А.П. Богданов. Княгиня Ольга

[Saygo 582]

Древнейшее сказание открывает княгиней Ольгой историю Руси. Византийский император Константин VII Багрянородный описал ее прием в Константинополе. Хроника германского императора Оттона I знает ее как королеву. Русской православной церковью она канонизирована как равноапостольная. Ольга осталась в памяти не только местью за мужа, устроением государства и обращением в христианство. Понимание ее исторической роли зависит от контекста, до сих пор ускользающего от историков.

О деятельности Ольги знают все, читавшие хотя бы школьный учебник. Вернее думают, что знают. Все русские и иностранные источники о ней введены в научный оборот и цитируются уже двести лет. Но оценка личности и роли княгини в истории неудовлетворительна как в научном, так и в нравственном смысле, что в определенной мере одно и то же.

Великие историки XIX в., начиная с Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева, писали о деятельности древнерусских князей, упоминая Ольгу лишь в качестве верной жены князя Игоря и заботливой матери князя Святослава, а не правительницы построенного ею Древнерусского государства. Писали так, будто не знали Софийской I летописи или Степенной книги, где киноварью выделены главы: "Княжение Ольгино". Так, как будто хотели перечеркнуть прошлое столетие великих императриц и поставить женщину на место, которое полагали "природным". Традиция принижения роли женщины в истории сохранялась и в работах советского времени. Не останавливаясь на анализе этого любопытного феномена европейской историографии XIX-XX вв., попробуем понять, что же именно исследователи не смогли или не захотели увидеть в источниках об Ольге.

Все необходимые материалы для оценки государственной роли княгини историки могли почерпнуть даже в Повести временных лет (ПВЛ), составленной в начале XII в., минимум через 165 лет после начала "устроения" Руси Ольгой 1. Великие историки, во многом сформировавшие наше представление о "начале Руси", не могли опираться на Начальный свод (НС) конца XI века. Его текст лишь в конце XIX в. установил 2 и научно издал академик А. А. Шахматов 3. Он доказывал, что Начальному своду предшествовал Древнейший свод конца 1030-х гг. 4, представления о котором углубили к середине XX в. еще трое академиков.

Л. В. Черепнин отнес создание Древнейшего свода к 997 году 5. Д. С. Лихачев, не сомневаясь в датировке произведения 2-й четвертью XI в., утверждал, что это было еще не летописное, не разбитое по годам сказание 6. М. Н. Тихомиров примирил обе точки зрения 7, изучив состав и содержание не разделенного на годы "Сказания о русских князьях X в.": наиболее раннего русского источника летописания. Этот "древнейший памятник славянской историографии", который мы назовем Древнейшим сказанием (ДС), был написан, когда была свежа память о временах княгини Ольги (после ее смерти прошло от 11 до 48 лет).

Построение Тихомирова, завершившее в древней части принятую в фундаментальной науке концепцию Шахматова 8, основано на столь твердом материале, что доселе не вызывает возражений. В отличие от гипотетических летописей и сводов (играющих роль в системе летописеведения) ДС имеет для историков практический интерес, поскольку текст его известен. С примитивной, кое-где грубо разрывающей текст вставкой годов, заглавий и незначительными дополнениями он вошел в летописание как его самая стабильная часть. Тихомиров поразился, насколько ДС от княжения Игоря до вокняжения в Киеве его внука Владимира однотемно, менее всего легендарно и компилятивно по сравнению с предшествующим и (что особенно показательно) последующим текстом.

Рассказ о княгине Ольге входит в ДС как его начальная, наиболее драматическая и захватывающая часть. Но если ДС почти не различается в редакциях летописей, логичен вопрос: что нового дает историкам знание, добытое летописеведами? Очень многое, если обратить внимание, чего нет в окружающем Ольгу историческом контексте в ДС. Например, там нет разбивки по годам от Сотворения мира и попытки "натянуть" их на византийскую хронологию. В результате княгиня Ольга не вынуждена рожать своего единственного сына Святослава через 40 лет после выхода замуж за Игоря, подгадав момент, когда мужу исполнилось не менее 66 лет.

Еще интереснее узнать, в какой последовательности вокруг Ольги формировался привычный нам исторический контекст. Примерно в конце X в. было составлено ДС о строительстве Русского государства княгиней Ольгой, подвигах ее сына Святослава и приходе к власти внука - Владимира. Из предшествующей княжению Ольги истории ДС включало только рассказ об убитом древлянами князе Игоре. Оставшаяся без мужа и дружины, но с маленьким сыном княгиня подавила восстание древлян, установила в стране единые законы, ввела налоги, устроила пути сообщения, съездила в Царьград, приняла христианство и наладила отношения с Византией, перехитрив императора. Несоответствие этих достижений ничтожным средствам, которыми располагала княгиня Ольга, потрясло автора ДС. Сказитель не ограничился рассказом об образцовой мести Ольги за мужа и не просто описал ее подвиги - он начал с них саму историю Русского государства.

Краткий рассказ ДС о князе Игоре, "сидевшем" в Киеве, пока его воевода Свенельд безуспешно "примучивал" уличей (которые попросту ушли), а затем брал себе дань с древлян, вполне анекдотичен. Его суть в том, что дружина ленивого мужа Ольги осталась без "портов", а двинувшись за данью - потеряла князя, назидательно казненного древлянами. И мы могли бы, посмеявшись над Игорем, счесть рассказ о нем лишь удачным зачином дружинного сказания о мести Ольги, если бы в таком же точно контексте князя не упомянул Лев Дьякон, византийский историк второй половины X века.

Здесь уместно вспомнить, что не Игорь, а его жена Ольга была первой из русских правителей, чье имя с уважением упоминалось за рубежом. Константин VII Багрянородный в книге "О церемониях византийского двора" описал беспрецедентно почетные приемы в своем дворце "Эльги, архонтиссы России", о ее муже и крещении не упоминая 9. В XI в. византийский хронист Иоанн Скилица поправил оба "упущения" лично принимавшего Ольгу императора: "Супруга государя Руси, некогда приводившего флот против ромеев, по имени Эльга, по смерти своего мужа прибыла в Константинополь. Крестившись... она была почтена по достоинству" 10.

Бурно обсуждаемая в литературе проблема крещения Ольги нас в данном случае не волнует: описанное в ДС крещение в Константинополе от императора все же подтверждено византийцами 11. Важно, что Константин не счел нужным упоминать о муже княгини, хотя знал о существовании его в прошлом. В принятом им посольстве с Ольгой были представители ее сына Святослава, а образ жизни русских "архонтов", описанный Константином в трактате "Об управлении империей", соответствует рассказу ДС о княжении Игоря 12.

В Византии эти "архонты" торговали или пытались грабить. О таком грабеже и вспомнил в 971 г. император Иоанн Цимисхий, воюя на Дунае с подросшим сыном Ольги и Игоря Святославом. "Полагаю, - написал он князю (согласно "Истории" Льва Дьякона), - что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его жалкой судьбе, - продолжал злобствовать напуганный Святославом император, - когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое" 13.

Плачевно окончившийся поход Игоря на Византию в 941 г. был известен грекам очень хорошо 14. Имя вождя варваров-россов, который заключил и нарушил с империей "клятвенный договор", упоминалось в Константинополе (хотя хазары, описавшие политическую подоплеку похода, были убеждены, что флотом в 941 г. командовал Хлгу - Олег, который в 943 - 944 г. ходил в Закавказье и там умер 15). Но императоров имена росских вождей не интересовали до тех пор, пока в Константинополь не явилась Ольга, а затем не понадобилось урезонивать неудачливостью Игоря его буйного сына Святослава.

Иоанн Цимисхий не случайно ошибся, назвав казнивших Игоря древлян "германцами". В германской хронике освещены отношения с Русью, начавшиеся в 959 г. прибытием к королю Оттону I (первому императору Священной Римской империи с 962 г.) "послов Елены, королевы ругов, которая при Романе, императоре Константинопольском, крестилась в Константинополе" 16. Ольга, в крещении Елена, обращалась к Оттону с просьбой "поставить епископа и пресвитеров" на Русь, так что византийцы, следившие за политической и миссионерской деятельностью германцев и заинтересованные в собственной христианизации Руси, должны были об этом посольстве знать. Цимисхию не мешало напомнить Святославу, какие враги эти германцы!

Итак, в середине X в. княгиня Ольга-Елена была первым правителем Руси ("архонтессой" или "королевой"), имя которой считали достойным упоминать при дворах византийского и германского императоров. Во второй половине X в. вместе с ее вскоре потерпевшим поражение сыном Святославом в Византии припомнили бесславный конец Игоря, потопление флота которого автор ДС в конце века предпочел не упоминать (если в дружинной среде о нем рассказывали).

С точки зрения распространенных сегодня представлений, что Ольга после смерти мужа спасала могучее Русское государство, ситуация на конец X в. сложилась обидная. Где, спрашиваем мы, героические князья, "призываемые" на Русь истомившимся по "порядку" народом, объединяющие племена восточных славян и финно-угров, прибивающие щит на врата Цареграда и "отмщающие неразумным хазарам"? Примерно такой вопрос задавали себе наши предки после Крещения Руси Владимиром в 988 г. и особенно в связи с ее просвещением при Ярославе Мудром (1019 - 1054). Приобщение Руси к культуре христианского мира в новых школах, храмах и монастырях поставило перед русскими вопрос о национальном самоопределении.

В обращенном к Ярославу "Слове о законе и благодати" первый родом русский митрополит Илларион в середине XI в. прославил князя Владимира, предки которого "не в худой и не в неведомой земле владычествовали, но в Русской, которая ведома и слышима есть всеми четырьмя концами земли". Крестив Русь, князь не сделал ее младшим братом Византии, как полагали приехавшие просвещать ее верой ромеи, но открыл новую страницу истории, на которой русские выступают как избранный Богом народ 17. Национальная историческая концепция Иллариона легла в основу зародившегося при Ярославе летописания: подобного хроникам рассказа о событиях по годам-летам.

В 1073 - 1093 гг. иноками Киево-Печерской обители был создан Начальный свод. Помимо ДС и продолживших его киевских и новгородских летописей в НС вошли предания о племенах восточных славян и их соседях с V в., в том числе по византийской хронике, причем летописец старался привести историю Руси в соответствие с мировой хронологией. Созданию государства Ольгой он предпослал легенды об основателях Киева Кие, Щеке, Хориве и сестре их Лыбеди, объединении племен призванной из-за моря династией Рюриковичей, князьях Аскольде и Дире, воинских подвигах князей Олега и Игоря. Включив сказание о крещении Владимира в Корсуни, а не в Киеве, он представил принятие христианства как завоевание веры у Византии 18.

НС был сохранен и продолжен новыми записями в Новгородской I летописи XII-XV вв., а в начале XII в. переработан в Повести временных лет. Составитель ПВЛ хорошо знал жития святых и византийские хроники, смело использовал фольклор. Он прекрасно разбирался в географии, гораздо подробнее, чем в НС, рассказал о происхождении и обычаях восточных славян, их внутренних и международных отношениях V-IX веков. В ПВЛ была усилена легенда о призвании князей, изменено описание походов на Византию, приведены договоры Руси с греками. Просвещение Руси было поставлено в ряд со строительством государства и утверждением православия. Включившая огромный круг знаний, написанная ярко и увлекательно, ПВЛ стала начальной частью почти всех летописных сводов.

Летописи создавались для князей, которых авторы прославляли и наставляли служить Русской земле, бояр и дружинников, именитых горожан и деятелей Русской церкви. Повествование рождало в них чувство гордости за древнюю историю славян и Руси. Отвергать рассказы НС и ПВЛ только потому, что они появились много позже событий, никто не собирается. Но в интересах объективной характеристики нашей героини полезно оценить сравнительную достоверность рассказов о княгине Ольге и предшествовавших ей князьях-разбойниках.

Подвиги князей, совершавших лихие набеги на христианскую империю, описаны с воодушевлением и являются литературным достижением летописцев. Однако рассказы о них имеют два недостатка: в ПВЛ они изложены иначе, чем в НС, при этом оба летописных свода повествуют о набегах, как правило, оставшихся незамеченными их цивилизованными жертвами.

Когда за сто лет до князя Игоря окрестности Константинополя грабили северные варвары (в которых легко видеть объединенные воинства варягов, восточных славян и финно-угров), византийцы о них с должным ужасом писали. А когда (по НС) гавань Царьграда в 920 г. выжег Игорь, в империи его не заметили. По тому же НС в 922 г. Олег ходил вокруг Константинополя посуху под парусами, взял огромную дань, прибил на врата свой щит, но его все равно не увидели. В ПВЛ этот поход Олега датирован 907 годом. В результате вековых усилий подтвердить такую дату полюбившие летописных князей-разбойников в версии ПВЛ историки нашли, что, возможно, появление россов под Константинополем упоминалось в несохранившемся фрагменте одной из версий хроники Симеона Логофета под 905 или 906 годами 19. То есть, как набеги болгар - все зафиксировано, а как "подвиги" россов - так нет.

Арабы о переменных успехах росских грабежей на Каспии как раз во времена Игоря рассказали 20, хотя более близкие к Руси хазары были убеждены, что в начале 940-х годов россов водил в набеги Олег. По хронологической раскладке НС Олег скончался до 923 г., когда после победоносного похода на Царьград в 922 г. "пошел... к Новгороду, а оттуда в Ладогу. Другие же говорят, будто пошел он за море, и укусила змея в ногу, и оттого умер; есть могила его в Ладоге". Согласно ПВЛ, поведавшей нам знаменитую историю с любимым конем и волхвом, Олег умер еще в 912 г. и был похоронен в Киеве "на горе, называемой Щековицей. Есть могила его и доныне, зовется могилой Олеговой", - уверил читателя самый поздний из разбираемых летописцев.

Легко понять, почему научный вывод о последовательности создания рассказов НС и ПВЛ не вызывает восторга у историков, которые не видят в сравнении их текстов ничего хорошего. В НС Олег - "мудрый и храбрый" воевода Игоря, который сам "храбр и мудр". В ПВЛ "умер Рюрик и, передав княжение свое Олегу, родичу своему, отдал ему на руки сына Игоря, ибо тот был еще мал". В НС Игорь с Олегом пошел вниз по Днепру и обманом убил неведомых Аскольда и Дира. В ПВЛ Аскольд и Дир были "боярами" Рюрика, прославились походом на Царьград в 866 г., а в 882 г. были убиты Олегом, который действовал один: Игорь был так мал, что его носили на руках. В НС ставил города и платил дань варягам Игорь, в ПВЛ - Олег, и т. д.

Очевидно, что даже в рассказах об Олеге и Игоре, не говоря о совсем уж мифическом Рюрике, мы имеем дело с весьма вольной интерпретацией легенд с лишком через столетие после смерти княгини Ольги, в более древнем рассказе о которой с датами и с фактами нет противоречий. Единственный случай, когда добавленный в ПВЛ рассказ о походе Игоря на Византию в 941 г. совпал с византийской хроникой, текстологи объяснили давно: летописец его у греков и переписал 21. А вот победоносного похода Игоря к рубежам империи в 944 г. у имперских авторов (как и в НС) нет. Да и откуда взяться, если якобы заставившая греков платить выкуп дружина в летописи уже осенью говорит князю, что не имеет портов? (Тут НС и ПВЛ полностью совпадают, поскольку с этого момента передают текст ДС.)

Тенденцией ПВЛ относительно НС является удревнение хронологии легендарных князей-рюриковичей, больно затронувшее Ольгу. В НС Игорь сам "привел себе жену от Плескова, именем Ольгу, и была мудра и смыслена, от нее же родился сын Святослав". В ПВЛ этот текст без даты помещен под 903 г. и переделан в пользу введенного в рассказ княжения Олега: "Игорь вырос и собирал дань за Олегом, и слушались его, и привели ему жену из Пскова именем Ольгу..." (а "княжить" он начал через 10 лет, в 913 г.). Однако монах-летописец в ПВЛ не подумал изменить текст НС о том, что в 945 г. Святослав был "детеск" и в 946 г. едва смог перекинуть копье между ушами коня.

То, что летописца не трогали страдания княгини, вынужденной по его воле рожать в преклонном возрасте от старичка-мужа, понять можно. Он сам объяснил, что руководствовался в хронологии высшими соображениями, ведя отсчет от 852 г, когда "стала называться Русская земля. Узнали мы об этом потому, - рассказывает ПВЛ, - что при этом царе (Михаиле) приходила русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом. Вот почему с этой поры начнем и числа положим". Хронологические идеи составителей ПВЛ и НС подробно рассмотрены летописеведами.

Важнее их политическая составляющая: острое стремление притянуть жившего в X в. Игоря, попавшего в ДС как муж Ольги, и легендарного Олега, судя по Кембриджскому документу действовавшего в начале 940-х годов, к героическим походам руссов на Царьград в IX веке. Растянув жизнь Игоря и женив невинного младенца в 903 г., уморив удревненного Олега еще в 912 г., ПВЛ убеждала неискушенного читателя, что Рюриковичи появились на Руси аж в 862-м.

Однако в мировой хронологии "почти" не считается. Переделав канву НС, ПВЛ все же "не попала" подвигами Рюриковичей в годы реальных походов руссов IX в. на Царьград: последний из них описан в византийских и латинских текстах под 860 г. (он по греческому источнику 22 отнесен в НС просто к "Руси", а в ПВЛ под 866 г. произвольно приписан Аскольду и Диру).

При этом удревнял события еще и составитель НС. Описанный им неудачный поход Игоря на Царьград в 920-м г., когда патрикий Феофан пожег его флот греческим огнем, датирован в византийской хронике и по ней в ПВЛ 941 годом. То есть составитель ПВЛ растягивал хронологию, уже растянутую НС, и героизировал князей, слава которых и до него была "несколько преувеличена". Отсюда возникли все неприятности историков, вынужденных выдумывать 2 - 3-х Олегов и 2-х Игорей (или одного в стиле несгибаемых библейских старцев; проблемы рожавшей от него Ольги никого не волнуют).

Объективно затея составителей НС и особенно ПВЛ показать, что в Царьград с успехом ходила не только Ольга, провалилась. Но в период формирования российской науки сомневаться в родословной легенде Рюриковичей было неудобно, а в XX в. каждое слово ПВЛ превратилось в священное писание. Историкам до сих пор проще писать тома в полемике о происхождения Рюрика, чем усомниться в существовании этой "священной коровы", ни имя, ни сомнительная дата появления которого на Руси для истории строительства государства не важны 23. С этой позиции огорчительно, что летописцы XI-XII вв. не углубили легенду еще немного, в первое 40-летие IX в., когда "Русский каганат" проявил максимальную военно-политическую активность, а смутность датировок европейских и восточных источников не позволила бы сомневаться в подвигах князей-разбойников 24.

В XXI в. логично задать вопрос: почему летописцы вообще не вычеркнули Ольгу? Они не были столь циничны и верили в убедительность своей легенды, к тому же рассказ о княгине решал проблему государственного строительства, не столь важную на фоне дружинных подвигов и самую туманную в деяниях князей-разбойников.

В НС "Игорь начал города ставить и установил дань давать" - но не князю, а варягам, чтобы не грабили! После этого он просто "сидел в Клеве, княжа и воюя с древлянами и уличами". При этом уличей не покорил, а дань с древлян отдал воеводе Свенельду. В ПВЛ "Олег начал строить города и установил дани" аналогично. Добавлено, что он "властвовал над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал". Те, кто не платил варягам, давали ему дань, "как раньше хазарам давали". Дань эту не возили в Киев, просто некоторые из союзов племен не сопротивлялись, когда зимой князь приезжал в их земли брать дань ("полюдье"), охотиться ("ловы деять") и кормиться ("гощение"). Но могли и отказаться. Так, радимичи, которых по ПВЛ Олег заставил платить себе, а не хазарам, Игорю и Святославу уже не платили (их покорил Владимир).

Какие города строили Игорь или Олег - неведомо. Армии, налогов, законов и путей сообщения их "государство" не имело. Историков это не волнует, летописцев тоже больше трогала военная добыча и торговые договоры, но они-то жили в государстве, где все это уже было создано! Выбросить из истории Ольгу значило заново сочинять, откуда эти блага цивилизации взялись. Думаю, и сегодня многие предпочли бы столь полезную женщину из текста не выбрасывать.

С точки зрения летописеведа смысл переделок и значительного расширения рассказов о ранней истории Руси в XI-XII вв. совершенно ясен. Первоначально история начиналась Ольгой. Год ее прихода к власти - первый в собственно русской истории, соответствующий мировой хронологии. Она - первый правитель Руси, названный по имени при византийском и германском дворах. В конце X в. автор ДС описал жадность и смерть Игоря, чтобы показать, в каких условиях начала действовать Ольга. Только в конце XI в. в НС попали князья Аскольд и Дир, Рюрик и Олег. Подвиги Игоря и особенно произведенного в князья Вещего Олега были ярко расписаны ПВЛ в начале XII века. Ольга была оттеснена на второй план, но из истории государства не вычеркнута; более того, живописные рассказы о князьях и их грубо вставленные в текст договоры с греками были прямым откликом на совершенное Ольгой в Царьграде, явной попыткой уподобить легендарных князей разбойников реальной великой правительнице.

Древнейшее сказание конца X в. начинало историю Руси с Ольги не потому, что его составитель не слыхал легенд о более древних правителях. И не только потому, что был потрясен ее образцовой местью за мужа. Прародитель русской историографии рассказывал историю государства, а в ней он, подобно писавшим затем мниху Иакову 25 и митрополиту Иллариону, просто не видел иного "начала Руси", кроме мести Ольги за непутевого, но законного мужа Игоря.

В этом контексте важно, что статья НС о замужестве Ольги оставлена без даты: этот рассказ определенно был в ДС. Можно себе представить, что ДС начиналось фразой, что "Игорь сидел в Киеве, княжа и воюя с древлянами и с уличами". Но по законам жанра сказания абсолютно невероятно, чтобы главная героиня вводилась фразой "А Ольга была в Киеве с сыном своим малым", без указания, откуда она взялась и в каких отношениях была с Игорем. Причем фраза эта в самом деле должна была открывать сказание: возможно, после предварительных генеалогических сведений о князе.

Это открывает путь к размышлениям, что о роде Игоря могло говориться уже в ДС: ключевой момент в анализе родовой легенды Рюриковичей (столь волнующей историков), если решать вопрос в научной текстологической парадигме. Нам легенда представляется любопытной лишь историографически. Гораздо важнее, что сделанное наблюдение позволяет восстановить истину о замужестве женщины, реально, а не на страницах книг, построившей Русское государство.

Вырывать фразу о женитьбе из контекста нельзя, поэтому скажем с прямотой НС: "И седе Игорь, княжа в Кыеве, и беша у него варязи мужи словене, и оттоле прочий прозвашася Русью... И пакы приведе себе жену от Плескова именем Олгу, и бе мудра и смыслена, от нея же родися сын Святослав". Эта необходимая в сказании фраза, без которой невозможно дальнейшее действие, в НС расположена прямо перед первой датированной статьей о Рюриковичах - 920 год. Под 920 г. в НС описан неудачный поход Игоря на Царьград, когда патрикий Феофан сжег русский флот греческим огнем. Этот поход достоверно датирован 941 г. в переведенной на Руси византийской Хронике Георгия Амартола, продолженной в X в. (до 948 г.) Симеоном Логофетом 26. Опираясь на нее, составитель ПВЛ поправил предшественника и перенес рассказ о походе Игоря в 941 год. С таким уточнением (941 вместо заведомо ошибочного 920 г.) свадьба Игоря и Ольги перед походом на Византию гармонирует с рождением у них наследника, который в 945 г. был "велми детеск". То, что составитель ПВЛ оставил статью о свадьбе Игоря и Ольги в начале повествования (да еще датировал 903 г.), объясняется его соображениями о лучшем обустройстве "княжения" Олега, и наших суждений о замужестве Ольги никак не затрагивает. В деторождение после 40 лет брака можно верить, как в историю об Аврааме и Саре, но использовать эту веру в исторических построениях не следует.

Очевидно, что мудрая девица из Пскова вышла замуж за Игоря перед его походом на Царьград в 941 г., а в 945 г. осталась во враждебном мире одна с маленьким сыном. Теперь, опираясь на ДС (с учетом его незначительных изменений в летописи) и привлекая все известные источники, посмотрим, что и в каких условиях совершила сама княгиня.

Весной 945 г. к берегу Днепра под Биричевым взвозом пристала средних размеров ладья. Княгиня хлопотала по хозяйству на своем дворе вне укреплений града Киева. Она сразу послала слуг узнать, кто пожаловал: ведь мужа Игоря дома не было. Ей сказали, что пришли древляне - 20 лучших мужей соседнего союза племен, с которого Игорь собирал дань. Вероятно, княгиня догадалась, что случилось неладное. Ратники воеводы Свенельда, которому Игорь отдал право брать дань с древлян, вернулись еще осенью 27. Именно тогда дружина заявила князю: "Дал ты одному мужу много; отроки Свенельда изоделись оружием и портами, а мы наги; пойди княже, с нами на дань, и ты добудешь, и мы". Но и эта дружина уже вернулась в Киев, добыв себе "порты" и похваляясь сотворенным древлянам насилием.

А от князя вестей не было. Дружина рассказывала, что на обратном пути в Киев он "размышлял". В полюдье по землям союзных славянских племен, где киевские дружины могли "кормиться" с ноября по апрель, Игорь выезжал редко и далеко от дома старался не забираться 28. Раз уж вышел за владения племенного союза полян на среднем Днепре и забрался по снежному пути в леса на западе, то решил вернуться с малой дружиной и взять побольше. С тех пор его только и видели. Ольга с тревогой ожидала, что скажут приглашенные ею в каменный терем 29 древляне. "Добрые пришли гости, - сказала она. - Говорите, чего ради пришли". "Послала нас Деревская земля, - сказали послы, - передать: мужа твоего убили, потому что он, как волк, расхищал и грабил. А наши князья добры, расплодили землю нашу. Пойди замуж за князя нашего Мала".

Древнейший киевский сказитель был весьма осведомлен о судьбе князя и его малой дружины в земле древлян. Полагать, что из компании "волка" кто-то спасся, нет никаких оснований. Скорее всего, описание гибели Игоря восходит к речи, которую добрые древляне сказали потрясенной вдове. Послушаем их. "Услыхав, что Игорь идет опять, советовались древляне с князем своим Малом: "Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, коли не убьют его. Так и этот, если не убьем, всех нас погубит!". Решив так, древляне послали людей навстречу Игорю: "Почто идешь опять? Взял уже всю дань!". Князь не послушал увещаний и двинулся дальше. Когда он достиг их столицы Коростеня, древляне вышли за стены, убили Игоря и дружину его и там же около города погребли.

Маловероятно, что степенные послы сообщили княгине детали расправы над "волком". Византийский император Иоанн Цимисхий говорил позже сыну Игоря и Ольги князю Святославу, что отец его "был взят в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое". Подобная расправа над серыми хищниками, идущая от языческих времен, была распространена среди крестьян и много веков спустя.

Все летописцы были восхищены тем, что Ольга никак не выдала своего горя. Справившись с внезапным и страшным потрясением, она мгновенно приняла единственно верное решение, последствия которого мы ощущаем через тысячелетие. "Люба мне речь ваша, - сказала княгиня. - Уже мне мужа моего не воскресить. Но хочу вас почтить наутро перед людьми моими. А ныне идите в ладью свою и ложитесь в ладье, величаясь. Я утром пошлю за вами, вы же, величаясь, скажите: не пойдем на конях, ни пешими не пойдем, но несите нас в ладье, - и понесут вас в ладье". "И отпустила их в ладью", - говорит ДС.

О происшедшем далее все знают, поэтому самое время задуматься, в каком положении оказалась княгиня. При жизни князя она была не только хозяйкой его двора, но и первой дамой Руси. Если судить по договору Руси с греками 944 г.30 , посол Ольги в Цареграде занимал третье место после послов ее мужа и сына, выше послов от игоревых племянников, еще от некоей Предславы и "жены Улеба" 31. С любой точки зрения в этом не было ничего удивительного. У славян женщина почиталась исконно и Родина до сих пор остается Матерью. У скандинавов, к которым ряд историков относит Игоря и Ольгу (по бытованию на севере Европы имен Ингвар и Хельга), женщина имела довольно много прав, а матерая (детная) вдова, как и на Руси, была полноправна. В Византии, в отличие от полудикой тогда Западной Европы, императрица даже венчалась на царство перед тем, как выйти замуж за императора, и в случае его смерти определяла судьбу трона 32.

Ольга имела право, хотя и не была обязана, отомстить за мужа и удержать власть, чтобы передать ее сыну Святославу. На это летописец обращает особое внимание: "Вот, убили князя русского, - говорят между собой древляне, отправляя послов в Киев, - возьмем жену его Ольгу за князя своего Мала, и Святослава возьмем, и сотворим ему, что захотим". То есть Ольга выступала носителем власти в отсутствие мужа (в точной аналогии с Византией), а Святослав - законным наследником княжения Русского.

Ребенка Ольги могли убить. Что бы мать ни сделала желавшим такого, это было и всегда будет ее святым правом. Списывать поступок Ольги с послами древлян на историческую "жестокость нравов" не только неправильно, - это вредно для истины. Я придерживаюсь прямых указаний летописи, что Святослав был еще ребенком ("бе бо вельми детеск"), хотя мог достичь 5-летнего возраста, поскольку находился в руках "кормильца" Асмунда, а не "мамок". Если бы Святослав был взрослым, как полагают некоторые историки, авторам еще 1000 лет назад пришлось бы отвечать, что поделывал отважный воин, чьи подвиги ими тщательно описаны, когда мать осталась одна против всего мира.

Где же были мужи рода Игоря, которым полагалось мстить? По договору с греками, у него были племянники Игорь и Акун, был некий Улеб и еще немалый список "мужей". Они или полегли с князем, или потеряли лицо и справедливо не упоминаются в летописи. Важно, что боеспособной дружины Ольга не имела. Недавно "беспорточные" младшие дружинники могли оставить Игоря с "малой дружиной" родичей и советников лишь в том случае, если не присягали собственно князю, а объединялись под его началом в походах.

В этом и была суть системы "призванной" власти: князь приходил "на стол" (кормление) в город со своей воинской "шайкой" (по выражению СМ. Соловьева), как третейский судья обеспечивал местному союзу племен внутренний мир, а профессиональной полиэтничной группе его воинов 33 поживу от зимнего полюдья по землям княжеских "пактиатов", то есть союзников по договору. "Пакт" дружинно-княжеской верхушки союзов племен ильменских словен, кривичей, дреговичей и северян с князем в Киеве преследовал две цели: обеспечить безопасность важнейшего торгового пути "из варяг в греки" и временами объединять силы для большого грабительского похода.

Но победительные воинства не собирались со всего "пути из варяг в греки" уже столетие; поход Игоря в 941 г. провалился, а в 944 г. не состоялся; обеспеченная договорами торговля лучше окупалась. Профессиональные дружины были, но Ольге они не подчинялись. Игорь личную дружину потерял, а вернувшиеся домой киевляне не были надежной опорой даже его кровным родичам (если они остались живы), не то, что вдове-псковитянке, из союза племен кривичей.

О родных Ольги из Пскова мы ничего не знаем, хотя уже ДС связывает ее с этим городом, а НС указывает на него настойчиво. Взятая оттуда в жены Игорем (по ПВЛ - приведенная ему), она могла получить прозвание в знак вступления в род, где имя Ольги было наследственным. Возможно и обратное: составитель НС, отнеся княжескую династию к "варягам", произвел имя Вещего Олега от Ольги. Как бы то ни было, в кривичском роде основательницы Русского государства сомневаться не приходится: сына она назвала Святославом, а внуков - Ярополком, Олегом и Владимиром 34.

Для полян, державших Игоря на "столе" в Киеве, после его смерти она была никем. Воевода Свенельд, чьи подвиги при Игоре были расписаны позже в летописях, согласно этим рассказам везде брал дань себе, то есть не подчинялся князю, а действовал как его союзник. Силы у него были, но за Игоря он не мстил и Ольге не помогал. Сын ее Святослав, если верить условной датировке сообщения Константина Багрянородного, в 944 г. номинально княжил в Новгороде (как это делал ребенок, мы знаем по детству внука Ольги Владимира). Но новгородцы, по признанию летописей, давали во времена Олега и Игоря дань варягам (300 гривен серебра в год!). В числе всех северных племен - словен, варягов, кривичей и мери - они платили "ради мира": предпочитали откупаться, а не держать на те же деньги собственное войско (оно действительно бывало опаснее врага) и тем более не платить князю из чужого города.

У Ольги оставалась единственная сила - собственный ум (не даром НС делает ей необычный комплимент: еще выходя за Игоря она "была мудра и смыслена"). Решение, мотивы которого мы объясняли столь долго, она приняла мгновенно, во время рассказа послов о смерти мужа. Хорошо приняв гостей и отправив их почивать, она велела оставшимся с хозяйкой верным слугам вырыть посреди княжьего двора большую и глубокую яму. Летописец дважды подчеркивает, что ее каменный терем стоял "вне города", и яма была выкопана "на дворе теремном вне города". Киевляне из города Ольге не помогли.

Наутро Ольга, сидя в тереме, послала за гостями: "Зовет вас Ольга на честь великую". "Не пойдем ни на конях, ни на возах, - сказали послы, - но несите нас в ладье". "Неволя нам, - ответили слуги, - князь наш был убит, а княгиня наша хочет за вашего князя". И понесли их в ладье. Древляне сидели и гордились. Их принесли на двор Ольги и скинули в яму прямо с ладьей. Ольга, сойдя к ним из терема и наклонившись, сказала: "Вы послы Деревской земли и пришли к нам от своего князя Мала. Добра ли вам честь?" - "Хуже нам Игоревой смерти"! Княгиня велела засыпать их живых. Их тут и засыпали.

Тогда же Ольга послала к древлянам сказать: "Если меня правда просите, то пришлите мужей нарочитых, да с великой честью пойду за вашего князя, потому что ведь так не пустят меня люди киевские". Знавшим о мести намек был ясен. Ольга напомнила киевлянам, что древляне - их старинные враги, и она сражается за Киев не хуже получившего "стол" князя. Древляне же, не зная о мести, прислали людей нарочитых, которые держали Деревскую землю, то есть уже не просто знать, а правителей племен. Ольга приняла их с честью и велела натопить баню: "Вымывшись, придите ко мне". Баню заперли, причем предусмотрительная Ольга велела зажечь ее от дверей. Сгорели все.

Просто схватить и перебить небольшое посольство у княгини сил не было. Но двойная месть очень подняла ее в глазах дружинников. Недаром сказитель с восторгом описал ее действия, а летописцы были настолько ими довольны, что ничего в тексте не меняли. Когда Ольга пошла в Деревскую землю, "мало дружины" у нее появилось.

"Вот уже иду к вам, - послала гонца Ольга, - приготовьте мне много меда у города, где убили моего мужа, да поплачу над гробом его и сотворю тризну". Древляне свезли и сварили меда "зело много". Если бы просочился слух о судьбе двух посольств, Ольга была обречена. Она пришла налегке и великим плачем плакала над могилой. По ее приказу "люди" насыпали большой холм и справили тризну. Во время пира, когда отроки Ольги обносили древлян питьем, кто-то спросил в последнем проблеске трезвости: "Где дружина наша, которую послали за тобой"? "Идут за мной с дружиной мужа моего", - ответила Ольга. Как видим, киевской дружины Игоря при ней не было. Когда древляне упились, княгиня отдала странный приказ: "велела отрокам пить за них". Она отошла в сторону, а дружинники перерезали пьяных. Их число достигло в глазах сказителя 5 тысяч, но важно не количество: это были знатнейшие люди, способные поднять землю против князя в Киеве. Приказ Ольги объясняется тем, что она с кучкой людей находилась в сердце вражеских владений, у столицы, где был убит и похоронен ее муж. Изображая "продолжение банкета", она оттянула начало преследования и добралась в Киев живой.

Ольга выполнила все то, что должен был сделать преемник русского князя, если бы титул был тогда не номинальным. Показав дружинникам, что умная и решительная женщина может вполне обойтись без них, Ольга на следующий год "с сыном своим Святославом собрала воинов многих и храбрых". Дружинники, ходившие прежде с Игорем, воины Свенельда и, видимо, разнообразные удальцы, были привлечены Ольгиной "удачей", но пойти на службу непосредственно к женщине не помышляли. Матери пришлось взять с собой сына, которому дружине уместно было служить, и рисковать им на поле брани. Она не могла иначе покончить с древлянской опасностью, хотя подвергала себя новой: после победоносного похода старшая дружина и воеводы, вроде Свенельда, непременно захотели бы взять власть от имени юного князя.

Против вторгшегося в Деревскую землю сборного войска вышли дезорганизованные потерей военной верхушки древляне. Святослав сидел на коне, символично зажатый с двух сторон Асмундом и Свенельдом, который с этих пор не выпускал князя из-под своего влияния. Мальчик метнул копье, и оно пролетело только между ушей коня, ведь он был очень мал. "Князь уже потрудился! - крикнули кормилец и воевода. - Потягнем, дружина, и мы по князе"! Древлян победили и возложили на них тяжкую дань, причем две ее части шли в Киев, а одна в Вышгород Ольге: "был ведь Вышгород Ольгин град", уточняют летописцы. Княжеский двор у стен Киева, раз Святослав смог начать битву, матери его уже не принадлежал. Распределение дани отражало представление дружины о вкладе в победу: оценка роли княгини в треть была очень высока. Но наивны были те, кто полагал, что Ольга удовлетворится состоянием страны, ставящим дань в зависимость от лихости воинов.

Уже в походе на древлян выяснилось, что власть разбойных князей и дружинников Ольгу не устраивает. После распределения дани "пошла Ольга по Деревской земле с сыном своим и дружиной своей", - своими, а не киевскими. Она устанавливала уставы и уроки, устраивала становища и ловища, которые и ныне есть, подчеркнул древний сказитель и много позже повторили летописцы. Уставы - это единые княжеские законы, о которых Русь до той поры не ведала. Уроки - ставки налогов и повинностей, отменяющие произвол дружинного грабежа. Становища - опорные пункты княжеской власти, в которых население получало, наконец, княжий суд и могло заплатить налоги. Ловища - устраивавшиеся тогда по всей Европе заповедники, знакомые нам по Шервудскому лесу в Англии.

Сакраментальная фраза "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, пойдите к нам княжить и владеть нами", напрасно была обращена летописцами XI-XII вв. к варягам. Ни о каком "порядке" на Руси до Ольги речи не было. Составителю НС минимум через 128 лет после начала трудов княгини очень хотелось связать установленный ей "порядок" с призванием вовсе не упомянутых в ДС князей.

Еще позже составитель ПВЛ добавил в рассказ о походе 946 г. на древлян безобидную, на первый взгляд, легенду о долгой осаде Коростеня, сожженного хитроумной княгиней с помощью птиц. Смысл перелицовки старой притчи о птицах, возвращающихся на свои гнезда, под события на Руси раскрывался в финале: город был уничтожен, старейшин Ольга забрала в плен, "а других людей убила, третьих отдала в рабство мужам своим, а остальных заставила платить дань". Летописец начала XII в. хотел видеть итогом похода погром и военную добычу, Ольга же - установление мира и правовой системы, в которой основную роль должна играть впервые создаваемая ею княжеская администрация. Мы еще могли бы поверить версии ПВЛ, если бы княгиня ограничилась устройством своего рода оккупационной власти в Деревской земле. Но административно-правовая деятельность княгини охватила все подвластные ей земли Руси.

С чисто женским стремлением начать с главных беспорядков в "доме", Ольга двинулась на фактически бесконтрольный Север, плативший при Игоре (по ПВЛ и при Олеге) дань варягам. С. М. Соловьев очень точно объяснил общий для летописания краткий текст о многолетнем землеустроительном походе княгини: "По всей Земле везде встречаются следы ее пребывания, места, которые от нее получили свое имя, погосты, ею утвержденные". Первым делом она привела в порядок Новгород, затем ходила на Мету, Ловать, во Псков, по Днепру и Десне. Фактически независимый Новгород и неопределенной принадлежности Псков представляли, видимо, большие проблемы с точки зрения их отношений с центральной властью и разбойниками-варягами. Мета со своими берегами составляла крайний северо-восток владений княгини, Луга - северо-запад, Десна - запад, русский бассейн Днепра тянулся на юг до порогов 35.

Везде Ольга строила "места" и "погосты": пункты, где чиновники судили и собирали твердо установленные дани - то есть уже налоги. Местное население обеспечивало их деятельность оброками: фиксация их размера была принципиальна для спокойствия государства. Разбросанные по всей стране села Ольги - первые устроенные государством населенные пункты. Не меньшее значение имели "перевесища": речные переправы, без устройства которых было невозможно сухопутное сообщение. Русь была связана исключительно водными путями, годными для сезонной торговли или набега на крупные города, но не для обеспечения постоянной защиты и порядка в государстве. Задачей Ольги было так расставить погосты с проложенными к ним мощеными дорогами от крупных водных путей, чтобы они были в любое время доступны для чиновников и военных 36.

В лаконичном летописном рассказе о строительстве Ольгой государства на месте прежней деятельности князей-разбойников и варягов есть очень любопытный момент: при всей любви авторов к дружинным подвигам, они вскоре после событий не помнили, а позже не придумали никаких вооруженных конфликтов! Установить единую княжескую власть и рассадить своих тиунов на огромной территории так, чтобы народ потом с гордостью указывал на сохранившиеся сани Ольги во Пскове или село Олжино на Десне - не просто подвиг. Ольга совершила невозможное, сформировав гражданскую администрацию и сохранив за ней ту треть доходов, которую ее резиденция - Вышгород получал уже не только с древлян, но со всей Руси.

Сказитель и летописцы особо восторгаются дипломатическими способностями Ольги. Мирно установить власть и порядок по всей стране она могла, только убедив влиятельных лиц на местах в выгодности такой организации. Наиболее очевидной выгодой для тех, кого не удовлетворяли плоды натурального хозяйства, было удобство внешней торговли, а самым привлекательным партнером - легко доступная по воде Византия. Туда Ольга и направилась.

Русский рассказ о ее посольстве в Константинополь подтвержден византийскими источниками. Принятая на уровне мелких варварских правителей, княгиня покорно заняла свое место - и осталась стоять, когда все они пали ниц перед императрицей Еленой. Описавший прием в своем трактате "О церемониях" император Константин понял ошибку, лично принял Ольгу и усадил за стол со своим семейством. На парадном обеде лучшие церковные певчие "исполняли императорские гимны, также были играны и всякие театральные игры". Император скрупулезно записал расходы на содержание русского посольства, по которым мы точно знаем относительное значение его участников. Младшими были люди Святослава, получившие по 5 серебряных монет. Прибывший с Ольгой священник Григорий и восемнадцать ее служанок получили по 8, два переводчика, сорок три стряпчих (от разных городов и корпораций) и двадцать послов русских князей - по 12 монет, переводчик самой княгини - 15, ее люди (в том числе "родственницы") - по 20, племянник - 30.

Все они обедали в отдельной зале. Княгиня сидела за столом с Константином, Еленой и их порфирородными детьми (видимо, будущим императором Романом и его молодой женой Феофано, впоследствии определявшей судьбу трона). Она получила "на золотом украшенном каменьями блюде" 500 монет. Для греков ситуация была очевидной: княгиня единовластно правила Русью, ее люди были выше послов всех тамошних князей, которые оценивались на одном уровне с городскими стряпчими; Святослав был лишь сыном своей матери, вряд ли дееспособным. Константинополь вел активную торговлю с Русью, так что внимательный к церемониям император, долго наводивший справки перед приемом Ольги, оценивал сравнительный вес русских властей не на глазок.

Такая расстановка сил объясняет, почему сказитель, весьма польщенный вниманием императора к Ольге, основал описание ее посольства на довольно ехидной дружинной байке, популярной в кругу буйных богатырей князя Владимира. Автор знал, что Ольга долго ждала приема у императора и обсуждала с ним серьезные военные и экономические темы, но удержаться просто не мог. Цесарь, по его словам, сразу позвал Ольгу к себе, а она "пошла к нему, немало не медля". "И увидел ее цесарь весьма красивую лицом и смыслящую в премудрости. Удивился цесарь разуму ее" и после краткой беседы распалился настолько, что предложил выйти за него замуж. Ольга его намерения "уразумела" и потребовала, чтобы он лично ее крестил. Цесарь выступил восприемником княгини, крещенной патриархом Полиевктом под именем Елена 37. И немедля продолжил свои домогательства: "Хочу взять тебя в жены". - "Как ты хочешь взять меня, - заметила Ольга, - окрестив меня сам и назвав своей дочерью? У христиан нет такого закона". Придя в себя, цесарь сказал вельможам: "Перемудрила меня Ольга словами своими!" И богато одарив княгиню, отпустил восвояси, назвав дочерью.

Ольга обманула императора в Царьграде, а вернувшись в Киев не выполнила обещаний о посылке военной помощи, рабов, меда и воска. Княгиня якобы сказала византийскому послу, что император получит все, когда простоит на Почайне столько, сколько она ждала приема в Золотом Роге. Византия желала видеть Русь своим вассалом, обязанным службой и данью, считая распространение своей веры надежным рычагом воздействия на "варваров". Ольга намекнула послам, что это не так. Летописи не упоминают что, отказав в вассальной службе императору Византии, "русская королева Елена" отправила послов к германскому королю Отгону I с просьбой прислать своего епископа. Позже она его не приняла, но самостоятельность Руси на международной арене, в том числе в вопросах веры, Ольга продемонстрировала ясно.

ДС, однако, сводит всю историю отношений княгини с императором к женской хитрости. Сказаний о страшной силе женского владения словом немало было на Руси 38. Сказитель вполне этот ужас разделял, и, хотя украсил рассказ массой благочестивых рассуждений, суть его сохранил. Общий же смысл байки прост и доселе актуален. "Знаем де, чем баба его взяла!" Такое объяснение особенно устраивало язычников, с которыми по возвращению на Русь у крещеной княгини возник конфликт. В ДС он описан как спор матери со Святославом, который в ответ на христианские увещания отвечал: "Как захочу иной закон принять один? Дружина смеяться начнет!" "Если крестишься, все то же сотворят", - мудро говорила мать. Но князь, выросший среди буйных ратников, ее советы презрел. Дружина еще долго не принимала христианства. Сказитель предпочел забыть, что с христианством Ольга была хорошо знакома до поездки в Царьград. Несмотря на красивые слова о вере, фактически он продолжал отрицать, что княгиня крестилась по убеждению, а не для спасения от сластолюбия цесаря (в жизни - на редкость примерного семьянина).

Как бы то ни было, отношения Руси с Византией были успешно налажены княгиней, а христианство получило существенную государственную поддержку. Видимо, к совершеннолетию Святослава созданная Ольгой гражданская администрация и в вере разошлась с военщиной, получавшей две трети умноженных княгиней доходов.

На Руси, как и на всем пространстве Евразии и Северной Африки, в те времена торжествовала сила. Редкие островки права и разума захлестывались ею; всюду господство принадлежало грубым мужам с мечами у пояса. Ольга ничего не могла сделать против дружинной среды, отнявшей у нее сына. Саму княгиню терпели лишь постольку, поскольку ее многолетняя деятельность по "устроению Руси" была удобна дружинникам. Они богатели, сбор налогов больше не напоминал военные операции. Зимой можно было пировать, а не искать себе "порты" в полюдье. Выгодный сбыт "за морем" собранной дани позволял лучше вооружаться и расширять число воинов. Выросший среди них Святослав стал настоящим барсом, а собранные матерью средства позволили ему сформировать большую высокопрофессиональную дружину. Это были уже не "шайки" самозваных князей, кормившиеся разбоем и служившие ядром ополчений всей Ильменско-Днепровской водной системы для "масштабного грабежа" на Черном и Каспийском морях. Святослав получил мобильную армию, способную самостоятельно решать стратегические задачи. Потеряв сына как единомышленника и продолжателя своего дела, Ольга по крайней мере могла под его командой направить дружинную энергию на благие цели. Как государственный деятель она просто вынуждена была использовать сына в качестве барса. Дружина должна была воевать против внешних врагов, иначе стала бы искать "чести и славы" на Руси.

До Ольги князей-разбойников не волновало, что значительная часть восточных славян (в том числе регион нынешней Москвы) не входит в их сферу влияния. Жившие по Оке до самой Волги вятичи подчинялись Хазарскому каганату. Ходить туда в полюдье было неудобно, да и ссориться с хазарами, державшими выход на ценный для грабежа Каспий, князьям было не с руки. С хазарами они договаривались 39.

Государственная система Ольги делала присоединение земли вятичей выгодным, тем более что выше по Волге славяне успешно колонизировали земли союзных им племен муромы и мери со столицами в Муроме и Ростове. Еще выше по Шексне и Мологе лежали владения новгородских словен, через которые проходил водный путь в Балтику. Весь север, как мы помним, князей-разбойников тоже не интересовал: он был отдан на откуп варягам, хорошо понимавшим значение великого Волжского пути с точки зрения грабежа. Княгиню этот путь интересовал с точки зрения транзитной торговли, едва ли не более выгодной, чем вывоз товаров в Византию. Увы, для мирных караванов он был перекрыт трижды. В среднем течении великой реки Волжская Булгария требовала с купцов пошлины, а часто их грабила. В Поволжье и Донских степях гнездился Хазарский каганат. В Прикаспии, помимо старых воинственных племен, появились всадники под зеленым знаменем Пророка.

Сказитель показал, насколько Святослав и его дружинники были далеки от проблем геополитики. "Возмужав", князь попросту рассылал вызовы "в страны, говоря так: "Хочу на вас идти". Желающих помериться силами не нашлось, но князь не уныл. Придя в 964 г. на Оку и Волгу, он "нашел вятичей". И сказал вятичам: "Кому дань даете"? "Хазарам дань даем, по шелягу от рала", - ответили вятичи. Святослав вернулся домой и в следующем году пошел на хазар. Каган со своей прославленной конницей вышел против князя, и на этом история Хазарии кончилась. Святослав взял построенную для кагана византийским инженером крепость Саркел на Дону и сделал русской Белой Вежей. Заодно победил союзных хазарам ясов и касогов "и привел в Киев" славных кавказских богатырей. А на другой год "победил вятичей и дань на них возложил".

Летописи пропустили, но восточные авторы отметили, что в 968 г. руссы на 500 ладьях взяли и сожгли столицу Волжской Булгарии, победили мордву, спустились по Волге и взяли хазарские города Итиль и Хазаран, а заодно - мусульманский Семендер. К этому времени относится подчинение русскому князю Германассы (Тмутаракани) на Таманском полуострове и взятие Керчи. Возможно, в это время в Русское государство вошли радимичи, жившие вдоль Сожа - левого притока Днепра: предполагают, что они заключили со Святославом союз 40. То, что их г. Любеч у Днепра не входил во владения князей-разбойников, еще раз говорит нам, что никакого "единого Русского государства" при них не было.

А теперь у княгини Ольги оно было. Причем твердо владело двумя мировыми водными путями, и еще региональными: 1) по Онеге в Белое море и Сухоне до Северной Двины, а там и Печоры; 2) по Северскому Донцу и Дону в Азовское море и через Керченский пролив в Черное, с донским волоком в Волгу; 3) по Западной Двине в Балтику; 4) по древлянской Припяти к Бугу.

Объединение под единым управлением такой территории и господство над такими путями сообщения позволило бы величайшему в мире государю почивать на лаврах.

Тут Ольгу и настигло в общем-то предвиденное несчастье. Святослав возомнил себя стратегом и был обманом вовлечен византийцами в войну на Дунае. Раздираемых распрями болгар он одолел, но решил, что центр земли его здесь. "Здесь середина земли моей, - говорил князь, - сюда стекаются все блага: из Греческой земли - золото, драгоценные камни, вина и разные плоды; из Чехии и Венгрии - серебро и кони; с Руси же - меха и воск, мед и рабы". Для дружинника на Дунае было раздолье; значительно большая даже в торговом отношении ценность Руси Святослава не волновала.

Ольга понимала, что закрепления ее сына на Дунае Византия не сможет допустить, но ничего поделать не могла. Подкупленные греками кочевники-печенеги осадили княгиню в оставленном без войск Киеве. Воевода Претич с малой дружиной спешил к столице, чтобы спасти княгиню и ее внуков; к счастью, печенеги приняли его за передовой отряд Святослава и заключили мир. Пристыженный старой матерью барс вернулся в Киев, разогнал кочевников, доделал работу на Волге и рвался обратно на Дунай. "Не любо мне сидеть в Киеве", - твердил он. "Видишь, я больна, куда хочешь уйти от меня"? - говорила мать. Святослав не унимался. Ольге становилось все хуже. "Погреби меня и иди, куда захочешь", - сказала она, и скончалась три дня спустя, 11 июля 969 года.

У гроба ее плакали сын и три внука: Ярополк, Олег и Владимир, рожденный ключницей княгини Малушей из Любеча. Похоронив мать по христианскому обычаю, князь-язычник разделил созданное Ольгой единое государство между сыновьями, заложив основу будущих усобиц. Они начались сразу после смерти славного воина в 972 г., но разодрать созданное Ольгой государство на уделы князьям не удавалось 100 лет. Память о ее единой Руси осталась на века.

This post has been promoted to an article

[Saygo 582]

Примечания

1. ПВЛ вошла начальной частью в большинство летописных сводов, но обычно читается по Лаврентьевской и Ипатьевской летописям (ПСРЛ. Т. 1. Вып. 1. Л. 1926; Т. 2. СПб. 1908; воспроизв. М. 1962). Текст с переводом Д. С. Лихачева печатается по Лаврентьевскому списку: Повесть временных лет, М. -Л. 1950.

2. На основе Новгородской I летописи: ПСРЛ. Т. III. M. 2000 (ранее: Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М. -Л. 1950). М. Н. Тихомиров (см. ниже) привлек к реконструкции протографа еще и Устюжский летописный свод. М. -Л. 1950.

3. ШАХМАТОВ А. А. Повесть временных лет. Т. 1. Пг. 1916. Текст НС выделен шрифтом. Его перевод: Начальная летопись / С. В. АЛЕКСЕЕВ. М. 1999.

4. ШАХМАТОВ А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб. 1908; его же. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М. -Л. 1938 (обе переизд.: ШАХМАТОВ А. А. Разыскания о русских летописях. М. 2001).

5. ЧЕРЕПНИН Л. В. "Повесть временных лет", ее редакции и предшествующие ее летописные своды. - Исторические записки. Т. 25. М. 1949, с. 293 - 333.

6. ЛИХАЧЕВ Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. -Л. 1947, с. 35 - 172; его же. Великое наследие; Классические произведения литературы древней Руси. 2-е изд. М. 1979, с. 46 - 140 и др.

7. ТИХОМИРОВ М. Н. Русское летописание. М. 1979, с. 57 - 66 (ранее: Вопросы истории, 1960, N 5).

8. В текстологической парадигме Шахматова работали крупнейшие летописеведы: М. Д. Приселков, Д. С. Лихачев, Л. В. Черепнин, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, А. Н. Насонов, М. Х. Алешковский, О. В. Творогов, Я. С. Лурье, Б. М. Клосс и др. Сомнения в существовании Начального свода как предшествующего ПВЛ высказывали В. М. Истрин в 1920-х и А. Г. Кузьмин в 1960 - 1970-х гг., причем последний отверг метод системного анализа сводов, честно поставив во главу угла принцип удобства историка (которым пользуются многие).

9. Текст: ЛИТАВРИН Г. Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. Проблема источников. - Византийский временник. Т. 42. 1981, с. 42 - 44.

10. НАЗАРЕНКО А. В. Немецкие латиноязычные источники IX-XI веков: Тексты, перевод, комментарий. М. 1993, с. 114. Это сообщение повторил в XII в. хронист Иоанн Зонара: БИБИКОВ М. В. Византийские источники. - Древняя Русь в свете зарубежных источников. М. 2000, с. 118 и сл.

11. Исчерпывающе: САХАРОВ А. Н. Дипломатия Древней Руси: IX - первая половина X в. М. 1980, с. 260 - 292.

12. "Когда наступает ноябрь месяц, - рассказывает знавший толк в поборах император, - тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия (греч. буквами по славянски), что именуется кружением, а именно: в Словении вервианов, друго-витов (дреговичей), кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиатами росов (союзниками по договору). Кормясь там в течение всей зимы, они снова начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киев. Потом, взяв свои моноксилы (лодки-однодеревки), они оснащают (их) и отправляются в Романию". - Константин Багрянородный об управлении империей. М. 1991, с. 44 - 45 (текст и перевод).

13. ЛЕВ ДЬЯКОН. История. М. 1988, с. 57.

14. САХАРОВ А. Н. Ук. соч., с. 210 - 231.

15. ГОЛБ Н., ПРИЦАК О. Хазарско-еврейские документы X века. М. Иерусалим. 1997, с. 134- 142 (текст Кембриджского документа).

16. Сообщение Хроники продолжателя Регинона повторили многие хронисты X-XI вв., причем уже Титмар Мерзебургский исправил "ругов" на "Русь". См.: САХАРОВ А. Н. Ук. соч., с. 261. НАЗАРЕНКО А. В. Ук. соч., с. 107 - 109. Взошедший к этому времени на престол император Роман царевичем присутствовал за столом на приеме Ольги своим отцом Константином.

17. Обзор изданий и исследований см.: Словарь книжников и книжности Древней Руси, Вып. I (XI - первая половина XIV в.). Л. 1987, с. 202 - 204.

18. Помимо указанных, суждения и литературу об НС, ПВЛ и их предполагаемых составителях см. там же, с. 210, 274 - 281, 337 - 343, 390 - 391.

19. ЛЕВЧЕНКО М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М. 1956. Возможные упоминания набега начала X в. видят и в трудах императора Льва VI по военному делу: БИБИКОВ М. В. Ук. соч., с. 114 - 115.

20. КОНОВАЛОВА И. Г. Восточные источники. - Древняя Русь в свете зарубежных источников, с. 221 - 225.

21. Обычно ссылаются на Житие Василия Нового (ВИЛИНСКИЙ С. Житие св. Василия Нового в русской литературе. Одесса. 1913. Ч. 1 - 2. Исследование и тексты), датируя по использованию в статье 941 г. ПВЛ его первый русский перевод. Это удобное для филологов построение источниковедчески излишне, т.к. все характерные детали (200 русских кораблей, "малем избегошим от беды" и т п.) приведены Симеоном Логофетом в "Русском Амартоле".

22. См. Хронику Георгия Амартола, продолженную в X в. (до 948 г.) Симеоном Логофетом: ИСТРИН В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Текст, исслед. и словарь. Т. 1 - 3. Пг. 1920 - 1930 (с греч. оригиналом). Подробно: САХАРОВ А. Н. Ук. соч., с. 48 - 59.

23. САХАРОВ А. Н. Рюрик, варяги и судьбы российской государственности. - Сборник Русского исторического общества. М. 2003. N 8 (156), с. 17.

24. См.: НОВОСЕЛЬЦЕВ А. П. Восточные источники о славянах и Руси в VI-IX вв. - Древнерусское государство и его международное значение. М. 1965; РЫБАКОВ Б. А. Киевская Русь и русские княжества XI-XIII вв. М. 1982, с. 284 - 294.

25. "Память и похвала мниха Иакова": СРЕЗНЕВСКИЙ В. Мусин-Пушкинский сборник 1414 года. СПб. 1893.

26. ИСТРИН В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Т. 1 - 3. Пг. 1920 - 1930.

27. Возможно, в этот сезон Игорь и не пустил Свенельда в полюдье к древлянам. Но рассказ ДС о том, что воевода "брал", а дружина Игоря заявила: "дал ты одному мужу много", прямо продолжался словами, что "отроки Свенельда изоделись оружием и портами, а мы наги" в статье о походе Игоря под 945 г.: разрыв вставкой "лет" был учинен в НС (ТИХОМИРОВ М. Н. Ук. соч., с. 57).

28. Представление о регулярности "кружения", идущее от трактата Константина Багрянородного, отражает византийский государственный, а не княжеский разбойный подход, хорошо показанный в ДС.

29. "А сперва так был вне города двор другой, - сообщает НС, - был ведь тут терем каменный... И Ольга же повелела выкопать яму... на дворе теремном вне города... И... сидя в тереме, послала за гостями". "Над горою был теремной двор - был там каменный терем", - добавляет ПВЛ.

30. Заключение договоров Руси с греками, по ромейской дипломатической практике, не вызывает сомнений: о них говорят многие византийские авторы. Однако по их данным заключались не одни помещенные в ПВЛ договоры, и, как отметил А. Н. Сахаров, их нельзя связывать только с военными походами.

31. Повесть временных лет, с. 34 - 35.

32. ДИЛЬ Ш. Византийские портреты. М. 1994.

33. СЕДОВ В. В. Славяне: Историко-археологическое исследование. М. 2002, с. 551 - 563.

34. Одно предположительно скандинавское имя из 4-х после двух столетий общения Руси с заезжими удальцами - немного даже для приднепровского села, а с точки зрения "норманской теории" - ничтожно для семейства первых настоящих князей Руси. Трудно не заметить, что "норманисты" опираются на удревненные данные ПВЛ о Рюриковичах, которые усердно защищал от натиска научной текстологии "антинорманист" А. Г. Кузьмин. Похоже, что за кулисами балагана актеры аплодируют друг другу. Какая для науки разница, кем были князья-разбойники, никто пока не объяснил.

35. СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. I. М. 1988, с. 148 и ел., прим. 212. Интересно отметить, что автор привлек и почти все известные сегодня иностранные источники.

36. Чтение одной из летописей - "помосты" (дорожное покрытие) - было отмечено еще Соловьевым, но не изучено, хотя уже в Правде Ярослава появился "Урок мостникам" - древнейший государственный тариф дорожным строителям, профессии которых на Руси скоро исполнится 1000 лет,

37. В честь матери Константина Великого, о чем прямо говорит ДС. См.: САХАРОВ А. Н. Ук. соч., с. 279.

38. О выраженном в них ужасе мужчин перед женской мудростью см.: ДЕМИН А. С. Ужасное и саркастическое. Женские загадки в русской литературе XI-XIV вв. - Чтения по истории русской культуры. М. 2002, с. 83 - 89.

39. КОНОВАЛОВА И. Г. Ук. соч.; ГОЛБ Н., ПРИЦАК О. Ук. соч.

40. Подробно: САХАРОВ А. Н. Дипломатия Святослава. М. 1982 (изд. 2-е. М. 1991).

Богданов, А. П. Княгиня Ольга / А. П. Богданов // Вопросы истории : -2005 . – N2 . – с.57-72 .