Основанное Рожером II в 1130 г. Сицилийское королевство (Южная Италия и Сицилия) получило свое дальнейшее развитие и оформление при Фридрихе II Гогенштауфене. Попытаемся рассмотреть это своеобразное государство авторитарного типа в его завершенном виде, т. е. в 1220-1250 гг., акцентируя свое внимание лишь на отдельных важных, в основном недостаточно исследованных в данном аспекте до настоящего времени чертах.
Разнообразие народов Сицилийского королевства. Liber ad honorem Augusti of Peter of Eboli, 1196 год
Фридрих II Гогенштауфен с соколом. Миниатюра XIII века
Мельфи, место подписания Мельфийских конституций 1231 г.
Утвердив после длительного сопротивления местного населения свою власть, Рожер II был вынужден принять во внимание его необычайную этническую пестроту (италийцы, еще не слившиеся с ними лангобарды, византийцы, арабы, евреи, к которым прибавились так называемые франки, главным образом нормандцы), соответственно бытование в нем разнообразных обычаев, разный характер социальной структуры и экономики Южной Италии и Сицилии, обусловленный историческими судьбами этих регионов, религиозные различия, наконец, множество культурных течений. Таким образом, перед Рожером стояла непростая задача не только подчинить себе эти гетерогенные элементы, но и включить их в новый политический организм. В Арианских ассизах 1140 г. он сохранил в силе в некоторых сферах гражданского права те обычаи лангобардов и франков, которые не противоречили новым законам1. Перед составлением Мельфийских конституций 1231 г. - свода законов, составившего каркас государства Фридриха II, по его приказу из всех областей были созваны старейшие жители, которые знали “ассизы короля Рожера, нашего деда, а также обычаи времен Рожера и Вильгельма второго”2. Итак, Арианские ассизы, некоторые законы Вильгельма II, в меньшей степени локальные обычаи, как и, разумеется, собственные более ранние законы и распоряжения (в первую очередь Капуанские ассизы 1220 г.) также были включены в Мельфийские конституции, которые позднее дополнялись новыми законами.
Заимствовав у Юстиниана представление о неограниченной власти государя, Фридрих говорит о своей непогрешимости: ему надо быть “отцом и сыном правосудия”3. Вслед за Рожером он утверждает: “Является святотатством судить о его [короля] решениях, предписаниях, помыслах и советах”4. Ересь рассматривается как “преступление оскорбления нашего величества” (crimen lese majestatis nostre)” (1,1), и первыми подверглись сожжению в следующем году не еретики, а вожди мессинских повстанцев5.
В то же время Фридрих исходит из реальных социальных, экономических и политических условий существования королевства. Большое место занимали в Конституциях законы, оформлявшие созданную Рожером вассальноленную иерархию, которая накладывалась на формировавшийся сеньориальный строй. Титул Арианских ассиз6, вновь повторяющийся в своде 1231 г., признает рыцарское достоинство лишь за лицами, унаследовавшими его (III, 59,1). И все же пришлось признать это звание за теми, кто приобрел его со времен Рожера, но с весьма типичной для ментальности Фридриха оговоркой: “в том случае, если они ведут рыцарский образ жизни” (III, 60). Одним из основных аспектов этого самого детального и совершенного для Европы XIII в. свода законов является санкционирование привилегированного положения дворянства (milites, nobiles) как в целом, так и в градуированном виде (графы, бароны, рыцари)7. Право фиксировало ту же непреодолимую пропасть между феодалами и горожанами, которая существовала, к примеру, во Франции. В то же время в основе ряда законов, касающихся дворян, лежит принцип максимальной концентрации власти в руках короля: провозглашается контроль за заключением браков дворянами более широкого круга, чем вассалы первой руки (III, 23), запрещается ношение оружия, за исключением поездок по делам (1, 10) и т. п. Единственным вынужденным отступлением был суд графов, баронов и рыцарей равными им, т. е. пэрами, “дабы в неприкосновенности сохранялась у всех благородных [лиц] нашего королевства должная честь” (1,47).
За церковью признается лишь ограниченное право суда над клириками; измена и другие преступления против государства находятся в сфере королевской юрисдикции (III. 45, король Вильгельм). Фактически духовенство попало в полную зависимость от короля.
Города были окончательно лишены вольностей. Все должностные лица должны назначаться королем; если же городская община осмелится избрать таковых, она “будет разрушена, и все люди этого города навеки превратятся в крепостных” (I. 50). И в самом деле, при подавлении восставших в 1232 г. сицилийских городов Фридрих, расправившись с жителями четырех крупных, полностью разрушил мелкие: Ченторби, Трайну и Монте Албано, “так, что и память о них не сохранилась”8. В 1239 г. он одобряет расправу с жителями Сан Анджело юстициария Абруцц, уничтожившего стены и дома города и казнившего часть жителей. “Мы хотим, чтобы место это навеки опустело”, - добавляет он9. Уцелевшие жители были расселены по трем деревням10. В следующем году, во время осады Беневента, этой, по выражению Фридриха, “скалы раздоров”, он требует, чтобы жители “дотоле иссушались муками голода, пока не подчинятся нашим приказам”. После взятия города его стены и башни были срыты11.
Ряд законов 1231 г. посвящен производственной деятельности ремесленников и торговцев. Об объединении их в цехи и гильдии или же регулировании этой деятельности городскими властями не могло быть и речи. За качеством изделий золотых и серебряных дел мастеров, кузнецов и слесарей, седельщиков, щитовиков и лучников, свечников и других ремесленников надзирали лица, назначенные из их среды местными чиновниками. О недобросовестности ремесленников следовало извещать королевскую курию (III. 49). Детально рассматривались случаи обмана покупателя купцами. Если нарушивший закон ремесленник или торговец не может уплатить штрафа размером в 1 фунт золота, его подвергают, “в назидание другим”, публичному бичеванию (торговца - с фальшивым грузом на шее), во второй раз ему отрубают руку, в третий - вешают (III. 49). Эти законы, как и другие, наиболее важные, вскоре были опубликованы в отдельных центрах королевства. Хроника нотария Риккарда де Сан Джермано, написанная в этом центре обширных владений Монте Кассино, не только содержит, в числе других данных, законы (так, Капуанские ассизы 1220 г. сохранились только в его передаче), но и позволяет проследить, каким путем их пытались выполнять на местах. По его сообщению, их публикация в Сан Джермано в 1232 г. сопровождалась предписанием должностным лицам избрать в каждом месте двух “достойных доверия” лиц, которые после клятвы на Евангелии усердно надзирали бы за ремесленниками и торговцами и передавали виновных великой курии или юстициарию данной провинции12.
Включение в Мельфийские конституции четырех глав, посвященных ремесленникам и купцам (III. 49,50,51,52), означало не только вмешательство во все сферы хозяйственной жизни, столь типичное для политики Фридриха. В них отчетливо прослеживается пренебрежительное отношение к горожанам. “Непомерно оскорбительной явилась для нашего Величества недавняя весть, - пишет он в 1239 г. одному из юстициариев, - что в нашем городе Салерно ты допустил избрание на должность судьи Маттео Куриале, человека невежественного, купца... Мы не желаем, чтобы законы... стали предметом торговли кем-либо из купцов, чьи руки неизменно проворно тянутся к наживе”. Купца следует отстранить, продолжает Фридрих, а на его место поставить человека достойного, верного и образованного13. Столь же традиционалистским было запрещение заниматься кредитными операциями, полностью соответствовавшее постановлениям церковных соборов. В законе подданным предлагается публично заявлять о “бесстыдстве ростовщиков” (usurariorum nequitia), а у последних конфискуется все движимое и недвижимое имущество (I. 6).
В этих законах проявилось полное непонимание роли городов, отличавшее Фридриха от французских и английских королей. А главное - его политика вообще не имела своей целью развитие местного производства и вывоз ремесленных изделий из страны. Как известно, Фридрих поощрял (из фискальных соображений) ввоз в страну северо- и среднеитальянских товаров и экспорт сельскохозяйственных продуктов. Не менее сокрушающим образом действовал на экономику страны все более усиливавшийся фискальный гнет (прямые и косвенные налоги, всевозможные пошлины и поборы, государственные монополии на изготовление шелковых тканей, торговля солью, железом и пр.). Приведем лишь одно свидетельство - письмо Фридриху юстициария Томмазо де Гаэта: “Дайте изнуренному королевству... возможность оправиться от тягот; пусть высохнут слезы и прекратятся страдания народов. Обращайтесь милосерднее с населением... дабы утешились души всех, кто уязвлен бременем бесчисленных налогов и поборов”14.
Если надзор за ремесленниками и торговцами не представлял, по-видимому, особых трудностей, то сложнее определить, насколько успешным было вмешательство государственной власти в сферу межфеодальных отношений, тем более, что многое зависело от резко менявшейся в разные периоды царствования Фридриха конкретной обстановки. О том, что такие законы во всяком случае в известной мере претворялись в жизнь, можно судить по его приказам и посланиям. Значительная часть сохранившегося за 1239-1240 гг. регистра - копий всех писем и предписаний королевской курии посвящена делам, связанным с ленным правом. Высочайшему контролю подвергалась передача после смерти владельцев феодов (подчас даже мелких) либо владений нефеодального типа - burgensatica, клятва верности “людей” новому сеньору и уплата последним вассального платежа королю15. Дети умерших ленников попадали под опеку лиц, представляющих короля, на которых возлагалась обязанность обеспечить сирот приличным, но все же умеренным содержанием, - чтобы не вводить в расходы казну16. Феодалам, а в отдельных случаях - даже простым горожанам давались разрешения на брак. При этом юстициарий должен был тщательно расследовать, являются ли будущие супруги “верными” и происходят ли из “верного рода”17. За женитьбу без согласия короля, которая затрагивала бы интересы курии, виновный заключался под стражу с конфискацией имущества, “чтобы другие не дерзали [совершать] подобное”18. У феодалов, которые предаются роскоши, отбирают лен, давая взамен определенное содержание19. Это объясняется как заинтересованностью в сохранении ленов в прежнем объеме, так и типично средневековым осуждением роскоши (которое Фридрих, разумеется, не относил к себе).
Таким образом, не довольствуясь законами, определявшими место и права той или иной группы в социальном организме, Фридрих предписывает правила поведения отдельных лиц. При этом он не ограничивается вмешательством в дела феодалов. Законами и письменными распоряжениями регулируется частная жизнь всех подданных. Риккард де Сан Джермано приводит обнародованные в 1220 г. Мессинские ассизы, в которых впервые упоминается “любимая многими” игра в кости. Правда, король еще не запрещает игру, замечая, что она является для ее участников развлечением, но сурово карает тех, кто во время этой азартной игры богохульствует20. Однако уже в 1224 г., когда проводятся очередные расследования среди населения с целью обнаружить нарушителей законов, к последним относят и игроков в кости (и “носящих оружие”)21. В 1226 г. в Сан Джермано (как, конечно, и в других городах) великий юстициарий Генрих де Морра доводит до сведения жителей законы, направленные против игроков и трактирщиков. Последним предписывается закрывать свои таверны по второму удару колокола к вечерне. Более того, после третьего удара колокола, “в ночные часы”, запрещается ходить (очевидно - всем жителям) по улицам. На специальных присяжных возлагается обязанность выявлять нарушителей (а следовательно - и игроков в кости) и карать их22. Наконец, один из законов свода 1231 г. упоминает конкретно те права, которых лишаются игроки в кости, а также те, “кто считает трактир своим домом”: им грозит “бесчестие” - infamia и пр. Особо оговаривается, что действие закона распространяется на предающихся этим порокам судей и нотариев, которые будут отстранены от должности, а также рыцарей, “позорящих свое достоинство такой постыдной жизнью” (III. 90). В июле того же года, во время очередных расследований на территории, подвластной Монте Кассино, к разыскиваемым преступникам (убийцам, прелюбодеям и пр.) были причислены также игроки, трактирщики и люди, “ведущие расточительный образ жизни”23. И в 40-е годы, по сообщению Риккарда, по всему королевству, наряду с государственными изменниками и людьми, поставленными вне закона, искали также игроков24. Согласно новому закону игроков, пьяниц, драчунов и “других людей, приверженных дурной жизни”, стали посылать на публичные работы25.
Таким образом, азартные игры и пьянство рассматривались как серьезные преступления и преследовались на протяжении всего царствования Фридриха II. Неуклонный и суровый надзор зa поведением подданных был, с его точки зрения, оправдан полученным государем свыше правом вмешиваться в их повседневный быт.
Следует отметить еще одну важную черту, свидетельствующую о круге представлений Фридриха и облике его государства. В Мессинские ассизы 1221 г. был включен закон, дающий разрешение каждому человеку по его усмотрению безнаказанно карать богохульствующих странствующих певцов и музыкантов (ioculatores)26. По сути своей отношение к ним Фридриха не отличается от отношения к игрокам: заранее предполагается, что и они предаются богохульству. Все, что находилось за рамками официальной, придворной культуры, вызывало у него подозрение и неприятие.
Политика поселения в государстве иностранцев зависела от сложившейся в то или иное время ситуации. В 1231 г. в особом законе речь идет о том, что желательно приглашать чужеземцев вместе с их семьями и предоставлять им льготы, ибо тем самым увеличится население страны27. Два года спустя в указе говорится прямо противоположное: нравы населения королевства достойны похвалы, но их чистота замутняется в результате браков с чужаками, приводящими к смешению разных народностей. Постепенно растет ненадежность и порочность народов, и посему для браков с иностранцами необходима королевская санкция28. И в дальнейшем в каждом отдельном случае для натурализации в Сицилийском королевстве чужеземцев действительно требовалось специальное разрешение Фридриха. Оно давалось лишь человеку, жившему в стране в течение долгого времени, проявившему свою преданность Фридриху, поклявшемуся, что он никогда не покинет королевства, и сверх того имевшему намерение жениться на местной жительнице, не владеющей феодом29. В одном из писем Фридриха говорится об общем приказе (не дошедшем до нас), запрещающем давать иноземцам публичные должности. В письме делается исключение для профессора гражданского права Маттео из Пизы, который уже семь лет живет в стране и в выполнении своих обязанностей выказал верность королю. И все же ему разрешается стать адвокатом лишь при условии, что он представит поручителей30. Кроме того, как видно из двух писем 1235 г., лица, прибывшие из других стран и осевшие на землях церковных и светских сеньоров, подлежали тому же принудительному переселению на домен, как и (по закону III. 6) зависимые люди; это входило в компетенцию так называемых revocatores hominum31.
Для того, чтобы обеспечить свой аппарат управления кадрами образованных и преданных ему чиновников, Фридрих основывает в Неаполе первый в Европе государственный университет (1224 г.). Отныне жители королевства обучаются на юге Италии, а не в высших школах североитальянских коммун (прежде всего Болонской школе права), где они могли бы проникнуться столь опасными, сеточки зрения Фридриха, идеями “ненавистной свободы”32. Центральное место в Неаполитанском университете занимало преподавание права: из 21 известного нам преподавателя 13 являлись юристами, знатоками главным образом гражданского права33. “Постоянная забота побуждает нас, - пишет он, - стремиться к тому, чтобы верноподданные жители нашего королевства находили [в нем] плоды знаний... не будучи вынужденными выпрашивать чужую помощь”34. Настоятельно приглашаются “ученые мужи”, которым он обещает обилие плодов земных и морских и другие блага, а школярам, вдобавок, книги взаймы35. Важно отметить две особенности этих писем. Фридрих намерен сам назначать преподавателей (а в дальнейшем - контролировать занятия). Еще существеннее следующее заявление: “Пусть под страхом наказания... ни один из школяров не осмеливается покинуть королевство с целью обучения [в другом месте]”. Даже в самой стране запрещается преподавать или учиться где-либо кроме Неаполя. Родителям же преписывается под угрозой той же кары вернуть до дня св. Михаила своих детей, получающих образование за пределами государства36. Таким образом, налицо политика монополизации высшего образования. Более того, в 1226 г., после повторного создания Ломбардской лиги городов, направленной против Фридриха, он предпринял безуспешную попытку закрыть школу в Болонье вместе с другими университетами коммун - членов лиги: в акте, объявляющем эти города вне закона, в частности, провозглашается: “Приказываем навеки удалить из этих городов школы”37.
Университет, прекративший свое существование в 1229 г., во время нападения папских войск на Южную Италию, был вновь открыт 5 лет спустя. Фридрих обращается к “докторам теологии, профессорам обоего права и магистрам свободных искусств”, приглашая их в Неаполь. Вновь повторяется клише относительно изобилия, которым славится город. Преподавателям и студентам будут предоставлены королевская защита и некоторые привилегии38. О значении, которое король придавал возвышению университета, свидетельствуют новые обращения в 1239 г. к жителям королевства и иностранцам (за исключением тех, кто происходит из мятежных городов). Речь идет здесь о расцвете наук на пользу учащимся, магистрам и во славу государя и о защите чиновниками дарованных студентам привилегий39. Однако университет так и не смог занять видного положения и стать соперником Болонской школы, в значительной мере - из-за обременительной опеки, тяготевшей над профессорами и студентами, - связанной с общим духовным климатом, господствовавшим в королевстве, который препятствовал свободному развитию культуры.
Двоякое значение имело требование обязательных испытаний, проводимых самим королем или заменяющим его лицом, всех судей, прежде чем они будут допущены к государственной должности (1.79): с одной стороны, оно гарантировало достаточно высокую их квалификацию, но с другой - означало, что ни один юрист не мог выполнять свои обязанности без санкции главы государства. Впрочем, нам не известно, удалось ли этот закон реализовать на практике.
Весьма характерна для Фридриха противоречивая политика в отношении сарацин и евреев. Как тем, так и другим Мельфийскими конституциями гарантируется безопасность: “Мы никоим образом не можем лишать иудеев, а также сарацин нашей могущественной защиты, ибо различие религий возбуждает к ним вражду и лишает всякой другой помощи” (I. 27). В 1223 г., когда после длительной партизанской борьбы в горах Сицилии часть сарацин прекратила сопротивление, Фридрих поместил сдавшихся (очевидно, около 16 тыс. чел) в давно опустевший город в Апулии Лючеру, превращенный им в военную колонию40. Обрабатывая окрестные земли за оброк, сарацины в случае необходимости привлекались в войско в качестве пехоты и легко вооруженной конницы. В городе были построены мечети и минареты; исповедание ислама разрешалось, но мусульмане платили за это особый подушный налог - джизию.
Однако закон ставит сарацин и евреев в приниженное положение: если после убийства христианина не удается обнаружить виновного, местные жители платят 100 августалов, при убийстве иудея или сарацина - 50 (I. 28).
Если в 1230 г. Фридрих предоставляет сарацинам Лючеры право беспошлинно заниматься торговлей во всех провинциях Юга, то уже в следующем году по таможенному тарифу Сипонто и Неаполя купцов-сарацин обязывают платить при вывозе товаров из страны пошлину, более чем в три раза превышающую ту, которую платят христиане41. В конце 1239 г., когда общая обстановка в связи с новым отлучением Фридриха обострилась, он запрещает всем сарацинам свободное передвижение по стране. В послании, направленном должностным лицам Южной Италии, говорится: “заставьте всех сарацин, которые находятся на территории вашей юрисдикции, отправиться в Лючеру и [постоянно] пребывать там”42.
В отношении евреев Фридрих проявляет ту же веротерпимость. Прибывшим из Северной Африки в Палермо евреям он предлагает дать пустующую синагогу. Они получают в аренду рощу финиковых пальм под городом, плантации сахарного тростника (а специалистам поручается изготовлять сахар), возможность сеять коноплю, индиго и другие растения, до тех пор не выращивавшиеся на острове43. И вместе с тем парадоксальным образом Фридриха сближает с папством и духом церковных канонов отношение к евреям как к неполноценной расе. Согласно Мессинским ассизам 1221 г. евреям предписывалось носить на платье голубую нашивку, чтобы можно было отличать их от христиан. У нарушителей конфисковывалось имущество, а не владевшим им следовало выжигать на лбу клеймо раскаленным железом44.
Фридрих общается с живущими при дворе арабскими и еврейскими учеными, но сарацины и евреи считаются “рабами курии”. Пренебрежительное отношение средневекового европейца к тем и другим сочетается в нем с широтой взглядов в интеллектуальной сфере. Вольномыслие Фридриха кончается там, где возникает угроза противодействия ему сицилийских арабов или же где появляется возможность широкого и жесткого использования иноверцев в интересах фиска (по этой причине производство и окраска шелка, монополия на которые принадлежала короне, были переданы евреям)45.
Первоочередной задачей Фридриха являлось создание такого бюрократического аппарата, который являлся бы эффективным орудием его политики.
Кодексом 1231 г. был сформирован разветвленный аппарат - от великого юстициария и других членов королевской курии через среднее звено - юсгициариев, стоявших во главе провинции, и камерариев - к баюлам, судьям, нотариям и, наконец, кастелланам, сборщикам налогов и пошлин и пр. Связь бюрократии с ленной системой была полностью порвана: должностными лицами являлись не вассалы короля, а чиновники на жаловании.
В центральном органе - верховной курии не существовало разграничения функций между ее членами (за исключением великого юстициария), хотя в Мельфийских конституциях и идет речь о необходимости избежать “опасного смешения должностей” (1.60). Обязанности адмирала, логотета и других высших чиновников определялись самим королем и постоянно менялись, что было естественным следствием их полной зависимости от государя. В 1240-1244 гг., “извлекая новые законы из собственного лона и измышляя новые лекарства против новых злоупотреблений”, Фридрих еще более расширил круг обязанностей великого юстициария. Отныне он вершит верховный суд, наказывает юстициариев и судей за злоупотребление властью, рассматривает петиции, освобождает незаконно заключенных и т. д. (I. 38; I. 39; I. 42). Провинциальные юстициарии, назначившиеся самим королем, кроме высшей юрисдикции, административной и военной власти, надзирали во время постоянных объездов своей территории за деятельностью всех остальных должностных лиц и за жителями провинции, чтобы “исправлять наглость злодеев”46. Они имели право производить домашние обыски, аресты и конфискации имущества. Камерарии и баюлы совмещали фискальные функции с судом по гражданским делам (I. 66). С 40-х годов камерарии наблюдают за тем, как баюлы и судьи выполняют свои обязанности, и наказывают виновных (I. 62,2; I. 74). Должность баюлов подчас отдавалась на откуп, что могло служить источником злоупотреблений, и хотя позднее это было запрещено, растущая нужда в деньгах побуждала продолжать подобную практику47.
Чиновники имели повышенный правовой статус, ибо “они представляют личность короля” (III. 40). Совершенные против них преступления карались вдвойне (I. 30). Судью или публичного нотария запрещалось назначать из крестьян, детей клириков или бастардов (III. 59, 60). В 1248 г. Фридрих с негодованием пишет, что некий Маттео, незаконного происхождения, “безрассудно осмелился занять должность публичного нотария”, и приказывает сместить его48.
Содержавшиеся уже в Мельфийских конституциях меры по контролю над должностными лицами всех рангов в дальнейшем все более ужесточаются. Непременным условием их назначения было происхождение из другой местности - чтобы они не имели в данном округе ни родственников, ни владений (1.70). Взяточничество чиновников объявлялось публичным преступлением (II. 50, 3). За получение денег, лошадей, оружия или других ценностей от местных жителей они не только лишались должностей, но и платили фиску штраф, в четыре раза превышавший размеры подношения (I. 54). Подкуп баюла или судьи рассматривался особо: если он, получив взятку, произносил незаконный приговор, ему отрубалась рука (I. 74), если приговорил к смерти - подлежал казни (I. 50). Той же каре подвергался чиновник, виновный в присвоении государственных средств - “если король не смилостивится” (I. 36). Юстициарии, а позднее и специальные magistri rationales контролировали деятельность, доходы и расходы чиновников. В 1240 г. Фридрих потребовал вернуть задолженность у всех лиц, занимавших какие-либо должности в королевстве за последние двадцать лет49. Сборщикам прямого налога - коллекты предписывалось никому не давать отсрочки, не страшась даже могущественных и знатных особ50. Это не давало положительных результатов: об “эксцессах” сборщиков говорится в ряде распоряжений.
Чиновники отвечали за недостачу собственным имуществом; если они умирали, ущерб должны были возместить их дети, вдовы или другие ближайшие родственники51. Все это лишь подталкивало должностных лиц на вымогательства. В 1241 г. Фридрих II заявляет, что, страшась ареста, королевство покинуло много лиц, управлявших некогда государственным имуществом. Опасаясь, что королевство лишится жителей, он приказывает юстициарию разрешить им возвратиться и, если они не будут уличены в серьезном преступлении, вернуть им их собственность52. Ненадежными считались также кастелланы, ведавшие военными крепостями, и члены их гарнизонов; поэтому особо назначенным лицам предписывалось являться в крепости для ревизии еженедельно, причем неожиданно - чтобы застать их врасплох53.
Страна была опутана сетью осведомителей. Они, наряду с чиновниками, надзирали как за повседневной жизнью людей любого статуса, так и за должностными лицами (которые, таким образом, находились под двойным контролем). Деятельность осведомителей (denunciatores) всячески поощрялась: в случае обоснованности обвинения они получали часть имущества, конфискованного по суду у виновного. Рассказывая о проведенном в 1232 г. в области Сан Джермано розыске лиц, пользующихся дурной славой, Риккард сообщает, что сведения о них, равно как имена доносчиков, заносились в специальные книжечки (libelli); это вызвало, замечает хронист, немалые раздоры54. Со временем подозрительность по отношению к частным лицам и чиновникам еще более усиливалась55. Росли преследования тех, кого с основанием или без основания сочли виновным в деяниях или даже помыслах, опасных для короля.
Как отмечалось выше, одной из основ создаваемого государства было положение о неограниченной власти его главы. В связи с этим рассмотрим характер и место в королевстве созывавшихся Фридрихом время от времени общих курий, или ассамблей (curie generales, colloqia). На собраниях 1220 и 1221 гг. были обнародованы Капуанские и соответственно Мессинские ассизы. Курия 1225 г. в Фодже имела своей целью “позаботиться о мирном состоянии королевства и общем спокойствии”, а также “выявить тяготы, возлагаемые на подданных должностными лицами”. Состав этих собраний неясен. На “общую курию” в Мельфи в июле 1231 г. были вызваны, кроме прелатов и светских знатных лиц, “многие горожане королевства” - для того, чтобы выслушать приказ о сборе некоторых торговых поборов и сообщение о Мельфийских конституциях56. Судя по этим сведениям, роль собранных лиц была совершенно пассивной. В следующем году, после того как в городах Сицилии начались беспорядки, Фридрих рассылает из Фоджи по всему королевству распоряжение о том, чтобы из каждого города к нему явилось двое “из лучших людей [для обсуждения вопроса] о пользе королевства и общем благе”57. Об ассамблее в Мессине (1234 г.) сохранилось больше данных. Король возвестил, что отныне, заботясь о спокойствии подданных, он намерен устраивать дважды в год, в твердо установленный срок и в установленных местах (в пяти центрах королевства) “торжественные курии” с участием не только прелатов, графов и баронов, но и представителей “верных и добропорядочных” городов - по четыре от крупных и по два от мелких. На этих собраниях каждый сможет обратиться с жалобой на любое должностное лицо, повинное в нанесенных ему притеснениях, а представитель короля передаст эти жалобы в великую курию58. Наконец, весной 1240 г. имперская канцелярия рассылает юстициариям провинций и отдельно - “баюлам, судьям и всему народу” приказы отправить на ассамблею в Фоджу по два посланца от каждого большого города и по одному - от малого, чтобы узнать там о королевской воле и сообщить о ней всем подданным59.
Итак, горожанам давалась возможность проявить лишь весьма ограниченную активность - обсудить меры, которые пошли бы на пользу государству и обращаться с жалобами на чиновников любого ранга; главной же целью созыва было объявление о воле государя. По-видимому, представители городов привлекались на генеральные ассамблеи только с 1231 гг. Провинциальные курии, скорее всего, ни разу не собирались, а генеральные - спорадически. Собрания представителей социальных групп, особенно - горожан вообще не вписывались в основное направление политики Фридриха. По всей вероятности, эта мера была вынужденной и, прибегая к ней, он рассчитывал таким путем несколько упрочить свое положение в стране. В целом же ни общая расстановка в королевстве, ни позиция, твердо занятая Фридрихом по отношению к жителям городов, не сулили каких-либо реальных последствий от их участия в этих собраниях. Подобные ассамблеи не имели ничего общего с органами сословного представительства Англии или Франции, ибо никаких предпосылок для складывания хотя бы в зачаточной форме сословной монархии в Сицилийском королевстве не появилось. К тому же на ассамблеи посланцы городов не выбирались, а назначались из людей “почтенных, доброй славы”, а главное - “верных”, т. е. таких, кто не пытался бы возражать Фридриху. Казалось бы, некоторое влияние на ход государственных дел могли оказать те горожане (в основном патриции), которые занимали отдельные высокие места в бюрократической пирамиде. Однако они являлись только послушными исполнителями воли короля (а иногда кончали тем, что принимали участие в заговоре против него).
Фридрих нередко обращается к своим сицилийским подданным с уверениями, что они являются избранным народом, пишет о своем единодушии с ними. Впрочем, такие заверения нередко заканчиваются словами, что он отягощает их поборами “не без большого сострадания”, призывом, чтобы они “радостно поспешили” заплатить очередной налог60. И все же в этих посланиях нетрудно заметить, если обратиться к кругу представлений Фридриха II, его искреннюю приверженность к королевству, ибо он уверовал в возможность пользоваться в нем всей полнотой власти. Недаром он называет Сицилийскую монархию “нормой королевств” (1.95), а комментатор Мельфийских конституций Андреа де Изерния - “матерью тиранов”61. “Справедливо считается свободным тот, кто... принадлежит императорскому высочеству и королевской власти” - гласит один из законов (III. 4).
Стремясь создать культ императора, стать на недосягаемую высоту над всеми, Фридрих окружает себя пышностью, поражающей современников. По примеру византийских императоров он приказывает называть себя василевсом, вводит торжественный придворный церемониал; публично вместо него обычно говорит логотет. Из его канцелярии исходят восхваления, в которых византийский придворный слог и античные реминисценции сочетаются с библейскими образами.
Подведем краткие итоги. Привнесенные отчасти из Нормандии особенности ленной системы и государственного устройства были дополнены заимствованными в Византии и у арабов приемами фискального и административного управления. Таким образом, норманны заложили в ХII в. основы феодального государства с сильной центральной властью. Но Фридрих II не был простым продолжателем норманской традиции; значительные изменения в государственной структуре были связаны с появлением нового фактора - подчинения Сицилийского королевства, его хозяйства и фискальных ресурсов имперской идее. Эта заранее обреченная на неудачу политика требовала огромных средств, источником которых являлось королевство вообще и города, роли которых он не смог оценить, в частности. Подобная политика не могла вызвать стремления к сближению с королевской властью ни у рыцарей (пытавшихся в своем большинстве, особенно в последний период его правления, уклониться от несения службы в войске), ни у горожан. Оставался бюрократический аппарат, состоявший из лиц различного происхождения: рыцарей, купцов и финансистов, лишь в незначительном числе - клириков, которые назначались по принципу образованности и личной преданности королю. Однако этот аппарат разъедала коррупция, с которой Фридрих был бессилен бороться, так как по мере его расширения контроль над чиновниками становился все менее эффективным. Растущее недовольство широких социальных групп побудило к строительству крепостей и увеличению войска, что еще более, наряду с внешними войнами, усилило налоговое бремя. Создавался порочный круг, из которого не было выхода. Чем полнее было подавление всех общественных сил, которые потенциально могли бы быть политически активными, тем более, особенно в 40-е годы, усиливалось скрытое и явное сопротивление как целых групп, так и отдельных приближенных (восстание в 1240 г. Беневента, заговор в 1246 г. ряда влиятельных должностных лиц, мятеж в том же году сарацин на острове, предполагаемая измена три года спустя Петра Винейского - ближайшего помощника Фридриха, покончившего с собой в заключении). Размывание того сравнительно узкого слоя, которому мог доверять Фридрих, шло параллельно с процессом подрыва хозяйственных основ и политическим ослаблением королевства. Можно с полным основанием считать одним из факторов, определивших характер и облик Сицилийского королевства, возведенные в систему крайнюю подозрительность по отношению ко всем, всемерное поощрение слежки и доносов, вмешательство в частную жизнь подданных, огосударствление культуры, террор, особенно усилившийся к концу правления Фридриха. “Королевство, в котором никто не осмеливается пошевелить рукой или ногой без твоего приказа”, - писал Фридриху папа62. Все это было вызвано не только суровыми условиями борьбы с городами Северной и Средней Италии и папством, но и стилем мышления Фридриха II, его представлением о деспотическом государстве как об оптимальной форме правленния. “О, счастливая Азия, о счастливые властители Востока, которые не страшатся оружия своих подданных”, - пишет он в 1248 г. византийскому императору Иоанну Ватацу63. Замысел Фридриха построить государство, используя людей как кирпичики для возводимого им здания, не мог увенчаться успехом. Созданное им государство продержалось лишь сравнительно короткое время - до смерти Фридриха, хотя отдельные его особенности сохранились на Юге Италии на протяжении столетий.
Примечания
1. Brandileone Fr. II diritto romano nelle leggi noimanne e sveve dei regno di Sicilia. Roma, 1854. App.: Codice Vaticano. TiL 1. (Далее: Cod. Vatie.).
2. Winkelmann Ed. Acta imperii inedita saeculi XlII / Innsbruck, 1880. Bd. 1, N 761 (1230). (Далее: W. Acta.).
3. Huillard-Briholles J. L. A. Historia diplomatica Friderici secundi. P., 1854. T. IV. Ps 1,1, 31. (Далее: H-B). Ссылки на отдельные законы в дальнейшем включены в текст, причем римской цифрой указывается книга (свод делится на три книги), а арабской - глава.
4. Cod. Vatie. Tit XVII; Const 1,4.
5. H-B IV. Ps 1. P. 445.
6. Cod. Vatie. Tit XIX.
7. См.: Абрамсон М. Л. Законодательство Фридриха II и социальная практика в Сицилийском королевстве // Проблемы итальянской истории. 1987. С. 195-197.
8. Chronicon Siculum breve // Н-В I. Р. 905.
9. Н-В V. 2. Р. 827 (1240).
10. Н-В V. 2. Р. 827 (1240).
11. Н-В V. 2. Р. 689 (1240); Ryccardi de Sancto Germano Chronica / A cura di C.A. Garufi // Muratori L. A. Rerum italicarum scriptores. 1937. Nuova serie. T. 7. Ps 2. P. 208 (Далее: Ryccardi Chronica).
12. Ryccardi Chronica P. 177-180
13. Н-В V. 1.Р. 491-^92.
14. Цит. по: Kehr Р. Das Brieibuch des Thomas von Gaeta Justitiars Friedrichs II. Roma, 1905. S. 53-55.
15. W. Acta. N 885 (1242); Н-В V. 2. Р. 680-681 (1240).
16. W. Acta. N 885 (1242), 888 (1242), 894 (1242).
17. Ibid. N 871 (1241), 890 (1242), 906 (1242).
18. Н-В V. 2. Р. 835-836 (1240).
19. W. Acta. N 927 (1248).
20. Ryccardi Chronica. Р. 94-95.
21. Ibid. Р. 113.
22. Ibid. Р. 141.
23. Ibid. Р. 171.
24. Ibid. Р. 213-214.
25. Novae const. I. 53.
26. Ryccardi Crtionica. P. 97.
27. Novae const. § 14; W. Acta, N 799.
28. H-B IV. 1. P. 458-459.
29. W. Acta. N 869 (1241), 902 (1242).
30. Ibid.N 855 (1241).
31. Ibid.N 806 (1235), 807 (1235).
32. Н-В IV. 2. Р. 873.
33. Э. Канторович приводит перечень всех преподавателей и их специальностей: Kantorowicz E. Kaiser Friedrich der Zweite. Erganzungsband: Quellennachweise und Exkurse. B., 1931. IV Exkurs. S. 270-273.
34. Н-В II. 1. P. 447 sq. (1224).
35. Ryccardi Chronica P. 114-116.
36. Ibid. P. 114-115.
37. Constutiones et acta publiea regum et imperatorum. T. II // MGH. Legum sectio IV / Ed. L. Weiland. Hannover, 1896. N. 107. P. 139.
38. H-B IV. 1. P. 496-498.
39. H-B v. 1. P. 493-496; W. Acta. N 842.
40. Ryccardi Chronica. P. 109; H-B II. P. 393.
41. W. Acta. N736 (1230), 790 (1231).
42. Н-В V. 1. Р. 626-627.
43. Ibid. Р. 572-574 (1239).
44. Ryccardi Chronica. Р. 96.
45. W. Acta. N 785 (1231), 796 (1231).
46. Н-В V. 1. Р. 563 (1239).
47. Н-В V. 1. Р. 570 (1239). Р. 596 (1239); Н-В. V. 2. Р. 823. (1240), 824 (1240), 984 (1240).
48. W. Acta. N 934.
49. Н-В V. 2. Р. 961-969, 1001.
50. Н-В V. I. P. 415 (1239).
51. Н-В V. 2. Р. 959 (1240); W. Acta. N 889 (1242), 900 (1242), 903 (1242).
52. W. Acta. N 854.
53. Н-В V. 1. Р. 412 (1239); W. Acta. N 840 (1240); Ryccardi Chronica. Р. 204.
54. Ryccardi Chronica. P. 177.
55. См., например: Н-В V. 1. P. 731-732 (1240) - приказ рассмотреть дело о подозрительных лицах (suspecti) в Абруццах. О доносах, поступавших в генеральную курию, и расследованиях обвинений, содержавшихся в этих доносах, см.: Н-В V. 2. Р. 889, 898-899, 899-900,914-916 (1240).
56. W. Acta. N 787; Н-В IV. 1. Р. 1.
57. Ryccardi Chronica. Р. 183.
58. Н-В IV. 1. Р. 460-462; Ryccardi Chronica. Р. 187-188.
59. Н-В V. 2. Р. 794-795, 795-796, 796-798; Ryccardi Chronica. Р. 205.
60. W. Аса. N 811 (1238), 856 (1241); Н-В V. 1. Р. 273-274 (1238).
61. Н-В IV. 1.Р. 253.
62. Epistolae saeculi XIII ex regestis pontificum romanorum selectae / Ed. G. H. Pertz. B., 1883. N 703. P. 602.
63. H-B VI. I. P. 686 (1248).