Судебник 1497 года

[Saygo 582]

Кучкин В. А. Судебник 1497 г. и договорные грамоты московских князей XIV—XV вв.

Уже первые публикаторы Судебника 1497 г., отмечая стремление его составителей к унификации и централизации судебного производства в Русском государстве, подчеркивали роль великокняжеской власти, выступавшей и в качестве носителя высших судебных прерогатив, и в качестве гаранта исполнения судебных решений{1}. Исследования последующих ученых, внимательно вникавших не только в текст Судебника в целом, но и в содержание отдельных его статей, после тщательного анализа частностей подтвердили это общее заключение.

И действительно, уже в статье 2 Судебника 1497 г.{2} указывается, что в случае невозможности вынести решение по какой-либо принесенной боярам жалобе, о таких обращениях «жалобников» необходимо докладывать великому князю ("то сказали великому князю"){3}. Показания, полученные от подвергнутого пытке преступника ("татя"), в первую очередь должны были сообщаться великому князю (статья 34){4}. Очевидно, что великий князь выступает в названных статьях тем верховным носителем права, который в конечном итоге единолично решает все сложные и спорные юридические вопросы, касающиеся населения, подпадающего под действие Судебника 1497 г.

Верховный характер великокняжеской власти в формировании и деятельности судебных органов подчеркивается статьями 12 и 13 Судебника, согласно которым определение татя или ведомого татя, взятого с поличным, устанавливалось свидетельствами 5—6 человек, дававших в том клятву "по великого князя крестному целованию", т.е. под присягой лицу, выступающему в данных случаях высшим гарантом правильности и неотвратимости зафиксированных в Судебнике постановлений{5}. Только по великокняжеской полетной грамоте (документу, устанавливавшему годовые выплаты одолженных сумм), скрепленной великокняжеской печатью, купцу, утратившему имущество в результате стихийных или военных бедствий, можно было возвращать долги без процентов (статьи 55){6}.

Из содержания заключительной, 68, главы Судебника 1497 г. следует, что суд великого князя являлся судом последней, высшей инстанции{7}. И хотя в Судебнике 1497 г. нигде специально не оговариваются судебные прерогативы московского великого князя, содержание указанных выше, а также 21 (о пошлинах с суда великого князя и его детей{8}) и 24 (об оформлении докладных списков с докладов великому князю и его детям и о пошлинах с таких списков{9}) статей Судебника свидетельствует о том, что высшая судебная власть в конце XV в. сосредоточивалась в руках московского великого князя.

Было ли это древней нормой или такое право появилось лишь у Ивана III? Ответить на данный вопрос весьма непросто. В распоряжении исследователей нет достаточного материала, характеризующего подобный процесс в других, кроме Московского, русских средневековых княжествах, поэтому невозможны заключения по аналогии. Но в архивах Московского княжества сохранились источники, в которых с относительно раннего времени зафиксированы судебные функции местных правителей. Это договорные грамоты потомков первого московского князя Даниила Александровича. Хотя важность сопоставления таких грамот с Судебником 1497 г. давно признана исследователямиx, тем не менее работа по систематическому сравнению норм, зафиксированных в княжеских договорах XIV-XV вв. и в Судебнике 1497 г., до сих пор еще не проведена. Не претендуя на исчерпывающее решение всех вопросов, связанных с таким сопоставлением, следует остановиться на одном из главных - эволюции судебных прерогатив московских великих и удельных князей и в этой связи более объективно оценить соответствующие нормы, нашедшие отражение в Судебнике 1497 г.

Начать нужно с первого договора, заключенного князем московской династии. То было соглашение, составленное Юрием Даниловичем Московским и Новгородом Великим с тверским князем Михаилом Ярославичем в феврале 1318 г. Оно содержало единственную статью о суде: "А обидному на рубежи судъ". По контексту речь здесь шла о решении спорных дел в пограничных областях Новгорода и Твери. Но поскольку с присоединением Можайска Москва стала граничить с Тверью, можно думать, что статья имела более общий характер. В таком случае разбирательство порубежных споров должно было ложиться на князя Юрия Московского как старшего среди князей московского дома{11}.

Более подробные сведения о судебных делах различного рода содержатся в договоре, заключенном Москвой и Новгородом с Тверью в 1375 г. Согласно ему, пограничные спорные дела между Москвой и Тверью решались общим судом бояр, назначаемых на этот суд князьями обоих княжеств. В случае разногласия судей выбиралось третье лицо. По договору 1375 г. им должен был быть рязанский князь Олег. Его решение признавалось окончательным. Если общие судьи не выбирали третьего судью или решение третьего судьи не выполнялось, то истцу предоставлялось право удовлетворить иск силой. Это так называемое репрессальное право, гораздо лучше известное в странах Западной Европы. Общий суд не распространялся на людей, служивших тому или иному князю. Их мог судить только князь-сюзерен. Суд возникал также в том случае, если в чужое княжение за сбежавшим холопом или должником приезжал владелец холопа или кредитор и увозил его к себе. Разбирательства не было, если сбежавший предъявлялся князю, его наместнику или волостелю или же поимка сбежавших лиц осуществлялась при содействии пристава того княжества, где укрывался беглец. Отрицание при этом холопом своего холопства рассматривалось в суде, но только при наличии поручителя по холопе. За рассмотрение такого дела следовало, очевидно, с проигравшей стороны в пользу князя взимать пошлины: за одного человека 1 гривну, за семью - 2,5 гривны. Действия лиц, проводивших сыск в чужом для холоповладельца княжестве, оценивались в 1 алтын в городе и в 1 резану за версту при поездке в сельскую местность. Если вместе с сыском производилось

дознание, то плата "на правду" увеличивалась вдвое{12).

Таким образом, договорная грамота 1375 г. дает весьма пеструю картину судебных прерогатив московского великого князя. Он являлся верховным судьей служивших ему людей. Он организовывал суд на границах своего княжества, но не мог влиять на его решения. Он проверял правильность действий инокняжцев по поимке их холопов и должников, но не мог препятствовать самим этим действиям. Он дозволял инокняжцам при таких операциях пользоваться платными услугами судебных чиновников своего княжества. К сожалению, грамота не дает ответа на вопрос: были ли все эти права исключительно великокняжескими или они распространялись и на московского удельного князя Владимира Андреевича, который был прямо назван среди лиц, заключивших договор 1375 г.

Проблема межкняжеского суда затронута и в договоре 1381 г. Москвы с Рязанью. Общий суд решал вопросы возврата Москве имущества и людей, захваченных рязанской стороной при возвращении домой русских участников Куликовской битвы - ратников Дмитрия Донского и Владимира Андреевича. Организация общего суда была такой же, как по московско-новгородско-тверскому соглашению 1375 г. Только третье лицо избиралось самими судьями. При отказе от общего суда истец мог взять требуемое у ответчика силой{13}. Несколько новых моментов в организации межкняжеского суда отразил договор Москвы с Тверью 1399 г. Во-первых, общий суд мог рассматривать дела только "от того веремени, как отець нашъ, князь велики Дмитреи Иванович, къ богу отшелъ", т.е. после 19 мая 1389 г. Состав общего суда определялся участием в нем "людей стариших", которые должны были целовать крест. Возможно, состав такого суда перестал быть чисто боярским.

Договор 1399 г. фиксирует дальнейшее увеличение судебных прерогатив московского великого князя. Стороны договариваются об аннулировании решений состоявшихся в конце XIV в. или в начале XV в. общих судов и третейского судьи митрополита Киприана{14}. Тем самым за московским князем, как, впрочем, и за тверским, закреплялось верховное право пересмотра решений общих судов. Эта статья договора 1399 г. включалась во все последующие московско-тверские соглашения - 1439 г., около 1456, 1462-1464 и 1484-1485 гг.{15}

Новая, по сравнению с 1375 г., статья договора 1399 г. постановляла, что "татя и душегупца, и розбоиника, и грабежника гдѣ имуть, туть судят". Речь, очевидно, шла о тех лицах, которых разыскивали на чужой территории, согласно договору 1375 г.. судейские чиновники княжества - места их пребывания, но в соглашении 1375 г. разыскиваемые люди прямо не упоминались. Теперь такие лица четко определялись. Они подлежали суду в том княжестве, где их задерживали. Впрочем, им предоставлялось право на извод, и в таком случае они могли при суде требовать опроса свидетелей. Положение о сыске беглых холопов оставалось прежним, но снижалась судебная пошлина при производстве суда о холопстве: с одного холопа брали теперь 1 алтын, а с семьи - 3 алтына{16}. Ничего не говорилось в договоре 1399 г. о подсудности княжеских служилых людей. Эти установления докончания 1399 г. позднее целиком вошли в московско-тверские договоры около 1456, 1462-1464 гг. и 1484-1485 гг.{17}

В договорные грамоты московских князей с другими русскими княжествами XV в. постепенно продолжали вводиться новые пункты относительно судебных прерогатив Даниловичей.

Так, в договоре между Москвой и Рязанью, заключенном 25 ноября 1402 г., устанавливался тот же срок для общих судов, что и в московско-тверском договоре 1399 г. - после смерти Дмитрия Донского. Из дел более старого времени, т.е. ранее 1389 г., рассматривались лишь те, что были за порукою или за приставом, т.е. начаты судопроизводством. Должны были быть закончены дела, по которым состоялся приговор или был присужден поединок на поле.

Суд производился судьями обоих княжеств, выполнявшими процедуру крестоцелования, тем самым дававшими присягу в честном судействе. Князья должны были подчиняться их решениям. Если судьи не приходили к общему согласию, они обращались к третьему лицу. Он выбирался из трех князей-претендентов или самими судьями, или ответчиком, если разногласия возникали между ним и судьями. Решение третейского судьи было обязательным. Если оно не выполнялось, искомое можно было отнять силой. Беглые холоп, раба, должник, поручник, а также тать, разбойник, душегубец, рубежник должны были выдаваться без суда по старым нормам. При этом в пользу князя взималась пошлина: 1 алтын с одного человека и 2 алтына с семьи{18}.

Договор 1402 г. прямо демонстрировал расширение судебных прерогатив московского великого князя. В соглашение включены две статьи о взаимоотношениях рязанского князя пронским князем и рязанского князя с князем новосильским и князьями тарусскими. "Обидные" дела между Рязанью и Пронском должны были решаться общим судом бояр рязанского и пронского князей, а если между ними не достигалось согласия, то третейским судьей, в качестве которого выступал митрополит. Но если не выполнялось решение митрополита, то в дело должен был вмешаться московский великий князь, который уже действовал силой. Спорные пограничные и другие вопросы между рязанским князем, с одной стороны, и новосильским и тарусскими князьями, с другой, также решались общим судом, особых случаях - третейским. В случаях, когда не помогал и третейский суд, стороны должны были обращаться опять-таки к московскому великому князю, и уже тот заставлял виновную сторону подчиниться судебному решению{19}. Московский князь оказывался, таким образом, арбитром в делах, касавшихся взаимоотношений чужих княжеств, правда, не удаленных от Москвы и разделенных с нею территориями третьих княжеств, а пограничных и союзных с Москвой. Все эти статьи о судах договора 1402 г. были повторены с небольшими изменениями в московско-рязанских докончаниях 1447 и 1483 гг.{20}

Договор 1445 г. Дмитрия Шемяки, выступавшего в роли великого князя московского, нижегородскими князьями содержит традиционные указания о межкняжеском суде, но одной характерной особенностью. Спорные дела решались общим судом, однако третейским судьей выступал московский великий князь, правда, "до отца твоего до митрополита"{21}. Именно митрополит Иона был назван третейским судьей в договоре 1448-1449 московского великого князя Василия Васильевича с нижегородским князем Иваном Васильевичем Горбатым{22}.

Вопросы учреждения судов и процедур судебных разбирательств рассматривались московско-литовских докончаниях 1449 и 1494 гг. Организация судов происходила по уже известным из других договоров причинам: порубежным конфликтам и сыску беглых людей. Новостью было то, что пограничные споры должны были разрешаться волостелями пограничных волостей{23}, а общий суд не выбирал третейского судью, все решая сам "без перевода". Договор 1449 г. содержал еще два новых положения. Тверское княжество признавалось в нем зоной влияния Литвы, а Новгород Великий - Москвы. В связи с этим предусматривалось разрешение конфликтных ситуаций между тверичами и новгородцами. Они должны были традиционно решаться общим судом или третейским судьей, в роли которого выступал митрополит, но такими, какие устраивали обе договаривавшиеся стороны: Казимира и Василия Темного. Если решение митрополита не выполнялось, то жалоб на тверича поступала к Казимиру, а жалоба на новгородца - к Василию, которые предпринимали действия по исполнению приговоров. Московский великий князь выполнял в данном случае ту же роль арбитра по отношению к Новгороду, что и по отношению к Рязанскому, Пронскому, Новосильскому и Тарусскому княжествам, впервые зафиксированную в московско-рязанском соглашении 1402 г. Договор 1449 г. также закреплял подобную роль московского великого князя относительно Рязанского княжества. При спорах Литвы с Рязанью дела решались не общим судом, а обращением Литвы к Москве. Василий должен был "въсчунути" рязанского князя, но если это не приводило к желаемым результатам, польский король мог действовать силой{24}.

В договоре 1494 г. статья о Новгороде и Твери была снята, поскольку оба центра уже стали владениями московского князя, и снят пункт о применении Литвой силы против Рязани, хотя сама статья об арбитраже московского великого князя в случае возникновения противоречий между Польско-Литовским государством и Рязанским княжеством сохранилась{25}.

Таким образом, договорные грамоты XIV-XV вв. Москвы с другими княжествами дают хотя и скромный, но достаточно показательный материал,

позволяющий делать вывод постепенном расширении судебных функций московского великого князя в отношениях соседними государствами. К сожалению, скупые формулы соглашений не позволяют выявить всех судебных прав сторон, в том числе московской, и деталей организации судебных разбирательств. Подавляющее большинство договорных грамот московских князей с правителями других княжеств составлялось от имени не только московского великого князя, но и его ближайших родственников: двоюродного брата{26}; родного брата и двоюродного дяди{27}; родных братьев и двоюродного дяди{28}; двоюродных братьев{29}, двоюродных и четвероюродного братьев{30}; родных детей{31}; родных братьев{32}; родного сына, родных братьев, троюродного дяди и четвероюродного брата{33}; родного сына, родных братьев и троюродного дяди{34}. Какими же судебными правами обладали эти ближайшие родственники московского великого князя в сношениях с князьями других княжеств? Отличались ли эти права от судебных прав главы московского княжеского дома - великого князя? Рассмотренные договорные грамоты не дают ответа на эти вопросы. Поэтому приходится прибегать к свидетельствам косвенным. В этой связи показательно одно место из договоров Ивана III со своими братьями Борисом Волоцким и Андреем Углицким. Договоры были заключены в августе и ноябре 1486 г., спустя примерно год после захвата Иваном III Тверского княжества. Это княжество Иван III передал своему сыну Ивану Ивановичу Молодому, но верховную власть в Твери сохранил за собой. В докончание Ивана III с Борисом Волоцким была включена статья, согласно которой суд "о землях и о водах нашей отчинѣ Тферскои землѣ" с Волоком Ламским производился "от того веремени, как отца нашего, великого князя Василья Васильевича, в животѣ не стало"{35}, т.е. с весны 1462 г., а общий суд "обидному", под которым разумелись и побеги за рубеж различных категорий зависимых лиц, - с момента взятия Тверского княжества в сентябре 1485 г., причем общий суд организовывался на тех же началах, что были выработаны еще московско-тверским соглашением 1399 г.{36}. В договоре Ивана III с Андреем Углицким рассмотрение всех спорных дел между населением владений последнего и бывшего Тверского княжества ограничивалось временем после захвата Иваном III Твери. Дмитровско-углицкий (с 1389 г.) и Волоцкий (с 1390 г. как часть Серпуховского) уделы Московского великого княжества граничили с Тверским княжеством, и неясно, как должны были поступать удельные князья, если между Москвой и Тверью во времена самостоятельности Тверского княжества происходили пограничные конфликты. Судя по договорам 1486 г., зафиксировавшим пограничные конфликты московских уделов с Тверью, общие московско-тверские соглашения прошлого прямо затрагивали интересы удельных князей московского дома, чьи владения непосредственно граничили с Тверью. Особенно это относится к Волоцкому княжеству, порубежные конфликты которого с Тверским княжеством договор от 20 августа 1486 г. относил еще к 60-м гг. XV в., когда Тверь сохраняла свою самостоятельность. Поэтому возможно, что московские удельные князья так же, как и сам московский великий князь, имели право принимать участие в пограничных судебных разбирательствах, когда дело касалось территорий и жителей их уделов, но права великого князя были полнее и шире.

* * *

Чтобы установить судебные полномочия всех представителей московской княжеской фамилии, прерогативы великого князя и его родственников — князей удельных, необходимо проанализировать договоры, заключавшиеся уже не между Московским и другими княжествами, а внутри московского княжеского дома.

Самым ранним таким договором является соглашение, заключенное в 1348 г. великим князем Симеоном Гордым со своими братьями Иваном и Андреем. Договор содержит статью о московских судах. Поскольку договор имеет в данном месте крупные механические утраты, бумага, на которой он написан, сильно обветшала и разорвалась, текст можно восстановить фрагментарно. Смысл статьи о судах сводится к тому, что жалобы москвичей - людей великого князя на московских бояр и слуг удельных князей рассматриваются в Москве великим князем. Удельные князья присутствуют при судебном разбирательстве. Если великого князя нет в Москве, то суд производится наместником великого князя в присутствии наместников удельных князей. Вызов ответчиков из уделов в суд не должен производиться великокняжескими приставами. Другие казусы неясны. Но из сохранившихся остатков слов документа ("пошлы!» к городу") следует, что московский суд распространялся не только на город, но и на какие-то загородные территории{37}.

Последнее подтверждает договор 1365 г. между Дмитрием, будущим Донским, и Владимиром Андреевичем Серпуховским. Там упомянуты суды, которые "издавна потягли" к Москве. Иски князей и их бояр друг к другу решались боярами двух сторон, по одному боярину от каждого князя. При спорах между этими членами общего суда выбирался третейский судья. Весьма важным было условие договора о суде, который производился великим князем, над боярами и слугами удельного князя, проживавшими на принадлежавшей Дмитрию территории великого княжества Владимирского и отказывавшимися от посылки их в поход великим князем. По общим правилам служилые люди были подсудны только своему князю. Договор 1365 г. учитывал это, но позволял удельному князю лишь присутствовать на суде{38}. Подсудность же великому князю означала, что великокняжеские судебные прерогативы расширялись прежде всего на присоединенных к Московскому княжеству территориях, а не на отчинных землях московских Даниловичей.

Крупное значение в развитии внутрикняжеских московских отношений имел договор между теми же князьями, заключенный в 1389 г. Владимиру

запрещалось самостоятельно судить в Москве, он судил только в присутствии великокняжеских наместников. Если же судил великий князь, то он обязывался лишь делиться с удельным судебными штрафами. При отсутствии в городе великого князя в случае жалобы москвича на москвича за ответчиком посылался пристав великого князя, а наместники великого князя вершили суд. Наместники же удельного князя только присутствовали на суде, скорее всего, только для того, чтобы фиксировать присуждаемые в их пользу судебные штрафы. При жалобе жителя великого княжества (бывшего Владимирского) на москвича - боярина удельного князя за ответчиком посылался пристав великого князя и боярин удельного князя. При жалобе человека великого князя на человека удельного князя великий князь посылал истца к удельному князю, а тот вершил суд. В противоположном случае истец посылался к великому князю, который рассматривал дело. Очевидно, оба последних случая отразили норму, прямо зафиксированную в более раннем московско-новгородско-тверском соглашении 1375 г.: служившие тому или иному князю люди были подсудны только своему сюзерену.

Из рассмотренных статей договора 1389 г. следует, что сыск и дознание в Москве и ее округе стали вестись преимущественно приставами великого князя, даже в отношении людей удельного князя. Великому князю принадлежал в Москве и верховный суд. Что касается суда в уделе, то он оставался в верховном ведении правителя удела. Спорные же дела между самими князьями традиционно рассматривались общим боярским судом (по 1 боярину от князя) или третейским судьей - митрополитом. Князья должны были выполнять решения суда{39}.

Договор 1390 г. между Василием I и Владимиром Андреевичем обошел многие вопросы организации московского суда, в частности, порядков сыска, дознания и вызова в суд. В соглашении было заявлено только, что в ведении московского суда находятся московские городские и становые суды, а также суды волостные, но тех волостей, что были отнесены к городу "при нашихъ отцѣхъ", т.е. в период 1353-1389 гг. Эти суды вершили как великий, так и удельный князья, но обязательно в присутствии наместников другой стороны. Удельный серпуховский князь Владимир Андреевич добился, таким образом, определенных уступок со стороны великокняжеской власти{40}.

Докончания московских великих и удельных князей XV в. уже не имеют столь подробных статей о московских судах, как договоры XIV в. Это объясняется тем, что соглашения XV в. часто прямо ссылались на прежние докончания, и положения последних оказывались действующими и в XV в. Договоры XV в. содержат краткие установления о московском суде, который осуществлялся на территории города и приписанных к нему территориях наместниками великого и удельных князей, и об общем и третейском судах по спорным межкняжеским вопросам. Формулировка первой из названных статей, впервые встречающаяся в договоре 1433 г. Василия Ярославича Серпуховского с великим князем Василием Васильевичем и его дядей и двоюродными братьями ("а что, господине, суды потягли к городу из наших волостей и из моих при твоем дѣде, при великом князи, и при твоем отцѣ, при великом князи, и тѣ суды судят наши намѣстници по тому ж, как было переж сего"{41}), целиком повторяется в последующих договорах Василия Ярославича и его детей с великим князем Василием Васильевичем и его детьми 1447 г.{42}, 1450—1454 г.{43} и 1451-1456 г.{44}. Вторая статья (о третейском суде между великим и удельным князьями), воспроизводящая с некоторым отличием статью договора 1389 г. и полностью статью договора 1390 г., повторяется во всех докончаниях Василия Ярославича с великим князем Василием Васильевичем, заключенных в XV в.{45}.

К середине 40-х гг. XV в. выработалась формулировка статей о суде в договорах московских великих князей с можайским и верейско белозерским князьями Иваном и Михаилом Андреевичами: "А даному, соложеному, холопу, робѣ суд от вѣка. А татя и беглеца выдати по исправѣ. А заемному и поручному, и всему обидному межи насъ суд беспереводно. А судьям нашим третей волной"{46}. Такая статья без каких-либо изменений вошла во все последующие договоры великих князей с Михаилом Андреевичем{47}, в договор 1447 г. с Иваном Андреевичем{48} и в несколько измененном виде (инверсия приведенных выше положений о суде) - в договор 1445 г. с тем же Иваном Андреевичем{49}.

Статьи о судах в договорных грамотах великого князя Василия Васильевича с его дядей звенигородско-галицким князем Юрием Дмитриевичем и детьми последнего Василием Косым, Дмитрием Шемякой и Дмитрием Красным также носили общий характер. Ничего существенного для понимания изменения великокняжеских судебных прерогатив они не содержат. Есть только два исключения. В договоре 1439 г. Василия II с Василием Косым третейским судьей в их спорных делах выступал сам великий князь{50}. А в договоре 1441-1442 г. Василия II с Дмитрием Шемякой третейский судья выбирался из двух великокняжеских бояр и одного удельнокняжеского. Если из них никто не избирался, в дело вступал великий князь, который уже насильно приказывал выбрать третейского судью из трех кандидатов-бояр, а в случае отказа штрафовал ответчика{51}. Однако после гибели Шемяки в 1453 г. эти выгодные для великого князя нововведения утратили силу.

Лапидарность внутримосковских договорных грамот XV в. о суде восполняется свидетельствами источника, позволяющего судить о том, менялись ли в XV столетии судебные права московского великого князя. Речь идет о Московской записи о душегубстве 1456-1461 гг. Оставляя в стороне тонкости всех постановлений этой Уставной записи, следует подчеркнуть главное. Во-первых, Запись 1456-1461 гг. демонстрирует расширение сферы судебных действий великокняжеской власти. В Москве стали судить жителей не только города Москвы и Московского уезда, но и жителей Серпухова, Хотуни, Звенигорода и Рузы с их волостями, а также бывших дмитровских (после 1389 г.; до этого года перечисленные ниже волости были волостями собственно Московского княжества) волостей Вохны, Сельны, Гуслицы, Загорья и Рогожа к востоку от Москвы. Во-вторых, расширилась компетенция московского великокняжеского большого наместника: только ему стали подсудны дела с поличным, в том числе людей удельных князей. В-третьих, в удельные владения в Московском уезде стал посылаться великокняжеский пристав, т.е. сыск и дознание перешли в руки великого князя. В-четвертых, при отсутствии в Москве удельного князя его люди стали судиться великим князем или его наместником{52}. Совершенно очевидно, что не только в отношении порубежных судов с другими княжествами, но и в отношении судов московских права великого князя к середине XV в. существенно возросли.

Такое прослеживаемое на протяжении XIV-XV вв. расширение судебных прав, иногда плавное, иногда скачкообразное, с возвратом к прежним нормам, московского великого князя закономерно привело к созданию в 1497 г. Судебника, зафиксировавшего новый рост великокняжеских прерогатив и, как следствие этого, централизацию суда. Однако было бы ошибкой думать, что великий князь московский в конце XV в. стал не только верховным, но и единственным носителем высших судебных полномочий в Русском государстве.

Сам Судебник говорит об обратном, приравнивая суд великого князя и суд его детей (статьи 21 и 24). Обращает на себя внимание также статья 30, в которой при перечислении городов и областей, куда направлялись великокняжеские недельщики-приставы, нет упоминаний удельных Рузы и Волоколамска, хотя соседние с ними города Звенигород, Дмитров, Можайск, Клин, Хлепень аккуратно названы{53}. Очевидно, племянники Ивана III князья Федор Борисович Волоцкий и его брат Иван Рузский оставались суверенными в своих владениях, и там право верховного суда принадлежало им. Такой вывод прямо подтверждается сохранившимися жалованными грамотами Федора Волоцкого от 7 марта 1500 г. Иосифо-Волоколамскому монастырю{54}, Ивана Рузского от января 1498 г. и июля 1502 г. московскому Симонову монастырю{55}, от июня 1498 г. и 19 декабря 1502 г. того же князя Ивана Борисовича Аф. Конст. Ельчанинову на его вотчину деревни Быково и Булгакове в Скримановском стане Рузского уезда{56}, в которых грамотчикам предоставлялся судебный иммунитет, а верховными судьями иммунистов были выдавшие грамоты князья или их бояре введенные. За время от апреля 1504 г. по июнь 1505 г. сохранилось несколько жалованных грамот второго сына Ивана III Юрия Дмитровского и Кашинского и третьего сына Ивана III Дмитрия Жилки Углицкого, в которых эти князья выступают верховными судьями грамотчиков{57}. Следовательно, Судебник 1497 г. еще не являлся общим сводом законов для абсолютно всего Русского государства. Но показательно, что в двух выданных Юрием Дмитровским и Кашинским в 1504 г. правых грамотах судебные пошлины взимались "по судебному списку"{58}, т.е. по Судебнику 1497 г. Очевидно, что если высший суд в некоторых городах и волостях Руси еще мог принадлежать удельным князьям, то организация суда и размеры судебных штрафов становились общими на всей территории Русского государства.

Примечания

1. Законы великого князя Иоанна Васильевича и Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича, с дополнительными указами. Изданы К.Калайдовичем и П.Строевым. М., 1819. С. XV.

2. Следует напомнить, что сам Судебник 1497 г. никакого деления на статьи не имеет. Такое деление предлагается исследователями памятника. В данном случае принимается разбивка на статьи, предложенная в свое время М.Ф.Владимирским-Будановым и утвердившаяся в научной литературе.

3. Судебники XV-XVI веков. М.; Л., 1952 (далее – Судебники). С. 19.

4. Там же. С. 23-24.

5. Там же. С. 20.

6. Там же. С. 27.

7. Там же. С. 29.

8. Там же. С. 21.

9. Там же. С. 22.

10. Ср., напр.: Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. Часть II. М., 1951. С. 278.

11. Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. № 13. С. 26. О дате договора и его содержании см.: Кучкин В.А. Последний договор Михаила Ярославича Тверского // Михаил Тверской: личность, эпоха, наследие. Тверь, 1997. С. 60, 62-68.

12. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950 (далее — ДДГ). № 9. С. 28.

13. Там же. № 10. С. 30.

14. Там же. № 15. С. 41-42.

15. Там же. № 37. С. 106; № 59. С. 187, 190; № 63. С. 203, 205; № 79. С. 298, 299.

16. Там же. № 15. С. 42.

17. Там же. № 59. С. 188, 191; № 63. С. 204, 206-207; № 79. С. 298, 300.

18. Там же. № 19. С. 54-55.

19. Там же. С. 53.

20. Там же. № 47. С. 143-144, 145; № 76. С. 286, 289. В договоре 1483 г. опущены статьи о пронском, а также о новосильском и тарусских князьях.

21. Там же. № 40. С. 120.

22. Там же. № 52. С. 157, 159.

23. Там же. № 53. С. 162; № 83. С. 331.

24. Там же. № 53. С. 162.

25. Там же. № 83. С. 331.

26. Московско-тверской договор 1375 г. и московско-рязанский договор 1381 г. были составлены от имени московского великого князя Дмитрия Ивановича и его двоюродного брата Владимира Андреевича. — Там же. № 9. С. 25; № 10. С. 29.

27. Московско-тверской договор 1399 г. —Там же. № 15. С. 41.

28. Московско-рязанский договор 1402 г. - Там же. № 19. С. 52.

29. Московско-тверской договор ок. 1439 г. - Там же. № 37. С. 105.

30. Московско-рязанский договор 1447 г. и московско-литовский договор 1449 г. — Там же. № 47. С. 142; № 53. С. 160.

31. Московско-суздальский договор 1448-1449 гг. и московско-тверской договор ок. 1456 г. - Там же. №52. С. 155; № 59. С. 186.

32. Московско-тверской договор 1462-1464 гг. — Там же. № 63. С. 202.

33. Московско-рязанский договор 1483 г. - Там же. № 76. С. 283.

34. Московско-тверской договор 1484-1485 гг. - Там же. № 79. С. 295. За период со второй половины XIV в. по конец XV в. только два московских договора были составлены от имени одного московского великого князя: московско-нижегородский договор 1445 г. и московско-литовский договор 1494 г. — Там же. № 40. С. 119, № 83. С. 329.

35. Там же. № 81. С. 317, 320.

36. Там же.

37. Там же. № 2. С. 12.

38. Там же. № 5. С. 20, 21.

39. Там же. № 11. С. 32.

40. Там же. № 13. С. 38.

41. Там же. № 27. С. 70.

42. Там же. № 45. С. 131, 133.

43. Там же. № 56. С. 171, 174.

44. Там же. №58. С. 181, 185.

45. Там же. № 27. С. 71; № 45. С. 131, 134; № 56. С. 171, 174-175; № 58. С. 186.

46. Там же. №42. С. 123.

47. Там же. № 43. С. 126; № 44. С. 128; № 55. С. 166, 168; № 64. С. 209, 211; № 65. С. 214; № 67. С. 218, 221; № 75. С. 280, 283; № 78. С. 295.

48. Там же. № 48. С. 148.

49. Там же. № 42. С. 124.

50. Там же. № 36. С. 102, 103; 104, 105.

51. Там же. № 38. С. 109, 111-112.

52. Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV - начала XVI в.

(далее -АСВР). Т. III. M., 1964. С. 27, 28.

53. Судебники. С. 23. Границы волостей Рузы со Звенигородом, Дмитровом, Можайском и Клином фиксируются в разъезжих грамотах 1504 г. — ДДГ. №№ 95, 96.

54. Акты феодального землевладения и хозяйства. Ч. II. М., 1956. № 25. С. 29.

55. АСВР. Т. II. М., 1958. № 415. С. 447; № 426. С. 466.

56. АСВР. Т. III. № 64. С. 96; № 65. С. 97.

57. АСВР. Т. I. М., 1952. № 653. С. 578; Т. III. № 63. С. 98; № 83. С. 115.

58. АСВР. Т. III. № 172. С. 186; № 173. С. 189.

Отечественная история – 2000,-№1,- с.101-107.

[Saygo 582]

Р. Б. Казаков. Судебник 1497 года

Судебник Ивана III был первым на Руси законодательным сборником, который собрал в своем составе юридические нормы, общие для всей России. Практически выполнив задачу политического объединения земель в единое государство, которое с конца XV в. все чаще стало называться Россией, московские великие князья нуждались в сборнике правовых норм, определявших права и обязанности должностных лиц, ответственность за преступления, порядок судопроизводства и пр. Основные тенденции развития российского права формировались в соответствии с политикой централизации: единому государству необходимо и единое право. Для этого требовалось провести систематизацию действовавших норм. Речь шла в первую очередь не об организации правового материала по отраслям и институтам, а о том, чтобы свести нормы, разбросанные по различным законодательным актам Московского государства и бывших сомостоятельных княжеств, содержащиеся в различных правовых памятниках прошлых лет, в единый общерусский судебник. Но в великокняжеском Судебнике юридические нормы были не только собраны, но и подверглись целенаправленной переработке и вошли в состав Судебника вместе с новыми статьями¹.

Составление Судебника - сложная работа, потребовавшая от его авторов большого мастерства. Общерусский кодекс появился раньше, чем такие же документы в некоторых других государствах Европы. Сохранились сведения о том, что французский король Людовик XI (1461 -1483) хотел, чтобы кутюмы (обычаи), переложенные на французский язык, были бы сведены в одну книгу, но не успел выполнить задуманного. "Уголовная Карлова конституция" ("Каролина") была издана императором Священной Римской империи Карлом V (1519-1556) как общеимперский закон в 1532 году. Судебнику уделил серьезное внимание имперский посол барон Сигизмунд Герберштейн, в 1517 и 1526 гг. побывавший в России. В своих "Записках о Московии" он перевел некоторые статьи "Судебника". Возможно, именно опыт кодификации русского права был учтен при создании "Каролины", так как особый размах эта работа приобрела как раз после возвращения Герберштейна из Москвы. Простоту и удобство применения норм Судебника отмечал Павел Иовий Новокомский. В Великом княжестве Литовском действовал Судебник, принятый еще в 1468 г., при польско-литовском короле Казимире IV Ягеллончике, однако сравнение его с московским не позволяет усмотреть какие-либо заимствования в последнем².

От предшествующих веков до нас дошло немало памятников права, применявшихся в разных землях и княжествах Руси: Новгородская и Псковская судные грамоты, Двинская и Белозерская уставные грамоты, Запись о душегубстве, Белозерская таможенная грамота и др.; вероятно, многие памятники законодательства не сохранились. Наряду с этим продолжали действовать нормы обычного права, закрепленные в статьях Русской Правды. Исследования показали, что 3/4 известных сейчас списков Русской Правды пространной редакции приходятся на вторую половину XV-XVI век³.

По мере роста Московского княжества, расширения сферы его влияния все более ощущалась зависимость местных правовых норм от великокняжеской власти. В 1397-1398гг. сын Дмитрия Донского великий князь Василий I Дмитриевич (1389-1425) выдал жителям Двинской земли особую уставную грамоту. В результате восстания Двинская земля на время перестала подчиняться власти Великого Новгорода. Вероятно, выдачей грамоты, где определялись полномочия великокняжеского наместника, права и привилегии местного боярства, определялся порядок судопроизводства, устанавливались судебные пошлины и пр., великокняжеская власть хотела привлечь на свою сторону местное население, включить Двинскую землю в состав Московского княжества. Нормы московского права, приобретавшего постепенно общерусский характер, сочетались в этом памятнике с правовыми нормами, выработанными в Новгороде, установлениями, известными еще по Русской Правде⁴.

В течение XIV-XV вв. складывался кодекс права Псковской земли - Псковская судная грамота, остававшаяся "живым, действующим правом вечевого города-земли от самых ранних этапов складывания этого права до последних его десятилетий". Псковская судная грамота развивала положения права, закрепленные Русской Правдой, и в то же время освещала вопросы, Правдой не затронутые. Некоторые нормы Псковской судной грамоты широко применялись на Руси и были использованы затем при составлении Судебника⁵.

Видимо, в 1471 г. была составлена Новгородская судная грамота, которая дошла до нашего времени в единственном списке конца XV века. Грамота представляет собой свод судебных установлений и посвящена вопросам судопроизводства и судоустройства. В основе грамоты лежит ее более ранняя редакция конца XIV в., а дошедший до нас текст является переработкой этого документа, сделанной в год подписания Коростынского договора между Иваном III и Великим Новгородом. По Коростынскому договору, Судная грамота отныне должна быть скреплена великокняжеской печатью. Это делало московского государя высшим судьей по внутренним новгородским судебным делам. Новгородский суд ставился под контроль наместника великого князя, вмешательство великого князя в новгородское судопроизводство значительно усиливалось⁶.

Белозерская уставная грамота издана Иваном III в 1488 году. Это - уже памятник права Российского централизованного государства. Грамота предназначалась для использования на землях присоединенного Белозерского княжества. Основное внимание в грамоте уделено вопросам организации управления, определяются полномочия великокняжеских наместников и регламентируются повинности населения в их пользу. В грамоте уточнены некоторые нормы уголовного права и установлено соотношение суда наместничьего и великокняжеского⁷.

Судебник 1497 г. стал итогом длительного процесса кодификации русского права. Несмотря на то, что полный текст Судебника известен уже более 175 лет, многие вопросы, касающиеся истории его создания, остаются нерешенными. Не известны составители Судебника, высказывались сомнения и в дате его принятия. Изучение Судебника осложняется тем, что в руках исследователей имеется только один его список, тогда как списков Русской Правды известно более 100, списков Судебника 1550 г. (царского) - 40⁸.

Из летописей о принятии Судебника сообщает лишь одна, Типографская, и близкий к ней летописец Троице-Сергиева монастыря (Троицкий летописей N 365). Следуя записи Типографской летописи, долгое время считали, что составителем Судебника был Владимир Гусев, сын боярский, казненный в декабре 1497 г. за участие в заговоре во время династического кризиса 1497-1498 годов⁹.

Под 1497 г. летописец Типографской летописи записал: "Того же лета князь великий Иван Васильевич и окольничим и всем судьям, а уложил суд судити боярам по Судебнику; Володимера Гусева писати"¹⁰. О В. Гусеве как собирателе российских законов писал в "Истории России от древнейших времен" кн. М. М. Щербатов. Типографскую летопись (рукопись и публикацию конца XVIII в.) знал и использовал в "Истории государства Российского" Н. М. Карамзин. Он тоже считал создателем Судебника В. Гусева. Эта точка зрения была общепринятой вплоть до XX века. Ее придерживался в своих работах историк права и исследователь Судебника С. В. Юшков. Непричастность В. Гусева к составлению Судебника доказывали Я. С. Лурье и Л. В. Черепнин. Спор этот, кажется, окончательно решен после находки А. Н. Насоновым Троицкого летописца N 365, который имел общий протограф с Типографской летописью. Летописец N 365 говорит: "Того же лета князь великий Иван Васильевич придумал с боярами и уложил суд судити и боярам, окольничим, а у боярина быти дьяку, а судити по Судебнику по великого князя. В лето 7006 (1498 г.- Р. К.). Поймал князь великий Володимера Елизарова сына Гусева да Офонасья Яропкина". Отдельная запись о В. Гусеве следует за записью о принятии Судебника - значит, он не имел отношения к составлению Судебника¹¹.

В Типографской летописи сообщение о Судебнике записано другим почерком на вклеенном листе бумаги, который заменил собой пять вырезанных листов. Фраза о В. Гусеве могла означать, что после записи о Судебнике необходимо сделать запись об аресте заговорщиков, среди которых первым был назван В. Гусев. Текст на вклеенном листе оказался вообще дефектным, с пропусками и, как показал Насонов, имел вид неперебеленного, чернового¹². Из-за небрежности летописца историки приписали составление Судебника В. Гусеву.

Об авторе Судебника приходится только гадать. Слишком скупы свидетельства источников и для того, чтобы с уверенностью отнести автора к той или иной придворной группировке. Если учесть то обстоятельство, что в средние века авторского права не знали, то имени составителя, или составителей, мы можем никогда не узнать. Видимо, не приходится сомневаться в том, что создание кодекса было предпринято по инициативе самого Ивана III. Судебник был очередным, хотя и чрезвычайной важности, мероприятием Ивана III, лежащим в русле его политики централизации, формирования государственного аппарата на самодержавных началах. Вероятно, есть основания видеть в Судебнике отражение политико-правовых идей Ивана III¹³.

Из заголовка Судебника следует, что он был принят (утвержден) в 1497 г.: "Лета 7006-го месяца септемврия уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детьми своими и с бояры о суде, как судити боярам и окольничим". Как это происходило, неизвестно, но понятно, что в этом принимали участие высшие чины государства: бояре, сыновья Ивана III. В заголовке не упомянут внук Ивана III Дмитрий, которого спустя полгода Иван III торжественно коронует в Успенском соборе в присутствии митрополита, освященного собора, детей великого князя, бояр и простого люда. Венчание проходило по специально разработанному чину, в основе которого лежал обряд венчания наследника византийского императора. В своих речах Иван III и митрополит, напутствуя Дмитрия, особое внимание обращали на обязанность государя следовать началам правосудия. Л. В. Черепнин даже заключил из этого, что в сентябре 1497 г. Боярская дума начала обсуждение Судебника, а обнародован он был в феврале 1498 г. в связи с коронацией Дмитрия. Но эта точка зрения не получила поддержки исследователей. Видимо, правильнее рассматривать эти события в хронологической последовательности. Связь же между ними имеется. Она - в том, что и принятие Судебника вместе с детьми и боярами, и впервые проведенная с таким размахом коронация - это результаты единой продуманной и целенаправленной политики российского государя в разных сферах социального бытия. Сам термин "уложить" понимается как "класть в известном порядке, поставить, учредить, узаконить, определить, установить"¹⁴.

Оригинал Судебника до нас не дошел. Специалисты пользуются единственным сохранившимся списком. Наиболее подробно Судебник описал Л. В. Черепнин¹⁵. Текст Судебника переписан, по крайней мере, тремя писцами. Вероятно, каждый из них получил для переписывания по два полных листа оригинального текста объемом около 120 строк. Сохранившийся список был выполнен на бумаге, произведенной во второй половине 90-х годов XV в. - начале XVI века. Это очень ранний список. На бумаге с похожим водяным знаком был сделан список духовной грамоты Ивана III 1504 года. Возможно, что Судебник понадобился при ее составлении и что выполнено было несколько его копий. Сведений об этом у нас нет. Черно-белая фотокопия имеющегося списка Субеника с выделением киноварью заголовков выполнена в издании "Судебники XV-XVI веков" перед публикацией текста Судебника.

Список Судебника не имеет постатейной разбивки. Принимаемое большинством исследователей деление на 68 статей принадлежит М. Ф. Владимирскому-Буданову, издавшему Судебник в своей знаменитой "Хрестоматии по истории русского права". Он не видел самого памятника, а пользовался его более ранней публикацией. Разделение на статьи Владимирского-Буданова не учитывало киноварных инициалов и заголовков оригинала, а основывалось на толковании содержания Судебника. Оно не всегда удачно. Л. В. Черепнин предложил свою разбивку, посчитав за начало статьи не только киноварные заголовки, но и выполненные киноварью инициалы. Такая разбивка более логична, однако и она имеет свои недостатки. Некоторые статьи (по Владимирскому- Буданову, ст. 2, 26, 29, 31), разбитые Черепниным на несколько частей, имеют соответствующие единые статьи в Судебнике 1550 года. Черепнин пропустил при перенумерации киноварный инициал в ст. 57 (л. 11 фотокопии Судебника). Деление Судебника на 94 статьи, предложенное Черепниным, не было принято исследователями. Проблема эта не получила окончательного решения, но по историографической традиции при публикации Судебника дают нумерацию статей так, как это сделал Владимирский-Буданов¹⁶.

Большая часть статей Судебника посвящена вопросам судоустройства: организации следствия, судопроизводства в центре и на местах; определялась компетенция центральной и местной администрации, права и обязанности должностных лиц, регламентировались судебные пошлины, собираемые в пользу администрации, устанавливался порядок оформления документов, в которых записывались решения суда и оформлялись сделки; Судебник определял наказания за тяжкие преступления. В него вошли нормы, фиксировавшие положение холопов и крестьян, а также категорий населения, подсудных духовным властям. Судебник регулировал порядок решения споров по земельным делам, займам, вопросам купли-продажи и т. д.

Высшей судебной инстанцией, выносившей окончательное решение, был суд великого князя и его детей (ст. 21). Суд бояр и окольничьих был высшей инстанцией для суда местного - наместников и волостелей и первой инстанцией суда центрального, выше был великокняжеский суд (ст. 1, 2, 20, 38 и др.). Впервые провозглашалось, что суд - это не только их право, но и их обязанность. Бояре и окольничие не имели права "отсылать" пришедших к ним, а должны были "давать всем жалобникам управы во всем", что касалось их компетенции (ст. 2). Если дело было вне пределов их компетенции, то "жалобник" посылался к другому судье, который имел право решать дела такого рода. Требование "давать всем жалобникам управы" объяснялось тем, что власти старались сосредоточить решение всех дел в государственных органах, не допустить решения дела на основе обычая. Важным было и то, что таким путем росло поступление судебных пошлин в казну¹⁷.

Уже первые статьи Судебника ограничивали произвол судей, так как устанавливали, что на суде бояр и окольничих должны присутствовать дьяки (они же и составляли необходимые документы), а суд наместников и волостелей должен проходить в присутствии представителей местной администрации и верхушки черных крестьян и посадских людей (ст. 1, 38).

Определенную стройность такой централизованной системе судебных органов придавала и регламентация судебных пошлин. Впервые в общегосударственном масштабе суд провозглашался нелицеприятным и беспристрастным, запрещалась дача взятки ("посула") (ст. 1, 38, 67). Ранее "посул" - это, скорее, не взятка, а плата судье за старание, внимание к обстоятельствам дела. Такие "посулы" допускались, что создавало широкие возможности для злоупотреблений судей. Запретив "посулы" как взятку, государство еще не имело возможности проконтролировать и наказать взяточников. Только Судебник 1550 г. установит наказание за это. Судебник 1497 г. четко определил для всего государства размеры пошлин, следующих за отправление суда. Пошлина составляла десятую часть от суммы иска против 50% по Двинской уставной грамоте: боярину шло 6%, дьяку- 4%. Суд становился более доступным, это способствовало сосредоточению всех судебных дел в руках государственных органов¹⁸.

Регламентитировались суммы, идущие не только судьям при решении дела (ст. 3, 21, 38, 65), но и при оформлении соответствующих грамот (ст. 15-19, 22-27, 40, 42). Подробно расписывались пошлины, положенные неделыцику - должностному лицу, которое вызывало ответчика в суд, производило арест, пытки обвиняемых, организовывало судебный поединок ("поле") и выполняло решение Суда¹⁹. При необходимости неделыцик мог посылаться в другой город, в этом случае он получал определенную сумму "езда" в зависимости от расстояния до столицы (ст. 28, 29, 30, 44). Пошлины за организацию "поля" были дифференцированы в зависимости от того, произойдет поединок или стороны помирятся, помирятся до "поля" или во время "поля" (ст. 4-7).

Судебник 1497 г. позволяет судить о том, каковой в представлении юристов конца XV в. была система судебных органов, общих для всего государства. В Судебнике видна тенденция разграничить полномочия судей в центре и на местах и определить их обязанности: на местах не все судьи могли самостоятельно принимать решения по наиболее важным делам (в том числе об отпуске холопов на волю, выдаче холопов тому или иному владельцу), а только наместники с правом боярского суда; все остальные судьи докладывали о деле в вышестоящую инстанцию, которая и принимала решение (ст. 18, 20); определить права и обязанности должностных лиц, участвующих в судебном процессе: подробно постатейно расписано, что и как должен делать неделыцик и кто имеет право заменять его (ст. 31-37), что делает пристав при суде наместника (ст. 44); установить пошлины для оплаты всех действий судей и других должностных лиц в ходе судебного разбирательства. Следующий важный вопрос, который решался применительно к центральному и местному суду,- оформление документов, по которым велось судебное разбирательство или в которых записывалось решение суда. Устанавливалась форма этих документов с подписями и печатями и пошлины за их составление (ст. 15-19, 22-28, 40-3).

Мера наказания за тяжкие преступления оговаривалась в специальных статьях (ст. 8-14, 39). Смертной казнью наказывался "ведомый лихой человек", виновный в убийстве, разбое, краже, злостной клевете или в ином "лихом деле" (ст. 8). "Лихим" могли признать любого опасного для власти человека. Он мог быть признан "лихим" не обязательно в соответствии с доказательствами его вины, но и по присяге тех, кто его оговорил (ст. 12- 13). Для этого достаточно было показаний пяти-шести детей боярских или "добрых христиан". Под понятие иного "лихого дела" могло быть подведено любое действие, наносящее вред существующему порядку²⁰. Смертной казнью карался и человек, нанесший ущерб государству и церкви или убивший своего господина (ст. 9), а также вор, пойманный вторично (ст. 10). Уличенный в воровстве в первый раз наказывался битьем кнутом, он должен был выплатить штраф и возместить убытки потерпевшему из своего имущества. Неимущий отдавался потерпевшему в холопы для отработки убытков (ст. 10).

Среди других норм особенно важны статьи, определявшие статус холопа и зависимого крестьянина (ст. 56, 66, 57). Судебник установил, в каких случаях свободный человек становился холопом (при продаже себя в холопы, при поступлении в тиуны или ключники в сельской местности, при женитьбе на рабыне или выходе замуж за холопа, при передаче в приданое или в силу завещания). Государство пыталось активно вмешиваться в отношения холопства. Судебник ограничил права наместников решать дела о владении холопами: это могли делать только наместники с правом боярского суда (ст. 18, 20, 42, 43). Объявлялся свободным холоп, ушедший из плена (ст. 56). Судебник уделил значительное внимание вопросам холопства (12 и 68 статей), и хотя институт холопства продолжал существовать, Судебник внес в положение холопов известные изменения, которые соответствовали потребностям единого государства²¹.

Ст. 57, определявшая право крестьян переходить к другому владельцу раз в году на Юрьев день осенний, вызывает огромный интерес специалистов. Одни считают, что, установив единый срок для перехода крестьян при условии выплаты "пожилого" прежнему хозяину, Судебник сделал шаг по пути установления крепостного права. По мнению других, вся новизна статьи заключалась в том, что срок крестьянского "отказа" для разных местностей страны стал одинаковым, а это свидетельствовало о достижении политического единства государства. Выплата крестьянином "пожилого" владельцу за пользование двором было делом нелегким, но, как показали исследования, вполне возможным и обычным²².

Остальные статьи Судебника определяли права свидетелей и наймитов, которые могли наниматься для участия в судебном поединке вместо одной из сторон (ст. 48-52), регулировали ведение разбирательства по делам о земле (ст. 61-63), по искам иноземцев (ст. 58), устанавливали подсудность духовному суду служителей церкви и тех, кто находился на иждивении церкви (ст. 59), устанавливали права наследников (ст. 60) и пр.

Сравнение с действовавшими тогда юридическими нормами показало, что многие статьи Судебника несут на себе следы влияния Русской Правды, Новгородской и Псковской судных грамот, Двинской и Белозерской уставных грамот, кормленых грамот, всевозможных указов и грамот, касающихся суда и управления. Около 40 статей не имеют соответствия в известных нам памятниках права, они могли быть извлечены из несохранившихся законодательных актов или были нововведением составителей Судебника. Но и заимствованные нормы перерабатывались в соответствии с целями и назначением Судебника²³.

История изучения Судебника Ивана III насчитывает уже почти два столетия. Многое было сделано историко-правовой наукой в XIX веке. К одной из самых удачных относится публикация Судебника Владимирского-Буданова, много раз переиздававшаяся. В советское время специальное исследование Судебнику 1497 г. посвятил Юшков; оно не утратило своего значения до сих пор. Наиболее подробно исследовал Судебник Черепнин, он же готовил и его издание. Последняя по времени публикация Судебника выполнена С. И. Штамм в многотомнике "Российское законодательство Х - XX веков". Обстоятельства создания Судебника 1497 г. проясняют работы о Типографской летописи А. Н. Насонова и К. Н. Сербиной. Судебник как результат усилий Российского государства по кодификации права изучали А. А. Зимин и Ю. Г. Алексеев. Истории изучения Судебника уделили серьезное внимание Черепнин и Штамм. Теперь стали известны архивные документы и опубликованы исследования о том, в каких условиях готовилась публикация Судебника в 1952 году²⁴. А. И. Плигузовым предложена новая датировка единственного списка Судебника: на основе палеографического анализа листов рукописного сборника, содержавшего Судебник, сделан вывод, что Список был составлен в середине XVI века²⁵.

Примечания

1. ТИХОМИРОВ М.Н. О происхождении названия "Россия".- Вопросы истории, 1953, N 11, с. 93-96; Развитие русского права в XV - первой половине XVII в. М. 1986, с. 49.
2. КОММИН Ф. де. Мемуары. М. 1986, с. 238; ГЕРБЕРШТЕЙН С. Записки о Московии. М. 1988, с. 118-120; Памятники русского права. Вып. 3. М. 1955 с. 343; НОВОКОМ-СКИЙП.И. Книга о московитском посольстве. В кн.: ГЕРБЕРШТЕЙН С. Записки о московитских делах. СПб. 1908. с. 271; СТАРОСТИНА И. П. К вопросу о сходстве и различии законодательных памятников Великого княжества Литовского и русского государства в XV в. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР, 1987. М. 1989, с. 92- 99.
3. КОЛЫЧЕВА Е. И. Холопство и крепостничество (конец XV--XVI в.). М. 1971, с. 203.
4. Памятники русского права, с. 185сл.
5. АЛЕКСЕЕВ Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время. Л. 1980, с. 10, 229; ЗИМИН А. А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. М. 1982, с. 119-137.
6. ЧЕРЕПНИН Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 1. М. 1948, с. 372, 395- 396; АЛЕКСЕЕВ Ю. Г. Под знаменами Москвы. М. 1992, с. 168-169.
7. Памятники русского права, с. 208.
8. Судебники XV-XVI веков. М.-Л. 1952, с. 114.
9. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 24. Птгр. 1921, с. 213; НАСОНОВ А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII века. М. 1969, с. 382, 384; ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 138-147.
10. ПСРЛ. Т. 24, с. 213.
11. ЮШКОВ С. В. Судебник 1497г. (К внешней истории памятника).- Ученые записки Саратовского университета, 1926, т-V, вып. 3, с. 1-46; его же. История государства и права. Ч. I. М. 1961, с. 170; ЛУРЬЕ Я. С. Из истории политической борьбы при Иване III.- Ученые записки ЛГУ, 1941, N 80, серия исторических наук, вып. 10, с. 90-91; ЧЕРЕПНИН Л. В. Ук. соч., Ч. 2. М. 1951, с. 289-303; НАСОНОВ А. Н. Ук. соч., с. 384.
12. НАСОНОВ А. Н. Ук. соч., с. 379-380, 385; ЧЕРЕПНИН Л. В. Ук. соч., Ч. 2, с. 292.
13. ЧЕРЕПНИН Л. В. Ук. соч. 4.2, с. 306-320; ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 113; АЛЕКСЕЕВ Ю. Г. Государь всея Руси. Новосибирск. 1991, с. 192.
14. Судебник XV-XVI веков, с. 19; ЧЕРПНИН Л. В. Ук. соч. Ч. 2, с. 304-306; ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 110-111; Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 2, М. 1985, с. 62-63; ДАЛЬ В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. СПб.-М. 1882, с. 489; СРЕЗНЕВСКИЙ И. И. Словарь древнерусского языка. Т. 3, ч. 2. М. 1969, с. 1198.
15. ЧЕРЕПНИН Л. В. Ук. соч. Ч. 2, с. 278-280.
16. Там же, с. 280-289; ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 115.
17. Российское законодательство Х-ХХ веков, с. 65.
18. Памятники русского права, с. 376; ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 125; АЛЕКСЕЕВ Ю. Г. Государь всея Руси, с. 193.
19. Российское законодательство Х-XX веков, с. 66-67.
20. Там же, с. 68-69.
21. ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 135; АЛЕКСЕВ Ю. Г. Государь всея Руси, с. 195.
22. Российское законодательство Х-ХХ веков, с. 88-91; ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 128; АЛЕКСЕЕВ Ю. Г. Государь всея Руси, с. 195-196.
23. Российское законодательство Х-ХХ веков, с. 48-49; ФЛОРЯ Б. Н. Кормленые грамоты XV-XVI вв. как исторический источник. В кн.: Археографический ежегодник за 1970 год. М.1970, с. 113-114.
24. ВЛАДИМИРСКИЙ-БУДАНОВ М. Ф. Хрестоматия по истории русского права. Вып. 2. Ярославль. 1873, с. 67 97; ЮШКОВ С. В. Судебник 1497г. В кн.: С. В. Юшков. М. 1989, с. 370-443; ЧЕРЕПНИН Л. В. Ук. соч. 4.2, с. 253- 385; Судебник 1497 года. В кн.: Судебники XV XVI веков, с. 13-108; т. 2. М. 1985, с. 34 97; НАСОНОВ А.Н. Ук. соч.; СЕРБИНА К. Н. Типографская летопись 1528 г. В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 22. Л. 1991, с. 174-187; вып. 24. СПб. 1993, с. 225-240; ЗИМИН А. А. Ук. соч., с. 110 -137; АЛЕКСЕЕВ Ю. Г. Государь всея Руси, с. 191- 198; Б. А. Романов о типе комментариев к Судебникам 1497 и 1550 г. В кн.: Археографический ежегодник за 1990 год. М. 1992, с. 278-285; ПАНЕЯХ В.М. Б.А.Романов об издании Судебников XV-XVI вв. В кн.: Проблемы социально-экономической истории России. СПб. 1991, с. 19-29.
25. Советские архивы, 1989, N 6, с. 44-52.

Вопросы истории. - 2000. - №. 3. - С. 139-145