Saygo

«Зеркальный путь» эпохи Нара

2 сообщения в этой теме

Размышления на эту, казалось бы, слишком далекую для сегодняшнего дня тему выводят нас на действительно крайне важные особенности исторического пути этой страны. Начнем хотя бы с того, что сама фамилия японского императорского рода, как это ни парадоксально, нам неизвестна. На протяжении всей писаной японской истории императорский род всегда был «просто» императорским — с определенным артиклем. Ибо он был одним-единственным во всей известной нам истории. Других фамилий, которые бы претендовали на то, что они ведут свою родословную от главной богини солнца синтоистского пантеона — Аматэрасу, — не находилось. Даже когда все нити практического управления страной находились в руках всемогущих военных правителей — сёгунов, они не покушались на императорские регалии (священное зеркало, меч и яшму). Когда японские императоры, отдаленные от принятия любых важных решений, проживали во дворце с протекавшей крышей, никому не приходило в голову занять их место на троне — настолько велик был авторитет правящего рода, глава которого (император) считался первосвященником синтоизма, «ответственным» за общение с богами.

051.jpg

Так что про Японию можно говорить: «При императоре таком-то», имея в виду определенный период, но сказать: «При правящей династии такой-то» — нельзя. Такая жесткая привязка к традициям делает попытку посягательства на императорскую власть невозможной. Но ситуация, сложившаяся при японском дворе в VIII веке, единственный раз в истории страны накренила почитаемые всеми традиционные устои.

В это время Япония проводила самую настоящую «модернизацию» и ее правители страстно хотели походить на самую культурную и мощную страну Дальнего Востока — Китай. А потому в Японии изучали китайское законодательство и философию, придворные облачались в китайские одежды, вся деловая документация велась на китайском языке, чиновники старательно слагали китайские стихи. Поклонялись они и Будде — ведь в Китае тоже молились ему. Япония тогда была «отсталой», но ее элита хотела быть первой в мире.

В 710 году японский императорский двор переехал в только что отстроенный дворец в новой столице — Наре. Выбор места был продиктован китайскими представлениями о «правильном» расположении в пространстве. В полном согласии с теорией фэн-шуй («ветра и воды») к востоку от Нары протекала река, на юге находился пруд, за ним простиралась равнина, на западе город окаймляла широкая дорога, на севере возвышались горы, переходившие в холмы, окружавшие столицу с трех сторон.

Нара была устроена на манер китайских столиц. Окруженный глинобитными стенами дворец императора располагался на самом севере — ведь император считался земным воплощением Полярной звезды, которая, как известно, занимает на небосводе неподвижное положение. Поэтому и японские императоры редко покидали пределы дворца. Они полагали: подданные должны «крутиться» вокруг священной особы — подобно тому, как все небесные тела вращаются вокруг Полярной звезды. Главным зданием дворцового комплекса был Дайгокудэн (Дворец великого предела) — тронный зал, где проводились основные государственные церемонии: восхождение на престол, празднование Нового года, прием иностранных послов. На юг от императорского дворца вела главная магистраль города — проспект Судзаку шириной 67,5 метра. Судзаку — это название мифической птицы, которая охраняет от злых духов южное направление. Проспект был «воротами» столицы, по нему направлялись во дворец послы, там по праздникам устраивались церемонии и танцевально-песенные действа.

По обе стороны от Судзаку, где располагались усадьбы аристократов, были выкопаны неглубокие каналы, берега которых были засажены ивами и укреплялись камнями. От этих каналов вели многочисленные ответвления, которые проходили по земельным участкам. Обнаруженные нынешними археологами туалеты того времени представляют собой неглубокие прямоугольные ямы, по дну которых текла вода, поступавшая из каналов. Получается, что японцы того времени пользовались туалетами со «смывным устройством». Потом, правда, вода из туалетов возвращалась в те же самые каналы, так что ароматы города были не самым приятным впечатлением от столицы. В хронике того времени прямо утверждается, что улицы города были «грязны и вонючи». Но все в этой жизни — дело привычки, об этих сетованиях можно прочесть только в начале века, к его концу запахи беспокоить людей перестали.

053.jpg

Прямые, как стрела, улицы, делили город на 72 прямоугольных квартала. Общая протяженность немощеных улиц составляла 350 километров. В Наре, которая занимала территорию площадью около 25 км2 , проживало, по разным оценкам, от 100 до 200 тысяч человек. Для того времени это была огромная цифра — ведь все население Японии составляло тогда около 6 миллионов человек. В Наре жили семь тысяч чиновников, ремесленники, дворовые люди, монахи, торговцы.

Народу, согнанному на строительство Нары со всех концов страны, приходилось тяжело, для возведения столицы с дворцом, усадьбами аристократов и многочисленными буддийскими храмами понадобилось не меньше 50 миллионов человекодней. Оторванные от дома и поля крестьяне бежали со строительных площадок куда глаза глядят, но зато чиновникам и аристократам город казался прекрасным:

Столица Нара

Прекрасна

В синеве небес,

Цветет цветком

Благоуханным.

Это был век грандиозных государственных проектов. Столицу соединили с регионами широкие и удобные дороги, во всех шестидесяти с небольшим провинциях устроили школы для будущих чиновников, повсюду возводились дамбы и осушались болота. Японская аристократия заболела тогда «комплексом гигантомании»: при строительстве централизованного государства это случается повсеместно.

054.jpg

В середине VIII века в Наре был построен гигантский буддийский храмовый комплекс Тодайдзи, занимавший площадь 90 га. До настоящего времени он остается самым большим деревянным сооружением на Земле, хотя и неоднократно горел, и был восстановлен в масштабе 2 к 3 по отношению к первоначальному сооружению. В «золотом павильоне» (главном святилище) Тодайдзи до сих пор хранится самая большая в мире бронзовая статуя — изображение космического будды Вайрочаны высотой 16 метров. Считалось, что все сущее на Земле — не более чем эманация (проявление) тела этого будды. На выплавку сидящего в форме лотоса будды пошло, в частности, 500 т меди, 400 кг золота. Вайрочана должен был покровительствовать стране и ее правителям в эпоху реформ.

Храм Тодайдзи начали строить по обету покровителя буддизма императора Сёму. В его указе 743 года говорилось: «Я, недостойный, с благоговением взошел на трон. Всеми помыслами своими устремляюсь я к спасению и всеми силами своими лелею заботу о подданных. Хотя на окраинах уже процветает великодушие, Поднебесная еще не облагодетельствована Законом Будды. Воистину таинственное великолепие Трех Сокровищ приводит Небо и Землю в гармонию, осчастливливает десять тысяч поколений, твари и растения набирают силу. Обещаю отлить статую из меди, что сыщется в стране, срою горы высокие и отстрою храм и, обратившись ко всему миру, соберу общину и тогда, как один, имея общую цель, все вместе устремимся к просветлению».

Освящение Тодайдзи состоялось уже после того, как Сёму отрекся от престола в пользу своей дочери Кокэн, которая была так же набожна, как отец. Церемония «открытия глаз» (освящения) статуи Вайрочаны состоялась в 4-й луне 752 года. На ней присутствовали более десяти тысяч человек — сановники, чиновники, монахи. Индийский монах Бодхисена подошел к статуе и взял в руки огромную кисть, к которой было привязано 12 шнуров длиной 215 метров. Все присутствующие взялись за шнуры и стали причастны к священнодейству, и тогда Бодхисена нарисовал в глазах статуи зрачки — теперь она стала «зрячей» и можно было обращаться к ней за помощью. К чему, собственно, и прибегли позже — накануне попытки свержения правящего рода. Этот внутридинастический раздор произвел на современников и их потомков столь незабываемое впечатление, что впредь уже никто не осмеливался покуситься на наследственные привилегии императорского рода. Подобные катаклизмы в истории Японии бывали и раньше, но они, однако, никогда не ставили под сомнение само существование этого рода как правящего. Уже тысячу лет повторяют японцы слова стихотворения, славящего императора и его вечную власть. Во второй половине XIX века оно стало официально признанным государственным гимном Японии:

Государя век тысячи,

Миллионы лет длится пусть!

Пока камешек

Скалой не стал,

Мохом не оброс седым!

(Перевод Н.И. Конрада)

Совершить династический переворот попытался монах Докё. Его имя переводится как «Зеркальный Путь». Предполагалось, что обладатель этого имени вобрал в себя все премудрости священного учения.

055.jpg

Судьба Докё уникальна. Будучи выходцем из захудалого провинциального рода Югэ, он прошел головокружительный путь от простого монаха до всемогущего властителя страны. Выдвижение Докё тем более удивительно, что социальная структура японского общества VIII столетия достаточно жестко определяла судьбу человека. При присвоении придворных рангов и распределении государственных должностей принадлежность к тому или иному роду играла главную роль.

С самого рождения японские аристократы получали так называемые «теневые ранги». Пока дети играли в свои игрушки, они получали одно повышение за другим, так что к достижению совершеннолетия (а оно, как и сейчас, наступало к 21 году) молодой человек вполне мог претендовать на высокую должность при дворе. И конкурсные экзамены на занятие чиновничьего поста, позаимствованные у Китая, играли здесь весьма ограниченную роль. По сравнению с отметками намного важнее было появиться на свет в высокородной семье. Ведь наиболее могущественные аристократические роды того времени вели свое происхождение от «небесных (то есть наиболее древних и авторитетных) божеств» местной религии — синто (что буквально означает «путь богов»). Другим же оставалось довольствоваться лишь ролью зрителей, которые следили за действом, разворачивающимся на недоступных для их вмешательства высотах.

Докё оказался исключением из строгих принципов организации придворной жизни. И не только по причине выдающихся личных качеств (согласно утверждениям современных графологов, Докё обладал «сильным и самоуверенным характером»), но и благодаря тому, что он избрал для себя путь монаха, весь образ мыслей которого должен был бы, казалось, избавить его от соприкосновения с делами мирскими.

Однако и монахи, даже буддийские, бывают разными. Одни ищут уединения ради молитв о спасении души и достижении нирваны, другие пытаются показать всему миру истинный путь и обратить этот мир в свою веру. А для этого им требуется неограниченная власть. К числу последних принадлежал и Докё.

Буддизм, проникший в Страну восходящего солнца из Кореи и Китая, получил здесь свое распространение с середины VI века. По догмам буддийских представлений, человека следует оценивать исключительно с точки зрения его личных добродетелей, и вопросы генеалогические занимают в этом вероучении подчиненное место. Ибо перед Буддой равны все — и аристократы, и простолюдины. Каждый из них ищет спасения в одиночку, и благородное происхождение здесь помочь не может.

И хотя в Японии VIII века весьма активно складывалась иерархия буддийского духовенства, она еще не приобрела кастового характера и оставалась открытой для притока свежих сил. Японская аристократия была очень закрытым образованием, простолюдин не мог сделать головокружительную карьеру на государственной службе, ибо все мало-мальские должности занимали «потомки божеств». Буддийские монахи представляли собой, пожалуй, единственную социальную группу, где человек из простой семьи мог занять достаточно высокую должность в церковной организации и приблизиться даже к самому правителю. Безбрачие монахов также препятствовало образованию монашеских «династий» и способствовало постоянному обновлению общины, отбору в ее руководство самых активных и способных людей. В штате придворных монахов Докё появляется в начале 50-х годов VIII века.

Надо сказать, что монахи того времени обучались не только китайской грамоте, что было необходимо для чтения священных буддийских текстов, переведенных в Китае с санскрита на китайский язык, но и владели многими другими полезными навыками. Они были искусны в возведении храмов, строительстве мостов и дорог; они рисовали иконы, ваяли статуи, составляли географические карты. За Докё же еще и утвердилась слава искусного целителя. Видимо, поэтому его направили в 761 году к занемогшей экс-императрице Кокэн. И монаху удалось войти к ней в доверие.

Престол в это время занимал император Дзюннин, представитель одного из ответвлений многочисленного императорского рода. В древности в Японии не существовало строгого порядка престолонаследования, и поэтому возможность занять трон имели довольно много «кандидатов из династии». Но Кокэн новый император был не по нраву.

Ныне уже трудно судить, чем именно Докё завоевал расположение бывшей императрицы. Можно лишь гадать: только ли талантом врачевателя. Может быть, она выбрала его в качестве своего духовного пастыря? Или, как утверждает один источник, «Докё из рода Югэ спал на одной подушке с Кокэн, слышал о делах государственных и повелевал Поднебесной»? Во всяком случае, современники считали, что дело обстояло именно таким образом. И потому распевали такую фривольную песенку:

Не презирай монаха

За то, что одет, как баба.

Под юбкой-рясой у него

Запрятан молот. Когда он

Вздымается, становится

страшно!

057.jpg

В то время отречение императоров и императриц было обычной практикой. Кокэн поначалу подчинилась этому правилу, но потом резко изменила свои намерения.

Летопись лапидарно отмечает, что «между экс-императрицей Кокэн и императором Дзюннин обнаружились разногласия, после чего Кокэн удалилась в буддийский храм Хокэдзи». Этот храм располагался в столице. Спустя какое-то время она публично объявила, что принимает монашество. Уход в монахини вписывался в общепринятые нормы, в отличие от Европы монах имел право заниматься и делами светскими. Но не до такой же степени! Окончание указа было шокирующим. Кокэн распорядилась, что малые дела в управлении государством она оставляет Дзюннину, а «большими» отныне станет заниматься сама. До этого времени монахи никогда страной не правили.

В течение двух лет из дворца и храма исходили противоречащие друг другу указы. Борьба политическая окончилась в результате настоящим сражением, в котором дружина Кокэн одержала победу. Дзюннин же был сослан и вскоре скончался при таинственных обстоятельствах: не выдержав заточения, он якобы попытался сбежать, но был пойман и скончался уже на следующий день… Применительно к этому времени употребить термин «политическая борьба» можно только условно, ибо эта борьба включает в себя не только придворные интриги (по части которых японцы были большими мастерами), но и откровенную магию. Так, соперники Кокэн тайно похитили прядь ее волос, вложили их в череп и бросили в реку, произнеся соответствующее проклятие, что должно было устранить ее из борьбы за престол. Однако «черная магия», запрещенная, кстати говоря, по закону, оказалась на этот раз бессильна перед лицом превосходящих сил противника.

Место Дзюннина заняла Кокэн. На сей раз она приняла тронное имя Сётоку. Императрица-монахиня пожелала иметь министра-монаха и даровала Докё не предусмотренный никакими придворными правилами титул «великий министр-монах». Во время совместного правления Сётоку—Докё было проведено множество мероприятий, направленных на дальнейшее распространение буддизма в стране.

058.jpg

В синтоистское святилище Исэ, которое было родовой святыней правящего рода, поместили статую Будды. При дворе была введена должность ответственного за отпущение на волю животных, птиц и рыб. Крестьян сгоняли на строительство храмов, специальное правительственное ведомство каждодневно переписывало сутры. Монастырям предоставлялись все новые и новые земли, а при храмах устраивали пруды, куда и стали торжественно выпускать рыб, купленных у торговцев на рынке. Для ритуального очищения от скверны, вызванной мятежом высокопоставленного придворного Фудзивара Накамаро, был вырезан один миллион покрытых каолином деревянных трехъярусных пагод! И в каждую из них, высотой 21,5 см, вложили текст с оберегающими буддийскими заклинаниями — дхарани. Этот отпечатанный ксилографическим способом тираж, вероятно, может быть признан на то время самым крупным во всем мире. Как в восточном, так и в западном. Указанная в источнике цифра может вызвать недоверие, однако до сих пор только в одном храме Хорюдзи сохраняется 40 000 таких пагод!

А в 766 году произошло настоящее чудо: в храме Сумидэра были обнаружены мощи самого Будды. Сётоку признала это чудо за знак мистической поддержки, оказанной Докё, и пожаловала ему новый титул — теперь он стал именоваться «императором учения Будды», и его материальное обеспечение приравняли к императорскому.

Чудеса сопутствовали правлению тандема Сётоку—Докё. Хроника утверждает, что сама императрица наблюдала, как на небе появляются пятицветные облака — знак, что само Небо с одобрением относится к тому, что происходит в стране. Однако на самом деле государственные дела стремительно приходили в расстройство — уж слишком много времени, сил и средств тратилось на молитвы и строительство храмов. Докё тянул за собой в столицу своих родственников, они, вероятно, были не слишком опытны в управлении, прирожденные аристократы были недовольны засильем чужаков и составляли заговоры. Народ голодал, участились неурожаи: государственные зернохранилища, предназначенные для помощи пострадавшим от непогоды и стихийных бедствий, опустели. Страну накрыла волна эпидемий. В ответ на это монахи по всей стране возглашали молитвы, а состоявшие на государственной службе прорицатели чуть ли не каждый день обнаруживали счастливые знамения: белого оленя (белый — священный цвет), белого воробья, белую ворону, белую черепаху, сросшиеся колосья риса.

Реальные проблемы режим Сётоку—Докё пытался решить с помощью ритуалов, молитв и магии. Однако ничего не помогало, даже неоднократные помилования преступников, что считалось очень сильной мерой воздействия на разгневанное Небо. При этом в соответствии с дальневосточными представлениями об индивидуальной ответственности правителя за все свалившиеся на страну беды императрица Сётоку брала вину на себя: «Обладая малой добродетельностью, взошли Мы на трон по ошибке. Народ не ласкаем и не милуем, люди потеряли покой. Оглядываемся назад и плачем над содеянными грехами, страдаем, ибо не можем выбраться изо рва. И решили Мы, что пришло время провозгласить указ о великом помиловании в Поднебесной…»

Но и эти старания были тщетны. Ни амнистии, ни запреты на употребление мяса и сакэ ситуацию не разрешили. Что же оставалось? Только с еще большим жаром возносить молитвы, верить и надеяться. «Болезни продолжают терзать людей, природные бедствия продолжают грозить. Не можем найти себе места — так долго терзается Наше сердце. Но если заповеданное Нам учение Будды откликнется на Наши молитвы, тогда страданиям непременно настанет предел и бедствиям непременно настанет конец».

А тем временем амбиции Докё росли день ото дня: несмотря на все свои титулы, он посчитал, что должен стать императором не только религиозным, но и настоящим. Видимо, монах полагал, что у самой Сётоку для решения возникших проблем попросту не хватает харизмы. А может быть, дело было в обыкновенном тщеславии. Для достижения своей цели Докё попытался использовать глубоко укоренившуюся в японском народе веру в предсказания.

Буддизм получает распространение в Японии с середины VI века. Он проникает из Кореи и Китая. Предпосылкой этого стала назревшая необходимость создания общегосударственной идеологии, которая не могла существовать на основе разрозненных культов местной религии синто. В первую очередь в распространении буддизма были заинтересованы правящий род и нарождавшаяся служилая знать, которые и начали оказывать новой религии прямую государственную поддержку. На средства двора строились храмы, при дворе проводились буддийские церемонии и ритуалы.

Пик государственной поддержки буддизма пришелся как раз на период Нара. В правление Сёму (724—749) в каждой провинции начинают возводиться государственные буддийские храмы, в самой столице строится гигантский храм Тодайдзи. Монахам в этих храмах вменялось в обязанность возносить молитвы о благополучии государства и императора. После попытки государственного переворота, предпринятого монахом Докё, происходит некоторое отчуждение государства от буддизма: становится ясно, что культ Будды начинает выходить из-под тотального государственного контроля. Но к этому времени религия уже и не нуждалась в протекции двора. Это было связано с тем, что ее догмы полностью вписались в представления зарождающейся «средневековой личности» и возложили на эту личность персональную этическую и религиозную ответственность за совершенные деяния. К тому же, например, в синтоизме концепции посмертного существования, как таковой, нет. Тогда как буддизм предлагал ясную и определенную систему представлений о рае и аде, о прижизненном и посмертном воздаянии за совершенные деяния.

059.jpg

В 769 году в Наре стало известно, что синтоистский бог Хатиман из храма Уса с острова Кюсю якобы пожелал, чтобы Докё стал императором. Но тут единственный раз за правление Сётоку чары Докё оказались бессильны, ибо императрице было явлено другое, совершенно неожиданное для «императора учения Будды» видение: она должна отправить придворного Вакэ Киёмаро на Кюсю, чтобы он узнал истинную волю бога. Докё не мог ослушаться, но напутствовал посланца такими словами: «Несомненно, что великий бог Хатиман призывает Киёмаро, дабы объявить ему о моем избрании на престол». Далее последовала вполне лукавая фраза: «В этом случае я дарую тебе высокий ранг и должность».

И пока Киёмаро совершал достаточно длительное по тем временам путешествие, Докё всячески привечал членов рода Вакэ и даже назвал один уезд его именем. Но Киёмаро вернулся от оракула с шокирующим для Докё ответом: «Со времени начала нашего государства и до дней нынешних определено, кому быть государем, а кому — подданным. И не случалось еще, чтобы подданный стал государем. Трон солнца небесной богини Аматэрасу должен наследоваться императорским домом. Неправедный же да будет изгнан».

За такой ответ Докё сослал самого Киёмаро, однако больше он уже не возобновлял своих претензий на престол. Потомки считали Киёмаро спасителем императорской династии: в XX веке, например, его портрет одно время украшал десятииеновую банкноту.

Влияние Докё на императрицу было столь прочным, что и после уникальной в японской истории попытки свержения правящей династии он продолжал сохранять свои позиции. Однако дни его могущества были уже сочтены. После смерти императрицы, последовавшей в 770 году в возрасте 53 лет, новый император Конин немедленно изгнал Докё из столицы Нары в далекий храм в провинции Симоцукэ, где он и скончался через три года. Родственники Докё тоже потеряли свои посты, его братьев сослали. Так аристократия взяла реванш за временное поражение.

Почему же около десяти лет родовые аристократы терпели при дворе безродного монаха? С точки зрения современного человека, решить эту проблему можно было проще простого: убрать неугодного. Но, во-первых, вряд ли в Японии VIII века мыслили такими жесткими категориями, во-вторых, покровительство императрицы и к тому же совместная жизнь с ней придавали Докё своего рода «статус неприкосновенности»: право входа в ее покои имели всего несколько человек.

Возмущение, вызванное Докё, было столь велико, что Конин счел за благо изменить прежний девиз правления, не дожидаясь конца года, что считалось совершенно недопустимым с точки зрения «нормальной» императорской этики. Официальная хроника вынесла Докё безжалостный вердикт: «Докё вел себя по своему хотению, строил множество храмов, необоснованно прибегая к трудовой повинности. Личные дела подданных и дела государственные приходили в упадок, средств государству перестало хватать. Управление и наказания становились с каждым годом все более жестокими, убийства случались часто. Преступлений в это время было совершено слишком много».

Действия Докё навлекли гонения не только на него самого и его сторонников. После его смерти при дворе усилились антибуддийские настроения, сократилась государственная помощь буддийским храмам, ужесточился государственный контроль над пострижением в монахи. Государству были нужны работники, а монахи освобождались от налогов и не давали потомства. Перенос столицы в Хэйан (современный Киото) в 794 году также часто объясняют желанием императорского двора уйти от влияния мощных буддийских монастырей и храмов, которые располагались в Наре. Отныне место буддизма в официальной идеологии занимают конфуцианство и синтоизм, аристократы вместе с домочадцами, слугами и ремесленниками перебрались в Хэйан, и Нара опустела. На месте прежней столицы крестьяне стали возделывать свои поля, и только несколько буддийских храмов сегодня напоминают о былом величии Сётоку. В Хэйане таких грандиозных храмов уже не строили.

Так потерпела крах попытка построения буддийской теократии в отдельно взятой стране. Аристократическая элита Японии окончательно осознала, что единственным магическим (равно как и практическим) гарантом ее наследственных привилегий может служить только синтоизм с его развитым культом предков, из которого проистекает подчеркнуто уважительное отношение к истории и традиции вообще. Только те роды, которые возводили свое происхождение к божествам синто, имели право руководить страной. И хотя буддизм к этому времени набрал достаточно сил для самостоятельного развития без поддержки государства, хотя государей и аристократов продолжали хоронить согласно буддийскому ритуалу сожжения, никогда больше в истории этой страны буддизм не играл той колоссальной роли, которая была ему уготована в VIII столетии.

А императорская династия благополучно дожила до сегодняшнего дня. Несмотря на то что ныне столица страны расположена вовсе не в Наре или в Киото, а в Токио. Двор переехал туда в 1868 году, но мы по прежнему не знаем фамилии правящей династии, потому что в Японии была только одна династия, которая благополучно совершила все переезды и дожила до того дня, когда в современной конституции Страны восходящего солнца император определяется как «символ японского народа».

Александр Мещеряков

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Е.С. Лепехова. ЯПОНСКИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ И ИХ ПОКРОВИТЕЛЬСТВО БУДДИЗМУ В ЯПОНИИ

Буддизм с момента своего появления стал составной частью государственной системы и, во многом благодаря государственной поддержке, превратился в значительную политическую силу в странах Южной и Юго-Восточной Азии и на Дальнем Востоке.

В процессе изучения истории взаимоотношений буддизма и государства, на мой взгляд, нужно обратить внимание на роль женщин, покровительствовавших буддизму и способствовавших его распространению. Этот аспект имеет особое значение, поскольку, как показывают
археологические исследования и изучение летописей в ранний период распространения буддизма, основными дарителями для буддийских монастырей и заказчиками храмов были богатые женщины-мирянки. К примеру, в Нагарджунаконде (Южная Индия) надписи имен дарителей II-IV вв., сделанные на камне и исследованные учеными, показали, что 90% донаторов этой колоссальной обители нескольких буддийских школ были женщины. Причем многие из них принадлежали либо к семьям правящих здесь индуистских династий, либо к семьям их военачальников, министров и т.д. [6, с. 134].

В дальнейшем, по мере распространения буддизма на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, во многом благодаря патронату состоятельных женщин-мирянок учение Будды становилось частью государственной идеологии. В Китае в эпоху шести династий, как считает В.Георгиева, ссылаясь на памятник «Бикуни чжуань» («Жизнеописание монахинь») (517 г. н.э.), именно женщины, принадлежавшие к элите китайского общества, основали сангху для монахинь в Китае [2, с. 188]. В этот период многие императрицы и знатные дамы, спасаясь от смут и дворцовых интриг, искали убежища в женских буддийских монастырях. Так, мать Ян Цзяна – основателя династии Суй, пряталась в женском монастыре, где вырастила своего сына [2, с. 198.]. В эпоху Тан женщины-мирянки жертвовали монастырям столько земель и даров, что император Хуаньцзун (712-756) издал в 709 г. специальный указ, пытаясь остановить неконтролируемое перераспределение собственности [2, с. 206]. И, разумеется, нельзя не упомянуть о знаменитой императрице У Чжао (627-705), которая взошла на престол, будучи буддийской монахиней. В годы ее правления буддийская сангха достигла своего расцвета, а сама императрица объявила себя воплощением Бодхисаттвы и чакравартином – буддийским благодетельным царем [2, с. 199].

Если вклад китайских императриц в распространение буддизма в Китае в основном ограничивался пожертвованиями монастырям и строительством буддийских храмов, то японские императрицы периода Асука – Нара (VI-VIII вв.) создали целую государственную программу для превращения буддизма в официальную идеологию.

Когда говорят о появлении буддизма в Японии, то, прежде всего, вспоминают императора Киммэя (531-571), которому правитель Пэкче впервые преподнес статую Будды Шакьямуни и буддийские сутры, министра Сога-но Умако, первого построившего в стране буддийский храм, и, наконец, принца Сётоку (573-621), с именем которого принято связывать распространение буддизма в Японии. При этом, к сожалению, недооценивается роль женщин-императриц в процессе трансформации буддизма в государственную религию Японии. Например, строительство буддийских храмов в стране, начатое по приказу императрицы Суйко в 594 г., впоследствии стали приписывать Сётоку-тайси. Между тем, как показывает исследование «Анналов Японии» («Нихон сёки») именно благодаря личной инициативе и покровительству императриц появилась возможность для интеграции буддизма в религиозную систему древнеяпонского общества.

Императрица Суйко (597-628) является первой из череды японских государынь периода Асука– Нара. Её правление положило начало традиции, при которой на трон восходили вдовствующие императрицы. Суйко пришла к власти при поддержке могущественного министра Сога-но Умако, сторонника учения Будды, который ранее сумел отстранить от власти своих соперников – аристократические роды Накатоми и Мононобэ, противившихся принятию буддизма.


Empress_Suiko.jpg
Императрица Суйко


Государыня также являлась приверженкой новой религии. Первое, что она приказала сделать, взойдя на трон, – начать в стране строительство буддийских храмов. «Государыня повелела престолонаследнику… споспешествовать процветанию Трех Сокровищ. В это время все оми и мурази, соревнуясь друг с другом, стали строить дома для достижения благополучия своих господ и родителей. Эти дома называли храмами» [11, с. 91].

А.Н. Мещеряков считает, что данная цитата отражает «сближение буддизма и синтоизма через культ предков» [12, с. 92.]. Это подтверждается следующим отрывком из «Нихон сёки», датируемым 607 г., где говорится об эдикте Суйко, предписывающем почитать богов-ками [11, с. 99]. Поскольку годом ранее императрица попросила принца Сётоку провести при дворе первые официальные чтения буддийских сутр: «Сутры Лотоса»,«Сутру о царице Шримале» и «Сутры о Вималакирти», то можно сделать вывод о том, что речь идет о начальном этапе
складывающегося на государственном уровне синтеза буддизма и синтоизма. Это объединение оформится гораздо позже, в период Хэйан, в виде доктрины «рёбу-синто», однако начало этого процесса было положено благодаря инициативе Суйко.

А.Н. Игнатович [8, с. 51] и Дж.М. Китагава [9, с. 40] подчеркивают жреческий акцент личности Суйко, ее посредническую роль между богами и людьми. Безусловно, функция жреца-посредника являлась одной из обязанностей японских императоров, однако мне кажется, что государыня Суйко также отождествляла себя с чакравартином – буддийским добродетельным царем, вращающим Колесо буддийского закона. Согласно раннебуддийским сочинениям, чакравартин считается равноценным Будде. Он правит праведно, обеспечивает порядок в стране, дружит с соседями и распространяет добрую власть. Но, самое главное, «все чакравартины достигают господства без насилия. Даже одерживая победу с помощью оружия, они никого не убивают, а победив, наставляют живые существа на десять благих путей деятельности» [7, с. 192-193]. Образ буддийского царя-чакравартина описывается в ранних буддийских сочинениях («Сутра о тридцати двух признаках», «Сутра о царе, вращающим чакру», «Сутра о Великом Владыке», «Абхидхармакоша» Васубандху). Согласно им, чакравартин относится к так называемым «великим личностям» (санскр. Махапуруша), центральной из которых выступал сам Будда и, потому, считается равноценным Будде [10, с184-217]. Принципиальное различие между Буддой и чакравартином заключается в их социальном статусе: «Великая личность, обладающая тридцатью двумя проявленными признаками, обязательно имеет два пути реализации своего предназначения. Если остается в семье, то становится царем, вращающим чакру... Если же обривает волосы на лице и голове, облачается в лоскутную рясу и проникшись верой, покидает дом, дабы вне дома постигать Путь, то, подобно Татхагате, обязательно пройдет через три состояния и достигнет истинного прозрения» («Сутра о тридцати двух признаках») [10, с184-217].

Для того, чтобы обрести статус чакравартина, царь, обязательно принадлежащий к варне кшатриев (т.е. к воинскому сословию), должен вступить на трон по закону престолонаследия (т.е. пройти через специальный обряд посвящения на царство (санскр. абхишека) и затем доказать свою способность управлять страной путем неукоснительного следования принципов Дхармы. Как говорится в «Дашабхумика вибхаса-шастре» – буддийском трактате, приписываемом Нагарджуне, в случае соответствия правящего царя всем этим условиям он обретает статус чакравартина, признаком чего служит появление у него первого из семи сокровищ – золотой чакры: «Когда добродетельный царь, рожденный в сословии воинов (кшатриев), получает абхишека воцарения на царство, то пятнадцать дней спустя он должен принять буддийские заповеди. После совершения омовения и принятия заповедей, царь восходит на башню дворца, окруженный своими советниками и министрами. Если в небе на востоке внезапно появляется [драгоценная золотая чакра,] то царя должны признать вселенским правителем золотой чакры. В мире нет двух чакравартинов одновременно также, как и Будд. Чакравартины не прибегают к насилию.

Они без усилия завоевывают своих врагов с помощью добродетели, оставляют им титулы царей в их владениях и направляют их с помощью практикования десяти добрых деяний. Посредством этого, после смерти чакравартины перерождаются в небесных сферах» [1, с. 329.]. Образ драгоценной чакры (санскр. чакраратна, яп. тэнрин) как ключевой символ царской власти появляется еще в древнеиндийской литературе, начиная с «Ригведы». Семантика «колеса» древнеиндийской литературы, – пишет Н.В. Александрова, связана с солнцем, конем, колесницей (общеиндоевропейские эквиваленты), царством, а также с периодической повторяемостью – годом и соответственно течением времени, жизни [5, с. 54]. Буддийский чакравартин, согласно «Махасуддасана-сутанте», «Чаккават-тисиханада-суттанте» и параллельному отрывку «Лалитавистары», обретает «колесо-драгоценность» при символическом завоевании своих будущих владений: колесо передает во владение царю все земли, по которым оно прокатилось. Оно поочередно направляется в разные стороны света. По мнению Н.В. Александровой, присутствие мотива «колеса» в ведийских ритуалах царского посвящения ваджрапея и раджасуя делает очевидным связь с ними буддийского мотива «колеса-драгоценности» чакравартина, «покоряющего» стороны света [5, с. 54].

Помимо чакры царь-чакравартин становится обладателем еще шести сокровищ: белого слона, драгоценной жемчужины, освещающей весь мир, «сокровища-жены», воплощающей мудрость, красоту и добродетель, коня, способного летать по воздуху и министра, способного находить скрытые сокровища во владениях царя [5, с. 54].

Став обладателем золотой чакры, царь-чакравартин совершает походы в соседние земли, обитатели которых сразу же признают в нем вселенского правителя и добровольно становятся его вассалами. Как говорится об этом у Васубандху: «..все чакравартины достигают господства без насилия. Даже одерживая победу с помощью оружия, они никого не убивают, а победив, наставляют живые существа на десять благих путей деятельности» [7, с. 192-193].

В «Сутре о царице Шримале» царь-чакравартин уподобляется Бодхисаттве, который желает обретения состояния Будды не только индивидом, но, главным образом, коллективом [13, с. 639].

Основное содержание сутры составляет проповедь от лица Шрималы, дочери царя Прасенаджита из древнеиндийского государства Кошала, ставшей женой царя Айодхья. Она рассказывает об Единой Колеснице Будды и дает понять слушателям, что все они изначально обладают природой Будды [14, с. 252]. Скорее всего, Суйко попросила престолонаследника провести чтения «Сутры о царицы Шримале» не только из-за ее сравнительной легкости и доступности для придворной аудитории, но для того, чтобы провести параллель между собой и царицей Шрималой. Не исключено, что таким образом императрица хотела укрепить свой авторитет и освятить свою власть со стороны новой религии. Напомню, что Суйко пришла к власти в результате убийства императора Сусюна министром Сога-но Умако и, очевидно, с помощью буддизма хотела подчеркнуть легитимность своей власти.

Неслучайным представляется мне и выбор Суйко «Сутры о Вималакирти». В нем содержится один из важнейших для буддизма Махаяны постулатов о том, что женщина способна достичь состояния Будды не изменив свой пол. Напомню, что в раннем буддизме считалось, что женщина не способна войти в нирвану, поскольку ее природа изначально греховна, и может добиться этого только переродившись в теле мужчины. Буддизм Махаяны провозгласил, что нет различия между сансарой и нирваной и тем самым устранил разделение на «мужское» и «женское» в буддизме. В «Сутре о Вималакирти» женщина-богиня оказывается Бодхисаттвой, постигшей пустоту всех дхарм. Поскольку она
осознает пустоту бытия, то может контролировать его и ей нет нужды менять своей пол. Ее оппонент – ученик Будды Шарипутра выступает здесь как шравака, который не в состоянии постичь пустоту. Его ошибка не в утверждении, что женщина не способна стать Буддой, но в том, что он проводит границу между «женщиной» и «мужчиной» и «Буддой» и не «Буддой» [4, с. 127].

Дж.М. Китагава полагает, что Суйко исполняла в основном обязанности жреца, в то время как реальные административные обязанности были возложены на принца Сётоку. Это не совсем так, поскольку через три года после смерти престолонаследника в 624 г. императрица решила установить государственный контроль над буддийской сангхой (поводом для этого послужило преступление, совершенное одним из монахов). Были учреждены должности содзё и содзу для надзора за монахами и монахинями, причем содзё был назначен буддийский монах, а содзу – государственный чиновник. Также был назначен чиновник ходзу, отвечающий за храмовое имущество. Была проведена перепись буддийских храмов, монахов и монахинь [11, с. 111] Как считает А.Н. Игнатович: «Система управления японскими храмами во всем следовала южнокитайской буддийской традиции и была введена по рекомендации вернувшихся из Китая монахов-стажеров» [8, с. 97].

Процесс управления государством посредством буддизма был продолжен следующими императрицами. В правление императрицы Когёку (642-645) впервые по всей стране были проведены публичные чтения буддийских сутр с целью избавления от засухи. При государыне Саймэй* (655-661) продолжился процесс внедрения буддизма в культ предков. «Сановникам было дано повеление, чтобы в столичных храмах Будды читалась сутра «Уранбонкё», дабы отблагодарить семь поколений предков» [11, с. 183]. В годы ее правления также прибегали к чтению так называемых «сутр, защищающих страну», чтобы стабилизировать неспокойную обстановку в стране [11, с. 185].

Empress_Kogyoku-Saimei.jpg
Императрица Когёку (она же императрица Саймэй)


Императрица Дзито (686-697), будучи незаурядным государственным деятелем, решила использовать Учение Будды для ассимиляции эмиси – северного народа японского архипелага, стоявшего на более низком уровне общественного развития. Как сообщает «Нихон сёки», это племя было покорено еще легендарным императором Дзимму, однако в действительности правителям Ямато пришлось провести ряд военных походов в течение несколько столетий, прежде чем эмиси признали себя их подданными. Дзито, в отличие от своих предшественников, считавших эмиси варварами, разрешила им исповедовать буддизм и принимать монашество, тем самым, уравняв их в правах с остальными жителями Ямато, поскольку буддийские монахи освобождались от уплаты налогов и трудовых повинностей. Она также поощряла распространение буддизма среди эмиси, даруя принявшим монашество статуи Будд, монашеские одеяния и ритуальные предметы. В провинции Опосуми и Ато (св. преф. Кагосима), которые населяли племена хаято, были посланы буддийские миссионеры. Также для защиты и процветания государства было предписано проводить чтения буддийских сутр «Конкомёгё» и «Ниннокё» по всей стране, для чего в провинции были разосланы сотни копий буддийских сутр. В летописи часто встречаются упоминаниях о щедрых пожертвованиях в виде земельных угодий, которые были дарованы императрицей буддийским храмам. Кроме того, привлекает внимание большое количество амнистий, проведенных в годы правления Дзито[11, с. 287].

Hyakuninisshu_002.jpg
Императрица Дзито


В указе императрицы Кокэн от 757 г. говорится о раскрытии заговора министра двора Татибана-но Мороэ с целью свержения императрицы, устранения от власти рода Фудзивара и возведения на престол одного из принцев крови, связанных с родом Татибана. Помощь в раскрытии заговора приписывается богам-ками и буддийским божествам: Будде Вайрочане, Бодхисаттве Канон (санскр. Авалокитешвара), Браме и Индре и четырем небесным владыкам – охранителям сторон света [15, с. 160]. В указе от 764 г. о разоблачении заговора Фудзивара Накамаро императрица Кокэн, к тому времени ставшая буддийской монахиней, приводит цитаты из буддийской сутры (видимо, «Сутры золотого
света») в доказательство своих прав на престол. «И вот мы постриг приняли и в священную рясу буддийскую обрядились, но нельзя нам не вершить государственными делами Поднебесной. И Будда в сутре так изрек: «Владыке страны, на царстве пребывая, должно принять заветы Бодхисаттвы», – так изрек. И если из того исходить, – что ж, хоть мы покинули дом (постриглись в монахини), но ничто не препятствует нам и делами государственными ведать». [15, с. 167]. На примере Кокэн, на мой взгляд, можно видеть зарождение истоков системы«инсэй».

Empress_Koken.jpg
Императрица Кокэн


Обращает на себя внимание указ о праздно-вании синтоистского праздника первого урожая Оониэ от 765 г. Во-первых, в нем Кокэн прямо провозглашает свою пробуддийскую государственную политику: «Посему прежде всего мы хотим служить Трем Сокровищам, затем почитать богов в храмах небесных и в храмах земных, затем жалеть и ласкать служащих нам принцев, вельмож, ста управ чиновников и весь народ Поднебесной. Вот так думаем мы править поднебесной» [15, с. 172] В дальнейшем в ее указах слова «Закон Будды» и «Три Сокровища» всегда будут стоять на первом месте.

Во-вторых, правительница утверждает о единстве буддизма и синтоизма, разрешая как мирянам, так и буддийским монахам участвовать в синтоистских праздниках без прохождения синтоистского обряда очищения. Нужно заметить, что термин «очищение» (яп. хараэ) в синтоистской религиозной традиции имеет несколько значений. Прежде всего, это очищение ума и тела от накопленных грехов и загрязнений посредством омовения (мисоги). Хараэ (или о-хараэ) также назывались специальные церемонии и песнопения, проводившиеся с использованием полосок из шелка и белой бумаги. И, наконец, ритуал о-хараэ должны были проводить те, кто соприкоснулись со скверной (болезнью или смертью) (кэгарэ) и потому не имели право участвовать в общественной жизни и синтоистских праздниках (сайдзё) дабы не осквернить других. В последнем случае, по мнению Судзуки Сигэтанэ, существовало два вида ритуала очищения – ёси-но-хараэ и аси-но-хараэ. Ёси-но-хараэ проводилось для очищения от скрытых грехов, посредством же аси-но-хараэ очищались от выявленных прегрешений [3]. Разрешив последователям буддизма – монахам и мирянам участвовать в синтоистских ритуалах без прохождения обряда очищения хараэ, Кокэн тем самым подчеркнула, что буддисты отнюдь не являются существами, несущими угрозу осквернения синтоистским ритуалам. Напротив, они могут быть полноправными участниками синтоистских церемоний, поскольку посредством этого указа и буддизм, и синтоизм являются священными религиями японцев.

Это свидетельствует о том, что Кокэн продолжила политику своего отца – императора Сёму, поощряя движение рёбу-синто – синто-буддийского синкретизма.

Пробуддийская политика императрицы Кокэн в немалой степени определялась перипетиями ее правления. Уже через два года после того, как она вступила на престол, она была отстранена от власти коалицией, объединявшей вдовствующую императрицу Комё и великого министра Фудзивара Накамаро. Кокэн была вынуждена отречься от престола в пользу наследного принца Оои (император Дзюнин). Благодаря поддержке монаха Докё, она смогла вернуть себе власть и с его помощью, как уже говорилось выше, стала осуществлять пробуддийскую политику в стране. Во время совместного правления Докё и Кокэн (которая вторично взошла на престол под именем Сётоку) был предпринят ряд шагов, направленных на укрепление и контроль буддийской церкви. Деятельность буддийских отшельников в «горных и лесных» буддийских храмах была запрещена. Одновременно был усилен контроль над расходованием средств, которые выделялись для провинциальных буддийских монастырей. В то же время правительство выделяло значительные суммы и земельные участки на пожертвования храмам, строительство храмов и т.д.

Абэ Рюити указывает на эти противоречия во внутренней политике Кокэн по отношению к буддизму. По его мнению: «Правительство императрицы Сётоку парализовало придворную бюрократию и нанесло серьезный ущерб системе государственного управления рицурё. Из-за необдуманного применения законов, направленных на укрепление положения духовенства (уничтожения экономической базы крупных аристократических кланов, выделение больших пожертвований монастырям, облегчение процедуры посвящения в монахи и увеличения власти духовенства) режим Сётоку создал беспорядок в государственной политике. Несмотря на поддержку буддийской иерархии, двор Сётоку не смог создать модель управления, которая бы заменила систему рицурё» [1, с. 22].

Действительно, вскоре после смерти императрицы Кокэн ее соправитель Докё попытался занять трон, объявив себя императором (более подробно о нем будет рассказано ниже). Однако его заговор потерпел поражение вследствие противодействия могущественной придворной аристократии.

Примечательно, что М.Е. Кравцова сравнивает Кокэн с китайской императрицей У Хоу (г. ж. 625-705 гг.), которая также опиралась на представителей буддийского духовенства и пыталась обосновать свои действия, исходя из буддийских социо-политических воззрений, включая концепцию чакравартина. У Хоу использовала вариант этой концепции, изложенной в постканонической «Сутре о великом облаке» («Да юнь цзин»), повествующей о девочке, которой после смерти царя-отца было предназначено стать правительницей всего мира. Из официального жизнеописания У Хоу известно, что она публично приняла титул «Великого совершенномудрого царя с золотой чакрой (Цзинь лунь да шэн) и поместила в своих апартаментах одно из семи нормативных сокровищ – атрибутов вселенского правителя – так называемое сокровище – драгоценный камень. [10, с. 189]. Можно предположить, что подобное совпадение было тенденцией среди женщин-монархов в государствах Дальнего Востока, которые в условиях проконфуцианского общества, ограничивавшего социальную активность женщины только рамками семейной жизни, пытались утвердить свое социальное положение посредством участия в жизни буддийской сангхи и покровительства ей.

Благодаря их деятельности, направленной на интеграцию буддизма в систему традиционных верований, были заложены основы «рёбу-синто» – синто-буддийского синкретизма. По всей стране были построены сотни буддийских храмов, обитатели которых – монахи являлись носителями материковой, китайско-корейской высокой культуры, на основе которой в дальнейшем выросла уникальная японская культура. С помощью буддизма были предприняты попытки объединить народ Ямато и враждебные ему племена варваров хаято и эмиси. И, самое главное, в этот период были созданы благоприятные условия для развития буддийских философских школ, что в дальнейшем привело к появлению традиционного японского буддизма (Дзэн, Нитирэн и т.д.).


* Автор умалчивает, что Саймэй - это новое тронное имя все той же императрицы Когёку, которая после смерти своего брата императора Котоку оказалась на престоле вторично (прим. Saygo).

Литература

1. Abe Ryuichi. The weaving of mantra. Kukai and the construction of Esoteric Buddhistdiscourse. – New York.: Columbia University Press, 1999.
2. Georgieva V. Buddhist nuns in China: From the Six Dynasties to Tang. – Leiden, 2000.
3. Nishioka Kazihiko. Harae // Kokugaлuin “Encyclopedia of Shinto”.
4. Reiko Ohnuma. The story of Rupavati: A female past birth of Buddha // Journal of the international association of Buddhist studies. – V.23. – №1. – 2000.
5. Александрова Н.В. Путь и текст: китайские паломники в Индии. – М.: Восточная литература, 2008.
6. Андросов В.П. Будда Шакьямуни. – М., 2001.
7. Васубандху Абхидхармакоша. Раздел третий: учение о мире / пер., введ., коммент. и исслед. Е.П. Островской и В.И. Рудого. – СПб., 1994.
8. Игнатович А.Н. Буддизм в Японии: Очерк ранней истории. – М.: Наука, 1981.
9. Китагава Дж.М. Религия в истории Японии. – СПб.: Наука, 2005.
10. Кравцова М.Е. Концепция верховной власти и образ вселенского правителя в буддийской культуре (на материале палийских и китайских версий канонических сутр) // Религия и культура. Россия. Восток. Запад. – СпбГУ, 2003.
11. Нихон сёки. Анналы Японии. – СПб, «Гиперион»,1997.
12. Мещеряков А.Н. Древняя Япония: буддизм и синтоизм. – М.: «Наука», 1987.
13. Сётоку-тайси дзэнсю. (Полное собрание сочинений Сётоку-тайси). – Токио. – Т.1. – 1942.
14. Сангё Гисё. – Токио. – Иванами. – 1975.
15. Норито. Сэммё. Пер., предисл. и коммент. Л.М. Ермаковой. – М., 1991.



Это сообщение было вынесено в статью

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас