамонтов мог сделать несравненно больше: использовав исключительно благоприятную обстановку нахождения в тылу большевиков конной массы и сохранив от развала свой корпус, искать не добычи, а разгрома живой силы противника, что, несомненно, вызвало бы новый крупный перелом в ходе операции". Врангель был еще более категоричен: "Я считал действия генерала Мамонтова не только неудачными, но явно преступными. Проникнув в тыл врага, имея в руках крупную массу прекрасной конницы, он не только не использовал выгодности своего положения для разгрома войск противника, но явно избегал боя, все время уклоняясь от столкновений"63. Оценка Врангеля заведомо предвзята и вызвана сильной личной неприязнью, еще более усугубившейся из-за успеха мамантовского рейда.
      Кульминацией триумфа явился проходивший 8 октября Войсковой круг, на котором герой выступил с речью. Поведав о подробностях совершенного рейда, Мамантов указал на неравноправное положение в белой армии казаков и добровольцев: "Во время моей долгой службы я всегда замечал, что казачьи части являлись пасынками. Их посылали вперед, а когда дело доходило до пирогов, то им говорили "подождите"". Оратор отразил реальное положение дел в ВСЮР и его слова делегаты круга встретили бурными аплодисментами. Заключительные слова Мамантов адресовал командованию ВСЮР: "И когда настанет время движения на Москву, когда "снежная красавица", как назвал генерал Краснов Добровольческую армию, войдет в Москву, пусть она не забудет Дон... Когда же Дон Иванович явится туда, истерзанный и в рубище, пусть ему будет приготовлено почетное место среди тех, кого он лелеял на своей груди"64. Войсковой круг наградил донского героя почетным оружием - серебряной шашкой, на эфесе которой был выгравирован вензель "К. М." и герб Всевеликого войска Донского - "Елень (олень), пораженный стрелою". Лицевую сторону клинка украшала надпись "Герою Родины генералу Мамантову от донского атамана и правительства за беспримерные в мировой истории рейды с казачьей конницей в войне с большевиками"; на оборотной стороне были указаны даты и места мамантовских походов - "18 мая 1919 г. - 12 июня 1919 г. Константиновская - Морозовская - Чир - Нижне-Чирская - Усть-Медведицкая - Арчада - Раздорская - Березовская - Дубовка. 28 июля 1919 г. - 5 сентября 1919 г. Еланское Колено - Тамбов - Козлов - Лебедянь - Елец - Касторная - Грязи - Воронеж - Средний Икорец - Репьевка - Коротояк"65. Слава и популярность генерала, и без того значительные, достигли своего максимума. Слова Мамантова, адресованные вождям ВСЮР, не могли не вызвать у них недовольства.
      По возвращении из рейда Мамантов был назначен командиром конной группы. В начале октября 1919 г. она противостояла наступавшим на Воронеж красным частям. Сосредоточенная в районе железнодорожного узла Валуйки группа Мамантова насчитывала 3500 донцов, около 1000 кубанцев и 1350 стрелков. Генерал доносил командованию об усталости казаков в результате непрерывных боев, об измотанности конского состава и падении морального духа бойцов, особенно кубанцев; свирепствовал тиф. В этих исключительно тяжелых условиях корпуса Мамантова и Шкуро получили заведомо невыполнимую задачу по разгрому превосходящих сил красноармейской пехоты, но под натиском 20-тысячной конницы Буденного и 8-й армии красных 29 октября оставили Воронеж. Несмотря на требования Ставки, корпус Мамантова не смог вернуть город. 10 декабря командующим Добровольческой армией был назначен Врангель. Назначая его, Деникин полагал, что тот сможет объединить конницу и разбить силы Буденного. В тот же день конная группа Мамантова была изъята из подчинения Донской армии и передана Добровольческой. Принимая назначение, Врангель потребовал заменить Мамантова во главе конной группы кубанским генералом С. Г. Улагаем. Он утверждал, что "доколе во главе конницы будет стоять генерал Мамонтов, конница будет уклоняться от боя и заниматься только грабежом". До прибытия в расположение конной группы Улагая Мамантов получил приказ Врангеля разбить пехоту красных и ударить во фланг обходившей его конницы. Однако измотанные части Мамантова хотя и не были разгромлены, но не смогли помешать движению красных в районе станции Сватово в обход правого фланга "добровольцев", и взбешенный Врангель немедленно отрешил Мамантова от командования. Мамантов, не дождавшись приезда своего преемника, покинул корпус и, сказавшись больным, выехал в штаб Донской армии66. Одновременно Врангель добился отчисления из Добровольческой армии генерала Шкуро. Нескрываемая личная неприязнь переросла в острый конфликт, который лишь усугублял и без того бедственное положение ВСЮР. Возглавляя Добровольческую армию, Врангель опасался конкуренции со стороны популярных в войсках казачьих генералов, прежде всего Мамантова и Шкуро.
      Уязвленный этим смещением, Мамантов 19 декабря подал рапорт командующему Донской армией Сидорину. Указав, что в состав конной группы входит 4350 шашек и 2000 штыков донцов и только 1700 кубанцев и терцев, он объяснял свою отставку: "Учитывая боевой состав конной группы, я нахожу не соответствующим достоинству Донской армии и обидным для себя заменение, как командующего конной группой, без видимых причин лицом, не принадлежащим к составу Донской армии и младшим меня по службе. На основании изложенного считаю далее невозможным оставаться на должности командира 4-го Донского корпуса"67. Сменивший Мамантова кубанец генерал В. Г. Науменко не смог организовать успешную борьбу с противником: оставшись без своего "деда", казаки побежали. Связывая падение боеспособности 4-го корпуса с отрешением Мамантова от должности и стремясь остановить развал конной группы, Сидорин просил Деникина отменить несправедливый приказ Врангеля. Осознав пагубность принятого решения, Деникин внял просьбе Сидорина и предложил Мамантову, "руководствуясь благом родины и отметая личное самолюбие", вернуться к командованию корпусом. Но вернуться в подчиненный Врангелю корпус Мамонтов не захотел, о чем и заявил 22 декабря в телеграмме Сидорину, Богаевскому, председателю войскового круга (в копиях Деникину и Врангелю): "Доколе ген. Романовский и ген. Врангель будут распоряжаться донцами как пешками, я не считаю возможным занимать ответственные должности под их командованием. Полагаю, что насильственное принуждение меня остаться в должности командира корпуса при создавшихся взаимоотношениях не принесет пользы". Мамантов просил освободить его от командования корпусом и назначить на любую должность, "начиная с рядового казака"68. В тот же день и атаман Богаевский по телеграфу просил Деникина отменить приказ Врангеля, мотивируя это тем, что "бесцельное оскорбление славного донского генерала, много раз рисковавшего жизнью за общее дело, только усилит падение духа на фронте, далеко не твердого ввиду боевых неудач". В результате встреч Деникина с Сидориным и Сидорина с Врангелем 23 - 25 декабря 4-й Донской корпус был выведен из-под командования Добровольческой армии и Мамантов вновь стал его командиром69. Недельный конфликт внутри белого генералитета в условиях прогрессировавшего разложения конной группы и успешного наступления красных обрел черты бессмысленного фарса. К 25 декабря 1919 г. конница Мамантова вместе с Добровольческой армией откатилась на юг на 150 - 200 верст.
      В конце декабря начались бои за Ростов и Новочеркасск. Центральный участок обороны держал 4-й Донской корпус, ему даже удалось в боях 28 декабря - 2 января разгромить две стрелковые дивизии красных. Но после этой победы началось беспорядочное отступление: Мамантов опасался оказаться в ловушке, имея позади своих войск "полузамерзший Дон" с единственным мостом у станицы Аксайской70. Своим поспешным отступлением Мамантов оставил без поддержки конницу генерала Кутепова, несмотря на просьбу последнего о совместном планомерном отходе за Дон.
      В итоге белые оставили оба города и к 9 января отошли за Дон и Маныч. В условиях надвинувшейся катастрофы Мамантов, почувствовавший уверенность в своих силах после восстановления в должности и одержанной победы, решил вмешаться в политику. Еще 28 декабря он направил в штаб Донской армии донесение, содержавшее предложение командованию оставить тыл, присоединиться к коннице и всей мощью обрушиться на кавалерию красных. В случае успеха Мамантов рассчитывал "поднять весь Дон", при неудаче - можно было выйти на оперативный простор и прорываться на "колчаковский или польский фронт". Предлагая этот вариант действий, он ссылался на успешность собственного рейда в тыл Южного фронта. В спешке отступления на это донесение не обратили внимания. Тогда Мамантов перешел к решительным действиям. В штабе близ станицы Ольгинской он собрал командный состав корпуса, до командиров полков включительно. Изложив политическую и военную обстановку и сообщив о численности имевшихся войск, командир корпуса предложил собрать конницу в единый кулак и прорвать фронт противника: захватив стратегическую инициативу, казаки могли бы "свободно оперировать по тылам красных". В сущности, он предложил повторить совершенный им рейд. Мамантовский план получил единогласное одобрение. Более того, совещание наделило его полномочиями "потребовать от верховного круга немедленно прекратить бесполезную деятельность", а заняться снабжением армии и мобилизацией в нее офицеров, казаков и солдат. План и резолюция совещания, подписанная всеми командирами полков мамантовского корпуса, были встречены в армии с энтузиазмом. Согласно другой версии, Мамантов решил отправиться на верховный круг с целью убедиться в наличии помощи от союзников. В случае ее отсутствия он намеревался не отступать к морю, а "взять Донского атамана и Молодую армию и отступать в Персию"71. Таким образом, Мамантов был намерен при поддержке корпуса предъявить верховному кругу требование о продолжении активной борьбы при опоре на союзническую помощь.
      В начале 1920 г., после отступления с Дона, командование ВСЮР пошло на сближение с атаманом и командованием Донской армии, что было вызвано рядом объективных причин. Во-первых, в армии увеличилось число донских казаков. В армию стали возвращаться казаки-дезертиры, бежавшие от завоевавшей область Красной армии. В кубанских и терских частях, напротив, начался развал. Казаки-кубанцы побежали по домам. 3 января ослабленная боями Добровольческая армия, переименованная в корпус, была подчинена донскому командованию. Донцы сохраняли боеспособность и готовность к продолжению борьбы. В начале января 1920 г. Донская армия без Добровольческого корпуса имела 36500 бойцов, а Добровольческий и Кубано-Терский корпуса вместе насчитывали 11000 человек. Общая численность ВСЮР составляла 47500 бойцов, 200 орудий и 860 пулеметов72.
      Во-вторых, среди руководства кубанского казачества были необычайно сильны позиции казачьего сепаратизма - "самостийничества", который до последнего момента расшатывал единство белого лагеря. В создавшейся ситуации Деникин был вынужден ориентироваться на Богаевского и Сидорина, с которыми он теперь согласовывал дальнейший план борьбы. Деникин и Сидорин выезжали на фронт, принимали парады, на которых произносили речи о необходимости удержания Кубани. Из верховного правителя Юга России Деникин превратился в командующего терпящей поражение армии, что заставило его быть более сговорчивым. Конец 1919 г. был ознаменован очередной напряженностью отношений главнокомандующего с кубанским правительством. В. В. Добрынин отмечал, что, вероятно, именно по инициативе кубанской власти возникла идея о созыве "Верховного казачьего круга" из представителей казачьих войск Юга России с целью "захвата верховной власти". Донское командование сохраняло верность Деникину и призывало круг не обострять отношения с "добровольцами"73. Разумеется, командование ВСЮР было заинтересовано в привлечении кубанцев для борьбы и здесь имя и авторитет генерала Мамантова могли оказаться весьма кстати. В первой декаде января Мамантов был вызван с фронта в штаб Донской армии и получил приказ отправиться в Екатеринодар, чтобы сделать кругу доклад о своем рейде. Вероятно, рассказ об успешном рейде должен был склонить руководство круга к организации прорыва.
      О пребывании Мамантова в Екатеринодаре и о его скоропостижной смерти известно из воспоминаний Екатерины Васильевны Сысоевой, с которой генерал повенчался 20 октября 1919 г. в хуторе Попове станицы Есауловской. 12 января Мамантов в сопровождении генералов Г. Д. Каргальского и В. И. Постовского выехал в Екатеринодар. В классных вагонах мест для генералов не нашлось, и они не долго думая забрались в переполненную казаками и солдатами теплушку. Переночевав на полу вагона, они благополучно прибыли в город. В тот же день находившаяся в Новороссийске супруга Мамантова, получив телеграмму от мужа, прибыла в Екатеринодар. Скорее всего, именно в этой вагонной тесноте он заразился тифом. Генерал чувствовал недомогание, но от предложения супруги обратиться за медицинской помощью отказался. 19 января Мамантов отправился в городской театр на заседание верховного круга. Узнав прославленного генерала, молодые офицеры устроили ему овацию и приветствовали криками "Ура! Ура Мамантову!". В своей речи генерал призвал к единству действий фронта и тыла, к всеобщей мобилизации на Кубани. По некоторым данным, настроение делегатов было таково, что "круг готов был, устранив Деникина и Врангеля, передать ему главнокомандование всеми казачьими армиями", поскольку генерал имел огромный авторитет среди казаков и смог бы укрепить "утраченный в неудачах дух бойцов"74. Едва ли Мамантов в создавшейся на фронте ситуации пошел бы на подобный шаг.
      21 января он отправился на фронт; ехать пришлось в вагоне с выбитыми стеклами, и к сыпному тифу добавилось воспаление легких и почек. В тот же день он вернулся в Екатеринодар и слег. В госпитале, когда его увидела там супруга, Мамантов выглядел как "форменный скелет... кожа да кости". Постепенно началось выздоровление, возвращались силы. Во время болезни Мамантова его несколько раз посещал английский доктор и интересовался ходом болезни. На состоявшемся врачебном консилиуме было принято решение о возможности выписать больного и отправить в Батум, в Цихидзир - имение Мамантовой. Но для укрепления сил и здоровья пациента его решили оставить в больнице еще на два-три дня.
      Около двух часов ночи 13 февраля в палату к Мамантову зашел фельдшер со шприцем. На вопрос проснувшейся супруги "зачем он пришел и что ему надо" фельдшер ответил, что по распоряжению лечащего врача должен сделать пациенту впрыскивание "успокоительного лекарства". Мамантова попыталась помешать фельдшеру, но тот грубо оттолкнул ее и сделал больному инъекцию, как утверждала впоследствии Мамантова "отравленной жидкостью". Фельдшер бесследно исчез из больницы. Узнав о ночном происшествии, доктор заявил, что он не давал подобных распоряжений. После этой инъекции здоровье Мамантова резко ухудшилось, он впал в бессознательное состояние и скончался, не приходя в себя, 14 февраля в 12.30 пополудни. Вскрытие тела не проводили. Отпевание и погребение усопшего прошло 17 февраля в Екатерининском соборе.
      Отдавая дань памяти покойному, на похоронах присутствовали представители английской и французской миссий. 15 февраля был оглашен приказ атамана Богаевского по войску, извещавший о смерти Мамантова: "Много жертв выхвачено смертью из командного состава армии, жившего одной жизнью с рядовыми бойцами. Не пощадила она и нашего героя, одного из лучших вождей армии и гордость нашей конницы... Мир праху твоему, храбрейший из храбрых! Дон никогда не забудет твоих дел и трудов на пользу и славу родного края, и по достоинству почтит он память своего народного героя..."
      Слух об отравлении генерала Мамантова пошел по городу уже утром после трагической ночи. За два часа до смерти больного осматривал профессор Сиротинин, сообщивший об отравлении двоюродному брату Мамантова Н. Н. Коковцову. В 1923 г. в Софии протопресвитер Георгий Шавельский, причащавший умиравшего генерала, подтвердил Е. В. Мамантовой версию об отравлении. Слух об отравлении Мамантова был широко распространен в Донской армии, особенно среди казаков 4-го Донского "Мамантовского" корпуса. Дабы пресечь слухи, в корпус была командирована "специальная группа" агентов отделения особой части ВСЮР для "разъяснительной работы". Но агентам так и не удалось убедить казаков в смерти Мамантова от тифа, мамантовцы были уверены в отравлении "деда"75.
      Если принять высказанную Е. В. Мамантовой версию, то возникает вопрос о виновниках его смерти. Кому в создавшейся ситуации была выгодна гибель генерала? Кто руководил действиями агента-убийцы: "белые ли враги генерала или красные враги казаков"?76. Популярность и слава донского героя многим была не по душе, а потому у Мамантова хватало недоброжелателей и завистников в белом лагере. Одним из главных и давних являлся Врангель. При демонстрируемой лояльности Мамантова к власти попытка вмешательства боевого генерала в "большую" политику вкупе с "промамантовскими" настроениями делегатов "верховного круга" могла вызвать недовольство главнокомандующего ВСЮР. Наконец, желать устранения Мамантова могло "самостийнически" настроенное правительство Кубани, которое имело основание расценить речь Мамантова как поддержку стремления руководителей ВСЮР вовлечь в борьбу с наступавшей Красной армией разбежавшихся по домам казаков. Устранение Мамантова, оказавшегося в екатеринодарской больнице, могло сорвать подготовку задуманного им рейда. Думается, однако, едва ли кто-либо из перечисленных фигур мог пойти на убийство Мамантова.
      В. Ж. Цветков выдвинул версию об организации убийства Мамантова красными. По его сведениям, контрразведывательное отделение штаба Донской армии еще 8 февраля раскрыло подпольную большевистскую организацию, действовавшую под руководством врача 4-го Донского корпуса Маслова и получавшую указания из санитарного отдела штаба. В этой связи указанный автор предполагает "более чем вероятным" убийство Мамантова фельдшером екатеринодарского госпиталя77.
      Лечащим врачом генерала был направленный из штаба Донской армии доктор Петр Иванович Попов. Поочередно больного посещали два фельдшера для исполнения врачебных предписаний. Оба фельдшера были не казаки, но к одному из них Мамантов относился очень хорошо, а второго он по необъяснимой причине невзлюбил, не подпускал к себе и просил супругу: "Гони, гони его прочь от меня". Именно этот второй фельдшер и сделал генералу смертельную инъекцию78. Причину этой неприязни Мамантова объяснить сложно, вероятно, фельдшер так или иначе проявлял свое недоброжелательное отношение к белогвардейскому генералу. Почувствовав это, Мамантов старался не допускать его присутствия. Узнав о скорой выписке и отъезде генерала, подпольщики не стали медлить, тем более что после консилиума у больного отменили ночные дежурства и в палате с ним постоянно находилась только супруга. В целом версия об убийстве генерала агентом большевистского подполья представляется правдоподобной.
      "Мамантовский" корпус ненадолго пережил своего командира. Возглавивший 4-й Донской корпус после отъезда Мамантова генерал-лейтенант А. А. Павлов по приказу командующего Донской армией повел казаков в Сальские степи для разгрома конницы Б. М. Думенко. Стараясь не отрываться от линии фронта, Павлов повел конную группу в составе 4-го Донского и конницы 2-го Донского корпуса по левому берегу Маныча, представлявшему собой голую степь с одиночными зимовниками. Сильнейший мороз и глубокий снег при недостаточном снабжении сделали этот переход гибельным для казаков. Среди них было много обмороженных. Неожиданная атака на станцию Торговая и поселок Воронцовский была отбита красными с большими для казаков потерями. 20 февраля конная группа сосредоточилась в станице Егорлыкской. Итоги скитаний по Сальским степям и неудачного боя под Торговой были ужасающие. Из 12 тыс. бойцов конной группы в живых осталось только 5500 человек79. Остатки "мамантовского" корпуса отступили на Кубань и из Сочи были вывезены в Крым, где составили основу 2-й Донской дивизии Донского корпуса. По общему признанию, это были самые стойкие и испытанные полки Русской армии Врангеля. Затем была эвакуация...
      Константин Константинович Мамантов к концу своей жизни достиг пика полководческой карьеры, снискал заслуженную популярность и уважение казаков. Он не стал известным политиком, не влиял на принятие политических решений. Ему не удалось овладеть Царицыном в 1918 г., но уже при жизни имя Мамантова благодаря совершенному рейду стало легендарным для белого движения Юга России. По оценке Кельчевского, "богом одаренный кавалерист понял природного конника казака, и их совместная работа дала миру классические образцы конного боя и конного рейда. Его слава при жизни не давала спать многим и многим честолюбцам, но все их потуги очернить его светлое имя разбивались и будут разбиваться о бессмертие его творений"80. Выдающийся донской военачальник навсегда покинул поле боя в наиболее критический для белой армии момент. И мамантовским казакам и недоброжелателям Мамантова суждено было увидеть финал белого движения, до окончательного разгрома которого оставались считаные месяцы.
      Примечания
      1. ДОБРЫНИН В. Борьба с большевизмом на Юге России. Прага. 1921; то же в кн.: Донская армия в борьбе с большевиками. М. 2004; СКРЯБИН Н. Мамонтовский рейд. - Военная быль, 1956, N19; то же в кн.: Донская армия; ГОЛУБИНЦЕВ А. В. Русская Вандея. Мюнхен. 1959; то же в кн.: Донская армия; КОВАЛЕВ Е. К 40-летию мамантовского рейда (1919 - 1959). - Родимый край, 1959, N24 - 28; ЕГО ЖЕ. Действие 2-го Донского отдельного корпуса с началом Мамонтовского рейда. - Военная быль, 1959, N37; то же в кн.: Донская армия; МАТВЕЕВ П. Рейд генерала Мамонтова. - Вестник первопоходника, 1965, N42; то же в кн.: Донская армия; ГОРДЕЕВ А. А. История казаков. Ч. 4. Париж. 1968; М. 1993; КОВАЛЕВ Е. Е. Мамонтовский рейд. 1919 г. - Русский инвалид, 1969, N162; ГОЛУБИНЦЕВ Г. М. Рейд генерала Мамонтова. - Первопоходник, 1972, N9; ТУРЧАНИНОВ Б. Слава и память Донскому корпусу генерала Мамонтова. - Там же, 1974, N22; то же в кн.: Донская армия; и др.
      2. РЫМШАН М. Рейд Мамонтова. Август-сентябрь 1919 г. М. 1926.
      3. ШЕЙКИН А. Л. Опрокинутый рейд. Л. 1987.
      4. ЦВЕТКОВ В. Уроки упущенных побед: к 80-летию похода на Москву 1919 г. - Посев, 1999, N11; ЕГО ЖЕ. Донская стрела. Генерал Константин Мамантов и его соратники. - Родина, 2003, N2; ДАЙНЕС В. "Казачий вождь". - Ориентир, 2002, N4; АУСКИЙ С. Казаки. Особое сословие. М. -СПб. 2002; СЕННИКОВ Б. В. Тамбовское восстание 1918 - 1921 гг. и раскрестьянивание России 1929 - 1933 гг. М. 2004, с. 52 - 64; ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов. В кн.: Белое движение. Исторические портреты: Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, П. Н. Врангель. М. 2006; ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов - легенда "белого движения". - Человек второго плана в истории. Вып. 4. Ростов н/Д. 2007; ЕГО ЖЕ Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год. М. 2008; ГАНИН А. В. Легендарный военачальник (Константин Мамантов). В кн.: Казачество великое, бесстрашное. СПб. 2008; ПОСАДСКИЙ А. В. Еще раз о рейде Мамонтова. - Донские казаки в борьбе с большевиками. 2009. Вып. 1; Воспоминания о генерал-лейтенанте К. К. Мамантове. Там же, 2010, вып. 2; ХАЙРУЛИН М. А. Страшный риск. Полеты Донской авиации для связи с 4-м конным корпусом генерал-лейтенанта К. К. Мамантова в 1919 г. - Там же, 2010, вып. 4.
      5. Воспоминания о генерал-лейтенанте К. К. Мамантове, с. 135.
      6. ВРАНГЕЛЬ П. Н. Воспоминания. Южный фронт (ноябрь 1916 г. - ноябрь 1920 г.). Ч. 1. М. 1992, с. 211.
      7. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 6051, оп. 1, д. 3, л. 92.
      8. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 2.
      9. ЕЛИСЕЕВ Ф. И. С хоперцами. В кн.: Дневники казачьих офицеров. М. 2004, с. 319.
      10. КАЛИНИН И. Русская Вандея. М. -Л. 1926, с. 144.
      11. ЦВЕТКОВ В. Донская стрела, с. 82; ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 328.
      12. ГАРФ, ф. 6051, оп. 1, д. 3, л. 92 - 94; ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 2 - 3.
      13. Там же, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 3.
      14. Казачий словарь-справочник. Т. 2. Сан-Ансельмо. 1968, с. 162.
      15. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 276.
      16. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 328; ЦВЕТКОВ В. Донская стрела, с. 82.
      17. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 162; ВЕНКОВ А. В. Атаман Краснов, с. 294.
      18. ДАЙНЕС В. "Казачий вождь", с. 65.
      19. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 3.
      20. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 277.
      21. ЦВЕТКОВ В. Ж. Донская стрела, с. 82.
      22. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 4.
      23. Казачество. Энциклопедия. М. 2003, с. 204.
      24. ВЕНКОВ А. В. Атаман Краснов, с. 294; Казачество. Энциклопедия, с. 204.
      25. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 4.
      26. Там же, л. 5.
      27. Степной поход. В кн.: Донская армия, с. 148; ДЕНИСОВ С. В. Белая Россия. Нью-Йорк. 1937; М. 1991, с. 111.
      28. Степной поход // Донская армия, с. 150, 147.
      29. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 329; Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 162.
      30. Цит. по: ЦВЕТКОВ В. Донская стрела, с. 83; КРАСНОВ П. Н. Всевеликое Войско Донское. В кн.: Донская армия, с. 401, 402.
      31. Воспоминания о генерал-лейтенанте К. К. Мамантове, с. 136.
      32. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 330.
      33. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 7.
      34. ПОЛЯКОВ И. А. Донские казаки в борьбе с большевиками. М. 2008, с. 475.
      35. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 5 - 6.
      36. Там же, л. 6.
      37. Цит. по: ПОЛЯКОВ И. А. Ук. соч., с. 453.
      38. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 7 - 11.
      39. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 291.
      40. Казачий словарь-справочник. Т. 3. Сан-Ансельмо. 1969, с. 21 - 22.
      41. ГАРФ, ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 466.
      42. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 5. М. 2006, с. 502, 504.
      43. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 22 - 23, 28; ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 474, 476.
      44. Там же, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 22 - 23.
      45. АУСКИЙ С. Ук. соч., с. 352; ТУРЧАНИНОВ Б. Слава и память Донскому корпусу, с. 522.
      46. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 25.
      47. Там же, ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 476.
      48. КАЛИНИН И. Ук. соч., с. 147.
      49. КОВАЛЕВ Е. Ук. соч., с. 6.
      50. История гражданской войны в СССР. Т. 4. М. 1959, с. 223 - 224.
      51. ЦВЕТКОВ В. Ж. Донская стрела, с. 84.
      52. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 32 - 34; ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 478.
      53. Там же, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 34 - 35.
      54. Цит. по: ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 335.
      55. ВРАНГЕЛЬ П. Н. Ук. соч., с. 355; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., Т. 4, с. 134.
      56. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 36.
      57. Казачий словарь-справочник. Т. 3, с. 24; ГАРФ, ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 81; МАТВЕЕВ П. Рейд генерала Мамонтова, с. 508; ТУРЧАНИНОВ Б. Ук. соч., с. 527.
      58. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 5, с. 504.
      59. ШКУРО А. Г. Гражданская война в России: Записки белого партизана. М. 2004, с. 227.
      60. ГОРДЕЕВ А. А. Ук. соч., с. 301.
      61. ШКУРО А. Г. Ук. соч., с. 225 - 226.
      62. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 336; ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 54 - 55; ГОЛУБИНЦЕВ А. В. Ук. соч., с. 323.
      63. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 5, с. 504 - 505; ВРАНГЕЛЬ П. Н. Ук. соч., с. 353, 355.
      64. КАЛИНИН И. Ук. соч., с. 153 - 154.
      65. Музей истории донского казачества. Г. Новочеркасск Ростовской области, ф. КП-3425.
      66. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 58 - 59; ВРАНГЕЛЬ П. Н. Ук. соч., с. 427, 437 - 438, 440.
      67. Цит. по: ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 60.
      68. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 163.
      69. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 338 - 339.
      70. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 65.
      71. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 340 - 341.
      72. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 65, 66; КОВАЛЕВ Е. Бои с конницей Буденного и Думенко на Дону и на Маныче в 1920 г. В кн.: Донская армия, с. 529.
      73. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 68.
      74. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 164.
      75. МАМАНТОВА Е. Генерал К. К. Мамантов был отравлен. - Родимый край, 1964, N52, с. 7 - 12.
      76. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 164.
      77. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 306.
      78. МАМАНТОВА Е. Ук. соч., с. 10.
      79. Подробнее см: КОВАЛЕВ Е. Поход донской конницы на Торговую 1920 года. В кн.: Донская армия, с. 537 - 545.
      80. ГАРФ, ф. 6051, оп. 1, д. 3, л. 94.
    • Дроков С. В. Александр Васильевич Колчак
      Автор: Saygo
      Дроков С. В. Александр Васильевич Колчак // Вопросы истории. - 1991. - № 1. - С. 50-67.
      До недавнего времени лидеры белого движения в работах советских историков изображались схематически, с единственной характеристикой - контрреволюционеры... В полной мере относится это и к адмиралу А. В. Колчаку (1874 - 1920 гг). Справочные издания, касаясь его биографии, лишь отмечают, что он был не только "Верховным правителем" России в 1918 - 1920 гг., но и гидрологом во время полярных экспедиций 1900 - 1903 и 1908 - 1911 гг., а также участником русско-японской и первой мировой войн1. В свое время изданием протоколов заседаний Чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака была предпринята попытка осветить "историю не только самой колчаковщины в показаниях ее верховного главы, но и автобиографию самого Колчака, чтобы полнее обрисовать этого "руководителя" контрреволюционного наступления на молодую Советскую республику"2. Однако впоследствии данная тема получила у нас развитие лишь в аспекте, анализирующем режим колчаковщины3, без развернутой характеристики деятельности ее "главного героя", особенно в дореволюционное время. Только в примечаниях к воспоминаниям гражданской жены Колчака А. В. Тимиревой-Книпер приведено достаточно полное описание этого периода4.
      Род Колчаков имел давнюю историю. По мнению сына адмирала Ростислава Александровича (1910 - 1965 гг.), семейные корни восходят к Илиас-паше Колчаку. Этот принявший мусульманство серб стал начальником Хотинской крепости, затем визирем султана, а после падения крепости в очередной русско- турецкой войне оказался в 1739 г. с одним из сыновей в России как военнопленный. В отечественной печати фамилия Колчак впервые упомянута М. В. Ломоносовым в оде царице Анне Иоанновне на взятие Хотина5. Вероятно предположение, что слово "колчак" означает "рукавица" (от турецкого "кол" - рука). Но "что во всяком случае верно, это то, что семья и отца, и матери адмирала были из казаков - семья отца из Бугского казачьего войска, а матери - Донского"6.
      В метрической книге Троицкой церкви села Александровского, Петербурского уезда под № 50 записано: "Морской Артиллерии у Штабс-Капитана Василия Иванова Колчак и законной жены его Ольги Ильиной, обоих Православных и первобрачных, сын Александр, родился четвертого Ноября, и крещен пятнадцатого Декабря тысяча восемьсот семьдесят четвертого года"7. Ольга Ильинична, в девичестве Посохова (1855 - 1894 гг.), - из дворян Херсонской губ., уроженка Одессы.
      "Она, по словам моей матери, была "красивая казачка", спокойная, тихая, добрая и строгая. Воспитывалась она в Одесском институте и была очень набожна... Александр Васильевич ее очень любил и на всю жизнь сохранил память о долгих вечернях, на которые он ходил мальчиком со своей матерью в церковь, где-то далеко от мрачного Обуховского завода, вблизи которого они жили по службе отца"8.
      Штабс-капитан тоже родился в Одессе, в 1837 г., был воспитанником Ришельевской гимназии, человек сдержанный, большой франкофил. Службу начал в 1855 г. юнкером, затем стал прапорщиком морской артиллерии, во время Крымской войны при обороне Севастополя состоял помощником батарейного командира на Малаховом кургане. "За сожжение огнем гласисной батареи 4-го августа фашин и туров во французской траншее награжден Знаком отличия Военного ордена. В бою на Малаховом кургане 27-го августа контужен в плечо, ранен в руку и взят в плен". По возвращении из плена (на Принцевых островах) кончил двухгодичные курсы в Институте корпуса горных инженеров и командирован на уральские горные заводы. В 1863 г. назначен на Обуховский сталелитейный завод в Петербурге членом комиссии морских артиллерийских приемщиков орудий и снарядов. В 1893 г. произведен в генерал-майоры и вышел в отставку9. Затем до 1899 г. работал на Обуховском заводе заведующим сталепудлинговой мастерской. Был автором ряда специальных работ ("О сталелитейном производстве", "Пудлинговая сталь и ее применение в сталелитейном производстве", "История Обуховского сталелитейного завода в связи с прогрессом артиллерийской техники"), публикаций в "Морском сборнике" и воспоминаний10.
      "Моя семья, - рассказывал на допросе в феврале 1920 г. А. В. Колчак, - была чисто военного характера и военного направления. Я вырос в чисто военной семье. Братья моего отца были моряками. Один из них служил на Дальнем Востоке, а другой был морской артиллерист и много плавал. Вырос я под влиянием чисто военной обстановки и военной среды"11. Кроме Александра у Колчаков была дочь Екатерина (1875 г. рожд.). До поступления в 6-ю Петербургскую классическую гимназию, где он проучился до 3 класса, Александр получил хорошее домашнее образование. В 1888 г. он перевелся в Морской кадетский корпус. Много читал. В письме своей жене Софье Федоровне (в девичестве Омирова, 1876 - 1956 гг.), вывезшей за границу в апреле 1919 г. сына Ростислава, адмирал просил "положить в основание его воспитания историю великих людей, так как примеры их есть единственное средство развить в ребенке те наклонности и качества, которые необходимы для службы"12.
      В юности Колчак пользовался авторитетом у товарищей, которые часто говорили: "Колчак все знает. Спросим у него". До окончания корпуса он оставался в числе первых его воспитанников, в 1893 г. был назначен фельдфебелем младшей роты. Будущий управляющий морским министерством "Верховного правителя" М. И. Смирнов вспоминал: "Здесь (в кадетском корпусе. - С. Д.) я впервые с ним познакомился, будучи воспитанником младшей роты. Колчак, молодой человек, невысокого роста, со сосредоточенным взглядом живых и выразительных глаз, глубоким грудным голосом, образностью прекрасной русской речи, серьезностью мыслей и поступков внушал нам, мальчикам, глубокое к себе уважение. Мы чувствовали в нем моральную силу, которой невозможно не повиноваться, чувствовали, что это тот человек, за которым надо беспрекословно следовать. Ни один офицер-воспитатель, ни один преподаватель корпуса не внушал нам такого чувства превосходства, как гардемарин Колчак"13.
      В ученические годы Александр увлекался военной историей и точными науками. Частые посещения Обуховского завода дали ему технико-практические знания по артиллерийскому и минному делу. Отец познакомил его с британским заводчиком У. Дж. Армстронгом, который предлагал ему продолжить обучение на английских заводах. Но у юноши возобладало желание служить на флоте. Когда весной 1894 г. он как фельдфебель принимал участие в обсуждении результатов выпуска, то отказался от предложенного ему первого места, потому что считал более достойным своего товарища, и был выпущен из корпуса вторым, получив денежную премию им. П. И. Рикорда, а осенью был произведен в мичманы.
      В 1895 г. Колчак стал помощником вахтенного начальника на броненосце "Рюрик". Во Владивостоке перешел вахтенным начальником на "Крейсер", на котором с 1896 до 1899 г. плавал в Тихом океане. "Это было первое мое большое плавание, - рассказывал он позднее, - ...Главная задача была чисто строевая на корабле, но, кроме того, я специально работал по океанографии и гидрологии. С этого времени я начал заниматься научными работами. Я готовился к южно-полярной экспедиции, но занимался этим в свободное время; писал записки, изучал южно-полярные страны. У меня была мечта найти Южный полюс; но я так и не попал в плавание на южный океан"14.
      Тогда же он увлекся восточной философией, особенно учением секты Дзэн, проповедующей аскетизм и пренебрежение к быту, пытался самостоятельно освоить китайский язык. Позднее Колчак собирал клинки работы японских мастеров. В Токио он подолгу бродил в отдаленных кварталах, надеясь найти клинок Майошин (самураи, когда им приходилось прибегать к харакири, старались проделать его оружием именно этого мастера), и гордился подарком японского полковника в 1918 г. - клинком одного из учеников мастера: "Когда мне становится очень тяжело, я достаю этот клинок, сажусь к камину, выключаю освещение и при свете горящего угля смотрю на него... Какие-то тени появляются, исчезают на поверхности клинка, который точно оживает какой-то внутренней в нем скрытой силой - быть может, действительно частью живой души воина"15.
      Адмирал Г. Ф. Цывинский, принимая командование над "Крейсером" в 1897 г., писал: "На крейсер было прислано с эскадры 100 человек лучших здоровых и грамотных матросов для подготовки в унтер-офицеры. Они были разделены на 4 вахты и в каждую вахту назначен офицер, он же и учитель своей вахты... Одним из вахтенных учителей был мичман А. В. Колчак. Это был необычайно способный, знающий и талантливый офицер, обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских флотов и морских сражений. Служил на крейсере младшим штурманом до возвращения в Кронштадт в 1899 году"16. В 1898 г. Колчак был произведен в лейтенанты. Итогом того плавания явились опубликованные им "Наблюдения над поверхностными температурами и удельными весами морской воды, произведенные на крейсерах "Рюрик" и "Крейсер" с мая 1897 г. по март 1898 г."17, в которых уточнялись методы наблюдений и выверялась правильность карт холодных течений у берегов Кореи.
      После плавания на военных кораблях Колчак несколько разочаровался в военной службе: "Еще во время пребывания в Тихом океане я подумывал о выходе из военного флота и о службе на коммерческих судах. Тем не менее я всегда был военным моряком". В 1899 г. он возвратился в Петербург и попытался поступить к адмиралу С. О. Макарову на "Ермак", который должен был уйти через несколько дней в Ледовитый океан, ради чего Колчак хотел даже выйти в отставку, но не успел и попал на внутреннее плавание на "Князе Пожарском" - "худшее, что только я мог представить"18. Узнав о готовящейся Русской полярной экспедиции под начальством барона Э. В. Толля, он обратился к акад. Ф. Б. Шмидту, чтобы узнать, есть ли возможность принять участие в экспедиции. Тот "ничего не мог сообщить определенно, надо было ждать барона; убедившись, насколько неприятно и трудно кого-либо просить о чем-нибудь, я принял меры к тому, чтобы уйти в Тихий океан, и подал рапорт о переводе в Сибирский экипаж".
      Известия об англо-бурской войне Колчак воспринял с горячностью: "Я думаю, что каждый мужчина, слыша и читая о таком деле, должен был испытывать хотя бы смутное и слабое желание в нем участвовать"19, но получил приглашение принять участие в Русской полярной экспедиции, в должности второго магнитолога с занятиями и гидрологией. Чтобы подготовиться к возложенным на него обязанностям, Колчак был назначен в Главную физическую обсерваторию в Петербурге и Павловскую магнитную обсерваторию, затем уехал в Норвегию для изучения новых методов магнетизма и гидрологии. Там он встречался с Ф. Нансеном, чтобы "воспользоваться его советами по снаряжению и работам по части гидрологии"20. Наконец, летом 1900 г. на судне "Заря" Русская полярная экспедиция отправилась в плавание. "На следующий день я сделал свою 1-ю гидрологическую станцию", - записал в экспедиционном дневнике Колчак21.
      О работе гидролога Колчака можно судить по отчетам в "Известиях" Академии наук. Он сообщал о произведенных наблюдениях над температурами и удельными весами поверхностного слоя морской воды, о глубоководных работах, о форме, состоянии, толщине льда и участвовал в сборе ископаемых останков млекопитающих22. В 1901 г. Толль и Колчак совершили экспедицию на п-ов Челюскина. Пройдя за 41 день 500 верст в сильную пургу, лейтенант вел маршрутную съемку и магнитные наблюдения. В 1902 г. санная экспедиция, в которую входили Толль с астрономом и якутами- промышленниками, отправилась к мысу Высокому о-ва Новая Сибирь, имея цель достигнуть о-в Беннетта, и пропала. Академия наук разработала два плана ее спасения. Один из них взялся выполнить Колчак.
      В январе 1903 г. ему вручили официальное приглашение принять командование спасательной шлюпочной экспедицией, и он отправляется в Мезень, чтобы нанять там матросов, и на вельботе выходит на поиски, проведя 42 дня в тяжелейших условиях. При переходе по льду в заливе Чернышева он едва не утонул, провалившись в трещину. По возвращении спасательная экспедиция привезла документы и геологические коллекции Толля вместе с вестью о его гибели. В черновиках переписки и дневника содержится конспект сообщения Колчака "О современном положении Русской полярной экспедиции. Чтение в Иркутском географическом обществе (21) февраля 1903 г."
      За полярное путешествие Колчак в 1903 г. был награжден орденом св. Владимира IV степени, а за "выдающийся и сопряженный с трудом и опасностью географический подвиг" представлен в 1905 г. Русским географическим обществом к большой Константиновской золотой медали - награде, которой ранее удостаивались Н. А. Норденшельд и Ф. Нансен, в феврале 1906 г. избран в действительные члены этого общества23. По итогам спасательной экспедиции Колчак составил "Предварительный отчет начальника экспедиции на землю Беннетт для оказания помощи барону Толлю" и опубликовал статью "Последняя экспедиция на остров Беннетт, снаряженная Академией наук для поисков барона Толля". Один из островов Карского моря был назван в честь лейтенанта Колчака; но в конце 30-х годов этот остров был переименован в память о матросе яхты "Заря" Расторгуеве, принимавшем участие в экспедиции Толля. Однако поныне островок в архипелаге Литке и мыс на о-ве Беннетта носят имя жены Колчака - Софьи. Лишь в 1926 г. комиссия по изучению Якутской АССР в материалах по изучению земного магнетизма в Якутии опубликовала результаты ежечасных наблюдений над магнитным склонением во время зимовок, а также абсолютные магнитные определения за 1900 - 1902 гг., произведенные Колчаком и Ф. Г. Зебергом24.
      Начало русско-японской войны застало Колчака в Якутске. В срочной телеграмме в Академию наук 28 января 1904 г. он просит разрешения выехать в эскадру Тихого океана и получает согласие. В марте он вступил в брак с Омировой25, сдал дела экспедиции своему помощнику П. В. Оленину, выехал в Порт-Артур и вскоре явился к командующему флотом Тихого океана вице-адмиралу С. О. Макарову. Лейтенант был назначен вахтенным начальником на крейсер "Аскольд", в апреле переведен на минный транспорт "Амур", а затем стал командиром эсминца "Сердитый"26, который совершил ряд смелых атак на японскую эскадру. Под командованием Колчака была поставлена к югу от устья Амура минная банка, на которой подорвался японский крейсер "Такасаго".
      В воспоминаниях контр-адмирала С. Н. Тимирева говорится о плане экспедиции для прорыва блокады Порт-Артура с моря и активизации действий против японских транспортов в Желтом море и на Тихом океане. В разработке плана участвовал и Колчак. Сменивший погибшего Макарова адмирал В. К. Витгефт отменил реализацию плана. В ноябре 1904 г. Колчак был назначен командиром 120-мм и 47-мм батарей на северо-восточном крыле крепости Порт-Артур с прикомандированием на довольствие к броненосцу "Ретвизан"27. Для поджога японских укреплений Колчак попытался использовать керосиновые гранаты, но безрезультатно. С 3 по 21 декабря 1904 г. он вел дневник. Есть в нем и такая запись: "У нас много новых заболеваний цингой среди команды, и число цинготных теперь не менее 30%. Люди постоянно простужаются, не имея теплого платья, едят одну... живут черт знает в каких-то землянках - понятно и заболевают цингой".
      А вот описание дня капитуляции Порт-Артура: "Редко кое-где слышались отдельные ружейные выстрелы или отдельные удары взрывов; Порт и город скрывались в густом тумане и дыме горевших судов. Получено вторичное приказание ни под каким видом не открывать первыми огня - очевидно, японцы получили такое же приказание... После полдня мертвая тишина - первый раз за время осады Артура... Объявлено перемирие по случаю переговоров о капитуляции крепости. Около 10 ч. утра "Севастополь" показался перед входом во внутренний рейд - и стал тонуть, через 5 минут он исчез под водой. Суда взорвали... Вечером известили нас, что крепость сдалась, и получили приказание ничего более не взрывать и не портить... Флот не существует - все разрушено и уничтожено; вход в Гавань прегражден затопленными мелкими судами, кранами и землечерпательными машинами; 4 миноносца ушли ночью в Чифу, кажется с 2 минными катерами"28.
      Раненый, с тяжелой формой суставного ревматизма Колчак оказался в плену у японцев. В Нагасаки японское правительство предложило больным и раненым пленным пользоваться лечебными учреждениями Японии или же через США возвратиться домой. В апреле 1905 г. Колчак вернулся в Петербург. За службу на "Сердитом" в ноябре 1904 г. он был награжден орденом св. Анны IV степени с надписью "За храбрость"; в декабре 1905 г. по возвращении из плена - золотой саблей с надписью "За храбрость" и орденом св. Станислава II степени с мечами за отличие под Порт-Артуром; в 1906 г. получил серебряную медаль "Памяти русско-японской войны", в 1914 г. - нагрудный знак для защитников Порт-Артура29.
      После лечения на водах Колчак смог вернуться в распоряжение Академии наук только осенью 1905 года. До января 1906 г. он занимался обработкой материалов полярной экспедиции, составив краткое описание яхты "Заря"30. В том же году с группой других морских офицеров он образовал военно-морской кружок для изучения опыта прошедшей войны и сразу же выступил там с докладом "О постановке мин заграждения с миноносцев"31, в котором выдвинул идею использования автоматической мины в качестве орудия нападения. Когда было образовано Управление Морского Генштаба, Колчак занял в нем должность начальника сначала - статистического отдела, затем - отдела по разработке стратегических идей защиты Балтики. Доклад Колчака "Дифференциация морской силы" был взят за основу при разработке Генштабом новых типов судов32.
      В 1907 г. перевел с французского статью М. Лобефа "Настоящее и будущее подводного плавания". В военно-морском кружке он прочел доклад "Какой нужен России флот"33, в котором писал: "России нужна реальная морская сила, на которой могла бы быть основана неприкосновенность ее морских границ и на которую могла бы опереться независимая политика, достойная великой державы, то есть такая политика, которая в необходимом случае получает подтверждение в виде успешной войны. Эта реальная сила лежит в линейном флоте и только в нем, по крайней мере в настоящее время мы не можем говорить о чем-либо другом. Если России суждено играть роль великой державы - она будет иметь линейный флот как непременное условие этого положения". Тему влияния войн на развитие судостроения Колчак разрабатывал и в статье "Современные линейные корабли", не бросает он заниматься и гидрологией, публикуя перевод "таблицы точек замерзания морской воды Мартина Кнудсена"34.
      В 1907 г. морское ведомство затребовало крупную сумму на постройку четырех дредноутов для Балтики. Задача добиться правительственного ассигнования была поставлена перед Колчаком, принимавшим участие в заседаниях III Государственной думы в качестве эксперта по военно-морским вопросам. "Трудно было найти более блестящего защитника столь неблагодарной задачи", - вспоминал член Думы от Харьковской губернии Н. В. Савич35. Комиссия по обороне решила, что средства на постройку современного броненосного флота будут даны лишь после реформы морского ведомства. Колчак проиграл сражение в Думе, о чем в автобиографии писал: "Политическая борьба между Государственной думой и Морским министерством, тем не менее, затягивала решение вопроса о начале исполнения судостроительной программы, и в 1908 г. я пришел к убеждению, что поставить этот вопрос в реальные формы быстро и энергичной деятельностью - невозможно"36. И он переключился на лекционную работу в Морской академии.
      Вскоре к нему обратился начальник Главного гидрографического управления А. И. Вилькицкий с предложением организовать экспедицию для исследования пути из Атлантического океана в Ледовитый вдоль берегов Сибири. Совместно со своим спутником по Русской полярной экспедиции на "Заре" Ф. А. Матисеном Колчак составил докладную записку и сметы. По чертежам корабельного инженера Р. А. Матросова при участии Матисена и Колчака на Невском судостроительном заводе были заложены ледоколы "Таймыр" и "Хатанга" (переименованный в "Вайгач"). В апреле 1909 г. Колчак выступил с докладом "Северо-восточный проход от устья реки Енисея до Берингова пролива"37 в Обществе изучения Сибири и улучшения ее быта. Участник Шпицбергенской экспедиции акад. Ф. Н. Чернышев отметил тогда, что даже "норвежцы не решаются делать такие отважные путешествия, как А. В. Колчак". В 1909 г. увидела свет самая крупная научная работа Колчака "Лед Карского и Сибирского морей", в основу которой были положены наблюдения, сделанные во время экспедиции Толля. В 1928 г. Американское географическое общество переводит и включает в сборник "Проблемы полярных исследований" XI главу этой книги38.
      А осенью 1909 г. экспедиция Северного Ледовитого океана, чьи суда были причислены к транспортам военного флота, вышла из Кронштадта во Владивосток. Плавание вокруг Европы и Азии закончилось летом 1910 года. И на "Таймыре", и на "Вайгаче" обнаружились конструктивные недостатки. Около трех месяцев суда ремонтировались в Гавре. Вместо Матисена на "Таймыр" был назначен новый командир. Колчак занимался во время плавания гидрологией и картографическими исследованиями. Осенью 1910 г. он был отозван из Владивостока в Петербург для продолжения судостроительной программы39 и до весны 1912 г. занимался в Морском генштабе ее детализацией. В марте 1911 г. он выступал в III Думе по поводу расходов морского министерства40, ходатайствуя об их увеличении.
      В январе 1912 г. Колчак представил записку о реорганизации Морского генштаба и эту же тему разработал в книге "Служба Генерального штаба: сообщения на дополнительном курсе Военно-морского отдела Николаевской морской академии, 1911 - 1912 гг.", где, основываясь на опыте русско-японской войны, требовал ликвидации слишком большого количества параллельных и не подчиненных друг другу учреждений, а также введения единовластия начальника-командующего. В дальнейшем Колчак стремился провести эту идею в жизнь на всех постах, которые занимал. Понятие "всеобщего блага" для него не имело, как он отмечал, практического значения, а война - это "одно из неизменных проявлений общественной жизни... Подчиняясь, как таковая, законам и нормам, которые управляют сознанием, жизнью и развитием общества, война является одной из наиболее частых форм человеческой деятельности, в которой агенты разрушения и уничтожения переплетаются и сливаются с агентами творчества и развития, с прогрессом, культурой и цивилизацией"41.
      В 1912 г. командующий морскими силами Балтийского моря адмирал Н. О. Эссен предложил Колчаку поступить на действующий флот, и в апреле он был назначен командиром эсминца "Уссуриец", а через год перешел на посыльное судно Эссена - миноносец "Пограничник", с назначением флаг-капитаном оперативной части штаба командующего. В декабре 1913 г. он был произведен за отличие в капитаны I ранга. Когда началась первая мировая война, Колчак оказался вторым (вслед за В. Е. Гревеницем), кто составил диспозицию операций военного времени на Балтике42. Он практически руководил боевыми действиями флота. В феврале 1915 г., командуя четырьмя миноносцами, расставил у Данцига около 200 мин. На них подорвались 4 германских крейсера, 8 миноносцев и И транспортов, после чего командующий германским Балтфлотом принц Генрих Прусский приказал своим кораблям не выходить в открытое море, "пока не будут организованы средства для борьбы с русскими минами"43.
      Летом 1915 г. Колчак явился инициатором ввода в Рижский залив линкора "Слава" для постановки мин вдоль занятого немцами побережья, что препятствовало проходу и транспортов, и подлодок. В результате германская армия, наступавшая на Ригу, осталась без поддержки флота. Осенью 1915 г. Колчак был назначен временно командиром минной дивизии (друзьям он говорил, что это - венец его желаний) и провел ряд совместных операций с сухопутной армией генерала Д. Р. Радко-Дмитриева, не имевшей достаточно артиллерии, отбив наступление противника при Кеммерне. Колчак осуществил тогда на практике разработанную им тактику морского десанта. Впоследствии постановлением Совета министров колчаковского правительства № 75 от 10 января 1919 г. был образован с опорой на опыт 1915 г. корпус офицеров морских стрелков, чтобы "нести службу в Морских Стрелковых Бригадах, на судах флота, на судах речных боевых флотилий и в морских крепостях и военных постах"44.
      За успешные нападения на караваны германских торговых судов, следовавших с рудой из Швеции в Германию, Колчак был представлен к ордену св. Георгия IV степени, а в июне 1916 г. произведен в контр-адмиралы и вскоре назначен командующим Черноморским флотом с производством в вице-адмиралы. Колчак говорил тогда, что "ему особенно тяжело и больно покидать Балтику в такое серьезное и ответственное время, когда на Северном фронте идет наступление, тем более, что новая его служба представляется ему совершенно чуждой и слишком трудной вследствие полного его незнакомства с боевой обстановкой на Черном море"45.
      По приезде в Севастополь Колчак сразу отправился на корабль и, выйдя в море, завязал бой с крейсером "Бреслау", который в сумерках спасся бегством. В письме морскому министру от 8 августа 1916 г. он докладывал о результатах месячного пребывания в должности командующего флотом: "С первых дней... я принялся за приведение в порядок дел по минам заграждения, имея в виду постановку заграждения у Босфора... Делу этому в Черном море, видимо, не придавали серьезного значения... 10 дней тренировки и переборки мин наладили это дело, и новыми миноносцами была выполнена задача постановки заграждения в непосредственной близости Босфорских укреплений"46. С середины ноября 1916 г. и до конца командования Колчаком Черноморским флотом там было поставлено более 5 тыс. мин, на которых подорвались шесть вражеских подлодок.
      Документы, относящиеся ко времени службы Колчака на Черном море, говорят о том, что это был верующий человек с довольно строгими аскетическими взглядами. В архиве сохранились письма к нему архиепископа Таврического и Симферопольского Димитрия и епископа Севастопольского Сильвестра из Херсонского монастыря с благословением на поприще командующего флотом. В ноябре 1916 г. он получил от родственников образок с изображением св. великого князя Александра Невского и в дальнейшем не расставался с ним.
      1917 год... Время стремительных перемен в судьбах миллионов людей и всей России. Колчак, получив телеграмму Морского генштаба о переходе власти в Петрограде к Временному комитету, приказал прекратить всякое общение Крыма с остальной Россией "до выяснения положения". Он расценил Февральскую революцию как возможность довести войну до победного конца, считая это "самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего, - и образа правления, и политических соображений"47. Манифест Николая II об отречении и телеграмма его брата Михаила об отказе от престола не изменили взглядов вице-адмирала48. Он писал тогда: "Занятия, подготовка и оперативные работы ни чем не были нарушены, и обычный режим не прерывался ни на час. Мне говорили, что офицеры, команды, рабочие и население города (Севастополя. - С. Д.) доверяют мне безусловно, и это доверие определило полное сохранение власти моей как командующего, спокойствие и отсутствие каких-либо эксцессов. Не берусь судить, насколько это справедливо, хотя определенные факты говорят, что флот и рабочие мне верят"49.
      Революционный "Приказ № 1" Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов побудил Колчака созвать морское собрание и выступить на нем с речью, в которой он призвал офицеров "сплотиться с командой" и напрячь усилия для успешного завершения войны. Присутствующие предложили организовать на каждом корабле комитет из представителей офицеров и команды для поддержания дисциплины и боеспособности. Учрежденный в те дни ЦИК Совета депутатов флота, армии и рабочих морских частей был подчинен командующему флотом. Позже Колчак вспоминал: "Десять дней я занимался политикой и чувствую к ней глубокое отвращение, ибо моя политика - повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты к первобытной анархии"50.
      Пытаясь противодействовать нараставшему революционному подъему масс, он 25 апреля 1917 г. на собрании делегатов этого Совета выступил с докладом "Положение нашей вооруженной силы и взаимоотношения с союзниками". Постановку вопроса о "новой дисциплине", основанной на классовом сознании, он рассматривал как "распад и уничтожение русской вооруженной силы". Апеллируя к национальным чувствам, Колчак призвал прекратить "доморощенные реформы, основанные на самоуверенности невежества... Сейчас нет времени и возможности что-либо создавать, надо принять формы дисциплины и организации внутренней жизни, уже существующие у наших союзников: я не вижу другого пути для приведения нашей вооруженной силы из мнимого состояния в подлинное состояние бытия"51.
      Но он не только выступал. С первых дней Февральской революции Колчак предъявил Временному правительству условия своего командования флотом, подчеркнув, что, если хотя бы одно из них будет нарушено, он сложит с себя полномочия. Первые серьезные столкновения между ним и Советом произошли в мае 1917 г. после отказа одного из миноносцев выйти в море для постановки мин, требования команды другого судна сменить командира и ареста генерала Петрова, спекулировавшего кожей. На проходившем в Одессе съезде моряков прозвучали прямые обвинения в адрес Колчака как ставленника царя и буржуазии в связи с его медлительностью в деле революционных преобразований. В Петрограде Колчак встретился с Г. В. Плехановым и А. Ф. Керенским в надежде на то, что они поддержат его линию на твердые и решительные действия на флоте.
      Тайные собрания офицеров на броненосце "Пантелеймон" послужили причиной июньских матросских митингов и последовавших арестов офицеров с требованием сдать оружие. Колчак сдал оружие, но при возвращении ему кортика выбросил его за борт со словами: "Раз не хотят, чтобы у нас было оружие, - так пусть идет в море" (позднее клинок был поднят со дна моря и торжественно поднесен Колчаку с надписью: "Рыцарю чести адмиралу Колчаку от Союза офицеров армии и флота")52.
      В мае 1917 г. Колчак предпринял ряд операций с выходом в море. Они кончились неудачей. "Ведение войны с внутренней политикой и согласование этих двух взаимно исключающих друг друга задач является каким-то чудовищным компромиссом. Последнее противно моей природе и психологии и ко всему прочему приходится бороться с самим собой. Это до крайности осложняет все дело. А внутренняя политика растет, как снежный ком, и явно поглощает войну. Это общее печальное явление лежит в глубоко не военном характере масс, пропитанных отвлеченными безжизненными идеями социальных учений", - отмечал Колчак. Происходящее он воспринимал как кошмар "дезорганизованной истеричной толпы", братание на фронте называл "проявлением самой низкой животной трусости", нараставшее революционное движение связывал со стихийным чувством "чисто животного свойства, охватившего массы, которые с первого дня революции освободились от дисциплины и провозгласили трусость истинно революционной добродетелью".
      Потрясенный событиями, которые пережил флот, он "отдавал себе отчет, что такой сложный и тонкий организм, каким является флот, не может выдержать и никогда не выдерживал революционной грозы"53. Это его пугало. Колчак не желал в этом участвовать и в середине июня передал полномочия командующего Черноморским флотом контр-адмиралу В. К. Лукину, после чего получил телеграмму Керенского, адресованную ему и Советам, где действия по изъятию оружия у офицеров были расценены враждебными революции и стране, а Колчаку предписано немедленно прибыть в Петроград с объяснениями мотивов его несанкционированной отставки.
      Для оценки состояния российских военных сил президент США В. Вильсон еще в мае 1917 г. направил в Россию миссию сенатора Э. Рута. Член миссии вице- адмирал Д. Гленнон предложил предпринять частную инспекцию эскадренной базы в Севастополе. Американцы вскоре прибыли туда. "Колчак произвел большое впечатление на Гленнона, который специально знакомился с колчаковскими планами морского десанта против турок на Босфоре"54. Будучи вызванным в Петроград, Колчак встретился с Рутом и после некоторых колебаний дал согласие принять участие в военных операциях американского флота. "Мне нет места здесь во время великой войны, - писал он, - и я хочу служить Родине своей так, как я могу, т. е. принимая участие в войне, а не в пошлой болтовне, которой все заняты"55.
      Мотивы, побудившие американцев хлопотать за Колчака, следует искать в личной симпатии Гленнона к русскому вице-адмиралу, а не в приглашении для содействия американскому вторжению в Дарданеллы. "Вряд ли, - отмечают американские историки, - Гленнон мог доверить Колчаку - офицеру без команды - подробности американской операции, представлявшей большой секрет. Еще более показателен факт, что в документах военно-морского министерства и Национального архива не содержится упоминаний об операции в проливе Дарданеллы. Возможно, Гленнон ходатайствовал о миссии Колчака в Америку ради его спасения"56.
      В начале августа 1917 г. Колчак в качестве начальника морской военной миссии из 6 офицеров отправился в США через Норвегию и морем через Англию. Из-за неисправности трансатлантического корабля миссия была задержана в Лондоне на две недели. В это время Колчак принял участие в одной из операций морской авиации. Мощь летательных аппаратов и их маневренность подтвердили его идею о необходимости кардинального обновления существующей гидроавиации на Черном море. Но не только на военные новинки обратил внимание Колчак. Он подчеркивал в одном из писем: "Последнее время в Англии появилось угрожающее движение Labor Party с тенденцией создания Советов С. и Р. Депутатов. Это несомненно немецкая работа"57. 20 августа российская военная миссия на крейсере "Глочестер" отплыла из Глазго в Галифакс.
      Именно во время пребывания за границей Колчак впервые осмыслил войну как "великую конечную цель" жизни и отметил, что его вера в войну стала приобретать какую-то религиозную окраску. По приезде в Вашингтон 10 сентября миссия представилась морскому министру США Дж. Дэниэлсу. Оказалось, что американские официальные лица не понимали цели приезда миссии. Колчак увидел, что заручиться поддержкой союзников ему не удастся, и сосредоточился на сборе технической информации об американских военных приготовлениях. С одобрения Дэниэлса он две недели занимался в Ньюпортском морском военном колледже, изучая "чертежные разработки и типы кораблей, которые наиболее соответствуют флоту США". Для предполагавшейся американской операции в Дарданеллы Колчак и его начштаба М. И. Смирнов представили детальный план с чертежами специального мотора для транспортно-десантного катера и с комбинацией действий минных заградителей58.
      В начале октября Дэниэлс пригласил миссию принять участие в маневрах американского флота в Атлантическом океане. 12 дней пребывания на флагманском корабле "Пенсильвания" принесли Колчаку разочарование: "Я поехал в Америку, надеясь принять участие в войне, но когда я изучил вопрос о положении Америки с военной точки зрения, то пришел к убеждению, что Америка ведет войну только с чисто своей национальной психологической точки зрения - рекламы, advertising. Американская War of Democracy! - Вы не можете представить себе, что за абсурд и глупость лежит в этом определении и смысле войны. Война и демократия - мы видели, что это за комбинация на своей родине, на самих себе".
      Колчак решил возвратиться в Россию. 16 октября его миссия наносит официальный прощальный визит президенту В. Вильсону. В ответ на вопрос президента о недавнем наступлении сил Германии в Рижском заливе Колчак отнес их успехи на Балтике за счет бедности, морального состояния и общего положения флота России. Дэниэлс отмечал, что русские офицеры "были совсем подавлены известием о наступлении Германии в российской Балтийской области", но "так как они были не очень разговорчивы, то было несколько затруднительно общаться с ними по этому вопросу"59.
      В день отъезда из Сан-Франциско Колчак получил первые сведения об Октябрьской революции, но не придал им серьезного значения. А на телеграмму с предложением выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание от Партии народной свободы (кадеты) и группы беспартийных по Черноморскому флотскому округу ответил согласием. Однако телеграмма его опоздала на два часа. Прибыв в ноябре 1917 г. в Японию, Колчак узнал от контр-адмирала Б. П. Дудорова об установлении в России власти Советов. Известие о намерении Советской власти вывести страну из войны и подписать мир потрясло его, и он решил на Родину не возвращаться. В начале декабря он обратился к английскому послу с просьбой: "Я желаю служить Его Величеству королю Великобритании, т. к. Его задача победы над Германией единственный путь к благу не только Его страны, но и моей Родины"60. В разговоре с послом он выразил желание не служить на флоте, а находиться на Западном фронте. В автобиографии он писал: "Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал Русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наши союзные обязательства в отношении Германии".
      Находясь в Японии, Колчак старался избегать общества эмигрировавших сограждан: "Это - общество людей, признавших свое бессилие в борьбе... мне не нравится и не вызывает сочувствия. Мне оно в лучшем случае безразлично". В конце декабря 1917 г. Колчак был принят на британскую службу с назначением на Месопотамский фронт. Зная, что предшественник командующего фронтом умер там от холеры, он счел это для себя лучшим исходом, чем смерть "от рук сознательного пролетариата - красы и гордости революции"61.
      Если в молодые годы Колчак, имея круг знакомых в научной среде и прогрессивном офицерстве, понимал необходимость государственного переустройства России, то, пережив моральный перелом в революционные месяцы 1917 г., он резко отшатнулся к контрреволюционному лагерю. Он не симпатизировал Керенскому, обвиняя его в разложении дисциплины в армии и на флоте, и стоял на стороне Л. Г. Корнилова. Однако лишь после получения известий о мире с Германией, готовящемся большевиками (в его понятии - "агентами немцев"), Колчак решился на такой шаг, как война против новой власти.
      По прибытии в Сингапур Колчак получил пакет с распоряжением лондонского правительства вернуться в Китай для работы в Маньчжурии и Сибири. В Пекине Колчак был выбран членом нового правления КВЖД.
      В Харбин он прибыл в апреле 1918 г. и пробыл там до 21 сентября 1918 года. Приступив к формированию вдоль КВЖД вооруженной силы для борьбы с "германо-большевиками", Колчак решил, что единственным местом, откуда можно начать развертывание таких сил, является Дальний Восток. Обращаясь с призывом к сербским солдатам, он заявил: "Я, адмирал Колчак, в Харбине готовлю вооруженные отряды для борьбы с большевиками и немцами... Я обращаюсь к вам, сербские воины, помочь мне в предстоящей борьбе с шайками большевиков, позорящих мою Родину. Необходимо очистить наш восток от позора большевизма, и, может быть, среди вас найдутся желающие прибыть в мои военные отряды"62.
      Обстановка в Сибири осенью 1918 г. была сложной. Ленин в "Письме к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком" указывал: "Преступно забывать не только о том, что колчаковщина началась с пустяков, но и о том, что ей помогли родиться на свет и ее прямо поддерживали меньшевики ("социал- демократы") и эсеры ("социалисты-революционеры")"63. Встав в Сибири у власти, эсеры вступили в соглашение с буржуазией. Один из организаторов Земского политбюро сибирского политцентра, руководившего антиколчаковским демократическим движением, Е. Е. Колосов, считает, что "военные организации монархического типа, создавшие впоследствии "колчаковщину", в то время уже существовали"64. Присутствие чехословацких легионов, растянувшихся от Челябинска до Красноярска, усугубляло ситуацию. Мотивировав свое наступление идеей народоправства, белочехи передавали захваченные ими города белогвардейцам.
      Политическая власть после контрреволюционного переворота в Сибири и на Урале принадлежала сначала эсерам и меньшевикам. За разгромом большевистских организаций последовала реставрация прежних порядков: денационализация промышленности, объявление свободы торговли, введение военного положения. Был взят курс на подавление рабочего движения; восстановлено действие царского Свода законов; учреждены прежние министерства. Сибирское правительство и Директория своей деятельностью подготовили установление военной диктатуры монархического толка.
      Намереваясь пробраться в Добровольческую армию М. В. Алексеева, Колчак прибывает в октябре 1918 г. в Омск вместе с английским генералом А. Ноксом. 14 октября он встречается с главнокомандующим силами Уфимской директории генералом В. Г. Болдыревым, который знал его как "решительного, талантливого моряка и реформатора наиболее косного из министерств царского времени - морского"65. Болдырев хотел иметь Колчака "для Сибири", хотя затем, с установлением диктатуры во главе с Колчаком, резко отошел от него. Указом местного Временного правительства от 4 ноября Колчак назначается военным и морским министром. Через несколько дней он едет в Екатеринбург для вручения знамен чешским полкам и обследования нужд армии и фронта.
      В Омск Колчак возвращается за день до своего, давно задуманного переворота. 17 ноября в беседе с членом Директории от эсеров Н. Д. Авксентьевым он высказал "непонимание" сложившегося положения с морским министерством, в связи с чем подал рапорт об отставке. Вечером следующего дня были арестованы члены Директории и созвано экстренное заседание Совета министров, итогом которого явились указ от 18 ноября о производстве вице-адмирала Колчака в адмиралы и постановление о временной передаче ему верховной власти с присвоением наименования "Верховный правитель".
      Обращаясь к населению, Колчак заявил: "18-го ноября 1918 года Всероссийское Временное Правительство распалось. Совет министров принял всю полноту власти и передал ее мне, адмиралу Русского флота Александру Колчаку. Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, - объявляю: Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру"66.
      Переворот открыл широкую дорогу контрреволюционным силам. То, что предыдущие сибирские правительства делали неуверенно и с колебаниями, Колчак продолжил в самой жесткой и решительной форме. Командующим военными округами было предоставлено право объявлять местность на осадном положении, закрывать органы печати и выносить смертные приговоры. Военные и полицейские власти подвергали истязаниям и расстрелам рабочих, служащих, крестьян, солдат за сопротивление властям. Колебания среднего крестьянства Урала и Сибири помогли установлению военной буржуазно-помещичьей диктатуры и ее первым успехам, но главным фактором явилось непосредственное вмешательство стран Антанты. "Вы знаете, - писал Ленин, - что Колчаку оказывала помощь вся европейская буржуазия. Вы знаете, что сибирская линия охранялась и поляками, и чехами, были и итальянцы, и американские офицеры-добровольцы. Все, что могло бы парализовать революцию, все пришло на помощь Колчаку"67.
      В первые же месяцы его правления была проведена Пермская операция. В декабре 1918 г. колчаковские войска взяли Пермь и стали продвигаться в глубь Советской России. Колчак в это время заболел воспалением легких. "Болезнь моя очень сильно повлияла на события, - скажет он на допросе, - потому что я в это время не мог заниматься; я не был вполне в курсе всех дел; мне пришлось прекратить занятия в экономическом совещании"68.
      16 января 1919 г. Колчак подписал соглашение о координации действий белогвардейцев и интервентов. К исполнению обязанностей главнокомандующего войсками союзных государств в Восточной России и в Западной Сибири приступил представитель Высшего межсоюзного командования французский генерал М. Жанен; английский генерал Нокс назначался руководителем тыла и снабжения колчаковских армий. США в счет кредитов, предоставлявшихся ранее России, направили Колчаку 600 тыс. винтовок, сотни орудий, тысячи пулеметов, большое количество боеприпасов, снаряжения и обмундирования. Великобритания к июлю 1919 года поставила 200 тыс. комплектов обмундирования, 2 тыс. пулеметов, 500 млн. патронов и др. Военное имущество стоимостью 210 млн. франков, в том числе 30 самолетов и свыше 200 автомобилей, направило Колчаку правительство Франции. От Японии было получено 70 тыс. винтовок, 30 орудий, 100 пулеметов, боеприпасы, 120 тыс. комплектов обмундирования. К весне 1919 г. численность колчаковских войск была доведена до 400 тыс. человек (в том числе около 30 тыс. офицеров).
      10 февраля поезд Верховного правителя вышел к линии фронта. В марте центр Восточного фронта Красной Армии был прорван. Колчак шел на соединение с А. И. Деникиным, наступавшим с юга. Вспоминая об этих событиях, он напишет жене: "Весеннее наступление, начатое мною в самых тяжелых условиях и с огромным риском, в котором я вполне отдавал себе отчет, явилось первым ударом по Советской Республике, давшим возможность Деникину оправиться и начать в свою очередь разгром большевиков на юге. Троцкий понял и открыто высказал, что я являюсь главным врагом Советской Республики и врагом беспощадным и неумолимым. На мой фронт брошено все, что только было возможно, и было сделано все, что можно было сделать, чтобы создать у меня большевизм и разложить армию"69.
      В соответствии с планами Антанты, колчаковские войска правым флангом шли на Котлас, основными силами - к Волге, на соединение под Саратовом с правым крылом войск Деникина. Относительно направления главного удара в высшем колчаковском командовании и у представителей Антанты существовали разные точки зрения. Было решено провести частную наступательную операцию против Красной Армии, чтобы разбить ее части, выдвинувшиеся на восток от Уфы, и занять к апрелю 1919 г. выгодное положение для общего наступления. Эта частная операция постепенно переросла в общее наступление, так что с подступом к Волге Колчак выходил на московское стратегическое направление. Однако он переоценил свои силы.
      15 апреля колчаковцы взяли Бугуруслан и вышли к р. Большой Кинель. Премьер-министр Франции Ж. Клемансо 17 апреля телеграфировал Жанену: "Если нынешние благоприятные условия сохранятся, я считаю возможным поход ваших основных сил в главном направлении на Москву, в то время как левый фланг обеспечит связь с Деникиным, чтобы создать непрерывный русский фронт, овладеть богатыми областями на другом берегу Волги и изменить условия снабжения путем возможного создания базы на Черном море"70. К концу апреля Колчак добился успехов по всему фронту, подойдя к Самаре и Казани.
      В мае верховную власть Колчака признали А. И. Деникин, Н. Н. Юденич и Е. К. Миллер. Белые генералы выступали под лозунгом единой и неделимой России. Поэтому предложение К. Г. Маннергейма о наступлении его войск на Петроград в обмен на признание независимости Финляндии не было принято ни правительством Колчака, ни его ближайшим окружением. 3 июня 1919 г. Верховный правитель получил сообщение пяти держав, подписанное В. Вильсоном, Ж. Клемансо, Д. Ллойд Джорджем, В.-Э. Орландо и К. Сайондзи, заключавшее заверения в дружественном отношении к "национальной России" и категорически подтверждавшее невозможность установления каких-либо отношений с Советской властью. Жанен обещал Колчаку дипломатическую поддержку и стабильное снабжение вооружением.
      Однако в результате летнего контрнаступления Красная Армия в мае - июне 1919 г. разбила главную группировку колчаковских войск, менее чем за два месяца нанеся поражение двум самым сильным армиям Верховного правителя - Западной и Сибирской. Красная Армия отбросила колчаковские войска южнее Камы на 450 км, а севернее - на 350 км, и освободила почти всю территорию, которую захватили колчаковцы в ходе своего весеннего наступления. Возросло количество дезертиров с боевых участков и перебежчиков из белогвардейских подразделений и частей на сторону красных. Учитывая внутреннее разложение колчаковских войск, председатель реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий и Главком И. И. Вацетис предложили перебросить часть сил против Деникина, но июльский (1919 г.) Пленум ЦК партии потребовал продолжить наступление на Восточном фронте.
      В письме писателя Л. Н. Андреева, написанном в связи с предложением колчаковского правительства занять в нем пост министра пропаганды, была дана такая оценка одной из причин разложения войск Колчака: "Стремясь прежде всего одеть, накормить и вооружить солдат, оно (правительство. - С. Д. ) часто не предвидит тех печальных возможностей, когда одетый, накормленный и вооруженный солдат "под влиянием большевистской пропаганды" (последний бунт на архангельском фронте) поднимает свое, с таким трудом добытое оружие, на своих же офицеров и передается врагу"71. В тылу Колчака в то время ширилось партизанское движение. В ответ на зверства атамановщины и поборы крестьянство отказывалось служить в колчаковской армии, снабжать ее хлебом. Карательные экспедиции, залившие кровью сибирскую землю, способствовали формированию партизанских дружин под руководством Сибирского бюро РКП(б). К середине 1919 г. партизанское движение охватило Алтайскую, Томскую, Енисейскую и Иркутскую губернии.
      Вооруженные силы белого движения, включавшие Западную, Сибирскую, Оренбургскую и Уральскую армии, таяли. Среди личного состава вели работу подпольные большевистские организации. Колчак писал жене: "Скажу лишь, что все отношения, на иностранной политике основанные, определяются успехом или неуспехом. Когда у меня были победы, все было хорошо, когда были неудачи - я чувствовал, что никто меня не поддержит и никто не окажет помощи ни в чем. Все основано только на самом примитивном положении победителя и побежденного. Победителя не судят, а уважают и боятся, побежденному - горе!"72. Жанен в своем дневнике рассказывает об отношении Верховного правителя к белочехам: он "в резких выражениях осуждает их враждебную позицию, чреватую большими опасностями, что в конце концов принудит его разоружить их силой"73.
      Еще 28 ноября 1918 г. Колчак в беседе с журналистами, касаясь мотивов, побудивших его принять "верховную власть", говорил о ее задачах: "Момент, какой мы сейчас переживаем, - исключительной важности. Россия разрознена на части, хозяйство ее разрушено. Нет армии. Идет не только партийная распря, ослабляющая собирание страны, но и длится гражданская война, где гибнут в братоубийственной бойне тысячи полезных сил, которые могли бы принести Родине громадные и неоценимые услуги... Я сам был свидетелем того, как гибельно сказался старый режим на России, не сумев в тяжкие дни испытаний дать ей возможность устоять от разгрома. И конечно, я не буду стремиться к тому, чтобы снова вернуть эти тяжелые дни прошлого, чтобы реставрировать все то, что признано самим народом ненужным"74. Действия Колчака оказались совсем другими.
      27 ноября 1918 г. он признал иностранные долги России, что составляло свыше 12 млрд. руб., вернул капиталистам фабрики и заводы, широко их субсидируя, раздавал союзникам концессии, разогнал профсоюзы, преследовал революционеров. "Только уничтожение большевизма может создать условия спокойной жизни, о чем так исстрадалась русская земля, - заявил Колчак, - только после выполнения этой тяжелой задачи мы все можем снова подумать о правильном устройстве всей нашей державной государственности". "Положение о временном устройстве государственной власти в России" определяло права и взаимоотношения органов верховного управления. В образованное Колчаком Государственное экономическое совещание вместе с членами правительства входили представители правлений частных банков, Всероссийского совета съездов торговли и промышленности, Совета всесибирских кооперативных союзов. Аграрная политика была направлена на восстановление помещичьего землевладения. По апрельской 1919 г. Декларации о земле отобранные у хуторян и отрубников земли подлежали возвращению прежним владельцам. Это был курс на реставрацию дореволюционных порядков.
      "Трагическая личность", "роковой человек" - подобные эпитеты постоянно сопровождали Колчака при жизни и после гибели. Это был человек, для которого понятия чести и личного благополучия были диаметрально противоположны. Он никогда не стремился к каким-либо дворянским привилегиям, владению землей или собственностью. Обладая чертами превосходного морского офицера (в широком смысле этого понятия), он был способен в трудную минуту взять всю полноту ответственности на себя, исполняя неписаный морской завет - тонущий корабль капитан покидает последним. Будучи таким по натуре, Колчак ожидал подобного и от окружающих офицеров, но часто наталкивался на полное непонимание либо иную линию поведения.
      Один из его сослуживцев А. А. Сакович в письме к адъютанту морского министра еще в 1916 г. отмечал: "Колчак А. В. ...слишком впечатлителен и нервен, оттого, что он совершенно не знает людской психологии". Кадровый моряк по профессии и ученый по призванию, Колчак был по-своему одинок среди хаоса политических стихий. Его упрекали: "Уметь управлять кораблем, еще не значит уметь управлять страной". А вот слова историка С. П. Мельгунова: "Общественная трагедия здесь переплетается с трагедией личной. Человека, чувствовавшего, по собственным словам, в интимном письме к другу, "отвращение" к политике, жизнь заставила быть политиком. Человека, видевшего в политической власти "крест", жизнь заставила быть "диктатором"75.
      Его окружение было грязным, даже по свидетельствам из его же лагеря. В июне 1919 г. "China Press" отмечала: "Предоставлением своей помощи Правительству адмирала Колчака мы способствуем восстановлению власти "черной реакции". Каковы бы ни были личные качества адмирала Колчака, установлено, что люди, которые его окружают и поддерживают, представляют из себя элемент, сделавший из царской России силу страшилища в мировой политике; представляют ту бюрократию, которая не только управляла варварской Россией, поддерживая в рабстве русский народ, но еще в 1917 г. была готова изменить союзникам". Колчак со своей стороны находил "зловредную язву, которая подтачивала нашу государственную и военную силу с начала войны 1914 года"76, в постоянной розни, борьбе удельных самолюбий между ведомствами. Его указ № 154 от 26 июня 1919 г. с категорическим требованием прекратить распри ни к чему не привел.
      "Полярный мечтатель" выказывал также полную некомпетентность в военно- сухопутных делах. Вот отрывок из дневника барона А. Будберга: "Адмирал, по-видимому, очень далек от жизни и, - как типичный моряк, - мало знает наше военно-сухопутное дело; даже хуже того - он напичкан и, как добросовестный человек, очень усердно напичкался тем материалом, который ему всучил Лебедев и К°; сразу видно, что многое напето ему с чужого голоса... По внутренней сущности, по незнанию действительности и по слабости характера он очень напоминает покойного Императора. И обстановка кругом почти такая же: то же прятание правды, та же угодливость, те же честолюбивые и корыстолюбивые интересы кучки людей, овладевших доверием этого "большого ребенка". Скверно то, что этот ребенок уже избалован и, несомненно, уже начинает отвыкать слушать неприятные вещи, в чем тоже сказывается привычка старого морского начальника, поставляемого нашим морским уставом в какое-то полу божеское положение"77.
      Неким напоминанием о былой научной деятельности стал для Колчака состоявшийся в январе 1919 г. съезд по организации Института исследования Сибири. Участники съезда приветствовали Колчака как "носителя идеи объединения России и как человека, потрудившегося над исследованием полярных сибирских вод". В ответном приветствии Верховный правитель сказал: "Назначение и цели, преследуемые съездом, являются крайне близкими и дорогими для меня, отдавшего лучшие годы своей службы делу исследования сибирских полярных морей и арктической Сибири... Я от всей души приветствую создание института, придавая огромное значение его будущей работе, которой буду рад содействовать всеми зависящими от меня способами"78. Напоминанием о былом в омском кабинете Колчака являлась и карта полярных экспедиций. У него возникала идея использовать Северный морской путь в период гражданской войны для доставки продовольствия. Однако выполнить обещание Союза сибиряков-областников доставить Архангельску хлеб помешало занятие Мурманска и Белого моря войсками Антанты. Срок выхода в плавание был упущен, и хлебная экспедиция сорвалась.
      В результате контрнаступления Красной Армии были освобождены в июле 1919 г. Екатеринбург, в августе - Челябинск, в ноябре она подошла к Омску. В письме жене 15 октября Колчак пытался подвести итог прошедшему году своей власти: "Не мне оценивать и не мне говорить о том, что я сделал и чего не сделал. Но я знаю одно, что я нанес большевизму и всем тем, кто предал и продал нашу Родину, тяжкие и вероятно смертельные удары". Конечно, это была иллюзия.
      16 ноября 1919 г. Колчак издает указ о выборах в Государственное земское совещание. 23 ноября упраздняет Совет Верховного правительства, заменив его Верховным совещанием, и соглашается на реорганизацию правительства, которое возглавил В. Н. Пепеляев. Новый председатель Совета министров объявил о решительной борьбе с Советской властью, отказе от системы военного управления, расширении функций Государственного земского совещания79. Однако эвакуация чехов в начале октября повлекла за собой повальное бегство белых из Омска, откуда было отправлено на восток около 300 эшелонов. Солдаты чехословацких частей создавали пробки на путях, отнимали у беженцев паровозы, топливо и имущество. С наступлением холодов на дорогах образовывались кладбища с замерзшими и умершими от тифа людьми. Гибель эшелонов с семьями наносила моральный удар офицерству. Переход на сторону Советской власти командира 1-го Сибирского корпуса генерала Зиневича и восстание во Владивостоке генерала Р. Гайды довершили развал белой Сибири.
      С 28 октября по 8 ноября 1919 г. в Омске грузился специальный поезд из 40 вагонов. Из общего состава золотого запаса России (на июнь 1918 г. - 501233 кг золота в монетах и слитках, 32800 кг золота и серебра разного вида) на сумму 645256387 руб. осталось ценностей на сумму 408189912 рублей. Отказался от первоначальной мысли, что это золото как народное достояние должно остаться нетронутым до созыва Учредительного собрания, Колчак еще весной 1919 года. В мае началась продажа золота для покрытия расходов на военное снаряжение Сибирской армии. Кроме того, потребовалась отправка золота в Гонконг как непременное условие открытия кредита омскому правительству англо-американским синдикатом. Всего было отправлено из Омска во Владивосток 217038 кг золота на общую сумму 279508835 руб., из которых 184238 кг прибыли по назначению, а 32800 кг были захвачены атаманом Г. М. Семеновым и задержаны в Чите.
      Поезда Верховного, обозначенные буквами А, В, С, Д, Е, а также блиндированный поезд покинули Омск днем 12 ноября. К 15 ноября город был освобожден Красной Армией. Колчак ехал в поезде В; в А, С, Д, Е находились его генштаб, канцелярия и охрана. На станции Татарской поезд В столкнулся с составом, перевозившим золото. Произошел пожар, уничтоживший 8 вагонов. Несколько ящиков с золотом пропали. После перегрузки золота в другие вагоны поезд прибыл в Новониколаевск, где оставался до 4 декабря. Только под давлением генерала Я. Сыровы Колчак смог получить от белочехов 4 паровоза (из 7 требуемых), но вследствие загруженности Транссибирской магистрали лишь два поезда - в одном находился адмирал, а другой перевозил золото, - достигли 27 декабря Нижне-Удинска.
      Еще в ноябре Жанен записал: "Колчак похудел, подурнел, взглядом угрюм и весь он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Он спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в таком положении застывает, закрыв глаза"80. По-видимому, Колчак предвидел свой крах, назначая атамана Семенова главнокомандующим войсками Дальнего Востока и Иркутского военного округа и подписывая 6 января 1920 г. приказ о сложении с себя звания Верховного правителя с передачей его Деникину. Тогда же он отдал для сохранения подполковнику А. Н. Апушкину рукописный "дневник-письма" к А. В. Тимиревой (частично опубликован в "Морском сборнике", 1990, NN 9,10).
      Простояв около двух недель в Нижне-Удинске, Колчак получает уведомление Жанена о готовности союзников предоставить ему для дальнейшего передвижения один вагон без конвоя. Потрясенный адмирал на протестующую телеграмму не получил ответа и согласился на предложенное. После шестидневного путешествия под пятью союзными флагами, 15 января 1920 г. на ст. Иннокентьевской он был арестован чехами и вместе с Пепеляевым передан эсеро-меньшевистскому Политическому центру. А последний передал арестованных вместе со своей властью Иркутскому ВРК во главе с А. А. Ширямовым.
      21 января 1920 г. Чрезвычайная следственная комиссия в Иркутске приступила к допросам бывшего Верховного правителя. После следствия предполагалась отправка его в Москву. Давая показания, Колчак догадывался о своей участи, но старался как можно меньше давать материала для обвинения лиц из своего окружения. Держался он как "военнопленный командир проигравшей кампанию армии"81.
      В архиве Троцкого (США) хранится шифрованная телеграмма Ленина заместителю председателя Реввоенсовета Республики Э. М. Склянскому: "Пошлите Смирнову (РВС-5) шифровку: (шифром). Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Подпись тоже шифром. Беретесь ли сделать архинадежно?" Председатель Сибревкома И. Н. Смирнов телеграфировал Ленину и Троцкому: "Сегодня ночью дал по радио приказ Иркутскому штабу коммунистов (с курьером подтвердил его), чтобы Колчака в случае опасности вывезли на север от Иркутска, если не удастся спасти его от чехов, то расстрелять в тюрьме". И отдал приказ Исполкому Иркутского Совета: "Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в Иркутске, настоящим приказываю вам находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя Совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить"82.
      Постановлением № 27 от 7 февраля, стремясь не допустить восстания тайной организации, ставившей целью освобождение Колчака, и основываясь на том, что Колчак и его правительство находятся вне закона, Иркутский ВРК постановил расстрелять адмирала. По рассказу председателя первой следственной комиссии С. Г. Чудновского, руководившего расстрелом, Колчак встретил его в камере, одетым в шубу и папаху. Он спокойно отнесся к приказу ревкома, лишь спросил по окончании его чтения, почему его расстреливают без суда. На просьбу Колчака о встрече с Тимиревой, находившейся в той же тюрьме, Чудновский ответил отказом.
      7 февраля 1920 г. в четыре часа утра двойное оцепление привело приговоренных на берег р. Ушаковки. "Колчак - высокий, худощавый, тип англичанина, его голова немного опущена". Разъяснив значение момента, командир дал команду. Прогремел залп, затем еще один. Трупы Колчака и Пепеляева как палачей сибирского крестьянства было решено "отправить туда, где тысячами лежат ни в чем не повинные рабочие и крестьяне, замученные карательными отрядами"83, в прорубь.
      Примечания
      1. См.; напр.: Большая Советская энциклопедия. Т. 12, с. 477.
      2. Допрос Колчака. Л. 1925, с. III.
      3. Из последних работ см.: ИОФФЕ Г. З. Колчаковская авантюра и ее крах. М. 1983.
      4. ГРОМОВ К., БОГОЛЕПОВ С. А. В. Клипер. Фрагменты воспоминаний. В кн.: Минувшее. Т. 1. Париж. 1986, с. 160 - 178.
      5. КОЛЧАК Р. Адмирал Колчак. Его род и семья (из семейной хроники). - Военно-исторический вестник, Париж, 1959, NN 13, 14; 1960, N 16; Временник Московского общества истории и древностей российских. Кн. 19. М. 1854, с. 35; ЛОМОНОСОВ М. В. Избранные произведения. Л. 1986, с. 66 - 67.
      6. ЩЕПКИН Г. Сибирь и Колчак. Новочеркасск. 1919, с. 1; КОЛЧАК Р. Ук. соч., N 13, с. 18.
      7. Центральный государственный архив военно-морского флота (ЦГАВМФ) СССР, ф. 432, оп. 5, д. 7174, л. 2.
      8. КОЛЧАК Р. Ук. соч., N 16, с. 16.
      9. Севастопольцы. СПб. 1903, с. 39 - 1; Морской альманах на 1872 г. СПб. 1872, с. 223; ЦГАВМФ СССР, ф. 417, оп. 1, д. 3347, лл. 15, 7; Военная энциклопедия. Т. XIII. СПб. 1913, с. 48; КОЛЧАК В. И. На Малаховом кургане. СПб. 1899.
      10. КОЛЧАК В. И. Война и плен, 1853 - 1855 гг. Из воспоминаний о давно пережитом. СПб. 1904.
      11. Допрос Колчака, с. 34.
      12. КОЛЧАК Р. Ук. соч., N 16, с. 19.
      13. СМИРНОВ М. И. Адмирал Александр Васильевич Колчак. Париж. 1931, с. 8.
      14. Допрос Колчака, с. 5.
      15. Центральный государственный архив Октябрьской революции (ЦГАОР) СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 3а, л. 88.
      16. ЦЫВИНСКИЙ Г. Ф. 50 лет в Императорском флоте. Рига. Б. г., с. 160.
      17. Записки по гидрографии. СПб. 1899, вып. XX.
      18. ЦГАВМФ СССР, ф. 11, оп. 1, д. 2, лл. 1 об. - 2.
      19. Там же, л. 2 об.
      20. Там же, л. 7.
      21. Там же, л. 16.
      22. Известия Академии наук, 1901, т. XV, N 4; 1902, т. XVI, N 5; Записки АН, серия VIII, 1906, т. XXI, N1, с. 3.
      23. Ленинградское отделение Архива (ЛОА) АН СССР, ф. 14, оп. 1, д. 159, лл. 3 - 5; Отчет Русского географического общества за 1905 г. СПб. 1907, с. 10; Исторический вестник, СПб, 1906, т. 103, с. 1083.
      24. Известия АН, 1904, т. XX, N 5; Известия Русского географического общества, 1906, т. XIII, вып. II - III; Сибирская советская энциклопедия. Т. П. Новосибирск. 1931, ст. 833; Справочник по истории географических названий на побережье СССР. М. 1985, с. 287 - 288; ШТЕЛЛИНГ Э. В., СМИРНОВ Д. А., РОЗЕ Н. В. Материалы по изучению земного магнетизма в Якутии. В кн.: Труды Комиссии по изучению Якутской АССР. Т. II, Л. 1926.
      25. ЛО ААН СССР, ф. 14, оп. 1, д. 43, л. 85.
      26. ЦГАВМФ СССР, ф. И, оп. 1, д. 1, л. 7.
      27. ТИМИРЕВ С. Н. Воспоминания морского офицера. Нью-Йорк. 1961, с. 9; ЦГАВМФ СССР, ф. 11, оп. 1, д. 71, л. 7.
      28. ЦГАВМФ СССР, ф. 11, оп. 1, д. 62, лл. 11, 34 - 35, 36 - 37.
      29. Список личного состава судов флота, строевых и административных учреждений морского ведомства. Пг. 1914, с. 110.
      30. ЛО ААН СССР, ф. 14, оп. 1, д. 127.
      31. Сборник докладов С. -Петербургского военно-морского кружка (далее - Сборник докладов). Т. 1. СПб., 1908.
      32. Б. И. Ч. Адмирал Колчак. Ростов-н.Д. 1919, с. 9.
      33. Морской сборник, СПб., 1907, т. CCCXIII, NN 11, 12; Сборник докладов. Т. П. СПб., 1909.
      34. Морской сборник, СПб., 1908, т. CCCXLVII, N 7, с. 24; Сборник докладов. Т. III, ч. II, СПб., 1909; Записки по гидрографии. СПб., 1907. Вып. XXVIII.
      35. САВИЧ Н. Три встречи. В кн.: Архив русской революции. Т. X. Берлин. 1923, с. 170.
      36. ЦГАОР СССР, ф. 341, оп. 1, д. 52, ч. 1, л. 4.
      37. ЦГАНХ СССР, ф. 9570, оп. 1, д. 82, л. 2; Труды Общества изучения Сибири и улучшения ее быта. Вып. 4. СПб. 1910, с. 42.
      38. Там же, с. 43; KOLCHAK A. The Arctic Pact and the Polynya. Problems of Polar Research, American Geographical Society. N. Y. 1928, N 7, pp. 125 - 141.
      39. ЦГАНХ СССР, ф. 9570, оп. 1, д. 82, лл. 3 - 4.
      40. ЦГАВМФ СССР. ф. 11, оп. 1, д. 4, л. 4.
      41. КОЛЧАК А. В. Служба Генерального штаба. СПб. 1912, с. 1, 40.
      42. Морской журнал, Прага, 1928, N 11, с. 44 - 260.
      43. СМИРНОВ М. И. Ук. соч., с. 21.
      44. Правительственный вестник, Омск, 28.I.1919.
      45. ТИМИРЕВ С. Н. Ук. соч., с. 63.
      46. Нива, 1916, N 42, с. 705; ЦГАВМФ СССР, ф. И, оп. 1, д. 45, л. 107.
      47. Допрос Колчака, с. 44.
      48. ГЕЛЬМЕРСОН Г. фон. Памяти Верховного правителя России. - Часовой, Брюссель, 1974, N 580(10), с. 6.
      49. ЦГАОР СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 36, лл. 7 - 8.
      50. Там же, л. 9.
      51. Цит. по: ПЛАТОНОВ А. П. Черноморский флот в революции 1917 г. и адмирал Колчак. Л. 1925, с. 63.
      52. ЦГАОР СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 3а, л. 49.
      53. Там же, д. 36, л. 17; д. 3а, лл. 100 - 101; САВИЧ Н. Ук. соч., с 173 - 174.
      54. WEEKS C. J., BAYLEN J. O. Admiral Kolchak's Mission to the United States, 10 September - 9 November 1917. - Military Affairs, 1976, vol. 40, April, N2, p. 64.
      55. ЦГАОР СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 36, л. 20.
      56. WEEKS C. J., BAYLEN J. O. Op. cit., p. 65.
      57. ЦГАОР СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 36, л. 51.
      58. WEEKS C. J., BAYLEN J. O. Op. cit., pp. 65, 66.
      59. ЦГАОР СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 3а, лл. 65 - 66; WEEKS C. J., BAYLEN J. O. Op. cit., p. 66.
      60. ГАН А. Россия и большевизм. Ч. 1. Шанхай. 1921, с. 338; ЦГАОР СССР, ф. 5844, оп. 1, д. 3а, л. 74.
      61. ЦГАОР СССР, ф. 341, оп. 1, д. 52, ч. 1, л. 6; ф. 5844, оп. 1, д. 3а, лл. 82, 68, 75.
      62. Там же, ф. 5844, оп. 1, д. 36, л. 1.
      63. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 39, с. 156.
      64. КОЛОСОВ Е. Е. Сибирь при Колчаке. Пг. 1923, с. 6.
      65. БОЛДЫРЕВ В. Г. Директория. Колчак. Интервенты. Новониколаевск. 1925, с. 72.
      66. Цит. по: ВОРОБЬЕВ А. Адмирал А. В. Колчак. К столетию со дня рождения. - Русская мысль, Париж, 7.XI.1974.
      67. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 39, с. 241.
      68. Допрос Колчака, с. 197.
      69. Советская военная энциклопедия. Т. 4, с. 249; КОЛЧАК Р. Ук. соч., N 16, с. 18.
      70. Гражданская война в СССР. Т. 2. М. 1986, с. 48 - 51; Из истории гражданской войны в СССР. Т. 2. М. 1961, с. 41.
      71. ДЭВИС Р. Два неизвестных письма Леонида Андреева к П. Н. Милюкову (1919). В кн.: Минувшее. Т. 4. Париж. 1987, с. 350.
      72. КОЛЧАК Р. Ук. соч., N 16, с. 13.
      73. ЖАНЕН М. Отрывки из моего сибирского дневника. - Сибирские огни, Новосибирск, 1927, N 4, с. 142.
      74. Правительственный вестник, Омск, 30.XI.1918.
      75. УСТРЯЛОВ Н. В борьбе за Россию. Харбин. 1920, с. 75; ПЛАТОНОВ А. П. Ук. соч., с. 15; МЕЛЬГУНОВ С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 1. Белград. 1930, с. IV.
      76. ЦГАОР СССР, ф. 176, оп. 3, д. 176, лл. 166 - 167; оп. 2, д. 83, л. 167.
      77. Архив русской революции. Т. XTV. Берлин. 1924, с. 282.
      78. Труды съезда по организации Института исследования Сибири. Ч. 1. Томск. 1919, с. 39; ч. V, 1919, с. 1.
      79. КОЛЧАК Р. Ук. соч., N 16, с. 18; Гражданская война и военная интервенция в СССР, с. 265.
      80. NOVITZKY V. Le stock d'or de la Russie. In: La Dette publique de la Russie. P. 1922, pp. 215 - 219; ЖАНЕН М. Ук. соч., с. 154.
      81. ЧУДНОВСКИЙ С. Расстрел Колчака и Пепеляева. - Советская Сибирь, 14.XII.1924.
      82. Допрос Колчака, с. VII; МАКСИМОВ В. Заглянуть в бездну. Париж - Нью- Йорк. 1986, с. 19 - 20.
      83. ЧУДНОВСКИЙ С. Ук. соч.