Saygo

Баварская Советская Республика

5 сообщений в этой теме

ШТАРНБЕРГСКАЯ КОММУНА: НЕИЗВЕСТНЫЙ ЭПИЗОД ИЗ ИСТОРИИ БАВАРСКОЙ СОВЕТСКОЙ РЕСПУБЛИКИ 1919 ГОДА

user posted image

Курт Эйснер

user posted image

user posted image

user posted image

Революция в Мюнхене

Город Штарнберг расположен в предгорьях немецких Альп. Живописное озеро, давшее имя городу, уникальный климат и близость баварской столицы - Мюнхена, привлекают не только тысячи курортников со всего мира, но и немецких пенсионеров с тугими кошельками. В Штарнберге, как гордо сообщают путеводители, самый высокий процент миллионеров на душу населения во всей Германии. Помпезные виллы эпохи "грюндерства" соседствуют с приватными яхт- и гольфклубами, где проводят время остатки имперской аристократии и представители предпринимательской элиты. Народ попроще заполняет места в прибрежных ресторанах, а при хорошей погоде целыми семействами устремляется в кристально чистые воды озера, которые бороздят сотни лодок и катеров. Кажется, здесь остановилось время и ничто не в состоянии изменить раз и навсегда заведенный образ жизни отдыхающих.

Почти невозможно представить себе, что в этом курортном уголке весной 1919 г. происходили грозные революционные события. Речь идет о кратком периоде существования в Баварии Советской республики, провозглашенной по образу и подобию Советской России1. Ее власть распространялась не только на баварскую столицу, но и на всю Верхнюю Баварию, раскинувшуюся к югу от Дуная. Если о Мюнхенской коммуне сохранилось много воспоминаний ее руководителей и участников2, то установление и падение советской власти на местах, в мелких городках и деревнях альпийских предгорий, осталось почти незамеченным и современниками, и историками.

А ведь в этих событиях, на первых взгляд относящихся к "микроистории", проявились как общие черты политической борьбы на завершающем этапе неудавшейся

германской революции, так и местная специфика, без понимания которой историческая наука теряет свою гуманитарную основу, превращаясь в "социологию прошлого". Более того в ходе исследования возникают очевидные параллели с логикой развертывания российской революции 1917 г., что позволяет воспользоваться методикой сравнительного анализа.

Попытка реконструировать историю советской власти в Штарнберге, просуществовавшей всего три недели, опирается на источниковую базу, сохранившуюся благодаря счастливому стечению обстоятельств. Правительственные войска и отряды "фрайкора" (корпуса добровольцев), наступавшие на Мюнхен с юга и почти не встречавшие сопротивления, детально документировали свой боевой путь, лежавший через Штарнберг. В годы нацизма эти отчеты легли в основу активно пестовавшегося мифа о том, что армия, преданная демократами в годы Первой мировой войны, все-таки спасла Германию от "красной чумы"3. Показательный характер носил и суд над руководителями Штарнбергской коммуны, материалы подготовки которого включают в себя допросы обвиняемых и свидетелей, комментарии прессы и официальные документы советской власти в этом баварском городке4.

* * *

В начале XX в. население Штарнберга не превышало 10 тыс. человек; большую его часть составляли ремесленники и лица, обслуживавшие курортников. Первая мировая война оставила свой след в жизни города - резко сократился поток туристов, был закрыт единственный в Европе бассейн с искусственными волнами, выстроенный в 1905 г. на берегу озера. Жители города стали заниматься сельским хозяйством, чтобы избежать "организованного голода" - карточной системы. Надежную работу в годы войны имели только железнодорожники и местная бюрократия, занимавшаяся учетом и распределением продуктов, которые производили крестьяне окрестных деревень. Город Штарнберг имел собственный магистрат во главе с бургомистром и одновременно являлся центром сельского района, которым управлял назначаемый сверху окружной старшина - "бецирксамтман". Этот пост к началу революции уже 15-й год занимал барон Штенгель, неоднократно становившийся предметом нападок баварской прессы за коррупцию и авторитарные методы правления.

Еще до того, как в Берлине пала империя Гогенцоллернов, власть в большинстве германских земель перешла в руки местных революционеров, спешно созывавших Советы рабочих и солдатских депутатов для ее легитимации. 7 ноября 1918 г. бежал из своего дворца король Людвиг III - последний из династии Виттельсбахов, правившей Баварией почти тысячу лет. 13 ноября 1918 г. Людвиг III отрекся от престола. Страна была провозглашена "свободным государством". Это почетное звание Бавария носит и по сегодняшний день.

Во главе нового правительства встал левый социалист Курт Эйснер, начавший рискованную внешнеполитическую игру. Он опубликовал тайную дипломатическую переписку Германии, рассчитывая на то, что в ходе мирных переговоров страны Антанты будут относиться к Баварии как к независимому государству. Расчет не удался, равно как и ставка на поддержку со стороны Советов рабочих и солдатских депутатов.

Оказавшись в изоляции, Эйснер согласился на проведение парламентских выборов, которые закончились поражением его партии - независимых социал-демократов (НСДПГ). В момент передачи власти земельному парламенту (ландтагу) он был убит графом Арко - офицером крайне правых убеждений, считавшим, что, убив еврея Эйснера, он спасает родину от "еврейского большевизма".

Убийство Эйснера 21 февраля 1919 г. открыло в Баварии эпоху двоевластия - наряду с Советами разных уровней в стране продолжали действовать исполнительные структуры старой власти, ориентировавшиеся на правительство социал-демократа И. Гофмана, избранное ландтагом. Их далеко не мирное сосуществование закончилось 7 апреля 1919 г., когда Совет рабочих и солдатских депутатов Баварии, в котором преобладали левые социалисты, объявил о принятии на себя всей полноты власти в стране, а кабинет Гофмана обосновался под защитой верных ему армейских частей в городе Бамберге 200 км севернее Мюнхена.

Противостояние сторонников советской и парламентской республики (причем и те, и другие считали себя социалистами) приобрело географические очертания: Южная Бавария стала "красной", Северная - "белой". Естественно, местные чиновники ориентировались на ближайший к их территории административный центр, однако главной проблемой в тех условиях был не избыток власти, а ее дефицит. Налаженные механизмы управления рушились на глазах, потоки декретов и постановлений из Мюнхена и Бамберга не подкреплялись реальной демонстрацией "административного ресурса".

Перед представителями активной части общества открылся шанс вторжения в политический процесс, реализации собственных представлений о справедливой власти, контролируемой снизу. Как правило, это были представители творческих профессий, функционеры рабочих партий и демобилизованные военнослужащие. Интерес историка традиционно ограничивается крупными городами, такими как Берлин или Мюнхен. Однако поиск альтернатив прогнившему режиму Гогенцоллернов шел повсеместно.

При этом местным активистам в условиях полного распада "вертикали власти" приходилось действовать на свой страх и риск. Объект нашего исследования, находившийся под боком баварской столицы, гордо именовал себя "Штарнбергской Советской республикой": ситуация в этой республике развивалась по совершенно иному сценарию, нежели в революционном Мюнхене. Следует обратить внимание на еще одно обстоятельство, которое отличает "взгляд снизу" от "взгляда сверху". В первом случае историк имеет дело не столько с импульсами революционной эпохи, сколько с решением задач повседневной жизни - обеспечением населения продуктами, размещением солдат, возвращавшихся с войны, налаживанием контактов с вышестоящими органами власти.

Неизбежные в таких случаях компромиссы и отступления от идеологической стерильности трактовались в советской историографии как "соглашательство" и "оппортунизм" социалистов, продавшихся буржуазии. Им противопоставлялась несгибаемая воля большевиков (российских и иностранных), претворявших в жизнь "железные законы истории". Бесплодность такого подхода не требует комментариев. Кто знает, может быть при "взгляде снизу" на ход российской революции 1917 г. откроются удивительные совпадения с событиями в небольшом баварском городке.

ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ

О том, что в Мюнхене идут последние приготовления к провозглашению Баварской Советской республики, штарнбергские социал-демократы К. Шлойсингер и М. Бургмейер узнали днем 6 апреля 1919 г. на земельном съезде СДПГ. После бегства правительства в Бамберг партия резко "полевела" и заявила о готовности поддержать советскую власть в том случае, если все три рабочие партии (СДПГ, НСДПГ и компартия Германии - КПГ) немедленно объединятся. Съезд решил отправить своих представителей

во все города Баварии, чтобы на следующий день провозгласить советскую республику синхронно по всей стране5.

Идея воссоединения всех баварских социалистов так и осталась благим пожеланием, а лидеры СДПГ после ряда колебаний отказались поддержать Советскую республику. Однако этого не могли знать депутаты съезда, разъехавшиеся по домам. Вернувшись в родной город, Шлойсингер и Бургмайер развернули кипучую деятельность. Вечером того же дня в гостинице "Дойчер кайзер" было созвано собрание активистов рабочих партий, которое приняло решение о переходе всей власти в Штарнберге в руки Революционного рабочего совета (Ревсовета). В него вошло 15 человек; фактически речь шла об исключении из существовавшего с ноября 1918 г. местного Совета "буржуазных элементов" и включении в него трех левых социалистов - В. Зиберта, А. Майера, А. Графа.

Председателем совета в его новом составе был вновь избран Шлойсингер - молодой человек 26 лет из обеспеченной семьи, проживавшей в Штарнберге. Пикантность ситуации заключалась в том, что получивший юридическое образование Шлойсингер в тот момент проходил стажировку в районной управе, а, следовательно, находился в прямом подчинении местной власти, которую ему предстояло свергнуть.

Облеченный советским мандатом, вчерашний стажер собрал утром 7 апреля 1919 г. весь состав районной администрации вплоть до сотрудников почтамта и объявил, что теперь они будут работать под контролем Ревсовета. Недовольных и саботажников не только немедленно уволят, но и выселят за пределы Штарнберга6. Долго уговаривать чиновников не пришлось - привыкшие подчиняться, они уже получили телеграмму из Мюнхена о провозглашении в Баварии Советской республики и распорядились отметить это событие в полдень колокольным звоном7. Вряд ли новая власть представлялась им хуже предыдущей - главное, что они сами пока оставались на своих местах, а с вышестоящим начальством, как и ранее, можно будет договориться.

Однако речь шла не просто о смене имен и названий. Первая прокламация Ревсовета информировала жителей Штарнберга об объединении местных групп социалистических партий. Захват власти в городе подавался как выражение воли трудящихся, которые встают на почву "революционно-коммунистического социализма и поручают своим представителям превратить требования пролетариата в законы"8. Ревсовет отмежевался как от капиталистического прошлого, так и от своих собственных партийных лидеров в Берлине - "клики Эберта, Шейдемана и Носке, запятнавшей себя кровью рабочих". Население призывали сохранять спокойствие, а крестьянам окрестных деревень сообщали, что никакого обобществления их собственности не планируется.

Члены Ревсовета стали ходить на работу в соответствующие органы местной администрации, хотя большинство из них ограничивалось пассивным присутствием на заседаниях. Право подписи было предоставлено лишь Шлойсингеру и Майеру, занявшему место городского бургомистра. Даже внешне произошедшие перемены не походили на установление в городе двоевластия, а тем более на его переход под контроль Ревсовета. Скорее это выглядело как неуклюжая попытка "поженить систему Советов" и имперский чиновничий аппарат9.

И все же постановления Ревсовета выходили далеко за рамки "районного масштаба", во многом дублируя решения, принимавшиеся в Мюнхене. Речь шла об обязательной сдаче оружия теми, кто не является рабочим (для охотников, врачей и жандармов

было сделано исключение). Любой, кто выражал сомнения в полномочиях нового органа власти, подлежал аресту. По всему району следовало немедленно провести перевыборы коммунальных советов. Улица кайзера Вильгельма была переименована в улицу Курта Эйснера.

Блок экономических постановлений открывал запрет для местных кафе подавать кофе с молоком (последнее предназначалось только для детей), а для трактиров - принимать заказ на более чем одно блюдо для каждого гостя10. Были снижены цены на говядину, стоимость которой за годы войны увеличилась в несколько раз. Серьезное значение имел опубликованный в том же номере газеты порядок проведения банковских операций: на текущие расходы предприятиям и сельским хозяевам деньги следовало выдавать без ограничений, но на счета капиталистов, равно как и на ценности, которые они хранили в банковских ячейках, налагался арест. Капиталистам разрешалось снимать не более 2800 марок в месяц, причем только с согласия Ревсовета.

Возникает вопрос, в какой мере столь радикальные постановления проводились в жизнь. Пресса сообщала только об одном акте реквизиции в первые дни правления социалистов - конфискованная на фабрике Видермана кожа была роздана местным сапожникам. Очевидно, Ревсовету пришлось столкнуться со скрытым саботажем районного аппарата управления. В ходе совместного заседания 10 апреля 1919 г. Шлойсингер провел перераспределение полномочий. Отныне именно он и Мейер первыми подписывали документы, а за чиновниками оставалось лишь право их визировать11.

Последние одержали двойную победу - они избавляли себя от ответственности за радикальные меры революционной эпохи, и в то же время сохраняли руку на пульсе событий. Впоследствии Штенгель так выстраивал линию самооправдания: "Если нам удалось предотвратить наихудшее, то это было результатом одной лишь верности и выдержки чиновников, которые долгое время ничего не знали об уходе правительства и ландтага в Бамберг, поскольку никакая почта в Штарнберг не приходила"12. Окружной старшина откровенно врал: отказ Гофмана сложить свои полномочия ни для кого не являлся секретом, об этом сообщалось в листовках, которые самолеты разбрасывали над территорией, подконтрольной советскому правительству. В тот момент решающее значение имел другой фактор: Бамберг был далеко, а Мюнхен - под боком.

В период существования первой советской республики в Баварии, продолжавшийся ровно одну неделю, Шлойсингер вел наступательную политику не только направо, но и налево. Ему удалось добиться решения Ревсовета о высылке из города лидера немногочисленной группы местных коммунистов - М. Штробля13. В результате Штарнбергская республика стала представлять собой реальное воплощение более позднего лозунга кронштадтских матросов: "За Советы без коммунистов".

ПЕРИОД РЕВОЛЮЦИОННОЙ ТУРБУЛЕНТНОСТИ

Несмотря на внешнюю самостоятельность, штарнбергский Ревсовет продолжал свое существование только потому, что находился в тени Советской Баварии. Как только до города дошли слухи, что в "вербное воскресенье" 13 апреля 1919 г. верные Гофману воинские части овладели Мюнхеном, возмущенная толпа запрудила площадь перед ратушей, требуя ареста Шлойсингера14.

Однако рабочие крупнейших заводов баварской столицы, находившиеся под влиянием коммунистов, оказали сопротивление путчистам, за которыми стояли лидеры земельной организации СДПГ. Бои с применением пулеметов и артиллерии развернулись в самом центре города, вокруг главного вокзала. Если руководители КПГ во главе с Е. Левинэ уклонились от участия в первой советской республике, то отказаться от власти после разгрома путча значило предать память погибших рабочих. Да и не было на тот момент в Мюнхене сил, способных удержать бразды правления в своих руках, альтернативой могло быть только возвращение бесславного правительства Гофмана.

Победа коммунистов не могла обрадовать Шлойсингера и его соратников. Ревсовет отмежевался от новых властей в Мюнхене, однако не сложил своих полномочий15. Более того, 14 апреля 1919 г. состоялась конференция местных групп СДПГ и НСДПГ, участники которой заявили о своем объединении в Революционно-социалистическую единую партию. Ее председателем стал Бургмайер, заместителем Зиберт, то есть объединение произошло на паритетных началах. В новых условиях штарнбергские социалисты стали готовиться к роли оппозиции, рассчитывая проводить тактику лавирования между мюнхенскими радикалами и местным чиновничьим аппаратом.

Чиновники перешли в наступление раньше коммунистов. Сославшись на сообщение из Бамберга о том, что только правительство Гофмана является единственной легитимной властью в Баварии, 16 апреля 1919 г. Штенгель объявил о разрыве всех отношений с Ревсоветом. Реакция Шлойсингера не заставила себя ждать: "Нас вынуждают сложить с себя наши полномочия, но мы не откажемся от контроля над властью"16 Совершив за декаду полный круг, политическая ситуация в Штарнберге вернулась к своему исходному моменту. Местные чиновники могли бы праздновать полную победу, если бы не развитие событий в Мюнхене, которое пошло по радикальному сценарию. Хитрый лис Штенгель попросил своего недавнего стажера не распускать Ревсовет, чтобы сохранить за собой свободу маневра.

КРАСНОГВАРДЕЙСКАЯ АТАКА НА ШТАРНБЕРГ

Слухи о бродящих по округе "спартаковских отрядах", лишавшие сна почтенных бюргеров Штарнберга, были отнюдь не беспочвенными. В Верхней Баварии разворачивался процесс, который применительно к нашей стране в историографии СССР получил название "триумфальное шествие советской власти". Как и в России, в Германии на местах утверждалась диктатура коммунистов. Сохранился отчет руководителя одного из отрядов - секретаря баварской КПГ Г. Каина о "советизации" соседнего со Штарнбергом района Вольфратсхаузен. Каин появился там 15 апреля 1919 г. вместе с вооруженным отрядом рабочих мюнхенской фабрики Маффея и демобилизованных солдат.

"Пришлые" встретили холодный прием даже со стороны местных социалистов и немногочисленных рабочих. Видя неблагоприятное для себя соотношение сил, Каин не решился провести разоружение жандармского участка. Провалилась и его ставка на перевыборы Совета, к которым на сей раз были допущены только "пролетарские элементы". Новый состав этого органа ничем не изменился по сравнению с предшествующим17. Его представители первым делом потребовали освобождения из-под ареста окружного старшины, а также заняли общественные здания в Вольфратсхаузене, "чтобы те не попали в руки экстремистски настроенных пришлых элементов". Локальный патриотизм в патриархальных предгорьях Альп оказался сильнее и классовой солидарности, и политических симпатий. Коммунистам оставалось рассчитывать только на

силу - в Мюнхен полетела депеша с просьбой прислать подкрепление ввиду "мелкобуржуазного патриотизма местного населения".

17 апреля 1919 г. отряд Каина прибыл в Штарнберг. Сценарий захвата власти на сей раз был более жестким, нежели в соседнем районе. "Мюнхенские матросы", как их стали называть в городе, объявили реквизированными несколько комнат в лучшем отеле города "Байришер Хоф" и установили на его террасе пулемет, чтобы держать под контролем железнодорожную станцию. Сразу же были разоружены полицейские и жандармы. В ночь на 18 апреля 1919 г. в тюремные камеры при местном суде были заключены три заложника - судья, учитель и чиновник пенсионного ведомства18.

Уже днем по всему городу была развешана прокламация Каина о немедленных перевыборах местного Совета. Чиновники, еще не оправившиеся от шока, провели экстренное заседание, на которое пригласили и Шлойсингера. Его буквально упрашивали вернуться к власти, иначе "город окажется полностью в руках у коммунистов"19. Вечером в трактире Майера, где обычно встречались социалисты, было созвано общее собрание рабочих Штарнберга. Каин первым делом поставил вопрос о том, готов ли Ревсовет сотрудничать с коммунистами, и получил отказ. Тогда он настоял на проведении новых выборов, которые дали предсказуемый результат - как и в Вольфратсхаузене, состав Совета не изменился, если не считать пяти человек, взявших самоотвод. Его вновь возглавил Шлойсингер, объявивший, что новоизбранный орган готов вторично принять на себя всю власть в городе и районе20. Каждому члену Ревсовета выдали по револьверу с патронами, что должно было символизировать отказ от мягкотелости и компромисса первых 10 дней его существования.

На сей раз индульгенцией, которую выписали себе представители советской власти в Штарнберге, стало утверждение о "военной оккупации" города. В этих условиях они оказывались "всего лишь" коллаборационистами, что, конечно, не добавило им симпатий среди местного населения. Теперь уже чиновникам пришлось выступить в защиту "самозванцев": общая угроза на какой-то момент сплотила вчерашних соперников. Бургомистр Треш, так и не снятый со своего поста, призвал горожан сохранять спокойствие, ибо любые протесты могут привести к гибели заложников: "Рабочий совет, благоразумию которого мы полностью доверяем, прилагает все возможные усилия, чтобы сгладить противоречия, избежать пагубного обострения ситуации и кровопролития. Его деятельность направлена на восстановление порядка, опирающегося на взаимный компромисс и доверие"21.

Через местную газету Шлойсингеру, который утром 17 апреля 1919 г. ездил в баварскую столицу, пришлось оправдываться, что "мюнхенские матросы" захватили город без его приглашения и ведома22. Исключать такой поворот событий, имея в виду, что глава советской власти в Штарнберге был неопытным и честолюбивым молодым человеком, нельзя. Но ему можно твердо верить в том, что затея с захватом заложников принадлежала "пришлым". Шлойсингер воспротивился отправке арестованных в Мюнхен, заявив, что Ревсовет сам будет решать вопрос об их судьбе. Принятое 18 апреля 1919 г. постановление о заложниках звучало грозно: каждые пять дней следовало арестовывать пять новых заложников из числа лиц, оказывавших неповиновение новой власти. Однако уже 23 апреля 1919 г. Ревсовет принял решение об отказе от такой практики, пригрозив при этом, что за любое покушение на его членов своей головой будут отвечать 10 зажиточных граждан города23.

Краткий визит Каина, на следующий день покинувшего Штарнберг, не оставил глубоких следов в жизни города. Скорее это была удавшаяся демонстрация силы мюнхенских коммунистов, и неудавшаяся попытка восстановить разрушенную "вертикаль власти". Каин оставил в Штарнберге нескольких бойцов своего отряда во главе с матросом Зеффертом. Их пьянство и грабежи под прикрытием лозунга "анархия мать порядка" вызвали недовольство даже среди местных рабочих24. Дело едва не дошло до перестрелки "местных" с "пришлыми", но, в конце концов, последних миром выдворили из города обратно в Мюнхен25.

Чтобы обезопасить себя от повторения подобного произвола, Ревсовет принял решение о формировании собственного рабочего ополчения. 24 апреля 1919 г. отставной матрос И. Виндль собрал всех холостых рабочих Штарнберга, ранее служивших в армии, и пообещал каждому вступившему в ополчение ежедневное жалование в 12 марок. Склад с оружием для ополченцев был оборудован в вилле "Цубан". Ополченцы патрулировали улицы города, участвовали в обысках и реквизициях, арестовывали мародеров26.

Вечером 22 апреля 1919 г. состоялось общее собрание членов Революционно-социалистической единой партии Штарнберга, в ходе которого прошли довыборы членов Ревсовета. Рутинная процедура закончилась внутрипартийным конфликтом, который еще десять дней назад был бы межпартийным. "Независимцы" получили больше всего отводов, и Зиберт заявил, что они выходят из Совета. В ответ раздались голоса, что социал-демократы из большинства прекрасно обойдутся и без них27. Очевидно, такое "поправение" в рядах социалистов было вызвано усталостью от революционной неразберихи, а также тем, что их мечты о власти трудящихся обернулись "военной оккупацией" города. Лишь на следующее утро Шлойсингеру и Бургмайеру, представлявшим социал-демократов большинства, с огромным трудом удалось уговорить своих левых соратников остаться в Совете28.

Раскол германского рабочего движения, произошедший в годы Первой мировой войны, нельзя было ни отнести на счет радикалов-коммунистов, ни преодолеть формальным воссоединением низовых организаций рабочих партий. Это лишний раз доказывает короткая история Революционно-социалистической единой партии Штарнберга, которая и появилась на свет только благодаря тому, что местные социал-демократы слишком рано покинули земельный съезд своей партии. Рано или поздно Ревсовет Штарнберга превратился бы в местный парламент со всеми атрибутами партийно-политической борьбы. Альтернативой, как показывает уже не германская, а российская история, могла выступить только полномасштабная диктатура одной из партий. Но для этого ей нужно было пройти через горнило гражданской войны, которая весной 1919 г. разворачивалась в Германии по совершенно иному сценарию, нежели в Советской России.

СОЦИАЛИЗМ НА ОДНОМ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОМ КУРОРТЕ

Во время партийных дискуссий в ВКП (б) в середине 1920-х годов Карл Радек, известный своим сарказмом, отмечал, что сталинская фракция в руководстве партии, отказавшись от ставки на мировую революцию, собралась строить "социализм на одной, отдельно взятой улице". Штарнбергский рабочий совет, руководствуясь логикой разви

тия революционного процесса, был вынужден строить "социализм на одном, отдельно взятом курорте", как бы комично это не выглядело29.

Новая фаза деятельности Ревсовета, связанная с установлением в Мюнхене власти коммунистов, началась с переименований гостиниц и пароходов, которые все еще гордо прославляли германских кайзеров30. 23 апреля 1919 г. свое единственное заседание провел Революционный трибунал Штарнберга, членами которого стали все члены Рев-совета. Трибуналу предписывалось "заменить мертвые параграфы свода законов естественным чувством справедливости, которым обладает каждый представитель нашего народа"31. Очевидно, у местных социалистов чувство естественной справедливости было развито слабо: граждане, не оказавшие должного уважения новой власти, отделались денежными штрафами и заключением на один месяц.

Второе заседание трибунала, назначенное на 29 апреля 1919 г., обещало быть гораздо более интересным. Наряду с мелкими нарушителями вроде трактирщика Бокберга, упорно предлагавшего своим посетителям кофе с молоком, перед судом должен был предстать бывший бургомистр Треш, которого обвиняли в использовании служебного положения для спекуляции продовольствием в годы Первой мировой войны. Следует отметить, что никто из представителей "бывших" даже не пытался скрыться от революционного правосудия районного масштаба. Лишь однажды в архивных материалах зафиксирован арест, проведенный в Штарнберге оперативной группой мюнхенской ЧК32.

Всех без исключения горожан интересовала иная сфера деятельности Ревсовета, причем богатых она повергала в ужас, а у бедных вызывала симпатии. Речь идет о практике реквизиций, которые регулярно проводились для того, чтобы обеспечить местное население продуктами первой необходимости. Вначале члены Ревсовета лично обходили предприятия, трактиры и богатые дома, фиксируя излишки. Затем туда отправлялись вооруженные отряды, которые забирали продовольствие. Впоследствии оно либо распределялось бесплатно среди нуждающихся, либо продавалось по фиксированным ценам. Так произошло с говядиной, обнаруженной на городской скотобойне. Член СДПГ В. Вальхер, до призыва в армию работавший кондитером, а с января 1919 г. -строительным рабочим, привез корзину яблок пациентам дома престарелых, который он опекал.

Особое возмущение помещиков и владельцев городских вилл вызывала конфискация их винных погребов. Потребовалось специальное разъяснение Шлойсингера, что вино, хотя и было приобретено его бывшими владельцами в свободной продаже, относится к товарам первой необходимости и не должно исключаться из конфискаций. "То же самое относится и к консервированным фруктам. Пустые банки будут обязательно возвращены их владельцам"33.

После падения советской власти в Штарнберге состоятельные граждане отправились выставлять счета за утраченное имущество, живописуя в прессе нанесенные им оскорбления. Доктор Зихерер жаловался, что из подвалов его поместья солдаты вытащили все, вплоть до варенья и маринадов. Хозяевам оставили лишь три бутылки вина и банку огурцов34. После того, как Зихерер и его жена устроили скандал, коммунар

Зиберт, проводивший реквизицию, раздал вино батракам, проживавшим в поместье35. Те устроили пьянку и в течение трех дней не выходили на работу, за что педантичный доктор выставил особый счет штарнбегским коммунарам.

Еще одним направлением деятельности Ревсовета была пропаганда. Листовки и объявления в газете убеждали горожан в том, что никто не посягает на их трудовые сбережения, а крестьян - что их земля и скот не будут подвергнуты обобществлению. Местные социалисты брали под свою защиту и лидеров Советской Баварии, и местный гарнизон Красной Армии. "Вопреки повсеместно раздающимся голосам о том, что оккупационные силы из Мюнхена потребляют продовольствие, предназначенное для Штарнберга, настоящим доводим до сведения населения, что оба гарнизона питаются продуктами, привезенными из Мюнхена"36.

Самым чувствительным ударом по престижу советской власти в Баварии была даже не нехватка продовольствия, из-за которого население балансировало на грани голода, а острейший дефицит наличности. Наркомом финансов Советской Баварии стал Т. Аксельрод - один из русских большевиков, прибывший в 1918 г. в Германию с дипломатическим паспортом37. Мюнхенские коммунисты использовали любые каналы получения наличных денег вплоть до изъятия дневной выручки кинотеатров38. Львиная доля собранных средств шла на содержание Красной Армии и зарплату служащим разбухавшего административного аппарата. Показательно, что лидер штарнбергских коммунистов Штробль отказывался ехать в Мюнхен, пока не получит от Ревсовета сумму в 150 тыс. марок для передачи товарищам по борьбе39.

На просьбу Шлойсингера выдать ему деньги, чиновники в городской кассе ответили отказом, а идти напролом он не решился. Нерешительность была общей болезнью баварских коммунаров; сведения о ней доходили до Москвы: "у них денег нет и они боятся национализировать банки... Очевидно, они не только трусят и боятся принимать решительные меры, но и не знают, что им делать", - писал В. И. Ленину полпред А. А. Иоффе40.

В Штарнберге речь шла об оплате деятельности членов Ревсовета, которым было положено жалованье в 12 марок в день, а также о содержании рабочего ополчения. Май-ер, именовавший себя доктором наук, нашел выход в том, что стал продавать справки, которые избавляли от реквизиций и давали право на ношение оружия41. Полученные средства шли на зарплату членам Ревсовета. 28 апреля 1919 г. Майер съездил в Мюнхен и привез 4 тыс. марок для выплаты ополченцам, назвав их в расписке "красногвардейцами". В тот же день в местном банке был заведен расчетный счет Ревсовета, на который поступили первые штрафы- 13 тыс. марок. Но воспользоваться этими деньгами руководители Штарнбергской коммуны уже не успели.

ГАРНИЗОНЫ КРАСНОЙ АРМИИ

Генеральный штаб баварской Красной Армии располагался в здании военного министерства, куда в дни советской республики продолжали приходить на работу и служащие старого правительства. Штаб возглавлял двадцатитрехлетний старший матрос Р. Эгельхофер, который с 1917 г. отбывал каторгу за подстрекательство к бунту на корабле. Он был освобожден германской революцией, вернулся к себе на родину и стал одним из

основателей баварской КПГ. В 20-х числах апреля 1919 г. командование Красной Армии начало разрабатывать план обороны Мюнхена в случае его окружения правительственными войсками. На южных рубежах ставка была сделана не на формирование сплошной линии фронта, а на создание сети опорных пунктов с гарнизонами. 23 апреля 1919 г. комендантом штарнбергского участка фронта был назначен отставной солдат И. Винклер, два дня прослуживший адъютантом в штабе Эгельхофера. Винклер получил под свое командование отряд в 30 человек с несколькими пулеметами и тут же отправился в путь.

На следующий день в Штарнберге было расклеено совместное заявление Винклера и Шлойсингера о том, что рабочее ополчение и Красная Армия будут вместе отвечать за порядок и спокойствие в городе. Любое неподчинение военным властям, самовольные реквизиции или грабеж будут сурово караться. Однако долгожданного успокоения приход отряда Красной Армии не принес. В качестве базы отряда было избрано поместье в местечке Нидерпекинг к югу от Штарнберга, покинутое его владельцем, крупным предпринимателем Метцем. Красноармейцы тут же вскрыли кладовые и устроили буйное пиршество. Это напоминало поведение малосознательной части солдат в российской революции 1917 г. - "пьянство и иррациональное озлобление против чужих"42. Лишь на следующий день утром на подводах прибыла делегация из города, чтобы спасти хотя бы остатки продовольствия. До появления гарнизона Красной Армии Ревсовет принял решение о социализации владений Метца. Из поместья успели вывезти около тысячи бутылок вина, сотню яиц, сигары и консервы. Позже вернувшийся в свое поместье владелец определил нанесенный ему урон в 100 тыс. марок, включив в него помимо продуктов пропавшее столовое серебро и одежду43.

Ставка коменданта Винклера в поместье Метца была не единственным опорным пунктом Красной Армии на территории Штарнбергского района. Небольшие отряды в 10 - 30 человек располагались в местечках Пекинг, Берг и Шэфтларн, расположенных по северному берегу озера по обе стороны от Штарнберга44. Сложилась целая сеть гарнизонов Красной Армии, находившихся на расстоянии 5 - 20 км друг от друга и прикрывавших подходы к Мюнхену с юго-запада. Как правило, они располагались не в городах, а в монастырях и поместьях. Это облегчало решение вопроса пропитания и избавляло от конфликтов с местными жителями. В судебных делах красноармейцев сохранились пачки расписок о реквизиции "для нужд фронта" лошадей, фуража, велосипедов, запчастей к ним, и даже нательного белья.

В тех местах, где красных гарнизонов не было, лидеры советской власти вели себя тихо и осторожно, даже если сами являлись коммунистами. Так, председатель рабочего совета в коммуне Хершинг А. Висмайер неоднократно жаловался председателю ЧК Штроблю на то, что советская власть в Штарнбергском районе существует лишь формально. Он требовал ареста Штенцеля и отставки Шлойсингера, претендуя занять место последнего45. Однако до таких мелочей руки руководителей Советской Баварии не доходили.

Территория к югу от Мюнхена выглядела как сеть опорных пунктов красных на фоне практически не затронутого революцией католически-патриархального пространства. Города, подобные Штарнбергу, могли бы стать точками роста революционных настроений, но для этого были необходимы как минимум два условия. Во-первых, готовность к толерантному диалогу между красным Мюнхеном и выборными советскими органами на местах. Во-вторых, время для его налаживания. Ни того, ни другого у коммунистических лидеров Советской Баварии не было.

КОНЕЦ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Последний номер районной газеты советской эпохи содержал обращенный к трудящимся призыв выйти на первомайский праздник, сообщал о предстоящей реализации очередной партии конфискованного вина в ратуше46.

Между тем, кольцо вокруг Советской Баварии неуклонно сжималось: к концу апреля 1919 г. ее территория ограничивалась только ближайшими к Мюнхену районами. В состав наступавших войск белых входили как регулярные армейские части из Пруссии и Вюртемберга, так и фрайкоровцы со всех частей Германии, набранные из ветеранов Первой мировой войны. Правительство Гофмана демонстрировало непричастность к происходившему; командование военной операцией было поручено генерал-лейтенанту Овену. Майор фон Питров, один из активных участников этой операции, подчеркивал ее показательный характер: "Основной мыслью при планировании операции против Мюнхена было создание многократного перевеса сил для наступления, чтобы руководители Красной Армии сразу же убедились в бессмысленности сопротивления, и концентрическое сжатие кольца со всех сторон, чтобы в кратчайший срок добиться решающей победы"47.

Для того чтобы добраться до баварской столицы, белым предстояло пройти через десятки небольших городков и предместий, стоявших на линиях железных и шоссейных дорог. Именно им предстояло принять на себя первый удар тщательно спланированной экзекуции, которая должна была поставить точку в хронике "революционной смуты". Потерпев поражение на полях Первой мировой войны, кайзеровские генералы и офицеры спешили отыграться на собственном народе, чтобы войти в историю победителями.

Руководители Штарнбергской коммуны понимали, что наличие в городе и окрестностях гарнизонов Красной Армии обрекает коммуну на уничтожение. Шлойсингер отдал распоряжение рабочему ополчению об отказе от сопротивления наступающим войскам и отправился в Мюнхен. Согласно его показаниям в ходе следствия, Эгельхофер лично пообещал ему не вести оборонительных боев в городе, чтобы избежать потерь среди мирного населения48. Однако таких обещаний в отношении всего побережья Штарнбергского озера главнокомандующий Красной Армии дать не мог.

Первые боевые столкновения в этом районе произошли 28 апреля 1919 г., когда на станции Тутцинг высадился добровольческий корпус полковника Эппа с приданной ему артиллерией49. Красноармейцы из гарнизона Винклера взорвали рельсы на железной дороге, ведущей из Тутцинга в Мюнхен, и заняли оборону. Винклер, едва узнав о приближении белых, отправился за подмогой к Эгельхоферу, оставив своих бойцов на произвол судьбы. Те мужественно сражались, однако на стороне противника был не только серьезный материальный перевес, но и боевой опыт. Наступление вела бригада вюртембергского фрайкора. На подступах к деревне Пекинг ее обстреляли из пулеметов, и вюртембергцы, подтянув артиллерию, оттеснили красных на станцию Поссенхофен. Прижатые к берегу озера, те вступили в свой последний бой, в ходе которого было убито 11 красноармейцев, еще трое взяты в плен и расстреляны на следующий день50.

К исходу дня подступы к Штарнбергу все еще оставались в руках красноармейцев. Ночью на городской вокзал прибыл поезд с серьезным подкреплением - Винклер привез из Мюнхена 100 бойцов при двух орудиях и десятке пулеметов. Согласно протоколам его допросов, он не допустил их разгрузки, а сам помчался в поместье Метца, где застал картину полного разгрома. Прихватив с собой несколько картин, белье, хозяйский костюм, "комендант штарнбергского участка фронта" в семь утра вернулся к своим войскам. Ввиду явного перевеса сил противника, он отбыл со своим гарнизоном

в Мюнхен, где припрятал награбленное, получил в военном министерстве причитавшееся жалованье и скрылся из города51.

Однако в боевых донесениях белых, которые к концу дня 29 апреля 1919 г. сообщили в штаб операции об освобождении Штарнберга, речь не шла о бескровном восстановлении старой власти. Вюртембергские части докладывали о том, что в ходе боя убито 27 спартаковцев, а наступавшие не понесли никаких потерь52. Согласно докладу фрайкора под командованием Зойтерса, в Штарнберге было расстреляно на месте 37 захваченных в плен спартаковцев53. Белые действовали с особой жестокостью.

В тот же день развернулись бои и к востоку от Штарнберга, в местечке Шэфтларн. Первую атаку красноармейцы, державшие оборону в монастыре, отбили. Подтянув артиллерию, белые ворвались за монастырские стены. К десяти убитым добавилось еще девять пленных солдат, которых расстреляли на месте54. Правительственные войска в очередной раз рапортовали, что в их составе потерь нет55. Через несколько дней в соседнем местечке Грефельфинге без суда и следствия были расстреляны 53 русских военнопленных, завербованных в баварскую Красную Армию56. "Освобождение" Штарнберга стало прелюдией к кровавой бойне, которая развернулась в Мюнхене в начале мая 1919 г.57

Уже к вечеру 29 апреля 1919 г. в руководство Советской Баварии детально знало о том, что произошло на южных подступах к Мюнхену (нельзя исключать, что из устного донесения Винклера, если он остался сражаться вместе со своим отрядом). По всему Мюнхену были расклеены плакаты, сообщавшие, что в Штарнберге произошла жестокая бойня. Сообщалось об убийстве от 4 до 15 безоружных санитаров-красноармейцев, о расстреле 68-летнего старика, выразившего непочтение белым58. В последние дни своего существования Баварская Советская республика находилась в состоянии внутреннего развала (27 апреля 1919 г. ее Исполнительный совет покинули коммунисты), однако все еще продолжала действовать.

В ход пошли патриотические лозунги, в том числе и призыв "сбросим прусское господство!". Публикация сообщений о зверствах белых позволяла рассчитывать на максимальное пропагандистское воздействие - выбора не было, оставалось сражаться до последнего патрона. Даже если расстрелы произошли не в самом Штарнберге, имя популярного курорта было на слуху у каждого мюнхенца. Листовки произвели необходимый эффект. На следующий день глава ЧК М. Штробль потребовал арестовать 100 заложников - "я добьюсь, чтобы за каждого санитара нашей Красной Армии было расстреляно по заложнику, причем в каждого из них должны стрелять двое русских"59. Не меньшее ожесточение охватило и рядовых красноармейцев. Без приказа сверху были расстреляны активисты праворадикального общества "Туле", содержавшиеся в одной

из казарм рабочего ополчения60. Один из лидеров Советской Баварии анархист Э. Мюзам позднее писал, что это убийство было прямым следствием сообщений о том, что в Штарнберге белые поставили к стенке 30 пленных61.

Слухи правили бал и на другой стороне баррикад классовой борьбы. Расстрелянные в гимназии Луитпольда контрреволюционеры были превращены в безвинных заложников, над телами которых надругались жестокие спартаковцы. Почтенные бюргеры отказывались верить в то, что на это были способны баварцы, настаивая на том, что в руководстве Советской Баварии были только пруссаки, евреи и русские. Писатель Т. Манн, находившийся в те дни в Мюнхене, записал в своем дневнике: "Большинство коммунистически настроенных рабочих впало в депрессию после того, как были разрушены их надежды на "приход русских". Убийство заложников, как говорят, было совершено русскими военнопленными или при их содействии"62.

"Зачистку" в Штарнберге проводили не только военные, но и молодые люди из "почтенных семейств", образовавшие гражданское ополчение. В отличие от солдат из Вюртемберга, они прекрасно знали местных революционеров, с которыми еще накануне раскланивались на улице. Согласно официальной версии событий, наступавшие войска арестовали в городе "25 местных коммунистов"63. Очевидно, среди них было большинство членов Революционного рабочего совета, в том числе Шлойсингер и Майер. Правда, в ходе следствия они утверждали, что добровольно явились в штаб военных.

К числу "красных легенд" можно отнести утверждение руководителя первой советской республики в Баварии Э. Толлера о том, что в Штарнберге были расстреляны все 20 членов местного совета. Среди них был и старый социал-демократ, которого поставили к стенке по ошибке. Он, прочитав телеграмму Гофмана из Бамберга с требованием не подчиняться советским властям, заявил на заседании совета, что покидает его: "Товарищи, я чиновник, железнодорожник. У меня семья. Я не имею права рисковать, не могу остаться без хлеба. Я выхожу из рабочего совета"64.

30 апреля 1919 г. в городе прошел митинг, организованный активистами буржуазных партий, которые никак не проявляли себя вот уже несколько недель. Наряду с благодарностями освободителям, раздавались призывы беспощадно искоренить "красные банды", покусившиеся на самое святое65.

Редакционный комментарий газеты к развернутому протоколу митинга добавлял новые штрихи в картину произошедшего: "Оплачиваемое безделье - вот то, что привело многих в сети спартаковцев". Каждый, кто брал в руки оружие и надевал красную повязку, должен был знать, что его ожидает. Резолюция, принятая на митинге, предпо

лагала создание комиссии по расследованию революционных событий в городе, в которую на паритетных началах должны были войти представители буржуазных и рабочих партий.

Не меньшую активность проявили и социал-демократы. На их собрание вечером 30 апреля 1919 г. пришло всего 35 человек: они дружно отказались от идеи "единой партии" и заявили, что "независимцам" и коммунистам путь в СДПГ закрыт навсегда. О том, что Ревсовет фактически являлся органом местной партийной организации, предпочитали не вспоминать. Излишне говорить о том, что районные чиновники во главе с бароном Штенгелем и бургомистром Трешем, счастливо избежавшим революционного трибунала, начали свой первый рабочий день с выражения глубочайшего почтения военным властям, на несколько недель ставшим новыми хозяевами Штарнберга.

СЛЕДСТВИЕ И СУД

Первые допросы арестованных членов Ревсовета прошли в здании Штарнбергского районного суда 3 мая 1919 г. Затем дело было передано в прокуратуру Мюнхена. Поскольку Бавария все еще находилась на осадном положении, материалы следствия в ускоренном порядке готовили к передаче в военно-полевой суд. Линия защиты обвиняемых была легко предсказуемой - Шлойсингер и его товарищи заявляли в один голос, что провозгласили советскую республику по настоятельной просьбе местных чиновников, а по отношению к коммунистам вели буквально подрывную работу, находясь в постоянном контакте с руководителями районной управы и магистрата66. Запросы в адрес последних еще больше запутали следователей. Бургомистр Треш в письме от 10 мая 1919 г. сообщал, что Ревсовет своими действиями не нанес городу никакого ущерба. В таком же духе был выдержан и ответ Штенгеля, который подчеркивал, что Шлойсингер неоднократно возвращал владельцам реквизированные вещи, но самое главное, вернул оружие местным полицейским67.

Судебный процесс по делу руководителей Штарнбергской Советской республики состоялся 11 - 14 июня 1919 г. На скамье подсудимых оказалось 15 человек- ровно столько, сколько входило в состав Революционного рабочего совета. Среди них была одна женщина - В. Рейтмейер, которая отвечала в совете за распределение молока среди детей. Большинство подсудимых, судя по представленным суду биографическим справкам, было моложе сорока лет, демобилизовалось в конце 1918 г. и до момента избрания в Совет перебивалось случайными заработками. Социал-демократ Вальхер так объяснял мотивы своего решения идти в политику: "Физический труд изнурял меня, как только я узнал, что в рабочем совете платят жалованье, я посчитал работу там более легкой и спокойной и дал согласие быть избранным"68.

Мюнхенским обывателям, на первых порах жаждавшим крови коммунистов, уже порядком надоела военная оккупация города, в ходе которой они успели привыкнуть к обвинительному уклону правосудия победителей. Пресса выказывала симпатии Шлойсингеру: "То, что столь молодому человеку предъявлено обвинение в государственном преступлении, можно объяснить только бурным развитием событий в первые дни мая"69. Прокурор в своих речах дословно приводил рассказы штарнбергских помещиков об унижениях и грабежах, перечислял суммы денежных штрафов, однако так и не смог доказать, что хотя бы малая часть из них была украдена70. Суд не согласился и с тем,

что обвиняемые использовали свое положение для личного обогащения. В обосновании приговора было отмечено наличие аморальных мотивов только в действиях Зиберта, который в ходе реквизиций пугал обывателей арестом.

Шлойсингер был приговорен к 2 годам заключения в крепости. Суд учел заступничество районных чиновников и юный возраст председателя штарнбергского Ревосовета, но в качестве отягчающего обстоятельства отметил, что обвиняемый был начинающим юристом и должен был отдавать отчет в незаконности своих действий. Максимальный срок заключения - 6 лет получил Майер. Главная вина революционного бургомистра Штарнберга заключалась в том, что он занимался добыванием денег для оплаты рабочего ополчения. Еще шесть подсудимых получили от года да трех лет тюрьмы; остальные были освобождены.

В ходе процесса возник вопрос и о роли местных чиновников в дни баварской революции. Штенгелю пришлось давать показания на суде в качестве свидетеля, но он так и не признал своего соучастия в провозглашении советской республики. Защита прямо обвиняла окружного старшину в том, что он подставил под удар молодого и неопытного Шлойсингера, и требовала присоединить его к пятнадцати обвиняемым71. Престарелый барон, как и полагается прожженному бюрократу, в очередной раз вышел сухим из воды и удержался у власти в Штарнберге до своей смерти в 1925 г. После оглашения приговора он даже перешел в контрнаступление, заявив прессе: "если бы мы трусливо покинули наши учреждения в ответ на произвол революционеров, это привело бы к полному хаосу и непоправимому ущербу для города и района"72.

* * *

Упоминаний о "Советской республике" мы не найдем ни в одном из красочных путеводителей, посвященных Штарнбергу или альпийским предгорьям Баварии. Однако в истории ничего не исчезает бесследно. Остались здания отелей, где квартировали "красногвардейцы" во главе с Каиным, остались протоколы заседаний Революционного рабочего совета, но самое главное - опыт поиска альтернативных форм политической власти.

У читателей наверняка возникнет вопрос: правомерно ли называть апрельские события 1919 г. в маленьком курортном городке Баварии "советской республикой", а тем более "коммуной". В марксистско-ленинской историографии последнее понятие было прочно связано с Парижем 1871 г., а в идеологическом плане - с коммунизмом. Сами же коммунары выступали в роли почти идеальных созданий, "готовых штурмовать небо" не считаясь с собственной жизнью73. Существует и иное толкование слова "коммуна", прочно прижившееся в русском языке. Этим словом в западноевропейских странах называют местные территориально-административные единицы, построенные на основах самоуправления.

Детальный анализ событий в Штарнберге приводит к выводу о том, что мы имеем дело не с коммунистической (в отличие от Мюнхенской советской республики), но, безусловно, с коммунальной революцией. Ее отличительными чертами стали "умеренность и аккуратность", а ее лидерами, включая Шлойсингера - лица, весьма похожие на грибоедовского Молчалина. Вряд ли они заслужили ярлыки "предателей" и "оппортунистов", которые навешивали на них леворадикальные критики со времен Коминтерна. "Большие революции", где бы они не происходили - в Париже, Петрограде, Берлине или Мюнхене - освобождали население далеких и близких провинций от оков старой системы и открывали перед ним шанс строительства новой жизни, пусть даже в формах, весьма далеких от установок революционного авангарда. Такое освобождение давало возможность проявить себя социальным группам, считавшим себя несправед

ливо обделенными при распределении материальных благ и политического влияния. В России это были рабочие первого поколения, в Германии, что подтверждает и опыт Штарнберга - ветераны Первой мировой войны, как правило, отнюдь не пролетарского происхождения. "Взгляд снизу" показывает, что в этой категории лиц хватало и идеалистов, и проходимцев74, а вести арифметические подсчеты их соотношения на различных этапах революции и в различных странах - дело неблагодарное и бесперспективное.

Революционная волна, добравшаяся на места, пробудила от спячки и служителей "старого режима". Можно не сомневаться в том, что последние имели в запасе стратегии индивидуального спасения, хотя и не собирались сдаваться без боя. Штарнбергские чиновники были прекрасно информированы о том, кто к ним едет с отрядом вооруженных рабочих и что им это принесет. Отказавшись от фронтального столкновения с новой властью Мюнхенского совета (при неясных слухах о сохранении на севере Баварии некоего подобия "опричнины" в лице правительства Гофмана), они сделали ставку на локальный патриотизм и выстраивание линии размежевания между "местными" и "пришлыми".

В результате в Штарнберге произошло то, что немцы называют "бегством вперед". Провозглашение Советской республики сопровождалось колокольным звоном и переименованиями улиц, как требовали из Мюнхена, однако на деле эта республика стала формой самоизоляции города и района (в который входило 12 коммун). Более того, новая власть в лице Революционного рабочего совета находилась в личной унии с чиновничьим аппаратом, который временно предпочел отойти на второй план.

Действия членов штарнбергского Ревсовета походили на поведение маленьких детей, которых посадили за руль автомобиля. Здесь были страх и восторг, но не было компетентности и уверенности. То, что всем в этом органе заправляли люди с высшим образованием, сути дела не меняло. Подобрав власть, валявшуюся на городской мостовой, местные социалисты действовали точно так же, как и мюнхенские коммунисты, которые 13 апреля 1919 г. были вынуждены возглавить Баварскую Советскую республику. Для того чтобы завершиться компромиссом, германская революция хотя бы в чем-то должна была пойти дальше него.

События в Штарнберге вплоть до его захвата правительственными войсками развивались по восходящей линии. Если в первые 10 дней своего существования Ревсовет во многом играл роль марионетки при старых чиновниках, то впоследствии его члены почувствовали вкус власти. В 20-х числах апреля 1919 г. в городе сложилось настоящее двоевластие. Решающее значение в изменении соотношения сил имел кратковременный приход в Штарнберг отряда красногвардейцев, показавший зажиточным горожанам, что их собственные революционеры - "цветочки" на фоне мюнхенских "ягодок" -фанатичных коммунистов и суровых матросов.

С точки зрения и тех, и других, Штарнбергская республика была "мнимой". Но и сами коммунисты в период своего нахождения у власти в Мюнхене не сделали ничего для того, чтобы превратить рабочие советы в органы революционной власти. И в баварской столице, и в маленьких городках типа Штарнберга или Вольфратсхаузена перевыборы советов разных уровней проводились неоднократно, однако не приводили к желаемому результату. Оставался только путь жесткой партийной диктатуры, пролетарский характер которой проявлял себя в Советской Баварии не больше, чем в Советской России.

Можно лишь строить предположения о том, как развивались бы в дальнейшем отношения между коммунистическим Мюнхеном и провинциальными органами самоуправления, если бы Мюнхен сумел отразить натиск "северян". Вопрос "кто - кого" был бы решен силой, Штарнберг пережил бы новую атаку красногвардейцев, в результате которой местные чиновники в зависимости от собственной прыткости отправились бы кто в тюрьму, кто в Швейцарию, а во главе местного совета оказался бы вернувшийся из "почетной ссылки" баварский чекист Штробль.

Реальность была иной: революционный конфликт развивался отнюдь не по классовой или партийной линии, а по уже упоминавшейся схеме противостояния "местных" и "пришлых", что не обещало ему благополучного разрешения. События в Штарнберге показывают, сколь значительную роль сыграла эта схема в революционную эпоху. Историкам революции, как германской, так и российской, стоит обратить внимание на ее пространственное измерение, отнюдь не сводящееся к субъектной роли центра и объектной - периферии. Многочисленные коммуны и республики районного масштаба, возникавшие в тот момент, являлись следствием не столько распада старой власти, сколько поиска достойных альтернатив, который не мог идти иначе, как только "снизу". Этот поиск редко проходил в условиях идеологической стерильности, как это было в Штарнберге, откуда изгнали единственного активного коммуниста. Местная пресса и лидеры Ревсовета ни разу не ссылались на опыт развития российской революции, не говоря уже о прибытии в город мифических "большевистских эмиссаров". Тем большего внимания заслуживает история создания местными функционерами СДПГ и НСДПГ Революционно-социалистической единой партии. В расколе рабочего движения они видели "ахиллесову пяту" германской революции, в его преодолении - шанс ее победы. Не случайно идею единой рабочей партии возьмут на вооружение в 1945 г. коммунисты Восточной Германии, а ее реализация станет основой сорокалетнего существования ГДР.

Существуют и иные сюжеты, связывающие "микроисторию" Штарнбергской коммуны с долговременными тенденциями германской истории XX в. Упоминавшийся локальный патриотизм и местечковая замкнутость, ставшие непреодолимым препятствием на пути революции, пережили Веймарскую республику и были выжжены "железом и кровью" только в период господства национал-социалистов75. Последним удалось обернуть в свою пользу миф о "зверствах красной Баварии", хотя именно чрезмерное насилие белых при "освобождении" Мюнхена и его окрестностей стало одной из причин того, что значительная часть рабочего класса на протяжении всего периода существования первой немецкой демократии не верила в ее созидательный потенциал.

Творцы "советской власти" в Штарнберге и других баварских городах пытались опереться на элементы прямой консультативной демократии, издавна существовавшие в германском обществе, и пережившие кратковременное возрождение в период "бархатных революций" 1989 - 1990 гг.76 Однако новые органы самоуправления оказались слабой заменой чиновничьему аппарату, вышколенному в годы второй империи. Будучи "революционерами поневоле", члены штарнбергского Ревсовета без поддержки извне не имели шансов одержать верх в противостоянии с чиновничеством. Их многократные заявления об отставке свидетельствовали не только о понимании этого обстоятельства, но и в более широком плане - о страхе умеренных социалистов перед "бременем власти"77.

Установление прочной связи с Мюнхеном, где правили коммунисты, исключалось не только из идеологических соображений. Штарнбергу пришлось бы встраиваться в "вертикаль советской власти", что ставило крест на мечтах местных активистов о самостоятельном политическом творчестве. Социальные мероприятия Ревсовета вызывали не только недовольство богатых (что нашло свое отражение в материалах судебных дел), но и рост симпатий у бедных (что крайне трудно проследить по источникам).

Однако для превращения подобных симпатий в стабильную политическую поддержку нужно было нечто большее, чем создание "единой партии". Нужно было решиться на радикальную ломку традиционной системы управления на местах - или не называть себя революционером.

Для "третьего пути германской революции", о котором так много спорили в западногерманской историографии 1960 - 1970-х годов78, при таком соотношении сил оставалось не слишком много места. "Взгляд снизу" показывает, что чиновники отнюдь не собирались ни сотрудничать с новой властью, ни тем более выполнять роль "революционных служащих". Показное "умывание рук" местным управленческим аппаратом являлось лишь утонченной формой его саботажа, бороться с которым "революционеры поневоле" не хотели и не могли. Позже военно-полевой суд учел их "умеренность", приговорив руководителей штарнбергского Ревсовета к небольшим срокам заключения, несмотря на показательный характер процесса, широко освещавшегося в прессе.

Реальная картина революционных событий в одном отдельно взятом баварском городке заметно отличается от тех идеализированных образов германской революции, которые существовали в советской историографии. Отодвигая на второй план идейные и партийные конфликты, историк искал в источниках "революционную повседневность", которая нередко вырастает из противостояния личных амбиций и политической наивности, с одной стороны, подлости и коварства - с другой.

Объединение "местных" социалистов и чиновников против "пришлых" радикалов позволило уберечь Штарнберг и от анархии революционных низов, и от военных разрушений со стороны правительственных войск. Непонятно, почему об этом так не любят вспоминать нынешние власти города. Может быть, потому, что Штарнбергская коммуна, как и Советская Бавария в целом, представляются им некоей тупиковой ветвью развития, не оставившей никакого следа в современности. Но историки знают, что процесс общественной эволюции всегда шел методом проб и ошибок.

Ватлин Александр Юрьевич - доктор исторических наук, профессор исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Примечания

1. Эта проблема активно разрабатывалась в историографии СССР и ГДР: Застенкер Н. Е.Баварская советская республика. М., 1934; Beyer H. Von der Novemberrevolution zur Raeterepublik in Muenchen. Berlin, 1957. Пионером западной историографии баварской революции был американец А. Митчелл: Mitchell A. Revolution in Bayern 1918/1919. Die Eisner Regierung und die Raeterepublik. Muenchen, 1967. Ныне о советской республике в своем городе не помнят даже мюнхенцы, если не считать группы левых интеллектуалов, устроивших в 2009 г. празднование ее 90-летия (www.raeterevolution.de). Остается надеяться, что приближающийся вековой юбилей германской революции вызовет подъем интереса к ее истории, прежде всего среди молодого поколения исследователей.
2. Вернер П. Баварская советская республика. М., 1924; Будих-Дитрих В. Мюнхенские коммунары. М., 1929; Wollenberg E. Als Rotarmisst vor Muenchen. Berlin, 1929; Hofmiller J. Revolutionstagebuch 1918/19. Aus den Tagen der Muenchner Revolution. Leipzig, 1939; Muehsam E. Von Eisner bis Levine. Die Entstehung und Niederlage der bayrischen Raeterepublik. Ein Bericht. Hamburg, 1976; Umsturz in Muenchen. Schriftsteller erzaehlen die Raeterepublik. Muenchen, 1988.
3. Die Niederwerfung der Raeteherrschaft in Bayern 1919. Im Auftrage des Oberkommando der Wehrmacht herausgegeben von der Kriegsgeschichtlichen Forschungsamt des Heeres. Berlin, 1939.
4. Многотомное следственное дело штарнбергских коммунаров сохранилось в фонде прокуратуры Государственного архива Баварии - Bayerisches Staatsarchiv (далее - BSA, Staatsanwaltschaft). Материалы о военных операциях находятся в Баварском военном архиве, входящем в Главный госархив - Hauptstaatsarchiv (далее - HSA Bayern, Kriegsarchiv). Ценное собрание архивных материалов о Советской Баварии опубликовано западногерманским историком и писателем Ф. Хитцером: Hitzer F. Der Mord in Hofbraeuhaus. Unbekanntes und vergessenes aus der Baierischen Raeterepublik. Frankfurt a.M., 1981.
5. Retzlaw K. Spartakus. Aufstieg und Niedergang. Erinnerungen eines Parteiarbeiters. Frankfurt a.M., 1971, S. 153.
6. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 98.
7. Ibid., Bl. 132.
8. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 8.IV.1919.
9. Выступая в марте 1919 г. на VIII съезде ВКП(б), В. И. Ленин критиковал германских левых социалистов, которые "хотят поженить систему Советов с учредилкой". - Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 158.
10. Land- und Seebote. Stamberger Zeitung. 9.IV.1919.
11. Ibid., 12.IV.1919.
12. Из заявления Штенгеля в мюнхенскую прокуратуру от 12 мая 1919 г. - ВSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, В1. 99.
13. Штробль обвинялся в проведении "узкопартийной пропаганды". Он отправился в Мюнхен, став наркомом юстиции и председателем Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Советской Баварии, после ее падения получил семь лет тюремного заключения.. - BSA, Staatsanwaltschaft, 2234.
14. Land- und Seebote. Stamberger Zeitung, 19/20.IV.1919.
15. "Рабочий совет решил и в будущем придерживаться положений своей прокламации от 7 апреля и не предпринимать никаких шагов, которые низвергнут нас со связанными руками в пропасть". - Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 14.IV.1919.
16. Ibid., 17.IV.1919.
17. Письмо Каина в Исполнительный совет Баварской Советской республики из Вольфратсхаузена от 20 апреля 1919 г. - BSA, Staatsanwaltschaft, 2066, В1. 49 - 50.
18. По настоянию нового состава Ревсовета их освободили уже утром следующего дня. - BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, В1. 5.
19. Допрос Шлойсингера от 21.V.1919 г. - Ibid., B1. 137.
20. Участники нового состава Ревсовета в ходе следствия ссылались на то, что, "если бы мы не согласились, в Штарнберге вероятно возникла бы коммунистическая партия" - Ibid., B1. 133.
21. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 22.IV.1919.
22. Ibid., 19/20.IV.1919.
23. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 262.
24. Ibid., Bl. 5 - 6.
25. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 22.IV.1919.
26. В судебном деле сохранился недельный отчет о деятельности рабочего ополчения Штарнберга, найденный при обыске в квартире Зиберта. На 27 апреля 1919 г. в нем состоял 31 человек.
27. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 133.
28. Sitzung des Revolutionaeren Arbeiterrates am 23. April 1919. - Ibid, 2899/3. Bl. 27. Протоколы заседаний Ревсовета хранятся также в городском архиве Штарнберга (далее - Stadtarchiv Starnberg, RAR).
29. Land- und Seebote. Stamberger Zeitung, 8.IV.1919.
30. Гостиница "Германский кайзер" была переименована в "Германский дом"; лишился своего названия любимый мюнхенцами пароход "Максимилиан", курсировавший по Штарнбергскому озеру. - Ibid., 19/20.IV.1919.
31. Ibid., 26/27.IV.1919.
32. При аресте неназванный престарелый граф едва не лишился рассудка, но его все же забрали в Мюнхен. Однако обвинения в контрреволюционной агитации оказались безосновательными, и на следующий день его отпустили. - BSA, Staatsanwaltschaft, 3025.
33. Land- und Seebote. Stamberger Zeitung, 28.IV.1919. Вино продавалось в ратуше по одной марке за бутылку. Около 300 марок, вырученных в результате распродажи, члены Ревсовета передали вдовам погибших военнослужащих. - BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, В1. 28.
34. Land- und Seebote. Stamberger Zeitung, 6.V.1919.
35. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 266. За это деяние Зиберт был приговорен судом к заключению не в крепость, как остальные, а в каторжную тюрьму.
36. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 26/27.IV.1919.
37. Ватлин А. Ю. Товий Аксельрод. - Вопросы истории, 2010, N 1, с. 33 - 49.
38. BSA, Staatsanwaltschaft, 3124.
39. Seligmann M. Aufstand der Raete. Die erste Bayerische Raeterepublik vom 7.IV.1919. Grafenau, 1989, S. 246.
40. Письмо А. А. Иоффе В. И. Ленину о положении в Баварии от 5 марта 1919 г. - Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М., 1998, с. 137.
41. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 266.
42. Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 2010, с. 250, 256. Автор отмечает, что "в переломные моменты истории все определяет агрессивное начало, малопривлекательные носители которого выступают историческим воплощением того возмездия, которое заслужила старая система". - Там же, с. 220.
43. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 133 - 134, 266.
44. Land- und Seebote. Stamberger Zeitung, 3/4.V.1919.
45. BSA, Staatsanwaltschaft, 2273.
46. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 28.IV.1919.
47. Pitrov Ritter von. Gegen Spartakus in Muenchen und im Allgaeu. Muenchen, 1937, S. 89.
48. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 138.
49. Die Niederwerfung der Raeteherrschaft in Bayern 1919, S. 103 - 104.
50. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 3/4.V.1919.
51. Впоследствии Винклер был задержан. В ходе следствия выяснилось, что он совершил несколько уголовных преступлений и находился на излечении в психиатрической больнице. Однако Винклер был признан вменяемым и приговорен к семи годам заключения. - BSA, Staatsanwaltschaft, 3064/1, Bl. 74, 88.
52. HSA Bayern, Kriegsarchiv, RWGrKdo 4, Akte 27.
53. Ibid., Akte 461. Данные о расстреле лиц, сложивших оружие, подтверждаются другим источником. Когда фрайкор "Швабия" под командованием майора фон Питров 1 мая 1919 г. высадился на вокзале в Штарнберге, находившиеся там военнослужащие вюртембергских частей рассказывали, что захваченных в плен после военно-полевого суда ставили к стенке. - Pitrov Ritter von. Op. cit., S. 83.
54. Die Niederwerfung der Raeteherrschaft in Bayern 1919, S. 111.
55. HSA Bayern, Kriegsarchiv, RWGrKdo 4, Akte 27.
56. Волленберг Э. В рядах баварской Красной Армии. М., 1931, с. 116 - 119.
57. Наиболее полная статистика жертв "освобождения" баварской столицы содержится в книге Гумбеля: 475 человек. - Gumbel E. Vier Jahre politischer Mord. Berlin, 1922.
58. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/4.
59. Штробль имел в виду русских военнопленных, привлеченных к службе в баварской Красной Армии. См. показания свидетелей по делу Штробля. - BSA, Staatsanwaltschaft, 2234.
60. Среди расстрелянных была одна женщина и один мужчина, непричастные к деятельности общества, что стимулировало появление легенды о "зверствах красных". Историк И. Фест, которого трудно обвинить в левых симпатиях, выражал недоумение по поводу того, что бесчинства правительственных войск были забыты, а расстрелянные солдатами заложники "остались в общественном сознании еще на много лет одной из тщательно пестовавшихся устрашающих картин". - Фест И.Гитлер. Биография. Путь наверх. М., 2009, с. 178. Эта легенда играла существенную роль в политической борьбе в Баварии в годы Веймарской республики и стала идеологическим постулатом "третьего рейха", но так и не получила своего документального подтверждения.
61. Literaten an der Wand. Die Muenchner Raeterepublik und die Schriftsteller. Frankfurt a.M., 1980, S. 200.
62. Mann Th. Tagebuecher 1918 - 1921. Frankfurt a.M., 1979, S. 221. Под "приходом русских" Т. Манн подразумевает наступление российской Красной Армии на Центральную Европу, слухи о котором курсировали среди мюнхенского пролетариата и после подавления Советской республики. - HSA Bayern, Kriegsarchiv, RWGrKdo 4, Akte 252.
63. Die Niederwerfung der Raeteherrschaft in Bayern 1919, S. 105.
64. Толлер Э. Штурм голода. Воспоминания и наброски. М., 1926, с. 31. Успешный поэт и драматург, Толлер в своем публицистическом творчестве явно ориентировался не на историческую правду, а на революционную необходимость.
65. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 3/4.V.1919.
66. BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/1, Bl. 39.
67. Ibid., Bl. 91,98 - 100.
68. Вальхер отвечал в штарнбергском Ревсовете за дом престарелых и кладбище; он был оправдан судом. - Ibid., Bl. 14.
69. Muenchener Nachrichten, 16.VI.1919.
70. Деньги, полученные Майером в качестве платы за освобождение от реквизиций, прокурор посчитал украденными, хотя они были внесены в банк на счет Ревсовета, о чем свидетельствовала расчетная книжка, приложенная к судебным материалам - BSA, Staatsanwaltschaft, 2899/3.
71. Muenchener Nachrichten, 16.VI.1919.
72. Land- und Seebote. Starnberger Zeitung, 16.VI.1919.
73. Из письма К. Маркса Л. Кугельману от 12 апреля 1871 г. - Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 33, с. 172.
74. Г. Каин в письме соратникам из тюрьмы от 1 августа 1919 г. давал социологический портрет людей подобного типа. Он писал о "внутренней деморализации и коррупции специфической группы пролетариев, которые в годы войны жили торговлей из-под полы, и после ее окончания стали рассматривать политику в качестве еще более доходного предприятия, как только до них дошли слухи о деньгах из-за границы". - BSA, Staatsanwaltschaft, 2874, В1. 59.
75. Фрай Н. Государство фюрера. Национал-социалисты у власти: Германия, 1933 - 1945. М., 2010, с. 163 - 164.
76. Weil F. Raete im Deutschen Reich 1918/1919 - Runde Tische in der DDR 1989/1990. - Deutschland Archiv, 2011, H. 2, S. 261 - 268.
77. Miller S. Buerde der Macht. Die deutsche Sozialdemokratie 1918 - 1920. Duesseldorf, 1978.
78. Kolb E. Die Arbeiterraete in der deutschen Innenpolitik 1918 - 1919. Frankfurt a.M., 1978.

Новая и новейшая история. - 2012. - № 2. - С. С. 139-157.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А. Ю. Ватлин. Финансовая политика советских властей Баварии в 1919 г.

Победоносные революции в Европе нового и новейшего времени ассоциируются с установлением жесткого политического режима, репрессиями по отношению к представителям "старого мира", строительством собственных вооруженных сил и обороной революционных завоеваний от посягательства извне (а иногда и ведением наступательной войны во имя идеалов светлого будущего). В тени остаются финансовые мероприятия революционеров: захват и "перенастройка" банковской системы, введение в оборот новых денег, решение проблемы внутренних и внешних долгов государства. Специальные научные исследования нередко рассматривают их изолированно от ежедневно менявшейся политической конъюнктуры тех лет, от доступного революционным властям объема экономических знаний. Для исторической журналистики интерес представляют лишь отдельные яркие факты, такие как масштаб финансовых экспроприации, коррупция в верхушке новой власти, денежная подпитка со стороны зарубежных соратников. Объединить частные события и процессы в общую картину, насытить ее живыми образами и не упустить важных деталей обещает "микроистория" - методологический подход, разлагающий прошлое на молекулы и атомы обыденных поступков конкретных людей.

Применим ли такой подход к революционной эпохе - судить читателю настоящей статьи. Речь в ней пойдет о финансовой политике революционеров, пришедших к власти с программой немедленных социалистических преобразований. В качестве объекта исследования взята Баварская советская республика (БСР) - явление столь же уникальное, сколь и незаслуженно забытое. Несмотря на то, что ее существование по историческим меркам продолжалось меньше мгновения, а подконтрольная ей территория занимала меньше половины Баварии, опыт БСР дает достаточную почву для размышлений о таких глобальных проблемах современной эпохи, как, например, соотношение идейной доктрины и научного знания, убеждения и насилия в процессе экономических реформ.

Вопрос о том, в какой мере баварская революция 1918 - 1919 гг. являлась частью общегерманской, а в какой - самостоятельным политическим процессом, до сих пор не получил однозначного ответа. Революционные события в Баварии, как и во всей Германии, были предопределены поражением страны в первой мировой войне, но зашли гораздо дальше, вплоть до установления власти рабочих советов, за которыми стояли вначале левые социалисты и анархисты (первая БСР, 7 - 13 апреля), а затем - коммунисты (13 - 27 апреля 1919 г.). Хотя проведение параллелей с российской революцией выходит за рамки авторского замысла, многие задачи, стоявшие перед мюнхенскими революционерами, равно как и алгоритм их решения, демонстрируют поразительное сходство с тем, что происходило в Петрограде на протяжении 1917 года.

Провозглашение Советской Баварии. Отто Нейрат.

О необходимости "второй революции" в Баварии заговорили сразу после убийства руководителя революционного правительства левого социалиста Курта Эйснера 21 февраля 1919 г., когда тот шел на первое заседание только что избранного земельного парламента - ландтага. Независимая социал-демократическая партия Германии (НСДПГ), которую возглавлял Эйснер, проиграла выборы в ландтаг, и от ее лидера ожидали заявления об отставке. Удавшееся покушение вновь смешало все карты, на политическую авансцену во второй раз после ноября 1918 г. выдвинулись радикальные силы. Ситуация в Мюнхене на протяжении марта отчасти напоминала известный период "двоевластия" в ходе российской революции 1917 года. С одной стороны, настроенные на продолжение социально-экономических преобразований рабочие и солдаты ориентировались на созванный после убийства Эйснера Революционный Центросовет. С другой - никто не отменял полномочий ландтага, на который сделали ставку представители буржуазно-либеральных партий Баварии и умеренные социалисты (СДПГ).

Поставив на повестку дня вопрос о власти, Центросовет не смог ни заручиться поддержкой Всебаварского съезда рабочих и солдатских советов (который проходил в Мюнхене 25 февраля - 8 марта 1919 г.), ни сосредоточить в своих руках необходимые финансовые ресурсы и рычаги административного управления. Беспомощность его лидеров высмеивал бывший полпред Советской России в Германии Адольф Иоффе, пообщавшийся с посланцем из Мюнхена в начале марта: "Он, например, сообщил, что у них денег нет, и они боятся национализировать банки, но когда я его спросил, взяли ли они Государственный Банк в свои руки, то оказалось, что и это еще не сделано. Очевидно, они не только трусят и боятся принимать решительные меры, но и не знают, что им делать" 1. Высокомерные оценки Иоффе опирались на опыт большевистской партии в финансовой сфере до и после захвата власти. Как известно, большевики не отличались излишней щепетильностью в денежных вопросах.

Период баварского "двоевластия", которое в гораздо большей степени являлось безвластием, закончился 17 марта 1919 г., когда собравшийся на свое второе заседание ландтаг при молчаливом согласии Центросовета избрал правительство во главе с Иоганном Гофманом. Социал-демократ Гофман начал политику лавирования между радикальными требованиями социальных низов, которые находили свое выражение в пропаганде местных "независимцев" (НСДПГ), коммунистов (КПГ) и пестрой группы анархистов, и сторонниками скорейшего сворачивания революции.

На стороне последних, вошедших в историю как "буржуазный лагерь", выступало и имперское правительство в Берлине (Германская республика продолжала именовать себя "рейхом"), успешно расправившееся с попытками левых радикалов (их называли "спартаковцами" по имени "Союза Спартака", преобразованного в КПГ) взять власть в свои руки по образцу Октябрьского восстания в России. Окончательно запутывало политическую ситуацию в Мюнхене наличие огромного военного гарнизона, солдаты которого не имели ясной политической программы и были склонны поддержать тех политиков, которые обещали поддержку им лично. Немалую роль играли и заметно усилившиеся сепаратистские настроения, порожденные надеждами на то, что самостоятельной Баварии удастся выторговать для себя более мягкие условия мира, нежели для остальной Германии.

Беспринципное лавирование, пустые обещания и мелкие подачки быстро завели правительство Гофмана в тупик, к концу марта оно лишилось поддержки и слева, и справа. Сторонники ландтага попытались взять ситуацию под свой контроль, объявив о возобновлении его работы. Это вызвало резкие протесты рабочих и солдатских представительств по всей Баварии - 4 апреля из Аугсбурга в Мюнхен пришло требование местного совета о скорейшем провозглашении Баварской Советской республики. Инициатива попала на благоприятную почву - лидеры Центросовета и левых политических партий тут же занялись подготовкой соответствующего воззвания и распределением между собой руководящих постов 2. 6 апреля, в день провозглашения БСР, ландтаг и правительство Гофмана отправились в добровольное изгнание в город Бамберг, находящийся в Северной Баварии. Проводя параллели с Россией, можно сказать, что это было больше похоже на опричнину, чем на получившее четкие географические очертания двоевластие. Так или иначе, баварская революция вступала в новую, самую острую фазу.

Прошедшие к этому моменту пять месяцев с момента свержения монархии Виттельсбахов в полной мере выявили "узкое место", общее для революционных преобразований в любой стране, - дефицит политических деятелей и управленцев, способных перевести в практическую плоскость стратегические установки новой власти. Контуры "светлого будущего", сформулированные этой властью под давлением социальных низов, включали в себя помимо утверждения принципов парламентской демократии (что было достигнуто на первом этапе революции) радикальный выход за рамки капитализма. Новый социально-экономический строй в Баварии, равно как в России и других странах Центральной Европы, находившихся в революционном потоке, представлялся социалистическим и даже коммунистическим, хотя его конкретное воплощение являлось предметом острых идейных и партийно-политических споров.

Если российские большевики сделали ставку на реализацию собственных программных установок, отказавшись в ходе гражданской войны от привлечения потенциальных союзников извне и установив жесткую партийную диктатуру в советском оформлении, то конгломерат левых социалистических движений в Баварии, не имевший явного и признанного лидера (но имевший перед своими глазами опыт большевистской диктатуры в России), пошел весной 1919 г. иным путем. В Мюнхен были приглашены известные ученые-экономисты из Германии и сопредельных стран, от которых ожидали делового и "надпартийного" решения задач, стоявших перед революционными силами. Вероятно, свою роль здесь сыграло и характерное для немцев преклонение перед силой науки и ее передовых представителей, облеченных докторской степенью и профессорским званием.

Как правило, это были люди, либо лично знакомые лидерам советского движения в Баварии, либо широко известные благодаря трудам, привлекшим внимание общества своей оригинальностью и радикализмом. Маргиналы в мире экономической науки, они пламенно мечтали проверить на практике собственные теоретические построения. Первым представителем "научного десанта" в революционной Баварии оказался австриец Отто Нейрат. В годы войны он занимался планированием военных поставок в Австро-Венгрии, работал приват-доцентом у Макса Вебера, а в первые месяцы германской революции консультировал саксонские власти 3. В Мюнхен он был приглашен еще правительством Гофмана, олицетворяя собой готовность последнего к компромиссу с политическими силами, стоявшими левее СДПГ.

26 марта Нейрат возглавил Центральное экономическое ведомство при баварском Министерстве торговли, ремесел и промышленности. Ведомству было поручено в кратчайшие сроки разработать план социализации ключевых отраслей экономики. В те дни краткий визит в Мюнхен нанес Вальтер Ратенау, один из творцов системы военно-бюрократического хозяйствования в годы мировой войны. Он встречался с Нейратом, благосклонно отнесся к его планам и впоследствии признал, что его австрийский собеседник разделял общее для той эпохи романтическое стремление "одним скачком перескочить из старого в новый мир. У русских при их этнически определенном догматизме и оппортунизме это стремление привело к формированию системы, которая, вероятно, просуществует еще несколько лет и надолго останется самым интересным объектом при изучении экономических экспериментов" 4.

С точки зрения Нейрата, являвшегося одним из ведущих представителей "венского кружка экономистов", суть проблемы заключалась не в самой процедуре обобществления, а в организации постоянного контроля над производством. Залогом успеха считалось "внедрение качественно новой системы сбора статистических данных, а также введение безналичного обращения в производственной сфере, что сделает невозможным накопление наличных денег и уклонение от уплаты налогов" 5. При планировании производства Нейрат предлагал оперировать натуральными величинами, подчеркивая, что это принципиально важно для организации гармоничных отношений между индустриальным и аграрным секторами экономики. Специально для Баварии его концепция предполагала сведение отдельных крестьянских хозяйств в кооперативы, которые объединялись в "особое ведомство, распределяющее удобрения, сельхозмашины, обувь, одежду" в зависимости от количества произведенных и сданных государству продуктов 6.

2 апреля 1919 г. в газете "Мюнхенер пост" появилась пространная статья Нейрата "Социализм, коммунизм и солидаризм", исходным тезисом которой было признание бесповоротного краха капитализма. На смену ему идет планово управляемая экономика, способная в полной мере раскрыть свои преимущества только после обобществления ключевых средств производства. Явные заимствования из марксистской теории перемежались ссылками на христианские заповеди. Статья завершалась призывом "деполитизировать" неизбежные реформы - антикапиталистическим силам следовало отбросить идейные разногласия, сосредоточившись на практических шагах в построении новой социально-экономической системы.

Акцент Нейрата на полный учет и централизованное распределение финансовых и материальных ресурсов, имевшихся в распоряжении баварских властей, выдавал влияние опыта военно-бюрократического регулирования экономики, в котором Германия преуспела гораздо больше, нежели Австро-Венгрия. В статье не содержалось конкретной программы перевода предприятий в общественную собственность, однако еще до ее появления на свет в предпринимательских кругах Баварии приглашение Нейрата и создание Центрального экономического ведомства вызвали состояние, близкое к панике. Союзы торговцев и промышленников выступили с протестами, которые прусский посланник в Мюнхене граф Юлиус фон Цех-Буркерсрода тотчас же переправил в Берлин. Дипломат кайзеровской эпохи, которому еще предстояло сыграть одну из ключевых ролей в разгроме Советской Баварии, увязал популярность "туманных мечтаний о социализации, охвативших широкие массы", с баварским сепаратизмом, который пытается опередить "унитарные устремления" Национального собрания в Веймаре 7.

Провозглашение в Баварии Советской республики стало для Нейрата сигналом к практической реализации своих теоретических разработок. Уже 7 апреля Центросовет опубликовал постановление о выборах в "местные советы по отраслям", которым и предстояло заняться социализацией. Этот документ подчеркивал недопустимость самовольного захвата собственности "снизу", призывая советские органы на местах проводить единую линию, которая в ближайшее время будет определена Центральным экономическим ведомством Баварии 8.

Преобразования в банковской сфере. Эмиль Мэннер.

В первые дни апреля из-за распространения слухов о предстоящем провозглашении Советской республики начался настоящий штурм мюнхенских банков частными вкладчиками, которые обналичивали свои сбережения или переводили их в другие регионы Германии. Проблема оттока денежных средств из-за политической нестабильности в Баварии существовала и ранее. Ввиду того, что пост министра финансов в правительстве Гофмана оставался вакантным, инициативу в этой сфере взял на себя Нейрат, которому пришлось отставить на второй план разработку системных реформ и взяться за "ручное управление" финансовыми потоками.

Еще в марте 1919 г. в Центральном экономическом ведомстве был разработан законопроект, ограничивавший движение наличности: платежи от 5 тыс. марок должны были осуществляться только безналичным путем, а в случае перевода за пределы Баварии, требовалось одобрение соответствующих ведомств. 6 апреля Нейрат провел совещание с руководителями крупнейших частных банков Мюнхена, по итогам которого те согласились с предложенным законопроектом 9.

Постановление, названное "Против оттока капитала", было принято и опубликовано в первый день существования БСР 10. Но уже на следующий день в печати появилась его новая редакция, радикально ужесточавшая финансовый контроль. Согласно второму варианту постановления, каждый вкладчик мог снять со своего вклада только 100 марок в день, и то при условии, что в соответствующем банке имелись наличные деньги. Исключение делалось для средств, снимаемых со счетов с целью выдачи зарплаты и покрытия производственных расходов, но необходимость подобных расходов должен был в каждом случае подтверждать соответствующий фабрично-заводской комитет. Изъятие наличности из банковских ячеек могло происходить под контролем фабзавкома соответствующего банка в тех же масштабах - не более 100 марок в день и 700 марок в неделю 11.

Практически одновременное появление двух различных директив не являлось чем-то исключительным в условиях ведомственного хаоса первых дней существования БСР, однако оно требует своего объяснения. Жесткий вариант контроля над движением наличных денег был предложен Революционным банковским советом - органом, речь о котором пойдет ниже. Нейрат, несомненно, удивился столь радикальным предложениям, однако оспаривать их не стал, ибо они соответствовали его представлениям о необходимости максимально ограничить денежное обращение. Именно Нейрат вынес второй, более жесткий, вариант на ближайшее заседание Центросовета и добился его принятия без обсуждения по существу 12. Тем самым был отвергнут курс на сотрудничество с руководителями частных мюнхенских банков, олицетворением которого стало совещание 6 апреля.

8 апреля банки не работали. Очевидно, их руководство успело провести необходимые консультации со своими собственными служащими, вошедшими в Ревбанксовет, и убедить их в том, что второе постановление приведет к полному параличу финансовой сферы. Уже 9 апреля появился третий, компромиссный вариант постановления об ограничении оборота наличных денег, на сей раз в виде "Инструкции финансовым институтам", подписанной членами Ревбанксовета. Сохраняя структуру предшествующего документа, он в шесть раз повышал максимальный размер ежедневного изъятия денег со счета того или иного вкладчика 13. После падения Советской Баварии банкиры в один голос утверждали, что даже с внесенными поправками данное постановление нанесло непоправимый ущерб хозяйственной жизни Мюнхена 14. Но в дни существования первой БСР оно было лишь одним из звеньев непрерывной цепи декретов, постановлений и прокламаций, радикализм которых компенсировался отсутствием механизма проверки их исполнения.

Трехкратная трансформация постановления об ограничении наличного обращения в течение первых трех дней существования БСР наглядно показывает, что различные концепции и взгляды сторонников новой власти не только сталкивались, но и существовали параллельно друг другу. В целом доминировала тенденция движения влево, ко все более радикальным и бескомпромиссным решениям. Выступая на собрании фабзавкомов 10 апреля, Нейрат заявил, что после установления контроля над оборотом наличных денег и сырьевых ресурсов "для проведения социализации достаточно произнести всего лишь одно слово... Я хотел бы подчеркнуть, что вы должны сердечно поблагодарить за это смелых молодых людей, которые образовали Революционный банковский совет и денно и нощно работали в данном направлении" 15. Кем же были эти "смелые молодые люди", заставившие Нейрата забыть об осторожности и о договоренностях, достигнутых с руководителями крупнейших банков?

3 апреля 1919 г. группа молодых служащих частных банков Мюнхена, разделявших идеи "второй революции", провела собрание, в ходе которого было решено выработать собственную стратегию социалистических преобразований в банковской сфере. Этот шаг не только отвечал доминирующим настроениям в революционной Германии, но и диктовался пониманием того, что финансовая жизнь в городе зашла в тупик. Сотрудники банков по долгу службы ежедневно сталкивались как с оттоком крупных капиталов, так и с паникой среди мелких вкладчиков. Слухи о предстоящем провозглашении Советской республики будоражили воображение, заставляли думать о реализации собственных политических и карьерных амбиций. Образовывавшиеся повсеместно советы и фабзавкомы представлялись зародышами не только новой власти, но и нового устройства хозяйственной жизни. Большинство из начинающих банковских работников имело за плечами военный опыт, который стимулировал протест против реставрации капиталистической системы довоенного образца. И в то же время они стремились не допустить срыва революционного процесса в "русскую колею", что означало бы силовой захват банков и утверждение там власти некомпетентных "рабочих комиссаров".

7 апреля 1919 г. состоялось учредительное заседание Революционного совета сотрудников банков (der revolutionare Rat der Bankbeamten-Angestellten), который в дальнейшем стал более звучно и кратко именоваться Ревбанксоветом (der revolutionare Bankrat). Заседание открылось в пять часов вечера в пивной "Красный петух", когда Советская Бавария стала уже свершившимся фактом. На него были приглашены банковские работники, являвшиеся активистами СДПГ и НСДПГ, члены фабзавкомов банков, молодые сотрудники баварского Министерства финансов. Нет никаких данных о том, что идея создания Ревбанксовета пришла "сверху", от руководителей БСР. Напротив, это был один из многочисленных примеров проявления инициативы снизу, разбуженной революционным процессом. В ходе дискуссий на заседании 7 апреля вновь говорилось о том, что переход банковской сферы под контроль компетентных лиц позволит избежать вмешательства в нее извне, как это произошло в Советской России и Венгрии.

Важной чертой революционного процесса является оперативное принятие решений. Делегация Ревбанксовета сразу же отправилась в Виттельсбахский дворец и около 11 час. вечера получила широкие полномочия для контроля банковской деятельности на территории БСР. Уже на следующий день во всех финансовых институтах следовало избрать уполномоченных (Bankrate), без подписи которых не являлись действительными административные распоряжения и денежные переводы. Именно на них возлагалась борьба с оттоком капиталов и наличных денег из Мюнхена 16.

Формальных выборов в Ревбанксовет вечером 7 апреля не состоялось. Инициатор собраний 3 и 7 апреля, сотрудник отделения Пфальцского Банка в Мюнхене Эмиль Мэннер был признан их участниками своим неформальным председателем 17. Его коллеги по банку Виктор Зандман и Вильгельм Май, а также сотрудники "Дойче Банк" Людвиг Раммлер и Луи Брицено (колумбиец по национальности) составили костяк руководящей группы в Ревбанксовете.

Эмиль Мэннер, которому исполнилось на тот момент 25 лет, остается одной из самых загадочных фигур в истории БСР, хотя он принимал в ней самое активное участие от первых до последних часов, более того - стал инициатором отстранения от власти коммунистов. В отличие от остальных лидеров Советской Баварии никаких данных о Мэннере нет даже на специальном сайте, посвященном истории баварской революции 18. Это связано с тем, что в отличие от подавляющего большинства баварских коммунаров, убитых в ходе военной операции по "зачистке" Мюнхена или осужденных позже, Мэннеру удалось скрыться, и его дальнейший жизненный путь до сих пор остается неизвестным.

В политической публицистике 1919 г. и опирающейся на нее научной литературе сложился образ Эмиля Мэннера как умеренного и искреннего социалиста, противостоявшего "большевистским тенденциям" в руководстве БСР. Этот образ требует как минимум серьезной корректировки. Предлагавшиеся им финансовые меры отнюдь не отличались умеренностью, хотя и носили системный характер в отличие от необоснованных экспромтов КПГ, ориентированных исключительно на перенесение в Баварию опыта Советской России. Во второй БСР после изгнания приглашенных профессоров Мэннер оказался самым компетентным из десятка народных уполномоченных, составлявших революционное правительство.

Уникальную информацию о его личности и действиях дает доклад, который 31 мая представил военным властям его коллега и соратник по Ревбанксовету Карл Риттер фон Груни 19. Этот обширный документ был составлен в рамках кампании по поиску бежавших революционеров, и, как можно предположить, стал индульгенцией, освободившей самого Груни от судебного преследования. Психологическая характеристика Мэннера, с которой начинался доклад, была типичной для целого поколения немцев, которое, все еще оставаясь для окружающих молодым, попало в категорию ветеранов войны.

Итак, "ничем не выделявшийся скромный банковский клерк" под воздействием фронтового опыта и военных потрясений стал радикальным социалистом, вступив в ряды НСДПГ. Своим товарищам он рассказывал, что был избран в солдатский совет оккупированного немцами бельгийского города Льеж и участвовал в организации отступления германской армии 20. На первом этапе революции, в конце 1918 - марте 1919 г., Мэннер работал в ведомстве народного просвещения, созданном при правительстве Эйснера. Там он проявил себя "талантливым оратором, склонным к театрализации своих докладов и выступлений, обладавшим острой реакцией и способностью учитывать мимолетные настроения" аудитории. С искренней надеждой на приход новой эпохи Мэннер встал в ряды идеалистов, "мечтающих улучшить мир и осчастливить народ". Его психологический портрет Груни завершил фразой самого Мэннера, который заявил как-то, что "чувствует себя в большей степени коммунистом, нежели радикальным социалистом" 21.

Выступая от имени Ревбанксовета, 8 апреля 1919 г. Мэннер провел общее собрание сотрудников мюнхенских банков, на которое пришли в основном избранные в тот день уполномоченные (по своему статусу они были приравнены к представителям фабрично-заводских комитетов). Ему пришлось столкнуться с оппозицией осторожно настроенных банковских служащих, которые выступили против обобществления финансовых институтов и ограничивали задачу Ревбанксовета только тем, чтобы "спасти то, что еще можно спасти". Мэннеру так и не удалось убедить собравшихся поддержать провозглашение Советской республики в Баварии 22. В резолюции собрания особо отмечалось, что сотрудники банков окажут доверие новому органу только в том случае, если он "будет заниматься своими профессиональными задачами, не проявляя политических стремлений и наклонности к террору" 23.

Потерпев тактическое поражение, Мэннер не умерил своих личных амбиций, потребовав от руководства первой БСР предоставить созданной им организации широкие полномочия, а его самого - включить в состав Центросовета. "Ревбанксовет требует, чтобы все значительные мероприятия в банковской сфере предварительно согласовывались с ним. В противном случае не исключена угроза того, что реакционные функционеры и директора банков, исходя из своих антисоциалистических установок, смогут провести в комиссиях (то есть министерствах БСР. - А.В.) решения, служащие интересам капитала" 24. Сторонникам Мэннера удалось заручиться безоговорочной поддержкой лидера баварской НСДПГ Эрнста Толлера, который фактически руководил первой Советской республикой в Баварии. Отто Нейрат не только высоко оценил активность "смелых молодых людей", но и принял участие в заседании Ревбанксовета 9 апреля, поддержав его линию на максимальное ограничение наличных выплат вкладчикам банков 25.

Народный дом финансов. Сильвио Гезель.

Пост народного уполномоченного по экономике в первой БСР был предложен министру финансов в правительстве Эйснера профессору Эдгару Яффе (НСДПГ), но тот отказался его принять. Экономическими вопросами продолжало заниматься ведомство Нейрата, которое пользовалось полным доверием Толлера. Ввиду появления Ревбанксовета, расположившегося в здании бывшего министерства (переименованного в Народный дом финансов) назначение специального уполномоченного по финансам представлялось как минимум необязательным.

Однако члены Центросовета Густав Ландауэр и Эрнст Никиш настояли на предоставлении этого поста ученому Сильвио Гезелю, который в день провозглашения БСР оказался в Мюнхене проездом из Берлина в Швейцарию. Наполовину немец, наполовину валлонец, Гезель значительную часть своей жизни провел в Аргентине, где сколотил солидное состояние и, вернувшись в Европу, поселился в Швейцарии. Его оригинальные взгляды на перспективы экономического развития получили достаточно широкое распространение в годы первой мировой войны 26. Разделяя антикапиталистические настроения, Гезель видел корень зла в денежной системе, которая давала возможность владельцам капитала (рантье) получать прибыль без приложения собственного труда.

В качестве альтернативы он предлагал ввести "отрицательный процент" - своеобразный налог на пользование деньгами, без уплаты которого они теряли свою функцию всеобщего эквивалента. Понятие "свободных денег", утвердившееся в политэкономии с подачи Гезеля, как раз и подразумевает деньги, свободные от перспективы увеличения собственной стоимости за счет банковских дивидендов на капитал. Ученые-экономисты давно уже не относятся всерьез к концепции "отрицательного процента" 27, однако на протяжении первой половины XX в. предпринимались неоднократные попытки реализовать ее на практике в локальном масштабе, причем в таких благополучных странах, как Австрия и Швейцария.

Получив назначение накануне, утром 8 апреля Гезель появился в стенах бывшего Министерства финансов. Собрав чиновников, он пообещал им не нарушать привычный ход бюрократического процесса 28. Он и его помощники - профессор экономики из Грейфсвальда Карл Поленске и швейцарский ученый Теофил Христен - погрузились в научно-практическую работу по подготовке введения "свободных денег", заявив, что их совершенно не интересует дальнейший ход революции 29. Как справедливо заметил Эрнст Никиш, выгораживая своего соратника после падения БСР, "в политике Гезель являлся абсолютным ребенком, он был не в состоянии оценить реальное политическое положение" 30.

Однако большая политика напомнила о себе уже на следующий день - берлинский Рейхсбанк издал распоряжение о прекращении денежных переводов в Баварию до тех пор, пока там сохраняется власть советов. В ответ Гезель направил в Правление Рейхсбанка телеграмму, в которой объявил о планах санации денежной системы путем перехода от "бессистемной экономики бумажных денег к абсолютной валюте" 31. Ответ председателя Рейхсбанка Рудольфа Хавенштайна был максимально кратким ("Никаких экспериментов!") и олицетворял собой полный разрыв между Берлином и Мюнхеном в финансовой сфере.

Хотя Гезель старался не вмешиваться в работу вверенного ему министерства, все же ему приходилось давать разрешения на выдачу значительных сумм по запросам советских властей. 10 тыс. марок были выданы председателю Крестьянского союза Карлу Гандорферу для пропаганды в деревне (хотя Центросовет запрашивал сумму в десять раз большую), 20 тыс. марок получило Центральное экономическое ведомство на оплату весьма раздутого штата своих сотрудников 32. Наиболее острая ситуация сложилась с выплатой пенсий инвалидам войны. 10 апреля к Гезелю явилась их делегация, и он торжественно пообещал зарезервировать необходимые средства на три ближайших месяца. Расписка, предоставленная инвалидам, выдавала в нем не столько оторванного от жизни ученого, сколько человека с поэтической душой: "До тех пор, пока у последнего гражданина Баварии будет хотя бы один пфенниг, я ручаюсь за своевременную выплату пенсий инвалидам войны" 33.

Насыщение хозяйственного оборота доступными деньгами в полной мере соответствовало экономической концепции Гезеля, и в этом смысле трудно было найти более неподходящую кандидатуру на пост уполномоченного по финансам. Уже находясь под следствием, Гезель в интервью швейцарской прессе подчеркивал, что по его инициативе огромные суммы наличности развозились в местности, находившиеся под контролем советских властей, чтобы наполнить пустые городские и коммунальные кассы. И это происходило в тот момент, когда ведомство Нейрата делало все возможное для того, чтобы ограничить отток денежных средств из Мюнхена 34.

Противоположные курсы финансового и экономического ведомств первой БСР как нельзя лучше отражали неразбериху, царившую в ее административном аппарате. Как часто бывает в профессорском мире, Нейрат и Гезель попросту игнорировали друг друга. Первый в своих воспоминаниях о работе в Баварии ни разу не упомянул второго. В свою очередь швейцарский сотрудник ведомства Гезеля не преминул отметить, что "продукты духовной работы бюрократа Нейрата были мне в высшей степени несимпатичны, так как он пытался регулировать всю хозяйственную жизнь полицейскими запретами" 35. Еще одной вершиной в этом отнюдь не любовном треугольнике являлся Ревбанксовет. Содержательные разногласия усугублялись личной неприязнью отдельных лидеров первой БСР. Мэннер считал Гезеля фантазером, случайно оказавшимся в Баварии, Толлер совершенно игнорировал реформаторские планы народного уполномоченного по делам финансов 36.

Тем не менее, благодаря поддержке Ландауэра и Никита последний получил разрешение Центросовета на выпуск в обращение "свободных денег" в размере 100 млн. марок 37. Сохранился их эскиз - на одной стороне печатался номинал банкноты и все необходимое оформление, на другой - оставлялось место для специальных марок, которые следовало покупать на почте. Новая марка наклеивалась на банкноту еженедельно, без нее деньги не принимались к оплате. Таким образом, по мысли Гезеля, население платило налог за пользование деньгами и было вынуждено как можно скорее избавляться от наличности (сданная в банк, она сохраняла свою номинальную стоимость без каких-либо удержаний).

Мюнхенская публика не уставала удивляться политэкономическим новациям Гезеля, которые практически ежедневно появлялись в прессе и зачастую выглядели как самореклама. Народный уполномоченный по финансам превозносил инфляцию ("Понижая цены, социальное государство задушит самого себя" 38), громил несознательных горожан, пытавшихся изъять свои сбережения из банков (деньги - это кровь, которая не должна застаиваться. "Тот, кто занимается их накоплением, является самым опасным хищником" 39). Рабочих Гезель успокаивал тем, что им должно быть безразличен рост цен, если он в полной мере будет компенсирован повышением зарплаты, на которое капиталистам придется пойти под давлением пролетарского государства 40.

Его команда подготовила план масштабного изъятия собственности на территории БСР для того, чтобы советские власти смогли выполнить свои масштабные социальные обещания. Собственность размером от 10 до 300 тыс. марок облагалась прогрессивным налогом, а выше этой планки - подлежала конфискации в пределах суммы, превышавшей 300 тыс. марок. План подавался как меньшее зло. Если состоятельные граждане начнут саботировать данное мероприятие, "пролетариат окончательно потеряет терпение, он будет все больше и больше прибегать к насилию, и тогда никакая правительственная власть не сможет противостоять долговременному и всеобщему разрушению общественного устройства" 41.

Типография, взявшаяся печатать деньги нового образца, выставила срок в 4 - 6 недель, что Гезель расценил как чистый саботаж. Пока изготавливались "свободные деньги", он предложил наклеивать марки на старые банкноты. Соответствующее обращение в Центросовет было датировано воскресеньем, 13 апреля и стало последним документом, который Гезель подготовил, находясь на посту народного уполномоченного 42. В этот день ранним утром все ключевые позиции в городе были заняты заговорщиками, устроившими при поддержке из Бамберга военный переворот. История первой БСР закончилась, большинство членов ее правительства было арестовано. Гезель, Поленски и Христен были схвачены в Народном доме финансов и препровождены в здание Главного вокзала, где находился штаб путчистов. "Тройка" в очередной раз проявила политическую инфантильность, направив телеграмму Гофману с предложением продолжить сотрудничество в создании новой денежной системы 43 - Гезель и его соратники двигались к поставленной цели с упорством подлинных фанатиков.

Однако баварская история сделала еще один крутой поворот, оставив за бортом "научный десант" в его полном составе. Вечером того же дня вооруженные рабочие отряды выбили из города путчистов, реставрация старого порядка была отложена еще на некоторое время. К власти пришли мюнхенские коммунисты во главе с Евгением Левинэ, который стал председателем Комитета действия и одним из четырех членов его Исполкома. Две недели их правления получили название второй Советской республики. Ночью Гезеля и других заложников освободили, но на следующий день в министерский кабинет его уже не пустили. "Тройка" еще несколько дней пыталась вести устную и печатную пропаганду на свой страх и риск, так и не поняв, насколько радикально изменилась политическая ситуация в Мюнхене 44.

Лидерам баварской КПГ не нужны были "буржуазные экономисты", да еще и скомпрометировавшие себя участием в первой БСР, которую коммунистическая пресса называла не иначе как "мнимой". Кредо Левина и его одно-партийцев на словах подавалось как ортодоксальный марксизм, на деле являлось точной копией опыта российских большевиков. И здесь профессорские попытки поставить экономическую политику советской власти на научный фундамент были как минимум неуместны.

Оказавшись не у дел, приглашенные в Мюнхен специалисты не жалели черной краски в описании мероприятий второй БСР. "Лидеры коммунистов считали, что им нечего терять и пошли ва-банк, без зазрения совести поставив на кон жизни своих сторонников". В то же время доверие к ним пролетарских масс было следствием неоднократного предательства последних со стороны умеренных вождей социал-демократии, утверждал швейцарец Христен 45.

Следует отдать должное наблюдательности Отто Нейрата, который увязывал догматизм и безрассудство баварских коммунистов, непонимание и недоверие ко всему, что не исходило из их узкой среды, с опытом гражданской войны в Советской России. Сделав ставку на борьбу с сопротивлением старого мира, они оттолкнули от себя интеллигенцию и чиновников, безжалостно разрушили государственный аппарат, казавшийся им исключительно буржуазным. "Итогом стал максимум власти в руках вождей, минимум власти у следовавших за ними масс при сохранении внешнего облика прямого народоправства" 46. Так или иначе, с приходом коммунистов на руководящие посты в БСР время кабинетных ученых прошло, их сменили политики новой формации, не боявшиеся самых жестких решений. Бавария неотвратимо приближалась к собственной гражданской войне.

(Окончание следует)

Примечания

1. Письмо А. Иоффе В. Ленину о положении в Баварии от 5 марта 1919 г. Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М. 1998, с. 137.
2. О предыстории Советской Баварии см. подробнее: MITCHELL A. Revolution in Bavaria 1918 - 1919. The Eisner Regime and the Soviet Republic. Princeton. 1965; SELIGMANN M. Aufstand der Rate. Die erste Bayerische Raterepublik vom 7 April 1919. Grafenau. 1989.
3. Научную биографию Нейрата см.: NEMETH E. Otto Neurath und der Wiener Kreis. Revolutionare Wissenschaftlichkeit als politischer Anspruch. Frankfurt am Main. 1981.
4. Письмо Вальтера Ратенау в военно-полевой суд от 26 мая 1919 г. (Bayerisches Staatsarchiv. Munchen. (StaB). Staatsanwaltschaft. 2139). В большинстве судебных дел отсутствует сплошная нумерация листов, в таком случае приводится только архивный номер самого дела.
5. NEURATH O. Bayerische Sozialisierungserfahrungen. Wien. 1920, S. 4.
6. Ibid., S. 12.
7. См. доклад Цеха в Берлин от 1 апреля 1919 г.: Politisches Archiv des Auswartigen Amtes. Berlin (PAAA). 2732.
8. Betriebsrate, Fachrate, Kontrollrat. GERSTL M. Die Munchener Rate-Republik. Munchen. 1919, S. 21.
9. См. показания свидетеля Йозефа Беема, возглавлявшего мюнхенский филиал "Дойче Банк", в судебном деле Отто Нейрата: StaB. Staatsanwaltschaft. 2139.
10. Gegen die Kapitalabwanderung. GERSTL M. Op. cit, S. 22.
11. An alle Banken, Bankgeschafte, Sparkassen, Postscheckamter und Geldinstitute! Ibid., S. 25 - 26.
12. NEURATH O. Op. cit., S. 23 - 24.
13. Weisungen an Geldinstitute vom 9 April 1919. StaB. Staatsanwaltschaft. 2139, 2885. Опубликовано в книге: SELIGMANN M. Op. cit., S. 372 - 374.
14. См. переписку следственных органов и руководителей мюнхенских банков в судебном деле Отто Нейрата: StaB. Staatsanwaltschaft. 2139.
15. Показания свидетелей в судебном деле членов Ревбанксовета. Ibid., 2885.
16. Постановление было опубликовано от имени Ревбанксовета. GERSTL M. Op. cit, S. 21.
17. Из свидетельских показаний сотрудника мюнхенского отделения "Дрезднер Банк" Богнера. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885.
18. bayerische-landesbibliothek-online.de/bayernl918.
19. Доклад объемом в 24 страницы, к которому было приложено около десятка постановлений, подписанных Мэннером, сохранился в судебном деле членов Ревбанксовета. При дальнейшем цитировании дается внутренняя нумерация листов этого документа. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885.
20. Ibid., S. 2.
21. Ibid., S. 6.
22. SELIGMANN M. Op. cit., S. 371.
23. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885.
24. Обращение Мэннера, Брицено и Адама к члену Центросовета Зольдману от 8 апреля 1919 г. Ibidem.
25. Показания Луи Брицено в судебном деле членов Ревбанксовета, протокол допроса Отто Нейрата от 16 мая 1919 г. Ibid., 2139, 2885.
26. GESELL S. Die naturliche Wirtschaftsordnung durch Freiland und Freigeld. Rehbracke bei Berlin. 1920 (первое издание книги вышло в 1916 г.).
27. Развернутую критику теории Гезеля дал Дж.М. Кейнс в 23-й главе своего знаменитого труда "Общая теория занятости, процента и денег". Работы Гезеля, написанные в период Советской Баварии, изданы в 10-м томе его собрания сочинений. GESELL S. Gesammelte Werke. Bd. 10. 1916 - 1919. Lutjenburg. 1991. Воспоминания его соратников по работе в Мюнхене опубликованы Р. Энгертом. Silvio Gesell in Munchen 1919. Erinnerungen und Dokumente aus der Zeit vor, wahrend und nach der ersten bayerischen Raterepublik. Miinden. 1986.
28. См. доклад о деятельности Гезеля, подготовленный для следственных органов сотрудниками Министерства финансов 5 июня 1919 г. StaB. Staatsanwaltschaft. 2017. B1. 90 - 92.
29. 9 апреля Гезель пригласил еще четырех своих соратников в Мюнхен для работы в финансовом ведомстве. Его телеграммы были доставлены адресатам, но узнавший о них прусский посланник в Баварии потребовал не допустить приезда в Мюнхен лиц, получивших приглашение. Телеграмма Цеха в Берлин от 10 апреля 1919 г.: РААА. 2733.
30. Протокол допроса Эрнста Никита от 21 мая 1919 г. StaB. Staatsanwaltschaft. 2107. B1. 97.
31. Silvio Gesell stemmt sich der Geldpapierflut entgegen (11 April 1919). An Alle! Das proletarische Finanz- und Wirtschafts-Programm des Volksbeauftragten der bayerischen Raterepublik Silvio Gesell. Den deutschen Arbeitern und Bauern dargestellt von Gesells Rechtsbeirat Karl Polenske. Berlin. 1920, S. 11.
32. StaB. Staatsanwaltschaft. 3023. B1. 17, 18.
33. Ibid., 2017. B1. 314.
34. Die Revolution in Munchen. Ein Interview mit S. Gesell. Die Freistatt (Bern). 31 Mai 1919.
35. CHRISTEN TH. Aus den Munchner Revolutionstagen. Zurich. 1919, S. 5.
36. В своих постановлениях, касавшихся финансовой сферы, Толлер неизменно апеллировал к Центральному экономическому ведомству, которое возглавлял Нейрат. GERSTL M. Op. cit., S. 38.
37. Die Revolution in Munchen. Ein Interview mit S. Gesell.
38. GESELL S. Revolutionierung des Geldwesens. Zur Aufklarung uber die Wahrung. - Munchner Neueste Nachrichten. 10 April 1919.
39. Die Revolution in Munchen. Ein Interview mit S. Gesell.
40. Die Wahrung. 9 April 1919. An Alle! S. 7 - 8.
41. Silvio Gesells proletarisches Aktionsprogramm. 15 April 1919. Ibid., S. 18 - 21.
42. An den Zentralrat. 13 April 1919. Ibid., S. 15.
43. CHRISTEN TH. Op. cit., S. 8.
44. Гезель и его соратники успели напечатать 500 экземпляров "Пролетарской программы действий" и раздавали ее на собрании фабзавкомов 15 апреля, но она не нашла отклика у новых властей. После объявления всеобщей стачки они попытались наладить печатание агитационных материалов в Аугсбурге, а потом Карл Поленске отправился в Бамберг. Вместо переговоров с правительством Гофмана там его ожидала тюрьма. StaB. Staatsanwaltschaft. 2017. Bl. 194 - 200; CHRISTEN TH. Op. cit., S. 14 - 16.
45. CHRISTEN TH. Op. cit., S. 10 - 11.
46. NEURATH O. Op. cit., S. 26 - 27.

Вопросы истории, № 6, Июнь 2014, C. 38-49.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А. Ю. Ватлин. Финансовая политика советских властей Баварии в 1919 г. (продолжение)

Финансовая политика коммунистов. Товий Аксельрод.


Адольф Иоффе, высмеивая в марте 1919 г. финансовую щепетильность советских лидеров в Мюнхене, в качестве образца имел в виду молниеносную операцию, которую провели в банковской сфере сами большевики. В "Апрельских тезисах" 1917 г. Ленин требовал "слияния всех банков страны в один общенациональный банк и введение контроля над ним со стороны С. Р. Д.", добавив накануне захвата власти, что только таким образом "можно добиться того, что государство будет знать, куда и как, откуда и в какое время переливают миллионы и миллиарды" 1. Он неустанно убеждал своих сторонников в том, что национализация банков "абсолютно никаких ни технических, ни культурных трудностей не представляет и задерживается исключительно интересами грязной корысти ничтожной горстки богачей". Но и для слома их сопротивления у вождя большевиков был готовый рецепт: "достаточно бы, например, объединить отдельно бедных служащих (банков. - А. В.) и выдавать им премию за обнаружение обмана и оттяжек со стороны богатых, - и национализация банков прошла бы глаже гладкого, быстрее быстрого" 2. Как видим, идея комбедов в банковской сфере родилась у Ленина даже раньше деревенских комбедов, хотя в отличие от последних и не была реализована на практике.

Требуя от Временного правительства скорейшего принятия законов о жестком государственном контроле над финансовой деятельностью, большевики, получив власть в свои руки, предпочли действовать иначе. Утром 14 декабря 1917 г. (ст. ст.) отряды вооруженных рабочих заняли помещения всех банков Петрограда. Лишь после этого Ленин внес на утверждение заседания ВЦИК декреты о национализации и "О ревизии стальных ящиков (сейфовых ячеек. - А. В.) в банках" 3.

О большевистских методах решения финансовых вопросов баварские коммунисты знали далеко не понаслышке. Евгений Левинэ полгода работал в информационном отделе советского полпредства в Берлине, его соратники Товий Аксельрод и Александр Абрамович являлись старыми большевиками, пассажирами известного "пломбированного вагона", вернувшимися в Западную Европу из Советской России для продвижения вперед дела мировой революции. Следует признать, что финансовая ситуация в России конца 1917 и Германии начала 1919 г. была достаточно похожей. Война привела в полное расстройство государственные финансы, в обеих странах наряду с карточной системой процветал черный рынок, демонстрировавший рабочим и служащим прелести инфляции, прикрытой государственным регулированием цен.

Кое-какие из мер, которые осуществили большевики в России, были предложены властью уже в дни существования первой БСР. Речь шла о сокращении наличного обращения и ограничении доступа состоятельных граждан к своим банковским вкладам 4. Однако все они так и остались на бумаге. Лидеры баварской революции первого призыва не имели необходимого аппарата и административного опыта для претворения в жизнь подобных мероприятий, они предпочитали прятаться за спины приглашенных в Мюнхен ученых-экономистов, безосновательно рассчитывая, что у тех в запасе есть некое "чудо-оружие".

У коммунистов был иной подход к теории: она должна была оправдывать и обосновывать их революционный волюнтаризм. Обращаясь к своим оппонентам при обсуждении декрета о национализации банков, Ленин расставил точки над "и": "Вы исходите из правильной научной теории, но для нас теория есть обоснование предпринимаемых действий для уверенности в них, а не для мертвого страха" 5. После победы над путчистами 13 апреля 1919 г. баварским коммунистам предстояло доказать собственное бесстрашие.

Одним из условий, которое выдвинул Левинэ при формировании первого советского правительства, был "немедленный захват банков пролетарской красной гвардией" 6. Однако данное требование лидера баварской КПГ так и осталось на бумаге даже после того, как к власти пришли сами коммунисты. Утверждение советской историографии о том, что во второй БСР "банки были поставлены под суровый контроль пролетарской диктатуры и фактически национализированы" 7, выдавало желаемое за действительное. В кадровой обойме коммунистов не нашлось никого, кто обладал бы достаточной компетентностью для того, чтобы взять на себя радикальную перестройку финансовой системы. Левинэ и его соратники пошли на риск, приняв в свои ряды "чужака" - вошедший в состав Комитета действия Эмиль Мэннер 15 апреля 1919 г. был назначен народным уполномоченным по делам финансов, что соответствовало рангу министра в "старой" Баварии 8.

Первым делом Мэннер заручился поддержкой Ревбанксовета, который был переведен из Виттельсбахского дворца в здание Народного дома финансов. Он заявил своим соратникам, что "принимает этот пост только при условии, что будет осуществлять свою деятельность не как политик, а как управленец. Кроме того, он сказал, что не издаст ни одного постановления без согласования с нами, и будет ровно столько оставаться на этом посту, сколько позволит его совесть" 9. В состав финансовой комиссии вошли члены Ревбанксовета Людвиг Раммлер и Вильгельм Май, который стал кассиром советского правительства.

Выражением особого отношения баварских коммунистов к Мэннеру стало назначение в финансовую комиссию "политического комиссара" (это был единственный случай в советском правительстве), которому предоставлялось право подписи и контроля над принятыми решениями. Им стал Товий Аксельрод - выходец из России, участник революционного движения с 1905 г., познакомившийся с Лениным в швейцарской эмиграции. В момент краха монархии Гогенцоллернов Аксельрод находился в Германии, возглавляя Бюро советской пропаганды, а с января 1919 г. проживал в местечке Эбенхаузен под Мюнхеном, где был интернирован по пути в Швейцарию. Ни экономического образования, ни опыта работы в финансовой сфере у него не было, однако Аксельрод, официальный представитель Советской России в Германии, олицетворял собой живое воплощение победоносного опыта большевиков.

Решающим фактором экономической жизни второй БСР стала всеобщая стачка, объявленная Комитетом действия 14 апреля. Стачка должна была продемонстрировать силу и сплоченность рабочего класса, который получил в свои руки оружие и в любой момент должен был отразить нападение правительственных войск с северного направления. Для хозяйственной жизни Мюнхена стачка оказалась настоящей катастрофой - бастовавшие предприятия, в том числе транспорт и сфера обслуживания, не сдавали свою выручку в банки (которые продолжали работать), что резко обострило дефицит наличных денег. В то же время, по решению Комитета действия, предприниматели должны были полностью оплатить рабочим и служащим дни простоя, хотя у торговых и гастрономических заведений для этого не было никаких финансовых возможностей.

Уже с первого дня существования второй БСР финансовую комиссию захлестнул поток просьб и требований о выдаче наличных денег - они должны были пойти на оплату бойцов создаваемой Красной Армии и сотрудников нового управленческого аппарата 10. Аксельрод потребовал немедленной конфискации всех ценностей, хранившихся в банках, объявив, что иного пути, кроме пути русских большевиков, не существует 11. Мэннер с большим трудом смог отговорить его от "красногвардейской атаки" на банковский капитал, предложив тактику постепенного изъятия наличности у состоятельной части населения.

16 апреля по всему городу были расклеены объявления, подписанные только что назначенным на свой пост народным уполномоченным по финансам. Владельцам банковских ячеек предписывалось явиться к своим сейфам завтра с утра - обнаруженные там деньги будут зачислены на счет владельца и пущены на покрытие самых неотложных расходов советской власти. Проведенная во всех банках операция принесла всего лишь 20 тыс. марок, так как большинство владельцев сейфов попросту проигнорировало постановление новых властей. Законопослушных баварцев с каждым днем становилось все меньше и меньше, множились акты прямого саботажа и сопротивления со стороны финансовых и предпринимательских кругов. Вскоре стало известно, что в банках продолжалась выдача наличности вплоть до 50 тыс. марок, крупные суммы всеми доступными путями пытались вывести за пределы Южной Баварии.

Аксельрод, продолжая ссылаться на опыт большевиков, требовал идти до конца по пути конфискаций, в частности, взламывать те банковские ячейки, владельцы которых не открыли их добровольно, изымать оттуда иностранную валюту и драгоценности. Это не только превосходило самые страшные кошмары мюнхенской буржуазии, но и повергло в трепет членов Ревбанксовета, которые не желали видеть себя соучастниками "террористических действий" 12. Мэннеру приходилось балансировать между радикальными требованиями "русских" и увещеваниями своих товарищей, большинство из которых продолжало находиться в тесном контакте с руководителями своих банков. Несомненно, на него оказывала свое воздействие тактика последних: переждать смуту, идя на компромиссы с советской властью, и уберечь таким образом свои финансовые институты от "национализации", которая в их понимании отождествлялась с полным разграблением.

Собрав в первый день своей работы на новом посту чиновников Министерства финансов, Мэннер потребовал от них признания советской республики и честной работы на ее благо, в противном случае им следовало ожидать немедленного увольнения. В самом здании перемены бросались в глаза - из кабинетов были убраны помпезные картины, целый этаж освобожден для того, чтобы разместить там нуждающиеся в жилье семьи. Чиновникам запретили в общении упоминать титулы и ранги, вводилось общее для всех обращение "господин" 13. Коридоры Народного дома финансов заполнили просители и лоббисты, на сей раз представлявшие не предпринимательские круги, а профсоюзы рабочих и служащих.

Не в силах противостоять большевистской креативности Аксельрода, предлагавшего проводить все новые конфискации у "буржуев", Мэннер одновременно разрабатывал меры системного характера, отвечавшие его представлениям о рабочем контроле над производством и денежным обращением. Постановлениями финансовой комиссии было запрещено выплачивать дивиденды по акциям, фабзавкомы получили право проверять безналичные переводы хозяев предприятий, что де факто означало отмену банковской тайны. 17 апреля появилось обращение Мэннера к мюнхенцам, выдержанное в ключе ортодоксального марксизма. "Накопление бумажных денег является капиталистическим преступлением по отношению ко всему народу, а особенно - к пролетариату". Вывод капиталов за пределы Баварии ведет к подорожанию жизни в городе, бьет по интересам неимущих. Народный уполномоченный по финансам в очередной раз пообещал, что никаких конфискаций банковских вкладов не будет, а тем, кто отказывался нести наличность в банки, грозил наказаниями вплоть до ревтрибунала 14. Поскольку подобные увещевания не помогали, сумма, которую можно было ежедневно снять с собственного вклада в банке, вновь понизилась с 600 до 100 марок.

При всем своем радикализме Мэннер не был готов встать в ряды твердокаменных большевиков, ни в грош не ставивших право частной собственности. Это запрограммировало его конфликт с коммунистическим руководством второй БСР, который был вынесен на собрание фабзавкомов 18 апреля. Мэннер потребовал немедленного прекращения всеобщей стачки, которая с каждым днем ухудшала положение самих рабочих, и нашел горячую поддержку собравшихся. Поведение Аксельрода отражает его некомпетентность в финансовых вопросах 15, простыми конфискациями не добиться экономического подъема, утверждал Мэннер. Его оппонентом выступил сам Левинэ, вновь разыгравший русскую карту: "В Революционном банковском совете заседают весьма достойные товарищи. Но в силу того, что они все время работали с капиталистами, они до сих пор не могут избавиться от их влияния" 16. Поэтому в качестве политического комиссара им и был придан "опытный деятель первой советской республики в России".

Первое столкновение завершилось боевой ничьей. Члены фабзавкомов приняли решение о проверке деятельности финансовой комиссии, но Мэннер остался на своем посту, равно как и Аксельрод. Левинэ пришлось согласиться с необходимостью прекращения стачки. Городские предприятия возобновили свою работу после завершения пасхальных празднеств и проведения Дня единства пролетариата 22 апреля, однако это не ослабило дефицита наличности в кассе советского правительства. Отряды Красной Армии, отправленные на фронт, грозили покинуть позиции, если не получат обещанного жалования. Неспокойно было и в частях мюнхенского гарнизона, солдаты которых дожидались демобилизации. 23 апреля представители казарменных советов заявили на собрании фабзавкомов, что, если им не выплатят жалованья, они не будут больше поддерживать БСР. Идея решить проблему одним ударом, напечатав новые деньги "по потребностям", витала в воздухе.

Арестованный в Бамберге профессор Поленске писал жене 23 апреля, что "наши наследники в Мюнхене в этом смысле (печатание бумажных денег. - А. В.) строят совершенно дикие планы. Естественно, это вновь будут банкноты для накопления, а не свободные деньги (Hamstergeld, kein Freigeld)" 17. Соратники Мэннера утверждали в ходе следствия, что он выступал против подобной меры, заявив на заседании Ревбанксовета, что не является фальшивомонетчиком. Однако доклад Груни свидетельствует об обратном, да и сам Мэннер на одном из заседаний собрания фабзавкомов увязывал достижение финансовой стабильности с удержанием города Дахау к северо-западу от Мюнхена, где находилась фабрика, производившая бумагу с водяными знаками, которая была необходима для печатания банкнот 18.

В судебном деле членов Ревбанксовета сохранились изъятые у его деятелей документы, в том числе и шуточный эскиз новой "революционной банкноты" достоинством в 20 марок, на котором были изображены подписи реальных руководителей второй БСР - лидеров КПГ Евгения Левинэ и Макса Левина, а также Товия Аксельрода. Подпись Мэннера на этом рисунке отсутствует - очевидно, его автор Людвиг Раммлер хотел донести до своего товарища мысль о том, кто на самом деле является хозяином положения в Мюнхене. Явно сгущая краски, об этом писал в своем докладе и Карл Груни: "Каждый раз после возвращения с заседания Комитета действия или после общения с русскими большевиками Мэннер выдвигал невероятно радикальные планы и идеи, не отдавая себе отчета в том, к каким последствиям может привести их практическая реализация. В любом случае властители оказывали на него явное давление, которому он неизменно уступал в силу собственного фальшивого тщеславия" 19.

Мэннер, молодой человек с минимальным политическим опытом, ежедневно находился перед необходимостью принимать решения, затрагивавшие судьбы десятков тысяч людей. Технические решения давались ему легко - так, вместо создания "революционных банкнот" он предпочел воспроизводить фотомеханическим способом баварские денежные знаки, введенные в оборот в годы первой мировой войны. Обоснование данного выбора было простым и понятным - рабочие, солдаты и крестьяне не уверены в прочности Советской республики, они откажутся принимать в счет жалования и оплаты поставленных продуктов деньги, освященные ее сомнительным авторитетом 20.

Второй уровень принятия решений был ограничен давлением со стороны коммунистических лидеров БСР, требовавших проводить финансовую политику по принципу "грабь награбленное". В первые дни своего пребывания на посту Мэннер воспринимал это давление как временный и преходящий перегиб, порожденный как балансированием новых властей на грани жизни и смерти, так и их идеологическим догматизмом, слепым следованием "русскому примеру". Стремясь смягчить или оттянуть их практическую реализацию, члены Ревбанксовета фактически действовали по тому же принципу, что и руководители мюнхенских банков, - спасти то, что еще можно спасти.

Тактический союз "верхов" и "низов" в финансовой сфере диктовался отнюдь не совпадением классовых интересов, но профессиональным пониманием тех катастрофических последствий, к которым неизбежно приведет "красногвардейская атака" коммунистов на банковский капитал. Не случайно в ходе следствия по делу членов Ревбанксовета директора крупнейших банков засыпали военные власти письмами с оправданием своих бывших сотрудников. Да и сами обвиняемые в своих показаниях переходили от простого оправдания к настоящей героизации собственных действий: "Да, мы отправились в логово льва. Но не для того, чтобы помогать. Мы искренне сражались с бессмыслицей и терроризмом" 21.

Наконец, третий уровень принятия решений ставил перед Мэннером вопрос о личной ответственности за происходившее в городе, о границах соучастия в реализации решений, которые противоречили его собственным убеждениям. По мере того, как баварский большевизм приобретал все более гротескные формы, росло и его неприятие союзниками из числа левых социалистов, представлявших НСДПГ. Помимо Мэннера к их числу следует отнести народного уполномоченного по военным делам Вильгельма Рейхарта, а также Эрнста Толлера и Густава Клингельхофера, отправленных командовать участком фронта к северу от Мюнхена.

Все они считали правление коммунистов "меньшим злом" по сравнению с реставрацией капиталистических порядков и парламентаризма. Понимая, что не могут претендовать на роль равноправного партнера, они все же пытались свести к минимуму просчеты Левинэ и его соратников. Автор ни в коей мере не склонен идеализировать деятельность баварских "независимцев", однако следует признать, что она представляла собой не частную корректировку курса КПГ справа, а вполне самостоятельную политическую программу 22.

У левых социалистов не было возможности предложить ее на конкурентной основе собранию фабзавкомов. Этот орган, ежедневно собиравшийся в огромном зале пивной "Хофбройхауз", формально играл во второй БСР роль пролетарского парламента (съезда советов рабочих и солдатских депутатов), однако на деле не обладал реальной властью. Подсчитать голоса более чем тысячи присутствовавших было невозможно, решения принимались методом аккламации, причем случалось, что на одном и том же заседании представители городских предприятий одобряли взаимоисключающие постановления 23. И все же открытое столкновение мнений, пусть даже по частным вопросам, неизбежно придавало дебатам на собраниях фабзавкомов политический оттенок.

О значении финансового вопроса в баварской революции свидетельствует тот факт, что судьба коммунистической БСР была предрешена в ходе конфликта Мэннера и Аксельрода, вынесенного на заседание собрания фабзавкомов 26 апреля. За два дня до этого последний в очередной раз потребовал изъять из банковских ячеек частных вкладчиков иностранную валюту и драгоценности, чтобы отправить полученные средства на оплату солдат Красной Армии. Не говоря уже о трудности перевода подобных активов в наличные деньги, проведение данного решения в жизнь (банки должны были предоставить в финансовую комиссию все ключи от сейфов) неизбежно привело бы к социальному взрыву. Нельзя исключать, что это было осознанной частью плана коммунистов по мобилизации своих сторонников и подготовке Мюнхена к "последнему и решительному бою".

На сей раз Мэннер отказался от увещеваний и проволочек, на правив в Комитет действия ультиматум. "В настоящее время я работаю над программой чрезвычайного налога на имущество. После завершения работы, которая ведется уже две недели, вообще не останется крупных состояний. Но эта мера должна опираться на точные данные, ибо значительная часть облагаемого имущества не находится в банковских ячейках. Товарищ Аксельрод представляет себе дело так, что он просто завладеет ключами от сейфов, в то время как остальные ценности останутся вне нашего контроля. Подобный образ действий я могу расценить только как дилетантскую забаву". Уполномоченный по финансам по пунктам разобрал негативные последствия экспроприации банковских ячеек, на которой настаивал его политический комиссар. Ведь там хранятся семейные реликвии, рукописи и художественные произведения. Решающая фраза содержалась в конце ультиматума - в случае, если Комитет действия не согласится с его доводами, Мэннер обещал в тот же день объявить на заседании в "Хофбройхауз" о своей отставке 24.

Чтобы лишний раз подчеркнуть отличие своего курса от бессистемных экспроприаций коммунистов, уполномоченный по финансам объявил о новом пакете мер, призванных решить проблему дефицита наличных денег. Они оказались в тени политического конфликта, развернувшегося вечером того же дня, однако современниками были оценены как "самые радикальные" 25. Речь шла о том, что наниматели жилья должны вносить квартплату в банк, а не отдавать ее напрямую владельцу недвижимости. Фабзавкомы получили новые полномочия по контролю над финансовой деятельностью мелких и средних предприятий, дневная выручка последних должна была в обязательном порядке сдаваться в банк. Была запрещена выдача зарплаты авансом, которую практиковали предприниматели, чтобы избежать изъятия наличных средств, каждый из них отныне не мог иметь более одного расчетного счета. Частным банкам следовало раскрывать всю свою отчетность перед контролирующими органами БСР, что означало полную отмену банковской тайны 26. Остававшийся в Мюнхене Отто Нейрат впоследствии признавал, что постановления Мэннера от 26 апреля шли в русле его концепции о сведении к минимуму оборота наличных денег, хотя и отрицал свое прямое участие в их подготовке 27.

Мэннер еще больше укрепил свои позиции в предстоящем столкновении с коммунистами, сделав в тот же день щедрый подарок - из государственной казны было выделено 800 тыс. марок на компенсацию зарплаты рабочим и служащим мелких предприятий, принимавших участие во всеобщей стачке 28. Очевидно, что его ультиматум не был спонтанным протестом одиночки - находившийся на фронте Толлер прислал в Мюнхен аналогичное заявление об отставке: "Нынешнее правительство я считаю настоящей катастрофой для трудящегося народа Баварии. С моей точки зрения его руководители олицетворяют угрозу для идеи советской власти. Не в состоянии ничего создать, они занимаются бессмысленным разрушением" 29. Поддержал Мэннера и Ревбанксовет, заявивший, что сотрудники банков не будут исполнять распоряжение о вскрытии ячеек и конфискации их содержимого.

Свою речь на собрании фабзавкомов 26 апреля Мэннер начал с рассказа о достигнутых успехах: рабочим начали выплачивать компенсацию за дни стачки, завершается подготовка законопроекта о чрезвычайном налоге на имущество. Но позитивная работа перечеркнута радикальными требованиями Аксельрода, которые выступавший сравнил с "политическим воровством" 30. Мэннер не смог вынести спорный вопрос на заседание Комитета действия, так как тот не собирался на протяжении последних дней. Все вопросы келейно решаются в Исполкоме, где собрались одни русские большевики, остальные члены революционного правительства сведены до роли марионеток, - утверждал народный уполномоченный по финансам. Согласно докладу Груни, оппонировавший Мэннеру Левинэ предложил членам фабзавкомов выбирать между прямым путем к социализму, которым идут коммунисты, и зигзагами, как предлагают двигаться "независимцы".

Время ораторского красноречия, которое на протяжении двух недель управляло "пролетарским парламентом", закончилось. Атмосферу взаимного недоверия и упреков дополнило сообщение о том, что представители КПГ изъяли в управлении полиции бланки паспортов, чтобы облегчить своим лидерам бегство из Баварии. Собрание взорвалось возгласами негодования, коммунистам вновь пришлось оправдываться. В воскресенье, 27 апреля, судьба второй БСР была окончательно решена - собрание фабзавкомов высказалось в поддержку программы Мэннера, после чего Левинэ заявил об уходе коммунистов из правительства.

Лидеры НСДПГ не вошли в новый состав Комитета действия, избранного 28 апреля, однако именно они контролировали его деятельность. Освободившись от опеки Аксельрода, Мэннер развил невероятную активность. Воспользовавшись слухами о том, что КПГ готовит вооруженный путч, он предложил арестовать Левинэ и его соратников, однако не был поддержан однопартийцами. Не менее радикально повел он себя и по отношению к банкирам - глава мюнхенского отделения Рейхсбанка тайный советник Хейн был вызван в финансовую комиссию и под угрозой ареста сообщил о том, сколько денег и золота находится в хранилищах вверенного ему учреждения. Мэннер направил в Бамберг посланца, который должен был сообщить правительству Гофмана, что в случае задержки с поставкой наличности из Берлина он начнет реализацию золота, хранившегося в сейфах Рейхсбанка 31.

Отто Нейрату поручили составить сводный доклад об экономическом положении БСР, который он представил Комитету действия уже через два дня. Нужно было спешить - город со всех сторон окружали правительственные войска, среди горожан ходили упорные слухи о том, что штурм назначен на 1 мая. Нейрат пришел к выводу, что без окончания продовольственной и топливной блокады со стороны северян дни Советской Баварии сочтены, необходимо было немедленно начать переговоры с правительством Гофмана. Однако именно этот, решающий, пункт его рекомендаций Комитет действия отверг 32.

Последние дни существования Советской Баварии выглядели настоящей агонией. Командование Красной Армией продолжало находиться в руках коммунистов, и оно действовало независимо от гражданских властей, пообещав, что не сдаст город без боя. Советские учреждения закрывались одно за другим, их руководители раздавали последние деньги в качестве аванса своим сотрудникам, чтобы хоть как-то отблагодарить их за проделанную работу. Кое-кто из первых лиц БСР пытался бежать, прихватив с собой огромные суммы 33. 30 апреля Мэннер подготовил последнее постановление финансовой комиссии, грозя штрафами и революционным трибуналом банковским работникам, которые занимаются саботажем, ожидая скорого падения советской власти. Этот документ даже не успели напечатать.

Советская республика в Баварии, ставшая полем разнообразных экономических и финансовых экспериментов, погибла не от их последствий. Коммерсанты из Мюнхена, принятые 29 апреля в Берлине, в ведомстве рейхсканцлера Шейдемана, рассказывали о том, что советское правительство решило вопрос с дефицитом наличных денег - во-первых, за счет печатания баварских купюр достоинством в 20 марок, а во-вторых, за счет поставок фальшивых банкнот крупного номинала из России 34. Даже если и то и другое объяснение являлись продуктами "машины слухов", сам факт постепенного преодоления кризиса наличности в последние дни существования БСР не вызывает сомнений.

Правительственные войска спешили войти в Мюнхен, не считаясь с разрушениями и жертвами среди мирного населения, отнюдь не потому, что в городе кончились деньги или под угрозой находились хранилища местного отделения Рейхсбанка. С точки зрения генералов, так и не снискавших себе славы на полях сражений первой мировой войны, следовало преподать урок "зарвавшимся пролетариям", и чем страшнее будет этот урок, тем стабильней окажется реставрация "старого порядка". Этот расчет сработал лишь наполовину - кровавое подавление Мюнхенской коммуны обернулось не возвратом к старым добрым временам, а дискредитацией принципов демократии в целом и правительства социал-демократов - в частности. Что касается социализма, то искоренить его на германской почве так и не удалось. После поражения революции 1918 - 1919 гг. он дал разнообразную поросль, и подлинной трагедией для миллионов немцев стало то, что самым мощным политическим ростком в истощенной внутренними неурядицами Веймарской республике оказался национал-социализм Гитлера.

(Окончание следует)

Примечания

1. ЛЕНИН В. И. ПСС, т. 31, с. 115; т. 34, с. 163.
2. Там же, т. 34, с. 162, 164.
3. Там же, т. 35, с. 274.
4. В работе "Грозящая катастрофа и как с ней бороться" Ленин предлагал "поощрять чековое обращение для борьбы с чрезмерным выпуском бумажных денег" См.: там же, т. 34, с. 188 - 189. В декрете о национализации банков речь шла о том, что "лица богатых классов" смогут получать со своих счетов не более 100 - 125 руб. в неделю для личного потребления, а на производственные расходы средства им будут выдаваться только с письменного разрешения органов рабочего контроля. Там же, т. 35, с. 176.
5. Там же, т. 35, с. 172.
6. См.: Доклад А. Абрамовича о пребывании в европейских странах от 29 сентября 1919 года. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 495, оп. 293, д. 2, л. 21.
7. ЗАСТЕНКЕР Н. Баварская советская республика. М. 1934, с. 117 - 118.
8. GERSTL M. Die Munchener Rate-Republik.Munchen. 1919, S. 66.
9. Показания члена Ревбанксовета Богнера в ходе следствия. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885.
10. Уже 17 апреля Мэннер и Аксельрод получили в государственном казначействе 100 тыс. марок на неотложные расходы Комитета действия и выплату жалования его сотрудникам. StaB. Staatsanwaltschaft. 2017. B1. 228.
11. См. показания членов Ревбанксовета в следственном деле Аксельрода. Ibid. 1939.
12. См. доклад Труни, который отмечал, что Аксельрод являлся "кнутом для Мэннера". Ibid. 2885, S. 14.
13. Ibid., S. 13.
14. GERSTL M. Op. cit, S. 73.
15. Вот лишь один пример: взяв письменное предписание Левинэ на получение 100 тыс. марок, Аксельрод явился в Баварский банк за деньгами, но директор банка отправил его обратно, заявив, что не может провести перевод без чека государственного казначейства. StaB. Staatsanwaltschaft. 1939. Удалось ли Аксельроду во второй раз преодолеть бюрократические препоны или он перепоручил получение денег сотрудникам финансовой комиссии, неизвестно.
16. StaB. Staatsanwaltschaft. 2106. B1. 32.
17. Ibid. 2017.
18. GERSTL M. Op. cit, S. 106.
19. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885, S. 14.
20. У нас нет точных данных о том, успели ли советские власти ввести часть напечатанных денег в наличный оборот. Правительство Гофмана, благодаря шпионам прекрасно осведомленное о всех шагах советских властей, разбрасывало с самолетов над Мюнхеном листовки, предупреждая население о появлении "фальшивых денег". GERSTL M. Op. cit., S. 106. Противники БСР утверждали, что в оборот попало более 2,5 млн. марок, однако эти данные не подтверждаются иными источниками.
21. Показания члена Ревбанксовета Богнера в ходе следствия. Он не был привлечен к судебной ответственности. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885.
22. Закономерно, что тезис о "предательстве независимцев", об их содействии буржуазным силам и отказе от диктатуры пролетариата впоследствии стал краеугольным камнем коммунистической трактовки событий в Советской Баварии.
23. KOGLMEIER G. Die zentralen Raegremien in Bayern 1918/19. Legitimation - Organisation- Funktion. Munchen. 2001, S. 365 - 371.
24. Письмо Мэннера без даты, с факсимильной подписью. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885. Его копия находится в судебном деле самого Аксельрода. Ibid. 1939.
25. Die Schreckensherrschaft in Munchen und Spartakus im bayrischen Oberland. Tagebucher und Ereignisse aus der Zeit der "bayrischen Raterepublik" und der Munchner Kommune im Fruhjahr 1919. Munchen. 1919, S. 63.
26. GERSTL M. Op. cit., S. 104 - 105.
27. Протокол допроса Отто Нейрата от 16 мая 1919 года. StaB. Staatsanwaltschaft. 2139.
28. Уже на следующий день деньги были переведены в кассу городского магистрата, откуда они выдавались по заявкам фабзавкома того или иного предприятия.
29. Заявление Эрнста Толлера от 26 апреля 1919 года. GERSTL M. Op. cit., S. 108 - 109. С аналогичным заявлением выступил еще один лидер первой БСР - председатель Центросовета Густав Клингельхофер.
30. Протокол заседания не сохранился, ход дискуссии реконструирован по репортажу газеты "Мюнхенер Пост" от 28 апреля 1919 года. GERSTL M. Op. cit., S. 105 - 106.
31. Хейн в беседе с Мэннером указывал на то, что золото находится под охраной Антанты, однако это не испугало народного уполномоченного по финансам. Посланный чиновник был арестован еще на пути в Бамберг. StaB. Staatsanwaltschaft. 2885, S. 16.
32. На оригинале доклада сохранилась пометка, сделанная рукой Нейрата: "Организационные меры и кредиты одобрены единогласно, переговоры отвергнуты". Ibid. 2139.
33. Народный уполномоченный по социальным вопросам Курт Попп был схвачен на границе Баварии и Вюртемберга 5 мая 1919 г. с 400 тыс. марок, похищенных из кассы своего ведомства. Ibid. 3124. В1. 42.
34. Запись беседы представителя рейхсканцелярии с делегацией мюнхенских коммерсантов от 29 апреля 1919 г. (PAAA. R2733).

Вопросы истории, № 7, Июль 2014, C. 37-47.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А. Ю. Ватлин. Финансовая политика советских властей Баварии в 1919 г. (окончание)

"...революции в Баварии финансировались Рейхсбанком". Юлиус Цех.


Из предшествующего текста может сложиться впечатление, что история Советской республики в Баварии была историей противостояния революционного Мюнхена и контрреволюционного Бамберга (за спиной которого стоял реакционный Берлин). Документы германского МИДа той эпохи позволяют сделать вывод о том, что острая борьба велась и в самом Мюнхене, хотя противники БСР, конечно, всячески конспирировались. Сюжет, связанный со шпионской деятельностью праворадикального общества "Туле", лидеры которого были арестованы и расстреляны в последний день существования Советской Баварии, достаточно известен и не требует дальнейших комментариев 1. Мы сосредоточим наше внимание на финансовом аспекте деятельности "белого подполья".

Противники советской власти в Баварии уже в марте 1919 г. разрабатывали планы ее тихого удушения. Прусский посланник в Мюнхене граф Цех поддержал идею буржуазных партий перевести в Северную Баварию ландтаг и правительство, как только там будут созданы боеспособные части добровольцев, выступающих под знаменем контрреволюции (фрайкор). Он неустанно критиковал Гофмана и его однопартийцев за то, что социал-демократия большинства идет на поводу у левых радикалов и не решается применить по отношению к ним силу. В противном случае посланнику представлялось неизбежным образование в Мюнхене "радикального правительства спартаковского толка" 2.

Отъезд правительства и ландтага в Бамберг 5 - 6 апреля был не спонтанным, а хорошо подготовленным шагом. Министр иностранных дел первой БСР Франц Липп в радиограмме о переходе власти в руки Советов не преминул упомянуть о том, что во вверенном ему министерстве сбежавшие чиновники захватили с собой даже ключи от туалетов 3. Их коллеги из Министерства финансов позаботились о несравненно более важной вещи - в Бамберг были тайно доставлены клише для печатания баварских денег, имевших в годы войны хождение наряду с рейхсмарками.

7 апреля Цех сообщил в Берлин, что судьба только что провозглашенной БСР зависит от способности новых властей решить экономические и финансовые проблемы. Пользовавшийся дипломатическим иммунитетом прусский посланник принял на себя функцию координатора антисоветских сил в городе. Он предложил установить полную блокаду Южной Баварии, отрезав ее от поставок продовольствия, не пропускать в Мюнхен эшелоны с углем, уничтожить запасы бензина в Регенсбурге, где тоже была провозглашена советская республика. На совещании руководителей мюнхенских банков, состоявшемся в тот же день с участием Цеха, шла речь о выработке линии поведения финансовых кругов в период существования БСР.

В ходе совещания Цех узнал, что из-за паники, охватившей население в первые дни апреля, в банках остался лишь минимальный запас наличности. Денежные запасы Баварского государственного банка были заранее вывезены из Мюнхена, главным хранителем наличных денег оставалось местное отделение Государственного банка (Рейхсбанка). 9 апреля Цех затребовал из Берлина решение о запрете выдачи денег Рейхсбанком до тех пор, пока у власти в Мюнхене остаются советы. "Приостановка банковских выплат ввиду недостатка наличности во много раз увеличит имеющее место недовольство господством советов" 4.

Реакция Рейхсбанка на инициативу Цеха была крайне осторожной: в случае, если остановить выплаты, утверждали его руководители, подстрекаемая радикалами толпа попросту возьмет штурмом здание банка в Мюнхене. Но все же по настоятельной просьбе МИДа они согласились с предложениями Цеха, хотя и ограничили свое согласие кругом государственных учреждений 5. Де-факто это означало принятие курса на финансово-экономическое удушение БСР при внешнем сохранении лояльности новым властям. Аналогичную позицию заняли и руководители частных банков - формально выполняя постановление Центросовета об ограничении выплат с банковских счетов, они помогали "постоянным клиентам" выводить за пределы Баварии огромные суммы.

Накануне путча 13 апреля представитель имперского правительства в Бамберге Курт Рицлер предложил берлинским властям "самым срочным образом" попросить Рейхсбанк дать указание своему баварскому отделению, чтобы то закрыло свои хранилища и отправило служащих с ключами подальше от Мюнхена - очевидно, он не был уверен в успехе путчистов 6. Однако глава отделения Хейн, опасавшийся не только за сохранность вверенного ему учреждения, но и за собственную жизнь, продолжал кредитовать местные банки наличностью даже в дни существования второй БСР. Под давлением коммунистов Хейн даже запросил из Берлина 50 млн. марок, отдавая себе отчет в том, что данная просьба не будет выполнена. Это вызвало настоящий приступ ярости у графа Цеха, который свыкся с ролью главы антисоветского сопротивления. Уже после подавления БСР он представил Хейна слабохарактерным трусом, мечтавшим только о спокойной пенсии. Результатом его сотрудничества с советскими властями стало то, что "третья и четвертая революции в Баварии финансировались в конечном счете Рейхсбанком" 7.

Очевидно, что без выдачи им наличных денег советская власть не продержалась бы и нескольких дней, тем более в условиях всеобщей стачки, когда доходная часть городского бюджета практически отсутствовала. Однако прямое сопротивление банкиров новой власти, на котором настаивали представители Берлина в Мюнхене и Бамберге, завершилось бы захватом банков отрядами красноармейцев и их последующей национализацией, как это произошло в большевистской России. Тактика уступок и компромиссов, которую проводило банковское сообщество Мюнхена, оказалась в конечном счете более действенной и привела к меньшим потерям.

Особое внимание Цеха к баварскому отделению Рейхсбанка определялось не только тем, что оно финансировало советские учреждения, - в его сейфах хранилась немалая часть золотого запаса Германии. Номинал одних только монет из драгоценных металлов достигал 136 млн. марок. Опасаясь, что золото, как только о нем узнают коммунисты, будет реквизировано на создание Красной Армии, Цех потребовал от Хейна выдать ему ключи от хранилища драгоценных металлов - "пусть лучше нелегальные и легальные бандиты попытаются его взорвать" 8.

Получалась парадоксальная ситуация: ключи от банковских сейфов требовали и по одну, и по другую сторону классовой баррикады. Правда, если русского большевика Аксельрода волновали "буржуйские" драгоценности, то графа Цеха - золото, принадлежавшее германскому государству. И в том, и в другом случае столь жесткие требования были отвергнуты представителями банковского сообщества, причем как раз из числа "своих". Мэннер и Хейн скорее чутьем, нежели разумом понимали, что претворение в жизнь угроз радикальных политиков слева и справа приведет к "пятой революции" - воцарению в Мюнхене хаоса и безвластия, которые обернутся бесчинствами толпы под руководством криминальных элементов, причем грабить будут отнюдь не только "награбленное" ранее.

Лишь в конце апреля после отставки коммунистов Мэннер направил Хейну запрос о точном количестве наличных денег и ценностей в хранилищах Рейхсбанка. Логика событий подталкивала противника большевистских методов экспроприации к не менее жестким и радикальным решениям, когда на карту была поставлена судьба советской власти. Вопрос о том, решился бы народный уполномоченный по финансам воспользоваться золотом Рейхсбанка, остается открытым. Однако очевидно, что это не могло в корне переломить ситуацию вокруг Советской Баварии - точно так же, как не спасло Колчака попадание в его руки золотого запаса России в конце 1918 года.

Прусский посланник явно лицемерил, когда называл "счастливой случайностью" то, что хранившиеся в баварском отделении Рейхсбанка ценности не попали в руки руководителей второй БСР. Те, якобы, до конца апреля даже не подозревали об их существовании, а затем их намерения были перечеркнуты молниеносным вторжением в Мюнхен правительственных войск. Лидеры КПГ и народные уполномоченные БСР были не настолько наивными, чтобы не знать, для чего существует Государственный банк, и какие ценности там хранятся. Представляется, что их осторожность диктовалась иными соображениями. В условиях туманного разграничения суверенитета между рейхом и Баварией и перспективы самостоятельного существования последней советские власти сознательно избегали экспроприации наличности и ценностей, хранившихся в Рейхсбанке. Расчет делался на то, чтобы оттянуть открытое столкновение с имперским правительством и не давать ему повода объявить в своей пропаганде мюнхенских коммунаров грабителями и разбойниками.

Мэннера вполне устраивало балансирование на грани легальности в отношениях как с частными, так и с государственными банковскими учреждениями. Это позволяло ему хотя бы частично использовать находившиеся в их распоряжении ресурсы и готовить системные меры фискального характера, которые позволили бы в перспективе сосредоточить в руках советских властей значительные финансовые средства. Расчет не удался - в то время политика командовала экономикой по обе стороны классовых баррикад. И все же отказ от экспроприации золотого запаса избавил лидеров Советской Баварии от клейма правительства жуликов и воров, которое стало бы лучшей индульгенцией для тех, кто устроил мюнхенским рабочим показательную порку с сотнями человеческих жертв. Сводный отчет полицейского управления Мюнхена, посвященный апрельским событиям 1919 г., констатировал, что, если не считать убийства заложников, в дни существования первой и второй БСР не было ни заметного роста уголовных преступлений, ни "всеобщего обобществления частной собственности" 9.

Аресты, следствие, суд.

Артиллерийскую канонаду и уличные бои в Мюнхене первых майских дней сменила власть военных, устроивших масштабную зачистку города от "красных" любых оттенков и величин. О неразберихе и хаосе, царивших в городе, свидетельствует история арестов Сильвио Гезеля и его соратников. В течение трех дней различные отряды военных их трижды арестовывали и дважды отпускали на свободу. Если с бойцами Красной Армии можно было не церемониться, некоторых из них ставили к стенке без суда и следствия, то, как вести себя с приглашенными в Баварию известными экономистами, толком никто не знал.

Швейцарский ученый Христен делился своими наблюдениями в письме жене 2 мая: "Удивительно, насколько спокойно и равнодушно местное население прогуливается по улицам, как будто совершенно ничего не произошло" 10. Самого Христена вместе с Гезелем через день вновь поведут под конвоем по улицам города, и ему придется столкнуться уже с иными эмоциями: толпа бежала за нами, плевала и осыпала нас оскорблениями и требовала немедленно линчевать нас как спартаковцев. Сопровождавший нас лейтенант не предпринимал никаких действий в нашу защиту - "мы выглядели как цирковые звери, которых вывели на показ праздной публике" 11.

В ходе допросов Гезель и Христен строили свою защиту на том, что являются противниками "государственного капитализма", то есть бюрократического регулирования хозяйственной жизни. Во время пребывания в Мюнхене они стояли вне политики и предлагали свои экспертные услуги как бамбергскому правительству, так и коммунистам. Оба обвиняемых сохраняли святую уверенность в том, что только введение отрицательного процента на капитал способно оживить послевоенную экономику, и протоколы их допросов весьма напоминали политэкономические лекции.

Следователь, очевидно, не слишком уверенно чувствовал себя в этой сфере, поэтому пытался перевести ход расследования в проторенную колею. Во все инстанции были разосланы запросы о том, не получали ли обвиняемые денег для себя лично, не использовали ли служебное положение для лоббирования чьих-то интересов 12. Министерство финансов прислало развернутый отчет о деятельности Гезеля на посту народного уполномоченного по финансам, суть которого сводилась к тому, что тот занимался подготовкой введения "свободных денег", не вмешивался в рутинную бюрократическую работу и не запускал руку в государственную кассу.

Отсутствие компромата в сочетании с валом писем от коллег со всей Германии, утверждавших, что в лице Гезеля военные власти столкнулись с ученым, обладающим мировым именем, сделали свое дело. На заседании военно-полевого суда 9 июля 1919 г. оба обвиняемых были оправданы. Однако участие в первой БСР для них не прошло бесследно: Гезелю было запрещено вернуться в свое поместье в Швейцарии, и остаток дней он провел под Берлином. Христен, напротив, был отправлен на родину, где вновь арестован швейцарской полицией, хотя и отпущен на волю после недолгого разбирательства 13.

В том же обвинительном ключе шло следствие по делу второго известного экономиста, принимавшего участие в работе советского правительства, - Отто Нейрата. Руководители мюнхенских отделений крупнейших банков Германии как под копирку отвечали на вопросы следователей об ущербе, причиненном им в дни существования БСР. Речь шла и об отмене банковской тайны, и о панике среди вкладчиков, и о подрыве доверия к баварским предпринимателям во внешнем мире 14. Нейрат напрямую не отвечал за банки, поэтому мог без труда отвергнуть все обвинения, касавшиеся финансовых решений. В свою защиту он приводил шаткий аргумент о том, что подготовленная им программа социализации не носила политического характера и могла быть осуществлена при любом правительстве 15.

Адвокаты использовали все возможности для того, чтобы обеспечить предстоящему суду над Нейратом международный резонанс. В качестве свидетелей назывались крупный предприниматель Вальтер Ратенау, известный социолог Макс Вебер и министр иностранных дел Австрии социалист Отто Бауэр. Последний прислал на судебное заседание письмо, в котором утверждал, что подсудимый "не понял того, что любая социальная реформа определяется соотношением политических сил, на фоне которого она проходит. Но как бы ни весома была эта ошибка, она не является преступным деянием уголовного характера" 16.

Заседание военно-полевого суда, состоявшееся 25 июля 1919 г., признало Нейрата виновным в попытке радикального переустройства социально-экономического порядка в Баварии, однако заступничество влиятельных лиц сделало свое дело. Приговор к полутора годам заключения в крепости не был исполнен в полной мере. По просьбе австрийских властей Нейрата депортировали на родину, и до 1926 г. ему был запрещен въезд в Германию. В последующие годы Нейрат сосредоточился на социальной работе в Вене, получил международное признание за труды в области музейной педагогики и визуального оформления статистических данных (в начале 1930-х гг. он работал в Институте изобразительной статистики в Москве). Из-за угрозы репрессий после установления австрофашистского режима Отто Нейрат был вынужден эмигрировать в Великобританию, где и умер в декабре 1945 года.

В один день с процессом Нейрата состоялся суд над Аксельродом, который был схвачен уже после перехода границы в Тироле и выдан баварским властям. У большевика из России также нашлись заступники - Наркомат иностранных дел устами Чичерина объявил, что он имел дипломатический паспорт и должен пользоваться принятой во всем мире неприкосновенностью. Естественно, такая "рекомендация" не сулила обвиняемому ничего хорошего. Задолго до процесса граф Цех (сам в полной мере воспользовавшийся дипломатическим иммунитетом, который соблюдали по отношению к нему советские власти в Мюнхене) выразил общее мнение торжествовавшей военщины, высказав сожаление, что Аксельрода не расстреляли заодно с Евгением Левине 17.

Политический комиссар при народном уполномоченном по финансам отказывался сотрудничать со следствием, настаивая на своей неподсудности. Поскольку военные власти так и не смогли разыскать Мэннера, Аксельрод оказывался фигурой, на которой можно было отыграться за "великий страх" мюнхенских буржуа. Эмиссар из Советской России, еврей, автор постановлений об экспроприации ценностей, хранившихся в банках, - что можно было бы еще прибавить к страшному образу русского большевика, сеявшего смерть и разрушение в безмятежной Баварии!

В своем приговоре военно-полевой суд возложил на Аксельрода ответственность за все постановления советских властей в финансовой сфере, в том числе и за те, которые принимались без его ведома. Он обвинялся в попытке "отчуждения всей частной собственности, находившейся в банках и национализации последних", что по существу являлось "организованным грабежом". В отличие от других финансовых экспертов БСР суд признал наличие у Аксельрода "бесчестного образа мыслей" (ehrlose Gesinnung), что было отягчающим обстоятельством и обеспечило ему максимально возможный срок: 15 лет каторжной тюрьмы 18. Большевистское правительство не осталось безучастным к судьбе своего посланца, в течение полугода шла подготовка его обмена на немцев, арестованных в России. 6 июня 1920 г. Аксельрод вместе с женой выехал из германского порта Штеттин в Петроград.

Последним из судебных процессов, имевших финансовую подоплеку, был суд над членами Революционного банковского совета, состоявшийся 26 августа 1919 года. Пока военные и полиция занимались поисками Мэннера, в Баварии сняли осадное положение, и военно-полевые суды были заменены гражданскими. Свои заступники нашлись и у трех обвиняемых по этому делу - банковское начальство сменило гнев на милость и утверждало в своих обращениях в суд, что именно Ревбанксовет на протяжении двух недель противостоял "посягательствам русских большевиков на имущество, доверенное вкладчиками банкам".

Сконструированная в последние дни существования второй БСР легенда о противостоянии "местных" и "пришлых" нашла свое отражение в приговоре по делу Ревбанксовета. Суд не согласился с доводами подсудимых о том, что они действовали в интересах общего блага - на деле они стремились к полному перевороту отношений собственности, называя себя революционерами. В то же время Ревбанксовет противостоял террористическим методам большевизма и тем самым предотвратил полный крах хозяйственной и банковской системы Мюнхена 19.

Тяжесть и обоснование приговоров экономическим и финансовым экспертам БСР показывает, что их осуждали не за конкретные деяния, попадавшие под статьи уголовного кодекса, а за само соучастие в "преступном заговоре", которым руководили вначале анархисты, а затем - коммунисты. Чем более высокое место занимал тот или иной подсудимый в иерархии германского общества, тем на большее снисхождение он мог рассчитывать. Если Гезель был оправдан, а его соратник профессор Поленске вообще был выведен за рамки процесса, то "пришелец" Аксельрод едва избежал смертного приговора. Впрочем, можно только гадать, чем закончился бы революционный трибунал над графом Цехом, если бы баварские чекисты успели разоблачить его подпольную деятельность.

Параллельно с наказанием творцов и исполнителей экспериментов в экономической и финансовой сфере победители занялись скрупулезным подсчетом материального ущерба, нанесенного Баварии за три недели существования двух советских республик. И здесь политическая целесообразность доминировала над здравым смыслом, правительственные пропагандисты втолковывали обывателю, что "шесть месяцев революции стоили баварскому народу гораздо больше, чем четыре с половиной года войны" 20. Прямые потери государственной казны составили 30 - 40 млн. марок, общий ущерб, включая неполученную прибыль, падение авторитета баварских предприятий на германском рынке и т.д. - более 250 млн. марок. По расчетам предпринимателей каждый день забастовки стоил им 7 млн. марок 21.

Однако их надежды на то, что правительство компенсирует явно раздутые потери, понесенные в дни "господства спартаковцев", оказались несбыточными. Напротив, финансовые институты в добровольно-принудительном порядке должны были оплачивать услуги своих освободителей. 9 мая штаб генерала Меля сообщил, что "банковские круги предоставили в распоряжение командования 690 тыс. марок для распределения среди войск", участвовавших в штурме Мюнхена 22.

В сводном отчете полиции об апрельских событиях справедливо отмечалось, что финансовая политика лидеров БСР "сводилась исключительно к поиску средств на оплату создаваемой Красной Армии". Наличные деньги, и без того находившиеся в большом дефиците, выводились из хозяйственного оборота, бесконтрольно тратились советскими учреждениями, число которых росло с каждым днем. Общий итог полицейского расследования выглядел достаточно стандартно, сводя революционный процесс к воздействию извне: "те немногие баварцы, которые участвовали в подготовке Советской республики или влились в ее руководящие органы, пошли на это под влиянием чуждых нам демагогов". Последние получили расово-психологическое клеймо: это были "восточные евреи" или выходцы из России, "снедаемые потребностью рассчитаться с существующим мировым порядком" 23.

Некоторые уроки финансовой политики БСР.

Многие сюжеты краткой биографии Советской Баварии стали основой для политических мифов, доминировавших в сознании немцев на протяжении последующих десятилетий. Не являлась исключением и финансовая политика БСР. В годы Веймара она служила важным аргументом для антисоциалистической пропаганды, в то время как левые силы подчеркивали ее позитивный потенциал, нереализованный из-за насильственного подавления советского эксперимента. Нацистская идеология воспользовалась идеями Гезеля об "отрицательном проценте" для того, чтобы обосновать собственное обещание уничтожить "долговое рабство", хотя и в годы Третьего рейха опыт Советской Баварии подавался как образец большевистского террора и экономического волюнтаризма.

Во второй половине века к идеям и практике революционных финансистов 1919 г. обращались лишь спорадически. Вольное отношение к образам деятелей Советской Баварии, которое позволяют себе драматурги 24, зачастую переносится и в научную литературу. Гезелю приписывают утверждение, что "конец капитализма наступит с выпуском бесплатных денег" 25, а командующему баварской Красной Армией Рудольфу Эгльхоферу - захват мюнхенского отделения Рейхсбанка и раздачу своим сторонникам тысячемарковых купюр из его хранилищ 26.

На самом деле исторический опыт финансовой политики Советской Баварии содержит в себе нечто большее, чем набор тривиальных анекдотов. Речь идет прежде всего о соотношении научного знания и политической власти. Намерение социалистов, волею судеб оказавшихся во главе революционного процесса в этой части Германии, поставить у руля экономических реформ известных ученых, отражало общую для начала XX в. уверенность в том, что наука несет в себе позитивное "конечное" знание, которому не дают пробиться к массам классовые интересы правящих верхов. На этой уверенности держалась и претензия классического марксизма на переход от познания мира к его преобразованию.

Компромиссный характер первой БСР отчасти определил и то, что в ее финансовой политике сосуществовали две несовместимые между собой линии: линия Сильвио Гезеля на коренное преобразование всей денежной системы путем введения "свободных денег" и линия Отто Нейрата на ограничение наличного обращения через бюрократический контроль в духе государственного регулирования военных лет. Ни одна из них не успела трансформироваться в законченную программу, не говоря уже о реализации последней на практике. И здесь мы имеем дело со вторым уроком Советской Баварии: ориентированное на радикальное преобразование общества знание бесплодно при отсутствии властных инструментов, способных преодолеть сопротивление социальных слоев, затронутых процессом реформ.

Лидеры первой БСР, доверившись известным экономистам, не смогли обеспечить их политической, в том числе и силовой поддержкой. Выходцы из лагеря социал-демократии, они слишком верили в "железные законы истории" - и были сметены их динамикой, которая не позволяла топтаться на месте, требовала либо перехода власти к более радикальным и действенным силам, либо отката к реставрации "старого порядка". Неудавшийся путч сторонников правительства Гофмана и победа рабочих отрядов, во главе которых стояли коммунисты, сделали возможной реализацию первого варианта развития событий, пусть даже на очень короткий срок.

Удивительно, но и в дни правления КПГ (вопреки всем заявлениям ее лидеров о единстве и железной воле пролетариата) в финансовой политике БСР сохранилась конкуренция двух линий. Первую, которую можно назвать радикально-социалистической, олицетворял народный уполномоченный по финансам Эмиль Мэннер и стоявший за ним Революционный банковский совет. Мэннер и его соратники, продолжавшие сотрудничать с Отто Нейратом, исходили из необходимости разрушения капиталистических отношений власти и собственности и готовили для этого системные реформы. Пополнение государственной кассы для решения оперативных задач Комитета действия представлялось им побочной задачей, которая рано или поздно будет решена принятием комплексной антикапиталистической программы.

Напротив, представитель Советской России Товий Аксельрод, опиравшийся на поддержку руководителей КПГ, настаивал на проведении большевистской линии ситуативного реагирования на вызовы извне. Не задумываясь о выработке финансовой стратегии (и уж тем более не привлекая для ее разработки "буржуазных специалистов"), баварские большевики слепо доверяли опыту своих русских товарищей - опыту, о котором они имели весьма отдаленное представление. В результате вторая линия на практике свелась к бессистемным экспроприациям, которые в гораздо большей степени настраивали горожан против советской власти, чем удовлетворяли финансовые потребности растущей Красной Армии.

Эти линии не могли существовать параллельно, и открытый конфликт их лидеров являлся только вопросом времени. Представляется закономерным, что спор о методах и формах пополнения бюджета БСР стал тем камнем преткновения, который вернул бразды правления сторонникам радикально-социалистических мер в финансовой сфере (хотя по сравнению с баварскими большевиками их следовало бы назвать умеренными). Поражение и уход из властных структур лидеров КПГ определялся не только и не столько исходом голосования в "пролетарском парламенте", сколько фактическим признанием того, что Южная Бавария оказалась неудачным местом для повторения опыта русских большевиков. Подавляющая часть ее населения, в том числе и кадровый рабочий класс, не желала расставаться ни с демократическими механизмами решения социальных проблем, ни с преимуществами рыночной экономики, стержнем которой являлась стабильная денежная система. Политическая элита, радикально обновленная в ходе революции, продолжала руководствоваться принципом "не навреди", избегая волюнтаристских экспериментов. В этом смысле лидеры КПГ, предпочитавшие следовать правилу "чем хуже, тем лучше", и в самом деле оказались чужеродным телом в партийно-политическом механизме Баварии.

Нельзя сбрасывать со счетов и активные действия противников советской власти, которые в полной мере отдавали себе отчет в том, насколько важным для нее окажется финансовое обеспечение принимаемых решений. Здесь мы также можем констатировать две линии поведения: умеренную и радикальную. Руководители частных банков, заручившись поддержкой из Берлина, отказались от прямой конфронтации с новой властью и сделали ставку на тихий саботаж ее предписаний. Хотя банкам было запрещено участвовать во всеобщей стачке, их сотрудники ежедневно проводили "итальянскую забастовку". Используя противоречившие друг другу постановления советских властей, они парализовали повседневную работу финансовых учреждений. У их дверей каждое утро собирались толпы недовольных горожан, пытавшихся спасти хотя бы часть своих сбережений, однако удача улыбалась лишь немногим избранным, имевшим особо доверительные отношения с руководством того или иного банка.

Формально признав власть советов и выполняя ее директивы, мюнхенские финансисты не без основания рассчитывали на то, что руководство БСР возьмет под свою защиту банки и не допустит их разграбления. Такая перспектива не казалась столь уж невероятной во второй половине апреля, когда Мюнхен и его окрестности охватила волна "диких реквизиций". Посредником и даже амортизатором во взаимоотношениях банковских кругов и Комитета действия стал Революционный банковский совет, всячески тормозивший реализацию непродуманных директив, которые исходили от коммунистов.

Второй линией противодействия финансовой политике БСР был своего рода "большевизм наоборот", который демонстрировали прусский посланник в Баварии граф Цех и представители имперского правительства в Бамберге. Они настаивали на полном игнорировании мюнхенскими банками требований советских властей. Это неизбежно привело бы к силовой акции со стороны последних, что, очевидно, и принималось в расчет: для пропагандистского обоснования военной акции нужны были яркие примеры хаоса и разворовывания государственных ресурсов "спартаковцами". Тактика провоцирования внутренних конфликтов, которую реализовывали граф Цех и его помощники в революционном Мюнхене, по существу определялась тем же принципом "чем хуже, тем лучше", хотя и с противоположным знаком.

К моменту отставки коммунистического правительства дни и даже часы существования советской республики в этой части Германии были уже сочтены. Радикальные меры по ограничению наличного оборота, озвученные Мэннером 26 апреля, равно как и ужесточение контроля над банковской сферой в так и не опубликованном постановлении от 30 апреля, указывали на перспективу, которая могла бы стабилизировать положение в Мюнхене. Но вопрос о власти - "проклятый вопрос" любой революции предстояло разрешить только силой оружия. Полоса роковых кадровых и политических ошибок лидеров двух БСР, помноженных на слабость и некомпетентность созданного ими административного аппарата, привели к тому, что советская республика была фактически отдана на растерзание имперским войскам и частям фрайкора. Ее трагический финал на долгие годы скрыл от внимания ученых тот очевидный ныне факт, что любая революция лишь тогда чего-то стоит, когда умеет не только защищаться, но и добывать деньги для своего продвижения вперед.

Примечания

1. "Зверское убийство заложников в гимназии Луитпольда" породило уже в годы Веймарской республики такой поток публикаций, что их простое перечисление заняло бы несколько страниц. Первое издание документов по этой теме: Der Geiselmord in Munchen. Ausfflhrliche Darstellung der Schreckenstage im Luitpold-Gymnasium nach amtlichen Quellen. Munchen. 1919.
2. Донесение Цеха в Берлин от 9 марта 1919 года. PAAA. R 2732.
3. Funksprach an Tschitscherin, Lenin, Moskau. GERSTL M. Op. cit, S. 35.
4. Донесения Цеха в Берлин от 7 и 9 апреля 1919 года. PAAA. R 2732.
5. Донесение статс-секретаря МИД Германии Лангверта министру иностранных дел Брокдорф-Ранцау в Веймар от 9 апреля 1919 г., письмо Брокдорф-Ранцау посланнику Цеху в Мюнхен от 10 апреля 1919 года. Ibid. R 22461, R 2733.
6. Донесение Рицлера в Берлин от 12 апреля 1919 года. Ibid. R 2733. Цех шел еще дальше, предлагая Хейну уничтожить банкноты крупного номинала, хранившиеся в мюнхенском отделении Рейхсбанка.
7. Донесение Цеха в Берлин от 5 мая 1919 года. Ibidem.
8. Кроме того, Цех предложил Хейну нанять вооруженную охрану из 20 человек, порекомендовав верных ему людей. Глава мюнхенского отделения Рейхсбанка отказался и от первого и от второго предложения, но пообещал Цеху перенести все золото в особое хранилище и замаскировать вход в него книжными полками. Прусскому посланнику это представлялось явно недостаточным: "Решительному диктатору было бы нетрудно путем угроз завладеть ценностями Рейхсбанка, а о том, какой вес имели бы 136 млн. золотых монет в руках какого-нибудь готового на все спартаковца, излишне говорить". Донесение Цеха в Берлин от 5 мая 1919 года. Ibidem.
9. Die Munchner Raterepublik im April 1919 und ihre Gewalttaten. StaB. Staatsanwaltschaft. 3124. Bl. 155.
10. Ibid., 2017. Bl. 20.
11. CHRISTEN TH. Aus den Munchner Revolutionstagen. Zurich. 1919, S. 20.
12. StaB. Staatsanwaltschaft. 2017. Bl. 67, 88.
13. CHRISTEN TH. Op. cit., S. 39 - 40.
14. См. доклад мюнхенского отделения "Дойче банк" и письмо Баварского торгового банка в "Бюро допросов военно-полевого суда" от 5 июня 1919 года. StaB. Staatsanwaltschaft .2139.
15. Заявление Нейрата от 30 мая 1919 года. Ibidem.
16. Письмо Отто Бауэра от 30 июня 1919 года. Ibidem.
17. Донесение Цеха в Берлин от 9 июня 1919 года. PAAA. R 2737.
18. Обоснование приговора военно-полевого суда по делу Товия Аксельрода. StaB. Staatsanwaltschaft. 1939.
19. Обоснование приговора народного суда по делу членов Ревбанксовета. Ibid. 2885. Трое обвиняемых получили по одному году и 5 мес. заключения в крепости.
20. Die Sclireckensherrscliaft..., S. 228.
21. Ibid., S. 227. См. также протокол специального заседания торговой палаты Мюнхена, состоявшегося 9 мая и посвященного подсчету понесенных убытков. Zerstorung des Wirtschaftslebens Munchens durch die Kommunistenwirtschaft vom 8. bis 30. April 1919. Munchen. 1919.
22. Цит по: HILLMAYR H. Roter und Weisser Terror in Bayern nach 1918. Ursachen, Erscheinungsformen und Folgen der Gewalttatigkeiten im Verlauf der revolutionaren Ereignisse nach dem Ende des Ersten Weltkrieges. Munchen 1974, S. 158.
23. Die Munchner Raterepublik im April 1919 und ihre Gewalttaten. Bl. 132, 141, 149.
24. Так, среди эпизодов, не вошедших в окончательную редакцию пьесы Танкреда Дорста "Толлер", есть сцена, в ходе которой Эмиль Мэннер увлеченно объясняет директору банка необходимость введения свободных денег по методу Сильвио Гезеля: в результате деньги прекратят быть источником прибыли, получаемой без приложения труда, "и тем самым мы уничтожим экономические источники войны! А значит и Вы, господин директор, больше не будете нужны" DORST Т. Toller. Frankfurt am Main. 2008, S. 119. Пьеса Дорста с успехом шла на сценах западногерманских театров в конце 1960-х годов.
25. ЭВАНС Р. Третий рейх. Зарождение империи. 1920 - 1933. М. 2010, с. 209.
26. KOCH H.W. Der deutsche Burgerkrieg. Eine Geschichte der deutschen und osterreichischen Freikorps 1918 - 1923. Berlin u.a. 1978, S. 112.

Вопросы истории, № 8, Август 2014, C. 77-88.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас