Saygo

Власть магии и магия власти

1 сообщение в этой теме

КРАХ ТРАДИЦИЙ, РАСЦВЕТ ВЕДЬМОВСТВА...

Автор: В. Б. ИОРДАНСКИЙ

Власть в эпоху глубокой архаики своеобразна. Первое, что бросается в глаза при ее изучении - зависимость вождя, носителя власти от трех категорий архаичного сознания: времени, пространства и чистоты. Конечно, эта зависимость представляет собой лишь рамки значительно более широкого круга ограничений, превращающих властелина в истинного раба своего положения, а последнее настолько сложно, что постоянно граничит со смертью, с ниспровержением и убийством. Вместе с тем в личности вождей воплощалась жизненная сила возглавляемого ими народа, его процветание. Они были как бы воплощением светлого начала бытия и находились под покровительством бога неба или солнца.

Об этих проблемах написано немало. В частности, богатый материал собран Джеймсом Фрезером в "Золотой ветви", серьезном и глубоком исследовании. Но есть и более современные работы, касающиеся природы власти в ранних государствах. И все же полностью связь власти с мифом не раскрыта даже в основных своих чертах, а это по многим причинам необходимо для понимания природы ранних государств.

В архаичных обществах, наряду с вождями, существовал второй центр силы - божества мрака, подземного мира. Но это были и люди, которых называли ведьмами или ведьмаками, колдунами или колдуньями, ведунами, олицетворявшими зло. Их считали разрушителями установившегося порядка жизни и боялись. Они похищали и пожирали души и тела людей, насылали болезни и голод. Этот второй полюс архаичного обществ таился во тьме и противостоял первому. Между двумя полюсами силы существовало зыбкое равновесие, но иногда люди мрака обретали огромную силу, а иногда, напротив, уничтожались, почти полностью исчезали. В последнее время, однако, они были на подъеме.

Подробно о месте вождя в африканских обществах южнее Сахары рассказывал видный сенегальский историк и лингвист Шейк Анта Диоп в своей нашумевшей книге "Негрские нации и культура". Правда, он ограничивался средневековыми государствами, возникшими в Западном Судане на месте древнего государства Кайор. Обобщения автора были слишком смелыми и не учитывали все разнообразие процессов образования государств. И все же его наблюдения очень интересны. В них заключена определенная доля исторической правды.

Он, в частности, писал: "Существует священный государь, восходящий к традиции, возникновение которой теряется во тьме веков, государь, принимаемый народом и считающийся необходимым для регулярного течения явлений природы, от которых зависит жизнь народа."1 Имелся и другой тип вождей - "пришлые цари". Но речь у него шла о тех вождях, что органически принадлежали к африканскому обществу. Как пишет исследователь, "каждый член сообщества считал естественным передавать часть ежегодного урожая царю для того, чтобы он жил и давал жить своим людям ради всеобщего процветания. Столь долго, сколько царь сознавал священный характер своих обязанностей и пока ритуально он их выполнял, материальная выгода, которая могла бы отсюда проистекать для него, считалась в глазах народа законной и не могла рассматриваться как плод эксплуатации. Напротив, это, по мнению народа, был минимум, который следовало передавать ради благоволения предков, иначе говоря, для того, чтобы земли оставались плодородными, чтобы хорошими были урожаи и т.д."2. Ученый справедливо отмечал, что существование религиозной традиции, космогонии, объясняющей все мироздание и существование каждой вещи, оставляло мало возможностей для возникновения светской мысли, которая, как таковая, должна была прийти извне.

В чем заключалась суть царской власти на этом этапе человеческой истории? Что лежало в основе древнейшей формы государства - интересы господствующей части общества, например, геронтократической группы старейшин, или же, напротив, сплочение всего коллектива вокруг идеи власти как божественной благодати, власти как источника общественного процветания? Мнение африканского ученого очевидно: государь был органической частью всей первобытной общины, выразителем ее общих духовных интересов. О существовании какой-либо сословной группы интересов в ту пору говорить не приходится.

В условиях, когда племенное объединение de facto включало в свой состав представителей разных групп, его важнейшим объединяющим началом, наряду с организацией труда, оказывалась система запретов, обеспечивающая его чистоту. Именно эта чистота и скрепляла всех членов группы - и мужчин и женщин - коллективными средствами защиты этой чистоты прочнейшими узами, разорвать которые могли только грубые нарушения табу. Эти запреты оберегали общество от осквернения, сохраняли его в чистоте и создавали непроницаемый религиозный барьер от болезней и смерти, стихийных бедствий. Запреты эти укрепляли самосознание данной группы как единого целого, противостоявшего другим группам, являвшимся в представлении тех, кто принадлежал к первой группе, носителями скверны. Согласно существовавшим убеждениям, нарушение некоторых, особенно важных, табу, связанных прежде всего с осквернением личности вождя, могло привести к гибели всего племени.

Впрочем, нельзя забывать и о положительном начале, соединявшем людей, принадлежавших к данной группе, в сплоченный коллектив. Выдающийся знаток африканской культуры Амаду Ампате Ба размышлял о месте личности в обществе его народа - догонов: "Личность не замкнута, подобно закрытой шкатулке. Она открыта во многих направлениях, как внутренних, так и внешних. Прежде всего личность связана с себе подобными. Ее не мыслят как изолированную, независимую. Подобно тому, как жизнь представляет собой единство, людское сообщество едино и взаимозависимо"3.

Это наблюдение чрезвычайно важно. Оно объясняет, почему архаичное сообщество, в сущности, образует один организм, в котором судьба каждого связана с судьбой остальных, а нарушение запрета одним поражает всю группу. Амаду Ампате Ба позволяет уловить многие особенности в жизни человека в традиционном африканском обществе, в частности, его страх быть отвергнутым, превратиться в изгоя, оказаться вне своей группы.

Единство группы находило материальное воплощение. У тутси Руанды и Бурунди этому служили священные барабаны, находившиеся при верховных государях двух царств. У ашанти Ганы таким священным предметом считался Золотой стул, оберегаемый от любых, не оправдываемых ритуалом, прикосновений. У скотоводов масаев имелись неотчуждаемые священные стада зебу. Все они являлись верховными символами группового, племенного или этнического единства, олицетворяли здоровье и силу народа.

Организация труда обеспечивала жизнеспособность такой группы. Его характерной чертой было разделение труда - прежде всего между мужчинами и женщинами, а кроме этого и между возрастными группами. Кроме того, в архаичных обществах по мере развития производительных сил складывались касты. В Тропической Африке существовали каста кузнецов, появившаяся вместе с развитием металлургии, а также каста певцов, хранителей народной памяти. И касты, и разделение труда между мужчинами и женщинами предопределялись тем, что тот или иной труд ставил человека во взаимоотношения с определенными божественными силами. Скажем, кузнечное было связано с добычей руды из недр земли, выплавкой металла и постоянной работой с огнем, воплощающим одну из важнейших мировых стихий. Женщина, работавшая в поле, обеспечивая данную группу продовольствием, неотвратимо была связана и находилась в определенных отношениях с Землей, богиней-матерью всего сущего.

Во многих земледельческих общинах Африки к югу от Сахары кузнецы играли совершенно особую, противоречивую роль. Их оскверняло общение с огнем и металлами, и одновременно они почитались в силу их отношений с божествами огня и земных недр. В этих мудрецах общество особенно нуждалось, когда в контактах с другими группами или же при улаживании напряженных внутренних конфликтов, возникали острые, спорные проблемы.

Такая параллельная противоречивая логика обрекала женщин на изоляцию в предродовой и родовой периоды, когда своей нечистой кровью они могли осквернить Землю. Изоляция оказывалась временной, но зачастую очень тяжелой для женщин. У некоторых африканских народов свидетельством осквернения всей группы в целом считалось появление у одной из женщин близнецов. Во многих племенах языковой группы банту это требовало немедленного очищения от осквернения всей группы (думается, именно потому, что у банту близнецы считались частицей отрицательной сферы сакрального пространства).

В такой группе вождь являлся наиболее важным и наиболее надежным носителем главного блага возглавляемой им группы "чистых" - жизненной силы. Но сразу же возникает вопрос, на который сам Шейк Анта Диоп не дает ясного ответа: а кто из членов группы "чистых" мог претендовать на право быть вождем? Таким претендентом не мог быть ни самый умный, ни самый смелый, ни самый ловкий, но он должен был быть самым "чистым" в глазах народа, наиболее способным воплотить жизненную силу народа. Выбор предопределялся не столько качествами человека, его достоинствами и недостатками, сколько традицией, которая, по всей видимости, и обосновывала этот выбор, при котором не обращалось внимание на достоинства и недостатки избранника.

На более позднем этапе, когда протогосударство уже сложилось, в нем возникал царский род, из которого избирался вождь. Избранником мог стать старший из братьев царя или его сын. Во всяком случае таковы были правила, которые время от времени нарушались наиболее сильными и властолюбивыми честолюбцами. Но кто становился главой группы "чистых", до возникновения династических порядков? Обычно лидером оказывался самый старший - и в силу возраста, и как наиболее близкий к сакральной сфере пространства. Возраст вообще определял общинный статус человека. У малинке и близких им по языку, культуре, образу жизни народов существовала огромная возрастная лестница, восхождение по которой определяло становление личности.

Вот что писал об этом малийский исследователь Юсуф Сиссе: "Когда личность во всех отношениях достигала своего полного расцвета, что, по мнению малинке, происходило в 49 лет (7*7), его каазо (сила внутренней жизни. - В. И.) исчезает в пользу "силы полноты существования" - фаазо (из фа - полнота, или фака - "сила, содержавшаяся в существе", и зо - "сила внутренней жизни"), являющейся также "силой умеренности" (разум, поведение, определяемые возрастом, подразумевают умеренность)... В 60 лет проявляется "сила духовности" (маазо или мааназо), толкающая человека к размышлению. В ту пору человек допускается в общество "великих личностей деревни" (дугу маа бау), руководящих общественной, культурной и религиозной жизнью бамбара и малинке... Высшей точкой чередования всех этих сил - ваазо, каазо, фаазо и маазо является уровень ньянкаран - "горящей души или жизни"; этим титулом наделялись лица старше 76 лет, и живыми вступавшие в ранг предков: на них больше не распространялся ни один закон и они даже могли без малейшего для себя риска нарушать важнейшие тана - запреты своего клана"4.

Конечно, детали развития личности разные исследователи представляли себе по разному. Амаду Ампате Ба описывал восхождение человека по трем важнейшим этапам по 21 году каждый, причем 63 года своего рода пик жизни, вершина внутреннего развития личности, после чего наступает период постепенного упадка. Он упоминает схему жизни, которую приводил мудрец народа догон Тьерно Бокар. Она почти полностью совпадает с картиной, нарисованной Амаду Ампате Ба5.

Знамением продвинутой эпохи в рамках архаики может служить проникновение старейшин "чистого" общества в светлое пространство. Они становятся равными предкам и при жизни наделяются их способностями, иначе говоря, могут поддерживать сородичей - покровительство предков и при обработке земли, и в ткачестве, и в охоте, по представлениям древних, имело решающее значение. А по мере того, как формировалось протогосударство, к его главе переходили способности, которыми были обладали старейшины.

Вождь, генетически происходивший от предка, восходившего к миру, сам начинал рассматриваться как мифическое существо, как сын бога светлого пространства. Но его способности и могущество целиком зависели от степени его чистоты. И чистота эта оберегалась всеми его приближенными самым тщательным образом. Он не мог разговаривать непосредственно с пришельцем, способным вольно или невольно осквернить вождя. Поэтому верховный вождь имел специального придворного, повторявшего сказанное вождю и вождем. В сущности, личность вождя находилась в фокусе взаимоотношений двух сфер пространства - светлой и темной и двух сфер времени - упорядоченной и хаотичной. Он был посредником между "чистой" группой его сородичей и подданных и мощными мифическими силами. Он воплощал в себе "государственное" объединение, что накладывало на него важнейшие обязательства, которые резко ограничивали свободу поведения вождя, власть которого была не столько земной, сколько священной.

В Древнем Египте фараон считался сыном бога и богом, китайского императора не случайно называли Сыном Неба: он был сопричастен небесному свету, несущему людям жизнь, воплощал божественную чистоту, был близок к божественной силе. Утрата государем чистоты или хотя бы небольшое загрязнение были чреваты утратой заключенной в нем жизненной способности всего народа. Таким был и вождь африканского государства, к которому подданные приближались на животе, не осмеливаясь поднять головы и хотя бы взглянуть на высшее для них существо.

В Древнем Египте один из мифов повествовал, как солнечное дитя, осветившее землю, пребывавшую во мраке, возникло из распустившегося цветка лотоса, который вырос на поднявшемся из первобытного хаоса холме над великим озером. По свидетельству выдающегося египтолога М. Э. Матье, во многих сказаниях в роли божества, рождающего солнце и творящего мир, выступала корова. Солнце в облике золотого теленка, было порождено небом - огромной коровой, по телу которой были рассыпаны звезды. И соответственно, вплоть до позднего времени фараоны Египта, уподобляясь солнцу Ра, изображали себя сыновьями небесной коровы - то в виде младенца, сосущего ее молоко, то в виде зрелого мужа, стоящего под ее защитой6.

Долина Нила и пространство, ныне занимаемое Сахарой, в VIII-VII тысячелетиях до н.э. были родинами двух великих мировых цивилизаций - древнеегипетской и африканской, между которыми были взаимосвязывающие их нити. Об этом свидетельствуют найденные в горных массивах Сахары изображения египетских колесниц, рисунки со следами сильного египетского влияния. Не впадая в крайность, можно допустить и то, что многие зародившиеся в Древнем Египте идеи, касающиеся власти и ее носителя - государя, наложили свой отпечаток на представления африканских народов. Во всяком случае, эти представления древних египтян и народов Африки, живших к югу от Сахары, поразительно близки, что трудно объяснить иначе чем влиянием сильной архаичной культуры на более слабую.

Подобно фараону, государь во многих протогосударствах Тропической Африки считался носителем света, олицетворением Солнца, сыном Неба и как таковой, мог представлять свой народ перед другими богами. Еще на ранних ступенях старейшина сельской общины с возрастом восходил в мифическое пространство - сферу света, становясь полубогом. Не это ли объясняет еще и сегодня наблюдаемое почитание населением традиционной власти вождя?

Об особой зависимости жрецов и народа от звезд любопытно рассказывает полусказка-полупредание, записанная немецким исследователем Африки Л. Фробениусом, изложенная им в "Истории африканской цивилизации"7. Эта легенда повествует об упадке царства Каш в области Кордофан, последовавшем после реформ царя Акафа. Царствование последнего, согласно традиции, не должно было продолжаться дольше чем несколько лет. В течение этого времени жрецы должны были тщательно наблюдать за звездами и каждый день точно определять положение каждой из них, пока они наконец не установят день, когда государя следует предать смерти. Царю Акафу, не желавшему быть убитым, удалось сломать эту традицию. Он умер своей смертью. Как это произошло? Почувствовав приближение дня казни, царь решил послушать чудесные рассказы раба Фар-ли-маса. Слушая рассказчика, царь забывал о всех своих тревогах. Однажды Фар-ли-маса слушала младшая сестра царя Салифу-Хамр и пришла в восторг. У нее мелькнула мысль пригласить на повествования невольника всех жрецов города. К тому же этот раб, лишь недавно освобожденный царем, влюбился в сестру царя. Жрецы были приглашены на вечер к царю и рассказ Фар-ли-маса так их увлек, что они забыли о звездах и не следили за их движением. Так продолжалось несколько дней и жрецы уже не могли установить день казни царя по положению звезд. К тому же звезды подсказывали и день гашения всех огней в городе, и казни его хранительницы - младшей сестры государя Салифу-Хамр. Жрецам пришлось отменить старые обычаи - и смерти царя, и гашения огня. Более того, после последнего выступления Фар-ли-масы перед всем народом, толпа так возбудилась, что вспыхнули схватки между людьми. Утром, когда взошло солнце, собравшиеся увидели, что все жрецы во время ночных столкновений погибли.

В легенде не объясняется, что огонь был осквернен творимыми в городе злыми делами. Этот огонь следовало заменить и его заменили новым, чистым, поддерживающим благополучие в городе. По несколько иной причине традиция предписывала устранение царя. С годами он слабел, утрачивая силу, которая поддерживала плодородие полей и садов, приумножение детей в семьях. Сказка подчеркивает, что страна словно утратила источник своего могущества, благодаря проведенным хитрым царем Акафа преобразованиям: он избежал казни, но обрек страну Каш на упадок, а потом и исчезновение.

За этими превращениями скрывался глубокий исторический процесс обновления природы власти. Постепенно вождям становилось необходимым выступить за освобождение трона от религиозных ограничений. Тогда их могущество частично утрачивало прежний, питаемый традициями и обычаем характер, но постепенно обретало свободу от ритуальных ограничений. Власть выходила из-под жреческого влияния, а жизнь государя - из-под постоянной угрозы смерти. Из раба племени государь превращался в его владыку.

Как оценивались эти превращения в представлениях народа? Легенда о судьбе государства Каш отвечает на этот вопрос достаточно определенно - государство приходит в упадок. И все же метаморфозы не прекращались. Традиции разрушались, линия чистоты слабела, в ней возникали бреши, через которые проникали разрушительные силы и роль их стремительно возрастала. Источником представлений об этих силах послужили уже существовавшие образы нечистой силы и, главным образом, ведьм и ведьмаков. Подобно тому, как свету противопоставлялись тьма, мрак, а мифическим богам света существа мрака, так и государю - символу власти света, противостояли существа сферы тьмы, обитатели мрачного леса, глубоких пещер. Именно таким был волшебник, погубивший государство Каш. Такой была и злая колдунья, вступившая в спор с самим дьяволом по вопросу о том, кто способен причинить больше зла людям и восторжествовавшая в этом споре. Сказку народа хауса об этой старухе Лео Фробениус поместил в своей книге вслед за легендой о конце процветания страны Каш. Это был прообраз будущих ведьм. Но в картину злых сил необходимо добавить еще одну фигуру. Внешне она выглядела очень противоречивой, каковой она, в сущности, и была.

Джон Мидлтон, английский исследователь угандийской народности лугбара в Восточной Африке, отмечал: лугбара считали, что человек занимает четко определенное место в генеалогическом пространстве и генеалогическом времени. В центре общества находятся старейшины: старшие с генеалогической точки зрения - в своем роде. По наблюдению этого ученого, старейшина "находится в фокусе схождения линий происхождения и родства как мертвых, так и живых. Он обычно не имеет точного возраста, выражаемого в числе лет. Лугбара говорят, что никто даже не пытается подсчитать годы старейшины, потому что это бессмысленно и не имеет никакого значения. Он стар и он старший; он уже переступил возраст, когда мог бы зачать детей; он уже "подобен предку"; и все старейшины "подобны братьям" и их относительный возраст несуществен. Старейшины - это центр сферы устойчивости"8. По представлениям лугбара, это пространство порядка, незыблемости, пространство мужчин в противовес сфере хаоса, дикому, неорганизованному пространству женщин.

В социальном плане высшая фигура среди лугбара - хозяин дождя. Мидлтон отмечает ее внутреннюю противоречивость. С одной стороны, это старший по генеалогической линии своего субклана, прямо происходящий по духовной или мистической линии от основателей клана, от сыновей героев-предков и этим отличается от простого человека. "Его могущество включало контроль над дождем, контроль над эпидемиями (ниспосылаемыми непосредственно божественным духом, а не возникавшими в результате мелких грехов обычных людей); в прошлом он мог останавливать вражду и войны; в его распоряжении имелись могущественные проклятия, способные, как верили, вызывать бесплодие или стерильность среди людей и скота; он мог даровать убежище человекоубийце." Не удивительно, что и похороны его отличались от похорон обычного человека. В отличие от совершаемых днем, под песни и шум барабанов обычных похорон, хозяин дождя опускался в могилу ночью и в полной тишине, поскольку иначе он мог превратиться в леопарда и убить присутствовавших на погребении. "Мы можем сказать, - писал Мидлтон, - что в некотором смысле хозяин дождя был социально мертв, хотя физически это было и не так: его отстраняли от обычных властных отношений и обязанностей в роде при жизни". "Лугбара, - писал Мидлтон, - видят свой мир разделенным на сферу порядка, власти и социальности, а за ней или вне ее находится царство хаоса, неопределенности, хотя и божественного могущества. Первая сфера - сфера стабильности, вторая - изменений. Последняя лишена времени, в том смысле, что в ней нет структурированного времени повседневной жизни - иначе говоря, смены поколений, времен года, месяцев, дней и ночей. Это зона аморального и внеобщественного безвременья. Хозяева дождя связываются с безвременьем..."9. Иначе говоря, они принадлежат к миру, который антагонистичен обществу, антагонистичен порядку.

Можно провести некоторую параллель между хозяевами дождя и кузнецами Западной Африки. Внутренне и социально они противоречивы. Они опасны. Их противоречивость, в сущности, асоциальна и простой люд их опасается. Кузнецы стали изгоями, отщепенцами, их жилища располагаются за пределами деревни. Хозяев дождя хоронят в ночи, в тишине, что скорее свидетельствует о страхе и о непроизносимых вслух проклятьях. Они античеловечны по своей сути.

Строго говоря, мифическое темное пространство населено не меньшим количеством сил, чем пространство светлое, и наделены они зачастую не меньшей мощью. Но и в самом человеческом обществе есть существа, непосредственно представляющие мир мрака, тем или иным образом связанные с мифическими силами. Среди людей эти силы воплощались в ведьмах и ведьмаках, причем женщины значительно чаще, чем мужчины становились ведьмами.

В области Ашанти, в Гане, по наблюдениям выдающегося исследователя традиционной культуры народа ашанти Р. Рэттри, ведьмой или ведьмаком мог стать только человек, достигший совершеннолетия. Влияние его распространялось лишь на членов его клана. Впрочем, ведьмы встречались у всех африканских народов, становясь воплощением зла. У каждого народа их узнавали по особым приметам, но их объединяла общая черта - они всегда были связаны с диким пространством, окружавшим человеческие поселения, с саванной или густым лесом, которого люди опасались и куда проникали с неохотой, населенном враждебными существами, которых люди опасались. Охотник за ведьмами Яо Адауа рассказывал Р. Рэттри, что зародилось ведьмовство среди ашанти в клане Адуана, "возникшем из почвы".

Народное воображение рисовало ужасные портреты ведьм и ведьмаков, способных тайно "пожирать" жизненное начало даже чистой группы, казалось бы защищенной от такой опасности. Рэттри подробно передает описание этих существ. Яа Адауа рассказывал: "Ведьмы постоянно пытаются заполучить какие-либо предметы, принадлежащие человеку, которого они хотели бы убить - его волосы, ногти или поясные бусы. Они способны превращаться в птиц, в особенности, в сов, ворон, коршунов и попугаев, а также в мух и мух-светлячков, в гиен, леопардов, львов, слонов, становиться зверями, т.е. наделены большей жизненной силой, чем другие животные. У некоторых ведьм - пояс из змей". И уточнял: "Ночами ведьм можно увидеть по излучаемому ими мерцающему свету. Все они ночами соединены между собой паутиной, прикрепленной к дверям всех жилищ. Когда дверь открывается, они сразу же оказываются предупрежденными и слетаются. Едят они всегда вместе, каждая по очереди вносит свою долю в пиршество". По наблюдениям этого охотника за ведьмами, "все ведьмы состоят в сговоре с сасабонсамом (нечистой силой. - В. И.) и красными феями ммоатия"10.

С этими наблюдениями интересно сопоставить суждения известного бельгийского африканиста Люка де Хёша относительно банту, большой языковой группы Центральной, Восточной и Южной Африки. "Колдовство, - отмечал он, - являющееся наибольшим наваждением в обществах банту, подчиняется постоянной схеме: сон предает беззащитную, спящую жертву пугающему захвату другим спящим человеком. В сущности, происходит вампиризация души. В ночи у луба (ветви банту Катанги. - В. И.) тень ведьмы или ведьмака отделяется от тела, бросается на свою жертву, чтобы ее пожрать". Как подчеркивает этот ученый, "ведун захватывает жизненную тень своей жертвы, которая оказывается лишенной своей духовной сущности". Кроме того, ведьмовство лишает жертву рассудка, мутит ее разум. Разыскивая частицы тела - волосы, ногти и тому подобное, ведун связывает" жизненную тень жертвы. Лишенное своей духовной сущности тело медленно погибает. В сущности, это ничем существенным не отличается от связанных с ведьмовством верований у ашанти. Еще более очевидна близость поверий двух народов о метаморфозах ведьм. "Покидая свою телесную оболочку ради мрачных ночных странствований, ведьмы у луба обретают внешность птицы, насекомого; в этом состоянии активного раздвоения личность отнюдь не утрачивает своей цельности, и любая рана на временной оболочке блуждающей тени немедленно передается покинутому телу11. В представлениях луба эти превращения человека в зверя особенно скандальны, поскольку подобные весьма характерные для ведьмовства метаморфозы - грубейшее нарушение границы между мирами людей и животных.

Сходство представлений у народов ашанти Ганы и луба Катанги не могли сложиться независимо, без каких-либо посторонних влияний. Хотя у культур народов мира всегда больше параллелей, чем расхождений, данная близость уникальна. В чем же дело? Прежде всего хотелось бы отметить склонность людей во времена глубокой архаики к персонализации причин изменений, происходивших вокруг них. Персонализировалось и Зло, которое вряд ли являлось некоей абстрактной силой, порождающей горе и бедствия людей. Оно в представлениях этих народов воплощалось во множестве конкретных субъектов - колдунах и колдуньях, ведьмах и ведьмаках, наконец, божествах и злобных полубожественных существ, наделенных волшебной силой. Многие из них находились вблизи человеческой общины или внутри ее, действуя среди людей и во вред им. Некоторые по своей природе не были злобными и лишь постепенно меняя отношение к людям. Однако основная масса отличалась враждебностью к людям и была опасна для человека с момента его зарождения.

Нельзя не учитывать всей сложности африканских представлений о собственном "я", что в известной степени отражалось и в представлениях об окружавших человека враждебных существах. Человек экстраполировал во внешний мир свои представления о волшебном могуществе, как и собственные дурные побуждения, которые предстают в конкретных образах тварей, наделенных особым могуществом. Он с ужасом относится к ним, зная силу собственных злобных устремлений.

Характерно, что пик распространения ведьмовства приходился на начало и середину XX в., когда во многих районах Африки к югу от Сахары прокатились волны народных выступлений против ведьм и ведьмаков. Женщин и мужчин, которых специальные охотники за ведьмами указывали толпе, убивали, их дома сжигали. Часто в этом заподозревали женщин и мужчин из разбогатевших семей, молва объясняла их богатство ведьмовством. Колониальным властям потребовались немалые усилия, чтобы погасить эти кровавые выступления.

Само по себе возникновение ведьмовства было относительно поздним явлением. Бань Гао в своей замечательной книге "Записки о поисках духов", написанной им в начале IV в. н.э., подробно останавливаясь на случаях появления духов в окружении людей и описывая их бесконечные метаморфозы, не упоминает существования ведьм в Китае его времени. Не знала ведьмовства и культура Древнего Египта12. Это не означает, что вокруг египтян не было враждебных им сил - таких сил было много, но они еще не воплощались в столь характерные для поздней архаики существа, как ведьмы. Создается впечатление, что на определенной стадии истории резко обостряется антагонизм между мужчинами и женщинами; последних окружают подозрительность и враждебность, их начинают бояться. Этому не могло не способствовать существовавшее в африканских странах разделение труда, закреплявшее подчиненное положение женщин. В еще большей степени взрыву ведьмовства благоприятствовала особая атмосфера страха перед нечистой силой, ощущение бессилия человека при столкновении с мифическими призраками в обстановке разрушения традиционных способов защиты от этого разрушительного воздействия.

Первым высказал эти соображения исследователь ведьмовства в Гане доктор богословия Х. Дебруннер. В своем исследовании он отмечал, что до 1850 г. ведьм было сравнительно немного и общество хорошо управлялось с ними традиционными способами. До 1850 г. только один автор упоминает о ведьмах, в то время как другие хранят полное молчание по этому вопросу". Исследователь подчеркивал, что "в прошлом ведьм было легко удовлетворить, поместив небольшой кусочек мяса на палке у входа в города... В более трудных случаях с антисоциальными элементами старейшины и традиционные вожди действовали в рамках обычного правосудия, советуясь со жрецами почитаемых духов. В еще более сложных делах или если авторитет самого суда не был достаточно высок, применялись разнообразные испытания для обнаружения виновника - вора, прелюбодея, убийцу, отравителя или ведьмы. Можно было ссылкой на Ньяме (верховное божество) истолковать судьбу, приведшую к смерти человека или же объяснить ее невниманием к почитаемым духам, предкам, или к душе жизни, или же, наконец, злодейством самих убийц, отравителей, преступников, вредоносной магией и деяниями ведьм"13. Но наступили времена, когда прежние способы разрешения внутренних конфликтов оказались неприемлемыми. Дебруннер связывает это явление с прямым влиянием колониальных властей и колониальной торговли, которые бросали вызов давним традициям, верованиям, туземным вождям. Теперь невозможно было добиться справедливости старыми методами. Один из традиционных вождей Ганы резко высказался по этому поводу еще в начале XX в.: "Если наше племя приходит в упадок, а наша слава исчезает, если бывшее великолепие нашего царства уходит в прошлое, что же послужило тому причиной, как не ярость почитаемых духов и не гнев предков! Как могут они благословлять нас, коли мы сами больше не посылаем к нимьпосланцев ни в один из миров, чтобы поговорить с ними обо всем, что тревожит наши сердца! Не удивительно, что благословения священных духов не доходят к нам - грохот больших пушек преследует их, звон церковных колоколов им не нравится; они запутываются в телефонных проводах, пытаются придти нам на помощь - чему же удивляться, что встречается все больше злых людей, а количество ведьм возросло ужасающе и могущество наших магических оберегов утратило силу"14. Волнующие слова, волнующее признание...

Характерно, что африканские культуры даже в матриархальных обществах отличаются господствующим положением мужского начала в культуре и в социальных отношениях, женщинам же отводится роль подчиненная. По наблюдениям Ж. П. Оливье де Сардана, в этносе сонгаев две группы населения - пленники и женщины, составляющие минимум 80 процентов, отстранены от власти, не могут обрести статус совершенного в социальном отношении человека15.

Исключение повсеместно составляло ведьмовство, в котором хотя и встречались ведьмаки, но господствующее положение в абсолютном большинстве случаев занимали женщины. Чем это объясняется?

Французская африканистка Жермена Дитерлен отмечала, что у догонов в момент родов теряющая кровь роженица и младенец являются нечистыми и в таком состоянии мать и ребенок находятся семь недель16. По истечении этого времени мать выбрасывает золу очага, где она раньше готовила пищу, и очищает помещение, в котором находилась, сжигая листву двух растений и семена хлопка. Из всех горшков выливается вода и они ополаскиваются настоенной на коре дерева каилседрата водой. Если новорожденный - мальчуган, на него надевается простенькая набедренная повязка из трех лент ткани, а если девочка, на повязку используются четыре ленты. Лишь после всех этих церемоний мать вновь обретает чистоту и может вернуться к мужу.

Так принято у многих народов Африки к югу от Сахары, хотя сроки осквернения роженицы и младенца могут от культуры к культуре изменяться. Осквернение женщины при родах, наряду с общественным ее принижением, когда она не считается полноценным человеком - одно из важнейших социально-психологических и мировоззренческих предпосылок ее позднейшего превращения в ведьму.

В сущности, ведьмовство - это творение коллективного воображения: страшные сновидения превращаются в реальность на почве издавна существовавших в обществе предубеждений. И именно эту проблему подчеркивают все ее исследователи. В народах, у которых ведьмовство не приобретало характера острого психического заболевания, сохранялось относительно сдержанное отношение к этому явлению. Об этом свидетельствует Е. Е. Эванс-Притчард, еще в 30-е годы исследовавший верования занде, народа, живущего на водоразделе Нила и Конго. Ученому принадлежит интересное наблюдение, как сами занде истолковывали ведьмовство. "Представление занде о ведьмовстве, - писал он, - не сопоставимо с нашим ходом мысли. Но следует сказать, что даже для них есть нечто странное в воздействии ведьмовства. В нормальной обстановке его можно почувствовать лишь в сновидениях. Это не очевидное представление, оно превосходит чувственное восприятие. Они не утверждают, что полностью понимают ведьмовство. Они знают, что оно существует и творит зло, но им еще надо догадаться, каким образом оно действует"17.

В Гане кризис традиционного общества заметно острее, обнаженнее. Явление ведьмовства объяснялось в народе как проявление зависти, ненависти к выигрывавшим, растерянности проигравших при новом раскладе карт. Дебруннер приводит слова ученика подготовительного колледжа в Акропонге, подчеркивавшего, что "ведьмы всегда завистливы и постоянно подстраивают падение больших мужчин и женщин. Ведьма не видит причины, почему сыновья и дочери ее сестры или брата получают образование, трудятся на крупной фирме или занимают высокие посты, в то время как ее собственные дети безграмотны"18.

В народе существовали довольно разнообразные представления о том, как люди становятся ведьмами или ведьмаками. Очень часто встречается убеждение, что ведьмовство обретается младенцем еще с молоком матери и крепнет с возрастом; отсюда особенно велик страх перед старухами и стариками, заподозренными в ведьмовстве, у них оно особенно сильно выражено. По сведениям, собранным Р. Рэттри среди ашанти, если старуха-ведьма хочет, чтобы ее дочь выросла ведьмой, она будет неоднократно ополаскивать ее водой с особым снадобьем над кухонными отбросами. По наблюдениям французского африканиста Марка Оже, среди алладянов и эбрие нижнего Берега Слоновой Кости, способность к ведьмовству передается по преимуществу по материнской линии, но может быть приобретена и случайно, если человек, сам того не зная, поест человеческого мяса19.

Действуют ведьмы ночами, наиболее активны в полночь. Они обнажены и движутся со стремительной быстротой, причем вниз головой. Некоторые ведьмы использовали в своих передвижениях паутину. Как писал Дебруннер, они образуют тайные сообщества со старейшинами, посыльными, вождями, полицейскими и палачами, днем могут выглядеть нищими, презираемыми босяками20.

У них есть еще одна особенность, основывающаяся на том, что народное мышление признает их метаморфозы, как заурядное явлением повседневности: ашанти, например, верят в способность ведьм неограниченно превращаться в различных животных и птиц. Лев-людоед принимается людьми за ведьму, нередки превращения в антилоп и кабанов, совершающих набеги на поля с созревающим урожаем. По свидетельству английской африканистки Мэри Кингслей, в краю Нзима на границе между Ганой и Кот-д'Ивуаром известны ведьмы, ставшие крокодилами21.

Растерявшееся общество, в значительной мере утратившее исторически сложившуюся систему защиты в виде оберегающих его чистоту запретов, пыталось выстроить новую систему обороны от угрожавших ему со всех сторон ведьм. Вызываемый ими ужас был чрезвычаен, а поэтому уличенные в ведьмовстве зачастую подвергались смерти. Пораженное болезнью ведьмовства общество защищалось от них методами, на которые было способно и соответствовало его мировоззрению, то есть с помощью заговоров, оберегов, обладающих магической силой фетишей. Кроме того, за это дело брались возникавшие во множестве синкретические, сочетающие традиционные взгляды с христианскими идеями и установками секты. Наконец, появляется довольно много профессиональных охотников за ведьмами.

Одну из таких сект, действовавших на юго-востоке республики Кот-д'Ивуар, талантливо описал работавший директором Абиджанского музея Берега Слоновой Кости Богумил Холас. Во многих отношениях типичен нарисованный им портрет основателя одно время влиятельного религиозного течения Бото Адаи. В начале это был умелый, процветающий торговец рыбой, которую он закупал у рыбаков на побережье, а члены его семьи сушили и коптили ее. Кроме того, он приторговывал тропическим деревом и в конце концов добился благосостояния. В 1932 г. Бото, как он сам заявил, получил божественное откровение. Ночью, во время сна, его ослепил яркий свет, заставивший его закрыть глаза и ошеломленным упасть с постели на землю. Он услышал голос: "Добрый Бог, твой Господь, определил тебе служение на земле. Ты, Бото Адаи, призван выполнить эту миссию"22. Вскоре он начал читать проповеди, собиравшие вокруг него тысячи последователей. Новая церковь строила храмы, называвшиеся дьюруссалем, во многих деревнях, где пророк и его ученики проповедовали и исповедовали на площадях верующих. Смерть настигла Бото Адаи после небольшого недомогания, легкой лихорадки, 20 августа 1963 г. Его кончина была признана верующими естественной и обряд вопрошения у покойника имени убийцы не совершался. Похороны на четвертом закате солнца собрали множество верующих и были очень торжественны.

Бото Адаи обрел свое влияние на людей, защищая их от наступавшего ведьмовства. Во время проповедей и исповедей грешники публично признавались в своих грехах. В книге Б. Холаса содержится немало примеров подобных признаний. Они свидетельствуют о глубине духовного кризиса, охватившего не только Кот-д'Ивуар, но и многие другие страны Африканского континента.

Однако успех подобных течений в туземной религиозной мысли был недолгим. Дебруннер справедливо отмечал, что крупнейшим противником этих течений были не вожди, не правительство, не церкви, их проповеди были не очень убедительными. В своей основе все они были консервативными и стремились восстановить то, что существовало до натиска западной цивилизации, хотя они и пытались изменить традиционную религию.

На первый взгляд, нет никакой связи между падением влияния традиционных вождей, наделявшихся исходивших от богов силой, и стремительным распространение ведьмовства. Однако связь эта существовала и была обусловлена глубокими внутренними особенностями архаичного миропонимания.

Нельзя забывать, что, помимо защиты племенной чистоты, вождь заботился о благосостоянии подданных и их психическом здоровье. Удары внешних сил и внутренний кризис олицетворяемой вождем системы защиты открывал дорогу темным образам, устремлениям, страстям, что, по мнению самого общества, скрывалось в бездне, и поднялось на поверхность с неожиданной быстротой.

Зло издавна таилось в менталитете племени. Но его олицетворением считались не ведьмы, а боги - такие, например, как бог Сетх у древних египтян или бог Ешу у иоруба в Западной Нигерии. Существовали злобные колдуны, нечистые духи, скрывавшиеся по глухим лесам и пещерам старухи, вроде русской Бабы-яги. Эти силы жили в пространстве мрака и его олицетворяли. Чистота общества служила против них надежной преградой, пока в ней не появились бреши.

В настоящее время традиционная чистота утратила прежний смысл, запреты, поддерживающие ее, рухнули, подточенные временем, словно множеством термитов. Запылали костры, на которых сжигались собранные новыми пророками фетиши, эти магические посредники мощи ведьмовства. Иной раз убивались и сами ведьмы и ведуны, искренне верившие собственным черным снам. Впрочем, пламя костров не приводило к пробуждению. Общество могли спасти не проповеди и не жестокость. Спасение лежало в обновлении общественного сознания и прежде всего через образование.

Примечания

1. DIOP CHEIK ANTA. Nations negres et culture. Paris. 1955, p. 350.

2. Ibid., p. 351.

3. BA AMADOU HAMPATE. La notion de personne en Afrique Noire. Paris. 1973, p. 191.

4. CISSE Y. Signes graphiques, representations, concepts et tests relatifs a la personne chez les Malinke et les Bambara du Mali. - La Notion de personne en Afrique noire. Paris. 1973, p. 162.

5. BA AMADOU HAMPATE. Op. cit., p. 185, 186.

6. МАТЬЁ М. Э. Древнеегипетские мифы. М. -Л. 1956, с. 15, 16.

7. FROBENIUS LEO. Histore de la civilization africaine. Paris. 1952, p. 229 - 236.

8. MIDDLETON JOHN. The Concept of Person among the Lugbara of Uganda. Paris. 1973, p. 500.

9. Ibid., p. 498.

10. RATTRAY P. S. Religion and Art in Ashanti. London-Accra-Kumasi. 1959, p. 29, 28.

11. HEUSCH DE LUC. Le sorcier, le pere Tempels et lesjumeaux mal venus. Paris. 1973, p. 237, 238.

12. БАНЬ ГАО. Записки о поисках духов. (Соу шень цзи). С-Пб. 1994, с.

13. DEBRUNNER H. The Reverend. Wichcraft in Ghana. Kumasi. 1959, p. 62, 66.

14. OLIVIER DE SADRAN J. P. Personnalite et structures sociales (Aproposdes Songhays). Paris. 1973, p. 439.

15. Dicterlen, Germaine. L'image du corps et les composantes de la personne chez les Dogon. Paris. 1973, p. 222.

16. EVANS-PRITCHARD E. E. Wichcraft, Oracles and Magic among the Azande. Oxford. 1972, p. 81.

17. DEBRUNNER H. Op. cit., p. 81.

18. RATTRAY P. S. Op. cit. p. 29.

19. AUGE MARC. Sorciers noirs et diables blancs. - La Notion de person en Afrique Noire. CNRS. 1973, p. 523.

20. DEBRUNNER H. Op. cit., p. 29.

21. Цит. по: DEBRUNNER H., p. 49.

22. HOLAS B. Le separatisme religieux en Afrique Noire. 1965, p. 65.

Иорданский Владимир Борисович - доктор исторических наук.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас