Saygo

Андрей Михайлович Курбский

3 сообщения в этой теме

Филюшкин А. И. Андрей Михайлович Курбский

Фигура князя Курбского в отечественной историографии является символической. В нем видят не просто выдающегося полководца и крупного государственного деятеля, но идеолога свободолюбивых взглядов и принципов, отважившегося бросить открытый вызов царю-тирану. Его послания Грозному именуются "первым дошедшим до нас документом русского диссидентства и эмигрантской прозы"1. При описании правления Ивана IV Курбский нередко выглядит антиподом государю-кровопийце. Иными словами, имеет место определенная политическая канонизация беглого князя.

Между тем, несмотря на столь важное место, отводимое Курбскому среди государственных деятелей русского средневековья, его биография изучена слабо. Основные работы о нем, имеющие главным образом публицистический характер, вышли еще в прошлом веке и ныне устарели. Исключением является лишь не потерявший своего научного значения сборник документов Н. Иванишева о литовском периоде жизни князя2.

В новейшей отечественной историографии новые факты из его биографии найдены И. И. Смирновым, А. А. Зиминым, Р. Г. Скрынниковым3. Наиболее полно его жизненный путь описан (исключая литовский период) в диссертации Ю. Д. Рыкова4. Много внимания уделено литературному творчеству Курбского и особенностям его сочинений как исторического источника5.

В зарубежной историографии значительное место занимает изучение литературного творчества Курбского, изданы с комментариями его сочинения. Особо выделяется единственное фундаментальное биографическое исследование И. Ауэрбах, в котором она подробно освещает московский и литовский периоды жизни боярина, его связи, окружение6. Этой же проблематике посвящены статьи О. П. Бакуса, вводящие в оборот неизвестные архивные документы, X. Котарского и X. Русса7.

Дата рождения князя устанавливается лишь на основе его собственных слов. В автобиографической части "Истории о великом князе Московском" он утверждает, что во время "Казанского взятия" 1552 г. ему было 24 года. Следовательно, он родился в 1528 году 8 . Первое упоминание Курбского в служебных разрядах относится к 1547 году. Он указан вторым в чиновном списке свадебного поезда князя Юрия Васильевича. В. Д. Назаров относит появление этого списка к сентябрю - октябрю 1547 г., следовательно, это и можно считать датой начала служебной карьеры Курбского9.

Его должностной рост был медленным: второе упоминание относится лишь к 1550 году. В Тысячной книге он назван сыном боярским 1-й статьи по Ярославлю (вместе с И. М. Троекуровым, причем Курбский стоит в списке на втором месте). Первый известный нам чин Курбского - "стольник в есаулах". Им он был в царской свите при походе на Казань в 1550 году. В том же году, ближе к августу, князь оказался воеводой в Пронске. После этого в мае 1551 г. Курбский - второй воевода полка правой руки, стоявшего у Николы Заразского при традиционной росписи войск по окским рубежам (он был в подчинении боярина П. М. Щенятева)10.

С осеннего Дмитриева дня 1551 г. (26 октября) Курбский служил "по ногайским вестям" в Рязани, вторым воеводой под командованием М. И. Воротынского, а с июня 1552г. - вторым воеводой полка правой руки под Каширой при обороне южных границ (первым был боярин П. М. Щенятев). Получив известия от тульского воеводы Г. И. Темкина-Ростовского о набеге на Тулу крымских и ногайских татар под началом Девлет-Гирея, Щенятев и Курбский выступили со своим полком от Каширы к Туле. В этом походе князь был ранен в голову, руки и ноги. Около 15 июня (но, возможно, и в декабре 1553 г. - датировка спорна) у него возник местнический спор с Д. И. Плещеевым11.

В 1552г. Курбский участвовал в "Казанском взятии", о чем позже вспоминал как о наиболее ярком и героическом эпизоде своей биографии. В "Истории о великом князе Московском" он подробно описал свой путь вместе с 13-тысячным войском через Рязанскую и Мещерскую земли, Мордовские леса "исходом на великое дикое поле". При осаде столицы Казанского ханства полк правой руки Щенятева и Курбского, состоявший из 12 тыс. конницы и 6 тыс. пеших стрельцов и казаков, располагался на лугу от р. Казанки до моста на Галицкую дорогу. С 29 августа они ставили осадные укрепления ("туры"). Именно этот полк принял на себя удар татарского войска, пытавшегося прорваться из осажденного города к спасительному лесу.

При прорыве Курбский преследовал казанцев: "Выеде из города и всед на конь и гна по них, и приехав в всех в них, они же его с коня збив и его секоша множество и преидоша по нем замертво многие, но Божиим милосердием последи оздравел". Князь получил много ран, был вынесен из боя без памяти двумя верными слугами и двумя царскими воинами. В своем спасении (благодаря крепким доспехам) он видел божий знак: "Паче же благодать Христа моего так благоволила, иже ангелом своим заповедал сохранити мя недостойнаго во всех путех"12.

Возможно, доблесть Курбского во время "Казанского взятия" оценил царь, и его приблизили ко двору. По словам самого князя, в мае - июне 1553г. он сопровождал Ивана IV во время "Кирилловского езда" (богомольная поездка Грозного по святым обителям с семьей - царицей Анастасией и новорожденным царевичем Дмитрием). Князь утверждал, что именно он вместе с И. Ф. Мстиславским и А. Ф. Адашевым передали царю пророчество старца Максима Грека, что Дмитрий умрет, если государь продолжит поездку. Иван IV не послушался, и Дмитрий погиб из-за небрежности няньки в водах Шексны. Грозный же, вопреки благим советам бояр и их противодействию, поехал в Песношский Яхромский монастырь к "злобесному" Вассиану Топоркову. У него он получил совет: "Не держи собе советника ни единаго мудрейшаго себя", он-то и вдохновил царя на "облютение" и злодейства13. Рассказ Курбского уникален и не лишен черт самовозвеличения как "государева первосоветника" и хранителя благочестия. Ни подтвердить, ни опровергнуть его нечем.

Вскоре воевода получил новую должность. В октябре 1553 г., при выходе на Коломну по вестям о набеге ногаев Исмаил-мурзы, Ахтара-мурзы и Юсупа, он был первым воеводой полка левой руки. 6 декабря 1553 г. первым воеводой сторожевого полка Курбский отправился на усмирение казанских татар арской и луговой стороны, "места воевать, которые где не прямят государю". Участие князя в покорении народов бывшего ханства длилось несколько лет. 8 сентября 1555 г. он вновь был послан в Казань первым воеводой вместе с Ф. И. Троекуровым усмирять луговую черемису14.

В первый раз по возвращении Курбского с окраины Российского государства в июне 1556 г. источники упоминают его с боярским чином. Во время выхода к Серпухову он состоял в свите государя - на последнем, десятом месте; при этом он вел местнический спор со вторым воеводой сторожевого полка окольничим Д. И. Плещеевым15. Однако вхождение в состав Боярской думы мало сказалось на карьере Курбского. В осенней росписи 1556 г. по полкам на южных рубежах он вновь был назначен 1-м воеводой полка левой руки. Весной 1557 г. при аналогичной росписи князь занимает знакомую нам должность 2-го воеводы полка правой руки под командованием Щенятева16.

Продвижение молодого боярина ускорилось с началом Ливонской войны. В январском 1558г. походе на Ливонию Курбский и П. П. Головин возглавляли сторожевой полк. Боевые действия продолжались всю весну и лето, в их ходе Курбский вместе с Д. Ф. Адашевым командовал уже передовым полком. После падения Сыренска (июнь) П. И. Шуйский и Курбский должны были "промышляти над ыными немецкими городы". 30 июня пал Новгородок. Его осада длилась три недели, "и билися немцы добре жестоко и сидели насмерть". 6 июля воеводы доложили о своих успехах царю, и к ним с наградами - государевым жалованьем и золотыми - был послан И. Заболоцкий. Под Юрьевом их полки разбили дерптского епископа и "гоняли по самый посад Юрьевской", захватили много пленных и трофеев17.

Во второй половине 1558 г. Курбский был отозван с Ливонского фронта. Вместе с Ф. И. Троекуровым и Г. П. Звенигородским он был воеводой в Туле "по царевичевым вестем, как поворотил от Мечи", то есть с 21 декабря, а с 11 марта 1560 г. нес службу в качестве 2-го воеводы полка правой руки на южной границе18.

Весной 1560г. Курбский вновь на Ливонской войне. Во главе большого полка князь ходил "из Юрьева войною в немцы". С мая 1560 г. в боях под Феллином он являлся 1-м воеводой передового полка. 30 августа город пал. Воеводы были из-под него "отпущены в войну" на другую территорию Ордена. В автобиографии Курбский рисует свою исключительную роль при взятии Феллина: Грозный послал его под город в качестве "последней надежды": "Введе мя царь в ложницу свою и глагола мне словесами, милосердием разстворенными и зело любовными... [вынужден] тебя, любимаго моего, послати, да охрабрится паки воинство мое"19. Курбский здесь преувеличивает свою роль, в Ливонии он был одним из видных воевод, но все же не самым главным.

В 1562г. на Великих Луках годовали воеводы П. В. Морозов, В. Д. Данилов, царевич Симеон Касаевич, а с ними государевы бояре: И. И. Турунтай-Пронский и Курбский. Последний вместе с Троекуровым ходил "в войну" и вновь был ранен. Их отряд сжег посады и окрестности Витебска и Сурожа20. В августе 1562 г. состоялась неудачная для Курбского битва с литовцами под Невелем. В западных хрониках масштаб поражения русских войск сильно преувеличен. Согласно М. Бельскому, коронный гетман Ф. Зебржидовский послал из Озерищ капитана С. Лесневельского с 1500 солдат и 10 полевыми орудями. Отряд под Невелем столкнулся с превосходящими российскими силами под командованием Курбского. Князь похвалялся, что одними нагайками загонит неприятеля в Москву, но был разбит. Русские потеряли убитыми 3 тыс. - по М. Стрыйковскому; по другим данным - 7 - 8 тыс. (М. Бельский), 15 тыс. (А. Гваньини), поляков же погибло якобы 15 человек. Согласно польским источникам, именно боязнь наказания за столь позорное поражение и вызвала бегство Курбского из России. Однако А. Н. Ясинский обратил внимание на сообщение Псковской I летописи. В ней о сражении говорится лишь то, что "с обеих сторон потернулися и языков наши взяли у них". Таким образом, сокрушительного поражения полк Курбского не понес, но не смог разгромить меньшие силы противника. Описание битвы в польских источниках откровенно хвастливо и грешит многими неточностями: их авторы путаются даже в именах воевод, приписывая эту победу, кроме Лесневельского, С. Замойскому, Сенявскому, Зборовскому и Потоцкому21. Подобные свидетельства о разгроме Курбского под Невелем не заслуживают полного доверия.

В 1563 г. Курбский принял участие в Полоцком взятии. Он был третьим воеводой сторожевого полка (вместе с царевичем Ибаком, Щенятевым, И. М. Воронцовым). В феврале он поставил осадные укрепления ("туры") против острога до р. Полоты и у р. Двины соединился с полком В. С. Серебряного. Целью ночной постройки укреплений было устрашение осажденных перед началом переговоров об их сдаче. Но переговоры не дали результата, и в дальнейшем отряду Курбского пришлось оборонять "туры" от вылазок литовцев22.

Из Полоцкого похода Курбский возвращался в войске Ивана IV. После остановки в Великих Луках он был назначен с 3 апреля 1563г. 1-м воеводой в Юрьев Ливонский (под его началом оказались М. Ф. Прозоровский, А. Д. Дашков, М. А. Карпов, Г. П. Сабуров)23. В этой должности он и пребывал до бегства 30 апреля 1564 года.

Как видно, жизнь Курбского протекала в боях и походах, в "дальноконных градах", по его выражению. Он повоевал фактически на всех трех главных фронтах того времени: казанском, крымском и ливонском. В то же время, не приходится говорить о какой-то выдающейся роли его как полководца и командира. Лишь однажды он командовал, как первый воевода, большим полком (1560 г.), в основном же возглавлял сторожевой, передовой полки, полк левой руки или был вторым воеводой полка правой руки - должности отнюдь не ведущие в воинской иерархии. Нет оснований сомневаться в личной храбрости князя и его боевом опыте, но порой встречающееся в историографии мнение о Курбском как выдающемся и ведущем российском воеводе 1550-х - 60-х годов не подтверждается фактами. Оно основано на заявлениях самого князя, его восхвалении собственных полководческих талантов.

Помимо чисто военной деятельности единственный известный факт участия князя во внутриполитических делах - упоминания о проведении им смотров детей боярских, их поместных верстаний и определении земельного оклада. В Боярской книге 1556г. Курбский упомянут как руководитель дворянского смотра в Муроме в 1555 - 1556 годах. И. И. Смирновым обнаружен в архиве ряд грамот, выданных от имени Курбского. Они удостоверяли "добрую" службу дворян и использовались на смотрах. Об участии боярина в проведении поместного верстания упомянуто также в писцовой выписи от 7 сентября 1560 года24.

Проведение воинских и верстальных смотров считалось обычной обязанностью воевод и не свидетельствует о значительной роли Курбского в управлении государством и тем более в проведении курса реформ "Избранной Рады"; как показал Д. Н. Альшиц, нет никаких оснований причислять Курбского к ее членам25. Вопреки распространенной точке зрения, не был князь и приближенным государя и тем более членом Ближней думы. Он один раз упоминается в свите царя (1556 г.), да и то на последнем месте. Нет ни одного свидетельства о его участии в заседаниях Боярской думы; его подпись отсутствует на документах по разработке реформ 1550-х годов и законодательных актов того времени. Мнение о весомой роли Курбского во внутриполитической жизни России 1550-х - начала 1560-х годов основано, как и в предыдущем случае, лишь на его собственных заявлениях. До 1563 - 1564 гг. Курбский ничем существенным не выделялся среди других бояр и воевод. Но в 1564 году, 30 апреля, он совершил поступок исключительный: князь бежал в Литву, а позже, в эмиграции, создал ряд обличительных сочинений, направленных на дискредитацию его былого господина - Ивана Грозного.

Оценка поступков Курбского в историографии неоднозначна. Одни, вместе с Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, Н. Г. Устряловым, В. О. Ключевским, А. А. Зиминым, В. Б. Кобриным и др., признают вынужденность данного поступка и оправдывают изменника26. Другие же указывают на факты, свидетельствующие об очевидном предательстве (С. Горский, Н. Иванишев, А. Н. Ясинский, С. В. Бахрушин, Р. Г. Скрынников, С. О. Шмидт и др.)27.

Вплоть до 1562г. карьера боярина абсолютно безоблачна, а в апреле 1563 г. он был назначен воеводой в Юрьев Ливонский. Этот факт его биографии оценивается по-разному. Кобрин, Скрынников считают, что данное назначение было проявлением опалы, судя по аналогии с Адашевым, тоже в свое время сосланным в Юрьев. Однако Ясинский обращает внимание на возражение, высказанное царем в его первом послании Курбскому. Иван IV утверждал, что если б Курбский подвергся опале, то он "в таком бы еси в далеком граде нашем (Юрьеве. - А. Ф.) не был, и утекание было тебе сотворити невозможно, коли бы мы тебе в том не верили. И мы, тебе веря, в ту свою вотчину послали". Ясинский подчеркивает, что, являясь юрьевским наместником, Курбский фактически оказывался наместником всей завоеванной территории Ливонии с достаточно широкими полномочиями (вплоть до права ведения переговоров со Швецией)28. Назначение на такую должность вряд ли можно расценивать как проявление опалы.


iva4kurb_izmena.jpg
Ивану Грозному сообщают об измене Андрея Курбского. Лицевой летописный свод XVI в.


Есть, однако, и свидетельства того, что князь чувствовал себя на новом месте неуютно. Скрынников указывает, что уже через несколько месяцев по прибытии в Юрьев Курбский обратился с письмом к монахам Псково-Печерского монастыря: "И многажды много челом бью, - писал он, - помолитес обо мне окаянном, понеже паки напасти и беды от Вавилона на нас кипети многи начинают". За аллегорическим образом Вавилона, по словам ученого, скрывалась царская власть, от нее боярин ждал напасти и беды29.

Имелись ли основания для подобных ожиданий? Видимо, да. У князя, пытавшегося изобразить себя безвинно пострадавшим, рыльце было в пуху. Установлено, что уже в январе 1563 г. Курбский завязал изменнические связи с литовской разведкой. 13 января 1563 г. Сигизмунд II в письме Раде Великого княжества Литовского благодарил витебского воеводу Н. Ю. Радзивилла "за старания в отношении Курбского" и дозволял переслать его послание Курбскому или Мстиславскому. В письме говорится о некоем "начинании" князя-изменника. По заключению Скрынникова, речь идет о передаче им сведений о передвижении русской армии, что способствовало поражению русских войск в сражении 25 января 1564 г. под Улой30.

Как указывает Иванишев, незадолго до бегства, в начале 1564 г., Курбский получил из Литвы два письма (от Сигизмунда II и от Радзивилла и Е. Воловича), гарантирующих беглецу поддержку, теплый прием и награду. В привилее Сигизмунда на Ковельское имение сказано, что боярин выехал "з волею и ведомостью нашою господарскою и за кглейты (опасные грамоты. - А. Ф.) нашим службам в подданство наше господарское приехал". В завещании от 24 апреля 1583 г. Курбский утверждал, что в 1564 г. ему было обещано за эмиграцию богатое содержание31.

По Скрынникову, кроме предательских сношений с литовцами, "измена Курбского... заключалась в том, что он, состоя в родстве с удельным князем Владимиром Андреевичем Старицким, обсуждал вместе с другими членами Боярской думы проект низложения Ивана IV и передачи трона князю Владимиру". Думается, роль Курбского в заговорах, связанных с фигурой Старицкого, Скрынниковым преувеличена. Она основана на поздних тенденциозных обвинениях, возведенных царем на беглого боярина в письмах и наказах послам. Независимыми источниками факт связи Курбского со сторонниками Владимира Андреевича не подтверждается, князь же в своем третьем послании его отрицал: "Воистину, о сем и не мыслих, понеже и не был достоин того"32.

Таким образом, утверждение Курбского о внезапности его бегства из России из-за опасения несправедливых гонений является ложным. Он бежал, опасаясь раскрытия своих изменнических связей с литовцами, но перед этим позаботился о гарантиях оплаты своего предательства. Скрынников обратил внимание на опубликованное Г. З. Кунцевичем свидетельство Литовской метрики о выезде князя. Когда последний пересек границу, обнаружилось, что он обладает огромной суммой денег: 300 золотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44(!) московских рубля. Происхождение этих денег неизвестно, но показательно, что они практически все в "иностранной валюте", что позволяет предположить: за измену боярин получил не только земельные, но и денежные пожалования33.

Устрялов приводил следующую легенду об обстоятельствах побега: "В та же лета (1564г. - А. Ф.) во граде Юрьеве Ливонском быша воеводы князь Андрей Михайлович Курбский да зять его Михаиле Федорович Прозоровский. Князь же Андрей, уведав на себя царский гнев и не дождався присылки по себя, убояся ярости цареви. Помянув же прежния свои службы и ожесточися. Рече же супружнице своей сице: "Чесо ты, жено! Хочеши: пред собою ли мертвым мя видети, или за очи жива мя слышати!" Она же к нему рече: "Яко не точию тя мертва хощу видети, но ниже слышати о смерти твоей, господина моего, желаю!" Князь же Андрей прослезився, и, целова ю и сына своего деятолетна суща, и прощение сотворив с ними, и чрез стену града Юрьева, в нем же бысть воеводою, прелезе; ключи же врат градных поверже в кладезь. Некто же верный раб его, именем Васька, по реклому Шибанов, приготовя князю своему кони оседланы вне града, и на них седоша, и к литовскому рубежу отъехаша и в Литву приидоша"34.

Однако обстоятельства бегства были не столь романтическими. Курбский выехал 30 апреля 1564г. с тремя лошадьми и 12 сумами добра. По Ниенштедту, он бросил беременную жену. Путь князя лежал через замок Гельмет, где он должен был взять проводника до Вольмара; там его ждали посланцы Сигизмунда. Но гельметцы арестовали изменника, ограбили его и как пленника повезли в замок Армус. Там местные дворяне отняли у него лисью шапку, отобрали лошадей. В Вольмар Курбский прибыл ограбленный до нитки. Позже Курбский судился с обидчиками, но вернул лишь некоторую часть похищенного. В эмиграции он особо жалел об оставленных в России дорогих доспехах и библиотеке. Литовский воевода А. Полубенский предлагал выменять их на русских пленных, но ему отказали35.

Позже Курбский связывал свое бегство с угрозой гонений и репрессий: "Изгнанну ми бывшу без правды от земли Божий и в странстве пребывающу... И мне же нещасливому что въздал? Матерь ми, и жену, и отрочка единаго сына моего, в заточению затворенных, троскою (горестью [польск.]. - А. Ф.) поморил; братию мою единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил, служащих ему верне, имения мои и их разграбил, и над то все горчайшего: от любимаго отечества изгнал, от другов прелюбезных разлучил!" (Предисловие к "Новому Маргариту")36. Однако описанные князем гонения имели место после его бегства и были во многом им же и спровоцированы. То, что Курбский во всех своих произведениях стремился оправдать эту измену и подвести под нее высокоморальные основания, показывает, насколько этот вопрос мучил его совесть.

Беглый боярин, видимо, ненапрасно боялся опалы. Иван IV отмечал, что князь изменил "единаго ради малаго слова гневна", значит, оно все же прозвучало. В наказе послам в Литву 1565 г. Грозный велел говорить: "Учал государю нашему Курбский делати изменные дела, и государь был хотел его наказати, и он, узнав свои изменные дела, и государю нашему изменил". В беседе с литовским послом Ф. Воропаем Грозный клялся "царским словом", что он не собирался казнить боярина, а хотел лишь убавить ему почестей и отобрать у него "места" (вотчины? должности? - А. Ф.)37. Позже в своих письмах и наказах послам царь разрисовал "измены" Курбского. Однако это сделано задним числом, в 1564г. если что-то князю и грозило, то лишь "малое слово гневно".

За свою измену, помимо денег, Курбский получил земельные пожалования. 4 июля 1564 г. он получил грамоту на владение Ковельским имением (вотчиной князей Любартовичей-Сангушков). Речь шла не о полной собственности, он получил имение в так называемую "крулевщину". Оно принадлежало короне и давалось по личному распоряжению короля во временное владение за особые заслуги, на условиях несения военной службы. Таким образом, по выражению Ю. Бартошевича, князь в Литве стал "только заурядным арендатором"38.

Во владении Курбского в составе Ковельского имения находились замки в Ковеле и в местечке Вижве, дворец в Милановичах и 28 деревень. Все это было разделено на три волости: Ковельскую, Вижовскую и Миляновичскую. Кроме того, Курбский получил должность старосты Кревского в Виленском воеводстве и мог участвовать в заседаниях сейма. Позже владения князя расширились: 23 ноября 1568г. ему была пожалована Смедынская волость, а 27 июля 1568 г. - ленное право на 10 сел в Упитской волости39.

Полученные пожалования надо было отрабатывать, и Курбский повел войска на свою бывшую родину, которую в своих письмах Грозному трогательно называл "землей божией". Уже в сентябре 1564 г. князь командовал передовым полком в литовской армии, осадившей Полоцк (вместе с волынским воеводой, Луцким, Виленским и Брацлавским старостой Б. Ф. Корецким). Принимал он участие и в других походах на Россию. Скрынников приводит яркие свидетельства из архивных документов о поведении беглого боярина в одном из таких походов. Курбский окружил русский отряд, загнал его в болото и разгромил. Эта победа вскружила ему голову, и предатель стал просить у Сигизмунда 30-тысячную армию для похода на Москву. При этом он восклицал, что если ему не доверяют, то пусть прикуют цепями к телеге и приставят караул, который застрелит его в ту же секунду, когда литовцы усомнятся в его намерениях. На этой телеге Курбский готов был вести войска на Москву и добыть русскую столицу для польского короля40.

Курбский не осознавал (или не хотел признавать) свой невысокий статус в эмиграции. При бегстве он рассчитывал на определенные привилегии, понимая их в соответствии с воспитанием московского боярина, для которого близость к царю означала право на вседозволенность и произвол. Отсюда и его дикое, с точки зрения шляхтичей, поведение. Он присвоил себе титул князя Ковельского и стал самовольно раздавать своим слугам земельные пожалования (ковельский урядник Иван Калымет получил села Секунь и Сушки, а А. Барановский - с. Борки). "Москаль" быстро перессорился с соседями, учинял разбойные нападения на них с применением огнестрельного оружия. Новый владелец Ковеля чинил произвол и по отношению к подданным - в стиле своего былого господина, Ивана Грозного. Например, финансовые споры лета 1569 г. с ковельскими евреями он попытался решить просто и радикально: посадил несчастных во дворе своего замка в пруд с пиявками и держал их там до вмешательства властей. Королевскому приказу отпустить страдальцев Курбский подчинился крайне неохотно. Его слуга возражал королевским посланцам: "Разве пану не вольно наказывать подданных своих, не только тюрьмою или другим каким-либо наказанием, но даже смертью?"41. Из этого эпизода видно, что обличение произвола сильных мира сего для князя-эмигранта было лишь абстрактной теорией. На практике он исповедовал принципы своего идейного оппонента, Ивана Грозного: "Жаловать своих холопов вольны, и казнить вольны же".

Помимо ссор с соседями и конфликтов с властями, много неприятностей принесла Курбскому его женитьба в 1571 г. на княгине Марии Юрьевне Голшанской. Его русская семья, судя по всему, погибла в опричнину. Для Голшанской он был уже третьим мужем (первый - А. Я. Монголт, от которого остались дети Андрей и Ян, и второй - М. Т. Козинский, от него - дочь Варвара, бывшая замужем за Юрием Збаражским). Брак был выгоден беглому боярину: он породнился со знатными литовскими фамилиями: князьями Сангушками, Збаражскими, Соколинскими, Полубенскими, Сапегами, Монголтами и Воловинами. К его владениям присоединялись богатые земли Голшанской: имения Дубровины, Шешели, Крошты, Жирмоны, Орловкишки и Осмиговичи в нескольких поветах.

Однако новые родственники вовлекли Курбского в склоки и свары, царившие в их семействе. Мария враждовала со своей сестрой Анной. Дело доходило до вооруженных стычек между их дворовыми людьми. К 1578 г. в судебных документах накопилось более 200 выписок по их взаимным тяжбам. Кроме того, Мария передала новому мужу все свои земли, что вызвало вражду к нему со стороны Яна и Андрея. Супруги же явно "не сошлись характерами": Мария была женщиной волевой, решительной, очень религиозной (постоянно носила с собой церковные книги и ковчежец с мощами), тогда как Курбский пытался обращаться к ней, по образному выражению Опокова, согласно с московской пословицей: "Люби жену, как душу, но тряси, как грушу". Марию это раздражало, литовская княгиня не привыкла к подобным обычаям.

В 1577г. по указанию своей госпожи служанка Голшанской и ее брат похитили архив князя из его Дубровицкого имения. Мария передала его Андрею и Яну. При розыске по краже со взломом Курбский обнаружил мешочек с песком, волосами и другими "колдовскими" предметами. То, что княгиня насылала на него чары и ворожбу, произвело на князя удручающее впечатление. Он посадил ее под домашний арест в Ковельском замке, но оттуда она сумела передать весточку сыновьям, и Андрей Монголт с вооруженным отрядом начал громить имения Курбского. Мария пожаловалась в суд, что московит выбил из служанки Раины признание в краже, велев своему слуге изнасиловать ее в тюрьме.

Столь острый конфликт в 1578 г. завершился разводом. На предшествовавшем ему суде Курбскому пришлось отвечать, почему он жене чинил "бои, мордерство и окрутенство". Князь, в силу психологии московского боярина, своей вины не видел и недоуменно возражал, что всего-то "вежливенько стегал ее плеткой"42. Фактически ему пришлось откупиться от Голшанской, удовлетворив ряд ее финансовых претензий.

По законам Великого княжества Литовского, владелец Ковеля, несмотря на развод, не мог вступить в новый брак до смерти своей прежней супруги. Между тем в 1579 г. он женился на Александре Семашке, дочери Кременецкого старосты. От нее Курбский имел двух детей: Марину (1580 г.) и Дмитрия (1582 г.). Однако рождение наследников означало угрозу для прав на имение Марии Голшанской и ее детей. И тогда в 1582 г. она начала новый судебный процесс, объявив свой развод и новый брак Курбского незаконными. Суд грозил князю большими неприятностями. Он в ответ собрал свидетельства о том, что Мария изменяла ему со слугами, но это не давало оснований для оправдания его второго брака. К тому же владелец Ковеля был уже издерган постоянными судебными разбирательствами: в 1580г. - с королевским секретарем В. И. Борзобогатым-Красенским по поводу набора гайдуков для армии, в 1581 г. - с Я. К. Жабою-Осовецким, отказавшимся выполнять распоряжения Курбского и за это согнанным с его земель, в 1582 г. - со вдовой Н. Вороновецкой, обвинявшей Курбского в организации убийства ее мужа Петра. В 1582 г. также была тяжба с крестьянами Смедынского имения, зимой 1583 г. - с И. Пятым Торокановым-Калиновским по ложному доносу. Курбский искал спасения в военной деятельности: на период его нахождения в действующей армии (например, в 1579 и 1581 гг.) по литовским законам все судебные дела против него приостанавливались. На суд о разводе он предпочел не являться, ссылаясь на болезнь.

Между 6 и 24 мая 1583г. Курбский, находясь в глубокой депрессии, умер в своем имении в Ковеле. Он был похоронен в Ковельском монастыре Святой Троицы в Вербке. Княгиня Александра Семашка сумела вступить во владение его имением, однако использовала доход с него исключительно для собственных увеселений. Она устраивала балы с жолнерами и проматывала нажитые мужем деньги. Это не осталось незамеченным властями, и с 1585 г. корона начинает отбирать у нее одну деревню за другой. В 1590 г.

Ковельское имение было конфисковано и затем передано малогостскому кастеляну А. Фирлею, зятю Марии Голшанской. Но потомки Курбского освобождать его не спешили, и тогда 17 июня 1597 г. гайдуки Фирлея ворвались в Ковель, перебили слуг Семашки и выгнали княгиню в сопровождении уцелевшей дворни, ограбленной до нижней одежды43.

Судьба потомков Курбского оказалась связанной с Россией. В 1656г. в бою под Великими Луками русской армией был взят в плен его внук Каспар. Он был перекрещен под именем Кирилла и некоторое время служил царю Алексею Михайловичу, так как после взятия Полоцка и Витебска его имение оказалось на территории, отошедшей к России. После того, как по Андрусовскому перемирию (1667 г.) Полоцк и Витебск вернули Речи Посполитой, Каспар-Кирилл вновь оказался на службе Польско-Литовского государства.

В 1684 г. Александр, младший сын Каспара-Кирилла, выехал в Россию, перешел в православие под именем Якова и, соблазнившись богатым жалованием, попросился в русское подданство. В награду за выезд и крещение он получил 50 рублей, лисий кафтан, персидские шелковые штаны и другую одежду, а в 1685 г. - 100 рублей на покупку и построение двора. (В дальнейшем он служил в чине стольника, о его потомстве ничего неизвестно.) В 1686 г., узнав об этих милостях, в Россию выехал на службу и его старший брат Александр. Видимо, в качестве фамильной черты у Курбских осталось стремление переменить родину на более выгодное место жительства. Как рок, преследовали Курбских (их фамилия стала писаться "Крупские") и семейные неприятности, мучившие в свое время и А. М. Курбского. В 1693 г. Яков убил свою жену и был за это сослан в Сибирь. Род в дальнейшем пресекся44.

Таким образом, последний, литовский период жизни Курбского представлял собой своеобразную хронику судебных разбирательств и семейных скандалов. Но именно в это время князь интенсивно занимался эпистолярным творчеством, благодаря которому он и вошел в историю. Его литературную деятельность можно разделить на три направления: знаменитая переписка с Иваном Грозным (сюда же относится памфлет "История о великом князе Московском"), полемические письма на культурно-религиозную тематику, переводы и комментарии к произведениям христианских теологов и церковным текстам.

Первые эпистолярные опыты Курбского относятся к 1563 - 1564 гг., к периоду Юрьевского наместничества. Он вступил в переписку со старцем Псково-Печерского монастыря Вассианом Муромцевым, обсуждал с ним некоторые богословские вопросы, а также выступил с критикой существующих в России порядков. Во втором послании Вассиану боярин подробно разобрал бедствия каждого из сословий (священников, "воинского чина", купцов и земледельцев) и обвинил в них лиц "державных, призванных на власть от Бога", которые "сверепие зверей кровоядцов обретаются... неслыханные смерти и муки на доброхотных своих умыслиша". Князь гневно писал "о нерадении же державы и кривине суда и о несытстве граблении чюжих имений". Причину этого Курбский видит в отступничестве от православия, нарушении благочестия и происках дьявола45.

Данную тему Курбский развил в обличительном письме Ивану Грозному, написанном сразу после бегства из России 30 апреля 1564 года. Оно содержало две основные идеи: жалобы Курбского на несправедливые гонения на него и других "сильных во Израили" воевод и обвинение Ивана IV в неправедном, антихристианском, чуть ли не еретическом поведении46. Князь доказывал несоответствие облика Грозного идеалу православного царя и перечислял эти расхождения по пунктам. Царь стал "супротивным" православию, потому что уничтожил лучших представителей своего богоизбранного народа ("Нового Израиля"). Вместо них он окружил себя злыми "ласкателями", развращающими душу государя и толкающими его на неправедные деяния. Курбский делал намеки и на склонность Ивана к сексуальным извращениям и незаконность его происхождения (незаконный сын Елены Глинской и И. Ф. Овчины-Телепнева-Оболенского). Все это, по мнению князя, сближало Ивана IV с Антихристом.

Разъяренный столь дерзкими обвинениями, царь сочинил ответ - почти в 20 раз более пространный, чем послание Курбского. В своем письме он развивал две темы. Первая - концепция неограниченной царской власти, данной ему от Бога; Курбский, не захотев слепо выполнить волю государя и принять мученическую смерть, стал изменником. Второй темой была злокозненная и преступная деятельность аристократии во главе с Курбским, Адашевым, Сильвестром, Д. И. Курлятевым и другими. Грозный подробно перечисляет их подлости и измены, начиная с так называемой эпохи "боярского правления" и кончая бегством Курбского. При этом он прибег к особому приему: Иван IV заявил, что в 1550-е годы был обманным путем отстранен от власти, а всеми делами в стране заправляли изменники - бояре и поп Сильвестр. Поэтому обвинения, брошенные Курбским царю, в необоснованных репрессиях и разорении державы, относятся к ним, друзьям и соратникам князя, а царь в качестве карающей божьей десницы разогнал и наказал изменников, "которых везде казнят"47.

Такая трактовка истории 1550-х годов оказалась совершенно неожиданной для Курбского. Он сочинил ответ, но исследователи называют его "загадочным". На царские обвинения он ничего не возразил, ограничившись общей критикой литературного стиля послания: "Широковещательное и многошумящее твое послание... иже от неукротимаго гнева с ядовитыми словеси отрыгано, еже не токмо цареви, но и простому, убогому воину сие было не достоило... паче меры преизлишне и звягливо (крикливо. - А. Ф.)... туто же о постелях, о телогреях... яко бы неистовых баб басни". Остались неопровергнутыми заявления об узурпации власти государя "синклитом" во главе с Адашевым и Сильвестром, "начальниками" Курбского и других бояр. Второе письмо князя было написано, по предположению X. Ф . Грехема, около 1569 - 1570гг., но так и не было отправлено к царю. Видимо, беглый боярин чувствовал слабость и беспомощность своего ответа48.

В 1577 г., после успешного похода на ливонские земли, Иван IV, торжествуя, написал Курбскому из Вольмара, занятого русскими войсками, новое послание, повторяющее те же основные идеи. Тогда Курбский написал сразу несколько сочинений; одни исследователи объединяют их в Третье послание Курбского (как основной текст и два постскриптума), другие же рассматривают как 3-е, 4-е и 5-е послания49, датируемые 1579 годом. В них князь ответил на ряд обвинений, выдвинутых в Первом послании Грозного. Для убедительности князь включил в свой текст два отрывка из "Парадоксов" Цицерона и отослал Ивану IV сразу и второе, и третье послания. Их содержание, по наблюдению Грехема, вызвало крайнее раздражение царя. В письме Стефану Баторию от 21 ноября 1579 г. Грозный, в гневном запале, обвинил князя в том, что он "навел" на Русь Батория, науськивал на Россию крымского хана и хотел убить государя50.

 

ivan4kurb2.jpg
Второе послание Ивана Грозного Андрею Курбскому.


Что же вызвало такую ярость? В Третьем послании Курбского утверждалось, что "изменный синклит" его друзей, Адашева и Сильвестра, на самом деле состоял из праведников, своими советами и наставлениями направлявших лютого и грешного государя на истинный путь. Они Ивана "исторгнувши от сетей диявольских", но он "избил" советников-праведников и тем самым проявил свою подлинную, антихристову сущность. Все встречные обвинения Грозного Курбский объявил клеветническими. Таким образом, в своем послании Курбский дал совершенно противоположную трактовку истории 1550-х годов, хотя в ней фигурировали те же лица.

Новое истолкование минувших событий князь развернул на страницах знаменитого памфлета "История о великом князе Московском". Там впервые прозвучало название этого "синклита": "Избранная Рада". Так князь именовал фактическое, хотя и неофициальное правительство середины XVI в., состоявшее из чуть ли не полусвятых мужей. Согласно политическим воззрениям Курбского, Иван, воспитанный в пороках, не имел права самостоятельно, бесконтрольно править и потому должен был окружить себя советниками-праведниками. С их деяниями связаны самые славные и героические страницы российской истории 1550-х годов. Прогнав их от себя в 1560 г., царь окончательно превратился в Сатану на троне, Антихриста, и начал гонения на новых христианских мучеников. Боярин посвятил несколько глав своей "Истории" мартирологу убиенных Грозным с описанием леденящих душу подробностей его злодеяний.

Вопрос о времени создания "Истории" остается спорным. Наибольшее распространение получила версия Зимина, считавшего, что она написана около 1573 г. с целью дискредитировать Ивана IV в глазах польских и литовских дворян, помешать избранию Грозного на престол Речи Посполитой во время первого польского бескоролевья. Однако другие исследователи склонны пересмотреть такую датировку. И. Ауэрбах называет временем работы Курбского над данным произведением 1581 г., В. В. Калугин - 1579 - 1581 годы. Заслуживают внимания аргументы С. А. Елисеева. Он указал на то, что нет свидетельств хождения памфлета в Польско-Литовском государстве в то время. В Третьем послании Курбский не упоминает "Историю", хотя для него вообще характерны ссылки на свои сочинения. Поэтому гораздо вероятнее, что она была написана после возобновления полемики, в 1577 - 1579 годах. Если учесть содержащееся в памфлете глухое пророчество об убийстве Грозным своего сына, совершенном в 1581 г., то наиболее приемлемой датой создания "Истории" следует признать 1581 - 1583 годы51.

Переписка Грозного и Курбского является важным историческим источником. На ее основе в отечественной и зарубежной историографии были созданы теория "двух Иванов" (хорошего царя при благих советниках и изверга после освобождения от их нравственного влияния) и концепция "Избранной Рады" (особого правительства реформаторов 1550-х годов). Однако до сих пор в науке идут споры, как отделить в переписке отображение исторической реальности от субъективных, полемических выдумок царя Ивана и князя Андрея. В основном дискуссия ведется вокруг проблемы "Избранной Рады": одни ученые безоговорочно доверяют словам Курбского о ее существовании, их оппоненты (И. И. Смирнов, А. Н. Гробовский и др.) видят в концепции "Рады" политический миф, походя созданный князем-эмигрантом и ставший впоследствии историографическим стереотипом52.

Находясь в Литве, Курбский, помимо полемики с русским царем, активно вмешивался в споры по церковно-догматическим вопросам. Впервые он обратился к этой теме еще в последний год своего пребывания в России, в письмах к Вассиану Муромцеву и в "Ответе о правой вере Ивану многоученому" (протестантскому пастору И. Виттерману), видимо, написанном тогда же. В эмиграции он посвятил свои произведения в основном двум вопросам: борьбе против церковной унии, обличению догматических и литургических заблуждений западной церкви и апологетике русского языка и церковно-православной культуры на землях Великого княжества Литовского. Курбский резко критиковал католичество, протестантство и прочие "ереси", отстаивал позиции православия в Речи Посполитой. Он не стремился создать вокруг себя сколько-нибудь крупное общественное движение, но вел переписку со многими представителями православного литовского дворянства, в среде которого и пропагандировал свои взгляды. В числе его адресатов были князь Константин Острожский, московский эмигрант, живший при дворе князя Ю. Слуцкого старец Артемий, владелец типографии в г. Вильно Кузьма Мамонич, паны Кодиан Чаплич, Федор Бокей Печихвостый и Остафий Троцкий, львовский мещанин Семен Седларь и другие53.

Наряду с перепиской, антизападную пропаганду Курбский развернул в своей литературной и переводческой деятельности. Возможно, в его окружении была составлена Толковая псалтырь с антииудейской направленностью. Он составил сборник под названием "Новый Маргарит", состоящий из 72 статей, с новыми переводами сочинений Иоанна Златоуста, его жития, а также с собственной работой "О знаках книжных", посвященной теории пунктуации, и "Предисловием", содержащим автобиографические сведения и характеристику Ивана Грозного как Антихриста. Князю-эмигранту приписывают и одно из Сказаний о Максиме Греке (которого он считал своим духовным учителем), комментарии к трудам Иоанна Дамаскина и другие работы.

Для переводческой деятельности и литературного творчества необходимо было обладать широкими познаниями. О Курбском можно говорить как об одном из образованнейших русских людей XVI века. Он изучал науки и языки, был знаком с грамматикой, риторикой, диалектикой, астрономией, уже в пожилом возрасте выучил латынь. Судя по его сочинениям, он знал философские сочинения Аристотеля, Цицерона, Парменида, Эпикура, Платона, Эразма Роттердамского, Кирилла Александрийского. Он прекрасно ориентировался в патристике и в произведениях христианских теологов. На страницах его трудов фигурируют имена Филона Александрийского, Григория Нисского, Оригена, Фомы Аквинского, Григория Паламы, Августина Блаженного, Амвросия Медиоланского, Тертуллиана, Лютера и других.

Список приписываемых Курбскому переводов говорит сам за себя: два отрывка из "Парадоксов" Цицерона, "Источник знания" Иоанна Дамаскина, "Слово Иоанна Златоустого на пентикостие о святом дусе", 44 - 47-я беседы Иоанна Златоуста на Евангелие от Иоанна, "От другие диалектики Иона Спакинбергера о силлогизме вытолковано", "Диалог" патриарха Геннадия Схолария, творения Симеона Метафраста, отрывки из Хроники Евсевия Кесарийского, "Повесть о Варлааме и Иоасафе", "Епифания, епископа Кипрского о восстании из мертвых свидетельство", послание Игнатия Богородице и "ответ" ему Богородицы, произведения Василия Великого, Григория Богослова, Дионисия Ареопагита54.

Курбский был первым из древнерусских книжников, обладавшим столь обширными философскими знаниями, и выработавшим собственную систему воззрений на общество, государство, человека. В ее основе лежала идея, что человеческий разум и Бог подобны друг другу, в чем можно усмотреть элементы рационализма, как, например, в цитируемом в "Истории о великом князе Московском" совете Ивану Грозному Максима Грека: "Не выполняй богомольный обет, если он неразумен" (sic!). Мудрый совет князь считал проявлением разума, а стало быть, и божества.

Эти взгляды и обусловили особенности политических воззрений Курбского и его оценки правления Ивана IV. Он отстаивал необходимость участия в управлении страной советников- праведников, носителей "дара духа" и "правости душевной". Его позицию нельзя свести только к защите права боярства вмешиваться в управление страной и дела царя, как это иной раз делается в исследовательской литературе. Соотношение "советники - царь - Бог" у Курбского тоньше. У него есть советники святые, приводящие жизнь морально неустойчивого царя в соответствие с божьими заповедями. Их антиподом выступают "злые ласкатели", сбивающие государя с пути истинного: "Бесосогласным твоим бояром, губителем души твоей и телу, иже тя подвижут на Афродитские дела и детми своими паче Кроновых жерцов действуют"55.

Отсюда и вытекала главная идея князя, иллюстрируемая им концепцией "Избранной Рады": Иван Грозный, не наделенный добрыми человеческими качествами, должен был окружить себя советниками-праведниками для придания своей власти божественной легитимности. В противном случае упивающийся самовластьем царь, по Курбскому, тешится мыслью встать вровень с Богом ("Аще бессмертным мнишь собе?"). За это неизбежно последует возмездие, падение и превращение в Сатану (в "Истории" ее автор приводит в подтверждение данной мысли легенду о царе Фосфоре). По общей мысли Д. С. Лихачева и А. Н. Гробовского, князь описывает правление Ивана в своеобразном жанре "антижития"56. Это история одного человека, одного царствования, созданная по всем законам житийной литературы, но с противоположной расстановкой акцентов, раскрывающей грехопадение "некогда праведного царя". Очевидно отличие взглядов Курбского от позиции Грозного и официальной политической идеологии Московской Руси, трактовавших монарха как носителя Божьей воли. Князь вносил в политическую теорию нравственно-этические принципы, основанные на православном учении и европейской философской мысли.

Таким образом, Андрей Михайлович Курбский по своим взглядам, уровню культуры и образованности действительно опередил свое время. Чего нельзя сказать о его деятельности на ниве государственной службы, где он был лишь одним из многих бояр и воевод, а затем стал изменником.

Примечания

1 . ВЕНЦЛОВА Т. Тщетные усилия. История князя Андрея Курбского. - Вильнюс, 1993, N 3, с. 118.
2 . ГОРСКИЙ С. Жизнь и историческое значение князя Андрея Михайловича Курбского. Казань. 1858; ОПОКОВ З. Князь А. М. Курбский. Киев. 1872; Сказания князя Курбского. СПб. 1868, с. VII - XXXIII; БАРТОШЕВИЧ Ю. Князь Курбский на Волыни. - Исторический вестник, 1881, т. 6; ИВАНИШЕВ Н. Жизнь князя Курбского в Литве и на Волыни. Т. 1 - 2. Киев. 1849.
3 . ЗИМИН А. А. Опричнина Ивана Грозного. М. 1960, с. 117 - 119; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка Грозного и Курбского. Л. 1973; его же. Бегство Курбского. В кн.: Прометей. N 11. М. 1977; СМИРНОВ И. И. Очерки политической истории Русского государства 30 - 50-х годов XVI века. М. -Л. 1958, с. 434.
4 . РЫКОВ Ю. Д. "История о великом князе Московском А. М. Курбского" как источник по истории опричнины. Канд. дисс. М. 1984, с. 36 - 109.
5 . Библиографию см.: ГЛАДКИЙ А. И., ЦЕХАНОВИЧ А. А. Курбский Андрей Михайлович. В кн.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV - XVI в. Ч. 1. Л. 1988, с. 501 - 503.
6 . AUERBACH I. Andrej Michajlovic Kurbskij. Mimchen. 1985.
7 . BACKUS О. P. A. M. Kurbsky in the Polish-Lithuanian State (1564 - 1583). - Acta Balto-Slavica. 1969 - 1970. Vol. 6; KOTARSKI H. Kurbski A. In: Polski Slovnik Biograficzny. T. 16. Wroclaw- Warszawa - Krakow - Gdansk. 1973; RUSS H. Moskauer "Westler" und "Dissidenten". In: Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht: 11. - 17. Jahrhundert. Mimchen. 1988.
8 . Русская историческая библиотека (РИБ). Т. 31. СПБ. 1914, стб. 182; КАЛУГИН В. В. Когда родился князь Андрей Курбский. - Архив русской истории. Вып. 6. М. 1995, с. 241 - 242.
9 . НАЗАРОВ В. Д. О структуре "государева двора" в середине XVI в. В кн.: Общество и государство феодальной России. М. 1975, с. 46, 53; Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 13. М. 1965, с. 154.
10 . Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI века. М. -Л. 1950, с. 55; Разрядная книга 1475 - 1598гг. М. 1966 (РК-1), с. 129, 132; Разрядная книга 1475 - 1605гг. Т. 1. Ч. 2. М. 1977 (РК-2), с. 380, 394, 402.
11 . ПСРЛ. Т. 13, с. 188; РИБ. Т. 31, стб. 175 - 176; РК-1, с. 133, 135, 136; РК-2, с. 407, 413; Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. 1. Ч. 3. М. 1978 (РК-3), с. 418; ЭСКИН Ю. М. Местничество в России XVI - XVII вв. Хронологический реестр. М. 1994, с. 49, N 101.
12 . ПСРЛ. Т. 13, с. 207 - 208, 215, 218; РИБ. Т. 31, стб. 177, 178, 183 - 203; РК-1, с. 137; РК-3, с. 418, 422, 428, 438.
13 . ПСРЛ. Т. 13, с. 231 - 232; РИБ. Т. 31, стб. 212.
14 . ПСРЛ. Т. 13, с. 234; РК-1, с. 143, 144, 153; РК-3, с. 455 - 456, 461 - 462, 500 - 501.
15 . РК-1, с. 156 - 157; РК-3, с. 511; ЭСКИН Ю. М. Ук. соч., с. 52. N 129.
16 . РК-1, с. 162; Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. 2. Ч. 1. М. 1981 (РК-4), с. 4, 7.
17 . ПСРЛ. Т. 13, с. 287, 299, 303 - 304, 311; РК-1, с. 170, 172 - 173; РК-4, с. 18, 27 - 28.
18 . Этим днем датируется получение известий об отступлении Мухаммед-Эмина (См.: ЗАГОРОВСКИЙ В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. Воронеж. 1991, с. 132 - 133); РК-1, с. 170, 178; РК-4, с. 38, 46.
19 . ПСРЛ. Т. 13, с. 340 - 341; РИБ. Т. 31, стб. 247 - 248, 249 - 253, 257 - 259; РК-1, с. 178, 189 - 190; РК-4, с. 46, 76, 78, 80, 83.
20 . ПСРЛ. Т. 13, с. 340 - 341; РК-1, с. 96; РК-4, с. 106.
21 . ПСРЛ. Т. 4. СПб. 1848, с. 314; Сказания князя Курбского, с. XII - XIII; ЯСИНСКИЙ А. Н. Сочинения князя Курбского как исторический материал. М. 1889, с. 63 - 64.
22 . ПСРЛ. Т. 13, с. 349; РК-4, с. 114, 121, 127.
23 . РК-1, с. 201; РК-4, с. 138.
24 . Акты XIII - XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества. Ч. 1. М. 1896. N 188, с. 170 - 171; Архив историко- юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Н. Калачевым. Кн. 3. СПб. 1861. Отд. 3, с. 29; СМИРНОВ И. И. Ук. соч., с. 434. Примеч. N 42.
25 . Ср.: ГЛАДКИЙ А. И., ЦЕХАНОВИЧ А. А. Ук. соч., с. 494. В статье соратником Курбского в походе июня 1558 г. во главе передового полка ошибочно назван А. Ф. Адашев (вместо его брата Д. Ф. Адашева); СКРЫННИКОВ Р. Г. Царство террора. СПб. 1992, с. 187; АЛЬШИЦ Д. Н. Начало самодержавия в России. Л. 1988, с. 47 - 49.
26 . КАРАМЗИН Н. М. История государства Российского. Т. 9. СПб. 1843, стб. 33 - 34; СОЛОВЬЕВ С. М. Соч. Кн. 3. Т. 6. М. 1989, с. 525; КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Соч. в 9 томах. Т. 2. М. 1988, с. 154; Сказания князя Курбского, с. XV; ПИОТРОВСКИЙ М. П. Князь А. М. Курбский. Историко-биографические заметки по поводу последнего издания его "Сказаний". В кн.: Ученые записки Казанского университета, 1873, N 6, с. 21; ОПОКОВ З. Ук. соч., с. 2; ЗИМИНА. А. Опричнина, с. 113; РЫКОВ Ю. Д. История о великом князе Московском, с. 93, 103; КОБРИН В. Б. Иван Грозный. М. 1989, с. 61 - 62; АЛЬШИЦ Д. Н. Ук. соч., с. 123.
27 . ГОРСКИЙ С. Ук. соч., с. 123, 148, 218; ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 111; ЯСИНСКИЙ А. Н. Ук. соч., с. 66; БАХРУШИН С. В. Иван Грозный. В кн.: БАХРУШИН С. В. Научные труды. Т. 2. М. 1954, с. 297; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 59 - 60; его же. Бегство Курбского, с. 294 - 300; его же. Царство, с. 183; ШМИДТ С. О. У истоков российского абсолютизма. М. 1996, с. 261, 264.
28 . Переписка Ивана Грозного, с. 378. Примеч. 9; Послания Ивана Грозного. М. -Л. 1950, с. 536; СКРЫННИКОВ Р. Г. Бегство Курбского, с. 294; ЯСИНСКИЙ А. Н. Ук. соч., с. 66.
29 . РИБ. Т. 31, стб. 381; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 56; его же. Курбский и его письма в Псково-Печерский монастырь. В кн.: Труды отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Т. 18. М. -Л. 1962, с. 103.
30 . СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 59.
31 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 232; т. 2, с. 193; Сказания князя Курбского, с. 399.
32 . Переписка Ивана Грозного, с. 109; СКРЫННИКОВ Р. Г. Царство, с. 183.
33 . Акт Литовской метрики о бегстве князя А. М. Курбского. - Известия Отделения русского языка и словесности АН (Изв. ОРЯС), 1914, Ч. 19. Кн. 2, с. 284; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 60; его же. Царство, с. 184 - 185.
34 . Цит. по: Сказания князя Курбского, с. 339 - 340. Примеч. 213.
35 . Акт Литовской метрики, с. 284; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 60; его же. Бегство Курбского, с. 299.
36 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 2, с. 303, 306.
37 . Переписка Ивана Грозного, с. 15; Сборник Русского исторического общества. Т. 71. СПб. 1892, с. 321; Чтения в обществе истории и древностей российских. Кн. 9. М. 1848, Отд. IV, с. 300.
38 . БАРТОШЕВИЧ Ю. Ук. соч., с. 71; ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 7, 10.
39 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 13, 246 - 247. Ковельскую волость составляли: г. Ковель, дворцы: Гридковичи, Шайно, Туличов, Хотешово, Гойшино, Нюйно, села: Красная Воля, Мошчоная, Дубовая, Облапы, Вербка, Бахово, Скулин, Белин, Стебли, Мостища, Смедино, слобода Верхи. В Вижовскую входили: местечко и замок Вижва, села Старая Вижва и Воля. К Миляновской относились: местечко Миляновичи и села: Порыдубы, Селище, Годевичи, Зелово, Туровичи, Клевецкое.
40 . ПСРЛ. Т. 13, с. 390; РК-4, с. 164 - 167; СКРЫННИКОВ Р. Г. Царство, с. 200.
41 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. т. 1, с. 37; т. 2, с. 1 - 13, 197; ОПОКОВ З. Ук. соч., с. 24.
42 . АНДРЕЕВ В. Очерк деятельности князя Курбского в защиту православия в Литве и на Волыни. М. 1873, с. 4; ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 80 - 83, 95, 98, 125, 158, 281.
43 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 192, 228, 247; Т. 2, с. 54, 81, 91, 127, 157, 186, 207, 214.
44 . КАЛАЙДОВИЧ К. Записка о выезде в Россию правнуков князя Андрея Михайловича Курбского. - Северный архив, 1824, ч. 12, N 19, с. 1 - 6.
45 . РИБ. Т. 31, стб. 395 - 399; подробнее см.: СКРЫННИКОВ Р. Г. Курбский и его письма; ANDREEV N. Kurbsky?s Letters to Vas?yan Muromtsev. - Slavonic and East European Review. 1955. Vol. 33, p. 414 - 436.
46 . Подробнее см.: ГРОБОВСКИЙ А. Н. Иван Грозный и Сильвестр. Лондон. 1987, с. 117 - 128; ЛУРЬЕ Я. С. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским в общественной мысли Древней Руси. В кн.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М. 1993, с. 240; СЕРГЕЕВ В. М. Структура текста и анализ аргументации Первого послания Курбского. В кн.: Методы изучения источников по истории русской общественной мысли периода феодализма. М. 1989, с. 118 - 130.
47 . Переписка Ивана Грозного, с. 14 - 31.
48 . Там же, с. 101; ГРЕХЕМ X. Ф. Вновь о переписке Грозного и Курбского. - Вопросы истории, 1984, N 5, с. 175.
49 . РЫКОВ Ю. Д. Археографический обзор. В кн.: Переписка Ивана Грозного, с. 298 - 299; Der Briefwechsel Iwans des Schrecklichen mil dem Fursten Kurbskij. In: Quellen und Aufsatze zur russischen Geschichte. H. З. Leipzig. 1921. S. 14 - 18, 106 - 129, 170, Anm. 123; S. 172, Anm. 126; FENNELL J. The correspondence, between Prince A. M. Kurbsky and Tsar Ivan IV of Russia. 1564 - 1579. Cambridge. 1955, p. 199 - 247. Более верной представляется оценка Третьего послания Курбского как единого целого.
50 . ГРЕХЕМ X. Ф. Ук. соч., с. 178; УО Д. Неизвестный памятник древнерусской литературы. В кн.: Археографический ежегодник за 1971 г. М. 1972, с. 359.
51 . ЕЛИСЕЕВ С. А. "История о великом князе Московском" А. М. Курбского как памятник русской исторической мысли XVI в. Канд. дисс. М. 1984, с. 20 - 22; ИКОННИКОВ В. С. Опыт русской историографии. Т. 2. Кн. 2. Киев. 1908, с. 1826; ЗИМИНА. А. Когда Курбский написал "Историю о великом князе Московском"? - ТОДРЛ. Т. 18. М. 1962, с. 306 - 308; AUERBACH I. Gedanken zur Entstehung von A. M. Kurbskijs "Istorija о velikom knjaze Moskovskom". - Canadian-American Slavic Studies, 1979, vol. 13, N 1 - 2; КАЛУГИН В. В. Литературный кружок кн. Андрея Курбского в восточнославянских землях Речи Посполитой. - Slavia Orientalis, 1996, Rocznik 45, N 1; его же. Теоретические взгляды и авторские приемы древнерусского писателя (Иван Грозный и Андрей Курбский). - Вестник Российского гуманитарного научного фонда, 1997, N 1, с. 122.
52 . ВЕСЕЛОВСКИЙ С. Б. Исследования по истории опричнины. М. 1963, с. 108; СМИРНОВ И. И. Ук. соч., с. 145 - 150; ГРОБОВСКИЙ А. Н. Иван Грозный и Сильвестр; GROBOVSKY А. N. The "Chosen Council" of Ivan IV. N.Y. 1969.
53 . Подробнее содержание писем и разбор догматическо- религиозных взглядов Курбского см.: АНДРЕЕВ В. Ук. соч.; АРХАНГЕЛЬСКИЙ А. Борьба с католичеством и пробуждение Южной Руси к концу XVI в. - Киевская старина, 1886, т. 15, июнь, с. 243 - 260; ГРУШЕВСКИЙ А. Из полемической литературы конца XVI в. после введения унии. В кн.: Известия ОРЯС, 1917, т. 22, кн. 2. Пг. 1918. Тексты его посланий опубликованы Г. З. Кунцевичем: РИБ. Т. 31. Стб. 411 - 472.
54 . БЕЛЯЕВА Н. П. Материалы к указателю переводных трудов А. М. Курбского. В кн.: Древнерусская литература. Л. 1984; ЕЛИСЕЕВ С. А. Ук. соч., с. 50; ЦЕХАНОВИЧ А. А. К переводческой деятельности князя А. М. Курбского. В кн.: Древнерусская литература, с. 110; ЯСИНСКИЙ А. Н. Ук. соч., с. 78 - 79.
55 . Переписка Ивана Грозного, с. 10.
56 . ГРОБОВСКИЙ А. Н. Иван Грозный и Сильвестр, с. 117 - 129; ЛИХАЧЕВ Д. С. Стиль произведений Грозного и стиль произведений Курбского. В кн.: Переписка Ивана Грозного, с. 208 - 209.

Вопросы истории. 1999. № 1. С. 82 – 96.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Особенно интересна личность Ивана Семеновича Пересветова.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ПОПОВ В. Е., ФИЛЮШКИН А. И. БЕГСТВО КНЯЗЯ А. М. КУРБСКОГО: ДОКУМЕНТ ИЗ РИЖСКОГО АРХИВА

Существование публикуемого ниже документа уже давно известно многим исследователям эпохи Ивана Грозного. Честь его открытия в Рижском архиве принадлежит Г. А. Новицкому1, однако по каким-то причинам он ограничился лишь пересказом сопутствующего архивного описания. Отсюда многочисленные неточности в передаче содержания и далеко идущие, но никак не вытекающие из самого текста выводы.

Несколько лет спустя Р. Г. Скрынников обратился к этому свидетельству при описании бегства Курбского и привел небольшую цитату из него, касающуюся сношений князя с графом фон Арц2. Впрочем, историк, кажется, не жаловал беглеца и адресовал ему обвинения, для которых упомянутый источник едва ли давал достаточно оснований.

Наиболее полно содержание этого донесения представлено в книге И. Ауэрбах3, но и здесь встречаются, как нам кажется, неточности. К тому же многие интереснейшие показания либо совсем обойдены молчанием, либо оставлены без должного внимания.

Таким образом, представляется, что этот документ не потерял еще своего очарования и новизны, а уникальные сведения и ряд неясностей в нем еще ждут объяснения. Отметим также большую достоверность этого сообщения там, где это поддается проверке другими источниками, хотя трудно не заметить некоторую склонность беглого князя и его информаторов к преувеличениям.

Подлинник документа хранится в Государственном историческом архиве Латвии (Latvijas Valsts vestures arhivs), F. 673 (Rîgas Rîtes Ârçjais Arhîvs = Рижский магистрат, внешний архив). Ap. 3. K. 8. № 35. К. 1-6. Согласно архивному описанию, он представляет собой чистовую копию на шести листах, составленную в первой половине 1565 г. Большая часть текста написана одной рукой готическим курсивом, бумага датируется по водяным знакам 1550-ми гг. (Piccard, № 31421). Оригинал написан на немецком языке. Перевод выполнен В. Е. Поповым. Приносим благодарность дирекции Государственного исторического архива Латвии за разрешение публикации перевода документа.

Донесение князя А. М. Курбского польскому королю. 1564 год

Донесение о том, что сообщил господин Андрей Михайлович Курбский о ливонских и московских делах.

Первым делом он высоко превозносил свою верность и службу своему господину, великому князю Московскому, в частности, что он не пренебрегал своими обязанностями и не упускал ничего, что могло бы принести его господину славу, честь, процветание и прибыток, и теперь, поскольку он примкнул к королевскому величеству, он хотел бы так же служить и ему. Поэтому он решил предупредить королевское величество о вещах, не терпящих промедления, но напротив, исключительно срочные, и настоятельно хотел бы явиться к нему для встречи.

Затем он поведал и рассказал, что сословия, дворянство и города ливонской земли уже согласились и обещали великому князю свою верность, и что именно он склонил их к этому посредством переговоров и заключения договора. Произошло же это следующим образом: Вейланд, господин архиепископ Рижский и проч.4, воспитывал при своем дворе одного молодого человека по имени Иоганн Таубе, который позже был взят в плен, отправлен в Москву и находился там некоторое время5. Тогда же его отец6 приложил много труда и усилий, чтобы его высвободить, в частности — добивался и просил обменять на него боярина Темкина, взятого здесь в плен7. Но после того, как Темкин не был отпущен его королевским величеством, Иоганн Таубе был вынужден связать себя с великим князем присягой и вместе с тем обещал предоставить свои услуги в Ливонии. За это он тогда получил много больших подарков имениями и из казны8, и все потому, что его отец, как утверждали, был известный и уважаемый в Ливонии человек. Иоганн Таубе обещал великому князю позаботиться, чтобы при посредничестве его отца все ливонское дворянство склонилось к сдаче Московиту, и потому упомянутый Таубе был послан великим князем к отцу, в Дерпт, чтобы тот через него мог начать и вести переговоры как с рижанами, так и с рыцарством, общее собрание которых проходило тогда в Берзоне9 на границе. И после переговоров, проведенных с рижанами и дворянами, Иоганн Таубе написал воеводе Андрею ответ, что они все вместе решили подчиниться великому князю, как только он снарядит и пошлет двадцать тысяч человек к Риге, а также обещали великому князю передать в руки и во власть его величества всех комендантов и чиновников королевского величества, плененных и связанных, а также замки. И они обещали, среди прочего, принести для большей верности его царскому величеству присягу10, но в обмен на это великий князь должен был прислать им с воеводой Андреем лично большую особую привилегию с подвешенной позолоченной печатью, каковая привилегия, однако, до сих пор не была им вручена, хотя великий князь был готов отослать таковую наряду с войском в 20 000 человек, как говорилось выше. Но один человек по имени Иван Петров11, который теперь там заседает в правительстве и пребывает в большом почете и милости, помешал этому, потому что он как-то тоже был главой Дерпта и, тем не менее, не сделал и не совершил ничего для славы своего господина, великого князя, и потому не желал ему [Курбскому] такой или подобной чести. Великий князь, однако, последовал его совету и послал вышеупомянутое войско не на Ригу, но в земли его королевского величества12, которое затем и погибло вместе с воеводой Шуйским13, и это стало помехой к исполнению того, что было обговорено с рижанами и рыцарством, и упомянутая привилегия не была им [Курбским] передана рижанам. И, рассказывая об этом, он в то же время вспомнил графа фон Арца, а именно, что он его также уговорил связать себя клятвой с великим князем и сдать залоговые замки герцога Финляндского14. Об этих делах, по его словам, ему много было известно, и они были свежи в его памяти, но он многое позабыл во время своего опасного бегства. И хотя он сильно подорвал свое здоровье, когда бежал из замка, ибо он никак иначе не мог спасти свою жизнь, кроме как быстрым и спешным бегством, он все же хотел бы открыть и сообщить его величеству главные статьи и основные пункты упомянутой выше привилегии15.

Раз и навсегда великий князь обещал сохранить принятую и исповедуемую сейчас религию, не менять ничего в церквах, не перекрещивать никого против воли, сохранить привычные права, суды и привилегии, и чтобы наместник великого князя не судил бы без участия ливонских сословий. И в особенности, если между ним и кем-нибудь из ливонцев возникнут споры, и они сами не смогут договориться, то эти споры должны быть доставлены к самому великому князю по скорой почте, бесплатно через всю Московию. Рижский замок великий князь оставит рижанам. Наместник же его, который должен заседать в резиденции ливонских магистров, должен иметь право продавать и отпускать любые товары кому угодно, а также позволять их вывоз за море, и великий князь так же и рижанам разрешает свободную торговлю без пошлин и податей по всей своей стране. И именно это и было, по его [Курбского] мнению, основной причиной принятого ими решения сдаться и подчиниться, так как некоторое время спустя рижане жаловались великому князю на то, что после того, как он завладел Полоцком, откуда они получали свое пропитание и прибыль, причем такую, что, как он сам говорил, вся Ливония была осыпана золотом, они были лишены этой прибыли и торговли, да к тому же после завоевания Полоцка прекратились поставки из Витебска, которые были для них не менее выгодными16. Поэтому они, в надежде поспособствовать своему благу, обратили свои сердца к великому князю и заключили с ним сделку и пакт, что они ежегодно будут содержать для него на собственные средства пятьсот всадников, или же, если они не захотят послать их в войско великого князя, выплатят столько наличных денег, сколько требуется для содержания такого числа воинов, каковая сумма должна была бы составить в крайнем случае 26 000 талеров17. Они также хотели сдать и передать во власть и на усмотрение великого князя все замки и крепости в стране. Что же касается герцога курляндского18, то, хотя рижане дали ему [Курбскому] знать, что тот не склонен к такому союзу и им нельзя довериться ему и открыться, он, тем не менее, как только дворянство, коменданты, наместники и горожане предадутся великому князю, волей-неволей будет вынужден последовать за ними и согласиться на это. И хотя курляндский герцог в этом случае не вел с ним переговоров, он, тем не менее, когда королевское величество Дании направил посла доктора Захария19 к великому князю, обратился к нему [Курбскому] и просил, чтобы он наилучшим образом рекомендовал его своему господину, великому князю20, и между прочим сообщил, что он заслужил у римского императорского величества и всех князей и сословий империи большую благодарность и похвалу за то, что подчинил эту императорскую провинцию королевскому величеству21, но за все это он до сих пор не получил большого вознаграждения от королевского величества. Еще он хранил при себе много ливонских писем, в которых сообщалось, каким образом курляндский герцог будто бы часто при своих жаловался на королевское величество, и ему жутко, что король увидит своими глазами, какие слова, недостойные того, чтобы стоять здесь на бумаге, были произнесены. Но он сразу попросил, чтобы королевское величество из-за этого его свидетельства не подвергал бы курляндского герцога опале, и не гневился бы на него и не наказывал, ибо ни единого слова или буквы из того он не слышал от него самого. Кроме того, комендант Гермета22, который приходится курляндцу родственником, когда он [Курбский] бежал туда из дома, пристал к нему и выспрашивал, не узнал ли он чего от посла датского короля доктора Захария и о чем они разговаривали, на что тот коротко ответил, что ни о чем особенном они не разговаривали и быстро отделался от коменданта, так как боялся узнать от него что-нибудь такое, что ему было бы не сносить головы. Тем более что там же, в Гельмете, или Гермете, его жизнь была в большой опасности, у него отобрали все его речи и все, что он еще при себе имел, а комендант Гермета хотел послать его в Ригу, а не в Вольмар23, но он через одного немца24 добился того, что об этом доложили Полубенскому25, после чего он безбоязненно мог отправиться в Вольмар. Затем он рассказал, что ко двору королевского величества были направлены пять шпионов из ливонцев, которые должны были осведомиться о королевском войске и кампаниях, из которых трое снова прибыли к нему, а двое со временем не вернулись, и они написали ему, что они получили должность отца Иоганна Таубе и капитанство в Зесвегене26, и там им было удобнее и сподручнее вести с ним переговоры.

 

post-2-0-63213400-1424955871_thumb.jpg


И он рассказал еще много такого и подобного об этих делах, но описанное выше — это главное, что необходимо знать королевскому величеству. Напоследок же и в довершение всего он прибавил, что если королевское величество после этого его увещевания и предостережения не улучшит надзор в этой земле, то надо опасаться, что она в течение нескольких месяцев сдастся врагу, а полковник Полубенский же и все прочие как их там, будут пойманы, как птицы, и выданы великому князю. И пусть королевскому величеству будет угодно считать, что эта провинция, так сказать, ему заново преподнесена и спасена благодаря нему и сделанному им откровению. Поэтому он Богом просил, чтобы королевское величество незамедлительно отправил в эту землю несколько тысяч солдат.

Примечания

* Работа выполнена по темплану НИР СПбГУ, Мероприятие 2 «Проведение фундаментальных научных исследований по областям знаний, обеспечивающим подготовку кадров в СПбГУ», проект 5.38.62.2011 «Россия и Балтийский мир в Средние века и Новое время».
 
1. Новицкий Г. А. Новые известия из истории дипломатической борьбы во время Ливонской войны // Вестник МГУ 1963. История. № 3. С. 37-38.
2. Скрынников Р. Г. Переписка Грозного и Курбского: Парадоксы Эдварда Кинана. Л., 1973. С. 59-60.
3. Auerbach I. Andrej Michajlovic Kurbskij: Leben in osteuropäischen Adelsgesellschaften des 16. Jahrhunderts. München, 1985. S. 98-103.
4. Вероятно, описка: Герман Вейланд был епископом Дерпта.
5. Род Таубе (или Туве) принадлежал к высшей ливонской знати и располагал огромными имениями. Его представители служили советниками в ордене (Отто Таубе), в Рижском архиепископстве (Георг Таубе) и епископстве Дерптском (возможно, этим объясняется путаница с титулом Г. Вейланда: см. выше, примеч. 13.). Иоганн Таубе принимал участие в посольстве в Москву в 1558 г., в январе 1559 г. был взят в плен. (Таубе М. А. Иоганн Таубе, советник царя Ивана Грозного // Новый журнал. 1963. № 71. С. 170-190; Schiemann T. Johann Taube und Eilard Kruse. Zwei Veräther // Theodor Schiemann. Characterköpfe und Sittenbilder aus der baltischen Geschichte des sechszehnten Jahrhunderts. Mitau, 1877. S. 1-30). Значительная часть того, что рассказывает далее Курбский, находит подтверждение в письмах Таубе от 24 ноября 1563 г. (Два письма Иоганна Таубе // Исторический архив. 1962. № 3. С. 141-156).
6. Вольмар Таубе был советником Дерптского епископа (Bienemann F. Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558-1562. Riga, 1865. Bd. 1. № 89. S. 150, 154). Родственные и дружеские связи в среде ливонского нобилитета делали его действительно значимой фигурой в политической жизни страны.
7. Вероятнее всего, имеется в виду князь Василий Иванович Темкин-Ростовский. О времени и месте его пленения точных сведений нет: официальные переговоры о его освобождении велись в 1566 г. (Сб. РИО. СПб., 1890 Т. 71. С. 413, 420 и след.), однако уже после упоминания в послушной грамоте 4 февраля 1561 г. (Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV-XVI веках // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 76, прим. 402) имя его надолго исчезает со страниц источников. Интересно, что в этой грамоте Темкин назван боярином, что отчасти подтверждает наше предположение: если ливонские источники зачастую именуют боярами всех русских командиров или детей боярских (Schirren C. Quellen zur Untergang der livländischen Selbstständigkeit. Reval, 1862. Bd. 2. № 129. S. 45; № 146. S. 74; ср. у И. Реннера: «боярин (по-немецки, знатный человек)» (Johann Renners Livländische Historien / Hrsg. von R. Hausmann, K. Höhlbaum. Göttingen, 1876. S. 161)), то для Курбского, самого имевшего боярский чин, подобный титулярный вопрос едва ли мог быть второстепенным. См. также: Володихин Д. М. Честолюбивый каратель: Карьера князя Темкина в опричнине // Родина. 2009. №. 10. С. 105-107.
8. По словам самого Таубе, 1000 десятин земли, имения под Дерптом, 200 руб. ежегодного жалованья, а также шубы и платья (Два письма Иоганна Таубе... С. 152).
9. Замок Берзон (ныне Берзауне в Латвии), находившийся на территории Рижского архиепископства, с XIV в. принадлежал влиятельному роду фон Тизенгаузен (Baltisches historisches Ortslexikon. Köln, 1990. Teil 2: Lettland. S. 71-72), с которым Иоганн Таубе состоял в близком родстве: он был женат на Елизавете Тизенгаузен (Schiemann T. Johann Taube. S. 10.). Именно Генриху фон Тизенгаузену цур Берзон, управляющему замками в Рижском архиепископстве, И. Таубе направил одно из своих писем с предложением перейти на сторону великого князя. Но как ни велико было влияние Тизенгаузена в Ливонии, трудно считать общим собранием рыцарства родственный круг, собравшийся тогда в замке: Вольмар Таубе, Генрих фон Тизенгаузен, Лоренц Оффенберг, Юрген Прейсс, Кристофер фон Тизенгаузен (Herzog Albrecht von Preußen und Livland (1560-1564): Regesten aus dem Herzoglichen Briefarchiv / Hrsg. von S. Hartmann. Köln; Weimar, 2008. S. 471. № 3252/1). Тем более, что о письме Таубе было сразу сообщено Кеттлеру (Ibid. S. 471. № 3252). Несколько преувеличенным оказался также масштаб переговоров Курбского с Ригой: во время устроенного польским королем по горячим следам разбирательства выяснилось, что князь имел в виду лишь нескольких купцов (Auerbach I. Andrej Michajlovic Kurbskij... S. 102).
10. Надо полагать, что где-то в этом предложении переписчиком допущена описка: либо он дважды по недосмотру называет Ивана IV «величеством», причем во второй раз «царским величеством», что, хотя и нехарактерно для этого документа в частности и ливонской традиции вообще (см., напр.: KappelerA. Ivan Groznyj im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. Frankfurt/Main, 1972. S. 220-222), но все же встречается в источниках (ср., напр., в дневнике ливонского посольства в Москву в декабре 1557 г.: Schirren C. Quellen zur Untergang... Reval, 1862. Bd. 2. № 117. S. 19. — Здесь фраза «die Promotorial schrifftten dem Kayser zu vberandttworttenn» не является — в отличие от других многочисленных случаев употребления царского титула в этом документе — передачей прямой речи); или же здесь пропущено отрицание, и тогда фразу надо понимать в том смысле, что рижане и дворянство обещали не приносить присягу польскому королю (к последней трактовке склоняется И. Ауэрбах: Auerbach I. Andrej Michajlovic Kurbskij... S. 98). Последнее представляется менее вероятным, поскольку, во-первых, в тексте исправлены все прочие пропуски, но не описки (см. прим. 1-7 и 8), и, во-вторых, к описываемому моменту ливонское дворянство и Рига уже присягнули на верность Сигизмунду Августу (Dogiel M. Codex diplomaticus Regni Poloniae er Magni Ducatus Lituaniae. Vilnae, 1758. T. V. P. 236. № 136; P. 256. № 143; Bienemann F. Briefe und Urkunden... Riga, 1876. Bd. 5. S. 452-453. № 905-906).
11. Конюший боярин Иван Петрович Федоров-Челяднин был воеводой в Дерпте в 1561-1563 гг., т. е. непосредственным предшественником Курбского на этом посту (Разрядная книга 1475-1605 гг. М., 1981. Т. 2. Ч. 1. С. 92, 139). Позже Курбский назовет его «мужем светлым в роде» (История о великом князе Московском // БЛДР. СПб., 2001. Т. 11. С. 406).
12. Согласно летописи (ПСРЛ. М., 2000. Т. 13. С. 373), в декабре 1563 г. польским послам было отказано в краткосрочном перемирии на том основании, что «великого князя собрана в Литовскую землю зимняя рать». О том, что рать отправлялась именно в Литву, косвенно свидетельствует тот факт, что отказ последовал несмотря на предложение послов не включать в перемирие ливонские земли. Возможно, решение о направлении зимней кампании стало следствием неудачи Курбского под Гельметом (см. ниже, прим. 23). Добавим, что И. П. Федоров был в это время в Москве и принимал участие в переговорах (Сб. РИО. Т. 71. С. 168-169, 281-282).
13. Имеется в виду битва при Уле (Чашниках) 26 января 1564 г. и гибель князя Петра Ивановича Шуйского. Противник Шуйского в этой битве, гетман Н. Радзивилл, оценил в победной реляции русское войско в 17 000-18 000 человек, притом что сами русские пленные называли цифру в 20 000 (Копия с письма присланного в Варшаву на имя пана Радивилла великим гетманом литовским // ЧОИДР. М., 1847. № 3. С. 2). Эти цифры, видимо, преувеличены. (Ср.: ЯнушкевЫ А. М. Вялжае Княства Лп^скае i 1нфлянцкая вайна 1558-1570 гг. Мшск, 2007. С. 74-90). Р. Г. Скрынников полагает, что виновниками этого поражения царь считал бояр М. П. Репнина и Ю. И. Кашина (Скрынников Р Г. Иван Грозный. М., 2001. С. 147). И. П. Федоров же вообще не упоминается в связи с этими событиями.
14. Об этой авантюре сообщают все без исключения ливонские хронисты. Граф фон Арц, происхождение которого туманно (Henning S. Livlândische Churlândische Chronica // Scriptores rerum Livonicarum. Riga; Leipzig, 1848. Bd. 2. S. 245), был назначен герцогом Финляндским Иоганном управляющим семью замками в Ливонии (Гельмет, Каркус, Эрмес, Трикатен, Руйен, Буртнек, Вейссенштейн), которые он получил от польского короля в залог ссуды и приданого сестры Сигизмунда Екатерины. Уже в апреле 1563 г. шведы отмечают добрососедские отношения между Дерптом и Гельметом (Schirren C. Verzeichniss livlândischer Geschichts-Quellen in schwedischen Archiven und Bibliotheken. Dorpat, 1861-1868. S. 103. № 1685). 8 ноября 1563 г. датируется царская жалованная грамота графу на замок Тарваст в обмен на передачу залоговых замков герцога Иоганна (Ibid. S. 108. № 1741). И. Таубе утверждал, что графу было обещано также 7000 марок годового жалованья (Два письма Иоганна Таубе... С. 154). В самом конце ноября Курбский, надеясь на выполнение договоренностей, подошел к Гельмету, но был встречен выстрелами со стен и должен был отступить: как выяснилось позже, граф фон Арц был схвачен собственными людьми, выдан Кеттлеру и жестоко казнен в Риге месяц спустя (Ливонская летопись Франца Ниенштедта // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. СПб., 1881. Т. 4. С. 35-36, Bohtführ H. Jürgen Padel’s und Caspar Padel’s Tagebücher // Mittheilungen aus dem Gebiete der Geschichte Ehst-, Liv- und Kurlands. 1886. Bd. 13. S. 360ff).
15. Описанные ниже в общих чертах пункты привилегии вполне согласуются с тем, что нам известно о политике московских властей в Ливонии на примере Дерпта (ср.: Филюшкин А. И. Политическая практика московских властей в Ливонии в первые годы Ливонской войны (Новые документы) // SSBP. 2008. № 1 (3). С. 78-83).
16. Торговый оборот между Полоцком и Ригой действительно увеличивался на протяжении всей первой половины XVI в. (Angermann N. Nowgorod — das Kontor im Osten // Die Hanse — Lebenswirklichkeit und Mythos. Hamburg, 1989. Bd. 1. S. 105). О связях Витебска с Ригой см.: Дзярновiч А. Вщебска-Рыжсюя акты XIII-XVII ст.: Дагаворы i службовая карэспандэнцыя памгж органамi кравання горада Вщебска i ганзейскага горада Рып. Мшск, 2005. Вып. 1. Дакументы гаспадарча-гандлёвыя XV-XVI ст.
17. Эти цифры как будто заслуживают доверия в том отношении, что в то же самое время содержание одного рейтара обходилось литовской казне ежемесячно в 180-360 грошей (Lesmaitis G. LDK samdomosios kariuomenés dydis ir islaikymo kastai Livonijos karo pirmojo etapo metu (1557-1569 m.) // Lietuvos istorijos metrastis. 2004. № 2. Vilnius, 2005. P. 51), что составляет приблизительно 6-12 рейхсталеров или несколько меньше, т. к. ценность грошей по отношению к талеру в это время падала (Wörterbuch der Münzkunde. 2. Aufl. / Hrsg. von F. v. Schrötter. Berlin, 1970. S. 759). Несколько позже Сигизмунд Август платил отряду из 500 наемников в Пернове 4000 талеров в месяц (Kirmis M. Handbuch der polnischen Münzkunde. Posen, 1892. S. 56), а Стефан Баторий во время осады Пскова выплачивал 1500 валлонцам и шотландцам Юргена Фаренсбаха 10 000 венгерских гульденов, т. е. примерно 15 000 талеров (Schiemann T. Jürgen Fahrensbach. Ein Bild baltischen Kriegerlebens // Schiemann T. Characterköpfe... S. 59). Цифра 5 талеров в месяц на одного кнехта следует из счета, приложенного к письму Иоганна фон Гете прусскому герцогу Альбрехту от 12 сентября 1567 г. (Herzog Albrecht von Preußen und Livland (1565-1570): Regesten aus dem Herzoglichen Briefarchiv / Hrsg. von S. Hartmann. Berlin, 2008. S. 122. № 3532/1). Шведские источники 1563 г. называют цифры в 6-8 талеров (Schirren C. Verzeichniss... S. 105. № 1719, 1720). Таким образом, расчеты рижан — 52 талера на одного рейтара в год — кажутся хоть и заниженными (что, впрочем, легко объяснимо), но вполне оправданными. Интересно, что в 1586 г. один из предводителей горожан во время календарных смут, Мартин Гизе, спасаясь в Швеции, рассказывал герцогу Карлу Зюдерманландскому, что «.. .в мирное время город имеет по крайней мере 40 000 талеров доходу и в случае нужды можно во всякое время иметь в распоряжении четыре или пять сотен кнехтов» (Ливонская летопись Франца Ниенштедта. . С. 71).
18. Готтард Кеттлер, герцог Курляндии в 1562-1587 гг. и наместник задвинской Ливонии в 1562-1566 гг. Последней должности он лишился в пользу Яна Ходкевича из-за подозрений польского короля в его связях с царем. Удивительно, но жизнь последнего магистра Ливонии до сих пор не стала предметом монографического исследования (см.: Mattiesen H. Gotthard Kettler und die Entstehung des Herzogtums Kurland // Baltic History. Columbus (Ohio), 1974. P. 49-59; Klocke F. v. Gotthard Kettler (um 1517-1587) // Westfalische Lebensbilder. 1931. Bd. 2. S. 411-438).
19. Хорошо известный по русским источникам датский посол доктор Захариас Феллинг прибыл, согласно посольским книгам, из Эрмеса (находившегося в это время еще под управлением графа фон Арц) в Дерпт около 14 ноября (РГАДА. Ф. 53 (Сношения с Данией). Оп. 1. Л. 391-391 об.) и оставался там по крайней мере до 24 ноября (Два письма Иоганна Таубе. С. 153).
20. Ровно с такой же просьбой Г. Кеттлер обратился в сентябре 1563 г. к возвращавшемуся из Дании посольству князя А. Ромодановского: «Он бил челом, чтобы мы об нем печаловались тебе, государю». Сверх того, герцог там же безвозмездно отпустил плененного сына боярского Федора Грозного и одарил послов винами (Статейный список российского посольства в Данию в 1562-1563 г. // Ульфельдт Я. Путешествие в Россию. М., 2002. С. 453-455). Впрочем, неясно, можно ли рассматривать реверансы Кеттлера в сторону Москвы как нечто большее, чем желание уберечь свои владения от русских набегов. Вообще, Г. Кеттлер производит впечатление человека, меньше всего хотевшего ссориться с кем бы то ни было.
21. 4 декабря 1561 г. Кеттлер отправил саксонскому курфюрсту и, вероятно, прочим князьям империи письмо, в котором извинялся и оправдывал свой поступок крайней необходимостью и просил заступиться за него перед императором (Reimann E. Das Verhalten des Reiches gegen Livland in den Jahren 1559 bis 1561 // Historische Zeitschrift. München, 1876. Bd. 35. S. 380). Между тем первой реакцией императора Фердинанда стала фактическая отмена в мае 1562 г. запрета на торговлю с Россией, мотивированная тем, что ливонцы сами сносились с русскими и так мало ценили свою связь с империей, что отдались под покровительство иноземных государей (Форстен Г. В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544-1648). СПб., 1893. Т. 1. С. 269-270). Впоследствии император призывал коадъютора Рижского архиепископа Кристофа Мекленбургского выступить против подчинения Ливонии любому из соседей (Herzog Albrecht von Preußen und Livland (1560-1564). S. 178-179. № 2928; S. 179. № 2930) и поддерживал планы Тевтонского ордена восстановить свою власть в Ливонии при помощи Москвы (Два письма Иоганна Таубе. С. 150, 155). Безусловной поддержки Кеттлер мог ожидать только от курфюрстов из рода Гогенцоллерн (бранденбургский курфюрст Иоахим II и прусский герцог Альбрехт) и некоторых протестантских князей империи (мекленбургский герцог Иоганн Альбрехт) (ср.: Schirrmacher F. Johann Albrecht I. Herzog von Mecklenburg. Wismar, 1885. Bd. I. S. 637ff).
22. Замок Гельмет (ныне Хельме в Эстонии) был одним из нескольких замков, которые польский король выговорил себе в обмен на помощь ливонцам в уплату военных издержек, но уже в 1562 г. передал их в залог герцогу Финляндскому. Интересно, что в свое время граф Арц избрал именно Гельмет своей резиденцией (РюссовБ. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. СПб., 1879. Т. 2. С. 139; Heinrich von Staden. Aufzeichnungen über den Moskauer Staat / Hrsg. von F. Epstein. Hamburg, 1964. S. 173). Комендантом замка был в это время Георг фон Вольсторп, с которым Курбский некоторым образом состоял в переписке: 10 декабря 1563 г. дерптский наместник требовал у Вольсторпа освобождения графа Арца, на что гельметский комендант отвечал неделей позже решительным протестом от своего лица и от лица всего дворянства области Гельмет против предательских замыслов графа, добавив, что они признают своим господином только польского короля либо герцога Финляндского (Schirren C. Verzeichniss... S. 108. № 1747, 1750).
23. В Вольмаре (ныне Валмиера в Латвии) находилась ставка А. И. Полубенского (Schirren C. Verzeichniss... S. 99. № 1662), где Курбский мог чувствовать себя в безопасности, в то время как в Риге он имел все основания опасаться встречи со своими недавними партнерами по тайным переговорам.
24. Ауэрбах осторожно предполагает в этом немце Александра Кенига, бывшего слугу графа Арца (Auerbach I. Andrej Michajlovic Kurbskij... S. 101).
25. Литовский князь Александр Иванович Полубенский, региментарь войск гетмана Радзивилла, староста Вольмарский.
26. Ядром владений семьи Таубе на территории Рижского архиепископства был замок Зесвеген (ныне Цесвайне в Латвии), вновь пожалованный Иоганну Таубе польским королем в 1572 г. (Ливонская летопись Франца Ниенштедта... С. 45).

Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - 2010. - № 2 (8). Июль — Декабрь. - С. 119 - 126.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас