Snow

Инцидент Хвостова и Давыдова: взгляд из Японии

12 сообщений в этой теме

Д.М.ЗАЙЦЕВ

На основе японских и русских исторических материалов проанализирована акция нападения на японские фактории на островах Сахалин и Итуруп русских судов «Юнона» и «Авось», оказавшая негативное влияние на развитие русско-японских отношений и получившая в истории название инцидента Хвостова и Давыдова. Показано отношение японцев к данному инциденту.

В эпоху Эдо (1603–1867) в Японии началась политика изоляции страны от внешнего мира, продолжавшаяся 260 лет. С 1641 г. только голландцам и китайцам было разрешено торговать в порту Нагасаки, который находился под непосредственным контролем бакуфу – центрального правительства.

В конце XVIII в. Россия столкнулась с проблемой снабжения населения русских тихоокеанских владений продовольствием и различными товарами, доставка которых из европейской части России кругосветным морским путем или через Сибирь требовала много времени и больших расходов. И в 1792 г. в Японию было отправлено первое русское посольство во главе с Адамом Лаксманом, главной задачей которого было добиться открытия одного из портов для торговли с Россией. Лаксману удалось установить хорошие отношения с княжеством Мацумаэ и при его посредничестве получить от японских властей разрешение на заход русского судна в Нагасаки. Русское правительство сразу не воспользовалось разрешением, полученным Лаксманом, и не продолжило переговоры. Внимание России в то время было занято европейскими делами – организацией коалиции против революционной Франции и разделом Польши (1795 г.). Длительная ведомственная переписка и смерть в ноябре 1796 г. Екатерины II помешали организации второго русского посольства в Японию. Новое посольство под руководством Н.П.Резанова (1764–1807) прибыло в Нагасаки только 26 сентября 1804 г. Проведя в этом порту полгода, Резанов получил от японского правительства письменный отказ на предложение установить отношения с Россией.

В ответ на это в 1806–1807 гг. бриг «Юнона» и тендер «Авось» под командованием лейтенанта Н.А.Хвостова и мичмана Г.И.Давыдова совершили серию нападений на японские фактории на островах Сахалин и Итуруп. Цель акции – силой заставить японское правительство установить торговые и дипломатические отношения с Россией.

Инцидент Хвостова и Давыдова оказал большое влияние на весь дальнейший ход развития русско-японских отношений и стал одним из главных факторов формирования антирусских настроений в японском обществе. Известный японовед Д.М.Позднеев писал: «Самым важным по своим последствиям фактом в истории первых сношений России с Японией необходимо считать, конечно, экспедиции лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова против северных японских островов. Память о них, изгладившаяся в России, живо сохраняется до сего времени в Японии, факт, с которым нам необходимо самым тщательным образом считаться, когда мы рассуждаем о психологии отношений японцев к русским...» [7, с. 170].

В дореволюционный период русское правительство осуждало этот рейд как пиратский, не имеющий никакого отношения к официальной политике государства.

В 1808 г. Адмиралтейств-коллегия признала Хвостова и Давыдова виновными в самовольном нарушении правительственных инструкций о сугубо мирном развитии взаимоотношений с Японией и бесчинствах против японцев. В качестве наказания были аннулированы награды офицерам за проявленные в войне со Швецией храбрость и мужество. (В отечественной историографии советского периода действия Хвостова и Давыдова расматривались как

патриотическая акция, справедливый ответ на отказ Японии установить отношения с Россией [9, с. 98; 15, с. 103].)

Правление Российско-Американской компании (РАК) заявило о непричастности к экспедиции (Архив внешней политики России – далее АВПР. Ф. Главный архив,1–13, д. 14, л. 23–24, 33). РАК, созданная в 1799 г. указом императора Павла I и под его непосредственным патронажем, получила в наследство от купца Г.И.Шелихова обширные владения на американском континенте и на Дальнем Востоке, имела монопольное право на освоение этих территорий и сношения с иностранными государствами в регионе. Возглавлял посольство камергер и обер-прокурор первого департамента Сената граф Н.П.Резанов, зять Шелихова, крупнейший акционер РАК, который занимал должность корреспондента этой полуправительственной компании в Петербурге. Человек решительный и энергичный, Резанов пользовался покровительством министра коммерции Н.П.Румянцева, министра юстиции Г.Р.Державина, петербургского военного губернатора П.А.Палена и других сановников. Поэтому назначение чрезвычайным послом в Японию крупного акционера РАК, имеющего большие связи при дворе, было вполне объяснимым. Резанову была дана подробная инструкция о целях и задачах посольства. Прибыв в Нагасаки, посол должен был просить аудиенцию у японского императора для вручения грамоты Александра I, в которой российский император предлагал Японии установить торговые и дипломатические отношения с Россией. Если бы установить торговые отношения напрямую с Японией не удалось, Резанов должен был добиться разрешения на обмен товаров между Россией и Японией при посредничестве айну островов Уруп и Сахалин. Резанову и его свите во время пребывания в Японии предписывалось соблюдать японские законы и обычаи (АВПР. Ф. 1–7, д. 1, о. 28, л. 56–66).

23 марта 1805 г. прибывший из Эдо (старое название Токио) официальный представитель бакуфу гомэцукэ1 Тояма Кинсиро сообщил русской делегации официальный ответ бакуфу. Японское правительство отказывалось установить дипломатические и торговые отношения с Россией. Резанову не разрешили посетить Эдо и лично встретиться с сёгуном для передачи ему послания русского императора.

Японские чиновники запретили русским покупать какие-либо японские товары и дарить свои подарки, а также общаться с голландскими представителями. Тояма Кинсиро принес русской делегации официальные извинения японского правительства: «Вы прибыли в Нагасаки осенью прошлого года. С тех пор в течение долгого времени вы пребывали на территории Японии. Это большое испытание. Вы подробно сообщили нам о целях своего прибытия в Японию и о предложениях вашей страны. Мы все в течение долгого времени обдумывали ваши предложения, поэтому на ответ потребовалось так много времени» [2, с. 58].

Неудача посольства Н.П.Резанова объяснялась несколькими причинами. Одна из них – изменение внутриполитической обстановки в Японии. В 1792 г. совет старейшин возглавлял Мацудайра Саданобу, который не исключал возможности установления в Нагасаки торговых и дипломатических отношений с Россией. В 1804 г., когда посольство Резанова прибыло в Японию, состав совета старейшин был уже другим, изменились и настроения в правительстве. На фоне участившихся попыток европейцев вновь «открыть» Японию бакуфу опасалось, что уступка, сделанная России, создаст прецедент для других держав и приведет к отмене политики изоляции, что, в свою очередь, может пошатнуть основы существующего строя и привести к колонизации страны иностранцами. Отрицательную роль сыграли и голландцы, заинтересованные в сохранении своей монополии на торговлю с Японией.

Честолюбивый вельможа, искушенный царедворец Резанов был глубоко разочарован и раздражен результатами переговоров. Он не мог понять, зачем японское правительство вообще выдало Лаксману разрешение на заход в порт Нагасаки, если Япония не собиралась вступать с Россией в какие-либо отношения.

Вернувшись в Петропавловск-Камчатский, Резанов направился с инспекцией в русские колонии на северо-западном побережье Америки и Алеутских островах. С алеутского о-ва Уналашка, где располагалась одна из контор РАК, Резанов 18 июля 1805 г. пишет Александру I письмо: «Усиля американские заведения и выстроя суда, можем и японцев принудить к открытию торга, которого народ весьма сильно желает у них. Я не думаю, чтобы Ваше Величество вменили мне в преступление, когда имея теперь достойных сотрудников, каковы Хвостов и Давыдов, и помощью которых выстроив суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матсмае селение их, вытеснить их с Сахалина и разнести по берегам страх, дабы отняв между тем рыбные промыслы, и лиша 200 000 человек пропитания, тем скорее принудить их к открытию с нами торга, к которому они обязаны будут. А между тем слышал я, что они и на Урупе осмелились уже учредить факторию. Воля Ваша, Всемилостивейший Государь, со мною, накажите меня как преступника, что не дождав повеления, приступаю я к делу; но меня еще совесть более упрекать будет, ежели пропущу я понапрасну время и не пожертвую славе Твоей, а особливо когда вижу, что могу споспешествовать исполнению великих Вашего Императорского Величества намерений» (АВПР… л. 3) [15, с. 154].

Таким образом, посол сообщает императору о своих намерениях ликвидировать японские фактории на Курильских островах и Сахалине, изгнать оттуда японцев и силой заставить Японию пойти на установление отношений с Россией. Затем он сообщает о своих планах министру коммерции графу Н.П.Румянцеву, а 29 августа 1805 г. дает предписание правителю колоний РАК о подготовке экспедиции в Японию.

Внимание России в то время занимала война с Францией, поэтому, по всей видимости, было не до писем с края света и Резанов приступил к реализации своего плана без каких-либо санкций, самовольно. Японский историк Такано Акира считает, что в нападениях на японские фактории виновен прежде всего Резанов, к действиям которого император и правительство России не имели никакого отношения.

«Резанов боялся возможных последствий своих самовольных действий, поэтому, стремясь переложить ответственность на подчиненных, он дал им двусмысленные инструкции – сначала напасть на японские фактории, а потом ограничиться только разведкой», – пишет Такано [13, с. 163].

Чтобы наказать японцев за несговорчивость, посол формирует эскадру из брига «Юнона» и тендера «Авось». Акцию устрашения на Сахалине и Курильских островах должны были осуществить подчиненные Резанова – лейтенант Хвостов и мичман Давыдов. Летом 1805 г. в своих письмах императору и графу Н.П.Румянцеву Резанов характеризовал Хвостова как «офицера, исполненного огня, усердия, искусства и примерной неустрашимости» [7, с. 222]. Однако уже в сентябре 1805 г. Резанов был шокирован поведением Хвостова. Ему открылось пьянство и буйный нрав офицера: «...на одну свою персону, как из счета о заборе его увидите, выпил 9,5 ведер французской водки и 2,5 ведра крепкого спирта, кроме отпусков другим и, словом, споил с кругу корабельных подмастерьев, штурманов и офицеров... пьянство нимало не прекращается, ругательства и угрозы весьма неимоверные, стреляют ночью из пушек, на верфи за пьянством корабельных подмастерьев работы идут медленно, матросы пьют... Давыдов объявил мне, что сделал с Х... последнюю компанию, он более служить с ним не хочет...» [14, с. 248, 249].

Тем не менее в сентябре 1806 г. Резанов вручает Хвостову секретные инструкции, которые предписывали тому совместно с Давыдовым предпринять плавание к южному Сахалину, а также к островам Уруп и Симушир. Русские моряки должны были посетить зал. Анива на Сахалине, истребить находящиеся там японские суда и захватить в плен годных к работе японцев. Неспособным же к труду японцам следовало разрешить перебраться в княжество Мацумаэ, «сказав, чтоб никогда они Сахалина как российского владения посещать иначе не отваживались, как приезжая для торга». В случае высадки на берег русские моряки должны были «обласкать» сахалинских айнов, одарить их сукнами, платьем и другими вещами, а айнским старшинам вручить медали. Японские магазины было приказано сжечь, взяв оттуда предварительно все товары [8, с. 151–154].

В Охотске Резанова начинают обуревать еще большие сомнения относительно затеянной им экспедиции. 24 сентября 1806 г. в начале своего пути из Охотска в Санкт-Петербург он направляет Хвостову дополнение к инструкциям, в соответствии с которыми тот должен был ограничиться только разведкой положения дел в японской колонии на Сахалине. Отмену военных действий против японцев Резанов мотивировал тем, что время для похода в зал. Анива упущено: рыбная путина на юге Сахалина должна была уже закончиться, и японцы могли перебраться на зи- мовку на Хоккайдо, и, таким образом, эффекта от вояжа русских судов на Сахалин может и не быть [7, с. 223, 224].

Хвостов поспешил к Резанову за разъяснением, но тот уже оставил Охотск и направился в Петербург. По дороге Резанов заболел и 1 марта 1807 г. умер в Красноярске. Таким образом, истинный смысл его приказов остался неясным. В итоге Хвостов проигнорировал расплывчатое дополнение к инструкции, и 6 октября 1806 г. бриг «Юнона» под его командованием появился в зал. Анива на Сахалине.

Японская фактория в зал. Анива была основана в период Кансэй (1789– 1801 гг.), японцы находились в фактории только три-четыре месяца. 7 октября русские высадились на берег и посетили селение айну, 8 октября Хвостов одарил островитян подарками и объявил им, что Сахалин и жители острова находятся под покровительством императора России. В знак чего старшине селения была выдана серебряная медаль на Владимирской ленте и специальная грамота. Русские и айну общались с помощью жестов, поэтому сомнительно, что островитяне поняли всю процедуру награждения и посвящения их в российское подданство. Айну, у которых не было своего государства, не имели даже самого понятия о каком-то подданстве.

11 октября, захватив в плен четверых японцев, русские моряки полностью разорили японскую факторию в Кусюнкотан (современный г. Корсаков). Со склада фактории было изъято 600 мешков риса, большое количество сакэ и других товаров. Все постройки, храм, рыболовные сети и лодки японцев были сожжены. В мае

1807 г. «Юнона» и «Авось» появились у берегов Итурупа. 18 мая после обстрела побережья из пушек русские высадили десант в бухте Найбо и сожгли находившийся здесь небольшой японский сторожевой пост. В Найбо было захвачено в плен пять японцев, 20 мешков риса, весь провиант был перегружен на корабли. 20 мая русские корабли совершили нападение на японскую факторию в Сяна (в настоящее время г. Курильск). Сравнительно многочисленный (около 300 чел.) гарнизон Сяна был легко разгромлен, а сама фактория полностью разграблена и разрушена [4, с. 98, 100]. Посетив Уруп, оба судна 10 июня вошли в зал. Анива. Предав огню оставшиеся там японские строения, Хвостов и Давыдов двинулись в направлении Хоккайдо.

В конце июня у северо-западной оконечности Хоккайдо «Юнона» и «Авось» сожгли четыре японских судна и уничтожили сторожевой пост на о-ве Рисири. Бывший на судах груз был захвачен. У о-ва Рисири Хвостов отпустил восемь из десяти пленных японцев, для того чтобы через них передать японскими властям свои требования [4, с. 102].

Ультиматум Хвостова гласил: «Соседство России с Япониею заставило желать дружеских связей к истинному благополучию сей последней империи, для чего и было отправлено посольство в Нагасаки; но отказ оному, оскорбительный для России, и распространение торговли японцев по Курильским островам и Сахалину, яко владения Российской империи, принудило сию державу употребить наконец другие меры, кои покажут, что россияне всегда могут чинить вред японской торговле до тех пор, как не будут извещены чрез жителей Урупа или Сахалина о желании торговли с нами. Россияне, причинив ныне столь малый вред японской империи, хотели им показать только чрез то, что северныя страны оной всегда могут быть вредимы от них, и что дальнейшее упрямство японского правительства может совсем лишить его сих земель» [5, с. 94].

Совершив разбойные нападения на японцев и нагрузившись награбленным, «Юнона» и «Авось» 16 июля 1807 г. вернулись в Охотск. Однако здесь действия Хвостова и Давыдова были расценены как государственное преступление, «русские пираты» были арестованы, и против них начато следствие [15, с. 102].

Весть о нападении русских на Сахалин и Итуруп быстро достигла Эдо и разлетелась по всей Японии. С середины мая по июнь из северных княжеств Хакодате, Намбу и Цуруга в столицу одно за другим поступали сообщения о появлении русских кораблей у побережья Японии. Слухи о нападении иностранцев распространились по всей Японии и посеяли панику среди местного населения.

10 июня глава совета старейшин Дои оиноками2 Тосицура приказал чиновникам бакуфу сообщать обо всех появившихся в последнее время слухах и пресечь их источник [6, с. 117, 120]. В распространении тревожных слухов о готовящемся новом нападении со стороны России не последнюю роль сыграли голландцы.

Японские переводчики, работавшие позднее с Головниным, признались ему, что голландцы, переведя ультиматум Хвостова, добавили от себя, что русские грозят покорить Японию и прислать священников для обращения японцев в христианство. Чин Хвостова был переведен голландцами как «наместник». Слово лейтенант (lieutenant) на французском языке имеет также значение «управляющий», «наместник», что позволило голландским переводчикам вольно интерпретировать чин Хвостова. Это было сделано специально для того, чтобы придать Хвостову большую значимость в глазах японского правительства [1].

Отпущенные Хвостовым пленные передали японским властям ультиматум русских и сообщили об их дальнейших намерениях. В «Обзоре мореплавания» за четвертый год «Бунка» (1807 г.) есть запись, в которой говорится о том, что русские сами рассказали пленным о своих планах в отношении Японии. Вот ее содержание: «Если же вы все же отвергнете наши предложения, мы придем снова и подвергнем нападению ваши фактории. Война на суше нам не выгодна, поэтому мы возьмем под свой контроль основные морские коммуникации вокруг Японии. Мы в любое время можем прервать ваши поставки войск и продовольствия. Это истощит всю вашу страну» [5, с. 95].

Ультиматум Хвостова в такой ситуации содержал угрозу северным владениям Японии не со стороны РАК, а со стороны всего государства. Нападения русских на японские фактории заставили бакуфу серьезно задуматься над проблемой безопасности северных районов страны.

12 марта, сразу после получения из княжества Мацумаэ сообщения о нападении русских на Сахалин, бакуфу берет Сахалин и западное побережье Хоккайдо под свое управление. Губернаторское управление Хакодате в то время не могло самостоятельно оборонять Хоккайдо, так как правительственных войск, находящихся в его распоряжении, было недостаточно. Для обороны острова по приказу бакуфу в Хакодате были срочно направлены войска княжеств Цугару, Намбу, Акита и Сакаи. Приказ мобилизовать войска был получен также в княжестве Датэ. Кроме того, усилить оборону побережья было предписано трем приморским княжествам – Муцу, Дэва и Итигоя. Через несколько месяцев после нападения русских на Сахалин и Итуруп губернаторская администрация переехала из Хакодате в Мацумаэ в целях безопасности.

Согласно дневнику губернатора Хакодате Тогава Тикудзэнноками, в порт Хакодате прибыло около 2500–2600 самураев названных княжеств, чтобы организовать оборону Хакодате. Для охраны побережья на Хоккайдо было создано свыше 80 военных лагерей. Японский чиновник так характеризует ситуацию на острове: «В факториях раздается паек, везде можно видеть спешащих готовых к бою самураев. Наши наблюдатели не спят уже третьи сутки. Если враг нападет, все как один готовы сражаться до конца. Воистину, это небывалое событие в наше мирное и благополучное время» [6, с. 101, 102]. 25 мая 1807 г. «тэцукэдэяку»3 губернаторского управления Хакодате Амада Рокусабуро написал в донесении о появлении у Хакодате двух русских кораблей. Из сообщения японского чиновника видно, что японцы готовились защищать Хакодате до конца [там же, с. 103].

Перед правительством Японии стоял выбор: принять требования русских и установить с ними отношения или же укрепить обороноспособность страны и защитить свою территорию. Японский историк Сибамура Его пишет о том, что бакуфу, напуганное действиями Хвостова и Давыдова, всерьез рассматривало возможность установления торговых отношений с Россией вместо Китая, так как торговля с последним в начале XIX в. практически не велась [10]. Для морских коммуникаций и северных районов Японии, по мнению чиновников бакуфу, существовала реальная угроза со стороны России [6].

Но после длительных дискуссий японское правительство пришло к выводу, что открытие торговли с Россией создаст прецедент для других стран и в конце концов приведет к «открытию» страны и дестабилизации внутренней ситуации. Поэтому было принято решение укрепить обороноспособность страны, чтобы дать достойный ответ в случае повторных нападений со стороны русских.

Подготовленный бакуфу ответ на ультиматум Хвостова так и не был передан русской стороне в связи с арестом Хвостова и Давыдова в Охотске. В своем ответе японское правительство заявляло: «...Мы не можем вести торговые отношения с таким государством, которое говорит подобные грубые и неприличные вещи. Если из вашей страны будет прислано много судов, то мы со своей стороны укрепим свою оборону и будем вести с вами войну. Если торговля представляется желательным делом, то необходимо раньше вполне исправить то, что уже сделано, и в доказательство того, что не имеется злостных намерений, возвратить всех захваченных в плен японцев. Только после этого вы можете говорить о торговле» [7, с. 81].

Совет старейшин поручил губернаторам Мацумаэ Кавадзири Хигоноками и Арао Тадзиманоками сформировать основные принципы политики в отношении России. В феврале 1808 г. губернаторы Мацумаэ направляют в Эдо проект ответных мер в отношении России: «Необходимо уничтожать любые русские корабли, появляющиеся у берегов Японии, но при этом следует проявлять миролюбие и стремиться к установлению мирных добрососедских отношений. Тем не менее, садясь за стол переговоров с русскими, необходимо готовиться к войне. Ситуация – сложная, и ее трудно прогнозировать. Ясно одно – мир с Россией будет не долговечен» [6, с. 312].

Японское правительство проводит ряд срочных мер по укреплению побережья Хоккайдо и усиливает военное присутствие на Итурупе и Кунашире. Уже в 1808 г. на островах было расквартировано более 1000 воинов. 11 июля 1811 г. Японским гарнизоном Кунашира были захвачены в плен русский мореплаватель В.М.Головнин и его спутники. Русские моряки смогли на себе испытать новое отношение японцев к русским. В ответ на уверения В.М.Головнина в непричастности российского правительства к действиям Хвостова и Давыдова японский чиновник ответил: «...русские суда два раза нападали на японские селения, и все, что в них нашли, то увезли с собою или сожгли, не пощадив даже ни храмов, ни домов, ни съестных припасов...». Далее Головнин справедливо замечает, что, после того как «японцы вынуждены были много претерпеть от голоду и холоду, до того даже, что многие лишились жизни», невозможно, чтобы они, видя русское судно столь близко у своих берегов, были покойны и не боялись» [1, ч. 1, с. 22].

В.М.Головнин провел в японском плену более двух лет, с 1811 по 1813 г., и был освобожден только после получения японцами от российских властей заверений в том, что рейды Хвостова и Давыдова на Сахалин и Итуруп носили несанкционированный характер.

После нападения русских на японские фактории в Японии получают распространение равные по значению выражения «русская угроза», «русские пираты». До этого к русским относились точно так же, как и к другим иностранцам. Нападение русских кораблей заставило японское общество по-новому посмотреть на северного соседа и проблему дальнейших взаимоотношений с Россией. Один из участников миссии Ивакура в Европу и Америку (1873 г.), Кумэ Кунитакэ, во время пребывания в России написал в дневнике миссии, что действия Хвостова и Давыдова положили начало формированию идеологии «изгнания варваров» (иностранцев) и привели тем самым к краху сёгуната Токугава и к Реставрации Мэйдзи. По мнению Кумэ, нападения русских моряков на японские фактории оказали огромное влияние на историческое развитие Японии, заставив японцев осознать, что дальнейшее бездействие может привести к их порабощению огромной соседней страной [3, с. 107, 108].

В Японии сложилось устойчивое мнение, что России следует опасаться. Во-первых, потому, что Россия – самое большое государство в Европе и Азии. Во-вторых, потому что Россия постоянно проводит внешнюю экспансию и увеличивает свои огромные территории [6, с. 301]. В-третьих, потому, что огромная Россия, продолжая свою экспансию на Восток, через некоторое время выйдет к границам Японии.

Память о нападениях русских моряков на японские фактории почти два века тому назад сохраняется в Японии и в наши дни. Японский историк Симидзу Хаяо называет нападения Хвостова и Давыдова на японские фактории первым вооруженным конфликтом между Россией и Японией [11]. Известный политический и общественный деятель Суэцугу Итиро следующим образом оценивал рейды Хвостова и Давыдова: «...Хвостов напал на японские фактории, жег дома, грабил и насиловал население. Этот инцидент отрезвил японцев, которые, уповая на закрытие страны, пребывали в благодушном настроении, и породил вполне определенное чувство страха перед Россией» [12, с. 78]. Японский историк Хасэгава Цуеси пишет, что нападения Хвостова и Давыдова для многих поколений японских историков были классическим примером природы русского экспансионизма [17, р. 23].

Фудзимото Вакио считает, что рейды русских кораблей заставили японское правительство осознать необходимость серьезного изучения России и приступить к активному изучению Севера. По мнению ученого, нападения русских моряков держали в страхе японское общество вплоть до реставрации Мэйдзи [16, с. 37].

Действия Хвостова и Давыдова породили в японском обществе своеобразный «русский комплекс»: среди правящей элиты Японии сформировалось устойчивое мнение, что Россия всегда будет угрожать безопасности Японии [6, с. 311]. Концепция постоянной готовности к войне легла в основу дальнейшей политики Японии в отношении России.

Организованная Резановым авантюра не только не достигла своей цели, но возымела нежелательный для России результат: Япония не только осталась, но и укрепила свои позиции на Сахалине и Курильских островах, первый русско-японский торговый договор был заключен только полвека спустя, а отношения между двумя странами с самого начала были омрачены.

Примечания:

1 Гомэцукэ – старший полицейский инспектор.

2 Оиноками – начальник департамента при министерстве двора, которое контролировало поступление рисового налога из княжеств и выплачивало рисовый паек чиновникам.

3 Тэцукэдэяку – чиновник-помощник, обычно посылаемый в командировки.

ЛИТЕРАТУРА

1. Головнин В.М. Записки флота капитана Василия Михайловича Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах, с приобщением замечаний его о Японском государстве и народе. Ч. 1–3. СПб., 1885.

2. Кавадзи Тосиакира. Дневники Нагасаки–дневники Симода / Исправления и комментарии Фудзии Садафуми, Кавада Садао. Токио: Хэйбонся, 1968. 282 с. Яп. яз.

3. Кумэ Кунитакэ. Дневник специального полномочного посла в Америку и Европу. Токио: Ивана-мисетэн, 1985. 230 с. Яп. яз.

4. Материалы по истории Хоккайдо и японо-русских отношений / ред. Окамото Рюносукэ. Токио: Рюкэйсеся, 1995. 212 с. Яп. яз.

5. Мацумото Эидзи. Директор голландской фактории Доуф и письма Хвостова. Токио: Хэйбонся, 2001. 132 c. Яп. яз.

6. Накамура Есикадзу. Русский ветер: 200 лет японо-российских отношений. Токио: Кадзэгеся, 2001. 327 с. Яп. яз.

7. Позднеев Д.М. Материалы по истории северной Японии и ее отношений к материку Азии и России. Иокогама, 1909. Т. 2.

8. Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского севера 1799–1815 гг.: сб. документов. М.: Наука, 1994. 278 с.

9. Северов П.Ф. Морские были. Киев: Молодь, 1956. 158 с.

10. Сибамура Его. Богатый купец северных морей Такатая Кахээ. Токио: Акисебо, 2000. 348 с.

Яп. яз

11. Симидзу Хаяо. Почему японцы ненавидят СССР? Токио: Яматэсебо, 1979. 296 с. Яп. яз.

12. Суэцугу Итиро. Послевоенный вызов. Токио: Орусюппан, 1981. 307 с. Яп. яз.

13. Такано Акира. Япония и Россия. Токио: Кинокуния, 1994. 230 с. Яп. яз.

14. Тихменев П. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ея до настоящего времени. СПб., 1861. Ч. 2. Приложения ко 2 части.

15. Файнберг Э.Я. Русско-японские отношения 1697–1875 гг. М.: Изд-во вост. лит-ры, 1960. 316 с.

16. Фудзимото Вакио. Формирование образа России и СССР в Японии на основе личного опыта // Исслед. языка и культуры. Осака: Ун-т Осака, 2002. № 28. C. 35–50. Яп. яз.

17. Tsuyoshi Hasegawa. The Northern Territories dispute and Russo-Japanese relations. Between war and peace, 1697–1985. Vol. 1. Berkeley: Univ. of California at Berkeley, 1998. 216 p.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Все конечно, здорово, но натянуто не то, что на глобус... Со стороны японцев, конечно.

Имеем факт пиратского рейда 2 (Двух) офицеров более 200 лет назад. "Что значит какой-то зауряд-прапорщик по сравнению с величием Вселенной?" (с). Смотрим далее - русское правительство отмежевалось от действий Хвостова и Давыдова, т.е. Четко дало понять Японии, что случившееся не есть ее целенаправленная политика, а флуктуация. А они, бедняжки, так испужамшись, так испужамшись...

Далее только факты - в 1853 г. Японию "открывают" т.н. "черные корабли" адмирала Перри. Без пальбы не обошлось, но САСШ с тех пор - центровой партнер Японии, за исключением периода 1920-1945 гг. В 1863 г. Несколько европейских стран - Англия, Франция и Голландия - устраивают набеги на японское побережье, сжигают города и топят корабли. Что дальше? Их панически боятся и относятся к ним с подозрением? Да дудки!

Может, к России такое отношение, потому что она - "региональный агрессор"? Но на фоне действий той же Англии и Франции (а с 1871 г. И САСШ) "русская агрессия" как-то бледно выглядит. Зато вони и шума вокруг "русской угрозы" чрезмерно. Кто дрова подкидывает - сильно думать не надо, английские уши в те годы откуда только не торчали.

И, получается, буржуи вильну Японщину кромсали и давили, но боялась она токмо России? Ка говорят в таких случаях: "Бу-га-га!".

П.С. А на тем рассмотрения деяний Хвостова с Давыдовым как патриотических актов - у нас в Южном был выпущен учебник по истории области, где красной нитью проводилась мысль, что "Сахалин и Курилы - исконно русская земля" и сам факт принадлежности островов СССР с момента, когда Москвитин о них услышал (напомню -1639 год), ни разу не ставится под сомнение.

С такой пропагандой против буржуинов бороться бессмысленно - так она слаба и смехотворна. Но тем не менее, ею нас пичкали в институте.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Был еще такой Нагасакский инцидент, когда английский фрегат "Фаэтон" под голландским флагом напал на Дедзиму.
HMS_Phaeton.jpg

The Phaeton entered the harbour on 4 October surreptitiously under a Dutch flag. Despite the arrival of this "Dutch" ship being later in the season than normal, the Japanese and Dutch representatives did not suspect anything. So, Dutch representatives from their Nagasaki trading enclave of Dejima rowed out to welcome the visiting ship. But, as they approached, Phaeton lowered a tender and captured the Dutch representatives, while their Japanese escorts jumped into the sea and fled. Pellew threatened to execute the Dutch representatives unless supplies (water, food, fuel) were delivered to Phaeton. Phaeton also fired cannons and muskets to press her demands, and Pellew threatened to destroy the Japanese and Chinese ships in the harbour. The cannons in the Japanese harbour defenses were old and most could not even fire. Consequently, the meager Japanese forces in Nagasaki were seriously out-gunned and unable to intervene.
At the time, it was the Saga clan's turn to uphold the policy of Sakoku and to protect Nagasaki, but they had economized by stationing only 100 troops there, instead of the 1,000 officially required for the station. The Nagasaki Magistrate, Matsudaira Genpei, immediately ordered troops from the neighbouring areas of Kyūshū island. The Japanese mobilized a force of 8,000 samurai and 40 ships to confront the Phaeton, but they could not arrive for a few days. In the meantime, the Nagasaki Magistrate decided to respond to the ship's demands, and provided supplies.
The Phaeton left two days later on 7 October, before the arrival of Japanese reinforcements, and after she had learned that the Dutch trading ships would not be coming that year. She also left a letter for the Dutch director Hendrik Doeff. The Nagasaki Magistrate, Matsudaira, took responsibility by committing suicide by seppuku.
Following the attack of the Phaeton, the Bakufu reinforced coastal defenses, and promulgated a law prohibiting foreigners coming ashore, on pain of death (1825–1842, Muninen-uchikowashi-rei). The Bakufu also requested that official interpreters learn English and Russian, departing from their prior focus on Dutch studies. In 1814, the first English-Japanese dictionary (6,000 words) was written by the Dutch interpreter Motoki Shozaemon.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Интересно, и Японию это "глубоко не отпечатало"?

Понятно, что "Фаэтон" не стрелял по японцам, но, фактически, вел себя, как пиратское судно.

Но Англии почему-то всегда все прощалось. Парадокс. Как они так умеют? ph34r.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Цитата (Чжан Гэда @ Дек 2 2012, 14:02)
Понятно, что "Фаэтон" не стрелял по японцам, но, фактически, вел себя, как пиратское судно.
Но Англии почему-то всегда все прощалось. Парадокс. Как они так умеют? ph34r.gif

Японцы тогда еще вплотную не столкнулись с англичанами, тогда как Российско-Американская компания уже была под боком. Да и надо же как-то обосновать претензии на Итуруп и Шикотан.
Англичанам повезло, что Фолкленды не рядом Японией, иначе японцы бы ругали их.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Шикотан и Итуруп японцы заняли явочным порядком, и никакая РАК им была не помеха. Тем более, что у РАК сил было маловато.

ЕМНИП, некто Идзюэ/Исюэ из РАК имел преразлюбезнейшую беседу с японцами на Урупе, и японцы просто сказали нечто в стиле: "Брысь отсюда, вас тут не стояло" (вежливее, конечно, но смысл был именно такой). И никаких политесов. Это задолго до "Юноны" и "Авось", крепости Сяна и т.д.

Т.е. говорить, что японцы устроили нам Цусиму в отместку за Сяну - это натягивать ежика на глобус, не считаясь с анатомией животного и конструкцией прибора. Или просто трава у них атомная ganj.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Аналогично голландцы еще до начала сакоку крутились рядом с Хоккайдо, но их оттуда попросили удалиться. И испанец Вискаино, посол в Японии, что-то искал на течении Куросио. Лаперуз там побывал до того, как потерялся, правда возле острова Ваникоро. Кстати Лаперуз сначала плыл в Австралию, но там уже оказались шустрые англичане. Конечно все эти экспедиции плавали туда не только аборигенов описывать, но с самыми серьезными стратегическими целями и составлять карты. Причем не теряли надежду открыть незамерзающий северный морской проход вокруг Канады. В общем-то сакоку не стало панацеей, вокруг Японии периодически плавали чужие корабли, капитанам которых очень не нравилось, что Японию надо огибать. Фактически торговля все равно шла - через Рюкю, Цусиму, сантан-торговля через айнов. Собственно южные провинции Сацума, Тоса и Тосю за счет внешней торговли и поднялись, в итоге кланы Симадзу, Мори и Ямаути стали сильнее земель Токугава, в которых было несколько неурожаев...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Голландские, португальские и английские суда около Японии пиратствовали еще в первой половине XVII в.

Интересное объяснение дали моряки задержанного в 1649 г. корейцами китайского корабля - на вопрос, почему они оказали сопротивление кораблям корейской береговой охраны, они ответили, что приняли их за "рыжебородых варваров", которые пиратствовали в Цусимском проливе, потому и перепугались и решили дорого продать свою жизнь. Поверили или нет - не знаю, но объяснение было принято.

Это японцев "не отпечатало"? Или они "Рипалс" и "Принс оф Уэльс" потопили за эти ранние обиды?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Указ от 23 июля 1842 г. и "режим изоляции" Японии

В период сёгуната Токугава Япония поддерживала внешние связи только с тремя странами мира: Китаем, Кореей и Голландией, что позволяло государству иметь полный контроль над внешней политикой. Ограничение количества внешнеполитических партнеров страны было важнейшим элементом "режима изоляции", просуществовавшего более двухсот лет до середины XIX века. Однако в первой половине XIX в. этот принцип внешней политики стал порождать проблемы во взаимоотношениях с такими державами, как Англия, Россия, Франция и США. Последние различными способами стремились добиться изменения политики изоляции. Японское правительство ответило на это изданием нескольких внешнеполитических документов в 1806, 1807, 1825 и 1842 годах. В конечном итоге в 1854 г. бакуфу (правительство) решилось на отмену жестких ограничений "режима изоляции". Указы 1806, 1807, 1825 гг. отражали постепенное ужесточение позиции бакуфу. В противоположность им указ 1842 г. был попыткой пойти на уступки внешним силам. Он содержал некоторое смягчение внешнеполитической линии путем изменения условий обращения с иностранными судами, вынужденно оказавшимися в водах страны. Корректировка внешней политики имела ограниченный характер, однако позволила, в конечном итоге, приблизиться к отмене "режима изоляции".

Указ бакуфу от 23 июля 1842 г., согласно которому разрешалось предоставлять воду и другие припасы иностранным судам, вынужденно оказавшимся в бухтах Японии, был основным внешнеполитическим документом, которым руководствовалась администрация сёгуната Токугава с 1842 г. до заключения Ансэйских договоров[1] и открытия страны. Поэтому его содержание требует особого внимания при изучении позиции бакуфу на заключительном этапе существования "режима изоляции" страны, в том числе в период переговоров с М. Перри и Е. Путятиным в 1853 - 1854 годах.

В научной литературе указ от 23 июля 1842 г. детально не исследовался, хотя о нем достаточно часто упоминалось в исторических исследованиях. Например, в "Очерках новой истории Японии", изданных в 1958 г., отмечено, что это был указ "значительно смягчавший установленные ранее меры".

В нем говорилось, что "прибывшие к какому-нибудь японскому порту иностранные суда надо снабжать водой и припасами, а уже затем требовать ухода"[2].

В. Кожевников писал, что "в 1842 г. ...предписывалось удалять иностранные суда от японских берегов мирными средствами и снабжать их необходимыми припасами". Подобное смягчение было вызвано новыми событиями на Дальнем Востоке и "гуманными побуждениями"[3].

Часто в научной литературе этот указ именуется "Синсуй кюё рэй" (указ о предоставлении воды и других припасов). Это название было дано исследователями для того, чтобы подчеркнуть его отличие от указа от 1825 г., которым предписывалось без колебаний выдворять суда европейских держав, оказавшиеся в водах страны ("Утихараи рэй"). Однако следует отметить, что в период сёгуната Токугава не существовало практики давать название распоряжениям правительства. Они обычно имели только дату по японскому летоисчислению, поэтому, исходя из общих принципов работы с историческими источниками, предпочтительнее называть указ только в соответствии с официальной датой, стоящей на документе бакуфу. Кроме того, необходимо отметить, что вопрос о предоставлении воды и других припасов иностранным судам, вынужденно оказавшимся в бухтах страны, был темой целого ряда указов бакуфу и не являлся отличительной особенностью этого документа.

Содержание указа 1842 г., несмотря на то, что он был издан в условиях изоляции страны, когда внешние контакты Японии были ограничены всего несколькими зарубежными странами, отражало сложную внешнеполитическую ситуацию в Восточной Азии в первой половине XIX в. в условиях постоянного роста влияния Англии. После победы над Францией в ходе войн с Наполеоном у Англии не осталось серьезных соперников на мировой арене. Колониальная империя этой страны стала быстро расширяться. В 1819 г. англичане овладели Сингапуром, в 1824 г. - Малаккой, в 1826 г. - Бирмой. Англия также уделяла значительное внимание Китаю, где быстрыми темпами расширялась торговля опиумом, вызывавшая значительные трения с китайской администрацией.

Активность Англии стала предметом все большего беспокойства официальных лиц бакуфу, получавших информацию из голландского представительства в Нагасаки. В 1823 г. один из чиновников, собиравших сведения о внешнем мире для руководителей бакуфу, Такахаси Кагэясу, по поводу расширения сети английских колоний и установления контроля над Индией записал в своих дневниках: "Англичане относятся к этой земле (Калькутте. - С. Т.) как к своей стране, присылают высокопоставленного чиновника, именуемого "дзэнэрару" (генералом, то есть генерал-губернатором. - С. Т.), и держат под своим контролем все корабли, принадлежащие этой стране"[4]. Такахаси понимал, что происходит процесс захвата Индии и усиления влияния Англии в этой стране. Действия Англии вызывали опасения не только у чиновников бакуфу. Известный мыслитель того времени Аидзава Сэйсисай в работе "Анъи мондо" писал, что Англия захватила "крайние точки африканского континента", укрепляет свои позиции в Индии, ее колониями стали острова южнее Огасавара. По его мнению, "английские корабли курсируют между этими базами, что должно восприниматься так, будто они находятся на наших границах. Ее (Англии. - С. Т.) корабли бросают якорь в дальневосточных водах, под тем или иным предлогом моряки пытаются завязать дружеские отношения с нашими жителями, составляют карты, делают промеры глубин у побережья, короче говоря, проверяют нашу оборону"[5].

Обеспокоенное такой ситуацией бакуфу в 1825 г. издало самый жесткий указ в отношении иностранных судов, предписывавший без колебаний изгонять их из территориальных вод страны. Основным объектом указа стали "мелкие суда, которые в последнее время приближаются в различных местах к побережью, требуют для себя провизии, даже высаживают людей на побережье или захватывают продукты с проходящих судов, а также устраивают охоту на диких зверей на суше". Указ предписывал "изгонять и отправлять восвояси, высылать погоню, если судно пытается уйти в море, а в случае высадки, арестовывать команду и класть безобразию конец, а, если приближается само судно, то уничтожать его"[6].

В указе 1825 г. также упоминалось об Англии. Он начинался со слов: "В прошлые годы английские суда заходили в Нагасаки". Только после этого в тексте следовали слова о том, что "в последнее время в различных местах мелкие суда приближаются к побережью", что позволяет считать объектом этого указа не только китобойные суда, но и корабли Англии. В конечном итоге подозрительность и ощущение потенциальной опасности усиливались по отношению ко всем европейцам, а не одной какой-то стране, и указ должен был применяться не только к Англии, но и ко всем другим "южным варварам и людям из западных морей"[7].

Мелкие суда входили в состав китобойных флотилий, ведущих промысел в северной части Тихого океана. Еще во времена экспедиции Лаперуза началась подготовка к промыслу китов в северной части Тихого океана. В 20-е гг. XIX в. в японских водах постоянно находилось несколько десятков иностранных судов, занятых промыслом китов и морских животных, в котором лидирующие позиции занимала Америка. Такие суда легко приставали к берегу и уходили в море, а также останавливали в море японские рыбацкие шхуны и торговые корабли, поэтому вызывали повышенное беспокойство.

Тем не менее, повод к изданию указа 1825 г. дали не американские, а английские суда. Сначала в мае 1824 г. с английского китобойного судна высадилась часть команды в провинции Дзёрику в Оцуура, после чего японская стража захватила 12 человек, которых полтора месяца продержали под замком. Затем в июле английские китобои побывали на острове Такарадзима, входившем во владения Сацума. Именно эти два случая, происшедшие в одном году с небольшим промежутком времени, дали повод руководству бакуфу изменить принципы обращения с иностранными судами и издать жесткий указ 1825 года. Однако применялся он не только к мелким судам. В 1837 г. указ 1825 г. стал основанием для решения бакуфу в отношении американского судна "Моррисон", которое зашло в бухту Урага около столицы Эдо с целью добиться разрешения на торговлю.

Идея этого предприятия принадлежала американскому бизнесмену Чарльзу Кингу. В августе 1837 г. судно вышло из Макао и направилось в Японию. Капитан всячески стремился продемонстрировать свои добрые намерения. С корабля были сняты все артиллерийские орудия, чтобы подчеркнуть мирный характер миссии и продемонстрировать разницу с англичанами, полагавшимися на откровенно силовые методы в политике в отношении соседнего Китая. На борту судна находилось семеро японцев, унесенных бурей в Америку и на Филиппинские острова, которых предполагалось вернуть на родину в качестве знака доброй воли. Японские власти были извещены голландцами о целях экспедиции, прибывшей на "Моррисоне", и заранее определили свое решение[8]. 29 августа судно бросило якорь в Эдосском заливе, а уже на следующий день по распоряжению из Эдо градоначальник Урага, даже не вступая в переговоры, как было принято в таких случаях, отдал приказ об обстреле корабля. Когда раздались выстрелы, капитан принял решение уйти из Эдосского залива[9]. Через несколько дней судно повторило свою попытку у города Кагосима, но она также не имела успеха. Такой прием американцам

был оказан в значительной степени из-за "ошибки" голландцев, которые в своем сообщении написали о прибытии английского, а не американского корябля[10], что во многом предопределило позицию чиновников бакуфу, которых беспокоила возрастающая активность английских судов в районе островов Огасавара. В 20 - 30-х гг. XIX в. английские суда несколько раз посещали район островов Огасавара (или Бонин, как они назывались в Европе). В конечном итоге англичане посчитали бесперспективным контроль над этим районом[11], но бакуфу не знало об этом и продолжало опасаться европейцев[12].

Тем временем обострилась ситуация в Китае. На следующий год после инцидента с судном "Моррисон" в 1838 г. голландцы доставили известие об обострении конфликта между Англией и Китаем из-за торговли опиумом. Позднее последовали другие сообщения, доставлявшиеся китайскими судами, в которых говорилось о дальнейшем росте напряженности между двумя странами и приближении вооруженного конфликта. В Японии с большими опасениями следили за развитием ситуации в соседней стране, о чем свидетельствовало появление спекуляций на тему о том, что Китай слишком велик, чтобы привлечь внимание Англии, Корея - слишком мала для этой страны, поэтому следующей возможной целью английской политики вполне может стать Япония[13].

В напряженной обстановке 24 июня 1839 г. голландское судно доставило сообщение о том, что возможна война между Англией и Китаем[14], за которым в июне 1840 г. последовало известие о начале первой Опиумной войны: голландцы доставили сингапурские газеты с новостями о победе англичан в Кантоне. Эти сообщения были встречены в Японии с недоверием, ибо японцы считали почти невозможным поражение Китая. Однако несколько позднее китайские торговцы подтвердили сообщения европейцев, чем еще более усилили беспокойство руководителей бакуфу.

Сообщения от голландцев поступали через Нагасаки. Там же служили и чиновники, хорошо осведомленные об уровне развития военной техники и степени отставания Японии. Одним из них был Такасима Сюхан, в обязанности которого входил контроль за торговлей с Китаем и Голландией. Он давно проявлял интерес к европейской военной науке и не сомневался в необходимости срочных преобразований в сёгунской армии. Уже в сентябре 1840 г. Такасима Сюхан отправил на имя главы правительства Мидзуно Тадакуни докладную записку, в которой, основываясь на познаниях в европейском военном деле, изложил предложения по усилению японской армии. Он считал, что Англия добилась преимущества в основном за счет прогресса в морском и артиллерийском деле, а также в военной тактике. Поэтому, на его взгляд, было необходимо организовать изучение европейского артиллерийского дела, а также тактики ведения боевых действий. Кроме того, принять на вооружение японской армии мортиры, появившиеся в Европе, чтобы разместить их на береговых батареях у Нагасаки и на побережье залива Эдо[15]. Такасима Сюхан целенаправленно изучал европейское оружие и тактику, для чего использовал свои возможности заказывать литературу и образцы оружия через голландскую факторию в Нагасаки. В его библиотеке насчитывалось 111 книг с описанием различных типов вооружений и военного искусства. Закупки образцов вооружений при Такасима приняли систематический характер. В особенности его интересовала артиллерия. Такасима получил голландские полевые уставы и проводил обучение проходивших в Нагасаки службу самураев линейной тактике европейских армий с применением огнестрельного оружия и артиллерийских орудий. Он предлагал всей сёгунской армии принять линейную тактику ведения боя.

Записка Такасима в столице была передана для ознакомления другому чиновнику Тории Тадатэру, который дал отрицательное заключение. Суть его возражений сводилась к тому, что в Японии реализовать эти предложения очень затруднительно, так как различались сами принципы ведения военных действий, которые в Японии были основаны на использовании смелости и мужества[16]. Такую позицию разделяли многие японцы, и дискуссия о том, что важнее, - боевой дух или современное вооружение - продлилась до Мэйдзи исин.

Несмотря на отрицательное заключение, Такасима Сюхан все же получил распоряжение прибыть в Эдо. В декабре 1840 г. он отправился в столицу вместе с небольшим отрядом самураев из Нагасаки, которые проходили подготовку под его началом. С собой он взял 4 артиллерийских орудия и некоторое количество ружей. В столицу Такасима Сюхан прибыл 7 февраля следующего года и готов был сразу приступить к показу европейских достижений в военной технике, но руководители бакуфу предпочли отложить демонстрацию на несколько месяцев.

Использование голландских уставов и европейского оружия было очень смелым шагом для того времени - многие в бакуфу противились нововведениям по европейским образцам. Мидзуно Тадакуни дал свое согласие только после долгих раздумий, выжидая и выбирая благоприятный момент.

Демонстрация европейской военной тактики была приурочена к объявлению высочайшей воли. Хотя в ней не упоминалось о военной реформе, слова сёгуна создали благоприятную атмосферу для введения новшеств, которые еще недавно могли быть признаны наказуемыми. Только в мае Такасима Сюхан смог продемонстрировать тактические упражнения на основании голландских военных уставов в местечке Токумаругахара недалеко от Эдо.

Бакуфу действовало очень осторожно в вопросах использования европейского оружия и обучения военной науке. До получения особого разрешения от Мидзуно Тадакуни Такасима Сюхан было позволено беседовать на эти темы только с одним человеком - Эгава Хидэтацу. Все ученики Такасима, прибывшие из Нагасаки, были переведены в прямое подчинение бакуфу и не могли без дополнительного разрешения демонстрировать свои умения. Такасима Сюхан некоторое время пользовался покровительством высших руководителей бакуфу. Он получил благодарность от Мидзуно Тадакуни и согласие выплатить 500 рё за привезенные им артиллерийские орудия[17]. Однако бакуфу еще не было готово принять европейское оружие и европейскую военную тактику. К тому же оно испытывало недостаток финансовых средств, поэтому в очередной раз было решено переложить бремя расходов на даймё.

В июле 1841 г. Эгава Хидэтацу было дано распоряжение начать в местечке Нираяма отливку пушек по европейскому образцу на основе технологии, предложенной Такасима. В сентябре следующего года было разрешено производить артиллерийские орудия всем даймё[18].

Еще во время демонстрации европейского оружия в Токумаругахара часть персонала бакуфу и некоторые командиры воинских подразделений выступили против новшеств, предлагавшихся Такасима. Они ссылались при этом на то, что действительные результаты применения европейского оружия неопределенны, а команды на голландском языке и форма, сшитая по голландскому образцу, есть прямое нарушение указов о запрещении использования голландских слов. Поэтому уже в июне 1841 г. эти радикальные нововведения были признаны нежелательными[19].

Следующий удар был нанесен по Такасима во второй половине 1842 г., когда Тории Тадатэру подготовил донос, в котором обвинил его в подготовке

заговора. Уже в октябре 1842 г. Такасима Сюхан был арестован, но обвинения не подтвердились. Однако Такасима был уличен в злоупотреблениях, допущенных в работе возглавляемого им учреждения. Все его имущество было конфисковано, а сам он оказался в тюрьме, где провел несколько лет. После пересмотра дела его перевели под домашний арест, из-под которого он был освобожден только в 1853 году[20].

Попытка реорганизации сёгунской армии на европейских началах закончилась полной неудачей. Это было вызвано тем, что в стране, например, отсутствовала техническая и технологическая база для производства современных вооружений. Длительное время не удавалось отработать технологию литья артиллерийских орудий. Основной проблемой было получение высоких температур при плавке железа. Без нее орудия получались хрупкими и быстро приходили в негодность. Для налаживания производства из Голландии заказывались книги по литейному делу, но выпуск пушек увеличивался очень медленно. С 1843 по 1867 гг. было изготовлено в общей сложности 346 артиллерийских орудий западного образца, из которых только 80 было отлито из железа, а остальные - из бронзы. Большая часть из них не была пригодна для оснащения береговых батарей, для которых необходимы были орудия крупного калибра.

Импорт оружия из Голландии был очень мал по сравнению с потребностями страны. Как писал известный политик того времени Токугава Нариаки, "военное снаряжение поступает в незначительном количестве, явно недостаточном для нужд обороны, поэтому оно скорее используется в качестве украшения, нежели по своему прямому назначению"[21]. В 1842 г. бакуфу заказало у голландцев партию оружия - четыре артиллерийских орудия и несколько сот ружей. Мидзуно Тадакуни и некоторые другие родзю заказали по 50 ружей, 100 запросила администрация города Нагасаки. В счет выполнения этого заказа 3 пушки и 255 ружей были поставлены уже в следующем году. Остальное оружие из-за трудностей с доставкой Япония получила только в 1846 году. Оплата этого заказа была произведена серебром на сумму в 2265 рё. Оснащение огнестрельным оружием всей армии сёгуната требовало огромных средств, которых не было в распоряжении бакуфу. В стране еще сказывались последствия голода годов Тэмцо, который значительно обострил финансовые трудности бакуфу, ограничив возможности закупок вооружения.

После безуспешных попыток реорганизовать и усилить армию 24 июля 1842 г. бакуфу издал новый указ о правилах обращения с иностранными судами. Документ появился всего за день до подписания Нанкинского договора. Само по себе это является случайным совпадением, но показывает, что бакуфу постоянно следило за ходом конфликта между Англией и Китаем и могло предвидеть окончательный исход военных действий. Опиумная война заставила серьезно задуматься руководство бакуфу. Как писал один из чиновников, занимавшихся внешнеполитическими вопросами, Кавадзи Тосиакира, Мидзуно Тадакуни проявлял сильное беспокойство по поводу событий в Китае и говорил, что "в строительстве береговых батарей остается много проблем, а те, что построены, производят слабое впечатление", поэтому "все происходящее, хотя и имеет место в заграничном государстве, должно стать предупреждением для нашей страны"[22].

Необходимость изменения правил обращения с иностранными судами обосновывалась всеобъемлющими переменами, вызванными возвращением к политике Кёхо и Кансэй, а также идеалами гуманности и сострадания, выраженными в высочайшей воле[23]. Опасаясь слишком жесткими действиями спровоцировать столкновение Японии с европейскими державами, баку

фу в 1842 г. приостановило действие указа от 1825 г., который требовал незамедлительного выдворения из территориальных вод Японии любого судна, принадлежащего европейским державам, за исключением Голландии. Как и прежде, предписывалось не допускать высадок иностранцев и не завязывать с ними дружеских отношений. Согласно новому распоряжению, разрешалось оказывать помощь судам, которые вынужденно оказались в водах страны или потерпели бедствие у берегов Японии. Указ 1842 г. восстанавливал действие правил, существовавших в 1806 г. (8 года Бунка), и предписывал выяснять обстоятельства, заставившие судно зайти в воды страны, и предоставлять провизию, воду и необходимые материалы судам, которые выражают готовность покинуть акваторию страны. Строго запрещалось устанавливать личные отношения с командами таких судов, а также допускать промеры глубин у японских берегов[24].

В указе 1842 г. бакуфу фактически восстановило действие указа 1806 г., распространив его не только на российские, но и на все суда европейских держав. В части предоставления провизии и необходимых материалов новые правила обращения с судами европейских стран стали практически такими же, как в отношении судов Китая и Кореи, если они оказывались в водах Японии по независящим от них причинам.

Способы выдворения из территориальных вод были изменены таким образом, чтобы не дать повода иностранным державам обвинить власти Японии в негуманном обращении с командами судов, вынужденно оказавшихся в водах страны, и исключить возможность силового давления на Японию.

В то же время были полностью проигнорированы важнейшие причины первой Опиумной войны, которая велась Англией для прекращения режима изоляции Китая и открытия портов этой страны для своих торговых судов. "Режим изоляции" Японии и условия торговли остались в неизменном виде. Новшества не коснулись главного положения - о выдворении иностранных кораблей. Менялись только средства для достижения этой цели, потому что разрешалось добиваться ухода иностранных судов путем предоставления припасов и воды.

Можно согласиться с мнением американского историка Мариуса Джансена, что данный указ скорее был нацелен не на ликвидацию режима изоляции, а представлял собой попытку уменьшить вероятность возникновения войны, к которой страна была полностью не готова. Соответственно, такой документ не мог быть составлен в жестких выражениях и содержать прямые указания производить обстрел иностранных судов. Наоборот, необходимо трактовать указ таким образом, что одно из его основных положений заключалось в следующей фразе: "В любом случае тщательно изучить ситуацию, сопровождающую появление иностранного судна, и действовать с учетом высочайшего мнения о необходимости гуманности и сострадания"[25]. Позднее это положение имело важное значение при выработке позиции бакуфу на переговорах с Перри и Путятиным.

В 1854 г. Перри удалось добиться для американских кораблей права заходить в порты Симода и Хакодатэ, где за деньги или в обмен на товары американцы могли приобретать продовольствие, воду, уголь и другие необходимые товары через официальных посредников, назначаемых сёгунатом[26]. Перечень товаров в основном соответствовал указу от 23 июля 1842 года. Поэтому можно отметить, что внешнеполитические реформы годов Тэмпо стали шагом в направлении открытия страны, хотя сами реформаторы не ставили перед собой такой цели.

Примечания

    1. Серия договоров с европейскими державами, заключенных в 1854 - 1858 гг., положивших конец изоляции Японии от внешнего мира.

    2. БЕДНЯК И. Я., ГАЛЬПЕРИН А. Л., ГРИШЕЛЕВА Л. Д. и др. Очерки новой истории Японии. М. 1958, с. 123.

    3. КОЖЕВНИКОВ В. В. Российско-японские отношения в XVIII-XIX веках. Владивосток. 1997, с. 53.

    4. КАТО ЮДЗО. Куробунэ дзэнго но сэкай (Мир в период прихода куробунэ). Токио. 1985, С. 249.

    5. BOB TADASHI WAKABAYASHI. Anti-Foreignism and Wetern Learning in Early-Modern Japa. Cambridge (Massachusets)-Londоп. 1991, p. 89.

    6. Бунсэй 8 торидоси 2 гацу. Омэцукэ э. Офурэгаки Тэмпо сюсэй. (Сборник распоряжений за период Тэмпо). Т. 2. Токио. 1977, с. 858 - 859.

    7. Там же, с. 858.

    8. ЦУДА ХИДЭО. Тэмпо кайкаку (Реформы Тэмпо). Нихон но рэкиси. Т. 22. Токио. 1975. с. 236.

    9. АИХАРА РЁИТИ. Тэмпо хатинэн бэйсэн Морисонго торай но кэнкю (Исследования американской экспедиции на корабле "Моррисон" в 1837 году). Токио. 1954, с. 85.

    10. КАТО ЮДЗО. Ук. соч., с. 253; Тайгай канкэй си. Сого нэмпё (История внешних связей. Сводные хронологические таблицы). Токио. 1999, с. 874.

    11. BOLITHO H. Tempo crisis in The nineteenth century. The Cambridge History of Japan. Vol. 5, 1989, p. 125.

    12. ЦУДА ХИДЭО. Ук. соч., с. 236 - 237.

    13. Там же, с. 255.

    14. Тайгай канкэй си. Сого нэмпё, с. 876.

    15. АРИМА СЭЙХО. Такасима Сюхан. Токио. 1958, с. 141 - 142.

    16. Там же, с. 266 - 267.

    17. Там же, с. 150.

    18. ЦУДА ХИДЭО. Ук. соч., с. 340, 346.

    19. Там же, с. 153.

    20. ЯМАВАКИ ТЭЙДЗИРО. Тэмпо кайкаку то Нагасаки кайсё (Реформы годов Тэмпо и торговое представительство бакуфу в Нагасаки). - Нихон рэкиси. 1969, N1, с. 48, 205.

    21. YOSHIDA MITSUKUNI. The Restoration and the History of Technology. In: Meiji Ishin: Restoration and Revolution. Tokyo. 1985, p. 94, 194.

    22. ИНОУЭ КИЁСИ. Нихон гэндай си (Современная история Японии). Т. 1. Токио. 1951, с. 89.

    23. Бунка 4 удоси 12 гацу. Омэцукэ э. Офурэгаки Тэмпо сюсэй. (Сборник распоряжений за период Тэмпо). Т. 2. Токио. 1977, с. 858.

    24. Тэмпо 13 торадоси 7 гацу 23 нити. Бакумацу офурэгаки сюсэй. Т. 6. Токио. 1995, с. 435.

    25. JANSEN M. The Making of Modern Japan. Cambridge (Massachusetts)-Londоп. 2000, p. 273.

    26. Очерки новой истории Японии, с. 128 - 129.

Толстогузов С. А. Хиросимский университет. Япония.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

С Кореей мог торговать только хан Цусима, а с Китаем все было хуже и сложнее - официально торговать было запрещено. Неофициально - китайским торговцам разрешалось приходить в Нагасаки - не более 30 кораблей в год. На право торговли покупалась лицензия, от 1700 до 9000 лян серебра, которая действовала 2-3 года. Цины закрывали на это глаза - японские медь и серебро были очень нужны Китаю.

Также в XVII в. шла активная контрабанда через Тайвань + китайцы с юга напрямую долго приходили в хан Сацума, хотя уже и был формально объявлен запрет на торговлю вне Нагасаки со стороны японского правительства.

Еще момент - формально Рюкю считалось независимым. Так было выгодно - рюкюские посольства привозили из Китая много товаров, которые поступали на рынок Японии через Сацума (Сацума аннексировало лишь острова Амами).

Поэтому контакты с Китаем были относительно слабыми. И в информации японцы были сильно заинтересованы. С Кореей после 1812 г. контакты начинают сворачиваться примерно до 1870-х. Ну а дальше - известная история...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Откопал довольно интересную страницу биографии Резанова, ставящую его в еще более двусмысленное положение.

Конфликт между И. Ф. Крузенштерном и Н. П. Резановым по свидетельствам участников экспедиции

Конфликт капитана И. Ф. Крузенштерна и посланника в Японию камергера Н. П. Резанова во время первого российского кругосветного плавания до сих пор дает повод поддерживать иллюзию исторической интриги, поскольку он выходит за рамки личностных отношений между двумя амбициозными людьми.

Сохранившаяся в Российском государственном архиве Военно-морского флота (РГА ВМФ) переписка, свидетельствует о том, что до плавания отношения между Крузенштерном и Резановым оставались дружелюбными и корректными. То, что Крузенштерн не искажает задним числом истину, подтверждает и его письмо из Бразилии, адресованное императору Александру I: "Предложено мне было совершенное начальство в вышесказанной экспедиции". Об этом же Крузенштерн писал и Главному правлению Российско-Американской компании (РАК): "всем членам Ам. Комп. известно о моем призыве по особенному Его Им. Ве. повелению, чтоб препоручить мне командование сей Експедицией; но теперь оказалось, что я лишен сего начальства, и то без моего сведения"1.

Приведем выдержки из "Инструкции Главного Правления Российско-Американской Компании капитан-лейтенанту Крузенштерну о целях и задачах экспедиции вокруг света на кораблях Надежда и Нева" за подписью первенствующего директора М. М. Булдакова, директоров Е. И. Деларова и И. П. Шелихова от 29 мая 1803 г.: "Главное Правление и препоручает вам принять в ваше начальство два кампанейские корабля именуемые Надежда и Нева. ... Сверх того благоволите принять на представляемой особенно вам Корабль Надежду назначенную Его Императорским Величеством к Японскому Двору посольскую Миссию с ее чиновниками, скарбом и всем протчим... Отправляясь из Кронштадта на Корабле Надежде обще с другим Кораблем Невою под непосредственное ваше начальство как Главному командиру силой сей Инструкции вверяемым... однакож верховное ими и всею в Кантоне и в протчих местах торговлею управление намерено препоручить Главной довереной Особе Японской Миссии". Следовательно, Резанов до 29 мая 1803 г. еще не был назначен послом в Японию.

Вместе с тем, уже 29 мая 1803 г. к инструкции Крузенштерну от Главного правления было сделано дополнение к пункту XVI: "Главное Правление вас извещает, что Его Императорское Величество соизволил вверить не только предназначенную в Японскому Двору Миссию в начальство Его Превосходительства, Двора Его Императорского Величества Г-на Действительного Камергера и кавалера Николая Петровича Резанова в чине чрезвычайного Посланника и полномочного Министра, но и соизволил Высочайше поручить его благоволению предметы торговли и самое образование Российско-Американского края, то Главное Правление имея уже в лице сей доверенныя Особы с самого существования Компании уполномоченнаго своего ходатая у Монаршего престола, и во все времена верного блюстителя пользы ея, почитает себе долгом поставляя и ныне утвердить ему свою признательность уполномочивая его полным хозяйственным лицом не только во время вояжа, но и в Америке, и в следствие того снабдило его особым от лица всей Компании Кредитивом. - А потому содержание сей инструкции уже по некоторым своим частям относится теперь до Особы Его Превосходительства, предоставляя полному распоряжению вашему управление во время вояжа судами и экипажем, и збережением оного как частию единственному искуству, знанию и опытности вашей принадлежащей, то и ныне дополняет сие тем только, что как все торговые обороты, наблюдение для сего предмета приличных выгодам Компании мест и все интересы ея: ему яко хозяйствующему лицу в полной мере вверены, но ожидает от вас и всех офицеров, что и вы по знанию вашему на пользу Российско-Американской Компании столь тесно с Пользою Отечества сопряженною, не оставите руководствоваться его советами во всем том, что к выгоде и интересам ея им за благо признано будет, о чем от сего Правления донесено и Его Императорскому Величеству". 10 июня 1803 г. Александр I подписал "Рескрипт о назначении Н. П. Резанова руководителем посольства в Японию", в котором определил его миссия как посла и организатора американских колоний, а спустя месяц утвердил "Инструкцию графа Н. П. Румянцева Н. П. Резанову в связи с плаванием его в Русскую Америку". Именно в ней появилась та сакраментальная фраза, ссылаясь на которую Резанов объявил себя начальником экспедиции: "...сии оба судна с офицерами и служителями, в службе компании находящимися, поручаются начальству вашему". При этом Резанов еще 3 гпреля 1803 г. писал своему другу И. И. Дмитриеву: "Два корабля купечески, купленных в Лондоне, отдаются в мое начальство".

В сложившейся обстановке Крузенштерн обратился к императору через Румянцева с просьбой предоставить экспедиции военный флаг: "...Только военный флаг нас может предохранить от неудовольствия и обид, почему и почитал долгом представить вашему сиятельству, что для лучшего и вернейшаго успеха сей экспедиции я нахожу военный флаг иметь непременно нужным..." 2.

Первый раз о своих полномочиях руководителя Резанов заговорил только на Тенерифе, почти через три месяца пути. "Резанов, - пишет Е. Е. Левенштерн 27 октября 1803 г., - секретно показал Крузенштерну указ императора, по которому он, Резанов, назван начальником экспедиции. И очень он этим чванился. Но капитан сказал, что с его стороны было неправильно принять этот указ от императора, так как он не в состоянии его выполнить, и, кроме того, так как он должен был спросить капитанов - захотят ли они находиться под командой камергера". "Как ни мало значения имеет эта бумага, находящаяся в руках Резанова, все же это неприятно; если Резанов намеревается использовать свои полномочия, а наш капитан, следуя своей инструкции не захочет уступить ему права начальника..." - замечает Левенштерн 11 декабря 1803 года.

"На Тенерифе ссора между Резановым и Крузенштерном кончилась тем, что Резанов подло и покорно просил о прощении, и чистосердечно прибавил: "Я виноват!". День спустя он садится, пишет императору и жалуется на Крузенштерна. Когда его сейчас укоряют в этом, он не стыдится говорить: "А кто его просил верить?". И он злорадно хвастается: "умная штука".Он просил прощения у капитана только для того, чтобы предотвратить встречную жалобу", - отметил Левенштерн 7 января 1804 года.

Ратманов писал, что перед съемкой с якоря на Тенерифе "наш капитан с послом имел крупный разговор, в разсуждение требования второго, что он началствует всем. Но после согласился, прося прощения, что он не морской афицер, и сею частию командовать не может. Аднако ж уже дела его делали подозрение". 11 декабря 1803 г. Ратманов отмечает: "господин посол открылся ему [Толстому], что он на капитана из Тенерифа жаловался Государю. Толстой не мог удержать сего мерскаго [мерзкого] поступка в тайне. Тотчас предостерег и сказал все капитану. От котораго случая все благородныя люди к его превосходительству болие еще имеют пренебрежение" 3. На это обращал внимание в своих записях и Левенштерн: "Многие из нас просили капитана предать дело гласности и потребовать от японского подлеца в письменном виде все то, на что он тайно претендует". Откровений Резанова не избежал и Ратманов: "Посол еще подходя к Бразилии, пришол ко мне в каюту, и между многих изгибов чорной души, за секрет показал свою инструкцию; и я увидев Государев рескрипт - ужаснулся, что в таком небрежении и что его давно уже не объявил, но он мне сказал, что еще будет время, с котораго время я осмелился взять подозрения, что действителная ли сия инструкция; по сим то подозрениям я настаивал всех более объявить оную, и естлибы [посол ее] не объявил может быть поступлено бы было как с самозванцом" 4.

9 января 1804 г. произошла ссора из-за художника, который пожаловался Резанову на графа Толстого. "Резанов садится на своего любимого конька и повторяет до тошноты: "Я, милостию императора, неограниченный командующий как обоих кораблей, так и всей экспедиции"". В результате "господин Крузенштерн написал вежливое, разумное, правдивое, обоснованное письмо, которое он нам дал почитать. Резанов не ответил на письмо. (Крузенштерн написал Резанову только потому, что надеялся скорее избавиться от несогласий письменно, чем устно). Копию этого письма Крузенштерн пошлет к императору", - пишет Левенштерн. В нем капитан обратился к Резанову: "...я признаю в лице Вашем Особу Уполномоченную от Его Императорскаго Величества, как для Посольства так и для разных распоряжений в Восточных Краях России; касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, такожде пути, ведущаго к благополучному исполнению прожектированнаго мною вояжа, как по словам Самого Императора, так и по инструкциям мне данным по Высочайшему соизволению от Главнаго Правления Американской Компании, я должен щесть себя Командиром. Из выше означеннаго я надеюсь, что Ваше Пр-во увидите мое точное расположение к выполнению всего к славе нашего Отечества и пользе Американской Компании касающагося. Я не требую ничего, как с чем отправился из России, то есть быть командиром Экспедиции по Морской части. Вашему Пр-ву угодно было сказать сего дня, что токмо относится до управления парусами: прошу мне дать сие мнение на бумаге, дабы зная свою должность, я уже не отвечал ни за что боле. При сем позвольте однакож доложить Вам, что ето верно не было мнение Государя Императора, ибо для того можно бы сыскать многих других, а не отрывать меня от тех должных распоряжений, которых бы я ни для чего не оставил как для выполнения воли Государя и для польз моего Отечества" 5.

В Бразилии Крузенштерн показал Левенштерну письмо, которое хотел отправить императору. В РГА ВМФ хранится сходное по возможному содержанию письмо: "Подал проэкт об отправлении экспедиции и заведении торговли в Крае Американском. ... Предложено мне было совершенное начальство в вышесказанной экспедиции. ... Единственно быв устремлен к точному выполнению должности моей вдруг г-н Рязанов объявляет мне в Тенерифе, что уже он начальник обоих судов но я сие не нашел препоной к течению дел моих и исполнению возложенной на меня должности. - Пришед на остров С. Екатерины, г. Рязанов хотел ознаменовать власть свою и сделать меня оружием мщения своего, но я довольно твердо знаю должность мою, чтоб не выполнить подобных требований быв уверен, что не сие было целью доверенности Вашего Императорского Величества объявлял я ему, что по воле и приказанию Вашего Величества имею инструкцию от американской Компании, где препоручается мне совершенное начальство обоих судов и что все что только касается до мореплавания и порядка военного, соображаясь с пользою и успехом путешествия, над собою и офицерами моими никакого начальника признать не могу ...

Ясно видно, что г-н Рязанов только что заблуждается в истолковании инструкции своей, но виновен ли я в сем? Государь! Не сочтите, чтобы честолюбие было причиной таковых поступков. Единым честолюбием поставляю ревностно выполнить должность мою и волю Вашу. ... Я надеюсь в Камчатке быть совершенно обеспеченным в командовании судов ибо под начальством г-на каммер-Герра Рязанова, который настаивает, что инструкция от Американской Компании не действительна по не сходственности с его инструкцией никогда согласным быть не могу, чтоб права службы не пострадало" 6.

Письмо капитана было передано Резанову, но ответа тот не дал. Тогда Крузенштерн, который до этого не выносил отношения с Резановым на общее обсуждение, собрал офицеров и посвятил их в курс дела, видя, что Резанов не дает ему письменных ответов и постоянно отрекается от своих слов. Капитан вынул инструкцию (в которой он назван начальником экспедиции) и попросил офицеров ее прочесть. "Резанов говорит мне только на словах, - продолжал Крузенштерн, - своих бумаг мне не показывает, повторяя то и дело: "разве вам не знакома личная подпись императора? Я начальник всей экспедиции, обоих кораблей и командир над вами и всем, что принадлежит к экспедиции". Я ему на это ответил, что никогда не смогу признать его моим командиром в морском деле. Тогда он сказал: "Вам остается командовать над парусами и ничего больше". Резанов сам в Петербурге написал свою инструкцию и дал мне ее прочитать, неподписанную. Так что я себе прекрасно представляю, что Резанов потом придумал в нее добавить".

В результате этого совещания офицеры заверили капитана, что не следует обращать внимания на подлости и странности Резанова. "Не надо также слушать тех приказов посла, которые не имеют своей целью или не служат к пользе императора, экспедиции или Американской компании", - записывает Левенштерн в дневнике 10 января 1804 года.

Резанов решил проверить не получится ли у него отдавать приказы офицерам, в том числе Лисянскому, минуя Крузенштерна. Но никто ему не подчинился. Крузенштерн и офицеры, чтобы защитить Ф. И. Толстого от нападок Резанова дали ему рекомендательные письма, в связи с чем 12 января Левенштерн записал: "Повредить наши подписи нам не смогут, так как Резанов официально не провозгласил себя начальником. Я не получил еще для чтения его инструкции, остальные получили только тайком, следовательно никто из нас не выступает против своего начальника, а только пытаются пресечь самоуправство пассажира". Действительно, начальник не объявивший о своем начальстве и не представленный в этом качестве подчиненным в их глазах выглядел самозванцем.

Противная сторона выставляет самозванцем капитана: "Высокомерие заставило его [Крузенштерна] еще в Бразилии безболезненно писать к Его Превосходительству, что он его непризнает за своего Начальника, и что Начальником корабля почитает он себя. Самозванец, которому не дано прав, хочет насильно сам оныя себе присвоить" 7.

Крузенштерн и корабельные офицеры написали из Бразилии письма не только императору, но и Чичагову и Румянцеву. В них они сообщали о притязаниях Резанова. Вот, например, письмо Ратманова Чичагову: "Распри произшедшия чрез господина действителнаго камергера, Резанова, которому желателно получить началство над експедицыею порученной капитан лейтенанту Крузенштерну, понудили меня утрудить В[аше] Щревосходительство] писмом сим: ежели сверх моего чаяния, предписано будет, принять первому командования. - Уверен будучи, что последней под началством господина Резанова остаться не согласится; и из того места отправится в Россию. А как я предпринял вояж сей, по дружбе к капитан лейтенанту Крузенштерну; которую издавно к нему имею, то сим пакорнейше прашу В. П. и меня как старшего морскаго афицера, от началства господина Резанова избавить и вмести с капитан лейтенантом Крузенштерном возвратить в Россию, ибо поступки его с капитаном для всех благородных душ веема непреятны!" 8.

Решающее объяснение состоялось на Маркизских островах 14 мая 1804 г. - через 9 месяцев после отплытия из Кронштадта. Резанов (а за ним А. С. Сгибнев, К. А. Военский и современные авторы - В. П. Петров; Н. Н. Болховитинов) утверждал, что Крузенштерн, не учитывая его пожелания, воспрепятствовал обмену "компанейских товаров" на туземные редкости, формально нарушая инструкцию в части осуществлении торговых операций. Обмен маркизских украшений и палиц на "компанейские товары" (а именно топоры, наиболее ценимые туземцами) Крузенштерн запретил, потому что на них надеялись выменять свиней - речь шла о пополнении рациона свежим мясом после трудного перехода от Бразилии, когда из-за солонины у некоторых членов экипажа уже начиналась цинга. При этом на необходимость получить "жизненные припасы, которых на корабле уже не было", указывал и Резанов 9. И это принципиальный момент: продовольственное обеспечение экипажа - одна из основных составляющих безопасности, а стало быть полностью соответствует компетенции Крузенштерна. В этих условиях необходимо было соблюдение жесточайшей воинской дисциплины, возможной только при единоначалии. 7 мая Крузенштерн "читал сам на шканцах сочиненной им приказ, содержащий в себе запрещение всем находящимся на корабле чтоб то нибыло непокупать и не выменивать прежде собственно для себя никаких вещей у Островитян, доколь корабль не снабдит себя нужными съестными припасами и прочим" 10. 9 мая он разрешил офицерам выменивать у островитян ножи, ножницы, зеркала, бусы и пуговицы. Резанов тогда же велел своему приказцику Ф. И. Шемелину выменять "вещей редких и любопытных для Императорской Кунсткамеры", но "дикия довольно будучи снабжены от прочих с корабля разными железными и к употреблению их более нужными вещами, светлых пуговиц, буравчиков, огнивцов и ножниц совсем у меня не брали" - вспоминал Шемелин. А когда он "употребил Компанейские товары на вымен, то они тот час были у него отобраны, и от Капитана Клерку отданы" - так описал эпизод Резанов.

Что же произошло? 13 мая Шемелин за три топорика и несколько складных ножей купил большую сигнальную раковину-тритон, человеческий череп и "несколько штук военных орудий". Узнав об этом, Крузенштерн потребовал у Шемелина сдать подшкиперу оставшиеся у него 16 топоров 11. При этом спор шел о топорах и железных обручах, которые принадлежали Компании и поэтому находились в полном ведении Резанова (как хозяйственного лица) и его представителя Шемелина. Эти факты подтверждает и Ратманов:

14 мая "Посол тотчас стал делать репремант [фр. "выговор"], что капитан велел отобрать все топоры от прикащика, которой покупал на оныя разныя безделюшки, и сказал при всех: "Сколка [можно] ребячитца", говоря, что он [посол] - началник. Чтобы вывел нас из недоумения, мы все собравшись на шканцы, для чего и капитан Лисянской призван был. Чтобы он [посол] объявил именное повеление, и тем бы кончел споры. И хоть он и началник, а капитана не толка на шканцах, но и нигде не может называть ребенком"; "...господин амбасадор, обнаружил вовсе свой карактер и открыл черную свою душу. - Он назвал капитана ребенком, за то что капитан приказал от прикащика американской компании отобрать топоры, которыя он начал диким продавать за безделушки, отчего совершенная остановка зделалась в покупки свиней" 12.

По версии Шемелина, Резанов "взошел на шканцы, где тогда и Капитан находился ... и начал говорить Крузенштерну, что преграды учиненныя им прикащику и отнятие топоров относится не к одной только личной обиде ему собственно, но и к препятствию во исполнение Высочайших поручений, что собрание редкостей для Императорской Кунсткамеры, о которых он попечение имеет, есть следствие воли Государя. Что же касается до него собственно, то он ставить себя выше всех огорчений, которыми осыпают его каждодневно. Он давно решился переносить все до его лица касающееся и почитает те их поступки не иначе, как за мелочи недостойныя его внимания, и за ребяческие игрушки".

После этой ссоры офицеры потребовали у Резанова объяснений и публичного оглашения его инструкций: "Потом прибежал Капитан, - извольте идти и нести ваши инструкции; оба корабля в неизвестности о Начальстве, и я не знаю, что делать?". Когда Резанов прочел рескрипт и свои инструкции, офицеры спросили: "Кто подписал? - Я ответил: - Государь ваш, Александр. - Да кто писал? - Не знаю, - сказал я. - То-то не знаю, - кричал Лисянский, - мы хотим знать, кто писал, а подписать-то знаем, что он все подпишет". Офицеры посчитали, что Резанов сам составил эти инструкции, которые император утвердил, детально не ознакомившись с ее содержанием 13.

Кроме того, Резанов утверждал, что Крузенштерн еще перед отправлением из Кронштадта видел его инструкцию от 10 июля 1803 г. и знал, что именно Резанов - главный начальник экспедиции. Но эта точка зрения не находит подтверждения в иных источниках, скорее наоборот. Иначе как объяснить письмо Лисянского Крузенштерну на следующий день после описанного публичного разбирательства: "Позволте мне изъявить свое недоумение на инструкции которые Николай Петрович читал вчерась публично на шханцах; до сего времени я щитал себя в команде вашей теперь же выходит что имею у себя другого начальника. Признаюсь, что все сие произшествие кажется непонятным. Ежели бы была воля императора, чтоб мне находиться в команде у господина Резанова то она должна бы быть объявлена с самого вступления Его Превосходительства на корабли, а не в Маркизских островах...". То же и у Ратманова: "Посол, сказавши сии грубости, упомянул, что он всё а капитан ничего; с которым мы отправились из России и которой шеф експедиции. Мы слыша от посла что он всем началствует, требовали чтобы объявил имянное повеление; но он не хотел, я думал что он сие выдумывает, и болие потому, что должен бы объявить вступя на корабль что он началствует а не спустя 10 м[еся]цов; зделал мои предложении чтобы с ним поступить, как с нарушителем общественнаго спокойствия; которой своими выдумками разделяет согласие: выдавая себя началникам когда не имеет чем доказать" 14.

Действительно, почему Резанов не был представлен экипажам кораблей как глава экспедиции императором, морским министром, или не представился сам и не предъявил "свой мандат", вступив на палубу? Вот как описывает Левенштерн приезд Резанова: "1 августа 1803. После обеда мы поехали к Рисбанку, а вечером на "Надежду" прибыли Чичагов, Румянцев и Резанов. Они осмотрели корабль, выпили чаю, и только тогда пришел капитан Крузенштерн. Теперь должно было решиться - кто останется из свиты посла, а также где будет перегрузка корабля". Н. Л. Кладо выдвигал следующую версию: Резанов предъявил Крузенштерну в Кронштадте не инструкции (что доказывает и письмо Лисянского), а только высочайший рескрипт, в котором ничего не сказано о порядке подчинения. Инструкцию же, данную Резанову, до Крузенштерна должны были довести либо РАК, либо министр коммерции или морской министр. А этого-то сделано не было 15. Прав был Резанов, еще из Бразилии написавший Чичагову: "теперь чувствую я в полной мере следствия безпорядка начавшегося еще при устроении сея експедиции и уверен, что ежели б Ваше Превосходительство имели в отправлении оной принадлежащее вам участие, тогда б занимался я одним делом и избавлен бы был пустых переписок"16.

Что же в итоге произошло? Открытое неповиновение приказам начальника экспедиции, попросту бунт на корабле?

Но Ратманов пишет, что после объявления Резановым инструкций, офицеры их признали: "И по трехкратному требованию [офицеров] господин посол вышел в туфлях без чулок, в брюках и фуфайке на шканцы - объявил именное повеление, что он началник. И с того времени повинуемся повелениям Его Величества"; "...инструкция подписана АЛЕКСАНДР, и мы з богоговением [так. - О. Ф.] повинуемся" 17.

Потрясение Лисянского от обретения нового руководителя было столь велико, что через месяц, 30 мая 1804 г., он пишет письмо Чичагову, где объясняет свою точку зрения на происходящее: "Предпринявши вояж вокруг света под командою моего друга я токмо ожидал минуты совершения сего важного предмета, но в островах Маркезских все превратилось в мечту. Там г-н Рязанов объявил нам публично, что он есть наш начальник. Рисковавши ежеминутно жизнию для славы нашего Государя и Отечества, возможно ли нам было ожидать командующего столь важной экспедицией который пред сим не видал почти моря? Бывши уверен что его Императорское Величество не примут далее никого в сей трудный путь, я просил как правление так и коммерции министра уволить меня от компанейской службы или изключить из повелении того от которого кроме несчастного конца всех наших трудов ничего ожидать не можно. Щитая что на сем пункте судьба моя и всех моих подчиненных основана, я прошу ходатайства Вашего превосходительства у престола Монаршего: А гос. Рязанов без сомнения постарается очернить нас всех самым сильным образом. Судьба моя и характер оный известен Вашему превосходительству. Это токмо и есть того ж подпора окроме Вас". Письмо Чичагову написал и Левенштерн: "...Отправившись из Кронштадта, щитая капитан лейтенанта Крузенштерна единым своим начальником; но в Маркеских островах, Его превосходительство Николай Петрович Резанов объявил себя командующим експедиции. Оная при том что капитан, потерпя от Его превосходительства разныя огорчения, и при возвращении из Японии, просит избавить его [от] начальства; то и я покорнейше прошу, в таком случае ежели капитану предписание будет, здать команду и возвратится берегом, со оным возвратить[ся]. Знаю, что не прилично в моем чине, выбирать начальства, но известно Вашему превосходительству, что по всемилостивейшему указу, каждой из нас предпринял вояж сей, по желанию, и под начальством капитан лейтенанта Крузенштерна, то и простительны желания мои, что б под его ж начальством возвратится, не подвергая себя какому либо несчастию..." 18.

От Маркизских островов до Камчатки обострений конфликта не отмечено.

По прибытии на Камчатку (15 июля 1804 г.), сразу же переселившись с корабля на берег, Резанов в надежде на поддержку местного генерал-губернатора генерал-майора П. И. Кошелева, предпринял попытку новой трактовки положения, в котором он оказался: "У меня на корабле взбунтовались в пути морские офицеры. Вы не можете себе представить, сколь много я вытерпел огорчения и насилу мог с буйными умами дойти до отечества. Сколь не прискорбно мне, соверша столь многотрудный путь, остановить экспедицию, но при всем моем усердии не могу я исполнить японского посольства и особливо, когда одни наглости офицеров могут произвесть неудачу и расстроить навсегда государственные виды. Я решил отправиться к государю и ожидаю только Вас, чтобы сдать как начальствующему края всю вверенную им экспедицию" 19. Кошелев в тот момент находился в Нижне-Камчатске и прибыл в Петропавловск только 10 августа 1804 года. На следующий день после его прибытия, когда Крузенштерн спросил, надо ли выгружать посольские подарки и вещи, Резанов, по словам Левенштерна, внезапно начал ругать капитана. "Он выражался так: "Не суйтесь в чужие дела, Вы, разбойник, бунтовщик" и т.д. "В колотку! - закричал вчера Резанов вслед капитану. - Я бы здесь построил виселицу и повесил бы на ней одного из вас"".

Предъявленные Крузенштерну Резановым обвинения были столь тяжелы, что Кошелев начал расследование, результаты которого в версии Резанова представлены в нескольких публикациях (А. С. Сгибнева, К. А. Военского и других). Однако каких-либо официальных документов об этом событии нет. Кошелев не оставил своей трактовки событий, но отнесся к обвинениям серьезно: отправился в Петропавловск, взяв с собою 30 человек нижних чинов для усиления караула. При этом в рапорте, составленном на имя Сибирского генерал-губернатора И. О. Селифонтова от 7 сентября 1804 г. (день выхода "Надежды" в Японию), он ничего не сообщает от себя, а лишь прикладывает копии документов Резанова.

Понимая оскорбительность для себя ситуации, Крузенштерн с решительностью человека, уверенного в своей правоте, обостряет ситуацию до предела: "Но сей [капитан], с свойственною ему холодностию, тотчас вынимает шпагу, отдает ее послу, прося, чтобы его [капитана] отослать в Питербург. Но сего не исполнили, и посол опомнился и стал искать согласия, прося уже оставить сие для государственной ползы. Сходить толка с ним в Японию, а, возвратясь оттоль, он [посол] оставляет корабль и едит в Питербург берегом" 20. Крузенштерн подробно описывает это событие в письме (из Авачи от 24 июня 1805 г.) к товарищу министра юстиции Н. Н. Новосильцеву: "Его превосходительство господин Резанов в присутствии Областного коменданта и более 10-ти офицеров назвал меня бунтовщиком, разбойником, казнь определил мне на ешафоте, другим угрожал вечною ссылкою в Камчатку. Признаюсь, я боялся. Как бы Государь не был справедлив, но будучи от него в 13000-х верстах, - всего от г. Резанова ожидать мог, ежели бы и Областной Командир взял сторону его. Но нет, сие не есть правило честнаго Кошелева, он не брал ни которую. ... После вышеупомянутых ругательств, которые повторить даже больно, отдавал я ему шпагу. Господин Резанов не принял ее. Я просил, чтобы сковать меня в железы и как он говорит, "яко криминального преступника" отослать для суда в С. - Петербург. ... Я письменно представлял ему, что уже такого рода люди, как назвал он меня, - государевым кораблем командовать не могут. Он ничего слышать не хотел, ... но когда и Областной комендант представил ему, что мое требование справедливо, и что я должен быть сменен, тогда переменилась сцена. Он пожелал со мной мириться и идти в Японию" 21.

Исследователи, которые "держат сторону" Резанова пишут, что Крузенштерн перед ним извинился на основании фразы из письма Резанова к Кошелеву: "но как разкаяние гг. офицеров, в присутствии Вашем принесенное, может быть мне впредь порукою в повиновении их". Другая сторона пишет, что извинился именно Резанов, а офицеры еще думали, принять это извинение или нет. Они даже выдвигали свои условия, которые цитирует Левенштерн: "1. Резанов в одном из писем к императору должен объявить себя виновным и уведомить императора о нашем примирении. 2. Резанов должен обличить наушников и назвать их нам. 3. Так как Резанов грозил нам Японией, то он должен до нашего отбытия с Камчатки разъяснить нам наши отношения к нему как к послу. 4. Так как Резанов утверждает, что обязанность капитана состоит только в наблюдении над парусами, то мы требуем объяснения его инструкции. Кроме того, он должен нам показать все бумаги, о которых он может умалчивать в тайне".

"Правда, после такой обиды ни на что бы не должно было соглашеватся. Но вот причина: капитан приехал от посла, собрал всех афицеров в каюту и объявя все требования Совету. По несчастию, адин мой голос был, чтобы оставить корабли здезьже, и сию обиду не пропущать. Притом я заклинал себя: "Ежели капитан отправлен будет в Питербург, я не принимаю команды и не подчиняю себя господину Резанову". И, что чувствовал, действително бы исполнил. Я сказал наотрез господину Резанову, что или он обманул Министров, отправляющих сию експедицыю, или Министры обманули Государя. И действительно бы сказал у престола моего Монарха.

Но протчим товарищам моим алчность к интересам и получениев чинов, которыя посол ежедневно обещал, все противу моего голоса, возопияли. И я тотчас решился оставить корабль и возвратиться берегом, но капитан, с которым я был в совершенным дружестве, убедительно упросил остаться и помогать ему в критических положениях" 22.

Выдержанная позиция Кошелева способствовала заключению формального примирения, которое состоялось 16 августа 1804 года. Оно привело к изменению тональности и сути высказываний Резанова в адрес Крузенштерна. После этого он пишет Александру I из Петропавловска 16 августа 1804 г.: "...Июля 4-го числа пришли благополучно в Петропавловскую гавань. Здесь капитан лейтенант Крузенштерн выгрузил товары, кренговал судно, выконопатил его, вычинил и нашед подводные части здоровыми, спешим мы теперь в Японию, надеясь вытти отсюда около 20-Августа"; "...неусыпное старание капитана сохранило людей..."; "...снабдил я безденежно баталион, гошпиталь и хлебопашцев разными потребостями. Таковое облехчение жителей произошло единственно от успешнаго прихода нашего судна, и я ... безпристрастно засвидетельствую, что честь сего исполнения моего по всей справедливости принадлежит капитан-лейтенанту Крузенштерну". В том же письме Александру I Резанов так объясняет конфликт: "...причиною была единая ревность к славе, ослепившая умы всем до того, что казалось, что один у другаго ее отъемлет" 23.

Дальнейшее плавание в Японию, вплоть до расставания с Резановым, происходило при весьма напряженных отношениях, однако больше открытых дискуссий о начальстве не было. Император не дал делу хода, согласившись, что примирение на Камчатке завершило конфликт. В июле 1805 г. после возвращения корабля из Японии, на Камчатку были доставлены от него Крузенштерну - орден Св. Анны 2 степени, Резанову - табакерка, осыпанная бриллиантами, а как свидетельство благорасположения императора к обоим - милостивый рескрипт от 28 апреля 1805 года.

Примечания

1. Российский государственный архив Военно-морского флота (РГА ВМФ), ф. 14, оп. 1, д. 224, л. 76 ("Письмо Ю. Ф. Лисянского И. Ф. Крузенштерну" (пер. с англ.); ф. 166, оп. 1, д. 47а, л. 4 - 5 ("О несогласии между камергером Рязановым и капитанами Крузенштерном и Лисянским"); ВОЕНСКИЙ К. А. Посольство Резанова в Японию в 1803 - 1805 гг. на судах первой русской кругосветной экспедиции под начальством Крузенштерна. - Морской сборник, 1919, N 4, с. 51.

2. Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского Севера, 1799 - 1815. Сб. док. М. 1994, с. 52, 54 - 61, 75, 80 - 81.

3. РАТМАНОВ М. И. Журнал Макара Ивановича Ратманова. В путешествие Крузенштерна. - РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 1146, л. 13об., 26.

4. ЕГО ЖЕ. Вояж кругом света. - Bibliotheque Nationale (Paris). Departement des manuscripts, slave 104, л. 16об.

5. ВОЕНСКИЙ К. А. Ук. соч., с. 46 - 47.

6. РГА ВМФ, ф. 166, оп. 1, д. 47а, л. 4 - 5.

7. ШЕМЕЛИН Ф. И. [Журнал первого путешествия россиян вокруг земного шара]. - ОР РНБ, ф. 4, д. 59/1, л. 142 и об.

8. РАТМАНОВ М. И. Письма. - Bibliotheque Nationale (Paris). Departement des manuscripts, slave 103(1), л. 20 и об. (публ. впервые).

9. СГИБНЕВ А. С. Резанов и Крузенштерн. Эпизод из первого кругосветного плавания русских. - Древняя и Новая Россия. 1877, N 4; ВОЕНСКИЙ К. А. Ук. соч.; ПЕТРОВ В. П. Русские в истории Америки. М., 1991; История Русской Америки 1732 - 1867. Т. 1. М., 1997; Архив СПб отделения ИРИ РАН, ф. 36, оп. 1, д. 1163, л. 2 ("Бумаги о морских экспедициях конца XVIII - начала XIX в.").

10. ШЕМЕЛИН Ф. И. Ук. соч., л. 120об.

11. Там же, л. 129, 140 - 141; Архиф СПб ИРИ РАН, ф. 36, оп. 1, д. 1163, л. 2.

12. РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 1146, л. 43 и об.; Bibliotheque Nationale..., slave 104, л. 16.

13. ШЕМЕЛИН Ф. И. Ук. соч., л. 142об. -144; Архив СПб ИРИ РАН, ф. 36, оп. 1, д. 1163, л. 2 - 3; РГА ВМФ, ф. 315, оп. 1, д. 813, л. 11 ("Записка, составленная г. Бернгарди, зятем И. Ф. Крузенштерна").

14. ВОЕНСКИЙ К. А. Ук. соч., с. 38; РГА ВМФ, ф. 14, оп. 1, д. 224, л. 66 и об. ("Письмо Ю. Ф. Лисянского И. Ф. Крузенштерну"); Bibliotheque Nationale..., slave 104, л. 16 и об.

15. КЛАДО Н. Л. Предисловие к статье К. А. Военского. - Морской сборник. 1919, N 1, с. 41 - 42, 44.

16. ТИХМЕНЕВ П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ея до настоящего времени. СПб. Ч. 2. 1863, прил., 187.

17. РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 1146, л. 43об.; Bibliotheque Nationale..., slave 104, л. 16об.

18. РГА ВМФ, ф. 166, оп. 1, д. 47а, л. 6 - 7; ф. 14, оп. 1, д. 224, л. 66 и об.; ЛЕВЕНШТЕРН Е. Е. Вокруг света с Иваном Крузенштерном. СПб. 2003, с. 149 - 150.

19. ВОЕНСКИЙ К. А. Ук. соч., с. 40.

20. РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 1146, л. 52об.

21. ВОЕНСКИЙ К. А. Ук. соч., с. 53 - 57.

22. Архив СПб ИРИ РАН, ф. 36, оп. 1, д. 1163, л. 3; РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 1146, л. 52об. -53.

23. Российско-Американская компания..., с. 88 - 90, 133; "Санкт-Петербургские Ведомости", 4.09.1806, с. 800.

Федорова Ольга Михайловна - кандидат педагогических наук. Центральная военно-морская библиотека. Санкт-Петербург.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

РУССКИЕ НА ХОККАЙДО

Модернизация Японии началась в середине XIX столетия, когда страна, закрытая до этого времени от внешнего мира указами сегунов, была "открыта" иностранцами - американцами, европейцами и русскими. Для России особое значение приобретал наиболее близкий географически северный остров Японского архипелага - Хоккайдо. А на нем - важнейший в то время порт - Хакодатэ.

Хакодатэ - один из старейших городов на Хоккайдо, еще в XV в. здесь была построена крепость. В 1454 г. самурай из Аомори Кавано Масамити построил свою резиденцию в Усукэси. Поскольку она имела прямоугольный вид, то получила название Хако (ящик). Отсюда пошло и название Хакодатэ - крепость-ящик, в честь этого здания.

В период Эдо (1600 - 1868) Хакодатэ был процветающим портом, ведущим активную торговлю морепродуктами. Особая роль в этом принадлежала богатому купцу хозяину многочисленных торговых судов и первого торгового дома в Хакодатэ - Кахэй Такадая. В 1799 г. он открывает маршрут на Южный Сахалин.

В 1802 г. сёгунат учредил здесь свое представительство для управления делами Хоккайдо.

На заре модернизации Японии, в 1859 г., Хакодатэ оказался в числе трех портов страны, впервые открытых для международной торговли. И если Иокогама смотрела на Северную Америку, Нагасаки - на юг, то Хакодатэ был "окном", открытым на север, в сторону России. Однако первое русское посольство в Японию нельзя назвать удачным. 13 сентября 1792 г. русский галион "Екатерина" отдал якорь в бухте Нэмуро на севере острова Эдзо (Хоккайдо). Местные власти не сразу приняли русских посланцев. Адам Лаксман отправил властям острова письмо. Переговоры велись, а ответ на письмо ждали долго. В июле 1793 г. было получено разрешение "Екатерине" под командой штурмана Ловцова идти в порт Хакодатэ, причем русское судно шло под конвоем японских кораблей. Переговоры длились девять дней и ни к чему не привели. Попытка установить торговые отношения с японцами успехом не увенчалась. 2 августа галеон "Екатерина" покинул Хакодатэ и взял курс к русским берегам. Первая российская экспедиция в Страну восходящего солнца увозила с собой подарки от японского императора: три меча, двадцать ящиков листового табака, сто кулей риса, несколько ящиков японской бумаги, фаянсовые чашки и письменное разрешение на приход одного русского судна в Нагасаки, если Россия захочет продолжать переговоры с Японией.

После "открытия" Японии и подписания договоров с США, Англией, Францией, Россией Хакодатэ вошел в число городов, куда стали заходить иностранные суда для пополнения запасов провизии, воды и топлива. Полностью Хакодатэ был открыт для иностранцев 2 июня 1859 г.

Русским кораблям был разрешен заход в порты Хакодатэ, Симода и Нагасаки по Русско-японскому договору о мире и дружбе, заключенному 7 февраля 1855 г. "В этих трех портах русские суда могут отныне исправлять свои повреждения, запасаться водой, дровами и съестными припасами и другими потребностям, даже каменным углем, где его можно иметь, и платить за все это золотом или серебряной монетой, а в случае недостатка денег заменяют их товарами из своего запаса"{1}, - гласила статья 3 договора. По тому же договору русское правительство назначало консула в один из двух первых портов, когда признает это необходимым. "Места и дома для консульства будут определены японским правительством, и русские живут в них по своему обычаю и законам"{2}.

Вскоре после Симодского трактата 1855 г. между Россией и Японией был подписан договор 1858 г. о торговле и мореплавании. Он был заключен 7 (19) августа в г. Эдо Е. В. Путятиным со стороны России, Нагаи Гэмбано, Иновайе Синаноно и др. со стороны Японии. Ст. 1 сохраняла в силе договор 1855 г. Между Россией и Японией устанавливались официальные дипломатические отношения. Стороны условились обменяться постоянными дипломатическими представителями (ст. 2). "Отныне Его Величество Император Всероссийский будет иметь право назначать дипломатического агента ко двору Его Величества Тайкуна Японского. Дипломатический агент может быть в звании Посла, Посланника, Министра или поверенного в делах"{3}. Кроме Хакодате и Нагасаки и взамен порта Симода, для русских открывались в 1859 - 1863 гг. еще 3 порта. Во всех открытых портах учреждались постоянные русские консульства. Русским разрешалось свободно посещать с целью торговли города Эдо и Осака, проживать в открытых портах. На подданных обеих стран распространялись все права и преимущества, предоставленные другим иностранцам. На основании ст. 2 в столице Японии была учреждена постоянная русская дипломатическая миссия. Согласно статье 4, правительство российское "может иметь консулов или консульских агентов во всех или в некоторых из открытых для русской торговли портов Японии"{4}. По договору русские могли свободно передвигаться в Хакодатэ в пределах десяти ри (1 ри - около 4 км.).

Наряду с опасением, что иностранцы проникают в Японию с колонизаторскими намерениями, среди наиболее прогрессивной части населения возрастала жажда познания большого мира, усиливалось тяготение к контактам с иностранцами. Мыслящие японцы понимали, что сохранить свою независимость они могут лишь в том случае, если, овладев достижениями Запада, ликвидируют свою отсталость. Что вообще требовалось иностранными судами, заходящим в Хакодатэ? Прежде всего, топливо, пища и вода. За исключением пресной воды, которой здесь было сколько угодно, ничего другого здесь невозможно было получить в достаточных количествах. Поэтому власти вынуждены были завозить в Хакодатэ и топливо, и продукты питания. Иностранным судам требовалась говядина, но ее производство еще только начиналось на Хоккайдо. Для развития животноводства из префектуры Иватэ был завезен скот, разведение которого всячески поощрялось. Власти также старались стимулировать крестьян Хоккайдо, выращивающих овощи, особенно картофель, приобретали зерно, чтобы поставлять его иностранцам. Топливом иностранные суда начали снабжать недавно открытые на побережье угольные шахты в Сиранука и Каянума. Таким образом, появление многочисленных иностранцев в Хакодатэ стало одной из причин быстрого хозяйственного развития города и окрестностей. С другой стороны, и сами иностранцы приняли активное участие в освоении Хоккайдо. Например, торговля морепродуктами, которые шли из Хакодатэ в другие районы Японии и за рубеж, сконцентрировалась в руках иностранцев. Впрочем, в этот промысел активно вовлекались и японцы. По предложению иностранцев и при их участии порт Хакодатэ быстро стал превращаться в торговый. В хозяйственном развитии Хоккайдо видное место принадлежало американцу Раису, который обучал японцев передовым методам животноводства, культивировал на Хоккайдо многие сельскохозяйственные культуры, не известные прежде японцам{5}.

Исторически так сложилось, что в освоении Хоккайдо наиболее активное участие приняли американцы. Поэтому развитие сельского хозяйства на севере Японии прочно связано с именами Г. Кэпрона и Т. Блэкистона, а специального образования - с именем У. Кларка. Одним из первых иностранцев, обосновавшихся в Хакодатэ, был американский коммерсант Джордж Райе, который приехал сюда в 1857 г. Россия при всем желании не могла с ним соперничать. Между Японией и развитыми, европейскими районами России лежали огромные малоосвоенные пространства Сибири и Дальнего Востока, а надежное транспортное сообщение отсутствовало. Тем не менее, имена русских дипломатов, ученых, священников также вписаны в историю Хоккайдо.

Особое место среди них занимает первый официально назначенный русский консул в Японии И. А. Гошкевич. Как известно, первое российское консульство в Японии открылось на Хоккайдо, в городе Хакодатэ в 1858 г. Спустя десять лет оно было преобразовано в Генеральное консульство (сроком на три года), а фактически все это время, вплоть до учреждения в 1874 г. российской миссии в Эдо, в 1868 г. переименованном в Токио, консульство в Хакодатэ выполняло функции российского посольства. И. А. Гошкевич был широко образованным, интеллигентным человеком и достойно представлял интересы России в Японии, распространял здесь знания о России и собирал самую различную информацию о Японии. Он прибыл в Хакодатэ с семьей, несколькими служащими консульства, врачом и священником и стал первым официальным представителем иностранной державы на Хоккайдо. Позже, осенью 1859 г. в Хакодатэ появились британский консул С. Бертон Хадсон и французский католический миссионер Мермэ де Кашон. Все они арендовали дома, приспосабливали их для жилья и религиозных служб. Селились они главным образом в районе порта. Поскольку Хакодатэ был невелик, его население было малочисленным, иностранцы сразу стали заметными фигурами в городе.

В 1860 г. известный русский адмирал И. Ф. Лихачев указывал на важность для России использования географического положения Хакодатэ, которому наряду с островом Цусима и бухтой Анава "может быть присвоено название дверей в наше внутреннее море"{6}. Понимая, что инициатива в Хакодатэ уже перехвачена англичанами и американцами, он предлагал России приобрести остров Цусима или его часть{7}.

Русский консул и его сотрудники прибыли в порт Хакодатэ 5 ноября 1858 г. Первоначальный штат, прибывший на клипере "Джигит", состоял из пятнадцати человек. В их число входил секретарь консула В. Д. Овандер, морской инженер П. Н. Назимов, врач М. П. Альбрехт, священник В. К. Махов. Павел Назимов в письме от 1 (13) декабря 1858 г. сообщал, как их встретили в порту Хакодатэ: "Японские чиновники не замедлили явиться на клипер с поздравлениями; первый из них, взойдя на палубу, поздоровался с нами на английском языке; то был переводчик, за ним следовали: старший губернаторский чиновник, шпион-офицер и таможенный инспектор"{8}. В тот же день состоялся визит к градоначальнику. "Получив приглашение, консул с лицами, состоящими при консульстве, командирами русских судов и офицерами, не занятыми службой, в полной форме отправились на берег, где уже их ждала толпа любопытных... Губернатор объявил нам городские и рейдовые правила, предложил служащим на клипере на берег не съезжать без позволения, но это принято не было, и японцы с удивлением выслушали этот отказ в неповиновении... Губернатор приказал двум чиновникам показать назначенный для нас храм. Консул и доктор с семействами поместились временно в двух комнатах храма. Секретарь и я, по неимению места в храме, остались на клипере"{9}.

За семь лет пребывания в Хакодатэ И. А. Гошкевич сделал очень многое. Был построен консульский дом{10}, с помощью доктора Зеленского был открыт морской госпиталь для русских моряков, в котором лечились также и японцы. Одной из первых забот консульства явилось устройство лазарета. Первоначально врачи (после Альбрехта там работали Зеленский, Матвеев) лечили только свою колонию и заходивших в порт Хакодатэ российских моряков. Чтобы принимать японцев, понадобилось специальное разрешение правительства. По получении санкции из Эдо от жаждущих исцеления не стало отбоя - тем более что лечение и лекарства были бесплатными. Чаще всего доктора сталкивались с чесоткой, сифилисом, глазными болезнями. Больные поступали обычно в тяжелом, запущенном состоянии, когда местные лекари от них уже отступались. Альбрехт завоевал "окончательный авторитет", излечив двух человек, страдавших водянкой. Очередь к нему располагалась лагерем у ворот лазарета. У Альбрехта "каждодневно гостили" местные врачеватели, любознательно наблюдавшие за его практикой. Врачебное искусство японцев в те годы оставалось традиционным. Практиковалось иглоукалывание; применяли сушеную траву моксу, которую поджигая прикладывали к определенным точкам тела. Широко распространен был массаж, на нем специализировались слепые - они ходили по селениям, извещая о себе игрою на флейте. Знание анатомии японцы получили от голландских врачей в Нагасаки на о-ве Дэдзима, но хирургия еще не получила распространения. Доктор Альбрехт с разрешения губернатора проводил для японских лекарей показательное препарирование трупов. Сам же, в свою очередь, с интересом присматривался к их богатой растительной фармакологии, отмечая, что каждая травка имеет у них свое врачебное назначение. В 1862 г. русские врачи вели не только амбулаторное лечение, но и госпитализировали до ста человек в год. При этом открытие больницы было сопряжено с многими трудностями - местные власти неохотно разрешили иностранному врачу практиковать. Еще сложнее решался вопрос о выделении земельного участка для строительства больницы. Долгое время до строительства больницы доктор Альбрехт вел прием у себя дома, так что он более походил на больницу, нежели на жилище. Так власти пытались ограничить общение японцев с иностранцами. Русская больница в Хакодатэ просуществовала до 1866 г. и оказала бесплатную медицинскую помощь тысячам японцев. В любом случае, русская больница способствовала развитию медицины на Хоккайдо, распространению среди японских врачей передовых методов лечения{11}. Альбрехт указывал местным властям на антисанитарное состояние улиц города. Он писал, что "Хакодатэ, несомненно, - один из самых грязных японских городов, независимо от того, что люди пишут об его чистоте. В течение четырех месяцев в году, два месяца осенью и два весной, улицы Хакодатэ становятся океаном грязи, непроходимым для европейской обуви". Положение усугубляет зловоние в городе, распространяемое через открытую канализацию на улицах и вокруг зданий: "японцы содержат в чистоте внутренние помещения, но, кажется, не заботятся о грязи снаружи". Альбрехт и Гошкевич безуспешно пытались убедить местных чиновников предпринять какие-то меры по содействию гигиене в общественному здоровью задолго до годы распространения западных медицинских знаний в Японии{12}.

Русский консул старается познакомить японцев с русскими обычаями и традициями: "Для сближения с здешним чиновным миром, - писал он, - мы придумали о святках разные увеселения и, кажется, достигли цели. На кануне Рождества устроена была у меня для детей елка, на которую явились не только дети, но и почти все чиновники, и один из старших советников правления принес от губернатора небольшой подарок... Дамы наши раздавали конфекты, картинки и детские книжки и особенно поразили японцев русским национальным нарядом. Новый год также встречали у меня многие японские чиновники, и по этому случаю был маскарад, в котором участвовали офицеры клипера "Пластун"; имена всех танцев записаны японцами. Наконец 1 января утром присланы были ко мне здешние кадеты, из которых уже многие учатся по-английски, а некоторые после праздников начнут брать уроки русского языка"{13}.

В Хакодатэ для отдыха и пополнения припасов начинают заходить русские суда. "Вследствие предписания, корвет "Посадник"... 10 февраля 1861 г. благополучно достиг Хакодатэ, - пишет в рапорте капитан корвета Бирилев. - Я считал необходимым пробыть здесь с неделю для освежения команды, из которых до 15 человек было больных простудою. В Хакодатэ наши люди пользовались баней, отчего больные простудой поправились, кроме 5 человек сифилитических, получивших болезнь в Нагасаки. В продолжении здешней стоянки я добавил провизии и запасся квашеной зеленью и быками, так что корвет имеет морской провизии на 4 месяца. 19 числа я имел намерение сняться с якоря"{14}.

На средства И. А. Гошкевича и при его непосредственном участии в 1859 г. была построена православная церковь Воскресения Христова при Российском консульстве в Хакодатэ. Среди местного населения, завороженного его непривычным колокольным звоном, храм был известен как "Ган-ган дэра" ("Храм бом-бом"). В его внутреннем убранстве византийский иконостас сочетался с соломенными циновками татами, устилавшими пол, почти как в буддийском храме.

Однако ни о каком миссионерстве речи тогда не было. Первый священник Воскресенской церкви протоирей Василий Махов проводил службы для уже существующей православной паствы. Истинная миссионерская деятельность в Японии начинается только с приездом о. Николая (Касаткина), который сменил уехавшего по болезни протоирея Василия в 1861 г. Отец Николай- личность поистине выдающаяся, он посвятил всю свою жизнь делу проповеди слова Христова среди язычников. О роли, которую сыграл Касаткин в истории Страны восходящего солнца, говорит тот факт, что в начале XX в. двумя самыми известными людьми Японии были император и архиепископ Николай. Последний познакомил японцев с Россией, ее культурой, нравами, обычаями, литературой. За несколько лет Николай освоил японский язык и мог вести проповедь по-японски. С его именем связан более чем 50-летний период активной и относительно успешной деятельности РПЦ в Японии (хотя ее трудно сравнивать с успехами католической и протестантской миссий европейских государств). В 1868 г. в Хакодатэ были тайно крещены трое первых японцев, пожелавших после тщательного изучения принять православную веру. Это были бывший жрец главного в городе синтоистского храма города Савабэ Такума и два его друга-врача Сакаи и Урано. Тем самым положено основание РПЦ в Японии. В этом же году число верующих достигло двадцати. В 1870 г. отец Николай был возведен в сан архимандрита и назначен начальником Русской духовной миссии в Японии. В 1871 г. он привез из России литографическую машину, подаренную миссии Азиатским департаментом Министерства иностранных дел для печатания необходимой светской и христианской литературы, закупленную на деньги добровольных жертвователей церковную утварь (включая сюда и три освященных антиминса для предполагавшихся к строительству церквей). С помощью студентов катехизической школы он печатал свои лекции, молитвенники и иные материалы. В 1872 г. были напечатаны три книги на японском языке: главные молитвы, православное исповедание веры св. Дмитрия Ростовского и катехизис для оглашенных. Были готовы к печати переведенные архимандритом Николаем "Краткая священная история", "Евангелие от Матфея" и "Чин оглашения язычников, хотящих принять православную веру"{15}. Это была первая христианская литература в Японии. Иконы производились также литографическим способом, их можно и по сей день видеть над царскими вратами в храмах Кусиро, Такасаки и Янайбара. Поскольку в отсутствие Николая необходимо было пользоваться этими материалами для богословских изучений, группа его учеников - Такума Савабе, Токурей Сакай и Даизо Урано - стала самостоятельно изучать церковно-славянский язык. Из Хакодатэ православие распространилось до северо-восточного Сендая, который стал его центром. Однако оставаясь в северном провинциальном городке Хакодатэ, отец Николай не мог рассчитывать на успех своей миссии. Поэтому вскоре он переехал в Токио. В январе 1872 г. церковь в Хакодатэ передается на попечение выпускника Киевской Духовной академии отца Анатолия{16}. Приехавший в июле 1872 г. с инспекционной целью в г. Хакодатэ преосвященный Вениамин, епископ Камчатский, Курильский и Алеутский, отмечал высокий уровень организации и состояния миссионерского дела среди японцев. В день Успения Божией Матери в хакодатской консульской церкви им было совершено первое на японской земле торжественное архиерейское богослужение. Интересно описание этого события, переданное епископом в специальном рапорте в Святейший Синод. "Православная церковь в г. Хакодатэ по внутренней красоте своей после Благовещенского кафедрального собора есть лучшая во всей Камчатской епархии. Она деревянная на каменном фундаменте; построена в русско-византийском стиле на самом высоком месте в городе, так что как бы господствует над всем городом, придавая и ему самому издали вид православного русского города. Внутри церковь отделана с изяществом, достойным храма Божия; карнизы и купол украшены золотыми багетами, иконостас позолоченный, с иконами академической живописи, ризница весьма приличная, чистота в храме постоянная, потому что японцы не иначе вступают в храм, как оставивши обувь за дверями. И таким благоустройством Хакодатская церковь обязана главным образом попечению архимандрита Николая, который не только собирал на нее пожертвования и наблюдал за всеми работами, но и сам личным трудом участвовал в работах"{17}.

Архимандрит Сергий, прибывший на службу в состав Японской православной миссии с 1890 г., писал, что "Хакодатэ - мать наших церквей. Здесь... преосвященный Николай первый раз ступил на японскую почву, здесь крещены первые наши христиане, разнесшие потом весть о Христе по всей Японии"{18}. Во время пожара 1907 г. православный храм в Хакодатэ был уничтожен огнем. Тогда же отец Николай предпринял меры для сбора средств на строительство нового. "На храм в Хакодатэ когда-то Бог поможет собрать? Набралось вследствие моих писем доселе и сбора преосвященного Сергия в России до 6 тысяч рублей; а нужно не менее 30 тысяч"{19}. Храм был восстановлен в 1916 г. Шестикупольный каменный храм в русском стиле, возведенный на смену деревянному по проекту архитектора Кавамура Изо, был освящен в 1916 г. Большой колокол расплавился во время пожара 1907 г., заменивший его в 1928 г. двухтонный колокол был подарен кафедральному собору в Токио (сильно пострадавшему во время землетрясения Канто 1 сентября 1923 г.). Трехъярусный иконостас изготовлен в Петербурге в 1910-е гг. В храме много икон работы первой японской иконописицы Ямасита Рин. В 1983 г. храм был признан национальным культурным сокровищем.

И. Гошкевич и отец Николай открыли школу русского языка в Хакодатэ. Было организовано подсобное хозяйство в деревне Камида. И. Гошкевич обучал японцев шитью одежды европейского покроя, выпечке хлеба, приготовлению молочных продуктов и солений. Гошкевич был и талантливым востоковедом, который глубоко понимал Японию и значение русско-японских отношений.

Важной сферой деятельности русского консульства в Японии стало обучение местных жителей русскому языку. Сами японцы делали первые шаги в этом направлении еще в начале XIX в. Тогда сегун, напуганный голландцами, возможным "нападением с севера", распорядился приступить к всестороннему изучению потенциального противника. Для этой цели использовали русских моряков, которых стихия забрасывала иногда к берегам Японии. Использовали и своих рыбаков, имевших опыт общения с русскими на Сахалине, на Курилах.

С открытием консульства в Хакодатэ преподавание языка поднялось на новый уровень. За распространение грамоты взялись люди, имевшие образование и соответствующие склонности. Существенный вклад в это начинание внес Иван Махов, который составил элементарный букварь. Его небольшая книжечка (20 страниц) имела заглавие: "Русского чиновника подарок японским детям. Русская азбука. Росия-но ироха". Букварь открывался обращением: "Любезное дитя! Возьми эту азбуку, учись читать, писать, а также и говорить по-русски". Адресованное детям пособие годилось и для взрослых. Учащиеся знакомились по нему с алфавитом (печатной и письменной формой), получали понятие о гласных и согласных буквах, об ударении. Приводились обиходные фразы: "Сегодня весьма хорошая погода", "Вчера пришло сюда русское судно", "Завтра большой праздник", "Он ученик прилежный, а прилежание к наукам очень похвально" и т.п. Произношение русских слов передавалось с помощью японской азбуки "катакана". Над этим пособием И. Махов работал пять месяцев. Ксилографическим способом его размножили. Отпечатано было 500 экз. для бесплатной раздачи в Хакодатэ, Эдо, Киото, Нагасаки. В подарок губернатору Хакодатэ букварь переплели особенно нарядно. Высокий чиновник оценил сувенир по достоинству: "Превосходно, поистине превосходно. Весьма любопытная вещь и отлично сделана, я восхищен!". Одна книжка предназначалась главе государства, ее отпечатали на разноцветной почтовой бумаге{20}.

На территории консульства организовали класс русского языка под руководством псаломщика консульской церкви В. Л. Сартова. Кроме того, в одной из городских школ Хакодатэ Сартов преподавал арифметику, географию, историю. К языку приобщались и в миссионерском училище (Дэпгё гакко), основанном после приезда на Хоккайдо иеромонаха Николая и отца Анатолия. В отчете по обозрению Японской духовной миссии за 1872 г. говорилось, что "православная миссия в Хакодатэ занимается еще обучением японцев, христиан и язычников русскому языку. Обучение первых совершается в видах религиозных, чтобы открыть им источник христианских познаний в русских богословских сочинениях; а последние обучаются по просьбе родителей и начальства, для сношения с русскими. В настоящее время (1872 г.) в Хакодатэ обучается русскому языку 6 человек. Особенного успеха в русском языке обещают два христианина Николай Макипо и Петр Оно"{21}.

О результатах просветительской деятельности православных миссионеров можно судить хотя бы по воспоминаниям Л. И. Мечникова, который будучи в Японии в 1873 г. отметил: "Я был немало удивлен по приезде в Японию тем, что изо всех японских переводчиков разных европейских языков, стоявших в большинстве случаев значительно ниже самого скромного уровня, именно русские отличались сравнительно лучшим знанием своего дела, к тому же они оказывались многочисленнее, чем можно было ожидать. Некоторые из них в очень юных летах были отправлены в Россию, отчасти на казенный счет, отчасти же иждивением адмирала графа Путятина. Другие, никогда не покидавшие своей родины, научились, однако же, довольно удовлетворительно говорить по-русски в училище, устроенном нашими миссионерами в Хакодатэ под руководством архимандрита о. Анатолия"{22}. Важным пособием при изучении русского языка был и составленный И. А. Гошкевичем русско-японский словарь.

По возвращении в Россию в 1865 г. Гошкевич позаботился о том, чтобы японские юноши имели возможность получить образование в учебных заведениях Санкт-Петербурга. Над первой группой учеников, состоявшей из шести человек, Гошкевич шефствовал до ухода в отставку в июле 1867 г. С 1873 г. русская церковь в Хакодатэ регулярно принимает японских детей для обучения русскому языку. В 1879 г. здесь училось более трехсот японских детей{23}.

Гошкевич и Зеленский были неплохими фотографами и обучили этому делу нескольких японцев. Их ученики Кидзу Кокити и Тамото Кэндзо стали одними из первых японских профессиональных фотографов, открыли собственные фирмы и широко распространяли фотодело в Японии.

Преемником Гошкевича на посту консула в Хакодатэ стал Е. К. Бюцов (1837 - 1904), он исполнял обязанности консула с 1865 г. по 15 мая 1873 г.). Он был также заметной фигурой дипломатического ведомства России и после службы в Хакодатэ получил назначение на пост российского посланника в Китае{24}. В начале 1870-х гг. в русском представительстве служил консул А. Э. Оларовский, бывший позднее консулом в США, поверенным в делах и министром-резидентом в Сиаме{25}.

На Хоккайдо вели исследования и российские ученые. Наибольшую известно среди них приобрел ботаник, академик К. И. Максимович (1827 - 1891). В 1853 г. он предпринял путешествие вокруг света на фрегате "Диана". С большими затруднениями исследовал он растительность тогда еще почти неизвестного Приамурского края и собрал богатую коллекцию, которую издал под названием "Primitiae florae amurensis" ("Mem. de l'Acad. Imp. de St.-Petersbourg", 1859). В январе 1861 г. К. Максимович предпринял путешествие в Японию. 18 сентября он прибыл в Хакодатэ, где прожил более года. Радиус исследовательских поездок по острову в то время был невелик - 30 верст. Такие ограничения ввело японское правительство для иностранцев. Но ботаник был рад и этому. Ведь там еще не ступала нога ни одного ученого-европейца. Находки превзошли ожидания. Гербарии, привезенные в Петербург, открыли для ботаники две новые области - юго-восточную Маньчжурию и остров Эдзо (Хоккайдо) в Японии. Максимович снял в Японии постоянную квартиру, где складировал образцы растительного мира, которые затем направляли в Россию. Российские дипломаты обеспечивали безопасность его передвижения по стране. В 1861 г. ученый перебрался в Нагасаки, откуда пытался совершать поездки по южной Японии. Завершив задуманное, Карл Максимович в феврале 1864 г. вернулся в Россию. 2 тыс. видов японских растений открыл Максимович мировой науке. В Петербург он привез срезы деревьев 187 наименований, гербарии, семена 300 пород растений, коллекции чайных кустов. Петербургский Ботанический сад благодаря этой коллекции встал в ряд с мировыми ботаническими центрами. Но и в области теории Максимович сделал немало. Он опроверг существовавшую точку зрения, что растительный мир Японии резко выделяется из всей зоны Дальнего Востока. Оказалось, что по флоре она имеет много общего с Китаем и другими странами Азии и даже с Сибирью. Часть растений из Японии вскоре прижилась и на российской почве. Так, в дворянских усадьбах Петербурга и Москвы начали сажать японскую ветреницу из семейства лютиковых. В Петербурге появился японский лилейник, широко распространенный по всему Дальнему Востоку.

В рассматриваемый период Япония не стала рынком для российских товаров. Незначительным был и импорт из этой страны. Хотя при отправке консульства в Японию предполагалось, что японцы будут покупать у русских многое, но тогда не было еще вполне определенно выяснено, что Россия будет покупать у японцев. Несмотря на такую неопределенность, существовала твердая уверенность, что следует лишь сделать первый шаг и экономическая необходимость во взаимном товарообмене быстро расширит двустороннюю торговлю. В "Иркутских ведомостях" за 1857 г. сообщалось, что "летом того же года придут первые японские суда в устье Амура для произведения опыта торговли с нами. Японцы должны были привезти к нам сушеные плоды, зелень, сарацинское пшено, деревянные и костяные изделия"{26}. Как бы то ни было, а торговля с Японией со времени трактата Путятина постепенно начала завязываться, и сибирским купечеством "возлагалось даже на эту торговлю много надежд и упований"{27}. Однако эти надежды не оправдались в полной мере, русско-японская торговля развивалась очень медленно. В 1879 г. ее объем составлял менее 60 тыс. иен, при этом в Японию было продано товаров на сумму в 50 тыс. иен. Русские покупали японский каменный и древесный уголь, рыбу, клей, бобы, картофель, продовольствие, алкоголь, соль, серу, чай, табак, поделки из черепаховых панцирей, лапшу и некоторые беспошлинные виды товаров, такие как текстиль, фарфор, бумагу и традиционные изделия из дерева, покрытого лаком. На Хоккайдо, как писал русский писатель и путешественник С. В. Максимов, "первые и последние покупщики из русских здесь пока офицеры и матросы военных судов. Но на этих, конечно, надежда плохая (хотя Хакодатэ и стал, говорят, поправляться на русских деньгах). Матросы полюбили дешевую рисовую водку сакэ, да домекнулись до полушелковой материи на штаны. Офицеры берут здесь шелковые материи, тоже необычно дешевые, да лаковые вещицы в виде шкатулок и ящиков. Правильная и все смекающая коммерция найдет здесь и иные предметы для выгодного приобретения и конечно получит их, потому что народ очень рад новым знакомцам"{28}. Японцы покупали в России небольшое количество мехов, стеклянные и металлические изделия, некоторые виды продовольствия, соленую рыбу, лес, табак и беспошлинную муку{29}. Расходы на доставку делали русские товары значительно дороже аналогичных американских и даже западноевропейских. Русские купцы, направляя товары в Японию, должны были сперва доставить их сухим путем до Сретенска, а затем сплавить до Николаевска. Что же касается дальнейшего следования, то русские купцы не имели средств для судов, подходящих для плавания в Японию. Транспорт товаров из Сибири в Японию требовал полтора, а иногда два года. К тому же японцев мало интересовали меха и лес, которыми были богаты Сибирь и Дальний Восток. Европейцы и американцы в это же время с большим успехом сбывали японцам шертинг, ситец, шерстяные изделия, сукно, олово, жесть, железо, то есть такие товары, которых Сибирь тогда поставлять не могла. К тому же существовавшие в Японии в то время правила обмена иностранных денег существенно обесценивали рубль и делали торговлю маловыгодной для русских купцов.

Определенные перспективы были в торговле в Хакодатэ сахалинским углем. Очевидной была необходимость устройства здесь угольного склада. Русское министерство иностранных дел еще в 1858 г. поручило нашему японскому консулу "войти в сношение с правительством об уступке участка земли для устройства в Хакодатэ угольного склада"{30}. Английский уголь, привозимый кружным путем, был слишком дорог, японский был низкокачественным, а потому представлялась возможность самого широкого сбыта сахалинского угля в водах Великого океана. В 1862 и 1863 гг., вероятно, по причине существования значительных остатков угля, правительство поручало нашим консулам в Китае и Японии приискать покупателей на сахалинский уголь, причем опускало цену до 7 руб. и даже до 3 долл. 75 центов за тонну с погрузкой. В 1866 г. русский консул в Хакодатэ статский советник фон Бюцов настаивал на необходимости устройства угольного склада в Хакодатэ{31}.

Не были, сравнительно с европейцами и американцами, активны в Японии и русские предприниматели. Хотя нашелся предприимчивый русский человек, который в 1863 г. открыл в Хакодатэ в районе Омати русскую гостиницу. Этим человеком был дворовый человек графа Шереметьева Петр Алексеев. После смерти Алексеева его жена-немка Софья Абрамовна держала гостиницу некоторое время сама. Когда в начале 1870-х гг. центр русской жизни переместился из г. Николаевска во Владивосток - Хакодатэ потерял прежнее значение и, конечно, гостинцу пришлось закрыть{32}. По некоторым сведениям, первый русский ресторан в Японии появился именно в Хакодатэ ("Росиа Хотэру"). И уже признано всеми, что первый специализированный ресторан русской кухни, основанный японцем, был "Готокоэн" в Хакодатэ. Говорят, что шеф-поваром этого ресторана был некто Эикити из Гото, Нагасаки. (Ходила легенда, согласно которой он сразу после гражданской войны в Японии в 1868 г. "Босин Сэнсо" пришел в кухню Консульства России и там научился русской кулинарии){33}.

Технические новшества также поступали в Японию в основном из Северной Америки и Западной Европы. Самой крупной статьей русско-японской торговли в это время являлись разные виды продовольствия для команд русских военных судов, находящихся на стоянке в Хакодатэ.

Русско-японский товарооборот, по японским источникам, составлял в 1878 г.: экспорт в Россию - 90584 иен, импорт из России - 9288 иен. За 20 лет он увеличился соответственно до 2642575 иен и 1810461 иен{34}.

Русско-японская торговля стала постепенно развиваться с конца 1860-х гг. Русские суда все чаще приходят к японским берегам. По подсчетам М. Венюкова, в 1869 г. в открытых портах Японии побывали 34 русских судна, в том числе в Хакодатэ - 7 (для сравнения, британских - 814, в том числе в Хакодатэ - 71){35}. Таким образом, для русско-японских отношений основной сферой в это время были культурные контакты и взаимное познание с надеждой на будущее.

Вернувшись в Россию в 1865 г., И. Гошкевич привез на родину большую библиотеку по истории и культуре, языку Японии. Библиотека И. А. Гошкевича хранится в Институте востоковедения РАН (Петербургский филиал). Она была куплена у И. И. Гошкевича, сына консула, в 1910 г. В ней насчитывается 1346 японских ксилографов и старопечатных книг, 47 листов географических карт. Собранные письменные памятники свидетельствуют о разносторонних интересах ученого-дипломата, они касаются вопросов географии, этнографии, истории, языка, причем не только японцев, но и народов сопредельных стран: Китая, Кореи. Материалы, которые И. А. Гошкевич привез в Петербург, явились первым крупным собранием японской литературы, поступившим в Азиатский музей (предшественник Института востоковедения). Поступили они еще до того, как в Академии наук началось регулярное изучение японской культуры.

В 1867 г. в Эдо было заключено дополнительное русско-японское соглашение о торговле и навигации, и аккредитован новый консул Е. К. Бюцов. После того, как российские дипломаты обосновались в Токио, а военный и коммерческий флот стал базироваться преимущественно в гавани Нагасаки, г. Хакодатэ утратил доминирующую позицию в русско-японских связях. О России и русских напоминал лишь православный храм, да небольшое русское кладбище. На нем нашли последний приют подданные Российской империи, в том числе 25 военных моряков, врач русского консульства В. С. Вестли, псаломщик В. Л. Сартов. Здесь же в 1877 г. были похоронены несколько японцев-христиан: Алексей Янака, катехизатор из Оодатэ, Сайто Мосаку (Исайя), Судзуки Морисаку, Исида Идзима. Много позже здесь хоронили русских эмигрантов. Список русских моряков, похороненных на кладбище в Хакодатэ, приведен в книге В. Гузанова{36}. Однако в нем имеется ряд неточностей, которые удалось исправить, еще раз посетив кладбище в Хакодатэ, а также сравнив данные В. Гузанова с книгой известного японского археолога Баба Осаму{37}. Ошибочно считается, что здесь была похоронена жена первого русского консула Елизавета Степановна Гошкевич{38}, которая работала в администрации русского госпиталя в Хакодатэ. Около 1864 г. она тяжело заболела и вскоре скончалась. По желанию И. А. Гошкевича она была похоронена рядом с консульством, вероятно, при старой русской церкви (район Мотомати). После пожара 1907 г. могила была потеряна. Останки Е. С. Гошкевич были обнаружены при строительстве нового храма в 1916 г.{39}

Русское кладбище в Хакодатэ

1. Вестли Владимир Степанович, умер 1 янв. 1869 г., врач Российского консульства, 29 лет.

2. Сартов Виссарион Львович, 17 янв. 1874 г., псаломщик церкви при Российском консульстве, 36 лет.

Моряки

3. Шачковский Людвиг, утонул 20 июля 1863 г., матрос вестовой русского консульства.

* Корвет "Калевала"

4. Шамнев Афтоном. 16 авг. 1862. 28 лет. Кочегар 28-го флотского экипажа.

* "Гайдамак" винтовой клипер.

5. Васильев Андрей, 28 сент. 1861 г. парусник экипажа. 27 лет.

6. Алексеев Степан, 29 янв. 1864 г. унтер-офицер 19 флотского экипажа. 44 года.

* "Посадник" корвет

7. Гомзиков Степан, утонул 18 марта 1862 г., матрос. 28 лет.

8. Попов Андрей, 18 марта 1862 г., гардемарин, 26 лет.

9. Кузьмин Никита, 15 окт. 1861 г. боцман 28 флотской команды, 32 года.

10. Месников Василий, 16 окт. 1861 г., матрос, 30 лет.

11. Кузнецов Иван, 27 авг. 1862 г., матрос 28 флотского экипажа, 32 года.

12. Гвоздев Евтропий, 9 марта 1862 г., матрос 28 флотского экипажа, 26 лет.

13. Степанов Федор, 17 февр. 1862 г., матрос 28 флотского экипажа, 28 лет.

* "Абрек" винтовой корвет.

14. Шнепаев Прокопий, 30 июня 1862 г., фельдшер 28 флотской команды, 30 лет.

15. Ювонин Давид, 28 июня 1862 г., матрос, 26 лет.

16. Без имени, 1862 г., кочегар 28 флотского экипажа.

* "Первая" шхуна.

17. Пагудин Филипп, 27 окт. 1863 г., матрос 27 флотского экипажа, 33 года.

* "Манчжур" винтовой транспорт.

18. Филиппов Прокопий, 19 нояб. 1862 г., рулевой 27 флотского экипажа, 26 лет.

* "Рында" корвет

19. Махов Григорий, 8 окт. 1862 г., матрос 28 флотского экипажа, 26 лет.

20. Смирнов Евдоким, 6 авг. 1863 г., конопатчик 4 рабочего экипажа, 29 лет.

* "Богатырь" винтовой корвет.

21. Топанов Иван, 27 авг. 1869 г., матрос 28 флотского экипажа, 29 лет.

* "Новик" винтовой корвет.

22. Непогода Казимир, 16 авг. 1863 г., матрос 26 флотского экипажа, 26 лет.

* "Джигит" винтовой клипер.

23. Евсеев Петр, 1 нояб. 1859 г., кочегар 28 флотского экипажа, 26 лет.

* "Аскольд" винтовой корвет

24. Векман Матис, 5 июня 1866 г., матрос, 31 год.

25. Поулькевич Георгий, 26 июня 1859 г., квартирмейстер

* "Японец" винтовой транспорт.

26. Гирешев Стефан, 25 янв. 1860 г., матрос 8 флотского экипажа, 30 лет.

* "Моряк" в.к. лодка

27. Стогов Петр, 8 нояб. 1866 г., мичман Амурского флотского экипажа, 24 года.

Эмигранты

28. Батулин Прокопий Петрович (июль 1880 - авг. 1939), предприниматель, умер в Шанхае.

29. Черри Людмила (28.08.1914 - 13.06.1939), приемная дочь П. П. Батулина, убита в Шанхае.

30. Зверев Косьма Родионович (18.10.1886 - 7.01.1944) есаул, эмигрант, уроженец г. Кунгур Пермской губернии. Умер в тюрьме в г. Асахигава, куда был заключен по обвинению в шпионаже.

31. Архангельский Василий Васильевич, (1886 - 25.03.1939) штабс-капитан

32. Архангельская Ксения (1921 - 12.01.1943)

33. Архангельская Ксения Николаевна (1881 - 08.01.1943).

Продолжала свою деятельность русская церковь. Когда в конце 90-х годов XIX в. Хакодатэ посетили преосвященный Николай и о. Сергий, здесь оставалось около 300 человек христиан. Было крещено с основания японской церкви 1122 человека, правда, более 200 из них уже умерли к этому времени, человек 800 разбрелись по Хоккайдо и старой Японии{40}. Помещения же бывшего консульства пришли в запустение - "был очень большой дом для консула, дома для секретарей, священника, доктора и пр. Рядом стоял морской русский госпиталь. Но сильный пожар уничтожил почти все постройки, остался только консульский храм, дом священника и еще кое-что... В общем получается впечатление оставленной помещичьей усадьбы: главного дома уже нет, сад запущен, двор порос травой, остался только приземистый флигель да разные постройки, в которых редко-редко покажутся признаки тихо протекающей жизни. Все это остатки прошлого..."{41}.

После 1917 г. в Хакодатэ еще проживали немногочисленные русские и их потомки. В 1924 г. сюда прибыли 110 русских эмигрантов, а в 1925 г. их было уже 158{42}. Известный специалист в области русско-японских отношений профессор Накамура Ёсикадзу приводит факты о деятельности в Хакодатэ русских торговцев сукном, которых в 1924 г. было около 50-ти {43}. До 1933 г. в Хакодатэ существовал филиал торгового общества "Рюри" (было создано в Николаевске-на-Амуре в 1902 г.), которое совместно с обществом Петра Николаевича Симада занималось рыболовным промыслом и торговлей. С 1908 г. в Хакодатэ работал "Дом Денби" - филиал Владивостокской торговой фирмы "Денби". Занималась она рыболовным промыслом, торговала мехами и была агентом русского добровольческого флота. Основатель фирмы Джордж Денби был уроженцем Шотландии, принявшим российское подданство. В конце XIX - начале XX вв. Альфред Денби (второе поколение рода Денби) имел рыболовные участки в районе Камчатки. Он владел предприятием по переработке рыб лососевых пород. После революции в России Денби утратил права на ведение рыболовства и занялся меховой торговлей. В 1935 г. он был назначен почетным консулом английского консульства в Хакодатэ. Его поместье располагалось в западной части Хакодатэ в районе Ятигасира. Склон, на котором располагался дом Денби, жители Хакодате даже называли "склон Дэнбэ"{44}. В Хакодатэ существовал меховой торговый дом русского эмигранта Д. Н. Швеца, который был отстроен в 1930 г. Сам Д. Н. Швец умер в 1934 г. и был похоронен в Хакодатэ, а в 1936 г. семья Швецов уехала из Хакодатэ, и позже этот дом приобрел К. Рэймон.

Хотя роль Хакодатэ как связующего звена в отношениях между Россией и Японией осталась далеко в прошлом, многое в городе и сейчас напоминает о тех временах. В порту можно увидеть корабли с российскими флагами, и так же звонко звучит колокол в православном храме, созывая на службу немногочисленных прихожан.

Примечания

1. Гримм Э. Д. Сборник договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке (1842 - 1925). М., 1927. С. 52 - 53.

2. Там же. С. 53.

3. Договоры России с Востоком политические и торговые. СПб., 1869. С. 280.

4. Там же.

5. Foreign Pioneers. A Short History of the Contribution of Foreigners to Development of Hokkaido. Sapporo, 1968. P. 147.

6. Морской сборник. 1912. N 11. С. 17.

7. Там же. С. 19.

8. Там же. 1859. N 5. С. 53.

9. Там же. С. 55 - 56.

10. В 1861 г. в районе Камисиоми (рядом с нынешним храмом Воскресения) было выделено 6,5 га земли для строительства зданий российского консульства. Весной следующего года здания были готовы, и консульство переехало из временных квартир при храмах Дзицуге-дзи и Корю-дзи, но в 1865 г. неподалеку, в британском консульстве начался пожар, от которого почти полностью выгорело и российское консульство. После этого строительство долго не начиналось, и консульство снимало здания в городе, однако, с открытием концессий на рыболовство в российских водах стала очевидной необходимость консульства, и в 1902 г. Российское правительство покупает земельный участок, а со следующего года начинается строительство нового здания. В период русско-японской войны строительство было приостановлено, но в декабре 1906 г. было закончено. Проект здания выполнил работавший в Японии немецкий архитектор Зелл: в главном кирпичном корпусе два этажа, а над входом устроен особый козырек японского стиля, редкий для такого рода архитектуры. После революции консульство стало советским, а 1 октября 1944 года было закрыто. С 1965 по 1996 гг. в здании находился детско-юношеский учебный центр, в настоящее время здание доступно только для внешнего обзора.

11. Lensen G. A. Report from Hokkaido: The Remains of Russian Culture in Northern Japan. Hakodate, 1954. P. 76 - 78.

12. Plutschow H. E. Historical Hakodate. Foreigners' Views of the City in the Second Half of the Nineteenth Century. Hakodate, 1991. P. 49.

13. Морской сборник. 1859. Т. 43, N 9. С. 139.

14. Там же. 1861. Т. 54, N 7. С. 50 - 51.

15. Труды православных миссий Восточной Сибири. Т. 2. 1868 - 1972. Иркутск, 1884. С. 611.

16. Отец Анатолий (Тихай Александр Дмитриевич, 1838 - 1893) родился в Молдавии, окончил Киевскую духовную академию, иеромонах. В Японии с 1872 г. - в Хакодатэ, в 1878 г. возглавил приход в Осака. В миссии находился до 1890 г. В 1874 г. по его приглашению в Хакодатэ прибыл его младший брат Яков, ставший регентом церковного хора и учителем пения в Японской православной миссии. Прослужил здесь тридцать лет. Сочинения о. Анатолия: Обитатели Японии. СПб., 1882; Синтоистский обряд погребения у японцев. СПб., 1882. Дневники о. Анатолия были опубликованы в журнале "Миссионер" (1878. N 28 - 32; 1879. N 45 - 50).

17. Труды православных миссий Восточной Сибири, 1868 - 1972. Иркутск, 1884. Т. 2. С. 608 - 609.

18. Архимандрит Сергий. По Японии (Записки миссионера). М., 1998. С. 14.

19. Дневники святого Николая Японского: В 5 т. СПб., 2004. Т. 5. С. 736.

20. Цит. по: Иванова Г. Д. Русские в Японии XIX-начала XX в.: несколько портретов. М., 1993. С. 31.

21. Труды православных миссий Восточной Сибири, 1868 - 1972. Иркутск, 1884. Т. 2. С. 610.

22. Там же.

23. Berton P., hanger P., Swearingew R. Japanese Training and Research in the Russian Field. Los Angeles, 1956. P. 18.

24. Бюцов Евгений Карлович, с 1856 г. - секретарь по дипломатической части при генерал-губернаторе Восточной Сибири. Участвовал в переговорах, приведших к заключению Айгуньского договора 1858 г. с Китаем. С 1858 - на службе в МИД России. Консул в Тяньцзине (1862 - 1865 гг.). Консул в Хакодатэ (1862 - 1865 гг.), поверенный в делах и генеральный консул в Иокогаме (1 янв., 1871 г. 15 мая 1873 г.). В 1873 - 1883 - посланник в Китае, вместе с И. К. Гирсом в 1881 г. подписал русско-китайский Петербургский договор. В 1883 - 1884 - в отставке. В 1884 - 1989 - посланник России в Турции, в 1889 - 1997 - в Иране, в 1897 - 1904 - посланник "при дворе короля Швеции и Норвегии".

25. В российском консульстве в Хакодатэ служили: Бюцов Евгений Карлович, консул в Хакодатэ (1862 - 1865 гг.), Оларовский Александр Эпиктетович - консул в Хакодатэ в 1870 - 1875 гг., Вебер Карл Иванович (184-?), вице-консул в Хакодатэ в 1871 г., Де Воллан Григорий Александрович, консул в Хакодатэ в 1887 - 1888 гг., Устинов Михаил Михайлович, вице-консул в Хакодатэ в 1893 г., Поляновский Зиновий Михайлович, вице-консул в Хакодатэ (1900 г), Геденстрем Матвей Матвеевич, вице-консул в Хакодатэ в 1901 - 1905 гг., Траутшольд Вильгельм Вильгельмович, вице-консул в Хакодатэ в 1906 - 1912 гг., Лебедев Евгений Федорович (1879 - 192?), вице-консул в Хакодатэ в 1913 - 1925 гг., Троицкий Александр Сергеевич (1879 - 1940), консул в Хакодатэ в 1917 г.(?), Логинов Александр Николаевич, консул в Хакодатэ в 1926 - 1928 гг., Киселев Дмитрий Дмитриевич, консул в Хакодатэ в 1929 - 1930, Борисов Николай Николаевич, второй секретарь консульства в Хакодатэ в 1929 г., Спектор Моисей Ильич, секретарь консульства в Хакодатэ в 1929 - 1930 гг., Карась Израиль, консул в Хакодатэ в 1933 - 1935 гг., Иткин Александр, консул в Хакодатэ в 1936 - 1937 гг. (См.: Lensen G. A. Russian Diplomatic and Consular Officials in East Asia. A Monumenta Nipponica Monograph. Tokyo, 1968.).

26. Цит. по: Новаковский С. И. Япония и Россия. Токио, 1918. С. 205.

27. Там же.

28. Морской сборник. 1863. Т. 69. N 12. С. 359.

29. Plutschow H. E. Op. cit. P. 101.

30. Панов А. А. Сахалин как колония. Очерки колонизации и современного положения Сахалина. М., 1905. С. 22.

31. Там же.

32. Дальневосточная звезда. 1910. N 3. С. 4.

33. (http://www.russia-japan.nm.ru/nakamura_03.htm).

34. Returns of the Foreign Trade of the Empire of Japan for the Fourty Six Years from 1868 to 1913 inclusive. Tokyo, 1913. P. 27 - 33.

35. Новаковский С. И. Указ. соч. С. 208.

36. Гузанов В. И праху близких поклониться: Русские воинские кладбища в Японии. Историческая хроника. М., 2000. С. 29 - 30.

37. Баба Осажу. Хакодатэ гайдзин боти [Кладбище иностранцев в Хакодатэ]. Хакодатэ, 1975.

38. Гузанов В. Указ. соч. С. 30.

39. Баба Осажу. Указ. соч. С. 81.

40. Архижандрит Сергий. Указ. соч. С. 15.

41. Там же. С. 14 - 15.

42. Хакодатэ то Росиа-но коурю [Отношения Хакодатэ и России]. Хакодатэ, 2004. С. 17.

43. (http://www.russia-japan.nm.ru/nakamura_03.htm).

44. Сижидзу Мэгужи. Хакодатэ - Росиа соно коурю кисэки [Хакодатэ-Россия: путь отношений] Хакодатэ, 2005. С. 139.

Кузнецов Сергей Ильич, доктор исторических наук, профессор.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас