Saygo

Роман Мстиславич Галицкий

2 сообщения в этой теме

Князь Роман Галицкий в культурно-исторической традиции Польши и России

На первых конференциях Комиссии историков России и Польши, сформировавшейся в 1967 г., шла речь о политическом, социаль­но-экономическом и культурном сходстве двух стран. Итогом этих встреч стал коллективный сборник «Польша и Русь»[1], в котором были собраны материалы, исследующие «черты общности и своеобразия в историческом развитии Руси и Польши XII-XIV вв.» Ныне, спустя более четверти века снова выдвинута тема культурного взаимодействия, рассмотренная в более широком хронологическом диапазоне, где верх­няя граница доходит до XX столетия. Нам бы хотелось продолжить разговор, начатый в упомянутом сборнике «Польша и Русь» Я. Д. Исаевичем и А. И. Роговым и касающийся истории культурного общения Руси и Польши в XII-XV вв.[2] За прошедшие годы историческая наука обеих стран шагнула в этом вопросе вперед. Особенно существенно появление новых публикаций источников[3].

Наиболее ярко черты сходства и взаимовлияния прослеживаются в памятниках, свидетельствующих о взаимоотношениях соседствующих Малопольских и Галицко-Волынских земель на Руси. Множество известий мы находим о Галицком князе Романе, деяния которого зафиксированы как в польской хронографии и русском летописании XII-XIV вв., так и в более поздних произведениях героического эпоса обоих народов.

Роман был старшим сыном Владимиро-Волынского князя Мсти­слава Изяславича и польской принцессы Агнешки, дочери могуще­ственного Болеслава Кривоустого. С самого рождения мальчик был связан с польскими родственниками больше, нежели с русской родней отца. Договор о браке Мстислава с Агнешкой, как обычно, обоснован­ный политической необходимостью, мог быть подписан в 1149-1151 гг., когда дед Романа Изяслав был Киевским князем[4]. После его смерти в 1154 г. началась борьба за Киевский стол, и Мстислав вынужден был бежать со своей юной женой (ей тогда было не более 16 лет) в Переяславль, затем в Луцк, а потом уже в «Ляхы»[5]. Есть мнение, что Мстислав ушел в Польшу, заботясь о жене, которая тогда ждала ребенка[6].

В русских источниках первое упоминание о Романе появляется в конце 60-х гг. XII в.[7] Можно полагать, что до этого времени юный княжич пребывал в Польше, впрочем это подтверждают польские авторы. Краковский епископ Винцентий Кадлубек, создававший свою Хронику во второй половине XII в., описывая события 1195 г., сообщал: «На помощь к малолетним сыновьям Казимира со значительным чи­слом русских приходит, исполненный милостивого сострадания, князь Владимирский Роман. Ибо Роман помнил, сколько благодеяний сделал ему Казимир у которого он воспитывался почти с колыбели (a cunabulis educatus)»[8]. Вторят Кадлубку Великопольская хроника XIV в., заим­ствующая его сведения и польский историк XV в. Ян Длугош, в свою очередь опирающийся на сведения двух предшествующих хроник. Кра­ковские бароны и рыцари, защищающие интересы малолетних сыновей умершего Казимира от притязаний Великопольского Мешко Старого, по свидетельству Длугоша, привлекают на свою сторону родственника (affinem) сыновей князя Казимира «Романа Мстиславича, обязанного Казимиру за многочисленные благодеяния»[9].

Мать Романа, Агнешка, приходилась родной сестрой Казимиру и его старшему брату Великопольскому Мешко. Причем с Мешко Роман состоял в двойном родстве, поскольку тот около 1150 г. женился на Евдокии Изяславне, родной тетке Романа по отцовской линии[10]. Вполне естественно, что и Роман неоднократно обращался в «Ляхы» за помощью, разрешая споры с русскими князьями. Например, когда после неудачной попытки занять Галич в 1188 г., он старался возвратить назад Владимирское княжение, переданное брату Всеволоду, Роман трижды бросался в «Ляхы», но ни «стрый» его — дядя по отцу, Казимир, ни «уй» — дядя по матери, Мешко «не воспевъ емоу ничто же»[11].

Для русских и для польских историографов XII-XIV вв. обраще­ние за подмогой к иноземным родственникам — ситуация достаточно обыденная и привычная. Но иначе воспринимает с высоты своих гу­манистических идеалов гражданскую войну хронист XV в. Ян Длугош. Описывая ту самую битву 1195 г. при Мозгаве, о которой упоминалось выше, когда на помощь к юным Казимировичам пришел их двою­родный брат, русский князь Роман, историк с сожалением отмечает: «Сражение продолжалось до вечера, хотя было начато около 9 утра и велось с удивительным пылом с той и другой стороны, несмотря на то, что в том и другом войске были братья, родственники, близкие, тести, зятья, люди, тесно связанные между собой разными узами, никто однако не утерял воодушевления и боевой горячности, никто не сделал снисхождения брату, родственнику или другу. Убийственная резня велась на равных, война шла будто между злейшими врагами, раздираемыми вечной враждой [...] Братские полки, несущие знамена одной отчизны, родственные по оружию, говорящие на одном языке, в тот день впервые столкнулись в бою как завзятые враги (Cognata arma, acies fraterne, signa communia, unius patrie, unius lingue robur ingenio parum sano infestis eo primum tum die gessere bellum animis)»[12].

Роман был главной опорой сторонников Казимира (краковского воеводы Николая и краковского епископа Пелки), как это явствует из хроники Кадлубка. Именно к Роману обращается за советом после поражения латинский епископ[13]. Следует полагать, что, выражая боль по поводу братоубийственной резни, Длугош имел в виду и русского князя Романа, кузена маленьких княжичей и племянника Великопольского Мешко. Безусловно, Роман выступал вкупе с отрядами (а может быть и под знаменами) Лешека и Конрада Казимировичей. Конечно у них было сходное оружие, и разумеется, Роман свободно изъяснялся на польском языке, а его родственники — на русском. Впрочем, от­носительно братского оружия мы можем обратиться к «Слову о полку Игореве», вернувшись из XV в. в XII в. Автор «Слова» красноречиво свидетельствует, что у Романа «железные паворзи (ремни) подъ шело­мы латинскими, а у всех Мстиславичей [имеются в виду Роман и его братья] златы шеломы и сулицы ляцкие (копья польские) и щиты»[14].

В русских источниках свидетельства о Романе мы находим в Лаврентьевской и в Ипатьевской летописях. До 1202 г. они, так или иначе, переплетаются с известиями польских памятников. Кроме того ученые предполагают существование самостоятельной повести о Рома­не, следы которой сохранились как в Галицко-Волынской летописи, так и «Слове о полку Игореве». Хотя Галицко-Волынская летопись составлена из многих сводов, авторы которых имели разные зада­чи, взгляды и оценки[15], однако, начиная с «красного», писанного киноварью, эпиграфа, прославляющего «великого князя Романа, при­снопамятного самодержца всей Руси», воспоминания о нем проходят с 1201 до 1289 гг., практически через всю летопись, которая заверша­ется 1292 г. Подвиги его сыновей сравниваются с деяниями «великого» Романа. Этот эпитет является постоянным для князя. И если бы слова эти выходили из-под пера латиноязычного хрониста, Роман бы величался «magnus». Мы присоединяемся к мнению Л. В. Черепнина, считавшего, что «Слово о полку Игореве» и «Повесть о Романе», включенная в своды Галицко-Волынской земли, — это два произве­дения одного цикла[16]. Попытаемся пойти дальше и присовокупить к этому циклу героические повести о Романе и его деяниях, нашедшие отзвук в Польше.

«Великий» Роман закончил жизнь в 1205 г. Его польский современник — магистр Кадлубек к этому времени уже завершил свою хронику. Но другие источники соседней Польши сохранили подробно­сти о поражении и гибели Романа в битве при Завихосте над Вислой. Ярко и лаконично сказано об этом в Рочнике (Аннале) Краковско­го капитула, дошедшем до нас в редакции XIII в. Он составлялся духовными лицами придворной епископии, а затем Краковского ка­питула. Есть мнение, что запись под 1205 г. могла быть внесена еще Винцентием Кадлубком[17]. Рочник сообщает: «Роман, храбрейший князь Русских, возвысившийся в гордости и хваставший безгранично великим числом своего войска, убит в сражении при Завихосте сыно­вьями князя Казимира Лешеком и Конрадом с помощью Всемогущего (Romanus fortissimus princeps Ruthenorum elevatus in superbiam et exaltans se in infinita multitudine sui exercitus numerosi a Lezstcone et Cunrado filiis ducis Kazimiri, cooperante Omnipotentis auxilio: in Zauichost est in proelio interfectus)». Далее в Рочнике утверждается, что после этого настолько расхрабрились даже те «немногие (paucissimi) из малого (paucis) войска польских князей, что дерзко напали на бесчисленные фаланги Романа, коварно замышляющего гибель Польши (excidium Polonie) и обратили в бегство двадцать одну тысячу воинов». Побежденные русские нашли гибель в Висле[18]. Итак, по польскому источнику, хронологически наи­более близкому к Завихосте кой битве, в качестве причины выдвигается надменность Романа, который замыслил гибель Польши, пользуясь тем, что у него 21 тысяча воинов против малого войска поляков.

Следующий Малопольский Рочник дает очень краткую запись под 1205 г.: «Роман, храбрейший князь Русских, со своим войском был разбит Лешеком при Завихосте в праздник Гервазия и Протасия»[19]. В свою очередь в хронике Дежвы, являющейся как бы продолжени­ем сочинения Кадлубка, появляется новый мотив: «Могущественный (potentissimus) князь Русских Роман, собрав многочисленное вой­ско и отказавшись платить дань князю Лешеку (duci Lestkoni tribute denegat), вторгается в пределы Польши, где Лешек побеждает его малыми силами». Великопольская хроника XIV в.[20] почти дослов­но повторяет эту информацию, но в конце повествования, следуя рассказам Кадлубка, заключает: «Так Роман, забыв о бесчисленных благодеяниях, оказанных ему Казимиром и его сыном Лешеком, осме­лился напасть на своих братьев, но получив удар мечом, испустил дух на поле боя»[21].

Важно привести теперь статью Лаврентьевской летописи, иначе трактующей события 1205 г. «Иде Роман Галичьский на Ляхы и взя два города лядская и ставшю же ему над Вислою рекою и поеха сам в мале дружине от полку своего. Ляхове же наехавше оубиша и дружину его избиша. Преехавше же галичане, взяша князя своего мертва и несоша и в Галичь и положиша и в церкви святые Богородица»[22]. В русском источнике не указывается ни конкретная причина конфликта, ни количество войска, с которым Роман выступил в поход.

Наконец, рассмотрим подробное известие о последнем сражении Романа с польскими кузенами, составленное в XV в. Яном Длугошем, автором огромного многотомного труда по истории Польши. Внача­ле под 1204 г. он рассказывает о пренебрежении, с которым Роман стал относиться к Лешеку, отказался платить дань (tributa denegat) и вторгся в соседние ему Люблинскую и Сандомирскую земли, разместив там караулы и охрану. Но Лешеку удалось укротить «заносчивость русских». Под 1205 г. Длугош снова пишет о том, как «князь Вла­димирский и Галицкий, не довольствуясь легкими и своевольными набегами», решил развязать войну «со своими господами и князьями Лешеком и Конрадом». Причины же этому Длугош видит в том, что «небывалые силы, приобретенные тиранством, почти полностью под­чиненная ему Русь, стянутые со всей Руси конные и пешие войска, Польская империя (Polonorum imperium), растерзанная и разрозненная на множество мелких княжеств, раскол и раздор между лучшими людь­ми королевства, к тому же юный возраст самих Лешека и Конрада — все это до чрезвычайности разжигало свирепую, хотя по своему и вели­кую душу Романа (animum siquidem Romani magnum suapte et ferocem)». [Как мы помним, Роману в Галицко-Волынской летописи постоянно сопутствует эпитет «великий»]. Кроме того Длугош прибавляет, что Роман потребовал в постоянное владение всю территорию Люблинской земли, якобы в возмещение своих убытков и потерь, понесенных им во время жестокого сражения при Суходоле. [Здесь Длугош путает события, происшедшие в 1195 г. при Мозгаве, с битвой в Суходоле, состоявшейся 50 лет спустя. Полагаем, что имеем дело со случай­ной ошибкой историка]. Перед походом Роман, «согласно своему схизматическому обряду», обратился к Владимирскому епископу за благословением. Однако тот, как с восхищением восклицает Длугош, явил «величие веры, достойное удивления даже у католического епис­копа (magnitudo fidei eciam in katolico episcopo admiranda)». Он отказался благословить экспедицию Романа, мотивируя тем, что «поляки часто шли в бой за русских, подставляя головы опасности». К сожалению, нельзя с точностью определить, было ли это так на самом деле, и ка­кой епископ служил в это время во Владимире Волынском[23]. Важна убежденность польского хрониста XV в. в постоянной взаимопомощи русских и поляков.

Продолжая повествование о походе Романа, Длугош рассказывает, как он вторгся в Люблин и осадил крепость, но вскоре снял осаду, обнаружив, что Лешек и Конрад стягивают войска. Далее он устремился вглубь Польши, дабы не только опустошить Польское королевство, но и «стереть с лица земли Божественную Страницу Латинян (Paginam Divinam Latinorum)» или Католический обряд. [Припомним, что и в Рочнике Краковского капитула также написано, будто Роман замыслил «гибель Польши»]. Затем Длугош пространно описывает битву поля­ков и русских на Висле близ города Завихост. Сравнительно краткие сообщения анналов, хроник и летописей у историка XV в. перерастают в занимательный рассказ или воинскую повесть, в которой Роман пы­тается выйти из окружения, теряет боевого коня, переправляется через Вислу на вьючной кобыле, но в конце концов, погибает, сраженный мечом. Русские воины, как сообщается и в других памятниках, гибнут в Висле. Войско Романа Галицкого терпит сокрушительное поражение. Поляки же, продолжает Длугош, «овладевшие крепостями и трофеями русских, невероятно разбогатели и возвеличились». Сама победа была столь «нашумевшей и знаменитой, что о ней часто рассказывали и прославляли ее даже соседние народы. Поляки, которым повезло, и кого судьба возвеличила в богатстве и почести, не переставали поддерживать эти слухи и распространяли молву в песнях, которые мы слышим в исполнении певцов в театрах по сей день (que eciam in hanc diem canora voce in theatris audimus promulgari)».

Лешек приказал похоронить Романа в Сандомире, но русская знать выкупила тело князя ценой свободы всех пленных поляков и за тысячи марок серебра с позволения Лешека перенесла его во Владимир. [Согласно русской летописи, — в Галич, в храм св. Богородицы]. Затем Длугош снова возносит хвалу Владимирскому епископу, предсказавшему Роману будущее поражение. И дальше, как бы в подтверждение предопределенности событий, рассказывает вещий сон, который приснился Галицкому князю накануне битвы: «Говорят, что Роман ночью, предшествующей его гибели, видел во сне, будто несколько птичек с красной головкой, которых мы зовем щеглами, появились с той стороны, где расположена Сандомирская земля, и заклевали огромное число воробьев, Когда он рассказал об этом на рассвете друзьям, многие юноши усмотрели в этом счастливые ауспиции [предсказания по полету птиц], умудренные же опытом старики расценили сон, как печальный: полякам он предвещал счастье и успех, русским — беду и несчастье»[24].

Итак, пространная амплификация Длугоша вместила в себя сообщения не только всех доступных ему польских источников: рочников, Хроники Дежвы, Великопольской Хроники, но и русской летописи. В последней также сказано о взятии Романом польских городов и о том, что галичане вывезли тело мертвого князя на Русь. Правда в русском источнике утверждается, что Роман погиб случайно, поскольку поляки внезапно напали на него тогда, когда он отъехал «с малой дружиной». А Длугош, следуя польским предшественникам, постоянно настаивал на огромном числе романова войска. Но как бы мы ни старались найти аналогии и различия между сообщениями Длугоша и сохранившимися памятниками, многие дополнения останутся только в его повествова­нии. Как утверждают польские исследователи, при описании событий 1182-1260 гг. историк пользовался каким-то источником, недошедшим до нашего времени. Это были анналы или скорее хроника, пред­ставлявшая собой континуацию сочинения Винцентия Кадлубка. Она возникла после 1260 г. и сохранялась в доминиканском монастыре Кракова, почему ее иной раз и называют «исчезнувшей домини­канской хроникой»[25]. Кроме того известно, что Длугош заимствовал сведения самых разнообразных русских летописей, оказавшихся в его распоряжении к XV в.[26]

В изложении событий 1205 г. совершенно очевидны фольклорные мотивы, присутствующие в описании сна Романа и в свидетельствах о героических рыцарских песнях, распеваемых в театрах еще во времена Длугоша[27]. В Галицко-Волынской летописи под 1251 г. также говорит­ся о песне славы («Песнь славну пояху им»), которую пели сыновьям Романа освобожденные пленники[28]. Слух о славных победах разносила молва, молва, в свою очередь распространялась в песнях, эпических сказаниях, воинских повестях. Героические похвальные песни действо­вали сильнее книжных записей, так как они обладали страстностью живого слова, передававшего эмоции исполнителей песен, к тому же постоянно повторяемые, они обрастали новыми подробностями, которые приближали далекие деяния к современности, делая их более доступными для слушателей. Хроники и летописи, написанные пред­ставителями духовенства, возникшие в монастырях и при епископских кафедрах, были мало знакомы народу и простым воинам, в чьей среде зарождались воинские песни. Однако, как заметил М. Блок, «под сенью монастырей знали и отнюдь не презирали эпос на народном языке»[29]. Подтверждением этому и служит рассказ Длугоша о Завихостской битве, расцвеченный новыми подробностями и эпическими сказаниями.

Почему же победа польских князей Лешека и Конрада над их двоюродным братом, о тесном родстве с которым постоянно говорили польские авторы, вызвала такую радость, прославила Казимировичей и завоевала славу в веках? Ведь совсем недавно они выступали вместе против общих врагов. Но за хвастливыми речами польских хронистов, утверждавших, что Роман был поставлен на Владимирское княжение Казимиром, а Галицкое — получил благодаря помощи тринадцатилетнего Лешека, (почему и обязан был постоянно своим родственникам и платил им дань), легко усмотреть историческую канву, если припомнить, кем был Роман к 1205 г.

В его власти находилась огромная территория Юго-Западной Руси. Все пространство по верхнему течению Днестра и Прута, земли между Саном и Бугом были в руках Галицкого князя. Роман был связан узами родства не только с Польшей, но и с Венгрией, и с Византией. От византийской аристократки имел двух наследников. В борьбе с русскими князьями он овладел Киевом. В народе заслужил себе славу как победитель степняков («половцы пугали им детей»)[30], покоритель ятвягов и литовцев. Недаром ходила поговорка о Романе: «худым живеши, литвою ореши»[31]. Весьма вероятно, что и автор «Слова о полку Игореве» обращался к «буему» Роману уже как к победителю половцев, ятвягов и соседних народов[32].

О причинах ссоры Романа с родственными ему Казимировичами существуют разные мнения. Согласно утвердившейся в польской и русской историографии точке зрения, Роман, обретя почти полную самодержавную власть в Юго-Западной Руси, вел самостоятельную внешнюю политику. В 1205 г. он вступил в борьбу за императорскую корону, которая велась между Филиппом Швабским и Отгоном IV, имея собственные интересы по укреплению связей как с Поморьем, так и с Германией. Роман поддерживал Филиппа, младшего сына Фридриха Барбароссы, тогда как Лешек был союзником Оттона IV. Об этом и прочих причинах имеется достаточно работ[33]. Однако кроме вмешательства в борьбу за императорскую корону у Галицкого князя могли быть и другие цели, о которых догадывались его польские противники. Неслучайным видится летописное свидетельство о заня­тии Романом двух городов, неслучайным представляется и сообщение Длугоша об осаде Люблина, который Роман требовал в возмещение своих потерь, неслучайными были постоянные сетования польских хронистов на величину войска Романа и незначительность военных сил у Казимировичей, Наконец, дважды утверждается (в самом ран­нем источнике — Рочнике Краковского капитула и самом позднем из исследуемых — Истории Длугоша), что русский князь замыслил «гибель Польши». Весьма вероятно, что расстановка сил на границе Малой Польши и Юго-Западной Руси на этот раз были в пользу могущественного и храбрейшего (potentissimi et fortissimi) Романа, хотя совсем недавно на Галич зарились опекуны Казимировичей. На руку Роману, якобы, были и разрозненная на множество княжеств Польша и юный возраст Лешека и Конрада [хотя Лешеку было 19, а Конраду — 18 лет][34]. Одержав победу над братьями и захватив Люблинскую землю, Роман Мстиславич мог распространить свою власть на Сандомирский и Краковский уделы, возможно и присоединить их к своим русским владениям. Именно поэтому, на наш взгляд, был так широк резо­нанс о происшедших при Завихосте событиях, породивший молву о Божественной помощи юным князьям, одержавшим победу, предопре­деленную Божьей волей и предсказанную Владимирским епископом и вещим сном.

В Анналах Длугоша сохранились следы рыцарской военной по­вести, основанной на устной польской традиции, веками хранившей предания о могущественном и грозном русском князе, который был побежден малыми силами польских князей[35].

В России и на Украине также долгое время бытовали песни о кня­зе Романе. Образ его приобрел эпические черты народного богатыря, о чем свидетельствуют былины, имеющие явную связь с этим героем русской истории[36]. В былинном эпосе Роману посвящены три были­ны: первая — о набегах двух королевичей на земли Романа, вторая — о похищении жены Романа и третья — о том, «как Роман жену терял». Две последних, видимо, связаны со сложными перипетиями семейной жизни Галицкого князя. Наше внимание остановим на первой былине, выросшей из военного эпоса и дошедшей до нас в форме XV в. Ее главным пафосом является борьба Москвы с Ливонией, Литвой и Польшей. Героем является князь Роман, против которого выступают братья Ливики, королевские племянники. Они просят у короля Литов­ской земли, некоего Чимбала «силы и казны, чтобы ехать на святую Русь ко князю Роману Митриевичу...». По законам патриотического эпоса король их отговаривает: «Сколько я на Русь ни езживал, а счаст­лив с Руси не выезживал». Однако братья Ливики отправляются на Русь, сжигают по дороге три села и ставят шатер в поле. Роман, узнав о нападении, собирает силы «девять тысячей» и дает дружине наказ ждать его знака. Тут, как и полагается в эпическом сказании, Роман оборачивается серым волком, перегрызает глотки вражьим коням, вывертывает оружейные замочки, выкусывает у луков «титевочки». Потом превращается в белого горностая, после — в черного ворона и созывает свою дружину. Оставшиеся без коней и без оружия братья Ливики покоряются наехавшей «силушке Романовой». Их ожидает жестокое наказание. Старший брат остается без глаз, младший — без ног, и в таком виде они возвращаются к дядюшке[37].

Эта былина исследовалась учеными, которые, несмотря на разногласия, согласились с тем, что она носит архаичные черты и имеет касательство к приключениям Романа Галицкого, жившего во второй половине XII — начале XIII вв.[38] Разумеется, в народной традиции переплелись сюжеты и образы разных веков. Однако аналогии совершенно очевидны. Роман воюет с двумя родными братьями, явный намек на польских Казимировичей. Давняя борьба ведется на соседних землях с Польско-Литовским королем и его племянниками. Кроме того сходится еще один мотив: жестокость былинного князя Романа. Посадив меньшого брата на большего, мстительный князь пригова­ривает: «Ты, безглазый, неси безногого, а ты ему дорогу показывай». Здесь слышится отзвук давних рассказов о свирепой расправе Романа с неверными галицкими боярами, о чем с ужасом, но смакуя подробности, писали все польские хронисты[39]. А «гнусную», по мнению Карамзина, поговорку Романа: «Не передавив всех пчел, не испробо­вать меда», сохранили как польские хроники, так и Галицко-Волынская летопись[40].

В заключение следует сказать, что образ Романа Мстиславича Галицкого, запечатленный в самых разнообразных по жанру памятниках, убедительно свидетельствует о близости культурно-исторических традиций Юго-Западной Руси и Малопольских земель, отразившихся как в латиноязычных хрониках, так и в русских летописях. Князь Роман принадлежал и по крови, и по образу действий, и по ментальности к тому и другому краю. Именно поэтому он стал богатырем русских былин и видным рыцарем польских героических песен, оставаясь на протяжении веков эпическим героем и Польши и Руси.

Примечания

1. Польша и Русь. Ред. Рыбаков Б. А. М., 1974.

2. Указ. соч. С. 261-288.

3. Поскольку историографические исследования этой темы чрезвычайно об­ширны, приводим здесь только последние публикации источников: Mistrza Wincentego Kronika Polska. Tłum. К. Abgarowicz i B. Kürbis, wstęp, i kom. B. Kürbis. Warszawa, 1974; Mistrz Wincenty (tzw. Kadłubek) «Kronika» Polska. Opracowała B. Kürbis // Biblioteka Narodowa. Seria 1. №277. Wrocław-Warszawa-Kraków, 1992; Magistri Vincentii Dicti Kadlubek Chronica Polonorum. Ed. M. Plezia // MPH. Nowa Series. Т. XI. Kraków, 1994; Anonim tzw. Gali. Kronika Polska. Przetł. R. Grodecki, wyd. M. Plezia // Biblioteka Narodowa. Kraków, 1982; «Великая Хроника» о Польше, Руси и их соседях XI-XIII вв. Перев. Л. М. Поповой, вступ. и коммент. Н. И. Щавеле­вой. М., 1987; Щавелева Н. И. Польские латиноязычные средневековые источники (Далее: Польские источники). М., 1990; Лаврентьевская лето­пись. Репринт, воспроизведение изд. 1926-1928 гг. Предисл. Б. М. Клосс. М., 1997.

4. Щавелева Н. И. Польки — жены русских князей (XI — середина XIII вв.) / Древнейшие государства на территории СССР. 1987. М., 1989. С. 57; Stopka К. Najstarsze światynie łacińskie na Rusi. «Lacka» bożnica w Perejaslawiu / Cracovia, Polonia, Europa. Kraków, 1995. S. 411-418.

5. Лаврентьевская летопись / ПСРЛ. Т. I. М., 1997. С. 345-346.

6. Stopka К. Op. Cit. S. 415. Przyp. 19.

7. Ипатьевская летопись / ПСРЛ. Т. II. М., 1998. С. 194, 199-200; Powierski J. Ruś w opiniach najwczesniejszych polskich Kronikazy / Polacy o Ukraińcach, Ukraińcy o Polakach. Gdańsk, 1993. S. 33.

8. Польские источники. С. 95, 109, 123.

9. Joannis Dlugossii Annales: Warszawa, 1973. L. VI. P. 162 (Далее: Annales).

10. Щавелева H. И. Польки: Указ. соч. С. 56-57.

11. ПСРЛ. Т. II. С. 229-230.

12. Annales. Op. cit. P. 162-163.

13. Знаменательно, что, согласно Кадлубку, Роман католического еписко­па называет «дражайший Отче» (Pater carissime). Именно этот факт, по мнению польского исследователя К. Стопки, свидетельствует о конфессиональной толерантности Польши и Руси и их историографов в XII в. (Stopka К. Op. Cit. S. 416 etc.).

14. Слово о полку Игореве / Изд. Д. С. Лихачева. М., 1969. С. 206, 207.

15. Котляр Н. Ф. Галицко-Волынская летопись (источники, структура, жанро­вые и идейные особенности) / Древнейшие государства... 1995. М., 1997. С. 80-165.

16. Черепнин JI.B. Летописец Даниила Галицкого // Исторические записки. М., 1941. № 12. С. 240-241.

17. Kürbis В. Dziejopisarstwo wielkopolskie XIII i XIV wieku. Warszawa, 1959. S. 194; Польские источники. С. 15.

18. Польские источники. С. 148-152.

19. МРН. Т. III. Р. 162.

20. Banaszkiewicz J. Kronika Dzierzwy XIV-wieczne Kompendium Historii ojczysty. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk, 1979. P. 105-106.

21. Великая Хроника. Гл. 55. С. 145, 230.

22. ПСРЛ. Т. I. С. 425.

23. Annales. L. VI. Р. 191-197.

24. Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси Х-ХШ вв. М., 1989. С. 211; Макарий (Булгаков) Митрополит Московский и Коломенский. Исто­рия русской церкви. Кн. II. М., 1995. С. 664.

25. Labuda G. Zaginiona Kronika w Rocznikach Jana Długosza. Pozńan, 1983. S. 36, 203-204.

26. Лимонов Ю. А. Культурные связи России с Европейскими странами в XV-XVII веках. Л., 1978. С. 6-96; Sielicki Fr. Jan Długosz i Latopisy ruskie // Opuscula Polonica et Russica. T. V. Warszawa, 1997. S. 13-23.

27. Nowak-Dłużewski S. Okolicznościowa poezja polityczna w Polsce / Sredniowiecze. Warszawa, 1963. S. 16; Michałowska S. Sredniowiecze. Warszawa, 1995. S. 314-315; Sielicki Fr. Op. cit. S. 20.

28. ПСРЛ. Т. II. С. 813.

29. Блок М. Апология истории. М., 1986. С. 157, 163, 752.

30. ПСРЛ. Т. II. С. 813.

31. Ключевский В. О. Сочинения. Т. I. M., 1956. С. 278.

32. Котляр Н. Ф. Из исторического комментария к «Слову о полку Игореве». Кто был Мстислав? // Древнейшие государства... 1987. М., 1989. С. 45-46.

33. Щавелева Н. И. Древнерусские известия Великопольской хроники / Лето­писи и хроники. С. 59-62; Польские источники. С. 151-152.

34. Annales. L. VI. Р. 192.

35. Ср. Орлов А. С. Об особенностях формы русских военных повестей. М., 1902; Матхаузерова С. Система образов в «Слове о полку Игореве».Сравнительный анализ / «Слово о полку Игореве». Комплексное исследование. М., 1988. С. 46-53.

36. Жданов И. И. Песни о князе Романе. СПб., 1890.

37. Былины. М., 1986. С. 157-163.

38. Марков А. В. Историческая основа былины о князе Романе и Литовских королевичах // Этнографическое обозрение. М., 1905. Вып. I. № 17. С. 6-30; Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. Саратов, 1924. С. 22-24; Пропп В. Я. Русский героический эпос. М, 1958. С. 408 и сл.

39. Польские источники. С. 111, 138-141.

40. Карамзин Н. М. История Государства Российского. М. 1991. Т. II. С. 557; Пауткин А. А. Афористические максимы в Галицко-Волынской летописи и польско-латинская литературная традиция / Древняя Русь и Запад. М., 1996. С. 84-87.

Щавелева Н. И.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас