Исмаил Кемали

[Saygo 582]

Исмаил Кемали (в турецком варианте Кемаль-бей), основатель албанской независимости, родился в 1844 г. во Влере. Он происходил из богатого и знатного рода. Получив начальное образование в родном городе, он отправился в Янину (столица Янинского вилайета Османской империи, ныне - город в северной Греции), где поступил в престижную гимназию Зосимеа. После ее окончания он в 1859 г. вместе с семьей переехал в Стамбул, где поступил на службу в канцелярию султана. Он успешно продвигался по служебной лестнице при содействии своего непосредственного начальника - известного своими либеральными взглядами Мидхат-паши. Занимая посты градоначальника ряда балканских городов, Исмаил Кемали всегда уделял внимание обустройству его родной Албании. Он, в частности, пытался стандартизировать албанский алфавит и создать культурную албанскую ассоциацию[1].

Его критический склад ума и связи с албанскими патриотическими организациями становились все более явными и не могли не привлекать внимания османских властей. Первый кульминационный момент в богатой биографии Исмаила Кемали наступил в 1877 г. в разгар Великого восточного кризиса. Будущий глава албанского правительства уже ожидал назначения на один из ключевых постов в оттоманской иерархии, однако карты спутало решение султана Абдул-Хамида II отправить в отставку с поста премьер-министра Османской империи его покровителя Мидхат-пашу. Сразу же впавший в немилость Кемали был отправлен в почетную ссылку в Западную Анатолию, хотя позднее султан решил назначить его на весьма почетный пост губернатора в далеком от Стамбула Бейруте.

В апреле 1900 г. Исмаил Кемали стал губернатором триполитанских владений Османской империи. Однако сам он видел в этом решении очередную попытку убрать его из столицы, а быть может, и подготовить его физическое устранение. Кемали решил покинуть Османскую империю. В мае 1900 г. он поднялся на борт яхты британского посла в Стамбуле и попросил политического убежища. Его просьба была удовлетворена, и он был эскортирован в Лондон. Так начался первый - восьмилетний эмигрантский период в биографии Исмаила Кемали, в течение которого он занимался разработкой проектов конституционного обустройства Османской империи и обеспечения интересов Албании.

В это время происходит сближение будущего лидера самопровозглашенной независимой Албании с движением младотурок. Однако отношение Исмаила Кемали к ним с самого начала было неоднозначным. Он поддерживал ту часть их программы, которая предусматривала ограничение полномочий верховного правителя Османской империи - султана. Однако в том, что касается принципов национально-государственного устройства страны, его неприятие вызывало стремление младотурецких комитетов ограничить права нетурецкого населения, та самая политика "османизации", формирования особой "османской" (или "оттоманской") нации, которая будет объявлена государствообразующей после прихода младотурок к власти. Как говорилось в программе "Оттоманского общества "Единение и прогресс"", "в целях предупреждения наших мусульманских и христианских соотечественников относительно системы правления нынешнего режима, который нарушает такие человеческие права, как справедливость, равенство и свобода, который лишает всех оттоман прогресса и отдает нашу страну под иностранное господство, образовано "Оттоманское общество "Единение и прогресс", состоящее из мужчин и женщин, которые все без исключения являются оттоманами"[2].

На конгрессе представителей младотурецкого движения в 1902 г. в Париже Исмаил Кемали открыто выступил против ущемления национально-культурных интересов албанцев и представителей других этносов.

Между тем, в период своей эмиграции Исмаил Кемали отнюдь не являлся сторонником предоставления албанцам широких политических прав. Албания виделась ему как одна из областей единой Турции, пользующаяся культурно-национальной автономией. Он был убежден, что самостоятельное существование Албании невозможно в условиях враждебного окружения и стремления великих держав поделить Балканы между собой. В этой связи он писал: "Что касается албанцев, то любое открытое революционное движение может вызвать разве что "законное" вмешательство извне"[3].

Опасаясь, что Албании уготована незавидная судьба стать "разменной монетой" в геополитических играх "сильных мира сего", Исмаил Кемали даже обнародовал в 1907 г. проект создания греко-албанской федерации, который, впрочем, просуществовал достаточно недолго в силу его явной практической нереализуемости.

Между тем, события развивались стремительно. Утром 23 июля 1908 г. члены Совета министров посоветовали султану ввести в действие конституцию, что и было сделано уже на следующий день - 24 июля[4].

Младотурецкая революция и приход к власти комитета "Единение и прогресс" ознаменовали собой новый этап в развитии албанского освободительного движения. Его сближение с младотурками произошло за несколько месяцев до этого - весной 1908 года. Младотурки, выдвинувшие в качестве своих программных требований восстановление конституции, равенство и гражданские свободы для всех жителей империи, сумели привлечь на свою сторону значительную часть албанского населения. Кроме того, в Македонии и Косово ряд членов комитета "Единение и прогресс" установили непосредственные связи с некоторыми лидерами местных албанских революционных комитетов. В г. Дебар даже произошло их организационное объединение. А находившийся в Салониках один из идеологов албанкого освободительного движения Мидхат Фрашери обратился к албанцам с непосредственным призывом поддержать революцию. Особую поддержку младотуркам оказали албанские мусульмане. Один из них - Ахмад Ниязи-бей прибыл из Ресена и уже 3 июля сформировал вооруженный отряд в составе 200 человек, готовый выступить против Абдул-Хамида II. Поддержали младотурецкое движение практически все влиятельные албанские лидеры территорий вокруг Охридского озера. Представители южноалбанского г. Корча откликнулись на призыв младотурок, в свою очередь, потребовав предоставления Албании автономии. А более консервативные албанские мусульмане Косово обусловили свою поддержку сохранением фигуры султана как верховного правителя Турции[5].

В конечном итоге именно албанцы приняли самое активное участие в свержении власти султана Абдул-Хамида. Среди них были и выходцы из Косовского вилайета, традиционно являвшиеся опорой султана Абдул-Хамида II и служившие в дворцовой гвардии и отрядах башибузуков. Младотурки, со своей стороны, пообещали албанцам целый ряд уступок - смягчение налогообложения, подтверждение права носить оружие, разрешение на использование в школах албанского языка, предоставление им широких конституционных прав. Последнее, правда, было понятно далеко не всем. Англичанка Эдит Дурхэм так описывала албанские "страсти по конституции", свидетельницей которых она оказалась: "Что-то таинственное и неизвестное случилось со страной. Было 27 июля, и весь Скутари (Шкодер - П. И.) был взбудоражен новостями о Конституции. Что? Где? Как? Когда? Почему? - никто не знал... Все, что было известно, это слово "Конституция"... Невозможное случилось. Столетиями сдерживавшиеся эмоции вырвались наружу, и народ-ребенок с быстротой ветра был вовлечен в водоворот игры и надежды"[6].

После победы младотурецкой революции в стране была восстановлена конституция 1876 года. Депутатами созванного младотурками осенью 1908 г. нового парламента стали и 26 албанцев. Среди них оказался и вернувшийся к тому времени из эмиграции Исмаил Кемали - наряду с другими албанскими лидерами, пользовавшимися поддержкой со стороны своих вооруженных сторонников. Исмаил Кемали, Хасан Приштини, Эссад-паша Топтани - совсем скоро им предстояло сойтись в ожесточенной схватке за верховную власть в стране. Пока же они заседали вместе в парламенте, демонстрируя лояльность режиму, хотя и "слабо веря в жизнеспособность нового режима"[7].

Однако практическая деятельность младотурок, отнюдь не спешивших выполнять свои социально-экономические и политические обещания, а, наоборот, под предлогом реализации лозунга "османизма" (или "пантюркизма"), взявших курс на ущемление прав нетурецких национальностей, вызывала у Исмаила Кемали растущее разочарование[8]. Созданная им в декабре 1908 г. партия "Ахрар" ("Либералы"), по сути, носила антимладотурецкий характер. Одним из пунктов ее программы стало требование проведения в стране государственно-административной реформы на принципах децентрализации управления с предоставлением Албании и другим областям с нетурецким населением расширенной автономии. Во время попытки переворота, осуществленной солдатами стамбульского гарнизона в апреле 1909 г., партия Исмаила Кемали выступила против младотурок. По сути, албанский лагерь оказался расколотым. Все решила поддержка, оказанная властям албанскими национальными комитетами на местах, а также македонскими вооруженными четами (отрядами). Две недели спустя Стамбул был занят революционными войсками, а Абдул-Хамида II на султанском троне сменил Мехмед V.

На волне контрреволюции Кемали успел в течение двух дней побыть на посту председателя оттоманской Национальной ассамблеи, но вслед за этим во второй раз (и отнюдь не последний) был вынужден отправиться в эмиграцию в Грецию, а затем в Румынию. В Стамбул он уже больше не вернется.

Что касается общей ситуации в Турции, то там период определенной политической либерализации сменился усилением национального гнета. В частности, была законодательно запрещена деятельность на местах национальных комитетов, в том числе и албанских, которые во многом и содействовали приходу к власти младотурок.

Первым массовым антитурецким выступлением албанцев против режима младотурок стало восстание, вспыхнувшее весной 1910 г. в Косовском вилайете. Его жестокое подавление турецкими войсками и введенный после этого репрессивный режим означали два момента. Во-первых, запрет школ с преподаванием на албанском языке, албанской литературы, закрытие культурно-национальных клубов и других организаций фактически сделали невозможным продолжение борьбы культурно-просветительными методами. А во-вторых, сторонники освобождения Албании от турецкого гнета поняли необходимость более тщательной подготовки нового вооруженного выступления на максимально широкой территории, а не только в Косово. Центральный комитет по подготовке гораздо более масштабного восстания, которое должно было начаться весной 1911 г., был создан на греческом острове Корфу. В него вошел и Исмаил Кемали. Комитет выдвинул в качестве одной из важнейших задач установление в соседних с Албанией странах тесных связей с различными организациями, способными оказать как материальную, так и морально-политическую поддержку делу освобождения страны.

Основные боевые действия развернулись в Северной Албании вблизи границы с Черногорией. Столкнувшись с самоотверженным сопротивлением вооруженных отрядов, пользовавшихся поддержкой местного населения (в том числе и черногорских албанцев), а также тайным содействием (деньгами и оружием) со стороны Черногории[9], турецкие власти были вынуждены согласиться на переговоры. В выработке в этих целях платформы албанского национально-освободительного движения самое активное участие принял Исмаил Кемали. Среди основных положений данной программы, получившей название "Красная книга" и состоявшей из 12 пунктов, было требование предоставления территориально-административной автономии для всех районов, населенных албанцами, права оставлять собираемые налоги для решения местных социально-экономических проблем, обязательного использования албанского языка в местной администрации. По сути, речь шла о первой целостной программе борьбы за автономную Албанию.

Использовавшим проверенную тактику сочетания незначительных уступок (снижение налогов, сокращение сроков военной службы, открытие нескольких школ на албанском языке), расплывчатых обещаний и подкупа албанской знати властям Стамбула удалось добиться прекращения восстания. Тем не менее, содержание "Красной книги" и в целом более высокий уровень организации национально-освободительных выступлений свидетельствовали об изменении характера борьбы и взглядов ее руководителей - в первую очередь, самого Исмаила Кемали. Как указывал в своем донесении в Белград от 24 июля 1911 г. сербский консул в Приштине М. Ракич, "в прошлом году, во время самых кровавых боев с армией и самого сильного ожесточения против власти, не было речи об автономии Албании. Ненависть к Турции, а именно к режиму, была огромной, но никто не помышлял об отделении от Турции, об образовании отдельного целого. Сегодня в этом вопросе наступило коренное изменение. Не только среди албанцев-католиков на территориях, прилегающих к черногорской границе, но и среди албанцев-мусульман идея автономии Албании нашла многочисленных приверженцев, и она провозглашается практически в открытую. Понятно, что некоторые выступают за полную автономию, некоторые выступают лишь за автономию с известными ограничениями и без отделения от Турции, но тем не менее главной и самой значительной отличительной чертой сегодняшнего движения является стремление к автономии"[10].

Весной 1912 г. еще более значительное албанское восстание вспыхнуло в Европейской Турции. Его размах объяснялся опытом, накопленным к этому времени руководителями национально-освободительного движения, углублением социально-экономического и политического кризиса в Турции в условиях неудачной для нее войны с Италией, а также весьма тесными связями, которые албанские лидеры - и среди них Исмаил Кемали - установили с оппозиционными партиями и движениями в самой Турции. Центральный албанский комитет, образованный на состоявшемся в Ницце совещании албанских политических деятелей, должен был играть ключевую организационную роль. В качестве одного из членов данного Комитета, Исмаил Кемали в марте-апреле 1912 г. совершил "инспекционную" поездку по территории Албании, в ходе которой внимательно анализировал обстановку на предмет более эффективной организации выступлений. Центром нового восстания вновь стал Косовский вилайет, однако оно вскоре распространилось в южном направлении, охватив, в том числе, Македонию. В августе 1912 г. албанские отряды вошли в Скопье. Но турецким властям вновь удалось отделаться "малой кровью". В том же Скопье были разработаны принципы мирного соглашения, лишь отчасти облегчавшие положение албанского населения Турции. Кроме того, 19 августа 1912 г. была объявлена амнистия для участников антитурецких выступлений.

Решение о прекращении вооруженной борьбы вызвало раскол в рядах албанского национально-освободительного движения, его разделение на "соглашателей" и сторонников "борьбы до победного конца". В этих непростых условиях Исмаил Кемали - "ведущий албанский интеллектуал" той эпохи, по меткому выражению британской исследовательницы Миранды Виккерс, свои основные надежды стал связывать с позицией великих держав. По его мнению, само существование Албании и ее границы в условиях растущей угрозы оккупации соседними балканскими странами напрямую зависели от расстановки сил в "концерте великих держав", от их "соперничества", а главное - от позиции Австро-Венгрии, единственной защитницы албанцев, объективно не заинтересованной в территориальной экспансии Сербии[11].

Что касается балканских государств, то наибольшую поддержку денежными средствами и оружием албанское освободительное движение получало из Черногории. Помогая албанцам и даже позволяя им использовать территорию своей страны в качестве своеобразной тыловой базы, черногорский правитель Никола Петрович Негош преследовал свои цели. Он надеялся таким образом добиться территориальных приращений, рассчитывая, что, освободившиеся из-под власти Турции североалбанские племена признают верховный суверенитет Черногории. Более того, в период создания антитурецкого союза балканских народов король Никола имел личную встречу с Исмаилом Кемали. Она состоялась в августе 1912 г. в Цетинье, однако не привела к каким-либо конкретным результатам. И Черногория, и ее ближайшая союзница Сербия рассчитывали военным путем добиться присоединения к своим владениям обширных территорий со смешанным сербо-албанским населением и вряд ли могли в этих условиях рассматривать албанское движение (неотъемлемым аспектом которого являлся рост национального самосознания) в качестве своего естественного союзника[12].

Прекрасно осознавая тот факт, что турецкие владения на Балканах доживают последние дни, Исмаил Кемали предпринял срочные дипломатические маневры. Этого требовали как его собственные выводы из сложившейся военно-политической обстановки на Балканах и вокруг них, так и решения прошедшего в Бухаресте 5 ноября 1912 г. собрания представителей албанских эмигрантских организаций, в подготовке и работе которого Кемали принял активное участие.

Взяв на себя "миссию выразителя интересов всех албанцев за рубежом"[13], Исмаил Кемали отправился в обе столицы монархии Габсбургов - Вену и Будапешт, где попытался убедить представителей Австро-Венгрии в необходимости поддержать национально-освободительную борьбу албанского народа, пока территория страны не оккупирована войсками антитурецкой коалиции. "Когда балканские союзники объявили войну Турции, и болгарские армии оккупировали Кирк-Килиссе, в то время как сербы заняли Ускюб (Скопье - П. И.), я понял, что для нас албанцев настало время предпринять энергичные меры для нашего собственного спасения" - писал он впоследствии[14].

Исмаил Кемали был встречен в обеих столицах монархии весьма благожелательно. В частности, в Вене он имел встречи в местном парламенте с дипломатическими представителями Англии, Италии и Франции. Однако главным пунктом повестки дня его турне стала беседа с министром иностранных дел Австро-Венгрии Л. Берхтольдом. Его стремление создать суверенную Албанию в значительной степени отвечало объективным интересам Австро-Венгрии, особенно в условиях громких побед войск балкансокго союза на фронтах первой Балканской войны. Бальхаусплатц (МИД Австрии) не могла не тревожить перспектива возникновения на Адриатике сербского порта. И хотя относительно его дальнейшей судьбы мнения в Вене расходились (большинство политиков и военных прогнозировали в будущем его переход в руки России, в то время как эрцгерцог Франц-Фердинанд полагал, что сербским портом на Адриатическом море в конечном итоге завладеет Италия[15]), сути дела это не меняло. Для монархии Габсбургов главным было не допустить триумфального прорыва сербской армии через албанские горы на побережье. Создание суверенной Албании в значительной степени должно было послужить гарантией от роста экономической, политической и военной мощи Сербии, ее авторитета в глазах южнославянских народов Австро-Венгрии.

За международным турне Исмаила Кемали с понятным интересом наблюдали в Белграде. Посланник Сербии в Вене Дж. Симич сообщал в своей телеграмме от 10 ноября 1912 г., что албанский лидер намерен вскоре отправиться в Албанию, где "попытается организовать некое государственное управление", в связи с чем он ныне стремится "заложить определенный фундамент" в глазах Европы[16].

После завершения поездки Исмаил Кемали вернулся в Албанию. 19 ноября 1912 г. в порту Триест его ждал пароход, предоставленный.австрийским правительством. Вот как описывал обстоятельства его возвращения посланник Сербии в Греции М. Бошкович в телеграмме в Белград от 25 ноября 1912 г.: "Известный австрийский агент, албанец Кемаль-бей с двенадцатью сторонниками высадился на берег и отправился в четверг в Драч (Дуррес - П. И.), где он намеревается провозгласить автономию Албании и организовать сопротивление Сербии. Из Триеста их доставило австрийское судно "Брио". С ними был русский врач, который видел их лично. Кемаль не посещал Триест, а находился в ожидании в открытом море вне гавани"[17]. С борта австрийского судна еще в Триесте Кемали произнес речь, в которой пообещал, что "сразу же после его прибытия в Албанию будет провозглашена независимость и избрано временное правительство"[18].

Однако немедленно реализовать вышеуказанные планы не удалось. Виной тому - греческая блокада албанского порта Дуррес (в котором и планировалось создать Всеалбанский конгресс с прицелом на провозглашение независимости), а также выданное префектом данного города распоряжение об аресте самого Кемали. 26 ноября последний прибывает во Влеру. Именно в этом городе делегаты из различных районов Балкан с албанским населением (включая Косово) 28 ноября 1912 г. провозгласили создание независимой Албании. Председателем Всеалбанского конгресса, а позднее главой правительства единодушно был избран Исмаил Кемали. Он же 5 декабря занял пост министра иностранных дел в правительстве, состоявшем из 7 министров - мусульман и христиан. Военные вопросы были переданы в ведение Риза-Бея из Джяковицы и Исы Болетини, который под натиском сербских войск к этому времени как раз отступил во Влеру из Косово через Люму[19].

В своем выступлении перед делегатами всеалбанского Национального собрания Исмаил Кемали напомнил, что хотя албанцы всегда были верны Оттоманской империи, они "никогда не забывали свои собственные язык и национальность, лучшим доказательством чего стали их выступления, имевшие место время от времени, в особенности в последние четыре года, в целях защиты их прав и обычаев". "Оттоманское правительство никогда не принимало во времание их интересы, и никогда не желало вознаградить албанцев за великую службу, которую они несли. Оно недавно продемонстрировало определенный интерес к тому, чтобы прийти к взаимопониманию с нашим народом, но не явило доказательств своей честности и не предприняло всех необходимых шагов для того, чтобы успокоить и удовлетворить албанцев. На Балканах недавно вспыхнула война с четырьмя странами, стремившимися к переменам и обеспечению прав для своих народов, объединенных этничностью и религией.

Позднее эти страны отбросили свои первоначальные цели и, поскольку война развивалась для них успешно, согласились разделить между собой Империю, включая Албанию. Понимая, что турецкая армия разгромлена, и Империя не выживет, албанцы, игравшие намного большую роль в боях, нежели простые солдаты, поспешили предпринять требуемые шаги в своих собственных интересах как хозяева страны" - подчеркнул Кемали, добавив, что "поскольку больше не было надежды сохранить Албанию силой оружия, единственным путем к спасению стало отделить Албанию от Турции". По его словам, данная идея "была хорошо воспринята всеми великими державами, в особенности Австрией и Италией. Только Россия осталась в чем-то враждебной данной идее из-за славян, но она не отрицала существование Албании и албанского народа". В силу всего вышеизложенного, "самыми срочными мерами, которые албанская нация - продолжал оратор - должна предпринять сегодня, являются следующие: Албания должна стать независимой под управлением временного правительства, для содействия и надзора за правительством должен быть избран совет старейшин, и в Европу должна быть направлена комиссия для того, чтобы защищать албанские интересы перед великими державами".

По свидетельству выходившей во Влере газеты "Перлиндь е Шчипнис", делегаты Национального собрания "единодушно согласились" со словами Исмаила Кемали о том, что "Албания с сегодняшнего дня должна стать самостоятельной, свободной и независимой под управлением временного правительства.

Это решение было встречено нескончаемыми аплодисментами. Заседание было прервано до следующего дня, и делегаты вышли наружу и приветствовали флаг, который был поднят в пять тридцать пополудни"[20].

Основная идея речи Исмаила Кемали на конгрессе заключалась в том, что "единственным путем спасения является отделение Албании от Турции", находящейся на грани распада под влиянием военных успехов балканских союзников. Причем, по его словам, данный акт поддерживался не только Австро-Венгрией и Италией, но и Россией. Что же касается основных задач, которые, по мнению политика, требовали безотлагательного решения, они были следующими: "сделать Албанию независимой под эгидой временного правительства; избрать совет старейшин в качестве вспомогательного и контролирующего органа при правительстве; направить в Европу делегацию в целях получения поддержки албанского вопроса со стороны великих держав"[21].

Возвращаясь к тезису о поддержке Россией дела освобождения Албании, следует отметить, что это было преувеличением. В российском министерстве иностранных дел понимали объективный характер процессов, приведших к фактическому обособлению Албании от Турции. Однако албанский вопрос для России все-таки имел подчиненное значение и рассматривался в качестве одного из аспектов более значительной проблемы, заключавшейся в определении нового места на карте Балкан ее ближайших союзниц - Сербии и Черногории, политика которых (в первую очередь, Белграда) в отношении Албании реально угрожала возникновением крупного военного конфликта с участием Австро-Венгрии, что было крайне невыгодно для Санкт-Петербурга. В архивах сохранилась примечательная депеша российского дипломатического представителя в Стамбуле М. Н. Гирса от 7 марта 1913 г., в которой он сообщал о состоявшемся в турецкой столице съезде албанцев-эмигрантов, выступивших с идеей образования албано-сербского государства под эгидой сербского короля, но при одновременном сохранении независимости албанских земель. И сам Гирс, и поставивший на документе собственноручную помету Николай II, и министр иностранных дел С. Д. Сазонов весьма сочувственно отнеслись к подобным планам, которые, очевидно, стали бы наилучшим решением для России[22].

Телеграмма, посланная за подписью И. Кемали во внешнеполитические ведомства великих держав с призывом признать независимость Албании, не встретила в Санкт-Петербурге никакого отклика. Так же, впрочем, как в Вене и Риме. Это означало однозначный отказ великих держав признать не только правительство Кемали как таковое, но и сам факт возникновения независимого албанского государства[23].

В Европе албанский вопрос рассматривали в качестве одного из составных элементов общего кризиса на Балканах, вызванного военными успехами войск Балканского союза и фактическим военно-политическим коллапсом в континентальных владениях Турции. А данный комплексный вопрос подлежал обсуждению в рамках совещания послов, которое созывалось в Лондоне. Кроме того, как отмечает российский исследователь Г. Л. Арш, "рождение нового государства на Балканах создало целый узел проблем - политических, международно-правовых, территориальных"[24].

Не больше энтузиазма выказали и правительства балканских стран, к которым Кемали также обратился за признанием и поддержкой. Вот текст телеграммы, адресованной им 29 ноября 1912 г. министру иностранных дел Сербии (аналогичный документ был получен и в других балканских столицах):

"Спешу сообщить Вашему Превосходительству о событии исключительной важности для национальной жизни албанцев. Посланцы со всех албанских областей независимо от веры, собравшиеся сегодня в Валоне (Влера - П. И.) в качестве Народного Собрания, провозгласили независимость Албании и сформировали временное правительство. Албанцы счастливы войти в семью народов Балканского полуострова, которым они по происхождению приходятся старшими братьями. Не имея другой цели кроме как жить в мире со всеми соседними государствами, они надеются что это изменение народной жизни и само временное правительство будут признаны Королевским правительством; что дальнейшие враждебные действия со стороны сербской армии на их родной земле прекратятся; и что все бесспорно албанские области, которые заняли армии союзников, будут им возвращены"[25].

Правительство Исмаила Кемали с самого начало оказалось в буквальном смысле "в кольце фронтов". Уже 3 декабря греческий флот предпринял штурм Влеры, который был прекращен лишь после совместного демарша Австро-Венгрии и Италии, одинаково опасавшихся появления еще одного игрока в розыгрыше "албанской карты". Существовавшие у каждой из "великих держав" геополитические планы и расчеты делали невозможным признание государственной независимости нового государства в условиях полной неизвестности относительно его будущей судьбы и в целом перспектив развития ситуации во всем регионе. При этом в своей деятельности, направленной на укрепление военно-политических и экономических позиций в Албании, Италия начинала переигрывать монархию Габсбургов. Перед Веной встала реальная угроза превращения Влеры и находящегося на ее траверсе острова Сазан в передовой итальянский аванпост, что фактически делало Адриатику внутренним итальянским морем. И, по иронии судьбы, именно во Влере, игравшей ключевую роль в международных играх вокруг Албании, находилось правительство Кемали, оказавшееся в буквальном смысле "меж двух (а на самом деле между гораздо большим числом) огней".

Еще летом 1902 г. министр иностранных дел Италии Д. Принетти пообещал своему российскому коллеге В. Н. Ламздорфу, что "в случае каких-либо непредвиденных осложнений все усилия Италии будут направлены к защите занятого ею там (в Албании - П. И.) положения"[26]. Провозглашение независимости Албании и формирование правительства Кемали как раз и стало таким "непредвиденным осложнением". Что же касается позиции Австро-Венгрии, то ее, пожалуй, лучше всех сформулировал начальник Генерального Штаба австро-венгеркой армии генерал Конрад фон Гетцендорф, указывавший, что Албания "должна быть принята во внимание не только как сила, противостоящая Италии, но и как союзник против Сербии и Черногории"[27].

Напрасно Исмаил Кемали заверял Лондонское совещание послов в жизнеспособности своего "конституционного" по его словам и "временного" по международной терминологии правительства. Напрасно доказывал необходимость переноса столицы Албании из портовой Влеры в находящийся в центральной области город Эльбасан, откуда можно было бы более эффективно осуществлять государственное управление; напрасно разрабатывал красивые, но явно нежизнеспособные проекты переустройства Албании по кантональному принципу (наподобие благополучной Швейцарии). В августе 1913 г. было объявлено о направлении в Албанию Международной контрольной комиссии. В страну направлялись голландские офицеры, в задачу которых входила подготовка местной жандармерии. Комиссия с самого начала обозначила свое отношение к деятельности правительства Исмаила Кемали, отнеся его к разряду одной из многочисленных местных властей, существовавших в различных районах Албании, - в данном случае, во Влере.

Стремясь хоть как-то упрочить свои позиции, И. Кемали пошел на значительные уступки Австро-Венгрии и Италии в финансово-экономической сфере. Так, в октябре 1913 г. он дал согласие на открытие банка, наделявшегося значительными полномочиями, в котором ключевые позиции принадлежали Австро-Венгрии и Италии. Как писал российский представитель в Международной контрольной комиссии А. М. Петряев, "банку даны широкие права производить всевозможные финансовые и коммерческие операции, включая сюда выпуск денежных знаков и чеканку монет. Ему будет принадлежать право устраивать внутренние и внешние займы, учреждать монополии и вообще играть роль государственного казначейства для всей Албании... При таком исключительном положении албанского банка вся экономическая и финансовая жизнь Албании подпадет в бесконтрольное распоряжение Австрии и Италии"[28].

Впрочем, правительство Исмаила Кемали испытывало острый дефицит не только международной поддержки. Внутри страны против него поднял фактический мятеж один из крупнейших албанских землевладельцев Эссад-паша, имевший основания рассчитывать на тайное содействие со стороны Италии, Сербии и Турции. Он собрал вокруг себя недовольных политикой Исмаила Кемали, пытавшегося проводить реформы, создать систему централизованной власти и придать стране по возможности светский характер. Эссад-паша провозгласил себя спасителем Албании и Ислама, заявив, что "Центральная Албания желает иметь мусульманского правителя"[29].

В наиболее жесткой оппозиции Исмаилу Кемали и его правительству находились Афины, Белград, Стамбул. Греция делала ставку на военное решение албанского вопроса, заключавшееся в стремлении присоединить к себе как можно более обширные территории со смешанным греко-албанским населением. В начале декабря греческие войска вплотную подошли к Влере и даже осуществили обстрел порта с моря. Потребовалось вмешательство дипломатических представителей Австро-Венгрии и Италии, которые заявили министру иностранных дел Греции, что не допустят, чтобы стратегически важные пункты на Адриатике, в частности остров Сазан в акватории бухты Влеры, стали военными базами какой-либо "третьей силы"[30].

Расчеты сербского правительства в том виде, как они стали известны поверенному в делах России в Сербии В. Н. Штрандтману, заключались в том, чтобы попытаться решить две основные задачи - добиться пересмотра пограничной сербо-албанской линии, намеченной Лондонским совещанием послов великих держав, и содействовать приходу к власти в самой Албании правительства, не находящегося под влиянием Австро-Венгрии (в чем они не без оснований подозревали Исмаила Кемали) и проявляющего дружеское расположение по отношению к Сербии. Как доверительно сообщил в сентябре 1913 г. российскому дипломату управляющий сербским министерством иностранных дел М. Спалайкович, на эту роль лучше других подходил как раз Эссад-паша, с которым правительство Сербии уже в течение некоторого времени находилось в тесном контакте. Именно поэтому было принято решение направить к нему в Дуррес из Белграда через Салоники и Афины специальное доверенное лицо, а также переправить Эссаду крайне необходимые тому финансовые средства. В ответ албанский феодал должен был разгромить отряды Исмаила Кемали, изгнать его самого и его сподвижника Ису Болетини из Влеры и занять пост генерал-губернатора. Затем своим первым указом Эссад-паша должен был признать суверенитет турецкого султана, а также согласиться на пересмотр сербо-албанской пограничной линии, естественно, в пользу Сербии. Вслед за этим предполагалась оккупация сербскими войсками отданной территории на основании просьбы самого Эссад-паши и под предлогом обеспечения законности и правопорядка. После этого, укрепив свою власть, новый правитель Албании мог провозгласить себя албанским князем[31]. Позднее - уже после восшествия на албанский престол короля В. Вида - в фигуре Эссад-паши сербское правительство видело единственную реальную альтернативу монарху, за влияние на которого развернулась ожесточенная борьба между Австро-Венгрией и Италией[32].

Однако отнюдь не только Эссад-паша виделся Белграду в качестве альтернативы И. Кемали. Другой такой фигурой являлся Пренк Биб Дода - выходец из северных районов Албании. Спустя несколько дней после образования правительства И. Кемали он прибыл из Италии в Черногорию и призвал власти страны оказать ему военную и финансовую помощь с тем, чтобы он мог в противовес властям во Влере провозгласить автономию католической и православной Албании. На обороте соответствующего донесения из Цетинье в Белград сербского посланника М. Гавриловича от 4 декабря 1912 г. сохранилась весьма показательная пометка, сделанная от имени кабинета министров Сербии и адресованная в дипломатическое представительство в черногорской столице: "Можно было бы дать средства Доде, чтобы тот заявил Европе, что Кемаль не говорит от имени всего народа, и что его соотечественники желают жить в дружбе и согласии с Черногорией и Сербией". Гавриловичу было дано указание переговорить на данный счет с правительством Черногории[33].

Еще более активно действовала против правительства Исмаила Кемали Турция, мечтавшая о восстановлении своих позиций на Балканах, и, в частности, в Албании. Правда, в первое время его существования турецкие власти занимали скорее выжидательную позицию, озабоченные больше своими взаимоотношениями с великими державами и, разумеется, критической обстановкой на фронтах первой Балканской войны. Так, на запрос, направленный в турецкую столицу Влерским мутесарифом на предмет того, не следует ли относиться к Исмаилу Кемали как к мятежнику, последовал совет занять нейтральную позицию[34].

Но вскоре ситуация стала меняться. Из Стамбула в разные районы Албании направлялись агенты, в задачу которых входила агитация против влерского правительства и объединение всех недовольных правлением Исмаила Кемали. Последнему, впрочем, удалось раскрыть заговор. Один из главных младотурецких представителей, майор Бечир Гребнали, был казнен[35].

Великие державы были крайне недовольны подобным проявлением самостоятельности Исмаила Кемали. Ему в вину ставились также попытки "собирания" тех земель, принадлежность которых Албании была отклонена Лондонским совещанием послов. Речь шла в частности о присоединении Косово и приморской области Чамерия, отошедшей к Греции. Да и проект заключения очередного балканского союза с участием Албании, Болгарии и Турции отнюдь не вдохновлял великие державы, уставшие от балканских междоусобиц. Вмешалась Международная контрольная комиссия и вынудила главу временного правительства отказаться от своих функций.

Данный акт был обставлен весьма торжественно. Исмаил Кемали был вызван на заседание Комиссии. Его итоги изложены в официальном сообщении данного органа от 22 января 1914 года. В нем говорилось, что "председатель Временного правительства, будучи убежденным в том, что единственным средством к прекращению состояния смуты и анархии, царящих в стране, является конституирование единого правительства для всей Албании и что в настоящих условиях этого можно достичь только передачей власти в

руки Международной контрольной комиссии, представляющей великие державы, возобновляет свою просьбу, с которой он уже обращался"[36]. Именно эта просьба и была формально удовлетворена Международной контрольной комиссией.

Позднее Исмаил Кемали покинул страну, в которую в начале 1914 г. прибыл ставленник великих держав принц Вильгельм Вид - сын немецкого принца и голландской принцессы, двоюродный брат шведского короля и племянник румынской королевы. А Исмаилу Кемали так и не довелось вернуться в свою страну. Основным местом очередного и на сей раз последнего периода его эмиграции стал Париж, где он испытывал острую нехватку средств, но, тем не менее, продолжал лоббировать албанские интересы. В 1918 г. Кемали оправился в Италию с тем, чтобы оттуда переправиться в разоренную и оккупированную армиями различных стран Албанию. Однако итальянское правительство, преследовавшее собственные цели в послевоенном урегулировании, не позволило ему покинуть страну, фактически интернировав его в одном из лучших отелей Перуджи, где Кемали и скончался в январе 1919 г., по официальной версии, от сердечного приступа[37].

На следующий год в Лондоне увидели свет мемуары Исмаила Кемали, подготовленные при активном участии корреспондента континентального издания газеты "Дейли мейл" А. Соммервилля. Они стали единственным сочинением подобного рода, принадлежавшим перу бывшего высокопоставленного чиновника Османской империи, опубликованным на английском языке. Исмаил Кемали следующим образом изложил свое видение событий, разыгравшихся в Албании перед первой мировой войной:

"Летом 1911 г. я отправился в Цетинье, чтобы присоединиться к лидерам малиссоров, нашедшим убежище со своими семьями в Черногории перед лицом угроз со стороны Торгута Шефкет-паши. Я хочу воспользоваться возможностью, чтобы выразить нашу признательность королю Николе, который оказал мне содействие в решении моей задачи, оказав дружеский прием, и помог нашедшим убежище семьям своей добротой и человечностью. Прославившиеся своим героическим сопротивлением делегаты малиссоров подписали на встрече в Гертче меморандум, разработанный по моей инициативе и содержавший сведенные в двенадцать пунктов национальные требования, одновременно подтвердив еще раз свои заверения в желании быть частью Оттоманской империи. К сожалению, этот период успокоения оказался кратковременным. Новая Палата, выборы В которую были навязаны в целях укрепления позиции правительства, состоявшего исключительно из младотурок, возобновила свою игру, при которой они одной рукой отнимали то, что другой рукой давали в предыдущий день.

Озабоченный подобным подходом Порты и убежденный, что война с Италией может привести к всеобщей войне на Балканах, я обратился из Ниццы, где находился в отставке, с циркулярным письмом ко всем албанским центрам, напомнив им о категорической необходимости быть готовыми к любой возможности. Эти мрачные предупреждения и всеобщее недовольство, вызванное Триполитанской войной, вызвали в Албании всеобщее восстание. Дикое упрямство младотурок в их попытках абсорбировать национальности сделало наше сопротивление неизбежным и заставило нас подняться на борьбу за нашу национальную жизнь. Находясь в условиях, когда наше существование как народа было подвергнуто нападению и поставлено под угрозу, могли ли мы не озаботиться прежде всего своим собственным спасением - хотя мы и чувствовали, насколько сильно эта борьба идет вразрез с нашим не уменьшавшимся желанием быть вместе с Империей? Всеобщее восстание и триумфальное вступление лидеров всех племен в Ускюб (Скопье - П. И.) положили конец экстравагантной и преступной власти младотурок и привели к роспуску Палаты. Наши патриотические цели были достигнуты, и с этого времени мы вновь вернулись к нашей верности Империи.

Вновь отправившись из Валоны (Влера - П. И.) в Константинополь, я прибыл в Триест, где меня посетил полковник Бекир, который заявил мне, что черногорский князь Мирко хотел побеседовать со мной в Порто-Росо под Триестом. Когда я его увидел, князь показал мне телеграмму, полученную от короля, его отца, приглашавшего меня посетить его в Антивари и обсудить ту роль, которую Албания могла бы сыграть в войне против Турции, и те преимущества, которые она могла бы извлечь из подобного участия. Однако разговор не состоялся. Я счел его преждевременным и решил, что со всех сторон будет лучше, если я прежде установлю контакты с новым Кабинетом, его основными министрами, среди которых были мои личные друзья, с тем, чтобы попытаться прийти к взаимопониманию, что я и разъяснил королю Николе в своем телеграфном ответе. Но когда я сделал то, что предполагал, я обнаружил, что попросту бьюсь о слепое упрямство тех, кто отказывается осознать всю тяжесть ситуации или рассматривать те угрозы, о которых я дал им понять, не нарушая условия конфиденциальности, которыми я был связан в Порто-Росо. Порта считала достаточными паллиативные меры и отказалась предпринимать энергичные шаги, которые были необходимы. Столкнувшись с подобным подходом, балканские союзники объявили Турции войну, и болгарские армии приступили к оккупации Кирк-Килиссе, в то время как сербы заняли Ускюб. Я понимал, что для нас, албанцев, настало время предпринять энергичные меры для собственного спасения.

Великий Визирь Кямиль-паша настаивал на том, чтобы я был с ним, предложил мне портфель в своем кабинете. При других обстоятельствах я бы принял этот достойный пост с удовольствием, но теперь мои более высокие обязанности заставили меня отказаться от него. Мое место было уже не там, и я полностью посвятил свою службу моей собственной стране. Кямиль-паша в конце концов склонился к признанию неотложных обстоятельств, которые он не мог отрицать, и мы расстались с взаимным сожалением. По пути обратно я заехал в Бухарест, где существовала большая албанская колония. По результатам состоявшихся там встреч пятнадцать моих соотечественников решили отправиться со мной обратно в Албанию. Я послал телеграммы во все районы Албании, предупредив о моем приезде, и заявил, что для нас настал момент осознать наши национальные стремления. Одновременно я попросил делегатов от всех районов страны отправиться в Валону, где должен был состояться национальный конгресс.

В Вене я получил телеграмму от своего личного друга в Будапеште, который пригласил меня отправиться туда для того, чтобы побеседовать с одним высокопоставленным персонажем. Моим первым визитом в Будапеште стало посещение графа Андраши, у которого я встретил графа Хадика, его старого друга и бывшего заместителя государственного секретаря. Он сказал мне, что персона, которую я должен был увидеть, - никто иной, как граф Берхтольд. Я встретился с ним в тот же вечер в доме графа Хадика. Его Превосходительство одобрил мои взгляды по национальному вопросу и с готовностью удовлетворил единственную просьбу, с которой я к нему обратился, а именно - предоставить в мое распоряжение корабль, который позволит мне прибыть в первый же албанский порт до того, как к нему подойдет сербская армия.

Поскольку Валона была блокирована греческим флотом, я был рад высадиться в Дураццо (Дуррес - П. И.). Там мы обнаружили два дожидавшихся нас греческих военных корабля, которые находились там с предыдущего вечера. Наш капитан очень беспокоился за нас - и не без причины; и мы разделяли его озабоченность. Однако поднявшийся на борт офицер после проведения скрупулезного осмотра, во время которого он не нашел ничего, за исключение небольшого количества оружия у моих компаньонов, позволил мне сойти на берег, а наш корабль продолжил свой путь.

Мы обнаружили, что народ в Дураццо находился в полном неведении обо всех происходящих событиях. Обманутые разрозненными новостями, приходившими к ним через тенденциозные каналы, они верили, что турецкая армия побеждает, занимает Филиппополь и марширует на Софию и Белград. Они даже не знали, что сербы стоят у самых их ворот. Наше прибытие вызвало определенное волнение в городе, разжигавшееся турецкими элементами, к которым присоединилась часть местного населения, состоявшая в основном из боснийских иммигрантов, распространявших сведения о том, что мы являемся агентами-провокаторами. Подобные чувства не помешали Дураццо и близлежащим округам выбрать своих делегатов на национальный конгресс, и они отправились в Валону вместе со мной и моей небольшой группой албанцев из Бухареста.

Мы передвигались верхом, и перед прибытием в наш первый остановочный пункт я узнал от прибывшего встретить меня местного нотабля, что турецкий главнокомандующий в Янине направил телеграмму местной жандармерии с требованием арестовать меня и доставить в его штаб-квартиру. В соответствии с этим мы изменили наш маршрут и провели ночь в другой деревне. На следующее утро начальник жандармов, который должен был осуществить арест, показал мне телеграмму от того же самого командующего в Янине, который просил местные власти принять нас с почтением и сделать все, что в их силах, чтобы помочь нам в нашей поездке. Однако нас это ничуть не успокоило, а скорее подтвердило тревожные новости, о которых я услышал вечером накануне; отказавшись от маршрута, по которому нас отслеживали, я выбрал более безопасный, и мы в итоге прибыли в Валону. Здесь наш прием сильно отличался от того, который был в Дураццо. Моим родным городом овладело пламя патриотизма, и мы встречали повсюду общественный энтузиазм и восхищение. Очень быстро я оказался в окружении восьмидесяти трех делегатов, мусульман и христиан, которые прибыли со всех частей Албании, вне зависимости от того, были ли они оккупированы воюющими армиями.

Вскоре открылся конгресс. На своем первом заседании 15/28 ноября 1912 г. его делегаты единогласно проголосовали за провозглашение независимости. Затем заседание было прервано, и его участники покинули зал, чтобы подняться к моему дому - дому, где я родился, и в котором жили мои предки. Нас сопровождали приветственные восклицания тысяч людей и овеянный славой флаг Скандербега, который покоился в свернутом виде последние 445 лет. Этот момент стал для меня незабываемым, и мои руки дрожали от волнения, когда я с надеждой и гордостью закреплял на балконе старого дома штандарт последнего национального правителя Албании. Казалось, сам дух бессмертного героя витал в этот момент над головами людей (вместе с Исмаилом Кемали флаг на балконе двухэтажного здания подняли Иса Болетини и Луиджь Гуракучи - П. И.).

На возобновившемся заседании я был избран Председателем Временного правительства с мандатом на формирование кабинета. Но я счел более подходящим, чтобы и министры были избраны конгрессом, и поэтому отказался от данной прерогативы, оставив за собой лишь распределение портфелей. Правительство было создано, конгресс избрал восемнадцать челнов, которые должны были сформировать Сенат. Я уведомил о конституции нового государства великие державы и Высокую Порту посредством следующей телеграммы:

"Национальная Ассамблея, образованная делегатами, прибывшими из всех частей Албании, вне зависимости от вероисповедания, собравшаяся сегодня в городе Валона, провозгласила политическую независимость Албании и создала Временное Правительство, которому было поручено решать задачу по защите прав албанского народа, которому угрожает истребление со стороны сербских армий, и по освобождению национальной территории, подвергшейся вторжению иностранных сил. Сообщая об этих фактах Вашему Превосходительству, я имею честь просить Правительство Его Британского Величества (в тексте мемуаров Исмаила Кемали процитирована телеграмма правительству Великобритании. В телеграммах в другие столицы подобное обращение менялось в соответствии с местными государственно-дипломатическими реалиями - П. И.) признать данное изменение в политической жизни албанской нации.

Албанцы, которые вошли в семью народов Восточной Европы, в которой они льстят себя надеждой быть самым древним народом, преследуют одну-единственную цель - жить в мире со всеми балканскими государствами и стать элементом стабильности. Они убеждены, что Правительство Его Величество, а также весь цивилизованный мир окажут им благожелательный прием, защитив их от нападений, направленных против самого их национального существования, и от любого расчленения их территории".

После того, как я был наделен президентской властью, у меня была одна доминирующая мысль - обустроить то небольшое пространство нашей страны, которое оставалось у нас, и продемонстрировать великим державам, что Албания способна сама собой управлять и нуждается в доверии со стороны Европы. Что касается будущего правителя, то интерес в этой области в тот момент заключался не столько в его персоне, сколько в принципе, который должен был определить выбор между европейским и мусульманским князьями. Моя собственная точка зрения открыто тяготела в пользу христианского и европейского князя, и в этом меня поддерживали все албанцы; кроме того, данная позиция соответствовала тем политическим обстоятельствам, которые необходимо было принять во внимание. Только европейский правитель мог бы должным образом повести нас в великую европейскую семью, членами которой мы становились. Вопрос о религии не принимался во внимание в сравнении с подобным предпочтением европейского князя, так как все три вероисповедания, отправлявшиеся в стране, - мусульманское, католическое и православное - пользовались равной и полной свободой, никакое соперничество и никакое превосходство были невозможны.

Высокая Порта сразу же после получения нашего уведомления о независимости, встала в оппозицию к нашим вожделениям. Великий Визирь в ответной телеграмме на мою ноту попытался навязать нам в качестве правителя члена императорской (так в тексте. По смыслу соответствует "султанской" - П. И.) семьи. Согласно его позиции, Албания могла быть спасена исключительно будучи вассалом Оттоманской Империи с князем из императорской семьи. На какую державу - спросил он - она намерена опираться? На Австрию? На Италию? Пусть она не забывает - добавил он - пример Крыма, чья независимость под протекторатом России стала лишь прелюдией к полному подчинению. Мой ответ заключался в том, что Албания опирается ни на Италию, ни на Австрию, а на права албанцев существовать и иметь собственную национальность, а также на обязанность держав уважать национальности. Я добавил, что Турция могла бы быть ничем иным, как плохим защитником дела свободы национальностей, и что Албания предпочтет сама защищать свое дело; однако с другой стороны, когда окончательное решение будет достигнуто, она сделает все, что в ее силах, чтобы новая ситуация не стала препятствием для развития хороших отношений с Высокой Портой. В конце концов, я могу объявить одну кандидатуру на албанский трон, за которой последуют другие, но они не будут иметь никакого веса для албанцев, обращающих свое доверие к великим державам.

Вопреки подобному подходу Порты и угрозе со стороны турецких армий, все еще оккупирующих часть страны, мы занялись организацией администрации и поддержанием порядка в тех ее частях, которые нам остались. У нас вызвало отвращение молчание великих держав, их равнодушие к вторжению Сербии и опустошению нашей земли, и одновременная блокада и бомбардировка со стороны Греции города Валона и побережья. Немногим позже греческий флот перерезал кабель, остававшийся единственным каналом связи с остальным миром, мы оказались полностью изолированы и отрезаны от любой информации о том, что происходит за нашими границами.

Однажды вечером, к концу марта 1913 г., мы узнали о том, что корабль, плывущий под британским флагом, бросил якорь в порту, после чего нам сообщили, что блокада приостанавливается. Эти новости нас, естественно, воодушевили. На следующее утро я узнал, что корабль является яхтой герцога Монпенсье (младшего брата герцога Орлеанского), а немного позднее ко мне пришел посланник от герцога с письмом, в котором Его Высочество проинформировал меня о цели своего визита, а именно - о его желании стать кандидатом на престол Албании. Письмо сопровождалось приглашением на ланч на борту яхты. Я согласился, и после ланча мы с принцем имели долгий разговор. Он очень откровенно подтвердил мне свои намерения. Я заверил его от себя лично и от имени моей страны, что я счастлив и польщен, что принц французского королевского дома вдохновлен трудной, но почетной задачей - править Албанией. Но я был вынужден добавить, что, поскольку блокада держит нас в полном неведении о нашей подлинной ситуации в отношениях с великими державами, мы должны с сожалением заявить, что не в состоянии принять решение, даже если оно и соответствует нашим желаниям.

На следующий день Его Высочество нанес нам визит в Валону. Он совершил поездку по городу, во время которой смог убедиться в том, какое замечательное впечатление он произвел. Позднее эта симпатия стала причиной все возрастающего сожаления у народа и у меня лично. Я остался с принцем на его яхте 1 апреля 1913 г. для того, чтобы посоветоваться с державами. Он высадил меня в Бриндизи и продолжил свое путешествие в Венецию. Я последовательно побывал в Риме, Вене, Париже и Лондоне. Никакого взаимопонимания не было достигнуто и никакого решения не было принято по вопросу данной кандидатуры, получившей такой благожелательный прием со стороны албанцев; этим дело и кончилось.

Целью моей поездки было отстаивать дело территориальной целостности Албании в отношениях с державами. Особенно это касается Лондона, где конференция обдумывала решение балканского вопроса. Я также хотел поспешить с выбором будущего правителя, который помог бы обеспечить стабильность национального правительства и устранить все внутренние трудности, неизбежно связанные с временным состоянием.

В Вене граф Берхтольд во время нашей первой беседы дал мне понять, насколько слабой была надежда на то, что Албании будет позволено сохранить свою территориальную целостность, несмотря на все ее права и усилия, прилагаемые им лично. Это стало для меня первым холодным душем, но худшее было впереди. В тот день, когда я отбыл из Парижа в Лондон, пришло сообщение о сдаче Эссад-пашой города Скутари (Шкодер - П. И.) черногорцам. Эта катастрофа разразилась в то время, когда флотилия шести великих держав проводила маневры около этого порта для того, чтобы заставить короля Николу снять осаду, угрожавшую целостности и самому существованию Албании. Данный факт неизбежно отодвигал на второй план вопрос о кандидатуре на трон, и все мои усилия должны были быть направлены на территориальный вопрос.

Прибыв в тот же вечер в Лондон, я был счастлив оказаться в наполненной симпатиями атмосфере, ставшей там для меня привычной, и я вновь преисполнился сил для моей политической борьбы за права народов Востока. Искренние симпатии, проявленные британской прессой и народом по отношению к нашему национальному делу, и теплый прием, оказанный мне министрами и государственными деятелями этой великой страны, позволили мне надеяться, что наши непререкаемые права, которые никоим образом не противоречили политическим интересам Европы в целом и наших соседей в особенности, будут приняты во внимание конференцией. Никогда еще великим державам не выпадала более благородная задача, никогда еще решение не было столь необходимым, и никогда еще у нас не было подобных надежд на его обретение, как в тот момент, когда державы в первый раз призвали к созданию Конгресса, задачей которого стало бы не только согласование противоположных интересов, но также и действия в качестве международного Высшего суда справедливости.

Среди всех обсуждавшихся на данной конференции балканских вопросов самым первоочередным, самым интересным, и, помимо всего прочего, самым в высшей степени европейским, стал вопрос об Албании. Мы считали возможным надеяться, что народу, столь достойному интереса в силу его древности, его мужества и тех услуг, которые он оказал Европе - во-первых, защищая ее от нашествия турок, а затем послушно передав себя в подчинение, когда он стал стержнем европейского равновесия, - может быть позволено стать хозяином в своем собственном доме и сохранить свою национальную независимость. Албанцы, освободившиеся от турецкого ига, в условиях которого они были скорее жертвами, чем инструментами, были бы счастливы вновь обрести свободу и независимость, а следовательно, и спокойствие, в котором они столь нуждались. У них нет других устремлений и претензий. Они хотят, чтобы дело восстановления охватило все балканские народы в той же мере, как и их самих, чтобы окончились ненависть и зависть, чтобы стали священными все законные права, и чтобы все несправедливые амбиции или действия стали предметом гарантированного солидарного осуждения со стороны великих держав. Будучи уверенными в справедливости наших чаяний, мы с полной уверенностью ожидали вердикта конференции великих держав.

Однако симпатии, проявленные по отношению к моей миссии, оказались всего лишь утешением для разбитого сердца Австрии, когда мы узнали о решении, принятом Лондонской конференцией. Более половины территории моей страны было передано Сербии, Черногории и Греции. Самые процветающие города и самые производительные части страны были отторгнуты, Албания была урезана почти что до своей самой засушливой и скалистой части. Это вновь ввергло в глубокую депрессию при созерцании столь мрачного будущего нашей новорожденной страны. Нас удовлетворили тем, что заявили, что мы должны быть принесены в жертву всеобщим интересам Европы. Покорный, но не лишившийся надежд, я вернулся в Албанию, поддерживаемый единственной надеждой на то, что более благоприятные условия позволят в будущем Албании реализовать свои законные желания. После моего возвращения в Валону в июне 1913 г. Временное Правительство удвоило свои усилия по организации страны и поддержанию порядка. Решение этой задачи могло бы выглядеть невозможным, если бы не характер албанцев, чьи терпение, благоразумие и твердый патриотизм посреди всех этих осложнений и тревог нельзя было переоценить. Благодаря ценностям этого народа в стране, границы которой были по-прежнему не определены, где обещанные Европой политические статуты ожидали своей реализации, и где осуществлялась фанатичная пропаганды для того, чтобы спровоцировать трудности, - благодаря этим ценностям моему Правительству удалось принести государству стабильность и обеспечить ему нормальное управление.

Но, несмотря на достигнутые в настоящем удовлетворительные результаты, будущее оставалось темным и неопределенным до тех пор, пока не был решен вопрос о будущем правителе. В связи с этим я обратился к великим державам со следующим настоятельным призывом:

"Если Временному Правительству Албании, в течение одиннадцати месяцев боровшемуся с неисчислимыми трудностями, удалось поддерживать порядок и относительное спокойствие в стране, осаждаемой со всех сторон врагами, стремящимися к ее уничтожению, то оно не требует для себя награды, поскольку это является следствием патриотизма и покорности албанского народа.

Однако подобное временное положение дел не может продолжаться и далее без того, чтобы не порождать непреодолимые трудности. Мы полагаем, что уже достигли крайнего предела терпения народа, и мы спешим представить на рассмотрение вашего Правительства единодушную волю народа и Правительства к объявлению и интронизации правителя, одно лишь присутствие которого будет достаточным для того, чтобы объединить все слои населения в работе по консолидации Албании и организации ее управления.

Преисполненное надежды, что державы-гаранты серьезно отнесутся к нашему запросу, Временное Правительство будет готово предпринять любые необходимые шаги для того, чтобы ускорить достижение счастливого результата, которого албанцы ожидают с таким нетерпением".

Вскоре после отправки данной телеграммы в связи с Албанией впервые было упомянуто имя принца Вида, и стали распространяться неясные слухи насчет его кандидатуры. Вскоре эти слухи стали более определенными, что напомнило курьезную кампанию, начатую в интересах египетского принца Ахмед-Фуада венской газетой "Цайт". На этот раз пропаганда была запущена в форме полной дифирамбов статьи в газете "Остеррайхише рундшау" (также издаваемой в Вене) под известным псевдонимом королевы Румынии. "Кармен Сильва", настроенная более поэтически, чем когда-либо, впечатленная бесплодными призывами Албании дать ей правителя, в речитативном стиле "Оды о Нибелунгах", предложенной ею в качестве генеалогического древа древнего народа, проживавшего на берегах Рейна, изложила генеалогию принца Вида и его историю, начиная с детских лет. Перспективы вверить достоинство Албании этой неизвестной знаменитости не привели меня в слишком большой восторг, но что вызвало у меня еще большую озабоченность, - так это начавшаяся открытая пропаганда в пользу данной кандидатуры, в рамках которой деньги и подарки распределялись с циничным бесстыдством. Я запросил официальную информацию насчет данной кандидатуры, и получив информацию, что она не рассматривается, более не колебался предпринимать жесткие меры против пропаганды и высылать агитаторов. Однако, хотя ответ на мой вопрос был составлен в столь категорических выражениях, судьба, без всяких сомнений, решила иначе - и немного спустя я получил официальное сообщение о том, что шесть великих держав пришли к единодушному решению относительно выбора князя Вильяма (Вильгельма - П. И.) Вида, и не оставалось ничего другого, кроме как ратифицировать данный выбор посредством формальных всенародных выборов. Албанский народ, непоколебимо верящий в решения Европы, сразу же делегировал свои голоса Временному Правительству, которое сообщило результат великим державам.

Однако, хотя все было устроено, князь Вид не подавал никаких знаков в сторону Албании. Мы ожидали его прибытия каждый день. О его отъезде было объявлено, но он не прибыл. Эти неожиданные проволочки были использованы младотурками, которые с еще большей энергией, чем раньше, возобновили свою кампанию за турецкого князя.

[Saygo 582]

Тогда я обратился к Контрольной Комиссии, попросив ее членов обратить внимание великих держав на неотложную необходимость интронизации нового правителя. В случае, если прибытие князя откладывается вследствие каких-то особых причин, я попросил, чтобы комиссар взял на себя правительственные функции, или чтобы великие державы проинструктировали Комиссию принять на себя власть от их имени. По моему мнению, те или иные подобные меры были единственным путем преодолеть внутренние трудности и прекратить интриги, ведущие к беспорядкам в стране. Мой запрос в конце концов был одобрен великими державами, и делегаты прибыли поставить меня в известность, что они уполномочены своими соответствующими правительствами взять на себя властные полномочия, если я не изменил своего мнения о целесообразности данного шага. Немедленно был подписан нижеследующий протокол:

"В 22-й день января 1914 г. Международная Контрольная Комиссия собралась в присутствии Его Превосходительства Исмаила Кемаль Бея, председателя Временного Правительства, который, будучи убежденным, что единственным способом положить конец царящим в стране беспорядкам и анархии является создание единого Правительства для всей Албании, и что в сложившихся обстоятельствах эта цель может быть достигнута лишь при условии, что он передаст власть в руки Международной Контрольной Комиссии, представляющей великие державы, повторил свою просьбу, с которой он уже обращался к Международной Контрольной Комиссии в присутствии министров, - выполнить данную задачу и принять в свои руки властные полномочия. Международная Контрольная Комиссия выражает свое признание патриотическим чувствам, лежавшим в основе действий Его Превосходительства Исмаила Кемаль Бея, принимает данную передачу власти и, надлежащим образом уполномоченная великими державами, берет на себя управление Албанией от имени Правительств, которые она представляет.

Валона, 22 января 1914 г.

Подписи:

Исмаил Кемаль, Надольный, Петрович, Краевский, Гарри Ламб, Леони, Петряев".

Сразу же после передачи власти Комиссии я отбыл в Ниццу для того, чтобы воспользоваться хорошо заработанным отдыхом. Естественно, я следил оттуда с большим интересом за развитием событий в моей собственной стране. Вскоре я узнал с большим удовольствие, что принц Вид, наконец, осуществил свой торжественный въезд в Дураццо. Однако я был крайне раздосадован, что он выбрал для своей столицы один из наименее подходящих для королевской резиденции городов, многочисленные слабости которого я уже упоминал, и эти слабости был понятны и признавались лондонским Форин-офисом. Но на какой-то момент это темное пятно опять исчезло за горизонтом, и я предпринимал все возможное из глубин моего старого албанского сердца, чтобы с надеждой глядеть в будущую новую эру. После долгих и мучительных лет ожидания, после стольких метаний от надежды к разочарованию и обратно, я пытался позабыть мои собственные впечатления и подавить мою скрытую предрасположенность к беспокойству, думая лишь о волнующем спектакле, в котором наш первый король ступил ногой на священную землю моего Отечества, и в котором внушительный флот шести великих держав был предоставлен ему в качестве эскорта. Я был признателен Европе, которая подтвердила национальное существование Албании, наделив ее собственноручно выбранным правителем.

Только позднее я узнал детали этого памятного дня. Принца Вида сопровождали принцесса - его жена и их дети. Его двор состоял из церемониймейстера и доктора (оба - немцы), личного секретаря (англичанина) и двух придворных леди. Его охрана, о важности которой кто-то мог подумать, состояла из пары весьма свирепых псов. На борту доставившего его корабля князь привез 10 млн. фраков, которые выделили ему Австрия и Италия, не дожидаясь 75 млн, о выплате которых другие великие державы решения еще не приняли. Он был встречен восторженными восклицаниями населения, и в порту был произведен приветственный салют. Его первым актом, принятым еще до высадки на берег, стало назначение Эссад-паши на пост министра по военным делам и объявление его первым генералом Албании. Эссад сопроводил нового правителя на берег.

Короткое правление Вильяма Вида оказалось более богатым на гротескные эпизоды, нежели на события, связанные с реорганизацией возрождающегося государства. Его мало заботило то, что великие державы ждали от него конкретных действий. Мы надеялись, что такт и мудрость князя смогут уравновесить понесенные нами территориальные потери, и что его прибытие сможет придать больший импульс процветанию страны. Вместо этого ситуация становилась все сложнее и сложнее, а вскоре - самой что ни на есть критической. Однажды утром я получил короткую телеграмму из Валоны, которая повергла меня в полный ужас. Дом Эссад-паши был подвергнут артиллерийскому обстрелу, а сам министр был брошен в тюрьму. Это короткое известие, лишенное дальнейших объяснений, показалось мне столь экстравагантным, что в тот момент я отказался ему поверить. Я поспешил к австрийскому и итальянскому консулам в Ницце и попросил их передать срочные телеграммы в Рим и Вену для подтверждения данной новости и объяснения ее смысла. Ответ, который я получил, больше не оставлял места для сомнений. Немного позднее я узнал детали дела из других источников.

Я всегда предвидел, что Эссад-паша окажется в Дураццо в исключительно неловком положении. Этот город с менее чем 5 тыс. жителей являлся центром интриг и враждебности против кандидатуры Вида в качестве европейского князя, а также центром мятежа Эссада против Временного Правительства. Эссад, который внезапно, посредством подозрительного крутого разворота, был назначен министром того самого князя, который был столь нежелателен его соотечественникам, должен был неизбежно ощутить на себе непопулярность и презрение. Настроения против него стремительно становились все более злобными. Народные демонстрации по всей стране приобретали угрожающий характер; но вместо того, чтобы попытаться успокоить людей в тот момент, когда эта агитация достигла пика, князь встретил их пушками. Вместо того, чтобы сместить своего непопулярного министра естественным и законным образом, князь, действуя под определенным влиянием, вникнуть в которое я был неспособен, вновь прибег к насильственным мерам и занял линию действий, беспрецедентную для анналов правительства. Дом Эссада был блокирован и подвергнут артиллерийскому обстрелу, его жена появилась в окне, сжимая в руках простыню в знак перемирия. Артиллерийский обстрел прекратился, вмешался итальянский посол, и, благодаря ему Эссад-паша смог отбыть, не подвергаясь новой опасности. В сопровождении моряков, семья поднялась на борт австрийского сторожевого корабля, с которого они были переправлены на итальянский стационер, на котором Эссад отплыл в Европу, предварительно дав слово чести не возвращаться в Албанию.

В условиях подобных исключительных событий я посчитал своим долгом немедленно вернуться в Валону. Как раз тогда, когда я собрался садиться на поезд в Ницце, ко мне прибыл итальянский консул с телеграммой от итальянского министра иностранных дел Сан-Джулиано, в которой тот запрашивал мое мнение по албанским делам и по тем мерам, которые в настоящий момент должны быть приняты, поскольку ситуация становилась все более и более тревожной. Он попросил меня обсудить с ним данный вопрос, и я соответственно отбыл в Рим, где Сан-Джулиано и я пришли к взаимопониманию относительно необходимых мер.

В Валоне, где я сразу же по приезде узнал детали произошедшего, я также обнаружил, что Дураццо окружен со всех сторон, и между ним остальной частью страны не поддерживается никакой связи. Верховная власть и юрисдикция нашего Правителя, таким образом, сводилась к этому небольшому и малозначительному городу. Несколько дней спустя я отбыл в Дураццо в сопровождении пятнадцати нотаблей округа для того, чтобы представить князю наше видение ситуации, соответствовавшее взглядам Сан-Джулиано. В беседе тет-а-тет, которую я с ним имел, я рассказал ему о заключении, к которому мы пришли, и о мерах, которые мы считали необходимыми. Князь впечатлил меня отсутствием собственных идей касательно состояния дел и отсутствием осознания исключительной тяжести момента. Он казался неспособным озвучить замечания или задать вопросы, проистекающие из его личного мнения. Когда я излагал ему различные варианты, которые могут помочь ему преодолеть трудности, он ни разу не спросил меня, как я думаю реализовать их на практике.

На следующий день князь принял пятнадцать нотаблей из Валоны. Однако он не позволил нам уехать, не продемонстрировав нам знака своей заботы о стране. Во дворце был организована встреча для всех албанских лидеров, находившихся тогда в Дураццо. Князь открыл ее, сказав несколько слов по-французски, объяснив, почему он собрал нас, и предложив высказать наши персональные мнения о ситуации в стране. У нас не было предварительного обсуждения, как это бывает обычно, когда кого-то приглашают выразить мнение в подобных ситуациях, но мы сделали так, как он желал. Сам я выступил первым, вместо того, чтобы подвести итоги серии выступлений, - как я должен был бы сделать, исходя из моего статуса. Князь поблагодарил нас и заявил, что после того, как ему переведут наши выступления, и он их изучит, он проинформирует нас о своем решении. Мы прождали несколько дней, но, поскольку мы больше не получили никаких сообщений, то вернулись в Валону.

В условиях ухудшения общей ситуации в стране и очевидного бессилия правительства в Дураццо, на Центральной площади в Валоне была организована публичная встреча жителей города и округа, а также беженцев из других частей страны, находящихся в руках врагов, в целях принятия мер по спасению страны. После длительной дискуссии было принято решение сформировать Комитет Общественной Безопасности под моим председательством. Мы проинформировали великие державы и князя о данном решении посредством обращения. В нем говорилось, что представители Валоны и десятка других районов встретились и проголосовали за создание Комитета Общественной Безопасности в целях попросить державы-гаранты и князя временно передать управление Международной Контрольной Комиссии как представляющей великие державы, и предпринять все диктуемые обстоятельствами меры. Данное сообщение, подписанное тридцатью делегатами, взывало к справедливости великих держав и просило их незамедлительно наделить Комиссию соответствующими полномочиями, добавляя, что это является, "по нашему мнению, единственной мерой, которая способна сохранить на троне легитимного правителя, обеспечить национальное единство и территориальную целостность и спасти от уничтожения более 100 тыс. человеческих жизней, которые, спасаясь от огня и меча, оставили свои сожженные и разоренные дома и нашли убежище в единственном уголке Албании, который оставался свободным - в городе Валона и его окрестностях".

Я достиг последних мгновений этого мучительного и тщетного правления. Князь лишился всякой власти, и его правление уже стало несуществующим. Не осталось ничего от десяти миллионов, которые ему были выделены, и которые он глупо потратил на такие вещи, как создание Кассационного Суда (Высший Апелляционный Суд) в условиях отсутствия даже обычных судов; назначение инспекторов по вопросам государственного образования в стране, в которой не было школ; и обеспечение послов, назначенных в зарубежные страны, но которые при этом спокойно оставались дома. Хотя он направил своего министра финансов в Рим получить новые субсидии, и Рим и Вена остались к этому глухи. Как спекулянт, чей бизнес прогорел, Вильям Вид понимал, что ему не остается ничего, кроме как уехать. Началась великая война, которая вскоре накрыла всю Европу. Флотилии великих держав оставили Дураццо на милость судьбы, и князь последовал за ними на небольшой итальянской яхте, оставленной в его распоряжении. Несмотря на свой опыт этих трех месяцев, мои соотечественники наблюдали за его отбытием с грустью, словно бы надежда умерла, а мечта померкла. Он не сделал ничего, чтобы попытаться понять их. Он не сделал ни шага, чтобы достучаться до их сердец, которые были ему столь доверительно распахнуты.

Теперь нам оставалось лишь дождаться того дня, когда представители цивилизации и человечества объединятся и решат признать наши права, которые столь долго, к несчастью, игнорировались с единственным оправданием: попытаться избежать того, что было неизбежным. Мы убеждены, что справедливые меры, согласованные для нас, были бы выгодны не только нам, кто стремится к собственному росту и укреплению. Реконструкция балканского дома и гарантия его независимости стали бы одним из самых действенных факторов мира на Востоке и в мире. Это балканское здание может быть крепким лишь путем консолидации Албании, представляющей из себя его четвертую опору"...[38]

В условиях стремительного скатывания Европы в пучину кровопролитного военного конфликта прежние ставленники и "агенты влияния" на албанской сцене были убраны за ненадобностью. Судьбы Албании и всего балканского региона должны были быть решены в смертельной схватке двух ведущих военно-политических блоков - Тройственного союза и Антанты.

Примечания

1. Подробнее см.: XOXI K. Ismail Qemali: jeta dhe vepra. Tirana. 1983.

2. Цит. по: LEWIS B. The Emergence of Modern Turkey. Oxford. 1961, p. 206.

3. Цит. по: СМИРНОВА Н. Д. История Албании в XX веке. М. 2003, с. 32.

4. KOHN H. A History of Nationalism in the East. London. 1929, p. 232.

5. POULTON H., VICKERS M. The Kosovo Albanians: Ethnic Confrontation with the Slav State. Muslim Identity and the Balkan State. New York. 1997, p. 143 - 144.

6. DURHAM E. High Albania. London. 1985, p. 222 - 223.

7. VICKERS M. The Albanians. A Modern History. London - New York. 1995, p. 54.

8. Как отмечают исследователи Х. Паултон и М. Виккерс, непосредственной реакцией И. Кемали на пантюркистскую идеологию стало его стремление подчеркивать свою принадлежность к албанцам, а не к османам или мусульманам: POULTON H., VICKERS M. Op. cit., p. 144.

9. Расчеты черногорского короля Николы Петровича Негоша на то, что североалбанские племена в знак благодарности признают его своим правителем и войдут в состав Черногории, резко контрастировали с традиционно негативным отношением Цетинье к албанскому освободительному движению, как это было, в частности, во время Великого восточного кризиса 1875 - 1878 гг., когда тот же Никола заявлял, что не верит албанцам и не намерен создавать с ними какой-либо общий антитурецкий фронт. BRESTOVCI S. Marredheniet shqiptare - serbo-malazeze (1830 - 1878). Prishtine. 1983, f. 268.

10. РАКИН М. Конзулска писма 1905 - 1911. Београд. 1985, с. 270. 11. VICKERS M. Op. cit, p. 67.

12. Примечательно, что позднее - уже в дни июльского кризиса 1914 г. - в Цетинье имели место секретные черногоро-австрийские переговоры, в ходе которых Черногории были обещаны территориальные компенсации уже за счет как Албании, так и Сербии в обмен на ее обязательство не вступать в войну на стороне Антанты. ПИСАРЕВ Ю. А. Великие державы и Черногория в годы первой мировой войны. Балканские исследования. Международные отношения на Балканах. М. 1974, с. 135.

13. СМИРНОВА Н. Д. Ук. соч., с. 52.

14. The Memoirs of Ismail Kemal Bey. London. 1920, p. 369.

15. VICKERS M. Op. cit., p. 68.

16. Документа о спольноj политици Кральвине Србиjе 1903 - 1914. Кньига V. Свеска 3. Београд. 1986, с. 275.

17. Там же, с. 403.

18. Цит. по: СМИРНОВА Н. Д. Ук. соч., с. 53.

19. DORDEVIC D., Izlazak Srbije na Jadransko more i konferencija ambasadora u Londonu 1912. Beograd. 1956, с. 84 - 85.

20. NOSI L. Dokumenta historike per t'i sherbye histories tone kombetare. Tirana. 2007, f. 176 - 179.

21. Цит. по СМИРНОВА Н. Д. Ук. соч., с. 53 - 54.

22. ПИСАРЕВ Ю. А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. М. 1985, с. 153.

23. PUTO A. Demokracia e rrethuar. Tirane. 1990, f. 14.

24. За балканскими фронтами Первой мировой войны. М. 2002, с. 45.

25. Документи о спольноj политици, с. 440.

26. СЕРОВА О. В. От Тройственного союза к Антанте (Итальянская внешняя политика и дипломатия в конце XIX - начале XX века). М. 1983, с. 268.

27. Цит. по: В "пороховом погребе Европы" 1878 - 1914. М. 2003, с. 443.

28. Цит. по: МОГИЛЕВИЧ А. А., АЙРАПЕТЯН М. Э. На путях к мировой войне 1914 - 1918 гг. М. -Л. 1940, с. 208 - 209.

29. VICKERS M. Op. cit., p. 81.

30. Документи о спольноj политици, с. 515 - 516.

31. Архив внешней политики Российской Империи (АВПРИ), ф. Политархив, оп. 482, д. 531, л. 352. Понятно, что подобные расчеты не могли встретить поддержки со стороны Санкт-Петербурга, предостерегшего Белград от ведения опасных игр в Албании, которые способны лишь еще больше осложнить ее взаимоотношения с великими державами. Кроме того, товарищ министра иностранных дел России А. А. Нератов в двух секретных телеграммах российскому поверенному в делах в Белграде В. Н. Штрандтману от 28 и 29 сентября 1913 г. дал указание последнему довести до сведения Спалайковича, что сама фигура Эссад-паши ни в коей мере не может внушать доверия, ибо его поддержка могла быть получена лишь путем выделения ему крупных денежных сумм, а в этом отношении Белград не мог конкурировать с Веной. - АВПРИ, ф.Политархив, оп. 482, д. 531, л. 358 - 359.

32. JОВАНОВИЂ J. Борба за народно уjединьенье 1914 - 1918. Београд. Б.д., с. 12. В конечном итоге и поддержка, оказанная Римом кандидатуре австро-германского ставленника Вида, объяснялась "надеждой на будущее влияние Италии, после вытеснения с этой территории Сербии". MARJANOVIC M. Londonski ugovor iz godine 1915. Zagreb. 1960, s. 20.

33. Документи о спольнoj политици, с. 489 - 490.

34. Ibid., с. 497.

35. VICKERS M. Op. cit., p. 82.

36. Цит. по: СМИРНОВА Н. Д. Ук. соч., с. 62.

37. BARCHARD D. The Man Who Made Albania - Ismail Kemal Bey. - Cornucopia Magazine. 2004, N 34.

38. The Memoirs of Ismail Kemal Bey, p. 368 - 386.

Искендеров Петр Ахмедович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

[Saygo 582]

еще одна статья того же автора о событиях, приведших к отделению Албании.

Призренская лига 1878-1881 гг.

Деятельность образованной летом 1878 г. и просуществовавшей три года Призренской (Албанской) лиги представляет собой одно из наиболее ярких и одновременно неоднозначных явлений в истории албанского национально-освободительного движения. Албанская историография и национально-государственная традиция отводят этому политическому объединению албанцев из различных районов Балканского полуострова роль организатора борьбы за освобождение и объединение албанских земель, отстаивание национального суверенитета албанцев и противостояние попыткам великих держав и соседних балканских стран оккупировать исконно албанские земли. Возлагая вину за будущее обострение сербско-албанских отношений вокруг Косово на Белград, проводивший жесткую политику в отношении албанцев, они подчеркивают при этом, что отношение сербского правительства особенно способствовало ухудшению отношений между албанцами, высланными из Южной Сербии, и сербами из Косово (во время сербско-турецкой войны 1877 - 1878 гг.). В то время албанское национально-освободительное движение находилось на уровне движения за автономию, общее освобождение и независимость. Оно основало собственный руководящий орган - Албанскую призренскую лигу, которая вела борьбу против любых врагов и завоевателей[1]. Схожей концепции придерживаются и некоторые российские исследователи. В частности, Н. Д. Смирнова видела в деятельности Призренской лиги важный этап "Албанского национального Возрождения"[2].

Однако в исторических трудах ряда представителей других государств балканского региона высказываются и иные взгляды на роль Призренской лиги. Сторонники Призренской лиги считают данное объединение и ее программные документы первым свидетельством великодержавных устремлений стремительно конституировавшегося в конце XIX в. албанского этноса, полагая, что все происходящее на Балканах в последующие годы (вплоть до настоящего времени) явилось борьбой албанцев за реализацию программных положений Призренской лиги и создание "Великой Албании" путем насильственной перекройки границ региона и подавления (в том числе физического) других балканских народов.

Каково же действительное место Лиги в истории албанского национально-освободительного движения и насколько убедительны аргументы, высказываемые как ее сторонниками, так и критиками?

Русско-турецкий прелиминарный договор, подписанный в Сан-Стефано (близ Стамбула) по итогам Великого восточного кризиса 3 марта 1878 г., не содержал никаких упоминаний об Албании и албанцах, которые, в отличие от представителей других балканских национальностей, могли по умолчанию рассчитывать лишь на ограниченную административную автономию. По своей сути албанцам ближе всего подходила XV статья Сан-Стефанского договора, в которой говорилось следующее: "Блистательная Порта обязуется ввести добросовестно на острове Крите органический устав 1868 года, сообразуясь с желаниями, уже выраженными местным населением. Подобный же устав, примененный к местным потребностям, будет также введен в Эпире и Фессалии и в других частях Европейской Турции, для коих особое административное устройство не предусмотрено настоящим актом. Разработка подробностей нового устава будет поручена в каждой области особым комиссиям, в коих туземное население получит широкое участие. Результаты этих трудов будут представлены на рассмотрение Блистательной Порты, которая, прежде чем применить их, посоветуется с российским императорским правительством"[3].

Таким образом, Албания упоминалась в тексте Сан-Стефанского прелиминарного договора как "другая часть Европейской Турции". Кроме того, данный документ предусматривал передачу ряда территорий с преобладающим албанским населением соседним государствам, в связи с чем албанцы могли рассматриваться как "одни из его главных жертв"[4]. В частности, Болгарии передавалась западная область Албании, включая торговый центр Корча, а также Поградец, Дебар, Гостивар и Тетово. Сербия получала значительную часть приштинского санджака. Черногории были отведены североалбанские районы с городами Печ, Улцинь, Хоти, Плав, Гусинье и Подгорица[5].

Подобная ситуация явилась следствием неурегулированности разногласий внутри самих великих держав по вопросу о настоящем и будущем Албании. Необходимо напомнить, что даже секретное Рейхштадтское соглашение между Россией и Австро-Венгрией, заключенное 8 июля 1876 г. по итогам встречи российского императора Александра II и министра иностранных дел князя A.M. Горчакова с их австрийскими коллегами Францем Иосифом и Д. Андраши в Рейхштадтском замке в Чехии, оказалось составленно таким образом, что русская и австрийская записи различались как раз применительно к албанским делам. В частности, согласно записи Андраши, Албания должна была стать автономной провинцией Османской империи наравне с Болгарией и Румелией. В русской же версии упоминание об Албании отсутствовало. Не прояснили ситуацию ни подписанная 15 января 1877 г. в Будапеште секретная русско-австрийская конвенция, ни подписанная 18 марта того же года, но датированная также 15-м января, дополнительная конвенция[6]. Последний документ особо оговаривал "ожидаемые результаты предстоящей войны"[7].

Неудивительно, что положения Сан-Стефанского мирного договора вызвали резкую негативную реакцию в рядах набиравшего силу албанского национального движения. Как отмечает американская исследовательница Барбара Елавич, именно неспособность Высокой Порты отстаивать интересы региона, 70% населения которого составляли мусульмане и которое в основном было лояльно Константинополю, заставила албанских лидеров не только организовать собственную оборону, но и создать автономную администрацию, подобную той, которой располагали Сербия и Дунайские княжества[8].

Уже с весны 1878 г. в албанском национальном движении все большее распространение стала обретать идея образования общеалбанской лиги, призванной способствовать объединению всех албанских земель в одно государственно-политическое автономное образование, а также воспрепятствовать планам великих держав и балканских государств добиться отторжения в их пользу территорий, населенных албанцами. По последнему вопросу взгляды албанцев в принципе соответствовали интересам турецкого правительства, стремившегося использовать албанское движение в интересах сохранения территориальной целостности Османской империи. Это вполне вписывалось во внешнеполитическую стратегию некоторых великих держав, в первую очередь Великобритании и Австро-Венгрии, настаивавших на пересмотре Сан-Стефанского соглашения и намеревавшихся использовать недовольство албанцев в качестве рычага давления на Россию.

Местные албанские комитеты обороны были созданы в Косовском, Шкодринском и Битольском вилайетах. А уже 3 мая 1878 г. британский консул в Шкодере Герберт Грин сообщал о всеалбанском объединении как о свершившемся факте. Он писал: "В округах Гусинье, Плав, Бераны, Граничи и на большей части отрогов североалбанских гор была введена в действие лига последователей Мухаммеда, взявших индивидуальные и коллективные обязательства сопротивляться до самой смерти всем попыткам, проистекающим как извне, так со стороны верховного правительства, и направленным на изменение существующего состояния их территории. Их жители предприняли необходимые шаги для достижения соглашения с албанцами, проживающими далее к югу, в районах Призрена, Приштины, Фанди, Дибра (Дебар. - П. И.), Охрид и даже вплоть до Монастыря (Битоли. - П. И.)"[9]. Между прочим, тот же Грин предложил Форин-офис рассмотреть вопрос о 15-тысячном корпусе албанских добровольцев из Дебара, Мата и других населенных албанцами районов с тем, чтобы "использовать его в случае войны с Россией", на которую в Лондоне готовы были пойти при несогласии Санкт-Петербурга пересмотреть положения Сан-Стефанского договора, касающиеся независимости Болгарии в широких территориальных пределах[10].

10 июня 1878 г. в городе Призрен с участием примерно 80 делегатов состоялось первое заседание Национального кувенда - Всеалбанского учредительного собрания Албанской лиги, получившей благодаря этому второе название - Призренская[11]. В подготовке данного форума главную роль сыграли братья Абдюль и Сами Фрашери, а также Пашко Васа, Али Ибра, Зия Приштина и Яни Врето. Все они входили в состав Центрального (Стамбульского) комитета по защите прав албанской нации, образованного в декабре 1877 года. Именно эти деятели в мае 1878 г. выступили с воззванием о проведении общего собрания представителей всех населенных албанцами земель с тем, чтобы добиться создания "в рамках Османской империи автономного албанского вилайета, в который должны были войти все земли с преобладающим албанским населением". В обнародованном 30 мая 1878 г. обращении Стамбульского комитета, в частности, говорилось: "Мы горячо стремимся жить в мире со всеми соседями - Черногорией, Грецией, Сербией и Болгарией. Мы ничего не требуем и ничего не хотим от них, но полны решимости твердо удерживать все то, что принадлежит нам"[12].

Среди собравшихся в Призрене делегатов преобладали крупные албанские феодалы, лидеры влиятельных местных кланов, представители мусульманского духовенства не только из Косово и Албании, но и из Болгарии, Боснии и Герцеговины, Македонии и Новопазарского санджака, а также турецкие чиновники. Была принята программа, составленная на турецком языке и озаглавленная "Карарнаме" ("Книга решений"). Она включала в себя ряд вполне умеренных положений, как, например, таких: "безоговорочная лояльность по отношению к турецкому султану", "борьба до последней капли крови против какой-либо аннексии албанских территорий", "объединение всех населенных албанцами территорий (Косовский, Битольский, Янинский и Скутарийский (Шкодринский) вилайеты. - П. И.) в одну провинцию, управляемую турецким генерал-губернатором", "придание албанскому языку официального статуса", "введение национальной армии под командованием турецкого офицера"[13]. "Наша главная цель, - говорилось в одном из пунктов программы, - сохранение царских прав неприкосновенности его величества султана, нашего господина. Поэтому все те, кто этому противится и мешает миру, те, кто стремится ослабить авторитет власти, те кто этому помогает, будут рассматриваться как враги нации и родины, а если, не изменят свое мнение, и будут продолжать нападать на лояльных граждан царства, будут изгнаны из нашей страны"[14].

В программе подчеркивалось негативное отношение албанцев к планам приращения территорий соседних албанских государств за их счет: "Имея перед глазами балканскую землю, мы ни за что не позволим, чтобы иностранные войска топтали нашу землю... Если Сербия мирным путем не уйдет с бесправно занятых территорий, то мы пошлем против нее башибузуков (хакинджилеров) и будем бороться до тех пор, пока не займем эти территории. Таким же образом мы будем стараться до конца занять эти территории и в том же ключе будем действовать против Черногории". Программа предусматривала и возможное территориальное расширение Лиги за счет первоначально обозначенных районов. "Представители других краев (земель), которые хотят присоединиться к Лиге, будут охотно приняты, и мы их внесем в список Лиги как друзей власти и страны"[15]. Столицей объединенного албанского вилайета предполагалось сделать город Охрид в силу его центрального географического положения[16].

Особое место в документе заняли вопросы веры: "На основе высокого религиозного закона Шариата будем защищать наши жизни, богатство и честь немусульманских религиозных объединений, которые хотят чтобы правили добро и законы, но против всех, кто мешает миру, будем бороться, в зависимости от условий и места[17]".

Кроме того, участники заседания потребовали от османских властей организовать в Албании систему национальных школ, обучение в которых велось бы на албанском языке с использованием латинского алфавита. Ведь к 1878 г. даже в культурных "столицах" населенных албанцами земель (в Гирокастре, Берате и Влере) не было школ, в которых преподавание велось на албанском языке, в отличие от турецких и греческих. Еще одним решением первого заседания Призренской лиги стало требование к турецким властям предоставить албанцам частичный контроль над местными финансами[18].

Одновременно с этим делегаты направили специальный меморандум участникам Берлинского конгресса, открывшегося 13 июня 1878 г., а также турецкому правительству и дипломатическим представителям великих держав в Константинополе, в котором акцентировали внимание Европы на вышеуказанных положениях. В частности, в меморандуме, адресованном премьер-министру Б. Дизраэли, представлявшему на Берлинском конгрессе Великобританию, говорилось: "Мы не являемся и не хотим быть турками, но точно так же мы всеми своими силами выступим против любого, кто попытается обратить нас в славян, или в австрийцев или греков; мы хотим быть албанцами"[19]. В Берлин отправилась полномочная делегация Албанской лиги во главе с Абдюлем Фрашери. Кроме того, в Лондоне, Париже и Берлине были распространены петиции с изложением требований Призренской лиги.

Однако деятелям албанского национального движения не удалось ни принять участие в работе европейского форума наравне с представителями их балканских соседей, ни добиться включения в повестку дня специального рассмотрения албанского вопроса. Великие державы отрицали сам факт существования албанской нации. Фраза о том, что "албанской нации не существует", принадлежит председательствовавшему на Конгрессе германскому канцлеру О. Бисмарку[20]. Албанское население рассматривалось лишь в качестве географического понятия. Следует также отметить, что и с чисто географической точки зрения "границы албанской территории в то время было нелегко определить[21].

Наиболее авторитетными считались свидетельства консула Австро-Венгрии в Шкодере Ф. Липпиха, представившего в 1877 г. специальный меморандум по данному вопросу правительству Монархии Габсбургов. В нем впервые содержалось предложение опираться на лингвистический, а не религиозный критерий при определении этнической картины региона и на этой базе определить понятие "языковой границы" албанских земель. Соответствовавшая северная граница, по его мнению, начиналась чуть к югу от города Бар (Антивари) и простиралась через Колашин на Рожай (юго-западная часть Новопазарского санджака), далее до границы с Сербией по течению р. Морава. На своем дальнейшем протяжении нарисованная Липпихом граница пересекала долину Вардара и шла мимо Дебара вдоль северного берега Охридского озера[22].

Однако, в первую очередь, в вопросах территориального разграничения албанских и в целом всех балканских земель заседавшие в Берлине представители великих держав руководствовались интересами глобальной политики. Действуя в соответствии с принципами, заложенными канцлером Бисмарком, "Конгресс занялся своим делом, не особо считаясь с национальными и местными условиями, а именно пытаясь "подправить" расшатанный баланс сил на Балканах"[23]. В результате нового переустройства балканских дел, Албании пришлось значительно урезать свою территорию в пользу соседей.

В целом Берлинский трактат от 13 июля 1878 г. подтвердил положения Сан-Стефанского договора относительно реформ в Европейской Турции. Ключевая XXIII статья, к которой впоследствии часто апеллировали в Белграде и других балканских столицах, а также поборники албанского национального движения, приняла следующую редакцию: "Блистательная Порта обязуется ввести добросовестно на острове Крите органический устав 1868 г., с изменениями, которые будут признаны справедливыми. Подобные же уставы, приспособленные к местным потребностям, однако, за исключением льгот в податях, предоставленных Криту, будут введены и в других частях Европейской Турции, для которых особое административное устройство не было предусмотрено настоящим трактатом.

Разработка подробностей новых уставов будет поручена Блистательной Портой в каждой области особым комиссиям, в коих туземное население получит широкое участие"[24].

Несмотря на то, что решение Берлинского конгресса о сокращении территории Болгарии, что предусматривал Сан-Стефанский прелиминарный договор, объективно было позитивным для Албании (район города Корча оставался в составе Османской империи), документы, подписанные в германской столице, предполагали передачу Черногории, помимо Бара и Подгорицы, двух городов со смешанным албано-славянским населением. Это Плава и Гусинье. Что касается Греции, ей переходила значительная часть Эпира, в том числе и районов с преобладающим албанским населением.

Афинский корреспондент лондонской газеты "Таймс" сообщал о значении, которое греческое руководство придавало "албанскому направлению" своей внешней политики, рассматривая присоединение города Янина в качестве первого этапа постепенной "эллинизации" Албании[25]. Соответствующие карты широко распространялись как в самой Греции, так и в других европейских странах[26].

Впрочем, аналогичные великодержавные программы разрабатывались и в других столицах региона. Более того, "концепция "великой страны", занимавшая постепенно господствующее положение во внешнеполитических ориентирах балканских государств, была чревата межгосударственными конфликтами, несмотря на то, что объективно молодые страны полуострова, уже получившие или восстановившие свою государственность, являлись союзниками в борьбе с главным противником - Османской империей"[27].

2 июля 1878 г. состоялось второе общее собрание Албанской лиги, на котором в качестве основных обсуждались вопросы организации защиты албанских земель от передачи их под чужеземное господство. На основании принятых на собрании Лиги решений, в северных областях Албании создавались вооруженные албанские отряды, призванные не допустить передачу присужденных Черногории и другим балканским странам земель, в том числе в Плаве, Гусинье, Шкодере, Призрене, Превезе и Янине. Был также принят Статут Лиги, которая приобрела официальное название "Албанская", и был избран новый состав Генерального совета. Во главе этого органа остался богатый феодал из Дибры (Дебара) - Ильяз-паша Дибра. Однако внутри Лиги усилилось влияние патриотических сил. Одно из положений Статута подтверждало право Албанской лиги на формирование вооруженных подразделений "для защиты албанских территорий". При этом предусматривалось провести, в случае необходимости, "мобилизацию всех мужчин, которые способны носить оружие". Принятие Статута означало обретение Албанской лигой юридической основы "для постепенного оформления в рамках османского государства албанской автономии", поскольку "у албанцев впервые появился орган защиты своих национальных прав военным и дипломатическим путем"[28].

Правда, турецкие власти и на этом этапе деятельности Лиги видели в албанцах своих естественных союзников в борьбе против диктата великих держав и нарушения территориальной целостности Империи. Часть делегатов Призренской лиги во главе с представителем Тетово шейхом Мустафой Рухи Эфенди призывала своих коллег открыто заявить о том, что они "прежде всего оттоманы, а уже затем - албанцы". Константинополь также снабжал албанцев оружием и боеприпасами. В этой связи справедливыми представляются слова британской исследовательницы М. Виккерс, полагающей, что "одним из основных препятствий на пути культурного, национального и политического прогресса албанцев являлся продолжавшийся отказ оттоманской администрации признать, что албанцы - не турки, а особый народ с собственной отчетливой идентичностью. Обращение большого количества албанцев в ислам, а также предоставляемая им Портой безопасность против славян и греков окончательно способствовали тому, что они скорее отождествляли себя с оттоманскими турками, нежели осознавали специфические албанские идеалы и цели. Таким образом, сама природа оттоманского правления отсрочила возникновение албанского национального самосознания и последующего национального движения, что привело к тому, что албанцы-стали последней балканской нацией, которая обрела свою независимость от Оттоманской империи"[29].

Однако при всем при том руководители албанского национально движения настороженно относились к попыткам турецкой стороны использовать албанцев в интересах, не имевших ничего общего с чаяниями албанского народа. Так, руководство Албанской лиги отвергло предложение Османской империи, озвученное Рухи Эфенди, направить албанские отряды в Боснию и Герцеговину с целью оказания сопротивления австро-венгерским властям, оккупировавшим эти турецкие провинции с санкции великих держав. В августе 1878 г. они провели первую антитурецкую вооруженную операцию, в результате которой в косовском городе Джяковица был убит эмиссар Константинополя маршал Мехмед Али-паша, прибывший на переговоры с руководством Лиги, чтобы потребовать от него безоговорочное выполнение решения Берлинского конгресса о передаче Плава и Гусинье Черногории. Однако руководство Лиги отказалось вести переговоры по данному вопросу.

Призренская лига установила контроль, помимо Призрена, над косовскими городами Вучитрн, Печ, Косовска-Митровица и Джяковица, что дало основания российскому послу в Константинополе А. Б. Лобанову-Ростовскому в сентябре 1878 г. прийти к следующему заключению: "Надо полагать, что сопротивление албанцев выполнению условий Берлинского договора перерастает в общее восстание против Порты"[30]. В конце сентября 1878 г. радикальное крыло Албанской лиги, по-прежнему группировавшееся вокруг Стамбульского комитета, разработало и приняло новую программу этого общеалбанского объединения, имевшую более радикальный характер по сравнению с предшествовавшей[31]. Ее основные положения были опубликованы 27 сентября того же года на страницах редактируемой одним из активистов албанского национального движения Сами Фрашери стамбульской газеты "Терджюман-и-Шарк" ("Рупор Востока").

Некоторые албанские историки, в частности, К. Фрашери, трактуют одно из ключевых требований Призренской лиги, а именно о создании общего вилайета для албанцев, как исходившее из сохранения Европейской Турции и потому носившее "протурецкий" характер[32]. Однако многие турецкие исследователи и среди них - С. Кюльдже подчеркивают, что цели и деятельность Призренской лиги изначально "находились в противоречии с интересами и самим существованием Османской империи"[33].

Представляется, что более обоснованной и взвешенной является точка зрения российского исследователя Г. Л. Арша, характеризующего документ следующим образом: "Это первая в истории албанского национально-освободительного движения развернутая программа политической автономии Албании"[34]. Аналогичную оценку дает российская газета "Голос", подчеркивая, что Албанская лига "приняла в последнее время характер национальный, имеющий целью домогаться образования автономного Албанского княжества, которое бы находилось только под верховной властью султана"[35].

При этом не следует недооценивать не только конфессиональную и родоплеменную, но и социально-экономическую разобщенность внутри албанского лагеря. Жители северных горных районов Албании традиционно пользовались большей степенью автономии в системе Османской империи, и потому "централизаторская политика Порты возмущала их больше, чем южан"[36]. С другой стороны, тех, и других объединяло стремление воспрепятствовать передаче их земель соседним государствам - Черногории и, возможно, Сербии на севере и северо-востоке, и на юге Греции.

Что касается крупных землевладельцев Центральной Албании, то они меньше всего были склонны поддержать радикальные национальные требования Призренской лиги. Во-первых, они не опасались за свои земли, а, во-вторых, имели более широкое "представительство" в высших структурах иерархии Османской империи. Как замечает российский албанист Ю. В. Иванова, ислам расколол балканское общество "не по этническому признаку, а по религиозному, который в действительности был признаком социальным"[37].

Весной 1879 г. деятельность Призренской лиги впервые сыграла активную международную роль. В городе Превеза 6 февраля 1879 г. начались греко-турецкие переговоры по вопросу о территориальном разграничении между двумя странами. Требование о проведении таких переговоров было принято Берлинским конгрессом, предусматривавшим передачу Греции Турцией Фессалии и значительной части Эпира, включая область Чамерия, населенную албанцами. Как и следовало ожидать, эти планы встретили активное противодействие со стороны Албанской лиги, которая в январе 1878 г. провела в Превезе свое заседание и постановила объявить всеобщую мобилизацию и оказать вооруженное сопротивление в случае реализации вышеупомянутого решения Берлинского конгресса. Руководство Османской империи было хорошо осведомлено о позиции албанцев, использовав ее в своих интересах.

В марте греко-турецкие переговоры были прерваны по инициативе Константинополя, объяснившего этот шаг опасениями албанского восстания. Со своей стороны руководство Албанской лиги решило разъяснить великим державам собственный подход к проблеме греко-турецкого разграничения и, в частности, отказ от передачи Эпира Греции. В конце марта 1879 г. Абдюль Фрашери вместе с видным деятелем албанского национального движения - Мехметом Али Вриони посетили, кроме Константинополя, все ведущие европейские столицы, за исключением Санкт-Петербурга. Они стремились ознакомить правительства и общественность великих держав, в своем подавляющем большинстве рассматривавших Албанскую лигу в качестве творения и политического инструмента турецких властей, с национальными интересами и требованиями албанцев[38]. Эти требования в сжатом виде были изложены в меморандуме, переданном европейским правительствам. В документе, в частности, говорилось: "Албанцы сохранили свою родину, свой язык и свои нравы, отразив в варварские времена нападения римлян, византийцев и венецианцев. Как можно допустить, чтобы в век просвещения и цивилизации нация, столь храбрая и столь привязанная к своей земле, была принесена в жертву, отдана без каких-либо законных оснований алчному соседу?" Однако в своей аргументации и требованиях делегаты Албанской лиги пошли еще дальше и поставили вопрос о принадлежности Албании не только Чамерии, но и всего Эпира, включая города Превеза, Янина и Арта как важные экономические и военно-стратегические центры. К тому времени провинция Эпир включала в себя четыре санджака - Берата, Гирокастры, Янины и Превезы. А район, который албанцы называли "Чамерия" (или "Южная Албания"), греки именовали "Северный Эпир". В качестве одного из аргументов авторы меморандума ссылались на весьма расширительное толкование исторического права: "Албанский народ более древний, чем греческий народ; известно, что в старину Эпир был одной из составных частей Албании, и греки никогда не владели этой страной"...[39].

Впрочем, с географической точки зрения, эта концепция имела право на существование в той ее части, где утверждалось, что Эпир и Фессалия существовали обособленно: центр Эпира город Янина был отделен от Фессалийских пределов горным хребтов Пиндус. С этнической точки зрения ситуация была намного сложнее. Как свидетельствовали посещавшие данные районы европейцы, "вся страна тосков (жители Южной Албании. - П. И.) находилась под сильным влиянием Греции, но еще труднее сказать, является ли Эпир греческим, а Северо-Западная Греция - албанской".

Тем временем развитие албанского национального движения в рамках Призренской лиги шло по нарастающей. Дополнительным катализатором этого процесса стал обнародованный летом 1879 г. отказ султана пойти навстречу требованиям албанцев об образовании единого албанского автономного вилайета. При этом он сослался на положения Берлинского трактата, предусматривавшие проведение в Османской империи ограниченных административных реформ в рамках существовавшей территориально-государственной структуры Порты.

Такой шаг Константинополя ознаменовал собой фактический раскол между албанским национальным движением в рамках Призренской лиги и турецкими властями. Надо сказать, что отношения между ними и раньше носили противоречивый и зачастую напряженный характер, что было вызвано объективными расхождениями по принципиальным вопросам целей и задач национально-освободительного движения и государственных интересов Османской империи. Достаточно упомянуть секретные контакты Абдюля Фрашери с греческим правительством в 1877 г. на предмет координации антитурецких усилий обеих сторон в военной области, а также вооруженный конфликт в Джяковице, завершившийся убийством турецкого маршала Мех-меда Али-паши и примерно сотни его сторонников.

Разумеется, нельзя отрицать, что создание Призренской лиги "стало в первую очередь следствием подстрекательства и вдохновения со стороны Порты, которая рассчитывала подобным способом избежать осуществления решений Берлинского конгресса, касающихся передачи албанских территорий соответствующим балканским государствам. Однако, как показали дальнейшие события, деятельность Лиги породила больше трудностей для турецкого правительства, чем для Черногории и Греции"[40].

В сложившейся ситуации отделения Лиги стали по собственной инициативе организовывать на местах албанские административные и судебные органы, что привело во многих районах к фактическому двоевластию албанских и турецких структур. Албанское население отказывалось платить налоги Константинополю и вступало в национальные вооруженные отряды. К этому времени подчинявшиеся Призренской лиге вооруженные албанские формирования насчитывали около 16 тыс. человек. Особого накала противостояние комитетов Албанской лиги и турецких властей достигло в Призрене, Дебаре, Джяковице и Люме, где оно нередко выливалось в вооруженный конфликт. Как сообщал российский генеральный консул в Салониках М. К. Ульянов, албанские органы власти, в частности, в Дебаре, фактически осуществляли судебные и полицейские функции: "Здесь члены лиги строго преследуют разбойничество и убийства, приговаривая нередко преступников к смертной казни или сожжению их домов и имущества, тогда как турецкое правительство в своих провинциях никоим образом не может прекратить разбойничество и обеспечить жизнь мирных селян"[41].

23 июля 1880 г. в южноалбанском городе Гирокастра открылось очередное общее собрание Призренской лиги, на котором лидер радикального крыла албанского национального движения Абдюль Фрашери предложил на рассмотрение делегатов из всех албанских областей еще более радикальный программный документ, на деле означавший, что Лига берет на себя функции временного правительства автономной Албании, деятельность которой будет строиться на принципах равенства и гражданских свобод. Временное правительство заявило также о формировании собственной регулярной армии. За султаном, который брал на себя обязательство защищать Албанию от внешней агрессии, сохранялось право назначать правителя албанского государственного образования, собирать ежегодную дань, а также иметь в военное время в своем распоряжении ограниченный албанский воинский контингент. Программа в целом была одобрена делегатами общеалбанского собрания, однако под давлением более умеренной их части, ее реализация была поставлена в зависимость от возникновения ситуации, когда Османская империя подвергнется внешней агрессии и не сможет эффективно противостоять этому.

Тем временем отношение турецких властей к проблеме реализации решений Берлинского конгресса относительно территориального разграничения с соседними государствами начало претерпевать изменения. Испытывая все возраставшее давление со стороны европейских держав и осознавая нежизнеспособность Османской империи в условиях ее внешнеполитической изоляции, а также возможных военно-силовых акций, султанское правительство решило форсировать исполнение наложенных на него обязательств. Это вынуждало Константинополь идти на конфликт с Албанской лигой. В начале декабря 1879 г. в Призрен прибыла очередная турецкая военная миссия во главе с губернатором Битольского вилайета Ахмедом Мухтар-пашой с тем, чтобы обеспечить, наконец, передачу Черногории округа с городами Плав и Гусинье.

Однако решительные действия албанцев, заблокировавших продвижение турецких отрядов, в очередной раз сорвали планы "цивилизованной" Европы и Османской империи. Более того, подчинявшиеся Призренской лиге албанские вооруженные отряды нанесли 8 - 10 января 1880 г. в районе сел Велика и Пепич жестокое поражение черногорским войскам, попытавшимся явочным порядком оккупировать области, присужденные ей Берлинским конгрессом.

В этих условиях правительства великих держав признали необходимым внести коррективы в уже подписанные ими договоренности. 18 апреля 1880 г. посланники европейских государств, по инициативе итальянской стороны собрались в Константинополе, чтобы договориться о передаче Черногории вместо Плава и Гусинье североалбанских горных округов Хот и Груда к северо-востоку от Шкодера, жители которых исповедовали католицизм. И вновь попытки перекроить политическую карту Балкан без учета исторических и национальных реалий натолкнулись на решительное противодействие со стороны "несуществующей", по мнению Европы, нации, в очередной раз получившей тайное содействие со стороны турецких властей, доставлявших албанским отрядам оружие и боеприпасы и позволивших им и на этот раз занять оборонительные позиции турецкой армии. Так развивались, в частности, события в городе Тузи, расположенном в районе, подлежавшем передаче Цетинье.

Турецкие власти позволили албанским отрядам занять этот стратегически важный пункт до подхода черногорских войск, оставив им также оружие и боеприпасы, включая пушки. Организацию обороны Тузи взяли на себя Шкодринский комитет Призренской лиги, а также руководство племенного военно-политического союза Горной Малесии, в состав которого входили Хот и Груда. К маю 1880 г. общая численность оборонявших район Тузи албанских отрядов составила 12 тыс. человек, включая отряды албанского племени мирдитов во главе с Пренком Биб Додой, будущим министром в правительстве князя Албании Вильгельма Вида.

В сложившейся ситуации Великобритания и Австро-Венгрия убедили своих коллег по "клубу великих держав" пересмотреть свое предыдущее решение. Теперь разменной монетой в большой европейской политике стал стратегически важный портовый город Улцинь (Дульциньо), населенный албанскими мусульманами, вместе с прилегающей к нему территорией. Исполнителями этого замысла являлись турецкие войска под командованием Дервиш-паши. Но чтобы турецкое руководство на сей раз не придерживалось тактики "двойной игры", великие державы пригрозили оккупацией важнейшего порта Смирна (Измир).

В результате штурма Улциня, осуществленного превосходящими турецкими войсками 22 ноября 1880 г., героическое сопротивление оборонявшегося города было подавлено - 23 ноября туда вошли турецкие войска, а уже 26 ноября город заполонили черногорские отряды. Несмотря на столь непредвиденный исход событий, албанская историография традиционно трактует их как войну между Черногорией и Албанской лигой Призрена, вызванную территориальными претензиями Черногории в отношении Албании[42].

В самом деле, за период 1878 - 1880 гг., то есть уже после завершения работы Берлинского конгресса, черногорская территория увеличилась вдвое. В руках Черногории оказались стратегически важные выходы на Адриатическое море через портовые города Бар и Улцинь.

Вошла в состав Черногории и ее нынешняя столица - город Подгорица, хотя его население тогда составляло не более трети черногорского, тогда как албанское население составляло не менее двух третей. Вот как описывал албано-черногорские коллизии британский исследователь Эдвард Найт, посетивший спорные районы летом 1879 г. и сетовавший на плохое знание европейскими политиками и дипломатами "подлинной" Албании: "У Албании, - писал он, - больное имя, данное ей теми, кто ее не знает. Она - "козел отпущения" Адриатики, причина всех затруднений, о которых только и говорят. Черногория, с другой стороны, пользуется высокой репутацией. Субсидируемая или подкупаемая державами, являющаяся их же любимицей, она играет хорошую игру и создает представление, что она является более добродетельной и цивилизованной, чем ее сосед, чью территорию она после этого страстно желает получить. У несчастного албанца нет своего князя Николы, его грабит так называемое правительство Турции в те моменты, когда оно достаточно сильно, чтобы любым путем причинить ему вред, у него нет друзей, но зато он окружен хитрыми и ловкими врагами, жадными до его земель"[43].

Неудивительно, что Найт весьма критически оценивал решение Берлинского конгресса о передаче Черногории албанонаселенных районов: "Представлялось подходящим делом передать ей округа, села, населенные наиболее фанатично настроенными мусульманами Албании. Результатом этого станут кровопролитие и будущие проблемы, которые мог бы предсказать любой, знающий эту страну". Впрочем, и сохранение турецкой власти британский автор оценивал весьма критически, считая, что ее фактически нет. "Позиции правительства (Османской империи. - П. И.), - считал он, - чрезвычайно слабы, его не боятся и не уважают, а всего лишь терпят. Албания находится в состоянии "позитивной анархии", жандармерия бастует, солдаты отказываются отдавать честь своим офицерам, месяцами не получая жалования, в то время как местные жители открыто и беспрепятственно проводят мятежные собрания в мечетях в гарнизонных городах, во время которых бесстрашно выступают за восстание против Порты. Нигде больше условия для Порты не являются более отвратительными, а ее абсолютная беспомощность - более заметной, чем здесь"...[44].

Убедившись на собственном опыте в решимости албанцев отстаивать свои интересы, правительство Османской империи еще до силового решения вопроса об Улцине заняло более жесткую позицию и по вопросу о греко-турецком разграничении. Оно отклонило коллективную ноту, подготовленную состоявшейся в июне 1880 г. в Берлине конференцией послов великих держав, поддерживавшую положения Берлинского трактата о передаче Греции Фессалии и Северного Эпира. В роли основных поборников интересов Афин на данной конференции выступали Великобритания и Франция, предложившие "провести новую греческую границу от горного массива Олимп на востоке до реки Каламас на западе с включением в ее состав новых владений города Янина"[45]. В своей ответной ноте Константинополь указал, что изменение государственной юрисдикции областей, населенных албанцами (в том числе Чамерии и Янины), неминуемо вызовет серьезные внутриполитические осложнения в Османской империи. Это привело к резкому обострению отношений между Турцией и Грецией, вновь оказавшихся на грани войны; греческая армия даже объявила мобилизацию.

Несмотря на то, что Берлинская конференция оказалась для Греции более удачной, чем конгресс 1878 г., греко-турецкое разграничение было вновь прекращено. Негативную роль для Афин сыграло изменение внутриполитической ситуации во Франции и рост противоречий между Парижем и Лондоном[46]. Однако напуганная ростом албано-турецких противоречий и активизацией деятельности Призренской лиги, Высокая Порта вскоре по своей инициативе согласилась на передачу Греции всей Фессалийской области, а не только ее южных областей, как предполагалось ранее, в обмен на сохранение в своем составе большей части Эпира, исключая округ Арта. Эти идеи были озвучены турецкой делегацией на состоявшейся в марте 1881 г. конференции послов великих держав в Константинополе, посвященной вопросам греко-турецкого разграничения. Как сообщал в Форин-офис британский посол в Османской империи Дж.Гошен, "турки согласились на уступку Фессалии (которую Греции ранее так и не удалось взять под свой военный контроль; - П. И.) с целью сохранения Эпира и тем самым покончить с албанским вопросом, который, как я неоднократно сообщал, беспокоит их больше, чем любое давление со стороны шести держав"[47]. Правда, несмотря на все усилия британской дипломатии, ей не удалось заставить Османскую империю передать Греции Превезу. В конечном итоге греко-турецкая конвенция по территориальным вопросам была подписана сторонами в Константинополе 2 июля 1881 года.

В октябре 1880 г. на состоявшемся в городе Дебар очередном общем собрании делегатов Албанской лиги произошел принципиальный раскол. Группа радикалов во главе с Абдюлем Фрашери в количестве 130 чел. выступила за реализацию положений программы широкой автономии для Албании, которая была принята в Гирокастре. Несколько превосходившая ее по численности группа умеренных делегатов числом около 150 чел., поддержала резолюцию об обращении к турецкому правительству с просьбой о предоставлении албанским землям ограниченной автономии. Обе группы потребовали создания отдельного албанского вилайета. Наконец, небольшая группа участников форума, примерно 20 делегатов, выступила против какой-либо автономии в принципе, отстаивая позицию сохранения в неприкосновенности существовавшего административно-территориального деления Османской империи.

Однако в Константинополе отказались обсуждать направленные туда резолюции, а султан Абдул-Хамид II заявил о решительной неприемлемости образования отдельного албанского вилайета, назвав сторонников указанной идеи "опаснейшими врагами" Оттоманской империи и пригрозил применить против них репрессивные меры. В ответ по призыву Абдюля Фрашери в Призрене в январе 1881 г. состоялся чрезвычайный албанский съезд, собравший сторонников радикального крыла Лиги, который пересмотрел состав Генерального совета, объединившего в своих рядах исключительно сторонников широкой албанской автономии, а Национальный комитет Призренской лиги, возглавлявшийся Юмером Призрени, был наделен правительственными полномочиями. В своей речи перед делегатами съезда Абдюль Фрашери заявил, в частности, следующее: "Порта ничего не предпримет для албанцев. Она относится к нам и нашим меморандумам с величайшим презрением. Порта не предприняла ничего для того, чтобы ликвидировать в албанских районах старый порядок вещей и преодолеть огромную нищету и, возможно, под давлением Европы Потрта откажется от части Албании... Давайте думать о себе и работать для себя. Пусть не будет разногласий между тосками и гегами (этнические группы албанцев, населяющие южные и северные районы страны. - П. И.), пусть все мы будем албанцами и создадим Албанию"[48].

С этого времени вооруженные отряды, подчинявшиеся сформированной верховной албанской власти, перешли к активным боевым действиям непосредственно против турецких войск, в том числе в Косовском вилайете, Дебарском санджаке и в Македонии, где им удалось занять основные центры, включая города Дебар и Скопье (Ускюб). Однако попытки Лиги распространить вооруженную освободительную борьбу на другие албанские земли окончились неудачей. Шкодринский комитет Албанской лиги был разгромлен сразу же после падения Улциня, а Янинский комитет занимался исключительно вопросами обеспечения выгодного для албанцев греко-турецкого разграничения, несмотря на то, что между Афинами и Константинополем не было формального соглашения[49].

В конце марта 1881 г. турецкие войска развернули массированное наступление против албанцев, во главе которого стоял печально известный своими карательными экспедициями албанских повстанцев Дервиш-паша. Упорное сопротивление плохо организованных и слабо обученных вооруженных албанских отрядов было сломлено в генеральном сражении у села Штимле. В том же месяце под контроль турецких властей перешел Скопье. В конце апреля десятитысячная турецкая армия под командованием Дервиш-паши взяла штурмом Призрен, а вскоре восстановила контроль над остальными районами Косово. На всей территории, населенной албанцами, проводились массовые репрессии против участников национального движения и депутатов Призренской лиги. Абдюль Фрашери был схвачен в районе албанского города Эльбасан и переправлен в Призрен, где был приговорен к смертной казни, замененной впоследствии пожизненным заключением.

Однако Дервиш-паше, остававшемуся со своим войском в Албании вплоть до конца 1881 г., удалось "умиротворить" лишь население городов и сел, расположенных на равнинной местности. Горные территории по-прежнему оставались вне досягаемости османских правителей. Это обстоятельство вынудило некоторых европейских дипломатов все-таки задуматься о новых моделях обустройства албанских земель. В частности, этот вопрос был поднят британским секретарем по иностранным делам графом Гренвилем в депеше, отправленной британскому послу в Константинополе Дж. Гошену 2 октября 1880 года. По его словам, правительство Османской империи уже было проинформировано о том, что некоторым районам Северной Албании "может быть гарантирована определенная форма местного самоуправления"[50].

Двойственный характер албано-турецких отношений до и после существования Призренской лиги проявился уже в начале XX в. в том факте, что именно албанцы стали главной движущей силой младотурецкой революции, а в дальнейшем и ее принципиальными оппонентами в ходе восстания 1910- 1912 годов. Исторические корни подобной ситуации весьма точно сформулировал в 1914 г. в книге "Сербия и Албания" лидер Сербской социал-демократической партии Димитрие Туцович. По его словам, первоначально, с момента установления турецкого господства на Балканах, население Албании по сравнению с остальными Балканскими народами (за исключением черногорцев) пользовалось широкими автономными привилегиями, ибо "в годы своей наибольшей мощи Турции не удавалось подчинить их своему непосредственному влиянию.

Отношения между албанскими племенами и Османской империей сохранялись вплоть до первых десятилетий XIX в., когда Турция, пытаясь остановить процесс ослабления своего могущества, стала проводить политику более сильной централизации в государственном управлении, не оставляя за албанскими племенами их главной привилегии "жить в своих горах на правах некоего государства в государстве". К этому времени относится возникновение движения албанцев за свою национальную автономию. Будучи неразрывно связанным с предыдущим этапом, это движение опиралось на предшествовавшую традицию автономных отношений, рассматривая их в качестве своего идеала. Высшей точкой этого движения стала созданная в 1878 г. Албанская Призренская лига, которая в 1881 г. распалась в результате совместных действий против нее турецких властей и соседних балканских государств, в результате чего, по словам Туцовича, "между албанцами и христианами в Турции наступило время национальной ненависти и вражды"[51].

Что же касается лидеров албанского национально-освободительного движения, то те из них, кто избежал смерти после разгрома Призренской лиги, перенесли свою деятельность за пределы Балкан, поставив главной целью активную пропагандистскую работу как в столицах великих держав, так и среди албанских общин в Европе, Северной Африке, на Ближнем Востоке и в США. В своей деятельности они широко использовали решения и опыт Призренской лиги, которую рассматривали в качестве "первого шага на пути к национальной организации"[52]. Вынужден был отправиться в эмиграцию и наследный князь католиков-мирдитов Пренк Биб Дода, возвратившийся в Албанию лишь после младотурецкой революции 1908 года.

Подводя итоги трехлетней деятельности Албанской лиги, следует отметить как ее морально-психологическое, так и сугубо практическое значение ее деятельности. В частности, анализ процесса реализации решений Берлинского конгресса 1878 г. позволяет прийти к выводу, что именно вооруженное сопротивление албанцев существенно урезало территориальные приращения Греции и Черногории. Именно благодаря деятельности Лиги "в общественном мнении Европы и в правящих кругах великих держав пробудился интерес к албанским сюжетам"[53].

Разгром турецким правительством Призренской лиги ознаменовал собой начало нового этапа в истории албанского национального движения, который уже не был напрямую связан с Косово. Как отмечает албанский исследователь К. Фрашери, "Албанская Призренская лига в качестве патриотической организации, действовавшей в условиях Восточного кризиса в 1870-е гг., идентифицировала себя в качестве Национального албанского движения", в связи с чем ее деятельность "развивалась в рамках политической, общественной и культурной триады"[54]. Для ведущих мировых держав "Лига по всем признакам была подавлена. Однако в реальности она лишь сменила свою внешнюю форму и из публичной политической ассоциации превратилась в секретное национальное общество, вроде "карбонариев"[55].

Схожую оценку роли Албанской лиги дала Н. Д. Смирнова. По ее словам, со времени поражения Лиги в 1881 г. и вплоть до 1908 г. "стал развиваться процесс, основной характеристикой которого явился рост национального самосознания албанцев на фоне относительного спада вооруженной борьбы. Но если в конце XIX в. центр формирования албанской нации и национальной государственности находился в Косове, то в начале XX в. он переместился в южные районы"[56].

Что касается "великоалбанских" аспектов, то следует признать, что в военно-политических, социально-экономических и культурно-религиозных условиях, сложившихся в Османской империи к 1878 г., очень трудно было провести четкую грань как между отдельными этносами, так и между "национальным" и "великодержавным". Албанские лидеры, во всяком случае, те из них, кто не отождествлял себя полностью с османами, понимали историческую и этническую географию Балкан приблизительно в тех же категориях, что и их соседи - сербы, болгары, греки и черногорцы. А конкретное направление или изменение границ определялось не "историческим" или "этнографическим" правом, а соотношением военных сил и позицией "концерта великих держав". Не случайно именно вопросы сербо-албанского и греко-албанского разграничения станут ключевыми в ходе многомесячных международных дискуссий 1912 - 1913 гг., когда населенные албанцами земли Балканского полуострова превратятся в арену уже не локальных вооруженных конфликтов, а полномасштабной войны Балканского союза и Турции.

Именно тогда впервые после 1878 г. возникнут настоящие узлы противоречий, завязанные на Берлинском конгрессе. Как писала британская исследовательница и путешественница Эдит Дурхэм, "границы, нарисованные Берлинским трактатом, были столь нереальными, что во многих случаях не могли быть осуществлены. Как описывали их сами разграничители, граница плавает на крови"[57]. А по образному выражению сербского исследователя Спасое Джаковича, "крах турецкой империи в 1912 г. привел к крушению османской оккупации и в Косово, и в Метохии. Но ее последствия никуда не делись: междоусобная месть и столкновения населения дают о себе знать"[58].

Подобное развитие событий, предвидели на рубеже XIX-XX вв. многие российские дипломаты. О том, что стремление включить албанонаселенные районы Балкан в состав Черногории красной нитью проходило через все царствование последнего черногорского короля - Николы, сообщал еще министр-резидент российской дипломатической миссии в Цетинье К. А. Губастов. В своей записке в июне 1900 г., адресованной тогдашнему министру иностранных дел России М. Н. Муравьеву, он сообщал, что "Черногория, несмотря на скудость своих доходов, содержит 11 школ в Албании и в Старой Сербии, тратя на них 3500 гульденов ежегодно"[59]. Более того, одной из причин враждебности черногорского руководства к Австро-Венгрии, по словам российского дипломата, было ее намерение "пробраться через земли Старой Сербии к Салоникам и захватив, если будет возможность, все побережье Адриатического моря, занять Албанию.

Если бы подобные австрийские планы когда-нибудь осуществились, то, очевидно, положение Черногории сделается совершенно нестерпимым. Княжество борется, насколько может и умеет, с распространением австрийского влияния между албанцами. Главари же албанские не отказываются ни от австрийских пособий, ни от черногорских бакшишей, и, не рассуждая о будущем устройстве их родины, вполне довольствуются существующим турецким правлением или, вернее сказать, бесправием и безначалием"[60].

Российский представитель уже тогда прогнозировал грядущие военно-политические события на Балканах: "Об установлении прочных и искренних отношений к Турции не может, конечно, быть и речи. Черногорцы не скрывают своих поползновений расшириться к востоку и югу за счет султановых владений и желали бы, чтобы эта счастливая минута наступила как можно скорее"[61].

В публиковавшихся в период деятельности Призренской лиги произведениях лидеров албанского национального движения, главным образом, за пределами Османской империи, будущее устройство и территориальные пределы Албании трактовались по-разному. Один из руководителей действовавшего в Стамбуле Общества албанской печати и одновременно один из ведущих дипломатов и государственных деятелей Османской империи Пашко Васа выступал за объединение всех албанонаселенных земель в один албанский вилайет, управляемый албанцами, но находящийся под верховной юрисдикцией турецкого султана.

Иной точки зрения на будущее Албании придерживался в то время другой авторитетный албанский мыслитель - Юсуф Али-бей. Он считал необходимым формирование независимого Албанского княжества, поддерживающего добрососедские и равноправные отношения с другими балканскими государствами.

С позиции сегодняшнего дня программные положения и вся деятельность Призренской лиги несли в себе значительную "великоалбанскую" составляющую, в первую очередь, в том, что касалось направления греко-турецкого разграничения, а также понимания будущей судьбы Косово и Македонии. Правда, ожидать иного в тех условиях вряд ли было возможным.

Примечания

1. BRESTOVCI S. Marredheniet shqiptare-serbo-malazeze (1830 - 1878). Prishtine. 1983, с. 268.

2. СМИРНОВА Н. Д. История Албании в XX веке. М. 2003, с. 25.

3. Сборник договоров России с другими государствами. 1856 - 1917. М. 1952, с. 168.

4. VICKERS М. The Albanians. A Modern History. L. - N.Y. 1995, p. 29.

5. CASTELLAN G. L'Albanie. P. 1980, p. 10; POULTON H. The Balkans. Minorities and States in Conflict. Minority Rights Publications. L. 1993, p. 3 - 4.

6. Сборник договоров России..., с. 144 - 148.

7. История дипломатии. Том второй. М. 1945, с. 38.

8. JELAVICH B. History of the Balkans: Eighteenth and Nineteenth Centuries. L. 1999, p. 361.

9. SKENDI S. The Albanian National Awakening. New Jersey. 1967, p.35.

10. Краткая история Албании. М. 1992, с. 172.

11. CASTELLAN G. Op. cit., p.10.

12. Краткая история Албании, с. 171, 172.

13. REUTER J. Die Albaner in Jugoslawien. Munchen. 1982, S. 18.

14. Албанский фактор в развитии кризиса на территории бывшей Югославии. Документы. Том первый (1878 - 1997 гг.). М. 2006, с. 40.

15. Там же.

16. VICKERS M. Op. cit., p. 33.

17. Там же.

18. Подробнее см.: СТОJАНОВИh h. Р. Живети с геноцидом: Хроника косовского бешчашhа 1981 - 1989. Београд. 1990, с. 47 - 48.

19. SKENDI S. Op. cit., p. 45.

20. CASTELLAN G. Op. cit., p. 10.

21. VICKERS M. Op. cit., p. 30.

22. LIPPICH F. Denkschrift uber Albanien. Vienna. 1877, S. 8 - 9.

23. CHEKREZI K. Albania. Past and Present. N.Y. 1919, p. 50 - 51.

24. Сборник договоров России..., с. 192.

25. VICKERS M. Op. cit., p. 38.

26. PECKHAM R.Sh. Map Mania: Nationalism and the Politics of Place in Greece, 1870 - 1922. -Political Geography, 2002, vol. 19, N 1.

27. УЛУНЯН Ар.А. Политическая история современной Греции. Конец XVIII в. - 90-е гг. XX вв. М. 1998, с. 78.

28. Краткая история Албании, с. 176.

29. VICKERS M. Op. cit., p. 31.

30. Цит. по: Краткая история Албании, с. 180.

31. POLLO S., PUTO A. The History of Alania. L. 1981, p. 125.

32. FRASHERI K. Lidhja Shqiptare e Prizrenit. Tirane. 1997, f. 115.

33. KULCE S. Osmanli Tarihinde Arnavutlluk. Izmir. 1944, f. 250.

34. Краткая история Албании, с. 179.

35. Голос, 29.09.1878.

36. VICKERS M. Op. cit., р. 34.

37. ИВАНОВА Ю. В. Албанцы и славяне: закономерно ли противостояние? Материалы XXVIH межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов 15 - 22 марта 1999 г. СПб. 1999, с. 24.

38. В ходе этой поездки албанские делегаты имели беседы, в частности, с такими видными политическими деятелями тогдашней Европы, как министры иностранных дел Англии и Франции Р. Солсбери и В. Ваддингтон, а также глава итальянского кабинета А. Депретис.

39. Цит. по: Краткая история Албании, с. 181 - 182.

40. CHEKREZI K. Op. cit., р. 51 - 52.

41. Краткая история Албании, с. 184.

42. Там же, с. 274.

43. KNIGHT E. Albania, A Narrative of Recent Travel. L. 1880, p. 84 - 85.

44. Ibid..., p. 68, 117.

45. УЛУНЯН Ар.А. Ук. соч., с. 78 - 79.

46. Там же, с. 79.

47. Цит. по: Краткая история Албании, с. 193.

48. Там же, с. 194.

49. Соответствующая двусторонняя конвенция была в итоге подписана лишь 2 июля 1881 г. после военного разгрома Призренской лиги.

50. CHEKREZI K. Op. cit., p. 55.

51. ТУЦОВИh Д. Сабрана дела. Кньига осма. Београд. 1980, с. 47, 50.

52. JELAVICH В. Op. cit., p. 366.

53. Албанский фактор, с. 15.

54. FRASHERI K. Op. cit, f. 419.

55. CHEKREZI K. Op. cit, p. 56 - 57.

56. СМИРНОВА Н. Д. Ук. соч., с. 25.

57. DURHAM E. The Struggle for Scutari. L.1914, p. 159.

58. hАКОВИh С. Сукоби на Косову. Београд. 1986, с. 10.

59. Славяноведение. 1997, N 5, с. 42.

60. Там же, с. 45.

61. Там же, с. 46.