Сорокин Ю. А. Алексей Михайлович

   (0 отзывов)

Saygo

Не зря многие исследователи рассматривают XVII век как подготовительный период к кардинальному перелому российской истории, совершившемуся при Петре I ("допетровский период"1). По словам С. Ф. Платонова, явись в середине XVII в. "такой культурный вождь, каким был Петр Великий, - культурный перелом мог бы обозначиться раньше. Но такого вождя не явилось. Напротив, во главе встал любопытный и приятный, но более благородный, чем практически полезный правитель. Иначе не можем определить знаменитого царя Алексея Михайловича"2.

Сравнивая личные качества Алексея Михайловича и Петра, самые разные исследователи отмечали незаурядные черты характера первого; некоторые (В. О. Ключевский и С. М. Соловьев, например) рассматривали Алексея Михайловича как наиболее выдающегося и привлекательного по своим личным качествам представителя древней Руси3, признавая одновременно, что столь недюжинная натура мало проявила себя в государственной деятельности. А. Е. Пресняков видел в нем представителя "тех поколений "переходного времени", которые плывут по течению... мимо наиболее острых проблем переживаемого исторического момента"4. Н. И. Костомаров, вообще уничижительно оценивая его правление, возлагал на правительство и лично на царя ответственность как за внутренние потрясения, так и за неудачи во внешней политике5.

Советская историография, накопившая колоссальное количество публикаций о личности Петра, фактически обошла вниманием личность Алексея Михайловича, не дав ни одной специальной работы, повторяя уже сложившиеся оценки, в лучшем случае критикуя излишнюю идеализацию второго Романова.

От его эпохи осталось мало мемуаров, причем все они были (за исключением труда Г. К. Котошихина) написаны иностранцами, передавшими лишь общее впечатление от русского царя6. К счастью, сам Алексей Михайлович с охотой брался за перо, составляя обширные письма и послания, собственноручно правил текст деловых бумаг и делал приписки личного характера; он начинал писать записки о польской войне, составил уложения сокольничьего пути (своеобразное руководство по соколиной охоте); пробовал даже сочинять стихи. До нас дошло в основном то, что написано им в молодые годы7. Платонов отметил, что писал Алексей Михайлович очень легко, почти всегда без обычной в те поры риторики, откровенно.

Он был третьим ребенком от брака царя Михаила Федоровича с Евдокией Лукьяновной Стрешневой; всего же у него было семь сестер и двое братьев - Иван и Василий, но мальчики рано умерли. Единственного наследника, надежду отца и деда, трепетно любила вся родня.

В литературе называются разные даты его рождения - 9, 12 и 17 марта, но согласно дворцовой записи царевич родился 10 марта 1629 г., в 8 час. вечера. 11 марта его дед, патриарх Филарет, отслужил благодарственный молебен. Новорожденный получил драгоценные подарки: одни только Строгановы поднесли четыре полупудовых серебряных кубка, 160 соболей, атлас, бархат и проч. По традиции царских детей оберегали от посторонних глаз. Даже ближайшие родственники, прежде чем посетить ребенка в женском тереме, должны были помолиться и сходить в баню. Когда ребенку исполнился год, он получил свои первые игрушки: серебряные свайки, потешные топорики, живых птичек, позднее - "немецкие печатные листы" (книжки с картинками). Пяти лет от роду Алексей получил детские латы, точно воспроизводящие настоящие, работы немецкого мастера П. Шолта, и игрушечного коня, тоже немецкой работы, с седлом, чепраком и уздечкой.

В женском тереме царевич жил пять лет, после чего его переведи в "чулан" - особое помещение в хоромах Михаила Федоровича. Вместо "мамок" к Алексею приставили двух "дядек" - Б. И. Морозова и В. И. Стрешнева; допустили и сверстников: его окружало до 20 молодых стольников. Настоящими друзьями царевича стали Р. М. Стрешнев, А. И. Матюшкин (родственники Алексея по матери), В. Я. Голохвостов, а также братья Плещеевы. Привязанность и дружбу к ним Алексей Михайлович пронес через всю жизнь8.

С января 1634 г. началось учение. Дьяк В. Прокофьев обучал царевича чтению по букварю и в дальнейшем руководил его чтением. За три года прошли Часослов, Псалтырь, Апостольские деяния. Чтение сопровождалось беседами, разъяснениями Прокофьева. Подьячий Г. Львов учил царевича письму, а также богослужебному пению. Алексею дарили книги: из 13 наличных книг девять были богословские, одна назидательная и три светские (Грамматика, Лексикон, Космография).

Духовное образование наследника было глубоким, сочеталось с традиционным представлением о царском сане, бремени власти и проч. Я. Рейтенфелье подчеркивал: "Это в высшей степени простое и приноровленное к жизни воспитание, западая в благородную душу и гибкий ум, доводит до столь же высокой степени доблести, как изучение всех философских систем"9. К десяти годам царевич до мельчайших подробностей изучил чин богослужения и пел с дьячком на клиросе по крючковым нотам стихиры и каноны. Раньше этим дело и заканчивалось, но, по мнению Ключевского, Алексей воспитывался в такое время, когда уже существовала смутная потребность ступить дальше, в таинственную область эллинской и даже латинской мудрости, которой боязливо чурался благочестивый русский грамотей прежних веков10. Мы не знаем, однако, учили ли Алексея новым наукам.

Лишь когда царевичу пошел шестой год, его представили челяди, и только в 1637 г. он стал жить отдельно от Михаила Федоровича в трехэтажных палатах, специально для него построенных, так называемом Теремном дворце. Наконец, 1 сентября 1642 г., на 14-м году жизни, царевича впервые показали народу. С этих пор он сопровождал отца при торжественных выходах.

11 июля 1645 г. в день своих именин Михаил Федорович почувствовал себя дурно, а уже 13 июля, в третьем часу ночи три удара колокола возвестили о кончине царя. Царица Евдокия ненадолго пережила мужа. Юный Алексей, оставшись 18 августа круглым сиротой, должен был принять царский венец, а вместе с ним бремя власти. Скорбеть об умершем полагалось 40 дней; Алексей Михайлович объявил о своем трауре в течение года. За это отступление от православного, освященного годами уклада царевича осуждали. Коронация состоялась, однако, спустя 40 дней, 281 сентября. Котошихин приводит неясное свидетельство, что юный царь взошел на трон не только по праву престолонаследования, но ив силу всенародного избрания: "А мало времени миновавше патриарх и митрополиты и архиепископы и епископы и архимандриты и игумены и все духовные чины соборовали и бояре и окольничие и думные люди и дворяне и дети боярские и гости и торговые и всяких чинов люди и чернь после смерти прежнего царя на царство избрали сына его и вчинили коронование в соборной большой первой церкви"11.

Первые три года юный царь почти не показывался народу, давая аудиенции лишь иностранным послам. Из старой боярской аристократии при нем находились лишь два старика, Морозов и Трубецкой, да еще молодой Салтыков. Борису Ивановичу Морозову, оказавшему огромное влияние на царя, и его вотчинам посвящено литературы едва ли не больше, чем самому Алексею. Отношение к нему колеблется от односторонне отрицательного (Карамзин) до апологетически-восторженного (А. Зернин). В противоречивой фигуре Морозова соединялись образование, знакомство с западной культурой (Соловьев пишет о заметном влиянии на Морозова известного предпринимателя - обрусевшего голландца А. Виниуса), но и другие качества. С. Коллинс свидетельствует: "Древнее дворянство с завистью смотрело на высокий сан Бориса, который ежедневно унижал его, давая ход своим клевретам"12. "Клика" Морозова, да и он сам, не блистали, однако, ни государственными дарованиями, ни бескорыстием, следуя тому, что сам Алексей Михайлович впоследствии называл "злохитренным московским обычаем" (волокита, неправедный суд, вымогательство, произвол). Сам царь был привязан к Морозову, во время Соляного бунта спас его от смерти и не оставлял своими милостями.

Близок был к молодому царю и его родственник Никита Иванович Романов. Этот, по оценке Олеария, весельчак и поклонник немецкой музыки "не только любит очень иностранцев, особенно немцев, но и чувствует большую склонность к их костюмам"13.

Совершеннолетним тогда считался лишь женатый человек. Царь выбирал невесту публично, всенародно, не обращая внимания на родовитость. Доверенные люди по всей стране отбирали девиц, а уж затем их показывали царю. Правительство и ближние бояре весьма озабочены были этой проблемой. Царский тесть - крупная фигура в дворцовой иерархии. Морозов не мог допустить появления при дворе нового человека. Из привезенных в Москву 200 девиц царю представили только шестерых. Он выбрал дочь касимовского помещика Евфимию Всеволожскую. Молва обвиняла Морозова, что по его наущению ближние бояре так крепко затянули ей волосы под венцом, что она в присутствии царя упала в обморок. В результате ее обвинили в порче, в падучей, и царь жениться не решился. Морозов сам подыскал ему невесту. Выбор пал на дочь бедного дворянина И. Д. Милославского, который служил у посольского дьяка и, как свидетельствует Коллинс, "подносил вино иностранцам из здешних англичан, а дочь его ходила по грибы и продавала их на рынке"14. В Успенском соборе Алексей Михайлович увидел сестер Милославских, влюбился в красавицу Марию и вскоре женился на ней. Свадьба была спешной и не очень пышной. Интрига завершилась через десять дней, когда посаженный отец, вдовец Морозов (ему было тогда за 50), женился на сестре царицы.

Милославские, по словам Преснякова, "занимали видное придворное положение, ведали приказами, сидели на воеводствах, поддерживали и выводили в люди родственников, свойственников и приятелей, но не дали ни одного даровитого и полезного деятеля. Их имя неизменно связывалось с самыми острыми жалобами на приказные хищения и вымогательства"15. Единственным достоинством царского тестя была редкая память: он помнил, скажем, имена всех должностных лиц 80-тысячного войска. Между тем царь был счастлив в браке. Он любил жену, у них было 13 детей (из них пятеро сыновей), много внимания и времени уделял своему семейству.

Aleksei_mih.jpg

Kneaze_Alexey_Michailovitz.jpg

Letter_of_Alexis_of_Russia.JPG

Письмо царя Алексея Михайловича своему двоюродному брату стольнику Афанасию Матюшкину, писанное тайнописью (тарабарщиной)

834px-PhilipandNikon.jpg

Алексей Михайлович и Никон перед гробницей святителя Филиппа

1024px-Wjatscheslaw_Grigorjewitsch_Schwarz_002.jpg

Вербное Воскресенье в Москве в царствование Алексея Михайловича. В. Б. Шварц, 1865

814px-%D0%9E%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD-%D0%9D%D0%B0%D1%89%D0%BE%D0%BA%D0%B8%D0%BD.jpg

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин

800px-Tsar_Alexei_Mikhailovich_of_Russia-N.Sverchkov.jpg

«Царь Алексей Михайлович с боярами на соколиной охоте близ Москвы» (картина Николая Сверчкова)

767px-Alexix_I_and_Natalia_Naryshkina.JPG

Свадьба царя Алексея Михайловича и Натальи Нарышкиной. Гравюра XVII века

Cathedral_of_the_Archangel_in_Moscow_K.A.Fisher_(1905)_18.jpg

Архангельский собор. Перспектива торцов надгробий царя Алексея Михайловича (1629-1676), царевича Алексея Алексеевича (1654-1670), царя Михаила Федоровича (1596-1645), царевичей-младенцев Василия и Ивана Михайловичей. Фотография К.А.Фишера. 1905 г. Из коллекций Музея архитектуры им. А.В.Щусева.

По традиции, всяких чинов люди били челом царю о разных обидах и непорядках и просили утвердить законное и безволокитное вершение всех дел. И правительство Алексея Михайловича приступило к реформам. Прежде всего, дворянские челобитные содержали просьбу собирать платежи и повинности не поземельно, а по наличному количеству крестьян в поместьях и вотчинах, что избавляло дворянина от платы за пустые участки и увеличивало обложение крупных земельных владений. В 1646 - 1648 гг. проводилась подворная опись крестьян и бобылей: имелось в виду, что, как гласил царский указ, "пр тем переписным книгам крестьяне и бобыли и их дети и братья и племянники будут крепки и без урочных лет". Соборное уложение 1649 г. закрепило такой порядок.

Правительство надеялось также увеличить доходы казны, перенеся центр тяжести с прямых налогов на косвенные. В результате подскочила цена на соль. Молва обвинила во всем Морозова, а также людей, близко стоявших к нему: Л. С. Плещеева, судью Земского приказа; окольничьего П. Т. Траханиотова, начальника Пушкарского приказа; Н. И. Чистого, думного дьяка, начальника Новгородской четверти. 25 мая 1648 г., когда государь возвращался с молебна, его окружила толпа, требовавшая отставки Плещеева. Царь обещал, но придворные попытались разогнать толпу нагайками. Вспыхнул бунт; Плещеев, Траханиотов и Чистый погибли. Царь, однако, в этой сложной ситуации не потерял голову и принял действенные меры, отнюдь не карательные: стрельцов угощали вином и медом, царский тесть позвал к себе обедать москвичей, выбрав из каждой сотни, и поил их несколько дней. По Москве прошел крестный ход. Наконец, сам царь вышел к народу. Содержание его речи передал Олеарий.

Государь сожалел о бесчинствах Плещеева и Траханиотова, сделанных его именем; на их место обещал определить людей честных и приятных народу, которые будут чинить расправу без посулов и всем одинаково, за чем царь будет строго смотреть. "Что же касается личности Б. И. Морозова, которого он также обещал им выдать, то он не желает его вовсе обелять, но, тем не менее, не может счесть его виновным во всем решительно. Он желал бы верить, что народ, у которого он еще ничего особенного не просил, исполнит эту первую его просьбу и простит Морозову на этот раз его проступки; сам он готов быть свидетелем, что Морозов отныне выкажет им только верность, любовь и все доброе. Если же народу угодно, чтоб он не занимал более должности государственного советника, то он сложит ее с него, лишь бы ему не пришлось выдавать головой того, кто, как второй отец, его воспитывал и взрастил. Он не мог бы перенести этого:.. Слезы, во свидетельство сильной любви К Морозову, показались в его глазах"16.

Морозов находился в это время в Кирилло-Белозерском монастыре. В августе царь послал туда грамоту: поскольку будет ярмарка и возможно волнение народа, боярину лучше на время тайно уехать, а затем вернуться. Рукой царя на грамоте приписано: "Да отнюдь бы никто не ведал, коли и выедет куда, а если сведают и я сведаю и вам быть казненными, а если убережете его, так как и мне добра ему сделаете, и я вас пожалую так, что от начала света такой милости не видали"{17}. Позднее Морозов переехал в свою тверскую деревню, затем даже вернулся в Москву, но не занимал более официальных должностей, оставаясь, впрочем, одним из самых близких государю людей.

Знакомство с реальным состоянием управления дало Алексею Михайловичу значительный опыт. По мнению Платонова, драматические события 1648 г. в Москве подействовали на царя: он приобрел собственный взгляд на вещи. Такое же, если не большее, влияние на него оказало путешествие в Литву и Ливонию в 1654 - 1655 гг., когда началась война с Польшей за Украину. Алексей Михайлович уверен был в справедливости и необходимости этой войны для России, воодушевлялся правотой своего дела: появлялась возможность "Малую Россию, православных христиан, под единого словесных овец пастыря Христа бога нашего державу принять". Государь побывал в Смоленске и Вильне, чуть ли не на его глазах произошла катастрофа под Ригой18. Он не вмешивался в руководство военными действиями, видя смысл своей деятельности в моральном воздействии на ход событий.

23 апреля 1654 г. он обратился с наказом к князю А. Н. Трубецкому, поставленному во главе московской рати: "Князь Алексей Никитич с товарищи! Заповедую вам: заповеди божий соблюдайте и дела наши с радостию исправляйте: творите суд вправду, будте милостивы, странноприимцы, больных питатели, но всем любовны, примирительны, а врагов божиих и наших не щадите, да не будут их ради правые опорочены; передаю вам эти списки ваших полчан: храните их, как зеницу ока, любите и берегите по их отечеству, а к солдатам, стрельцам и прочему мелкому чину будте милостивы к добрым, а злых не щадите; клеветников и спорщиков не допускайте до себя, особенно же пребывайте в совете и любви и упование держите несомненное. Если же презрите заповеди божий и преслушаетесь нашего слова, людей божиих, преданных вам, презрите, то я перед богом не буду виноват, вы дадите ответ на страшном суде"19.

В этом наказе отразился некий нравственный идеал: даже отступнику царь грозит не своим судом, но божьим. В заметках царя о польской войне самая примечательная черта - забота о ратниках. Он понимает, что вовсе без жертв обойтись нельзя, но предлагает воеводам вести дело с наименьшими потерями и готов простить многое, но не лишние жертвы. Матюшкину он писал: "Людей наших всяких чинов 51 человек убит, да ранено 35 человек; и то благодарю Бога, что от трех тысяч столько побито, а то все целы, потому что побежали, а сами плачут, что так грех учинился... Радуйся, что люди целы"20. Нужен был особый склад души - радоваться бегству своих воинов, тем спасшихся. Когда иностранный офицер на русской службе предложил ввести смертную казнь за бегство с поля боя, царь с негодованием отказался от такого шага на том основании, что Бог не всем даровал одинаковую храбрость и карать за это было бы жестоко.

В завоеванных городах Алексей Михайлович не спешил установить свой суд, уважая местные традиции, и в частности удовлетворил челобитную жителей Могилева, желавших жить по магдебургскому праву, носить прежнюю одежду, не ходить на войну и проч. Во второй раз он приехал в Смоленск, чтобы прекратить мародерство и погромы.

Религиозное чувство - реальный двигатель многих поступков царя. Знаток церковной литературы, Алексей Михайлович проявлял интерес к византийской обряднрсти; он даже просил патриарха антиохийского Макария молиться, чтоб ему "уразуметь эллинский язык". В вере он был искренен и тверд. Он обо всем судил с точки зрения христианской морали, главное для него было - не погубить свою душу. Не случайно самый суровый упрек, который он адресует в письмах своему корреспонденту, провинившемуся перед ним, - невозможность спасения души. Бог для Алексея Михайловича - высший судья, перед которым равны и царь и подданные. "На оном веке рассудит нас бог с тобою, а опричь того мне нечем от тебя оборониться", - писал самодержец казначею Саввина монастыря Никите, уличенному в пьянстве.

Алексей Михайлович не чужд был увлечения внешней, обрядовой стороной православия, при этом в церкви, бывало, распоряжался, наводя порядок, хотя, казалось бы, должен был лишь внимать службе. В монастыре Саввы Сторожевского на заутрене в присутствии царя и патриарха антиохийского Макария, когда чтец начал чтение из жития святых возгласом: "Благослови, отче", царь вскочил с кресла и закричал: "Что ты говоришь, мужик, сукин сын: благослови отче? Тут патриарх; говори: благослови, владыко!" Во время службы царь учил монахов читать, петь; если они ошибались, с бранью поправлял их, вел себя уставщиком и церковным старостой, то есть был в храме, как дома21.

Придворный врач Коллинс свидетельствует, что царь всегда, когда здоров, бывал на богослужениях в церкви, а когда болен, служба совершалась в его покоях. В пост он посещал всенощную, стоял пять или шесть часов кряду. В Великий и Успенский посты, сообщает Котошихин, царю подают лишь капусту, грузди, рыжики и ягодные блюда без масла и ест он по вторникам, четвергам и субботам эту пищу один раз в день, а пьет квас или полпиво, а в понедельник, среду и пятницу не ест и не пьет вообще ничего, исключая лишь дни именин царицы, царевичей, царевен и своих. Тем же кормят бояр и послов. Часто Алексей Михайлович вставал среди ночи и молился до утра. При дворе жили странники, юродивые и богомольцы. Среди них выделялись "верховые старцы", чьи рассказы царь любил слушать. Юродивого Василия Босого он называл своим братом.

При склонности к постничеству и аскетизму, Алексей Михайлович совершенно лишен был религиозной экзальтации и в отличие от многих русских людей не был суеверен. В письме к Никону о смерти патриарха Иосифа (Статейный список) царь описал случай, происшедший с ним, когда он пришел поклониться покойному в церковь: "И мне прииде помышление такое от врага (дьявола. - Ю. С): побеги де ты вон, тотчас же тебя, вскоча, удавит! И я, перекрестясь, да взял за руку его, света, и стал целовать, а в уме держу то слово: от земли создан и в землю идет - чего бояться? Тем себя и оживил, что за руку его с молитвой взял"22. Признавая целесообразность реформ патриарха Никона, царь противился ее крайностям. Преследование старообрядцев происходило по требованию и с санкции восточных патриархов, ссылавшихся на византийскую традицию и требовавших, чтобы раскол был уничтожен "крепкой десницею царской".

Все церковное управление на Руси в XVII в. находилось, как известно, под бдительным и действенным контролем государства. Царь утверждал патриарха, епархиальных архиереев, назначал бояр, дворецких и дьяков, ведавших церковным хозяйством. Никон, с точки зрения Н. Ф. Каптерева, добивался освобождения церкви от светской власти, независимости патриарха в церковных делах и права на духовный контроль за светской властью. Алексей Михайлович, видимо, признавал за патриархом право увещевать царя23. Косвенно это подтверждается переносом в Успенский собор с Соловков мощей митрополита Филиппа, дерзавшего обличать Ивана Грозного и задушенного Малютой Скуратовым. Светская власть как бы приносила при этом покаяние в содеянном. Но претензию Никона "сделаться московским папою" Алексей Михайлович отвергал, он хотел быть царем "по примеру древних благочестивых греческих царей", то есть исходил из примата светской власти. Он не боролся при этом против Никона лично. Послания царя Никону, лишенному церковным собором 1666/1667 г. сана и находившемуся в ссылке, полны заботы, расспросов о здоровье; царь посылал бывшему "собинному" другу подарки и проч.

Обратной стороной религиозности царя было его христианское смирение, но смирение паче гордости. В письме Никону он писал: "Мы, по милости Божией и по вашему святительскому благословению, истинным царем христианским нарекаемся, а по своим злым мерзким делам не достойны и во псы, не только в цари"24. "Мне, грешному, здешняя (земная. - Ю. С.) честь, аки прах", - говорится в другом его письме.

Религиозному чувству царя в отличие от многих его современников не претила европейская культура. Алексей Михайлович был уверен, что не грешил, не изменял православию, когда вводил при дворе новшества, приятные и полезные. Кремлевский дворец украшается мебелью и обоями в польском вкусе. Из-за границы привозили даже газеты. Дети царя учились латыни и польскому языку. Царица Мария Ильинична выезжала с мужем на охоту. Боярин Б. М. Хитрово подарил царю полукарету, а А. С. Матвеев - уже настоящую "черную немецкую на дуге, стекла хрустальные, а верх раскрывается надвое". В 1674 г. в Преображенском состоялся спектакль по пьесе Симеона Полоцкого "Действие как Олоферну царю царица голову отсекла", на котором присутствовал Алексей Михайлович с женой и детьми. Иждивением Матвеева возникла даже балетная труппа из 26 человек. Во дворце появились зеркала и картины. Нередко они передавали "сцены из жизни": неправедный судья, принимающий чашу и мошну с серебром, а снизу ад с чертями и надпись: "Горе судьям неправедным"25. Западное влияние при Алексее Михайловиче испытала и церковь: в храмах появились органы и даже скульптурные изображения святых26.

Правда, царь вводил изменения в свой быт лишь с согласия духовника. М. Д. Хмыров подметил, что, вводя новшества в свою повседневную жизнь, Алексей Михайлович подчеркнуто придерживался традиций и старины, когда речь шла об отправлении публичных или официальных церемоний27. Барон Майерберг описал торжественный прием у государя, при котором (знак особой милости) послам разрешалось поцеловать у царя руку: "Пока мы подходили, он перенес свой скипетр из правой в левую руку и протянул нам для целованья. Князь Черкасский поддерживал ее своею, а царский тесть Илья все так и сторожил и кивал нам, чтоб кто-нибудь из нас не дотронулся до нее своими нечистыми руками"; после этого царь вымыл руки в серебряном рукомойнике, шокировав этим послов28. Но дело в том, что люди иной веры считались в России "погаными", и после соприкосновения с ними царь обязан был мыть руки.

В конце правления Алексея Михайловича отмечены и гонения на европейские обычаи. Царь велел вынести из главной церкви Кремля дорогие, прекрасной работы органы и удалить вообще всякую музыку из храмов; запретил курить табак. В 1675 г. князь Кольцов-Масальский постриг волосы короче, чем это обычно делалось, за что разжалован из стряпчих в жильцы. Предписывалось под страхом опалы и записи в нижние чины, чтоб никто "иноземных, немецких и иных извычаев не принимал, волос у себя на голове не постригал, тако ж и платьев и шапок с иноземных образцов не носил и людям своим потому ж носить не велел"29. Преследовалось также бритье бороды - за "блудоноский образ".

В первой половине и середине XVII в. власть московского государя далеко не всегда являлась неограниченной. Иногда титул "великий государь" принадлежал сразу двум лицам (Михаилу Федоровичу и Филарету, Алексею Михайловичу и Никону). Боярская дума, даже утратив исключительно аристократический характер30, упорно отстаивала свои прерогативы, и царь вынужден был с этим считаться. Формально самодержавие было восстановлено лишь в середине 50-х годов XVII в., когда Алексей Михайлович принял титул "Царь, Государь, Великий Князь и всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец"31. В письме князю Г. Г. Ромодановскому он гордо заявил: "Бог благословил и передал нам, государю, править и рассуждать люди свои". Он резко отзывался о московской приказной волоките, искажавшей царское "рассуждение и правду", пытался наводить порядок, пресечь корысть, лихоимство и подкупы, действуя по двум направлениям.

Во-первых, Алексей Михайлович попытался опереться на умных, сведущих и надежных людей, хорошо знакомых ему и разделявших его стремления. Он умел разбираться в людях. В его царствование выдвинулась плеяда талантливых государственных деятелей: "милостивый муж" Ф. М. Ртищев, любимец царя и товарищ его детских игр (настоящий панегирик ему, во многом, впрочем, справедливый, написал Ключевский32); А. Л. Ордин-Нащокин, незнатный псковский дворянин, впоследствии думный боярин и глава Посольского приказа; А. С. Матвеев, худородный московский дворянин, а затем рейтарский полковник и преемник Ордин-Нащокина. Доверием царя пользовались также думные дьяки А. Иванов, Л. Лопухин, Л. Голосов, Г. Доктуров, И. Грамотин, А. Куков и другие. Все эти люди, исключая разве Ртищева, довольно скромного происхождения33.

Значение боярского сана, щедро раздаваемого царем, падает, боярство растет количественно, но теряет свой политический и социальный вес34; местническое высокомерие жестоко преследуется. В 1658 г. князь И. Хованский, имевший немалые заслуги перед государем, оскорбил Ордин-Нащокина. Последовала царская грамота с резким выговором: "Тебя, князь Ивана, взыскал и выбрал на эту службу великий государь, а то тебя всяк называл дураком, и тебе своей службой возноситься не надо". Алексей Михайлович не ограничивался такого рода увещеваниями. По его приказу били за местнические претензии батогами окольничего Н. А. Зюзина, а голову Наумова за то же били батогами, сослали в Якутию, а поместья и вотчины отписали в казну35.

Вместе с тем Алексей Михайлович не в состоянии был решиться на разрыв с людьми, которых близко и хорошо знал, которым был чем-либо обязан. Как радовался он, когда в 1652 г. "ударил челом" об отставке его дворецкий, князь А. М. Львов, "возмутительно самоуправный"; но удалить его от себя он не смог, не хватало духу. Точно так же терпел царь бездарность Милославских, властолюбие Никона. В своих письмах он гневно распекал провинившихся, но предпочитал компромисс любой решительной мере, даже если речь шла об удалении от двора.

Во-вторых, царь попытался влиять на ход дел минуя приказную систему. На его имя поступало огромное количество жалоб на волокиту и неправый суд. Воспользовавшись ими, Алексей Михайлович учредил Приказ тайных дел со значительными функциями и широкими полномочиями. Котошихин указывал, что "устроен тот Приказ при нынешнем царе для того, чтобы его царская мысль и дела исполнялись по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чем не ведали". Прежде всего, Тайный приказ разбирал челобитные. Дела велись "без мотчания" (волокиты), зачастую они разбирались устно.

Тайный приказ действовал именем царя, но Алексей Михайлович и сам частенько рассматривал жалобы. Он не был стеснен законами, так как полагал, что перед самодержавной властью ни у кого нет никаких прав - их признание зависит лишь от монаршей милости. Поэтому и появлялись царские резолюции вроде: "Хотя и довелось было дать жалованья, а за то, что бил челом невежливо и укором, отказать во всем".

Из Тайного приказа рассылались лица с соответствующими полномочиями для расследования дел, сбора сведений. Подьячие Тайного приказа сопровождали бояр-послов за границу, следя за соблюдением данных им инструкций. Это учреждение ведало также следствием и сыском по политическим делам, производством снарядов для артиллерии, рудным делом и проч. М. Н. Покровский полагал, что Котошихин в своих записках переоценил влияние дьяков Тайного приказа, но сама идея - поставить думных людей под контроль недумных - была несомненно новой36.

Наконец, Тайный приказ управлял хозяйством царя. В начале своего правления Алексей Михайлович почти не вмешивался в хозяйственные распоряжения дворцовых учреждений (Приказ Большого дворца, Царская палата, Царицына палата, Казенный приказ и т. д. - всего 11 учреждений), сосредоточившись на государственной деятельности. С образованием Тайного приказа ситуация изменилась. Тайный приказ располагался во дворце, здесь, за столом с особым письменным прибором царь слушал дела и принимал решения. Он распоряжался деятельностью приказа и в походах, где его сопровождали подьячие. Личные указания царя гонцы немедленно везли в Москву; там им придавали окончательную форму и они поступали к исполнению. Нередко при особе государя находилось до 45 подьячих. Алексей Михайлович читал доклады с мест, по форме более похожие на приватные письма, чем на официальные бумаги, требуя при этом, чтобы они систематически подавались ему; при этом он собственноручно делал на полях присланных бумаг заметки. Выслушивал он и устные доклады37. Деятельность Тайного приказа позволяла царю сосредоточить в своих руках основные нити управления государством. По мнению Преснякова, Тайный приказ Алексея Михайловича играл ту же роль, что и Кабинет его величества в XVIII веке.

Алексей Михайлович был рачительным хозяином. Опись личных владений царя занимает более 60 столбцов печатного текста. Он обнаруживал несомненный интерес к хозяйственной деятельности, может быть, даже испытывал потребность в ней. В 1649 г. он дал инструкцию дворянину П. Хомякову, отправленному описывать села Забелино и Резанцево. Этот документ отразил давно сложившиеся приемы и интересы тогдашних вотчинников, и в этом смысле не является чем-то оригинальным. Интересно другое. Сохранился черновик инструкции Хомякову, написанный Алексеем Михайловичем, с многочисленными поправками и вставками; под своим наказом он собственноручно записал сведения об урожайности и размерах крестьянских оброков в селе Резанцеве.

Часто Алексей Михайлович осматривал свои подмосковные вотчины; он любил присутствовать при закладке хозяйственных построек (например, был в Измайлове, когда там закладывали конюшню), охотно беседовал с мастерами и подмастерьями об устройстве мельничной плотины ("можно ли в плотину класть ряд сани, ряд навозу, ряд кострины и будет ли крепко"). Придумывал новые кулинарные рецепты.

Такое поведение царя А. И. Заозерский объясняет влиянием Морозова, который сам был незаурядным хозяином и предпринимателем38, но, главное, врожденным чувством порядка во всем. Доходы дома Романовых при Алексее Михайловиче выросли в три раза39. Разумеется, не только царь занимался предпринимательством. Майерберг отмечал, что бояре открыто занимаются торговлей40. Царская власть подавала всем пример.

Иностранцы поражались, что самодержавный государь не присваивал имущества подданных, никогда не позволял себе оскорблять кого- либо, и объясняли это нравственными качествами Алексея Михайловича. Русские находили его поведение вполне естественным. Понятие "честь государя" предполагало определенное отношение к его особе как подданных и иностранцев, так и соответствие его поведения установившемуся народному идеалу царской власти. Отстаивая царскую честь, правительство готово было пойти на любые конфликты.

Политическая значимость столь строгого блюдения царской чести особенно очевидна в борьбе с самозванством. Русская дипломатия готова была идти на. любые уступки, лишь бы самозванцы были лишены иностранной поддержки - уроки Смутного времени не прошли даром. Два самозванца объявились в Константинополе. Один выдавал себя за сына царевича Дмитрия Ивановича (Лжедмитрия I), другой - за сына царя Василия Шуйского. Первый, как установило московское правительство, Ивашка Вергуненок, казак из-под Полтавы; второй - Тимошка Акундинов, стрелецкий сын из-под Вологды. Особенно много хлопот доставил Тимошка, пока, наконец, его не выдала русскому правительству Голштиния. П. Медовиков сообщает и о третьем самозванце - Ивашке Воробьеве, выдававшем себя в 1674 г. за царевича Симеона Алексеевича.

Иностранцы (Олеарий, Майерберг и др.) оставили описание потрясшего их приема у царя, хотя и пытались иронизировать насчет "варварской роскоши" русского двора. Торжественный церемониал приема послов соответствовал понятию "честь царская". Алексей Михайлович слушал послов сидя, в то время как русские дипломаты в Европе пытались требовать, чтобы монархи вставали при одном упоминании имени русского царя. В традиционные формы почитания своего сана Алексей Михайлович внес личные нотки. В отличие от своих предшественников на троне, которые даже в официальных посланиях не стеснялись в выражениях41, он не допускал такой разнузданности, уважал "равных себе правами венценосцев". Он осудил казнь Карла I, и английские купцы были лишены торговых привилегий. Едва ли не первым он обратился к восточным монархам как к ровне. В 1675 г. в Индию послан был М. Касымов к "Великому Монголу Евреин-Зепу" (Аурангзебу) с изъявлением братской дружбы и с целью обмена посольствами42.

В этом же ряду стоят церемонии выходов царя и появлений его перед народом, когда царь шел пешком и стоял с непокрытой головой. Главнейшими качествами идеала "истинного" царя были защита народа от бояр и воевод, милостивое отношение к простым людям, верность православным традициям и заветам. В царствование Алексея Михайловича произошли невиданные ранее по накалу политические столкновения. И все-таки он во многом соответствовал этому идеалу царской власти; многочисленные народные выступления, даже крестьянская война С. Т. Разина, не означают отрицания личности Алексея Михайловича; никогда в обыденном сознании он не считался "неистинным" царем. Олеарий свидетельствует: русские "ставят своего царя весьма высоко, упоминают его имя во время собраний с величайшим почтением и боятся его весьма сильного, более даже, чем бога. У русских присказка: "Про то знают бог да великий князь"". И далее: "Самое тягостное наказание - быть удаленным от высокого лика его царского величества и не допускаться к лицезрению ясных его очей"43.

Сохранились свидетельства, хотя и смутные, что политическим идеалом Алексея Михайловича была монархия Ивана Грозного. К этому идеалу тяготели многие Романовы, но трудно представить себе настолько несхожих людей и правителей, как Иван IV и Алексей Михайлович - Грозный и Тишайший. Фигура Ивана IV привлекала Алексея Михайловича прежде всего стремлением к самодержавию. После Смуты самодержавное правление было поколеблено и формально восстановлено лишь 1 июля 1654 года44. При этом в отличие от Грозного, Алексей Михайлович никогда не использовал свою власть для произвола или личной расправы. Он готов был даже добровольно делиться властью с Боярской думой, при условии признания его самодержавных прав. Такое поведение тем более должно было поражать иностранцев, что в Европе это был век Людовика XIV. Алексей Михайлович первым начал смягчать строгости придворного этикета, делавшие чопорными, тяжеловесными отношения между государем и подданными. Коротко говоря, он преследовал те же цели, что и Грозный, но средства достижения выбрал иные, считая при этом, что не уронил чести царской.

Это вовсе не означает, что при Алексее Михайловиче не происходило массовых экзекуций. Напротив, известны жестокие казни восставших крестьян, казаков, городских низов. В Арзамасе при подавлении крестьянской войны казнено было не менее 11 тыс. человек. Котошихин оставил описания пыток и казней в Москве: за содомский грех, богохульство, церковную татьбу и чернокнижие людей подвергали сожжению на костре; за убийство, измену и предательство клали на плаху; фальшивомонетчикам горло заливали расплавленным свинцом и оловом; за царское бесчестье (поносные слова) били кнутом и вырезали язык45. Тем не менее эти расправы определялись и регламентировались законом. Алексей Михайлович мог явить (и часто являл) милость, мог смягчить наказание, но он никогда не поступал более жестоко, чем требовал закон.

Царю претила бессмысленная жестокость, когда суровость наказания превосходит тяжесть преступления. Рейтенфельс сообщил о грузинском князе, который приказал "за осквернение придворных девиц" отрезать своему слуге уши и нос. Алексей Михайлович выразил через посла строгое порицание князю, прибавив, "что он может отправляться к себе в Грузию или выбрал бы себе другое пристанище, но он никоим образом не может допустить его жестокостей в Московии"46. Коллинс свидетельствует: "Ежегодно, в великую пятницу, он посещает ночью все тюрьмы, разговаривает с колодниками, выкупает некоторых, посаженных за долги, и по произволу прощает некоторых преступников. Он платит большие суммы за тех, о которых узнает, что они точно нуждаются"47.

Склонность к компромиссу Алексей Михайлович, казалось, положил в основу своей политической системы. Основные события его царствования (московское восстание 1648 г.; частичное удовлетворение требований дворянства и посадских людей Соборным уложением 1649 г.; учреждение Тайного приказа с сохранением Боярской думы и приказной системы; существование полков нового строя наряду со стрелецкими полками; раскол и дело патриарха Никона; борьба за Украину и компромисс с Речью Посполитой; Кардисский мир 1661 г. со Швецией) подтверждают этот тезис. Ордин-Нащокин, убежденный сторонник войны со Швецией за возвращение отторгнутых у России балтийских владений, вынужден был, подчиняясь распоряжениям Алексея Михайловича, уступить все ливонские приобретения России Стокгольму при подписании Кардисского мира. Отечественная историография такой шаг критикует, и довольно резко. Но уступка позволила России сосредоточиться на борьбе с Речью Посполитой.

Для Алексея Михайловича характерна известная неспешность: далеко не каждую идею он стремился немедленно претворить в жизнь, предпочитая выждать, осмотреться; даже когда обстоятельства вынуждали принимать решение немедленно, он не рубил сплеча, предпочитая сдержанность. Это обычно объясняют особыми свойствами его натуры, мирной и созерцательной. Иностранцев поражало еще одно качество русского царя - патриархальность. При дворе не стыдно было выказать простые человеческие чувства (речь не идет об официальных церемониях), царь вполне доступен, часто выходит к народу. При дворе бояре чувствуют себя свободно, часто просят "економа и погребщика нацеживать себе вдоволь всего для угощения пышными обедами своих гостей"48, не спрашивая разрешения государя. Алексей Михайлович неизменно доброжелателен, осознает себя отцом подданных, "царем-батюшкой". Европа, разоренная Тридцатилетней войной, в чем-то проигрывала в сравнении с Россией, как проигрывал европейский абсолютизм в сравнении с патриархальным ее самодержавием - вот вывод, к которому невольно приходили иностранцы, побывавшие в Москве49.

Многие русские историки скептически оценивали деятельность Алексея Михайловича как политика и царя. Ему ставили в вину излишнюю пассивность, созерцательность, отсутствие обдуманной программы преобразований, боязнь труда, даже труда управлять государством, и т. п.50". Многие недостатки государя и его правительственной системы нельзя не признать, объяснив их, впрочем, традициями и обычаями, вековыми представлениями о сущности и значении царской власти. Но вместе с тем Алексей Михайлович и его правительство вынуждены были искать новые пути дальнейшего развития страны на национальной основе, без насильственной ломки существующих государственных и общественных структур.

Платонов определил участие Алексея Михайловича в государственной деятельности посредством следующей аллегории: везут тяжесть; необходим крик из праздного горла, чтобы задавать ритм движению. В общей работе царь и был человеком, который сам не работал, но своей суетой и голосом давал направление тем, кто трудился51. Видимо, сам Алексей Михайлович прекрасно это понимал, более того, руководствовался тем принципом, что государь и не должен все делать сам, но лишь направлять деятельность других. Распекая Ромодановского, он писал: "Мы... дела... полагаем - смотря по человеку, а не всех стран дело тебе одному, ненавистнику, делать для того: невозможно естеству человеческому на все страны делать, один бес на все страны мещется". Иначе рисовался образ царя Соловьеву: "Бесспорно, Алексей Михайлович представлял самое привлекательное явление, когда-либо виданное на престоле царей Московских. Иностранцы, знавшие Алексея, не могли высвободиться из-под очарования его личной, человеческой, благо-думной природы. Эти черты характера выставлялись еще резче, привлекали тем больше внимание и сочувствие при тогдашней темной обстановке"52.

Характеризуя личность Алексея Михайловича, нельзя не отметить прежде всего начитанность, книжность царя. Он любил писать и писал много, с черновиками, с правкой текста, добиваясь максимальной выразительности. При этом он цитировал Св. Писание, житийную литературу, ладил с историей и географией. Известно, что до Алексея Михайловича цари лично никаких бумаг не подписывали, за них это делал "в государевом имени дьяк". Алексей Михайлович не только первым стал подписывать важнейшие государственные акты "своею царскою самодержавною рукою". Красноречиво его признание в письме Никону: "А се в один день прилучился все отпуски и к тебе, святителю, и к ним, и к Василию Босому, и в Савинский монастырь к Алексею (А. Б. Мусину-Пушкину. - Ю. С. ), а я устал, и ты меня, владыко святой, прости в том"53. Письма, написанные самим государем, считались знаком особой милости, поэтому он не забывал прибавить: "Писах сие письмо все многогрешный царь Алексей рукою своею". Даже если письмо содержало укоры и попреки, зачастую довольно резкие, получение личного письма царя как бы смягчало их, позволяло виновному надеяться на прощение и милость.

Манера его письма витиевата и многоречива, иногда жива и образна. В 1652 г. в Саввин монастырь был послан Мусин-Пушкин с грамотой царя монастырскому казначею, которая начиналась так: "От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русии врагу божьему и богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чудотворцева дому и единомышленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Миките". Последний обвинялся в непотребном поведении, пьянстве и бесчинствах. Рукою царя на грамоте приписано: "Твое дело, что езжаючи по селам да пить? Да возить за тобой по две фляги вина! Не на то я тебя призвал, что вино то пить. О, горе мне от тебя, Микита. Каково ты мне сотворил за мою к тебе любовь, таково и я тебе сотворю". На шею Никите надели "чепь", на ноги железы. Но вскоре царь простил загулявшего казначея.

Перу царя принадлежит труд "Книга, глаголемая Урядник: новое положение и устроение сокольничья пути". Легко угадываются глубокие знания царя в этой области, его восхищение красотой охоты с ловчими птицами.

Алексей Михайлович даже писал творения, которые, по замечанию Ключевского, "могли казаться автору стихами". Книжность и начитанность царя есть производные качества от его любознательности и восприимчивости. Он "яко губа напояемая" интересуется любыми сведениями, ему интересно все: политика, чуждые быт и нравы, военное искусство, богословие, устройство Византии, садоводство, церковные обряды, значение патриарха, театр, языки, музыка, кулинарные рецепты, состояние здоровья сокольника Карпуньки и прочее.

Неверно было бы считать Алексея Михайловича любителем праздной жизни. Он вовсе не чурался труда, работая за столом в своих хоромах и часто держа в руке перо. Но при этом он стремился только к благоустройству и покою, взвешивая любую свою акцию. Вот эта-то основательность в решениях, продуманность поступков и предопределила мнение историков, будто "не такова была натура у Алексея Михайловича, чтобы проникаться одной какой-то идеей, он не мог энергично осуществлять эту идею, страстно бороться, преодолевать неудачи, всего себя отдавать практической деятельности"54.

Вставал государь в 4 часа утра и сразу выходил в крестовую палату, где совершал утреннюю молитву, по окончании которой прикладывался к иконе, а духовник кропил его святой водой. Затем он направлялся к царице и вместе с нею шел к заутрене. После заутрени растворялась дверь из внутренних покоев в переднюю палату, где собирались ближние бояре и думные чины - в кафтанах из сукна, атласа, а то и парчи, в высоких шапках из меха соболя или чернобурой лисы. Царь беседовал с ними, ему сообщались последние новости. Он благодарил, тут же жаловал отличившихся, ему кланялись в ответ.

Затем царь шел к обедне в кремлевские соборы. Выходил он "в порфире и короне", его окружали рынды, одетые в белые, шитые серебром кафтаны и высокие белые бархатные шапки, шитые жемчугом. Народ встречал царя земными поклонами. Выход его к обедне имел определенный смысл: он свидетельствовал о стабильности существующего порядка и подчеркивал своеобразное единение царя с народом. Обедня заканчивалась в 10 часов, и царь удалялся во внутренние покои "сидеть с бояры", то есть заниматься государственными делами. Бояре сидели но знатности, думные дьяки стояли, иногда, когда заседание затягивалось, царь и им разрешал садиться. В эти же часы государь работал в Тайном приказе. В праздники Дума не собиралась, а проходили приемы послов или приглашали патриарха с духовенством.

Обедал государь чаще всего один. Хотя Алексей Михайлович был очень воздержан в еде, часто постился, но даже в будние дни к его столу подавали до 70 блюд. Они, как и хмельные напитки, посылались отличившимся боярам. Сам царь пил квас, редко овсяную брагу или пиво. Каждое блюдо, подаваемое к его столу, пробовали (повара, дворецкие, стольники, ключники, кравчие) из-за боязни яда. В праздничные дни стол роскошно сервировался55. Всегда за ним было много гостей. Приглашение на царский пир было весьма почетно, хотя нередко между боярами возникали местнические ссоры.

После обеда царь ехал на соколиную охоту или ложился отдохнуть на 2 - 3 часа (если ночью молился). Выезд царя пышно обставлялся: зимой подавали широкие раззолоченные и расписные сани, обитые персидскими коврами. Вокруг саней теснились стрельцы. Впереди мели путь и разгоняли толпу. Завершал шествие отряд жильцов - своеобразной дворцовой гвардии. Летом царь ездил верхом.

Возвратившись, царь шел к вечерне и остаток дня проводил в кругу семьи. Алексей Михайлович и Мария Ильинична вместе ужинали, потом призывались странники, верховые старцы, занимавшие их рассказами. По вечерам царь читал (Св. Писание, жития, духовные слова и поучения, летописи, хроники и хронографы, посольские записки, книги по географии, а также повести и рассказы, привозимые из Польши), а еще чаще писал. Иногда вечером шли в Потешную палату - своеобразный театр-балаган, где выступали шуты, карлики, уроды, скоморохи. Со временем шутов и скоморохов потеснили музыканты, игравшие на органах и цимбалах, "бахари и домрачеи" - певцы и рассказчики народных сказаний. Позднее в этой палате разыгрывались настоящие спектакли, ставились европейские комедии. В девять часов вечера государь уже спал.

Так спокойно и размеренно проходил почти каждый день Алексея Михайловича, не чуравшегося постоянного, упорного государственного делания. Разработав шутовской чин производства в сокольники, царь собственноручно приписал характерное отступление: "Правды же и суда и милостивой любви и ратного строя никогда не забывайте: делу время и потехе час".

Воспитанный в чинных традициях дворцовой жизни, комнатной и выходной, Алексей Михайлович полагал, что любая, самая малая вещь должна быть "по чину честна, мерна, стройна, благочинна". Он не терпел беспорядка, разгильдяйства, пытался регламентировать любой поступок. Он руководствовался довольно стройной морально-этической системой, и всякий частный случай подводил под нее56. Сам Алексей Михайлович подавал пример редкой щепетильности, не стесняясь заниматься мелочами, до которых не доходили руки у многих его предшественников. Сохранилась личная тетрадь царя, в которой он записывал расходы, взятые им на себя по поминовению князя М. Одоевского. Поминовение продолжалось 40 дней, и почти ежедневно Алексей Михайлович аккуратно отмечал, велик ли расход, откуда взяты деньги и на что потрачены.

Щепетильность царя доходила до того, что он стеснялся купить приглянувшуюся ему вещь. Как душеприказчик покойного патриарха Иосифа, Алексей Михайлович занимался разбором его имущества: кое-что продал, а деньги роздал нищим. Ему приглянулись при этом серебряные сосуды, и он мог, разумеется, купить их для себя, но сделать это не решился, так объяснив мотивы своего поступка в письме Никону: "А и в том меня, владыка святой, прости, немного и я не покусился сосудом... Не хочу для того: и от Бога грех, и от людей зазорно, а се какой я буду душеприказчик: самому мне имать, а деньги мне платить себе же".

Алексей Михайлович готов был принять любое подношение и подарок, если они делались бескорыстно. 1 ноября 1653 г. царь был у князя М. Н. Одоевского в Вешнякове, тот "лошадью челом ударил" государю. Позднее он писал Н. Н. Одоевскому: "Я молвил им: По толь я приезжал к вам, чтоб грабить вас?.. Но видя их нелестное прошение и радость неописанную, взял жеребца темносерого. Не лошадь дорога мне, всего лучше их нелицемерная служба, и послушание и радость их по мне, что они радовались мне всем сердцем. Да жалуючи и тебя, и их везде был... и в конюшнях и во всех жилищах и кушал у них в хоромах"57. Следовательно, будучи у детей своего ближнего боярина, царь принял коня, обошел все строения и даже обедал у Одоевских, что было едва ли не высшей царской милостью.

Алексей Михайлович был милостив и щедр. Он любил своих стрельцов, не давал их в обиду даже по пустякам. Как-то ему донесли, что квас не очень удался и осталось его только стрельцам споить. Царь обиделся за них: "Сам выпей!" - закричал он слуге. Современники повествуют о широкой раздаче Алексеем Михайловичем милостыни и "кормов" нищим и убогим. Всякое горе, беда вызывали в нем отклик и сочувствие.

У Н. И. Одоевского скоропостижно скончался сын. Царь Первым сообщил князю об этом и пытался утешить убитого горем отца, взяв на себя расходы по похоронам, обещая и впредь жаловать семейство и т. д. Горе А. Л. Ордин-Нащокина, по мнению царя, было много тяжелее. У него бежал за границу сын, причем сделал это как изменник, во время служебной поездки, с казенными деньгами, с указами о делах. На просьбу раздавленного позором отца об отставке царь послал ему "милостивое слово": отказал в отставке, не считая его виноватым и пытаясь утешить надеждой, что сын его не изменник, а просто легкомысленный человек. "А тому мы, великий государь, не удивляемся, что сын твой сплутал... Он человек молодой". И птица, летая по всему свету, возвращается в родное гнездо, "так и сын ваш к вам вскоре возвратится". Царь оказался прав: "Афанасьев сынишка Войка" вскоре вернулся в Псков, затем приехал в Москву. Алексей Михайлович его простил и по-прежнему принимал у себя.

Царь не чужд был веселья и шутки. Но у него почти не было пустых, никчемных потех: он любил совмещать удовольствие с пользой. Опоздавших к смотру стольников он велит одетых купать в пруду, благо купальня широкая и в нее помещаются до 12 человек. После купания царь приглашает их обедать и кормит. Исправные стольники стремились даже нарочно опоздать, чтобы их выкупали и за царский стол посадили. Шутливый охотничий обряд царь обставил нехитрыми действиями и тарабарскими формулами, в основе которых лежит здоровый охотничий азарт и любовь к соколиной охоте58. Пьянство для Алексея Михайловича - тягчайший проступок, за который "без всякой пощады быть сослану на Лену"59.

В гневе царь был отходчив, это были минутные вспышки, хотя в такое мгновение он мог даже ударить человека, невзирая на его возраст и заслуги. Он побил боярина Стрешнева, родственника по матери, когда тот отказался "открыть" себе кровь, приговаривая: "Твоя кровь дороже что ли моей? Или ты считаешь себя лучше всех?" А после не знал, как задобрить старика, чтобы тот не сердился. Майерберг сообщает, что на заседании Боярской думы царский тесть Милославский неуместно расхвастался своими воинскими талантами. Алексей Михайлович разгневался, рванул его за бороду и пинками выгнал из зала, захлопнув дверь. Наутро они встретились как ни в чем не бывало и не вспоминали о вчерашнем инциденте.

Алексей Михайлович был мастер браниться. Достаточно почитать его письма, например, Ромодановскому, в которых царь распекал его за то, что князь вовремя не послал полк рейтар и полк драгун воеводе Змееву, да еще задержал им жалованье: "Сам ты треокаянный и бесславный ненавистник рода христианского для того, что людей не послал, и наш верный изменник и самого истинного сатаны сын и друг диаволов, впадешь в бездну преисподнюю, из нее же никто не возвращался". Но, даже ругаясь, государь пытается объяснить, чем именно он недоволен. В письме Г. С. Куракину он указал на последствия оплошности князя: "Первое - бога прогневает,.. второе - людей потеряет и страх на людей наведет и торопость; третье - от великого государя гнев примет; четвертое - от людей стыд и срам, что даром людей потерял; пятое - славу и честь... отгонит от себя". Письмо было неофициальным потому лишь, что царь Куракина пожалел по старости его.

Религиозность Алексея Михайловича, его постничество, простота личной жизни, доходившая до аскетизма, не мешали ему чувствовать и ценить красоту мира, он равно восхищался прелестью иконы, "урядством" соколиной охоты, придворными, военными и вообще пышными церемониями. Излюбленные места пребывания царя (Измайлово, Коломенское, Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде) находились там, где природа среднерусской полосы поражала своей красотой.

Современники отмечают целомудрие Алексея Михайловича. Он был безутешен, когда в 1669 г. умерла Мария Ильинична. Однако уже после 40 дней начались матримониальные хлопоты. П. П. Пекарским опубликован "Список девиц, из которых в 1670 и 1671 годах выбирал себе супругу царь Алексей Михайлович". В списке 67 фамилий, среди которых и будущая невеста - Наталья Кирилловна Нарышкина, из смоленских дворян. Она воспитывалась у дяди, любимца царя Матвеева. Коллинс, ссылаясь на боярина Шакловитого, утверждает, что в молодости Наталья в лаптях ходила, но в доме Матвеева, известного своими западными пристрастиями, получила необходимое воспитание. Царь был вдвое старше своей второй жены, которая подарила ему сына Петра и двух дочерей.

Созерцательная натура Алексея Михайловича проявилась в его внешнем облике, описанном иностранцами. Коллинс писал: царь "красивый мужчина, около шести футов росту, хорошо сложен, больше дороден, нежели худощав, здорового сложения, волосы светловатые, а лоб немного низок. Его вид суров". Примерно такое же описание внешности государя дает Рейтенфельс: "Росту Алексей Михайлович среднего, с несколько полноватым телом и лицом, бел и румян, цвет волос у него средний между черным и рыжим, глаза голубые, походка важная и выражение лица таково, что в нем видна строгость и милость, вследствие чего он обыкновенно внушает всем надежду, а страхов - никому и нисколько. Нрава же он самого выдержанного и поистине приличествующего столь великому государю: всегда серьезен, великодушен, милостив, целомудренен, набожен и весьма сведущ в искусстве управления"60.

Алексей Михайлович едва ли не первым начал играть новую социальную роль, обусловленную переходом к абсолютной монархии, стремясь сконцентрировать в своих руках основные рычаги управления. Но в целом социальный тип его личности православного государя всея Руси уже сходил с исторической сцены. Хмыров предположил, что Алексей Михайлович своими реформами не только подготовил, но и заложил фундамент реформ Петра; он построил то, что Петр I перестраивал, при нем была создана материальная база, во многом обеспечившая петровские начинания61.

Еще Б. Ф. Поршнев резко возражал против традиционных попыток доказать обособленность России времен Алексея Михайловича от Европы: царь пытался вернуть захваченные Речью Посполитой западные русские земли и добивался выхода к Балтийскому морю. О. Л. Вайнштейн показал, что единственной причиной того, что русско- шведская война 1656 - 1658 гг. не продолжилась, было осознание правительством Алексея Михайловича простого факта: единый фронт европейских держав помешает России отвоевать ее балтийские гавани. Связи же России с православным Востоком никогда не прерывались62.

Еще более тесная преемственность наблюдается во внутриполитической деятельности Алексея Михайловича и Петра I. Еще накануне Смоленской войны 1632 - 1634 гг. было создано шесть солдатских и рейтарский полки, куда могли вступать добровольцами свободные люди и казаки, а большинство офицеров составляли иностранцы. Вскоре правительство прибегло к принудительному набору в эти полки, заложив основы будущей рекрутской системы. Однако казна не могла содержать полки "нового строя" в мирное время, и они были распущены. Позднее возникли драгунские полки, рекрутируемые из крестьян приграничных уездов: крестьяне вели свое хозяйство и проходили обучение военному делу, так возник своеобразный прототип будущих военных поселений. В 1654 - 1667 гг. правительство Алексея Михайловича, комплектуя полки на основе принудительного набора "даточных" людей, записывало их уже на пожизненную военную службу. К концу 70-х годов XVII в. насчитывалось 60 тыс. солдат, около 30 тыс. рейтар, 30 тыс. "конных служилых инородцев", более 50 тыс. стрельцов и лишь около 16 тыс. дворян и детей боярских. Русское войско было вооружено уже мушкетами и карабинами, а не тяжелой пищалью, железные орудия вытеснялись литыми медными и чугунными (имелось более 4 тыс. пушек). На этом фундаменте Петр формировал регулярную армию.

По мнению Преснякова, колыбель новой России не столько в петровских реформах, сколько в сложном и глубоком кризисе, пережитом Русским государством в Смутное время. Потрясенная в самых основах Россия вышла из него с безвозвратно разрушенными старыми устоями. Задача восстановления рухнувшего политического здания выпала на долю династии Романовых и новых социальных сил. Значительно сложнее и напряженнее стали международные отношения страны. Она в стремлении прочно обеспечить национальную безопасность расширяла в XVII в. свои границы далеко за пределы великорусских территорий. Под властью первых Романовых сложились те основные черты государственного и социального строя, которые господствовали в России с незначительными модификациями до буржуазных реформ 60 - 70-х годов XIX века.

Как бы ни были значительны эти модификации, можно говорить о некоем едином периоде оформления и дальнейшей эволюции абсолютизма, заложенного в основах в 1660 - 1720 годах. Значительную роль в этом процессе сыграл Алексей Михайлович. Многие историки пытались дать емкую и краткую характеристику этой личности. Наиболее это удалось Хмырову: "Глубоко религиозный, живой, впечатлительный, способный быть истинным другом и опасным врагом, тихий, но в то же время строгий, а иногда смирявший собственноручно провинившихся, милостивый, даже слабый к своим "ближним людям" и мстительный к недругам, мягкий и жестокий, сочинитель забавного Урядника и учредитель Тайного приказа, книгочей и стихотворец"63.

Он скончался 26 января 1676 года. Почувствовав приближение смерти, благословил на царство сына Федора, приказал выпустить из тюрем всех узников, освободить всех сосланных; простил казенные долги и заплатил за всех, кто содержался под стражей за частные долги, причастился и соборовался.

Примечания

1. См. подробнее: КРИСТЕНСЕН С. О. История России XVII в. М. 1989.

2. ПЛАТОНОВ С. Ф. Царь Алексей Михайлович. В кн.: Три века. Т. 1. М. 1912, с. 85 - 86.

3. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Курс русской истории. Кн. 3. М. 1988; КАТАЕВ Н. М. Царь Алексей Михайлович и его время. М. 1901; МЕДОВИКОВ П. Историческое значение царствования Алексея Михайловича. М. 1854; БЕЛЬКОВСКИЙ А. П. Второй царь из дома Романовых Алексей Михайлович. М. 1913;и др.

4. ПРЕСНЯКОВ А. Е. Царь Алексей Михайлович. В кн.: Государи из дома Романовых. Т. 1. М. 1913, с. 92.

5. КОСТОМАРОВ Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Т. 2. СПб. 1881, с. 97,103 и др.

6. МАЙЕРБЕРГ А. Путешествие в Московию барона Августа Майерберга и Горация Вильгельма Кальвуччи. - Чтения в Обществе истории и древностей российских (ЧОИДР), 1874, кн. 1; КОЛЛИНС С. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу... - Там же, 1846, кн. 1; РЕЙТЕНФЕЛЬС Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. - Там же, 1905, кн. 3; ОЛЕАРИЙ А. Описание путешествия в Московию. В кн.: Россия XV - XVII вв. глазами иностранцев. Л. 1986; КОТОШИХИН Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. Оксфорд. 1980; и др.

7. Собрание писем царя Алексея Михайловича. СПб. 1856; Письма русских государей и других особ царского семейства. Вып. 5. М. 1896.

8. ЗЕРНИН А. Царь Алексей Михайлович. - Москвитянин, 1854, N14, с. 45.

9. РЕЙТЕНФЕЛЬС Я. Ук. соч., с. 85.

10. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук, соч., с. 302.

11. КОТОШИХИН Г. К. Ук. соч., с. 18. В дореволюционной историографии факт этот как будто признается. Сохранился, документ, подробно описывающий процедуру венчания Алексея Михайловича на царство (Чин поставления на царство царя и великого князя Алексея Михайловича. СПб. 1882).

12. КОЛЛИНС С. Ук. соч., с. 31 - 32.

13. ОЛЕАРИЙ А. Ук. соч., с. 339.

14. КОЛЛИНС С. Ук. соч., с. 17.

15. ПРЕСНЯКОВ А. Е. Московское царство первой половины XVII в. В кн.: Три века. Т. 1, с. 73.

16. ОЛЕАРИЙ А. Ук. соч., с. 387.

17. Собрание писем царя Алексея Михайловича, с. 234.

18. ОРЛОВСКИЙ И. Смоленский поход царя Алексея Михайловича. Смоленск. 1905.

19. Цит. по: СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. Кн. 5. М. 1961, с. 622.

20. Собрание писем царя Алексея Михайловича, с. 54 - 55.

21. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 304.

22. Собрание писем царя Алексея Михайловича, с. 211.

23. См. КАПТЕРЕВ Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Тт. 1 - 2. Сергиев Посад. 1909.

24. Собрание писем царя Алексея Михайловича, с. 152.

25. КИЗЕВЕТТЕР А. А. День царя Алексея Михайловича. М. 1904, с. 12.

26. Разумеется, европейское влияние шло шире и глубже, чем указанные внешние изменения в быте семьи и ближайшего окружения государя.

27. ХМЫРОВ М. Д. Царь Алексей Михайлович и его время. - Древняя и новая Россия, 1875, N12, с. 309.

28. МАЙЕРБЕРГ А. Ук. соч., с. 64 - 65.

29. Полное собрание законов (ПСЗ). Т. 1, N607.

30. Число бояр в думе сократилось: если при Михаиле их было 70, то при Алексее - 30 (ОЛЕАРИЙ А. Ук. соч., с. 394).

31. ПОХОРСКИЙ Д. Д. Российская история. М. 1823, с. 132.

32. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 310 - 313.

33. Котошихин назвал 16 знатнейших родов, отпрыски которых, начиная служить, сразу получали боярство: Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы, Урусовы.

34. ПРЕСНЯКОВ А. Е. Царь Алексей Михайлович, с. 111.

35. БЕРХ В. Царствование царя Алексея Михайловича. Ч. 1. СПб. 1830, с. 72 - 73.

36. ПОКРОВСКИЙ М. Н. Русская история с древнейших времен. Т. 2. М. 1933, с. 104.

37. ЗАОЗЕРСКИЙ А. И. Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве. Пг. 1917.

38. ЗАОЗЕРСКИЙ А. И. Царская вотчина XVII века. М. 1937; см. подробнее: ПЕТРИКЕЕВ Д. И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. Л. 1967.

39. ОМЕЛЬЧЕНКО О. А. Становление абсолютной монархии в России. М. 1986, с. 33.

40. МАЙЕРБЕРГ А. Ук. соч., с. 92.

41. Иван IV писал королеве Англии Елизавете I: "Мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь, а у тебя мимо тебя люди владеют, а не токмо люди, но мужики торговые, а ты пребываешь в своем девичьем чину, как есть пошлая девица" (УЛАНОВ В. Я. Власть московских государей в XVII в. В кн.: Три века. Т. 1, с. 249).

42. МЕДОВИКОВ П. Ук. соч., с. 156 - 157.

43. ОЛЕАРИЙ А. Ук. соч., с. 355, 356.

44. ЗАОЗЕРСКИЙ А. И. Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве, с. 269.

45. КОТОШИХИН Г. К. Ук. соч., с. 128 - 130.

46. РЕЙТЕНФЕЛЬС Я. Ук. соч., с. 75.

47. КОЛЛИНС С. Ук. соч., с. 37.

48. МАЙЕРБЕРГ А. Ук. соч., с. 173.

49. См. подробнее: КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. Пг. 1918; АЛПАТОВ М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа. М. 1973.

50. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Курс русской истории, с. 307; КОСТОМАРОВ Н. И. Ук. соч., с. 103; ЗАСОДИМСКИЙ Л. В. Царствование Алексея Михайловича. М. 1901; и др.

51. ПЛАТОНОВ С. Ф. Ук. соч., с. 112.

52. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 608 - 609.

53. Собрание писем царя Алексея Михайловича, с. 210 - 211.

54. ПЛАТОНОВ С. Ф. Ук. соч., с. 85.

55. КАТАЕВ Н. М. Ук. соч., с. 25.

56. ПЛАТОНОВ С. Ф. Ук. соч., с. 106.

57. Собрание писем царя Алексея Михайловича, с. 198, 207 - 208.

58. ЗАРИН А. Забавы царя Алексея Михайловича. СПб. 1908; ПЛАТОНОВ С. Ф. Ук. соч., с. 97.

59. Собрание писем царя Алексея Михайловича, с. 89.

60. КОЛЛИНС С. Ук. соч., с. 34; РЕЙТЕНФЕЛЬС Я. Ук. соч., с. 73.

61. ХМЫРОВ М. Д. Ук. соч., с. 25.

62. ПОРШНЕВ Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М. 1976, с. 4, 7; его же. Франция, Английская революция и европейская политика в середине XVII в. М. 1970, с. 321; ВАЙНШТЕЙН О. Л. Русско-шведская война 1655 - 1660 гг. - Вопросы истории, 1947, N3, с. 72.

63. ХМЫРОВ М. Д. Ук. соч., с. 310.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.