Чжан Гэда

Благодатов А.В. Записки о китайской революции 1925-1927 гг.

53 сообщения в этой теме

Советники на юге Китая и реорганизация НРА

Основная задача наших советников на юге Китая вытекала из решения национально-революционного правительства создать единую армию на принципах централизованного управления, с единообразной боевой подготовкой и общим политическим воспитанием.

Наши советники делали все, чтобы укрепить положение национально-революционного правительства, объединить вокруг него более или менее революционных генералов, выявить контрреволюционные элементы и обезвредить их.

Помимо военно-политической обстановки советники тщательно изучали особенности характера генералов и их окружения, их истинные настроения и интересы, скрывающиеся за революционными и демагогическими фразами. Взаимоотношения советника с генералами складывались в зависимости от их характеров, темперамента и такта. Естественно, взаимоотношения обострялись, если генерал уклонялся под тем или иным предлогом от выполнения приказов высших инстанций.

Во время военных операций советники помогали составлять планы, организовывать руководство и координировать действия различных боевых групп, а иногда и сами шли в атаку. Роль советника во многом зависела от характера «подопечного» генерала и диапазона его военных знаний. Советник разъяснял генералу стоящие перед армией задачи, чтобы он мог правильно оценить обстановку и сделать соответствующие выводы.

Участие советников в организации и ведении политработы зависело от конкретных условий в том или ином соединении, наличия политотдела и подготовленности самого советника. В хозяйственные вопросы обычно советники избегали вмешиваться, кроме тех случаев, когда требовалось их содействие в получении от высших инстанций денег или других материальных средств. Только централизованная монолитная армия, находящаяся в полном подчинении национально-революционного правительства, могла покончить с господством милитаристов в Китае и освободить страну от полуколониальной зависимости. Для этого необходимы были политические и экономические предпосылки, прежде всего финансовые и материальные средства для организации централизованного снабжения. Это поставило бы генералов, бывших милитаристов, в финансовую и материальную зависимость от правительства.

Указания по реорганизации и централизации армии исходили от Военного совета. Председатель его Ван Цзин-вэй был перегружен партийными и государственными делами, а [144] поэтому в суть военных вопросов не вникал. Другой член Военного совета, Чан Кай-ши, надо полагать, хорошо понимал значение централизации армии, но расценивал ее как покушение на свой авторитет и ущемление его прав как главкома, тем более что с председателем Военного совета он был далеко не в приятельских отношениях. Поэтому Чан Кай-ши скорее саботировал эти мероприятия, чем способствовал их проведению в жизнь.

В Военном совете принимали участие в качестве докладчиков начальник Главного штаба (одно время им был В. П. Рогачев) и китайские генералы. Но последние еще не успели войти в курс дела и чаще всего оставались пассивными наблюдателями.

Советники вели большую работу как в армии, стремясь повысить авторитет народно-революционного правительства и Военного совета, так и среди широких масс населения. Руководитель южнокитайской группы Н. В. Куйбышев считал, что необходимо поднять авторитет Военного совета путем создания крепкого аппарата, действительно руководящего армией и способного «укротить» не в меру самостийного генерала, продолжать добиваться обучения войск и их снабжения по единому плану.

Николай Владимирович неоднократно рекомендовал нам подробно разъяснять китайским генералам каждое мероприятие. И это нередко приводило к успеху.

Постепенно Главный штаб стал авторитетной организацией. Штаб работал по определенному плану, туда чаще обращались за указаниями.

Руководство политической работой в армии сосредоточилось в Политическом управлении и отделе военных кадров ЦИК гоминьдана. Политуправление ведало учетом и назначением политработников (раньше этим занимались Военный совет и сами генералы). Произошли сдвиги и в снабжении оружием и деньгами. Теперь регулярно поступали сведения о том, сколько оружия и каких систем было на вооружении войск, поэтому можно было правильно его распределять. Но недостатков оставалось еще много, и их нельзя было сразу устранить.

До сих пор командиры были заинтересованы в наборе как можно большего количества рекрутов и подчас забирали бандитов, мальчишек и 70-летних стариков, хромых, слепых, опиекурильщиков, сифилитиков и т. п. Теперь при Главном штабе организовалось специальное вербовочное бюро.

Несмотря на некоторые успехи в реорганизации армии, ряд факторов политического и экономического порядка тормозил дальнейшее укрепление боеспособности Национально-революционной армии. Прежде всего следует отметить усиление антагонизма внутри гоминьдана между различными его группировками. [145] Этот внутрипартийный антагонизм распространялся и на членов правительства и Военного совета, и на командный состав армии. Внутрипартийные противоречия резко проявились на II конгрессе гоминьдана, состоявшемся в Гуанчжоу в январе 1926 г., когда правые требовали изгнания коммунистов из партии. Еще большие препятствия укреплению армии заключались в экономических причинах. Нехватка средств, необходимых на содержание Народно-революционной армии, сильно затрудняла реорганизацию армии.

При переезде из Владивостока в Гуанчжоу мне довелось познакомиться с финансовым советником национального правительства проф. Виктором Морицовичем Штейном и некоторое время жить с ним и его семьей в одной квартире. Он охарактеризовал в нескольких словах упадок финансового хозяйства Китая в то время. Финансовая система Китая находилась в запущенном состоянии вследствие господства в стране феодальных порядков. Фактически хозяевами финансов в отдельных провинциях, в том числе и в Гуандуне, были генералы, милитаристы, безгранично властвовавшие на занятой ими территории.

Между официальным взиманием податей и открытым взяточничеством со стороны финансовых органов не было, собственно говоря, никакой разницы. В центральный бюджет притекало из всей массы выколоченных с населения податей лишь мизерное количество. Туда поступали деньги, полученные преимущественно под контролем империалистических держав (таможенные пошлины, соляные налоги). Колоритной фигурой по части лихоимства был министр финансов Сунь Фо — сын Сунь Ят-сена. Прикрываясь именем своего отца, он совершал недозволенные поступки. Он много раз обкрадывал ведомства, которые возглавлял: министерство финансов, министерство путей сообщения, городское самоуправление Гуанчжоу и пр. Сунь Ят-сен, узнав о таких «финансовых операциях» сына, предлагал отдать его под суд, но дело всякий раз улаживали из уважения к отцу.

В денежном обращении Китая господствовала удивительная неразбериха, в стране имело хождение огромное количество бумажных знаков. Главными их видами были билеты, выпускаемые правительственными банками, иностранными кредитными учреждениями, коммерческими банками Китая, затем неразменные бумажные деньги, выпускаемые провинциальными казначейскими банками, мелкокупюрные бумажки, заменяющие разменную монету, и т. д. Каждая из этих бумажек имела свой курс. Дело доходило до того, что отделение какого-нибудь банка не принимало по номиналу банкноты, выпущенные другим отделением того же банка. Из металлических монет в Китае были в ходу медные чохи (тунцзыр), выпускавшиеся монетными дворами, с резко [146] сниженным содержанием меди против установленного. Поэтому эта монета была сильно обесценена. Серебряный доллар (юань) считался единственной полноценной серебряной монетой с содержанием 89—90% чистого серебра. Разменная монета (10—20 центов) выпускалась монетными дворами различных генералов и содержала серебра значительно ниже нормы. Отсутствие единой финансовой системы в Китае крайне затрудняло централизованное снабжение армии.

До перехода к централизованному снабжению никакого учета имущества, планового распределения и контроля за его использованием в большинстве китайских армий милитаристов не существовало. Повсюду господствовало бесконтрольное самоснабжение. Как правило, генерал, командир соединения, иногда и командир части, нанимая солдат на службу, брал на себя обязательство кормить их, одевать и платить жалованье в установленном размере (8—10 юаней в месяц). Продовольственные нормы отсутствовали. Обычно давали в пищу: рис, овощи, немного свиного сала, масла или жира. Кормили два раза в день. Дневной паек стоил 20 центов. Из причитающегося солдату жалованья 6—7 юаней вычиталось на питание и обмундирование, а остаток — 2—3 юаня в месяц — составлял его доход, который служил приманкой для вербовки рекрутов.

Отсутствие штатов, положений, регулирующих вопросы снабжения, права и обязанности снабженческого аппарата, отсутствие отчетности и контроля за выполнением — все это предоставляло широкие возможности для обогащения лиц, причастных к набору и снабжению войск. Для генералов-милитаристов война — это бизнес.

Любопытное заявление в связи с этим сделал генерал, бывший командующий 5-й Национальной армией Фан Чжэн-у. В минуту откровенности он сообщил советнику Андерсу (И. Корнееву), что генералы составляют между собой тесную корпорацию независимо от принадлежности к той или иной милитаристской группировке. Ежегодно они собираются в одном из городов Китая, где в товарищеской среде обсуждают военные планы и заключают союзы на предстоящий год. В другой раз Фан Чжэн-у рассказывал, что, как-то оставшись не у дел, живя без средств, на иждивении друзей, однажды получил приглашение на такой обед. Один генерал дал ему 3 тыс. винтовок, другой — денег, а Чжан Цзо-линь пригласил его вступить в свою армию. Тогда Фан Чжэн-у сформировал дивизию и вступил в армию Чжан Цзун-чана. Когда же началась война Чжан Цзо-линя против Национальной армии, он со своими войсками перешел на сторону этой армии, поднял революционное знамя и подписался под программой левого гоминьдана. [147]

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Переворот Чан Кай-ши и руководители Военного совета НРА

Успех реорганизации армии прежде всего зависел от соблюдения финансовой дисциплины. На все организационные мероприятия должны были расходоваться только отпущенные на них средства согласно приказу Военного совета. Однако Чан Кай-ши, хотя и был соавтором этого приказа, первым стал нарушать его и требовать сверх плана 2,5 млн. юаней, главным образом для 1-го корпуса и школы Вампу, которые он считал своей собственностью. Чтобы выполнить его приказ, надо было кому-то недодать такую же сумму.

Происшедший разлад послужил непосредственным поводом к перевороту, который в истории революционного движения Китая известен как «события 20 марта». Это было контрреволюционное выступление Чан Кай-ши на пути к личной диктатуре. 20 и 21 марта он изгнал коммунистов из 1-го корпуса и школы Вампу, некоторых арестовал, оцепил войсками штаб и квартиры советников, поставил караул у дверей квартиры А. С. Бубнова (Ивановского), главы советской делегации. Затем его войска окружили Сянганский стачком, арестовали руководителей забастовки, в основном коммунистов. Он упразднил Военный совет, объявил себя главнокомандующим Национально-революционной армией и потребовал отъезда из Китая Н. В. Куйбышева, В. П. Рогачева и И. Я. Разгона.

Однако Чан Кай-ши, осознав, что он не получит широкой поддержки среди генералитета, вскоре пошел на попятную. «События 20 марта» обнаружили слабость левых гоминьдановцев как самостоятельной силы, особенно их руководителей — Ван Цзин-вэя и Тань Янь-кая. Ван Цзин-вэй, узнав о перевороте Чан Кай-ши, сказался больным, а затем и вовсе сбежал из Гуанчжоу. Тань Янь-кай занял пассивно-выжидательную позицию. Выступление Чан Кай-ши не нашло отклика ни среди генералитета, ни среди широких кругов населения. Генералы Дэн Янь-да, Ли Цзи-шэнь и другие в открытую выражали ему свое возмущение.

Большинство гоминьдановских генералов не хотели возвышения Чан Кай-ши, а тем более его диктаторства. Чан Кай-ши сразу почувствовал эту реакцию. Он впал в истерику, стал клясться и просил Ван Цзин-вэя вернуться. Между тем Ван Цзин-вэй, уйдя с поста, даже не сделал публичного заявления с осуждением Чан Кай-ши. Поскольку «события 20 марта» связаны с именами трех руководящих деятелей. Высшего военного совета: Чан Кай-ши, Ван Цзин-вэя и Тань Янь-кая, остановлюсь коротко на их характеристике.

Чан Кай-ши (Цзян Цзе-ши) родился в 1887 г. в провинции Чжэцзян в семье торговца солью. Он с ранних лет готовился к военной карьере. Один год он учился в военной [148] школе в Баодине и четыре года провел в Японии, где окончил военное училище. Впоследствии он побывал в Советском Союзе. Принимал участие в революции 1911 г., в частности в боях в Шанхае. Затем на некоторое время он отошел от революции, занялся более прибыльными делами.

Подвизаясь как маклер на шанхайской бирже, он нажил состояние денежными спекуляциями. В этот период Чан Кай-ши приобрел полезные знакомства и связи, в частности с Дай Цзи-тао, будущим идеологом правых гоминьдановцев, и с известным шанхайским капиталистом Чжан Цзин-цзяном, которого впоследствии, после переворота 20 марта, выдвигал на руководящие роли. После разразившейся денежной депрессии в Шанхае он углубился в политическую деятельность и примкнул к революционному движению Сунь Ят-сена, пожертвовав для его развития значительную сумму денег. Чан Кай-ши втерся в доверие к Сунь Ят-сену и стал рекламировать себя левым гоминьдановцем. Сунь Ят-сен назначил его начальником школы Вампу, которая, как ранее было сказано, должна была формировать командные кадры для Национально-революционной армии Гуанчжоуского правительства.

Чан Кай-ши хорошо усвоил известное положение «Есть сила — есть власть». И он начал на основе кадров Вампу формировать свою «силу». Сперва были сформированы два полка так называемых партийных войск, затем 1-й корпус, командиром которого стал Чан Кай-ши. Этот корпус Чан Кай-ши стремился пополнить земляками из Чжэцзяна. Во главе этих партийных войск он принял участие в 1-м и 2-м Восточных походах против милитариста Чэнь Цзюн-мина. Какова была его роль в этих операциях, подробно изложил советник генерал-лейтенант Александр Иванович Черепанов в своей книге «Записки военного советника в Китае». В июне 1925 г. Чан Кай-ши назначен главным инспектором Национально-революционной армии и членом Военного совета.

По моим личным наблюдениям, а также по рассказам других советников, которым приходилось сталкиваться с Чан Кай-ши, первое, что в нем сразу же бросалось в глаза, — это мнительность, самолюбие и властолюбие. Владея военными знаниями, он на практике не был волевым и мужественным военачальником. В бою он проявлял нерешительность, склонность к переоценке сил противника, а нередко в трудные минуты с ним случалась истерика. Он сравнительно легко соглашался на нововведения. Но Чан Кай-ши никогда не прощал умаления своей власти и авторитета. Эту особенность его характера проницательно разгадал В. К. Блюхер.

Чан Кай-ши, в сущности, был человеком несильного характера, прислушивался к советам окружающих. Свои решения [149] он проводил скрытно и настойчиво, редко шел напролом.

Ван Цзин-вэй (Ван Чжао-мин) (1881 — 1943) начал политическую деятельность в 1906 г., примкнув к созданной Сунь Ят-сеном революционной демократической организации «Тунмэнхуй». В 1910 г. он участвовал в покушении на принца-регента, за что был посажен в тюрьму. Ван Цзин-вэй — старейший соратник Сунь Ят-сена, лучший оратор и публицист гоминьдана. Его левые взгляды ни у кого не вызывали сомнения. После смерти Ляо Чжун-кая Ван Цзин-вэй явился естественным преемником Сунь Ят-сена. Он, как бог Саваоф, имел три лица: был председателем Политбюро гоминьдана, председателем Совета министров и председателем Военного совета.

Одевался он всегда по последней моде, был тщательно причесан, следил за своей внешностью и позой, как оперный артист. Первое лицо в государстве, Ван Цзин-вэй по слабости характера тотчас же выпускал из своих рук бразды правления при мало-мальски крутом повороте в революционном движении, как это и случилось во время «событий 20 марта». Как председатель правительства, он не только не организовал отпора Чан Кай-ши, хотя сил у него было достаточно, а личная популярность и авторитет велики, но трусливо бежал из Гуанчжоу от не менее перетрусившего Чан Кай-ши. (В Китае такую ситуацию нам нередко приходилось наблюдать.)

Тань Янь-кай — военный министр Национально-революционного правительства, член Военного совета, командир 2-го корпуса, член Политбюро гоминьдана. Родился в провинции Хунань в 1876 г. Его отец был императорским наместником Хугуна (теперешние провинции Хубэй и Хунань), следовательно, Тань Янь-кай имел знатное происхождение и принадлежал к высшим представителям ученого сословия{16}. Это способствовало быстрому его продвижению по служебной лестнице. В 1909 г. был выбран председателем хунаньского провинциального комитета. На второй год революции стал руководителем военных дел в Хунани (дубанем), но в 1913 г. был снят с этого поста за участие в восстании против Юань Ши-кая — президента Китайской республики. В 1916 г. Тань Янь-кай был возвращен на этот пост.

В 1922 г. он был назначен министром внутренних дел пекинского правительства, но не принял этого поста. Слыл левым гоминьдановцем. В хунаньских кругах пользовался популярностью и являлся кандидатом в правители Хунани. Из руководящих лиц Национально-революционного правительства он был наиболее честным и порядочным человеком, но [150] слабохарактерным и нерешительным, подверженным влиянию своего окружения. В корпусе пользовался уважением, но поскольку военного образования он не имел, то фактически корпусом заправлял его заместитель — генерал Лу Ди-пин, а Тань Янь-кай осуществлял общее высшее руководство. Внешне он выглядел как пастор из юмористического журнала: тучный, медлительный, с широким лицом, темными очками на приплюснутом носу.

Тань Янь-кай имел достаточно широкий административный опыт на крупных постах. В его руках была военная сила — 2-й корпус. В борьбе с Чан Кай-ши он мог также рассчитывать на поддержку 6-го корпуса Чэн Цяня и, по-видимому, 3-го корпуса Чжу Пэй-дэ.

После переворота Чан Кай-ши внутреннее положение в Гуандуне значительно осложнилось. По требованию Чан Кайши 24 марта из Гуанчжоу уехала делегация во главе с А. С. Бубновым, а с ней Н. В. Куйбышев, И. Я. Разгон и В. П. Рогачев.

Обострились внутренние трения между правыми и левыми гоминьдановцами, а также разногласия в левом крыле по вопросу о роли коммунистов и централизации аппарата как в государстве, так и в армии. По приезде в Гуанчжоу Ху Хань-миня правые приобрели вождя. Он стал тайно сколачивать блок правых: Сунь Фо, У Те-чэн, У Чжао-шу и Чэнь Мин-шу (командир 10-й дивизии 4-го корпуса). Ху Хань-минь предлагал Чан Кай-ши арестовать только что приехавшего из отпуска М. М. Бородина и тем самым вызвать еще больший разлад среди левых. Но Чан Кай-ши был так напуган усиливавшимися раздорами, что не пошел на это. Он не принял Ху Хань-миня, который вынужден был уехать из Гуанчжоу.

Усилилась борьба крестьян с помещиками, сянганская стачка легла тяжким бременем на напряженный бюджет правительства. Оказываемая правительством помощь не могла удовлетворить пикетчиков, в результате произошел ряд инцидентов с конфискацией стачечниками имущества и даже захват пароходов с грузами и т. д. Внутрипартийная борьба распространилась и на армию. В школе Вампу часть курсантов стала под влиянием правых и сторонников Чан Кайши активно выступать против коммунистов, готовилась антикоммунистическая демонстрация во 2-й (чанкайшистской) дивизии. Все это могло толкнуть Чан Кай-ши на дальнейший реакционный шаг — разрыв гоминьдана с коммунистами.

Коммунистическая партия Китая приняла решение не усложнять накалившуюся обстановку и пойти на компромисс с Чан Кай-ши. Коммунисты согласились не занимать постов начальников отделов в центральных органах гоминьдана; создать межпартийную комиссию (совет) из пяти гоминьдановцев [151] и трех коммунистов для решения вопросов о взаимоотношениях между компартией и гоминьданом с участием представителя ИККИ в качестве советника.

Чан Кай-ши, в свою очередь, дал обязательство принять меры против контрреволюционной деятельности правых. Он распустил «Общество изучения суньятсенизма», в котором утвердились и проводили свою контрреволюционную работу правые, а также арестовал одного из лидеров правых генералов — У Те-чэна. Все эти вопросы внутрипартийного порядка были решены на пленуме ЦИК гоминьдана. Кроме того, было предложено начать переговоры об окончании забастовки, отменить нефтяную монополию, учредить арбитражные комиссии для улаживания конфликтов между предпринимателями и рабочими, между помещиками и крестьянами.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Военно-политические группировки НРА после «событий 20 марта»

Чан Кай-ши стремился установить свою диктатуру. Однако у центристской группировки, к которой он принадлежал, не хватало военных сил. В гоминьдане центристам противостояли левые, выступавшие за развитие национальной революции в сотрудничестве с Коммунистической партией Китая. Левые гоминьдановцы пользовались большой популярностью среди широких масс трудового народа.

Центристы, чтобы упрочить свое положение в гоминьдане, вырвать из-под влияния левых мелкую буржуазию, крестьян и даже рабочих, нападали на них. В то же время они стремились отмежеваться от правых, с этой целью они арестовали У Те-чэна, выслали из Гуанчжоу Ху Хань-миня и даже Сунь Фо. Характерно одно из официальных выступлений Чан Кай-ши. Он говорил: «Необходимо расправиться с правыми. Я решил распустить "Общество изучения суньятсенизма", но одновременно будет распущен и "Союз молодых военных"{17}. Нужно уволить начальника полиции генерала У Те-чэна, пусть едет в Шанхай. Нужно работать с коммунистами, но раз мы расправляемся с правыми, нужно проявлять строгость и к коммунистам. Коммунисты должны иметь свою партию, но работать вместе с гоминьданом. Революция может победить только при наличии двух партий — гоминьдана и коммунистов».

Таким образом, центристы придерживались типичной для них позиции — между двух стульев.

Противоречия в гоминьдане распространились и на армию, что тормозило строительство единой военной системы. [152]

Теперь в Гуандуне сложились три военные группировки, каждая из них была связана с той или иной группой в гоминьдане, не имевшей, однако, определенной политической программы. Каждая из этих групп была настолько разношерстна и имела столько противоречий, что любая новая ситуация могла привести к неожиданным комбинациям.

Не желавшие мириться с диктатурой Чан Кай-ши опирались на так называемую левую группу армии (2, 3 и 6-й корпуса, около 30 тыс.). Лидером этой группы считался Тань Янь-кай.

Солдаты этих корпусов в большинстве случаев происходили из других провинций, поэтому у них отсутствовали тесные контакты с местным населением. Командиры группировались на основе связей по Баодинскому училищу. Лидеры их были связаны с левым крылом гоминьдана.

Влияние Чан Кай-ши распространялось на войска, включавшие 1-й корпус в составе 1, 2, 3, 14 и 20-й пехотных дивизий, и школу Вампу, всего около 20 тыс. человек. Чан Кай-ши стремился перетянуть на свою сторону Чжу Пэй-дэ (командира 3-го корпуса), Чэн Цяня (командира 6-го корпуса) и Чэнь Мин-шу (командира 10-й дивизии). «Общество изучения суньятсенизма» приобрело большое влияние в частях Чан Кай-ши. Школа Вампу, бывшая ранее опорой левого крыла гоминьдана, теперь превратилась в военную базу центристов и продолжала эволюционировать вправо. Вынужденный уход коммунистов из частей Чан Кай-ши отрицательно сказался на работе их политаппарата. Заменившие их на руководящих постах члены «Общества изучения суньятсенизма» не могли и не хотели работать в том же направлении.

По данным политотдела, 60—70% состава школы Вампу были сторонниками левого гоминьдана. Резкие политические колебания в частях Вампу повлекли за собой сильное снижение боеспособности этих частей. Они уже мало чем отличались от других корпусов. Среди командного состава стали проявляться признаки разложения. Солдатская масса была сбита с толку неожиданной заменой комиссаров и снятием с постов командиров-коммунистов. Население стало настороженно относиться к частям Вампу.

4-й корпус (гуанчжоуский), состоявший из четырех дивизий (16 тыс. человек), числился правогоминьдановским. Лидером его считался генерал Ли Цзи-шэнь. Этот корпус был тесно связан с Гуандуном и раньше, до мятежа военного министра генерала Сюй Чун-чжи, находился в его подчинении.

Командный состав этого корпуса не хотел мириться с привилегированным положением в армии 1-го корпуса Чан Кайши и его диктаторскими замашками и добивался равного с ним положения. В то же время командиры корпуса враждебно относились к рабочему и крестьянскому движению. [153]

Одно время лидером гуандунских войск был Ху Хань-минь, который вначале побаивался командира дивизии Чэнь Мин-шу, затем сблизился с ним. Оба они входили в школьное землячество офицеров, окончивших военное училище в Баодине, которые позднее объединились под знаменем гоминьдана в «Общество взаимной помощи». Надо заметить, что в военное училище в Баодине могли попасть грамотные молодые люди из буржуазных семейств или из помещичьей среды.

4-й корпус был связан с 7-м по Баодинской школе. К ним примыкал вновь сформированный 8-й корпус, образованный из войск хунаньского генерала Тан Шэн-чжи, перешедшего на сторону Гуанчжоуского правительства. Впоследствии из войск, вновь оказавшихся на стороне правительства, были дополнительно сформированы 9-й и 10-й корпуса, которые тоже вошли в третью военную группировку НРА, что придало ей значительную силу. Однако у этой группировки фактически не было политического вождя. Командир корпуса Ли Цзи-шэнь был слишком бесцветной фигурой и для роли вождя не годился. Ху Хань-минь после переворота Чан Кай-ши вынужден был удалиться в Шанхай.

5-й корпус, которым командовал генерал Ли Фу-линь, не примыкал ни к одной из группировок и занимал нейтральную позицию. Ли Фу-линь, единственный из командиров корпусов Национально-революционной армии, не занимал высоких постов в гоминьдановском партийном аппарате, хотя считал себя гоминьдановцем с 1912 г. Его прошлое было довольно колоритно. Говорили, что он некогда был атаманом гуандунских пиратов и 5-й корпус сформирован в основном из его подручных. Вступив в армию Сунь Ят-сена, он обязался держать всю массу морских разбойников, которые хозяйничали на морском побережье в устье рек Гуандуна, в ежовых рукавицах. Пираты с ним считались и, ходили слухи, платили ему дань. Ли Фу-линь примыкал к правым в гуандунской группировке и был связан с местными помещиками и купцами.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

О Северном походе

К началу 1926 г. положение Гуанчжоуского правительства упрочилось и границам провинции Гуандун перестала угрожать опасность. Несмотря на внутренние трения в Национально-революционной армии, обусловленные «событиями 20 марта» и укреплением личной диктатуры Чан Кай-ши{18}, авторитет Гуанчжоуского правительства вырос не только внутри Китая, но и вне его. [154]

Из провинций Фуцзянь и Цзянси Гуандуну не могли угрожать крупные силы. В Хунани в начале марта один из генералов, теснимый с севера, Тан Шэн-чжи, открыто перешел на сторону Гуанчжоуского правительства. Его войска были преобразованы в 8-й корпус НРА. Дубань Хунани упэйфуистский ставленник Чжао Хэнь-ти бежал из провинции. В Сычуани генералы Ян Цзю-мин и Ян Сэнь изъявили готовность выступить против У Пэй-фу.

Китайская буржуазия, ранее напуганная рассказами о большевизме, бывшая в оппозиции к Гуанчжоу, теперь начала устанавливать с ним связи. Шанхайское купечество направило в Гуанчжоу делегацию.

Ближайшими противниками Национально-революционной армии были войска У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана. В начале Северного похода значительная часть сил У Пэй-фу была отвлечена на севере борьбой против Национальной армии. Под его контролем оставались провинции Хубэй, Хунань и частично Хэнань, т. е. территория площадью 400 тыс. кв. км с населением 55 млн.

Его армия включала около семи пехотных дивизий и три отдельные бригады, всего примерно 100 тыс. человек. У дубаня провинции Хунань Чжао Хэн-ти было около четырех пехотных дивизий и до трех отдельных бригад, почти 30 тыс. человек.

Группировка Сунь Чуань-фана контролировала пять провинций: Цзянсу, Чжэцзян, Цзянси, Фуцзянь и Аньхуй (637 тыс. кв. км с населением около 100 млн.). Войска этой группировки насчитывали около 15 пехотных дивизий и 24 отдельные бригады общей численностью 225 тыс. человек, но собственных войск Сунь Чуань-фана было не более 25—30 тыс. Взаимоотношения Сунь Чуань-фана с У Пэй-фу были натянутые, это давало возможность НРА бить каждого противника в отдельности.

Я не был участником начального этапа Северного похода, поэтому остановлюсь лишь в общих чертах на этой операции, чтобы выяснить, какие обстоятельства привели к группировке сил, сложившихся при выходе НРА на рубеж Янцзы. Для описания этой экспедиции основным источником послужили воспоминания участника Северного похода Тимофея Семеновича Бородина, бывшего моего сослуживца по 40-й Богучарской дивизии во время гражданской войны и по совместной работе во 2-й Национальной армии в Кайфыне.

Скажу несколько слов о тех моментах, которые в большей степени влияли на ход боевых действий, в первую очередь о политработе в Национально-революционной армии.

Политработу в НРА возглавляло Политуправление, а в корпусе и дивизии — политотделы. В 1-м корпусе коммунисты были изгнаны из политотдела. В других корпусах (2, 3, [155] 4 и 6-м) во главе политаппарата, как правило, стояли коммунисты или левые гоминьдановцы. В 4-м корпусе коммунистов-политработников было до 15—20%, а в отдельных полках — до 75%. В 6-м корпусе коммунистов было меньше. То же самое можно сказать и о вновь сформированных 7-м и 8-м корпусах, в которых политотделы создавались в ходе боев. Недостатки политработы заключались в отсутствии опытных работников, ограниченности денежных средств и формальном отношении со стороны командования. Обычно деньги поступали к командирам корпусов, а те использовали их по своему усмотрению. Вследствие этого политотделы находились в полной зависимости от командования. В 8-м корпусе начальником политотдела был какой-то авантюрист. В целом политработа велась среди солдат, офицеров и местного населения (крестьян, рабочих, купцов и интеллигенции).

Естественно, политическое воспитание солдат вследствие слабой укомплектованности кадрами и недостаточной их опытности было во время похода на более низком уровне, чем в мирное время. И все же некоторые лозунги практического характера пользовались большой популярностью и способствовали завязыванию контактов между местным населением и солдатами. Лозунги «Не грабь», «Справедливое соглашение», «Не принуждай силой к работе местное население» настойчиво внедрялись политработниками и содействовали росту симпатии к армии со стороны местного населения. Был распространен и такой лозунг: «Солдаты — авангард народа в борьбе с милитаристами и империалистами».

Большую помощь в агитации и пропаганде оказывал печатный материал: листовки, брошюры, плакаты и т. д.

Политработа с командным составом велась в индивидуальном порядке. Основным ее принципом было: «Хорошее обращение и забота о солдатах».

Политработники НРА помогали крестьянам в организации союзов, а также создавали благоприятные условия для деятельности коммунистической партии среди местного населения. Основными направлениями были: созыв крестьянских собраний, разъяснение целей Северного похода, содействие крестьянским организациям в создании союзов, активная поддержка войск продовольствием (рисом, просом), поставкой кули, разведкой и т. п.

Политическое просвещение среди интеллигенции тоже приносило свои плоды: они включались в национально-освободительное движение, распределяли популярную литературу, организовывали митинги, демонстрации, помогали местному населению при перевыборах избавиться от неугодных начальников уездов и т. п.

Солдат НРА учили хорошо обращаться с военнопленными, обеспечивать уход за ранеными. Однако в расположении противника [156] специальная литература и плакаты почти не распространялись.

Армии китайских милитаристов, как известно, принадлежали их командирам. Перед солдатами этих армий ставились две задачи: во-первых, устрашать население, чтобы оно аккуратно платило налоги; во-вторых, воевать. Для выполнения первой задачи боевая подготовка, по существу, была не нужна, так как для этого годился солдат, умевший хорошо маршировать и проделывать ружейные приемы.

Милитаристы получали деньги на содержание войск и тратили их по своему усмотрению. В подвластных им районах с их ведома заготовлялись обмундирование и обувь из местных ресурсов. Запасы продовольствия создавались ротами, батальонами или полками в зависимости от сосредоточения войск и размеров местных пунктов.

Централизация снабжения, проведенная в НРА, касалась главным образом денежного довольствия, вооружения и боеприпасов. Командиры корпусов и отдельных дивизий распределяли деньги по частям и расходовали как хотели. В. К. Блюхер рекомендовал нашим советникам не вмешиваться в эту деятельность, чтобы не портить с ними отношений.

С началом Северного похода централизованное снабжение стало нарушаться вследствие отрыва армии от ее базы (Гуандун) и обрастания армии новыми формированиями из перешедших на сторону НРА частей и соединений противника. Многие генералы восстановили свою самостоятельность. Они обеспечивали свои войска деньгами, собирая налоги с населения, а вооружение и боеприпасы пополняли за счет трофеев.

Будет полезным остановиться вкратце на характеристиках некоторых генералов НРА.

Преданный Чан Кай-ши генерал Хэ Ин-цинь, командир 1-го корпуса, окончил японское военное училище. Он продвигался по служебной лестнице вслед за своим хозяином. Хэ Ин-цинь был заместителем начальника школы Вампу с самого ее основания, служил у Чан Кай-ши сперва командиром полка, затем дивизии и, наконец, корпуса. Неплохой командир, он много над собой работал, был исполнительным, но малоинициативным. К словам советников прислушивался и стремился их предложения осуществлять на практике. Среди высшего генералитета он не пользовался большим авторитетом.

2-м корпусом НРА командовал заместитель Тань Янь-кая Лу Ди-пин, уроженец Хунани. Военное образование он получил в Баодинском училище. Преданный Тань Янь-каю командир, неплохой организатор, он ратовал за централизацию в корпусе и настойчиво ее проводил, продвигая в то же время на высшие должности своих людей.

Чжу Пэй-дэ, командир 3-го корпуса, член ЦИК гоминьдана, [157] происходил из бедной семьи, жившей в провинции Юньнань. Военное образование получил в провинциальной военной школе в Китае и в военном училище в Японии. Военную службу он начал в Юньнани, служил у генерала Тан Цзи-яо, вместе с ним выступил в революции 1911 г. против маньчжурской императорской династии, а затем против Юань Ши-кая. Перейдя на сторону Сунь Ят-сена, он участвовал в подавлении контрреволюционных выступлений. Чжу Пэй-дэ отличался решительностью, энергией, любил дисциплину и следил за ней, как фельдфебель. Он пользовался авторитетом как командир, знавший военное дело, без него не обходилась ни одна военная операция. К советникам и их предложениям был внимателен, стоял за реорганизацию армии, по крайней мере на словах.

Генерал Ли Цзи-шэнь — командир 4-го корпуса, гуансиец, лет сорока, имел военное образование, был работоспособен, стремился конкретно разобраться в интересующих его вопросах. Решения принимал после долгого раздумья. Ревниво относился к своей власти и препятствовал всякому, кто опережал его. Он был начальником Главного штаба и членом ЦИК гоминьдана. Политическую работу как в армии, так и среди населения поддерживал и одобрял. Противился диктаторским замашкам Чан Кай-ши.

Чэн Цянь (хунанец) — командир 6-го корпуса, член ЦИК гоминьдана, считался личным другом Сунь Ят-сена, при нем был членом Военного совета и военным министром. Военное образование получил в военной школе в Пекине, а затем в Японии. В партии гоминьдан состоял уже десять лет. Принимал участие в походах против контрреволюционеров и милитаристов. Постоянно совершенствовал свое военное и политическое образование, отличался простотой в обращении с солдатами, пользовался уважением и авторитетом среди них. Однако его приказы носили характер просьб. Он был хорошим исполнителем, но боялся принимать самостоятельные решения.

Генерал Тан Шэн-чжи — хунанец, перед началом Северного похода перешел от У Пэй-фу на сторону Гуанчжоуского правительства. Военное образование получил в Баодинском военном училище и примыкал к так называемой баодинской группировке внутри НРА. Крупный помещик и капиталист, когда-то был монахом в буддийском монастыре. Он продолжал оставаться ярым приверженцем буддизма, возил с собой изображение Будды и соблюдал соответствующий ритуал, возжигая свечи. Среди его подчиненных было много буддистов. С первых своих шагов в НРА объявил себя левым гоминьдановцем, искал сближения с коммунистами, требовал демократических реформ. В политработе в своих войсках настойчиво утверждал связь между буддизмом и суньятсенизмом [158] и заявлял, что Сунь Ят-сен на практике якобы стремился проводить учение Будды.

Начальником Политуправления НРА был левый гоминьдановец Чэнь Гун-бо, кандидат в члены Политбюро ЦИК гоминьдана. Будучи когда-то коммунистом, он вышел из партии из-за своих анархистских замашек и недисциплинированности. Одновременно был заведующим Отделом труда ЦИК гоминьдана и ректором Университета им. Сунь Ят-сена. Политработе в армии уделял очень мало внимания.

Реорганизация и централизация НРА не сделали ее монолитной, потому что чересчур сильно проявляли себя центробежные силы. Из приведенных характеристик высших руководящих генералов и членов правительства видно, что они гораздо больше заботились о своих личных интересах и интересах группировок, в которые входили их корпуса.

В мае 1926 г. Национальное правительство начало непосредственную подготовку к походу с целью свержения власти северных милитаристов. Были обещаны по завершении Северного похода широкие реформы для крестьян и рабочих. Генералам тоже посулили хлебные районы во вновь завоеванных провинциях. Все смотрели на Северный поход как на возможность разрядки напряженного экономического положения в Гуандуне.

Ни Национальное правительство, ни Чан Кай-ши не собирались всерьез проводить обещанные реформы, хотя население принимало их за чистую монету. По мере продвижения армии на север волна национально-освободительного движения поднималась все выше, росли рабочие и крестьянские организации, вспыхивали антиимпериалистические демонстрации. Революционные выступления порой опережали фронт наступления Национально-революционной армии.

Генералы Юга (высший командный состав НРА) относились далеко не дружественно к этим выступлениям народа, но они ничего не могли поделать. Чтобы остановить его, нужно было отказаться от тех лозунгов, с которыми они двинулись в поход.

Чан Кай-ши, Тан Шэн-чжи и другие генералы не скупились на революционные фразы на освобожденных территориях и подписывали приказы о различных революционных мероприятиях. Это создавало благоприятные условия для деятельности Коммунистической партии Китая и левого гоминьдана. Революционизирование народа особенно высоких темпов достигло в Хунани. В конце 1926 г. в Хунани насчитывалось 2 млн. членов крестьянских союзов, в два раза больше, чем в Гуандуне. В городах количество членов профсоюзов возросло до 170 тыс. промышленных рабочих. [159]

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Наступление на Учан

Ближайшая стратегическая задача НРА заключалась в разгроме войск милитариста У Пэй-фу, выходе на рубеж р. Янцзы и овладении троеградьем — Ханькоу, Ханьян и Учан (схема 6).

В отношении вооруженных сил другого милитариста чжилийской группировки, Сунь Чуань-фана, расположенных в районах Цзюцзян, Наньчан, Нанкин и Ханчжоу, было решено занять выжидательную позицию, дабы не провоцировать его на совместное выступление с У Пэй-фу.

Национальное правительство даже отклонило предложение некоторых генералов провинций Фуцзянь и Цзянси о присоединении к НРА, чтобы не испортить отношений с Сунь Чуань-фаном.

Официальной датой начала Северного похода считается 9 июля 1926 г. НРА выступила двумя группами: восточная — под непосредственным командованием Чан Кай-ши, в составе 1, 2 и 3-го корпусов, и западная — под общим командованием генерала Тан Шэн-чжи, в составе 4, 6, 7 и 8-го корпусов.

Западная группа НРА на данном этапе выполняла основную роль и была нацелена на Учан против главных сил У Пэй-фу.

Согласно расчетам командования, наступление планировалось так, чтобы к 6 августа войска западной группы достигли исходного рубежа против главных сил У Пэй-фу по р. Мицзян. Однако войска Тан Шэн-чжи уже 12 июля овладели г. Чанша, столицей Хунани, и поэтому представилась возможность рубеж западной группы передвинуть на р. Мишуй в 60 км к северу от Чанша. Порядок боевых действий НРА намечался следующий. Среди частей западной группировки головным следовал 4-й корпус, которым фактически командовал молодой, энергичный генерал Чжан Фа-куй; западнее должен был наступать 8-й корпус; после соединения 4-го и 8-го корпусов начинал наступление 7-й гуансийский корпус Ли Цзун-жэня; 6-й корпус Чэн Цяня двигался несколько восточнее.

Восточную группировку возглавлял Чан Кай-ши, при нем советником состоял В. К. Блюхер. 2-й и 3-й корпуса направлялись на Лилин для защиты западной группировки от возможных ударов с востока со стороны Сунь Чуань-фана, а 1-й корпус оставался в Чанша в качестве резерва главнокомандующего.

9-й и 10-й корпуса, сформированные из войск провинции Гуйчжоу, в районе г. Чандэ (к западу от Дунтинху) обеспечивали левый фланг западной группировки НРА, по мере ее продвижения перед ними стояла задача начать наступление [160] через Аньфу, Фэнчжоу, Гуньань до р. Янцзы. Созданный из цзянсийских войск, перешедших на сторону НРА, 14-й корпус, размещенный в г. Наньсюй (к северо-востоку от Шаочжоу — конечного пункта Гуанчжоуской железной дороги), должен был охранять границы провинции Гуандун с северо-востока.

Несколько слов о Хунани. Эта провинция расположена далеко от моря, почти вся покрыта горными цепями. Северная, низменная часть ее, непосредственно примыкающая к провинции Хубэй, представляла собой котловину, в центре которой — одно из крупнейших озер в Китае — Дунтинху. Общая площадь Хунани — более 215 тыс. кв. км. Население составляло 28 млн. человек. Провинция бедна путями сообщения. Дорога от Шаочжоу к Чанша, стиснутая между горных цепей, являлась, по существу, тропой, по которой могли идти в ряд один-два человека. Поэтому войска на походе вытягивались в бесконечно длинную цепочку, а грузы переносились кули. Одно полевое орудие в разобранном виде со снарядами требовало до 90 кули. Жители южной горной части Хунани издавна промышляли переноской грузов. [161]

Наступление Национально-революционной армии проходило в самое жаркое время года, когда температура воздуха достигала 120° по Фаренгейту. Кроме того, здесь свирепствовала холера, которая унесла много человеческих жизней, в том числе и в войсках. Болезнь охватила до 50% личного состава 6, 2 и 3-го корпусов. Один советник, Лодзинский, тоже заболел холерой и выжил только благодаря своему богатырскому здоровью, а его переводчик Яновский умер.

Остановимся на общей характеристике военных операций Северного похода. Авангардные части 4-го корпуса, во главе которых наступал отдельный полк коммуниста Е Тина, при поддержке десяти отрядов восставших крестьян нанесли поражение передовым частям У Пэй-фу: 1—2 июля — в районе Лутина, где были захвачены первые пленные, 2—3 июля был взят населенный пункт Юсянь. 8 июля передовые части 4-го корпуса разбили крупные соединения войск У Пэй-фу, оборонявшие г. Лилйн, захватили трофеи и несколько сот пленных. Дальнейшее наступление западной группы войск продолжалось тоже успешно, и к 15 августа, как было намечено по плану, войска группы вышли на рубеж р. Мишуй. Здесь противник сосредоточил значительные силы и оказал упорное сопротивление, особенно при обороне Пинцзяна. 19 августа после кровопролитного боя части 4-го корпуса форсировали Мишуй, окружили противника и принудили к сдаче в плен. Здесь было взято около 6 тыс. пленных и много трофейного оружия. Особенно отличился полк Е Тина.

7-й и 8-й корпуса тоже успешно продвигались вдоль железной дороги и 21 августа овладели важным узлом коммуникаций в Хунани — г. Юэяном (Иочжоу). После поражения противника в районе Пинцзяна и выхода западной группы, на линию Тунчэн — Юэян обстановка коренным образом изменилась в пользу НРА и восточная ее группа получила возможность наступать против Сунь Чуань-фана в направлении Наньчан — Цзюцзян.

Западная группа продолжала наступление на Учан и к вечеру 27 августа вышла на сильно укрепленный рубеж, где противник использовал мелкие реки и. озера. 28 августа 4-й корпус должен был двигаться вдоль железной дороги на Сяньнин; 6-й корпус — правее; 7-й корпус — между железной дорогой и озером Футоуху; 8-й корпус двумя дивизиями — между озером Футоуху и рукавом р. Янцзы, одна находилась в резерве 4-го корпуса. Остановлюсь несколько подробнее на этом бое, поскольку он ярко характеризует китайских генералов. Когда 4-й корпус перешел в наступление, он неожиданно был контратакован с запада, т. е. с участка 7-го корпуса, Это означало, что 4-й корпус вел бой в одиночестве, без соседей. Правда, противник все же был разбит и понес большие потери: около 2 тыс. убитых и потонувших и около 5 тыс. пленных. [162] Оказалось, что 7-й и 8-й корпуса оставались на прежних позициях.

Подобная история повторилась и в следующем сражении в междуозерном дефиле Лянцзиху — Хуантанху (в 40 — 50 км к югу от Учана). У Пэй-фу здесь сосредоточил крупные силы: одну пехотную дивизию и две смешанные бригады. Как и в предыдущих боях, наступление должно было вестись 30 августа общими усилиями 4-го и 7-го корпусов. Ценой больших потерь и напряженного боя 4-й корпус опять-таки в единственном числе прорвался через озерное дефиле и разбил последний резерв У Пэй-фу. 7-й корпус только через сутки подошел к месту боя.

Еще раз такое же явление наблюдалось при подходе к Учану. 4-й корпус приблизился к нему 31 августа, а 7-й и 8-й корпуса — лишь к исходу 1 сентября, поэтому план штурма Учана был сорван. Только 2 сентября 4-й и 7-й корпуса и 2-я дивизия 1-го корпуса начали штурм Учана. Но вследствие плохой подготовки войск к штурму и отсутствия централизованного руководства не было заготовлено достаточного количества лестниц, и штурм не удался. В тот же день под Учан прибыли Чан Кай-ши, В. К. Блюхер и Тан Шэн-чжи. 3 сентября состоялось совещание высшего командования. Блюхер подробно разобрал причины неудачного штурма Учана и, в частности, отметил отсутствие взаимодействия между штурмующими войсками.

Штурм Учана решили повторить. Под общей командой генерала Тан Шэн-чжи 2-я дивизия 1-го корпуса должна была атаковать город с северо-востока, упираясь правым флангом в Янцзы, 4-й корпус — с юга, а 7-й корпус (2-я и 3-я дивизии) — с запада, упираясь левым флангом в р. Янцзы. Артиллерия не была подготовлена к штурму, так как из 12 русских горных орудий были исправными только 3. Но и эти орудия не могли быть использованы, так как советника по артиллерии Т. С. Бородина отослали в Юэян. Его вернули лишь за три часа до начала штурма, и не хватило времени, чтобы ввести артиллерию в бой.

Для войск, лишенных артиллерии, Учан был сильным оборонительным сооружением. Стены города, основанного в III в., представляли собой высокий вал, облицованный камнем с наружной стороны. Стены достигали. 10—15 м высоты и, как у обычного китайского города, имели прямоугольное начертание и выходили воротами на север, восток, запад и юг. Наиболее сильно были укреплены западные ворота с высокой наблюдательной башней («Башня желтого сокола»), с которой открывался широкий простор. Стены были окружены глубоким рвом, но вода там почти высохла. Только с севера и юга два довольно глубоких канала, сообщавшихся с двумя соседними озерами, защищали подступы к стенам города. [163]

Гарнизон Учана, состоявший из дивизии Коу Ин-цзе и других частей, насчитывал в общей сложности более 10 тыс. человек. Коу Ин-цзе был мне знаком по сражению под Чжумадянем в феврале текущего года. Это был наиболее преданный У Пэй-фу генерал, умевший держать в повиновении свои части. У Пэй-фу и Коу Ин-цзе жестоко подавляли любые попытки войти в контакт с Национально-революционной армией, за нарушение дисциплины расстреливали всех, вплоть до высших начальников.

Повторный штурм Учана начался в 3 часа утра 5 сентября. Несмотря на ряд частных успехов (прорыв за стену города 6-го полка 2-й дивизии) и усилия советских военных советников, непосредственно участвовавших в штурме, Учан взять не удалось. 7-й корпус остался верен себе, ограничился наблюдением и перестрелкой. В результате 2-я дивизия 1-го корпуса потеряла 300 человек, 4-й корпус — 500 и 7-й корпус — около 100 человек. Это распределение потерь среди участников штурма показывало долю участия частей в штурме Учана.

Интересна одна деталь, характерная для командиров корпуса НРА. 3 сентября части 8-го корпуса обнаружили 12 полевых (75 мм) орудий Арисака с полным комплектом боеприпасов на складах 18-й и 25-й хубэйских дивизий в Хэньяне. Генерал Тан Шэн-чжи на совещании 3 сентября и позже об этой находке не доложил штабу. Если бы они были доставлены к началу штурма 5 сентября, то могли бы кардинально повлиять на ход боя. Но, по-видимому, это не входило в расчеты командира 8-го корпуса Тан Шэн-чжи.

6 сентября вечером на совещании командиров корпусов у главнокомандующего было утверждено предложение Тан Шэн-чжи не штурмовать Учан, а окружить войсками 4-го корпуса. 8-й корпус взял на себя миссию овладеть Ханькоу и Ханьяном. Впоследствии выяснилось, что еще утром 6 сентября, следовательно, до начала совещания, одна из дивизий 8-го корпуса уже заняла Ханьян, но Главный штаб ничего не знал об этом. И только 7-го вечером командир 8-го корпуса Тан Шэн-чжи прислал донесение о форсировании Янцзы и захвате Ханьяна и Ханькоу якобы после упорного боя. Вероятнее всего, Тан Шэн-чжи еще до штурма Учана договорился с упэйфуистским генералом Лу Цзо-луном о его переходе на сторону НРА. Его войска были преобразованы в 15-й корпус НРА.

При проведении Учанской операции обострилась склока между генералами старого гуанчжоуского 4-го корпуса и недавно примкнувших к НРА 7-го и 8-го корпусов. Эта группа во главе с Тан Шэн-чжи, для того чтобы не обессилеть к моменту дележа добычи, стремилась всю тяжесть боев переложить на 4-й и 1-й корпуса, уклоняясь даже от выполнения [164] боевых приказов, отданных самим же Тан Шэн-чжи. Чтобы расколоть эту беспринципную группировку, Блюхер добился переориентировки 7-го корпуса на надьчанское направление. 4-й корпус блокировал Учан обсервационным порядком, т. е. никто не мог войти и выйти из города.

Активные действия против гарнизона города осуществляла авиация (два самолета), сбрасывая бомбы на позиции противника, а также артиллерия. За время 35-й дневной осады на город было сброшено около 200 пудов бомб и выпущено до 4 тыс. снарядов калибра 75—76 мм. Бомбометание осуществляли наши летчики В. Е. Сергеев и А. М. Кравцов, а огнем артиллерии руководил опытный артиллерист Т. С. Бородин. Однако из-за организационных неурядиц невозможно было использовать ее в полную меру. В армии имелось до 70 орудий (75 мм) системы Круппа и Арисака старых образцов с небольшим количеством боеприпасов (10—15 выстрелов на орудие).

Недавно прибывшие советские орудия имели прицельные приспособления, позволявшие вести огонь с закрытых позиций, что давало бы большие преимущества над артиллерией противника, стрелявшей только с открытых позиций. Но китайские артиллеристы не знали этого способа ведения огня. Орудия переносили кули в разобранном виде. Поэтому их сборка и выдвижение на огневые позиции занимали очень много времени. К тому же они были распределены между различными соединениями армии, и надзор за их использованием со стороны советника артиллерии и его помощь крайне осложнялись.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Наньчанская операция восточной группы НРА

В конце августа 1926 г., когда основные силы западной группировки НРА вели бои на ближайших подступах к Учану, поступили сведения о концентрации войск Сунь Чуань-фана на западной границе провинции Цзянси. Появилась угроза деблокады Учана. Надо было сорвать выступление Сунь Чуань-фана в помощь У Пэй-фу, не дать ему времени для сосредоточения своих сил.

С этой целью главное командование НРА в начале сентября отдало приказ войскам восточной группировки перейти в наступление на наньчанском направлении против наньчан-цзюцзянской группировки Сунь Чуань-фана. Исходное положение войск восточной группы и направления их движения были следующие.

2-й корпус, занимавший исходные позиции в Лилине, должен был наступать в направлении Пинсян, Юаньчжоу, Синьюй, Линьцзян, форсировать в этом районе р. Ганьцзян и выйти [165] к Наньчану с юго-востока; 3-й корпус из района Лилина — в направлении на Пинсян с выходом на подступы к Наньчану с юго-запада; 1-я дивизия 1-го корпуса из района г. Люяна — на Фынсинь для наступления на Наньчан с запада; 6-й корпус из района Тунчэна — через Инин, Цзиньань для атаки на Наньчан с северо-запада. 7-й корпус 8 сентября двинулся из района Учана вдоль р. Янцзы на Цзюцзян, имея цель прервать железнодорожное и водное сообщение Цзюцзяна с Наньчаном, овладеть Цзюцзяном, а затем выйти к Хукоу.

В первые дни наступления войск восточного фронта были достигнуты частичные успехи в сражениях с противником в пограничной полосе провинции Цзянси. 6-й корпус в районе Инина разбил одну дивизию противника и захватил 3 тыс. пленных, 2-й и 3-й корпуса разгромили две группы противника (около 12 тыс. человек) в районах Пинсяна и Ваньцзяна и стремительно двигались к Наньчану.

20 сентября 6-й корпус генерала Чэн Цяня (советник Н. И. Кончиц) ворвался в Наньчан и занял этот город. Здесь были освобождены из тюрьмы два наших летчика — Ремизюк (Вери) и Кобяков, сделавшие вынужденную посадку в районе, занятом противником.

Однако 3-й корпус генерала Чжу Пэй-дэ своевременно не поддержал своего соседа. Противник подтянул резервы и 23 сентября, перейдя в контрнаступление, выбил 6-й корпус из Наньчана, вынудив его отойти на запад. При этом особенно пострадала 19-я пехотная дивизия.

3-й корпус только после повторного приказа начал наступление на Наньчан, которое из-за его отрыва от других сил не имело успеха. Этот корпус отступил с тяжелыми потерями. 2-й корпус, выйдя из района Линьцзяна, не проявил активности, а ограничился ролью безучастного наблюдателя сражения 6-го и 3-го корпусов над Наньчаном. 7-й корпус Цзюцзяна не достиг.

Несогласованность действий 6-го и 3-го корпусов, пассивность остальных соединений восточной группировки НРА дали возможность Сунь Чуань-фану собрать силы для контрнаступления, отбросить войска восточного направления к границам Хунани и создать угрозу Чанша — главному городу провинции Хунань. Только после падения 10 октября Учана стало возможным усилить восточное направление 4-м «железным» корпусом и 2-й дивизией 1-го корпуса. 28 октября эти войска были объединены с 7-м корпусом в северо-западную оперативную группу под общим командованием командира 7-го корпуса. Штаб корпуса обосновался в Инине. Главные силы Сунь Чуань-фана, насчитывавшие 30—40 тыс. человек, заняли оборону в сильно укрепленном районе Наньчан — Цзюцзян, а также в населенных пунктах Туцзяпу, Юнсю, Дэань, Махуйлин, Шахэ. [166]

1 ноября войска восточного направления НРА начали общее наступление на наньчан-цзюцзянском фронте и втянулись в упорные бои. Противник оказывал сопротивление. Все же 4 ноября 7-й корпус занял Цзюцзян. 2-му и 3-му корпусам удалось овладеть Наньчаном только 8 ноября. Таким образом, в результате наладившегося взаимодействия войск восточной группы главные силы Сунь Чуан-фана были разбиты и окружены. 30—40 тыс. солдат войск противника были взяты в плен. Остатки его армии бежали по берегу Янцзы к Аньцину.

Успех этой операции способствовал продвижению самой восточной колонны войск НРА, наступавшей на Фуцзянь. Эта группировка, включавшая 5-ю отдельную дивизию, 1-й и 14-й корпуса, под командованием генерала Хэ Ин-циня (советником у которого был А. И. Черепанов) в первой половине ноября овладела городами Цзяньнин и Цзяньян.

В это же время на крайнем западном участке фронта НРА 8-й корпус и 15-я отдельная дивизия наступали вдоль Пекин-Ханькоуской железной дороги, вторглись в пределы провинции Хэнань и заняли горный проход Ушзнгуань. Здесь они вошли в контакт с войсками Фан Ши-миня, бывшего командира 6-й дивизии 2-й Национальной армии. Он был знаком мне по совместному участию в бою под Чжумадянем в феврале 1926 г.

В результате успешных операций под Учаном и Наньчаном войска НРА заняли наиболее крупные торгово-промышленные города по среднему течению Янцзы. Власть Национального правительства распространилась на обширную территорию провинций Гуандун, Гуанси, Гуйчжоу, Хунань, Хубэй, Цзянси (общая площадь — 1,2 млн. кв. км) с населением свыше 150 млн. человек.

Вооруженные силы Национально-революционной армии значительно выросли за счет перешедших на ее сторону войск милитаристов и достигли 250 тыс. человек, составивших 19 — 20 корпусов.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В ожидании отъезда

1 ноября 1926 г. я получил наконец денежный расчет, расплатился с долгами и купил себе походное снаряжение. Наша поездка на фронт зависела от времени отъезда правительства на Север. А поскольку отъезд откладывался со дня на день, то М. Г. Ефремов решил представить военных советников М. Г. Снегова, М. Ф. Куманина и меня начальнику Главного штаба НРА генералу Ли Цзи-шэню. Он был примечательной фигурой среди генералитета НРА, и ему следует уделить больше внимания. [167]

Ли Цзи-шэнь являлся одновременно командующим войсками провинции Гуандун и 4-м корпусом. Командование корпусом было номинальным, так как корпус находился на фронте и фактически им руководил его заместитель, командир 12-й дивизии генерал Чжан Фа-куй. За выдающиеся боевые заслуги корпусу было присвоено наименование «железного». Но Ли Цзи-шэнь стремился не выпускать из своих рук военную силу. Чжан Фа-куй подписывал боевые приказы по корпусу, скрепляя их личной печатью Ли Цзи-шэня.

Ли Цзи-шэнь своим внешним видом не производил никакого впечатления. Он был небольшого роста и поэтому носил сапоги на высоких каблуках, чтобы хоть на 2—3 см казаться выше. Военное образование он получил в Баодине, считался опытным, знающим военное дело генералом. Политическую работу среди войск и населения он одобрял, но до известной степени. Мы думали, что Ли Цзин-шэнь, занимавший должность начальника Генерального штаба, заинтересуется вопросами, связанными с подготовкой района, занятого НРА, к обороне, перспективами дальнейшего строительства НРА и ее обеспечения вооружением, кадрами высшего начсостава и т. д. Однако Ли Цзи-шэнь — то ли вследствие своей необщительности, то ли по другим причинам — нашей встрече не очень обрадовался, вопросов не задавал и всем своим видом выражал желание поскорее от нас отделаться. М. Г. Ефремов настойчиво просил его принять советских генштабистов и побеседовать с ними.

Впоследствии, после нашего отъезда из Гуанчжоу, Ли Цзи-шэнь показал свое истинное нутро. Как только правительство отбыло в Ухань, Ли Цзи-шэнь в качестве командующего войсками провинции Гуандун, а следовательно, и члена провинциального правительства резко повернул вправо: начал борьбу со стачками, обезоружил рабочих, не препятствовал миньтуаням подавлять крестьянские союзы. Позднее, в апреле 1927 г., он принял самое активное участие в контрреволюционном перевороте в Гуанчжоу.

Левые фразы Ли Цзи-шэня против Чан Кай-ши после «событий 20 марта» обнаруживали лишь его непомерное честолюбие, личную антипатию к Чан Кай-ши, стремление захватить власть, а вовсе не желание освободить Китай от власти милитаристов.

Победы Северного похода, общий революционный подъем в стране сказались на ходе пленума ЦИК гоминьдана, который открылся 15 октября в Гуанчжоу. Решения пленума были более радикальными, чем предыдущие постановления высших органов гоминьдана. В декларацию о ближайших задачах гоминьдана были включены пункты антиимпериалистического характера: против неравноправных договоров, за возврат иностранных концессий, за ликвидацию деятельности иностранных [168] банков и др. Были приняты постановления о снижении арендной платы на 25%, фабричном законодательстве, женском равноправии и др.

С большим подъемом в Гуанчжоу была отмечена десятая годовщина Великой Октябрьской революции в России, 7 ноября объявили праздничным днем. Повсюду прошли многочисленные митинги и собрания. Город буквально утопал во флагах СССР и гоминьдана. Эти празднества совпали с днем победы НРА под Наньчаном и с днем рождения Сунь Ят-сена (12 ноября).

В праздничные дни мы с Диной Яковлевной и семейством проф. В. М. Штейна знакомились с достопримечательностями Гуанчжоу, памятниками старины и искусством кустарей — изделиями из слоновой кости, перламутра, янтаря, лака, шалями с художественной вышивкой и т. д. В окрестностях Гуанчжоу памятники древней архитектуры и скульптуры, высеченные из камня барельефы, могильники и каменные всадники попадались нам очень часто. Культ предков в го время был в полном расцвете. Могильники богатых китайцев представляли собой целые сооружения, облицованные камнем или кирпичом. Каждый китайский крестьянин мечтал быть похороненным на своем поле. Это стремление «ближе к милому пределу почивать», по исчислениям некоторых экономистов, отнимало до одной десятой пригодной для обработки земли.

Лавочки-мастерские, в которых изготовлялись и продавались кустарные художественные изделия, располагались по цехам; улица или участок янтарных изделий, слоновой кости, шалей, атласных туфель, картин и т. д.

Мы с В. М. Штейном не могли отвести глаз от изделий из слоновой кости: шахмат, ажурного шара величиной с биллиардный, в котором вмещались один в другом 25 таких же, но соответственно меньшего диаметра шаров, свободно вращавшихся в любом направлении на оси. Понравился нам и целый слоновый бивень с изображением процессии людей в паланкинах.

В этой же лавочке мы наблюдали процесс изготовления фигурок из слоновой кости. В маленькой комнатушке, согнувшись над станком, сидел старый китаец и вытачивал из куска слоновой кости какую-то фигурку. Станок напоминал бормашину зубного врача. Ножная педаль приводила в движение нижнее колесо. Приводом к верхнему колесу меньшего диаметра служила крепкая пеньковая веревка. Миниатюрным буравчиком китаец наносил тончайшую художественную резьбу. Оказалось, требовалось около пяти лет неустанной работы, чтобы создать такой ажурный шар.

В Гуанчжоу жены военных советников тоже включались в работу советской колонии. Кто трудился в аппарате М. М. Бородина или в штабе М. Г. Ефремова, кто в — торгпредстве [169] в качестве бухгалтеров, машинисток, кто — по общественной линии. Некоторые занялись преподавательской деятельностью. Д. Я. Даровская имела квалификацию преподавательницы французского языка. Она стала преподавать русский язык в военной школе.

Учебники и наглядные пособия отсутствовали. Пришлось самим взяться за их изготовление. На картонных квадратах тушью вычертили буквы русского алфавита, и это дало возможность всему классу составлять слова и фразы. Ученики были очень прилежны и внимательны, занимались с увлечением и радовались своим успехам, как дети. После двухмесячных занятий ученики умели писать под диктовку несложные предложения.

Однако обстоятельства сложились так, что членам советской колонии в Гуанчжоу пришлось переезжать в Ханькоу и Наньчан, которые к этому времени были заняты войсками НРА. Ученики, естественно, были огорчены перерывом в уроках русского языка, особенно когда явно обозначился прогресс. Они очень тепло простились со своим преподавателем, и один из них от имени всех слушателей выразил благодарность. Даровская с группой жен советников выехала в Шанхай в конце декабря на зафрахтованном китайцами норвежском пароходе, груженном досками. Из команды парохода только капитан и старший помощник были норвежцами, остальные — китайцы. В дороге китайские власти принудили капитана принять на пароход около 2 тыс. суньчуаньфановских солдат. Топлива не хватило, и пароход дрейфовал в открытом море несколько суток, пока голодные солдаты не взбунтовались и не пустили на топливо часть груза — доски.

Капитан рекомендовал пассажирам не выходить на палубу, заполненную солдатами. Из иллюминатора кают-компании было видно, как солдаты умывались в единственной бочке с водой, полоская в ней свои полотенца, обтирая лицо и руки. Не удивительно, что в китайской армии были так широко распространены кожные болезни. Только на одиннадцатые сутки пароход вошел в шанхайский порт. Из Шанхая в Ханькоу женская группа ехала по Янцзы на английском пассажирском пароходе, который из-за военных действий останавливался по ночам.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Поездка с членами правительства в Наньчан

После долгих проволочек первая группа членов Национального правительства 16 ноября выехала из, Гуанчжоу в Ухань через Наньчан. В эту группу входили: министр финансов Сунь Фо, который, по-видимому, возглавлял группу, министр юстиции Сюй Цянь, министр иностранных дел Чэнь [170] Ю-жэнь с двумя дочерьми, Сун Цзы-вэнь (брат Сун Цин-лин, вдовы Сунь Ят-сена). Вместе с ними уезжали главный политический советник М. М. Бородин{19} и его консультант, переводчик и друг Чжан Тай-лэй, кандидат в члены ЦК КПК. На Чжан Тай-лэя, технического секретаря Политбюро ЦИК гоминьдана, была возложена организация переезда этой части правительства в Ухань. К ним присоединились финансовый советник В. М. Штейн, а также гражданские и военные советники С. А. Далин, Е. С. Иолк, О. С. Тарханов, М. Г. Снегов, М. Ф. Куманин и я.

От Гуанчжоу до станции Шаочжоу мы ехали по железной дороге, которая находилась в ужасном состоянии. Шпалы местами настолько прогнили, что рассыпались как труха. Поезд временами полз так медленно, особенно на подъемах, что пешеход мог с ним соревноваться в скорости движения.

Железная дорога протяжением 250 км проходила по правому берегу быстрой Северной реки (Бэйцзян) по живописнейшей местности. Вода в реке казалась совершенно голубой. Высокие горы, покрытые кустарником и бамбуковыми рощами, с востока и запада окаймляли долину реки. Погода встречала нас неприветливо, шли дожди. Низкие облака окутывали вершины гор и мешали любоваться пейзажем. На каждой [171] крупной станции выстраивался почетный караул из солдат местных гарнизонов, худых, в отрепьях, вооруженных бракованным оружием. Толпы народа криками и выстрелами хлопушек приветствовали членов правительства.

На этих станциях изредка при более или менее благоприятных условиях погоды собирались летучие митинги, на которых члены правительства рассказывали народу о значении и задачах Северного похода и призывали население к поддержке войск НРА. На конечную железнодорожную станцию Шаочжоу мы прибыли только к 8 часам вечера. Здесь состоялся банкет, мы, военные советники, на нем не присутствовали. В этой группе мы были пассажирами, языка не знали и использовали время для подготовки к предстоящему путешествию. Отсюда мы пешком отправились по маршруту, известному в истории как «посольский путь». Некогда, в конце XVIII в., этой дорогой проследовало английское посольство лорда Маккартнея из Гуанчжоу в Пекин.

Вначале наш путь пролегал по долине р. Дяньшуй, левому притоку р. Бэйцзян, до г. Наньсюй и затем к перевалу Мэйлин через хребет Таюлин. Этот хребет вместе с другими отрогами гор составлял границу между провинциями Цзянси и Гуандун и являлся водоразделом бассейнов рек Бэйцзян и Ганьцзян. Ганьцзян — правый приток Янцзы, впадавший около Наньчана в озеро Поянху, которое сообщалось протокой с Янцзы и служило резервуаром для оттока излишков воды из Янцзы в период половодья. Движение по «посольскому пути» членов правительства происходило очень медленно. Начали мы путешествие 17 ноября в 1 час дня, а должны были выступить в путь в 8 часов утра. Чжан Тай-лэй, человек очень энергичный, вежливый и приветливый, совершенно измучился с такими высокими и капризными начальниками. То кули не хватало, то паланкинов недослали. Неизбежную дезорганизацию в передвижение этого правительственного кортежа вносили митинги с местным населением.

Такое непосредственное общение членов правительства с народом провинций, завоеванных НРА, было бы эффективно, если бы все члены правительства искренне стремились осуществить основные пункты своей программы: «каждому пахарю свое поле», снижение арендной платы, свобода организации крестьянских и профессиональных союзов и пр. Это привлекло бы на сторону правительства массу народа, оно получило бы в свои руки реальную силу в борьбе с милитаристами и неомилитаристами типа Тан Шэн-чжи и Чан Кай-ши.

По опыту прошлых лет я решил и здесь вести путевые заметки: путешествие становилось более интересным и полезным. Питаться нам приходилось в придорожных харчевнях, которые отличались крайней бедностью. [172]

Наше внимание привлекла живописная местность, покрытая вечнозеленой растительностью. Долина Дуаньшуйхэ была заполнена зарослями сахарного тростника, и мы могли вдоволь лакомиться его сладким соком. На следующее утро у министра иностранных дел Чэнь Ю-жэня не оказалось кули и он не мог дальше двигаться. Пришлось заняться поисками транспорта.

19 ноября мы вышли в 6 часов утра, так как предстоял длинный путь. Но в уездном городе Шисин местная администрация упросила правительство пообедать и выступить на организованном здесь митинге. Это позволило нам еще раз насладиться богатейшей местной природой, тем более что вскоре пришлось проститься с вечнозеленой растительностью и субтропическим пейзажем.

20 ноября мы сделали небольшой переход, но я повредил ногу на неровной горной тропе, а так как пользоваться паланкином не хотел, то отстал и на ночлег прибыл поздно.

21 ноября преодолели наиболее трудный участок пути — перевал Мэйлин. Дорога здесь уложена каменными плитами, и даже временами возможно одностороннее автомобильное движение. Однако очень часто рисовые поля так сужали дорогу, что она превращалась в тропу. Вблизи перевала Мэйлин виднелся старинный буддийский храм с красными колоннами и узорчатой крышей. С перевала нам открылся величественный вид на долину р. Ганьцзян. На перевале находились крепость и старые крепостные ворота, которыми запирался проход из провинции Гуандун в Цзянси. За перевалом лежала другая провинция, люди говорили на другом диалекте.

В Цзянси мы остановились на ночлег в большом уездном городе Наньаньфу (Даюй). Отсюда можно было плыть по р. Ганьцзян на сампанах, но М. М. Бородин решил продолжать путь по-прежнему пешком. Здесь я видел оригинальный способ поливки полей. Большое, похожее на мельничное колесо вращалось под давлением воды. К лопастям были прикреплены полые бамбуковые гильзы, закрытые с одной стороны с таким расчетом, чтобы в погруженном состоянии они наполнялись водой, а при обороте колеса вода из гильз выливалась в подвешенные желоба для поливки полей, садов и огородов.

В этом же районе я наблюдал ловлю рыбы с помощью птиц с длинными клювами, похожих на бакланов. Рыбак шестом загонял рыбу в сети, им же он пользовался для сохранения равновесия. Возле берега к бревну была приторочена плетенная из прутьев корзина для рыбы. Птица-рыбак плавала вблизи, ныряла и вытаскивала рыбу. Чтобы птица не заглатывала рыбу, на шею ей надевали кольцо. Пойманную рыбу птица подносила хозяину, который бросал ее в корзину.

23 ноября вечером нас нагнал сампан — большая лодка [173] метров 15—20 длиной и около 3—4 шириной, с вместительным трюмом и крытым в средней части верхом из циновок и брезента. На этом сампане мы добрались до Наньчана.

В Ганьчжоу мы прибыли 24-го в 12 часов дня. Население и городские власти устроили торжественную встречу членам правительства. 25 ноября состоялся грандиозный митинг, на который собралось 20 тыс. народу. Митинг прошел очень организованно. Вся местная буржуазия и помещики сразу сделались «революционерами» и наперебой провозглашали самые левые лозунги. Для нас устроили обед по-европейски: кормили черепашьим супом с голубиными яйцами. Вечером, часов в 16, снова тронулись в путь.

В районе этого города река Гань довольно широка, до 0,5 км. В этом месте через нее перекинут понтонный разводной мост. Ниже Ганьчжоу начинаются пороги. На острове в местечке Танлан, утопая в зелени, возвышался храм, почитавшийся матросами и рыбаками как священное место. Когда мы приблизились к нему, наш рулевой, молодой черноволосый парень, весельчак и острослов, схватил заблаговременно приготовленные курительные благовонные свечки, подбежал к носу сампана, водрузил их там в какое-то отверстие, воскурил, сделал несколько молитвенных приседаний и прошептал молитву.

Пассажиры сампана часто грелись на солнце на палубе и напевали нестройными голосами песни, чаще всего про «Ягодку Дуню». Как-то вечером после нашего очередного концерта во время паузы неожиданно донесся молодой звонкий голос: «Дуня, Дуня, Дуня — я, Дуня — ягодка моя». Это пел наш рулевой, удивительно правильно схвативший слова и мотив нашей песни.

Мы продвигались вперед очень медленно из-за частых встреч правительства с населением крупных городов и их администрацией. По ночам тоже приходилось останавливаться, поскольку фарватер реки не был провешен для движения в темноте. 28 ноября мы пристали к небольшому городку Тайхо. Накрапывал мелкий дождичек. Никто из правительства не вышел для встречи с местным населением и властями города. Эта почетная миссия выпала на долю М. М. Бородина.

Наконец, 29-го мы, советники, в 3 часа дня прибыли в Цзиань. Оказалось, все члены правительства приехали уже семь часов тому назад. Нас ожидала торжественная встреча с пальбой хлопушек и бог знает еще чего. Наша гражданская публика отправилась в паланкинах и на лошадях на банкет. Но М. М. Бородин решил дипломатически «заболеть». Он был обижен бестактностью некоторых министров. Они как бы забыли про главного политического советника, избегали его и, по существу, прервали с ним всякое общение. Нас не предупреждали ни о месте стоянки, ни о времени выезда. А о таких [174] мелочах, как довольствие советников, никто не заботился. Министр Сунь своих обещаний не выполнял и даже не предупредил об изменении плана поездки. М. М. Бородин, стремясь навести порядок хотя бы в советской группе советников, назначил Снегова ее комендантом. Михаил Георгиевич со свойственной ему энергией приступил к исполнению своих обязанностей.

2 декабря, после того как туман рассеялся, мы двинулись в путь. За 10 км до Наньчана нас встретил главнокомандующий Чан Кай-ши, который стоял на палубе парохода, одетый в военную форму с гоминьдановским галстуком, повязанным, как у пионеров. Среднего роста, худощавый, с впалой грудью, он не производил импозантного впечатления. Лицо его сияло от самодовольства. Он старался придать своей позе величественность, но ему это плохо удавалось.

В Наньчане правительственную группу ожидал торжественный прием, играли два духовых оркестра, самолеты сбрасывали листовки.

Вечером во дворце дубаня, где разместилась штаб-квартира главнокомандующего, состоялся банкет. Чан Кай-ши произнес полуторачасовую речь, по сути дела явившуюся изложением его программы. Остальные члены правительства, чтобы не «терять лица», тоже поговорили минут по 30—40. В общем, не банкет, а заседание парламента. Чан Кай-ши призывал к незамедлительному наступлению. Он держался не только как хозяин, но и как диктатор. Рядом с собой он усадил М. М. Бородина и В. К. Блюхера.

3 декабря в 12 часов снова был банкет у Чан Кай-ши, но уже иного порядка. Чан Кай-ши по-прежнему председательствовал, члены правительства сидели там, где успели занять места. На этот банкет пригласили дам и обошлись без длинных речей.

4 декабря для советников состоялся доклад В. К. Блюхера, а точнее, беседа, длившаяся семь часов. Общий вывод сводился к следующему: наступление временно необходимо прекратить, следует завершить борьбу на флангах, чтобы лучше обеспечить военно-стратегическое положение, с мукденской группировкой не стоит портить отношений.

5 декабря члены правительства и некоторые наши советники отбыли в Ханькоу. У меня нет точных данных о том, какие решения по вопросам политической и хозяйственной жизни во вновь занятых провинциях приняло правительство, но сложилось впечатление, что практические меры для улучшения положения не принимались. Например, не успели члены правительства доехать до Уханя, как в Наньчане вспыхнули забастовки из-за финансового кризиса. Бастовали ремесленники, лавочники, рикши. Я видел массовую демонстрацию рабочего люда, которые как флаг несли рабочую рубаху с пятнами [175] крови. Все объяснялось просто. Вновь занятые провинции были обременены налогами старых хозяев-милитаристов У Пэй-фу, Сунь Чуань-фана и др. Новые хозяева — неомилитаристы типа Чан, Кай-ши и Тан Шэн-чжи — самовольно создавали новые формирования, не учитывая реальных возможностей, облагали население налогами.

Разлад между правительством и неомилитаристами все более углублялся. Чан Кай-ши своим пренебрежительным отношением к членам правительства на банкетах в Наньчане подчеркивал этот разлад. Как-то на банкете в Учане, устроенном для нас начальником Политического управления генералом Дэн Янь-да (сменившим Чэнь Гун-бо), выступил мой старый знакомый по провинции Хэнань генерал Бо Ли-вэй, В своем выступлении он говорил о жадности китайских генералов, для коих корыстные интересы важнее общественного дела.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

О деятельности штаба южнокитайской группы

Опыт Северного похода и особенно Наньчанского сражения показал, что масштабы операций настолько возросли по сравнению с военными действиями в провинции Гуандун, что для оценки обстановки и выработки плана потребовалось сотрудничество ряда лиц.

С этой целью был создан штаб южнокитайской группы. Меня назначили начальником этого штаба. Начальником оперативного отдела стал М. Г. Снегов, имевший опыт штабной работы. Он был человеком общительным и жизнерадостным, с неиссякаемым запасом здоровья и энергии.

Начальник разведывательного отдела Струмбис был человеком другого склада. Молчаливый и упорный, он пытался недочеты работы разведывательного отдела штаба главнокомандующего возместить собственной усидчивостью и трудолюбием.

Отделы боевой подготовки и организационный возглавлял мой товарищ по выпуску из Военной академии им. Фрунзе Е. В. Тесленко. Высокого роста, стройный и худощавый, он с трудом переносил тропический климат Гуандуна, который неблагоприятно отражался на его здоровье.

Е. В. Тесленко выполнял большую работу по суммированию данных о боевой подготовке в соединениях НРА и подготавливал предложения по его усовершенствованию. Из организационных вопросов наиболее срочным было рассмотрение материалов штатных комиссий, созданных главкомом, оценка их и составление планов.

В штабе работал еще артиллерист, бывший царский генерал Руднев. Ввиду его преклонного возраста я не мог на [176] него возложить какие-либо определенные обязанности. Он знал несколько языков и владел талантом на схеме четко и красиво изображать самую запутанную обстановку военных действий в Китае и оформлять отчетные материалы доклада. В Хэнани мы с ним читали в Кайфынскои военной школе лекции по артиллерии.

Одним из самых больных вопросов были географические карты. Мы пользовались лишь несколькими экземплярами сорокаверстки. А как известно, без хороших карт невозможно осуществить планирование современных операций. Составление безрельефной карты бассейна р. Янцзы было поручено моему старому знакомому по Пекину топографу С. Протасову. Но и всем командирам штаба приходилось уделять много времени и помогать С. Протасову в этой трудоемкой работе.

Финансовую отчетность группы вела Нина Михайловна Зенек, жена советника И. Я. Зенека (Зембровский), человек очень аккуратный и дотошный. Шифровальщиком был Зотов, скромный, аккуратный и добросовестный. Машинистками при штабе работали Надя Цорн, вышедшая впоследствии замуж за советника по тылу Н. Т. Рогова (Лодзинский), и Д. Я. Даровская. Обеим работы хватало. Приходилось часто не только печатать под диктовку, но и одновременно вносить литературную правку. Так, помощник В. К. Блюхера по политической части Теруни предпочитал диктовать свой материал. Небольшого роста, живой, непоседливый, житель горной Армении, Тер, как его сокращенно звали, всегда торопился. У него слова не поспевали за мыслями, и приходилось их приводить в соответствие.

Названия «начальник отдела», «начальник штаба» могут показаться претенциозными, так как начальники отделов работали в единственном числе. Каждый начальник отдела должен был собирать материал, обрабатывать и оформлять необходимые документы. Все это усложнялось отсутствием закрепленного за штабом переводчика.

Малочисленность состава штаба приходилось компенсировать напряженным трудом. Обычно наш рабочий день длился 16—18 часов в сутки без выходных дней. Мне доставалось не меньше других. Василий Константинович часто засиживался по ночам. Приходилось днем работать со штабом, а ночью с ним. Размах деятельности штаба во многом зависел от переводчиков. У нас их было двое: Э. М. Абрамсон (Мазурин) и М. И. Казанин (Лотов). Оба они были не только переводчиками, но и консультантами-китаеведами и секретарями по китайским делам. Эмануил Моисеевич Абрамсон был личным переводчиком Блюхера. Китайским языком он владел с детства. Шатен, среднего роста, в очках, спокойный и выдержанный, он производил впечатление ученого мужа.

М. И. Казанин также владел несколькими языками. В начале [177] 20-х годов он провел два года в Пекине на дипломатической работе, затем несколько лет учился за границей. Он страстно интересовался искусством и все свободное время проводил у китайских антикваров, которые благодаря его знаниям в области искусства и китайского языка охотно с ним разговаривали и показывали ему замечательные произведения. Он всегда соблюдал дисциплину, и мои отношения с ним не оставляли желать ничего лучшего. Он был моим переводчиком не только в Наньчане, но и во время всего пребывания в Нанкине{20}.

В Наньчане мы жили в каменном двухэтажном доме, расположенном за стенами города. Это создавало некоторые неудобства, так как по китайским обычаям на ночь ворота закрывались. Мы часто возвращались домой поздно ночью, и, приходилось пререкаться с охраной ворот. В конце концов штаб снабдил нас особыми пропусками в виде серебряных пластинок с соответствующими иероглифами.

В нижнем этаже дома находились общие комнаты: зал и небольшая уютная столовая. Зал был обставлен богатой мебелью смешанных стилей. Легкая плюшевая европейская мебель и пианино чередовались со старинной, резной из черного дерева в китайском стиле. Углы зала украшали огромные, в рост человека, фарфоровые вазы с изображениями драконов и других чудес китайской мифологии. На стенах зала и столовой были развешаны картины на исторические сюжеты.

В верхнем этаже, отведенном под наше общежитие, размещались В. К. Блюхер, его адъютант М. Я. Гмира и переводчик Э. М. Абрамсон, все с женами. Я с женой и остальные товарищи из штаба нашей группы — внизу. Чугунные печи топили коксом, поэтому мы часто угорали.

Коротко остановлюсь на некоторых запомнившихся мне событиях, связанных с деятельностью нашего штаба в Наньчане. Мы догадывались о процессах, протекавших в то время внутри партии гоминьдан, об углублявшихся противоречиях между гоминьданом и Коммунистической партией Китая, растущих разногласиях среди членов правительства и трениях между различными группировками генералитета НРА.

В. К. Блюхер в частном разговоре после возвращения из Ханькоу упомянул о выступлении М. М. Бородина на одном собрании или банкете, где он, между прочим, говорил: «Есть у нас один генерал, который ведет свою собственную политическую линию вразрез с установками правительства, вопреки его директивам. Он должен помнить, куда бы он ни скрылся, он не уйдет от народного правосудия, карающая рука народного [178] возмездия его найдет и покарает». Затем Бородин, обращаясь к Чан Кай-ши, добавил: «Товарищ Чан Кай-ши, мы вместе с вами шли до Янцзы, надеюсь, что и дальше пойдем рука об руку».

Надо сказать, это выступление М. М. Бородина ошеломило Чан Кай-ши. Он стал держаться скромнее и умерил свои диктаторские замашки и картинные позы. Но Чан Кай-ши не отрешился от своих притязаний на диктатуру и стал настойчиво готовиться к ее осуществлению, тщетно маскируя эти приготовления. Он развил кипучую деятельность по вербовке единомышленников. Наш штаб в Наньчане размещался вблизи апартаментов Чан Кай-ши, и мы видели ежедневно поток именитых военных и гражданских лиц, которых главком принимал у себя индивидуально до поздней ночи.

Было бы лучше, если бы подобное выступление сделали Тан Янь-кай или Ван Цзин-вэй на собрании гоминьдана или на пленарном заседании правительства и приняли необходимые меры по предотвращению повторения путча Чан Кай-ши. Но это были люди слабохарактерные, неспособные на решительные революционные действия.

Однажды Наньчан посетил советский военный атташе Роман Войцехович Лонгва. Во время гражданской войны он командовал дивизией и за взятие Брест-Литовска был награжден орденом Красного Знамени.

В. К. Блюхер поручил мне встретить его на вокзале и проводить к нему в кабинет. На вокзале Лонгве была устроена торжественная встреча представителями различных общественных организаций с оркестром. Ему подали паланкин и донесли до штаба главнокомандующего. Лонгва намеревался сперва зайти к В. К. Блюхеру, и мы уже свернули на дорожку, которая вела к его квартире. Но в это время Чан Кай-ши открыл дверь своей квартиры и жестом пригласил Романа Войцеховича к себе. Тот на мгновение заколебался, но затем решительно повернул навстречу Чан Кай-ши.

По-видимому, Чан Кай-ши опасался предварительной информации и решил его зазвать к себе. Знакомство с военным атташе состоялось на квартире у главнокомандующего.

Р. В. Лонгва пробыл в Наньчане несколько дней. Его пребывание прошло в визитах к Чан Кай-ши и другим лицам китайского главного командования и приемах их у себя в отведенной ему резиденции.

У меня не сохранились в памяти какие-либо интересные подробности об этих переговорах. 28 декабря Лонгва уехал. Проводы его были более чем скромные. По-видимому, Чан Кай-ши не добился от советского военного атташе ни признания, ни поддержки.

1 января 1927 г. состоялся парад войск наньчанского гарнизона. День выдался облачный и ветреный, но теплый. Войска [179] в летнем обмундировании задолго до начала парада были выстроены по восточной и южной сторонам обширного плаца. Для принимающего парад соорудили высокий помост с крышей из циновок на случай дождя. Командовал парадом генерал Чжу Пэй-дэ, командир 3-го корпуса НРА. Он был единственным всадником, возвышавшимся над всей массой пеших воинов, собранных на площади.

Парад сильно затянулся, поскольку ему предшествовали речи, которые отняли много времени. Наконец появился главнокомандующий в сопровождении большой свиты из представителей правительства и местных властей. Чан Кай-ши занял свое место на помосте, предварительно церемонно пригласив В. К. Блюхера, шедшего рядом, войти первым. В. К. Блюхер был одет в военный костюм, но без знаков различия, в армейской фуражке и высоких сапогах. Он, отклонив предложение Чан Кай-ши, с удивительным тактом и, я бы сказал, изяществом последовал за ним.

Чан Кай-ши, как обычно, принял одну из излюбленных поз, но более скромную, чем при встрече правительства в Наньчане. Одет он был в армейскую форму, френч и брюки навыпуск. По-видимому, полученный им отпор от генералитета и беседы с советским военным атташе кое-чему научили его.

Внизу у помоста расположились командиры корпусов и дивизий Национально-революционной армии. Среди них выделялась ростом и осанкой фигура генерала Лу Ди-пина, временно заменявшего командира 2-го корпуса. Начался парад. Строевая выправка и церемониальный марш НРА производили впечатление гораздо более слабое, чем классически вымуштрованная 1-я Национальная армия до ее разгрома летом 1926 г. Меня, как артиллериста, особенно удручал вид артиллерии, которую тяжело тащили на себе люди.

Еще незадолго до начала Северного похода специальная комиссия, разрабатывая новые штаты НРА, отошла от традиционной четверочной организации пехотной дивизии и предложила троечную, принятую в Красной Армии. Эта структура НРА в основном оправдала себя во время Северного похода. Она оказалась легче управляемой и более гибкой, чем структура дивизий У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана. Слабое оснащение общевойсковых соединений НРА пулеметами и артиллерией не имело решающего влияния на исход сражений, поскольку у противника также не хватало техники.

Перед разработкой предстоящих операций против мукдено-шаньдунской группировки, более сильной и технически лучше оснащенной, чем армии У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана, Чан Кай-ши созвал комиссию из высшего генералитета для рассмотрения организационной структуры НРА в свете новых боевых задач. Для участия в комиссии были приглашены все командиры корпусов и дивизий. [180]

Одно из важнейших требований, которое должно было учитываться при составлении организационной структуры войск, заключалось в том, чтобы обеспечить превосходство армии над противником в соответствии с материальными возможностями. В этом отношении проект штатов китайской комиссии не был безупречен.

Китайские генералы стремились к бесконечному увеличению численности дивизий, причем главным образом за счет неподготовленных кадров. Командир корпуса генерал Бай Чун-си, например, ссылался при этом на гвардейскую дивизию Сунь Чуань-фана, которая по числу солдат равнялась почти двум корпусам НРА. Такая тенденция раздувания общевойсковых соединений понятна — чем больше дивизий, тем больше возможностей ее командирам наращивать свое благосостояние.

В начале 1927 г. по распоряжению В. К. Блюхера и просьбе Чан Кай-ши была создана штатная комиссия советников под моим председательством, занимавшаяся также организацией войск. Наша комиссия всеми силами боролась против тенденций китайских генералов к раздуванию штатов. Например, мы возражали против включения в штат дивизии саперного батальона, так как на вооружении войск не числилось даже саперных лопат. Любая пехотная часть могла считать себя саперной и строить оборонительные сооружения, если бы был инструмент. Мы предлагали перевести хотя бы часть артиллерии на конную тягу. Но это оказалось очень сложно. К югу от бассейна Янцзы не было пригодных для этих целей лошадей. Кроме того, надо было налаживать шорное производство, уход за лошадьми, объездку лошадей и решать массу других мелких вопросов. Поэтому мы сочли целесообразным наладить возможно скорее формирование минометных (бомбометных) частей системы Бранда-Стокса.

Наладить производство минометов не представляло особой сложности. Во 2-й Национальной армии командир 16-й бригады Чжан Сы-чэн изготовлял их кустарным способом. Ханьянский арсенал с такой задачей безусловно справился бы. Тем более это было необходимо потому, что мукденская армия и шаньдунские части имели минометы.

3 января 1927 г. состоялось заседание нашей комиссии, на котором присутствовали Чан Кай-ши и В. К. Блюхер. Комиссия утвердила проект реорганизации НРА.

На мой взгляд, здесь следует коротко охарактеризовать деятельность нашей летной группы. Несмотря на свою немногочисленность, она выполняла очень ответственную работу в чрезвычайно сложных условиях тогдашнего Китая.

Летная группа включала летчиков В. Е. Сергеева, А. М. Кравцова, Ремизюка, Тальберга, Д. Угера и бортмехаников [181] С. Базенау, Кобякова. Все они работали не только советниками-инструкторами, обучавшими кадры НРА летному делу, но, по существу, составляли все военно-воздушные силы НРА. Они вели воздушную разведку позиций противника, бомбили вражеские объекты (например, гарнизон Учана), боевые и походные порядки противника во всех операциях Народно-революционной армии. Не раз наводили они панику на войска противника, нарушая их движение и маневры. Все это осуществлялось на самолетах старых конструкций с изношенным техническим оборудованием.

Естественно, что плохое состояние самолетов неизбежно приводило к авариям. Одна из таких аварий едва не окончилась трагически для командира авиагруппы В. Е. Сергеева и его пассажира — генерала Е Тина. Только высокое летное мастерство и самообладание Василия Евгеньевича спасли положение. Самолет благополучно приземлился в лесу. Летчик и пассажир отделались легкими травмами, но очень многочисленными. Когда после перевязки Сергеева встретила жена, только что приехавшая из СССР, она была смущена. «Куда же тебя целовать? Все бинты, бинты», — сказала она. Действительно, голова, руки, шея — все было забинтовано.

Командир авиагруппы В. Е. Сергеев родился в 1897 г. в Вологодской губернии в семье крестьянина. В 1915 г. его призвали в армию и командировали во Францию на учебу по специальности авиационного механика. По возвращении из Франции он принял активное участие в гражданской войне. Затем В. Е. Сергеев снова пошел учиться, в 1924 г. окончил Московскую школу летчиков и как окончивший с отличием был оставлен при ней в качестве инструктора. Среди его учеников были Чкалов, Юмашев и другие впоследствии выдающиеся наши летчики.

Из его биографии видно, что Василий Евгеньевич был бесстрашным боевым летчиком, опытным авиационным инструктором и квалифицированным авиамехаником. Это обстоятельство послужило поводом для назначения его в Китай старшим авиационным советником Народно-революционной армии. Самоотверженная боевая работа В. Е. Сергеева была высоко оценена Советским правительством — он был награжден орденом Красного Знамени.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Положение во вновь занятых провинциях и раскол НРА

Правительство при переезде из Гуанчжоу в Ухань на митингах обещало народу провести целый ряд мероприятий: снижение налогов, уменьшение арендной платы, улучшение условий труда рабочего люда и т. д. Однако, утвердившись [182] в Ханькоу, оно не торопилось выполнять свои обещания. И вот тогда в ряде провинций начались стихийные выступления.

Одним из революционных выступлений народных масс был захват английских концессий в Ханькоу и Цзюцзяне. Это событие произошло в первых числах января. В то время в Учане и Ханькоу происходили народные торжества по случаю переезда в Ухань Национального правительства. 3 января 1927 г., в последний день этого празднества, вечером ожидался большой фейерверк на Янцзы поблизости от английской концессии. Собралось много народу полюбоваться зрелищем, и некоторые невзначай нарушили запретную зону этой концессии. Солдаты английского отряда морской пехоты, охранявшие зону, изгоняя «нарушителей» из концессии, ранили нескольких китайцев.

И тут ненависть, таившаяся в глубине души китайского народа, вырвалась наружу. Под напором бушевавшей толпы английские моряки вынуждены были покинуть территорию концессии. Однако Уханьское правительство не решило сразу же установить свою власть на концессии и призвало народ сохранять спокойствие.

На следующий день, 4 января, созванный по инициативе Хубэйского совета профсоюзов митинг потребовал вывести английские войска из концессии. Министр иностранных дел Евгений Чэнь (Чэнь Ю-жэнь) обратился к английской администрации, настаивая удалить солдат. Народ разнес сооруженные англичанами баррикады и вступил как хозяин на узурпированную у него землю, проявив вместе с тем организованность и выдержку. Ни одного случая грабежа, насилия и пожаров не наблюдалось. Несколько дней спустя революционно настроенные массы Цзюцзяна по примеру Ханькоу захватили местную английскую концессию.

Захват английских концессий свидетельствовал о пробуждении в китайском народе чувства национального достоинства. Это событие подняло престиж Национального правительства Китая за рубежом. Хотя около Ханькоу и Цзюцзяна на якорях стояли корабли английского военно-морского флота, ощетинившись дальнобойными орудиями, но вооруженной интервенции не последовало. Англичане хорошо понимали, что теперь пришлось бы воевать не с продажными правителями, а с китайским народом.

Размах революционного движения во вновь присоединенных провинциях перепугал не только империалистов, но и некоторых членов правительства и руководителей партии гоминьдан. Особенно сильный страх охватил большую часть высшего командного состава НРА. Ведь почти все генералы вышли из среды помещиков или капиталистов или сделались ими по мере роста их благосостояния. Когда крестьяне стали [183] добиваться осуществления лозунга Сунь Ят-сена «каждому пахарю свое поле», вся революционная фразеология генералов тотчас же улетучилась.

Если в ходе дальнейшего революционного движения генералитета НРА распалась на две группировки (наньчан-нанкинскую во главе с Чан Кай-ши и уханьскую, возглавляемую Тан Шэн-чжи), то этот раскол произошел никак не из-за принципиального различия их идеологии, а из-за личных антипатий между Тан Шэн-чжи и Чан Кай-ши. Генерал Тан Шэн-чжи был дубанем провинции Хунань, одним из самых крупных помещиков этой провинции и крупным предпринимателем. Были сведения, что все публичные дома в Чанша принадлежали ему. Стремясь вернуть свои владения, Тан Шэн-чжи примкнул к Уханьскому правительству.

Раскол НРА на две группировки произошел не сразу. В начале января на совещании командиров корпусов и дивизий в Наньчане по штатным вопросам Чан Кай-ши пытался выяснить взгляды генералов восточной группы. Я был свидетелем бурной заседательской деятельности Чан Кай-ши. Заседания назначались почти ежедневно и затягивались до поздней ночи. Конечно, речь шла не о штатах, с ними уже давно было покончено. По дошедшим до нас сведениям, Чан Кайши с генералами даже предлагал М. М. Бородину выехать в СССР.

Если раньше, после «событий 20 марта», диктаторские замашки Чан Кай-ши вызывали негодование ряда генералов НРА, прослывших верными последователями Сунь Ят-сена, то теперь положение изменилось. На сторону НРА перешло много генералов из лагеря милитаристов, но не по «велению сердца», а по конъюнктурным соображениям. Непомерное разбухание НРА за счет включения бывших войск милитаристов привело к падению боеспособности армии. Правительство не в состоянии было финансировать новые формирования. Ухудшились материальная обеспеченность войск, моральное состояние солдат, политическая работа в армии и среди населения ослабла. Все это привело к антиправительственным: выступлениям в ряде мест.

1 февраля 1927 г. несколько подразделений наньчанского гарнизона, перешедших на сторону Национального правительства и включенных в 3-й корпус генерала Чжу Пэй-дэ, подняли мятеж. Три батальона солдат ворвались в министерство финансов, изъяли оттуда 8 млн. денежных знаков и убежали в горы. Они бы прихватили еще больше денег, если бы не случившийся поблизости советник по тылу Н. Т. Рогов, человек атлетического сложения и богатырской силы. Воспользовавшись общей сумятицей, он оттащил большой ящик с деньгами в сторону. Когда порядок был восстановлен, Рогов вернул финансистам ящик с деньгами, тем самым, по-видимому, [184] предотвратив финансовую катастрофу Национального правительства.

Национально-революционная армия начала Северный поход в составе шести корпусов, к февралю 1927 г. их количество утроилось за счет войск милитаристов, которые имели самую разную подготовку.

В Китае имелось достаточно руководств по военному делу и разных уставов (японских, германских), переведенных на китайский язык, но все они относились к довоенному времени. Армия воспитывалась и обучалась не по писаным уставам, а по «преданиям старины» и по традиции. Обучение было несложное: выправка и шагистика. После превращения толпы рекрутов в строевую часть, способную двигаться и менять строй по команде, производилось обучение рассыпному строю. Это считалось развертыванием в боевой порядок. Винтовки и патроны выдавались бойцам, но стрельбе их не обучали — берегли патроны. Знакомство со стрелковым делом ограничивалось разборкой и сборкой оружия, чисткой винтовки и прикладкой. Полевые и тактические занятия не велись.

Это разношерстное войско бывших милитаристов разного толка совершенно затопило НРА, и без того ослабленную крупными потерями за время похода. В соответствии с указаниями Блюхера мы решили, не дожидаясь директив Военного совета, разработать для советников корпусов программу подготовки бойцов и занятий с командным составом. Особое внимание в ней уделялось политической подготовке. Советникам войсковых соединений вменялось в обязанность разработать конкретную программу подготовки подопечных частей и соединений в соответствии с их уровнем.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

11-й корпус НРА

Наиболее успешно работа по повышению боевой подготовки проходила во вновь сформированном 11-м корпусе НРА. Командиром корпуса был назначен Чэнь Мин-шу (командир 10-й дивизии 4-го корпуса), один из наиболее подготовленных, грамотных и энергичных китайских генералов. В командование 10-й дивизии вступил его заместитель генерал Цзян Гуан-най. Кроме 10-й дивизии в состав 11-го корпуса вошли 24-я пехотная дивизия Е Тина и 26-я пехотная дивизия Ян Ши-чана, выделенная из 9-го корпуса. Корпус дислоцировался в районе Уханя и осуществлял в нем гарнизонную службу и охрану правительства.

Советником при 11-м корпусе состоял наш инструктор В. Е. Горев (Никитин). Своим внешним видом он импонировал китайцам. Он стремился детально разобраться во всех [185] противоречиях, имевшихся в корпусе. Знание английского языка очень помогало ему, так как позволяло в беседах с китайцами, владевшими английским языком, обходиться без посредников. С Горевым я повстречался еще на севере Китая в 1-й Национальной армии. Там он конспирировался под «дядю Сэма»: отпустил бороду клинышком, курил большую шкиперскую трубку и носил фамилию Гордон.

В конце января в корпусе была составлена трехмесячная программа обучения войск, основной упор делался на полевые занятия. Из 36 учебных часов в неделю 18—24 часа отводились на занятия в поле и стрелковое дело, а на строевую подготовку и физическую культуру — только 9 часов.

В 11-м корпусе к ведению боевой подготовки привлекался весь командный состав, вплоть до командиров дивизий. Штаб корпуса руководил обучением старшего и высшего командного состава корпуса, в том числе и военно-научной работой.

На занятиях со старшим и средним командным составом изучались марш и встречный бой, оборона и наступление. Занятия иллюстрировались наглядно (на картах и на ящике с песком). Особое внимание обращалось на выработку у китайских командиров навыков ясно формулировать приказы, отдавать их четким командным языком, кратко формулировать свои решения, организовывать взаимодействие между частями войск. Это считалось слабым местом в подготовке командного состава китайской армии: приказы отдавались в форме советов или рекомендаций, что давало возможность исполнителям уклоняться от их выполнения. Так, в ранее описанном бою под Чжумадянем 2-й Национальной армии с войсками У Пэй-фу артиллерия открывала огонь по инициативе командира орудия или по предложению зрителей — пехотных солдат.

Одновременно с боевой подготовкой велось организационное переустройство корпуса. Штаб был сформирован заново. На должности начальника штаба корпуса и начальников секций (оперативной, разведывательной, боевой подготовки и адъютантской) подбирали старших офицеров со значительным служебным и по возможности боевым стажем. Адъютантская секция руководила учетом и подбором комсостава.

В корпусе было унифицировано вооружение. До этого каждая часть корпуса представляла собой музей оружия разных калибров и разных систем, что, естественно, затрудняло пополнение войск боеприпасами в сражениях. Вооружение перераспределили между частями корпуса и дивизии так, чтобы каждый полк был вооружен однокалиберными винтовками: Арисака (6, 5 мм), или немецкими (7, 9 мм), или нашими трехлинейными. В каждой дивизии был создан образцовый полк с одинаковым вооружением, и каждому батальону были приданы два станковых пулемета. [186]

Политзанятия в корпусе пользовались популярностью. Большинство командиров понимало их необходимость и для их проведения выделяло 3—4 часа учебного времени. Однако трудности возникали в связи с тем, что не хватало политработников. Чтобы восполнить этот пробел, подобрали 50 командиров и организовали для них краткосрочные курсы. Начальником политотдела корпуса был назначен развитой и умный командир, правда имевший репутацию реакционера. Начальники полиотделов дивизий даже замышляли начать против него кампанию, но советник Горев рекомендовал пока его не трогать, пусть, мол, проявит себя на деле. Представленный этим командиром план политработы был составлен настолько хорошо, что даже не потребовал дополнительных поправок. Положение Горева как советника упрочилось, его предложения внимательно выслушивались и выполнялись. Многие офицеры и генералы заходили к нему побеседовать, что давало ему возможность глубже познакомиться с их жизнью, быть в курсе их сокровенных мыслей.

Гореву удалось добиться создания в 11-м корпусе Военно-научного общества (ВНО). Во главе его правления стояли командир корпуса Чэнь Мин-шу и его начальник штаба. Основная тематика докладов ВНО черпалась из опыта боев 10-й дивизии в Северном походе. На фоне этих боев разбирались вопросы организации и ведения наступательного и оборонительного сражений. В дискуссиях выявился колоссальный разнобой во взглядах командиров по вопросам тактики. Пришлось установить общие ориентировочные положения и нормы по организации марша, наступления и обороны. Этот обмен мнениями приносил очень большую пользу. Ни в одной из китайских армий командный состав никогда военно-научной работой не занимался. Впервые в НРА в 11-м корпусе удалось побудить командиров критически посмотреть на свой боевой опыт и извлечь полезные уроки.

Однако на боеспособность войск 11-го корпуса отрицательно влияло неудовлетворительное снабжение боеприпасами. Войска были слабо обеспечены винтовочными патронами (менее 100 штук на винтовку), снарядами (100 снарядов на орудие) и минами (60 мин на миномет).

Каково же было политическое состояние 11-го корпуса? Левогоминьдановские настроения в корпусе обусловливались революционными традициями гуанчжоуских частей, составлявших костяк корпуса, значительным процентом коммунистов и левых гоминьдановцев в политических отделах дивизий, оказывавших положительное влияние на солдат. Немалое значение имело и территориальное размещение 11-го корпуса, находившегося поблизости от правительства в Ухане.

Эти обстоятельства не позволили Чэнь Мин-шу распоряжаться корпусом по своему произволу. Авторитет Чэнь Мин-шу [187] как военачальника, в общем, был на высоте, но среди командиров были и недовольные. Так, например, новый командир 10-й дивизии, генерал Цзян Гуан-кай, был возмущен финансовыми махинациями своего шефа. Старые офицеры, коренные гуанчжоусцы, негодовали по поводу притеснения их по службе и назначения на высшие должности офицеров — выходцев из других провинций. Действительно, 70% личного состава корпуса составляли гуанчжоусцы, из них на старшие командные должности были выдвинуты только семь человек, тогда как выходцам из других провинций было предоставлено восемь мест. Но это объяснялось злоупотреблением своим служебным положением начальника адъютантской секции штаба корпуса фуцзяньца Лю, который протащил на ответственные посты своих приятелей.

По поводу разногласий главкома с правительством Чэнь Мин-шу старался открыто не высказывать своего мнения. Он поддерживал постоянную связь с Чан Кай-ши, не порывая приятельских отношений и с генералом Тан Шэн-чжи. Такая позиция Чэнь Мин-шу не вызывает удивления. Вражда Чан Кай-ши и Тан Шэн-чжи, в сущности, коренилась в личной антипатии, в соперничестве за власть.

6 марта 1927 г. Чэнь Мин-шу неожиданно самовольно покинул свой пост и уехал в Шанхай лечиться. Перед отъездом в беседе с Тан Шэн-чжи и Чжан Фа-куем он изложил мотивы, побудившие его «выйти из игры» — уйти в отставку. То же он сделал и в письме к правительству. Я рассказываю об инциденте с Чэнь Мин-шу несколько подробнее, так как он был типичным для многих генералов НРА. Чэнь Мин-шу не удовлетворяло его положение в 11-м корпусе, но прямо об этом он не говорил. Он выражался туманно, говорил, будто не хочет ехать (пока?) в Нанкин, так как главком окружен правыми, но в то же время ему не нравились и левые. Устраниться от дел, по-видимому, ему посоветовал начальник политотдела корпуса, который развернул резкую антиправительственную агитацию (в частности, против Ван Цзин-вэя и советников).

Отъезд Чэнь Мин-шу наделал много шуму. На специальном совещании Тан Шэн-чжи, Чжан Фа-куя и Дэн Янь-да было решено предложить командование 11-м корпусом Цзян Гуан-наю. Правительство, рассмотрев этот вопрос, вынесло оригинальное постановление: «Считать, что Чэнь Мин-шу поехал в Шанхай лечиться, но без разрешения правительства».

Самовольный уход с поста Чэнь Мин-шу едва не повлек за собой развал всего корпуса. Первым скрылся начальник политотдела, затем оставленный Чэнь Мин-шу заместителем командир 10-й дивизии. Ходили слухи, будто Тан Шэн-чжи хочет разоружить 11-й корпус. Возникла опасность повального [188] бегства командиров полков и командиров штаба. Начальник адъютантской секции корпуса Лю, воспользовавшись этой ситуацией, пытался продвинуть на «вакантные» места своих ставленников. Наконец Чжан Фа-куй принял командование 11-м корпусом, в котором осталось пять дивизий: 10, 12, 24, 25 и 26-я. Он решил сохранить корпус во что бы то ни стало.

Чжан Фа-куй разгромил фракционные группы, в частности фуцзяньцев. Начальник адъютантского отдела вынужден был уйти в отставку; начальник оперативного отдела Чжан «заболел». Хотя после этих «хирургических» операций наступило некоторое успокоение и появилась возможность продолжать работу в корпусе, однако до окончательной нормализации было далеко. Все «больные», переселившись в Ханькоу, не потеряли связей со своими единомышленниками в корпусе и отрицательно влияли на них. Так, например, начальник политотдела 24-й дивизии (коммунист) получил анонимное письмо, в котором его называли «собакой, лижущей сапоги Чжан Фа-куя», и советовали уйти в отставку. Такова была обстановка на юге Китая накануне решающей кампании против коалиции мукденцев, шаньдунцев и остатков войск У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В. К. Блюхер

В настоящее время о жизни и деятельности В. К. Блюхера уже написано немало трудов.

Однако в своей книге мне хотелось бы вновь обратиться к воспоминаниям о Василии Константиновиче, рядом с которым мне довелось работать в Китае. На мой взгляд, будет нелишним воспроизвести некоторые эпизоды его биографии, которые наложили отпечаток на его дальнейшую деятельность.

В. К. Блюхер родился 19 ноября 1889 г. в деревне Барщинка Ярославской губернии. Начальное образование он получил в церковноприходской школе. Как известно, крестьяне до революции не могли прожить своим хлебом до нового урожая и с давних пор уходили в города на заработки или продавали изделия из дерева и других материалов через прасолов и коробейников. Отец Блюхера отдал своего сына по окончании школы в приказчики к купцу первой гильдии Клочкову в Петербурге.

Здесь с отроческих лет Василий Блюхер на собственном опыте познакомился с изнанкой буржуазного общества: неуемной роскошью и праздной жизнью верхов, бесправным положением рабочего люда и полуголодным его существованием. Возможно, критическое отношение к действительности [189] зародилось у него под влиянием старшего приказчика Петра Кузнецова, впоследствии попавшего в тюрьму за революционную деятельность. Блюхер был свидетелем «Кровавого воскресенья» в Петербурге. Все это оказало воздействие на формирование его характера.

Более солидную революционную школу Блюхер прошел, работая на заводах сперва в Петербурге, а затем в Москве, в Мытищах. За участие в забастовке он пробыл два с половиной года в тюрьме. В 1914 г, его призвали в армию и направили рядовым в 19-й Костромской полк, ведший бои на австрийском фронте. Там он проявил себя не только как храбрый солдат, но и как волевой, находчивый командир. В сражении на р. Дунаец под Тарнополем его тяжело ранили. В 1916 г. он был уволен «по чистой» из армии. После ранения он вновь поступил приказчиком и занялся самообразованием в Народном университете Шанявского.

Своей революционной деятельности Блюхер не бросил и в 1916 г. На механическом заводе в Казани его приняли в коммунистическую партию. В 1917 г. по поручению партии Блюхер вступил в 109-й запасной полк, а затем был послан в Челябинск для борьбы против Дутова. В борьбе с контрреволюцией выковался выдающийся военачальник Красной Армии. Только перечисление его походов заняло бы много места.

Впервые я встретился с В. К. Блюхером летом 1920 г. под Каховкой. Он командовал тогда 51-й стрелковой дивизией, входившей в состав правобережной группы (позже 6-й армии), которую возглавлял Эйдеман. В то время я служил помощником начальника артиллерии юго-западного фронта В. Д. Грендаля. Иногда мне приходилось командовать артиллерией всей правобережной группы, в частности при форсировании Днепра. Но чаще всего я имел дело с артиллеристами 51-й стрелковой дивизии, составлявшей основной [190] костяк обороны Каховского плацдарма. Под руководством Блюхера 51-я стрелковая дивизия отразила попытки взять Каховку, которые предпринимал Врангель, пользовавшийся поддержкой многочисленных танков и авиации. Поражение белогвардейцев под Каховкой оказалось столь сокрушительным, что явилось началом конца всего белогвардейского движения против Советской России.

Осенью 1923 г. я видел Блюхера в гостях у Сангурского{21}. Мне особенно запомнилось, что он держался очень скромно и сдержанно. Как-то в разговоре он сказал видному военачальнику Красной Армии Зиновьеву: «А тов. Сангурский, пожалуй, грамотнее нас с тобой напишет приказ».

На приемах Блюхером китайских генералов мне бросилась в глаза одна интересная черта. Он умел внимательно выслушивать своих собеседников и вызывать их на откровенность. Это давало ему возможность при составлении планов учитывать положения и интересы исполнителей, что было очень важно в тех условиях.

Блюхер пользовался у большинства китайских генералов очень большим авторитетом. Проекты приказов, составленные Блюхером, подписывались главкомом без поправок. Если Чан Кай-ши для срочной консультации или по какому-либо другому делу заходил к Блюхеру, то он садился обычно на кончике стула и в знак почтения складывал руки на коленях.

Василий Константинович держался с главкомом вежливо, без высокомерия, но с чувством собственного достоинства. Из китайских генералов только Бай Чун-си вел себя развязно даже на приеме у Блюхера: разваливался в кресле, закинув ногу на ручку кресла. Блюхер вежливым спокойствием и выдержкой давал понять Бай Чун-си бестактность его поведения. С главкомом Бай Чун-си и вовсе не церемонился: демонстративно поворачивался к нему спиной, расхаживая на собраниях с места на место, громко разговаривал во время речи Чан Кай-ши или подавал реплики. Его неприязнь к главнокомандующему была общеизвестна, но его ценили как одного из наиболее знающих военное дело китайских генералов.

Внешний облик В. К. Блюхера соответствовал его внутреннему содержанию. Он обычно носил китайскую военную форму без знаков различия, высокие сапоги. Речь его текла неторопливо и уверенно. О том, какое впечатление производил он на людей, встречавшихся с ним впервые, можно понять из высказывания американской журналистки Анны Луизы [191] Стронг. Ее интервью было напечатано в ханькоуской газете весной 1927 г., где она передавала в приподнятых и восторженных словах неотразимое впечатление, производимое «динамической личностью генерала Галина». Она подметила быстроту его реакции, широту кругозора, меткость и образность суждений.

Блюхер требовал от советников, чтобы они добивались от подопечных генералов быстрого, четкого и инициативного выполнения приказов главкома и оказывали конкретную помощь им.

Во внеслужебное время он обращался со всеми дружески, часто шутил и даже пел вместе с нами сочиненную доморощенным поэтом минорную песенку: «Завтра, быть может, нас под Учаном погребут». Наибольшим его расположением, пожалуй, пользовался советник при 1-м корпусе Александр Иванович Черепанов, которому нередко приходилось работать вдали, без переводчика, без возможности перекинуться с кем-либо русским словом. И когда от А. И. Черепанова приходили донесения, он сочувственно кивал головой.

Отношение Блюхера к китайскому трудовому люду, рабочим и крестьянам вытекало из сознания нашего интернационального долга, проникнутого искренней симпатией и сочувствием к его тяжелой доле.

Во время Шанхайской операции поступили вести о том, что пролетариат Шанхая поднял восстание. Войска Сунь Чуань-фана грозили жестокой расправой восставшим. Блюхер срочной шифровкой потребовал от советника В. Н. Панюкова (Коми) при командующем войсками Бай Чун-си, действовавшими на шанхайском направлении, скорейшего наступления для выручки шанхайских рабочих. Прекрасно зная реакционные убеждения генерала Бай Чун-си, Блюхер предложил завуалировать наступление оперативными соображениями.

На одном из банкетов, устроенном в ознаменование победы под Наньчаном, он выступил примерно так: «Мы, советские люди, горды тем, что на нашу долю выпала честь передать свой революционный опыт, приложить силы и знания для выполнения нашего интернационального долга — помочь великому китайскому народу освободиться от власти милитаристов и империалистического ига. Для полного завершения этой великой миссии мы готовы пролить свою кровь до последней капли».

Тогда же, после банкета, Чан Кай-ши хотел раздать советникам, участникам Северного похода, ценные подарки. Василий Константинович убедил главкома, что мы не вправе принимать от него подарки. Тем самым он хотел показать, что наша помощь бескорыстна и что мы оказывали помощь Национально-революционной армии Китая не ради интересов [192] Чан Кай-ши, а для освобождения Китая от полуколониальной зависимости.

Ближайшим помощником Блюхера в наньчанскии и уханьский периоды нашей деятельности была прежде всего его жена Галина Александровна Кольчугина. Родилась она в Харькове, росла и воспитывалась в Харбине, окончила Бестужевские курсы в Петрограде. Я с нею был знаком еще по Пекину, там она работала в пекинском отделении ТАСС. Из Пекина ее перевели в Ханькоу для работы в аппарате Бородина в качестве переводчицы английского языка, машинистки и стенографистки. Галина Александровна обладала независимым, сильным характером и была исключительно ценным помощником Блюхеру. В этом я лично убедился во время нашей поездки в Хэнань. Кольчугина не забывала своих старых знакомых, относилась ко всем людям внимательно и помогала в беде.

Другими надежными помощниками Блюхера, находившимися в непосредственном его распоряжении, были его личный переводчик Эммануил Моисеевич Абрамсон, о котором я уже упоминал, и адъютант М. Я. Гмира.

Михаил Яковлевич Гмира, 1900 г. рождения, происходил из крестьян Полтавской губернии. С самого начала революции он — активный ее участник, организатор комсомола в родном городе Золотоноше, сражался в партизанском отряде, а затем в Красной Армии. В 1920 г. вступил в коммунистическую партию. По окончании гражданской войны он учился в Киевском военном училище. В 1923 г., по окончании его, стал политруком саперной роты и одновременно слушателем филологического факультета Ленинградского университета; начальник гарнизона Ленинграда, командир 1-го корпуса. В. К. Блюхер приметил способного молодого человека. Уезжая в Китай, он предложил Гмире ехать с ним в качестве секретаря-адъютанта. И тот согласился. Мне часто приходилось видеть его на работе. Собранный, аккуратный и подтянутый, Гмира, а впоследствии и его жена Любовь Михайловна были верными и терпеливыми помощниками Василия Константиновича. Они ведали всей его канцелярией и приемом многочисленных посетителей. А ведь с Блюхером нелегко было работать: он не делил сутки на день и ночь и порой трудился все 24 часа.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В Центральном Китае в начале 1927 г.

К 1 января 1927 г., когда Национально-революционная армия вышла на р. Янцзы, началось открытое выступление милитаристов Чжан Цзо-линя и Чжан Цзун-чана в поддержку У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана против Национального правительства [193] в Ухане. К 20 декабря 1926 г. главные силы шаньдунской армии Чжан Цзун-чана были переброшены на Тяньцзинь-Пукоускую железную дорогу и сосредоточивались в районах Янчэна, Сюйчжоу, Банбу. Эта группировка включала около 30 пехотных и одной кавалерийской бригады, всего 95 тыс. человек.

Кроме того, из Баодина в эти же районы были переброшены 1-я и 2-я пехотные дивизии и части еще двух дивизий (всего 25 тыс. человек). По сообщениям газет, в провинции Шаньдун усиленно формировались новые соединения и велась подготовка к переброске на юг частей трех пехотных дивизий (13, 27 и 35-й). 2 января 1927 г. одна пехотная шаньдунская дивизия вступила в Нанкин, а два полка другой дивизии — в Шанхай. В районе Аньцина сосредоточились части 7-го шаньдунского корпуса.

Началась также усиленная переброска мукденских войск по железной дороге к границам провинции Хэнань. Главные силы этой армии находились на северном участке Пекин-Ханькоуской железной дороги в районе Цычжоу, Шуньдэ, а остальные — на северном берегу Хуанхэ. Мукденцы, видимо стремясь обеспечить наступление на Хэнань против Фэн Юй-сяна, а возможно, и против Янь Си-шаня, направили в район Суйюани 9-й корпус (15 тыс. человек). Это связывало до некоторой степени мужденцев и затрудняло развитие операции в южном направлении. Чжан Цзо-линь добивался согласия У Пэй-фу на усиление своих войск на центральном участке Пекин-Ханькоуской железной дороги, что дало бы возможность мукденцам действовать по внутренним операционным линиям: на западе — против северо-западной армии Фэн Юй-сяна и на юге — против НРА — и вывело бы мукденцев в центральный район провинции Хэнань. Вместе с тем Чжан Цзо-линь имел тайное намерение — подчинить себе У Пэй-фу и войска провинции Хэнань.

После ухода из Хэнани 2-й Национальной армии там создалось своеобразное «междуцарствие», действовали шесть-семь соперничавших военно-политических группировок.

1-я группа — бывшие генералы 2-й Национальной армии, командиры 4-й и 5-й пехотных дивизий — Чэн Вэнь-чжао и Ван Вэй-вэй, «верноподданные» У Пэй-фу. Они занимали район Янчэна.

2-я группа под командованием Тянь Вэй-цзина (около 10 тыс. человек) была тесно связана с шаньдунским дубанем Чжан Цзун-чаном.

3-я группа под командованием Цзинь Юнь-э и Вэй И-саня (около 20 тыс. человек) располагалась вдоль Лунхайской железной дороги, главные силы — в районе железнодорожного узла Чжэнчжоу. Эта группа отмежевалась от У Пэй-фу и северных милитаристов. [194]

4-я группа — упэйфуиста Коу Ин-цзе. Основные свои силы — хубэйские войска — он потерял в боях против 2-й Национальной армии и в борьбе за господство в Хэнани. Теперь в его распоряжении оставались по преимуществу части ицзюнь (старые войска) и часть новобранцев из туфэев. Его войска располагались на востоке Хэнани, главные силы — в районе Кайфына.

5-я группа — войска Чжан Чжи-гуна и Лю Чжэнь-хуа неопределенной ориентации, от 5 до 10 тыс. человек. Эти войска, размещавшиеся в Лояне, были укомплектованы членами общества «Красные пики» и туфэями. Их заветной целью было не допустить никого в свои владения.

6-я группа — бывшие части 2-й и 3-й Национальных армий, осевшие на западе Хэнани, в районе Тунгуань и на востоке Шэньси, в районе Шаньсянь, возглавляемые генералом Ян Чжи-таном. Они были настроены против мукденцев и имели связь с войсками Фэн Юй-сяна.

Каждая из этих группировок отличалась весьма разношерстным составом и была плохо обеспечена боевой техникой и боеприпасами.

Список хэнаньских военных группировок был бы неполным, если не упомянуть войска генерала Фан Ши-миня, которые обосновались в гористом районе юго-запада провинции, упорно отражая все попытки У Пэй-фу проникнуть в занятый ими район. Фан Ши-минь был связан с НРА и числился даже командиром 13-го корпуса.

В начале января 1927 г. мукденские и шаньдунские войска приблизились к границам Хэнани, и возникла реальная угроза оккупации этой богатой провинции войсками северных милитаристов. Эта опасность вызвала расслоение среди разношерстных групп хэнаньского генералитета. Большинство их было против вступления мукденцев в Хэнань, некоторые даже преданные У Пэй-фу командиры стали от него отходить. В результате там остались две основные группировки: упэйфуистская, состоявшая из прежних его соратников, которая примирилась с неизбежным — союзом с мукденцами и шаньдунцами против НРА. Во главе их стал фанатично преданный У Пэй-фу генерал Коу Ин-цзе.

Вторая группировка, возглавляемая генералами Цзинь Юнь-э и Вэй И-санем, так называемая Армия успокоения Китая, включала в большинстве своем генералов, некогда входивших в состав 2-й Национальной армии. Они были полны решимости не пускать северных милитаристов в Хэнань. К этой антимукденской группировке примыкали генералы Ван Вэй-вэй, Чэн Вэнь-чжао, Тянь Вэй-цзин, Ма Ци-ди, Чэн Чжао-вэнь и др. Их войска располагались по Пекин-Ханькоуской железной дороге и долине р. Вэй (севернее Синьсяна).

Когда северо-западная армия Фэн Юй-сяна вступила в [195] район Тунгуаня и начала наступление на Лоян, У Пэй-фу всполошился. Тем более что Фэн Юй-сян получил реальную возможность установить контакты с Фан Ши-минем и НРА. У Пэй-фу усилил этот район войсками генерала Ван Вэй-чэна, который вышел в район Мачэна и здесь занял оборонительные позиции. Выступление Цзинь Юнь-э и Вэй И-саня против мукденцев вынудило У Пэй-фу быть сговорчивее с мукденцами, и он согласился принять их помощь. Имелись сведения о заключении официального договора с мукденцами. Договор подписали: У Пэй-фу, Цао Кунь, Коу Ин-цзе, Тянь Вэй-цзин, Хо Гу-ань. Чжан Цзо-линь также выделил для поддержки У Пэй-фу войска четвертого направления под командой своего сына Чжан Сюэ-ляна и Хан Мин-гуаня, а также Чу Ю-пу.

Разобраться в этом генеральском кроссворде — нелегкая задача. Генералы переходили из одной военно-политической группировки в другую, руководствуясь главным образом личными интересами и конъюнктурными соображениями. Солдатская масса послушно следовала за своим хлебодателем — генералом, а после его поражения нанималась к другому генералу, порой противнику старого.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Вооруженные силы северных милитаристов

Лидером контрреволюционного движения в Китае с начала 1927 г. стал Чжан Цзо-линь. Враг всего нового, прогрессивного, верный слуга империалистической Японии, он делал все от него зависящее, чтобы разгромить китайское революционное движение.

После неудавшегося восстания Го Сун-лина военщина Японии окончательно прибрала к рукам мукденскую армию. При посредничестве японских инструкторов было проведено техническое перевооружение этой армии и усовершенствована ее боевая выучка. В это время наиболее влиятельной фигурой в мукденской группировке стал Чжан Сюэ-лян, а его ближайшим помощником — Чжэ Цзо-хуа{22}. Чжан Сюэ-лян выступал активным сторонником войны с южанами. Он стремился избавиться от опеки отца и захватить инициативу на дипломатическом и военном поприще.

Другой крупной фигурой среди мукденской военщины был начальник мукденского арсенала генерал Ян Юй-тин. У него сложились натянутые отношения с Чжан Сюэ-ляном, поскольку он был назначен на эту должность Чжан Цзо-линем [196] без ведома Чжан Сюэ-ляна. Ян Юй-тин возражал против военных действий с Национальным правительством.

Под командованием Чжан Сюэ-ляна находились семь корпусов (7, 9, 10, 11, 13, 15 и 8-й кавалерийский), имеющих 120 тыс. бойцов, а также отдельные бригады и полки общей численностью 60 тыс. человек. Наиболее преданными Чжан Сюэ-ляну считались 10-й корпус, 2-я и 6-я отдельные бригады. Мукденские корпуса были полностью укомплектованы штатами. Все офицеры этой армии прошли специальную военную подготовку, а высший их комсостав обучался не менее одного года в японских военных школах. Мукденский корпус состоял из двух-трех пехотных бригад трехполкового состава, артиллерийского полка, отряда связи. Некоторые корпуса имели в своем составе кавалерийские бригады.

Численность каждого из этих корпусов составляла 13 — 15 тыс. 8-й кавалерийский корпус Ван Фу-лина состоял из трех кавалерийских и одной пехотной бригады, всего около 10 тыс. человек. Лучшей частью мукденской армии была артиллерия, находившаяся в непосредственном подчинении Чжан Сюэ-ляна. Она была сведена в 10 артиллерийских полков, 50% ее составляла полевая артиллерия, 40%—горная и 10%—тяжелая артиллерия. Материальная часть артиллерии на 80% была произведена мукденским арсеналом и на 20% — иностранных систем. Артиллерийский полк включал три батальона (дивизиона), батальон — три роты (батареи), каждая батарея имела четыре орудия. Кроме того, в каждый артиллерийский полк входило от двух до четырех рот пехоты для постоянного прикрытия, подчиненных командиру артиллерийского полка. На каждое орудие полагалось до 400 снарядов. Лучшими артиллерийскими полками считались 3, 4 и 7-й.

Все офицеры окончили артиллерийские школы и были обучены вести огонь с закрытых позиций. Их артиллерия была на конной тяге.

Из всего этого видно, что мукденская армия, особенно артиллерия, значительно превосходила НРА по военно-техническому оснащению и военной выучке.

Но мукденская армия была потрясена восстанием Го Сун-лина, а война против Национального правительства Китая не пользовалась популярностью. Эта армия имела значительное количество самолетов, но они находились в неважном техническом состоянии, личный состав был плохо обучен летному делу. Само мукденское командование не рассчитывало на свою авиацию.

К 15 марта 1927 г. мукденская армия располагалась шестью группами.

1-я группа — в районах Кайфына и Ланфана (10-й и 11-й корпуса), а также между районом Вэйхуй и переправой на р. Хуанхэ (7-й и 11-й корпуса). Это были [197] ее главные силы общей численностью 55—60 тыс. человек.

2-я группа — 8-й и 15-й конные корпуса (25 тыс.) заняли район Баодин — Пекин, сменив шаньдунские войска.

3-я группа — 9-й корпус, находившийся в провинции Чахар.

4-я группа — отдельные бригады и артиллерия, не входившая в состав (корпусов, — была в личном распоряжении Чжан Сюэ-ляна{23}.

5-я группа (20 тыс.) составляла ближайший тыл мукденской армии (захват Пекина и охрана железной дороги от Пекина до Мукдена).

Войска 6-й группы обеспечивали глубокий тыл в Маньчжурии и охрану КВЖД: семь кавалерийских бригад и пять пехотных бригад (20 — 30 тыс. человек).

Таким образом, общая численность мукденской армии составляла 180 тыс. человек, 320 полевых и горных орудий, 36 тяжелых орудий.

Чжили-шаньдунская армия под общим командованием дубаня провинции Шаньдун Чжан Цзун-чана состояла из собственно шаньдунской армии (около 100 тыс.) и армии дубаня Чжили — Чу Ю-пу (60 тыс.). Шаньдунская армия включала 12 корпусов (с 1-го по 12-й) и несколько отдельных дивизий и бригад. Численность корпусов и организационный их состав были разные. Например, 1-й корпус (25 тыс. человек), находившийся в Цзинани, командиром которого числился Чжан Цзун-чан, состоял из пяти пехотных бригад, одной кавалерийской бригады, одной артиллерийской бригады, бронепоездов и инженерного полка (26 февраля часть корпуса была переброшена в Нанкин). 6-й корпус Сюй Юн-цзина общей численностью около 32 тыс. человек включал три дивизии трехбригадного состава и отдельный кавалерийский полк. Ряд корпусов находились в стадии формирования, например 2-й и 9-й. Кроме 12 корпусов имелось еще шесть отдельных дивизий (11, 15, 22, 50, 65 и 67-я) и несколько отдельных кавалерийских бригад.

Остановлюсь подробнее на 65-й пехотной, так называемой Нечаевской дивизии (165-я и 166-я бригады). 165-я бригада, китайская, состояла из 3 тыс. солдат и офицеров, имела 4 орудия, 6 пулеметов и 6 бомбометов; 166-я русская бригада насчитывала в своем составе 1462 русских и 1669 китайцев. Нечаевской дивизией командовал белогвардейский генерал Нечаев. Вначале он сформировал из своих сослуживцев и белоэмигрантов бригаду, а затем дивизию, которая с бронепоездами полковника Чехова составляла ударную силу армии Чжан Цзун-чана. Пожалуй, благодаря этой силе ему удавалось столь значительное время [198] удерживаться в Шаньдуне, несмотря на тяжелое экономическое положение и малую боеспособность армии.

Экономическое положение Шаньдуна в то время было исключительно тяжелым. Со вступлением Чжан Цзун-чана на пост дубаня этой провинции с населения ежегодно взимали налогов на 100 млн. юаней. Кроме того, войска тоже выжимали в своих уездах налоги. Не удивительно, что жители, доведенные до отчаяния непосильными тяготами, решались на крайние меры. Провинция Шаньдун по росту бандитизма занимала первое место в Китае. А крестьянские восстания там не прекращались. Чжан Цзун-чан выделял для борьбы с туфэями и восставшими крестьянами целые соединения.

Военно-техническое состояние шаньдунской армии было относительно удовлетворительным, но ее моральный дух был очень низок. Солдаты систематически не получали жалованья. Грабеж местного населения служил постоянным источником существования солдат шаньдунской армии. Генералы этой армии славились по всему Китаю своим лихоимством. Некоторые из них, учитывая слабую реальную силу этой армии, вели переговоры с представителями НРА в Шанхае о переходе на ее сторону. Главные силы шаньдунской армии в начале 1927 г. размещались в районе Банбу — Сюйчжоу: части 3-го и 5-го корпусов занимали район Пукоу, 4-й и 7-й корпуса — район Аньцина, 11-й корпус — север провинции Аньхуй, а 8-й корпус перебазировался из Циндао в район Шанхая.

Армия Сунь Чуань-фана к началу 1927 г. несколько оправилась от понесенного поражения в районе Наньчан — Цзюцзян и возросла до 90 тыс. человек. Шанхайское купечество выделило Сунь Чуань-фану 3 млн. юаней. Япония и Германия дали ему много вооружения и боеприпасов. Но вновь набранная армия Сунь Чуань-фана, наскоро сколоченная, необученная и плохо обеспеченная, не отличалась высоким моральным состоянием. Грабежи местного населения не прекращались, что вызывало неприязнь к суньчуаньфановской армии.

Возросли трения у Сунь Чуань-фана с подчиненными ему генералами. Чжан Цзун-чан медлил с выступлением на помощь Сунь Чуань-фану, который соглашался уступить ему Нанкин. Тогда Сунь Чуань-фан обратился за помощью к Англии (она располагала в районе Шанхая значительными силами). Британский отряд (около 23 тыс. человек), находившийся под командованием генерала Д. Дункана, включал разношерстные подразделения: 3-ю и 14-ю пехотные бригады, 5-й Пенджабский батальон, 21-й батальон 12-го Пенджабского полка (из Бомбея), 2-й батальон Диргемского полка (из Сингапура), 2-й батальон Пограничного полка, 4-й батальон Бедфорского полка, 1-й батальон Хортфорского полка. [199]

Иностранные державы подготовили на помощь войскам Сунь Чуань-фана значительные морские силы (150 вымпелов). Если учесть общую малочисленность сухопутной английской армии в мирное время, то приходится признать, что английское правительство придавало Шанхаю немаловажное политическое значение. Однако победоносное наступление НРА, завершившееся полным разгромом войск У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана и ее выходом на рубеж Янцзы, почти трехкратное увеличение ее сил за счет перешедших солдат из войск милитаристов, огромная популярность среди крестьян вынудили английские правящие круги воздержаться под предлогом сезонного мелководья на Янцзы от поддержки Сунь Чуань-фана. Между тем успехи НРА вынуждали милитаристов искать выход. Чтобы поднять моральный дух армии, Сунь Чуань-фан развернул большую пропагандистскую кампанию против революционного Китая под лозунгами: «Война против большевизма есть спасение народа», «Национальное объединение Китая должно быть под пятицветным знаменем». В пропагандистских целях привлекли более 800 студентов.

Для улучшения боевой подготовки солдат Сунь Чуань-фан распределил подчиненные ему войска на пять групп. Сунь Чуань-фан взял на себя командование первой группой войск, в нее вошли 2, 13 и 14-я пехотные дивизии (около 9 — 10 тыс. человек); район их сосредоточения намечался в Тунлу. Вторая группа под командой генерала Чжэн Цзун-яо из 4-й и 10-й пехотных дивизий (7 тыс. человек) располагалась в районе Ханчжоу. Третья группа под командой Мэн Чжао-юя (6-я и 11-я пехотные дивизии — 8 тыс. человек) сосредоточилась в районе Тунлу — Синьчан. Четвертая группа Бай Бао-шаня в составе 5-й пехотной дивизии, отряда Е Кай-синя и других (8 тыс. человек) занимала район Нинго. Пятая группа Чжоу Инь-жэня (8 тыс. человек) свои главные силы отводила через Тайчжоу на Нинбо. Для охраны тыла оставались: в Шанхае — 9-я пехотная дивизия, в Нанкине — 12-я смешанная бригада, в Аньцине — 6-я пехотная дивизия. Две пехотные дивизии вообще не участвовали в операциях из-за неблагонадежности.

Войска провинции Аньхуй находились в то время на перепутье: они не знали, к кому примкнуть — к шаньдунцам или к НРА. Дубань провинции Чэнь Тяо-юань, он же командир 6-й дивизии армии Сунь Чуань-фана, колебался в выборе будущего хозяина: Чжан Цзун-чан или Чан Кай-ши? Были сведения, что он вел переговоры о переходе в войска Чжан Цзун-чана. Другие генералы самостоятельно пытались договориться с шаньдунцами, как, например, командиры 1-й и 4-й смешанных бригад Ян Ши-чжун и Мо Фэн-пин. Командир 3-й смешанной бригады, находившийся вблизи расположения [200] шаньдунских частей, перешел на их сторону по собственному почину. С представителями НРА также велись переговоры.

Решение вопроса, на чью сторону и когда перебежать, зависело главным образом от предполагаемых выгод.

Шаньсийский дубань Янь Си-шань был как бы своеобразным флюгером. В ноябре 1925 г., когда мукдено-шаньдунская группировка во время восстания Го Сун-лина оказалась на грани катастрофы, Янь Си-шань надел маску союзника Национальных армий и выступил заодно с ними против Чжан Цзо-линя. Через полгода, когда военное счастье отвернулось от Национальных армий и разгромленные их остатки укрылись в бедных малонаселенных провинциях Ганьсу и Шэньси, Янь Си-шань вновь превратился в союзника мукденцев и принял самое деятельное участие в разгроме 1-й Национальной армии. Не прошло и семи-восьми месяцев, как фортуна милитаристов У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана отвернулась от них. Северо-западная армия (бывшая 1-я Национальная) с помощью СССР стала быстро наращивать силы. А когда НРА вышла на рубеж Янцзы, Янь Си-шань вновь подумывал о переходе на сторону южан.

Однако при всех политических скачках от одной группировки милитаристов к другой Янь Си-шань не стремился расширить границы своих владений за счет соседних провинций. Он крепко охранял свои границы, не допуская туда ни противников, ни союзников. Только за один год он почти в два раза увеличил свою армию, к началу 1927 г. она насчитывала около 15 пехотных дивизий. Основной принцип его военной стратегии заключался во фразе: «Не тронь меня, и я тебя тоже не трону». Такой курс Янь Си-шаня охранял провинцию Шаньси от военных потрясений. Шаньси в течение пятнадцатилетнего правления Янь Си-шаня не знала войн.

Отсутствие единства между членами коалиции милитаристов в борьбе против Национального правительства, взаимное недоверие и внутренние противоречия в каждой группировке привели к тому, что их выступления против НРА и армии Фэн Юй-сяна были разрозненными, несогласованными и нерешительными.

Чжан Цзун-чан отказался поддержать наступление Сунь Чуань-фана в Чжэцзяне в январе 1927 г., так как последний не хотел уступить Нанкин и Шанхай и даже угрожал отвести свои войска из района Аньцин — Пукоу в Сюйчжоу. Не договорился Сунь Чуань-фан и с Чжан Цзо-линем, поскольку Сунь Чуань-фан запретил мукденские деньги в своем районе. Не ладились взаимоотношения Чжан Сюэ-ляна с шаньдунцами и Чжан Цзун-чана с чжилийским дубанем Чу Ю-пу. Гвоздем разногласий были управление Пекин-Ханькоуской железной дорогой и Чжилийская провинция. 4 декабря 1926 г. [201]

Чжан Цзун-чан, находясь в Пекине, прибрал к рукам управление этой доходной железной дорогой.

Чжан Цзо-линь и У Пэй-фу никогда не ладили между собой. Несмотря на это, ввиду восстания Цзинь Юнь-э и других хэнаньских генералов на конференции северных милитаристов в Пекине в конце января было принято решение поддержать У Пэй-фу. С этой целью пять мукденских дивизий двинулись в Хэнань, а главные их силы — к переправам через р. Хуанхэ для последующего их сосредоточения в районе Чжэнчжоу — Кайфын. Многие генералы-упэйфуисты выражали недовольство союзом У Пэй-фу с Чжан Цзо-линем и готовы были отделиться от него. Чжан Цзун-чан, оскорбленный несговорчивостью Сунь Чуань-фана, сперва отказался его поддерживать. Однако после конференции, делая вид, что он готовится наступать на Хэнань для поддержки У Пэй-фу в его борьбе с НРА, он придвинул к аньхуй-хэнаньской границе 7-й и 11-й корпуса. Главные силы шаньдунской армии Чжан Цзун-чан сосредоточил в районе Банбу — Сюйчжоу для захвата Нанкина и Шанхая:

Сунь Чуань-фан считался главой пяти провинций (Аньхуй, Цзянси, Цзянсу, Чжэцзян, Фуцзянь), но реальной власти над ними он не имел. После поражения зимой 1926 г. в провинции Цзянси исчезла даже эта видимость. Когда шаньдунские войска вступили в пределы Аньхуй, тамошние генералы решили по-своему взаимоотношения с северными милитаристами и Национально-революционной армией. Из их войск были сформированы 33-й корпус НРА под командованием уже известного нам по событиям в Хэнани генерала Бо Ли-вэя, из войск других аньхуйских генералов — 3-й временный корпус под командой генерала Лю Бао-ци (7500 бойцов, 20 орудий и 20 пулеметов).

Командование передовыми частями созданной лоскутной коалиции милитаристов взял на себя генерал У Пэй-фу. По его замыслу, главный удар намечался вдоль Пекин-Ханькоуской железной дороги на Ухань. Мукденские войска оставались в резерве, их задачей было отражать угрозы со стороны северо-западной армии Фэн Юй-сяна.

Чжили-шаньдунская армия, главные силы которой были сосредоточены в районе Сюйчжоу — Банбу, по этому плану должна была поддержать наступление У Пэй-фу ударом вдоль Лунхайской железной дороги на Кайфын. Как только главные силы У Пэй-фу достигнут Синьяна, чжили-шаньдунская группировка должна была перейти в наступление совместно с аньхуйскими войсками на Цзюцзян. Армия Сунь Чуань-фана в это же время развила бы наступление в Чжэцзяне. При этом на фуцзяньского генерала Чжоу Ин-жэня была возложена задача воспрепятствовать наступлению группы НРА на север. Кроме того, согласно плану часть аньхуйских [202] войск, остатки гуандуноких и других недобитых войск мелких милитаристов развивали наступление на Хукоу, взаимодействуя с флотом на Янцзы. Тем самым обеспечивалась взаимосвязь Чжэцзянской операции с наступлением главных сил У Пэй-фу на Хубэй и Цзянси. Однако план У Пэй-фу, «гладко писанный на бумаге», не соответствовал моральному состоянию войск реакционной коалиции и соотношению войск милитаристов и Национального правительства. Главная задача в борьбе с НРА возлагалась на войска У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана, которые недавно понесли жестокое поражение от Народно-революционной армии.

Новые союзники У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана — войска Чжан Цзо-линя и Чжан Цзун-чана взялись им помогать, естественно, не для того, чтобы вернуть утраченные ими провинции Хубэй и Цзянси, а чтобы самим утвердиться в этих богатых провинциях.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Расположение Национально-революционной армии в начале 1927 г.

Национально-революционная армия сильно выросла за счет влившихся в нее соединений из армий милитаристов У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана. Однако ее боевые качества значительно понизились. С одной стороны, это объяснялось понесенными потерями в Северном походе, когда погибли ее лучшие бойцы — коммунисты и левые гоминьдановцы; с другой стороны, влившиеся в ее ряды войска милитаристов принесли с собой все их отрицательные качества: политическую индифферентность, недисциплинированность, стремление к наживе и т. д.

Падение боеспособности НРА выразилось прежде всего в нарушении воинской дисциплины: бунт в 3-м корпусе в Наньчане и расхищение денег казначейства, самовольный уход со своих постов командира 11-го корпуса Чэнь Мин-шу и других генералов, переход на сторону противника частей и соединений. В конечном счете упадок политико-морального состояния и дисциплины в армии привел к расколу. К 1 января 1927 г. НРА сгруппировалась по трем основным направлениям: восточное, центральное и западное (схема 7).

Главнокомандующим восточного направления был командир 1-го корпуса генерал Хэ Ин-цинь. Советником у него был А. И. Черепанов, знающий и опытный командир, с 1924 г. работавший в Китае на этой должности. Александр Иванович знал китайский язык и обходился без переводчика. Восточное направление включало два фронта: чжэцзянский и фуцзяньский. Чжэцзянским фронтом командовал генерал Бай Чун-си, советником был В. Н. Панюков. Чжэцзянский [204] фронт составляли три оперативные группы из трех дивизий 1-го корпуса (1, 2 и 21-я), 19-го и 26-го корпусов, которые располагались в районе Яньчжоу — Ланьси.

Фуцзяньским фронтом командовал сам главком Хэ Ин-цинь. В его подчинении находились остальные три дивизи» 1-го корпуса (13, 14 и 20-я), 14-й и 17-й корпуса, располагавшиеся в районах Фучжоу, Наньпина, Шаоу. На восточном направлении войска насчитывали всего 40—45 тыс. человек.

Войсками центрального направления командовал главком всех вооруженных сил НРА генерал Чан Кай-ши. Главный военный советник — В. К. Блюхер. Здесь было два фронта — правобережный (нанкинский) и левобережный (аньцинский). Правобережный фронт возглавлял командир 6-го корпуса генерал Чэн Цянь, советник — А. Н. Черников. Три оперативные группы этого фронта (2, 6 и 40-й корпуса) занимали район Гуансинь — Дэсин — Цзюцзян. Левобережным фронтом, тоже состоявшим из трех оперативных групп (7, 10 и 15-й корпуса), командовал генерал Ли Цзун-жэнь, советником был М. Ф. Куманин. Места расположения этого фронта — Хуанмэй, Лотянь, Ханькоу. Всего на центральном направлении было сосредоточено 50—55 тыс. человек.

На западном направлении войска (60—65 тыс,) находились под командой генерала Тан Шэн-чжи, советник — Ф. И. Ольшевский (Войнич). Это направление впоследствии развернулось в два фронта — северный, осью которого была Пекин-Ханькоуская железная дорога, и северо-западный.

На северном фронте размещались 8, 35 и 36-й корпуса.

Северозападный фронт образовался только в апреле (4, 9, 11-й корпуса). Командование этим фронтом было поручено молодому, энергичному и инициативному командиру 4-го корпуса генералу Чжан Фа-кую, советником был В. Е. Горев. Основные силы западного направления сконцентрировались в Ухане. Передовые части заняли проход через хребет Мулин, пролегавший вдоль южной границы Хэнань — Хубэй в районе Ушэнгуань. Главный резерв главкома составлял 3-й корпус, размещавшийся в районе Наньчан — Цзюцзян.

В 1927 г. перед Национально-революционной армией стояла задача завершить освобождение Китая от власти милитаристов и империалистов. План военных действий основывался на военно-стратегическом положении армии к началу 1927 г. Войска западного и центрального направлений вышли к р. Янцзы, а войска восточного направления, вследствие структуры нижнего течения этой реки, располагались далеко от ее устья. Неналаженность снабжения, особенно боеприпасами, и финансовые трудности тормозили развитие предполагаемой операции. Поэтому решено было начать активные боевые действия на восточном направлении при поддержке войск центрального направления, чтобы обеспечить выход [205] войск к нижнему течению р. Янцзы и занять Шанхай и Нанкин. Эту задачу намечалось осуществить следующим образом.

Войскам чжэцзянского фронта (группа Бай Чун-си) предстояло наступать вдоль правого берега р. Цяньтан на противника, располагавшегося в районе Ханчжоу — Юйхан.

На фуцзяньском фронте группа Хэ Ин-циня должна была разгромить фуцзяньскую группу противника под командованием Чжоу Инь-жэня, действующую в районе Чучжоу и Вэньчжоу. Затем войска Хэ Ин-циня должны были начать наступление вдоль южного берега р. Цяньтан на Ханчжоу.

Перед войсками центрального направления стояла задача поддержать наступление войск на восточном направлении. Правобережная группа Чэн Цяня двигалась, базируясь на Хукоу и Цзюцзян, вдоль правого берега Янцзы в южную часть провинции Аньхуй, а войска Ли Цзун-жэня — вдоль левого берега Янцзы на Аньцин, взаимодействуя с аньхуйскими войсками, перешедшими на сторону НРА.

Цель их наступления заключалась в том, чтобы не допустить переправу войск противника через Янцзы. Войска западного направления имели обсервационную задачу, т. е. должны были наблюдать за военной обстановкой в Хэнани и северной части Аньхуй и помогать хэнаньским войскам удерживать противника, а также не упускать из виду остатки войск противника, осевших на западе Хубэя. Резервный 3-й корпус в Наньчане был приведен в готовность к выступлению в восточном, северном и западном направлениях.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Бои в Чжэцзяне

Сунь Чуань-фан стремился прежде всего использовать разобщенность войск НРА восточного направления (северная ее группа отстояла от южной более чем на 500 км). Ему необходимо было выручить группу Чжоу Инь-жэня, оказавшуюся между теми же группировками НРА, в районе Чучжоу — Вэньчжоу.

Армия Сунь Чуань-фана скрытно развернулась на фронте Хэнчжоу — Лиян — Тунлу и 4 января перешла в наступление в направлении Яньчжоу — Ланьси. Однако Сунь Чуань-фан упустил выгодный момент. Из имевшихся в его распоряжении 13 пехотных дивизий и 6 смешанных бригад в наступление главных сил втянулось только 8 пехотных дивизий.

Это наступление частично поддержала 15-я пехотная дивизия из районов Тунлу и Суйань. 12-я пехотная дивизия противника, располагавшаяся на фланге войск НРА, находившихся в районе Яньчжоу — Ланьси, отошла на север, к Нинбо. [206]

Передовые части НРА под давлением превосходящих сил противника по приказу главкома оставили Яньчжоу и Ланьси и в ожидании противника заняли следующие позиции: 1-я пехотная дивизия — к югу от Ланьси, 26-й корпус — Цзиньхуа, 2-я пехотная дивизия — Ланьси, 21-я пехотная дивизия — Чучжоу. Войска Сунь Чуань-фана завязали бои с НРА, в результате которых они были разбиты и отошли на Ханчжоу. Сунь Чуань-фан потерял в районе Тунлу — Ханчжоу почти 10—14 тыс. человек. Около Нинбо было взято в плен 8 тыс. солдат армии генерала Чжоу Ин-жэня.

Изолированное выступление Сунь Чуань-фана в Чжэцзяне заранее было обречено на провал, хотя и не исключался некоторый тактический успех. Общая военно-политическая обстановка, моральное состояние войск милитаристов были неудовлетворительными, широкие круги местного населения враждебно относились к ним и их покровителям.

После этой операции образовались за счет суньчуаньфановских войск новые корпуса НРА: 19-й — из 1-й дивизии Чэнь И, 3-й (временный) — из войск Лю Бао-тина, 33-й — из войск Бо Ли-вэя и др. Армия Сунь Чуань-фана, потерпев поражение в районе Яньчжоу — Ланьси, отошла на север провинции Чжэцзян.

Разложение чжилийской группировки, в частности уход Цзинь Юнь-э, побудило Чжан Цзо-линя и Чжан Цзун-чана поторопиться с оказанием помощи У Пэй-фу. В конце января усилилась переброска мукденских войск в Хэнань и ускорилось их сосредоточение в районе Чжэнчжоу — Кайфын. Шаньдунцы, в свою очередь, стали концентрировать крупные силы на хэнань-аньхуйской границе в районе Пукоу и в южной части провинции Аньхуй.

Главком чжэцзянского фронта НРА Бай Чун-си, получив сведения о переброске в район Шанхай — Нанкин шаньдунских войск и продолжающемся разложении суньчуаньфановских войск, решил перейти в общее наступление на шанхайском направлении, не дожидаясь подхода фуцзяньских войск Хэ Ин-циня. 27 января главные его силы (1, 2 и 21-я дивизии) перешли в наступление через Шоучан на Яньчжоу; на левом фланге 6-я дивизия 2-го корпуса — из Кайхуа на Суйань; 26-й корпус — вдоль правого берега р. Цяньтан на Цзиньхуа; отряд Ли двигался по левому берегу реки, волоча за собой лодки для переправы.

29 января произошел бой войск Бай Чун-си с основными силами Сунь Чуань-фана (8, 11, 12 и 14-я пехотные дивизии), оборонявшими рубеж Ланьси — Шоучан. Бой длился 16 часов с переменным успехом. Ночью оба противника одновременно решили, что они разбиты, и разошлись в разные стороны. Безрезультатность боя объяснялась плохим руководством войсками НРА и растерянностью самого Бай Чун-си. [207]

Во время боя он дезориентировал солдат частыми отменами своих распоряжений, принимал на веру преувеличенные сведения о противнике или слухи о его отходе и т. п. В конечном счете группа Бай Чун-си отступила на 25 км на юг. Противник тоже отошел на север, к Яньчжоу.

31 января войска Бай Чун-си привели себя в порядок и вновь перешли в наступление, но противника они уже не настигли. Только 2 февраля 26-й корпус занял Цзиньхуа, а 1-я дивизия — Ланьси, т. е. вышли на исходные позиции в начале операции. Дальнейшее наступление Бай Чун-си было приостановлено главкомом Чан Кай-ши для полного сосредоточения всех сил восточного направления.

Чжэцзянская операция показала, что НРА имела полную возможность в начале февраля овладеть Шанхаем и даже Нанкином.

Фуцзяньская группа восточного фронта под командованием самого Хэ Ин-циня надолго задержалась в провинции Фуцзянь в районах Фучжоу и Цзяньнина и не спеша продвигалась вперед. Из-за этой медлительности войска Бай Чун-си оставались изолированными. Это тормозило также выход войск восточного направления к нижнему течению Янцзы и лишало их возможности быстро разгромить войска Сунь Чуань-фана до прибытия чжили-шаньдунских войск.

Только 10 февраля 17-й корпус прибыл в Вэньчжоу, где уже располагался 19-й (бывшая дивизия Чэнь И), а 14-й корпус достиг Пучэна, т. е. приблизился только на 250 км к линии фронта войск Бай Чун-си.

Чжэцзянская операция не привела НРА к решительному успеху на восточном направлении. Выделенные для ее осуществления средства оказались недостаточными. Верховное командование и правительство, озабоченные решением своих внутриполитических вопросов, упустили реальную возможность для разгрома оказавшейся в изоляции армии Сунь Чуань-фана. Силы восточного направления были разрозненными. Фактически Чжэцзянская операция велась самостоятельно группой Бай Чун-си, представлявшей всего лишь менее 20% сил восточно-центрального направления. Кроме того, остались неиспользованными внутренние положительные факторы: революционное настроение шанхайского пролетариата и поддержка НРА широкими массами населения. Все это привело к тому, что для прорыва НРА к нижнему течению Янцзы оставались только два направления: восточное и центральное. В Нанкине и Шанхае появились шаньдунские войска. Осуществление этой задачи получило наименование Нанкинской операции. [208]

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Нанкинская операция

Расстановка военных сил в начале марта 1927 г., непосредственно перед Нанкинской операцией, в общих чертах была следующей.

Армия противника — шаньдунские войска Чжан Цзун-чана — широким потоком переправлялась через Янцзы, усиливая и заменяя войска Сунь Чуань-фана на оборонительных позициях в районах Нанкина и Шанхая. Главные их силы сосредоточились в районе Нанкин — Пукоу. Другая крупная их группировка сконцентрировалась в районах Сюйчжоу, Гуйдэ, Сучжоу (преимущественно новые формирования). Эти войска были настолько деморализованы и неблагонадежны, что их отвели на левый берег Янцзы в район Янчжоу — Тайчжоу.

Главные силы мукденеких войск 28 февраля переправились через Хуанхэ в районе Кайфына и к северо-востоку от него под прикрытием шаньдунских войск и двигались в направлении Чжэнчжоу. У моста через Хуанхэ завязался артиллерийский бой с хэнаньскими войсками.

Войска, именовавшие себя «Армией обороны Хэнани», заняли оборонительную позицию против мукденеких и шаньдунских войск вдоль северной и восточной границы провинции Хэнань у Цзисянтуаня (45 ли к югу от Кайфына); у Чжунмоу и Бошаня — части 9, 15, 24 и 27-й пехотных дивизий. В районе Чжэнчжоу размещались 16-я и 23-я пехотные дивизии. К северному участку фронта обороны хэнаньских войск подтягивались войска Цзинь Юнь-э и Вэй И-саня.

Хэнань-аньхуйскую границу защищали войска Ван Вэй-вэя, сосредоточившиеся на р. Шахэ. Общий резерв составляли войска Ян Шэ-жэня в районе Янчэна и 12-й корпус Жэнь Ин-цая в районе Синцай — Гуши. На западе, войска Чжан Цзе-гуана и Лю Чжэнь-хуа, находившиеся в районе Лояна, вели переговоры о переходе на сторону северо-западной армии Фэна.

Таким образом, войска провинции Хэнань своим расположением прикрывали концентрацию войск западного направления НРА на юге провинции Хэнань. Но точная группировка и численный состав хэнаньских войск не поддавались учету. По опыту прошлых военных операций трудно было сказать, какие хэнаньские части останутся на стороне НРА, какие перекинутся в стан противника.

Войска НРА в начале марта 1927 г. заняли позиции по нижнему течению Янцзы (схема 8).

На шанхайском направлении располагалась группа Бай Чун.-си, состоявшая из 1, 2 и 21-й пехотных дивизий 1-го корпуса, 26-го корпуса, отряда Ли Мин-яня (всего 15—20 тыс. человек, 94 пулемета, 500 орудий и 13 минометов). Главные [209] силы сосредоточились в районе Цзясина. Резервом этой группы войск являлся 19-й корпус. Эти войска вошли в соприкосновение с противникам в районах Цзиньнань, Пинху, Цзяшань. Главный удар, нацеленный на Сучжоу, был рассчитан на то, чтобы перерезать Шанхай-Нанкинскую железную дорогу. Этим силам противостояли 8-й шаньдунский корпус Би Шу-чэна (10—15 тыс.), 9-я дивизия Сунь Чуань-фана и другие части, общей численностью, как и у Бай Чун-си, 15—20 тыс. человек. Но имелись данные, что речная флотилия Сунь Чуань-фана и его 9-я дивизия вели переговоры о переходе на сторону НРА.

7 марта войска восточного направления под непосредственным командованием Хэ Ин-циня в полном составе, а также временно приданный им 2-й корпус (всего 27 тыс. человек), имея на вооружении 92 пулемета, 31 орудие и 23 миномета, вышли в район Хучжоу, Цзяньпина и Гуандэ. Перед ними стояла задача прорвать фронт противника на рубеже Юэян — Лиян и, взаимодействуя с войсками правобережной группы, разгромить нанкинскую группировку противника, овладеть районом Нанкина и выйти к Янцзы в районе Чжэньцзян — Нанкин.

Правобережная группа, включавшая 6-й и 40-й корпуса под командованием Чэн Цяня (15 тыс. человек, 53 пулемета, 33 орудия и 4 миномета), должна была после сосредоточения своих сил в районе Дунляншаня, Чжуншаня, Мацзянчжэня 12 марта перейти в наступление на Тайпин. Взаимодействие с войсками Хэ Ин-циня служило гарантией для успешного развития боевых операций.

Противник на нанкинском направлении располагал 1, 4, 6 и 7-м шаньдунскими корпусами и Нечаевской пехотной дивизией, 6, 9 и 10-й пехотными дивизиями и несколькими смешанными бригадами, остатками войск Сунь Чуань-фана, общей численностью 50—60 тыс. Кроме того, намечалась переброска 6-го и 10-то корпусов шаньдунцев (около 30 тыс.), что с другими войсками составило бы около 100 тыс.

Таким образом, НРА в Нанкинской операции не имела превосходства ни в людских резервах, ни в военно-техническом отношении. Правда, войска нанкинского направления рассчитывали на некоторую помощь левобережной группы, в которую входили северные части аньхуйских войск Чэнь Тяо-юаня и группа Ли Цзун-жэня. Северная группа насчитывала 19—20 тыс. человек, 7 пулеметов, 34 орудия. Однако реальная их сила была меньше, так как частично они были разоружены в окрестностях Банбу шаньдунцами. Этой группе было дано задание наступать на Банбу и содействовать продвижению правобережных войск к Нанкину.

В первой половине марта в штабе Блюхера шла напряженная работа. Василий Константинович ходил с озабоченным [210] видом. С утра до поздней ночи к нему шли китайские генералы — руководители оперативных группировок и фронтов. В беседах с ними он выяснял их настроения, взаимное тяготение или вражду, кто на что претендует и т. д.

10 марта Блюхер собрал командиров штаба и задал им вопрос: переходить в наступление теперь же или дождаться более благоприятного момента? Командиры штаба, исходя из неблагоприятного соотношения сил для НРА (особенно их пугала Нечаевская дивизия, наводившая ужас на солдат), высказались за оборону. Я не соглашался с другими командирами штаба и предлагал немедленное наступление. На мой взгляд, некоторое численное превосходство противника компенсировалось несомненно более высоким моральным уровнем НРА, лучшей ее тактической выучкой и помощью наших советников. Кроме того, при наступлении НРА вполне могла рассчитывать на активную поддержку широких слоев населения на оккупированной шаньдунцами территории Цзянсу, особенно на помощь шанхайского пролетариата. Если бы мы заняли оборонительные позиции, то это привело бы к тому, что неустойчивые суньчуаньфановские соединения, перешедшие на сторону НРА, начали колебаться и ушли бы к противнику.

Я считал, что сейчас нельзя медлить с наступлением. Мы и так уже упустили благоприятный момент, когда армия Сунь Чуань-фана находилась в отрыве от своих союзников и была деморализована после поражения под Тунлу. Дальнейшее промедление могло привести к ухудшению в соотношении сил: предполагалась переброска в район Нанкина 6-го и 10-го корпусов шаньдунской армии. Сунь Чуань-фан тоже мог бросить на южный берег Янцзы свои войска (20 тыс.), пока еще приводившиеся в порядок в районах Янчжоу и Тайчжоу. Что касается грозной 65-й Нечаевской дивизии, то слухи о ее силе намного преувеличены. Из имеющихся данных видно, что на 3/4 она состояла из обыкновенных солдат-шаньдунцев, остальные — белоэмигранты — люди без роду и племени. При встрече с серьезным, стойким противником они не выдержали бы испытаний.

Моя поддержка предложения Блюхера была ему приятна, хмурое лицо его просветлело, он широко улыбнулся, закивал головой. Совещание укрепило его в правильности решения наступать на Нанкин — Шанхай широким фронтом. С предложением главного военного советника согласился и Чан Кай-ши. Его штаб разработал детальный план, предусматривавший взаимодействие боевых групп и мероприятия по материальному обеспечению операции. Советники в войсках добивались точного и четкого осуществления принятого решения.

Внутриполитические трения, осебенно в высших кругах [212] генералитета, не утихали ни на минуту, хотя военные операции были в разгаре. Мы, командиры штаба, в сущности, мало были осведомлены о них. Для меня было совершенной неожиданностью, когда Блюхер объявил о своей поездке в Ханькоу и распорядился остаться его заместителем. 14 марта утром он отбыл в Ханькоу. Его приезд на вокзал китайцы сопровождали почестями: его несли в паланкине, играл оркестр. Я шагал рядом, пытаясь понять суть случившегося и как нам вести себя в отсутствие главного советника. Но Блюхер отмалчивался. Мне казалось, что ему не по нраву эта поездка, что он считает ее несвоевременной.

Поздно ночью 15 марта в помещении нашего штаба к задержавшемуся дежурному Струмбису подошел Чан Кай-ши. По его жестам тот понял, что нашему штабу предстоит переезд. Куда? В Цзюцзян. На следующее утро заместитель главкома уточнил, что пока нам надлежит до особого распоряжения оставаться на месте. 18 марта ночью пришла телеграмма, вызывавшая меня и Струмбиса в Цзюцзян. Дробить наш небольшой штаб на два не было никакого смысла, и мы решили к главкому ехать со Струмбисом, переводчиком Казаниным и шифровальщиком Зотовым. Остальных командиров штаба и технический персонал направили под руководством начальника отдела боевой подготовки Е. В. Тесленко в Ханькоу.

В Цзюцзян прибыли 20 марта на рассвете, главкома мы не застали, он уехал в Аньцин. И здесь с нами произошел небольшой инцидент. Моя поездка в Аньцин вслед за главкомом задерживалась из-за опоздания парохода. Пока же я отправлял из Цзюцзяна в Ханькоу Д. Я. Даровскую со срочными документами и картами. С трудом удалось добыть ей место на японском пароходе и насколько возможно обезопасить секретный материал, который она везла. Неожиданно на пароход прибежал запыхавшийся наш бодигар Сережа, который взволнованно повторял «лайла, лайла» и для большей убедительности рукой изображал движение парохода, плывущего по волнам. Протяжный гудок привел меня в чувство, и я осознал весь трагизм своего положения. Я вихрем влетел по трапу на палубу. Пароход медленно удалялся, от кормы до пристани было уже метров шесть. На какое-то мгновение в голове пронеслось: «Ханькоу исключено, надо прыгать». Короткий разбег — и тело напряглось в прыжке. До верха пристани я, конечно, не достал, но мне посчастливилось ухватиться за верхний брус. Подтянуться на руках и взобраться наверх было секундным делом. Следом за мной самоотверженно прыгнул Сережа и быстро вскарабкался на пристань, слегка зачерпнув ногами воду.

Поездка Дины Яковлевны в Ханькоу тоже не обошлась без приключений. Ей не удалось благополучно сойти с парохода, [213] японская полиция обшарила ее вещи. Хозяйку и багаж не тронули (другие времена — другие песни), но взяли на заметку как большевистского агента.

Мы догнали главкома в Аньцине, столице провинции Аньхуй. Здесь нас пригласили на банкет, устроенный провинциальным правительством в честь Чан Кай-ши как главнокомандующего НРА и члена Национального правительства Китая. Банкет проходил в узком кругу гостей. Представители провинциальных властей клеймили шаньдунских поработителей и заверяли в своей преданности идеям гоминьдана, выражая готовность следовать порядку, устанавливаемому Уханьским правительством в Китае. Между тем не далее как месяца полтора назад те же члены аньхуйского правительства в том же самом помещении проводили банкет в честь командира 7-го шаньдунского корпуса и выражали надежду, что доблестная армия Чжан Цзун-чана оградит их от красной опасности. Пожалуй, тогда их выступления были искреннее. Надо сказать, банкетный стол не ломился от бесчисленных блюд, но он отличался изысканностью и дорогими китайскими деликатесами (акульи плавники, ласточкины гнезда, устрицы и тому подобные редкостные блюда).

Чан Кай-ши часто осведомлялся, когда же приедет Галин, и просил поторопить его.

В это время на фронте в районе Нанкина 23—24 марта шли ожесточенные бои, которые окончились поражением армии милитаристов. Несколько десятков тысяч солдат было взято в плен. Противник частично бежал за Янцзы на Чжэньцзян. Чан Кай-ши тотчас же уехал в Нанкин, чтобы провозгласить себе победителем и поднять свой авторитет.

Так, наконец, успешно завершилась Нанкинская операция. Не буду подробно останавливаться на конечных результатах этих боев, подсчете трофеев и потерь и тактических методах, использованных при достижении победы над милитаристскими войсками.

25 марта в беседе с начальником штаба главнокомандующего генералом Чжаном я изложил свои соображения о перспективе дальнейших военных действий. Необходимо было использовать сумятицу в рядах противника после поражения и организовать преследование его на широком фронте. Для этого менее пострадавшим частям Бай Чун-си, Хэ Ин-циня и Чэн Цяня следовало переправиться на левый берег Янцзы и гнать разбитого противника на север до Банбу. Это создало бы прикрытие для Нанкина и Шанхая и нормальные условия для движения пароходов по нижнему течению р. Янцзы, чтобы не повторилась история, случившаяся с пароходом «Память Ленина», который, как известно, 28 февраля на пути из Шанхая в Ухань был задержан шаньдунскими войсками у Нанкина. [214]

Ехавшие на этом пароходе жена М. М. Бородина и дипкурьеры были арестованы и под конвоем препровождены в Пекин, а команду парохода держали восемь месяцев в тюрьме. При приближении войск НРА к Нанкину шаньдунские головорезы затопили пароход. По этому маршруту намного скорее, чем через Гуанчжоу, можно было доставлять в Ухань военное снаряжение. Одновременно с преследованием противника передовыми частями НРА надлежало привести в порядок остальные войска восточного и центрального направлений. Надо было восполнить потери, провести ускоренную подготовку новобранцев, наладить снабжение, особенно боеприпасами.

Подготовив главные силы к началу мая, НРА могла бы перейти в наступление на трех направлениях, чтобы выйти к Лунхайской железной дороге. На западном направлении главный удар был бы нанесен по району Тяньцзинь-Пукоуской железной дороги. Однако этим планам не суждено было осуществиться.

Март 1927 г. был наполнен событиями, которые подготовили крутой поворот в развитии китайской революции. Я имею в виду мартовский пленум ЦИК гоминьдана и разгром союзной армии шаньдунцев и Сунь Чуань-фана в Нанкин-Шанхайском сражении. Пленум ЦИК гоминьдана, открывшийся 10 марта, на котором преобладали левые гоминьдановцы, был направлен главным образом против попыток Чан Кай-ши захватить политическую власть в стране, т. е. установить диктатуру. Пленум утвердил основным принципом управления страной коллективное руководство. Решением пленума были упразднены должности председателя ЦИК и председателя Военного совета. Вместо них создавались Президиум ЦИК и Президиум Военного совета. В резолюции подтверждался союз гоминьдана с Коммунистической партией Китая. Впервые были избраны коммунисты на министерские посты: Су Чжао-чжэн — министром труда и Тань Пин-шань — министром земледелия. Далее в резолюции подчеркивалось стремление гоминьдана поддерживать революционное движение рабочих, крестьян и ремесленников за улучшение экономических условий.

Решения пленума напугали гоминьдановское болото. На словах Чан Кай-ши признал решения пленума и обязался им подчиняться, на деле же он не подчинился и стал сколачивать антипартийный и антиправительственный блок военщины и буржуазных элементов, которые боялись революционного движения.

Раскольническая деятельность Чан Кай-ши особенно усилилась на заключительном этапе Нанкинской операции. 15 марта ночью он неожиданно уехал в Цзюцзян (по-видимому, чтобы не присутствовать на пленуме гоминьдана), а [215] оттуда также внезапно — в Аньцин. Этот город был неудобным местом для командного пункта главкома: находился на фланге фронта главных сил НРА и к тому же отделен от них рекой. Значение этого пункта скорее было политическое — столица провинции Аньхуй, только что занятая войсками НРА. В Аньцине Чан Кай-ши проводил время на банкетах, на приемах различных делегаций, в отдалении от правительства, своих войск и штаба в Наньчане.

23 марта, получив известие о том, что Нанкин взят войсками НРА, Чан Кай-ши сразу же устремился туда. Эта частая перемена мест главкомом в самый разгар военных действий заведомо означала намерение Чан Кай-ши прервать всякие связи с правительством и войсками. Поездка Чан Кай-ши была предпринята не для решения военных вопросов, а для других целей, не имевших прямого отношения к его деятельности как военачальника.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В Нанкине

27 марта вечером наша группа прибыла на военном корабле в Нанкин и временно разместилась в предместье Сягуань. Кроме меня (исполнявшего обязанности заместителя Блюхера) приехали начальник разведки Струмбис, переводчик-китаевед М. И. Казанин, шифровальщик Зотов и советник по связи Корнеев (Кук). Позднее к нам присоединились жена Струмбиса и Д. Я. Даровская.

Несколько слов о Нанкине, одном из крупнейших городов Китая, административном центре провинции Цзянсу. Основная часть города (Цзяннань) расположена на правом берегу Янцзы, центральная часть, обнесенная стенами, отстояла на десять километров от реки. Другая часть города (Цзянбэй) расположена на левом берегу и, в свою очередь, состояла из городов Пукоу и Пучжэнь. Два острова на р. Янцзы образовали район Цзянсинь.

Нанкин — крупный речной порт, доступный морским судам, хотя и удален от Восточно-Китайского моря на 240 км, железнодорожными линиями связан с Тяньцзинем и Шанхаем. Выгодное положение Нанкина делает его важным торговым центром страны. В городе развивалась главным образом легкая промышленность (текстильная и пищевая). Нанкин — один из древнейших городов Китая. Он основан в эпоху Чжоу и с III в. н. э. был столицей ряда феодальных царств, а в 1368 г.—династии Мин. В нем сохранились места погребений древних царей, каменные изваяния воинов и фантастических животных.

Нанкин был известен и как культурный центр Китая, в нем имелось примерно восемь высших учебных заведений. [216]

После поражения Китая в «опиумной» войне 1842 г. был подписан Нанкинский неравноправный договор на борту английского крейсера «Корнвалис», по которому для англичан был открыт ряд портов Китая с правом посылать туда консулов и был передан Англии остров Гонконг (Сянган). Англия получила также концессии и сеттльменты для поселения иностранцев, которые к тому же пользовались правами экстерриториальности. Вскоре после заключения этого договора США и Франция последовали примеру Англии и навязали Китаю неравноправные договоры на тех же условиях.

Нанкин с 1853 по 1864 г. был столицей тайпинского государства. В революцию 1911 г. и в последующие годы он не раз был одним из центров революционных выступлений китайского народа.

Чан Кай-ши несомненно учел историческое прошлое Нанкина, когда выбрал этот город центром своей заговорщической деятельности против Уханьского правительства. Впоследствии он стал столицей чанкайшистского правительства. Прибыв в Нанкин, Чан Кай-ши развил кипучую деятельность: то совещания с генералитетом и представителями провинциальных властей, то поездка в Шанхай, то переговоры с местными финансовыми тузами и местными властями, чтобы выжать побольше средств на содержание непомерно раздутой армии.

В Наньчане Чан Кай-ши заверял в своих публичных выступлениях об отречении от диктаторских прерогатив и передаче финансовых и снабженческих дел в руки правительства и Военного совета. На самом деле он и не думал отказываться от диктаторства. В Нанкине и во время поездки в Шанхай он положил много сил на то, чтобы укрепить свое могущество.

Главными его помощниками были Бай Чун-си и Ли Цзи-шэнь. Они сообщили Ван Цзин-вэю, что отказываются ехать в Ханькоу на конференцию, а Чан Кай-ши в выступлении 5 апреля объявил членов правительства и ЦИК гоминьдана самозванцами. 7 апреля он разогнал представителей Главного политического управления НРА, заявив, что не признает самостоятельности политотдела.

Выступления идеологов контрреволюционной группировки были подготовлены им и сопровождались целым рядом практических шагов. Прежде всего Чан Кай-ши стремился упрочить свое военное положение в Нанкине. Он увеличил численность своих вооруженных сил и улучшил их стратегические позиции. С этой целью он удалил на левый берег Янцзы, в район Пукоу, неугодные ему 2-й и 6-й корпуса, поддерживавшие Уханьское правительство, а дивизии 1-го корпуса (1, 2, 3, 14, 21 и 22-ю) перебросил на их место.

Командир 2-го корпуса генерал Лу Ди-пин 5 апреля вечером, [217] получив четвертую телеграмму от главкома о переброске в Пукоу и не надеясь больше на поддержку командира 6-го корпуса Чэн Цяня, согласился выполнить этот приказ. Советник И. Я. Зенек рекомендовал ему подождать директив номинального командира корпуса и председателя Уханьского правительства генерала Тань Янь-кая, но, не имея на то указаний Блюхера, не настаивал. В это время неожиданно ко мне пришел командир 6-го корпуса Чэн Цянь и просил совета, как быть с приказом главкома о переправе 6-го корпуса. Я спросил его, есть ли у него какие-либо указания правительства на этот счет. Чэн Цянь ответил отрицательно. Тогда я сказал, что главком полномочен отдавать военные приказы, а мы, как солдаты, обязаны их исполнять, другого мнения быть не может.

Еще раньше, до встречи с Чэн Цянем, я беседовал с Чан Кай-ши по этому поводу. Я советовал главкому задержать дивизии 6-го корпуса в Нанкине, поскольку они понесли большие потери в недавнем сражении и нужно время, чтобы восстановить силы и восполнить недостаток в военном снаряжении, особенно в боеприпасах. Чан Кай-ши резко отклонил мое предложение, заявив, что в других войсках потерь не меньше, чем в 6-м корпусе. Примерно в это же время состоялась встреча представителя ЦК Коммунистической партии Китая, побывавшего проездом в Нанкине, с нашими советниками, на котором он возражал против недоверия Чан Кайши. Одновременно он предупреждал быть готовыми к любой неожиданности. В борьбе за власть между Уханьским правительством и Чан Кай-ши было очень важно, на чьей стороне окажутся 2-й и 6-й корпуса.

Возможно, если бы тогда в Нанкине присутствовал В. К. Блюхер, то благодаря его авторитету у Чан Кай-ши и некоторых китайских генералов раскол в правительстве и НРА затормозился и было бы найдено какое-то компромиссное решение. В общем, Уханьское правительство потеряло инициативу. Никто из членов правительства не прибыл в Нанкин немедленно после его захвата, чтобы взять в свои руки управление завоеванными провинциями и не допустить, чтобы Чан Кай-ши превысил свои функции высшего военного руководства. Никто не отдал распоряжения командиру 6-го корпуса Чэн Цяню защитить власть правительства в Нанкине. Пассивность Уханьского правительства облегчила Чан Кай-ши привлечение на свою сторону высшего командного состава и в конце концов захват политической власти.

В Нанкине я встретил командира 17-й дивизии (6-й корпус) генерала Ян Чу-гуана, с которым работал в Хэнаньской военной школе в 1925 г. В беседе с ним мы коснулись вопросов внутренней политики. Генерал Ян Чу-гуан как бы между прочим сказал: «Я иду туда, куда ведет нас командир [218] корпуса генерал Чэн Цянь. Его политику я разделяю и за ним следую». Неделю спустя я узнал, что Чан Кай-ши, возвратясь из Шанхая, где ему удалось получить заем в 15 млн. долл., щедро одарил своих генералов. В числе награжденных называли я Ян Чу-гуана, которому дали 15 тыс. долл. и легковую машину.

Вскоре (23 апреля) я снова увиделся с Ян Чу-гуаном. Из разговора выяснилось, что теперь этот генерал перестал понимать правительство в Ханькоу, зато политика Нанкина ему ясна и он ее разделяет. Он считал, что Бай Чун-си — дельный человек, который энергично и толково выполнял поручения главкома. Затем он рассказал, что начальник штаба корпуса обращался к генералу Чэн Цяню (командиру корпуса), находившемуся в Ханькоу, и спрашивал его распоряжений. Большинство командиров хотели, чтобы Чэн Цянь примирил оба течения НРА, поскольку и главком и Бай Чун-си относились доброжелательно к 6-му корпусу.

Эти беседы окончательно убедили меня в том, что 6-й корпус наверняка перейдет на сторону главкома, а это, пожалуй, были самые надежные войска Уханьского правительства.

Оценивая силы обеих сторон, сосредоточенные в нижнем течении Янцзы, надо отметить, что главкому, а вернее Бай Чун-си, бывшему душой этого заговора, удалось объединить все контрреволюционные силы неомилитаристов. Вскоре выявился их состав: весь 1-й корпус, т. е. 1, 2, 3, 14, 21 и 22-я дивизии, что составляло два-три обычных корпуса; затем 7, 18, 26, 27 и 40-й корпуса. 20 дивизиям сторонников главкома Уханьское правительство могло противопоставить в этом районе только пять-шесть дивизий 2-го и 6-го корпусов.

Кроме того, против войск Уханьского правительства выступила сильная мукденская группировка, включавшая шесть полноценных корпусов, по 12—15 тыс. человек в каждом, а войскам главкома противостояли наполовину разбитые шаньдунцы.

Чан Кай-ши, добившись численного превосходства преданных ему вооруженных сил и выгодного стратегического положения их, отправив на левый берег неугодные ему 2-й и 6-й корпуса и колеблющиеся 14-й и 17-й корпуса, открыто обвинил правительство и ЦИК гоминьдана в самозванстве и потребовал подчинения только ему.

Чан Кай-ши не только убрал из Нанкина преданные правительству войска, но и создал новые формирования из пленных и перешедших на сторону НРА войск Сунь Чуань-фана и шаньдунцев.

Половинчатая и непоследовательная политика, пассивность и медлительность Уханьского правительства привели к потере им власти. [219]

Правые первоначально были сильно напуганы революционными выступлениями широких народных масс. Они потеряли свои позиции даже в таких провинциях, как Чжэцзян и Фуцзянь, которые считались колыбелью купечества и компрадорства. Но, видя пассивность левых в осуществлении революционных преобразований, они воспрянули духом. Противник воспользовался выгодной обстановкой, сложившейся в результате раскола НРА и затянувшейся паузы в военных операциях на нижнем течении Янцзы, и сам перешел в контрнаступление. 7 апреля, пользуясь изоляцией 2-го и 37-го корпусов, шаньдунцы оттеснили их от железной дороги. 2-й корпус вынужден был оставить Пучжоу. Одновременно начала наступление группа войск Сунь Чуань-фана и вынудила 14-й и 17-й корпуса НРА отойти на правый берег Янцзы.

К тому же 6 апреля произошло событие международного порядка. Банда чжанцзолиневских солдат и полицейских учинила погром в нашем посольстве в Пекине. Они арестовали профессора Пекинского университета Ли Да-чжао и 20 китайцев, проживавших на территории посольства, а также советских граждан — моих сослуживцев, сотрудников аппарата военного атташе — И. Д. Тонких и Лященко. Этот бандитский налет бывшего атамана шайки хунхузов Чжан Цзо-линя был произведен с ведома империалистических держав — Англии, США и Японии.

В эти же дни прибыли в Нанкин на смену 6-му корпусу (а если понадобилось бы, для его разоружения) дивизии 1-го корпуса. Только 9 апреля штаб 6-го корпуса получил запоздалый приказ Тань Янь-кая: оставаться в Нанкине и не повиноваться Чан Кай-ши. Нельзя сказать, чтобы это было абсолютно правильно. Правительство через голову главкома приказывало командиру корпуса не подчиняться Чан Кай-ши. Было бы логичнее снять главкома с поста, тогда отпадала бы сама собой необходимость выполнения его приказов. Однако удалить Чан Кай-ши с поста главкома, да еще после всех одержанных побед над милитаристами под его командованием, пусть номинальным, оказалось делом трудным.

Позднее, 13 апреля, Уханьское правительство отдало распоряжение о снятии Чан Кай-ши с поста главкома, исключении его из партии и аресте. Но было уже поздно: реальная сила, и военная, и экономическая, сосредоточилась в его руках. Генералы Хз Ин-цинь, Бай Чун-си, Ли Цзун-жэнь с войсками составляли его вооруженную опору. Чан Кай-ши не только располагал полной финансовой и материальной поддержкой банкиров и компрадоров Шанхая, но и получил широкую помощь империалистических держав — Англии, США, Японии.

Наша жизнь в Нанкине осложнилась. По-видимому, Чан [220] Кай-ши воспринял мою рекомендацию оставить 6-й корпус в Нанкине как наше намерение проводить линию Уханя. Нас перестали информировать о положении дел, в частности о позиции войск НРА, или давали искаженные сведения. Их приходилось добывать чуть ли не агентурным путем. Постановление Уханьского правительства о снятии Чан Кай-ши с поста главкома до нас, конечно, не дошло.

Характерный эпизод произошел с нашим советником 7-го корпуса Зигоном, недавно приехавшим из Советского Союза. Он не был искушен в китайской манере изъясняться и принимал за чистую монету такие выражения вежливости, как: «Я с глубоким вниманием слушаю мудрые поучения моего старшего брата» и т. д. и т. л. Как-то во время его доклада о расположении войск 7-го корпуса я усомнился в достоверности изложенных им фактов и предложил проверить их. По негласным сведениям, части этого корпуса располагались совсем в других местах. Зигон горячо отстаивал свою информацию, полученную им от самого командира корпуса. На следующий день он зашел ко мне и, несколько смущенный, доложил, что командир и штаб корпуса беззастенчиво обманывали его.

К началу апреля 1927 г. обстановка сложилась сумбурная и противоречивая. При каждой встрече главком Чан Кай-ши спрашивал меня, когда приедет Галин. Поэтому, когда советник по тылу Н. Т. Рогов проездом в Шанхай зашел ко мне и сообщил, что, возможно, в скором времени будет Блюхер, нас всех это очень обрадовало. Наконец-то наступит ясность. Мы надеялись, что будет налажено мирное сосуществование уханьской и нанкинской группировок НРА. Это было особенно необходимо накануне решающей схватки с северными милитаристами. Внутренние разногласия и тем более вооруженные конфликты между этими группировками могли повлечь срыв всей кампании, а в худшем случае — отступление НРА в Гуандун.

9 апреля я ездил в Пукоу, чтобы выяснить, как обстоят дела на фронте 2-го корпуса. Город был охвачен так называемой тихой паникой. Местные жители, боясь грабежей, закрывали окна домов, витрины лавок и магазинов. Чувствовалась настороженность. Части 2-го корпуса НРА оставили город и железнодорожную станцию Пучжоу.

12-го утром было решено поговорить с начальником штаба главкома о взаимодействии между уханьской и нанкинской группировками, в частности о разграничительных линиях примерно от Цзюцзяна на Кайфын. Казалось, мы нашли общий язык и определенное взаимопонимание. Однако наши надежды на мирное сосуществование Уханя с Нанкином не оправдались. От советников 6-го корпуса я узнал, что Ухань занял непримиримую позицию по отношению к Чан [221] Кай-ши и принято решение погрузить на пароходы и баржи 4-й и 11-й корпуса, овладеть Нанкином и восстановить общее Национальное правительство. Это решение Уханьского правительства никак нельзя было признать дальновидным и реалистическим. Оно сыграло бы на руку северным милитаристам и империалистам. Чжан Сюэ-лян мог выставить против малобоеспособных двух-трех корпусов Тан Шэн-чжи шесть мукденских корпусов, не считая войск У Пэй-фу, т. е. вдвое больше.

13 апреля вечером ко мне нежданно-негаданно зашел Чан Кай-ши. Он был одет в гражданское платье — длинный черный халат, поверх него темная шелковая куртка. Обычно он носил военную форму. Чан Кай-ши был сильно взволнован. Сначала он справился о нашей жизни, а затем спросил, нет ли известий от Галина. Тут же, не дожидаясь ответа, он сказал, что ему совершенно непонятно движение 4-го и 11-го корпусов по Янцзы на Аньцин.

Я ответил, что не располагаю никакими данными на этот счет, но с точки зрения военной теории подобный маневр 4-го и 11-го корпусов объясним и оправдан. Я сослался на свой опыт работы советником в Хэнани, когда я принимал участие в операции против войск У Пэй-фу в районе Чжумадяня. Наступательная операция 4-го и 11-го корпусов от Цзюцзяна, а еще лучше — из Аньцина вывела бы эту группу в объединенное расположение мукденских и шаньдунских войск и во фланг главным силам Чжан Сюэ-ляна, которые, вероятнее всего, будут действовать, базируясь на Пекин-Ханькоускую железную дорогу.

Не думаю, чтобы мои теоретические экскурсы убедили Чан Кай-ши. Он имел подробную и точную информацию о маневрах войск Тан Шэн-чжи от командиров и политработников 11-го корпуса и других соединений, которые перебежали к нему. В числе перебежчиков были командир 11-го корпуса генерал Чэнь Мин-шу, начальник политотдела этого корпуса и несколько командиров дивизий.

14 апреля в Нанкин пришел пароход из Ханькоу с группой наших финансовых советников во главе с В. М. Штейном и начальником отряда белоэмигрантов Гущиным. Профессор Штейн с финансистами ехали в Шанхай, они просили меня помочь им отправиться на шанхайском поезде. Это было нелегко сделать, так как левый берег был занят шаньдунцами, которые обстреливали Сягуань, а авиация бомбила ставку Чан Кай-ши.

А. Ф. Гущин, бывший полковник генерального штаба царской армии, белоэмигрант, возглавлял организованный при 2-й Национальной армии отряд белоэмигрантов, которые хотели бы вернуться в родные края. Своим участием в боях они стремились доказать, что стоят на стороне народных [222] масс, революционным путем добивавшихся свободы и независимости своей страны. Тем самым они отмежевались от той части белоэмиграции, которая поступила на службу к. китайским милитаристам (дивизия Нечаева, бронепоезда Чехова) или в полицию империалистических держав (например, в Шанхае).

Мне предстояло «устроить» отряд, согласовав этот вопрос с Чан Кай-ши. При очередном посещении главкома я представил ему Гущина и предложил принять отряд в его ведение. Но Чан Кай-ши сказал, что он должен это обдумать и даст ответ через три дня. В переводе эта дипломатическая формулировка означала отказ.

Вместе с проф. Штейном ехали наши крупные партийные работники и представители Коминтерна, которые пробирались в Шанхай. Для этого им надо было «пролезть» через пасть тигра, каким в данный момент являлся для китайских коммунистов Чан Кай-ши. Среди этих товарищей находились уполномоченный при ЦК Коммунистической партии Китая Григорий Наумович Войтинский, представители ЦК КПК, несколько корейцев и два индийца из Коминтерна. Отправить из Нанкина в Шанхай при помощи штабного аппарата Чан Кай-ши его заклятых врагов — коммунистов — дело нелегкое. Для этой цели я избрал М. И. Казанина, памятуя о его дипломатическом таланте.

Марк Исакович, человек культурный и весьма эрудированный, выполнил эту миссию блестяще. Он вконец очаровал начальника штаба Чан Кай-ши — генерала Чжана изысканной вежливостью, рассыпаясь в необыкновенно цветистых китайских выражениях, и добился для них специального поезда в Шанхай. Впоследствии во время моего отъезда из Китая в СССР Чан Кай-ши припомнил мне этот случай. Он послужил поводом для моего ареста в Шанхае. Оказалось, к этой делегации под видом технического работника примазался английский шпион, некий Пик (из белоэмигрантов), который описал эту поездку в одной из шанхайских газет под заглавием: «Как Роллан обманывал Чан Кай-ши».

Для того чтобы рассеять сомнения Чан Кай-ши и подтвердить серьезность наших намерений продолжать работу с ним, с этой группой по предложению Блюхера была прислана Д. Я. Даровская. К сожалению, она тоже не привезла ни письменной информации о текущих событиях, ни указаний, какой линии держаться с главкомом. Не внес ясности и Н. Т. Рогов, возвращавшийся из Шанхая в Ханькоу через Нанкин. Он сообщил об общей установке Ханькоу — никаких компромиссов с Чан Кай-ши, но операция 4-го и 11-го корпусов на востоке отменялась.

Эта риторическая фраза «никаких компромиссов», если ее правильно передал Рогов, противоречила действительности. [223] Отмена переброски 4-го и 11-го корпусов на Нанкин, узаконение нашего пребывания в Нанкине, приезд Д. Я. Даровской, попытка передать отряд Гущина Чан Кай-ши, отправка финансовой делегации проф. В. М. Штейна в Шанхай и тому подобные действия в некотором смысле и означали компромисс.

Наше положение в штабе Чан Кай-ши стало двусмысленным: к военной работе нас не привлекали, информации никакой не давали, но и совсем пока не выгоняли. Мы жили в доме с тремя просторными помещениями, перемежавшимися внутренними дворами, отдельными павильонами с оригинальными дверями, сдвигавшимися и раздвигавшимися, как в вагонах. Дом был обнесен со всех сторон высокой каменной стеной выше человеческого роста, его легко можно было превратить в место нашего заключения. По-видимому, с этой целью к нам был приставлен целый штат обслуживающего персонала, а в качестве надзирателя и наблюдателя — худосочный прыщеватый офицер по имени Ли, якобы для связи. Он немного говорил по-французски, что давало мне возможность иногда использовать его как переводчика. У нас оказалось много свободного времени, и я решил ознакомиться с достопримечательностями Нанкина. Может быть, памятники старины дадут ключ к пониманию сложной китайской современности.

Мы посетили могилы императоров наиболее чтимой китайским народам минской династии. Родоначальником ее был император Чжу Юань-чжан — выходец из простых крестьян, буддийский монах, бродячий нищий, примкнувший к отряду партизан, боровшихся с завоевателями китайского народа.

Обочины дороги, ведущей к храму, где захоронены члены минской династии, были украшены изваяниями лошадей, слонов, верблюдов и еще каких-то фантастических животных. Недвижно застыли статуи воинов, жрецов, сановников, высеченные из камня. Наконец, у подножия горы, покрытой лесом, вырисовывался храм оригинальной архитектуры.

Новый хозяин Нанкина, Чан Кай-ши, не мог соперничать с императором Чжу Юань-чжаном, с вождем тайпинов Хун Сю-цюанем или с доктором Сунь Ят-сеном ни своими талантами вождя, ни силой характера, ни внешним обликом. Чтобы снискать популярность среди широких масс народа и приобрести авторитет в армии, ему пришлось прибегнуть к помощи священных могил великих деятелей прошлого. Все они, включая Сунь Ят-сена, избирали столицей Китая Нанкин. Чан Кай-ши, стремясь подчеркнуть преемственность традиций и свою верность делу Сунь Ят-сена, тоже избрал своей резиденцией Нанкин и даже воздвиг грандиозное и дорогостоящее сооружение — мавзолей Сунь Ят-сену. [224]

Так на историческом фундаменте Чан Кай-ши пытался возвести пьедестал для своей неимпозантной и малопопулярной личности.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Образование Нанкинского правительства

18 апреля 1927 г. в Нанкине состоялась конференция гоминьдана, которая объявила себя Пленумом ЦИК гоминьдана, отмежевалась от Уханьского правительства и учредила новое правительство со столицей в Нанкине. Вечером в специальном павильоне был устроен банкет, на который пригласили и нас. За первым столом, поставленным впереди остальных, в середине восседал Чан Кай-ши, рядом с ним Ху Хань-минь, далее сидели я с М. И. Казаниным и переводчик Ли (на случай, если бы выступили южане). Здесь я впервые увидел идеолога и вождя правых гоминьдановцев Ху Хань-миня. Он был в обычном гражданском платье, поверх которого была надета традиционная шелковая куртка темно-серого цвета. Очки делали его похожим на летучую мышь. Интеллигентное, резко очерченное лицо характеризовало его как волевого руководителя. Черные волосы, причесанные бобриком, оттеняли худощавое лицо. Напротив за столами сидели генералы и высшие штабные офицеры. Вот грузный, широколицый, в очках Хэ Ин-цинь, дальше — непоседливый, сухой, с бритым (или лысым) шишковатым черепом Бай Чун-си.

Присутствие Ху Хань-миня на банкете означало поправение центристской группы Чан Кай-ши и его сторонников. Ху Хань-миню необходима была поддержка вооруженных сил. Будучи ярым реакционером, он не отступал от своих принципов даже при неблагоприятной для его сторонников конъюнктуре. Чан Кай-ши в свое время отмежевался от Ху Хань-миня, тогда его реакционные выступления шокировали главкома, теперь он пришел к нему.

Кульминацией банкета явились выступления ораторов. По-видимому, на конференции, на частных собраниях и в индивидуальных беседах со строптивыми генералами все основные дискуссионные вопросы были оговорены, так как речи ораторов и реакция присутствующих отличались редким единодушием. Первым взял слово Чан Кай-ши. Его речь изобиловала выпадами против Коммунистической партии Китая, а также против М. М. Бородина, чью фамилию он склонял на разные лады.

По мере того как он воспламенялся от собственного красноречия, тон его выступления все повышался, пока не достиг истерического визга. Чан Кай-ши утверждал, будто Бородин обещал уехать в СССР, но не сдержал своего слова. «Я запросил Коминтерн телеграммой, — говорил он, — является [225] ли Бородин представителем Коминтерна. Мне не ответили на мой запрос. Как они относятся к Центральному китайскому правительству? Не отвечают на мои запросы!» В данном случае Чан Кай-ши отождествлял себя с Центральным китайским правительством, т. е. откровенно признавал, что поступал как диктатор. Однако буквально через минуту, почувствовав, что он переборщил, Чан Кай-ши бил себя в грудь и заверял присутствующих, что он не Кемаль-паша и не Муссолини. Речь его закончилась анафемой Коммунистической партии Китая. Надо заметить, что во время речи Чан Кай-ши переводчик Ли все дальше отодвигался от нас, отводил взгляд куда-то в пространство, делая вид, что он ничего общего с нами не имеет.

После Чан Кай-ши произнес речь Ху Хань-минь, в которой с яростью обрушился на Коммунистическую партию Китая. Особенно он протестовал против вхождения коммунистов в гоминьдан. Как и выступление Ху Хань-миня, речи последующих ораторов были проникнуты враждебностью к Коммунистической партии Китая, а также к Коминтерну.

Каждый оратор избирал для своих излияний какую-либо определенную сторону отношений компартии с гоминьданом. Например, Цзян Цзу-бин обвинял левых в том, что они отсиживались в тылу, в то время как правые воевали на фронте. Речь бывшего начальника политотдела 11-го корпуса явилась злобной клеветой на коммунистическую партию и на начальника политуправления НРА Дэн Янь-да. Когда он провозглашал тост за гоминьдан, Бай Чун-си, которому все время не сиделось на месте, вскочил как ужаленный и провозгласил тост за ликвидацию Коммунистической партии Китая.

Затем поднялся какой-то оратор, должность его мне не удалось выяснить. Своим неистовством он мог сравниться только с истеричной кликушей. Даже Ху Хань-минь не выдержал и прервал его. Обратясь к нам, он старался сгладить впечатление от сказанного. Он просил нас не принимать слова выступавших на свой счет, так как они имели в виду не русских коммунистов, а китайских. Ху Хань-минь заверил всех, что он глубоко ценит Коммунистическую партию России и В. И. Ленина. Затем он заявил, что в Коммунистической партии Китая имеются четыре течения и одно из них, идущее за Бородиным, — самое худшее. Думаю на этом можно закончить изложение «откровений» Ху Хань-миня.

В общем, на банкете подверглась травле Коммунистическая партия Китая. Выступавшие требовали исключения коммунистов из гоминьдана. Хэ Ин-цинь заявил, что коммунистов надо изгнать из политотделов. Почти никто не говорил нормальным человеческим голосом, все орали, визжали, [226] истерически вопили. Сперва я хотел напомнить разбушевавшимся ораторам, что мы приехали в Китай по их же приглашению, что Советский Союз безвозмездно помогает Национально-революционной армии. Именно наши советники помогли им объединить разрозненные отряды в единую армию, которая разбила войска северных милитаристов. Однако, наблюдая истерию не в меру возбужденных генералов, я решил покинуть это сборище. Перед уходом я просил главкома принять меня в ближайшее время. Своим уходом мы подчеркивали, что не разделяем ни настроения выступавших, ни содержания их речей. По-видимому, наш демонстративный, уход с банкета подействовал на главкома и присутствовавших несколько отрезвляюще. Нас провожали молчанием{24}.

После банкета я неоднократно настаивал на встрече с Чан Кай-ши. Он соглашался, но в назначенное время его не оказывалось на месте. В конце концов надо было выяснить, нужны мы здесь или нет, в противном случае предложить главкому отпустить нас в Ханькоу. Из отрывочных сведений, поступавших из Шанхая, становилось ясно, что, по-видимому, дело шло к свертыванию нашей работы.

Как выяснилось впоследствии, банкет 18 апреля завершил работу конференции правых гоминьдановцев и был дан в честь создания нанкинского правительства. Председателем Комитета министров был избран лидер правых гоминьдановцев Ху Хань-минь. В правительство вошел У Чао-шу (С. С. Ву), уютные места в правительственной кормушке получили бывший левый гоминьдановец Гань Най-гуан и генерал Ли Цзи-шэнь.

15 апреля 1927 г. в Гуанчжоу генерал Ли Цзи-шэнь (начальник Главного штаба НРА) совершил контрреволюционный переворот. В Гуанчжоу ворвались войска. Полиция провела повальные облавы и массовые аресты по всему городу. В школе Вампу были взяты под стражу более 300 курсантов, их содержали на судах под охраной канонерок. Многочисленные аресты начались в Университете имени Сунь Ят-сена. Тихоокеанская профсоюзная конференция была сорвана, профсоюзных деятелей арестовали. Союз железнодорожников, оказавший вооруженное сопротивление, подвергся разгрому. В тюрьму попали даже некоторые члены провинциального правительства и провинциального комитета гоминьдана. Восстановленное «Общество изучения суньятсенизма» незамедлительно выпустило декларацию против коммунистов. В городе запестрели плакаты с надписями: «Долой Коммунистическую партию Китая», «Долой Уханьское правительство», «Да здравствует Чан Кай-ши!» [227]

В то же время развернулись массовые репрессии против крестьянских союзов. Однако окончательно подавить революционное движение трудового населения не удалось. Оно продолжалось во многих городах и селениях всю весну и лето 1927 г. Если бы гоминьдан оставался верным принципам Сунь Ят-сена, он получил бы поддержку огромных масс крестьянства в борьбе против внутренней реакции и империалистов за освобождение Китая.

Обо всех событиях — образовании в Нанкине правительства, сепаратного от Уханьского, злобных выступлениях на банкете Чан Кай-ши и его окружения, создании для работы наших советников нетерпимых условий в Нанкине — необходимо было немедленно информировать В. К. Блюхера. Вместе с тем мы нуждались в указаниях, как вести себя дальше. Ведь была возможность затормозить или ускорить разрыв с Чан Кай-ши.

Однако послать в Шанхай было некого. Время было тревожное и небезопасное для нас как в Нанкине, так и в Шанхае. После разгрома нашего посольства в Пекине 6 апреля белогвардейцы в Шанхае совсем обнаглели и ежедневно провоцировали инциденты.

Пришлось прибегнуть к последнему резерву — Дине Яковлевне Даровской. В Нанкине переводчик Ли отказывался выходить с нами на улицу, ехать надо было без переводчика.

21 апреля утром, захватив необходимую документацию, она отправилась в Шанхай. Сопровождать ее я поручил неустрашимому бодигару Сереже. Поездка оказалась очень тяжелой. Вагон был битком набит пассажирами, которые устроились кто как сумел. В довершение всех бед Сережа по простоте своей души, стремясь вызвать уважение со стороны пассажиров к Д. Я. Даровской, начал рассказывать, какая она важная персона, что она жена главного военного советника в Нанкине и живет в Цзунсылинбу (Главный штаб). И это в то время, когда в Нанкине на улицах развешивались [228] плакаты «Долой коммунистов!», «Долой Бородина!». Только после того как Дина Яковлевна отвела его в сторону и втолковала ему, что нельзя так говорить, Сережа понял свою ошибку и прекратил разговоры о русских советниках. Поезда ходили медленно, в Шанхай прибыли лишь на следующий день утром. Город находился на военном положении, вокзал и улицы были оцеплены проволочными заграждениями. Вокруг иностранных кварталов сооружены баррикады, усиленные проволочными заграждениями и мешками с землей. Наше консульство было окружено пикетами вооруженных белоэмигрантов и полицией{25}. Пикетирование консульства полицией и белоэмигрантами имело целью изолировать его сотрудников от народа в те дни, когда проходило обезоруживание рабочих, аресты членов профсоюзов и китайских коммунистов. Все это нервировало и удручало консульских работников.

Сведения, привезеные Даровской из Шанхая, хотя и не давали прямого ответа на все интересовавшие нас вопросы, но все же кое-что проясняли. Стало очевидным, что империалистические державы — Великобритания, США и Япония — открыто вмешивались в дела Китая, помогали реакционному [229] крылу НРА, возглавляемому Чан Кай-ши, в борьбе с революционным движением народных масс.

В Шанхае я видел в витрине одного фотоателье большой портрет Чан Кай-ши, протягивающего с улыбкой руку английскому консулу, тоже улыбавшемуся. На одном из митингов начальник штаба Бай Чун-си выступил с клеветническим заявлением, что английская концессия в Ханькоу взята китайцами под влиянием русских — М. М. Бородина и Теруни.

Как известно, Шанхай был отвоеван у войск Сунь Чуань-фана восставшими рабочими. С этим Чан Кай-ши не мог примириться. В день своего приезда в Шанхай, 26 марта, сразу же после его захвата войсками генерала Бай Чун-си, Чан Кай-ши стал готовиться к разоружению рабочих и ликвидации коммунистических партийных организаций и красных профсоюзов. Лучшего исполнителя для этой черной работы, чем профашистски настроенный генерал Бай Чун-си, трудно было отыскать. Умный, хитрый и беспринципный Бай Чун-си взялся за дело со знанием и умением, со свойственной ему энергией. Он не сомневался, что империалистические державы и полиция окажут ему всемерное содействие.

Бай Чун-си установил личные контакты с японским консульством. Для соблюдения декорума ему необходима была поддержка «народных масс». Выход из положения был найден очень просто. Надо сказать, что в Шанхае, в недрах этого международного порта, свил себе гнездо преступный мир Китая. Подобно чикагским, гангстеры жили припеваючи. Они имели свои виллы, особняки, нередко непосредственно на территории международного сеттльмента. В их распоряжении были опиекурильни, игорные дома, дома терпимости и тому подобные доходные заведения. Полиция и администрация города участвовали на паях в их «деле», а потому бороться с преступниками было для них непосильной задачей. Гангстеры Шанхая, кроме всего прочего, промышляли контрабандой и подделкой разных товаров и продуктов, причем делали это так искусно, что не всякий дегустатор и товаровед мог отличить подделку от оригинала. Бай Чун-си ловко использовал для своих целей этих гангстеров и тайные организации люмпенов — общества «синих» и «красных» во главе с вожаком их иерархии — «Великим драконом».

Рабочие дружины были хорошо вооружены и подобно войсковым частям делились на роты, взводы. Чан Кай-ши, приехав 26 марта в Шанхай, для виду сохранил им оружие. Штаб рабочих дружин находился в клубе китайского издательства «Коммершэл пресс». Это было известно Бай Чун-си.

12 апреля войска Бай Чун-си и Чжоу Фэн-ци (командир 26-го корпуса) атаковали перед рассветом рабочие дружины одновременно во всех районах Шанхая. Они арестовали [230] командиров, разгромили штаб-квартиры и помещения органов Коммунистической партии Китая и профсоюзов. Правительственные органы Уханя были ликвидированы и заменены комиссией в составе Бай Чун-си, У Чао-шу, Цай Юань-пэй и Ян Цюй-аня. Под руководством секретаря Бай Чун-си — Пэна и начальника оперативного отдела Чэн Гуна гоминьдановские ячейки были разогнаны и организованы новые (правые); вместо старых (красных) профсоюзов созданы другие (профашистские). Все эти мероприятия проводились под лозунгом «Победим продажных агентов, мешающих борьбе против Севера».

Влияние Чан Кай-ши несомненно возросло не только в зоне военных действий центрального и восточного направлений, но и в районе Уханя. Имелись даже сведения, что Сунь Чуань-фан заключил соглашение с Чан Кай-ши о совместной борьбе против «красной опасности» и против Чжан Цзун-чана, а взамен выторговал себе звание заместителя главкома.

По сохранившимся у меня в дневнике записям, в частности по докладу советника связи Корнеева, положение правящей верхушки в Нанкине в основном сводились к следующему.

Чанкайшистское правительство в Нанкине все еще находилось на стадии организации и не пользовалось популярностью среди населения. Вся власть сосредоточилась в руках военных — главкома Чан Кай-ши, Бай Чун-си и Хэ Ин-циня, которые и олицетворяли реальное правительство. Главком по своим политическим устремлениям занимал промежуточное положение между гражданскими центристскими членами правительства и крайне правыми, которых по-прежнему возглавлял Ху Хань-минь. Чан Кай-ши в выступлениях заверял в своей приверженности трем принципам Сунь Ят-сена и на митингах, закатывая глаза, доказывал «преданность» учению великого китайского гражданина. На словах Чан Кай-ши был против соглашения с империалистами, Чжан Цзо-линем и Чжан Цзун-чаном. Он неустанно твердил, что важнейшая его задача — разгром мукденцев. Гражданские лица гоминьдана приняли сторону Чан Кай-ши. В нанкинской правящей группировке отсутствовало единство. Военная хунта, Бай Чун-си, Хэ Ин-цинь и командир 7-го корпуса Ли Цзун-жэнь толкали Чан Кай-ши вправо.

Бай Чун-си стремился всю власть прибрать к своим рукам. Он перетянул на свою сторону командиров 7, 26 и 40-го корпусов и потратил немало энергии, чтобы привлечь к себе командира 6-го корпуса генерала Чэн Цяня. Бай Чун-си с лихорадочной поспешностью создавал новые формирования: 13, 15 и 44-й корпуса. На командные должности он проталкивал своих ставленников. Чтобы Хэ Ин-цинь перешел на его сторону, Бай Чун-си делил с ним свои доходы. К группе [231] Бая примыкал и начальник войск связи НРА. Бай Чун-си поддерживал Ху Хань-миня как идейного руководителя. Что касается Ли Цзи-шэня, возглавившего контрреволюционный переворот в Гуанчжоу, то он считался соперником и личным врагом Чан Кай-ши и последний ему не доверял. Но ненависть к коммунистам перевесила, и Ли Цзи-шэнь присоединился к главкому.

Из Уханя до нас доходили смутные и отрывочные сведения. Стало, в частности, известно, что правительство переживает финансовые трудности. Контрреволюционный переворот в Гуанчжоу и активизация на границах провинции Хубэй приверженцев У Пэй-фу, Ян Сэня и других генералов усугубили положение. Некоторые генералы и офицеры 4-го и 11-го корпусов, ранее считавшиеся более преданными Уханьскому правительству, чем комсостав других корпусов НРА, перебежали к Чан Кай-ши.

Хотя Национально-революционная армия раскололась на две антагонистические группировки — нанкинскую и уханьскую, но наличие общего врага вселяло надежду, что возможна какая-то форма их сосуществования. Нанкинскую группировку НРА можно было направить против чжили-шаньдунских войск, а уханьскую — против хэнаньской группы мукденских войск. Ради осуществления этого плана я стал добиваться встречи с Чан Кай-ши.

В конце апреля состоялась продолжительная беседа с главкомом. Я обратил его внимание на то, что мы не получаем никакой информации от его штаба, а потому лишены возможности оказывать им помощь. Наблюдая за ним, я заметил, что в его позе, жестах и мимике появилось нечто новое. Казалось, он наполнился до краев сознанием собственного величия. Обычно при наших встречах он держался просто и благожелательно. Теперь он сидел, развалясь на стуле, скрестив руки на груди, как Наполеон, оттопырив нижнюю губу с выражением презрения.

Я высказал ему свои соображения о необходимости сохранить единство действий восточной и западной группировок НРА в интересах китайского народа и дела, завещанного Сунь Ят-сеном, до полного разгрома мукденских и шаньдунских милитаристов. Чан Кай-ши согласился с моими доводами. Тогда я предложил ему сообщить обо всем В. К. Блюхеру. Я даже вызвался доставить письмо, сказав, что остальные советники и моя жена останутся здесь до моего возвращения. Чан Кай-ши выразил свое согласие, и я стал готовиться к отъезду в Ханькоу.

3 мая мне встретился командир 17-й дивизии 6-го корпуса Ян Чу-гуань, который рассказал о некоторых подробностях разоружения 19-й дивизии этого корпуса. Дивизия была разоружена по распоряжению главкома на второй стадии от [232] Нанкина. Командный состав в большинстве своем бежал в Цзюцзян. По другим источникам, разоружение дивизии произошло по настоянию самого генерала Ян Чу-гуаня, который надеялся на повышение в должности. Он мечтал стать заместителем командира корпуса.

В тот же день я зашел к начальнику штаба главкома за письмом В. К. Блюхеру. Начальник штаба генерал Чжан с готовностью обещал детально информировать нас об обстановке на фронте, сообщил даже оперативную сводку и лицемерно просил помогать им. На мои замечания по поводу чинимых нам препятствий Чжан реагировал точно так же, как его хозяин, той же мимикой и теми же жестами, даже выпятил вперед нижнюю губу. Только руки он не скрещивал на груди, по-видимому считая, что это — привилегия главкома.

5 мая утром, так и не дождавшись письма главкома, я и М. И. Казанин выехали в Ханькоу на катере министра финансов Сун Цзы-вэня, предоставленном мне для этой поездки. Погода была солнечная, теплая, и мы могли вдоволь наслаждаться природой. Левый берег Янцзы до Аньцина был низменным, вода прибывала на глазах и затопляла необозримое пространство. В Аньцине мы сделали остановку, необходимо было выяснить одно дело — по полученным в Нанкине сведениям, наш штабной советник Струмбис был задержан в Аньцине. В управлении аньхуйского дубаня нам сообщили, что недоразумение выяснилось и советник уехал в Нанкин.

На Янцзы есть знаменитое место — Мадан. Здесь река сжата с обеих сторон скалами, ширина ее около 300—400 м; посередине высится почти отвесная скала высотой около 100 м, которая называется «сиротской». На ее вершине и на западном склоне виднелся старинной архитектуры монастырь. Издали скала напоминала голову великана из оперы Глинки «Руслан и Людмила».

7 мая утром мы прибыли в Хукоу. Здесь я надеялся найти советника 2-го корпуса И. Я. Зенека. Но оказалось, что штаб корпуса уехал в Ханькоу. Мы продолжили свой путь, и часов в 10 утра на горизонте показался Цзюцзян.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В Ханькоу

8 мая утром наш катер прибыл в Ханькоу. Я поспешил к В. К. Блюхеру доложить (на основании информации советника В. Н. Панюкова) о происходящем в Нанкине и в Шанхае. Я высказал ему свои соображения по поводу совместных действий восточной и западной группировок НРА против мукденских и шаньдунских войск противника. Блюхер согласился с моим мнением. Что касается моего возвращения в Нанкин в качестве делегата связи при нанкинской группе НРА, то этот вопрос отпал сам собой. [233]

После шанхайских событий 12 апреля Уханьское правительство опубликовало постановление о снятии Чан Кай-ши с должности главкома и исключении его из гоминьдана. Чан Кай-ши, со своей стороны, объявил Уханьское правительство самозванным и 18 апреля сформировал в Нанкине свое правительство. На первый взгляд это должно было бы коренным образом изменить внутреннюю ситуацию, но в китайской действительности такой «обмен любезностями» — заурядное явление. Янь Си-шань, дубань провинции Шаньси, в течение одного года три раза менял своих союзников, и каждая смена сопровождалась декларациями, украшенными поношениями в самых цветистых выражениях.

Неожиданно мне пришлось лететь самолетом на фронт в ставку командующего западным направлением генерала Тан Шэн-чжи, чтобы передать ему директиву Военного совета. Его ставка была расположена в Чжумадяне.

Собственно говоря, туда собирался В. К. Блюхер, но на 9 мая намечалось заседание Военного совета, на котором он должен был присутствовать. Полет был связан с риском. На воздушной трассе Ханькоу — Чжэнчжоу не была проведена рекогносцировка, и это был первый полет в северном направлении. Малейшая ошибка в ориентировке — и линия фронта нарушена, а мукденцы имели довольно сильную авиацию и опытных летчиков из белоэмигрантов — участников первой мировой войны.

Мне было хорошо известно место посадки. Глазомерная съемка местности Старого и Нового Чжумадяня дала возможность точно определить местонахождение важнейших ориентиров для посадки самолета — французской больницы и китайской кумирни.

Наш полет был совершен без особых приключений, если не считать небольшой заминки при перелете через хребет Мулин, когда облако закрыло на некоторое время ориентир — Пекин-Ханькоускую железную дорогу. Приземлились точно в намеченное время и в намеченном пункте, в районе станции Чжумадянь. Войска были выстроены по бокам аэродрома, присутствовал сам генерал Тан Шэн-чжи. Все ждали В. К. Блюхера.

Этот эпизод сам по себе не так уж значителен, чтобы упоминать о нем, если бы не тон и содержание директивы Военного совета, а также реакция генерала Тан Шэн-чжи на нее. Мне хорошо запомнилось, что директива предлагала, в частности, не церемониться с «Красными пиками», миньтуанями, крестьянскими союзами, которые будут мешать ведению военных операций.

Генерал Тан Шэн-чжи даже подскочил от удовольствия. «Хо! Хо!» — несколько раз воскликнул он.

Формулировка Военного совета узаконила самоуправство [234] войсковых начальников в отношении местного населения и лишала возможности политотделы привлекать народ к содействию в выполнении боевых задач.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Хэнаньская военная операция

Итак, волею судеб на юге Китая образовались два правительства: в Ухане — революционное, в Нанкине — реакционное. Название «революционное» было слишком громким для Уханьского правительства. Главы его Ван Цзин-вэй и Тан Янь-кэй были людьми несильного характера, они не были способны направлять ход событий в революционное русло, а безвольно следовали за стихийным развертыванием событий. Они опасались революционной активности трудового люда. Характерным для Ван Цзин-вэя было его поведение во время событий 20 марта 1926 г., когда Чан Кай-ши попытался стать диктатором, а Ван Цзин-вэй бежал. Поэтому когда советник по тылу Н. Г. Рогов проездом из Учана в Шанхай повстречался со мной в Нанкине (14 апреля) и в разговоре сообщил, что Уханьское правительство заняло по отношению к Чан Кай-ши твердую позицию — «никаких компромиссов», я, по правде говоря, не поверил в реальную возможность ее осуществления.

Нанкинское правительство возглавили Чан Кай-ши и Ху Хань-мин. Одно лишь вхождение в состав этого правительства лидера правых гоминьдановцев определяло его реакционную сущность. Надо отдать должное: действовали они энергично и целеустремленно. Чан Кай-ши еще в Наньчане стал сколачивать блок своих единомышленников. После взятия Нанкина и Шанхая в его распоряжение поступили большие финансовые средства. Это дало возможность Чан Кай-ши привлекать на свою сторону генералов и офицеров войск уханьской группировки НРА. В соответствии с образованием на юге Китая двух политических центров произошло раздвоение НРА на две группировки: уханьскую и нанкинскую. Уханьскую возглавлял командир 8-го корпуса генерал Тан Шэн-чжи, нанкинская осталась под непосредственным руководством Чан Кай-ши. Имелась еще небольшая группировка в Наньчане в распоряжении командира 3-го корпуса Чжу Пэй-дэ, занявшая промежуточную позицию.

Это произошло в тот момент, когда наступал решающий период схватки НРА с наиболее сильными группировками милитаристов: мукденской, шаньдунской и остатками войск У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана.

Обе группировки НРА стремились как можно больше увеличить численность своих войск за счет отколовшихся от У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана. Вооруженные силы уханьской [235] и особенно нанкинской группировок сильно возросли, но их уровень, особенно моральное состояние, значительно снизилось.

Основная стратегическая задача НРА в тот период (в момент выхода за Янцзы) оставалась прежняя — продолжать борьбу за свободу Китая.

Решение этой задачи в то время можно было подразделить на три этапа: первый этап — разгром в Хэнани и Шаньдуне мукденской и шаньдунской милитаристских группировок как важнейших опор империалистических держав и выход на рубеж Лунхайской железной дороги Чжэнчжоу — Сюйчжоу; второй этап — завершение уничтожения остатков войск мукденской и шаньдунской группировок в Чжили и северо-восточной части Шаньдуна и выход на рубеж Пекин — Тяньцзин; третий этап — овладение Маньчжурией.

Я остановлюсь только на некоторых вопросах первого этапа второго периода Северного похода НРА. Сущность плана военной операции состояла в следующем: уханьская группировка НРА имела задачей разбить главные силы мукденских войск, сосредоточивавшихся в Хэнани в районе Яньчэн — Чжэнчжоу — Кайфын, и во взаимодействии с северо-западной армией Фэн Юй-сяна окружить и уничтожить их к югу от р. Хуанхэ в районе Чжэнчжоу — Кайфын.

Нанкинская группировка имела задачей форсировать р. Янцзы широким фронтом и при содействии китайского военного флота развивать операцию в двух направлениях: главными силами — вдоль Тяньцзинь-Пукоуской железной дороги на Сучжоу и вдоль Великого канала. Общая цель операции этой группировки — разбить главные силы шаньдунского милитариста Чжан Цзун-чана и овладеть провинцией Шаньдун.

Эти операции проводились обеими группировками самостоятельно, раскол между Нанкином и Уханем уже произошел. Расстояние между внутренними флангами нанкинских и уханьских войск на р. Янцзы было около 1200 км, а при выходе на рубеж Лунхайской железной дороги сужалось до 600 км.

В этой ситуации большое значение имело поведение Фэн Юй-сяна: примкнет ли он к Уханьскому правительству или перейдет на сторону Чан Кай-ши?

О событиях в Нанкине — образовании сепаратного Нанкинского правительства, злобных выступлениях Чан Кай-ши и его окружения против коммунистов, особенно против Бородина, Коминтерна, о формировании многочисленных новых частей — надо было срочно информировать В. К. Блюхера. Я полагал, что в создавшихся для нас, военных советников, нетерпимых условиях главные усилия необходимо направить на недопущение междоусобной войны между нанкинской и [236] уханьской группировками, которая была бы на руку империалистам.

Решение Политбюро ЦИК гоминьдана, принятое утром 10 апреля, о наступлении на Нанкин, чтобы принудить нанкинскую группировку к повиновению, было опрометчивым. Оно, по-видимому, было вынесено без консультации с военачальниками, так как соотношение сил и общее военно-стратегическое их расположение были далеко не в пользу уханьцев. К счастью, благоразумие одержало верх. На экстренном совещании Политбюро в тот же вечер было пересмотрено первоначальное постановление. Политбюро высказалось за подготовку к походу на Хэнань против мукденских милитаристов. 12-я пехотная дивизия, солдат которой уже посадили на пароходы для следования в Нанкин, была возвращена на старое место. Положение на хэнаньском театре военных действий (схема 9) в то время было крайне сложным и запутанным. У Пэй-фу, изгнанный НРА из провинции Хубэй, обосновался с остатками своих войск в Хэнани, избрав своей ставкой Лоян. Он подчинил своему влиянию значительную часть местных провинциальных войск, некогда входивших во 2-ю Национальную армию. Мукденские войска еще в марте 1927 г. заняли северо-западную часть Хэнани и стали переправляться через Хуанхэ. После долгих колебаний У Пэй-фу согласился на продвижение мукденцев на юг. Однако большинство хэнаньских генералов воспротивились оккупация Хэнани мукденцами, отделились от У Пэй-фу и организовали «Армию защиты Хэнани». Кто из хэнаньских генералов остался верным У Пэй-фу и стоял за союз с мукденцами, кто вошел в «Армию защиты Хэнани» и порвал союз с У Пэй-фу, а кто вообще никому не подчинялся, как, например, генерал Фан Ши-минь, — не поддавалось точному учету. Это было трудно установить еще и потому, что на одном этапе военных действий одни и те же генералы объявляли себя упэйфуистами и союзниками мукденцев, на другом — союзниками НРА. Мукденцы подкупали хэнаньских генералов и натравливали их друг против друга. Но после того как некоторые генералы изменили им и 10-й мукденский корпус был сильно потрепан в Кайфыне, они отказались от переговоров с хэнаньцами и перешли в организованное наступление против них. Мукденцы нанесли хэнаньским генералам несколько поражений, уничтожили две дивизии и принудили их отойти за р. Шахэ.

«Армия защиты Хэнани» под общей командой генерала Цзинь Юнь-э 22 апреля под натиском мукденцев отступила: войска генерала Ян Хэ-жэня — к Чжоуцзякоу (на р. Шахэ); войска генерала Ма Цзи-ди — к Чжоучжэнъу; войска Пан Бин-сюня и Дуань Го-чжана вытянулись тонкой линией вдоль Чжучжуань — Шулидэн. Эта армия насчитывала всего около [238] 30 тыс. человек, в том числе на фронте — около 20 тыс. и в резерве в районе Янчэна — около 10 тыс. Части Вэй И-саня, двигаясь из Синьяна на Лошань, вступили в бой с отрядом «Красные пики» и, потерпев поражение, отошли на прежние позиции. 12-й корпус занимал район Гуши — Синьцай. Потери, понесенные войсками Цзинь Юнь-э в боях, вызвали разложение в его армии и очередную генеральскую склоку. Влияние Цзинь Юнь-э ослабело. Вернее сказать, хэнаньские войска не были способны к серьезным боевым операциям.

Мукденская армия после переправы через Хуанхэ (ее главные силы — 8, 10, 11, 17-й корпуса) остановилась на рубеже Чжэнчжоу — Кайфын. Стратегическое положение их оказалось незавидным. Северо-западная армия Фэн Юй-сяна и войска шаньсийского дубаня Ян Си-шаня угрожали их правому флангу и тылу, для их защиты они были вынуждены выделить более одной трети своих войск. Так, в районе Калгана находился 9-й корпус, который должен был воспрепятствовать движению противника на Баотоу. В районе Чжэндина располагался 7-й корпус для предотвращения ударов армии Янь Си-шаня на Тайюань и Чжэндин. Кроме того, в районе Пекина и Баодина у них имелся сильный резерв до 20 тыс. человек. По мере их продвижения к югу от Лунхайской железной дороги возникла новая угроза для мукденцев: наступление главных сил армии Фэн Юй-сяна от Тунгуаня вдоль Лунхайской железной дороги на Чжэнчжоу. Именно к этому времени армия Фэна заняла Тунгуань и готовилась выступить на Лоян и далее по Лунхайской железной дороге.

Командование НРА на западном фронте только 20 апреля начало переброску основной группы войск для Хэнаньской операции. Эта заминка произошла вследствие первоначального намерения выставить против Чан Кай-ши 4-й и 11-й корпуса. Передвижение войск прикрывала одна дивизия 36-го корпуса генерала Ли Сина, выдвинутая в районе Суйпина.

12-й корпус НРА генерала Жэнь Ин-ци, расположенный в районе Гуши — Синьцай, обеспечивал движение войск западного направления с востока.

После контрреволюционного переворота генерала Ли Цзи-шэня в Гуанчжоу юго-западная и западная границы Уханьского правительства не были защищены от ударов сычуаньских генералов, Ян Сэня и других сторонников У Пэй-фу, скрывавшихся в гористой местности на северо-западе Хубэя. Под их давлением генерал Фан Ши-минь вынужден был отойти в район Цзаояна.

В это же время в нижнем течении Янцзы шаньдунско-суньчуаньфановская группировка противника, основательно потрепанная в Нанкинской операции, воспользовалась паузой, вызванной расколом НРА, оправилась от понесенного поражения и перешла к активным действиям. 7-й шаньдунский [239] корпус при поддержке бронепоездов Чехова снова овладел Пукоу. Шаньдунские войска к 15 апреля сгруппировались следующим образом: 7-й корпус, остатки 4, 5 и 6-го корпусов (около 12 тыс. человек) располагались в районе Банбу; 9-й корпус (около 8 тыс.) — вблизи Сучжоу; основные силы — 3-й, 10-й корпуса и 67-я дивизия (10—12 тыс. человек) — в районе Сюйчжоу; 2-й корпус (около 8 тыс.)—в районе Лянчжэня. 12-й корпус (8 тыс.) вошел в район Янчжоу — Тайсин. 1-й корпус и гвардия Чжан Цзун-чана (20 тыс.) по-прежнему оставались в столице провинции — Цзинани; часть его сил была направлена в район Гучжэня (севернее Банбу). Конную группу (четыре полка) отправили в район Инчжоу — Бочжоу для прикрытия Тяньцзинь-Пукоуской железной дороги. 11-й корпус, потрепанный в боях, отошел к Банбу. Непосредственно для охраны Тяньцзинь-Пукоуской железной дороги было выделено 16—18 тыс. охранных и тыловых войск.

Эта группировка шаньдунских войск прикрывалась со стороны провинции Хэнань двумя бригадами кавалерии, усиленными тремя пехотными бригадами, находившимися в районе Сюйчжоу. Передовые части кавалерии были выдвинуты в район Луи (Хэнань). Более крупных сил для взаимодействия с мукденской армией не было.

Наиболее боеспособными частями в шаньдунской армии считались 1, 2, 3, 7, 9 и 12-й корпуса, причем три из них (2, 9, 12-й) были недавно сформированы из туфэев.

Сунь Чуань-фан тоже активизировал свои действия и вынудил части 14-го и 17-го корпусов Чан Кай-ши, переброшенные на северный берег Янцзы, вернуться на исходные позиции. Главные силы Сунь Чуань-фана — 5, 7, 10, 12 и 15-я пехотные дивизии (около 20 тыс.) вышли на рубеж Хаймынь — Тунчжоу — Янчжоу.

Войска Чан Кай-ши к середине апреля расположились таким образом: 26-й корпус — в Шанхае; 1-я и 2-я дивизии 14-го корпуса обороняли южный берег Янцзы на участке Уси — Чанчжоу — Цзянин; 17-й корпус (два полка перешли на сторону шаньдунцев во время операции)—на северном берегу Янцзы; 4-й и 5-й полки размещались гарнизоном в Чжэньцзяне; 1-й полк — в Нинбо; 15-я отдельная дивизия, переформированная из 19-го корпуса, была переброшена в район Данъяна. Перешедшая на сторону НРА 16-я бригада 8-й пехотной дивизии Сунь Чуань-фана сосредоточилась в районе Чаншу; 1-й корпус: 13-я, 14-я пехотные дивизии занимали Нанкин» 2-я дивизия — Куншан, 21-я дивизия — Чжэньцзян; 7-й корпус: две пехотные дивизии — в Уху, 3-я дивизия — в Тайпине; 27-й корпус — в Уху; 37-й корпус был переправлен на южный берег Янцзы между Уху и Тайпином; 10-й корпус, располагавшийся в Лучжоу, перешел в район Аньцина. Части этого [240] корпуса при содействии 7-го перехватили следовавшие по Янцзы трофеи 2-го корпуса (30 орудий, 30 бомбометов, 40 пулеметов и 6 тыс. винтовок).

Группа Бо Ли-вэя — 33-й корпус, 5-й временный корпус и 5-я отдельная дивизия (колеблющиеся)—примкнула к Чан Кай-ши и начала отход из района Шоусяна через Лучжоу на Аньцин.

Что же касается 2, 3 и 6-го корпусов, находившихся в прямом подчинении у Чан Кай-ши, но оставшихся верными Национально-революционному правительству в Ухане, то после измены Чан Кай-ши они по приказу правительства оставили занимаемые позиции: 8-я и 9-я дивизии 3-го корпуса из Аньцина отошли в Цзюцзян, а 2-й корпус — из Тунчэна в Хуанмэй. 6-й корпус, 16 апреля находившийся в районе Ванцзяочэна (30 ли южнее Нанкина), должен был отойти в Нинго, но 19-я дивизия этого корпуса была разоружена войсками Чан Кай-ши, а 17-я во главе с командиром дивизии Ян Чу-гуаном перешла на сторону Чан Кай-ши.

Приведенная выше группировка войск показывает, что Чан Кай-ши вследствие своей раскольнической деятельности и измены делу национальной революции предоставил шаньдунцам и войскам Сунь Чуань-фана передышку, чтобы они могли привести в порядок свои потрепанные накануне части, и воспрепятствовал успешному ведению войны с милитаристами. Непомерное разбухание Народно-революционной армии за счет привлечения милитаристов, перешедших на ее сторону, привело к перерождению ее в неомилитаристическую армию со всеми ее слабостями.

К середине апреля военно-стратегическое положение уханьской группировки НРА ухудшилось, оба фланга — восточный и западный — оказались необеспеченными. Сычуань, примыкавшая с запада к провинциям, контролируемым Уханьским правительством, всегда славилась непрерывными войнами между тамошними генералами-милитаристами. Во время революционного подъема, после разгрома НРА войск У Пэй-фу, некоторые сычуаньские генералы сделались «отчаянными революционерами», заявили Уханьскому правительству о своей преданности революции и обратились к нему с просьбой принять их в НРА. Войска Ян Сэня получили наименование 20-го корпуса. Это была наиболее крупная группировка в Сычуани, состоявшая из пяти дивизий и четырех бригад, общей численностью около 40 тыс. человек. Войска генерала Ляп Ши-хуана были переименованы в 22-й корпус, генерал Дэн Си-хоу стал командиром 28-го корпуса, генерал Лю Вэнь-гуй — командиром 24-го корпуса. Каждый из этих генералов объединил 20—30 тыс. человек.

В то же время в Западном Хубэе располагались местные войска (20—25 тыс. человек), перешедшие на сторону У Пэй-фу. [241] В связи с наступлением армии Фэн Юй-сяна с запада вдоль Лунхайской железной дороги У Пэй-фу перенес свою ставку в Наньян. Отсюда он установил контакт с генералами-милитаристами в Западном Хубэе, некогда бывшими командирами его дивизий, затем при посредничестве этих генералов связался с Ян Сэнем.

Командир 13-го корпуса генерал Фан Ши-минь пытался оказать им сопротивление, но потерпел поражение и вынужден был открыть им доступ в северную часть провинции Хубэй. Этим воспользовался генерал Ян Сэнь и в союзе с У Пэй-фу перешел в наступление на Ханькоу, овладев 16 апреля городами Ичан и Шаши.

Для Уханьского правительства создалась весьма напряженная обстановка, которая еще более усложнялась блокадой Уханя империалистами и Чан Кай-ши. Северные милитаристы Чжан Цзо-линь и Чжан Цзун-чан, пользуясь расколом в лагере южан, в конце апреля начали наступление вдоль Пекин-Ханькоуской железной дороги.

В этих сложных и противоречивых условиях единственно правильным решением Уханьского правительства было наступать против Чжан Цзо-линя. Оставшиеся в распоряжении Уханьского правительства войска, которые можно было двинуть на север, были относительно малочисленны (четыре-пять корпусов). Но правительство рассчитывало на помощь северо-западной армии Фэн Юй-сяна, к этому времени прочно обосновавшейся на территории Шэньси — Ганьсу и Западной Хэнани.

Наиболее ожесточенные бои развернулись в юго-восточной части провинции Хэнань, к югу от Лунхайской и к востоку от Пекин-Ханькоуской железных дорог. Местность здесь преобладала преимущественно равнинная, почва глинистая и лёссовая. Густонаселенные села отстояли друг от друга всего на 1—1,5 км. Большинство селений были укреплены валами (высотой до 7—8 м) с бойницами и опоясаны рвами, часто заполненными водой. Местность пересечена реками, текущими преимущественно с запада на восток. Наиболее крупные из них — Шахэ и Жухэ. Шахэ — судоходная река, вброд непроходима, течение быстрое. Мостов почти нет, кроме железнодорожного моста у г. Янчэна. Берега низкие, укреплены дамбами высотой 5—8 м, которые защищали населенные пункты от разливов. Дамбы представляли собой удобные позиции для стрелкового оружия.

Мукденская армия под командованием Чжан Сюэ-ляна в составе 8, 10, 11, 15 и 17-го корпусов общей численностью 70 тыс. человек 22 апреля начала наступление из района Линьина в направлении Пекин-Ханькоуской железной дороги тремя группами: первая — из района Гуанчана на Шаояочжэнь, вторая — из Шаояоцзо на Мыньмяо и третья — из [242] Дунгао на Шулитянь. В начале мая эти группы вышли к р. Шахэ.

В свою очередь, войска НРА и армия Фэн Юй-сяна 20 — 21 апреля начали наступление против мукденцев в направлении Пекин-Ханькоуской железной дороги на Чжэнчжоу (НРА) и из района Лояна вдоль Лунхайской железной дороги тоже на Чжэнчжоу (Фэн Юй-сян). Войска НРА западного направления, развернувшись на рубеже Чжумадянь — Жунин, наступали двумя группами: западная под непосредственным командованием генерала Тан Шэн-чжи в составе 35-го и 36-го корпусов и 1-й дивизии 8-го корпуса вдоль железной дороги. Другая группа, под командованием генерала Чжан Фа-куя, включавшая 4-й и 11-й корпуса и 15-ю отдельную дивизию генерала Хэ Луна (советником при этой группе был Горев), наступала восточнее в общем направлении от Жунина на Шанцай.

Армия Фэн Юй-сяна перешла в наступление 20 апреля четырьмя группами: первая (северная) под командой генерала Сун Чжэ-юаня (6-й и 4-й корпуса и три кавалерийские дивизии) — на Баотоу и далее на Калган; вторая (главные силы — 1, 3 и 5-й корпуса) под непосредственным командованием Фэн Юй-сяна — из района Шансяня, вдоль Лунхайской железной дороги, на Лоян, Чжэнчжоу; третья группа генерала Дэн Бао-шаня (8-й, 14-й и остатки 13-го корпуса генерала Фан Ши-миня)—из района, расположенного на стыке провинций Шэньси, Хэнань и Хубэй, на Наньян. Четвертая группа генерала Сюй Юань-шана в первых числах апреля вышла в район Уба, перед ней была поставлена задача достигнуть района Тайюаня и провинции Шаньси, чтобы содействовать, точнее, подталкивать вновь перешедшего на сторону НРА шаньсийского дубаня Янь Си-шаня на активные действия. Шаньсийская армия, переименованная в 3-ю НРА, должна была наступать на Шицзячжуан и перерезать путь отступления мукденцев по Пекин-Ханькоуской железной дороге.

Военно-политическая обстановка толкала обе противоборствующие группировки на решение своих стратегических целей наступательно. Намерение мукденцев вытекало из крайне невыгодного их стратегического положения: фланг и тыл их находились под угрозой армии Фэн Юй-сяна и Янь Си-шаня. Чжан Сюэ-лян, при содействии хэнаньских войск У Пэй-фу, решил разбить части западного направления Национально-революционной армии, а затем нанести поражение Фэн Юй-сяну.

В соответствии с намерением Чжан Сюэ-ляна мукденская армия к исходу 13 мая вышла на рубеж р. Шахэ. Правофланговый 17-й корпус (три пехотные и одна кавалерийская бригады и артиллерийский полк) наступал вдоль Пекин-Ханькоуской железной дороги и овладел г. Янчэном. Выдвинутые вперед [243] кавалерийские части прошли 5 км и захватили переправу через р. Хунхэ возле ст. Синин. До подхода мукденцев этим пунктом владели хэнаньские части, на чьей стороне они были — трудно сказать. По некоторым данным, там находилась хэнаньская дивизия генерала Тянь Вэй-цзина, известного своими частыми переходами из одного лагеря в другой. В это время дивизия Тянь Вэй-цзина (около 8 тыс. человек) перешла на сторону мукденцев.

На левом фланге армии Чжан Сюэ-ляна наступал 11-й мукденский корпус (три пехотные и одна кавалерийская бригады и один артиллерийский полк), около 13 тыс. человек, который овладел переправой через р. Шахэ у Чжоуцзякоу. Командир корпуса генерал Чжоу Ин-цзян, наступая на Шанцай — Жунин, имел целью освободить хэнаньскую группировку войск У Пэй-фу, окруженную в районе этого города частями Народно-революционной армии.

Надо заметить, что город Жунин имел для мукденцев не только стратегическое, но и политическое значение — это был оплот упэйфуистски настроенных слоев населения юга Хэнани. Занятие Жунина мукденцами значительно увеличило бы их численность за счет хэнаньских войск — сторонников У Пэй-фу и ставило бы эту группировку в выгодное фланговое положение по отношению к главным силам НРА, расположенным в районе Чжумадяна.

Передовые части НРА к вечеру 13 мая вышли к р. Жухэ, причем группа Тан Шэн-чжи захватила переправу через эту реку в районе Суйпина. Правее наступала группа Чжан Факуя: 4-й корпус (12-я и 25-я пехотные дивизии с двумя горными орудиями и 35 станковыми пулеметами, 10 тыс. человек) и 11-й корпус (10-я и 26-я пехотные дивизии, 8 тыс. человек, с двумя орудиями и 36 станковыми пулеметами). Правый фланг группы Чжан Фа-куя обеспечивала 15-я отдельная дивизия Хэ Луна. Нет надобности подробно излагать все перипетии этой сложной операции. К тому же у меня не сохранилось ни в памяти, ни в дневниках достаточного количества фактов, чтобы воспроизвести ее подробно. Не нашел их я и в архивных документах. Остановлюсь лишь на двух эпизодах тактического порядка, которые оказали решающее влияние на ход Хэнаньской операции и являлись наиболее характерными для оценки военного искусства и морального состояния обеих сторон.

Командование НРА получило сведения, что северо-западная армия Фэн Юй-сяна разбила хэнаньские войска в районе Лояна, блокировала этот город и продолжала наступление на Чжэнчжоу. В этих условиях Чжан Фа-куй получил приказ ускорить темп наступления и овладеть переправами через р. Хунхэ в районах Сихунчао и Тунхуачао. 4-й корпус должен был на рассвете 15 мая атаковать противника у Шанцая, [244] а 11-й корпус — одной пехотной дивизией блокировать Жунин, в котором засели союзные мукденцам хэнаньские войска, а другой дивизией следовать на Шанцай в качестве резерва 4-го корпуса.

14 мая в 5 часов утра 4-й корпус выступил по дороге на Шанцай. В голове корпусной колонны следовала 25-я пехотная дивизия, которую возглавлял кавалерийский полк (100 всадников) и вел разведку. Столкновения с противником не предусматривалось. Штаб корпуса следовал за колонной 12-й пехотной дивизии. 11-й мукденский корпус, шедший на выручку Жунину, осажденному хэнаньцами, двигался двумя колоннами: главные силы — по правой дороге на Шанцай — Жунин (головной была 12-я бригада, за ней на расстоянии одного [245] перехода следовала 6-я бригада). По левой дороге наступала 46-я бригада. Головная (12-я) бригада подготовилась к встречному бою — выделила сильный авангард (пять батальонов, всю артиллерию и тяжелые минометы). Такое построение походного порядка соответствовало существовавшей в то время теории ведения встречного боя.

Около 15 часов дня кавалерийский полк южан на возвышенности у села Цабукоу столкнулся с головной заставой мукденцев, спешился, и завязалась оживленная перестрелка. Авангардный полк быстро развернулся и перешел в энергичное наступление. Мукденские части под натиском южан стали постепенно отходить. К 19 часам южане продвинулись на 5 км вперед, в бой вступила почти вся дивизия — семь батальонов. У мукденцев отражали атаки четыре полка и вся действовавшая артиллерия. С наступлением темноты бой прекратился.

Прибывший командир корпуса, допросив пленных, выяснил положение сил противника и решил окружить шанцайскую группу. Эта задача была поручена 25-й пехотной дивизии. 12-я пехотная дивизия была направлена в Шилипу, чтобы, воспрепятствовать отходу противника из Шанцая и захватить переправу у Сихунчао до подхода крупных сил противника. (Шилипу расположено на полпути от Шанцикоу к переправе у Сихунчао.) 15 мая в 6 часов утра 25-я дивизия возобновила наступление. Противник упорно сопротивлялся. Обе стороны ввели в бой все свои резервы, южане бросили даже комендантскую команду штаба дивизии. В 9 часов утра мукденцы начали сдавать, часть войск (12-я бригада и два полка хэнаньцев) укрылась за стенами в Шанцае, другие отступили в восточном и юго-восточном направлении. 25-я дивизия южан не преследовала их: она обложила город с запада и юго-запада в ожидании подхода 10-й пехотной дивизии, которая должна была разбить части противника на подступах к городу.

12-я пехотная дивизия в 3 часа выступила на Шилипу, выделив один батальон к северным воротам Шанцая, чтобы завершить его блокаду. В 12 часов дня авангард дивизии столкнулся на северной окраине Шилипу с мукденским отрядом, примерно около полка пехоты. Обе стороны действовали очень активно, стремясь обойти противника с фланга. В результате боя, длившегося около часа, мукденский отряд был разбит и переправа через р. Жухэ у Сихунчао была занята южанами. Бой протекал очень быстро, оба противника не успели даже ввести артиллерию, поскольку она находилась в хвосте колонны. Однако мукденцы сумели все же использовать минометы и причинили южанам немалый ущерб. Овладев переправой у Сихунчао, 4-й корпус выполнил свою задачу.

Таким образом, 4-й «железный» корпус НРА нанес поражение [246] 11-му мукденскому корпусу (также называвшемуся «железным»), несмотря на численное и военно-техническое превосходство последнего. 11-й мукденский корпус состоял из 11 полков, 4-й корпус Чжан Фа-куя — из 9 полков. Кроме того, с мукденцами взаимодействовала одна дивизия хэнаньских частей Тян Вэй-цзина.

Тогда же, 15 мая, произошел встречный бой 12-й пехотной, дивизии с 46-й мукденской бригадой, которая тоже была разбита и отброшена на восток. Основные причины успеха южан заключались в превосходстве общего командования войсками, в наличии боевого опыта и, главное, в моральном превосходстве. У южан руководство боем сосредоточилось в руках командиров дивизии и командиров полков. Они находились вблизи передовой линии, лично наблюдали обстановку и тотчас же принимали соответствующее решение. В этом сказалась положительная роль советских военных советников, которые сами были впереди и показывали пример другим.

У мукденцев командиры бригад находились далеко от передовой линии и ходом боя руководили, по существу, командиры полков. Поэтому и действия бригад, в частности при использовании артиллерии, не были согласованными. Так, командир 11-го мукденского корпуса 14 мая находился на расстоянии трех переходов от своих передовых частей, штаб корпуса размещался в Чжоуцзякоу. Насколько плохим было взаимодействие между отдельными частями 11-го корпуса, видно из такого факта. 14 мая головной батальон 6-й бригады находился у переправы Сихунчао в 11 км от Шанцая, где происходил бой 12-й бригады с южанами, но 6-я бригада лишь в 12 часов дня 15 мая достигла Шилипу. Отсюда ясно, что в 6-й бригаде вообще не знали об этом бое или им сообщили слишком поздно.

Плохая осведомленность мукденского командования о позиции противника может показаться странной при наличии большого количества самолетов и кавалерии как в бригадах, так и в корпусах. В армии Чжан Сюэ-ляна 8-й корпус целиком был кавалерийским. Нельзя сказать, что командный состав мукденской армии имел плохую теоретическую подготовку. Напротив, почти все командиры мукденской армии — выпускники военных училищ, а старший командный состав — военных школ в Японии. Техническими средствами связи мукденские войска были обеспечены лучше, чем южане. У южан связь в полку поддерживалась пешими посыльными, а между дивизией и полком — телефоном и конными посыльными.

Впрочем, победа над мукденцами южанам далась нелегко. 25-я пехотная дивизия только 14 мая потеряла около 500 человек, авангардный полк 25-й дивизии потерял 80% [247] командного состава, 12-я пехотная дивизия — два полка (около 300 человек), из них 60% потерь от огня минометов. Потери мукденцев точно не установлены, но, судя по косвенным данным, они понесли меньше потерь, чем южане.

Причины больших потерь у южан объяснялись материально-техническим превосходством мукденцев и отсутствием у южан навыков ведения боя на равнинной местности. Их боевые порядки в сфере действенного ружейно-пулеметного огня были слишком густые, перебежки велись взводами, а атаки носили фронтальный характер. Мукденская артиллерия была конная и могла вести огонь с закрытых позиций. Артиллерия и минометы были хорошо обеспечены боеприпасами. Артиллерия южан переносилась с помощью кули в разобранном виде.

16 и 17 мая корпус Чжан Фа-куя вынужден был перейти к обороне. Противником его по-прежнему был 11-й «железный» корпус. Продолжались очень упорные и напряженные бои с переменным успехом. В конечном счете мукденское наступление было отражено. Отход войск на центральном участке послужил сигналом для общего отступления, которое потом превратилось в бегство. Части Чжан Фа-куя, преследуя противника, овладели переправой через р. Шахэ у Чжоуцзякоу.

Второй эпизод, на котором я остановлюсь, — это наступательная операция группы Чжан Фа-куя против организованной обороны мукденцев по северному берегу р. Шахэ, происходившая 24 мая. После неудачного для мукденцев встречного боя 14—17 мая они были вынуждены отойти на всем фронте за р. Шахэ. Их 17-й корпус, действовавший на направлении Пекин-Ханькоуской железной дороги, отступил в относительном порядке и без больших потерь за р. Шахэ и занял оборону в районе г. Янчэна.

11-й мукденский корпус, потрепанный в боях у Шанцая и Шилипу, постепенно отступил к р. Шахэ у Чжоуцзякоу, переправился через эту реку и разместился в районе г. Яньлина для того, чтобы привести себя в порядок. Левый фланг корпуса прикрывали хэнаньские части и 2-я кавалерийская бригада.

Части НРА преследовали противника. 36-й корпус НРА наступал в направлении железнодорожной линии, восточнее его двигалась группа хэнаньских войск под командованием генерала Лян Шу-кая, еще правее — группа Чжан Фа-куя в составе 4-го и 11-го корпусов (10, 12 и 25-я пехотные дивизии) и 15-й отдельной дивизии Хэ Луна. Войска южан на р. Шахэ были встречены огнем мукденцев. Только на правом фланге Чжан Фа-кую удалось продвинуть свой авангард на один переход.

В создавшейся обстановке Чжан Сюэ-лян принял решение: [248] собрать в кулак группу войск в районе железной дороги для сильного удара в восточном направлении. Эта операция ударной группы поддерживалась двумя полками (53-й и 84-й) 34-й бригады 8-го кавалерийского корпуса, которые перебрасывались, по железной дороге из Чжэнчжоу на северный берег р. Шахэ. Они занимали оборону влево от 17-го корпуса и прикрывали позиции главных сил армии.

Фронт обороны 34-й бригады тянулся на 22 км, 84-го пехотного полка — на 10—12 км. Он занял село Сяояочжэнь, выдвинув вперед разведку. В резерве был оставлен один батальон 53-го пехотного полка, в 2 км северо-западнее этого села. Главный удар южан ожидался на Сяояочжэнь. 24 мая на рассвете 15-я отдельная дивизия НРА переправилась через р. Шахэ в 15 км к востоку от левого фланга 34-й пехотной бригады. Переправа прошла без помех со стороны противника. Дивизия Хэ Луна немедленно использовала оперативный промах мукденского командования, перешла в наступление вдоль северного берега Шахэ и стала последовательными ударами теснить во фланг части 34-й бригады мукденцев. В 18 часов был занят Сяояочжэнь. 37-я бригада 10-го корпуса противника, подошедшая сюда с севера, нашла здесь не свои части, а войска южан и вынуждена была сразу же отойти на север и северо-запад.

27 мая главные силы войск Чжан Фа-куя приблизились к Линьцзину и вошли в соприкосновение с противником. Вокруг этого города противник создал сильный оборонительный узел. Чжан Фай-куй намеревался взять его, охватив с обоих флангов. 25-я пехотная дивизия должна была атаковать справа, а 12-я дивизия — слева. Однако этот замысел сорвался из-за промаха штабной службы. В 25-ю дивизию был послан офицер штаба корпуса с соответствующим приказом, но он заблудился и вернулся в штаб корпуса, лег спать и никому не доложил о случившемся. Начальник штаба корпуса и начальник оперативного отдела не проверили, получен ли дивизией приказ. Позднее дивизию подняли по тревоге, но время было упущено, и противник ушел.

Теперь мукденские войска занимали следующие позиции: 17-й корпус оборонял район Яньчэна, три бригады располагались фронтом на р. Шахэ, одна бригада в резерве. Левый их фланг восточнее Хэйлунтина прикрывала 49-я бригада У Пэй-фу. В район Линьцзина прибыли 10-й корпус в составе трех бригад, 11-й корпус, приведенный в порядок и получивший пополнение, находился к югу от Яньлина. Общий резерв мукденских войск составляла бригада бодигаров Чжан Сюэ-ляна.

Войска НРА группы Чжан Фа-куя размещались в районе Сяояочжэня и Сихуа, а передовые части были выдвинуты к северу от Сяояочжэня. Корпус хэнаньских войск Лян Шу-кая [249] занимал южный берег Шахэ от Хэйлунтина до железной дороги; 36-й корпус — железную дорогу и позиции к западу от нее. На крайнем левом фланге располагались хэнаньские войска.

Главное командование мукденской армии, учитывая обстановку, решило перейти в контрнаступление. 17-му корпусу было дано задание нанести главный удар в направлении железной дороги и восточнее ее. Его успех должен был развивать 11-й корпус, который был переброшен от Яньлина в [250] район Линьцзина. 10-й корпус прикрывал эту операцию с востока. Начало наступления 17-го корпуса намечалось на 26 мая.

Мукденцам удалось форсировать р. Шахэ, прорвать позиции хэнаньских войск и вклиниться во фланг частей 36-го корпуса. Однако достигнутый успех им не удалось развить, так как резервы не подоспели. 36-й корпус южан ввел свои резервы и отбросил мукденцев на северный берег Шахэ. Неудача контрнаступления мукденских войск повлияла на исход всей операции в Хэнани. Группа Чжан Фа-куя с дивизией Хэ Луна вышла 26—27 мая на линию Фучжоу — Фукоу, угрожая отрезать путь сообщения с Чжэнчжоу. В это же время, 20 мая, на северо-западе главные силы Фэн Юй-сяна (1, 3 и 5-й корпуса) разбили в районе Лояна шэньсийского милитариста Лю Чжэнь-хуа и продолжили наступление вдоль Лунхайской железной дороги, намереваясь выйти к Чжэнчжоу и преградить мукденской армии путь отступления на север.

Другая группа войск Фэн Юй-сяна — 13-й и 16-й корпуса — под командованием генерала Дэн Бао-шаня, двигавшаяся из района Цзинцзигуаня, расположенного на стыке трех провинций (Шэньси, Хэнань, Хубэй), на Наньян (новая ставка У Пэй-фу), разбила противостоящие войска У Пэй-фу и 28 мая овладела этим пунктом. Мукденцам пришлось перейти к обороне и вывести свои войска из Хэнани за р. Хуанхэ. 10-й корпус с востока прикрывал отход главных сил своей армии на север. 17-й корпус отошел на сильно укрепленные позиции южнее Линьцзина.

Надо отдать должное мукденцам: они оборонялись стойко и искусно. Все атаки войск Чжан Фа-куя и 36-го корпуса были отражены. Им удалось использовать свое техническое превосходство в артиллерии и особенно в минометах. Отход войск они тоже провели очень умело, незаметно для южан. Им удалось переправить через Хуанхэ большую часть своей техники. Южане захватили только три танка, прикрывавшие отход мукденцев. Тем не менее поражение мукдено-чжилийской группировки было полное. Мукденские войска отступили за Хуанхэ, армия У Пэй-фу вообще перестала существовать как организованная и самостоятельная сила.

Приведенные два эпизода хэнаньской операции мукденской армии наглядно характеризуют ее военные принципы. Медлительность, безынициативность были характерны и для армий других китайских милитаристов.

Стратегическая обстановка в Хэнани требовала от Чжан Сюэ-ляна быстрого и энергичного выполнения принятого им решения (сперва нанести удар по уханьской группировке НРА — группе Тан Шэн-чжи, пока армия Фэн Юй-сяна находилась еще далеко). Из обзора военных действий в первом [251] эпизоде видно, что мукденцы перешли в наступление только 14—15 мая слабыми силами, причем на главном направлении — против Жунина — наступали только одним корпусом против двух корпусов Чжан Фа-куя. В результате они потерпели поражение и отступили за р. Шахэ.

Такая же история повторилась с наступательной операцией мукденцев 26—27 мая. Чжан Сюэ-лян сумел сосредоточить в районе Янчэн — Линчэн свою ударную группировку — четыре корпуса, но в наступление перешел только один корпус. Мукденские войска, хотя и добились частичного успеха у ст. Яньчэн, были вынуждены поспешно отойти за р. Хуанхэ, так как армия Фэн Юй-сяна подошла близко к ст. Чжэнчжоу, и ей угрожало полное окружение и уничтожение.

1 июня 36-й корпус НРА занял Чжэнчжоу, а войска группы Чжан Фа-куя — Кайфын. Одновременно с НРА к Чжэнчжоу подошли войска Фэн Юй-сяна. Мукденцы в боях и особенно во время отступления понесли значительные потери — около 20 тыс. убитых, раненых и пленных.

Эта победа, одержанная НРА над самой сильной милитаристской группировкой, значительно укрепила позиции Уханьского правительства и создала реальные предпосылки для освобождения всей территории Китая от власти милитаристов. Однако положение правительства оставалось очень серьезным, причем не столько из-за внешних врагов, сколько из-за внутренних — измен генералов и открытых выступлений контрреволюционных элементов в самом Ухане.

В разгар успешных операций НРА против мукденских войск сычуаньский милитарист Ян Сэнь 14 мая возобновил наступление против Уханьского правительства вдоль р. Янцзы на Учан. Главные силы Ян Сэня вышли 14 мая на рубеж Тяньмэнь — Цзяньли (120—130 км к юго-западу от Ханькоу). 16 мая восстала 14-я дивизия 15-го корпуса генерала Ся Доу-иня, которая была послана против милитариста Ян Сэня. Эта дивизия присоединилась к Ян Сэню, заняла г. Юэян и таким образом прервала железнодорожное сообщение Ханькоу — Чанша. Продолжая наступление на север вдоль железной дороги, она вышла в райоя Луньи (60 км к югу от Учана).

В Чанша 21 мая был совершен контрреволюционный переворот полковником Сюй Кэ-сяном. Были разогнаны профсоюзы, разоружены и разгромлены рабочие дружины. 18 мая ночью восставшие войска Ся Доу-иня приблизились на 30 — 40 км к Уханю. Положение осложнилось главным образом вследствие колебаний командного состава НРА, неуверенности правительства в своих силах и отсутствия единства в нем. Обнаружилось, что в 8-м корпусе и в военной школе часть командного состава настроена контрреволюционно и даже были открытые выступления против коммунистов. [252]

Огромным напряжением сил удалось остановить Ян Сэня и усмирить мятежных генералов. 2-й корпус НРА был направлен против Ян Сэня, а 24-я дивизия, которой командовал коммунист Е Тин, — против Ся Доу-иня. На помощь им была послана военная школа. Благодаря самоотверженной работе коммунистов и их личному примеру Ся Доу-инь был разбит и захвачено более 1000 винтовок. Войска НРА тоже понесли большие потери: около 1300 человек было убито и ранено.

Обострение внутренних противоречий в национально-революционном движении связано главным образом с решением крестьянского вопроса. Настало время перейти от пламенных речей митинговых ораторов и общих декларативных пожеланий всевозможных комиссий и конференций к практическому обеспечению крестьян землей согласно лозунгу «каждому пахарю — свое поле».

Еще 27 апреля 1927 г. под давлением широких масс крестьянства и по настоянию Коммунистической партии Китая ЦИК гоминьдана принял решение о поддержке крестьян в их стремлении получить помещичьи земли, об укреплении крестьянских организаций и разоружении миньтуаней. Однако это решение ЦИК гоминьдана принял под давлением крестьянского движения, вопреки желанию большинства членов ЦИК, и правительство не торопилось претворять его в жизнь. Классовая борьба в деревнях Хунани и некоторых других провинций обострялась. Крестьянские союзы, руководимые коммунистами, по существу, становились в ряде мест органами революционной власти в деревне. Однако реальная власть в провинциях находилась в руках военщины.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Измена Фэн Юй-сяна

Если военные успехи НРА превзошли самые оптимистические ожидания, то внутриполитическое положение Уханьского правительства было весьма тревожным и напряженным. К этому времени войска Чан Кай-ши тоже вышли на Лунхайскую железную дорогу и таким образом вступили в непосредственное соприкосновение с войсками западного направления Тан Шэн-чжи.

На рубеже Янцзы ширина возможной операционной зоны (от Чжэньцзяна до Ханькоу) равнялась 1100—1200 км, а при выходе войск на Лунхайскую железную дорогу ее ширина сужалась до 600 км (от Сюйчжоу до Чжэнчжоу). В будущем, если бы войска вышли на железнодорожную линию Пекин — Тяньцзинь, эта зона сузилась бы до 200 км. Поэтому даже с точки, зрения планирования военных операций необходима была какая-то договоренность с войсками, которыми командовал Чан Кай-ши. [253]

Исходя из этого Уханьское правительство решило созвать конференцию военных лидеров в Чжэнчжоу. Многое теперь зависело от позиции Фэн Юй-сяна. Нам с В. К. Блюхером пришлось ехать на север в составе правительственной комиссии в Чжэнчжоу. Выехали 6 июня поездом. Мост через р. Шахэ у Яньчжоу был разрушен, пришлось пересаживаться на мотоплощадку. В Чжэнчжоу прибыли 7-го числа. Нас встретили солдаты войск Фэн Юй-сяна. На голове у них были кепи, очень похожие на те, которые носили у нас. До начала конференции оставалось некоторое время, и я использовал его для ознакомления с состоянием войск. Если по корпусу генерала Чжан Фа-куя мы имели довольно детальные сведения о численности боевого состава, то о 36-м корпусе у нас не было никаких данных.

Советник при 36-м корпусе Филипповский рассказал, что командный состав войск этого корпуса, преимущественно хэнаньцы, вначале был против похода на мукденцев и выражал недовольство политикой Тан Шэн-чжи. Теперь настроение изменилось к лучшему, стали больше доверять Уханьскому правительству. Младшие командиры дисциплинированны и исполнительны. Тактическая подготовка всех частей войск до батальона включительно удовлетворительна, но войсковая разведка очень слаба, вернее, она просто не ведется. Изредка высылаются разведывательные дозоры — один офицер и два-три солдата, однако на их сведения нельзя абсолютно полагаться, так как они часто бывают недостоверны. Связь между корпусом, дивизией и полком (не далее 5 км) обеспечивалась телефоном. Что касается внутренней связи, то командиры часто забывали извещать в приказах и донесениях, где они находились. В штабе корпуса имелась одна рация для связи с высшим начальником.

В Чжэнчжоу мы разместились первоначально в доме миссионеров, обедали с членами правительства в банке. Там я встретил А. Я. Лапина и М. В. Сангурского. Они сообщили нам, что приезд Фэн Юй-сяна ожидается 9 июня.

Чжэнчжоу — узловая железнодорожная станция; здание станции маленькое, низкое, какие бывали у нас на полустанках на коротких железнодорожных линиях. 9 июня небольшая станционная площадка была заполнена до отказа встречающими Фэна членами правительства, военачальниками, делегациями местных властей, железнодорожными служащими и праздной толпой. На перроне был выстроен почетный караул солдат фэновской армии.

День был пасмурный, но теплый. Подошел товарный поезд, в нем было несколько классных вагонов, заполненных солдатами. Оркестр заиграл гоминьдановский гимн. Мы устремили свои взгляды на классные вагоны в надежде увидеть Фэн Юй-сяна с маршальскими регалиями по случаю встречи [254] с правительством. Но там его не оказалось. Тогда я обратил внимание на товарный вагон, в дверях которого стоял высокий плотный солдат с черной бородой, в очках. Он был без оружия, на поясном ремне висел узелок с пампушками. Фэновские солдаты обычно свой дневной рацион питания носили в таких узелках.

Когда вагон остановился, бородатый солдат сошел с подножки вагона и застыл на перроне в недоуменной позе, как бы выражавшей: «Для кого и для чего эта встреча, я простой солдат крестьянский сын!».

Все поняли, что это и есть маршал Фэн Юй-сян. Члены правительства во главе с Тань Янь-каем хотели подойти к нему. Но восторженная толпа, преимущественно из железнодорожных рабочих, оттерла в сторону членов правительства, подхватила маршала на руки и понесла в легковую машину. Машина увезла его в подготовленную резиденцию.

Как потом выяснилось, Фэн Юй-сян ехал в классном вагоне, но за две станции до Чжэнчжоу пересел к солдатам. Этот трюк был рассчитан на сердца простых, бесхитростных людей, и, надо сказать, он достиг своей цели. Рабочие приняли маскарад Фэна за чистую монету. Я видел, каким восторгом горели их глаза. По их оживленной мимике и жестам (они поднимали большой палец вверх) я понял, что они были восхищены «простаком-маршалом», его скромностью. Они как бы делали выбор между простым человеком и лощеными, богато одетыми членами правительства.

Не знаю, какие вопросы обсуждались на конференции и какие были вынесены решения. Но дальнейшие события говорили сами за себя. После конференции маршал Фэн Юй-сян выехал в Кайфын якобы для инспектирования находившихся там войск и нечаянно «проскочил» в Сюйчжоу. Там он 15 июня встретился с Чан Кай-ши. Но уже до поездки в Чжэнчжоу Фэн приказал сорвать плакаты и запретил вести агитацию против Чан Кай-ши. Далее он публично заявил, что не считает ни Чан Кай-ши, ни возглавляемое им нанкинское правительство контрреволюционным. На совещании Фэн Юй-сяна с Чан Кай-ши в Сюйчжоу была достигнута договоренность по следующим вопросам: М. М. Бородин должен выехать в Советский Союз, члены ЦИК гоминьдана в Ухане обязаны присоединиться к ЦИК гоминьдана в Нанкине, а кто не желает входить туда, тот может взять отпуск за границу. Войска Тан Шэн-чжи вливаются в войска под командованием Чан Кай-ши.

Таким образом, Уханьское правительство получило удар в спину от того, на чью поддержку оно больше всего рассчитывало в борьбе против. Чан Кай-ши. Реальная власть, находившаяся в руках милитаристов старого типа (Чжан Цзо-линя, У Пэй-фу, Сунь Чуань-фана), теперь переходила к милитаристам [255] нового типа — Чан Кай-ши, Тан Шэн-чжи, Фэн Юй-сяну.

Фэн Юй-сян, несомненно, одна из наиболее крупных фигур национально-освободительного движения в ранний период революции 1925—1927 гг. В беседе с членами нашего правительства, состоявшейся в Москве 21 мая 1926 г., он определенно высказался о своей роли в национально-освободительном движении.

Фэн Юй-сян причислял себя к пролетариату. Отец его был черепичником, дед — портным, сам он начал свою трудовую жизнь каменотесом. Когда ему исполнилось 18 лет, он сменил свою рабочую профессию на лямку солдата. Фэн Юй-сян не получил систематического образования, науку он постигал на военной службе.

В начале беседы Фэн оценивал общую политическую обстановку в Китае и роль Национальных армий в революционной борьбе. Английские и американские капиталисты, соревнуясь за преобладающую роль в Китае, опирались на поддержку той или другой группы китайских милитаристов.

Первоначально победу одержал генерал У Пэй-фу и объявил о создании республики во главе с президентом Цао Ку-нем, его ставленником. Национальная армия, входившая в то время в состав войск У Пэй-фу, отложилась от него (по каким мотивам — Фэн Юй-сян умалчивал), заключила союз с Чжан Цзо-линем против У Пэй-фу и начала наступление через Жэхэ на Пекин. Овладев Пекином, Фэн Юй-сян прогнал Цао Куня и молодого императора Пу И и решительно встал на поддержку народа, поборником интересов которого был Сунь Ят-сен. Реальные силы армии Фэн Юй-сяна достигали 40 тыс. человек. Противник превосходил их по количеству и качеству войск, а поэтому они не могли открыто заявить о поддержке Сунь Ят-сена.

Чжан Цзо-линь разбил армию У Пэй-фу, три дивизии которого перешли на сторону Национальной армии. Была совершена большая ошибка — принимать в Национальную армию необработанные упэйфуистские части, которые впоследствии изменили ей. Затем началась борьба с Чжан Цзо-линем. Ранее она не развертывалась ввиду превосходства сил Чжан Цзо-линя. По мнению Фэна, гоминьдан делился на две группы: старых революционеров и новых. Старые революционеры были убеждены, что, прогнав императора и образовав Китайскую республику, они завершили свое дело; новая группа революционеров стремилась национальное освобождение довести до конца. 2-й и 3-й Национальными армиями руководили революционеры старого типа. На вопрос, к какой группе революционеров Фэн причисляет себя, он смущенно ответил: «Ни к какой, я просто военный».

Далее Фэн Юй-сян утверждал, что существовала еще [256] третья группа революционеров — группа национального освобождения. К ней Фэн причислял 1-ю Национальную армию, которая опиралась на широкое народное движение на севере Китая. Затем он сообщил, что события начала 1926 г. связаны с секретным соглашением между Сунь Чуань-фаном и Национальными армиями о наступлении против Чжан Цзо-линя с севера и юга. Сунь Чуань-фан приступил к его выполнению. Командующий 2-й Национальной армией, дубань Хэнани Юэ Вэй-цзюнь просил Сунь Чуань-фана отдать Шаньдун, и Сунь Чуань-фан согласился. Фэн считал это крупной ошибкой, так как хотя наступление 2-й Национальной армии и началось удачно, но армия Юэ Вэй-цзюня из-за недисциплинированности и плохой организованности потерпела поражение.

Передача Шаньдуна 2-й Национальной армией раскрыла связь Сунь Чуань-фана с этими армиями. Чжан Цзо-линь обратился за помощью к Японии в обмен на концессии и экономические выгоды, вплоть до полного подчинения Китая Японии. На маневрах в Японии присутствовал генерал Го Сун-лин (в качестве представителя от Чжан Цзо-линя), а от Национальной армии — генерал Хан. Го Сун-лин, узнав о сговоре Чжан Цзо-линя с Японией, возмутился, назвал его вором и поклялся бороться против него. Фэн Юй-сян, узнав, что Го Сун-лин не согласился предать интересы Китая и намерен выступить против Чжан Цзо-линя, связался с ним и заключил тайный союз на следующих условиях: 1) борьба против Чжан Цзо-линя; 2) борьба с милитаристским насилием и империалистами за уничтожение неравноправных договоров; 3) опора на рабочих и крестьян и всеобщее обучение; 4) образование правительства из честных людей.

Го Сун-лин, со своей стороны, чтобы выиграть время и не выполнять приказов Чжан Цзо-линя, лег в госпиталь. Чжан Цзо-линь, узнав об измене Го Сун-лина, отвел свои войска и начал его преследовать.

Военная операция Го Сун-лина против Чжан Цзо-линя проходила успешно до вмешательства Японии, которая оказала помощь не только вооружением, но и живой силой. Это вмешательство Японии привело к гибели Го Сун-лина.

Фэн Юй-сян пояснял причины, побудившие его решиться на Тяньцзиньскую операцию. Если бы Тяньцзинь остался в руках Чжан Цзо-линя, то 2-я и 3-я Национальные армии были бы разбиты, чего нельзя было допустить. 1-я Национальная армия после упорных боев взяла Тяньцзинь, а 2-я и 3-я армии начали наступление на Шаньдун. Внутренняя спайка и дисциплина отсутствовали в этих армиях. Их генералы постоянно ссорились между собой. Эти склоки, а также агентурная работа противника привели к тому, что три генерала — Вэн, Тян и Чэн, некогда перешедшие от У Пэй-фу на сторону Национальных [257] армий, — теперь изменили и вернулись к своему старому хозяину.

У Пэй-фу, отравив хубэйского дубаня Сяо Яо-наня, снова вступил в борьбу. Он принял под свое командование войска покойного Сяо Яо-наня, усилил тремя хэнаньскими дивизиями и перешел в наступление против Национальных армий. Тяньцзинь и Хэнань оказались блокированными с трех сторон.

Далее Фэн благодарил за помощь Советский Союз и выражал соболезнование по поводу гибели трех советских летчиков, отдавших жизнь за общее дело. На вопрос, почему Фэн не состоял в партии, он ответил, что находился под влиянием предрассудков, запрещавших военным входить в партию, и думал, что 1-я Национальная армия может своими действиями помогать народу, даже если она формально не будет связана с гоминьданом. Вторая причина, почему он не вступил в партию, заключалась в том, что после смерти Сунь Ят-сена его вхождение в партию другие командующие Национальных армий могли истолковать как стремление взять на себя и партийное руководство, т. е. занять место Сунь Ят-сена. Теперь такая опасность исчезла, и он решил вступить в партию.

Фэн Юй-сян считал, что 1-я Национальная армия имела крепкое ядро. Советские инструкторы помогли увеличить боевую мощь армии. За четыре месяца боевых действий эта армия не понесла ни одного поражения. Хуже обстояло дело со 2-й Национальной армией. Армией командовали революционеры старого типа, армия была недисциплинированна, оторвана от населения. Главные причины отступления Национальных армий: отсутствие патронов и снарядов и угроза тылу 1-й Национальной армии со стороны шаньсийского дубаня Янь Си-шаня.

В конце беседы Фэн сделал прогноз на будущее. Он полагал, что Чжан Цзо-линь и У Пэй-фу неизбежно передерутся. У Пэй-фу поддерживали англичане, Чжан Цзо-линя — Япония. Война этих двух группировок — это борьба двух империалистических держав за преобладание в Китае. 1-я Национальная армия намерена воспользоваться этой борьбой и в удобный момент в союзе с Сунь Чуань-фаном пойти против них. Измены Сунь Чуань-фана не надо бояться, он смертельный враг Чжан Цзун-чана. Сунь Чуань-фан был связан с Национальными армиями на 60%, с Гуанчжоу — на 30%, с гоминьданом — на 10%, питая сильную вражду к Чжан Цзо-линю. Тогда Национальная армия насчитывала около 140 тыс. человек. Предполагалось в ближайшее время перейти в наступление против Янь Си-шаня.

Фэн Юй-сян заявил, что командование Национальной армией решило преобразоваться в народное правительство северо-западных [258] провинций. Основная линия правительства во внешней политике будет следующей: борьба за уничтожение неравноправных договоров, вывод всех иностранных войск из Китая, уничтожение всех концессий, полное осуществление программы гоминьдана.

Фэн Юй-сян в беседе весьма категорично подчеркивал это решение. Он утверждал, что Национальная армия будет развивать политработу. Заканчивая беседу, он просил помочь Национальным армиям материально: деньгами, вооружением, боеприпасами, медикаментами. Члены Советского правительства обратили внимание Фэн Юй-сяна на необходимость во время передышки не только накапливать военные силы Национальной армии, но и углублять связь с народом и народным движением. Этим должны определяться действия армии. Иначе народные массы могут рассматривать ее как милитаристскую армию. Одной из причин поражения Национальной армии является то, что она не привлекла симпатий народа.

Я изложил беседу в том виде, как она была застенографирована, с некоторыми поправками редакционного характера и сокращениями. Доклад Фэн Юй-сяна не отражал фактического положения дел. Претенциозные прогнозы маршала о том, что У Пэй-фу с Чжан Цзо-линем, а Сунь Чуань-фан с Чжан Цзун-чаном обязательно передерутся, потому что они «смертельные враги», не подтвердились. Перед лицом «красной опасности» «смертельные враги» нашли общий язык. Весной и летом 1927 г. Чжан Цзо-линь с У Пэй-фу плечом к плечу сражались против самого Фэна, а Сунь Чуань-фан с Чжан Цзун-чаном — против Чан Кай-ши.

21 июня вечером, а точнее, ночью у Блюхера состоялась беседа старшего советника при 1-й Национальной армии М. В. Сангурского (я делал пометки в своем дневнике), в которой он так характеризовал Фэн Юй-сяна: «Первоначально он (Фэн) заигрывал с левыми, а вернее, относился к ним пассивно. Юй Ю-чжэнь, его заместитель по политчасти, делал доклады и проводил работу среди крестьянских организаций. Фэн Юй-сян вынужден был идти за левыми, признать Уханьское правительство, подписать телеграмму и декларацию против Чан Кай-ши. Однако он оставил себе лазейку для переговоров с Чан Кай-ши. В душе Фэн Юй-сян против революционного развития рабоче-крестьянского движения. Он начал уже репрессии против коммунистов. Это типичный милитарист новой формации, модернизированный У Пэй-фу. Характерны его демагогические приемы, которые он демонстрировал во время своих переездов. Например, его прибытие в Чжэнчжоу в товарном вагоне. Приезжая в большие города, он питался в. харчевнях. Он приказал снять лозунги, направленные против Чан Кай-ши, осуществил тайную поездку [259] в Кайфын, назначил свидание в Сюйчжоу с Чан Кайши».

Надо сказать, что советники, работавшие в армии Фэн Юй-сяна, проделали наиболее трудный путь.

Начальником этой группы советников был Михаил Владимирович Сангурский. Смуглый, невысокого роста, плотный брюнет с узкими глазами и коротко подстриженными усами, Сангурский своим внешним обликом напоминал китайца, особенно когда он одевался в китайскую гражданскую одежду. Он окончил физико-математический факультет Московского университета и затем школу прапорщиков. С самого начала революции он сразу же перешел на ее сторону и вступил в коммунистическую партию в 1918 г.

Во время гражданской войны мне приходилось участвовать вместе с ним во многих боях. Сангурский отличался незаурядной храбростью и поразительным самообладанием. Его командный пункт всегда располагался в непосредственной близости от стрелковых цепей. Он чужд саморекламы и скорее был склонен преуменьшать заслуги свои и своей дивизии. Сангурский обладал превосходным чувством юмора. Некоторые молодые командиры в то время были склонны преувеличивать силу противника, а короткие артиллерийские перестрелки они выдавали за «ураганный» огонь врага. Как-то Сангурский, докладывая М. В. Фрунзе, с иронией заметил: «Несмотря на ураганный огонь противника, доблестная Богучарская дивизия прорвала оборону противника и овладела Большим Токмаком. Ранены было двое: один упал с лошади, другой был ранен дышлом в спину». Его сослуживцы относились к нему по-товарищески и уважали его.

Для характеристики стиля и методов работы советников северной группы я приведу три реляции по представлению к орденам Красного Знамени А. Я. Лапина, Н. Ю. Петкевича, К. Б. Калиновского и переводчика Ф. Баканенко. Осенью 1926 г. остатки 2-й и 3-й Национальных армий были осаждены в Сиани. В городе царил голод, в день умирало до [260] 100 человек. Командование 1-й Национальной армии направило на выручку осажденному гарнизону оперативную группу войск под командованием генерала Сун Лян-чэна. Советником при этом генерале был назначен А. Я. Лапин.

Эта группа войск по своей численности уступала в три раза противнику, блокировавшему Сиань. Лапин, используя оперативное превосходство, добился осуществления рейда усиленной пехотной дивизии в тыл противника. Нужно было не только проработать и тщательно рассчитать план операции, но и увлечь на его выполнение нерешительного и медлительного китайского генерала.

Во время боев А. Я. Лапин появлялся непосредственно в боевых порядках войск. Это намного подняло его авторитет как советника и как инструктора. Фэн Юй-сян в директивной телеграмме по армии выразил благодарность советнику Лапину за помощь войскам 1-й Национальной армии.

Затем Лапин принимал деятельное участие в операциях в Западной Хэнани. 1-я Национальная армия разгромила 8-й кавалерийский мукденский корпус и войска упэйфуистского генерала Чжан Цзы-гуна, было захвачено несколько тысяч пленных и 20 орудий.

Еще ранее за боевые отличия во время Тяньцзиньской операции в декабре 1925 г. были представлены к ордену Красного Знамени советники Н. Ю. Петкевич и К. Б. Калиновский и переводчик Ф. Баканенко. Николай Юлианович Петкевич руководил ночным набегом на станцию Янцунь через минированный участок пути бронепоездов, которые овладели станцией и прорвали первую линию обороны мукденских войск. Н. Ю. Петкевич также успешно руководил артиллерией при прорыве фронта мукденцев 25 декабря в районе станции Чжанкайчжоу и личным примером воодушевлял солдат в бою.

Константин Брониславович Калиновский был представлен к боевой награде за проявление инициативы и мужественное руководство боем бронепоездов. 16 декабря 1925 г. во время Тяньцзиньской операции, когда мукденские войска под командованием генерала Ли Цзин-линя совершали обходный маневр на ст. Лофа в тыл войскам 1-й Национальной армии. Калиновский по собственной инициативе направил бронепоезда на ст. Лофа и отбил все удары противника. Эти самоотверженные действия дали возможность войскам Национальной армии генерала Ли Мин-чжуна вовремя подоспеть на помощь и предотвратить вражеское наступление.

До приезда наших советников в 1-й Национальной армии вообще не имели понятия о бронепоездах. По эскизам Калиновского и при его консультации с помощью войскового сапера — инженера Чекина в железнодорожных мастерских станции Калган были построены отличные бронепоезда. Орудия [261] размещались во вращающихся, броневых башнях, а пулеметы и стрелки — на бронеплощадках.

С переходом Фэн Юй-сяна на сторону Чан Кай-ши дальнейшее наступление войск Уханьского правительства на север стало невозможным. Более того, Фэн Юй-сян в ультимативной форме потребовал роспуска Уханьского правительства. Но Ухань стал притягательным центром революционных сил. Многочисленные конференции и съезды отражали высокий революционный накал широких масс трудового народа и его готовность идти на любые жертвы за свободу Китая.

Однако руководящие лица правительства, такие, как Ван Цзин-вэй и Тань Янь-кай, а также военные лидеры Тан Шэн-чжи и даже Чжан Фа-куй готовы были пойти на соглашение с Чан Кай-ши и выполнить ультимативные требования, выработанные на сюйчжоуской конференции Чан Кай-ши совместно с Фэн Юй-сяном. Поэтому свертывание нашей работы в Китае стало неизбежным.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Отъезд из Китая

В начале июля 1927 г. я и несколько наших советников с женами выехали из Ханькоу в Шанхай на английском пароходе. Ехали мы довольно комфортабельно, каюта была просторная, 17—18 кв. м. Эта поездка была отдыхом для нас. Так бывает на войне: после нескольких бессонных ночей один-два дня даже относительного затишья дают отдых.

После пережитого физического и нервного напряжения я отдавался созерцанию живописных ландшафтов великой китайской реки. Мимо проплыли утопавшие в зелени города: Цзюцзян, затем раскинувшийся на возвышенности Хукоу. Воды Янцзы стремительным потоком прорывались через теснину, образованную отрогами хребта Мулин у Мадана. А вот и Аньцин — столица провинции Аньхуй с живописной высокой пагодой. Здесь Янцзы разливалась так широко, что северный берег исчезал где-то вдали. Наконец, показался Нанкин, с именем которого связаны и революционные взлеты и горечь поражений. Теперь уже недалеко и до Шанхая.

В Шанхай мы приехали днем. Империалисты уже успели оправиться от потрясений, вызванных подъемом революционной волны, и стремились вернуть отторгнутое и наверстать упущенное. В это время в Шанхае муниципальная полиция и белоэмигранты ворвались в помещение Дальневосточного банка. В течение шести-семи часов обыскивали они помещения, обшаривали сейфы. Одновременно на территории французской концессии несколько советских учреждений подверглись нападению и обыску. На этом провокации не окончились, были сделаны обыски в квартирах руководящих советских [262] работников в Шанхае и других городах. Были захвачены личная переписка, фотографии и документы.

Как только мы ступили на землю Шанхая, меня остановил, по-видимому, английский чиновник полиции в сопровождении переводчика-белоэмигранта. Им был, как оказалось впоследствии, пресловутый Пик, точнее, шпик. Белобрысый, худосочный, с бегающими по сторонам глазками на бледном лице, этот молодой человек одно время работал в аппарате М. М. Бородина на технической работе. Пик был заподозрен как провокатор и английский шпион, но успел вовремя избежать возмездия и скрылся в Шанхае. Теперь Пик стал докладывать агенту английской полиции, как моя фамилия, какую я занимал должность и т. д. Я не стал дожидаться конца его «излияний» и уехал.

Д. Я. Даровскую я уже застал в Шанхае. Она мне рассказала о событиях в Нанкине после моего отъезда. Дина Яковлевна стала завхозом нашей небольшой нанкинской колонии. Переводчиков, по существу, там не осталось, осевший при нас офицер связи Ли владел лишь французским языком, да и то слабо. Жена советника Струмбиса заболела нервно-психическим расстройством. Китайский врач определил, что заболевание вызвано непривычной для нас китайской кухней. Вся тяжесть ухода за больной легла на Даровскую, пока не приехал Струмбис и не увез жену в Шанхай. При выезде из города военная полиция произвела тщательный обыск вещей у членов колонии.

После непродолжительного пребывания в Шанхае мы с ближайшим китайским рейсовым пароходом Шанхай — Владивосток, который отправлялся 18 июля, собрались выехать на родину. Однако власти Шанхая не пожелали так легко расстаться с нами. Начальник авиагруппы Сергеев, политработник Миляшкевич, переводчик Толстой и я не сумели уехать.

К этому времени произошел окончательный разрыв ЦИК гоминьдана и Уханьского правительства с Коммунистической партией Китая. Политическое бюро ЦИК гоминьдана постановило разорвать отношения с компартией, хотя некоторые видные деятели левого крыла гоминьдана резко протестовали против этого пагубного решения и в знак протеста покинули свои посты. Например, начальник политического управления Дэн Янь-да, министры Сюй Цянь, Чэнь Ю-жэнь и другие уехали из Уханя. Вдова Сунь Ят-сена опубликовала 14 июля декларацию, в которой горячо протестовала против политики гоминьдана, отошедшего в угоду генералам-неомилитаристам от учения Сунь Ят-сена об экономическом и социальном преобразовании Китая.

17 июля в самом Ухане произошел переворот, который совершил командир 25-го корпуса генерал Хэ Цзянь. Его войска [263] заняли Учан, Ханькоу, Ханьян. По-видимому, все это было сделано с согласия уханьских правителей. Одновременно с этими контрреволюционными мероприятиями ЦИК гоминьдана были организованы антисоветские провокации. Китайские полицейские вкупе с полицией и консульскими властями империалистических держав осуществили налеты в ряде городов Китая не только на советские учреждения, но даже на квартиры советских официальных лиц. Не удивительно, что, когда мы 18 июля 1927 г. поднялись на борт китайского парохода «Хэнли», зафрахтованного нашим Совторгфлотом, явилась китайская жандармерия с отрядом маузеристов. А рядом на берегу у пристани стоял английский вооруженный солдат морской пехоты.

В качестве Пинкертона в этой группе примазался все тот же пресловутый белогвардейский шпик Пик. Он ворвался в каюту и стал шарить под подушками. Наши советники вошли в каюту. Пик заметил это и, выхватив револьвер, устремился к двери. Я тумаком помог ему вылететь из каюты, и незадачливый Пинкертон растянулся. Затем, подобрав выпавший револьвер и шапку, Пик выбежал на верхнюю палубу под защиту китайских маузеристов.

Нам предложили следовать в управление полиции. Я заметил, что всем заправлял прокурор чанкайшистской группы войск, моложавый, высокий и худой брюнет в форме китайского генерала. Мы встречались с ним во время работы в штабе Чан Кай-ши. Нас поместили в комнату, где обычно допрашивали арестованных. Судя по техническим приспособлениям, находившимся здесь же, допрос, видимо, проводился с пристрастием.

Перед судейским столом, имевшим вид прилавка магазина, в потолок был вмонтирован крюк с блоком, через который свисали две веревки, концы их оканчивались петлями. Заплечных дел мастера пропускали кисти рук своих жертв через эти петли и натягивали веревки до тех пор, пока кончики пальцев ног несчастного едва касались пола. В углу комнаты лежали самые разнообразные палки, наподобие хоккейных клюшек, которыми палач подбадривал допрашиваемого и делал его сговорчивее. С техникой такого судопроизводства меня познакомил мой бывший переводчик Чжао.

В нашей группе находился один японский коммунист. Арестованных одновременно с нами на пароходе китайских коммунистов отвели в отдельную камеру. На нас надели цепи с наручниками американского производства. При попытке вырваться или движении обеими руками наручники еще сильнее сжимали запястья. На следующий день утром в нашу камеру вошли палачи и сели на скамейку в ожидании вызова «на производство». Это были атлетического сложения откормленные детины с тупыми лицами. [264]

В тот день одному китайскому коммунисту отрубили голову. Палачом его был смуглый жилистый китаец, лицом походивший на Чан Кай-ши, с такой же прической бобриком. Войдя в комнату, он бросил окровавленные цепи с наручниками под скамейку и с брезгливой гримасой стал мыть руки. Затем, повернувшись к своим коллегам, он с гордостью начал рассказывать о казни. По-видимому, он считался «мастером высокого класса».

Тюремный персонал составляли: тюремный надзиратель, выводной — старый солдат, мальчик для уборки помещения и услуг и стража — солдат, вооруженный маузером. Тюремный надзиратель — высокий моложавый китаец, располневший, по-видимому, на прибыльных тюремных харчах. Мы предъявили ему требование: объявить нам причину нашего ареста, вызвать нашего консула и снять с нас кандалы. В противном случае мы объявляем голодовку и не будем принимать пищи. Надзиратель хлопнул себя по ляжкам обеими руками и, заливаясь смехом, прокричал: «Вот интересно, посмотрим, сколько времени вы продержитесь без еды!» Японский коммунист тоже примкнул к нам. Он был некрепкого здоровья, худощавый, с впалой грудью. Мы уговаривали его не присоединяться, но японец жестами дал нам понять, что он не может этого сделать. К вечеру его выпустили по требованию японского консула, что с ним было дальше — мы не знаем.

Мальчик Ли, веселый, шустрый паренек лет 14—15, убирал помещение, приносил воду, пищу и т. п. Он охотно выполнял все просьбы, даже относил наши записки в консульство. За хорошее к нам отношение он навлек на себя гнев тюремного надзирателя и был им нещадно избит. Но это не укротило его, в пику надзирателю он выполнял наши поручения с еще большим рвением.

Наконец, наш страж — придурковатого вида молодой солдат. По-видимому, ему совсем недавно выдали настоящий боевой маузер. Он все что-то с ним манипулировал, а затем стал прицеливаться, стремясь придать своему лицу свирепый вид. Я был ближе всех к нему и поэтому чаще других служил мишенью. Из опыта мне были известны трагические концовки таких неуместных шуток. Возмущенный его опасными шутками с заряженным оружием, я набросился на нашего часового с поднятыми вверх сжатыми кулаками и стал кричать на него.

Страж перепугался до смерти. С ловкостью обезьяны он юркнул за дверь. Некоторое время спустя из приоткрытой двери показалось его испуганное лицо. Он быстро схватил свою табуретку и уселся за дверью. По-видимому, там он продолжил свои упражнения с маузером, так как неожиданно раздался выстрел и душераздирающий крик. Как позже нам рассказал мальчик Ли, охранник прострелил себе обе ноги. [265]

В то время в Шанхае стояла удушливая жара, воздух был до предела насыщен испарениями. Мы изнывали от духоты, обливаясь потом, тело покрылось сыпью и нестерпимо зудело. Спали на каменном полу вповалку. Только на четвертые сутки главный прокурор удосужился поинтересоваться, кого же он арестовал, и прибыл к нам в камеру с переводчиком из белоэмигрантов, который заявил нам, что он к тюремному ведомству никакого отношения не имеет. С нами же был переводчик Толстой, житель Харбина, знавший китайский язык с детства.

Мы напомнили прокурору, что прибыли в Китай по приглашению китайского правительства, и в частности президента Сунь Ят-сена, В том, что мы, да и сам прокурор, теперь находимся на Янцзы, немалая заслуга генерала Галина и наших советников. Это могли подтвердить Чан Кай-ши и другие китайские генералы. Какое же право имел господин прокурор без всяких оснований подвергать нас аресту и унизительному содержанию в тюрьме? Мы требовали допуска к нам советского консула и немедленного нашего освобождения. Мы еще раз подтвердили, что, пока наши требования не будут удовлетворены, мы отказываемся принимать пищу. Прокурор не ожидал такого напора и исчез из камеры так же поспешно, как и появился. После его визита все шло по-старому.

На пятые сутки голодовки переводчик Толстой, слабый физически, упал в обморок, из горла хлынула кровь. Я послал в консульство записку, что мы решили продолжать голодовку и что Толстой тяжело заболел. Эту записку отнес в консульство мальчик Ли. Между тем ноты нашего консула Козловского нанкинское министерство инстранных дел оставило без всякого внимания.

Помощь подоспела к нам неожиданно. После контрреволюционного переворота генерала Ли Цзи-шэня в Гуанчжоу тамошняя группа советников ликвидировалась и выехала на родину. В тот момент они ждали в Шанхае парохода во Владивосток. Старший советник этой группы М. Г. Ефремов вместе с советником при Бай Чун-си В. Н. Панюковым, узнав о нашем аресте, по собственной инициативе поехали к Чан Кай-ши в Нанкин. Ефремов{26}, обладавший внушительной фигурой [266] и волевым характером, и подвижный как ртуть, экспансивный В. Н. Панюков так нажали на Чан Кай-ши, что получили от него не только письменное распоряжение о немедленном нашем освобождении, но и письменное выражение сожаления. Незадолго до прибытия М. Г. Ефремова и В. Н. Панюкова в тюрьме начался переполох. В нашу камеру вбежал бледный, перепуганный надзиратель и стал трясущимися руками отпирать и освобождать нас от кандалов. Ворвавшиеся в камеру Ефремов и Панюков отшвырнули надзирателя и увели нас из тюрьмы. Мы собрали имевшиеся у нас деньги и отдали их старому солдату-выводному и мальчику Ли.

Вначале мы заехали в министерство иностранных дел, где Толстому опять сделалось дурно. В. Н. Панюков тут же обратился к служащим министерства иностранных дел с гневной речью. Нас принял заместитель министра иностранных дел, благообразный, культурный, пожилой китаец, в традиционном платье, и принес нам от имени генерала Чан Кай-ши извинения. Он объяснил наш арест самоуправством коменданта города генерала Ян Ху, за которое он будет строго наказан. Причиненный ущерб Чан Кай-ши хотел возместить через консула, передав нам 3 тыс. долл., но мы отказались от денег.

Таков был конец нашего пребывания в Китае. По всей стране начался белый террор против революционных рабочих, крестьян, интеллигентов, прежде всего — против Коммунистической партии Китая. Гоминьдановские власти стремились услужить империалистам и в осуществлении антисоветских провокаций. [267]

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Послесловие

Острие революции 1925—1927 гг. было направлено против милитаристов и их хозяев. Руководящую роль в революции взяла на себя партия гоминьдан, представлявшая собой объединение различных социальных группировок, ставивших различные цели в революционной борьбе. Это был единый фронт национальной буржуазии, мелкой городской буржуазии, крестьян и пролетариата. Естественно, что уже при зарождении этого единого фронта возникли разногласия, главным образом из-за руководящей роли в революции. Внутрипартийная работа по мере развития революции становилась все острее. 20 марта 1926 г. Чан Кай-ши сделал первую попытку подчинить себе революцию и убрать со своего пути коммунистов.

При проведении Северного похода китайские буржуазные руководители стремились ограничить его чисто военными целями. В начальный период Северного похода разногласия между различными политическими группировками гоминьдана не препятствовали единству действий. Революционная борьба приняла такой размах, что империалистические державы стали создавать коалицию реакционных сил, казалось бы, из непримиримых врагов: У Пэй-фу и Чжан Цзо-линя, Сунь Чуань-фана и Чжан Цзун-чана. Кроме того, они спешно сосредоточивали в Китае собственные крупные силы.

Однако все потуги реакции оказались тогда тщетными, и менее чем через год объединение Китая вокруг одного центра, по существу, было достигнуто. Быстрый военный успех НРА, победившей противника, значительно превосходившего ее по численности и боевому техническому оснащению, объяснялся рядом причин: моральным превосходством НРА и лучшей боевой выучкой; большой организующей ролью советских военных советников во главе с В. К. Блюхером; всесторонней поддержкой НРА широкими народными массами (крестьянство, пролетариат, ремесленники и трудовая китайская интеллигенция) во время военных действий; деятельностью Коммунистической партии Китая по повышению политико-морального состояния войск НРА путем организации целеустремленной политработы и мобилизации местного населения на оказание помощи НРА.

По мере развития революционного движения и вовлечения [268] в революционную борьбу крестьянства и пролетариата перед Национальным правительством все острее вставала необходимость какого-то решения аграрного вопроса. Но реальная власть на территории Национального правительства находилась в руках военных, которые, как правило, были выходцами из феодально-помещичьей и буржуазной среды. Коммунистическая партия Китая явилась основным проводником решения вековой аграрной проблемы в пользу крестьян, поэтому весь гнев и злоба военщины и феодалов-помещиков, буржуазии и чиновничества обрушились на коммунистов Китая.

Внутренние противоречия в партии гоминьдан привели к ее расколу на правое, реакционное крыло и левое, придерживавшееся революционных методов действий в союзе с Коммунистической партией Китая. Эти противоречия привели в апреле 1927 г. к разделению Национального правительства на два политических центра: реакционный — нанкинский с правительством Чан Кай-ши и Ху Хань-миня и Уханьский, который возглавляли Ван Цзин-вэй и Тань Янь-кай. Советником при них оставался М. М. Бородин. Это правительство стало основным притягательным центром всех революционных сил Китая.

Однако члены Уханьского правительства оказались неспособными руководить революционной борьбой и не хотели этого. Они проявили свойственные мелкобуржуазным политикам нерешительность и неустойчивость. После перехода Фэн Юй-сяна в лагерь Чан Кай-ши они тоже переметнулись в лагерь реакции: разорвали союз гоминьдана с Коммунистической партией и учинили расправу над коммунистами и революционными элементами. Так произошло отделение действительного революционного движения от сопутствовавших ему до поры до времени буржуазных элементов.

И хотя измена Чан Кай-ши, а затем и уханьских лидеров сорвала дальнейшее развитие революции 1925—1927 гг., мы можем с гордостью сказать, что задание нашей партии, нашего народа — оказать помощь революционным силам Китая — советские люди, прибывшие в Китай в качестве военных советников, выполнили с честью. [269]

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Приложение Состав армии Чан Кай-ши в 1927 г.

Соединение / Численность / Примечание

1-я группа {27}

1-й корпус 22000 Основная опора Чан Кай-ши. Включая шесть дивизий (1, 2, 3, 14, 20 и 21-я).
1-й временный корпус 5000 Вновь сформирован.
5-й корпус 6000 Вновь сформирован в районе Чанчжоу — Ханчжоу.
6-й корпус 5000 Вновь сформирован из кадров разоруженной в Нанкине 19-й дивизии 6-го корпуса.
7-й временный корпус 5000 Укомплектован вновь набранными солдатами и пленными.
10-й корпус 10000 Сформирован из хунаньских частей.
13-й корпус 5000 Вновь сформирован в районе Нанкин — Пукоу на 50% из пленных. Бай Чун-си набирал из своих сторонников.
14-й корпус 7000 — 8000 Укомплектован из старых, преданных Чан Кай-ши частей.
15-й корпус 5000 Сформирован из 2-й хубэйской дивизии Бай Чун-си.
40-й корпус 5000 Сформирован из отдельной дивизии генерала Хэ Яо-цзу.
44-й корпус 10000 Из хунаньских частей. Командир корпуса Е Кай-синь — ярый противник Тан Шэн-чжи. Настроен против Уханя.
Отряд Ли 2000 Подчинен Бай Чун-си.
Флот Выступил на стороне Чан Кай-ши.

2-я группа

7-й корпус 16000 Занимал выжидательную позицию. [270]
10-й корпус 12000 Сформирован из частей Ван Тянь-пэя (бывший 1-й гуйчжоуский корпус),

присоединился к НРА с выходом в провинцию Хунань.
17-й корпус 5000 Собирался отойти в Фуцзянь, чтобы, объединившись с 26-м корпусом, выжидать, кто возьмет верх.
26-й корпус 7000 Образован из 3-й чжэцзянской пехотной дивизии. Боеспособность невысокая.

Стремился уйти в район Ханьчжоу.
27-й корпус 6000 Неясная ориентация.
33-й корпус 7000 Из аньхуйских частей. Командир Бо Ли-вэй выступал против Чан Кай-ши.

Личный состав более тяготел к Чан Кай-ши.
37-й корпус 5000 Северная группа Чэнь Тяо-юаня. Образован из 6-й дивизии и других аньхуйских частей.

Корпус не имел внутреннего единства.
15-я отдельная дивизия 3 000 Бывший 19-й корпус, переформированный из 1-й чжэцзянской дивизии Чэнь И.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.