Saygo

Происхождение японского народа

15 сообщений в этой теме

Происхождение японского народа

Глава из книги "История и культура Японии".

Происхождение японского народа относится к числу наиболее сложных и политически острых проблем исторической науки. Объективное изучение данной темы сильно затруднено тем, что предмет исследования отдален от нас огромным временным расстоянием, измеряемым многими сотнями, а то и тысячами лет, что порождает весьма ощутимую нехватку достаточно надежных археологических, антропологических, этнографических, лингвистических и иных данных. К тому же исследование данной проблемы нередко тормозится различными привходящими моментами, связанными, как правило, с попытками "удревнить" собственную историю, не считаясь ни с интересами науки, ни с мнением ученых. Такая тенденция в немалой степени коснулась и японской историографии, долгое время находившейся под сильным влиянием ненаучных взглядов в отношении происхождения японского народа.

Уже в первые послевоенные годы, отмеченные творческой активностью многих японских историков, историческая наука в этой стране демонстрировала стремление существенно пересмотреть и переосмыслить ряд ключевых проблем японской истории и культуры, которые до этого казались незыблемыми, в том числе проблемы японской древности. Этому в большой степени способствовал начавшийся тогда же процесс демократизации японского общества, важным проявлением которого стали востребованность исторической науки и сильная тяга японского народа к познанию своей истории, высвобождавшейся от жестких мифологических схем и ложных антиисторических воззрений. Указанные обстоятельства имели особое значение, если учесть, что успешное развитие исторической мысли зависит не только от уровня и состояния национальной историографии, но и от соответствующего настроя общества, степени его открытости к восприятию новых исторических идей и концепций, касающихся историко-культурного развития данной страны.

Между тем дискуссии в среде японских историков, порой весьма острые, втягивали в свою орбиту все новых исследователей истории и культуры Древней Японии. В этих спорах активное участие принимали и зарубежные, в том числе российские, ученые.

Вопросы, относящиеся к происхождению японского народа, и в наши дни имеют существенно важное значение для понимания японской истории, особенно той ее части, которая, по справедливому замечанию Н. И. Конрада, "ближайшим предметом своего внимания считает культуру, ее состав и ее развитие"1. Тем более, что в центре этих споров, хотя они и ведутся на широкой исследовательской базе, находятся все те же три ключевых вопроса: кого следует считать коренными жителями Японских островов; какой характер имели внешние миграционные потоки, составлявшие основу, на которой формировался японский этнос и, наконец, носителями какой культуры являлись древние японцы.

В японской и зарубежной научной литературе можно встретить различные концепции происхождения японского народа, сильно разнящиеся между собой главным образом тем, какому из многочисленных этнических компонентов, входящих в состав японского этноса как особого исторического типа, отдается предпочтение. Этнических элементов, участвовавших в процессе формирования японского народа, было немало и среди них такие, как китайский, корейский, маньчжурский, монгольский, индонезийский, тюркский и даже африканский. Последний, как считают некоторые исследователи, вполне мог оказать какое-то влияние на развитие японского этноса. Кстати, в древние времена африканские племена проживали не только на территории Африки, но и в ряде стран Южной и Юго-Восточной Азии, в частности, в Индии, Бирме, Вьетнаме, что в определенной мере позволяло им участвовать в процессе этнической ассимиляции, определившей основные черты японцев как единого народа. Однако это влияние было минимальным и к тому же древние африканские племена, состоявшие из первобытных обитателей пещер (цутигумо), уже на ранней стадии формирования японского этноса были фактически полностью вытеснены другими племенами. Этим объясняется тот факт, что в "Кодзики" данное племя упоминается намного реже, чем все остальные2.

Как бы то ни было, практически все исследователи антропологического состава японцев сходятся во мнении, что современный облик японцев сформировался в результате смешения нескольких этнических элементов разных антропологических типов. Существующие различия между ними касаются в основном оценки удельного веса того или иного антропологического типа. Большое влияние на исследовательскую мысль в Японии по данному вопросу оказал преподаватель медицинского факультета Лейпцигского университета Е. Бельц. Прибыв в 1876 г. в Японию, он прожил там 20 лет, обучая японских студентов медицине и обследовав за эти годы большое количество японцев, обращавшихся к нему за медицинской помощью. Несомненной заслугой Бельца является то, что он приобщил японских исследователей к антропологии, которая в то время только зарождалась в Европе и фактически не была известна в Японии3.

Преподавательскую деятельность и медицинскую практику Бельц успешно сочетал с научно-исследовательской работой. Предметом его особого внимания были вопросы, связанные с определением основных антропологических типов японцев и их этногенезом. По возвращении на родину, он в 1901 г. выступил в Берлине на собрании ученых-антропологов, этнографов и специалистов в области первобытной истории с докладом, в котором высказал свое видение проблемы происхождения японского народа.

Бельц выделял три главных антропологических типа японцев, а именно - айнский, маньчжуро-корейский и монголо-малайский. Кроме этих трех компонентов он отмечал также наличие в составе японского антропологического типа полинезийского и, возможно, африканского элементов. По его мнению, айнский компонент наиболее четко выражен у населения северной части Японии и островов Рюкю. Маньчжуро-корейский тип хорошо заметен у японцев, проживающих на западном побережье острова Хонсю, в местах, прилегающих к Корейскому полуострову, а малайские элементы ярче всего прослеживаются у жителей юга Японии. Причиной именно такого распространения разных антропологических типов Бельц считал направление морских течений, помогавших переселенцам достигать японских берегов. Так, маньчжурско-корейские племена двигались по течению с севера на юг от берегов Кореи к юго-западному побережью острова Хонсю, монголо-малайские племена плыли по течению Куросиво вдоль восточных берегов Тайваня и островов Рюкю к японскому острову Кюсю4.

На протяжении довольно длительного времени представления западных ученых о составе и происхождении японского народа оставались незыблемыми для японских антропологов и археологов, большинство из которых в силу недостаточного развития собственной научной базы вынуждены были опираться исключительно на выводы своих западных коллег, что вызывало критику тех, кто обвинял их в отсутствии научной смелости в постановке принципиально важных проблем, связанных с рассматриваемой тематикой.

Недостаточная научная смелость японских исследователей объяснялась, в первую очередь, тем, что самые первые раскопки, на основании которых только и можно было делать более или менее заслуживающие внимания выводы, были сделаны западными учеными.

Первым, кто в 1877 г. вел раскопки в Оомори в районе Канто, был американский зоолог Эдуард Морзе (1838 - 1925). Результаты этих раскопок были опубликованы в "Трудах Токийского университета", где в то время он занимал профессорскую должность. Вплоть до начала второй мировой войны археология и антропология Японии испытывали на себе достаточно сильное влияние западноевропейской научной школы. При этом нередко японские археологи, выдвигая ту или иную гипотезу, касавшуюся происхождения японцев и определения особенностей их антропологического типа, опирались не столько на результаты собственных раскопок, сколько довольствовались некритическим восприятием едва ли не каждой мысли, высказанной тем или иным западным исследователем.

Спор вокруг проблемы происхождения японского народа, а также степени влияния на этот процесс других народов и культур, который ведется на протяжении многих десятилетий, если не столетий, фактически расколол японских и западных исследователей на два непримиримых лагеря: сторонников так называемой айнской теории, согласно которой единственными коренными жителями Японских островов, а следовательно и предками японцев были именно айну, не связанные ни с какими другими расами, и теми, кто считал, что задолго до айнов на Японских островах обитали так называемые коропоккуру, которых причисляли к предкам айнов.

Как правило, каждую новую археологическую находку представители того или иного научного направления стремились использовать для обоснования своей концепции этногенеза японцев. Концепцию коропоккуру наиболее активно развивал известный японский антрополог и археолог Цубои Сёгоро5. Важным аргументом, подтверждающим свою концепцию, он считал обнаруженные в ходе раскопок в 1878 г. отчетливые следы людоедства. Американский археолог Морзе, который проводил эти раскопки, пришел к заключению, что найденные следы каннибализма не имеют никакой связи ни с айнами, ни с японцами, которые никогда не употребляли в пищу человеческое мясо, а принадлежат неизвестному племени, родственно не связанному ни с айнами, ни с японцами6.

Развивая эту мысль американского профессора, Цубои выдвинул свою гипотезу о существовании в далекой древности некоего племени, которое вполне может считаться древнейшим из населявших Японские острова. Представители этого племени существенно отличались от айнов как внешне, так и по образу и укладу жизни. Судя по народным преданиям айнов, это было племя, состоявшее из людей неестественно маленького роста, не превышавшего одного метра. Мужчины были безусыми, безбородыми и круглолицыми. Это племя, притеснявшееся айнами, постепенно мигрировало на север страны, а в дальнейшем его следы и вовсе исчезли. Однако, по наблюдениям самого Цубои и представителей его школы, опиравшихся в основном на устные традиции, племя коропоккуру по своему составу и условиям жизни во многом было сродни современным эскимосам7.

В роли наиболее последовательного и непримиримого оппонента концепции Цубои выступил Коганэи Ёсикиё8, выдвинувший айнскую теорию. Тщательно обследовав и измерив останки древнейших жителей Японских островов и сравнив их с ныне живущими айнами, Коганэи пришел к заключению, что между ними имеется значительное сходство. Правда, среди обследованных им останков почти не было костей черепа. В основном это были фрагменты костей рук и ног. Тем не менее вывод исследователя был однозначен: "Размышляя над вопросом, кого следует считать древнейшим населением Японии айну или коропоккуру, я все больше убеждаюсь в сходстве костей людей каменного века и костей айну, что подтверждает правоту первой гипотезы"9.

Несмотря на то, что в то время в распоряжении Коганэи было крайне мало добротного археологического и антропологического материала (кстати, и сегодня эта проблема не потеряла своей остроты и актуальности), ему удалось систематизировать практически все существовавшие тогда точки зрения по данной проблеме и аргументированно доказать научную несостоятельность концепции коропоккуру. Основные критические замечания, высказанные в отношении концепции Цубои, относившего племя коропоккуру к древнейшим обитателям Японских островов, а также суть своих доказательств в пользу айнской теории Коганэи изложил в книге "Население Японии в каменную эпоху", опубликованной в 1904 году10.

Однако айнская теория не получила однозначного признания и одобрения со стороны как японских, так и зарубежных ученых, хотя сторонников у нее было несравнимо больше, чем у авторов концепции коропоккуру. Вполне благосклонно к этой теории отнесся и такой крупный знаток истории и культуры народа айну, как Н. А. Невский11.

Те, кого не удовлетворяла ни айнская теория, ни тем более концепция коропоккуру, не видя существенных различий между ними и даже полагая, что последние были предками айнов, приводили все новые доводы этнического, антропологического и лингвистического характера, желая воссоздать наиболее полную и объективную картину происхождения японского народа и его этнического состава. При этом большие надежды возлагались на археологические исследования, опиравшиеся не только и не столько на западную, сколько на собственную методологию. Возможности и условия для таких исследований по мере либерализации научной мысли в Японии постепенно расширялись, что высвобождало ее от всевозможных политических и религиозных препонов, возникавших на пути к исторической правде. Тем не менее не следует забывать, что объективные научные исследования по такой острой в политическом и идеологическом планах проблеме, как происхождение японского народа и его состав, не могли не испытывать в той или иной мере давления властей, а их результаты носить вполне объективный и принципиальный характер.

Тени прошлого, когда господствовала одна единственная официальная точка зрения на проблему происхождения японского народа, в значительной мере связанная с религиозным фактором, далеко еще не исчезли. Едва ли не каждая новая концепция, касавшаяся этой не только сложной, но и весьма опасной для ее авторов темы, неизбежно подвергалась преднамеренной критике и даже обструкции со стороны как официальных лиц, так и самих ученых, если эта концепция вступала в противоречие с идеей об исключительности японского народа. В этих условиях некоторые исследователи шли на определенный компромисс, пытаясь соединить религиозно-политический подход к этой проблеме и ее научное исследование и толкование. Одновременно совершенствовалось изучение древних письменных памятников "Кодзики" и "Нихон сёки", которые стали восприниматься не просто как летописный свод случайных сведений и обязательных норм и правил поведения древних японцев, но и как отражение многих событий того времени. По мнению видного японского исследователя данной проблемы Мацумото Ёсио, древние японские мифы, составляющие основное содержание "Кодзики" и "Нихон сёки", хотя и изображают различные стороны религиозно-нравственной жизни древних японцев, но вместе с тем повествуют и о реальной истории Древней Японии или об отдельных событиях того времени. Поэтому, считает Мацумото, к мифам, рассказывающим о происхождении японского народа и его становлении, следует относиться с гораздо большим доверием12.

Все теории и концепции, непосредственно относящиеся к проблеме происхождения японского народа, Мацумото делит на две группы в зависимости от того, каким образом та или иная концепция вписывается в контекст мифологических рассуждений о так называемом народе тэнсон ("потомки богов"), составившим основное ядро будущей японской нации, а главное о местонахождении прародины "потомков богов", именуемой в мифах "Равниной Высокого Неба" ("Такамагахара"). К этому непосредственно примыкает миф о ниспослании на японскую землю внука богини солнца Аматэрасу - Ниниги-но Микото, с именем которого японская мифология напрямую связывает происхождение народа тэнсон и начало императорского правления.

Как отмечает Мацумото, исстари очень многие японцы придерживались той точки зрения, что равнина Такамагахара реально существовала. Только одни были убеждены в том, что это была часть территории собственно Японии, а другие считали, что речь может идти о территории, находившейся за пределами Японского архипелага. Первая точка зрения получила наименование "внутригосударственной доктрины" ("кокунай сэцу"), а вторая - "заграничной доктрины" ("кокугай сэцу"). В первом случае можно, очевидно, говорить об узко консервативном подходе, тогда как во втором - о более широком и близком к научному взгляду на данную проблему. В качестве едва ли не самого веского аргумента в пользу первой точки зрения Мацумото приводит мнение такого авторитетного ученого и государственного деятеля Японии, как Араи Хакусэки13, который настаивал на том, что упоминаемая в древних мифах "Равнина Высокого Неба" (Такамагахара) - это не чья-то выдумка, а древнее название реально существовавшей местности на территории Японии, расположенной у моря, где в древности разворачивались главные события японской истории.

Такое толкование призвано было подтвердить господствовавшую в то время в стране идею о том, что в основе происхождения японского народа лежали исключительно внутренние предпосылки и что никакие пришлые племена не влияли сколько-нибудь существенно на этот процесс. Что касается так называемой внешней концепции или доктрины, то она была связана прежде всего с корейским фактором. В качестве одного из аргументов в обоснование такой точки зрения обычно приводится миф, в котором рассказывается, как брат богини Аматэрасу - Сусаноо за все свои неправедные поступки был выдворен с территории Японии в Корею14.

Разумеется, мифологическое повествование о решении Совета богов изгнать Сусаноо за его проступки именно в Корею еще не решает проблемы происхождения японского народа, хотя, как резонно отмечал Конрад, находит обоснование не только в мифологии, но и в реальной действительности, о чем свидетельствуют постоянные сношения, происходившие между Корейским государством и Японией в древнейшие времена15.

Географическая близость этих двух стран облегчала миграцию из Кореи, которая с годами и десятилетиями приобретала все более постоянный и масштабный характер, на что указывают не только мифологические повествования, но и вполне достоверные источники, такие, например, как "Идзумо-фудоки" ("Географическое описание провинции Идзумо"). И хотя Корея была ареной непрерывных этнических передвижений, а ее территория заполнялась различными пришлыми элементами, тем не менее это не всегда позволяет с достаточной определенностью и достоверностью считать корейскую версию происхождения японского народа достоверной. Вместе с тем нельзя не заметить, что роль и влияние именно этой страны на процесс формирования японского этноса обнаруживаются все явственнее и отчетливее. Исключительно важное значение имеет при этом то обстоятельство, что переселенцы с Корейского полуострова, как свидетельствуют данные, содержащиеся в "Идзумо-фудоки", селились не только на северозападном побережье острова Хонсю, но и направлялись вглубь страны, преимущественно в ее центральную часть, где постепенно формировалось то этническое ядро, которое, возможно, и составило основу будущей японской нации, подтверждая тем самым мифологическую и историко-культурную идею о племенах тэнсон и идзумо как подлинных и единственных предках японцев.

В свое время Конрад, много и увлеченно работавший над этой темой и исследовавший состояние японской историографии по данной проблеме, пришел к малоутешительным выводам, что уровень развития японской и зарубежной исторической мысли свидетельствовал о том, насколько неясен был вопрос о происхождении и составе японского народа. "Мы, - писал он, - узнаем лишь только названия отдельных племен, обитавших на территории Японских островов, но о их сущности, их племенном облике, их первоначальном происхождении сказать что-либо окончательное - не в состоянии. Все сводится к более или менее удачным гипотезам, которые ждут своего дальнейшего обоснования и проверки"16.

Эти слова были написаны более 90 лет тому назад. За прошедшие десятилетия многое изменилось в развитии японского общества и самой исторической науки, которая сумела отбросить всякого рода предрассудки, сковывавшие прогрессивную историческую мысль Японии. Однако эти изменения не затронули сколько-нибудь глубоко принципиальные вопросы, относящиеся к рассматриваемой теме. В течение этого времени появлялись работы, авторы которых вновь и вновь обращались к проблеме происхождения японского народа, но дальше более или менее подробного изложения известных гипотез дело не продвигалось, и сколько-нибудь заметного прорыва в этой области исторических знаний не произошло.

Вместе с тем многие японские исследователи, прекрасно понимая большую научную значимость рассматриваемой проблемы, продолжали усиленно разрабатывать эту тематику, о чем свидетельствует публикация в 1957 г. трехтомного труда под характерным для послевоенной японской историографии названием "Ключ к новому освещению истории Японии"17.

Как отмечается в настоящем труде, после второй мировой войны новых исследований, посвященных происхождению японского народа, почти не появлялось. В исторической литературе того времени большое распространение получила точка зрения, согласно которой первыми обитателями Японии были не пришельцы из других регионов, а предки собственно японцев, которые эволюционизировали в сторону современных японцев. При этом делался вывод о том, что айну изначально были айнами, а японцы ведут свое начало с каменного века. Люди японского каменного века и айну никак не были связаны друг с другом. Такой взгляд на происхождение японского народа был созвучен с националистическими настроениями, господствовавшими до и во время второй мировой войны. В первые послевоенные годы эти взгляды не претерпели существенных изменений, хотя все чаще стали подвергаться серьезной критике.

Вопросы расы и нации в большой степени относятся к области антропологии и поэтому не могут быть разрешены в рамках других наук, особенно, археологической. Однако пока удалось изменить оценки, касающиеся происхождения японцев и японской нации, опираясь на данные археологии. Речь идет о выводе археологов о том, что древние люди, которые жили в Японии в эпоху дзёмон, перешли и в следующую за ней эпоху - яёи. Однако в начале эпохи яёи в Японии проживали и другие люди, представлявшие, хотя и в небольшом количестве, новую культуру. Считалось, что именно под влиянием этих людей происходили серьезные перемены в японской культуре. Если же иметь в виду последние исследования, то их вполне можно рассматривать как несомненные успехи японской антропологической науки, хотя окончательные выводы делать еще рано.

Существуют различные точки зрения относительно того, как развивался процесс заселения Японских островов и какое влияние на формирование японского народа оказали внешние факторы. По мнению ряда исследователей, заселение Японского архипелага происходило со стороны южных морей. Людской поток двигался с юга и достигал собственно японской территории, пройдя остров Окинава и вдоль острова Кюсю. Некоторые исследователи полагают, что именно эти люди являлись предками айну. Если же следовать древним письменным источникам - "Кодзики" и "Нихон сёки", то следует заметить, что в древности значительная масса людей прибывала в Японию из Китая и Кореи. Современные исследования показывают, что люди, живущие в районе Кинки, по своему составу очень близки к корейцам. Что же касается тех, кто прибывал в Японию с севера, то об этом нет достаточно надежных сведений.

Теория, признававшая айну первыми жителями Японских островов и вызывавшая среди научных кругов этой страны в период Мэйдзи серьезные споры, носившие часто методологический характер, в основном сводилась к предположению, что в доисторические времена айну являлись жителями Японских островов. Однако в настоящее время наиболее распространенной можно, пожалуй, считать точку зрения, согласно которой японцы и айну антропологически не связаны между собой.

Спустя более 30 лет с момента окончания второй мировой войны вопросы, касающиеся происхождения японцев, вновь оказались в центре научных дискуссий, в ходе которых наряду с прежними точками зрения высказывались и новые положения, основанные главным образом на данных археологических раскопок и антропологических исследований. Характерно, что в первые же послевоенные годы японские ученые активно участвовали в научных обсуждениях, посвященных все той же проблеме происхождения японского народа. Необходимо было внести ясность в понимание таких вопросов, как состав японского народа, его характерные национальные черты и особенности, происхождение японского языка, исторические, местные, личностные и иные отличия японцев, культурные и общественные традиции, уклад жизни населения Японских островов, географические и природные условия этой страны и т.д. и т.п. Материалы подобных обсуждений публиковались в виде отдельных книг, которые выходили в свет под многозначительным названием "Кто такие японцы?"18. При этом историки не скрывали своей озабоченности тем, что в университетах Японии недостаточное внимание уделяется подготовке высококлассных специалистов в тех областях знаний, от которых в большой степени зависит научное изучение данной проблемы, в частности, этнографии, психологии, истории общественной мысли и др.

Одним из важнейших элементов, составляющих основу формирования японского этноса, является становление и развитие национального языка. В свое время известный российский японовед Е. Д. Поливанов, относивший японский язык к "смешанным языкам", обнаружил в нем немало элементов как урало-алтайской, так и малайско-полинезийской семьи языков. По наблюдениям ученого, существует ряд свойств, говорящих в пользу генетической близости японского и малайско-полинезийского языков. Одним из них он считал почти полную тождественность японской музыкальной акцентации (то есть системы ударений, позволяющей выделить отдельные элементы в слове или фразе) не только малайской, но и малайско-полинезийской группе языков. Это позволило ему провести определенные параллели и выявить звуковые соответствия между японским языком (в том числе его элементами в составе языка айну) и малайско-полинезийскими (аустронезийскими) языками.

Это, разумеется, не значит, предупреждал Поливанов, что японский язык примыкает к языкам малайской группы, хотя он и близок к ней. Главный вывод российского исследователя состоял в том, что японский язык находится в определенном генетическом родстве с малайско-полинезийскими языками, а часть его языковых признаков восходит к малайско-полинезийским (аустронезийским) истокам. В то же время ученый подчеркивал, что между ними существуют и "крупные отличия, так как японский язык гибридный по происхождению, амальгама (разнородная смесь. - А. И.) южных, островных, аустронезийских и, с другой стороны, западных континентальных, общих и корейскому, и другим восточно-азиатским континентальным "алтайским" языкам, элементов"19. Что касается иноязычных заимствований, то по отношению к малайско-полинезийской группе они касались главным образом словарного состава японского языка, тогда как с алтайскими языками его сближала очевидная схожесть их грамматического строя.

Мысль Поливанова об амальгаме или смешении многих языков в процессе формирования древнего японского языка выходит далеко за рамки чисто лингвистического анализа, помогая глубже понять ход становления японского этноса в целом, развитие которого происходило за счет напластования многочисленных, часто весьма неоднородных этнических частей и компонентов. Неудивительно, что некоторые современные японские исследователи предлагают при рассмотрении истории древнего японского языка и его родства с другими языками не ограничиваться чисто лингвистическим анализом, а подходить к нему как к важнейшему явлению культуры. В качестве примера такого подхода приводится работа Оно Сусуму "Происхождение японского языка", опубликованная в 1957 году20.

Исследования, проведенные в последние десятилетия XX в. японскими учеными и их российскими коллегами, дают все новые антропологические и археологические данные, подтверждающие так называемую урало-алтайскую теорию происхождения древнего японского языка, основанную на большой типологической и материальной общности японского языка с корейским, тунгусо-маньчжурским, монгольским и тюркским языками21. При этом следует иметь в виду, что все большее родство обнаруживается между японским и корейским языками и это доказывает, что японский язык находится ближе всего к корейскому языку.

Что же касается языка айну, то он во многом отличается от древнего японского языка как по фонетическому, так и по лексическому составу. В языке айну, хотя и есть нечто общее с древним японским языком, но, как полагал Н. А. Сыромятников, для языков, которые находились в непосредственном контакте много веков, их сходство не так уж и велико. "Видимо, - писал он, - айну - язык, который не только не родственен японскому, но не выступал даже в качестве языка-субстрата"22.

Японские исследователи с большим доверием относились к тезису Поливанова о древнем японском языке как о "смешанном языке", вобравшем в себя элементы в основном двух языков: алтайского и малайско-полинезийского. Его труды по истории древнего японского языка были опубликованы в период с 1918 по 1938 год. К сожалению, его идея "смешанного языках" была в свое время проигнорирована многими японскими языковедами. И лишь спустя многие годы, а точнее в 1968 г., работы Поливанова благодаря усилиям японских филологов были переведены на японский язык и получили заслуженное признание японской научной элиты. И хотя теория происхождения японского языка, которую отстаивал Поливанов, вызвала со стороны ряда японских лингвистов критическое отношение, тем не менее Поливанов остается одним из выдающихся российских и советских японоведов, а его труды пользуются все большим признанием японских исследователей. Не случайно его имя упоминается в Японской энциклопедии23.

Если вопрос об истоках японского языка благодаря антропологическим, археологическим и этнографическим исследованиям последнего времени более или менее прояснился, а споры вокруг этой проблемы не имеют той остроты, которая наблюдалась еще сравнительно недавно, то этого нельзя сказать о многих аспектах развития японского этноса, а также о хронологических рамках этого явления, о том, что представляла собой Япония в древние времена и кто населял в ту пору японские острова.

Однако центральной проблемой, сохраняющей свою научную актуальность, остается вопрос о том, носителями какой культуры были предки нынешних японцев. Еще в середине прошлого столетия мало кто из серьезных японских и зарубежных ученых верил в существование в Японии каменного века. В книге "Древняя Япония. Историко-археологический очерк", опубликованной в 1958 г., ее автор М. В. Воробьев, изучая состояние исследования этой проблемы в Японии и России, без малейшей доли сомнения утверждал следующее; "До сегодняшнего дня в южном Приморье, на Сахалине, в Корее и Японии нет ни одного археологического памятника, палеолитический возраст которого признавала бы сколько-нибудь значительная группа ученых. Более того, среди археологов и геологов нет единого мнения ни по вопросу о возможности заселения этих мест древнейшим человеком, ни по вопросу о перспективах обнаружения палеолитических памятников в будущем. До настоящего времени изучение палеолита в Японии - это история долгих бесплодных поисков, перечень публикаций якобы палеолитических материалов и туманных сведений об открытии то в том, то в другом пункте страны палеолитических стоянок, костных остатков палеолитического человека, это, наконец, умозрительные теории, обосновывающие неизбежность будущих палеолитических находок или, наоборот, полную бесперспективность дальнейших поисков"24.

Приблизительно такого же мнения придерживался и автор книги "Японский этнос" Мацумото Ёсио: "Среди обнаруженных до сегодняшнего дня археологических находок и следов древних культур нет ни одного предмета, относящегося к палеолиту. Все они являются памятниками неолитической эпохи. Удастся ли в будущем обнаружить на территории Японии следы каменного века, с полной уверенностью сказать нельзя. Невозможно также хронологически точно определить, когда началась эпоха неолита в Японии. Однако с большой долей уверенности можно утверждать, что возраст всех найденных на сегодняшний день реликвий не более десяти тысячи лет". При этом автор приводит точку зрения сторонников существования в Японии палеолита, которые, как отмечает Мацумото, исходят из той посылки, что поскольку на материке едва ли не повсеместно существовал палеолит, то и в Японии должны были происходить аналогичные и достаточно синхронические процессы, несмотря на ее островное положение25.

В древних японских хрониках "Кодзики" и "Нихон сёки" упоминаются до десятка названий различных племен и народностей, которые с незапамятных времен обитали на Японских островах. Чаще всего встречаются такие наименования, как цутигумо, эбису, эдзо, коропоккуру, кумасо, хаято, тэнсон, айну, из которых, пожалуй, только существование племени айну не вызывает у исследователей возражений. Едва ли не основным аргументом против признания того, что за всеми этими "племенами" на самом деле скрываются народности, которые проживали на территории Древней Японии, а некоторые из них, возможно, даже являлись ее коренными жителями, служит то, что рассказы об этих племенах составляют содержание древних японских мифов и представлены, как правило, в тех разделах исторических сочинений, в которых повествуется о жизни богов, а потому эти рассказы воспринимаются не как исторически правдивые сочинения, а скорее как мифы и легенды.

Нисколько не преуменьшая необходимости руководствоваться в научном исследовании стремлением строго отличать миф от исторического факта, следует вместе с тем исходить из того, что и сама мифология фиксирует немало реальных исторических событий, часто воспринимаемых современным читателем не иначе, как сознательное искажение исторической действительности. Еще двести лет тому назад Дж. Вико в своей знаменитой "Новой науке" очень верно заметил: "Простонародные Предания должны были иметь общественное осознание истины, почему они возникли и сохранялись целыми народами в течение долгих промежутков времени. Одна из больших работ нашей Науки - найти в этих Преданиях основу истины, которая с течением лет и с переменою языков и обычаев дошла до нас под покровом ложного"26.

Опираясь на древние письменные источники Японии и широко используя лингвистический анализ при выявлении названия того или иного племени, японские исследователи пытаются проследить его происхождение, а также возможные пути территориального перемещения племен или отдельных этнических групп, способы и средства, которыми они пользовались, желая любой ценой добраться до японской территории.

Среди племен, в той или иной мере участвовавших в длительном процессе становления и развития японской нации и древней японской цивилизации, едва ли не главная роль, по мнению многих японских ученых, принадлежала тунгусскому племени, проживавшему на западной окраине Среднесибирского плоскогорья, по правобережью великой сибирской реки Енисей. По языковому принципу это племя входит в состав урало-алтайской семьи, включающей в себя маньчжурский, монгольский, тюркский, корейский, японский и ряд сибирских языков - эвенкийский, эвенский, нанайский, удэгийский и некоторые мертвые языки, например, чжуруженьский. Именно представители тунгусского племени, как представляется ряду японских исследователей, в древние времена оказались на территории Японии, преодолев трудный и крайне опасный путь, пролегавший через Монголию, Маньчжурию, Приморский край и Корейский полуостров, и добравшись на своих лодках до Японских островов, выбирая кратчайшее расстояние, между азиатским материком и Японией (если, конечно, не принимать во внимание путь через остров Сахалин, который в те времена практически был недоступен).

Некоторые японские авторы подробно описывают, как отважные и изобретательные молодые тунгусы, не зная страха, выходили в открытое море и умело используя морские течения, благополучно достигали западного побережья острова Хонсю или острова Кюсю, в основном его южной части. Именно здесь перед ними открывалась обетованная земля - Япония27.

Для преодоления таких огромных по тем временам расстояний, успешно покоряя морские просторы, недостаточно было обладать недюжинной физической силой и иметь определенные навыки в области мореплавания и вообще морского дела, чему, вероятно, способствовало проживание этого племени на берегах великой сибирской реки. Бесстрашных смельчаков повсюду подстерегали опасности, с которыми далеко не каждый мог справиться. Не трудно представить, сколько людей, участвовавших в этом миграционном потоке, погибло, так и не добившись своей главной цели - Японских островов. Последним промежуточным пунктом на этом длинном и трудном пути являлся Корейский полуостров, куда прибывало все большее число племен.

Однако при всей значимости влияния этого людского потока на процесс происхождения древних японцев, он не был единственным элементом в многослойном конгломерате разных этнических и антропологических компонентов, составлявших в своей совокупности общий тип современного японца. Большое значение имело также проникновение на Японские острова так называемых южных племен, населявших в то время полинезийское пространство от Гавайских островов до центральной части Тихого океана, включая Новую Зеландию. Прибывавшие на Японские острова представители этих племен выбирали для своего постоянного проживания не только остров Кюсю, но и западную часть главного японского острова Хонсю.

Люди, пришедшие с юга и желавшие обустроиться на новом месте, нередко вступали в открытое столкновение с местным населением, постепенно изгоняя последних с их исконных мест проживания. Можно предположить, что коренными жителями этих мест были айну, которые и стали объектом притеснения со стороны иммигрантов южной волны. Несмотря на то, что далеко не все исследователи считают айну аборигенами, сам факт заселения ими острова Кюсю, в сущности, никем не оспаривается. Как не отрицается и то, что они постоянно подвергались гонениям со стороны пришлых людей и в конце концов значительная их часть была оттеснена сначала на соседние острова, а затем на восток и север страны. Процесс этот продолжался не одно столетие и завершился лишь к концу XVI в., когда одна из древнейших народностей Японии оказалась насильственно загнанной в резервацию на остров Хоккайдо.

Можно считать вполне доказанным, что в глубокой древности местом проживания айну был не северный остров, а фактически все обширное территориальное пространство центральной и южной части страны, включая остров Кюсю, откуда впоследствии айну были силой вытеснены на север, потеряв в ожесточенных сражениях с правительственными войсками значительную часть своего народа. Нельзя не согласиться с М. Г. Левиным, который на основании проведенного им анализа суммарного типа японцев и особенностей этого антропологического типа, пришел к выводу, что "предки айнов занимали в далеком прошлом основную территорию Японских островов и что айнский пласт составил существенный компонент в формировании антропологического типа японцев"28.

Этот вывод ученого нисколько не противоречит теории происхождения древних японцев и древнего японского языка, базирующейся не только на типологической основе, но и на его материальной общности с корейским, тунгусо-маньчжурским, монгольским и тюркскими языками. Хотя язык айну не вполне вписывается в эту типологическую общность, а по фонетическому и лексическому составу сильно отличается как от древнего японского языка, так и от алтайских языков, с которыми у древнего японского языка имелось явное сходство, а сами айну принадлежат к другой, не монгольской народности, это не дает еще достаточных научных оснований для полного исключения этой народности из процесса формирования антропологического типа японцев.

О том, что в древности на юге Кюсю находились поселения айнов, свидетельствуют следы их обитания, обнаруженные при раскопках курганов, из которых были извлечены различные предметы быта представителей данной народности. Вполне возможно, что в эти места айну добирались не через Сахалин и Хоккайдо, а другим путем, предположительно через Приморский край, который считался более безопасным.

Мацумото, говоря о миграционном пути айну, допускал, что они могли проникать на Японские острова как с севера, так и с юга. Постепенно они заселили почти всю территорию Японского архипелага. Этот вывод, по его мнению, подтверждается многочисленными предметами, относящимися к культуре айну и обнаруженными на юге (прежде всего на островах Рюкю и Кюсю) и на севере (включая район Оу и остров Хоккайдо)29.

Переселение различных племен и народностей на Японские острова с азиатского материка проходило не только через территорию Монголии, Сибири, Приморского края, Маньчжурии, но и с юга на север Китая. Вместе с ними и фактически тем же путем продвигались переселенцы в основном из стран Юго-Восточной Азии. Подтверждением тому служат сохранившиеся следы не только древней китайской культуры, но и некоторых народов Юго-Восточной Азии30.

В древних японских хрониках упоминается также племя "цутигумо", о котором мало что известно. Вероятнее всего это одно из самых загадочных племен среди аборигенов Японии, о котором до сих пор высказываются самые противоречивые суждения. В частности, неясно, является ли "цутигумо" названием одного племени или оно объединяет ряд однотипных народностей, какова их численность, откуда они пришли и когда появились на Японских островах, а также каким был ареал их обитания.

В свое время Конрад, анализируя различные взгляды японских авторов на проблему данной народности, приводил ряд гипотез, одна из которых относила "цутигумо" к малайцам или родственным им племенам, другая, наоборот, признавала этническую зависимость "цутигумо" от других этнических элементов, существовавших в Древней Японии, а третья и вовсе основывалась на том, что это название охватывает всех инородцев раннего периода существования японского этноса. Кое-кто полагал, что название "цутигумо" применимо к племенам эбису и кумасо, обитавшим в древности на Кюсю, и даже к коропоккуру, которых прямо отождествляли с айну. Отмечая достаточно пеструю картину мнений по данному вопросу, что, как считал академик, было вызвано отсутствием необходимых доказательств, особенно археологических, Конрад делал весьма неутешительный вывод: "В настоящее время, при нынешнем состоянии материала, вопрос о цутигумо следует считать не только не разрешенным, но пока, пожалуй, и неразрешимым"31. Нельзя не согласиться с уважаемым ученым. Этот вопрос остается не только не решенным, но по-прежнему одна гипотеза опровергает другую, что, к сожалению, исторической достоверности не прибавляет. По мнению некоторых японских исследователей, под названием "цутигумо" могут скрываться некоторые племена, относящиеся к африканской расе. При этом они исходят из того, что в доисторические времена район обитания представителей этой расы не ограничивался африканским континентом. Представители этого племени селились вдоль Тихого и Индийского океанов и вполне могли доплыть до Японских островов. Возможно даже, что представители африканской расы оказались на Японских островах задолго до появления там тунгусского племени и были изгнаны с этой территории айнами32, так как были не столь многочисленны и не так сильны.

По мнению Конрада, этим именем скорее всего обозначались племена, которые занимали западную и центральную части острова Хонсю, главным образом провинции Ямато и отчасти Ямасиро, откуда они распространились и на другие территории страны. Именно это племя, полагал ученый, "является основным носителем всего исторического процесса" Японии, в то время как все остальные племена и народности "оказываются неизменно в положении отсталых, оттесняемых, ассимилируемых или уничтожаемых"33.

Происхождение земных племен, как правило, связывают с небесными потомками, оставляя в стороне любые контакты и взаимодействия этого, богом избранного, народа с другими племенами или народностями. Единственное, пожалуй, исключение составляет племя "идзумо", обитавшее на западном побережье острова Хонсю - самой южной его части. Впоследствии эта территория стала официально именоваться провинцией "Идзумо". Отсюда произошло и само название обитавшего в этих краях племени. Об этом регионе и его жителях подробно рассказано в "Идзумо-фудоки" ("Историческом и географическом описании Идзумо"). Подобные описания в начале VIII в. были осуществлены по распоряжению, центральной власти, которая решила провести своего рода инвентаризацию своего хозяйства. К сожалению, до наших дней дошли сведения лишь о пяти таких провинциях. Это - Идзумо, Хитати, Харима (центральная часть острова Хонсю), Бунго (северо-восток Кюсю) и Хидзэн (северо-запад Кюсю). Но и эти описания сохранились лишь в виде отдельных фрагментов. Описания остальных провинций вообще не подлежат восстановлению, а следовательно и изучению34.

Значение "Идзумо-фудоки" как, несомненно, достоверного историко-филологического источника состоит прежде всего в том, что в этих описаниях содержатся подлинные сведения о природно-географической среде обитания древних племен на той или иной территории страны. "Идзумо" переводится как "Страна облаков"35. Указанное обстоятельство, кроме всего прочего, призвано было показать и доказать несомненную правоту утверждения, содержащегося в одном из основных мифов, посвященных происхождению "народа тэнсон", отождествляемого с народностью идзумо.

К подробному историко-географическому описанию провинции Идзумо, как и других провинций Древней Японии, приступили в 713 г. и завершили в 740 году. Что касается "Идзумо-фудоки", то оно появилось на свет в 733 г., то есть спустя ровно 21 год с момента издания в 712 г. классического письменного памятника "Кодзики", в котором уже достаточно четко была сформулирована линия исторического развития древнего японского общества и показано, как следует трактовать главные вопросы древней истории Японии, в том числе и проблему происхождения японского народа.

Тем не менее у племени идзумо была своя, принципиально иная, история происхождения. Есть достаточно оснований полагать, что именно это племя или эти племена явились тем ядром японского народа, вокруг которого проходил процесс становления и развития японского этноса, то есть той частью народа-завоевателя (сэйфуку миндзоку)36, которой суждено было, как утверждает древняя японская мифология, покорить страну, изгнав с ее территории всех инородцев и установив над ней полный и безусловный контроль.

Эта мысль фактически пронизывает содержание мифов, в которых рассказывается о происхождении японского народа. При этом явственно прослеживается стремление провести некую связь между Равниной Высокого Неба, где, по легенде, обитали небесные боги, и земной территорией, на которой разворачивались главные события японской истории, в которых боги принимали участие.

Разумеется, это далеко не исчерпывает проблемы "корейского" происхождения населения идзумо и его антропологического типа, хотя бы потому, что Корея в те времена являлась ареной непрерывных этнических переселений и отличалась большим разнообразием ее этнического состава, что не всегда определялось с достаточной достоверностью. "В разное время своего исторического существования, - отмечал Конрад, - территория Кореи заполнялась различными пришлыми элементами, которых через некоторое время сменяли новые волны пришельцев; в разных частях полуострова, даже в одну и ту же историческую эпоху, мы неоднократно застаем разноплеменное население"37.

Можно с определенной долей уверенности полагать, что главный маршрут продвижения пришлых этнических групп и элементов на Японские острова пролегал именно через Корейский полуостров. Что же касается собственно корейских племен, то трудно себе представить, чтобы их представители не были включены в этот процесс. Весь вопрос состоит, видимо, в том, чтобы с максимально возможной точностью установить удельный вес "корейского фактора" в происхождении японского народа.

Японские и зарубежные ученые, опираясь на имеющийся в их распоряжении разный по характеру материал (все еще недостаточный), пытаются воссоздать подлинную картину прошлой исторической жизни, определить этнический и палеонтологический состав древнейших жителей Японских островов, выявить маршруты движения огромных людских масс с одних мест их проживания в другие, выяснить, хотя бы приблизительно, происхождение тех или иных племен и народностей, так или иначе оказавшихся на Японских островах, их культурно-исторические корни и т.д.

При этом одни исследователи выражают весьма скептическое отношение к любым письменным свидетельствам глубокой древности, считая, что они представляют собой чистый вымысел, лишенный какой бы то ни было исторической достоверности, и поэтому нет большого смысла тратить время на изучение того, что не может принести никакой пользы. В качестве доказательства исторической ограниченности мифов и преднамеренного искажения в них исторических фактов и событий приводится обычно то соображение, что эти мифы помещены в разделе "Нихон сёки", посвященном "эре богов".

Между тем при всей внешне кажущейся мифологичности содержащегося в древних хрониках исторического материала было бы проявлением неоправданного высокомерия со стороны тех, кто заранее крайне скептически оценивает подобные материалы, еще больше сокращать и без того не слишком богатую источниковую базу, относящуюся к изучению древней истории вообще и древнейшей истории Японии, в частности. При всем этом следовало бы с гораздо большей щепетильностью и максимальной осторожностью относиться к рассказам древних людей о своей жизни и делах, которые, к сожалению, часто и необоснованно воспринимаются некоторыми современными исследователями как нечто малосущественное и находящееся за пределами здравого смысла, якобы не представляя для науки никакой особой ценности. Другое дело, что чем древнее источник, тем больше заключено в нем загадок, тем больше времени и сил требуется для их разгадки, тем тщательнее и объективнее должен проводиться учет всех доступных источников. В то же время беспричинный уход от их всестороннего анализа и объективной оценки, как правило, приводит к серьезным провалам в исследовательской работе и не позволяет выявлять новые письменные и иные источники, которые позволили бы по-новому подойти к изучению древнего японского общества, сделать наши представления о нем более правильными и научно обоснованными.

Немало вопросов возникает и в связи с попытками определить время массового заселения Японских островов пришельцами, а также выяснить, какую культуру они представляли. Эти два вопроса находятся в поле научных интересов не только японских, но и зарубежных исследователей, порождая все новые гипотезы и догадки, которые зачастую больше напоминают желание произвести сенсацию, нежели выявить объективные факты, оказывающие реальное воздействие на историческое и культурное развитие этой страны. Знакомство с материалами некоторых из этих дискуссий наводит на мысль, что их целью является не столько установление научной истины, сколько стремление во что бы то ни стало "удревнить" историю собственной страны, перенести на японскую почву процессы, происходившие в других, в том числе соседних государствах, к тому же и в более отдаленные от нас времена.

Некоторые историки всю ответственность за отставание в исследовании японской древности пытаются возложить на археологов, обвиняя их в том, что в течение длительного времени они слепо следовали в фарватере западноевропейской археологической науки, одобряя и поддерживая, по существу, все ее "открытия", оценки и выводы. Оказавшись под сильным влиянием западных археологов, японские исследователи часто занимали выжидательную позицию, не спешили с публикацией результатов собственных исследований, в какой-то мере даже робели перед авторитетом западной науки. Возможно, именно этим объясняются достаточно скромные успехи японской археологической науки.

В современной японской историографии продолжают активно обсуждать сложные проблемы японской древности, исследовать и сопоставлять новые археологические и антропологические материалы, базируясь на которых выдвигались бы научно обоснованные теории и концепции о происхождении японского народа, материальной и культурной жизни древних японцев, системе их взглядов и идей. В центре внимания по-прежнему находятся вопросы о времени заселения Японских островов, степени и характере внешних влияний на процесс формирования японского этноса и японской культуры, о присутствии древнейших эпох в истории Японии, в частности, о японском палеолите, существование которого на территории Японии до сих пор признается далеко не всеми исследователями38.

Процесс становления и развития древнего японского общества начался несколько тысячелетий тому назад, когда в Японию впервые стали проникать отдельные элементы так называемой палеолитической культуры (в основном древние каменные орудия), к тому времени уже существовавшей на азиатском материке, включая Сибирь и Дальний Восток. Остаются не до конца выясненными и вопросы, касающиеся времени, в которое происходил этот процесс, а также тех людей, которые доставляли в эту страну предметы, относящиеся к культуре каменного века.

В 1984 г. вышла в свет монография академика А. П. Деревянко под названием "Палеолит Японии", в которой была предпринята попытка подвести некоторые итоги изучения проблемы японского палеолита и первоначального заселения территории Японских островов. Как пишет автор указанной книги, после 1962 г. в изучении палеолита Японии наметились два основных направления. Первое объединяет японских ученых, которые считают, что человек в Японии прошел те же стадии развития, что и на остальной территории Старого Света. Сторонники этого направления в японской археологии опирались в своих построениях в основном на типологический метод. Они сравнивали комплексы, обнаруженные на Японских островах, не только с ранними памятниками Китая и Юго-Восточной Азии, но и с европейскими, полагая, что развитие древних культур в Японии прошло те же этапы, что и в других районах Евразии. Что касается второго направления, то его сторонники при анализе японских материалов и сравнении их с комплексами материковых районов, в том числе Северного Китая, подчеркивают "локальное своеобразие" в развитии культуры на островах39.

В сущности говоря, различия в изучении данного предмета между японскими учеными объясняются вовсе не тем, что изучением проблем древней Японии занимаются специалисты разных школ и направлений, как полагает автор монографии, а тем, как глубоко тот или иной исследователь оценивает роль и значение тех событий, которым суждено занять в национальной истории свое заслуженное место. Поэтому странным выглядит утверждение автора о том, что "любые попытки отвергнуть палеолитическую эпоху в культуре человека в Японии нельзя считать серьезными и заслуживающими внимания"40.

Формирование антропологического типа современного японца традиционно связывают с двумя археологическими эпохами и культурами: дзёмон и яёи. Именно к ним многие исследователи относят становление и развитие самобытных черт и специфических особенностей, придающих древней японской культуре ту непохожесть и то своеобразие, которые отличают ее от других мировых культур. Культурная эпоха дзёмон (что в буквальном переводе означает "веревочный орнамент", или "керамические изделия с нанесенными на них веревочными узорами"), часто именуемая японской неолитической культурой, длилась несколько тысячелетий до н.э. и подразделялась на пять главных периодов. На начальном этапе не вся керамическая посуда имела веревочный орнамент. Первое время на многих изделиях вместо веревочных узоров располагали рисунки моллюсков, изображение шпателя (лопаточки) и т.д. Керамические изделия эпохи дзёмон были обнаружены в большом количестве и практически на всей территории Японии.

Исследователи определяют некоторые различия между двумя типами керамических изделий неолитической культуры, обнаруженных в разных частях страны. Эти отличия касаются как формы изделий, так и их размеров. Разграничительная линия, фиксировавшая отличия двух типов керамических изделий, проходила между населенными пунктами Кувана и Сэкигахара, расположенными в провинциях Исэ и Мино, и разделяла страну на две части: западную и северо-восточную. Наибольшее число предметов керамики, относящихся к культуре дзёмон (или японского неолита) было обнаружено в районе Канто и на северо-востоке страны, находили их также в западных провинциях.

Эпоха культуры дзёмон плавно переходила в новую эпоху, названную эпохой культуры яёи (по наименованию одного из районов Токио, где в результате археологических раскопок были обнаружены керамические изделия, относящиеся к новой эпохе), длившейся почти шесть веков (III в. до н.э. - III в. н.э.). Керамика эпохи яёи имела ряд особенностей, существенно отличавших ее от керамики эпохи дзёмон. Она отличалась большим единообразием, упростился процесс производства, изменился цвет керамических изделий. В них стали преобладать красные тона, упростилась сама форма сосудов и других изделий, значительно проще стали орнаменты, которыми украшались керамические изделия времен дзёмон в виде веревочных узоров, отпечатков раковин и т.д.. Часто новая керамика вообще не имела ярко выраженных украшений в форме всевозможных живописных орнаментов. Но, пожалуй, главное отличие этих двух культур состояло в том, что новые керамические изделия нашли несравнимо более широкое применение в обыденной жизни древних японцев, стали необходимой частью их быта.

Новая эпоха яёи, утвердившаяся в Японии на рубеже двух тысячелетий (старой и новой эры) в результате так называемой неолитической революции, резко изменила весь хозяйственный и общественный уклад жизни людей, которые от собирательства, охоты и рыболовства стали постепенно переходить к земледелию и прежде всего рисоводству (в основном заливному), что, вместе с использованием металла и бронзы и производством из них всевозможных орудий труда, боевого оружия и предметов ритуального назначения, явилось важнейшим событием в истории Древней Японии, благодаря которому эта страна значительно ускорила свое продвижение к образованию единого национального государства и обретению своей государственности.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Примечания

1. КОНРАД Н. И. Япония. Народ и государство. Исторический очерк. Пг. 1923, с. 3.

2. ОКАЗАКИ ИСАО. Нихон кодай гэммин-но надзо-о (К разгадке тайны коренных жителей Древней Японии). Токио. 1975, с. 45.

3. ЯМАГУТИ БИН. Нихондзин-но као то синтай (Лицо и тело японцев). Токио. 1986, с. 13.

4. Взгляды Бельца на проблему антропологического состава японцев подробно рассматриваются в работе М. Г. Левина, посвященной обследованию большого количества японских военнопленных, находившихся в Советском Союзе в годы Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг. (См.: ЛЕВИН М. Г. Этническая антропология Японии. М. 1971, с. 161.)

5. Цубои Сёгоро (1863 - 1913) после окончания в 1884 г. Токийского университета и трех лет (1889 - 1892) стажировки в Англии и Франции имел возможность ознакомиться с состоянием западной антропологической и археологической школ, в 1893 г. он возвращается на родину, основывает в Токийском университете специальный курс по антропологии. Цубои был среди первых японских археологов, кому в 1884 г. удалось в ходе археологических раскопок на территории квартала Яёи в одном из токийских районов обнаружить первые керамические изделия, относящиеся к культурной эпохе, получившей название эпохи яёи.

6. Первая удачная попытка раскопок в Оомори (префектура Мусаси), предпринятая Морзом, по мнению ряда японских археологов, положила начало научным исследованиям этих мест, а его доклад по результатам этих раскопок, который он назвал "Древний человек Оомори", лег в основу развития археологической науки в Японии (МАЦУМОТО ЁСИО. Нихон-но миндзоку. Японский этнос). Токио. 1954, с. 14).

7. Там же, с. 15 - 16.

8. Коганэи Ёсикиё (1859 - 1944), известный японский анатом и антрополог, один из зачинателей изучения физической антропологии в Японии. После окончания в 1880 г. медицинского факультета Токийского университета, он отправился в Германию, где в течение пяти лет углубленно изучал анатомию и гистологию. Вернувшись на родину в 1885 г., стал преподавать анатомию в Токийском университете, а уже в следующем 1886 г. он был удостоен звания профессора. В сферу его научных интересов входило изучение анатомии и костной структуры айнов. Результаты этих исследований составили содержание его главного научного труда - "Изучение племени айну" (Айну дзоку-но кэнкю), который внес весомый вклад в развитие айноведения. Основной его тезис сводился к утверждению, что древнейшими обитателями Японских островов были айну, жившие в Японии в эпоху палеолита.

9. ЯМАГУТИ БИН. Нихондзин-но као то синтай (Лицо и тело японцев). Токио. 1986, с. 30, 32.

10. КОГАНЭИ ЁСИКИЁ. Нихон сэкки дзидай дзюмин (Население Древней Японии в каменный век). Токио. 1904.

11. НЕВСКИЙ Н. А. Айнский фольклор. М. 1972.

12. МАЦУМОТО ЁСИО. Ук. соч., с. 46.

13. Араи Хакусэки (1657 - 1725) занимал высокий пост главного советника при токугавском правительстве. Ни один ученый за всю историю Японии не имел, поажлуй, такого влияния, как Араи Хакусэки. До сих пор многие его труды, в том числе по истории, пользуются большим спросом, особенно его автобиографическое сочинение "Записки у костра из валежника" (Оритаку Сиба-но ки), опубликованное в 1716 г. и переведенное на английский язык (Told round a brushwood fire. The Autobiography of Arai Hakuseki.).

14. МАЦУМОТО ЁСИО. Ук. соч., с. 47, 48.

15. КОНРАД Н. И. Ук. соч., с. 19.

16. Там же, с. 22.

17. Син нихон си-но каги (Ключ к новому освещению истории Японии). Т. 1 - 3. Токио. 1957. В основу этого издания легли материалы научной дискуссии, в которой наряду с крупными учеными участвовали и молодые исследователи, чья научная карьера только начиналась. Среди участников было немало широко известных исследователей не только в Японии, но и за ее пределами: Китаяма Сигэо, Сибата Минору, Накамура Хидэтака, Хаясия Тацусабуро, Харада Томохико, Иноуэ Мицусада, Эндо Мотоо, Такэути Ридзо, Тоёда Такэси и ряд других. В центре внимания участников встречи находились такие проблемы, как формирование императорской системы в Японии, культура Древней Японии, политика и народные массы в эпоху Нара, век Манъёсю, образование древнего японского государства, упадок древнего государства, актуальные проблемы древней истории Японии, реформы Тайка, роль религии в становлении японской цивилизации, характерные особенности древнеяпонской цивилизации, история экономического положения буддийских храмов в Древней Японии, законодательная система и политическая власть придворной аристократии, литературное наследство эпохи Хэйан и др.

18. Нихондзин то ва нани ка. Миндзоку-но кигэн-о мотомэтэ (Кто такие японцы? К вопросу о происхождении японского этноса). Токио. 1980.

19. ПОЛИВАНОВ Е. Д. Избранные работы. М. 1968, с. 151 - 152; ЕГО ЖЕ. Психофонетические наблюдения над японскими диалектами. Пг. 1917.

20. ОНО СУСУМУ. Нихонго-но кигэн (Происхождение японского языка). Токио. 1957;

21. ЕГО ЖЕ. Нихонго-но рэкиси (История японского языка). Токио. 1968.

22. СЫРОМЯТНИКОВ Н. А. Древнеяпонский язык. М. 2002, с. 16.

23. Kodansha Encyclopedia of Japan. Vol. 4, p. 20 - 21.

24. ВОРОБЬЕВ М. В. Древняя Япония. Историко-архерлогический очерк. М. 1958, с. 7.

25. МАЦУМОТО ЁСИО, Ук. соч., с. 12.

26. ВИКО ДЖ. Основания новой науки об общей природе наций. Л. 1940, с. 77.

27. ОКАДЗАКИ ИСАО. Ук. соч., с. 37.

28. ЛЕВИН М. Г. Этническая антропология Японии. М. 1971, с. 197.

29. МАЦУМОТО ЁСИО. Ук. соч., с. 24.

30. На это указывают как японские, так и зарубежные исследователи. Окадзаки Исао, например, убежден в том, что айну вначале проживали на юге Кюсю, но со временем были вытеснены оттуда племенами, прибывшими из района южных морей. Эти племена, названные вададзуми и ямадзуми вместе с тунгусскими племенами по мере укрепления своего влияния в этой части Японии стали вытеснять айну, сначала в центральную часть острова Хонсю, а затем на север страны (ОКАДЗАКИ ИСАО. Ук. соч., с. 46).

31. КОНРАД Н. И. Ук. соч., с. 12.

32. ОКАЗАКИ ИСАО. Ук. соч., с. 45, 46.

33. КОНРАД Н. И. Ук. соч., с. 20.

34. "Идзумо-фудоки". Перевод со старояпонского языка, комментарии и предисловие К. А. Попова. М. 1966, с. 11.

35. Вот как излагается в "Идзумо-фудоки" история происхождения этого названия: "Бог Яцука-мидзу-омицу-но изрек: "Облака, клубясь, поднимаются (якумо тацу)". Поэтому-то и говорят: "Якумо тацу Идзумо", что означает: "Идзумо, где, клубясь, поднимаются восьмиярусные облака"" (Там же, с. 17).

36. Нихондзин то ва нани ка, с. 141.

37. КОНРАД Н. И. Ук. соч., с. 19.

38. ОКАДЗАКИ ИСАО. Ук. соч., с. 40.

39. ДЕРЁВЯНКО А. П. Палеолит Японии. М. 1984, с 5 - 6.

40. ТАМ ЖЕ, с. 47.

Искендеров Ахмед Ахмедович - член-корреспондент РАН.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А как же тЭория повальной айнанизации японцев еще в древности? laugh.gif

Кстати, Дж. Киддер уже очень давно написал о расовой и этнической разнородности компонентов, из которых сложилась древнеяпонская народность. И он даже привлекал автора священного писания айнанистов - Киндаити! Как он посмел! dirol.gif

Ну и по статье - мне очень не понравилось введение такого абсурдного термина, как "монголо-малайские племена"! Само название монголоидной расы условно, а тут - четкая разбивка на маньчжуро-корейскую и монголо-малайскую группы племен! Абсурд! На дворе XXI век - пора бы и не делать таких ляпов!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ну и по статье - мне очень не понравилось введение такого абсурдного термина, как "монголо-малайские племена"!

Это просто расовая классификация, антропологический термин, к народам современных Монголии и Малайзии отношения не имеющий.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Это просто расовая классификация, антропологический термин, к народам современных Монголии и Малайзии отношения не имеющий.

ЕМНИП, такие перлы характерны для ОЧЕНЬ старых классификаций. Не тянет на XXI в.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В конце неолита, т. е. в конце эпохи дзёмон и в начале яёи (середина I тысячелетия до н. э.), по-видимому, этническая масса рисоводов мигрировала в Японию из района, лежащего к югу от р. Янцзы. Возможно (или не исключено), что путь этот не пролегал непосредственно из районов южнее Янцзы в Японию, а проходил через Южную Корею, сыгравшую роль «промежуточной станции». При этом носители рисоводческой культуры могли испытать некоторое языковое и культурное влияние алтаеязычных народов Центральной и Северо-Восточной Азии, еще находясь в Корее. Пришельцы обладали матрилинейной общественной системой: родители жили врозь, а дети оставались с матерью. Они принесли с собой миф об Аматэрасу — богине солнца. Удаление богини в пещеру и наступление мрака, как утверждают, есть пересказ средствами мифа предания о солнечном затмении, характерного для племени мяо в Китае и для других аустроазиатов (Ока, 1964, с. 83—85). Миф о божественной паре (брат и сестра), которая поженилась и породила другие божества, часто встречается у южнокитайских и южноазиатских народов. Это же можно сказать про миф о духах земледелия и пищи, различные части тела которых дают жизнь разным растениям (см. [Kojiki, I, 4—7]).

Расцвет культуры яёи, энеолитической и раннего металла, тесно связан с разведением поливного риса. Техника орошения, специфические орудия труда, религиозные обряды и церемонии, связанные с поливным рисом, одинаковы во всем ареале: в материковой Юго - Восточной Азии и в островной Индонезии.

Общество носителей культуры яёи покоилось на системе возрастных классов. Подростки 14—15 лет после церемоний инициации объявлялись принадлежащими к классу юношей. По обычаю они оставляли родительские дома, переселялись в «дома для юношей». Кроме класса юношей насчитывалось еще несколько классов, в которые мужская молодежь переходила по мере возмужания. Такая организация сохранилась кое-где в глухих уголках Центральной и Юго-Западной Японии вплоть до настоящего времени. Ее наблюдали у тайваньцев, океанийцев, индонезийцев и у других аустронезийцев.

Однако культура яёи не чисто аустронезийская в любом смысле — этническом или культурном. Это сложная культура, кроме местного и аустронезийского компонентов она включала достижения культуры донсон эпохи бронзы (Южный Китай и Северный Вьетнам), племен юэ (Южный Китай) и Восточно-Китайского побережья, культурные и этнические индонезийские элементы [ichi- kawa, 1961].

Одновременно с этими южными компонентами или даже несколько раньше через Маньчжурию и Корейский полуостров на архипелаг проникли северные и северо-западные народности. Эти народности сначала возделывали просо, а позднее, в Южной Корее и Западной Японии, освоили рисосеяние. Они жили патрилинейными экзогамными кланами (хала). Древнеяпонское «хара» значит то же самое, что и термин «хала», столь широко распространенный среди современных сибирских тунгусов. В древней Корее понятие «хала» стало синонимом клана или народности.

Народности севера принесли с собой шаманизм и некоторые другие верования Северо-Восточной Сибири, полулунные ножи, распространенные и в Южной Маньчжурии, гребенчатую керамику яёи. Косвенное проникновение культурного наследия, восходящего к культуре сибирской бронзы, также связано с миграцией этих племен в Японию. По всей вероятности, эти племена говорили на одном из алтайских языков, близком к тунгусскому, и были связаны родственными узами с обитателями Корейского полуострова. Они быстро смешались с носителями южных культур, но сумели распространить свой алтайский язык среди местного населения. Алтайская основа японского языка, по-видимому, сложилась именно в это время.

По Канасэки Такэо, исследовавшего скелеты людей яёи, в начале этого периода произошла значительная миграция носителей континентальной культуры. Пришельцы распространились не только по Северному Кюсю, но и вплоть до области Кинай. По черепным показателям они не очень отличались от людей дзёмон, но оказались несколько выше ростом. Поскольку у них не было последователей в виде новых мигрантов, эта черта подверглась диффузии, поэтому их нельзя выявить среди современных японцев. По росту они приближались к современным корейцам, что, естественно, не мешает считать Корею ближайшим географическим источником их появления [Komatsu, 1962, с. 23—24].

На этой стадии этнической истории Японии происходило образование двух центров—культурных и, по-видимому, этнических,— обусловленное спецификой распространения в стране людей и культуры яёи.

Для распространения культуры яёи в Японии характерны два процесса: 1) восприятие населением более высокой культуры со всеми ее техническими достижениями и с земледелием, сопровождавшееся ассимиляцией в довольно узком ареале; 2) поверхностное подражание внешним чертам этой культуры (орнаменту, формам керамики) в более широком ареале [Арутюнов, 1961, с. 141— 154].

Первый процесс господствовал на Северном Кюсю, где переселенцы с материка не растворились в гуще местного населения и не порвали связей с Южной Кореей. На это указывает сравнительно долгое синхронное развитие погребений в глиняных урнах, бронзовых мечей и копий, гребенчатой керамики типа суку.

Гораздо слабее было связано население Северного Кюсю с жителями Центральной Японии (Кинай), где формировался второй культурный центр. Но в отличие от первого здесь преобладало спокойное развитие культуры, включавшей многие местные черты. В Центральной Японии аборигены превалировали над пришельцами и принадлежали к аустронезийским племенам или к метисированным южноайнским. Как бы то ни было, и те и другие оказались лучше подготовлены к освоению новой культуры, чем айны с севера Хонсю, подражавшие лишь внешним сторонам этой культуры.

После о-ва Танэгас'има наиболее удобный путь на восток и северо-восток для айнов и аустронезийцев пролегал по восточному берегу Кюсю и далее вдоль Санъёдо (южной половины Хонсю, отгороженной от северной хребтом) и по побережью Внутреннего Японского моря. Северо-Западное Кюсю и северная половина о-ва Хонсю (Синъиндо) оказывались, таким образом, в стороне от основного миграционного потока.

Так как энеолитические пришельцы проникли на архипелаг именно через Северное Кюсю, в этническом смешении, образовавшемся на Северном Кюсю и в пров. Нагато, превалировали пришлые элементы. Это подтверждается большим сходством памятников культуры Южной Кореи и Северного Кюсю. Юг Кюсю, где жили кумасо, оказался отрезанным хребтом, и пришельцы двинулись на восток — по северной и южной сторонам Хонсю. По мере удаления от первоначального центра их этническое и культурное влияние уменьшалось. Ярким свидетельством этого является культурно-этнический облик Кинай в энеолитическое время. Хотя здесь сложился второй культурный центр, в нем превалировали местные черты. Местные традиции оказали заметное влияние даже на такие специфические достижения пришельцев, как рисосеяние и соответствующий земледельческий инвентарь (на Северном Кюсю превалировали поливное рисосеяние и полулунные ножи наиболее архаичного типа; в Кинай большой удельный вес приобрели суходольное рисосеяние и полулунные ножи типа наиболее развитого). Различны и бронзовые предметы (культура копий и мечей на Кюсю и культура зеркал и колоколов дотаку в Кинай), погребения (глиняные урны и мегалитические сооружения на Северном Кюсю и в Западной Японии, погребения под каменными и земляными насыпями в Кинай).

Но в обоих центрах шло активное переосмысление занесенных элементов. Это особенно отчетливо прослеживается в изделиях из бронзы. На Северном Кюсю самостоятельно изготовляли парадные мечи с широкими лезвиями, лишь очень отдаленно связываемые с аустронезийскими, а в Кинай — колокола (дотаку), вообще не поддающиеся сопоставлению.

Сила местных этнических традиций, некогда тоже связываемых с пришельцами, но ко времени развития культуры яёи уже оцениваемых как аборигенные, подтверждается, в частности, анализом рельефов на знаменитом колоколе-дотаку из Кинай. На одной сцене представлен амбар на высоких сваях, с приставной лестницей, под двускатной коньковой крышей. Специфически длинная коньковая балка, образующая фронтоны с большими выносами, опирается на особые сваи, не связанные со стенами сооружения. Такая конструкция крыши типична для Индонезии, а амбары на сваях — для айнов, но таких крыш и таких амбаров нет ни в Корее, ни на Кюсю.

В конце периода яёи рисосеяние распространилось почти по всем Японским островам, население выросло, производство развилось. Все это вызвало определенную стратификацию общества. Влиятельные роды появлялись и крепли во всех уголках страны. Но ни этнически, ни культурно страна еще не стала единой. Отдельные этнические группы, прибывшие на архипелаг в разное время, сохраняли известную независимость и культурную само-стоятельность, несмотря на продолжавшееся смешение.

Сравнительное изучение корейско-японских лингвистических связей показывает, что фонетический строй японского языка в древности был гораздо ближе к корейскому, чем в настоящее время; последующие изменения в японской фонетике происходили под влиянием аустронезийского субстрата. Словарный состав японского языка обнаруживает близость к древнекорейским терминам охотничьего и примитивно-земледельческого хозяйства, к аустронезий- ским существительным рыболовческо-собирательного круга, к айнским ритуальным и тайным выражениям.

Можно говорить о пяти этнических компонентах, которые приняли участие в формировании японской народности: 1) айнском, 2) индонезийском (кумасо, хаято), 3) древнем восточноазиатском (предки ва), 4) о собственно корейском и 5) о собственно китайском; 4-й и 5-й — более поздние.

Айнский компонент (эмиси) должен был участвовать в формировании этноса ва, но роль его в этом процессе неизвестна. Неясно, участвовали ли айны непосредственно в этом процессе наравне с кумасо и хаято, или слияние двух последних элементов произошло еще раньше [Howell, 1968]. Изучение айнско-японских параллелей показывает, что 1) айнские заимствования в японской культуре относятся по времени к раннему средневековью, по зоне — к северным районам Хонсю, по сфере приложения — к ритуально- обрядной; 2) удельный вес этих заимствований невелик по сравнению с проявлением айнских черт в антропологической характеристике японцев; 3) более древние айнско-японские параллели могут восходить к айнско-аустронезийской неолитической общности.

Если археологические и лингвистические данные позволяют отнести эмиси к айнам, то этническая принадлежность кумасо и хаято менее ясна. По мнению Комаи Кадзутика, в иероглифическом написании этих этнонимов скрывается намек на их размещение по отношению друг к другу и к массе японцев. Кумасо первоначально- жили на территории нынешних префектур Кумамото и Миядзаки, тогда как хаято заселяли префектуру Кагосима. Некоторые ученые считают эти племена не японскими, а хаято причисляют к индонезийцам. Но ни в одной из этих префектур в топонимике не сохранилось индонезийских элементов. По-видимому, кумасо и хаято - уже относились к японской народности, когда эмиси сохраняли этническую самостоятельность.

Древний восточноазиатский компонент связывается с носителями культуры яёи. Ко всему сказанному о ней надо добавить, что,, вероятно, от ее носителей — людей ва или их непосредственных предков — сохранилось несколько слов, записанных китайцами в «Вэй чжи», которые определяются как японские слова. Развитие ткачества, поливного рисосеяния, земледельческих поселений («аграрная революция», по Исида Эйитиро), во многом обязанное- диффузии с континента, создало основу первого, раннего варианта японской культуры в собственном смысле слова. Это же развитие в сочетании с языковым обеспечило, как считают, начало формирования японской народности. И хотя обычаи этой народности (вадзин) еще сочетали в себе элементы островного южноазиатского мира с элементами континентальными, североазиатскими, достигнутые в начале нашей эры результаты не могли быть перекрыты последующими этническими и культурными потоками или политическими событиями.

Появление людей и культуры яёи оказалось вехой, отмечающей важные перемены в этническом облике населения архипелага. Вместо языковых связей с Юго-Восточной Азией на первый план выступают связи с народами Корейского полуострова. Формирование двух культурно-этнических центров при' сохранении изолятов (хаято, кумасо) отмечает наступление той стадии этнической истории, которая характеризуется появлением племен и союзов племен.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ж. Сабитов. Происхождение японцев с точки зрения популяционной генетики

Хаммер и соавторы в своей статье пришли к выводу: «у японцев две линии (D2-P37.1 и С1-М8) имеют происхождение от палеолитических основателей», а «гаплогруппа O2b-SRY465 была основной линией культуры Яёй, так как она широко распространена среди населения, как Японии, так и Кореи». Также субклад O2b1a-47z распространился из предковой O2b-SRY465 во время ранних фаз миграций культуры Яёй» [1, 55]. С данным тезисом можно полностью согласится.

Также авторы той статьи выдвинули идею о том, что «гаплогруппы О3-М122 и О2а1-M95 (и входящие в них субклады) появились в Японии вместе с экспансией культуры Яёй» [1, 56]

Здесь, стоит упомянуть, что данная гипотеза во многом не учитывает исторических фактов. Культура Яёй начала распространятся с 400 года до нашей эры, вытесняя местную культуру Дземон. Таджима уже выдвигал версию о связи айнов и культуры Дземон [2, 192]

Существуют исторические сведения, согласно которым миграции в Японию происходили и гораздо позже.

Распространение культуры Яёй можно назвать экологической экспансией , когда люди, освоившие производящее хозяйство (в данном случае поливное рисоводство) вытесняли охотников и рыболовов с насиженных мест [11]. Эпоха Кофун (250 (300) — 538), во время которой в Японии распространилось строительство курганов, по нашему мнению связана с военной экспансией завоевателей с материка, которые благодаря преимуществам в военном деле, смогли завоевать разрозненные владения на территории Японии. С 4 по 6 века монархи Ямато подчинили себе западные, центральные и большинство восточных земель острова Хонсю, завоевали остров Сикоку и поставили под свой контроль север острова Кюсю. Безусловно данная экспансия не могла коренным образом изменить гаплогруппный состав населения, но привнести новые гаплогруппы она могла. Кроме этого в то же время проходили массовые миграции с материка в Японию .

Если представить, что цифра в 7 000 семей Цинь в 540 году, переселившихся в Японию верна, то можно представить, что это была не малая цифра. Согласно данным Коямы из статьи Хаммера, к концу существования культуры Яёй население выросло до 1 миллиона человек, а уже к 6-7 веку, население достигло размера 5-6 миллионов человек [5, 90].

«Согласно «Синсэн Сёдзи року» (Новый реестр кланов и фамилий) в 815 году из 1182 кланов столицы и пристоличных провинций 327 (29 %) считались иноземного происхождения: из Китая – 14 %, из Пэкче – 9 %, Из Когуре – 4,5 %, из Силла – 0,75 %, из Кая – 0,75 % [5, 90]. Если представить, что эти люди эмигрировали сюда еще во время начала эпохи Яёй, то будет довольно удивительно, что они за тысячу лет не смогли забыть свое происхождение, а также вряд ли они могли бы себя асслциировать с государствами, которые возникли гораздо позже начала эпохи Яёй.

Если сравнить цифру родов иноземного происхождения с распространением гаплогрупп О3-М122 и О2а1-M95, O1a-M119, С3-М217 и др., то можно предположить, что экспансия этих гаплогрупп в Японию не связана с экспансией культуры Яёй, а связана с эпохой Кофун, когда Японию покорили завоеватели из Северной Кореи и (или) Маньчжурии, которые позже стали привлекать к себе разного рода эмигрантов с материка.

Рассмотрев вопрос о культуре Яёй и эпохе Кофун, стоит остановиться и на автохтонном населении Японии:

Как мы знаем, среди японцев существует субклад С1-М8, который судя по ближайшим родственникам по гаплогруппе С, скорее всего можно отождествить с австронезийскими племенами, которые населяли Японию, наряду с предками айнов. В данном случае эту гаплогруппу можно отождествить с племенами Хаято и Кумасо , которые изначально проживали на острове Кюсю , но потом использовались японцами в войнах против эмиси на севере и востоке Японии.

Также стоит отметить, что айны представляют всего лишь часть потомков Эмиси, большинство потомков Эмиси были ассимилированы японцами.

Здесь можно процитировать отрывок из статьи Валерия Косарева:

«К эмиси причисляли и, возможно, родственное хаято племя ама – рыболовов, ныряльщиков за «дарами моря» и исконных мореходов; это, помимо айнов, единственное племя, которое уцелело, – как малочисленная, почти полностью японизированная, но помнящая исконный этноним общность «варваров», ныне – этнографическая группа японцев. Далее, среди эмиси были кунису (кудзу), жившие в пределах Ямато (Утицукуни) на п-ове Кии, но в труднодоступных горных районах, и долго остававшиеся неподконтрольными столице, хотя не враждовавшие с центральной властью. К эмиси же относились и рано замиренные саэки/сапэги, жившие севернее п-ова Кии к востоку к западу; это племя со временем тоже исчезло среди вадзин (протояпонцев). Типичными эмиси были, конечно, цутикумо, хотя об этнорасовой сути их споры не прекращаются в широком диапазоне – от предположений, что это и были подлинные айны или их предки, до утверждений, что они представляли собой древнеяпонские общины, которые противостояли завоевателям и на острове Кюсю, и в области Ямато, и вокруг. Известно, однако, что это было самое многочисленное и широко распространенное племя аборигенов или большая группа племен и/или локальных групп древней Японии, то есть цутикумо можно трактовать как народ. Они жили, селясь в землянках и пещерах, как в регионе Кинаи на п-ове Кии и на о-ве Кюсю, так и в Адума-но куни. О типе жилья цутикумо, характерном для эпохи Дзёмон, свидетельствуют предания и ранние записи» [9].

Здесь довольно сложно выделить, какие субклады гаплогруппы D2-P37.1 принадлежали каким племенам, но по географическому признаку можно увидеть разницу в распространении разных субкладов этой гаплогруппы у разных географических групп японцев

Из данной таблицы видно, что на территории Канто, где раньше проживали восточные эмиси, одним из преобладающих субкладов является D2a1b-022457, который встречается у более 25 % населения, но в то же время он не распространен у айнов (северные эмиси), у которых распространен другой субклад D2 (хМ125).

Можно предположить, что северные и восточные эмиси были родственными народами, но с разными субкладами гаплогруппы D2. Северные эмиси дали начало народу айнов, в то время как восточные эмиси были ассимилированы японцами и их потомки по мужской линии сейчас составляют четверть населения региона Канто. Хотя тут стоит учесть две детали: слишком малая выборка у айнов и центральное положение региона Канто, в котором расположена столица Японии – Токио. Таким образом данная гипотеза еще нуждается в верификации эмпирическими данными.

В конце статьи, можно подвести выводы:

1. Распространение гаплогрупп О3-М122 и О2а1-M95, O1a- M119, С3-М217 и др., в Японии не связано с экспансией культуры Яёй, как предполагал М. Хаммер, а связано с миграциями эпохи Кофун.

2. Гаплогруппа С1 среди японцев изначально была гаплогруппой австронезийских племен кумасо и хаято, которые отличались от племен культуры Дземон, позже эти племена были ассимилированы японцами и таким образом, гаплогруппа С1 попала в состав японского народа.

3. Субклад D2a1b-022457, распространенный в регионе Канто, где ранее проживали восточные эмиси, скорее всего, преобладал среди них в средние века, данный субклад отличается от субклада, распространенного среди потомков северных эмиси (айнов). Позже, после завоевания японцами, данный субклад остался распространенным среди населения данного региона (около 25 %). Стоит отметить, что третий тезис еще нуждается в верификации эмпирическими данными.

user posted image

user posted image

Хотелось бы выразить искреннюю признательность Д.Адамову за просмотр черновой версии работы, критику и ряд ценнейших замечаний, высказанных автору.

Примечания:

1. Здесь можно процитировать: «В ряде обзоров можно встретить представление о вторжении с юга Кореи носителей культуры яёи как массовое и, что важно, включающее этап вооруженного вторжения. На самом деле процесс, очевидно, протекал не так. Период яёи датируется III в. до н. э – III в. н. э., и все эти шесть веков проникновения из Кореи имели в основном характер инфильтраций или мирных миграций ремесленников, купцов, грамотных людей (они же – служители культов). Вооруженное же вторжение произошло позже и положило начало эпохе кофун (III – VI вв. н. э.), во время которого Япония вошла в протоисторическую эпоху, связанную с созданием раннего государства Ямато» [3]

2. «Утверждается, например, что в середине IV в. н. э. конные воины с севера, которых возглавил Mimaki-Iri-biko, потомок китайских правителей, вторглись в Южную Корею, назвали завоеванную территорию Пэкче (Paekche), тотчас пересекли море и высадились в Цукуси на севере Кюсю. По некоторым данным, Mimaki-Iri-biko учредил корейско-японскую конфедерацию (Kaya-Wa Confederation). Это лицо и этническую группу, которую оно возглавляло, разные авторы относят то к китайскому миру, то к проживавшей севернее маньчжурской общности Puyo (Puyeo), то к подданным корейского государства Когурё. Есть утверждение, что правители Когурё и основанного ими государства Пэкче происходили из «аристократических племен Маньчжурии», каковым было Puyeo» [3]

3. Например: «В начале IV в. поселенцы целыми деревнями прибывали из Кореи в Японию, а в V и VI вв. переправилось значительное число "людей Цинь и Хань". Едва ли в большинстве своем это были китайцы. Вероятнее, что это были корейцы китайского происхождения, производившие себя от знатных китайских родов. В хрониках под 540 годом мы читаем, что людей Цинь числилось 7000 домов, что дает в общем свыше 100000 человек, если принять среднее число домочадцев за 15 - цифра, не являющаяся исключительной, судя по налоговым реестрам следующего столетия. К ним следует добавить "людей Хань", почти наверняка пришедших из ханьских колоний Ло-лан и Тайпан, ставших добычей корейских правителей Когурё и Пэкче, и "людей из пограничных стран", под которыми, вероятно, подразумеваются китайцы из Манчжурии, северной Кореи и, возможно, с Шаньдуна» [4]

4. «исчезнувший народ, населявший в прошлом провинции Осуми и Сацума на юге острова Кюсю в Японии. Хаято использовались императорами Ямато в их войнах с обитавшими на севере японских островов айну, их набирали в императорскую гвардию, так как хаято были известны своей воинственностью и боевым искусством. В VIII-ІХ веках этот народ был покорён японцами и постепенно ассимилирован. Дальние потомки хаято в настоящее время проживают в районе города Симидзу, в префектуре Сидзуока» [6].

5. «этническая группа, которая проживала в Южной Японии, центральной и южной частях острова Кюсю, в течение 3-6 веков. С экспансией раннеяпонского государства Ямато на юг, кумасо вступили с ним в вооруженный конфликт. Согласно преданиям, последний «король» местных племен погиб от руки Ямато Такэру. Большинство кумасо было истреблено. Те, кто уцелел, были ассимилированы завоевателями или направлены на север Японского архипелага воевать против эмиси. Кумасо исчезли в 7 веке. От их имени, которое они получили от врагов-яматосцев, происходят названия города и префектуры Кумамото [7].

6. Согласно данным Таджимы, на острове Кюсю 3,8 % имеют гаплогруппу С1, согласно данным Хаммера на Кюсю данная гаплогруппа не встречается

7. Фукуока на острове Кюсю ошибочно обозначена в дополнительных материалах как HO (должна быть FO), а Хоккайдо как HK (должна быть как HO).

Литература:

1. Michael F. Hammer, Tatiana M. Karafet, Hwayong Park, Keiichi Omoto, Shinji Harihara, Mark Stoneking and Satoshi Horai, "Dual origins of the Japanese: common ground for hunter-gatherer and farmer Y chromosomes,//Journal of Human Genetics, Volume 51, Number 1. Pages 47-58, 2006./ January, 2006.

2. Tajima A, Hayami M, Tokunaga K, Juji T, Matsuo M, Marzuki S, Omoto K, Horai S. «Genetic origins of the Ainu inferred from combined DNA analyses of maternal and paternal lineages»// Journal of Human Genetics, 2004; 49(4):187-193.

3. Айнская проблема сегодня: кто такие дзёмонцы и кто такие айны // <http://bg-znanie.ru/article.php?nid=348706>

4. Ранние мифы и хроники. Местная традиция и китайские хроники <http://japan13.narod.ru/telo2.html>

5. История Востока. В 6 томах. Том 2. Восток в средние века. Москва. Восточная Литература. 2000. 720 с.

6. <http://ru.wikipedia.org/wiki/%D5%E0%FF%F2%EE>

7. <http://ru.wikipedia.org/wiki/Кумасо>

8. Nonaka I., Minaguchi K., Takezaki N. «Y-chromosomal Binary Haplogroups in the Japanese Population and their Relationship to 16 Y-STR Polymorphisms»//Annals of Human Genetics. Volume 71, Issue 4, Pages 480–495, July 2007

9. Валерий Косарев «Изначальные»: место и роль «северных эмиси» в этносинтетических процессах на Японских островах» // <http://kosarev.press.md/Init-III.htm>

10. Natsuko Mizuno; Tetsushi Kitayama; Koji Fujii; Hiroaki Nakahara; Kanako Yoshida; Kazumasa Sekiguchi; Naoto Yonezawa; Minoru Nakano; Kentaro Kasai «A forensic method for the simultaneous analysis of biallelic markers identifying Y chromosome haplogroups inferred as having originated in Asia and the Japanese archipelago»//Forensic Science International: Genetics Volume:4 Issue:2 Dated: February 2010 Pages:73-79.

11. Сабитов Ж.М. «Индоевропейские гаплогруппы R1a и R1b глазами историка»// Russian Journal of Genetic Genealogy. 2010. Том 2. №1. С.32-36.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

культура Яёй не распространилась на Окинаву, юг Кюсю, север Хонсю и Хоккайдо, где основу хозяйственной деятельности продолжали составлять собирательство, охота и рыболовство. Можно предположить, что быстрый переход к производящему хозяйству, наблюдавшийся на основной территории Японии, был возможен только в условиях значительного притока переселенцев. Обретя землю на севере Кюсю , на Хонсю и на Сикоку , они лишились стимула к дальнейшему движению (юг Кюсю в силу горного рельефа неудобен для возделывания риса).Можно сказать, что становление культуры Яёй было непосредственно связано с мощным потоком переселенцев с юга Корейского п-ова, которые оседали прежде всего на севере Кюсю. Земледельческий уклад начал формироваться на Рюкю лишь в XII в.

Причины, приведшие их в движение, остаются не вполне ясными. В настоящее время наибольшее распространение получила точка зрения, связывающая переселение с двумя факторами: природным и социальным. Наступившее похолодание климата привело в движение население северных районов Азии, начавших перемещаться к югу. Это в свою очередь вызвало политическую нестабильность в Китае, а затем и на Корейском п-ове. В результате вплоть до начала IV в. н.э. там продолжалась череда войн и беспорядков, приводивших к бегству населения. Среди этих переселенцев были представители племен тунгусского происхождения, принадлежавшего к алтайской языковой семье (их язык был близким родственником корейского), которые и проникли на территорию Японского архипелага.

Изменено пользователем Рекуай

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Одновременно японцы вели наступление и на юге: около середины VI в. они овладели всем о. Кюсю, а в VII в. впервые достигли о-вов Рюкю, вытянувшихся в виде дуги па 1200 км юго-западнее Японских о-вов. Во второй половине VII в. японское влияние в Корее резко пошло на убыль и связь с Китаем через п-ов Корея стала далеко не безопасной. Тогда правительство Японии обратило внимание на эти острова с субтропическим и тропическим климатом. В 679 г. к о. Танегасима, ближайшему к Кюсю, была направлена исследовательская партия, вернувшаяся в 681 г. с отчетом и картой. В 698 г. на нем высадились войска. В итоге около 100 о-вов Рюкю, включая круппейший о. Окинава, были аннексированы Японией. Они превратились в базу на пути с о. Кюсю к устью р. Янцзы. Интерес к ним был утрачен в IX в., когда уменьшился объем торговли с Китаем.

Иосиф Петрович Магидович, Вадим Иосифович Магидович. Очерки по истории географических открытий. Том 1

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Суровень Д.А. Основание государства Ямато и проблема Восточного похода Каму-ямато-иварэ-бико // Историко-юридические исследования российского и зарубежных государств. Екатеринбург, 1998. С.175-198.

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=1015&...findpost&p=9354

Д. А. Суровень - ПОКОРЕНИЕ ГОСУДАРСТВОМ ЯМАТО ОБЛАСТИ ТАНИВА В НАЧАЛЕ IV ВЕКА (ПО МАТЕРИАЛАМ «ТАНГО-ФУДОКИ»)

http://www.lib.csu.ru/vch/224/017.pdf

Происхождение названия японского государства (Нихон) как продукт иероглифическо-этимологического заимствования - В.А. Рубель

http://anthropology.ru/ru/texts/rubel/east08_24.html

Переказ про людей ва Записів Вей

http://uk.wikisource.org/wiki/%D0%9F%D0%B5...%92%D0%B5%D0%B9

Из книги Кюнера

http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Ch...frametext22.htm

Воробьёв М.В. Древняя Япония (историко-археологический очерк) / Ответственный редактор А.П.Окладников. М.: ИВЛ, 1958.

http://kronk.spb.ru/library/vorobyov-mv-1958-7.htm

http://www.orientalstudies.ru/rus/images/p...biev.m_1958.pdf

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В 679 г. к о. Танегасима, ближайшему к Кюсю, была направлена исследовательская партия, вернувшаяся в 681 г. с отчетом и картой

Я крайне удивлен!

Даже в Китае в те годы карты не зафиксированы.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Даже в Китае в те годы карты не зафиксированы.

А как же 裴秀?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А как же 裴秀?

Лео Багров не отмечает его карт почему-то.

Да и итинерарии, как средство указания пути до цели, были более распространены.

Может, карты и были в Китае, но ни количество, ни качество их не было адекватным.

А в дикой на 679 г. Японии...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Киддер Д. Япония до буддизма. Острова, заселенные богами

РИСОВОДСТВО И СЕЛЬСКИЕ ОБЩИНЫ

Отпечатки от зерен риса на керамических сосудах раннего Яёй подтверждают, что уже в самые ранние периоды этой эпохи экономика страны постепенно начала приобретать новые черты, становясь все более похожей на континентальную. Свидетельства того, что дикий рис был известен в эпоху Дзёмон, отсутствуют. В поселении Итадзуке, префектура Фукуока, которое является хорошим примером поселения переходного периода от эпохи Дзёмон к эпохе Яёй и исследование которого помогает ученым понять, как осуществлялся этот переход, в культурном слое Дзёмон никаких признаков риса найти не удалось, а в культурном слое Яёй остатки рисовых зерен были найдены. Во всех крупных поселениях эпохи Яёй обнаружены остатки рисовой соломы, шелухи или отпечатки рисовых зерен. Как правило, эти окаменевшие остатки или зерна находят внутри, на дне сосудов, или снаружи, на их основаниях. Такие находки были сделаны в Уривари, Нисисиге, Уриго, Торо, Карако и нескольких других местах. Раскопки Торо дали археологам новую информацию о плане поселения, устройстве жилищ и амбаров, расположении полей и орудиях труда, которыми пользовались при обработке земли, и о том, какую утварь использовали в хозяйстве.

Похоже, что в тот период существовали по крайней мере два сорта риса, хотя отличия между ними были минимальные. Один был распространен на севере, а другой — на юге префектуры Фукуока. Рис попал в Японию из восточных районов Китая — местности, расположенной между реками Желтая и Янцзы. Во всяком случае, выращивавшийся тогда в Японии рис находится в самом близком родстве с рисом из тех мест.

Еще одним подтверждением факта, что общество того времени было аграрным, служит обычный женский нож-жатка, каких встречается немало в каждом раскопе (рис. 20). Каменные жатки были разных размеров: самые большие имели длину 30,5 сантиметра, никаких отверстий в них обычно не делали. Наиболее распространенными были жатки длиной до 15 сантиметров с двумя отверстиями. Чаще всего они представляют собой кусок грубо обработанного камня. В Корее и на острове Кюсю предпочтение отдавали жаткам с выпуклым или прямым режущим краем, а в Кансае достаточно часто попадаются жатки с вогнутым режущим краем, иногда с тремя отверстиями. В отверстия продевались веревки, которые в ходе работы можно было завязать вокруг руки. Существовали и железные жатки, однако их сохранилось очень мало.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Спасибо за информацию!!!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас