Богданов А. П. Федор Алексеевич

   (0 отзывов)

Saygo

Вечером 29 января 1676 г. скончался царь Алексей Михайлович. Когда умирающий государь исповедовался и причащался из рук патриарха Иоакима, придворное ведомство клана Хитрово уже приготовило царское облачение на его старшего 15-летнего сына Федора. Тело отца еще не успело остыть, как Федор Алексеевич был приведен в Грановитую палату, обряжен в царское облачение и усажен на принесенный из казны парадный трон. Весь вечер, всю ночь и утро в царском дворце присягали новому государю придворные, духовенство, офицеры и приказные, дворцовые служители и выборные дворяне. Затем церемония присяги переместилась из дворца на площади Кремля, приходские церкви города и стрелецких слобод; крестоцеловальные грамоты рассылались по всей стране до 10 февраля. Слабый здоровьем Федор из-за того, что у него опухли ноги, 30 января, на похоронах отца, был принесен из дворца в Архангельский собор Кремля на носилках1.

Сомнений в наследовании трона именно им не могло быть: еще 1 сентября 1674 г. он стал торжественно "объявленным" преемником отца. Пожалования дворянству и разосланная по сему случаю объявительная грамота подтверждали волю Алексея Михайловича на этот счет2. Но даже присяга Федору Алексеевичу не внесла должного успокоения в умы. Поползли слухи, что первый боярин А. С. Матвеев пытался возвести на престол малолетнего царевича Петра Алексеевича (при котором мог стать регентом), и убеждал умирающего царя и бояр, что Федор болен так, что даже "мало надежд на его жизнь", а второй сын царя, Иван, тоже не способен править.

640px-Feodor_III_of_Russia.jpg

640px-Feodor_III_of_Russia_by_Dutch_anonymous_(1676%2C_Hermitage).jpg

Feodor_III_by_Ivan_Saltanov.jpg

640px-Fedor_III_of_Russia_(18-19th_century_engraving).jpg

Tsar_Fydor_III_-cropped.JPG

640px-History_of_Peter_I_(Krekshin)_-_Simeon_of_Polotsk_testing_Nikita_Zotov.jpg

Миниатюра из рукописи 1-й пол. 18 века "История Петра I", соч. П. Крекшина. Собрание А. Барятинского. ГИМ. Симеон Полоцкий проверяет знания Никиты Зотова

Feodor_burn_books_of_nobility.jpg

Сожжение разрядных книг

Apraksina.jpeg

Марфа Апраксина

Действительно, состояние здоровья Федора вызывало беспокойство. Тетки и сестры его по матери (Милославской) безвыходно находились у постели нового царя. Они питали недоверие к Аптекарскому приказу, возглавлявшемуся Матвеевым. Уже 1 февраля 1676 г. он был удален от должности. Его сменил представитель высшей родовой знати боярин Н. И. Одоевский. Через неделю он созвал шесть ведущих медиков. Обследование Федора и изучение анализов показали, что "ево государская болезнь не от внешняго случая и ни от какой порчи, но от его царского величества природы (...), та де цынга была отца его государева... в персоне". Хроническая болезнь дает сезонные обострения, заявили лекари, которые можно преодолеть с помощью внутренних и внешних укрепляющих средств, "сухой ванны", мазей на царские "ношки", а полное излечение возможно "только исподволь, а не скорым времянем"3.

Федору исполнился год, когда дядьки, взял его из рук мамок, посадили на игрушечного деревянного коня (он стоял в хоромах царевича по крайней мере до 11 лет)4. С детства страсть к лошадям вошла в его кровь. Вступив на престол, он сменил руководство Конюшенным приказом, приблизив конюшего И. Т. Кондырева с его родней, коннозаводчика В. Д. Долгорукова; выписывал жеребцов из Западной Европы и не стеснялся даже выменивать коней у иноземных послов!5 "Как отец сего государя, - писал В. Н. Татищев, - великой был [охотник] до ловель зверей и птиц, так сей государь до лошадей был великой охотник. И не токмо предорогих и дивных лошадей в своей конюшне содержал, розным поступкам оных обучал и великие заводы конские по удобным местам завел, но и шляхетство к тому возбуждал". Федор, "будучи на тринадцатом году, однажды собирался в пригороды прогуливаться с своими тетками и сестрами в санях. Им подведена была ретивая лошадь: Федор сел на нее, хотя быть возницею у своих теток и сестер. На сани насело их так много, что лошадь не могла тронуться с места, но скакала на дыбы, сшибла с себя седока и сбила его под сани. Тут сани всею своею тяжестью проехали по спине лежащего на земле Федора и измяли у него грудь, от чего он и теперь (в 1676 г. - А. Б.) чувствует беспрерывную боль в груди и спине"6.

Поездки по Подмосковью верхом царь практиковал постоянно, исключая моменты приступов цинги. Не забывал он и увлечение отца, проявляя большую заботу о расширении числа и улучшении породы ловчих птиц, которых доставляли даже из Сибири; причем следил за сохранением поголовья соколов, кречетов и т. п. в местах обитания7. Наряду с лошадьми с раннего детства Федор увлекался стрельбой из лука. Для царевича и 14-17 его товарищей-стольников изготовлялись десятки луков разных типов и многие сотни стрел нескольких разновидностей, мишени для комнатной и полевой стрельбы, с подставками и "в лет".

После воцарения Федор Алексеевич не отказался от любимой игры. 7 июня 1677 г. он "в походе за Ваганьковом изволил тешиться на поле и указал из луков стрелять спальникам". Игра продолжалась 8 июня, "июня 10 в селе Покровском", "июня 15 в Преображенском в роще"; "июня 21 в Соловецкой пустыне [царь] изволил тешиться... из луков стрелять". Стрельба смыкалась с военными играми, вроде перестрелки через Крымский брод на Москве-реке. С малолетства шахматы, свайки, мячики и другие игрушки откладывались царевичем и его товарищами ради оружия: шпаг и тесаков, пистолетов и ружей, булав, копий, алебард, медных пушечек, а также знамен и барабанов, литавр и набатов8. Будучи уже царем, Федор Алексеевич распорядился об оборудовании Потешной площадки при комнатах своего младшего брата и крестника Петра: с военным шатром, воеводской избой, пехотными рогатками, пушками и прочим воинским снаряжением.

Строительство было еще одной страстью Федора Алексеевича. Записи о его распоряжениях с апреля 1681 г. по апрель 1682 г. содержат указы о строительстве 55 объектов в Москве и дворцовых селах, каждому из которых он дал архитектурную характеристику "против чертежа", время от времени меняя детали проектов. Указы о работах на новых объектах отдавались 7 - 9 раз в месяц. С весны 1676 по весну 1681 г. в Москву неоднократно вызывались каменщики и кирпичники из других районов9. Кремлевский дворец, включая хоромы членов царской семьи и дворцовые церкви, мастерские палаты (начиная с Оружейной), здания приказов - все было перестроено и возведено вновь в царствование Федора Алексеевича, соединено галереями, переходами и крыльцами, по-новому изукрашено. Пятиглавые каменные храмы на Пресне и в Котельниках, колокольня в Измайлове, два каменных корпуса под Академию на Никольской и еще десятки каменных зданий были сооружены его попечением.

При хоромах заводили сады, кроме общего для обитателей царского "Верха" сада у Золотой палаты и висячего Набережного сада со 109 окнами по фасаду. Устраивая общую систему канализации Кремля, царь распорядился сделать в саду проточный пруд и запустить туда потешный кораблик. Затем был сооружен еще один висячий сад с прудом, водовзводной башней и беседкой. "Новый деревянный Верхний сад" при своем дворце Федор приказал украсить колоннами, решетками, живописью10. Строительство нового дворца было затеяно царем вопреки воле большинства его советников, предпочитавших выселить из хором, окна в окна примыкавших к старому дворцу, вдовую царицу Наталью Кирилловну с ее сыном Петром.

Несмотря на конфликт между сторонниками Милославских и Нарышкиных юный царь с неожиданным упорством противостоял течению, не давая в обиду ни маленького брата, ни его мать, - за свой характер получившую от врагов прозвище "медведицы". Между тем ухаживавшие за больным царем его любимые тетки и сестры, оскорбленные второй женитьбой Алексей Михайловича и поведением мачехи (позволявшей себе появляться с открытым лицом перед народом, заведшей театр, танцы и прочие "безобразия") конечно, требовали удалить Наталью Кирилловну и ее сына от двора.

Любимая мамка, нянчившая Федора с младенчества, боярыня А. П. Хитрово, которой он позже доверил попечение над своей молодой женой11, обвиняла перед своим воспитанником в страшных преступлениях и Матвеева, и Нарышкиных, - а ведь царь знал о ее безусловной преданности. Дядька Федора, Иван Хитрово, сын главы дворцового ведомства боярина Богдана Матвеевича, воспитавший царевича и оставшийся одним из доверенных лиц царя, поддерживал требования своей родственницы, как и многие другие придворные.

Хитрово и виднейшие политические деятели князья Долгоруковы сразу по воцарении Федора решили поделить власть с Милославскими, высланными в конце царствования Алексея на воеводства, а ныне спешно вызванными в Москву12. Они, очевидно, не сомневались в падении Матвеева и Нарышкиных. Однако Матвеев, который поначалу, как отметили голландские послы, попросту плакал, 31 января неожиданно дал иностранцам твердые гарантии, что политика России не меняется и для него лично "при дворе и теперь все останется по прежнему": "все те же господа останутся у власти, кроме разве того, что ввиду малолетства его царского величества четверо знатнейших бояр будут управлять наряду с ним"13.

По мнению иностранцев, имелись в виду Б. М. Хитрово, Ю. А. Долгоруков, Н. И. Одоевский и А. С. Матвеев. Зная о соглашении за спиной последнего, четвертым следует назвать И. М. Милославского, встречать которого при возвращении в Москву с воеводства выехал чуть не весь царский двор. Подразумевалось, что система управления останется той же, что при Алексее Михайловиче, когда Боярская дума (около 70 человек, в том числе 23 - 25 бояр, из которых многие находились в армии и городах вне столицы) выдвигала наиболее активных бояр, пользовавшихся доверием государя, который руководил страной с помощью фаворита и контролировал администрацию через Приказ тайных дел.

Но при Федоре все пошло иначе: обвальной перемены в верхах не произошло, вместо регентского совета стала постоянно заседать вся Дума, а Приказ тайных дел царь упразднил14. Матвеев и Нарышкины оставались на своих местах. Отец ненавистной для окружения Федора мачехи, боярин К. П. Нарышкин, продолжал руководить важнейшими финансовыми приказами - Большой казны и Большого прихода - до 17 октября 1676 года. В "Истории о невинном заточении" боярина Матвеева подробно рассказывается, что лишь ценой чрезвычайных усилий придворных и с привлечением обиженных им иностранцев удалось убедить царя сместить главу дипломатического ведомства и в июле 1676 г. удалить его от двора на воеводство.

Понадобились новые клеветы, чтобы в июне 1677 г. царь согласился заменить недоверие к Матвееву его ссылкой, причем самым главным обвинением против него стало, видимо, незаконное его обогащение. В том же 1677 г. братья царицы-мачехи Иван и Афанасий Нарышкины по обвинению в подготовке убийства Федора Алексеевича были приговорены боярами к смерти, но царь заменил казнь ссылкой. В связи с этим появился было указ от 26 октября 1677 г. о строительстве для Натальи Кирилловны и царевича Петра новых хором в отдаленном углу дворцового комплекса. Но обращение маленького брата к царю и на этот раз сорвало планы сторонников Милославских: Федор Алексеевич запретил приближенным даже упоминать при нем о переселении мачехи и к 1679 г. сам переехал в новые хоромы15.

В свете этих фактов спорны утверждения историков XVIII и XIX вв., что юный царь, "хилаго телосложения, слабаго здоровья", "совершенно болезненный человек", имел власть "лишь номинально", что "от имени семнадцатилетнего, слабаго и больнаго Феодора" правили другие лица. Основа этой версии была зафиксирована еще в труде английского историка Крюлля, опиравшегося на сообщение одного из участников петровского Великого посольства16. Позиция, надолго завоевавшая господство в общественном сознании, была сформулирована в летописи конца 1730-х годов. Н. П. Крекшин в первой и И. И. Голиков во второй половине XVIII столетия расхваливали любовь и заботу Федора по отношению к Петру и его семье, но реальным правителем называли боярина И. М. Языкова17. В XIX в. Н. Г. Устрялов счел главным действующим лицом И. М. Милославского, который "при содействии дядек и нянек юнаго Федора" воздействовал на "больнаго, хилаго" царя. П. К. Щебальский прибавил к числу руководителей Федора царевен, среди которых выделялась Софья, и князя В. В. Голицына. По М. П. Погодину, реальными правителями государства были Милославские, затем И. М. Языков и братья Лихачевы при поддержке кланов Хитрово и Долгоруковых18.

С. М. Соловьев, открывая главой о царствовании Федора Алексеевича повествование о Новой истории России, постарался отделить его преобразования от деяний Петра I. "От слабаго и болезненнаго Федора, - поспешил уверить великий историк, - нельзя было ожидать сильного личного участия в тех преобразованиях, которые стояли на очереди, в которых более всего нуждалась Россия, он не мог создать новое войско и водить его к победам, строить флот, крепости, рыть каналы, и все торопить личным содействием; Федор был преобразователем, во сколько он мог быть им, оставаясь в четырех стенах своей комнаты и спальни"19. Н. И. Костомаров и Д. И. Иловайский, развивая наблюдения Соловьева о преобразованиях царствования Федора Алексеевича, не рискнули поднять вопрос о личном участии государя в реформах20.

Обратимся к парсуне, написанной на столпе Архангельского собора, слева от гробницы Федора Алексеевича. Именно она воспроизведена царским живописцем Богданом Салтановым в работе маслом. Вот основные положения текста в клеймах вокруг портрета. Юный государь был "одарен постоянством царским", благочестием, "долготерпением и милосердием дивным", воистину "сей бе престол мудрости, совета сокровище, царских и гражданских устоев охранение и укрепление, прением решение, царству Российскому утверждение". Он стремился к умножению благополучия народа - "и во всем его царском житии не обреташеся таковое время, в нем же бы ему всему православию памяти достойного и церкви любезного дела не соделати".

Федор Алексеевич был страшен неприятелям России, счастлив в победах, "народу любезен". Он принес стране мир, вывел множество людей "ис тьмы магометанства и идолопоклонства", освободил православные села и деревни из мусульманского подданства, выкупил "многое число" людей из плена, "пречудно" украсил церкви. Он постоянно помышлял об обучении "российского народа" наукам, определил для устройства университета Заиконоспасский монастырь в Китай-городе и написал для него "чудную и весьма похвалы достойную свою царскую утвердительную грамоту". Он построил каменные дома для убогих и нищих на казенном коште "и оных упокояще многия тысящи". Федор Алексеевич простил народу недоимки и облегчил налоги. Он отменил местничество; "преизрядно обновил" царский дворец, Кремль и Китай-город; ввел новое платье. Государь еще многое совершил и планировал совершить "полезного и народу потребного", но скончался21.

Надпись, сделанная при царевне Софье, подтверждается документами - прежде всего именными указами Федора Алексеевича, рукописями проектов и т. п. Разумеется, Софья хотела похвалить единокровного брата, но те же оценки воспроизвели в 1680-х годах летописцы их противника патриарха Иоакима, в том числе его приближенный, иеромонах (позднее казначей) Чудова монастыря Боголеп Адамов. Уже после падения Софьи, при патриархе Адриане, высоко оценил деятельность Федора патриарший казначей Тихон Макарьевский, а другой патриарший летописец даже уподобил Федора Соломону22.

В "Созерцании кратком" Сильвестра Медведева подробно рассмотрены реформы последнего года царствования Федора и подчеркнуто его участие даже в работе мастеров и художников23. Медведев сотрудничал с весьма уважавшим его царем Федором и, конечно, может быть обвинен в пристрастии. Но высокую оценку личности Федора как преобразователя зафиксировал в 1687 г. магистр юриспруденции Г. А. Шлейссингер, а в конце XVIII в. ее подтвердили финско-шведский историк Х. Г. Портан, французские ученые М. Левек и Н. ле Клерк24.

Отечественные же ученые, такие, как В. Н. Татищев и Г. Ф. Миллер, пытавшиеся взглянуть на деяния Федора по возможности объективно, писали "в стол" (сочинение первого издано лишь в 1966 г., второго - не опубликовано до сих пор)25. Только митрополит Платон в 1805 г. осмелился намекнуть, что "просвещение и поправление" Федора было предпочтительнее петровского26.

В отличие от значительной части царствования Алексея Михайловича (1645 - 1676 гг.), правлений царевны Софьи (1682 - 1689 гг.) и царицы Натальи Кирилловны (1689 - 1694 гг.), при Федоре Алексеевиче не было "первого министра". Посольский приказ, обычно таковому поручавшийся, ведали дьяки, а должность "канцлера" занимал невеликий администратор Д. М. Башмаков. Отказавшись передавать государственные печати первому министру, и до, и после Федора Алексеевича как бы представлявшему царя в правительстве, он с начала царствования склонен был подчеркивать значение самих печатей (N 665, 801)27. В управлении приказами прослеживаются изменения, которые можно оценить как элементы фаворитизма. Милославский в погоне за властью шаг за шагом объединил в своих руках к началу 1679 г. десять приказов, но в том же году семь из них потерял, а к концу 1680 г. сохранил лишь один, хотя был вхож во дворец, заседал в Думе и время от времени получал от царя лестные поручения (например, объявлял указы).

Клан Хитрово, еще при Алексее Михайловиче державший в своих руках чуть не все дворцовое ведомство (шесть приказов), после смерти своего главы Богдана Матвеевича 27 марта 1680 г. утратил монополию, хотя остался влиятельным благодаря царскому дядьке Ивану Богдановичу, никогда, впрочем, не претендовавшему на лавры политика. К концу царствования только Долгоруковы контролировали семь приказов, что было связано с военно-административной реформой (с конца 1680 г.). Крупнейшие государственные деятели Одоевские ведали всего двумя приказами, а Голицыны - одним (да и то недолго).

Центр тяжести государственных решений переместился в Думу, о чем Федор Алексеевич заявил уже на третий день царствования в именном указе: "Бояром, окольничим и думным людям съезжаться в Верх в первом часу (т. е. с рассветом) и сидеть за делы" (N 621). Сам он вскоре присоединился к боярам, причем для ускорения работы часть дел рассматривал лично. На 15-й день царствования он повелел решать дела всех подвергнутых предварительному заключению в Разбойном приказе без промедления "и колодников свобождать без всякого задержанья", а дела, которые судьи не могут решить быстро, докладывать ему самому (N 626). Борьбой против бесконечного предварительного следствия и тюремного мучительства царь занимался и позднее (NN 669, 691, 815, 845)28.

"Головой" государства был царь и его "синклит" (совет), укреплением которого он и занялся. За свое краткое царствование Федор довел число думцев с 66 до 99; при этом число думных дьяков стабилизировалось, думных дворян даже сократилось, окольничих хоть и выросло с 13 до 26, но осталось в пределах их численности при его отце. Небывалый рост состава Думы произошел за счет бояр - главных и равноправных (как считалось) заседателей высшего коллегиального государственного учреждения. В 1676 г. Дума насчитывала 23 боярина, а в 1681 г. - 44 (при Алексее никогда не было больше 32; а бывало и всего 14)29. Особенностью царствования Федора было почти полное отсутствие "праздничных" пожалований чинов (в связи с коронацией, женитьбой, рождением сына и т. п.), когда они раздавались в основном родственникам и фаворитам. Боярство жаловали соответственно знатности рода, военным заслугам, роли в дворцовом управлении и лишь в последнюю очередь - благодаря личной близости к государю.

Отсутствие ярко выраженного преобладания в Думе какой-либо группировки способствовало значительному смягчению придворной борьбы и увеличению продуктивности ее заседаний. Законодательство (особенно близкое родовому дворянству поместно-вотчинное) энергично совершенствовалось. Царь и Дума неоднократно утверждали серии из десятков новых статей к Уложению 1649 года (NN 633, 634, 644, 700, 814, 860). Эти обширные дополнения и еще более 70 отдельных указов укрепляли и расширяли земле - и душевладение служилых дворян, оберегали родовую собственность, сближали поместья с вотчинами и увеличивали вторые за счет первых. Дворянство ограждалось от притока лиц из податных сословий, а крестьяне сближались с дворовыми и холопами30.

Дополнительные статьи к Уложению по вопросам судопроизводства Федор утвердил сам, на основе справки из Судного приказа, но без Думы31, а поместно-вотчинные узаконения в некоторых случаях вводились в действие без царя, боярским приговором (NN 682, 686, 687). Вместо "государь указал и бояре приговорили" в таких случаях писали "по указу великого государя бояре приговорили", т. е. фиксировали передачу полномочий государя Думе. Еще дальше этот процесс зашел в области административной практики. 4 августа 1676 г. царь утвердил порядок обсуждения в Думе дел по докладам из приказов (N 656). Но его собственные отлучки из столицы, особенно частые в теплое время года, не позволяли Думе непрерывно заседать в полном составе. В этом случае в Москве "для дел" оставлялась думская комиссия. По традиции, назначение в ее состав считалось почетным, и царь не мог отказать в нем представителям родовой знати, ссылавшимся "на старину". Записи в дворцовых разрядах с сентября по декабрь 1676 г. и с марта 1678 г. по октябрь 1680 г. показывают, что из 18 оставшихся "в царево место" бояр 11 назначались от 1 до 3 раз, а 5 - от 6 до 7 раз.

Конечно, стабильность управления обеспечивали профессионалы, ведавшие делопроизводством: печатник Башмаков и думный разрядный дьяк В. Г. Семенов. Но это были полумеры, и постепенно Федор Алексеевич ввел постоянную должность председателя боярской комиссии (Я. Н. Одоевский) и его заместителя (А. А. Голицын): первый оставался в Москве 16, второй - 12 раз32. Логичным завершением этого процесса стало превращение комиссии Боярской думы в Расправную палату, которая по месту заседаний называлась также Золотой. 18 октября 1680 г. царь именным указом повелел: "Бояром, и окольничим, и думным людем сидеть в Палате, и слушать изо всех приказов спорных дел, и челобитныя принимать, и его великаго государя указ по тем делам и по челобитным чинить по его великаго государя указу и по Уложению" (N 838). 12 августа 1681 г. Федор Алексеевич указал чиновникам, "которые сидят у росправных дел в Золотой палате.., как учнут дела чьи, или свойственников их слушать - и тем в то время из палаты выходить" (N 885).

"Серьезную перестройку с целью упрощения и дальнейшей централизации" отметил при Федоре знаток истории приказов. Общее их количество сократилось с 43 до 38, зато штат подьячих вырос. При Алексее (в 1664 г.) в 43 приказах работал 771 человек, при Федоре в 1677 г. на то же число учреждений приходилось 1477 подьячих, а в конце его царствования в 38 приказах их было 1702. Крупнейшие ведомства насчитывали более 400 сотрудников, средние - 70 - 90, мелкие - 30 - 50. Количество судей сократилось с 43 до 31, дьяков осталось столько же (приказных - 128 - 129)33.

Именными указами Федор Алексеевич установил единое время работы центральных ведомств, от бояр-судей до подьячих: пять часов с рассвета и пять часов перед закатом (согласно русскому счету времени, NN 777, 839). В 1677 г. он повысил статус управляющего дьяками Разрядного приказа: всюду, кроме учреждений, возглавляемых боярами и окольничими, они посылали не памяти, а указы (N 677) Коллегиальность управления приказами была ограничена: с 1680 г. имена "товарищей" главного судьи было в бумагах писать не велено (N 820). Наконец, с 1680 г. Федор Алексеевич провел ревизию центральных ведомств (N 842), а в следующем году указал им представить генеральную справку о совершенствовании законов (N 900).

При упразднении Монастырского приказа в 1677 г. царь повелел, чтобы финансовые его дела попали в специализированную на них Новую четверть. В 1680 г. разбросанные по разным приказам финансовые дела были объединены в Большой казне, а поместно-вотчинные сконцентрированы в Поместном приказе. 7 ноября 1680 г. Федор Алексеевич объединил управление военными приказами - Разрядным, Рейтарским и Иноземным (он ведал солдатами) в руках известного военачальника князя Ю. А. Долгорукова, а 12 ноября последовал именной указ о военно-административной реформе: все приказы, кроме названных и Стрелецкого (также управлявшегося Долгоруковым), теряли военные функции; лишь в ведении Сибирского и Казанского приказов оставлялись местные войска, но и они входили в округа, образованные по военно-окружной реформе34.

Ее проведение было вызвано войной, которая долго связывала Федора Алексеевича в деле преобразований. Она была объявлена Алексеем Михайловичем Турции и Крымскому ханству еще в конце 1672 г. согласно обязательствам, данным Речи Посполитой в союзном договоре, заключенном весной того же года. Исходивший из идеи оборонительного союза славянских и вообще христианских государств против османско-крымской агрессии в Европе, царь просчитался. Польша, на помощь которой устремилась Россия, после разгрома под Каменцом-Подольским заключила с турками сепаратный мир, и хотя ее удалось в конечном счете заставить разорвать Бучачский договор (по нему султану был уступлен даже Киев!), оставалась союзником ненадежным.

С 1673 г. боевые действия развернулись от Днестра до Азова. Султан лично командовал наступлением на Правобережной Украине, где его форпостом был Чигирин с гетманом П. Г. Дорошенко. Крымский хан ломился через укрепленную границу России. В свою очередь русские полки пробили выход в Азовское море, в которое впервые вышел под командой Г. И. Косагова построенный на воронежских верфях флот, и совершали вместе с казаками налеты на Крым35. В октябре 1676 г. обнаружился провал курса Матвеева. Польский король Ян Собеский заключил с турками сепаратный Журавинский мир, уступив им Украину и пообещав военную помощь против России.

Но 4 мая 1676 г. князь В. В. Голицын, первым в новом царствовании пожалованный боярством, с чрезвычайными полномочиями выехал на Украину. И уже 17 октября перед боярами были брошены гетманские клейноты Правобережной Украины вместе с турецким бунчуком и знаменами, взятыми в Чигирине. Когда летом 1677 г. армия Ибрагим-паши подошла к Чигирину, крепость была укреплена инженерами-полковниками Николаем фон Заленом и Яковом фон Фростеном и оборонялась регулярными частями (помимо казачьих полков)36. Генерал-майор Трауэрнихт вполне справился с обороной города, армия под командованием князя Г. Г. Ромодановского продемонстрировала превосходство оружия и выучки солдат, стрельцов, рейтар, копейщиков и артиллеристов. Отступление Ибрагим-паши от Чигирина превратилось с бегство.

В сентябре 1677 г. Федор Алексеевич мог заняться награждением участников похода новыми землями (NN 640, 671, 736, 739, 743, 776, 793), заботой о раненых (N 732), обеспечением льгот участникам военных действий (NN 680, 710, 733, 760, 783, 794) и т. п. Он лично следил за ходом укрепления Киева и Чигирина, который отстраивал воевода И. И. Ржевский, получил подробный план и описание новых укреплений37. В то же время, еще не получив доклада о Чигиринской кампании 1677 г., царь свернул азовский театр военных действий. Русские войска и флот ушли вверх по Дону, заключив с турецкими властями перемирие и разменяв пленных38. Знаток польских дел В. М. Тяпкин был отправлен на Украину для консультаций относительно разрушения Чигирина, ставшего яблоком раздора между Россией, Турцией, Крымом и Речью Посполитой. Федор Алексеевич отправил посольство в Стамбул и к апрелю 1678 г. убедился, что только сравняв Чигирин с землей, стороны получат шанс на выход из войны. В результате он дал тайный указ разрушить город39. Летом того же года после упорной обороны ("чигиринское сидение") город был уничтожен войсками под командованием великого визиря Кара-Мустафы. После падения Чигирина часть Правобережья была взята турками и татарами, часть перешла на их сторону добровольно. Войскам гетмана Самойловича пришлось согнать население на левый берег Днепра и выжечь оставшиеся города, села и деревни Правобережья40.

После решения проблемы Чигирина, с осени 1678 г., Федор Алексеевич, изучив составленную по его повелению справку о "даточных людях" (рекрутах из крестьян)41, занялся сбором их с дворянских владений (с 25 дворов по человеку) и денег на их содержание с церковных земель и городского населения (по рублю с двора). Мобилизации 1678 - 1681 гг. (только в 1678 г. их было проведено четыре) увеличили в армии удельный вес солдатских полков, ударной частью которых были "выборные" (гвардейские) полки. Московские стрельцы, также хорошо показавшие себя в боях и также превратившиеся в своего рода гвардию, были переформированы в тысячные полки и получили общеармейские звания (головы стали полковниками, полуголовы - подполковниками, сотники - капитанами; N 819).

Федор Алексеевич действовал в интересах дворянства, отменив указ отца о невыдаче беглых, записавшихся в ратную службу; одновременно он провел в 1678 и 1680 - 1681 гг. массовые сыски беглых "даточных"42. Дворянство должно было давать рекрутов и нести военную службу. 15 января 1679 г. последовал именной указ о записи дворян в полковую службу, уклонившимся пригрозили, что они вообще не получат чинов (N 747), а 17 марта бояре приговорили, что поместья будут оставляться за дворянами, только если они или их дети состоят в службе (N 754). "Полковой" (действительной) считалась только служба в регулярных полках пограничных разрядов: Белгородского, Севского, Смоленского, Новгородского, Казанского, Тобольского, Томского, Енисейского и новосозданного Тамбовского. В 1679 г. царь ввел во всех городах, входивших в разряды (округа) воеводское и местное приказное управление, придал командующим округами статус разрядных воевод, а окружным приказным избам - разрядных приказных изб, т. е. на места перешла часть функций Разрядного приказа.

В представленной царю "Росписи перечневой ратным людям, которые 1680 году росписаны в полки по розрядом" (без Сибири) значилось 61288 солдат в 41 полку, 20048 стрельцов в 21 полку, 30472 рейтара и копейщика в 26 полках (с драгунами - 43908) и 14865 казаков в 4 полках. Последним бастионом старой дворянской армии остался Государев двор и приписанные к нему "выборные дворяне" из городовой службы. Несмотря на повеление Федора Алексеевича московским дворянам и жильцам, записанным в эти чины с 1670 - 1671 гг., нести военную службу с прежними их "городами", даже часть Государева двора не попала по реформе 1679 г. в "регулярство" (N 683). В "Росписи" 1680 г. оказалось 16097 дворян сотенной службы в сопровождении 11830 военных холопов, которые могли быть использованы разве что на парадах (довольно частых по случаю приема послов).

Федор Алексеевич намеревался унифицировать системы чинов и ликвидировать дворянское ополчение. Первое ему не удалось: были лишь унифицированы оклады дипломатов по званиям, без различия придворных чинов (N 715) и введена система наместнических титулов для послов и командующих армиями43. Проект же общей чиновной реформы на основе наместнических титулов встретил сопротивление, возглавленное патриархом Иоакимом. Подготовленный во второй половине 1681 г. "табель о рангах" из 35 степеней сводил воедино иерархии чинов Государева двора, военных округов, высшего гражданского аппарата и дворцовых должностей44. Смерть царя не позволила преодолеть сопротивление проекту, хотя системе службы прежнего Государева двора и был нанесен тяжелый удар. "Для ратных и земских дел" созывались опытные военные и представители дворянства с мест, которые предложили заставить представителей всех фамилий Государева двора служить "полковую службу по прежнему", но с общеармейскими званиями, не в сотнях, а в ротах во главе с ротмистрами и поручиками, со сведением их в полки.

Представители самых захудалых родов московского дворянства не желали попасть в командиры, которыми не служат аристократы, опасаясь "понизиться" в системе местнических счетов. Поэтому выборные просили государя обещать, что в ротмистры и поручики будут записываться представители всех без исключения родов, и чтобы "никому ни с кем впредь розрядом и месты не считаться и розрядные случаи отставить и искоренить". Хотя местничество, то есть споры из-за старшинства на основе примеров службы предков и родичей, очень часто отменялось для отдельных походов или церемоний еще царями Михаилом и Алексеем, а Федором запрещалось чуть ли не во всех случаях, боязнь "утянуть" свой род в местнических счетах у дворянства была довольно сильна.

Под предлогом военного усовершенствования и искоренения "недружбы" между христианами царь с патриархом, освященным собором и Боярской думой 12 января 1682 г. удовлетворил просьбу выборных и отменил местничество навечно; разрядные местнические книги были тут же сожжены, а Соборное деяние подписано всеми участниками мероприятия45. Это торжество было практически не замечено современниками, в отличие от решения того же собора о кодификации дворянских родословий. Согласно Медведеву, царь произнес на соборе речь в том духе, что честь и чины должны даваться людям по разуму и заслугам - и в то же время все должны занимать в обществе свои места, как органы единого тела: бояре думать о славе и процветании государства, воеводы - бить врагов, воины - служить, земледельцы - платить оброк... Государь волен жаловать новых людей в боярство, не унижая ни их, ни старые роды; родовитый же человек, погубивший "благородие" "за скудость ума или коею неправдою", не может этим "низить" свой род: родственники не отвечают за преступление одного.

В Соборном деянии указано, что царь обещал дворянству кодифицировать их родословные в пяти книгах по степеням знатности. Согласно новому "разряду без мест" между 5 и 15 февраля 1682 г. во исполнение этого обещания была создана Гербалная палата (позже известная под названием Палата родословных дел): ее работа, развернутая уже при царевне Софье, вызвала настоящий ажиотаж среди дворян46. Свято исповедуя родовой принцип, Федор Алексеевич и его Дума реализовали его и в постановлениях о службе (NN 631, 684), и в особенности в поместно-вотчинном законодательстве.

По переписи 1678 г. дворцовые владения царя составляли 88 тыс. крестьянских дворов, тогда как бояре, окольничие и думные дворяне все вместе владели 45 тыс. дворов, церковные владения составляли более 116 тыс. дворов. У патриарха было более 7 тыс. дворов, тогда как самый богатый боярин имел их 4,6 тысячи, а бояре в среднем - 830 (окольничие - 230, думные дворяне - 150)47. В результате смотров 1677 - 1679 гг. выяснилось, что на одного дворянина и сына боярского в южнорусских городах в среднем приходится меньше одного тяглого двора.

Земельный голод являлся серьезной угрозой дворянству и фактором социальной нестабильности. Поэтому армия усиленно использовалась для удовлетворения земельного голода дворянства путем ограждения территорий в Диком поле. Ее силами южнее Белгородской укрепленной линии в Диком поле была построена Изюмская черта: сотни километров фортификационных сооружений. Она поддерживалась десятками крепостей, самую южную из которых - г. Изюм - генерал Г. И. Косагов завершил строительством в 1684году. Граница России отодвинулась на 150 - 200 км к югу, совершенно безопасными стали 30 тыс. кв. км плодородных земель48. Идея новой засечной черты возникла в июне 1678 г. после доклада царю о развале старых засек: Тульской, Веневской, Каширской, Рязанской и т. п. На месте лесных завалов, деревянных стен и валов раскинулись пашни и сенокосные угодья после того, как в 1640-х годах они оказались в далеком тылу Белгородской и Сызранской укрепленных линий, протянувшихся от Ахтырки до Симбирска49. Поэтому, когда Разрядный приказ доложил о необходимости заделать пролом в Белгородской черте, проделанный ханом Селим-Гиреем, царь задумал построить новый участок черты по большой дуге к югу, а когда в 1680 г. Косагов развил этот план, поддержал его проект50.

Умение подобрать, возвысить ив нужный момент поддержать нужных людей, отмеченное у Федора Алексеевича еще Миллером (он утверждал, что Федор выдвинул значительную часть будущих сотрудников Петра I), хорошо почувствовало дворянство, вознаграждаемое землями в Диком поле. Раздачу земель на юго-западном рубеже Федор Алексеевич начал, по просьбе дворян, указом от 3 марта 1676 г. (N 632) и продолжал по нарастающей (NN 658, 682, 690 и сл.), сочетая с раздачей почти 14 тыс. крестьянских дворов из дворцовых земель (в частности, в пределах Белгородского разряда). Только В. В. Голицын как доверенное лицо государя на южном рубеже получил более 2 тыс. дворов, став одним из богатейших землевладельцев страны (в 1678 г. весь его род имел лишь 3,5 тыс. дворов).

Когда крепостные решили, что с построением Изюмской черты "велено им, крестьяном дать свобода, и выходить им из-за помещиков своих и вотчинников сентября до 1 числа 190 (1680) году", царь повелел ринувшихся к границе крестьян остановить военной силой, "воров переимать всех", по двое от каждой группы повесить, остальных бить кнутом. Так крепостническое землевладение, укрепляемое сыском беглых, решительно шагнуло на юг. Поток хлынувшего оттуда товарного зерна оживлял внутреннюю торговлю страны. Изюмская и Новая черта от Верхнего Ломова через Пензу на Сызрань (завершена в 1684 г.) способствовали быстрому заселению южнорусских земель51.

При Федоре Алексеевиче Россия не имела учреждений политического сыска (работа Разбойного приказа соответствовала его названию). Устранению несправедливостей призван был служить Челобитный приказ; лицо любого чина и звания могло обратиться также в Расправную палату и к царю, склонному благожелательно выслушивать жалобы. Но вопреки мнению славянофилов, допетровская Россия вовсе не была "подрайской землицей". Косагов объяснял царю, почему землепашцы предпочитают уходить в Дикое поле вместо поселения за валами и бастионами укрепленных черт: "Люди не пребывают же от воеводцкого крахоборчества - без милости бедных людей дерут"52.

Царь конечно знал, что воеводы грабят и воруют, а приказные берут взятки. Когда на Рождество 1677 г. руководители ряда приказов отказались принять (и одарить) царских певчих, ходивших в сочельник славить, Федор объявил дьякам, "что они учинили то дуростию своею негораздо - и такого безстрашия никогда не бывало!.. И за такую их дерзость и безстрашие быть им в приказах безкорыстно и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не имать. А буде кто чрез сей (его государев) указ объявится хотя в самом малом взятке или корысти - и им быть за то в наказаньи"53.

Население страны страдало в то время также от разнообразия местных властей. Федор Алексеевич указом от 27 ноября 1679 г. пытался ликвидировать многообразие этих властей, а также налогов, количественно сократив последние. Чтобы его подданные не кормили целую ораву властей, их функции велено "ведать воеводам одним, чтоб впредь градским и уездным людем в кормех лишних тягостей не было". Все бывшее местное начальство (кроме подьячих) велено было "написать в службу.., кто в какую пригодится". Кормиться воеводский аппарат должен был от услуг населению (судные и прочие пошлины и "неокладные доходы"), а воеводы - довольствоваться получаемым по чину государевым жалованием.

Еще в 1676 г. царь именным указом запретил воеводам и местным приказным людям "ведать" денежные сборы с таможенных и кружечных дворов, поскольку головы и целовальники, которые "денежную казну собирают мирским выбором за верою", объяснили недобор косвенных налогов "воеводскими налогами и приметами". В 1677 г. Федор Алексеевич вновь выступил против "примётывания": запретил воеводам менять выборных голов и целовальников, сажать их в тюрьму, загружать поручениями и т. п.54.

Однако введение воеводского единовластия на местах было невозможно без финансовой реформы, лишавшей воевод "кормления". Поэтому указ от 27 ноября 1679 г. объявлялся вместе с указом об упразднении длинного списка денежных налогов, "которые... платили наперед сего по сошному письму в розных приказех и сверх того по воеводским прихотям". Все это было велено "отставить и впредь до валовых писцов... не сбирать" (NN 779, 780)55. Правительство исходило при этом из верной оценки социально- экономической ситуации, когда значительная часть производительного населения не владела ни землей, ни угодьями, подлежавшими обложению по сошному письму. Валовое (сплошное) описание государства, задуманное в 1677 г. и выполненное к осени 1679 г., позволило перейти на подворное налогообложение, охватившее государственным "тяглом" и бобылей, задворных кабальных и добровольных людей, и монастырских "детенышей", и сельских ремесленников.

Суть реформы сводилась к тому, чтобы вместо многочисленных налогов (которые надо было платить разным чиновникам и в различные приказы) собирать один - стрелецкие деньги, разверстывая установленную поуездно (об этом просили общины) сумму платежей по дворам - "по животом и по промыслом" их владельцев. При этом были прощены все недоимки и снижен оклад. По всей стране объявлялось, что государь не просто изменил систему обложения, а велел "польготить", брать "с убавкою", "чтобы им (налогоплательщикам) в том лишние волокиты и убытков не было", "чтобы богатые и полные люди пред бедными в льготе, а бедные перед богатыми в тягости не были". В грамотах, посланных в каждый уезд, указывалось, сколько брали налогов раньше и на сколько (в целом и в среднем на один двор) новый налог меньше, сколько местные жители задолжали казне и сколько недоимки царь им простил, "чтоб наше великого государя жалованье и милостивое призрение... было ведомо"56. Поскольку в части уездов налог брали хлебом, а насчет обмера сборщики всегда были горазды, царь повелел изготовить в нужном количестве и разослать на места "торговую таможенную орленую (т. е. под печатью) меру" из меди57.

Новый налог должен был стекаться в Стрелецкий приказ. Тем же, кто не выплатит в срок и полностью налог, угрожали "великая опала и жестокое наказанье безо всякие пощады". Однако новая недоимка быстро нарастала. В результате совещания с гостями (сословной группой богатейших купцов) и после преодоления противоречий в "верхах" по данному вопросу появился указ от 5 сентября 1681 года. Налогообложением должны были теперь ведать комиссия московских купцов и собор "двойников" - выборных представителей (по двое от каждого уездного города).

Но еще весной 1678 г. потребовался экстренный налог "против наступления турского султана". С дворцовых (царских), церковно-монастырских и частновладельческих крестьян (за исключением земель воевавших дворян) брали по полтине с двора, а с купцов, промышленников и горожан - 10-ю деньгу со стоимости имущества. Полтинный налог взимался ежегодно, выплатить его "за крестьян своих" должны были их владельцы. С задержавших выплату духовных лиц царь грозил взять вдвое, а дворян, которые, имея средства, "возьмут с крестьян своих", отправить в действующую армию58.

В 1680 г. Федор Алексеевич провел генеральную ревизию приходо-расходных дел приказов с тем, чтобы "очистить" накопившиеся недоимки, а в 1681 г. указал каждую найденную копейку прямо "отсылать в Розряд на дачу в ... жалованье ратным людем" (NN 802, 849, 861). В 1680 г. царь потребовал от всех чинов Государева двора вернуть казне долги, взятые до 1676 г., и выплатить поруки за неисправных подрядчиков и "винных уговорщиков". Башмаков составил в Печатном приказе сводную ведомость о долгах дворянства по всем ведомствам: их велено было выплатить под угрозой конфискации "животов" и имений59.

Острая нужда в средствах вынудила ввести откупа на косвенные налоги, дававшие основную прибыль. В 1679/80 финансовом году из прихода в 1220 тыс. руб. 53% дали таможенные и кабацкие сборы, а 44% - прямое обложение. 62,2% расходов ушло на армию60. Продажа водки и без откупов столь повреждала нравы, что в 1678 - 1679 гг. патриарх Иоаким предложил голов и целовальников "к вере не приводить" - все равно своруют, лучше ужесточить контроль и наказания. Присягу отменили, в кабаках как всегда "объявилось воровство многое", но недостачу выборные теперь объяснили конкуренцией откупщиков61. После заключения мира с Турцией и Крымом откупа были отменены и экстренные налоги отставлены. Вскоре царь по просьбе "посадских и уездных людей" простил недоимки 1676 - 1679 годов. К собору "двойников" был обращен запрос: "Нынешний платеж... платить им в мочь, или не в мочь, и для чего не в мочь?" Выслушав ответы, Федор Алексеевич 19 декабря 1681 г. простил все недоимки, снизил общую сумму обложения и установил в своих грамотах льготы для каждого уезда62. Совершенствование сбора косвенных налогов привело к росту казенной прибыли63.

И дворянство в целом, и царя сильно занимал также вопрос о генеральном межевании земель. Уже в 1677 г. по дворянским челобитным на места были посланы межевщики, а вслед за ними - чиновники для наказания дворян, казаков и крестьян, что бились на межах (N 734). Решение о межевании было принято царем и Думой в 1679 г., еще одно - в 1680 г. (NN 785, 813). При этом отмечалось, что даже среди высших лиц Государева двора при разграничении владений "чинятся меж собою бои, и грабеж, а у иных и смертные убойства": для межевания в Московском уезде пришлось разработать "дополнительные статьи к наказу писцам" (NN 822, 830, 832). Царь запретил отвод межевщиков (NN 834, 835) и любые обвинения в их адрес: лишь в случае, если будет доказано неправое межевание, у писца отбирали половину поместий и вотчин; столько же отнималось у хозяина, обвинившего писца неверно. Правительство долго еще пыталось пресечь "бой, и грабеж, и смертное убивство" при межевании и определить его правила (NN 888, 889, 890, 893, 910, 911), учитывая интересы дворянского сословия. Лишь 7 и 17 марта 1682 г. Боярская дума приняла удовлетворившие всех правила межевания64.

Важная поправка к наказу межевщикам касалась вотчин монастырей, полученных ими после Уложения 1649 г., запрещавшего им принимать по вкладам или покупать новые земли. Дворяне потребовали и бояре согласились, что такие вотчины подлежат конфискации. Этого оказалось достаточно, чтобы патриарх Иоаким не взлюбил молодого царя, хотя тот и позже шел на многие уступки церкви65. Он, в частности, поддерживал борьбу Иоакима с расколом. В целом же в отношениях с церковью Федор Алексеевич придерживался буквы закона (особенно в вопросе о землевладении, ср. NN 699, 705, 731 и др.) и интересов казны66, что делало порою несколько напряженными отношения с высшим духовенством.

Важное значение Федор Алексеевич придавал христианизации своих подданных-дворян. Метод ее был прост. В 1680 г. группа крестившихся татар была пожалована в князья и стольники, получила поместные и денежные оклады, прощение повинностей и провинностей (N 823). В 1681 г. мусульмане "и иных вер иноземцы многие" от Поволжья до Дальнего Востока крестились в таком количестве, что не хватало денег на подарки новокрещенным и приходилось расплачиваться льготами67. Начало массовой христианизации сопровождалось особыми мерами к упорствующим в иноверии, им запрещалось владеть вотчинами и поместьями с христианским населением. При этом крестьянам (например, мордовским) предлагалось креститься и таким образом освобождаться от помещиков. К зиме 1682 г. было объявлено, что не "познавшие веру" до 25 февраля навечно лишатся дворянства68.

По мнению царя, закрепление результатов христианизации и борьба с раскольниками требовали укрепления церковной иерархии: на огромную страну приходилось вместе с патриархом всего 17 архиереев (9 митрополитов, 6, архиепископов и 1 епископ). К осени 1681 г. был составлен проект епархиальной реформы. Предусматривались увеличение числа архиереев (до 12 митрополитов и 70 архиепископов и епископов), приведение епархий в соответствие с административным делением государства, чиновной реформой, результатами подворного описания и изучения движения староверов, - а также источники содержания каждой епископии.

Однако патриарх долго откладывал рассмотрение проекта и только 15 октября, в ответ на письменное требование царя, обещал представить его церковному собору69. В ноябре 1681 г. проект был отвергнут собранием высшего духовенства. Царю было заявлено, что установление строгой иерархии митрополитов, архиепископов и епископов невозможно "для того, чтоб во архиерейском чине не было какого церковного разгласил и меж себя распри и высости". Федор Алексеевич пошел на уменьшение числа архиереев до 7 архиепископов и 20 епископов при 12 митрополитах (N 898), но и этот вариант не прошел. Высшее духовенство соглашалось учредить лишь 4 архиепископии и 7 епископии, а также повысить сан епископа Вятского. Вместе с тем оно предлагало расширить монастырские тюрьмы и ужесточить по духовным делам "градский суд", действия "караулов" и воинских команд70.

Смертельно больной царь все же с февраля 1682 г. заставил учредить несколько новых епархий и повысить статус старых71. Несмотря на недовольство Иоакима, Федор Алексеевич добился возвращения из ссылки бывшего главы Русской православной церкви Никона. И хотя архиереи, невзирая на вред, наносимый их позицией в данном вопросе борьбе с расколом, отказывались признавать умершего Никона патриархом, царь принял участие в его погребении, приказал поминать его как патриарха и добился реабилитации Никона собором восточных патриархов72.

Причины расхождения царя с Иоакимом и возглавляемыми им "мудроборцами" коренились в европейском образовании Федора Алексеевича. Он помимо воспитания у обычных учителей приобрел знание языков и "семи свободных мудростей" у выдающегося просветителя Симеона Полоцкого. Личная библиотека царя (помимо дворцовой) свидетельствует о его связях с русскими и украинскими писателями-учеными того времени и о знакомстве его с западноевропейской литературой73. Он много читал, получая дарственные экземпляры на разных языках от авторов и выписывая новые книги.

По словам Татищева, Федор "великое искусство в поэзии имел и весьма изрядные вирши складывал" и "к пению был великий охотник", имел музыкальную библиотеку, совершенствовал придворную капеллу и одобрил переход со старых крюковых на европейские линейные ноты. Клавикорды, орган и другие "струменты" были в его комнатах с раннего детства74. Картинами придворных художников были увешаны чуть ли не все помещения Кремлевского и пригородных дворцов: царь ценил и вознаграждал труд мастеров, заказывал им полотна на определенные сюжеты и композиции75. Медведев пишет, что царь проявлял интерес к работе Оружейной и мастерских палат в самых различных областях ремесленного "художества".

Показателем уровня его занятий науками и искусствами служит "Учение историческое": выраженное в форме царского указа изложение основных принципов создания необходимого, по его мнению, печатного курса русской истории. Изложивший пожелания Федора автор "Учения", опираясь на античную традицию (со ссылками на Геродота, Фукидида, Аристотеля, Платона, Дионисия Геликарнасского, Полибия, Цицерона, Тацита и др.), подчеркивает определяющее значение исторических знаний для общества в целом и развития всех наук, вплоть до богословия: "Во всех делех, искусствах и учениях свободных, в которых история молчит, великое неисправление видится и несовершенство".

Просвещение, университетское (или, как тогда говорили, академическое) образование понималось Федором Алексеевичем как важнейшая государственная потребность, однако в отличие от Петра I он считал необходимым опираться прежде всего на национальные кадры. В 1677 г., переговорив с вернувшимся из негласной ссылки учеником Симеона Полоцкого Медведевым, царь убедился, что нашел себе столь необходимого помощника. При содействии Федора Алексеевича Медведев стал вторым, после Полоцкого, лицом в Заиконоспасском монастыре, справщиком Печатного двора и руководителем новосозданной царем светской бесцензурной Верхней типографии. Ее книги были прокляты патриархом Иоакимом, а в 1679 г. борьба просветителей и "мудроборцев" обострилась до предела: прошел слух о намерении царя открыть в Москве университет.

Высшее духовенство во главе с Иоакимом призвало уничтожить в России все книги на латыни - языке европейской науки и - сжечь их читателей, оно допускало духовное обучение только по-гречески. В противовес открытой Медведевым на средства царя Славяно-латинской гимназии, оно завело Типографскую славяно-греческую школу.

Однако царь утвердил в начале 1682 г. "Привилей Московской Академии". В нем подчеркивалось, что науками "вся царствия благочинное расположение, правосудства управление, и твердое защищение, и великое распространение приобретают". Академия учреждалась для изучения всех гражданских и духовных наук (от грамматики, поэтики и риторики до диалектики, логики, метафизики, этики, богословия, юриспруденции "и прочих всех свободных наук", принятых в университетах) на русском, латинском и греческом языках.

Академия должна была управляться советом преподавателей во главе с "блюстителем", иметь финансовую и юридическую автономию. К ней приписывались доходы с дворцовых земель, ей передавалась царская библиотека. В студенты Академии допускались представители всех сословий, бедным обещали стипендию. Выпускники Академии получали преимущественное право (наряду с представителями знатнейших родов) на занятие высоких государственных должностей в зависимости от успехов в учебе: каждому "приличные чины их разуму".

Одновременно царь озаботился развитием прикладных наук, техники и ремесел и приказал собирать в казенные приюты детей-сирот и детей убогих родителей (нищих, калек, престарелых, преступников). В зависимости от способностей, их надлежало учить либо математике, "фортификации или инженерной науке", архитектуре, живописи, геометрии, артиллерии, либо - делу шелковому, суконному, золотому и серебряному, часовому, токарному, костяному, кузнечному, оружейному. В результате страна не тратилась бы на приглашение иноземных специалистов (из которых "многие в тех науках не совершенны") и постепенно вместо ввоза товаров перешла бы к экспорту собственных изделий: "и так бы богатства множились".

Забота о благосостоянии подданных, проявившаяся в фискальной политике Федора Алексеевича, подтверждается его мерами по защите и упорядочению торговли и промышленности, включая поиск полезных ископаемых, совещаниями с купечеством о заграничной торговле и т. п.76. Поддерживая производителей товаров, государство должно было заботиться об инвалидах войны и вообще о всех "бедных, увечных и старых людях, которые никакой работы работать не могут.., приюту себе не имеют". Указ о сиротах предусматривал строительство в Москве богаделен в Знаменском монастыре в Китай-городе и на Гранатном дворе за Никитскими воротами, рассчитанных на тысячи человек и под присмотром врачей Аптекарского приказа. Указ разъяснял, что царь рассчитывает таким образом устроить всех нетрудоспособных, а значит очистить улицы от заразы и воров, которые не смогут более скрываться под видом нищих. Первые богадельни строились иждивениеи царя, но все граждане призывались жертвовать средства на это дело. В 1679 и 1680 гг. были отменены членовредительные казни (отсечение ног, рук, пальцев); отныне виновные ссылались в Сибирь с семьями, причем дети старше трех лет могли не ехать в ссылку (NN 772, 846).

Федор Алексеевич отнюдь не отвергал услуг иноземцев - в его царствование прославились генерал-майоры Афанасий Трауэрнихт и Патрик Гордон, полковники Грант, Россворм и Верст, западноевропейские инженеры, мастера, художники: даже авантюрист Франц Лефорт нашел себе местечко на службе. Но их опыт и знания царь использовал для обучения россиян, добиваясь, чтобы они превзошли учителей, как это стало с первыми русскими генералами. Было у него и немало других черт, роднивших его с Петром I, - энергия, неспособность сидеть без дела, стремление вмешиваться во все и вся, стиль указов, склонность к регламентации жизни подданных, - однако без деспотизма и жестокости.

В 1680 г. Федор издал роспись, в какие дни года носить при дворе золотую, бархатную или шелковую одежду, а в октябре 1681 г. вместо старинной одежды (ферезей, охабней, однорядок и т. п.) мужчинам и женщинам велено было носить европейское короткое платье. В старой одежде стрельцы не пускали в Кремль77. Царь то запрещал являться в Кремль на извозчиках (N 664), то определял, сколько, кому и когда впрягать лошадей в кареты и сани, то отговаривал младших придворных сходить с лошадей и кланяться в землю перед боярами (NN 902, 875), то регламентировал дуэли (искоренить их даже в Кремле он был не в силах, N 843), то гневался на толчею в Столовых сенях (N 790), то измышлял правила прохода разных чинов во дворец (N 901).

Прилежа, как и Петр I, к строительству, Федор учредил под контролем приказа Каменных дел единые меры для кирпича и белого камня, причем велел кирпичникам ставить на каждом десятом кирпиче личное клеймо. Указав строить в Китай-городе только каменные здания, он выдал хозяевам десятилетнюю ссуду на строительство и позже многим простил этот долг (N 892). Татищев считал эти невозвратные ссуды разорительными для казны78. Великолепием своего двора и столицы царь потрясал воображение иностранцев, что было немаловажно, так же, как и организованная им при своем венчании на царство сакрализация самодержавной власти (он даже миропомазался, вопреки традиции, в алтаре, как архиерей). Им была освящена формула "православного самодержавного царства".

Однако Федор Алексеевич знал меру, о чем свидетельствует его указ от 8 июня 1680 г. (N 826). Царь рассердился, узнав, что придворные стали уподоблять его Богу: "И то слово в челобитных писать непристойно.., а если кто впредь дерзнет так писать - и тем за то от него... быть в великой опале". И за этим следует предостережение: являются к нему во дворец из домов, где есть заразные больные, а это есть "безстрашная дерзость... и неостерегательство его государева здоровья".

Федор неукоснительно исполнял царские обязанности на церковных церемониях, но мысли его при этом не всегда возносились к небу. На богомолье в Соловецкой пустыни он развлекался стрельбой из лука, а в 1679 г. во время крестного хода, углядев в толпе девушку, пораженный ее красотой, приказал постельничему И. М. Языкову узнать, кто она. Тот доложил: дочь смоленского шляхтича Агафья Симеоновна Грушевская, живет в доме тетки, жены окольничего С. И. Заборовского. Царь Федор послал Языкова в дом, познакомиться с ее семьей, а вскоре велел объявить Заборовскому, "чтоб он ту свою племянницу хранил и без указа замуж не выдавал".

Намерение царя жениться вопреки вековечным правилам повергло родню в шок, Милославский даже заявил: "Мать ея и она в некоторых непристойностях известны!" Федор поверил, огорчился было, но преданные ему слуги уговорили его проверить слова дяди. И. М. Языков и А. Т. Лихачев поехали к Заборовскому и выспросили "о состоянии невесты. Агафья вышла к гостям и сказала, "чтоб оне о ея чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает".

Царь поехал со свитой в Воробьево мимо дома Заборовских, чтобы увидеть свою симпатию в "чердачном окошке", а 18 июля 1680 г. отпраздновал свадьбу. Новая царица простила И. М. Милославского, но царь, встретив его как-то во дворце с подарками Агафье, разъярился: "Ты прежде непотребною ея поносил, а ныне хочешь дарами свои плутни закрыть!" и вытолкал боярина в шею. 11 июля 1681 г. было объявлено о рождении царевича Илии - но 14 июля царица скончалась, а 21 июля - и младенец79.

12 февраля 1682 г. Федор Алексеевич объявил о выборе второй супруги - Марфы Матвеевны Апраксиной, дочери незнатного дворянина (свойственника И. М. Языкова). 15 февраля была скромно сыграна свадьба, без обычного чина и при запертом Кремле. Вскоре царь слег, и только 21 февраля принял придворных с поздравлениями, а 23-го царь и царица дали свадебные "столы"80.

Даже больной, Федор Алексеевич продолжал заниматься государственными делами. Получив известия об опасности, угрожавшей русским поселениям в Приамурье со стороны Цинской империи, он двинул войска под командой П. В. Большого Шереметева, в Симбирск, а с "Симбирским полком на китайцы" велел идти К. О. Хлопову81. Конечно, царь не подозревал, что в это самое время в кольце стрелецких слобод вокруг Москвы закипает гнев на "бояр и думных людей", приказавших высечь челобитчика, обратившегося в Стрелецкий приказ с жалобой на своего полковника.

В этой "неправде" многие обвиняли Языкова, с 1680 г. возглавившего Оружейную, Золотую и Серебряную палаты и получившего боярство, близкого к царю комнатного человека, значение которого увеличивалось при болезни государя. Говорили также, что Языков, Лихачевы и Апраксины сговорились со сторонниками царевича Петра и уговорили Федора облегчить ссылку Матвеева и Нарышкиных.

Предвидя кончину больного царя, многие видные роды во главе с патриархом Иоакимом уже готовили переворот с целью отстранения от законного наследства 16-летнего царевича Ивана в пользу 10-летнего Петра. 23 апреля знать пировала в палатах патриарха: были там и ближайшие советники царя В. В. Голицын и В. Д. Долгоруков. А на окраинах Москвы и в Бутырках полки русской армии, собравшись "в круги" по казачьему обычаю, приняли в это время решение о совместном выступлении против "тяжелоносия" полковников. В тот же день два десятка стрелецких полков и дивизия выборных солдат направили во дворец представителей с жалобой на полковника Семена Грибоедова. 24 апреля 1682 г. Федор Алексеевич указал "Семена послать в Тотьму, и вотчины отнять, и ис полковников отставить". Это был последний указ царя, близившегося к своей кончине. Он мог бы остановить назревавшее восстание, но "верхи", уже не боялись царского контроля. Полковник был посажен в тюрьму и через сутки выпущен, а 27 апреля 1682 г. "сей же час" по смерти Федора Алексеевита на престол был посажен малолетний Петр.

Примечания

1. КОЙЭТ Б. Исторический рассказ или описание путешествия... В кн.; Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Феодору Алексеевичу. СПб. 1900, с. 415 - 420, 429 - 433; Полное собрание законов Российской империи. Собрание I (ПСЗ). Т. II. СПб.. 1830, N 619 - 620, 622, 624; Дополнения к Актам историческим (ДАИ). Т. 7. СПб. 1859, NN 1 - 2; Собрание государственных грамот и договоров (СГГиД). Т. 4. М. 1826, NN 103 - 104.

2. СГГиД, N 97.

3. Русская историческая библиотека (РИБ). Т. XXI, с. 284; БОГОЯВЛЕНСКИЙ С. К. Приказные судьи XVII века. М. -Л. 1946, с. 184; ЗАМЫСЛОВСКИЙ Е. Е. Царствование Феодора Алексеевича. Ч. I. Обзор источников. СПб. 1871, приложения, N. 1, с. I-IV.

4. ЗАБЕЛИН И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. Т.II. М. 1915, с. 82 - 83, 92.

5. БОГОЯВЛЕНСКИЙ С. К. Ук. соч., с. 79 - 80; GRUMMEY R. O. Aristokrats and Servitors The Boyar Elite in Russia, 1613 - 1689. Princeton. 1983, p. 198 - 200; КОЙЭТ Б. Ук. соч., с. 471, 510; ДАИ. Т. 9. СПб. 1875, N 56.

6. ТАТИЩЕВ В. Н. История Российская. Т. 7. М. -Л. 1966, с. 177; Повествование о московских происшествиях до кончины царя Алексея Михайловича. - Журнал Министерства народного просвещения (ЖМНП), 1835, ч. 5, N 1, с. 72.

7. Акты исторические (АИ). Т. 5. СПб. 1842, NN 24, 57; ДАИ. Т. 8. СПб. 1862, N 38, I-V.

8. ЗАБЕЛИН И. Е. Ук. соч. Т. И, с. 586 - 590, 96 - 98, 121.

9. Там же. Т. I. М. 1915, с. 615 - 613; ДАИ. Т. 7, N 15.

10. ЗАБЕЛИН И. Е. Ук. соч. Т. И, с. 65 - 69, 92, 117, 119, 121; т. I, с. 97 - 103, 258.

11. САХАРОВ И. П. Записки русских людей. СПб. 1841, с. 81; Книга дядькам, и мамам, и боярыням верховым, и стольникам царевичевым. - Временник Московского общества истории и древностей российских (Временник МОИДР), кн. 9, Смесь, с. 46.

12. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч., с. 172 - 173.

13. КОЙЭТ Б. Ук. соч., с. 403, 459, 504, 517, 434.

14. ГУРЛЯНД И. Я. Приказ великого государя Тайных дел. Ярославль. 1902.

15. ЗАБЕЛИН И. Е. Ук. соч. Т. I, с. 66, 86; САХАРОВ И. П. Ук. соч. с. 22 - 24.

16. GRULL T. The present condition of the Moskovite Empire, till the Year 1699. in two letters. L. 1699, p. 5 - 6.

17. САХАРОВ И. П. Ук. соч., с. 19 - 25; ГОЛИКОВ И. И. Деяния Петра Великого. Т. I. М. 1788, с. 140 - 145.

18. УСТРЯЛОВ Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. I, СПб. 1858, с. 11 - 14; ЩЕБАЛЬСКИЙ П. К. Чтение из русской истории. Изд. 3-е. Вып. I. М. 1868, с. 29 - 35; его же. Правление царевны Софьи. М. 1856, с. 6 - 8; ПОГОДИН М. П. Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Великого. М. 1875, с. 13, 17 - 24, 27.

19. СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. Кн. VII, т 13. М. 1962.

20. КОСТОМАРОВ Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. И. Вып. 5. СПб. 1875 (репринт М. 1991), гл. XII; ИЛОВАЙСКИЙ Д. И. История России. Т. 5. М. 1905, гл. XI. Трехсотлетие дома Романовых: 1613 - 1913. М. 1913 (репринт М. 1991), с. 67 - 81.

21. СНЕГИРЕВ И. М. Архангельский собор в Московском кремле. М. 1865, с. 28 - 31.

22. Государственный исторический музей (ГИМ). Синод, собр. N 293; Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 181, N 3/3; и др.

23. ТУМАНСКИЙ Ф. Записки Сильвестра Медведева о стрелецком бунте. - Собрание разных записок и сочинений... о жизни и деяниях... Петра Великого. Чч. V-VI. СПб. 1787.

24. ЛАПТЕВА Л. П. Рассказ очевидца о жизни Московии конца XVII века. - Вопросы истории. 1970. N 1, с. 107, 112; ПОРТАН Х. Основные черты русской истории. М. 1982, с. 27, 29, 81; LEVESQUE M. Histoire de Russie. Vol. IV. P. 1782, p. III; LEKLERK N. Histoire physique, morale, civile et politique de la Russie ancienne. Vol. III, P. Frouille, etc. 1784, p. 98.

25. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч., с. 172 - 183; РГАДА, портфели Миллера, N 53.

26. (Аноним). Нравственные свойства царя Федора Алексеевича. - Русский вестник, 1811, февраль.

27. Здесь и далее указаны номера узаконений по ПСЗ. Т. II.

28. АИ. Т. 5, N 55.

29. GRUMMEY R. O. Op. cit., p. 175 - 177.

30. ПАВЛОВ-СИЛЬВАНСКИЙ Н. П. Государевы служилые люди. СПб. 1909, с. 198; ДЬЯКОНОВ М. А. Очерки из истории сельского населения в Московском государстве (XVI- XVII вв.). СПб., 1898, с. 283 - 284.

31. ДАИ. Т. 8, N 108.

32. Дворцовые разряды (ДР). Т. IV, стб. 1 - 194.

33. ДЕМИДОВА Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М. 1987, с. 23 - 24, 40, 42 - 44.

34. ПСЗ. N 844; ДАИ. Т. 8, N 82. I; ЧЕРНОВ А. В. Вооруженные силы Русского государства в XV-XVII вв. М. 1954, с. 187 - 193; Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век. М. 1955 (далее - Очерки). С. 449 - 450.

35. ЗАГОРОВСКИЙ В. П. Белгородская черта. Воронеж. 1969; его же. Изюмская черта. Воронеж. 1980.

36. ПОПОВ А. Турецкая война в царствование Федора Алексеевича. - Русский вестник, 1857, NN 6^ 7; ДАИ. Т. 7, N 27, ДАИ. Т. 9. СПб. 1875, N 23; АИ. Т. 5, N 9.

37. ДАИ. Т. 9, NN 28, 37, 44. I-II, 45, 47. I-III; GRUMMEY R. O. Op. cit., p. 196.

38. ЗАГОРОВСКИЙ В. П. Изюмская черта, с. 86.

39. РГАДА, ф. 89, кн. 15 - 17; СГГиД, N 112; ПСЗ, N 729.

40. ПОПОВ А. Ук. соч., с. 321; СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч. Кн. VII, с. 215 - 216.

41. ДАИ. Т. 8, N 40; ПСЗ, NN 735, 756, 806.

42. Очерки, с. 180, 447; ДАИ. Т. 8, N 40; и др.

43. ПСЗ, N 715; СГГиД, N 116.

44. Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Н. В. Калачовым. Кн. I, отд. II. М. 1850, с. 19 - 40; НИКОЛЬСКИЙ В. К. "Боярская попытка" 1681 г. - Исторические известия, издаваемые Историческим о-вом при Московсмом ун-те, 1917, кн. 2, с. 57 - 87; и др.

45. СГГиД, N 130; ПСЗ, N 905; и др.

46. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч., с. 175 - 176; и др.

47. НОВОСЕЛЬСКИЙ А. А. Роспись крестьянских дворов, находившихся во владении высшего духовенства, монастырей и думных людей по переписным книгам 1678 г. - Исторический архив. Т. IV, 1949.

48. Подробнее см.: ЗАГОРОВСКИЙ В. П. Изюмская черта.

49. ПСЗ, N 728; ДАИ. Т. 8, N 30.

50. ЗАГОРОВСКИЙ В. П. Изюмская черта.

51. НОВОСЕЛЬСКИЙ А. А. Распространение крепостнического землевладения в южных уездах Московского государства в XVII в. - Исторические записки (ИЗ). Т. 4; и др.

52. ВОДАРСКИЙ Я. Е. Население России в конце XVII - начале XVIII века. М. 1977, с. 178 - 181.

53. ЗАБЕЛИН И. Е. Ук. соч. Т. I, с. 408.

54. ПСЗ, N 246; АИ. Т. 5, N 10.

55. ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ А. С. Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований. СПб. 1890; ДЬЯКОНОВ М. А. Ук. соч.; ВЕСЕЛОВСКИЙ С. Б. Сошное письмо. Т. П. СПб. 1916; и др.

56. АИ. Т. 5, N 49.

57. ПСЗ, N 770, 817; ДАИ. Т. 8, N 36; СГГиД, N 117; АИ. Т. 5, N 37.

58. Акты археографической экспедиции (ААЭ). Т. IV, N 250, с. 345 - 351; ПСЗ, N 750, 799, 804; АИ. Т. 5, N 23, 42, 29, 39; ДАИ. Т. 8, N 28, 40.

59. ПСЗ, N 795, 798.

60. МИЛЮКОВ П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб. 1905, с. 551 - 568.

61. ПСЗ, N 714 (видимо, указ этот не соблюдался).

62. АИ. Т. 5, N 77.

63. ПСЗ, N 872 - 874, 876, 879 - 880, 882, 904; Очерки, с. 116, 132.

64. ВЕСЕЛОВСКИЙ С. Б. Ук. соч., с. 54 - 56.

65. ПСЗ, N 648; СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч. Кн. VII, с. 192 - 196; ААЭ. Т. IV, N 213, 217; и др.

66. АИ. Т. 5, N 32, 18, 25.

67. ДАИ. Т. 8, N 89, I, III.

68. ПСЗ, N 867, 870; ДАИ. Т. 8, N 89, II; и др.

69. НИКОЛЬСКИЙ В. К. Ук. соч., с. 69 - 70.

70. АИ. Т. 5, N 75.

71. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч. Кн. VII, прил. IV, с. 313 - 314; СГГиД, N 131.

72. ПСЗ, N 918.

73. Опись книг см.: ЗАБЕЛИН И. Е. Ук. соч. Т. II, с. 599 - 607.

74. Там же, с. 90, 116 и ел., 462; ПРОТОПОПОВ В. В. Нотная библиотека царя Федора Алексеевича. В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. Л. 1977, с. 119 - 133.

75. ЗАБЕЛИН И. Е. Ук. соч. Т. I, с. 68, 79, 97 - 103, 140, 190, 193, 199, 213. 225 - 227, 232 - 233; т. II, с. 118 - 119, 172, 117, 120.

76. ПСЗ, N 659, 660, 662, 678, 693, 771; ДАИ. Т. 7, N 10; т. 8, N 85; т. 9, N 15, 65; СГГиД, N 105.

77. БЫЧКОВ Ф. А. Разрядные записки о венчании на царство царя Феодора Алексеевича. - ЧОИДР, 1882, кн. I; ПСЗ, N 648, 850, 855; ИЛОВАЙСКИЙ Д. И. Ук. соч., с. 496; РГАДА, ф. 181, N 358, л. 1154 - 1170.

78. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч., с. 175 - 176; СПЕРАНСКИЙ А. Н. Очерки по истории Приказа каменных дел Московского государства. М. 1930.

79. ПСЗ, N 877, 878, 829, 881; СГГиД, N 121; ДАИ. Т. 8, N 78, 102.

80. ПСЗ, N 709; ДАИ. Т. 9, N 93.

81. ДАИ. Т. 8, N 104; т. 9, N 100, 104; СГГиД, N 131; СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч. Кн. VII, с. 312 - 313.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.