2 сообщения в этой теме

Невольно зацепил огромный пласт китайских источников периода Хань и раньше. Не сильно рвался, но при работе потребовалось.

В общем, стойкое впечатление всех рассуждений о строгой дисциплине у монголов и прочих карапапахов - это, судя по всему, наследие легизма.

Так, Гунсунь Ян (он же Шан Ян) в своей знаменитой "Книге правителя области Шан" (Шан-цзюнь шу) вещал, что за гибель 1 мелкого военачальника (начальника пятка - типа отделком в РККА) казнят весь пяток и т.д.

Но известно, что его книга - это своего рода глобальный легистский прожект. Значительная часть его была взята на вооружение, но не вся. Например, маловероятно, что его выкладки вообще коррелируют с действительностью.

Так, Переломов переводит пассаж о размещении войск таким образом, что получается, что община на 10 000 семейств должна размещать у себя 10-тысячное войско. Помилуйте! Это в каждом доме стоит по воину! Чушь какая-то! 

Зато в оригинале сказано даже не "10-тысячное войско", а "цзюйвань цзюнь", т.е. "бесчисленное войско". Вань - это 10 000, а цзюйвань - букв. "огромный вань", бесчисленное множество. И т.д.

Суть гневной инвективы состоит в том, что я против буквального использования подобных выкладок. Это плод теоретизирования отдельных личностей, и не факт, что им следовали.

Как пример - через 2 с лишним тысячи лет - очень характерно:

Цитата

Русский люди казнить нельзя - их шибко мало. Китайски люди казнить можно - их шибко много

Согласно воспоминаниям белых наемников у Чжан Цзунчана так сказал Чжан Цзунчан, разбирая какую-то серьезную ссору между наемниками и китайскими солдатами. Виновными были признаны русские и их надо было казнить, но вместо этого Чжан Цзунчан казнил китайцев - он берег свой немногочисленный ударный отряд.

Теперь представим, что идеалы легистов воплотились у монголов - за то, что отступил 1 воин, казнили весь десяток... С кем бы через пару боев остался бы Чингисхан, власть которого на первых порах держалась только на личных качествах и связях с воинами?

Примеры можно множить до бесконечности - будут постепенно сюда их подкидывать, т.к. их много и они важны - потому что их порой считают за правду.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Вот еще пример из "Шан-цзюнь шу" - например, чиновник с жалованием в 600 дань зерна имел в подчинении 60 воинов с коротким оружием (мечи или секиры), чиновник с жалование в 1000 дань зерна – 100 воинов с коротким оружием, начальник округа – 1000, главнокомандующий – 4000.

См. Шан-цзюнь шу (Книга правителя области Шан), цз. 5.

Но! Там же говорится, что если чиновника или начальника убьют в бою, то всех его "воинов с коротким оружием" казнят.

ИМХО, это совершенная фантастика. Почитаем "Ши цзи" - военачальники гибнут часто, причем разных рангов, но... Если их охрану и отборные части их казнить, то с кем останется ван очень и очень скоро?

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Tao Tien-yi The Taipinig Heavenly Kingdom (1850-1864), a police state, a reign of terror
      Автор: Чжан Гэда
      Tao Tien-yi "The Taipinig Heavenly Kingdom (1850-1864), a police state, a reign of terror", "Цзиньдай ши яньцзю цзикань", №7, 01.06.1978, pp. 583-592.
    • Tao Tien-yi The Taipinig Heavenly Kingdom (1850-1864), a police state, a reign of terror
      Автор: Чжан Гэда
      Tao Tien-yi The Taipinig Heavenly Kingdom (1850-1864), a police state, a reign of terror
      Просмотреть файл Tao Tien-yi "The Taipinig Heavenly Kingdom (1850-1864), a police state, a reign of terror", "Цзиньдай ши яньцзю цзикань", №7, 01.06.1978, pp. 583-592.
      Автор Чжан Гэда Добавлен 22.04.2016 Категория Китай
    • Парунин А. В. Сведения об Ак-Орде и Кок-Орде в свете устной исторической традиции
      Автор: Dark_Ambient
      Парунин А. В. Сведения об Ак-Орде и Кок-Орде в свете устной исторической традиции // Золотая Орда: история и культурное наследие: сборник научных материалов / Отв. ред. А. К. Кушкумбаев. Астана: ИП «BG-print», 2015. - С. 51-61.
      [51]
      Результаты успешных монгольских операций в Азии и в Европе повергли в шок европейских интеллектуалов своего времени, которые мыслили о грядущей опасности в эсхатологическом ключе. Итогом таких интеллектуальных раздумий явилась дипломатическая миссия монахов-францисканцев под руководством Иоанна де Плано Карпини в Каракорум в 1245 г. Характер посольства носил вполне прагматичный характер, а его итогом явилось создание двух сочинений. Одно из них, наиболее известное, в русском переводе звучало как «История монгалов», содержащее подробные историко-этнографические зарисовки жизни и быта Монгольской империи. Второе, менее известное, «История татар» брата ц. де Бридиа, представляется, по мысли А. Г. Юрченко, литературным памятником, вобравшим в себя имперский культурный код. В «Истории татар» Чингис-хан и его армия, вторгаясь в мифологическое пространство, столкнулись с народами, его заселявшими. Итог вторжения был неутешителен – Чингис-хан погибает от удара грома [Юрченко А. Г. [ред.]. 2002, C. 104-109]. Отметим, что переход в область иррационального был вызван оглушительными успехами в борьбе с реальным врагом, а также процессы сакрализации образа Чингис-хана. Попытка осуществить мировую экспансию, выйдя за пределы реального пространства, могла быть воспринята как нарушение мирового порядка, в результате чего Небо восстановило баланс. Гипотеза А. Г. Юрченко в данном отношении выражалась в наличии неких представителей интеллектуальной элиты Монгольской империи того времени, которые литературно передали сакральные механизмы функционирования политической власти [Юрченко А. Г., 2002, C. 26-27].
      Таким образом, мы фиксируем редкое явление, когда внешний источник использует сведения внутреннего информатора без их культурной переработки. Вряд ли францисканцы застали период формирования имперского политического мифа, транслируемого монгольской интеллектуальной элитой. Его первоначальный продукт выразился еще в «Современном Сказании», создание которого приписывается Шиги-Кутуху, активно участвовавшем в формировании делопроизводства у монголов. В данном сочинении имперский миф выражается в трансляции сакральной генеалогии, о чем свидетельствуют многочисленные примеры («Борте-Чино, родившийся по изволению Вышнего Неба»; дети Алан-гоа, рожденные от «светлорусого человека», сон Дэй-сэчэна, запекшийся сгусток крови при рождении Темучжина и др [Козин С. А., 1941, C. 79-86]. Центральной линией идет также и сакрализация личности Чингис-хана. Впоследствии сформированный мифологический образ хана был творчески переработан интеллектуальной элитой покоренных стран. По мнению А. Г. Юрченко, литературное оформление эти мифы приобрели в трудах историков, описывавших историю покоренных монголами стран [Юрченко А. Г., 2006, C. 14]. Этому же исследователю принадлежит и обширное монографическое исследование о формировании политической мифологии Монгольской империи, а также составление списка первоисточников, транслирующих легендарный образ Чингис-хана [Юрченко А. Г., 2006, C. 15-16].
      К позиции А. Г. Юрченко внешне примыкает позиция В. П. Юдина. Однако подходы обоих исследователей не совпадают. Если А. Г. Юрченко стремится исследовать имперские символы политической власти в средневековых нарративах, то В. П. Юдин уделил внимании обоснованию выработанного им понятия «чингисизм», одним из центральных направлений которого стало формирование генеалогических легенд с первопредком. По замечанию исследователя, история стала делиться на два этапа – до Чингис-хана и после, а генеалогическое древо чингисидов как «центр человечества» [Юдин В. П., 1983, C. 110-111]. Несмотря на разность взглядов, исследователей несомненно объединяет в одно – формирование представлений об имперском культурном коде и трансляция его на окружающий мир.
      Эти соображения общего характера ставят перед нами следующий вопрос: распространялся ли имперский миф на потомков Чингис-хана, как он видоизменялся и какие приобретал формы.
      По нашему мнению, транслятором вышеуказанной легенды о Чингис-хане выступает «Чингиз-наме» хорезмского сказителя Утемиша Хаджи. Впервые рукопись исследовал В. В. Бартольд, отметивший ее значение, а также прошибанидскую направленность [Бартольд В. В., 1973, C. 164-169]. В. П. Юдин, подготовивший перевод текста и комментарии к нему, приписывал [52] «Чингиз-наме» большую роль в плане решения существовавшей к тому времени проблемы определения Ак-Орды и Кок-Орды [Юдин В. П., 1983, C. 120-124]. К этой стороне вопроса обратился и автор настоящего исследования, но об этом ниже.
      Сперва об источниковедческой составляющей сочинения. Еще В. В. Бартольд отметил устный характер повествования: автор собирал предания о прошлых временах; эти предания «он взвешивал на весах разума» и отвергал то, что не выдерживало этой критики» [Бартольд В. В., 1973, C. 165]. Сам Утемиш Хаджи так обосновывал свой «методологический инструментарий»: «В хрониках, которые я видел, записаны имена [лишь] меньшей части их, и все. Благодаря чему и при каких обстоятельствах становились они ханами, упомянуто не было и не были упомянуты даже имена большей части их. Так как у меня было стремление надлежащим образом знать об их обстоятельствах, то по этой причине именно направлялся я непременно к [любому] человеку, о котором говорили, что такой-то хорошо знает предания, и устанавливал истину и вызнавал у него, и, взвесив на весах разума, приемлемое сохранял в памяти, а неприемлемое отвергал. Так получилось, что когда на любом собрании заходила речь о давних государях и возникало затруднение, то стали приходить и вызнавать и устанавливать истину у нас, бедняка» [Утемиш Хаджи, 1992. C. 90].
      Отметим, что такой подход не вызвал серьезных критических реакций в современной историографии. Так, В. П. Юдин в рамках своей гипотезы о чингисизме, счел необходимым относить данное произведение как т.н. «устной степной историологии» (наряду еще с рядом сочинений. – прим.), в котором воспроизводится устное историческое знание народов, населявших Дешт-и-Кипчак [Юдин В. П., 1983, С. 121-122]. Как об «историческом повествовании, несомненно, обладающим устоявшейся достоверностью» высказался А. К. Кушкумбаев [Кушкумбаев А. К., 2012, C. 214].
      В современной исследовательской литературе предпринята попытка отойти от трактовки сюжета сочинения как результата устной исторической традиции. Т. Кавагучи и Х. Нагаминэ рассматривают «Чингиз-наме» как достоверный исторический источник [Кавагучи Т, Нагаминэ Х., 2010, C. 48-49]. Гипотеза исследователей состояла в попытке выявления возможных источников, которыми пользовался Утемиш Хаджи. Т. Кавагучи и Х. Нагаминэ указали на наличие упоминаний в тексте «хроник хазрат Дуст-султана». На этом основании предложено считать сочинение исторически достоверным, а Утемиша Хаджи историком, взаимодействовавшим с конкретным источником [Кавагучи Т, Нагаминэ Х., 2010, C. 49]. Наличие цитат из этой хроники отметил еще В. П. Юдин [Утемиш Хаджи, 1992, C. 7].
      Интересно и само обстоятельство использования упомянутых хроник: «Некоторые говорят, что в этом войске был [сам] Хулагу-хан. Когда войско это было разгромлено, он был убит. Никто [однако] не знал о его гибели. Но в хрониках хазрат Дост-султана говорится: “С тоски по этому войску, что было разгромлено в походе, он заболел и через два месяца умер”. А впрочем, Аллах лучше ведает» [Утемиш Хаджи, 1992, C.98]. Действительно, автор не был удовлетворен устным преданием, и воспользовался письменной информацией. Впрочем, такой случай не представляется закономерным.
      Зерно исторической критики было заложено работами А. Г. Юрченко. Рассматривая сюжеты с принятием ислама Берке, а также с завоеваниями Чингис-хана, исследователь утверждает, что происходящее носит не реальный, а мифологический характер [Юрченко А. Г., 2006, C. 321; Юрченко А. Г., 2012, C. 89-92].
      Анализируя текст «Чингиз-наме», сложно увидеть в нем строгий исторический источник, где легенды и фольклорные элементы были бы отделены от исторического ядра. Этот факт ярко просматривается на идеализации образа Берке-хана как правоверного мусульманина. Даже его рождение было символическим: «Когда он появился на свет, он не сосал молока [ни] своей матери, [ни] молока других женщин-немусульманок. По этой причине показал [его Йочи] своим колдунам и ведунам. Когда те сказали: “Он — мусульманин. Мусульмане не сосут молока женщин-немусульманок”, — то разыскали и доставили женщину-мусульманку. Ее молоко он начал сосать» [Утемиш Хаджи, 1992, C. 96]. Перед нами прямая отсылка к популярной легенде об Огуз-хане [Абулгази, 1906. C. 12].
      Вся жизнь Берке представлена как цельный фольклорный сюжет. Победа хана в одиночку над целым войском Хулагу трактуется как «чудо». Причем выжившие объясняли «чудо» следующим образом: «По обеим сторонам от того человека, что находился на бугре, стояли два громадных войска. Сколько ни всматривались [мы, так и] не смогли разглядеть ни конца тех двух войск, ни края. Потому-то мы и построились вдали. Когда тот человек на холме помчался на нас, [53] ринулись [на нас] и те два громадных войска. Почудилось нам, будто рухнули на нас земля и небо. Потому [-то вот] не устояли мы и бросились бежать» [Утемиш Хаджи, 1992, C. 98].
      Помимо всего прочего текст сочинения буквально наполнен всевозможными притчами и фольклорными сюжетами, объясняющими читателю действия и поступки ханов, а также их благородный характер. К подобным элементам можно причислить и процесс принятия ислама Узбеком. Фрагмент сюжета с невредимостью святого Баба Тукласа преподносится Утемишем Хаджи как сугубо символический, подтверждающий торжеством ислама над остальными религиями [Утемиш Хаджи, 1992, C. 105-107]. В. П. Костюков, специально рассматривавший данный сюжет, отметил его исторический контекст, в котором было вписано агиографическое начало, знаменовавшее победу ислама [Костюков В. П., 2009, C. 78-79].
      Все вышесказанное представляет нам сочинение в несколько ином свете. В первую очередь, это продукт бытовавших в Средней Азии в XVI веке легенд, получивших распространение среди государств, основателями которых являлись потомки Джучи. Среди них особо выделяются мифологические образы Чингис-хана как основателя нового миропорядка, а также Берке и Узбека, положивших начало культу новой государственной религии – ислама.
      К подобному продукту мы относим и легенду об Ак-Орде и Кок-Орде, вопросы интерпретации и географического определения которых постоянно затрагиваются в современной историографии. Представляется, что Утемиш Хаджи зафиксировал исходные данные легенды, а иные средневековые авторы – ее развитие.
      Без исторического контекста сюжет выглядит следующим образом: «Когда они (дети Джучи. – прим) прибыли на служение к своему [деду] хану (Чингис-хан – прим.), хан поставил им три юрты: белую юрту с золотым порогом поставил для Саин-хана; синюю орду с серебряным порогом поставил для Иджана; серую орду со стальным порогом поставил для Шайбана». Здесь же следует отметить следующий момент: «Наутро, устроив совет с беками, [Чингизхан] в соответствии с ханской ясой отдал Саин-хану правое крыло с вилайетами на реке Идил, [а] левое крыло с вилайетами вдоль реки Сыр отдал Иджану» [Утемиш Хаджи, 1992, C. 92, 93].
      В данном случае цветовая символика юрт определила иерархию среди детей Джучи, а решение Чингис-хана сформировало новое политическое пространство на территории Евразии: Ак-Орда («белая юрта») стала доменом Бату, Кок-Орда («синяя юрта») территорией Орду-Эджена.
      Небезынтересно отметить использование схожей цветовой символики в огузском героическом эпосе, произведения которого были крайне популярны на Востоке в средневековье. По мнению В. М. Жирмунского и А. Н. Кононова, «Книга о деде Коркуте» «является записью и литературной обработкой эпических сказаний, слагавшихся и передававшихся у этих народов (туркмены, азербайджанцы и турки – прим. авт) в творческой устно-поэтической традиции на протяжении многих веков, с IX по XV в» [Жирмунский В. М., Кононов А. Н. [сост.]., 1962. С. 5]. Приведем отрывок: «Хан ханов, хан Баюндур, раз в год устраивал пир и угощал беков огузов. Вот он снова устроил пир, велел зарезать лучших коней-жеребцов, верблюдов и баранов; в одном месте велел водрузить белое знамя, в одном – черное, в одном – красное. Он говорил: «У кого нет ни сына, ни дочери, то поместите у черного знамени, разложите под ними черный войлок, поставьте перед ними мясо черного барана, станет есть – пусть ест, не станет – пусть поднимется и уйдет. У кого есть сын, того поместите у белого знамени, у кого есть дочь – у красного знамени; у кого нет ни сына ни дочери, того проклял всевышний бог, мы тоже проклинаем его, пусть так и знают» [Жирмунский В. М., Кононов А. Н. [сост.]., 1962. С. 14].
      Отметим схожесть некоторых элементов. Устроение «корунуша» (курултая – прим. авт) Чингисханом и пира Баюндуром, на котором собираются беки и родственники. Символическое использование числа 3 и цвета как манифестация социальной, либо политической дифференциации. Учитывая популярность сочинения в среднеазиатской интеллектуальной среде, им вполне мог воспользоваться и Утемиш Хаджи.
      Распределение властных полномочий предварял очередной фольклорный сюжет, выразившийся в разговоре Бату и Орду-Эджена: “Верно, что я старше тебя летами. Но наш отец очень любил тебя и вырастил баловнем. До сих пор я лелеял тебя и покорялся тебе. [Но] может [статься так], что я, если стану ханом, [уже] не смогу по-прежнему покоряться тебе, так что между нами возникнет война [и] ненависть. [Так] будь же ханом ты. Я снесу твое ханствование, ты же моего ханствования не перенесешь”. Много раз предлагал [Саин] своему старшему брату, говоря: “Что это за слова?! Как подобает мне стать ханом, когда у меня есть старший по йасаку брат?!” Когда тот не согласился и когда [Саин] сказал: “В таком случае давай что-нибудь предпримем. Давай пойдем к нашему великому деду Чингиз-хану. И я изложу свои слова, и вы изложите ваши [54] слова. Каково бы ни было повеление нашего деда, по тому и поступим”, — [тот] одобрил эти слова и принял [их]» [Утемиш Хаджи, 1992, C.92]. На наш взгляд, это ключевой момент повествования, ибо по характеру диалога создается будущая иерархия среди джучидов. Налет искусственности очевиден: сюжет был создан с целью обоснования выделения улусов в Монгольской империи. С точки зрения генеалогии, Бату и Орда-Эджен никогда не были равными друг другу1.
      В сочинении Утемиша Хаджи Золотая Орда представлена как идеальное государство, подтверждение которому мы видим в многочисленных примерах. Чингис-хан раздает вилайеты своим сыновьям и внукам; Бату и Орда-Эджен, дабы избежать кровопролитной войны, направляются к деду, чтобы он определил кто из них будет главным; Берке-хан назидательными притчами и личной отвагой отвел от трусости собственное войско и обратил в бегство недругов; верные сановники хитростью скрывают душевную болезнь Туда-Менгу. Когда умирает Токта, и золотоордынский престол захватывает Баджир Ток-Буга из омака уйгур, тем самым нарушая установленный миропорядок, кыйат Исатай хитростью смещает самозванца, способствуя выдвижению наследника Золотого рода Узбека. Установленный порядок начинает рушиться, когда Бердибек-хан «своих родственников и огланов своих в страхе, что оспорят они ханство у него» [Утемиш Хаджи, 1992, C. 108]. Приход к власти шибанида Хызра знаменует собой символический крах наследия Чингис-хана: разлом золотой юрты и раздел частей между казаками, которые мыслятся в данном контексте как представители маргинального мира, приводит к краху государственности и всеобщему хаосу. Здесь же мы можем зафиксировать двойственное отношение автора к роду Шибанидов: с одной стороны, он уделяет значительное внимание уму и доблести огланов из улуса Шибана, с другой – прозрачно намекает, что именно они причастны к началу краха «идеального государства».
      Не совсем ясно значение улуса Шибана в конструируемой политической иерархии ханов-чингизидов. Отметим сразу, что в «Чингиз-знаме» Шибану за его военные заслуги Бату «в вилайеты Крыма [и] Кафы» [Утемиш Хаджи, 1992, C.95]. О том, что улус Шибана не был самостоятельным политическим объединением, свидетельствуют и обстоятельства прихода Узбека к власти: «Когда [Узбек-] хан в гневе на этих огланов отдал [их] в кошун Исатаю, то и Исатай воздал огланам Шайбан-хана уважение за отца их, передал [им] буйрак и карлык, кои суть двусоставный эль, и предоставил их самим себе. Рассказывают, что пребывали они в юртах, назначенных им Саин-ханом» [Утемиш Хаджи, 1992, C.105]. Отметим поразительный факт – подтверждением статуса Шибанидов занимается не новоиспеченный хан, а его сановник, формально не имеющий полномочий для проведения подобных мероприятий. Представленная картина плохо согласуется с утверждением, что «Чингиз-наме» имело прошибанидскую направленность. Соответственно, и рассуждения В. П. Юдина о Серой Орде лишены необходимых оснований [Юдин В. П., 1983, C. 133-138].
      Ж. М. Сабитов и А. К. Кушкумбаев также склонны отождествить Боз-Орду с улусом Шибана (Сабитов Ж. М., Кушкумбаев А. К., 2013, C. 67-68], приводя в качестве дополнительного аргумента поздние варианты ногайского героического эпоса, где упоминается т.н. «биiк боз орда» (большая серая орда) [Валиханов Ч. Ч., 1904, С. 226]. Однако выводы исследователей относительно Серой Орды нуждаются в корректировке.
      Характерно, что упоминания об Ордах относительно жизни и деятельности Эдиге зафиксированы в ногайском героическом эпосе, первые варианты которого были составлены еще в начале XV в., и получили широкое распространение на территории Сибири и Средней Азии [Жирмунский В. М., 1974, C. 374-375]. Ч. Ч. Валихановым был записан джир середины XIX в. [Валиханов Ч. Ч., 1904, C. 223; Жирмунский В. М., 1974, C. 351]. Татарский народный эпос «Идегей» была записан в начале XX века.
      Джир и песнь полностью соответствуют сюжету эпических преданий, причем в джире приведена и сакральная генеалогия Эдиге, возводящая его к легендарному исламизатору Баба-Туклесу [Валиханов Ч. Ч., 1904, C. 231-232], а от него – к халифу Абу-Бакру. Интерес представляют сообщение джира об Ак-Орде: «Золотом насеченную твою белую орду, из серебра выбитыя двери» [Валиханов Ч. Ч., 1904, C. 246], практически полностью совпадающее об установке для Бату белой юрты в «Чингиз-наме». В другом месте один из богатырей Тохтамыша, Кен-Джабай говорит:
      [55]
      «Эй, Идыге, ты однако (кажется) воротишься и переплывешь назад Волгу.
      В высоко-верхой белой орде, склоняясь, отдай-ка ты свой салям»
      [Валиханов Ч. Ч., 1904, C.247].
      Безусловно, речь в обоих отрывках идет о ставке предводителя.
      В эпосе «Идегей» Ак-Орда представлена иначе. Тохтамыш вспоминает о ней в прошедшем времени:
      «Вспомни, была Золотая Орда,
      Белая Большая Орда» [Усманов М. А. [науч. ред.]., 1990, C.13].
      В двух других отрывках Ак-Орда также фигурирует как государство:
      «Не поклонюсь я (Идегей – прим.) Белой Орде»
      Ведя разговор с Нур-ад-Дином, Идегей сообщает:
      «Воедино собрал народ
      Слил его я с Белой Ордой» [Усманов М. А. [науч. ред.]., 1990, С. 74, 207].
      Из-за лаконичности упоминания не совсем ясно, что здесь упоминается под Ак-Ордой – реальное действующее государство на момент повествования эпоса, либо же некогда существовавшая территория улуса. Сложно судить и об источниках цитировавшихся упоминаний, особенно в свете того, что списки дастанов многочисленны, а их локальные варианты значительно разбросаны по территории Евразии.
      Удовлетворительного объяснения появления Серой Орды быть не может. Политическая мифология сочинения подразумевала только двухкрыльевое деление завоеванного пространства. Несмотря на военные достижения Шибана, его потомки были инкорпорированы во властные структуры Ак-Орды, но не стали его особенной частью. Несмотря на кажущуюся симпатию к Шибанидам, Утемиш Хаджи не обозначает особое место этого рода среди прочих.
      Ни о каком особом статусе не сообщили иные прошибанидские настроенные авторы – Махмуд бен Вали и Абулгази. Вали в своем сочинении «Бах ал-асрар» изобразил процветающий улус с безболезненной сменой правителей, являющий собой локальный вариант «идеального государства» Утемиша Хаджи, в котором сын Шибана Бахадур «повелев собраться близким родственникам, племенам и четырем каучинам, он выбрал для зимовок и летовок Ак-Орду, которая известна также как Йуз-Орда» [Сулейменов Б. [отв. ред.], 1969, С. 347]. Что же действительно скрывается под термином «Йуз-Орда» нас на данном этапе исследования не интересует (подробнее см.: [Юдин В. П., 1983, C. 133-140]). Вали фактически признает, что у Шибанидов не было своего улуса, пока они не «влились» в состав Ак-Орды. В таком случае соблазнительно было бы видеть в Боз (Серой) Орде ставку хана-джучида, на что намекает Ж. М. Сабитов и А. К. Кушкумбаев [Сабитов Ж. М., Кушкумбаев А. К., 2013, C. 68], но реального подтверждения такая гипотеза пока не получила.
      В сочинении Абулгази «выбор» Бахадура выглядит совершенно по-иному: «он (хан Менгу-Тимур. – прим) действовал согласно распоряжениям Бату-хана, а потом владение в Белой Орде отдал он Багадур-хану, сыну Шибан-ханову; области Кафу и Крым отдал Уран-Тимуру. Уран-Тимур был сын Тукай-Тимура» [Абулгази, 1906, C.152]. Хивинский историк также не выделяет особого статуса для Шибанидов: в его реальности улусы потомков Шибана соотнесены с конкретными географическими пространствами [Абулгази, 1906, C. 157-163].
      Касаясь роли Шибанидов, небезынтересно отметить и следующий момент: «Одним словом, в трех отношениях огланы Шайбан-хана гордятся и похваляются перед огланами Тохтамыш-хана Тимур-Кутлы и Урус-хана, говоря: “Мы превосходим вас”. Во-первых, это — юрта. [Они] говорят: “Когда после смерти нашего отца Иочи-хана наши отцы отправились к нашему великому деду Чингизхану, то он после Иджана и Саина поставил юрту [и] для нашего отца Шайбан-хана. Для вашего [же] отца [он] не поставил даже и [крытой] телеги. И во-вторых,— говорят [они],—когда Узбек-хан, разгневавшись, проявил милость к Кыйату Исатаю и отдал [ему] в качестве кошуна всех своих огланов вместе с их родами и племенами, он, опять оказав нам почет и уважение, дал нам двусоставный эль, сказав: “[Они] — огланы богатыря Шайбана, рубившего саблей [и] покорявшего юрты”. Один из них — карлык, другой — буйрак. [Мы] взяли те два эля, [и он] предоставил нас самим себе в нашем юрте, определенном [нам] Саин-ханом. Мы, когда [прочие огланы] укладывали камни [и] кирпичи в мавзолей того Джир-Кутлы и когда [они] стояли в кругу перед дверьми [юрты] его сына Тенгиз-Буги [и] преклоняли колена во время [исполнения] гимна в его честь, нас в тех делах не было”. Так [было], что, когда при Бердибек-хане сгинули огланы Саин-хана, Тай-Дуали-бегим, мать Джанибек-хана, решив, что теперь юрт и ханство достанутся огланам Шайбан-хана, призвала Хызр-хана, сына Мангкутая [и] сделала [его] ханом в вилайете [56] Сарая. “После огланов Саин-хана ханствование на троне того хана досталось нам”,— говорят [они]» [Утемиш Хаджи, 1992, C. 92-93].
      Нетрудно заметить, что Шибаниды здесь отмечены в негативном ключе. Мотивы их гордости перед другими джучидами очевидны: утверждение на престоле Золотой Орды Хызра означает выход из формального подчинения властителей Ак-Орды: улус Шибана перестал быть его частью, претендуя на узурпацию власти в Золотой Орде. На возникновение хаоса среднеазиатский писатель намекал в символическом уничтожении золотой юрты Хызром. Возможен парадоксальный вывод: легенда об утверждении Чингис-ханом иерархии среди детей Джучи могла быть создана как попытка объяснить политическую самостоятельность Шибанидов.
      Суммируя все вышесказанное, можно предположить, что обстоятельства общения Чингис-хана с детьми Джучи являются продуктом политической мифологии. Факт распределения юрт был использован автором как манифестация иерархии, одновременно попытка избежать возможной междоусобицы. Контекст повествования приводит нас к мысли о формулировке Утемишем Хаджи концепции «идеального государства», где мудрость и хитрость правителей позволяла избегать конфликтных ситуаций, например, попыток узурпации законного престола. Делегирование власти Шибанидам привело к символическому краху государства.
      Замечания по указанной проблеме позволяют сформулировать иной подход к терминах Ак-Орда и Кок-Орда.
      Наиболее раннее упоминание о двух Ордах, как ни странно, лежит не в средневековом историческом сочинении, а в поэтическом произведении «Хосрау и Ширин» Кутба, составленном в Золотой Орде в 40-х гг. XIV века и преподнесенном Тинибеку, сыну золотоордынского хана Узбека.
      «Красавица Хан-Мелек – источник того счастья,
      Ак-Орда – ее царство, она – украшение трона»
      [Кляшторный С. Г., Султанов Т. И., 1992. С. 192].
      Исследовавший текст поэмы, Э. Н. Наджип сделал ряд важных выводов. По предположению исследователя, само сочинение было написано на территории Золотой Орды, ибо оно посвящено Тинибеку, а не правившему в то время Джанибеку, что могло считаться неуважением по отношению к правящему династу [Наджип Э. Н., 1979. С. 32]. Весьма характерно, что сама рукопись тюркоязычна [Наджип Э. Н., 1979. С. 37].
      Следующий источник, на который необходимо особо обратить внимание – «Мунтахаб ат-таварих-и Муини («Аноним Искандера»), составленный Муин ад-ином Натанзи в 1413-1414 гг.
      Обстоятельная источниковедческая работа проведена К. З. Ускенбаем [Ускенбай К. З., 2013. С.84-92]. Исследователь, вслед за своими предшественниками В. В. Бартольдом, А. А. Ромаскевичем и С. Л. Волиным, счел возможным говорить о ином характере известий Натанзи [Бартольд В. В., 1963. С.103; Абусеитова М. Х. [отв. ред.]., 2006. С.249-250; Ускенбай К. З., 2013. С. 86]. Исследователи сошлись во мнении, что Натанзи использовал не дошедшие до нас сочинения, написанные, вероятно на тюркском языке. Само же сочинение носит в себе оттенки эпического характера и отличается от подобных ему в тимуридской персоязычной историографии.
      Опубликованный В. Г. Тизенгаузеном отрывок из сочинения Натанзи, можно условно разделить на три части. Первый сообщает нам о разделении улуса Джучи и знаменует собой сюжет об отношениях ханов Ак-Орды и Кок-Орды, вплоть до воцарения Урус-хана. В дальнейшем, упоминание об Ордах отсутствует.
      Во втором отрывке описываются события в период от воцарения Урус-хана до правления старшего сына золотоордынского хана Тохтамыша Джалал ад-дина. Отметим последовательность изложения и отсутствие сколько-нибудь противоречащих деталей. Единственные сложности возникают в связи с упоминанием некоего Султан-Мухаммада, брата Джелал ад-Дина2. Он фигурирует лишь в сочинении Натанзи, но отсутствует в иных, в том числе генеалогических сочинениях.
      Третий фрагмент описывает перипетии взаимоотношений Урус-хана, Тимура и Тохтамыша, а также возвышение последнего.
      Сочинение Натанзи, в первую очередь, интересно тем, что территории, вошедшие в состав Ак-Орды и Кок-Орды локализованы достаточно четко: «После этого улус Джучи разделился на две части. Те, которые относятся к левому крылу, то есть пределы Улуг-тага, Секиз-Йагача и Каратала до пределов Туйсена, окрестностей Дженда и Барчкенда, утвердились за потомками [57] Ногайа, и они стали называться султанами Ак-Орды; правое же крыло, к которому относится Ибир-Сибир, Рус, Либка, Укек, Маджар, Булгар, Башгирд и Сарай-Берке, назначили потомками Токтайа и их назвали султанами Кок-Орды….. В то время когда взошел на престол царь Тогрул, сын Токты, современником его был Сасы-Бука, сын Нокайа, правитель улуса Ак-Орды» [Абусеитова М. Х. [отв. ред.]., 2006. С. 251-252, 255]. Цитируемый отрывок нашел самые широкие комментарии в исследовательской литературе (см., например, [Сафаргалиев М. Г., 1960, C. 14; Юдин В. П., 1983, C. 125-126; Кляшторный С. Г., Султанов Т. И., 1992, C. 193-194]), связанные, в первую очередь, с неверным географическим расположением Орд.
      К. З. Ускенбай, придающий сочинению большую историческую ценность, процитировал иной вариант отрывка, приводимый по т.н. «шахрухской» редакции. Для полноты картины приведем его полностью: «Когда Тукай (= Туктай) тоже покинул этот бренный мир, его сыновья разделились на две группы. Одно их племя стало называть себя Арм Кан [Ун Кул] или Кок Ордой. Они захватили области Урус, Джеркез, Ас, Мохши, Булар [Булгар], Маджар, Укек, Башгирд, Либтай, Хаджи Тархан и Ак Сарай. Другое племя захватило Джанд, Барчканд, Сагнак и стало называть себя Сул Кул и Ак Ордой. Это правило действовало до времен Бердибека, сына Джанибека.
      Когда Бердибек прервал потомственную цепь султанов Кок Орды, эмиры улуса привезли в Кок Орду и посадили на царствование Ирзана, который происходил из Ак Орды. И таким же образом, вплоть до наших дней, потомки султанов Ак Орды управляют обоими улусами, а к нашему времени захватил [власть] Джакире (Чекре – прим) Оглан» (цит по [Ускенбай К.З., 2013, C.92]).
      В этом отрывке интересны два момента. Во-первых, самоназвание сыновей «Токты». Под «Токтой» вероятнее всего следует считать Чингисхана, что сближает нас с сюжетом «Чингис-наме» о формировании крыльев. Во-вторых, установленный порядок был нарушен смертью Бердибека, приведший и краху установленной политической системы. Если в «Чингис-наме» междоусобица показана символично (в виде уничтожении золотой юрты)3, то Натанзи высказался более буднично: кризис в его интерпретации лишь привел к смене политических элит.
      Рукопись, приводимая В. Г. Тизенгаузеном относительно смуты, выглядит более подробной: «Смута Бердибека, Джанибека и Кельдибека была в его время (Чимтай – прим). После этого эмиры Кок-Орды письмами и посольствами звали его на свое царство, но он не захотел, а послал тут своего брата Орда-Шайха с несколькими огланами. Эмиры до истечения одного года соглашались на царство Орда-Шайха. После этого один из неизвестных и недалеких людей в порыве невежества сказал: «Как это уруг султанов Ак-Орды станет властителем трона Кок-Орды». Среди ночи он одним ударом ножа покончил его дело» [Абусеитова М. Х. [отв. ред.]., 2006, C. 256-257]. Здесь интересна фиксация Орд не только как самоназвания, но и их будничное использование.
      Помимо сообщения о выделении Бахадуру владения в Ак-Орде, Абул-Гази вспоминает и про Кок-Орду: «Замечаем, что резиденция Джучи-хана была в Дешт-Кипчаке, в стране, которая называется Синяя Орда» [Абулгази, 1906, C.151]. Лаконичность упоминания вполне можно связать с постепенным угасанием устной исторической традиции, в которой аккумулировались чингизидские генеалогические легенды. Вряд ли можно установить первоисточник указанной цитаты. Сам Абулгази утверждает о наличии у него «осьмнадцать свитков, в которых заключаются исторические разсказы о потомках Чингиз-хановых, властвовавших в Иране и Туране» [Абулгази, 1906. С. 1-2]. Исследовавший сочинения хивинского хана, А. Н. Кононов счел возможным отметить, что «Абул-Гази прекрасно знал народные предания, родословные племен, широко распространенные среди туркмен, а также эпические сказания, из которых в первую очередь следует отметить очевидное влияние эпических сказаний, связанных с именем легендарного патриарха огузов «деда Коркута» [Кононов А. Н., 1958. С. 22].
      К. З. Ускенбай счел возможным утверждать, что сочинения Махмуда бен Вали, Абулгази, а также Муниса и Агехи «Фирдаус ал-икбал» (в котором упомянуто буквально следующее о Бату: «завоевав те страны, вернулся в столицу, которая была названа Кок-Орда» (цит по: [Ускенбай К. З., 2013, C.96] являют собой иную историческую традицию, сложившуюся в среднеазиатских землях [Ускенбай К. З., 2013, C.95]. С этим тезисом согласны и мы, с одним лишь замечанием – традиция в первую очередь была устная.
      [58] Сведения о местоположении Орд фигурируют в сочинении Гаффари, но они практически дословно воспроизводят написанное Натанзи [Абусеитова М. Х. [отв. ред.]., 2006, C.403], поэтому здесь вряд ли стоит говорить о самостоятельном произведении.
      К формированию легенды об Ордах причастны и русские летописи. Наиболее подробные выписки из источников приведены А. К. Кушкумбаевым и К. З. Ускенбаем [Кушкумбаев А. К., 2012, C. 128-129; Ускенбай К. З., 2013, C. 107-109], что лишает нас необходимости подробного цитирования.
      Остановимся на попытке географического отождествления Кок Орды, упомянутой в общерусском летописании в связи с приходом Тимура из Средней Азии в 1395-м году. О событиях упомянутого года Никоновская летопись сообщает буквально следующее: «….в 15-е же лето царства Болшиа Орды Воложскиа царя Тахтамыша, в седмое же лето княжениа великого князя Василья Дмитриеевичя, в 14-е лето по взятии Мосовском от Тахтамыша царя, бысть замятня велика в Орде: приде некий царь Темир-Аксак с восточныя страны, от Синиа Орды, от Самархийскиа земли, и много смущениа и мятеж воздвиже во Орде и на Руси своим пришествием. О сем убо Темир-Аксаце, яко исперва не царь бе, ни сын царев, ни племини царска, ни княжьска, ни боарска, но тако от простых нищих людей, от Заяицких Татар, от Самархийскиа земли, от Синиа Орды, иже бе за Железными враты; ремеством же бе кузнец железный; нравом же и обычаем немилостив и злодействен, и хищник, и ябедник, и тат….. И многи области и языки и княжениа и царствиа покори под себе, и царя Турскаго Баозита плени и царство его за себе взя. А се имена тем землям и царством, еже попленил Темир-Аксак: Чегадай, Горусани, Голустани, Китай, Синяа Орда, Ширазы, Азпаганы, Арначи, Гинен, Сиз, Шибрен, Шамахии, Савас, Арзунум, Тевризи, Теолизи, Гурзустани, Обези, Багдаты, Темирьбаты, решке Железнаа врата, и Асирию великую, и Вавилонское царство, идеже бысть Навходоносор царь, иже пленил Иерусалим и трие отроцы, Ананию, Азарию, Мисаила, и Данила пророка, и Севастию град, идеже было мучение святых мучеников 40-тих, и Армению, идеже бысть святый Григорей епископ,  и Дамаск Великий, идеже был Иоанн Дамаскин, и Сарай Великий. И со всех тех земель и царьств дани и оброки даяху ему, и во всем повиновахуся ему, и на воинству хожаху с ним; и царя Турскаго Баозита в клетке железной вожаще с собою славы ради и страха землям и царствам» [ПСРЛ Т. 11, 1897. C. 158-159].
      Столь пространная цитата служит отличной иллюстрацией агиографического характера отрывка. Рассуждения летописца о Тохтамыше и Тимуре – прямая вставка из «Повести о Темир Аксаке», составленной по мнению Б.М. Клосса в 1412-1414 гг. [Клосс Б. М., 2001, C. 65; Данилевский И. Н. [сост.]., 2010, C. 117-124]. Исследовав семантическое значение Повести, Д. А. Ляпин приходит к выводу о ее конкретной идеологической цели: «показать особую роль Москвы как «нового Иерусалима» и закрепить культ Богородицы, оказывавшей русской столице особое покровительство» [Ляпин Д. А., 2015, C. 97-113]. Исследователь также указывает и на «псевдоисторичность» произведения, поскольку в его сюжете часто просматривается семантика используемых чисел («15-е лето» и др.). Его эсхатологическая составляющая хорошо прослеживается в эпизоде, где Богородица награждает князя Василия Дмитриевича отвагой для борьбы с иноземным злом, в результате чего «город наш Москва цел и невредим остался, а Темир Аксак-царь возвратился назад, ушел в свою землю [Данилевский И. Н. [сост.]., 2010, C. 122-124)] Все вышесказанное заставляет с осторожностью относиться к упоминанию Синей Орды в русских летописях (хотя бы в данном конкретном эпизоде), и уж тем более на этой основе реконструировать ее географическое положение. Вряд ли возможен поиск исторических данных в Повести, поскольку ее текст, безусловно имевший конкретный протограф, является литературной переработкой. Иначе нам пришлось бы признать, что Тимур действительно завоевал Ассирию и Вавилонское царство.
      В этом свете кажется объяснимым, почему русские летописцы не знали о существовании Белой Орды. Это кажется необъяснимым, учитывая тот факт, что Белая Орда – Золотая Орда. Вся история взаимоотношений русских княжеств и Золотой Орды никак не проявила себя в цветовой символике. Улус Джучи именовался либо Большой, либо Золотой Ордой. В современной исследовательской литературе этот вопрос никак не озвучен, его предпочитают обходить. Показательно, что и летописные свидетельства относительно Синей Орды зафиксированы под событиями второй половины XIV века, когда легенда о двух Ордах начинала свое оформление.
      Современная историографическая ситуация относительно Ак-Орды и Кок-Орды представляется весьма малопродуктивной. Основные позиции исследователей свелись к определению достоверности сведений Натанзи, а также спору вокруг размещения улуса Шибана, в возможности существования Боз Орды [Ускенбай К. З., 2005, C. 355-382; Ускенбай К. З., 2013, [59] C. 81-113; Кушкумбаев А. К., 2012, C. 122-137; Сабитов Ж. М., Кушкумбаев А. К., 2013, C. 60-72; Сабитов Ж. М., 2014, C. 147-149]. Солидный источниковедческий экскурс в изучение «Анонима Искандера» сделал К. З. Ускенбай, но остальные сведения (включая и русские летописи) проанализированы не были, оставив значительную лакуну в изучаемой проблематике.
      Ак-Орда и Кок-Орда неизвестны до середины XIV века. О них ничего не сообщают монахи-францисканцы, персидские историки второй половины XIII – начала XIV вв. Арабский путешественник Ибн Батута, побывавший почти во всех городах Золотой Орды, зафиксировавший повседневный быт низших слоев и сановников государства, ничего не сообщает нам о конкретном названии страны. Сообщая об Орде (Урду), Батута подразумевает ставку хана – «большой город, движущийся со своими жителями». Сообщая о Сарае, путешественник указывает, что «это столица султана Узбека», тем самым совмещая личность хана с названием государства [Кумеков Б. Е., Муминов А. К. [ред.]., 2005, C. 216, 217, 231].
      Персоязычная и арабоязычная историческая литература XV века также не содержит никаких известий об Ордах. Примечательно, что источниками известий для подобных авторов (например, ал-Хавафи, Самарканди или Ал-Айни) являются официальные сообщения – сведения торговцев, дипломатические посольства, визиты беглых царевичей (например, Барак-оглана ко двору мирзы Улугбека).
      Не сообщает ничего и собственно шибанидская историография начала XVI в. В частности, «Тварих-и Гузида-йи нусрат-наме», сочинение которого приписывается Мухаммеду Шейбани [Сулейменов Б. [отв. ред.]., 1969, C. 10-11], и «Шейбани-наме» Бинаи [Сулейменов Б. [отв. ред.]., 1969, C. 93-94] ничего не знают о самоназвании улуса Шибана: ничего не сообщается и в параграфе о генеалогиях. Среди источников, использованных при создании сочинения, отмечаются хроники Джувейни, Казвини, Шами, Самарканди и пр. – источники, носящие сугубо официальный характер и приводящие официальные сведения, без добавления каких-либо сюжетов из устной эпической традиции. Сообщая об источниках «Бахр ал-асрар», В. П. Юдин замечает, что бен Вали использовал некие тюркские источники, «скорее всего устные предания, бытовавшие в среде аштарханидов и их окружения» [Сулейменов Б. [отв. ред.]., 1969, C. 327]4.
      Как видимо, корпус официальных хроник и устные предания обусловили появления упоминаний об Ордах в среде среднеазиатских сочинений. Однако объем статьи не позволяет нам вплотную коснуться вопросов использования цветных Орд в сочинениях Вали и Абулгази на фоне исторических сочинений официального круга. Считаем, что это проблематика для отдельного исследования.
      Легенда об Ак-Орде и Кок-Орде формировалась крайне неравно. Первое упоминание, отнесенное к середине XIV века, зафиксировано в поэтическом романе Кутба «Хосров ва Ширин». В более полном виде зафиксирована в тимуридской историографии начала XV века, в частности, в «Анониме Искандера». Вполне вероятно, Натанзи запечатлел либо неполный, либо локальный вариант легенды, оттого его рассказ получился сбивчивым и неточным. Несколько позже (в 20-х гг. XV века) составитель «Муизз ал-ансаб» указал, что Кок Орда относится к улуса Орда-Ичена. В наиболее полном и логически законченном виде легенда нашла отражение в сочинении Утемиша Хаджи. Сочинитель не только объяснил причины формирования Орд, но и вписал их в политическое пространство потомков Джучи. Несмотря на внешне историческое обрамление легенды, ее наполнение содержало в себе набор литературных приемов, легенд и преданий. Сформированный исследователем мифологический мир Золотой Орды стал отражением тех культурных традиций, что происходили в государствах-преемниках Золотой Орды, где правящие роды, принадлежавшие к «Золотому роду» пытались осмыслить причины неудачи государства. В самом тексте был выполнен скрытый намек на «Великую Замятню», когда установившийся порядок вещей был нарушен и наследством Чингис-хана оказалась под угрозой, а потомки Тука-Тимура и Шибана привели к его символическому краху. Столь неожиданный вывод позволяет отказаться отождествления Утемиша-Хаджи как прошибанидски настроенного автора. Сюжет его сочинения более сложен, а позиция к Шибанидам дифференцирована.
      Еще один вариант легенды (в укороченном виде) был запечатлен Махмудом бен Вали. Представляя улус Шибана как цельный политический организм, где ханы правят справедливо, а власть передается по наследству без экцессов, хронист относит его  Ак-Орде, акт воссоединения с [60] которой преподносится как сознательный выбор местной элиты. Прошибанидски настроенного хивинского историка Абулгази легенда об Ордах уже не интересовала, ибо его сочинение уже находится в иной политической плоскости: историк пользуется по большей части не устными преданиями, а историческими трудами, поэтому Шибаниды у него находятся не в мифологической Ак Орде, а в Туране, Мавераннахре и Хорезме. Золотоордынское наследие в устной исторической традиции прерывается окончательно.
      Примечания
      1. Вопрос о том, почему 2-й сын Джучи, а не 1-й стал преемником отца, в контексте сюжета «Чингиз-наме» принципиальной роли не играет. Спор двух братьев носит сугубо символический характер, имеет значение лишь в мифологической картине мира, конструируемой Утемишем Хаджи. Подробнее о причинах выдвижения Бату см.: [Почекаев Р. Ю., 2007, С. 46-52].
      2. Подробнее см.: [Парунин А. В., 2013. С. 114-120].
      3. Абулгази высказывается не менее поэтично: «Бирди-беком кончилась прямая линия детей Саин-хановых. Ныне между Узьбеками есть пословица: «в Бирди-беке ссечен ствол гранатоваго дерева» [Абулгази, 1906, C. 156]. Это ли не прямая фиксация устных исторических преданий?
      4. Отметим, что влияние «Чингиз-наме» на последующую шибанидскую историографию. Гаффари и Хейдар Рази почерпнули свои сведения о Золотой Орде из «Анонима Искандера», а пользовавшийся степными преданиям Махмуд бен Вали ничего не заимствовал из сочинения Утемиша Хаджи. Можно согласиться с  Т. Кавагучи и Х. Нагаминэ в том плане, что «Чингиз-наме» оказала значительное влияние на историческую традицию, формировавшуюся в Волго-Уральском регионе [Кавагучи Т., Нагаминэ Х.,, 2010, C. 50].
      Литература
      Абул-Гази, 1906. Родословное древо тюрков. – Казань.
      Абусеитова М. Х. [отв. ред.]., 2006. История Казахстана в персидских источниках. Том IV. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А. А. Ромаскевичем и С. Л. Волиным – Алматы.
      Бартольд В. В., 1963. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Сочинения. Том I. – М.
      Бартольд В. В., 1973. Отчет о командировке в Туркестан // Сочинения. Том VIII. – М.
      Валиханов Ч. Ч., 1904. Сочинения. – СПб.
      Данилевский И. Н. [сост.]., 2010. Памятники общественной мысли Древней Руси: В 3-х т. – Т. 2: Период ордынского владычества. – М.
      Жирмунский В. М., 1974. Избранные труды. Тюркский героический эпос. – М.
      Жирмунский В. М., Кононов А. Н. [сост.]., 1962. Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос. – М.:-Л.
      Кляшторный С. Г., Султанов Т. И., 1992. Казахстан. Летопись трех тысячелетий. – Алма-Ата.
      Клосс Б. М., 2001. Избранные труды. Том II. Очерки по истории русской агиографии XIV-XVI веков. – М.
      Кавагучи Т., Нагаминэ Х., 2010. Некоторые новые данные о «Чингиз-нама» Утемиша-Хаджи в системе историографии в Дашт-и Кипчаке // Золотоордынская цивилизация. Сборник статей. Выпуск 3. – Казань.
      Козин С. А., 1941. Сокровенное сказание. Том I. – М.:-Л.
      Кононов А. Н., 1958. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази хана хивинского. – М.:-Л.
      Костюков В. П., 2009. Историзм в легенде об обращении Узбека в ислам // Золотоордынское наследие. Материалы Международной научной конференции «Политическая и социально-экономическая история Золотой Орды (XIII-XV вв.)». Казань, 17 марта 2009 г. Вып. I. – Казань.
      Кумеков Б. Е., Муминов А. К. [ред.]., 2005. История Казахстана в арабских источниках. Том I. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Том I. Извлечения из арабских сочинений, собранные В. Г. Тизенгаузеном. – Алматы.
      Кушкумбаев А. К., 2012. «Алтун босагалы ак оргэнi Сайын-хангэ салды….» (крыльевая модель в военно-политической организации империи Джучидов) // Военное дело улуса Джучи и его наследников. – Астана.
      Ляпин Д. А., 2015. Семантика образов и чисел «Повести о Темир-Аксаке» // Русский книжник. - № 14.
      Муминов А. К. и др. [ред.]., 2006. История Казахстана в персидских источниках. Том III. Муизз ал-ансаб (Прославляющие генеалогии). – Алматы.
      Наджип Э. Н., 1979. Историко-сравнительный словарь тюркских языков XIV века. На материале «Хосрау и Ширин» Кутба. Книга I. – М.
      Парунин А. В., 2013. Политическая биография Чекре – хана Золотой Орды начала XV века // Военное дело кочевников Казахстана и сопредельных стран эпохи Средневековья и Нового времени: сборник научных статей. – Астана.
      Почекаев Р. Ю., 2007. Батый. Хан, который не был ханом. – М.
      ПСРЛ. Т. 11., 1897. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. – СПб.
      Сабитов Ж. М., Кушкумбаев А. К., 2013. Улусная система Золотой Орды в XIII-XIV веках: к вопросу о локализации Ак-Орды и Кок-Орды // Золотоордынское обозрение. – №2.
      Сабитов Ж. М., 2014. Рецензия на монографию: Ускенбай К. З. «Восточный Дашт-и Кыпчак в XIII – начале XV века. Проблемы этнополитической истории улуса Джучи // Научный Татарстан. - № 4.
      Сафаргалиев М. Г., 1960. Распад Золотой Орды. – Саранск.
      Сулейменов Б. [отв. ред.]., 1969. Материалы по истории казахских ханств XV-XVIII веков (извлечения из персидских и тюркских сочинений). – Алма-Ата.
      Ускенбай К. З., 2006. Улусы первых Джучидов. Проблема терминов Ак-Орда и Кок-Орда. // Тюркологический сборник 2005: Тюркские народы России и Великой степи. – М.
      Ускенбай К. З., 2013. Восточный Дешт-и Кыпчак в XIII – начале XV века. Проблемы этнополитической истории Улуса Джучи. – Казань.
      Усманов М. А. [науч. ред.]., 1990, Идегей. Татарский народный эпос. – Казань.
      Утемиш-Хаджи, 1992. Чингиз-наме. – Алма-Ата. 1992.
      Юдин В. П., 1983. Орды: Белая, Синяя, Серая, Золотая… // Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI-XVIII вв. – Алма-Ата.
      Юрченко А. Г., 2002. Империя и космос: реальная и фантастическая история походов Чингис-хана по материалам францисканской миссии 1245 года. – СПб.
      Юрченко А. Г., 2006. Историческая география политического мифа. Образ Чингис-хана в мировой литературе XIII-XV вв. – СПб.
      Юрченко А. Г., 2012. Золотая Орда: между Ясой и Кораном (начало конфликта). – СПб.
      Юрченко А. Г. [ред.]. 2002. Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года. – СПб.
    • Мяо в цинском Китае
      Автор: Yang Xiao
      В заголовке темы вопрос поставлен слишком широко. Иностранец, побывавший в Китае писал о том, что видел сам и о том, что ему рассказали; при этом рассказанное понимал в меру своего знания китайского языка. Но на этом основании нельзя считать, что свидетельства побывавших в Китае иностранцев не являются историческим источником. Просто эти источники ограничены сказанным.
      А.Ф. Линдлей при написании своей книги использовал также статьи выходивших в Китае англоязычных газет, и книги английских авторов, в основном миссионеров, о тайпинах.
       
      Дело даже не в том, что Се Цзэхэ сообщает данные только о тайпинах в Нанкине на лето 1854 г., в то время как часть из них уже выступила из города (Северный поход начался в мае, тогда же начался Западный поход, восточнее Нанкина Чжэньцзян и Яньчжоу были захвачены уже в марте 1853 г.). В связи со способностью тайпинов уже в это время осуществлять крупные операции вне Нанкина, данные Мидоуза следует считать преуменьшенными. При этом в Нанкине приходилось оставлять довольно крупные силы, поскольку в то время существовала угроза Нанкину со стороны цинских Севернобережного и Южнобережному лагерей на Янцзы. Этой угрозой и опасениями осады объясняется отток из Нанкина многих местных жителей, тогда как многие вступили в армию и ушли вместе с войсками. Из 500 тысяч жителей Нанкина не меньше половины составляли крестьяне-отходники, пришедшие в город в поисках заработка. При тайпинах часть из них вступила в войска, а часть ушла в родные места.
       
      В вопросе о гуансийцах в войсках Ли Сючэна вы, вероятно, упустили из виду следующие факты. Войска Ши Дакая, действуя в Гуанси с 1859 г., набрали много новобранцев. В 1860 г. большая группа из находившихся в Гуанси войск Ши Дакая в решила вернуться обратно в Тайпин тяньго. Общая численность их составляла 40-50 тысяч человек. Большая часть из них прошла в обратном направлении тем же маршрутом, которым Ши Дакай пришёл в Гуанси, вышла в провинцию Цзянси, и в 1861 г. присоединилась к основным силам тайпинов. Одним из командующих в этой группировке был Ван Хайян. Эта группировка была не единственной из отколовшихся от Ши Дакая и вернувшихся в Тайпин тяньго. Ещё одна крупная группировка, отрезанная от Ши Дакая в Гуандуне, вышла на соединение с главными силами тайпинов через провинцию Фуцзянь в том же 1861 г. Наверняка были и более мелкие отряды. Так что после этого в войсках Ли Сючэна можно было встретить не только гуансийцев, но и гуандунцев.
       
      Об участии мяо в войсках Ши Дакая достаточно известно. Войска эти фактически были разделены на несколько рейдирующих групп, и новобранцы в них уходили далеко от родных мест. Следовательно, в составе отрядов, по различным причинам отколовшихся от Ши Дакая, вполне могли быть и мяо. О мяо в книге Линдлея сказано только следующее:
      «They were all natives of Kwang-si, the Chung-wang's province, and came principally from the Maoutze, or aboriginal mountaineers, who have never at any period of the Manchoo invasion, become subject to, or been subdued by them; and who, at the present time, still retain the ancient Chinese customs and their own form of government, entirely independent and free of all allegiance to the reigning dynasty. These Maoutze are the very bravest soldiers in China, and are easily to be recognized by the enormous quantity of their hair; for never having succumbed to and adopted the usurper's badge of slavery—the shaved head—their hair has grown from infancy, reaching almost to their feet when loose, and when dressed forming a tail of great thickness, which, when wound round the neck, acts as a protecting armour that no sword can penetrate in the day of battle».
      («Они все были уроженцы Гуанси, родной провинции Чжун-вана, и состояли преимущественно из Maoutze, или аборигенов-горцев, которые на протяжении всего маньчжурского завоевания, никогда не были подчинены ими; и которые и в настоящее время все еще сохраняют древние китайские обычаи и самоуправление, будучи полностью независимыми и свободными от подчинения правящей династии. Эти Maoutze были самыми храбрыми солдатами в Китае, и их легко можно было узнать по огромному количеству их волос; они никогда не принимали знак рабства – бритую голову – их волосы выросли от младенчества, почти достигали их ног, когда висели свободно, и их заплетали в хвост большой толщины, который, обвиваясь вокруг шеи, защищал её так, что никакой меч не мог ее поразить»).
      До этого Линдлей, как почти все европейцы, никогда не слыхивал о мяо, и придумывать какой-то неведомый народ ему было ни к чему. Значит, о мяо ему рассказали его китайские друзья, дав соответствующие объяснения. А зачем было его китайским друзьям называть просто так народ, о котором их европейский друг никогда в жизни не слышал? Похвальбу такого рода он просто не смог бы оценить. Значит, его китайские друзья также считали этих людей мяо.
       
      Внешность, одежда и обычаи мяо в каждом районе различались очень сильно. Даже различные диалекты мяо взаимонепонимаемы. Некоторые мяо ходили в белом, некоторые ходили в чёрном. Китайцы вообще различали их по цвету женских юбок: белые мяо, чёрные мяо, красные мяо, синие, разноцветные… Также по длине юбок: мяо в коротких юбках (но с очень длинным передником поверх юбки) и мяо в длинных юбках. В разных районах также разные головные уборы. Что же касается причёсок, то мяо и поныне отличаются экстравагантными причёсками. Есть среди них такие, у которых в обычае с детства не стричь волос и причёска их напоминала даосскую. Есть такие, которые вплетают в свою причёску ещё обрезанные волосы покойных предков. Есть и такие, которые бреют волосы по краям головы, в середине заплетают косы, а косы завязывают узлом. Поэтому не надо думать, что все мяо одинаково одевались или одинаково причёсывались. Тайпинские обычаи также могли оказать влияние на тех мяо, которые примкнули к тайпинам.
      Вопрос о внешнем виде мяо середины XIX века затрудняется ещё тем, что многие племена мяо были вырезаны. Только при подавлении восстания 1854-1872 гг. цинские войска уничтожили более миллиона мяо. Погибли и те мяо, которые пришли в Тайпин тяньго с остатками войск Ши Дакая. Поэтому здесь трудно что-либо утверждать наверняка. Одно из предположений лежит на поверхности: нестриженые с детства волосы они могли раньше сворачивать в узел, но распустили причёску в подражание тайпинам.
       
      О том, что мяо не признавали своего подчинения маньчжурам, говорят их многочисленные восстания. Крупные восстания происходили в 1735-1736, 1795-1806, 1854-1872 гг., мелкие восстания были ещё чаще. О том, что мяо сохраняли самоуправление, свидетельствует и то, что на многих картах Китая XIX в. два района между провинциями Гуанси и Гуйчжоу выделены из границ провинций и обозначены как «мяо-цзы».
      Вопрос о связи мяо со старыми китайскими обычаями также довольно сложен. Китайский миф о собаке Паньгу (Паньху), сотворившей небо и землю, заимствован у мяо. Предки мяо составляли значительную часть населения древнего китайского царства Чу и оказали большое влияние на его культуру. Некоторые считают причёску даосов подражанием мяо. Возможно, что слова о «древних китайских обычаях» касались в данном случае именно обычая не стричь волосы. Всё это заслуживает менее поверхностного рассмотрения, хотя и относится в основном к этнографии мяо.
    • Книга Линдли - исторический источник?
      Автор: Чжан Гэда
      Книга Августа Фредерика Линдли (1840-1873) считается источником по истории Тайпинского государства. 
      Но то, что казалось таковым в 1866 г. (дата публикации книги), и даже через 100 лет, через 150 лет уже вызывает серьезные сомнения. Наверное, просто уровень знаний о Китае вне самого Китая существенно вырос.
      Уместно разобрать его книгу тут. (правда, не всегда могу удержаться от полемического и саркастического тона в отношении его информации, но тут уж ничего не поделаешь).
      Итак, после взятия Нанкина тайпинами их насчитывалось около 50 тыс. воинов + примерно 200-300 тыс. членов семей. тот же Мидоуз отметил, что их около 100-120 тыс., из них новобранцев - около 80 тыс., что очень похоже на такие данные, как приводит Кара-Мурза.
      Кара-Мурза приводил роспись по контингентам - гуансийцев ок. 1,5 тыс., гуандунцев - ок. 2,5 тыс., хунаньцев - ок. 10 тыс., хубэйцев - ок. 30 тыс., аньхуйцев - ок. 3 тыс., интерпровинциальных - ок. 2 тыс. 
      Итого ок. 49 тыс. человек, считавшихся воинами.
      Потом была взаимная резня в Нанкине в 1856 г., Ши Дакай увел значительную часть тех, кто был с тайпинами с самого начала восстания, в свой бессмысленный поход на запад. Т.е. количество гуансийцев и гуандунцев (кстати, враждовавших между собой) еще уменьшилось. 
      Но честнейший и правдивейший Линдли говорит, что только "личные телохранители" Ли Сючэна насчитывали 5000 гуансийцев (!), которые, при рассмотрении, оказываются воинами племени мяо! А далее - живописнейшее описание их кос, хотя иконография XVIII - XIX вв. этого не подтверждает. Увы!
      А еще, как говорит тот же источник, мяо никогда не был подчинены маньчжурами и (внимание!) "сохраняли в чистоте старые китайские (!) обычаи"! 
      Понимаю, что в Эуропах того времени сильно в сортах китайцев не разбирались (например, андерсеновское "в Китае все жители - китайцы, и лаже император император - китаец" (с) ) и можно было нести любую чепуху - проверять никто не стал бы. Но нам уже пора немного критически относиться к такого рода писаниям.
      А еще очень позабавили рассказы о том, что тайпины воевали гуманнее, чем в ГВ в САСШ, в франко-итало-австрийской войне, на Кавказе или при подавлении польских восстаний русскими войсками. Поневоле думаешь - точно, КПК и рядом не лежала рядом с этими самыми гуманными людьми на земле! Даром Лу Синь приводил воспоминания своей няни - маленькой она застала приход тайпинов. Голодная, вышла попросить поесть - ей бросили отрубленную голову сторожа помещичьего дома и сказали: "Жри, если не хочешь сдохнуть от голода!". Ну так это Лу Синь - соврет - недорого возьмет. То ли дело Линдли - что не соврет - так придумает!