Saygo

Дело Дрейфуса

2 сообщения в этой теме

Д. Е. КРАЙНОВА. "ДЕЛО ДРЕЙФУСА"

12 июля 2006 г. президент Франции Ж. Ширак возглавил официальную памятную церемонию в честь капитана артиллерии Альфреда Дрейфуса. Она прошла в здании военной академии - в том самом месте, где 5 января 1895 г. под выкрики "Смерть евреям!" Дрейфус был разжалован. Церемония прошла через 100 лет после приговора кассационного суда, который 12 июля 1906 г. объявил Дрейфуса невиновным.
"Дело Дрейфуса" взорвало французское общество, получило широкий резонанс в мире, в частности в России1. В Петербурге был издан перевод книги Дрейфуса "Пять лет моей жизни", которая вышла в свет во Франции в 1898 г.2

Самым известным документом по "делу Дрейфуса" считается письмо писателя Э. Золя президенту Франции Ф. Фору "Я обвиняю". Золя ставил в вину правительству и военному руководству Франции то, что они скрывают доказательства невиновности Дрейфуса и, следовательно, причастны "к одной из самых больших несправедливостей века"3.

Существуют и иные исторические источники, в частности документы французской контрразведки (IV отдела генштаба), свидетельствующие о деятельности германской разведки во Франции на рубеже XIX-XX вв. Интересно отметить, что брошюра о немецком "шпионстве" во Франции была издана в России, связанной с Францией "Сердечным согласием" (Антантой)4.

Важным источником являются материалы германской военной разведки, в особенности записки германского военного атташе в Париже полковника Шварцкоппена5.

В чем состояло "дело Дрейфуса"?

Осенью 1894 г. французской контрразведкой было обнаружено письмо, написанное французским офицером и адресованное Шварцкоппену. Письмо содержало бордеро6 - список секретных документов, которые предлагались германской разведке. Подозрение в шпионаже пало на молодого офицера генштаба Альфреда Дрейфуса - еврея по происхождению7, католика, урожденного эльзасца, свободно говорившего по-немецки.

Во время расследования французской контрразведкой был перехвачен пакет, посланный Шварцкоппеном итальянскому военному атташе Папиццарди8. В пакете была записка: "Посылаю вам 12 планов Ниццы, которые мне передал для вас этот мерзавец Д.". Эта записка сыграла в "деле Дрейфуса" роль чуть ли не главного доказательства. Как свидетельствует Шварцкоппен, "мерзавец Д." - это некий г-н Дюбуа, агент германской и итальянской разведок, который стал водить своих хозяев за нос, чем и заслужил у Шварцкоппена эпитет "мерзавец"9.

В газете "Либр Пароль"10 было напечатано анонимное сообщение об "измене французского офицера-еврея". Автором сообщения, как впоследствии выяснилось, оказался инициатор обвинения Дрейфуса в шпионаже полковник генштаба Д. де Клам.

Дрейфус был предан военному суду, который 22 декабря 1894 г. вынес вердикт: Дрейфуса признать виновным в шпионаже в пользу Германии и приговорить к пожизненному заключению на Чёртовом острове близ Французской Гвианы.


Degradation_alfred_dreyfus.jpg
Публичное разжалование Альфреда Дрейфуса, илл-ция Анри Мейера в «Le Petit Journal» от 13 января 1895 года

Bordereau.jpg
Бордеро, якобы найденное в выброшенных бумагах германского военного агента, полковника Шварцкоппена

J_accuse.jpg
"Я обвиняю!" Э. Золя

Dreyfus-rennes2.jpg
Процесс в Ренне

Alfred_Dreyfus%2C_Vanity_Fair%2C_1899-09

Captain_and_Mrs_Alfred_Dreyfus%2C_before
Дрейфус и его жена, 1899 г. Жена - женщина на заднем плане, а не бородач справа (если кто не понял)

AlfredDreyfus.jpg

AlfredDreyfus.png?uselang=ru
Альфред Дрейфус с женой и детьми


В июне 1895 г. начальником отдела контрразведки французского генштаба был назначен полковник Ж. Пикар, который обнаружил связь германского военного атташе с другим французским офицером - майором генштаба Ф. Вальсеном-Эстергази11. Убедившись, что автором бордеро был не Дрейфус, а Эстергази, Пикар в сентябре 1896 г. указал своему начальству - начальнику генштаба генералу Ш. Буадефру и его заместителю генералу Ш. А. Гонсу на необходимость пересмотра "дела Дрейфуса". Однако Буадефр и Гоне запретили Пикару заниматься дальнейшим расследованием. Пикар был отстранен от должности и отправлен в опасную военную экспедицию в Тунис.

Бордеро - единственный документ, на котором основывалось обвинение против Дрейфуса, опубликовала газета "Матэн". Дрейфус был признан виновным на основании мнения трех из пяти экспертов, констатировавших сходство почерка автора письма с почерком Дрейфуса. Однако общественности стало известно, что кроме описи документов, якобы составленной Дрейфусом, судьям втайне от защиты и обвиняемого были показаны и другие материалы. Действительно, в совещательную комнату судьям приносили расшифрованную контрразведкой телеграмму, посланную в Рим итальянским военным атташе, якобы о том, что Дрейфус арестован, в связи с чем нужно принять необходимые меры. На самом деле текст телеграммы был иным: "Если капитан Дрейфус не поддерживал с вами (генштабом Италии) сношений, было бы хорошо дать официальное опровержение, чтобы избежать комментариев прессы"12.

В 1897 г. газеты заговорили о необходимости пересмотра "дела Дрейфуса". Активную роль в этой кампании играли Ж. Клемансо, Ф. Пресансе, И. Гюйо и Ж. Рейнак.

В "дело Дрейфуса" официально включился Германский рейх. Немецкий посол в Париже доказывал французскому министру иностранных дел и даже президенту Франции, что Дрейфус не был агентом германской разведки, но, естественно, посол не называл имя настоящего немецкого шпиона: оправдать Дрейфуса - значило обвинить Эстергази.

Матьё Дрейфус, брат Альфреда Дрейфуса, обвинил Эстергази в том, что именно он написал бордеро. Но военный суд в январе 1898 г. "дерзнул оправдать Эстергази и дал самую сильную пощечину всякой истине, всякой справедливости"13.

Через два дня после оправдания Эстергази в газете "Зоря" появилось потрясшее всю Европу письмо Золя, начинавшееся словами: "Я обвиняю..." Золя обвинял полковника де Клама в том, что он "дьявольское орудие судебной ошибки"; военного министра О. Мерсье - в том, что он стал соучастником "этого преступления против человечества и против правосудия"; генерала Ж. -Б. Бийо - в том, что он, "имея в руках прочные доказательства невиновности Дрейфуса, скрыл их"; генералов Гонса и Буадефра - в том, что они также "были причастны к этому преступлению"; военное руководство - в том, что оно "руководило газетной кампанией против пересмотра, чтобы сбить с толку общественное мнение и скрыть свою ошибку"; военный суд над Дрейфусом - в том, что он нарушил закон, утаив от защиты и обвиняемого часть документов; военный суд над Эстергази - в том, что он "сознательно оправдал преступника"14.

Правительство решило привлечь Золя к суду. Палата депутатов, которую Ж. Жорес обвинил в готовности "предать республику генералам"15, спокойно отнеслась к этому решению. Жорес был приговорен к году тюрьмы и, не дожидаясь ареста, уехал в Англию. Приговор Жоресу был триумфом шовинистов и клерикалов. Но эти события были лишь началом конфликта, расколовшего Францию на два враждебных лагеря - сторонников Дрейфуса ("дрейфусаров") и его противников ("антидрейфусаров").

"Дрейфусарство" победило благодаря "идее принципиального нонконформизма" и "идее политического выступления в обход официальных политических каналов"16. За пересмотр "дела Дрейфуса" выступали Золя, Клемансо, Жорес, Франс. Среди "дрейфусаров" были интеллектуалы17, антиклерикалы, старые республиканцы умеренного и радикального типа, анархисты. Против пересмотра "дела Дрейфуса" боролись националисты, высшие военные чины, бывшие буланжисты18, антисемиты, называвшие себя "патриотами19", клерикалы, многие простые буржуа. Социалисты раскололись: часть "независимых" во главе с Жоресом активно боролась за Дрейфуса, большинство же, в том числе гедисты и бланкисты (хотя Гед одним из первых поддержал требование Жореса о пересмотре дела), хотели сохранить нейтралитет. Выпущенный 19 января 1898 г. депутатами-социалистами манифест отмечал "антисемитскую двусмысленность" и наглость генерального штаба, "вербуемого иезуитами". В то же время социалисты подчеркивали, что Дрейфус принадлежит к "враждебному капиталистическому классу". Разделились мнения и в германской социал-демократии. Если К. Либкнехт утверждал, что партия, вставшая на сторону Дрейфуса, несомненно потерпит поражение, то А. Бебель присоединился к "дрейфусарам" и считал, что на их стороне большинство германских социал-демократов.

Платформой, на которой сошлись монархисты, клерикалы, милитаристы и шовинисты, был антисемитизм. В 1898 г. общественное возбуждение во Франции в связи с "делом Дрейфуса" достигло высочайшего накала. Толпы людей, поддерживавших обвинения против Дрейфуса, вышли на улицы с криками: "Франция для французов!"20, "Смерть Золя!", "Смерть евреям!", "Да здравствует армия!". В Париже, Нанте, Нанси, Ренне, Бордо, Монпелье, Тулузе, Марселе, Безансоне и других городах прокатились еврейские погромы. Антисемитские выступления охватили Алжир. Во главе "антидрейфусаров" выступили "Лига французского отечества" и возродившаяся "Лига патриотов", часть католического духовенства. Тираж антисемитских листовок 1898 г. достиг 130 млн. экземпляров. Органом погромщиков была боевая газета "Крест".

Майские парламентские выборы 1898 г., на которых победили "антидрейфусары", прошли под знаком шовинизма и антисемитизма. Выступая 7 июля 1898 г. в новой палате депутатов, военный министр генерал Г. Кавеньяк сообщил о трех секретных документах, в частности о письме Папиццарди, в которых о Дрейфусе "упоминалось в выражениях, не оставлявших сомнения в его вине". Но через три дня Пикар обратился с письмом к премьер-министру Э. А. Бриссону, в нем заявлялось, что два из этих документов не имеют никакого отношения к Дрейфусу, а третий - подложен. В ответ последовал арест Пикара. Однако через некоторое время полковник Ю.-Ж. Анри, преемник Пикара в генштабе и друг Эстергази, признался, что компрометирующие Дрейфуса документы сочинил он, Анри. Анри был арестован и помещен в парижскую тюрьму Мон-Валерьен, но в тюрьме он совершил самоубийство. После этого Эстергази бежал в Лондон, где признался журналистам в том, что автором тайного донесения, легшего в основу "дела Дрейфуса", был он21. Связь Эстергази с германским военным атташе впоследствии подтвердила и германская сторона.

Французское правительство вынуждено было пойти на пересмотр "дела Дрейфуса", хотя генералы и грозили отставкой всего генштаба. Круговая порука высшего офицерства создавала для сторонников пересмотра "дела Дрейфуса" почти непреодолимый барьер. В феврале 1899 г. внезапно умер президент Фор, поддерживавший "антидрейфусаров". Попытка реакционной "Лиги патриотов" совершить государственный переворот в день его похорон еще ярче показала остроту ситуации и привела к консолидации республиканских элементов. Выборы нового президента шли под знаком отчаянной борьбы сторонников и противников Дрейфуса.

7 августа 1899 г. в цитадели "антидрейфусаров" г. Ренне военный суд начал процесс по пересмотру "дела Дрейфуса". Суд протекал в атмосфере чрезвычайного напряжения. Через неделю после начала суда было предпринято покушение на защитника Дрейфуса Ф. Лабори. Вопреки всякой логике, но к великому торжеству клерикалов, реакционеров и антисемитов, присяжные пятью голосами против двух признали Дрейфуса виновным. С учетом смягчающих обстоятельств суд приговорил его к 10 годам заключения.

Образованное в июне 1899 г. правительство П. М. Вальдека-Руссо, стремясь к стабилизации внутриполитической обстановки, пошло на урегулирование "дела Дрейфуса". 19 сентября 1899 г. новый президент Франции Э. Лубе по предложению правительства помиловал Дрейфуса. 14 декабря 1900 г. Вальдек-Руссо провел через парламент закон об амнистии всех причастных к этому делу.

Лишь в июле 1906 г., после политического поражения клерикалов и иезуитов, кассационный суд Франции отменил приговор военного суда, вынесенный в 1899 г. в отношении Дрейфуса. Дрейфус наконец был признан невиновным и восстановлен в воинском звании. В том же месте, где в 1894 г. проходила процедура разжалования, Дрейфусу торжественно вручили высшую награду Франции орден Почетного легиона.

"Дрейфусары" победили. Армия окончательно перешла под контроль республиканцев; антисемиты и воинствующие клерикалы были посрамлены. Было официально признано, что нерушимость прав человека и гражданина является высшим принципом Французской республики; этот принцип должен соблюдаться повсюду, в частности в армии. Провозглашалось, что "защита прав человека стоит впереди государственных интересов, что правда и справедливость являются абсолютными приоритетами, которые не сможет отодвинуть на второй план никакой приказ, с какой бы высокой инстанции он ни исходил"22.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В новом сборнике материалов помещены статьи, воспоминания, речи судебных ораторов, карикатуры по этому делу. - Дело Дрейфуса и Россия. М, 2006.
2. Дрейфус А. Пять лет моей жизни (1894 - 1899). СПб., 1901.
3. Zola E. J'accuse. - Lettre a m. Felix Faure. Le verite en marche. Paris, 1969, p. 123.
4. Лянуар П. Немецкое шпионство во Франции. СПб, 1910.
5. "Записки полковника Шварцкоппена" были опубликованы во французской газете "Л'Эвр" в июне 1930 г. Шварцкоппен доказывает, что Дрейфус не был германским агентом. 20 июля 1894 г. в германское посольство в Париже явился майор французского генштаба Ф. Вальсен-Эстергази, который и предложил Шварцкоппену свои услуги. Эстергази доставил Шварцкоппену несколько мобилизационных документов французских воинских частей. В сентябре 1894 г. он принес в германское посольство список секретных документов генштаба Франции, которые он может достать. Но германского военного атташе в тот момент в посольстве не оказалось. Тогда Эстергази оставил пакет у привратницы. Последняя же, вместо того, чтобы вручить пакет Шварцкоппену, доставила его во французскую контрразведку. - Звонарев К. К. Агентурная разведка. Архив контрразведки, кн. 2. М., 2003, с. 27.
6. Опись документов или ценных бумаг.
7. Еврейкой была бабушка Дрейфуса.
8. Военные агенты союзных держав - Германии, Австро-Венгрии и Италии - координировали свои действия и обменивались разведывательной информацией. - Звонарев К. К. Указ. соч., с. 26.
9. Там же, с. 27.
10. Libre parole, 01.XI. 1894.
11. Эстергази жил на широкую ногу и всегда нуждался в деньгах. Женившись на богатой аристократке, он промотал все ее состояние. Затем стал владельцем фешенебельного дома терпимости. Но, так как этого было недостаточно, чтобы вести роскошный образ жизни, он решил заработать на продаже германскому генеральному штабу французских военных секретов.
12. Звонарев К. К. Указ. соч., с. 28.
13. Zola E. Op. cit., p. 121.
14. Ibid., p. 121 - 124.
15. Всемирная история, т. 7. М, 1960, с. 100.
16. Шарль К. Интеллектуалы во Франции: вторая половина XIX в. М., 2005, с. 328.
17. Слово "интеллектуал" вошло во французский, а затем и другие языки в связи с "делом Дрейфуса": один из главных "антидрейфусаров" М. Баррес иронически назвал солидарных с Золя ученых, литераторов, художников, написавших в защиту Дрейфуса статью под названием "Протест", "Протестом интеллектуалов". Слово "интеллектуалы", прозвучавшее из уст противника фактически как оскорбление, "дрейфусары" приняли в качестве своего имени.
18. Буланжисты - сторонники реваншистско-антиреспубликанского движения, получившего название по имени своего лидера генерала Буланже.
19. "Антисемиты, называвшие себя патриотами, ввели в употребление новый вид национального чувства, который состоит в полном обелении собственного народа и в огульном охаивании всех прочих". - Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М., 1996, с. 157.
20. "Новый лозунг антисемитов - "Франция для французов" - казался магическим паролем, способным "согласовать", наконец, массы с правительством Третьей республики". - Хейфец М. Ханна Арендт судит XX век. История Дрейфуса. - Еврейская Старина, 2004, N 19.
21. Matin, 18.VII.1899.
22. Berstein S., Milza P. Histoire de la France au XX siecle. Paris, 1995, p. 31.

Новая и новейшая история, № 1, 2007, C. 225-228.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Е. Б. ТРЕЙВУС. ЕЩЕ РАЗ О ДЕЛЕ ДРЕЙФУСА

Журнал "Новая и новейшая история" в N 1 за 2007 г. опубликовал материал Д. Е. Крайневой о деле Дрейфуса. Показательно то, что через сто лет после его завершения, несмотря на тысячи публикаций, интерес к делу Дрейфуса не пропадает. Над таким феноменом невольно задумываешься. Объяснить его можно, по-видимому, тем, что в деле Дрейфуса переплелось несколько линий: драматичная судьба этого человека, его физические, нравственные и психологические переживания1; "крутой" детективный сюжет, подлинные "шпионские страсти" на фоне острого военно-политического противостояния в то время Франции и Германии; то, как формируется и меняется общественное мнение, как ведут себя людские массы, как поступают в тех или иных обстоятельствах правительственные круги, разные партии и организации.

Хотелось бы кое-что уточнить в материале Д. Е. Крайновой и несколько дополнить его.

Говоря о деле Дрейфуса, следует упомянуть ряд важных моментов. В 1896 г. журналист Б. Лазар опубликовал в Париже книгу "Правда о деле Дрейфуса"2 с надзаголовком: "Одна судебная ошибка". С этого момента началась, по определению А. П. Чехова, "война" за освобождение Дрейфуса. В первой половине 1897 г. по инициативе Б. Лазара была предпринята общественная экспертиза секретных документов, осуществленная девятью авторитетнейшими графологами из пяти стран. Так было установлено, что сопроводительная записка к документам (бордеро) написана не Дрейфусом3.

В конце 1897 г. в политических кругах Франции шла острая борьба "за" и "против" суда над истинным изменником - французским офицером Эстергази. Нагнеталась националистическая истерия. Студенты в Латинском квартале Парижа устроили антисемитскую демонстрацию. Э. Золя выступил с открытым "Письмом к молодежи"4, смыслом которого было: "Юность, стыдись! Ты всегда шла первой в бой за свободу и справедливость!". В начале 1898 г. состоялся скоропалительный судебный процесс над Эстергази, на котором официальные эксперты заявили, что бордеро написано не им, в результате чего Эстергази оправдали.

Важнейшее событие дела Дрейфуса, кардинально изменившее обстановку во Франции - суд за диффамацию военных в феврале того же года над Золя и редактором газеты "Орор" Перренксом, опубликовавшим открытое письмо Золя "Я обвиняю!" Суд над Золя подробно освещен в литературе5. После этого суда Франция оказалась на грани гражданской войны: "раздор проник даже в лоно семьи, расходятся старые друзья, люди спорят и поносят друг друга"6.

Золя присудили год тюрьмы и большой денежный штраф. Но до ареста он успел уехать в Англию. Д. Е. Крайнева ошибочно пишет о суде над Ж. Жоресом. Этого процесса не было.

Мнение парижан о Дрейфусе, первоначально безоговорочно считавших его шпионом, разительно изменилось к 1899 г. В июне 1899 г. было принято решение о возвращении Дрейфуса из ссылки для нового суда над ним. К президенту Франции Э. Лубе на ипподроме подкрался "какой-то барон" и в отместку ударил его по голове палкой. Через три дня социалистическая газета "Птит Репюблик" выступила с призывом бить аристократов "среди конского навоза и проституток". В ближайшее воскресенье в сторону ипподрома началось "шествие несметных полчищ народа. Они двигались компактными массами, они шли из всех частей города, из окрестностей Парижа... рабочие, ремесленники, студенты, мелкие буржуа, а, главным образом, социалистические революционные рабочие, с дикой розой в петлице, большинство вооруженные палками и дубинками, шли под звуки Марсельезы и Интернационала, готовые на бой"7. Правительство вывело на улицы около 10 тыс. солдат и полицейских. Аристократы попрятались. Драки не получилось. Между тем, при публичном разжаловании Дрейфуса в январе 1896 г. толпа кричала: "В Сену его!", "Замолчи, Иуда!". В этой толпе присутствовал писатель Альфонс Доде, разделявший ее эмоции.

Фигура Дрейфуса заслоняет другого человека - контрразведчика Мари-Жоржа Пиккара8. Помимо важнейшей роли Пиккара в деле Дрейфуса, его собственная судьба в некотором отношении драматичней, психологически интересней и сложней, чем судьба главного героя этой истории. "Клерикал и антисемит", каким считали Пиккара, оказался честным человеком, единственным из влиятельных военных правильно понимавшим свой долг. Пиккар был убежден, что должен быть разоблачен подлинный шпион. В деле Дрейфуса допущена ошибка - ее надо исправить. Раньше или позже истина все равно получит огласку.

Пиккара снимают с должности и гоняют по Франции с мелкими поручениями, не давая заехать в Париж даже для смены белья. В его отсутствие у него дома проводят обыск (либо хотят изъять документы, изобличающие Эстергази, либо ищут документы, компрометирующие его самого). Затем Пиккара отправляют в Тунис, где он сначала был не у дел, а затем, к удивлению местного военного начальства, посылают устраивать пограничные посты - видимо, в надежде, что его убьют. В Тунисе в начале 1897 г. Пиккар получает анонимное письмо со скрытой угрозой. До этого он молчал, строго соблюдая служебную дисциплину. Однако его постепенно загоняют в угол, и приходит момент, когда отступать ему дальше некуда. Его непосредственный начальник - генерал Гонза - заявляет: "Разве вам не все равно, будет ли этот жид на Чертовом острове или нет?" "Генерал, я не унесу эту тайну в могилу", - отвечает Пиккар. Он бескомпромиссно становится на сторону Дрейфуса и начинает борьбу. Причем, Пиккар не может не понимать, что эта борьба обернется крахом всей его военной карьеры и даже судебным преследованием. Летом 1897 г. Пиккар приезжает в Париж и передает знакомому адвокату документы, относящиеся к делу Дрейфуса (переписку с генералом Гонза). В результате имя Эстергази получает, наконец, огласку.

Перед процессом над Эмилем Золя Пиккар за разглашение военной тайны был уволен из армии без сохранения пенсии, арестован и два месяца провел в тюрьме. Летом 1898 г. снова оказывается в заключении. Он выступил важнейшим свидетелем защиты на процессе Золя и на процессе 1899 г. над Дрейфусом. Пиккара реабилитировали лишь в 1906 г. вслед за Дрейфусом, вернули в армию и присвоили звание бригадного генерала. В 1907 - 1909 г. Пиккар был военным министром в правительстве Ж. Клемансо.

Интересной является тема "Дрейфус и Россия", упомянутая Д. Е. Крайновой. Развитие событий, связанных с делом Дрейфуса, постоянно отслеживали российские газеты. Летом 1899 г. Дрейфуса отправили во Францию на специально посланном за ним крейсере - русские газеты сообщали о передвижении этого корабля. В 1906 г. Дрейфуса реабилитировали - об этом фазу же написали русские газеты.

Общество в России раскололось в своем отношении к делу Дрейфуса. А. С. Суворин и его газета "Новое время" повторяли доводы антидрейфусаров. С другой стороны, Дрейфус вызывал большое сочувствие русского общества. Об этом выразительно рассказала в автобиографической повести А. Бруштейн - современница этих событий9. У Л. Андреева есть рассказ "Большой шлем", написанный в 1899 г., в период второго суда над Дрейфусом. Его герои - российские обыватели. За карточным столом они заинтересованно обсуждают дело Дрейфуса. Чехов, находившийся с сентября 1897 г. по май 1898 г. во Франции, в Париже и Ницце, увлекся делом Дрейфуса. В письмах из Франции Чехов пишет о нем сочувственно, дает восторженную оценку Золя как защитнику Дрейфуса, берет у Лазара материалы по делу Дрейфуса. "Когда в нас что-нибудь не ладно, то мы ищем причин вне нас и скоро находим: "Это француз гадит, это жиды, это Вильгельм"... Капитал, жупел, масоны, синдикат, иезуиты - это призраки, но зато как они облегчают наше беспокойство! Они, конечно, дурной знак. Раз французы заговорили о жидах, о синдикате, то это значит, что они чувствуют себя не ладно, что в них завелся червь, что они нуждаются в этих призраках, чтобы успокоить свою взбаламученную совесть", - писал Чехов10.

В деле Дрейфуса поучительны два момента. Во-первых, неравнодушие французов: судьба армейского капитана взволновала всю страну. Во-вторых - бесцензурность французской прессы. Все, что журналистам удавалось разузнать, казалось бы - секретнейшие сведения, тут же публиковалось в печати. Эта, в конечном итоге, свободная пресса и сформировала общественное мнение Франции, что и привело к оправданию Дрейфуса.

Укажем четко на значение дела Дрейфуса для политической истории Франции. Благодаря ему в этой стране окончательно дискредитировали себя идеи монархизма и завершилось отделение церкви от государства.


1. Дрейфус А. Пять лет моей жизни (1894 - 1899). СПб., 1901.
2. Lazare B. La verite sur l'affaire Dreyfys. Paris, 1896.
3. Lazare B. L'affaire Dreyfys. Paris, 1897.
4. Золя Э. Собрание сочинений, т. 26. М., 1967.
5. Процесс Эмиля Золя. 15 заседаний парижского суда. СПб., 1899.
6. Зеваэс А. История третьей республики (1870 - 1926). М. -Л., 1930, с. 228.
7. Там же, с. 249 - 250.
8. См. о нем: Grand Larousse Universel, t. 12. Paris, 1984.

Новая и новейшая история, № 4, 2008, C. 198-200.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Андре Мальро
      Автор: Saygo
      М. Ц. АРЗАКАНЯН. АНДРЕ МАЛЬРО

      Президент Франции в 1959 - 1969 гг., выдающийся политический и государственный деятель Шарль де Голль собрал вокруг себя целую когорту сторонников. Среди них всегда выделялись несколько человек - созвездие блестящих имен. Андре Мальро, знаменитый французский писатель и общественный деятель, был одной из самых ярких фигур1.

      3 ноября 1901 г. в Париже в семье Фернана и Берты Мальро родился мальчик, которого назвали Андре. Брак его родителей не был счастливым. Они вскоре разошлись, а через некоторое время официально оформили развод. Отец женился еще раз. От второго брака у него родилось двое сыновей, в 1912 г. - Ролан, и в 1920 г. - Клод. Фернан Мальро время от времени виделся с Андре. Однако жил его старший сын вместе со своей матерью, ее родной сестрой и бабушкой в парижском пригороде Бонди. Семья была вполне обеспеченной, держала собственную бакалейную лавку. Мальчику никогда ни в чем не отказывали. Тем не менее, Андре не испытывал привязанности к матери и писал впоследствии, что приятных воспоминаний о детстве у него не осталось.


      Учился Андре сначала в средней школе Бонди, а затем в лицее Тюрго в Париже. У него не было особого пристрастия к тому или иному предмету. И вообще он предпочитал сам заниматься собственным образованием. Пройдут годы и биографы Мальро назовут своего героя великим самоучкой.

      Главным учителем мальчика стала книга. Все свободное время он проводил в библиотеке Бонди. Андре интересовала главным образом художественная литература, в первую очередь французская. Начал он с приключенческих романов Дюма и Готье, с удовольствием читал книги о колониальных странах Пьера Лоти. Ему нравились драмы Корнеля и стихи Бодлера и Рембо. Но особое предпочтение мальчик отдавал романам о французской жизни Стендаля, Бальзака и Флобера. В отрочестве одним из любимых писателей Андре становится Гюго. Он восхищался героями его произведений, особенно знаменитыми революционерами "Девяносто третьего года". Большое впечатление на юного Мальро произвели также книги известного историка Мишле, в которых были представлены яркие образы французских национальных героев - Жанны д'Арк, Карла Смелого, Сен-Жюста.

      1918 год стал знаменательным для всей Европы. Закончилась кровопролитная первая мировая война. Франция, вынесшая все ее тяготы, отпраздновала долгожданную победу. Большие перемены произошли и в жизни Андре Мальро. Он попытался поступить в лицей Кондорсе, но его не приняли. Тогда юный Андре, которому не было еще и семнадцати лет, отказался сдавать экзамены на бакалавра, чтобы получить диплом о среднем образовании. Он покинул материнский дом и обосновался в Париже.

      Огромное удовольствие Андре, как и в детстве, доставляет общение с книгой. Именно с помощью книг он и решил зарабатывать себе на жизнь. Мальро вступил в контакты с владельцами букинистических магазинов и лавок, располагавшихся на набережной Сены, связался с некоторыми издательствами и стал искать обеспеченных клиентов. Молодой Андре обладал поразительным чутьем на редкие, иногда уникальные экземпляры, которые могли иметь большой спрос или просто понравиться тому или иному человеку. На рынках и в магазинчиках старьевщиков он отыскивал книги забытых авторов, или красивые издания в изысканных переплетах, а порой совершенно обычные тома, но с автографами. Мальро покупал и перепродавал их. Дела его шли неплохо. Во всяком случае ему вполне хватало на жилье и пропитание.

      Андре не забывает и о собственном образовании. Большую часть своего свободного времени он проводит в Национальной библиотеке. Страстным увлечением его жизни становится также искусство. Молодой человек постоянно бывает в музеях, картинных галереях, на вернисажах, знакомится с произведениями современных художников, любит ходить в театр и кино.

      Юный Мальро продолжает читать французскую художественную литературу, но его уже увлекает и зарубежная классика. Андре серьезно заинтересовался романами великих русских писателей Толстого и Достоевского. Ему кажутся чем-то сродни их герои. Мальро знакомится и с произведениями известных мыслителей прошлого. Он задумывается над высказываниями французского философа XVII в. Блеза Паскаля о трагичности и хрупкости человека и одновременно его достоинстве. Ему очень импонируют также идеи немецкого философа Фридриха Ницше о "воле к власти", "сверхчеловеке" и "смерти Бога".

      Убеждения самого Андре еще не сложились. Впрочем они всегда будут отличаться противоречивостью. Однако Мальро уже твердо решил, что станет писателем. Он расширяет свои связи, знакомится с разными издателями, директорами журналов, художниками, владельцами салонов. Достаточно быстро ему удается войти в круг литературной и художественной богемы Парижа.

      Мальро действительно и сам начинает писать, пока лишь статьи о современной литературе и живописи, публикуя их в различных периодических изданиях. Его первые небольшие опусы свидетельствуют о том, что он увлекается самыми разными сюжетами. Андре становится поклонником сюрреализма и кубизма в живописи. Чувствуется, что он хорошо знаком с произведениями Матисса, Пикассо, Брака. Мальро превозносит писателя Андре Жида, в романах которого воспевается человек со всеми его достоинствами и пороками, свобода личности и возможность для нее постоянного поиска и выбора. Его также привлекает творчество поэта Макса Жакоба.

      К девятнадцати годам уже оформились характерные черты внешности Мальро, которые он сохранит на всю жизнь. Писатель был среднего роста, довольно худощавый. На красивом, чуть удлиненном лице выделялись огромные выразительные карие глаза и орлиный нос, а щеки время от времени подергивались в нервном тике. Одевался Мальро весьма экстравагантно. "Костюмы покупал в квартале Опера, носил рубашки из хлопка или шелкового поплина, пользовался различными аксессуарами - шарфами, платками, тростью, кожаными перчатками. Его заколки для галстука были с жемчужинами, но чаще всего фальшивыми. Он обожал плащи из плотной ткани, надеваемые лишь на плечи, как накидки офицеров эпохи Второй империи. Обувь он покупал только в хороших магазинах. Словом, выглядел как настоящий парижский денди"2.

      Летом 1921 г. Андре Мальро знакомится с двадцатитрехлетней Кларой Голдсмит. Она с родителями совсем недавно переехала во Францию из Германии. Молодые люди быстро находят общий язык. Андре привлекала в Кларе ее образованность и начитанность. Она, в свою очередь, тоже была очарована начинающим французским писателем, таким экзальтированным и ни на кого не похожим. Клара решила поехать за границу. Андре отправился вместе с ней. Они путешествуют по Италии, Австрии, Чехословакии, Германии, посещают известные европейские музеи, возвращаются во Францию осенью 1921 г. и вскоре решают пожениться.

      Молодая чета обосновывается в Париже и живет главным образом за счет прибыли с биржевых акций, которыми владеет Клара. Андре продолжает вращаться в мире столичной богемы, сотрудничаете различных журналах и издательствах, пишет критические статьи, мечтает о славе. Но пока удача не сопутствует семье Мальро. В начале лета 1923 г. супруги поняли, что их биржевые операции оказались неудачными. Купленные Кларой акции полностью обесценились. Они разорились.

      Что же теперь делать? Жить как все люди - найти себе постоянную работу в каком-нибудь журнале или издательстве и выполнять конкретные задания? Андре Мальро об этом и не помышляет. Разве он такой как все? Нет! Он считает себя особенным. И вот в его голове рождается необычный замысел. Мальро много читал о заброшенных древних храмах и монастырях во французском Индокитае, на территории Камбоджи. Он видел фрагменты их барельефов в музеях: А что если поехать туда, завладеть такими предметами древнего искусства, продать их на Западе и разбогатеть. Настоящая авантюра! И тем не менее Клара поддается уговорам мужа, а вместе с ней и старый школьный друг Андре Луи Шевассон.

      Итак, трое искателей приключений садятся в Марселе на пароход и через месяц, в конце октября 1923 г. прибывают через Сингапур и Сайгон в Камбоджу, как раз, когда закончился сезон дождей. Там они едут до города Ангкор и через джунгли пробираются к старинному заброшенному кхмерскому монастырю. Мальро и Шевассон буквально выламывают из его стен статуи и горельефы и отправляются со своим бесценным грузом назад в Сайгон. Однако их авантюра заканчивается полным провалом. В Пномпене полиция досматривает их багаж и обнаруживает там 600 килограммов скульптур и барельефов3.

      В результате Мальро и Шевассон были осуждены на три года тюремного заключения "за кражу и порчу исторических памятников" и попали за решетку. Кларе удалось избежать наказания. Она спешно возвращается в Париж, собирает подписи в защиту своего мужа, "молодого подающего надежды писателя" и ходатайствует о пересмотре дела. На втором судебном процессе срок Мальро объявляют условным, и осенью 1924 г. он уже в Париже.

      Его ничуть не сломила передряга, в которую он попал. Даже напротив. Мальро полон впечатлений. Индокитай словно манит его назад. Там он познакомился с известным адвокатом Полем Моненом, сторонником демократических преобразований во французских колониях. Мальро разделяет его взгляды. И вот он решает опять ехать туда, откуда совсем недавно вернулся, но уже не в качестве авантюриста и искателя приключений.

      В феврале 1925 г. Мальро с женой вновь прибывает в Сайгон. Супруги остаются там почти год. Вместе с Моненом они начинают выпускать журнал. Сначала он называется "Индокитай", затем - "Порабощенный Индокитай". И в том, и в другом издании авторы пропагандируют идеи проведения в колониях Франции либерально-демократических реформ. Помимо Сайгона и Ханоя, Мальро побывал и в других городах. Добрался он и до Гонконга, и до близлежащего Кантона, где только что закончилась всеобщая стачка.

      Таким образом, молодой писатель и журналист стал свидетелем событий кануна китайской революции 1925 года.

      В самом начале 1926 г. чета Мальро возвращается в Париж. Андре доволен и даже горд собой. Он еще так молод, но столько повидал. Как вспоминали современники, Мальро уже тогда "производил большое впечатление. Его вид говорил одновременно и о вкусе к авантюре, и о меланхоличности, и о безудержной решительности. У него был красивый профиль человека эпохи итальянского Возрождения и в то же время вполне французский облик. Он говорил очень быстро и очень красиво, как будто знал все на свете, умел сражать наповал и казаться самым интеллигентным человеком эпохи"4.

      Мальро действительно стал довольно заметной фигурой. Он честолюбив. О нем говорят. Он нравится женщинам. Но разве этого достаточно? Ведь Мальро не похож на других. Он хочет по-настоящему прославиться. Значит необходимо действовать, заявлять о себе все громче и громче. Мальро твердо решил, что сможет выковать свою судьбу.

      И вот Андре берется за дело. Он очень общителен. Во второй половине 20-х годов в круг его друзей и знакомых входят писатели Андре Жид, Анри де Монтерлан, Пьер Дрьё Ля Рошель, поэт Макс Жакоб, издатели Бернар Грассе и Гастон Галлимар, художники ГТабло Пикассо и Марк Шагал. Мальро сотрудничает в различных периодических изданиях, пишет статьи о литературе и искусстве, публикует последний сборник стихов Гийома Аполлинера "Калиграммы", рассказы молодого Франсуа Мориака. Главным же занятием Мальро становится собственное литературное творчество. Он хочет навсегда вписать свое имя в анналы французской литературы. Основным жанром, конечно, избран роман. О чем? О человеке, его судьбе, характере, силе и слабости, о его жизни и смерти.

      В 1926 г. увидел свет первый роман, а вернее сказать, публицистическая повесть Мальро "Искушение Запада". Она была им задумана еще до поездок в Индокитай. Автор представляет в ней свои юношеские размышления о кризисе традиционных ценностей современной западной цивилизации, отмеченным, по его мнению, "смертью богов".

      Место действия следующих романов Мальро - Восток. Их сюжеты ему долго искать не пришлось. Он пишет отчасти о том, что сам увидел и пережил в Индокитае, вкладывая в образы своих героев частичку самого себя. Роман "Завоеватели", выпущенный Мальро в 1928 г., посвящен событиям китайской революции 1925 года. Автор ярко обрисовал в нем образы террориста Гона, большевика Николаева, умеренного Чень Дая и авантюриста Гарина. Через их действия Мальро представил собственное видение революции, в которой смешивается истинная борьба человека и авантюризм игроков. В 1930 г. выходит следующий роман писателя - "Королевская дорога". Его герои, как некогда сам Мальро, отправились на поиски сокровищ древних кхмерских храмов. Описание ожесточенной схватки этих людей с силами природы и местным населением чередуются с авторскими размышлениями о смысле жизни5.

      Мальро не может долго находиться на одном месте. Тяга к путешествиям - одна из основных черт его натуры. Он сохранит ее на всю жизнь. В 1929 г., пока издательство "Грассе" готовит к изданию "Королевскую дорогу", Мальро, отчасти на средства, выделенные другим издательским домом - "Галлимар" - отправляется в дальний путь. Он опять едет в Азию. Теперь молодой писатель в качестве официального представителя "Галлимар" должен осматривать предметы искусства, чтобы какие-то из них отобрать для выставок в Париже. Но он надеется и приобрести что-нибудь по сходной цене, чтобы потом выгодно перепродать в Европе. Весной 1929 г. Мальро вместе с Кларой садится на пароход в Марселе и отплывает в Стамбул. Оттуда супруги отправились в Персию и Афганистан и даже смогли посетить окраины молодого советского государства - Батуми, Баку и Одессу.

      В 1930 г. чета Мальро совершает еще одно, более длительное путешествие. Они едут через Персию и Афганистан в Индию, Китай и Японию и летом 1931 г. заканчивают свой многомесячный маршрут в Соединенных Штатах. Мальро возвращается совершенно очарованный Ближним и Средним Востоком. Однако пока он был в отъезде, в декабре 1930 г., покончил с собой его отец. Это событие потрясло писателя.

      В Париже Мальро опять на виду. Он живет с Кларой в небольшой квартирке в центре города. Супруги принимают друзей у себя, часто выезжают на светские вечеринки, бывают на выставках, любят ходить в театр и кино. Писатель много работает. Он сотрудничает с известным периодическим изданием "Новый французский журнал", задумал написать еще один роман. Круг его знакомств все расширяется. Мальро дружит с известным философом Раймоном Ароном, общается с поэтом и драматургом Жаном Кокто.

      Клара почти всегда находилась рядом с мужем. Она обладала сильным характером, не уступала Мальро по интеллекту, но предпочла жить его интересами. Жена стала для него лучшим советчиком, помощником в работе, иногда оказывала на него влияние. Мальро ценил ее. Однако это не мешало ему увлекаться другими женщинами.

      По своим политическим убеждениям Мальро тяготеет к левым. Некоторые даже утверждают, что он близок с коммунистами. Писатель проявляет явный интерес к СССР, стране, в которой победила революция. Мальро очень высоко оценил киноленту Сергея Эйзенштейна "Броненосец Потемкин". В Париже он знакомится с советским писателем и журналистом Ильей Эренбургом. Писатель увлечен личностью Льва Троцкого. Правда сам Троцкий, высланный из Советского Союза и находящийся в Европе, упрекает Мальро за то, что в "Завоевателях" он слишком вольно описал революцию. Между ними разгарается полемика на страницах прессы.

      В свои тридцать лет Мальро не переставал производить большое впечатление на окружающих. "Ему было, чем восхищать, - вспоминал знакомый писателя Морис Сакс. - Живость и смекалистость его ума не знали себе равных. Красивый голос. Пылкая и убедительная манера говорить. Изумительное лицо, которое немного портил его нервный тикг. Элегантность во всем: в походке, в манере одеваться, в жестах очень красивых рук. А его понимание и внимательность, любознательность и такое благородство. Тем не менее, он немного походил на шарлатана... К нему тянуло, потому что он был смелым, хладнокровно героическим, человеком сильных страстей... чувствительным, готовым помочь, сопереживающим, однако не слишком гуманным, очень разумным, иногда мечтательным, никогда заурядным и вообще достаточно причудливым"6.

      1933 год стал для Мальро особенным. В марте у него родилась дочь Флоранс. В апреле был опубликован его самый знаменитый роман "Удел человеческий". Место действия - опять Восток. Сюжет - неудачное революционное восстание в Шанхае в 1927 г., жестоко подавленное войсками Чан Кайши. Автор заявил, что в своей книге он попытался дать несколько образов человеческого величия и что он разыскал их среди китайских коммунистов. Герои романа - Кио, Катов, Хеммельрич - смело вступают в противоборство со своим уделом, условиями своего существования. Их поступки свидетельствуют о неисчерпаемости возможностей человека. Жертвенность и гибель таких людей есть дерзкий вызов смерти. За "Удел человеческий" Мальро был удостоен высшей литературной награды Франции - Гонкуровской премии.

      В августе 1933 г. состоялась личная встреча Мальро с Троцким, прибывшим во Францию. Несмотря на былые разногласия писатель выказал к знаменитому советскому революционеру явную симпатию.

      В том же году умерла мать Мальро. А в его личную жизнь входят две новые женщины. Сначала он познакомился со своей сверстницей, начинающей писательницей Луизой де Вильморен. Когда-то в юном возрасте она была помолвлена с Антуаном де Сент-Экзюпери, но не решилась выйти за него замуж. Вскоре Луиза стала женой состоятельного американца, уехала в Соединенные Штаты, родила троих детей. Брак ей счастья не принес. Она развелась с мужем, оставила ему детей и вернулась в Париж. Мальро быстро увлекся Луизой. Однако ей самой нравился не только пылкий экстравагантный писатель. Поэтому ее роман с ним оказался быстротечным и вскоре закончился. Примерно в то же время Мальро познакомился еще с одной молодой французской писательницей Жозет Клоти. Двадцатитрехлетняя высокая обаятельная блондинка быстро завоевала сердце Мальро. Их любовная история переросла в большой роман.

      Женские чары не вскружили писателю голову до такой степени, чтобы он забыл обо всем. Осенью 1933 г. Мальро активно включается в общественно-политическую жизнь. В Германии пришли к власти фашисты и начали борьбу с левыми. В тюремных застенках оказались известные коммунисты Георгий Димитров и Эрнст Тельман. Мальро собирает подписи под петицией за освобождение заключенных и везет их списки вместе с Андре Жидом в ноябре в Берлин, чтобы вручить фашистскому руководству.

      В начале следующего года писатель едет в очередное путешествие. Да в какое! Он бежит от своих реальных женщин и отправляется на поиски мифической - царицы Савской. В феврале 1934 г. Мальро вместе с приятелем, летчиком Эдуаром Корнильоном-Молинье совершает полет на одномоторном самолете над Аравийской пустыней. Они пытаются обнаружить руины древней столицы легендарной царицы. Что-то путешественники увидели, но, что именно, понять было трудно. На обратном пути в Европу их самолет попал в сильный циклон и чуть не разбился. Мальро был горд, что смог посмотреть в глаза смерти, о которой столько думал и так много писал, и героем возвратился в Париж.

      Летом 1934 г. Мальро уже отправляется в следующее большое путешествие. Илья Эренбург давно предлагал ему посетить Советский Союз. И вот представился удобный случай. В августе в Москве собирается Первый всесоюзный съезд советских писателей. С подачи Эренбурга Мальро приглашают принять в нем участие. Он с удовольствием собирается в путь. Ему очень интересно посмотреть страну, в которой победила революция. В начале июня Мальро с Кларой в сопровождении Эренбурга и его жены выезжают из Парижа в Лондон и оттуда пароходом в Ленинград.

      Мальро был очарован городом на Неве. Он обошел почти все его музеи, посетил знаменитые дворцы в пригородах, много общался с самыми разными людьми. Из Ленинграда писатель прибыл в Москву. Опять музеи и выставки, экскурсии по древней столице. Мальро с интересом наблюдал, как живут советские люди. Ему нравилось в СССР.

      Выступление Мальро на Первом всесоюзном съезде советских писателей - "Искусство - это завоевание" - произвело большое впечатление и показало, что писатель - прекрасный оратор. Суть его речи уловить трудно, но какой она была возвышенной! "Писатели, "инженеры человеческих душ", не забывайте, что высочайшая функция инженера - творчество, - восклицал Мальро. - Искусство - не смирение, искусство - завоевание. Что искусство завоевывает? Чувства и способы их выражения. Над чем одерживает победу? Почти всегда над бессознательным; очень часто над логикой..., когда множество наших писателей пишут для призраков или для людей будущего, вы, похожие друг на друга и тем не менее разные, как две руки одного тела, закладываете здесь основы цивилизации, которая породит своих Шекспиров... Мир ждет от вас не только показа того, кто вы есть в действительности, но и показа того, что выше вас, и скоро лишь одни вы сможете показать миру все это"7.

      Необыкновенно общительный Мальро завел в Москве обширные связи. Он познакомился с Максимом Горьким, Алексеем Толстым, Борисом Пастернаком, Исааком Бабелем, Михаилом Кольцовым. Его интересовали и театральные деятели. Писатель завязал контакты с Всеволодом Мейерхольдом, Соломоном Михоэлсом, Александром Таировым. Он был очень рад встрече с Сергеем Эйзенштейном. Мальро нравилась и приставленная к нему сопровождающая и переводчица Болеслава Болеславская, которую он звал просто Боля. Из Москвы писатель с женой отправился в двухнедельную поездку по Сибири, где он изъявил желание посмотреть, как живут простые труженики колхозов и совхозов.

      В сентябре 1934 г. полный впечатлений писатель вернулся в Париж. В следующем месяце по инициативе Ассоциации революционных писателей и художников Франции он выступил с отчетом о работе московского съезда, на котором только что побывал. Его речь, произнесенная с большим пафосом, свидетельствовала о восторженном восприятии увиденного в СССР. "Часто говорят о подозрительности, недоверии, с которым молодое советское общество, так часто оказывавшееся в опасности, вынуждено относиться к человеку, - подчеркивал Мальро. - Будем осторожны в словах: эта подозрительность распространяется только на отдельную личность. Что же касается человека вообще, то, напротив, доверие оказываемое ему советами, быть может, самое большое за всю историю. Доверие к детям сделало из них пионеров. Женщина царской России, чье положение было, пожалуй, самым униженным и тяжелым в Европе, превратилась, благодаря доверию к ней, в советскую женщину, проявляющую сегодня поразительную волю и сознательность. Трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию"8.

      В СССР Мальро восприняли как настоящего друга страны Советов, революционного писателя, близкого к коммунистам. На протяжении второй половины 30-х годов его произведения переводились на русский язык и публиковались полностью и частями в различных журналах и газетах. Надо сказать, что это принесло неплохой доход автору.

      Творчество Мальро стало объектом пристального внимания советских литературоведов. Они не стеснялись говорить о стиле писателя то, что думали, а о нем самом то, что знали. Так, например, в феврале 1935 г. Мальро было посвящено специальное заседание в Союзе советских писателей. С основным докладом о нем выступил известный литературовед И. И. Анисимов. Он отметил, что Мальро - "художник исключительного своеобразия", "неповторимая творческая индивидуальность", "резко разорвал с культурой капитализма", "исходит из убеждения исчерпанности и даже фальшивости современной цивилизации". Но далее о стиле писателя критик говорил: "Мальро пишет захлебываясь. У него амальгама всего, даже когда потрясение у него очень велико. Обыкновенно он скачет через образы, через картины и, если заканчивает фразу, то только из снисхождения к нам, потому что без этого не поймем. Он мог бы оборвать фразу и поставить три точки, но это не принято, потому он идет дальше. Для него важен человеческий пафос, человек как таковой". Выступивший в прениях по докладу другой советский литературовед, Ромов, доложил о том, что ему удалось узнать о прошлом французского писателя. "Мальро поехал в Индокитай, - поведал он, - чтобы найти там обстановку, в которой могла бы развернуться авантюра его личной жизни. Его привлекала также и старая культура. Мальро часто думает как искусствовед. Он влюблен в искусство... он там украл что-то и по поводу этой кражи была страшная кутерьма во Франции. Писались какие-то петиции, с просьбой освободить его просто как воришку, который украл какую-то скульптуру"9.

      Такие высказывания членов Союза советских писателей совсем не помешали иметь им с Мальро тесные контакты. В 1935 - 1939 годах иностранная комиссия Союза ведет с ним постоянную переписку. Корреспондентами Мальро в СССР также стали режиссер Камерного театра Таиров, редактор "Литературной газеты" Рокотов, переводчица Боля Болеславская и др.

      1935 год прошел для Мальро под знаком борьбы с немецким фашизмом. Весной писатель выпускает повесть "Годы презрения". Ее герой немецкий коммунист-подпольщик Касснер, попавший в тюрьму. Мальро рисует портрет человека, который в тяжелый момент испытаний проявляет твердую волю и самые высокие моральные качества.

      Мальро со свойственной ему энергией участвует в антифашистских манифестациях. В июне 1935 г. он председательствует в Париже на Первом международном конгрессе в защиту культуры. В декабре писатель вместе с Андре Жидом организовывает митинг, приуроченный ко второй годовщине освобождения Димитрова, на котором также создается комитет в защиту Тельмана.

      Бурная деятельность Мальро во Франции и его связи с Советским Союзом вызывают подозрение у властей. Комитет национальной безопасности Франции, имевший своих осведомителей, завел на писателя досье. Информация о нем поступала самая разная. Сообщалось о его прошлой деятельности в Индокитае, о том, что он дружен с Эренбургом, близок к французским коммунистам. Некоторые из них, впрочем, ошибочно считали, что Мальро сам агент Комитета национальной безопасности10.

      В марте 1936 г. Мальро опять отправляется в СССР. Его отношения с Кларой становятся все более и более натянутыми. Роман с Жозет, напротив, развивается. Ехать с женой он не хочет, с Жозет, по формальным соображениям, не может. В результате писатель решает взять с собой сводного брата Ролана. В Москве Мальро встречается с советскими деятелями литературы и искусства. С Мейерхольдом он обсуждает возможность поставить в театре "Удел человеческий". Но мечтает он о том, чтобы по этому самому известному его роману был сделан фильм. Мальро очень хочет, чтобы снял его Сергей Эйзенштейн. И он отправляется к знаменитому кинорежиссеру в Кисловодск, где тот работает над очередной картиной. Писатель с радостью общается с Эйзенштейном, а заодно и любуется красотами Кавказа. Однако ни к какой договоренности они не пришли. Вместе с Бабелем и Кольцовым Мальро побывал в гостях у Горького, на его даче в Крыму.

      Во Франции 1936 год прошел под знаком сплочения левых политических сил в борьбе против угрозы фашизма. Перед очередными выборами в Палату депутатов коммунисты, социалисты и радикалы объединились в Народный фронт. Их блок победил, и в июне социалист Леон Блюм сформировал правительство Народного фронта. Однако Мальро не принимает активного участия в политических баталиях у себя на родине. Его опять влечет за пределы Франции. Именно за границей он всегда находит приложение своей энергичной деятельности. На этот раз Мальро выбирает Испанию.

      Летом в Испании генерал Франко поднял мятеж против республиканского правительства. Началась гражданская война. Фашистские государства Европы - Германия, Италия и Португалия - встали на путь открытой поддержки мятежников. Они сначала предоставили Франко вооружение и инструкторов, а затем направили в Испанию свои войска. Франция и Англия придерживались политики невмешательства. Однако часть французского общества осудила подобную политику. Коммунисты и представители других партий, а также многие известные деятели французской интеллигенции приняли деятельное участие в сборе средств для законного испанского правительства и формировании интернациональных бригад, сражавшихся против франкистов.

      Мальро лично развернул интенсивную деятельность. Он выступил организатором покупки и переправки самолетов республиканцам. Это сразу было отмечено в Комитете национальной безопасности Франции. В одной из его докладных записок утверждалось: "....писатель коммунист Андре Мальро, выполняющий миссию Коминтерна, только что отправился в Испанию на борту самолета, пилотируемого Корнильон-Молинье"11. Навряд ли Мальро действительно получил задание от руководителей Коминтерна, да и членом Французской коммунистической партии он никогда не был. Но за Пиренеи писатель действительно поехал. Там он возглавил эскадрилью "Испания" и сам поднимался в воздух вместе с пилотами, осуществлявшими бомбардировки близ Мадрида и Толедо, а также в Валенсии и других областях страны.

      Только в начале 1937 г. Мальро возвратился в Париж, где часто выступает на массовых митингах в защиту испанских республиканцев. Его вид и красноречие как всегда производили большое впечатление на слушателей. Присутствовавший на одном из митингов Франсуа Мориак записал: "На красноватом фоне сумерек появляется бледный Мальро и застывает в своей величественности. Сразу овации"12.

      Во время испанских событий произошли изменения в личной жизни писателя. Он принимает решение расстаться с Кларой. Она не дает ему развода. Тем не менее Мальро уходит к Жозет Клоти. Весной 1937 г. вместе с ней он отправляется в США и Канаду. Там он собирает деньги для испанских республиканцев. И конечно же - новые знакомства и бесконечное общение с известными людьми. Среди них Альберт Эйнштейн, Эрнест Хемингуэй, Иегуди Менухин, Марлен Дитрих, Морис Шевалье.

      Во второй половине 1937 г. Мальро, наконец, вновь берется за перо. Сюжет продиктовала жизнь. Он пишет роман "Надежда" о событиях гражданской войны в Испании. У писателя сразу появляется идея сделать по этому произведению фильм. И в следующем году он отправляется в Барселону на съемки. В январе 1939 г. город был взят войсками Франко, поэтому монтаж фильма Мальро пришлось делать в Париже.

      Между тем время неумолимо приближало Европу к самой грандиозной битве в ее истории. Мальро как будто этого не чувствует. Ему 38 лет. Он еще молод, но уже действительно знаменит. Мальро, конечно, не стал таким выдающимся французским писателем, как, скажем, Андре Жид или Франсуа Мориак. Но он известен не только своим литературным творчеством. Сколько всего у него за плечами! Встречи со знаменитыми людьми, блестящие ораторские выступления, путешествия-приключения по Европе, Азии, Америке, участие в испанской гражданской войне, съемки фильма и многое другое.

      Мальро живет в Париже с очаровательной Жозет Клоти, посвятившей свою жизнь только ему. Он обожает кошек, которые непременно присутствуют в доме, чтобы радовать своей грациозностью его взор. Писатель любит жить ни в чем себя не ущемляя, выезжает на светские приемы, всегда не прочь выпить. Он решил написать большой труд об искусстве. Мальро подумывает еще об одной поездке в СССР. В июне 1939 г. он пишет интересное письмо в Москву, своей давней знакомой Болеславской: "Дорогая Боля. Фильм закончен, и возможно, мне придется поехать в Москву, чтобы им заняться. Я бы хотел, чтобы Жозет могла приехать со мной и немножко позже монтажер. Бесполезно говорить, что ввиду нужды я предпочел бы использовать свои рубли скорее, чем франки, редкие в этом сезоне. Раз вы снова работаете у господ писателей, не могли бы вы сделать небольшой поход в сторону моего текущего счета в рублях в Гослитиздате и сообщить мне: 1. Сколько их у меня остается, 2. Как стоимость билета на советский пароход смогла бы быть переведена в Париж или Лондон. Если вы сообщите мне эти сведения, вы будете как всегда человеком полным действенности. Все передают Вам тысячи приветов, и мы также. Андре Мальро"13.

      Однако начавшаяся вскоре вторая мировая война решила все по-своему. Она унесет миллионы жизней. А скольким оставшимся в живых переломит судьбы. Мальро военные годы принесли тяжелые испытания. Заключенный в августе 1939 г. советско-германский пакт о ненападении был воспринят во Франции самым негативным образом. Многие представители французской интеллигенции, с симпатией относящиеся к стране Советов, теперь осуждали ее руководство. Мальро, которого связывали со многими советскими людьми дружественные узы, не стал публично осуждать политику СССР. Однако архивные документы свидетельствуют о том, что он поспешил отмежеваться от коммунистов.

      В одной из докладных записок Комитета национальной безопасности Франции, относящихся к январю 1940 г., содержатся следующие сведения: "Получены данные, что Андре Мальро собирается в ближайшее время поступить на военную службу. Перед вступлением в ряды армии он распространяет некое сочинение, которое только что написал. В нем он прямо нападает на страну Советов, а также утверждает, что никогда не был членом коммунистической партии:.."14.

      Еще одна любопытная информация о Мальро поступила в Коминтерн от французского писателя-коммуниста Жана-Ришара Блока, который во время войны находился в Москве и писал для Коминтерна справки о положении во Франции. В одной из них он писал: "В начале войны в чилийском посольстве (в Париже. - М. А.) в присутствии коммуниста-советника посольства разыгрался грандиозный скандал. Жена Арагона попросила у Мальро подписи под петицией в защиту одного интеллигента. Он пришел в страшное бешенство и заявил дословно: "вы, коммунисты, имеете только одно право - молчать. Вас надо только ставить к стенке, иначе с вами обращаться нельзя". Он несколько раз хотел вступить в армию, но требовал для себя высокого офицерского чина. В конце концов он записался в какую-то танковую часть"15.

      В начале войны Мальро и правда несколько растерялся. Военные действия на Западном фронте до мая 1940 г. не велись. Писатель решил поступить на службу добровольцем, но он мечтал попасть в авиацию. Ему отказали. Тогда в конце зимы Мальро согласился служить в танковом корпусе. Вскоре он узнал, что Жозет беременна.

      Стремительное наступление немецких дивизий началось в мае 1940 года. Французы не смогли организовать сопротивление такому натиску. В июне Мальро попал в плен под городом Сане. Уже в плену он узнал, что маршал Петэн подписал перемирие с Гитлером. Половина страны - северная зона - была полностью оккупирована немцами. В южной, свободной зоне, Петэн установил профашистский режим. Маршал как "глава государства" и его правительство обосновались в курортном городке Виши.

      В ноябре 1940 г. при помощи брата Ролана Мальро удалось бежать из плена. Он сразу перебирается в южную зону, на средиземноморское побережье. Туда к нему приезжает Жозет с только что родившимся мальчиком, которого называют Пьер-Готье. Мальро поселился с женой и сыном в небольшом городке недалеко от Ниццы.

      1941 год для многих стал временем принятия решений. В Лондоне генерал де Голль основал организацию "Свободная Франция", целью которой он провозгласил борьбу за освобождение родины. Генерал призывал соотечественников присоединяться к нему. В самой Франции мало-помалу начинали складываться первые группы Сопротивления. А что же Мальро? Всегда такой деятельный, экспансивный, сейчас он вдруг притих. Писатель словно не может определить для себя место во всем происходящем. Он пытается работать. Задумал написать книгу "Битва с ангелом". В 1942 г. к нему приезжают Андре Жид, Жан-Поль Сартр и другие его друзья и знакомые. Его стремятся убедить, чтобы он связался с Сопротивлением. Не получается. Мальро отвечает: "Я иду, но иду один"16.

      После оккупации немцами южной зоны, в начале 1943 г. Мальро с семьей перебирается в департамент Коррез. В марте у него с Жозет рождается второй сын - Венсен. Писатель заканчивает первую часть "Битвы с ангелом". Он называет ее "Орешники Альтенбурга" и посвящает борьбе французов против немецких оккупантов. И опять тихая семейная жизнь в небольшом уютном доме. Жена, два маленьких мальчика, кошка. У Мальро бывают его братья - Ролан и Клод. Оба они давно вступили в ряды Сопротивления. Братья призывают Андре последовать их примеру. Пока безответно. Ролан в середине 1943 г. женился на пианистке Мадлен Лью.

      В начале 1944 г. Ролан и Клод были схвачены оккупантами и депортированы. В конце года стало известно, что оба они погибли. Мадлен переехала жить к Андре и Жозет. В марте 1944 г. у нее родился сын Ален. Скорее всего именно депортация братьев побудила Мальро летом 1944 г., наконец, принять решение о вступлении в ряды Сопротивления. Правда, он почти сразу же был задержан немцами и заключен в тюрьму в Тулузе. Лишь поспешное отступление фашистских войск в августе спасло Мальро жизнь. Его освободили вместе с другими заключенными французские партизаны.

      Тем временем по всей Франции разворачиваются широкомасштабные операции по освобождению страны от оккупантов. Мальро активно в них включается. Под именем полковника Берже он создает бригаду "Эльзас-Лотарингия" и участвует в боях под Страсбургом. В ноябре писатель узнает о страшном событии. Жозет Клоти провожала на поезд свою мать. Она выходила из ее вагона, когда состав уже тронулся. Ноги Жозет соскользнули со ступенек и попали под колеса. Несколько часов спустя она умерла в больнице. Мальро нашел в себе силы преодолеть такое испытание. Полковник Берже доходит с бригадой "Эльзас-Лотарингия" до Штутгарта.

      Весна 1945 года. Война окончена, а вместе с ней перевернута еще одна страница жизни. Но надо идти вперед, думать, как быть дальше. Мальро принимает решение связать свою дальнейшую судьбу с вдовой Ролана Мадлен. Новая семья - Андре, Мадлен и три маленьких мальчика, Пьер-Готье, Венсен и Ален, поселились в просторной квартире на окраине Парижа близ Булонского леса. В 1946 г. Мальро оформит развод с Кларой и в 1948 г. женится на Мадлен. Пока же писатель думает, чем теперь себя занять.

      Мальро напишет позднее, что только во время войны он "обрел" Францию. Все его бесконечные постижения чужих стран, других культур остались позади. Теперь, наверное, писатель впервые осознал, что пора послужить и родному отечеству. А что такое Франция в 1945 году? Для всех французов она отождествлялась прежде всего с именем одного человека - генерала де Голля. В 1940 г. этот почти никому не известный военный бесстрашно взломал свою судьбу. Генерал не подчинился приказу сложить оружие и сдать отчизну врагу. В канун позорного перемирия, заключенного маршалом Петэном с Гитлером, он вылетел в Лондон и заявил соотечественникам, что будет продолжать битву за Францию. Годы войны превратили его в политика. Сколько раз англичане и американцы объявляли его неугодным. Но он твердо шел к цели, шаг за шагом создавая в изгнании "другую Францию", непокоренную, несломленную. Невероятным усилием воли и упорством де Голль выстоял. Он возглавил Временное правительство. Именно благодарят этому генералу Франция оказалась в лагере победителей. Де Голль стал человеком-легендой.

      Мальро не мог не нравиться такой человек. Он думал о нем. Его тянуло к нему. Де Голль, конечно, знал о Мальро и его неугомонном нраве, ему рассказывали о нем. Генерал понимал, что писатель был чем-то сродни ему самому. Ведь Мальро тоже выковал свою судьбу. И вот в августе 1945 г. приближенные де Голля организовали его встречу с писателем. Она оказалась судьбоносной. Отныне эти два человека будут рядом всегда. Для Мальро, такого сумасбродного, самовлюбленного, горделивого, который себя ставил превыше всего и вся, де Голль станет настоящим кумиром, единственным человеком, достойным преклонения. А для де Голля Мальро окажется, может быть, единственным другом, которому он будет полностью доверять и делиться с ним самим сокровенным.

      Пока же, во время первой встречи, собеседники говорили об истории Франции, о ее великих людях - Корнеле, Ришелье, Мирабо, Наполеоне, Клемансо. Они понравились друг другу. Мальро написал впоследствии, что он нашел де Голля "полностью соответствующим мифу о нем"17 . Глава Временного правительства сначала предложил писателю пост технического советника по культуре, а после переформирования кабинета в ноябре 1945 г. - портфель министра информации.

      Писатель с интересом взялся за новое дело. В его обязанности входило налаживание связей с интеллигенцией, определение культурной политики правительства, разработка опросов общественного мнения и даже проведение реформы устаревшей системы национального образования. Однако работать Мальро пришлось не долго, потому что в январе де Голль добровольно покинул пост главы правительства. Во Франции возродилась довоенная многопартийная система. Учредительное собрание готовило проект новой конституции, согласно которой в стране должна была быть вновь установлена республика парламентского типа. Де Голль же не хотел управлять вместе с партиями и зависеть от них.

      Так Мальро остался не у дел. Но он - натура увлекающаяся. Пока в стране принимается Конституция 1946 года и устанавливается Четвертая республика, писатель после долгого перерыва берется за перо. Он не намерен больше писать романов, а хочет представить свое видение искусства. Мальро часто говорил: "Для меня искусство - то же самое, что для других религия". Он ведь с ранней молодости был захвачен красотой творений живописцев и ваятелей разных времен и цивилизаций. Мальро писал о произведениях искусства и творчестве известных художников и скульпторов еще до войны. Теперь он решил посвятить искусству целую серию трудов. Свою первую книгу писатель называет "Психология искусства". Одна ее часть, "Воображаемый музей", вышла в свет в 1947 г., вторая, "Художественное творчество", - в 1948 г. и третья - "Цена абсолюта" в 1950 году. Как пишет Л. Г. Андреев, "Эстетическими трудами назвать эти работы трудно, собственно теория искусства в них не содержится. Скорее это публицистическая эстетика, или эстетическая публицистика, определение функции искусства в мире...". Для Мальро, пишет Ж. Базен, "каждое произведение искусства уникально и никак не связано с какими бы то ни было феноменами цивилизации и культуры". Оно, конечно, вечно. И если человеческая личность, герой любого романа писателя, всегда находится в схватке с судьбой и борется за свою жизнь, то в искусстве, по мнению Мальро, "судьба отступает". Искусство бессмертно, оно - "антисудьба"18.

      Пока Мальро размышляет о непреходящих ценностях искусства и о том, что гениальные творения человека дают ему бессмертие, де Голль начинает думать о возвращении к власти. После отставки генерал жил в своем имении Коломбэ-ле-дёз-Эглиз. Он пригласил туда верных сторонников, давно именовавших себя голлистами и заявил им, что хочет создать и возглавить объединение, главной целью которого станет борьба за отмену Конституции 1946 года и установление во Франции сильной исполнительной власти. Среди призванных в Коломбэ оказался и Андре Мальро.

      Официальное заявление о создании новой организации - "Объединении французского народа" (РПФ) - де Голль сделал в апреле 1947 года. Так генерал и его сторонники объявили "войну" Четвертой республике и ее слабой "системе партий". Голлисты стремились к решению поставленной задачи путем завоевания большинства мест в Национальном собрании и после этого проведения коренной реформы государственного устройства Франции. Председателем РПФ стал сам де Голль, генеральным секретарем - Жак Сустель. Был также создан комитет управления из тринадцати человек, в который вошел Мальро. Генерал возложил на него важную задачу по пропаганде целей РПФ и организации съездов объединения. Писатель был очень доволен. Он видел в идеях РПФ дух бунтарства. Мальро занялся изданием газеты РПФ. Сначала она называлась "Искра", затем "Объединение".

      Писатель со своими помощниками по пропаганде отказался разместиться на улице Сольферино, в штаб-квартире РПФ. Он устроился обособленно, на углу площади Оперы и бульвара Капуцинов. Мальро со свойственной ему независимостью хотел работать в таком месте, где бы "царствовал" только он один. В небольшом кабинете писатель принимал своих соратников по РПФ. Некоторые из них оставили небольшие зарисовки об этих встречах. "Он никогда не мог долго находиться за письменным столом, - пишет Андре Асту, - ему просто не сиделось на одном месте. Расхаживая все время из угла в угол, он говорил, курил, тяжело дышал. И это все одновременно. Как только его сигарета истлевала наполовину, он ее гасил и зажигал новую. В облачках дыма его пылкие, острые, звонкие слова как бы подскакивали. Тембр его голоса был словно из другого мира. Все в нем было таким конвульсивным, как будто он постоянно порождал идеи. Как он умел покорять! От него исходил просто ошеломляющий шарм. А слова все вылетали из его рта целым каскадом. Казалось, что какой-то внутренний щелчок выталкивает из него мысли в бешеном ритме, и даже сам он не может их контролировать"19.

      Когда писатель появлялся на заседаниях комитета управления, он также производил на всех присутствующих чарующее впечатление. "Андре Мальро, - вспоминает Леон Ноэль, - всегда нас поражал и восторгал магией своего слова, богатством эпитетов и неожиданностью искрометных замечаний, которые взмывали в воздух, словно фейерверк. Контраст между его романтической манерой говорить и четкими, точно подобранными формулировками генерала де Голля, свидетельствовал о том, насколько разными были эти две удивительные индивидуальности. Их всегда связывало взаимное восхищение, и благодаря им наши заседания превращались порой в праздник разума"20.

      Талант Мальро-оратора был всегда поразителен и уникален. На годы РПФ явно пришелся расцвет его импровизированного ораторского искусства. Его ярчайшие выступления запомнились почти всем голлистам той поры. "Звучал голос, - отмечает Жанин Моссюз, - захватывающий своей энергией. Он взывал не к разуму, а к чувствам. Его тон то серьезный, то ироничный, то приподнятый. Ни один другой оратор не был способен закручивать таких длинных фраз, наполненных литературными, философскими и историческими цитатами. Андре Мальро заставлял своих слушателей идти вслед за ним от одного века к другому. От Сен-Жюста он переходил к Платону, сначала упоминал Неру, потом Барреса. Весь мир проходил перед глазами голлистов: Китай, Турция, Америка, Россия... Оратор воскрешал персонажи четырех сторон света. Он делал вызывающие сравнения и проводил неожиданные параллели. Парадоксальность его суждения походила на талант иллюзиониста"21.

      На одном из первых митингов РПФ Мальро восклицал: "Мы с вами вместе с генералом де Голлем, потому что из его уст прозвучал голос Франции из самого глубокого безмолвия. И сейчас, когда раздались ваши первые апплодисменты, мне показалось, что я услышал, как в тишине забилось в первый раз большое уснувшее сердце, которое все считали сердцем Франции и уже не надеялись, что оно когда-нибудь пробудится". Без Мальро не обходился ни один съезд РПФ. Он обычно выступал в заключительный день и говорил в своей речи о Франции и о де Голле. Завершая II съезд РПФ в феврале 1949 г. писатель заявил: "Мы должны быть преданы нашей Франции. И только нам предстоит вернуть ей настоящее предназначение, издавна связанное с судьбами мира. Мы сможем это сделать лишь отдав нашу волю и нашу душу одному человеку, который сейчас рядом с нами. Вот тогда Франция станет его и нашей Францией. Должен же, наконец, настать день, когда во главе страны будет стоять достойный лидер, и сама она сможет взирать на него без усмешки"22.

      Присутствие Мальро в рядах РПФ придавало оппозиционному голлистскому движению некое неповторимое своеобразие и притягивало людей. Голлистские митинги собирали порой десятки тысяч человек. Де Голль очень любил и ценил Мальро. Он и сам не мог устоять перед его образованностью, необыкновенным даром импровизации и демоническим очарованием.

      В семье Мальро царил его культ. Писатель жил на широкую ногу в своей шикарной двухэтажной квартире возле Булонского леса. Он держал прислугу - горничную, кухарку, уборщицу, лакея и шофера. Его многие довоенные связи были утеряны. Друзей почти не осталось, только знакомые и приятели. Те из них, которые приходили в дом Мальро, удивлялись, что он живет с таким размахом. Откуда могли взяться такие большие деньги? За спиной писателя ходили слухи, что он, как и некоторые другие, приложил руку к средствам Сопротивления23.

      Жена Мальро, Мадлен жила интересами мужа. Она принимала его гостей, выезжала вместе с ним в город, оберегала его покой в доме. Мадлен печатала на машинке все то, что он писал, помогала подбирать мужу иллюстрации к его книгам по искусству. О карьере пианистки ей пришлось забыть. Лишь изредка Мадлен подходила к роялю, чтобы поиграть Брамса, Дебюсси, Сати. Музыка, к сожалению, не была увлечением ее супруга.

      Воспитанием детей Мальро не занимался, однако, был с ними строг, часто делал замечания. Мальчики, его сыновья Пьер-Готье и Венсен и племянник Ален, жили вместе с ним. Время от времени в гости к отцу приходила Флоранс, дочь от первого брака. Обедал писатель вместе с детьми только по выходным дням. Они знали, что их выдающийся отец большой гурман и с интересом наблюдали, с каким удовольствием он ест красное мясо, чуть поджаренное на вертеле, икру и как проворно поглощает торт "наполеон"24 . Добавим, что Мальро много пил, предпочитая виски, и выкуривал двадцать сигарет в день.

      В 1951 г. во Франции прошли парламентские выборы. Голлисты очень надеялись на успех, но их надежды не оправдались. РПФ получило всего 118 мест в Национальном собрании. После этого голлистское объединение вступило в полосу внутренних противоречий, которые постепенно привели его к упадку. В 1953 г. де Голль решает распустить РПФ. Мальро был очень разочарован. Он считал, что голлисты вполне могли бы действовать более решительно и вернуть себе власть жесткими методами.

      Теперь писатель большую часть своего времени посвящает трудам по искусству. Он работает над "Воображаемым музеем мировой скульптуры" и выпускает его по частям. В 1952 г. выходит книга "Скульптура", в 1954 г. - "От барельефов к священным гротам" и "Христианский мир". В 1957 г. появляется одна искусствоведческая работа Мальро - "Метаморфозы богов". Пользуясь свободным временем, писатель путешествует. Без этого он не может. В 1952 г. Мальро побывал в Греции, Египте, Иране, Индии. В 1954 г. он вновь посетил Соединенные Штаты.

      В середине 50-х годов голлистское движение почти полностью утеряло свое влияние в стране. Де Голль отдалился от политики и жил почти безвыездно в Коломбэ. Его самые верные сторонники, объединившиеся в небольшую партию "социальных республиканцев", на парламентских выборах 1956 г. получили всего 21 место в Национальном собрании. Тем не менее, они не теряли надежды когда-нибудь вернуться к власти. В Париже известные голлисты - Мишель Дебре, Жак Сустель, Эдмон Мишле - каждую неделю собирались в Доме Латинской Америки. Иногда на эти встречи приезжал и Андре Мальро. Голлисты не забывали и о своем лидере. Время от времени они приезжали к де Голлю в Коломбэ. Мальро, конечно, входил в их число.

      Между тем Четвертая республика, ослабленная колониальными войнами и нестабильностью собственной политической системы, вступила в полосу затяжного кризиса. Роковой для нее оказалась алжирская война. В Алжире все время нарастало недовольство со стороны офицеров сражающейся там французской армии и местных ультраколониалистов непоследовательностью алжирской политики парижских кабинетов. Голлисты решили воспользоваться такой ситуацией. Они тайно налаживали контакты с недовольными и пытались склонить их выступить с призывом к де Голлю. Сторонникам генерала удалось это сделать в процессе алжирского антиправительственного мятежа, поднятого "ультра" и поддержанного армией 13 мая 1958 года. Де Голль умело воспользовался действиями мятежников и смог вернуться к власти на продиктованных им условиях. 1 июня 1958 г. Национальное собрание утвердило его в качестве председателя правительства.

      Мальро не знал о деятельности голлистов в Алжире. События застали писателя в Италии. Он прибыл в Париж и попал "с корабля на бал". Де Голль тут же предложил ему портфель министра. В течение второй половины 1958 г. во Франции был установлен новый политический режим - Пятая республика. Мечта де Голля о сильной исполнительной власти, ставшая основной идеей голлизма, воплотилась в действительность. Республика парламентского типа правления заменялась президентской республикой, что было закреплено Конституцией 1958 года.

      В конце года де Голль был избран первым президентом Пятой республики. Он оставался на своем посту более десяти лет. Андре Мальро все это время занимал пост министра культуры. Президент предоставил ему полную свободу действий. Он понимал, что такая ярчайшая личность как Мальро сделает культурную политику Франции по-настоящему значимой и неповторимой.

      Новый министр культуры был очень рад своему назначению. Он сразу начал размышлять над тем, чем же предстоит заняться его министерству. Однако в конце 50-х - начале 60-х годов писателю пришлось много времени уделять пропаганде установленного де Голлем режима. Несравненный оратор, Мальро с удовольствием стал глашатаем "новой Франции": Он объехал многие страны, чтобы возвестить о возвращении к власти великого француза и установлении им режима, достойного его великой отчизны.

      В конце 1958 г. Мальро побывал во французских колониях Гвиане и Мартинике в Америке, съездил в любимые им страны древних азиатских цивилизаций - Иран, Индию и Японию. В Индии он встречался и беседовал с Неру. В 1959 г. министр отправляется в большое турне по Латинской Америке, останавливаясь в столицах Аргентины, Чили, Бразилии, Боливии, Колумбии, Эквадора, Парагвая, Уругвая и Венесуэлы. Он возвращается в Париж в конце года, а в начале следующего опять летит в Америку, на этот раз - в Мексику.

      Мальро стал блестящим проводником выдвинутой де Голлем идеи деколонизации. В 1960 г. министра с энтузиазмом принимают в только что получивших независимость бывших французских колониях - Чаде, Габоне и Центральноафриканской республике. Очень тяжелым был путь к самостоятельности лишь одной французской колонии - Алжира. Вообще "алжирская проблема" оставалась главной для всей французской политики в первые годы существования Пятой республики. Европейское население этой страны, в большинстве своем ультраколониалистское, отчаянно боролось за сохранение колонии под французским суверенитетом. Его по-прежнему поддерживала армия. Колониальная война не прекращалась. В 1960 и в 1961 годах сначала "ультра", а затем генералы армии подняли в алжирской столице мятежи против политики де Голля, направленной на предоставление Алжиру независимости. Мало того, на территории Франции начала подпольно действовать так называемая Вооруженная секретная организация (ОАС), объединившая сторонников "французского Алжира" и действующая террористическими методами.

      Францию лихорадило. Население страны разделилось на две части. Одни сочувствовали "ультра", которым предстояло покинуть Алжир, ставший их родиной. Другие считали, что президент прав. Ситуация в правительстве была аналогичной. Некоторые министры не сразу безоговорочно поддержали де Голля. Мальро, как и многие другие, поначалу колебался. Только во время мятежа генералов в апреле 1961 г. министр культуры проявил твердость и полностью занял пропрезидентскую позицию. За это он был внесен в "черные списки" ОАС. В феврале 1962 г. около дома писателя была взорвана бомба, что произвело на него тяжелое впечатление. Мальро решил покинуть любимую квартиру около Булонского леса и переехал в Версаль.

      Годом раньше министр пережил, наверное, самую большую трагедию в своей жизни. В мае 1961 г. в автомобильной катастрофе погибли его сыновья - двадцатилетний Пьер-Готье и восемнадцатилетний Венсен. Но Мальро не сломился и не показывал внутренних страданий. Внешность писателя с возрастом изменилась. Жан Лакутюр пишет: "Его лицо стало более крупным и заметно клонилось книзу. Он напоминал еретика-доминиканца, чудом уцелевшего от сожжения на костре и преследуемого запахом паленого. Передняя прядь волос откинулась назад и оголила лоб гипсового цвета". Впрочем, далее автор подмечает и черты, оставшиеся характерными для Мальро почти на всю жизнь: "Его красивая рука, как обычно, теребила правую щеку и уголок губы и, таким образом, словно вырывала мимолетные и причудливые слова и пыталась обуздать совершающее побег красноречие"25.

      Окончание в 1962 г. алжирской войны принесло Франции долгожданное облегчение. В правительстве это событие расценивали как важнейшую веху в истории молодой Пятой республики. Наконец-то и Мальро смог целиком и полностью посвятить себя заботам министра культуры. Писатель трудился без устали. Пик его деятельности пришелся на середину 60-х годов. Мальро часто повторял: "Я мечтаю о грандиозном, а средства достижения ничтожны". И действительно, бюджет министерства культуры был весьма скромен. Тем не менее писатель смог сделать многое. Под его непосредственным руководством началось составление перечня исторических памятников Франции. Сотрудники министерства разработали целый ряд законов по их охране и реставрации. На глазах у французов хорошели и приобретали былое великолепие старинные дворцы, особняки, монументальные сооружения - Лувр и Триумфальная арка в Париже, Трианон в Версале и др. Особый закон утверждал создание так называемых "заповедных зон" во многих городах страны. Министр занялся переоборудованием известных французских музеев, а также созданием новых.

      Мальро заботился об организации выставок, о вывозе и показе за рубежом шедевров, хранящихся во Франции и о демонстрации французам произведений искусства других стран. Так, в 1963 г, писатель лично отправился в США, сопровождая "Джоконду". Позднее он повез в Японию "Венеру Милосскую". А французы смогли увидеть в Париже сокровища индийской и мексиканской культуры, несравненные по своему великолепию предметы прикладного искусства из гробницы Тутанхамона.

      Мальро провел реформу системы французских театров. Из фондов его министерства постоянно выделялись деньги на развитие французской музыки и кинематографии. Известным французским художникам предоставлялись государственные заказы. В 1962 г. знаменитому Марку Шагалу было поручено расписать плафон в зрительном зале Гранд-Опера. Художник давно был знаком с Мальро и говорил о нем: "Он так пропитан искусством, что просто сгорает от него"26.

      Министр мечтал о том, чтобы любой француз мог приобщиться к культуре. Он хотел создать в каждом департаменте Франции Дома культуры. Скорее всего такую идею писатель позаимствовал из СССР. Первый Дом культуры был торжественно открыт в присутствии Мальро в 1964 г. в Бурже, один из последних - в 1968 г. в Гренобле.

      Проекты законов своего министерства и вообще собственные идеи писатель отстаивал в Национальном собрании и Сенате страны. Его пламенные речи могли убедить любого человека. Мальро много ездил по Франции и выступал по различным случаям. Особой патетикой отличались речи Мальро, увековечивающие имена знаменитых французов - на похоронах художника Жоржа Брака в 1963 г., в годовщину смерти Жанны д'Арк в 1964 г., на похоронах известного архитектора Шарля-Эдуара Ле Корбюзье в 1965 году. Больше всего запомнилось современникам выступление писателя в конце 1964 г. по поводу переноса праха Жана Мулена в Пантеон. Менее чем за час Мальро смог красочно воссоздать образ героя Сопротивления, его трудную деятельность в тылу врага и напомнить о его гибели во имя родины. "Замученный в гнусных подземельях глава Сопротивления, - восклицал оратор, - взгляни своими исчезнувшими глазами на всех этих женщин в черном: они надели траур в память о всех наших товарищах, и по тебе тоже... Бедный замученный король теней, смотри, как в июньской ночи, усеянной пытками, поднимается твой народ"27.

      Министр культуры продолжает писать. Главной темой его работ остается искусство. Он размышляет также о культуре вообще, о смысле жизни, о смерти, которая уже не раз постучалась в его дом. В своих очерках и статьях Мальро вспоминает, как еще в молодости он писал, что "человек - это то, что он смог сделать, или то, что способен сделать". Министр пишет о неизбежности смерти и бессмертии славы.

      С возрастом писатель ничуть не утратил любовь к путешествиям. В 1965 г. он осуществляет поездку в Китай, где встречается с Чжоу Эньлаем и Мао Цзэдуном. В конце того же года во время президентской кампании Мальро, естественно, горячо поддерживал де Голля, баллотировавшегося на второй срок и победившего во втором туре Франсуа Миттерана.

      Мальро и де Голля по-прежнему связывали теплые дружеские отношения. Министр был согласен почти со всеми политическими действиями президента. Де Голль, в свою очередь, одобрял деятельность Мальро. Они часто виделись. На заседаниях правительства, проходивших каждую среду под председательством президента, министр культуры неизменно сидел рядом с ним с правой стороны. Де Голль постоянно приглашал Мальро на приемы в Елисейском дворце, а также встречался с ним в неофициальной обстановке. Они подолгу беседовали о политике, о жизни, о культуре. Свидетелям их разговоров нередко приходили на ум самые удивительные сравнения. Сотрудник Елисейского дворца Жан Кассу как-то заметил: "Мне показалось, что де Голль мнил себя Наполеоном, а Мальро делал вид, что он Шатобриан"28.

      Президент читал произведения писателя, следил за его речами. Когда де Голль не мог лично поделиться с Мальро своим мнением о его работах или выступлениях, он писал ему. Например, в конце 1961 г. президент отправил писателю следующее небольшое письмо: "Мой дорогой друг. Знайте, что я был глубоко восхищен вашим докладом в Национальном собрании по поводу реставрации известных исторических памятников. Конечно, в нем присутствовала и выдающаяся мысль, и прекрасный стиль и искрометное действие. Прозвучала также и определенная политика. Нужно, чтобы она такой и была в действительности. Спасибо. Искренне ваш"29.

      Личная жизнь Мальро из-за его сложного характера складывалась нелегко. Многие полагали, что он страдал манией величия. Министр считал себя выдающимся писателем и ждал, что ему присудят Нобелевскую премию. Однако этого так и не произошло. Мальро несколько раз предлагали стать академиком, но он отказывался, считая, что это ниже его достоинства. Писатель пил. Состояние его здоровья ухудшалось. Очень тяжелым для министра стал 1966 год. У него началась депрессия. Он лечился в больнице. Взаимопонимания с женой становилось все меньше. В результате Мальро принял решение расстаться с Мадлен30.

      Несмотря на личные невзгоды, министр продолжает работать. Весной 1966 г. он летит в столицу Сенегала Дакар и участвует там в Первом мировом фестивале африканского искусства. В Париже писатель организует большую выставку работ Пикассо. Мальро пишет также книгу воспоминаний. Она выходит в 1967 г. и называется "Антимемуары". Мальро заявил, что такое название его произведение получило потому, что в нем нет последовательного изложения событий. Он обрисовал в нем лишь отдельные эпизоды собственной жизни. Кроме того, Мальро описал в книге свои встречи с великими людьми - де Голлем, Неру, Мао. Главное же, как подчеркивал писатель, в "Антимемуарах" он представил читателю размышления о смысле жизни.

      В начале 1968 г. министр культуры Франции совершил двухнедельную поездку по СССР. Программа его пребывания была очень насыщенной. Он прилетел в Москву, а потом посетил Ленинград, Волгоград, Баку, Суздаль, Владимир. Мальро встретили радушно. Его приняли Председатель совета министров А. Н. Косыгин и министр культуры Е. А. Фурцева, с которой он вел переговоры об обмене выставками и художественными коллективами двух стран31.

      Вскоре после возвращения на родину Мальро стал очевидцем знаменательных майско-июньских событий, свидетельствующих о серьезном социальном кризисе. Сначала по Франции прокатилась мощная волна студенческих волнений, а затем началась всеобщая забастовка огромного масштаба. Такая ситуация застала врасплох президента страны и правительство. Потрясен был и министр культуры. Как и все голлисты, он выступил в защиту де Голля. Пятая республика выстояла. Однако события нанесли незаживающую рану ее первому президенту. Давая оценку происшедшему, де Голль с печалью заметил: "Я думал о Франции, но не о французах". В апреле 1969 г. после того, как потерпел неудачу выдвинутый президентом законопроект о реформе Сената и новом районировании Франции, он добровольно ушел в отставку и удалился в Коломбэ. Мальро сразу заявил о том, что он не будет работать без де Голля и также навсегда покинул свой пост. Эпоха его славных дел в министерстве культуры ушла в прошлое.

      Еще в 1967 г. после долгих лет разлуки писатель встретился с одной из подруг юности - Луизой де Вильморен. Двое немолодых людей постоянно виделись, а в начале 1969 г. приняли решение жить вместе. Мальро переезжает с двумя сиамскими кошками в пригород Парижа Верьер, в старинный родовой особняк Луизы. Писатель там быстро освоился. Он чувствует себя комфортно и всегда находит общий язык с хозяйкой дома.

      В декабре 1969 г. де Голль приглашает Мальро к себе в гости в Коломбэ. Бывший министр с радостью едет. Он застает генерала за работой. На его письменном столе лежат рукопись "Мемуаров надежды" и корректура "Речей и посланий". Почти весь день де Голль и Мальро провели вместе в уютном кабинете генерала. За окном бесшумно падал снег, на кресле спал свернувшись калачиком пушистый кот. Все располагало к неспешной беседе. Великий политик и знаменитый писатель делились воспоминаниями о былых днях славы, рассуждали о судьбе Франции, придавались философским размышлениям, цитировали мудрецов. Им было так хорошо вместе. Увы, эта встреча оказалась последней.

      Мальро ждали новые удары судьбы. В конце декабря 1969 г. скоропостижно скончалась Луиза де Вильморен. Писатель с трудом пережил такое горе. Племянница Луизы, Софи разрешила ему остаться жить в особняке тетки, к которому он уже привык. Софи де Вильморен стала последней подругой Андре Мальро.

      В ноябре 1970 г. в Коломбэ умер де Голль. Его утрата для писателя была невосполнима. Их дружественный союз вошел в историю. Еще при жизни бывший президент прислал Мальрс первый том своих "Мемуаров надежды". Небольшой отрывок из них, посвященный писателю, ярко характеризовал отношение к нему "самого знаменитого из французов". "Моей правой рукой, - писал де Голль, - всегда был и будет Андре Мальро. Присутствие рядом со мной этого гениального друга, человека такой высокой судьбы, иногда заставляло меня думать, что я сам зауряден. Представление, которое создавал обо мне этот несравненный очевидец, способствовало моему самоутверждению. Я знаю, что в любом споре, когда речь пойдет о серьезных вещах, его молниеносное решение поможет мне рассеять любое сомнение"32.

      Мальро отблагодарил де Голля за такие лестные слова в его адрес. Он написал небольшую повесть "Дубы, которые срубают..." и посвятил ее своей последней встрече с генералом. Она вышла отдельной книгой в 1971 году. Писатель воспроизвел длинный разговор с де Голлем и включил в текст цитаты из произведений генерала. Так по-своему он решил обрисовать портрет выдающегося французского политика и, представив его убеждения, показать мужество и величие этого необыкновенного человека. "Самая большая слава, цитирует Мальро де Голля, - приходит лишь к тем людям, которые не уступили... В ужасных потрясениях поднимаются, выделяются и оставляют след лишь умеющие мыслить и действовать согласно зловещему ходу событий"33. Повесть сразу разошлась большим тиражом и до сих пор пользуются популярностью.

      В 1972 г. Мальро долго болел. Он опять страдал затяжной депрессией. Но кризис миновал. Писатель сумел войти в неплохую форму и начал работать. На закате дней бывший министр словно доказывал сам себе верность слов одного из героев романа "Королевская дорога", немного переиначив их: "Смерти нет. Есть лишь бесконечное человеческое состязание с ней".

      Мальро писал об искусстве и литературе, редактировал свои старые произведения, переиздавал их, формировал новые сборники. В 70-е годы выходят "Гойя", "Черный треугольник, "Лакло", "Лазарь", "Обсидиановая голова", двухтомник "Зеркало лимба". Несмотря на неважное самочувствие, писатель в сопровождении Софи де Вильморен совершает путешествие в любимую с юности Азию. В 1973 г. он едет в Индию и Непал, а оттуда приезжает в Бангладеш, где заявляет о своей большой симпатии к этой молодой стране. В 1974 г. он опять в Индии, затем в Японии. В 1975 г. бывший министр добирается до Гаити.

      Однако в следующем году силы покинули Мальро. Он умер в парижской больнице 23 ноября 1976 года. Гроб с его телом для прощания был установлен в Квадратном дворе Лувра, а почетный траурный караул "несли" древнеегипетские каменные кошки из коллекций музея. Бывшего министра культуры похоронили на кладбище городка Верьер, в котором он провел свои последние годы. Прошло двадцать лет. В 1996 г. правительство Франции приняло решение о переносе праха писателя в Пантеон. Так Андре Мальро обрел свой вечный покой рядом с себе подобными - выдающимися сынами родного отечества.

      Примечания

      1. Об Андре Мальро во Франции написана не одна сотня работ. Перечислим самые значительные из них: BOISDEFFRE P. de. Andre Malraux. P. 1960; De Gaulle et Malraux. P. 1987; LYOTARD J. -F. Signe Malraux. P. 1996; LACOUTURE J. Andre Malraux, une vie dans le siecle. P. 1977; MALRAUX С Nos vingt ans. P. 1966; MAURIAC С Malraux ou le mal du heros. P. 1946; MOSSUZ J. Andre Malraux et le gaullisme. P. 1970; PICON G. Malraux par lui-meme. P. 1955; STEPHANE R. Andre Malraux, entretiens et precisions. P. 1984; TODD O. Andre Malraux. Une vie. P. 2001. Пристальное внимание жизни и творчеству Мальро уделялось и в других зарубежных странах. Пожалуй, самая известная биография писателя последних лет принадлежит перу Кюртиса Кейта: САТЕ С. Andre Malraux. P. 1994.
      В нашей стране наиболее известный исследователь литературного творчества Мальро настоящего времени - Л. Г. Андреев. См., например, его предисловия к произведениям Мальро, изданным на русском языке: АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба. М. 1989; АНДРЕЕВ Л. Г. Наедине со смертью. Восточные романы Мальро. - МАЛЬРО А. Королевская дорога. М. 1992. Различные аспекты деятельности Мальро стали предметом исследования нескольких кандидатских диссертаций: БЛОМ-КВИСТ Е. Б. Критика эстетических воззрений Андре Мальро. М. 1971; ДУЗЕНОВ А. М. Общественно-политические взгляды и деятельность А. Мальро. Ташкент. 1988; ТОЛСТЫХ Ю. А. Андре Мальро и голлизм. Екатеринбург. 2001; ШЕРВАШИДЗЕ В. В. Романы Андре Мальро. Тбилиси. 1974. В 2002 г. Институтом мировой литературы РАН были опубликованы несколько писем Мальро, адресованных советским общественным и театральным деятелям. - Диалог писателей. Из истории русско-французских культурных связей XX века. 1920 - 1970. М. 2002.
      2. TODD O. Op.cit., p. 32.
      3. Эти сведения были через некоторое время переданы в Комитет национальной безопасности Франции. Его архив в 1940 г. конфисковали немецкие войска сразу после своего вступления в Париж. Затем он был отправлен на хранение в один из замков Чехословакии. Оттуда уже советскими войсками в 1945 г. архивные документы были вывезены в Москву. В 90-е годы XX в. Россия вернула архив Франции. Однако копии всех его важнейших документов остались в Российском государственном военном архиве (РГВА). Из них мы и почерпнули приведенные данные. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      4. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 112.
      5. Фрагменты романа "Искушение Запада" и многих других произведений Мальро см. в книге: МАЛЬРО А. Зеркало лимба. Романы "Завоеватели" и "Королевская дорога" опубликованы в книге: МАЛЬРО А. Королевская дорога.
      6. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 127 - 128.
      7. МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 67 - 68.
      8. Там же, с. 77 - 78.
      9. Стенограмма заседания хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), ф. 631, оп. 15, д. 42.
      10. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      11. Там же.
      12. Le Monde, 22.XI.1996.
      13. РГАЛИ, ф. 1397, оп. 1, д. 746.
      14. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      15. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 495, оп. 10а, д. 126.
      16. Цит. по: Le Monde, 22.XI.1996.
      17. MALRAUX A. Antimemoires. P. 1967, p. 135.
      18. АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба, с. 20; БАЗЕН Ж. История истории искусства. От Вазари до наших дней. М. 1995, с. 282; МАЛЬРО А. Метаморфозы искусства. Голоса безмолвия. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 259.
      19. ASTOUX A. L'Oubli. De Gaulle. 1946 - 1958. Р. 1974, p. 101.
      20. NOEL L. La traversee du desert. P. 1973, p. 74 - 75.
      21. MOSSUZ. J. Op. cit., p. 85 - 86.
      22. MALRAUX фe et Malraux, p. 226.
      29. GAULLE CH. DE. Lettres, notes et carnets. Janvier 1961 - Decembre 1963. P. 1986, p. 176.
      30. TODD O. Op. cit., p. 474 - 475.
      31. Пребывание Мальро в СССР в феврале-марте 1968 г. изложено по отчету (без подписи) о его поездке, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 2329, оп. 9, д. 2101.
      32. GAULLE CH. DE. Memoires d'Espoir. V.I. Le Renouveau. 1958 - 1962. P. 1970, p. 285.
      33. MALRAUX A. Les chenes qu'on abat... P. 1971, p. 83 - 84.

      Вопросы истории. - 2005. - № 5. - С. 30-48.
    • Арман Жан дю Плесси де Ришелье
      Автор: Saygo
      П. П. ЧЕРКАСОВ. РИШЕЛЬЕ

      Кардинал Ришелье принадлежит к числу тех исторических личностей, деятельность которых до сих нор служит предметом острых дискуссий и диаметрально противоположных оценок. Еще при жизни Ришелье снискал редкую для государственного деятеля непопулярность у себя на родине. Аристократия связывала с ним упадок своего политического влияния. Впоследствии ему припишут подрыв феодальных устоев, приведших к падению Старого порядка в 1789 году. В "низах" его считали виновником бедственного положения народа, усугубленного развязанной кардиналом разорительной войной против Габсбургов. Просветители - от Монтескье до Руссо и Вольтера - обвиняли Ришелье в насаждении деспотизма и подавлении свободомыслия. "У этого человека, - утверждал Монтескье, - деспотизм был не только в сердце, но и в голове"1. Великая Французская революция объявит Ришелье тираном, а якобинцы даже надругаются над его прахом.

      Таким образом, одни обвиняли Ришелье в разрушении Старого порядка, другие - в его консервации. Довольно рано идейное размежевание в оценке личности Ришелье произошло по принципу политической принадлежности. Левые, унаследовавшие концепцию просветителей, видели в Ришелье мрачного деспота и душителя свобод; правые все более склонялись к тому, чтобы объявить его национальным героем, "спасителем Франции". Откровенная политико-идеологическая окраска споров вокруг личности Ришелье сохранилась вплоть до наших дней2.

      Когда в 1985 г. отмечалось 400-летие со дня рождения Ришелье, социалисты, стоявшие у власти во Франции, постарались придать этому юбилею достаточно скромные масштабы; во-первых, ограничили сугубо академическими рамками, во-вторых, объединили с 350- летием основанной им Французской академии. Акцент был сделан не на вкладе Ришелье в политическую или дипломатическую историю Франции, как того можно было ожидать от голлистской или жискаровской администраций, а на его вкладе в культуру. В правящих кругах Франции сочли, что "культурная направленность" юбилея не вызовет ненужной внутренней полемики, а также не заденет национальных чувств западноевропейских партнеров Франции - Великобритании, ФРГ, Испании или Австрии.




      Осада Ла-Рошели, Анри-Поль Мотте, 1881


      Ришелье на смертном одре, Филипп де Шампань,

      Арман Жан дю Плесси де Ришелье родился 9 сентября 1585 г. в Париже. Предки его по отцовской линии принадлежали к родовитому, но небогатому дворянству Пуату. Его отец входил в ближайшее окружение двух королей - Генриха III и Генриха IV, занимая важную административно-судебную и военную должность главного прево. Он умер, когда Арману было всего 5 лет. На руках у вдовы осталось пять несовершеннолетних детей. Мать Ришелье (в девичестве Сюзанна де Ла Порт) происходила из семьи адвоката Парижского парламента, сумевшего приобрести дворянство.

      Начальное домашнее образование Арман получил в фамильном замке Ришелье3. В 1594 г. семья перебралась в столицу, и мальчик был определен в привилегированный Наваррский коллеж, по окончании которого поступил в "Академию" Плювинеля, где готовили офицеров для королевской кавалерии. Арман твердо решил стать военным, однако по семейным обстоятельствам вынужден был в 1602 г. сменить светское платье на сутану. Необходимо было спасать фамильное епископство в Люсоне, (провинция Пуату), от которого неожиданно отказался старший брат Альфонс. Арман становится студентом богословского факультета Сорбонны и уже в 1606 г. получает ученую степень магистра канонического права. Генрих IV дал согласие утвердить 20-летнего аббата де Ришелье епископом Люсонским, хотя существовало правило, что претендент на епископскую митру не может быть моложе 23 лет. Ришелье пришлось самому ехать в Рим и добиваться разрешения Святейшего престола. Своими глубокими познаниями он произвел самое благоприятное впечатление на папу Павла I и 17 апреля 1607 г. был посвящен в сан епископа.

      Вернувшись в Париж, Ришелье уже в октябре того же года защищает в Сорбонне диссертацию на степень доктора богословия. Вскоре юный епископ становится одним из модных придворных проповедников. Генрих IV оказывает ему знаки внимания, именуя не иначе как "мой епископ". В это время Ришелье приобретает не только друзей, но и врагов. С самого начала не сложились его отношения с влиятельным фаворитом герцогом де Сюлли, а также с королевой Марией Медичи, вокруг которой собирались все недовольные политикой короля. Пробыв некоторое время при дворе, Ришелье стал ощущать двусмысленность и ненадежность своего положения. Он решает оставить столицу и отправиться в свою епархию. Там, в провинции, он надеялся набраться опыта и приобрести так недостававший ему политический вес. Он был убежден, что обязательно вернется в Париж.

      В декабре 1608 г. он приехал в Люсон и сразу же с головой ушел в дела епархии. По положению он был вторым человеком в провинции после губернатора Пауту и ему приходилось заниматься не только делами клира. В его епархии проживало значительное число гугенотов, что требовало от молодого епископа в равной степени твердости и гибкости в решении постоянно возникавших проблем и конфликтов. Он показал себя столь же ревностным князем церкви, сколь и разумным администратором. В свободное время Ришелье занимается теологическими исследованиями. Именно тогда он написал или задумал свои известные богословские сочинения: "Синодальные ордонансы", "Основы вероположения католической церкви", "Наставление христианина" и др.

      Полностью отдаваясь своим многотрудным обязанностям, епископ Люсонский не порывал связей с Парижем. Он вел оживленную переписку с друзьями и знакомыми, интересуясь новостями столичной и придворной жизни. В последних числах мая 1610 г. он получил ошеломившее его известие об убийстве Генриха IV, с которым связывал столько личных надежд и планов. Ришелье сожалел, что у него не сложились отношения с Марией Медичи, провозглашенной регентшей до совершеннолетия ее сына, Людовика XIII. Он едет в Париж, чтобы напомнить о себе, но новому двору было не до него. Ришелье понял, что поторопился. Зато он раньше многих сумел угадать, кто сделается фактическим правителем страны. Это был Кончино Кончини, итальянец из свиты Марии Медичи. Пока он держался в тени, но Ришелье сразу понял, кто будет направлять волю вздорной королевы. Вскоре Кончини стал маршалом д'Анкром, главой совета королевы-регентши.

      Вернувшись из столицы, епископ Люсонский вновь погружается в дела своей епархии, продолжая поддерживать оживленную переписку с парижскими знакомыми. В Люсоне он встречает человека, который войдет в его жизнь в качестве верного помощника и, быть может, единственного настоящего друга. Это отец Жозеф, "серое преосвященство", как его назовут уже современники4. Виднейший деятель ордена капуцинов, отец Жозеф (Франсуа Леклерк дю Трамбле) пользовался большим влиянием как в религиозных, так и в политических кругах. К его мнению прислушивались при дворе, к нему благоволила Мария Медичи, что было впоследствии использовано Ришелье. Отец Жозеф одним из первых поверил в высокое предназначение молодого епископа и без колебаний отдал ему свои силы и недюжинные способности.

      Именно отец Жозеф положил начало политической карьере Ришелье, рекомендовав его Марии Медичи и ее фавориту маршалу д'Анкру. Епископ Люсонский был приглашен в Париж выступить с проповедями; на одной из них присутствовали королева и Людовик XIII, благосклонно принявшие Ришелье. Тогда же он установил контакт с д'Анкром.

      В августе 1614 г. епископ Люсонский был избран духовенством Пуату представлять его интересы на Генеральных штатах, созывавшихся для обсуждения кризисной ситуации, в которую ввергло страну бездарное правление королевы. Ришелье возлагал большие надежды на свое участие в работе Генеральных штатов. На том этапе его волновала прежде всего и главным образом собственная карьера. Он был полон решимости показать свою нужность тем, кто вершил судьбами Франции: они должны оценить его и принять в свой круг.

      На Генеральных штатах, открывшихся 27 октября 1614 г., Ришелье сразу же привлек всеобщее внимание фундаментальностью знаний, зрелостью суждений, энергией и инициативностью. Ему было поручено представлять интересы первого сословия (духовенства) в контактах с двумя другими палатами. Именно ему доверили выступить докладчиком от первого сословия на пленарном заседании 23 февраля 1615 года. Изложив мнение духовенства по проблемам, волнующим страну, епископ Люсонский высказался за более широкое привлечение церкви к управлению государством, напомнив, что 35 канцлеров Франции были священнослужителями. Он высказался за сокращение государственных расходов, запрещение дуэлей, "истребляющих дворянство", потребовал решительной борьбы с коррупцией чиновников, "притесняющих народ". Епископ прямо указал на государство, как естественного защитника народа от всевозможных "обид", не забыв при этом сказать о желательности более благоразумного обложения налогами.

      Зная о желании Марии Медичи удержаться у власти и после достижения Людовиком XIII совершеннолетия, Ришелье разразился откровенным панегириком в ее адрес, не скупясь на комплименты "политической мудрости" королевы. "Счастлив государь, - воскликнул он, демонстративно повернувшись к ней лицом, - которому Господь дарует мать, исполненную любовью к его особе, усердием к его государству и опытом в ведении его дел!"5. Нельзя было лучше угодить королеве, чем это сделал Ришелье, сумевший придать ее сокровенным желаниям форму государственной необходимости. Молодой честолюбец прекрасно знал истинную цену "государственному уму" правительницы, сумевшей менее чем за пять лет практически свести на нет результаты усилий Генриха IV, прежде всего в финансово-экономической области. Жертвуя истиной ради карьеры, Ришелье полностью отдавал себе отчет в том, что делал, его не мучили угрызения совести, он хотел угодить королеве, и это ему удалось.

      В декабре 1615 г. епископ Люсонский был назначен духовником молодой королевы Анны Австрийской, а в ноябре 1616 г. получил желанный пост государственного секретаря, став членом Королевского совета и личным советником Марии Медичи. Начиналась новая глава в его политической биографии. В обязанности государственного секретаря входило руководство не только внешнеполитическими, но и военными делами. Прежде всего новый государственный секретарь занялся реорганизацией армии, стремясь внести в ее комплектование порядок и единообразие. Ему было важно добиться того, чтобы противники правительства из числа фрондирующих аристократов не могли свободно формировать вооруженные отряды и даже целые армии как в самой Франции, так и за границей. Он настойчиво советовал Марии Медичи и маршалу д'Анкру не идти на уступки мятежным принципам, оспаривавшим полномочия королевы. В результате его настойчивых усилий к лету 1617 г. удалось сломить сопротивление мятежников, вынудив их пойти на примирение с правительством.

      Добившись некоторой стабилизации внутреннего положения, Ришелье получил возможность в большей степени заняться вопросами внешней' политики. Здесь, как и в военном делопроизводстве, царила неразбериха. Многочисленные предшественники Ришелье приходили и уходили, и каждый из них должен был начинать буквально с нуля. Практика передачи дел тогда была еще неизвестна. Ришелье решил навести и здесь порядок. Он начал с того, что потребовал от помощника бывшего государственного секретаря А. Сервьена вернуть всю дипломатическую корреспонденцию. "Убедительно прошу вас, - писал он Сервьеиу, - выслать мне Копии инструкций, которые вы забрали с собой; кроме того, прошу детально ознакомить меня с тем, что происходило за время вашего пребывания здесь, с состоянием дел на текущий момент и с тем, чего можно было бы ожидать в будущем. Я должен составить себе более полное представление о возможном течении событий. Служба королю требует того, чтобы вновь назначенное лицо стремилось получить всестороннюю информацию"6. С аналогичным запросом Ришелье обратился к французскому послу при папском дворе де Бетюну, не обнаружив даже копий его депеш из Рима. Государственный секретарь потребовал от всех дипломатических представителей Франции за рубежом упорядочить делопроизводство.

      Опираясь на поддержку все более благоволившей к нему Марии Медичи, Ришелье добился существенного обновления дипломатического корпуса, введя в него ряд способных, энергичных людей. Что касается внешней политики, то здесь Ришелье не был свободен, так как не имел достаточных полномочий. Руководство внешней политикой держали в своих руках королева и д'Анкр, взявшие курс на максимально тесное сближение с Испанией, Священной Римской Империей и папским Римом. Ришелье, принадлежавший в то время к "испанской партии", действовал в том же направлении. Но интуиция государственного деятеля, каковым он постепенно становился, подсказывала ему пагубность для интересов Франции линии на поощрение гегемонистских устремлений австрийских и испанских Габсбургов.

      В сущности, Ришелье была понятнее и ближе дипломатия Генриха IV, ориентированная на союз с протестантскими государствами Европы, но он еще не осмеливался идти наперекор воле тех, кто его возвысил. Тем не менее уже тогда отдельные действия государственного секретаря свидетельствовали о правильном понимании им национальных интересов Франции. Инструктируя посла в Вене графа Шомберга, Ришелье подчеркивал в секретном циркуляре, что недопустимо действовать "в интересах Рима или Испании в ущерб нашим старым союзам (с немецкими протестантскими княжествами. - П. Ч.) и нашим собственным интересам"7. Переписка Ришелье 1616 - 1617 гг. говорит о предвидении им Тридцатилетней войны, поводом к которой стал вопрос о наследовании императорской короны. "Нужно воспользоваться случаем дать им (немецким протестантам. - П. Ч.) понять,.. - писал Ришелье Шомбергу, - что мы ни в малейшей степени не желаем выдвижения Испании, предложив им, хотя и косвенно, помощь в борьбе против действий короля Испании, который стремится к падению королевских домов Венгрии и Богемии, а также Валахии и намерен со временем возложить императорскую корону на голову одного из своих сыновей"8.

      Откровенная ориентация внешней политики на сближение с Габсбургами вызвала резкое охлаждение между Францией, с одной стороны, и Англией и Голландией - с другой; ухудшились отношения с Венецианской республикой, оставленной без поддержки перед лицом угрозы со стороны Испании и эрцгерцога Штирийского (будущего императора Фердинанда II). И все же внешнеполитические просчеты Ришелье как государственного секретаря были результатом не столько его неопытности, сколько несамостоятельности; они были запрограммированы провозглашенной Марией Медичи стратегической линией на сближение с Габсбургами.

      Активная внешнеполитическая деятельность Ришелье была прервана в апреле 1617 г. в результате государственного переворота, осуществленного с согласия Людовика XIII. 24 апреля 1617 г. был убит д'Анкр, а юный король, желавший управлять самостоятельно, разогнал Королевский совет и призвал к власти "бородачей", сподвижников Генриха IV. Фактическим правителем страны стал фаворит короля Альбер де Люинь. Мария Медичи была отправлена в ссылку. Вместе с нею туда отбыл и епископ Люсонский. Всего лишь пять месяцев продержался он на посту государственного секретаря.

      За годы опалы Ришелье окончательно убедится в пагубности политики как Марии Медичи, так и де Люиня, умершего в декабре 1621 года. В голове епископа созрел, говоря словами Сюлли, "великий замысел". Ришелье мечтает о единой, сплоченной Франции, которая займет подобающее место в Европе. Для этого необходимо преодолеть внутреннюю разобщенность и сокрушить мощь Габсбургов. Ришелье считает, что осуществление этого замысла по силам только ему, он уверен, что сумел бы навязать свою волю упрямому, но слабохарактерному королю. Но как приблизиться к Людовику XIII, как преодолеть его недоверие, как убедить в своей нужности и даже незаменимости?

      Ришелье делает ставку на примирение матери и сына. Неожиданная смерть заклятого врага королевы - де Люиня - открывала возможность для такого примирения. Епископ Люсонский будет содействовать ему всеми силами и, надо сказать, успешно. Летом 1622 г. Мария Медичи, а вместе с нею и ее любимец возвращаются в Париж. Король сразу вводит мать в состав Королевского совета. Не были забыты и старания Ришелье. 22 декабря 1622 г. он был возведен в сан кардинала римско-католической церкви. С этого времени его положение при дворе существенно меняется, с ним должны считаться даже члены Королевского совета. На фоне незначительных и даже мелких политиканов фигура кардинала Ришелье привлекала всеобщее внимание. Известный поэт Ф. де Малерб писал одному из друзей: "Вы знаете, что я не льстец и не лжец, но клянусь Богом, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль все же справится с бурей, то это произойдет лишь тогда, когда его доблестная рука будет держать бразды правления"9.

      Кардинал получил желанную возможность часто видеться с королем. Он хорошо изучил характер Людовика XIII и сделал ставку на его тщеславие, на желание походить на своего знаменитого отца. При каждом удобном случае Ришелье апеллировал к памяти Генриха IV и его деяниям на благо страны. Кардинал упорно внедрял в сознание молодого короля такие понятия, как "родина", "величие", "слава" и т. д., не уставая говорить о предназначении Людовика Справедливого. Своими аргументами Ришелье дискредитировал политику бездарного правительства, возглавлявшегося в то время Б. де Силлери, а затем сменившим его маркизом Ш. де Ла Вьевилем. Наконец, он приблизился к желанной цели.

      24 апреля 1624 г. Людовик XIII сделал его членом Королевского совета, а 13 августа того же года назначил первым министром Франции. На этом посту кардинал бессменно пробудет до своей смерти. Позади оставались годы трудного восхождения к вершине власти, вместившие взлеты и падения, успехи и поражения, унизительные заискивания перед ничтожествами, фальшивая дружба с врагами и сознательные измены друзьям, наконец, безденежье. Началась новая, наиболее важная часть жизни Ришелье.

      В "Политическом завещании", составленном на исходе жизни для Людовика XIII, кардинал так характеризовал доставшееся ему в 1624 г. наследство: "Когда Ваше Величество соблаговолили призвать меня в свой Совет для участия в управлении своими делами, могу удостоверить, что гугеноты разделяли с Вами власть в государстве, вельможи вели себя так, словно они не были Вашими подданными, а самые сильные губернаторы чувствовали себя чуть ли не самостоятельными властителями... Еще могу сказать, что союзы с иностранными государствами были в запущенном состоянии, а собственная корысть предпочтена была общей пользе. Одним словом, достоинство Королевского Величества было недопустимо унижено"10. Картина, обрисованная Ришелье, действительно была безрадостной: внутренняя разобщенность страны, слабость центральной власти при наличии мощной оппозиции, истощенные финансы, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика.

      Как исправить положение к лучшему? На этот счет у нового главы Королевского совета были совершенно определенные намерения. В том же "Политическом завещании" Ришелье писал: "Я Вам обещал употребить все мои способности и всю власть, которую Вы мне изволили дать, чтобы ликвидировать гугенотскую партию, уменьшить притязания знати, привести в послушание всех Ваших подданных и возвысить Ваше имя в глазах чужих народов на такую ступень, на какой ему надлежит быть"11. Такова была программа действий, предложенная королю Ришелье, и он придерживался ее на протяжении своего 18-летнего пребывания на посту первого министра. Основные контуры этой программы были намечены кардиналом уже в его первом выступлении на Королевском совете 13 августа 1624 г., а также в памятной записке, поданной королю 6 мая 1625 года12.

      Намерения Ришелье, постепенное сосредоточение всех рычагов власти в его руках вызывали самые серьезные опасения у фрондирующей аристократии, предпринявшей в 1626 г. попытку устранить министра-кардинала. Заговор Шале был раскрыт, а глава его казнен. "Заговор Шале представлял собой попытку придворной знати, окончательно оттесненной кардиналом от всякого участия в государственных делах, расправиться не только с виновником своего "бесправного положения" (как заявляли вельможи), но и с поддерживавшим Ришелье королем, заменив его более приемлемой для них фигурой молодого, безвольного и легкомысленного Гастона"13. Кардинал сумеет подчинить центральной власти фрондирующую аристократию, применяя самые крутые меры, вплоть до публичных казней. 30 октября 1632 г. был отправлен на эшафот первый дворянин королевства, следующий за принцами крови, герцог де Монморанси, возглавивший антиправительственный мятеж в Лангедоке. Казнь его как бы символизировала триумф абсолютизма над сепаратизмом аристократии.

      Центральным событием в борьбе с сепаратизмом явилась ликвидация гугенотской "республики" в Ла-Рошели, этого "государства в государстве". Будучи вполне терпим в вопросах вероисповедания, Ришелье не допускал никаких компромиссов, когда дело касалось монополии на власть. Всю жизнь он боролся с любыми проявлениями оппозиции, тем более организованной. В записке от 6 мая 1625 г. Ришелье подчеркивал: "До тех пор, пока гугеноты разделяют власть во Франции, король никогда не будет хозяином в своей стране и не сможет предпринять каких-либо успешных действий за ее пределами"14. Цитадель гугенотов была взята после 13-месячной осады, которой кардинал руководил лично, показав, что он еще и крупный полководец. Это была тем более трудная победа, что осажденной Ла-Рошели оказывала помощь английская эскадра. Ришелье проявил находчивость, приказав возвести дамбу и тем перекрыть вход в гавань Ла-Рошели, что в конечном счете и предрешило ее капитуляцию.

      29 октября 1629 г. кардинал в сутане и доспехах въехал верхом в поверженный город во главе королевской армии. Открывшаяся его взору картина потрясла воображение Ришелье. В своих "Мемуарах" он рассказывает: "Город был заполнен трупами; они лежали на площадях, на улицах, в общественных местах и в домах. Оставшиеся в живых были до такой степени ослаблены, что не в состоянии были хоронить умерших, остававшихся на том самом месте, где их настигла смерть. Покойники были настолько иссушены голодом, что их трупы даже не разлагались, а ссыхались, и только по этой причине в городе не вспыхнула эпидемия"15. Из 28-тысячного населения Ла-Рошели в живых осталось немногим более 5 тыс. человек.

      Ришелье сумел убедить прибывшего в Ла-Рошель короля проявить милость к побежденным. Людовик XIII, успевший уже проникнуться идеями своего первого министра, объявил, что закончившаяся война имела "государственный", а не религиозный характер. Он подтвердил свободу протестантского вероисповедания в Ла-Рошели и объявил о прощении всех заблудших и презревших свой долг. Одновременно в Ла-Рошели восстанавливался и отмененный гугенотами католический культ. Никто из защитников города не был предан суду, лишь руководители мятежа были высланы за пределы Ла-Рошели. Ее укрепления со стороны суши по приказу Ришелье были разрушены, остались лишь те, которые защищали город с моря, т. е. от внешнего врага. Началась реконструкция порта Ла-Рошели, который Ришелье задумал превратить в один из центров торгово-колониальной экспансии.

      Победа над Ла-Рошелью потребовала от правительства огромного напряжения и мобилизации всех сил. По данным, приводимым современным французским историком, общая сумма расходов, связанных с осадой Ла-Рошели, составила примерно 40 млн. ливров, что в 2,5 раза превышало ежегодный доход королевства16.

      Сразу же после взятия Ла-Рошели Ришелье начал борьбу против Лангедока - второго очага мятежа гугенотов и возглавлявшего его герцога де Роана. Взяв несколько крепостей гугенотов, Ришелье вынудил Роана подчиниться власти короля. 28 июня 1629 г. в г. Але был подписан "мир милости", положивший конец длительным и кровопролитным религиозным войнам во Франции. Таким образом был сделан важнейший шаг к достижению национального единства. В реляции, отправленной королю, Ришелье подчеркивал: "Теперь можно сказать с полным убеждением, что источники ереси и бунта иссякли... Все склоняется перед Вашим именем"17. И на этот раз кардинал сумел убедить Людовика XIII отказаться от намерения подвергнуть гугенотов массовым репрессиям, на что толкали короля ультрамонтаны (ярые паписты).

      Ришелье лучше многих понимал, что репрессии и унижения способны лишь посеять семена будущих мятежей. Он решительно отказался ввести во Франции единую религию, считая оту идею совершенно утопичной. Соглашения, подписанные в Але, оставляли гугенотам свободу вероисповедания, лишив их повода к политическому и военному сопротивлению центральной власти. Это было тем более важно, что численность гугенотов составляла примерно 1 млн. человек. "Религиозные различия, - говорил Ришелье после подавления гугенотской оппозиции, - никогда не мешали мне оказывать всевозможные добрые услуги гугенотам, я различал французов только по степени их верности"18. Справедливость этих слов доказана всей последующей деятельностью первого министра. Он настойчиво и последовательно стремился к достижению национально-политического единства Франции.

      Между тем политика Ришелье все более определенно входила в противоречие с позицией тех кругов, которые привели его к власти. Многочисленные кланы и группировки, соперничавшие друг с другом при дворе Людовика XIII, по своей политической ориентации принадлежали к двум противостоящим блокам - "святош" и "добрых французов". Партия "святош", возглавляемая Марией Медичи, кардиналом де Берюлем и братьями Марильяками, стремилась к тому, чтобы подчинить внутреннюю и внешнюю политику Франции интересам католицизма, выступая за союз с папским Римом, Мадридом и Веной. "Добрые французы" были представлены в основном сподвижниками Генриха IV. Эта партия исходила из галликанской традиции, она в одинаковой степени отвергала и гугенотский сепаратизм и панский универсализм, настаивая на защите прежде всего национально-государственных интересов.

      Приход Ришелье к власти "святоши" искренне считали своей победой над "бородачами". Разве может не быть "своим" князь церкви, ближайший советник Марии Медичи, друг кардинала Берюля и отца Жозефа? Но они жестоко обманулись. Ошибались, впрочем, и "добрые французы", принявшие поначалу кардинала за своего противника. Вынужденный пройти весь извилистый путь к власти, держась за шлейф Марии Медичи, будучи длительное время одним из "святош", Ришелье не легко и не сразу решился круто повернуть руль государственного корабля, давно, еще с 1610 г., потерявшего нужнее направление. Разрыв кардинала с Марией Медичи и партией "святош" приобрел очевидный характер лишь после подавления гугенотской оппозиции.

      Ришелье решительно отверг требования "святош" о полном искоренении "ереси", восстановив действие Нантского эдикта после взятия Ла-Рошели и сохранив за гугенотами гражданские и политические права. К концу 1620-х годов Ришелье окончательно убедился и в пагубности внешнеполитических установок "святош", ориентировавшихся на тесный союз с Испанией и Империей. Трезвый политический расчет подсказывал первому министру, что не следует вести как внутреннюю, так и внешнюю политику в узких религиозно-идеологических рамках. Решающая схватка Ришелье с выдвинувшей его партией "святош" произошла в ноябре 1630 г., когда кардиналу ловким маневром (демонстративным заявлением об отставке) удалось добиться удаления Марии Медичи и ее сторонников из Королевского совета. С легкой руки графа де Ботрю, одного из соратников Ришелье, 10 ноября 1630 г. (день победы кардинала над "святошами") стали называть во Франции "днем одураченных".

      Одним из последствий "дня одураченных" явилось бегство за границу Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Ришелье значительно укрепил свои позиции, свидетельством чего явилось, в частности, пожалование ему титулов герцога и пэра. С устранением королевы-матери Ришелье становился подлинным хозяином страны на все оставшиеся ему 11 лет жизни. Он пользовался безраздельным доверием короля и занимался всеми вопросами от определения внешнеполитических приоритетов и решения запутанных финансовых проблем до организации театрального дела. Еще в ноябре 1629 г. Людовик XIII специальным эдиктом возвел Ришелье в ранг главного государственного министра.

      Важнейшее место в деятельности кардинала занимали вопросы централизации государственного аппарата. Считая себя продолжателем дела Генриха IV, Ришелье энергично боролся с сословным и провинциальным партикуляризмом. Под его руководством и при непосредственном участии в январе 1629 г. был принят "кодекс Мишо" (по имени тогдашнего хранителя печатей Мишеля де Марильяка, считавшегося составителем этого документа). Это было, по существу, первое систематизированное французское законодательство. Основной в "кодексе Мишо" была идея королевской власти как единственной и бесспорной во Франции. В нем подтверждался суверенитет государства в области финансов, внутренней и внешней безопасности.

      В течение всего своего правления Ришелье целеустремленно вел наступление на права Парижского и провинциальных парламентов, пытавшихся ограничить абсолютистские притязания королевской власти. Первый министр постепенно лишал эти судебно- административные институты политических полномочий, а провинции - региональных свобод. Там, где оказывалось открытое неповиновение, Ришелье прибегал к карательным мерам, как это было в Нормандии в 1639 - 1640 гг., когда был распущен Руанский парламент. В 1641 г. королевская декларация официально запретила парламентам всякое вмешательство в дела государственной администрации.

      Ту же линию Ришелье проводил и в отношении провинциальных сословных ассамблей (штатов провинций), пытавшихся отстаивать региональные свободы. Всемерно ослабляя старые структуры власти, Ришелье последовательно насаждал новые. В 1637 г. он унифицировал местную администрацию, создав для каждой провинции должности интендантов юстиции, полиции и финансов, которые стали реальным противовесом отмиравшей власти губернаторов. "Губернаторства во Франции почти все так мало полезны", - подчеркивал Ришелье в своем "Политическом завещании"19. Интенданты сосредоточили в своих руках практически всю полноту административной власти, оказав правительству эффективную поддержку в преодолении местничества и сепаратизма губернаторов, провинциальных штатов и парламентов.

      Долгое время считалось, что менее всего Ришелье преуспел в области управления финансами и экономикой. "Великолепный министр иностранных дел, умелый военный министр и никудышный министр финансов", - писал о Ришелье французский историк Д. д'Авенель20. Такая оценка как будто подтверждалась и самим Ришелье, который в одном из писем к сюринтенданту финансов К. де Бюльову писал: "Я настолько признаю свое невежество в финансовых делах, а вас считаю в них столь сведущим, что единственное мое пожелание к вам состоит в том, чтобы мы подобрали себе людей, наиболее подходящих для королевской службы"21. Исследования французских и советских историков22 опровергли эту точку зрения. Согласиться можно лишь с тем, что в финансово-экономической области Ришелье не выдвинул принципиально новых идей, но он хорошо ориентировался в современных ему представлениях, черпая идеи из литературы, докладных записок, составлявшихся по его поручению, наконец, из многочисленных бесед со знающими людьми.

      Ришелье досталось очень тяжелое наследие в сфере финансов, совершенно расстроенных после смерти Генриха IV. Положение осложнялось тем, что успешно лечить финансово-экономические недуги Франции можно было только в условиях длительного мира, а именно такой возможности и не получил первый министр. Едва покончив с внутренними волнениями, он втянул страну в изнурительную европейскую войну, поставив под сомнение выполнение собственных финансовых проектов.

      Взгляды его на финансы и экономику страны впервые были изложены им на Ассамблее нотаблей в 4626 году. Впоследствии он развил и уточнил их в "Политическом завещании": "Давно уже считается, что финансы - это нервы государства, и действительно, они составляют ту точку опоры, которая, согласно Архимеду, позволяет перевернуть весь мир"23. Взгляды Ришелье были типичными для эпохи меркантилизма. Как и большинство его современников, он считал первейшим условием процветания государства изобилие в нем звонкой монеты. В отличие от Испании, получавшей золото из своих владений в Америке, Франция могла надеяться добыть золото и серебро главным образом путем развития экспорта. Но этому мешали крайне ограниченные производственные возможности аграрной страны с ее закрытой экономикой. Крестьянство, составлявшее основную массу населения Франции, жило, по существу, в условиях натурального хозяйства, едва сводя концы с концами. С сельским хозяйством была связана подавляющая часть дворянства и даже городской буржуазии.

      Ришелье был противником чрезмерного усиления налогового бремени. Из этого, разумеется, не следует, что он отличался состраданием к простому народу. Как трезвый политик, он хорошо понимал негативные социально-экономические последствия злоупотребления налоговым прессом. В "Политическом завещании" Ришелье писал: "Все политики согласны в том, что ежели народ будет пребывать в чрезмерном достатке, то станет невозможно держать его в правилах его обязанностей... Его можно сравнить с мулом, привычным к поклаже; от продолжительного отдыха он портится больше, чем от работы. Но работа эта должна быть соразмерна силе этого животного. Так же следует поступать и с народом"24. Ришелье был убежден, что размер налога не может определяться "одной лишь волей государя". Здесь необходимо проявлять умеренность и здравый смысл. Неоправданные повышения налогов, предостерегал Ришелье, неизбежно "навлекут на государя проклятия, а за ними последуют большие затруднения... ибо бесспорно, что, беря от своих подданных больше, чем положено, он истощает их любовь и верность, гораздо больше необходимые для существования государства и сохранения его особы, чем золото и серебро"25.

      Еще в 1626 - 1627 гг. на Ассамблее нотаблей Ришелье пытался решить финансовую проблему за счет выкупа в течение шести лет королевского домена (заложенных коронных имуществ), но эта идея не была поддержана нотаблями. Драматизм финансовой политики кардинала заключался в том, что, будучи противником повышения налогов и займов у финансистов, он тем не менее был вынужден прибегать к этим испытанным средствам получения денег, потребность в которых особенно возросла после вступления Франции в Тридцатилетнюю войну.

      Большие надежды Ришелье возлагал на развитие внешнеэкономических связей как средство улучшения финансово-экономического положения Франции. "Трудно поверить... - заметил французский исследователь, - что этот государственный кардинал находил время интересоваться сукнами, полотнами, шелками, пряностями, маслами и красителями, солью, квасцами, шафраном, ковким и хрупким железом"26. Но недостаточно было произвести продукты на экспорт, надо было обеспечить их вывоз.

      Ришелье первым из французских государственных деятелей поставил задачу превратить Францию в морскую державу, располагающую военным и торговым флотом, а также хорошо оборудованными портами и перевалочными базами. "Нет, - говорил он, - другого королевства, которое было бы расположено столь удачно, как Франция, и столь богато необходимыми средствами для того, чтобы стать хозяйкой на море"27. Еще в 1626 г. в преддверии решающей схватки с гугенотами Ла-Рошели он создал и возглавил Морской "совет, ставший прообразом будущего морского министерства. По указанию кардинала, была проведена модернизация морских портов Тулона, Гавра, Бреста и Ла-Рошели. Когда Ришелье стал первым министром, у Франции не было ни одного военного корабля в Атлантике и в районе Ла-Манша, а в Средиземном море она располагала лишь 10 галерами. К 1635 г. французский военно-морской флот включал в себя три эскадры в Атлантике, а также одну парусную эскадру и 20 галер в Средиземном море. В "Политическом завещании" Ришелье рекомендовал Людовику XIII довести численность боевых кораблей в Атлантике до 40 и увеличить число галер в Средиземном море до 30. Он понимал, что исход борьбы против испано-австрийской гегемонии в Европе решается не только на континенте, но и на морях.

      Из программы Ришелье вытекала и необходимость активной колониальной политики. В качестве Начальника и Генерального сюринтенданта навигации и торговли он активно способствовал созданию французских заморских торговых компаний, которым предоставил самые широкие привилегии в колониях. Начиная с 4625 г. эти компаний стали проявлять большую активность в Северной и Южной Америке, в Сенегале и Гамбии, на Мадагаскаре и островах Зеленого Мыса. Французская колониальная экспансия при Ришелье была отмечена небывалой активностью. Именно тогда были заложены основы той колониальной империи, которую Франция утратила в XVIII веке. В 1635 г. Франция захватила о-ва св. Христофора, Мартинику, Гваделупу, о-в Доминик и ряд других островов в Вест-Индии. В 1638 г. Т. Ламбер основал французскую факторию в устье р. Сенегал, назвав ее Сен-Луи, а руанский торговец Ф. Кош попытался начать освоение Мадагаскара. В 1642 г. в Новой Франции (Канада) был заложен город Монреаль28.

      Исторический портрет Ришелье был бы неполным без характеристики его активной деятельности на ниве культуры и просвещения. В борьбе за национальное единство страны он широко использовал не только административные меры и силу оружия, но также средства культурно-идеологического воздействия, которые считал не менее эффективными. К развитию культуры он подходил прежде всего как политик, озабоченный укреплением внутренней сплоченности государства. "Ришелье, - отмечал проф. Р. Мунье, - взялся за эту задачу, используя на благо короля... науки, литературу и искусства настойчивостью и прозорливостью заботясь о необходимых преобразованиях, которые, как представляется, превратили его в одного из виднейших поборников единства нации"29. Одним из первых в Европе Ришелье пытался осуществлять государственное руководство культурой.

      Первостепенное значение он придавал делу пропаганды правительственной политики. Едва ли не первым он понял значение "идеологического" воздействия на общественное мнение. В этих целях он создал в 1631 г. "Gazette" - первую французскую газету, превращенную им в рупор правительственной политики. Ришелье сделал все от него зависящее, чтобы установить государственную монополию на информацию. Население, по его убеждению, должно получать только ту информацию и в том освещении, которое выгодно правительству.

      С позиций "государственной целесообразности" подходил Ришелье и к делу образования. Его взгляды на этот счет достаточно четко изложены в "Политическом завещаний". Кардинал был убежден, что "образованность - лучшее украшение любого государства", но считал, что "не всякого следует обучать". "Точно так же, - писал он, - как безобразным стало бы человеческое тело, снабженное глазами на всех его частях, так и государство обезобразилось бы в случае, если бы все жители стали образованны, ибо вместо послушания они преисполнились бы гордостью и тщеславием. Увлечение науками пошло бы во вред торговле, обогащающей государство, погубило бы земледелие, кормящее народ, в короткий срок опустошило бы армию, которой благотворно скорее суровое невежество, нежели мягкость книжного учения; наконец, Франция заполнилась бы возмутителями народного спокойствия... Всеобщее образование привело бы к тому, что число сеющих сомнения намного превысило бы количество людей, способных их разрешить".

      Ришелье выступил сторонником того, что в наши дни называется профессионально- техническим образованием. Как государственный деятель он отдавал явное предпочтение техническим и другим "полезным" знаниям перед гуманитарными, считая, что слишком много молодых людей ориентируются на занятия правом, философией и литературой и слишком мало - торговлей. "В хорошо устроенном государстве, - подчеркивал кардинал, - наставники технических дисциплин должны преобладать над учителями свободных профессий"30.

      При всем том Ришелье питал слабость к литературе, считая себя знатоком в этой области. Он не только свободно ориентировался в современной ему литературе, но и сам был не чужд ремеслу драматурга. Ему принадлежало несколько пьес, которые ставились в театре и даже имели успех - "Большая пастораль", "Смирнский слепой", "Мирам", "Европа"... Аплодисменты в театре приводили его в истинный восторг. Однажды, работая со своим постоянным литературным помощником Демаре, Ришелье неожиданно спросил его: "Как вы думаете, мосье, что доставляет мне наибольшее удовольствие?" - "По всей видимости, монсеньор, трудиться на благо Франции", - учтиво ответил литератор. "Вовсе нет, - возразил кардинал. - Писать стихи"31.

      У Ришелье был тонкий литературный вкус, который, правда, несколько портили его политические пристрастия. Он покровительствовал кружку литераторов, регулярно собиравшихся в доме маркизы де Рамбуйе. Эти "конференции" натолкнули кардинала на мысль, которую он постарался реализовать. Речь шла о создании академии, миссия которой состояла бы в том, чтобы совершенствовать французский язык и способствовать "правильному" развитию отечественной литературы. И здесь он выступал прежде всего как политик, убежденный, что единое государство немыслимо без единого языка и единой культуры.

      10 февраля 1635 г. на свет появилась Французская академия - один из самых оригинальных институтов, когда-либо существовавших во Франции. Королевским эдиктом кардинал Ришелье был назначен ее главой и протектором. Формально функции Академии ограничивались упорядочением и совершенствованием французского языка, в действительности же с самого начала она приобрела характер официального общекультурного центра. Разрабатывая статут Академии, Ришелье отказался от узкопрофессиональной ее ориентации в пользу общекультурной и даже политической. Он мыслил Французскую академию как своего рода интеллектуальный Олимп, "населенный" выдающимися деятелями культуры и нотаблями. Именно поэтому в числе "сорока бессмертных" наряду с литераторами Ж. Шапленом и В. Конраром оказались канцлер П. Сегье, дипломаты Г. Ботрю и А. Сервьен, математик Баше и врач М. К. Лашамбр... Вместе с тем Ришелье был далек от того, чтобы поощрять свободу мысли. Он пытался направлять духовное развитие общества в интересах абсолютистского государства, решительно пресекая все, что, на его взгляд, содержало угрозу для этого государства.

      Именно при Ришелье во французской культуре стал утверждаться классицизм с его пафосом государственных идей. При всей неоднозначности и противоречивости деятельность Ришелье на ниве культуры все же может быть оценена положительно, так как она способствовала прогрессу просвещения и росту талантов, подготавливая наступление "золотого века". Сам он являл собой колоритную личность, наделенную многими талантами. Он был не только способный драматург и писатель, но также художник и музыкант, тонкий ценитель культурного наследия прошлого, знаток античности и Возрождения, меценат и коллекционер. У него была одна из самых богатых во Франции библиотек, которую он завещал Сорбонне, кстати, реконструированной и реорганизованной по его инициативе и при личном финансовом участии. Его коллекция картин только в Пале-Кардиналь (ныне Пале-Руаяль) была представлена именами Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Корреджо, Пуссена, Рубенса, Бассано, К. Лоррена и многих других выдающихся мастеров. Облик Ришелье дошел до нас в основном благодаря полотнам Ф. де Шампеня и гравюрам Ж. Калло, на которых фигура кардинала как бы воплощает собой идею абсолютизма.

      Важнейшим элементом политической программы Ришелье наряду с ликвидацией гугенотского "государства в государстве" и утверждением королевской власти было повышение международного влияния Франции за счет изменения сложившегося в Европе соотношения сил.

      Размах дипломатической активности кардинала поражает, если учесть его занятость внутренними делами. По данным, приводимым Ф. Гизо, за время правления Ришелье им было подготовлено и заключено 74 договора: 4-е Англией, 12 - с Голландией, 15 - с германскими княжествами, 6 - со Швецией, 12 - с Савойей, 6 - c Венецией, 5 - c Империей, 2 - c Испанией, 3 - c папским Римом, 4 - с Лотарингией, 1 - с "Серыми лигами" Швейцарии, 1 - c Португалией, 2 - с повстанцами Каталонии и Руссильона, 1 - c Россией, 2 - c Марокко32 . Одно перечисление этих договоров показывает антигабсбургскую направленность внешней политики Ришелье, продолжившего линию Генриха IV на поддержку протестантов против Империи и Испании.

      Поглощенный внутренними делами, Ришелье тем не менее внимательно следил за развитием европейского конфликта, вспыхнувшего в 1618 г. в Чехии. Начало правления Ришелье совпало с обозначившимся перевесом сил габсбургско-католического блока после побед, одержанных им в Чехии и Пфальце. Немецкие протестанты, восставшие против императора, были на грани поражения, что представляло очевидную угрозу и для Франции, надеявшейся с их помощью, а также протестантов других стран Европы ослабить мощь Империи. Как трезвомыслящий политик, Ришелье не мог допустить закрепления успехов Фердинанда II. Сокрушить габсбургскую гегемонию в Европе - в полном смысле слова навязчивая идея Ришелье. Но как противодействовать усилению мощи Империи?

      По ряду причин Франция не была готова вступить в Тридцатилетнюю войну ни в середине 1620-х, ни даже в начале 1630-х годов. Но Ришелье не мог пассивно наблюдать за тем, как немецкие протестанты будут окончательно разбиты. Оставалось действовать за кулисами, оказывая противникам Габсбургов дипломатическую и финансовую поддержку. Кардинал взял на себя роль закулисного режиссера и кредитора всех антигабсбургских коалиций, которые он умело создавал на протяжении десяти лет (1624 - 1634 гг.). "Его мысль, - отмечал Б. Ф. Поршнев, - была направлена на поиски союзников, руками которых Франция могла бы воевать и против этого противника (Габсбургов. - П . Ч .), не ввязываясь по возможности сама в военные действия, а опираясь преимущественно на свои финансовые ресурсы. Он искал союзников в любой части Европы"33.

      В течение десяти лет Ришелье с успехом проводил линию, которую французский историк Ф. Эрланжер назвал "дипломатией пистолей"34. Он финансировал военные действия немецких протестантов, вовлек в войну Христиана IV Датского, а после его поражения - шведского короля Густава Адольфа. Ришелье умело поддерживал испано-голландский антагонизм, поощрял антиавстрийские и антииспанские настроения в Северной Италии, пытался вовлечь в антигабсбургскую коалицию Россию и Турцию. Он не жалел финансовых средств для того, чтобы держать Империю и Испанию в постоянном напряжении. Один только Густав Адольф обходился французской казне в 1 млн. ливров ежегодно: Ришелье охотно финансировал любого, кто готов был сражаться против Габсбургов. "Дипломатия пистолей" ложилась дополнительным тяжелым бременем на французского налогоплательщика.

      Гибель Густава Адольфа в сражении под Люценом (16 ноября 1632 г.) и разгром шведско- веймарской армии под Нёрдлингеном (5 - 6 сентября 1634 г.) имели следствием фактический распад протестантской коалиции, созданной стараниями Ришелье. Саксония и Бранденбург прекратили военные действия против императора и в мае 1635 г. подписали с ним мирный договор. Создалась реальная угроза выхода из войны Швеции. К 1635 г. возможности "дипломатии пистолей" были исчерпаны. Ришелье понимал это и вынужден был вплотную заняться военными приготовлениями.

      Перед тем как бросить открытый вызов Габсбургам, он сумел решить две важные, проблемы: в 1634 г. Франция аннексировала Лотарингию, отодвинув сбои границы на восток; тогда же Ришелье удалось добиться возвращения на родину Гастона Орлеанского, считавшегося наследником престола, ибо его пребывание в стане противника представляло серьезную угрозу безопасности Франции. Кардинал мог быть доволен результатами своих стараний: Лотарингский герцогский дом, столетиями досаждавший французским королям, перестал существовать, а Лотарингия превратилась во французский аванпост на германской границе; наследник престола вырван из-под влияния врагов Франции и возвращен на родину. Теперь можно было непосредственно заняться приготовлениями к войне.

      Параллельно с мобилизацией внутренних ресурсов Ришелье начал сколачивать новую антигабсбургскую коалицию. В феврале 1635 г. был заключен договор об оборонительном и наступательном союзе с Голландией, которым, в частности, предусматривалась организация освободительного восстания в Испанских Нидерландах. Ришелье удалось предотвратить быход из войны Швеции путем заключения с нею в апреле 1635 г. Компьенского договора о совместных военных действиях против императора. Кардинал предпринял также усилия по созданию антииспанского блока в Северной Италии, в который ему удалось вовлечь Савойю и Парму. Одновременно он отправил специальное посольство в Англию. Зная о растущих внутренних сложностях Карла I, Ришелье хотел на худой конец "заручиться его нейтралитетом", не настаивая на помощи со стороны Англии "ни людьми, ни деньгами"35.

      Подготовив дипломатическую почву, Ришелье ждал удобного casus belli, который представился в марте 1635 г., когда войска наместника Испанских Нидерландов вторглись в Трирскую область, находившуюся под покровительством короля Франции. 19 мая 1635 г. Франция объявила войну Испании, а затем и Империи. В преддверии войны Ришелье представил Людовику XIII докладную записку, в которой предельно четко обосновал необходимость прямого французского вмешательства в Тридцатилетнюю войну.

      Людовику XIII и Ришелье нелегко было бросить открытый вызов родственным царствующим домам. Ко всему прочему они рисковали быть осужденными Святейшим престолом. И тем не менее национальные интересы взяли верх над религиозно-идеологическими соображениями. "Очевидно, - писал Ришелье королю, - что если партия (протестантская. - П. Ч.) будет сокрушена, то вся мощь Австрийского дома обрушится на Францию. Очевидно, что после недавнего поражения (при Нёрдлингене. - П. Ч.) эта партия перестанет существовать, если в нее не вдохнут надежду и если ей не будет оказана солидная поддержка... Очевидно, что самым худшим, что можно посоветовать Франции, было бы вести себя таким образом, будто она способна в одиночку выдержать натиск со стороны Императора и Испании"36.

      Толкнув короля на конфликт с его "кузенами", кардинал отдавал себе отчет в том, что Франция в 1635 г. еще не была готова к войне. Особое беспокойство у него вызывала боеспособность французской армии, и в частности уровень высшего командного состава. Маршалов было более чем достаточно, но действительно способные военачальники были наперечет. Состарившиеся, хотя и заслуженные в прошлом, они не были готовы к новым методам ведения войны, безнадежно отстали и вместе с тем упорно цеплялись за свои посты. Ришелье сетовал в письме сюринтенданту финансов Бутилье: "Мне внушает серьезные опасения возраст месье де Лафорса, но я не знаю, что здесь можно поделать. Король лучше всех знает военные кадры. Но даже если он объедет все свое королевство, то, с моей точки зрения, он все равно не найдет таких военных, каких желательно было бы иметь"37.

      У вступившей в Тридцатилетнюю войну Франции было одно преимущество - ее географическое положение. Компактность национальной территории создавала возможности для быстрой переброски войск, в то время как силы ее противников были разобщены (Испанские Нидерланды, Германия, Северная Италия, Пиренеи) и практически не могли объединиться. К тому же Габсбургская империя вынуждена была одновременно вести борьбу на собственной территории со шведами и немецкими протестантами, а Испания - с Голландией. Было у Франции и еще одно преимущество, на которое рассчитывал Ришелье. На него первым из историков обратил внимание лорд Болингброк.

      Воздавая должное расчетливости Ришелье, выбравшего весьма удачный момент для вмешательства в Тридцатилетнюю войну, Болингброк писал: "Он (Ришелье. - П. Ч.) имел двойное преимущество, вступив в войну на столь позднем этапе, - ввод свежих войск против утомленного и почти выдохшегося противника и преимущество, вытекавшее из того, что, уступив нетерпению друзей, нуждавшихся в помощи Франции, этот государственный деятель получил возможность выставить те требования и заявить те претензии - во всех договорах с Голландией, Швецией, с князьями и государствами империи, - на которых он основывал будущее возвеличивание Франции"38.

      За несколько дней до объявления войны ближайший помощник первого министра, отец Жозеф, определяя цели войны, писал: "Подлинные намерения короля состоят в том, чтобы в максимально короткие сроки обеспечить всеобщий мир на будуще которое было бы аналогично золотому веку времен Августа"39. Ни сам отец Жозеф, ни Ришелье, ни Людовик XIII не могли тогда предположить, что Франции придется воевать без малого четверть века, до 1659 г., когда Пиренейский мирный договор, вслед за Вестфальским, увенчает ее многолетние усилия.

      Первые три года войны были для Франции неудачными. Почти на всех направлениях ее армии терпели поражения. Особенно тяжелым оказалось лето 1636 г., когда войска наместника Испанских Нидерландов Хуана Австрийского подошли почти к самому Парижу. Лишь нерешительность этого габсбургского военачальника, опасавшегося за свои растянутые коммуникации, а также помощь принца Оранского, развернувшего наступление на бельгийские провинции, спасли Париж.

      Неудачи на фронтах поощрили противников Ришелье при дворе, они даже попытались физически устранить кардинала. Одновременно росло недовольство "низов" военными тяготами. Оно вылилось в восстание кроканов, охватившее в 1636 - 1637 гг. несколько провинций, в особенности Перигор и Ангумуа. Правительство вынуждено было бросать целые армии на подавление восстаний.

      И все же Франция устояла в испытаниях 1635 - 1638 годов. Именно в 1638 г. наметился перелом в ходе военных действий в ее пользу. Борьба велась одновременно на нескольких направлениях: в провинциях Артуа, Пикардии и Шампани, на границе с Люксембургом, в Эльзасе и Рейнской области, на границе Франш-Конте, в Северной Италии, на Пиренеях, в прибрежных водах Средиземного моря и Атлантики.

      В марте 1638 г. герцог Бернгард Саксен-Веймарский, состоявший на французской службе, разгромил под стенами Рейнфельдена имперскую армию И. фон Верта. Центральным событием кампании 1638 г. п одновременно важнейшей вехой в истории Тридцатилетней войны станет сражение за город Брейзах в Бадене. "Крепость Брейзах на Верхнем Рейне господствовала над этой рекой и считалась ключом к Эльзасу, - отмечал Ф. Шиллер в своей "Истории Тридцатилетней войны". -... Надежность укреплений и выгодное положение делали Брейзах неприступным, и императорские генералы, отправленные туда, получили приказ не щадить ничего, лишь бы отстоять эту твердыню"40. Сражение за Брейзах продолжалось восемь месяцев. 18 декабря 1638 г. сопротивление защитников города-крепости было сломлено. "Отныне Франция - полная хозяйка Эльзаса, она контролирует Южную Германию и отрезала испанцев от Рейнской области", - отмечал французский историк41.

      В том же году французская армия полностью очистила от испанцев Пикардию, а флот нанес чувствительные удары по военно-морским силам Испании в Атлантике и Средиземном море. Эти победы несколько сгладили крайне неблагоприятное впечатление от сокрушительного поражения французов под Фонтараби (на Пиренейском фронте) в сентябре.

      "Боль Фонтараби убивает меня", - писал Ришелье Людовику XIII 17 сентября 1638 года42. Этот год принес и еще одно печальное для Ришелье событие. 18 декабря, в день капитуляции Брейзаха, в замке кардинала в Рюэле умер отец Жозеф. Ришелье, обычно сдержанный и даже холодный, был потрясен до глубины души и даже не пытался скрыть охватившего его смятения. Кардинал был безутешен и горько рыдал над телом капуцина.

      С потерей отца Жозефа ближайшим сотрудником Ришелье станет Дж. Мазарини. Ришелье давно и пристально следил за ловким сицилийцем, собственными силами сделавшим блестящую карьеру при папском дворе. В 1639 г. кардинал пригласил Мазарини на службу, и в январе 1640 г. тот прибыл в Париж, где его ожидало большое будущее.

      Итоги 1638 года были для Ришелье и в целом для Франции все же обнадеживающими. Кардинал чувствовал наступление перелома в ходе войны. Главное - Франция сумела выстоять под натиском двух таких мощных противников, какими были Габсбургская империя и Испания. Менялся настрой в обществе, крепла уверенность в победе. Армия извлекала опыт из первых горьких неудач. Важное психологическое значение для умонастроений французов имело и рождение 5 сентября 1638 г. долгожданного дофина, будущего Людовика XIV. Почти одновременно с рождением дофина в Мадриде появилась на свет инфанта Мария-Терезия. Двадцать лет спустя - в 1659 г. Людовик XIV вступит с нею в брак, который положит конец извечной вражде двух королевских домов.

      Между тем война продолжалась с неослабевающим накалом, унося все новые жертвы, возлагая на налогоплательщиков все новые тяготы. Выражением возраставшего недовольства беднейших и даже средних слоев населения стало "восстание босоногих" летом 1639 г. в Нижней Нормандии43. Его удалось подавить лишь к.январю 1640 года.

      1639 - 1641 гг. в ходе войны характеризовались преимущественно победами Франции и ее союзников. Ришелье сумел воспользоваться обострением внутренней обстановки в Испании, где вспыхнули национально-освободительные восстания в Каталонии и Португалии. Франция поспешила признать их независимость и оказать им демонстративную поддержку. Совместными усилиями французы и каталонцы изгнали испанцев из Руссильона. Провозгласивший себя королем Португалии Жоан IV заключил договоры с Францией и Голландией, обязавшись в обмен на признание независимости Португалии не вступать в какие-либо соглашения с испанским королем Филиппом IV в течение 10 лет. Внутренний кризис, охвативший Испанию, существенно ослабил габсбургскую коалицию. Успехи шведско-французских войск в Германии побудили немецких протестантов, примирившихся было с императором, задуматься над правильностью сделанного ими выбора. В июле 1641 г. молодой курфюрст Бранденбурга порвал с императором и заключил союз со Швецией. Заколебалась и Саксония.

      Ришелье имел все больше оснований полагать, что желанная победа не за горами. Упрочивалось и его положение, несмотря на не прекращавшиеся против него интриги и даже заговоры. В 1641 г. кардинал породнился с королевской семьей, выдав свою племянницу Клер-Клеманс де Мейе-Брезе замуж за герцога Энгиенского. Ришелье испытывал чувство удовлетворения от заключенной сделки, за которую он заплатил в качестве приданого своей племянницы 600 тыс. ливров.

      В течение многих лет кардинал бессменно находился на верхней ступени, ведущей к королевскому трону. День за днем он - непопулярный в обществе, окруженный завистниками и врагами, желающими его смерти, - должен был твердой рукой направлять государственный корабль. "Ни один человек в истории, - заметил его биограф, - не вел свое дело в окружении стольких опасностей. Противоборствуя с первой державой мира, Ришелье должен был остерегаться королевской семьи, фаворитов, духовников из дворца Рамбуйе, заговорщиков из Седана, Брюсселя и Лондона"44. Ришелье едва ли преувеличивал, сетуя на то, что в кабинете Людовика XIII он пережил куда больше неприятностей, чем от всех кабинетов Европы. Кардинал слишком хорошо знал непостоянную и неблагодарную натуру короля, поддававшегося всевозможным влияниям. Характер Людовика XIII был хорошо известен и при дворе, чем неоднократно пользовались авантюристы и авантюристки в своих корыстных целях. Кто знает, сколько лет жизни отняла у Ришелье изнурительная борьба за монопольное влияние на короля?

      Всю жизнь он страдал от физической немощи и многочисленных болезней. Когда он родился, то мать каждый день ожидала его смерти, настолько младенец был слаб; его даже крестили только через восемь месяцев после рождения. Ужасные головные боли и хроническая бессонница, сопровождавшие Ришелье до конца его дней, были вызваны не только постоянным переутомлением. По всей видимости, они были отзвуком душевных заболеваний, имевших место в роду дю Плесси. Незначительные психические отклонения наблюдались у старшего брата Ришелье - Альфонса, монаха-отшельника; в еще большей степени им была подвержена младшая сестра кардинала Николь. Характер самого Ришелье отличали частая, беспричинная смена настроений, склонность к меланхолии и даже депрессивным состояниям, представляющаяся тем более удивительной для столь деятельной натуры.

      Ришелье не всегда мог контролировать свое поведение, несмотря на школу "хороших манер", пройденную в "Академии" Плювинеля. Современники отмечали частые взрывы эмоций у кардинала, проявлявшиеся в неожиданных, резких криках, переходивших иногда в завывания; в эти моменты в уголках рта у него появлялась пена. Ему были свойственны, правда, не часто, непонятные состояния: он вдруг воображал себя лошадью и с громким ржаньем принимался бегать вокруг письменного стола или бильярда. К страданиям душевным добавился целый "букет" болезней. Какой могучей волей надо было обладать, чтобы всю жизнь преодолевать свои недуги?

      Окруженный немногочисленными помощниками, Ришелье любил одиночество. Единственные живые существа, разделявшие короткие часы его досуга и искренне к нему привязанные, были многочисленные кошки, населявшие его резиденцию - Пале-Кардиналь. Не исключено, что ще чуждый мистики кардинал прослышал, что кошки заряжают человека какой-то неведомой энергией, в которой он так нуждался. Он искрение верил, что кошки способны если не исцелить, то хотя бы облегчить его страдания. Во всяком случае, Ришелье относился к своим кошкам с редкой привязанностью и даже любовью, которой он не удостаивал никого из людей. Кроме отца Жозефа, лишь герцогиня д'Эгийон, племянница кардинала, пользовалась его доверием.

      Последнюю схватку со своими врагами Ришелье пришлось пережить незадолго до смерти, в 1642 году. На этот раз его противники, среди которых вновь оказался Гастон Орлеанский, а также Анна Австрийская, попытались использовать фаворита короля, 20-летнего маркиза А. де Сен-Марса, главного шталмейстера двора. Заговорщики, склонявшие Людовика XIII к заключению мира с Испанией и Империей, пошли даже на заключение тайного договора с Филиппам IV, В их планы входило устранение, не только Ришелье, но и самого Людовика XIII в случае, если бы король отказался прекратить войну. На роль регента претендовал Гастон Орлеанский, что вызвало серьезные опасения у Анны Австрийской, которая и сообщила о заговоре кардиналу. Получив текст тайного договора с Испанией, Ришелье немедленно начал действовать. Он проинформировал Людовика ХШ о готовившемся государственном перевороте и получил санкцию на арест всех участников заговора. 12 сентября 1642 г. были казнены главные заговорщики - Сен-Марс и его друг де Ту, советник Парижского парламента. Гастон Орлеанский отделался легким испугом, написав под диктовку Ришелье, что навсегда отказывается от всех притязаний на престол.

      25 октября Ришелье направил королю письмо, в котором пытался преподать ему уроки, вытекающие из "дела Сен-Марса". Он потребовал положить конец фаворитизму как явлению, представляющему серьезную опасность для государства. Надо, считал кардинал, исключить самое возможность появления в будущем новых фаворитов, Король, писал Ришелье, должен управлять, опираясь только на своих министров, полностью доверять им, добиваться исполнения всех принимаемых решений, "время от времени очищать двор от злонамеренных умов... в целях предотвращения зла, которое зачастую ведет к необратимым последствиям45.

      Людовик XIII не отвечал на письмо своего заболевшего министра почти месяц. Надо сказать, что их отношения к тому времени были уже не те, что прежде. Железная воля кардинала травмировала болезненное самолюбие слабохарактерного короля. Мнительный Людовик XIII подозревал, что Ришелье презирает его как личность; даже в том, как кардинал поддерживал в нем представление о себе как о достойном продолжателе дела своего великого отца, Людовик XIII усматривал скрытую насмешку. При дворе многие замечали, что диктаторские замашки первого министра ущемляют самолюбие короля. Далеко не все решения, навязываемые Ришелье, отвечали мнению Людовика XIII, но король был бессилен противиться его воле.

      Однажды между королем и первым министром в дверях королевского кабинета произошла сцена, свидетелем которой стал Сен-Марс. У самого порога Людовик XIII внезапно остановился и съязвил, обращаясь к Ришелье: "Проходите первым, все и так говорят, что именно Вы - подлинный король". Другой бы растерялся, но Ришелье взял оказавшийся рядом подсвечник и прошел в кабинет впереди короля со словами: "Да, сир, я иду впереди для того, чтобы освещать Вам дорогу"46. Побаиваясь и недолюбливая кардинала, король уже не мог обходиться без него в государственных делах. Поборов самолюбие, Людовик ответил кардиналу согласием со всем тем, что писал он в своем письме от 25 октября 1642 года.

      Летом 1642 г. Ришелье тяжело заболел. Многочисленные нарывы не позволяли ему двигаться, он даже не мог писать. Он явно чувствовал приближение конца и потому торопился завершить дела. Несмотря на жестокие боли, он продолжал напряженно работать, диктовал приказы по армиям, дипломатические инструкции, распоряжения губернаторам и интендантам. Его угасающий взор был устремлен в Германию, откуда он успел получить радостную весть о разгроме имперских войск под Брейтенфельдом. 28 ноября наступило резкое ухудшение. Врачи поставили еще один диагноз - гнойный плеврит. Четыре обильных кровопускания не дали результата, они лишь до предела ослабили больного. Кардинал часто терял сознание, но, придя в себя, пытался еще работать. В эти последние дни его дважды посетил король, обещавший, что политика Ришелье будет продолжена. Людовик XIII согласился с просьбой умирающего первого министра назначить его преемником Мазарини. Когда его стали причащать перед смертью, Ришелье слабым голосом прошептал: "У меня не было других врагов, кроме врагов государства"47.

      4 декабря 1642 г. Людовик XIII известил страну о кончине своего первого министра: "Богу угодно было, - говорилось в королевской декларации, - призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранять и поддерживать все установления, принятые в течение его министерства, продолжать все проекты, выработанные при его участии как во внешних, так и во внутренних делах, не внося в них никаких изменений. Я сохранил в моем Совете тех же людей, которые там уже служили, и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться"48. История дает множество примеров крутых перемен происходивших после смерти правителей, слишком долго находившихся у власти. Ришелье продолжал править и из могилы, устроенной по его желанию в церкви Сорбонны.

      Каковы итоги правления Ришелье? Ему принадлежит бесспорная заслуга в утверждении абсолютизма во Франции. Именно он подорвал политическую мощь аристократической оппозиции, добился существенных успехов в преодолении регионального сепаратизма и сословного партикуляризма, которым он противопоставил национально-государственные интересы. Бесспорен его вклад в развитие французской культуры. Эпоха Ришелье - это время бурного интеллектуального кипения во всех областях, время утверждения классицизма и рационализма, подготовивших наступление "золотого века". С полным правом Ришелье мог бы претендовать на почетное звание одного из "отцов" французской нации.

      И все же история не дала однозначной оценки его деятельности на государственном поприще. Впрочем, возможна ли она - однозначная оценка? Навязчивое стремление к унификации, централизации и бюрократизации влекли за собой очевидные издержки, свойственные внутренней политике кардинала. Подавление легальной оппозиции, ликвидация сословных и провинциальных свобод затрудняли, хотя и не могли остановить развитие гражданского общества во Франции. Ришелье создавал централизованное, бюрократическое государство, полностью игнорируя интересы гражданского общества, постоянно попирая их, что и определило в конечном счете непрочность его творения. Внешне внушительное здание абсолютной монархии довольно быстро обветшало и пришло в негодность, лишенное поддержки общества, в том числе его привилегированных слоев. Первый удар по этому зданию нанесла уже через десять лет после смерти Ришелье Фронда. Необходимость гармоничного развития государства и гражданского общества не была понята Ришелье, хотя, впрочем, и не им одним...

      Ришелье не дожил до окончания Тридцатилетней войны. Но как в Вестфальском (1647 г.), так и в Пиренейском (1659 г.) мирных договорах есть немалый его вклад. История подтвердила правильность избранной кардиналом внешнеполитической ориентации Франции на противоборство с папско-габсбургской гегемонией в Европе. Он всегда мыслил общеевропейскими категориями, о чем свидетельствовала сама "география" его дипломатической активности. В отличие от многих современных ему и позднейших западноевропейских политиков он, в частности, не исключал Россию из понятия "Европа", считая естественным и необходимым ее прямое участие в европейских делах.

      Ришелье был неутомимым поборником идей "европейского равновесия" и "естественных границ". В результате Тридцатилетней войны эти идеи кардинала были реализованы. Угроза испано-австрийской и папской гегемонии в Европе была устранена, на континенте впервые возникло состояние равновесия, а Франция обрела наконец "естественные границы" (Пиренеи на юго-западе, морское побережье на юге и северо-западе, левый берег Рейна на востоке). Прямым следствием войны и усилий кардинала явилось приращение территории Франции за счет Эльзаса и Лотарингии, Артуа и Руссильона. Начиная с Пиренейского мира в течение почти 130 лет территория Франции не подвергалась иностранным нашествиям, и в этом тоже немалая заслуга Ришелье.

      Ришелье положил начало активной морской и колониальной экспансии Франции. Отныне французские корабли бороздили моря и океаны, достигая самых отдаленных уголков Земного шара. Франция становилась европейской державой, в то время как ее экономика и финансы оставались в плачевном состоянии. В этой области кардинал мало что сумел предпринять, при нем положение даже усугубилось. Его финансовый проект "для мирного времени" не был реализован, поскольку и сам он не дожил до окончания войны. Ришелье оставил страну в состоянии хозяйственной разрухи, вызванной многими годами, если не десятилетиями, внутренних и внешних войн. Экономика и финансы страны в значительной мере были принесены Ришелье в жертву его амбициозной внешней политике. И тем не менее вклад его в создание новой Франции не может быть убедительно оспорен: он принадлежит к числу самых крупных государственных деятелей в ее истории.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1. Монтескье Ш. Избранные произведения. М. 1955, с. 209.
      2. В нашей стране была опубликована лишь одна брошюра, посвященная Ришелье (Ранцов В. Л. Ришелье. СПб. 1893).
      3. О детских и юношеских годах Ришелье см.: Hanotaux G. Histoire du cardinal de Richelieu. T. 1. La jeunesse de Richelieu (1585 - 1619). P. 1896; Carre H. La jeunesse et le marche au pouvoir de Bichelieu (1585 - 1624), P. 1944.
      4. См. о нем: Fagniez G. Le pere Joseph et Richelieu. Tt. 1 - 2. P. 1894; Lafue P. Le pere Joseph, capucin et diplomate. P. 1947.
      5. См. Memoires du cardinal de Richelieu. T. 1. 1600 - 1615. P. 1907, pp. 340 - 365.
      6. Lettres. instructions diplomatiques et papiers d'Etat du Cardinal de Richelieu (далее - Lettres). T. 1. 1608 - 1624. P. 1853, p. 195.
      7. Ibid., p. 210.
      8. Ibid., p. 223.
      9. Цит. по: Carre H. Op. cit., p. 275.
      10. Testament politique du Cardinal de Richelieu. P. 1947, pp. 93 - 94.
      11. Ibid., p. 95.
      12. См. Lettres. T. 2. 1624 - 1627. P. 1856, pp. 77 - 78.
      13. Люблинская А. Д. Французский абсолютизм в первой трети XVII в. М. - Л. 1965, с. 297. Гастон Орлеанский - младший брат Людовика XIII.
      14. Lettres. Т. 2, p. 81.
      15. Memoires du cardinal de Richelieu sur le regne de Louis XIII. T. 24(4) P 1823 pp. 172 - 173.
      16. Tapie V. L. La France de Louis XIII et de Richelieu. P. r967 р. 182
      17. Ibid., p. 192.
      18. Цит. по: Guizоt F. L'Histoire de France depuis les temps les plus recules jusqu'en 1789. T. 4. P. 1875, p. 117.
      19. Testament politicpie, p. 259.
      20. d'A venel G. Richelieu et la monarchie absolue. T. 2. P. 1884, p 181.
      21. Lettres. T. 4 (1630 - 1635). P. 1861, p. 728.
      22. Hauser H. La pensee et l'action economique du cardinal de Richelieu. P. 1944; Tapie V. - L. Op. cit.; Люблинская А. Д. Франция при Ришелье. Французский абсолютизм в 1630 - 1642 гг. Л. 1982.
      23. Testament politique, p. 427.
      24. Ibid., pp. 253 - 254.
      25. Ibid., p. 434.
      26. Hauser H. Op. cit, p. 4.
      27. Цит. по: Hardy G. Histoire de la colonisation francaise. P. 1928, pp. 35 - 36.
      28. См. Черкасов П. П. Судьба империи: очерк колониальной экспансии Франции в XVI-XX вв. М. 1983, с. 15 - 16.
      29. Richelieu et la Culture. Actes du Colloque international en Sorbonne P 1987 p. 12.
      30. Testament politique, pp. 204 - 205.
      31. Цит. по: Cahu T., Leloir M. Richelieu. P. 1901, р. 66.
      32. См. Guizot F. Op. cit. Т. 4, p. 120.
      33. Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М. 1976, с. 140.
      34. Erlanger Ph. Richelieu. P. 1980, p. 491, Пистоль - испанская золотая монета, имевшая широкое хождение в Европе.
      35. См. Memoires du cardinal de Richelieu stir le regne de Louis XIII. T. 28(8) P. 1823, p. 262.
      36. Ibid., pp. 178 - 179.
      37. Цит. по: Carmona M. Richelieu. P. 1983, р. 573.
      38. Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. М, 1978, с 88.
      39. Цит. по: Fagniez G. Op. cit. Т. 2, р. 224.
      40. Шиллер Ф. Собрание сочинений в 7-ми тт. Т. 5. М. 1957, с. 361.
      41. Erlanger Ph. Op. cit., p. 595.
      42. Lettres. Т. 6. 1638 - 1642. P. 1867, p. 182.
      43. См.: Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623 - 1648). М. -Л. 1948; Люблинская А. Д. Франция при Ришелье, с 164-185.
      44. Erlanger Ph. Op. cit., p. 586.
      45. Lettres. Т. 7. 1642 - Syppl. 1608, a 1642. P. 1874, pp. 163 - 167.
      46. Цит. по: Carmona M. Op. cit., p. 667.
      47. Цит. по: Guizot F. Op. cit. Т. 4, p. 151.
      48. Цит. по: ibid., p. 152.

      Вопросы истории. - 1989. - № 7. - С. 72-92.


      Это сообщение было вынесено в статью
    • Испанская Западная Сахара
      Автор: Saygo
      АБДЕРРАХМАН СЕНУССИ. БОРЬБА НАРОДА ЗАПАДНОЙ САХАРЫ ПРОТИВ ИСПАНСКОГО КОЛОНИАЛИЗМА

      Западная Сахара - государство, расположенное на северо-западе Атлантическо­го побережья Африки. В античных и арабских источниках она фигурировала как Сегиет эль-Хамра и Рио-де Оро, т.е. Красный Ручей и Золотая Долина [Оаыйю, 1969, р. 227]. Что касается численности населения, то данные источников сильно разнятся. Испанские источники 1974 г., на которые обычно ссылается ООН, гово­рят о том, что численность населения Западной Сахары составляла 73 497 чело­век. Фронт ПОЛИСАРИО утверждает, что число граждан, проживающих в преде­лах страны, равняется приблизительно 500 тыс. человек. Что касается коренных жителей, речь идет в первую очередь о племенах берберов, которые смешивались с представителями чернокожего населения Африки и с арабами, пришедшими сюда из Йемена [Ан-Насири, 1959, с. 82; Ал-Якуби, 1995, с. 191-194; СНаззву, 1979, р. 24]. Этот регион входил в Магриб, являясь частью сначала Омейядского, а затем Аббасидского халифатов. В последующем в Магрибе сменяли друг друга исламские го­сударства, а данный регион всегда был частью этих государств. Можно сказать, что историческая значимость этой области стала проявляться более зримо по­сле создания государств Альморавидов и Альмохадов (1066-1225), которые охва­тывали Магриб, Мали и северный Сенегал [Буазиз, 1975, с. 63]. Арабский язык в настоящее время является основным языком Западной Сахары. Ее жители говорят, как и население Мавритании, на особом диалекте - хассанийя.

      После крушения империи Альмохадов в XIII в. весь Арабский Магриб переживал упадок. Одно из проявлений этого - большое количество центров власти, враждовав­ших друг с другом. В то же самое время шел процесс объединения католических го­сударств Иберийского полуострова с целью изгнания арабов из Испании, а затем - дальнейшего продвижения с целью оккупации и окончательного захвата прибрежных районов Северной Африки.

      Несмотря на то что Испания была в значительной степени занята с конца XV в. завоеванием и колонизацией Центральной и Южной Америки, она смогла еще в се­редине того же века установить свое господство над Канарскими островами, населен­ными берберами, а также в нескольких небольших районах северо-западной части Африки - Сеута, Мелилья, Тарфая, Красный Ручей и Золотая Долина. 26 декабря 1884 г. Испания объявила свой протекторат над территорией Западной Сахары. Цен­тром ее испанцы сделали город Ад-Дахлия, переименованный в Вилья-Сиснерос (в честь кардинала Сиснероса - главного вдохновителя испанской экспансии на север Африки). Отсюда они стали совершать походы в другие районы Африки [Бельхамиси, 1976, с. 58; Судук, 1983, с. 35].

      Экспансия Франции в Магрибе спровоцировала ее противостояние с Испанией, которое потеряло остроту лишь после заключения ряда соглашений о демаркации границ между их колониями. Первое соглашение было подписано 27.06.1900 в Пари­же. В соответствии с ним были определены восточные и южные границы Золотой Долины. По второму соглашению, подписанному также в Париже 3 октября 1904 г., границы Золотой Долины были изменены. Испания обязывалась уступить часть за­хваченных территорий, передав их в подчинение Франции, при этом сотрудничая с последней в некоторых коммерческих проектах. Третье соглашение было подписано в Мадриде 27 ноября 1912 г. В соответствии с ним границы Красного Ручья и Золотой Долины были зафиксированы окончательно. В то же время Испания установила свое господство над районом Западной Сахары, заявив, что там отсутствует какая-либо реальная власть. Испания считала, что этот регион не имеет своего хозяина (“Terri­toire sans Maitre”) [Яхья, 1981, с. 515; Судук, 1983, с. 36]. Тем не менее Испания именно в этот период подписала несколько соглашений об установлении своего протектора­та над некоторыми племенами, предполагая использовать сговор с их вождями как средство для утверждения здесь своего господства. Но Испания тогда еще не доби­лась прочного господства в регионе в связи с ростом сопротивления местного насе­ления, особенно после того, как последнее убедилось в коварстве испанцев и исполь­зовало разногласия и острое противоборство между Францией и Испанией в борьбе за сферы влияния [Chassey, 1979, p. 24].

      Так закончился первый период в истории колониальной политики Испании в За­падной Сахаре. Одна из важных его особенностей заключалась в том, что испанские колонизаторы постоянно предпринимали попытки закрепить свое господство в реги­оне и осуществить некоторые колониальные проекты. Однако сильное сопротивле­ние местных племен явилось помехой на пути осуществления этих целей. После относительного затишья в конце 20-х гг. XX в. начался второй период, продолжавший­ся с 1934 г. вплоть до 60-х гг. прошлого столетия. В регионе были найдены месторождения полезных ископаемых, главным образом фосфатов. Но Испания бы­ла слабым государством и могла установить свою власть над Западной Сахарой толь­ко с помощью Франции. Это неизбежно должно было привести к сближению обеих держав в вопросе о колониях, особенно - в условиях роста сопротивления народов этих колоний и подъема национально-освободительного движения, пользовавшегося значительной народной поддержкой [Яхья, 1966, с. 97-98; Аль-Фаси, 1948, с. 96-105].

      С 60-х гг. XX в. начался третий этап испанской колонизации данного региона, про­должавшийся до 1975 г. Он отличался до некоторой степени от предыдущих тем, что после открытия месторождений фосфатов, железной руды, свинца и цинка испанские компании расширили свое присутствие; были осуществлены некоторые преобразо­вания в социальной сфере в соответствии с программой экономического и социаль­ного развития, о которой заявило правительство Испании в 1966 г. Эта программа предполагала создание основ инфраструктуры для того, чтобы облегчить эксплуата­цию природных богатств региона. Было открыто некоторое количество школ, число учеников в которых к 1972 г. составило около 2600 человек, построены причалы для рыболовецких судов. С 1961 г. на территории Западной Сахары начала действовать испанская конституция. Большое количество испанских граждан стали прибывать в Западную Сахару, явно подготавливая вытеснение коренных жителей. С той же це­лью испанские власти одновременно поощряли эмиграцию, предоставляя эмигран­там всяческие льготы [Судук, 1983, с. 40].

      В это время Испания стремилась обосновать юридически свои колониальные при­тязания. Испанские власти заставили 800 граждан коренной национальности подпи­сать документ, утверждавший испанский протекторат и подтверждавший неразрыв­ную связь Западной Сахары с “метрополией”. Испания юридически оформила этот документ для представления его в ООН [Assidon, 1978, p. 37]. 19 декабря 1967 г. ис­панское правительство сформировало местный меджлис из 32 депутатов, чтобы придать своей власти в Западной Сахаре имидж легитимности. Однако полномочия меджлиса были крайне ограниченны, и шаг этот носил исключительно формальный характер [barbier, 1982, p. 37]. Испанцы предприняли и другие шаги с целью оконча­тельного включения региона в “метрополию”, в частности, выделили три места в кортесах - парламенте Испании - для депутатов от Западной Сахары. В соответствии с законом о создании “области Сахара”, принятым в январе 1958 г., управление обла­стью брал на себя губернатор, подчинявшийся кабинету министров Испании. Не­смотря на резолюции ООН, принятые в 60-е гг. XX в., Испания продолжала цеплять­ся за Западную Сахару и отказывалась проводить в жизнь эти резолюции [Судук, 1983, с. 41]. Она ушла из Западной Сахары лишь в результате мощного давления, по­сле чего состоялось подписание Мадридского соглашения от 14 ноября 1975 г. между Испанией и двумя другими сторонами, которые имели притязания на Западную Саха­ру, - Марокко и Мавританией. Дабы покончить с этим конфликтом, Испания пошла на подписание соглашения в том виде, какой устраивал Марокко и Мавританию.

      * * *

      Сопротивление народа Западной Сахары испанской оккупации не было непре­рывным. Оно порой вспыхивало, иногда затихало, но возрождалось и активизирова­лось всякий раз, когда на то были причины и позволяли возможности.

      Сопротивление прошло три этапа, соответствовавшие этапам испанской колони­зации. На первом из них сопротивление по большей части находилось под руковод­ством шейхов племен, а также ученых богословов-суфиев. Одним из самых извест­ных на рубеже XIX-XX вв. в Сахаре было движение шейха Ма аль-Айнейн Бен-Мо­хаммад аль-Фадля, выходца из санхаджийского (берберского) племени хамис. Источники указывают на то, что семья шейха Ма аль-Айнейна своими корнями вос­ходила к верхушке религиозного ордена идриситов; образование этот шейх получил от своего отца, шейха Мохаммада аль-Фадля, основателя суфийского течения, кото­рое известно под названием фаделийского. Он учился и у других ученых. В результа­те шейх стал знатоком мусульманского права и выдающимся религиозным реформа­тором. Ма аль-Айнейн превратил свой религиозный центр (завия) в оплот объедине­ния и сплочения народа, оттуда выходили активисты сопротивления иноземным колонизаторам. Постепенно он стал руководителем движения против испанского ко­лониализма. Его борьба не ограничивалась сопротивлением испанскому присут­ствию. Он также вел упорные бои против французских войск, в ходе которых шейх и его сторонники организовали наступление на город Марракеш [Ма аль-Айнейн, 1995, с. 42; Аш-Шами, 1980, с. 137].

      Столкнувшись с сопротивлением, французские власти стали оказывать давление на султана Марокко (страна которого находилась под французским протекторатом), чтобы заставить его не оказывать поддержку движению шейха Ма аль-Айнейна. Вскоре марокканский султан приостановил ту незначительную помощь, которую он оказывал шейху Ма аль-Айнейну [Яхья, 1981, с. 147; Судук, 1983, с. 45]. После смерти шейха Ма аль-Айнейна в октябре 1910 г. его дело продолжил сын аль-Гыба - до сво­ей смерти 23 мая 1919 г. Эмиру аль-Гыбе удалось установить свою власть над всей За­падной Сахарой, а после его смерти движение возглавил родной брат Мохаммад аль-Ахдаб. Но после смерти последнего в 1935 г. движение стало постепенно ослабевать и вскоре сошло на нет [Аш-Шами, 1980, с. 137; Gaudio, 1969, p. 70].

      В 1935-1957 гг. сопротивление было малозаметным. Причина этого заключалась прежде всего в том, что испанские колонизаторы подавили это движение. К тому же им удалось заключить соглашения с некоторыми влиятельными представителями аристократии Западной Сахары [Амер, 1983, с. 162; Судук, 1983, с. 45]. Другой фак­тор, который способствовал ослаблению национально-освободительного движения, заключался в установившемся тесном взаимодействии и координации усилий Фран­ции и Испании на северо-западе Африканского континента. В подобных условиях любое движение сопротивления было заведомо обречено на неуспех, так как Запад­ная Сахара со всех сторон была окружена странами, находившимися под контролем колонизаторов. Единственной формой сопротивления стала резкая критика колони­ализма и его осуждение, исходившие от религиозных деятелей, ученых-теологов и сторонников суфизма.

      Третий этап борьбы народа Западной Сахары длился между 1957 и 1975 гг. В это время вновь возродились политическая активность и антиколониальное сопротивле­ние. Уже в 1957 г. имел место целый ряд военных операций против опорных пунктов Испании, расположенных в таких районах, как Красный Ручей, долина Дра’а, Земмур. Большую часть этих операций проводили представители племенирукайбат под руководством своих вождей [Бадиа, 1976, с. 103]. В ответ Испания при содействии Франции также провела ряд операций. Первая из них (“Екувион”) состоялась 10 фев­раля 1958 г. Ее начали 5 тыс. французских солдат, поддержанные 70 самолетами из района Тиндуфа в Алжире (вблизи от границы Западной Сахары), а также со сторо­ны Мавритании, расположенной к югу от Западной Сахары. Испанцы же окружили и блокировали силы сопротивления со стороны Западного побережья. Самой извест­ной операцией стал “Ураган”. В ней приняли участие 9 тыс. испанских солдат. В ре­зультате боев западносахарские патриоты понесли большие потери [Assidon, 1978, p. 12].

      После этого силы сопротивления, осознавшие, что одними военными средствами невозможно победить более сильного противника, стали уделять больше внимания политическим аспектам, пропаганде, агитации и воспитательной работе. В результа­те появилось несколько политических группировок, возглавивших сопротивление. Возник Авангард за освобождение Западной Сахары (МОЛИЗАРИО). Эту организа­цию создал западносахарский баасист (и сторонник Насера) Мохаммад Сейед Ибра­гим аль-Бусейри. В 1967 г. он стал издавать журнал “Аш-Шихаб”, в котором призы­вал к полному освобождению Западной Сахары от испанской оккупации и созданию независимого государства [Аш-Шами, 1980, с. 138; Судук, 1983, с. 47-48]. Под влия­нием пропаганды население Западной Сахары стало организовывать демонстрации в городах, выдвигая лозунги: “Нет - присоединению!”, “Требуем ухода Испании!”, “Нет - испанским школам! Даешь арабские школы!” и т.д. Реакция Испании была резкой и жесткой: в ходе карательных операций было много убитых и раненых. Мно­гие национальные деятели оказались в тюрьме. Среди них был и аль-Бусейри, кото­рый был ранен, затем арестован и пропал без вести. После появления МОЛИЗАРИО Испания и Марокко стали создавать политические движения и партии, действовав­шие под их эгидой и называвшие себя “сахарскими”. Их целью было присоединить Западную Сахару соответственно к Испании или Марокко [barbier, 1982, p. 68].

      В течение всего периода испанской оккупации Западной Сахары, начавшейся в начале века и закончившейся в 1976 г., в этом регионе все эти годы продолжалась по­литическая деятельность в разных формах, в том числе и повстанческая борьба. В Западной Сахаре численность населения по отношению к обширной территории сравнительно невелика, к тому же в большинстве своем оно состоит из бедуинов- кочевников, которым сложно объединиться в рамках единого движения. В национальном движении участвовали коренные племена и мелкие общины Западной Сахары численностью около 1700, во главе которых стояло племя рукайбат - одно из самых многочисленных и сильных в регионе. Самым значительным было восста­ние 1934 г., в котором участвовали все племена, а также революционное движение 1957 г. 70-е годы XX в. стали свидетелями нового значительного подъема националь­но-освободительного движения в Западной Сахаре. Здесь в это время произошли два важных события.

      После восстания 1970 г. в городе Аль-Аюн, во главе которого стоял бывший жур­налист Аль-Басыр Валяд Сиди Ибрагим, начало формироваться общенациональное движение нового типа, которое от отдельных, спорадических выступлений перешло к более организованной борьбе. В 1970 г. было объявлено о создании новой органи­зации в Западной Сахаре, выступавшей против власти испанского наместника. Эта организация называлась МАРИХОБ (“Голубые Люди”) [Судук, 1983, с. 48].

      МАРИХОБ была первой политической организацией левого толка в Западной Сахаре. Она была создана при прямой поддержке Алжира и получила политическую поддержку от Компартии Испании. Она также установила сотрудничество с Движе­нием за независимость Канарских островов, центр которого, как и штаб-квартира МАРИХОБ, находился в Алжире. В основе программы МАРИХОБ стояли следую­щие положения: полная независимость и отказ от какого бы то ни было сотрудниче­ства с Испанией; отказ от какого-либо сближения и сотрудничества с Марокко и Мавританией; создание и построение независимого государства в Западной Сахаре, где будет сформирована демократическая и прогрессивная народная власть.

      Кроме МАРИХОБ в Западной Сахаре существовали и другие политические орга­низации:

      Совет сорока, созданный в 1960 г., состоял из шейхов племен. Он выступал за вооруженную борьбу с испанцами, назначал судей из числа ученых-богословов и зна­токов мусульманского права;

      Авангардная организация освобождения Западной Сахары, появившаяся в 1966 г., требовала создания местной администрации в Западной Сахаре и определе­ния сроков вывода испанских войск, добивалась равных прав для испанцев и корен­ного населения Сахары. Организация настаивала на роспуске созданной властями Испании марионеточной Ассамблеи Западной Сахары, проведении свободных выбо­ров, прекращении иммиграции испанцев;

      Исламская партия, появившаяся в 1965 г., выступала за ведение вооруженной борьбы и присоединение к Королевству Марокко при сохранении политического полноправия местного населения;

      Движение сопротивления во имя освобождения районов, находящихся под властью Испании. Эта организация появилась в Марокко в 1961 г. и ставила своей целью объединение Западной Сахары с Марокко. Штаб-квартира ее затем переме­стилась в Алжир, после - в Бельгию и наконец в 1975 г. - в Марокко. Произошло не­сколько столкновений активистов этого движения с испанскими вооруженными си­лами. Впоследствии от этого движения отделилась группировка сахарцев мароккан­ского происхождения;

      Сахарская группа. С 1958 г. испанские власти пытались установить контакты с западносахарцами. Опубликовав в 1961 г. документ, по которому Красный Ручей и Золотая Долина считались территориями, принадлежащими Испании, они создали Сахарскую группу, в которую вошли вожди коренных западносахарских племен, на­селявших Красный Ручей, Золотую Долину, города Аль-Аюн и Ад-Дахлия, а также вожди племени аль-батун и других. В общей сложности число членов этой группы со­ставило 102 человека. В ее задачу входило представлять местное население в отно­шениях с испанской администрацией, а также осуществлять контроль над межпле­менными отношениями. Одной из основных причин ее создания была необходимость обеспечить юридическое прикрытие для сохранения испанского присутствия и влия­ния в Западной Сахаре;

      Национальный союз Сахары был сформирован в октябре 1974 г. под эгидой ис­панского правительства. С помощью этой партии испанская администрация надея­лась сохранить свои экономические интересы после вывода войск. В эту партию вли­лись члены Сахарской группы, а после роспуска партии большинство ее руководства примкнуло к Фронту ПОЛИСАРИО [barbier, 1982, p. 68].

      Борьба между заинтересованными соседями - Алжиром, Марокко и Мавритани­ей, с одной стороны, и развитие национально-освободительного движения в Запад­ной Сахаре - с другой, способствовали появлению нового фактора, изменившего ба­ланс сил в Западной Сахаре к маю 1973 г. Все перечисленныые движения и партии постепенно перестали существовать и исчезли после появления в феврале 1973 г. На­родного фронта освобождения Красного Ручья и Золотой Долины - ПОЛИСАРИО.

      Это движение с самого начала избрало в качестве основного метода своей дея­тельности вооруженную борьбу. Фронт сформировал Генеральный секретариат, в задачу которого входила координация деятельности местных комитетов, созданных для подготовки учредительного съезда [Судук, 1983, с. 50]. 10 мая 1973 г. состоялся первый учредительный съезд Фронта на границе между Мавританией и Западной Са­харой, прошедший под лозунгом “С помощью винтовки мы завоюем свободу!”. На съезде было официально объявлено о создании Фронта ПОЛИСАРИО, который включил в свои ряды всех борцов Западной Сахары и все политические организации, действовавшие на ее территории. В качестве главной задачи он выдвигал полное освобождение Западной Сахары и дистанцирование от Испании, Марокко и Маври­тании. Политические цели вооруженной борьбы были определены следующим обра­зом [Судук, 1983, с. 50]: “...осуществить арабизацию Западной Сахары, вернув ее в лоно арабского мира, давая отпор испанскому колониализму, который стремится ан­нексировать территорию Западной Сахары, присоединив ее к Испании; преодолеть пренебрежение и равнодушие к освобождению Западной Сахары соседних стран Се­верной Африки и других арабских стран”.

      День 20 мая 1973 г. стал началом вооруженной борьбы Фронта ПОЛИСАРИО, со­здавшего Народную армию освобождения Западной Сахары. Фронт сконцентриро­вал свое внимание на координации деятельности различных организаций. Несмотря на все усилия, предпринятые Фронтом, его военные возможности на первых порах были невелики. Так, число членов Армии народного освобождения на начальном этапе составляло всего 45 человек. Кроме того, не хватало оружия. Правительство Мавритании, способствовавшее созданию Фронта, перестало оказывать ему помощь. Что касается марокканского правительства, то оно пошло еще дальше и стало ока­зывать давление на тех сахарцев, которые бежали в Марокко. Целью властей Ма­рокко было создать политический механизм с помощью беженцев из Западной Саха­ры, который служил бы интересам Марокко. ПОЛИСАРИО неоднократно заявлял, что участились случаи вмешательства марокканской армии в дела сахарского народа на стороне испанцев. Сразу после того, как Фронт заявил о своих целях и своей поли­тической программе, испанские колонизаторы начали борьбу с Фронтом и преследо­вание его членов на территории Марокко и Мавритании. В ответ Фронт расширил операции по всему периметру сахарских территорий, заручившись помощью и поли­тической поддержкой правительства Алжира. Эта помощь дала возможность Фрон­ту вести непрерывные военные действия и усилить сопротивление. После того как сопротивление усилилось, правительство Испании было вынуждено объявить о на­мерении провести референдум в Западной Сахаре в течение 1975 г. под эгидой ООН [ОаиШо, 1975, р. 267]. В действительности испанская администрация приступила к проведению переписи населения.

      Хотя Фронт ПОЛИСАРИО считал, что нет необходимости в проведении рефе­рендума, он согласился с этой идеей. Однако 14 ноября 1975 г. в Мадриде было под­писано трехстороннее соглашение между Испанией, Марокко и Мавританией. Фронт ПОЛИСАРИО объявил о том, что выступает против этого соглашения. Ответ запад- носахарцев на это соглашение был дан на конференции в городе Кальта, состоявшей­ся 28 ноября 1975 г. На ней присутствовали 68 членов независимой Всеобщей Сахар­ской ассоциации и три представителя сахарцев в кортесах Испании. В результате был издан следующий документ [Судук, 1983, с. 147]:

      1. Единственный путь выяснить мнение сахарского народа - это дать ему возмож­ность самому решить свою судьбу и обрести независимость без какого бы то ни было иностранного вмешательства в этот процесс. Поскольку Ассоциация не была избра­на сахарским народом демократическим путем, она не вправе решать его судьбу.

      2. Всеобщая Сахарская ассоциация единогласно принимает решение о самороспуске для того, чтобы Испания не могла использовать эту структуру для реализации своих интересов и целей.

      3. Единственной законной властью сахарского народа является Народный фронт освобождения Красного Ручья и Золотой Долины, получивший признание от ООН.

      4. На основе национального единства и без какого бы то ни было иностранного вмешательства создается Временный сахарский национальный совет (ВСНС).

      5. Мы, подписавшие Документ г. Кальта, вновь подтверждаем нашу безоговороч­ную поддержку Народному Фронту освобождения Красного Ручья и Золотой Доли­ны, который является единственным законным представителем сахарского народа.

      6. Мы вновь подчеркиваем, что продолжаем настаивать на продолжении борьбы за освобождение нашей родины, исходя из принципа полной ее независимости и со­хранения ее территориальной целостности.

      Таким образом, Фронт ПОЛИСАРИО появился, опираясь на определенную поли­тическую платформу, которую разделяли самые разные круги западносахарцев. Он черпал из нее свои идеи и учился на опыте и уроках ограниченного успеха этой плат­формы и ее значительных ошибок. В первые годы своего становления Фронт стре­мился сконцентрировать свое внимание на выработке “политической программы, имеющей четкие очертания”, а также на определении своих стратегических целей и методов реализации этих целей, которые могли быть политическими, военными или и теми и другими одновременно, как это характерно и для других национально-осво­бодительных движений.

      Фронт ПОЛИСАРИО возник, как видим, в особых условиях как местного, регио­нального, так и международного характера. Эти условия в значительной степени спо­собствовали приданию этому движению мощного стимула. Они также способствова­ли повышению престижа сахарцев и выдвинули их в ряды борцов за свободу, связав их движение с мировым национально-освободительным и антиколониальным движе­нием. Трудности становления Фронта ПОЛИСАРИО определялись во многом необ­ходимостью сплотить вокруг единой цели - независимости - самые широкие слои за­падносахарского народа: кочевников, рудокопов, торговцев и др. Кроме того, нужно было учесть интересы всех племен, а не только племени рукайбат, возглавлявшего борьбу примерно 1700 мелких племен и общин.

      Фронт ПОЛИСАРИО возник в тот момент, когда Алжир находился на пике своей политической активности, при этом не только на Африканском континенте, но и в “третьем мире”, в Движении неприсоединения и в мире вообще. Именно в это время Алжир выступил с важными политическими инициативами, которые озвучил на спе­циальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН в апреле 1974 г. лидер Алжира, пре­зидент Хуари Бумедьен [Discours..., 1975, p. 193-210]. Руководство Фронта ПОЛИ­САРИО нашло теплый прием в Алжире, который предоставил ему временное убе­жище в пустыне Тиндуф [Судук, 1983, с. 98]. Алжир оказывал Фронту ПОЛИСАРИО значительную политическую, финансовую и военную помощь, исходя из двух сооб­ражений: ориентации на оказание помощи национально-освободительным движени­ям и предоставление народам колоний права на самоопределение; желания помешать присоединению Западной Сахары к Марокко, которое получило бы таким образом новые стратегические территории и природные богатства.

      Одним из тех, кто поддерживал Фронт ПОЛИСАРИО с момента его создания, был также лидер ливийской революции Муаммар Каддафи, считавший своим долгом поддерживать, особенно после смерти президента Насера в 1970 г., все революцион­ные антиколониальные движения в арабском мире. Именно из Ливии Фронт получил первое оружие и материальную помощь [Сергеев, 2001, с. 264].

      Фронт ПОЛИСАРИО проводил многочисленные операции против испанских сил в течение трех лет, до тех пор, пока Испания не покинула Западную Сахару оконча­тельно. Обстоятельством, способствовавшим успехам Фронта, была деятельность ООН, которая оказывала сильное давление на Испанию в рамках курса на ликвида­цию колониализма на Африканском континенте. Благодаря объединенным усилиям ООН и успехам, достигнутым ПОЛИСАРИО, оккупационные войска Испании окон­чательно ушли из Западной Сахары 26 февраля 1976 г. Однако, к сожалению, вслед за этим не была провозглашена независимость Западной Сахары. Начались испыта­ния уже на новом этапе, после того, как Испания дала возможность Марокко и Мав­ритании вершить судьбу Западной Сахары. Оба названные государства претендовали на то, что район Западной Сахары является неотъемлемой частью их территории. Особенно это относится к Марокко, организовавшему в ноябре 1975 г. “Зеленый марш” - массовый поход в Западную Сахару 350 тыс. невооруженных марокканцев [Сергеев, 2001, с. 262]. Во многом поэтому борьба между народом Западной Сахары и властями Марокко продолжается до сих пор. Что касается Мавритании, то она в конце 70-х гг. XX в. признала, что этот регион является независимой территорией.

      СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

      Алляль аль-Фаси. Освободительные движения в Арабском Магрибе. Тетуан, 1948 (на араб. яз.).
      Амер Салах эд-Дин. Народное вооруженное сопротивление в свете международного права. Каир, 1983 (на араб. яз.).
      Бадиа Лейла Халиль. Эхо борьбы из “Золотой Долины?' и “Красного Ручья”. Бейрут, 1976 (на араб. яз.).
      Бельхамиси Мауляй. Испанская оккупация “Красного Ручья” и “Золотой Долины” // Аль-Асаля. Ап­рель 1976 (на араб. яз.).
      Буазиз Яхья. Истинные требования исторического Магриба в отношении “Красного Ручья” и “Золо­той Долины” // Аль-Асаля. Декабрь 1975 (на араб. яз.).
      Гали Бутрос и др. Война Сахары в Арабском Магрибе. Документальное досье журнала “Международ­ная политика”. Апрель 1976 (на араб. яз.).
      [Ма аль-Айнейн]. Уподобимся Ма аль-Айнейну. Ма аль-Айнейн и его научная и национальная борьба. Публикация Марокканского общества исламской солидарности. 1995 (на араб. яз.).
      Ан-Насири Халид Бин Ахмед. Исследование событий в Дальнем Магрибе. Т. 1. Марракеш, 1959 (на араб. яз.).
      Сергеев М.С. История Марокко. XX век. М., 2001.
      Судук Омар. Проблема Западной Сахары в свете международного права и международным отноше­ний. Алжир, 1983 (на араб. яз.).
      Аш-Шами Али. Западная Сахара: Узел раскола в Арабском Магрибе. Бейрут, 1980 (на араб. яз.).
      Аль-Якуби Ахмед. История Ал-Якуби. Т. 1. Бейрут, 1995 (на араб. яз.).
      Яхья Джаляль и др. Вопросмароккано-алжирских границ и сахарская проблема. Каир, 1981 (на араб. яз.).
      Яхья Джаляль. Арабский Магриб и колониализм. Каир, 1966 (на араб. яз.).
      Assidon E. Sahara Occidental: Un enjeu pour le Nord-ouest Africain. P., 1978.
      Barbier M. Le Conflit du Sahara Occidental. P., 1982.
      Chassey F. de. Données historique et sociologiques sur la formation de peuple SAHRAOUI. P., 1979.
      Discours du president Boumediène 2 juillet 1973 - 3 décembre 1974. Constantine (Algerie), 1975.
      Gaudio A. Le dossier du Sahara Occidental. P., 1969.
      Gaudio A. Sahara Espagnol. Fin d’un mythe colonial. Rabat, 1975.
      Third Congres of the POLISARIO FRONT (26-31 August 1976). Document du Ministere d’information de la R.A.S.D.
      Trout F. Morocco’s Sahara frontiers. Genève, 1969.

      Восток (ORIENS). - 2008. - № 6. - С. 65-72.
    • Жозеф Юстус Скалигер
      Автор: Чжан Гэда
      Автобиография Жозефа Скалигера.

      Данный материал любезно предоставлен
      В.Т. Поляковским и Е. Габович
      Из «Автобиографии Жозефа Скалигера, с выдержками из его писем автобиографического характера, его завещания и надгробных речей Даниэля Хайнсиуса (Daniel Heinsius) и Доминика Баудиуса (Dominicus Baudius)», переведенной Г.В. Робинсоном (G. W. Robinson), Кембридж, Harvard University Press, 1927.
      Я – десятый ребенок, последний выживший из пяти братьев. Я родился в Агене, в Жуйне, в 1540 году, 4 августа, в 14 часов после полудня, так что мой день рождения считается 5 августа по гражданскому времени. Год моего рождения был отмечен во всех хрониках и анналах своим свирепым жарким летом, и сожженным солнцем урожаем винограда. И только в тех странах, где виноград обычно кислый, например, в Швейцарии и других холодных странах, урожай удался на славу!
      Я был крещен в церкви Св. Илария (Saint Hilary). Жерар де Ландас (Gerard de Landas), благородный муж, мой крестный отец, не любя свое собственное имя, дал мне вместо него имя Жозефа Юстуса (Joseph Justus). Первое имя, более известное, прилипло ко мне, поскольку немногие, кроме моего отца, писали мне в письмах даже после того, как я повзрослел. Когда мне было 11 лет, мой отец отправил меня в Бордо вместе с моим братом Леонардом и Жаном Константом (John Constant). В течение 3 лет я изучал начала латыни1. Но чума вынудила меня покинуть город и я вернулся к своему отцу.
      На протяжении всего времени, которое я провел с ним (и я действительно был с ним до самой его смерти), он требовал от меня ежедневно читать наизусть что-нибудь не очень длинное. Я сам выбирал тему, выискивая ее в текстах. Это упражнение и ежедневное использование пера приучило меня писать на латыни. Как правило, мне приходилось записывать стихи моего отца под его диктовку. От этого я впитал некоторые начатки искусства поэзии. Так и в стихах, и в прозе продвигалось с возрастом мое обучение, [и продвигалось] удовлетворительно, по мнению прочих, особенно моего отца. Иной раз он мог отвести меня в сторону и спросить, где я почерпнул те или иные идеи или фигуры речи. Я отвечал ему как на духу, что они были моими собственными и оригинальными. Но он не мог скрыть от наших друзей собственного восхищения первыми плодами моего интеллекта, трагедией Эдипа. Для нее я применил, насколько это позволял мне мой юношеский возраст (поскольку мне не исполнилось еще и 17 лет), все поэтические изыски и возможности языка2. И действительно, пока память не изменит мне, я не смогу пожалеть в своей старости об этом плоде моей незрелой юности.
      На 19-м году моей жизни, после смерти отца, я перебрался в Париж от любви к грекам, веря в то, что те, кто не имеет представления о греках, не знает ничего. После посещения курса лекций Адриана Турнебуса (Adrian Turnebus) в течение 2 месяцев я обнаружил, что забросил всю свою работу, поскольку я не имел прочной основы. Поэтому я уединился в своих изысканиях и, зажатый в этих жерновах, искал учения, самообразования в том, что не мог почерпнуть от других. Начиная всего лишь со знания греческого спряжения, я приобрел Гомера с переводом и выучил его всего в течение 21 дня. Я изучил грамматику исключительно путем наблюдения за тем, как слова у Гомера соотносятся друг с другом. Действительно, я создал собственную грамматику поэтического языка по мере того, как я продвигался [в изучении] и проглотил всех прочих греческих поэтов всего за 4 месяца. Я не прикасался ни к одному оратору или историку до тех пор, пока я не разобрался в поэзии.
      Целых 2 года я посвятил греческой литературе, когда внутренний голос поторопил меня заняться изучением древнееврейского. И, хотя я не знал ни единой буквы древнееврейского алфавита, я не мог позволить себе никакого другого учителя, кроме себя самого для изучения этого языка. В течение тех 3 лет и впоследствии я развлекался тем, что писал много стихов на греческом и латыни. Я перевел некоторые латинские стихи на греческий, намереваясь не только писать по-гречески, но писать так, как будто я – урожденный грек! В наши дни многие пишут стихи по-гречески, и их хвалят, но немногие пишут их с той удачливой меткостью, которую мы ожидаем от греков. Мы можем публиковать наши переводы с указанием возраста, в котором они были сделаны, как делал это Полициан (Politian, 1454-1494) в своих коротких греческих стихах, которые, по большей части, заслуживают похвалы только за то, что он обещал достичь в мастерстве своем в годы юности, чем за его же стихи в зрелом возрасте. И лишь наше неприятие восхваления самого себя не позволяет нам публиковать наши стихи, хотя даже сейчас они не принесут нам бесчестья. Поскольку я писал их не для того, чтобы опубликовать, а лишь оправдать свое прекрасное безумие пародирования3. И я утверждаю, что нет моей вины в том, что некоторые стихи появились [в печати] без моего желания или приказания.
      Я сделал множество примечаний к сочинениям авторов, как греческим, так и латинским, из которых можно было бы наделать огромное множество таких штук, как «Разнообразное чтение», «Старое чтение», «Разное» (Miscellanies) и т.п., чем занимаются самовлюбленные филологи наших дней. Не то, чтобы я считаю такие вещи бесполезными или же порицаю других пишущих за это – это было бы глупо. Но я предпочитаю, чтобы другие печатали такие вещи, а не я. Тем не менее, поскольку труды наши могли бы приносить нам некоторую пользу, мы предприняли толкования и коррекции текстов всех авторов, поскольку мы справедливо рассудили, что мы смогли бы сделать это без какого-либо подозрения в самолюбовании.
      Если же, как мы понимаем, наши труды по данным авторам не удовлетворят просвещенную публику, то моим оправданием будет беспорядочный в общем ход моей жизни и недостаток свободного времени – главного питательного элемента для научных изысканий4. С 1563 года, когда я стал клиентом благородного Луи де Шастанье из Ля Рош Поса (граф Louis de Chastaigner de La Roche Posay, 1535-1595, посол Генриха III к Папе Римскому Григорию XIII в 1579-1581 гг.) и по сей день я не помню такого времени, когда я был бы избавлен от путешествий и тревог. Таким злопыхателям может быть известно, что мне всегда недоставало свободного времени для моих исследований, которого им с избытком хватает на клевету. Это чудовищная клевета, что я нажил множество могущественных врагов не путем нанесения личного ущерба (поскольку я невиновен ни в чем, что могло бы оскорбить благородные умы), но через мое постоянное желание облегчить дело посредством писем. Я должен был бы пребывать в раздражении по причине неблагодарности, выказываемой по отношению ко мне, если бы не было очевидным, что причиной ее является не критическое рассуждение, а злоба. Ежедневно возникают всевозможные обвинения в безумии, преступлениях или невежестве, чтобы опорочить мое имя. К моему великому счастью каждое подобное обвинение характеризуется одним из этих качеств, или даже всеми тремя сразу, поэтому разумно предположить, что эти качества, в которых они стремятся обвинить меня, на самом деле являются совершенными своими противоположностями.
      С июня 1552 по июль 1555 годов, в Колледже Жуйен (College de Guienne) [в Бордо]. Интересные письма от учителей мальчика к Жюлю Цезарю Скалигеру (Julius Caesar Scaliger) были опубликованы Жюлем де Бурроуз де Ляфлер (Jules de Bourrousse de Laflore), Jules-Cesar de Lescale (Agen, 1860), pp. 33–42. Учивший мальчика в последний год Лоран де Лямарк (Laurens de Lamarque) дал ему и его друзьям читать из Аристотеля, и просьбы о деньгах для покупки литературы, которые он посылает отцу, дают нам некоторое представление о его прогрессе в изучении языка: “Epistles Овидия для Жозефа, 20 су;… Sentences Цицерона, 6 су; Epistolae ad Familiares, 16 су; грамматика греческого языка, 6 су; Гораций, 6 су; … 2 тома Текстора (Textor), 19 су; Epistolae ad Atticum, 28 су; Вергилий, 15 су; грамматика [Филиппа] Меланхтона (Melanchthon), 9 су; Commentaries к Цезарю, 10 су; … португальский словарь, 30 су; псалмы Давида, 12 су; … Юстин, 6 су; Валерий Максимус (Valerius Maximus), 9 су.” Verborum deleclum. Cf. Cicero, Brutus, 72, 253, verborum delectum originem esse eloquentiae. Гораций, Cwmina, iii, 4, vv. 5 f. Скалигер делает ту же самую оговорку в письма Исааку Касаубону (Isaac Casaubon) от 7 мая 1594 г., где он называет досуг optimum studiorum coagulum. Epislolae (1628), с. 132.
    • Этьенн де Флакур
      Автор: Saygo
      В. Л. КЕРОВ. ЭТЬЕНН ДЕ ФЛАКУР - "ПРАВИТЕЛЬ" МАДАГАСКАРА

      Некоторые исследователи колониальных завоеваний считают, что еще в 1315 г. на Мадагаскаре (Комре, или Кумре, как его называли арабы) побывали доминиканский монах из Франции Г. Адан и его спутники. Он составил сообщение о своих путешествиях в Восточную Африку для французского короля. В 1492 г. немецкий географ и путешественник М. Бехайм изобразил на своем глобусе восточнее Африканского континента, к югу от экватора, два больших острова - Мадагаскар и Занзибар. Увидевший Мадагаскар в 1500 г. португальский мореплаватель Д. Диаш дал ему имя св. Лаврентия, а французы позднее назвали его островом Дофины. Название Мадагаскар упоминается в документах лишь с XVII века. По-видимому, это наименование произошло от названия области на юго-востоке острова - Матакасси, которую называли еще Мадегаш, или Мадекас. Есть и другая версия: Мадагаскар - это "скала мальгашей", по-малагасийски - Madag'asy Kara1. (Не случайно коренные жители острова называют себя малагасийцами.)

      Из тех европейцев, кто побывал на острове (а это были португальцы, голландцы, англичане, французы), наибольших успехов в освоении его добились последние. Правда, первым двум французам, - морякам из Дьепа, братьям Жану и Раулю Пармантье не повезло. В июле 1529 г. по пути на о. Суматру они высадились в маленьком порту Марумука на западном побережье Мадагаскара, но продвинуться в глубь острова не сумели: им помешали местные жители. Только в середине следующего столетия, при Ришелье, с именем которого связан решающий этап на пути подготовки и осуществления колониальной политики французского абсолютизма, усилия французов стали давать желаемые результаты.
      В 1642 г. была создана Восточная французская компания во главе с капитаном Риго (Рико), в задачу которой входила колонизация Мадагаскара и близлежащих островов. Компания должна была установить власть Франции над Мадагаскаром от имени короля и церкви в целях "проповедования туземцам истины католической религии", а главное - обеспечения безопасности торговли Франции в Индийском океане: на острове можно было организовать стоянку для французских кораблей, направлявшихся в Индию. Судя по всему, среди пайщиков компании был и Этьенн де Флакур.





      Для создания колонии на Мадагаскаре директора компании решили послать туда на короткий срок одного из своих служащих, Прони. В марте 1642 г. он отплыл на остров. Там Прони без затруднений добился у "короля" области Ануси (на юго-восточной оконечности Мадагаскара) А. Рамаша разрешения на создание первого опорного пункта французов Форт-Дофина. Однако деятельность Прони, не дававшая ощутимых выгод, с одной стороны, и резко обострившая взаимоотношения с местным населением, что поставило под угрозу возможность сохранения колонии, - с другой, вызвала недовольство руководства компании. Прони решено было заменить. Выбор пал на Этьенна де Флакура.

      Он родился в Орлеане в 1607 г. в семье, и по отцовской и по материнской линии связанной с самыми знатными дворянскими фамилиями города. Его отец, также Этьенн, видимо, занимался торговлей, а в 1626 г. был назначен эшевеном (судебным заседателем городской муниципии) на должность, которую уже занимали в свое время некоторые из его предков. Отец умер в 1631 г., когда сыну было 24 года. Можно сказать, что будущий "правитель" Мадагаскара принадлежал по происхождению и к знати, и к нарождавшимся буржуазным слоям. Он окончил коллеж при университете в родном городе. Там он изучал латынь и греческий, которые в ту пору были основой всякого обучения, познакомился с географией, историей и большинством таких наук, которые были необходимы для занятия торговлей. Флакур побывал в Италии, Германии, Нидерландах, Англии, по возвращении женился и осел в Париже. Благодаря дяде и тестю Ж. де Луану, в то время генеральному секретарю Министерства по морским делам и члену Восточной французской компании, Флакур был назначен ее директором.

      Какие же мотивы способствовали выдвижению Флакура "правителем" Форт- Дофина? Его опыт в торговых делах и организаторские способности. Но не только это. От некоторых колонистов-католиков поступили жалобы на то, что Прони, будучи протестантом, мешает им отправлять католический культ, не заботится о распространении католической веры среди местного населения. Флакур был католиком, и это вполне устраивало директоров компании, которые заявили, что на остров отныне не будет допущен ни один еретик. Между новым "правителем" и членами компании был заключен договор. Флакуру была обещана 25-я часть прибылей компании. Члены ее обещали ему также присылать каждый год корабль с провизией и предоставлять необходимую помощь.

      Флакуру предписали отослать Прони во Францию, дать отчет об использовании фондов компании, но, главное, восстановить все виды торговли и наладить взаимоотношения с местным населением, что помогло бы осуществить замыслы Франции2. Вместе с Флакуром на Мадагаскар отправилась группа из 80 человек - солдаты и колонисты, частично знакомые с ремеслами: кожевники, кузнецы, столяры и др., в большинстве люди случайные, склонные к авантюрам и жадные до денег. По просьбе компании папский нунций во Франции кардинал Баньи направил на остров двух служителей церкви - Наккара и Гондрэ.

      Правление Флакура на Мадагаскаре длилось более шести лет: с 4 декабря 1648 г. до 12 февраля 1655 г., и за это время он предпринял немало грабительских экспедиций, активно "обращал" туземцев в католическую веру, исследовал остров. Однако укрепление позиций Франции на острове давалось Флакуру с большим трудом. Менее чем за год после прибытия нового "правителя" как в самом Форт-Дофипе, так и во время экспедиций умерло 50 человек, а те, которые выжили, были больны. Колопистам не хватало всего - продовольствия, одежды, медикаментов. Они кое-как перебивались тем, что доставали у местных жителей домашнюю птицу, которую или покупали за грошовую цену, или просто отнимали. Положение их немного улучшилось летом 1649 г., когда из плавания к отдаленным районам острова и близлежащим островам возвратился "Св. Лаврентий" под командованием Р. Лё Бура (на этом корабле Флакур прибыл на Мадагаскар). Нагруженный рисом и другими продуктами, корабль доставил и 12 мятежников, ранее сосланных Прони на один из Маскаренских островов.

      Спустя месяц Флакур отдал приказ Лё Буру установить над этим островом власть французского короля. Пять недель потратил капитан, чтобы добраться до острова, которому дал имя Бурбон. Там он оставил быка и четырех телок для увеличения местного стада. По возвращении в Форт-Дофин Лё Бур получил новое распоряжение Флакура - отправиться во Францию с грузом товаров (кожами, табаком, алоэ, воском, камедью, сандаловым и тамариндовым деревом), а также многочисленными образцами местных продуктов. Для защиты товаров во время плавания Флакур отдал капитану тех, кто поднимал мятеж против Прони, кто прошел предписанный срок службы и самого Прони, присутствие которого мешало Флакуру. "Св. Лаврентий" отплыл в феврале 1650 г., и "правитель" остался со 108 колонистами.

      Флакур прекрасно знал, что аборигены, обозленные грабежами и убийствами, ждали лишь дня, удобного для отмщения. Поэтому он решил сам отправиться во Францию, чтобы проинформировать компанию о своем печальном положении. Управление колонией он предполагал доверить двоим из близких ему людей - лейтенантам Анжелёму и Куйяру. Боясь, что колонисты будут чинить препятствия, он хранил молчание о своих намерениях. Осуществить отъезд Флакур мог только под предлогом закупки провизии и боеприпасов или у португальцев в Мозамбике, или у голландцев на Маврикии.

      23 декабря 1653 г. баркас водоизмещением 40 т, над сооружением которого долго работали колонисты, отчалил от берегов Форт-Дофина, увозя правителя и нескольких матросов. Как же был удивлен экипаж, когда Флакур, лишь только колония скрылась из виду, отдал приказ лоцману взять курс на Францию! Однако, к несчастью для Флакура, после нескольких дней плавания разразилась жестокая буря. Баркас не мог преодолеть сопротивления волн и вынужден был вернуться на Мадагаскар. После 20-дневного отсутствия Флакур бросил якорь в бухте Форт-Дофина. Его возвращение в колонию было встречено ропотом.

      В августе 1654 г. на Мадагаскар прибыли два французских корабля под командованием де Лафоре-Деруайе. Капитан сообщил Флакуру о том, что компания дала ему отставку, а корабли эти направлены сюда маршалом и герцогом де Ламейерэ, который, воспользовавшись затруднениями мадагаскарского гарнизона и инертностью компании, добился у короля уступки ему прав последней. Флакур перед отъездом произвел опись наиболее ценного из того, что оставалось в Форт-Дофине, и не отказал себе в удовольствии организовать несколько набегов на соседние районы с целью грабежа коренного населения. Впрочем, Флакур занимался на острове не только этим: в интересах французской колонизации Мадагаскара он провел географические и этнографические изыскания.

      28 июня 1655 г. Флакур прибыл в Нант с семью французами и четырьмя малагасийцами. Уже на следующий день он сообщил об этом своему брату, члену компании, с просьбой оповестить других пайщиков. Те были весьма встревожены сообщением, что уже к тому времени расходы на колонизацию Мадагаскара возросли до 450 тыс. ливров. Некоторое время спустя, используя покровительство Людовика XIV, они организовали новую компанию - по торговле с Мадагаскаром и Индиями. Ее капитал в 1 млн. ливров состоял из 100 паев (акций) по 10 тыс. ливров каждая. Компания должна была управляться четырьмя директорами, избираемыми ежегодно на всеобщей ассамблее пайщиков, обладавших голосами соответственно числу их акций. В случае равенства голосов решающее слово принадлежало главе Совета компании.

      Король даровал новой компании те же привилегии, что были предоставлены до этого компании по освоению островов Америки. Компания получила исключительное право на торговлю с Мадагаскаром, населением бухты Салданья и мыса Доброй Надежды, а также других близлежащих местностей. Король разрешил ей использовать для экспедиций военные корабли. Все имущество прежней компании, включая снаряжение и провизию, а также все сооружения на Мадагаскаре и на других островах, переходили в собственность новой компании, но без обязательства выплачивать долги компании Риго. Подчеркивалось, что экспедиции, включая отправку ремесленников, солдат и миссионеров, должны были организовываться за счет самой компании.

      Едва новое общество было образовано, как де Ламейерэ стал готовить отправку корабля на Мадагаскар. В декабре 1659 г. корабль отплыл на остров. В качестве "правителя" колонии члены новой Восточной компании решили опять направить Флакура. Согласно контракту, заключенному между ним и компанией, ему было обещано ежемесячное жалованье в 200 ливров. За восемь дней до отъезда, назначенного на 12 мая 1660 г., Флакур подучил королевскую грамоту, в которой говорилось, что он вновь назначен "правителем" Мадагаскара. Ему вменялось в обязанность блюсти интересы католической церкви, короля, компании, а также доверялась "защита" Мадагаскара и близлежащих островов. Флакуру предоставлялись самые широкие полномочия, носившие откровенно колонизаторский характер, ибо под его власть передавались не только французские колонисты и военные, которые находились или могли прибыть на остров, но и местные жители. "Правителю" придавались и судебные функции. Иначе говоря, Флакур мог делать все, что угодно, лишь бы это отвечало интересам короны и компании. Практически он получил все, о чем мечтал, строя свои планы колонизации Мадагаскара.

      Флакур отплыл из Дьепа 20 мая 1660 года. Он увозил в Форт-Дофин около 200 человек, в том числе моряков и солдат, а также нескольких миссионеров. Корабль сразу же стали преследовать неудачи. Плохая погода вынудила капитана искать защиту в одном из английских портов, и он снова поднял якорь лишь 1 июня. Потом корабль застигла буря, но и это было не все. 10 июня на параллели Лиссабона корабль атаковали три пиратских фрегата. Французы приготовились к защите, однако огонь, добравшийся до порохового погреба, вызвал взрыв, и судно погибло. Лишь 17 человек были спасены корсарами и проданы в рабство в Алжир. Среди погибших был и Этьенн де Флакур. Ему не удалось принять участие в реализации намеченного им плана колонизации Мадагаскара.

      План этот, однако, был принят во внимание правительственными кругами. Главным орудием в деле проникновения на остров и закрепления на нем Флакур, опираясь на собственный опыт деятельности в роли "правителя" Мадагаскара, считал католицизм. Правда, в отношении местных жителей он был согласен на сохранение их обычаев и верований в том случае, если последние можно было как-то примирить с требованиями католической религии. Важную роль Флакур отводил, поэтому миссионерам. Основным средством получения прибылей он считал ограбление местных жителей, в частности путем взимания с них натуральной ренты за пользование земельными участками, которые Флакур собирался объявить собственностью компании. Он высказал и ряд пожеланий колонистам по сугубо хозяйственным, экономическим вопросам: он рекомендовал выращивать табак, индиго, сахарный тростник и другие культуры, разводить пчел, шелковичных червей, охотиться, добывать полезные ископаемые, драгоценные камни и золото в горах и реках, янтарь на морском берегу, мечтал о развитии на Мадагаскаре текстильной и металлургической промышленности, предлагал присылать на остров ремесленников и знатоков разведения различных сельскохозяйственных культур.

      Флакур считал необходимым, чтобы корабли, следующие во Францию и нагруженные продуктами с Мадагаскара, заходили с целью торгового обмена и в порты Южной Америки и островов Карибского моря, по прежде всего в порты Южной Африки и Индии. Он всячески расхваливал Мадагаскар, его природные богатства и высказал ряд советов о направлениях дальнейшей колонизации острова. С этой целью Флакур считал необходимым прислать на Мадагаскар 500 человек, однако был против отправки туда и на другие острова деклассированных элементов, во всяком случае мужчин (для женщин же, имея в виду перспективу создания постоянных поселений, делал исключение). Чтобы осуществить эти планы, нужны были большие средства (по мнению Флакура, 150 тыс. ливров). Поскольку внимание колонизаторов из других западноевропейских стран было тогда приковано к Индии, он полагал, что Мадагаскар можно использовать как отправной пункт для распространения французской колонизации в "южных землях". Так что в принципе деятельность и планы Флакура укладываются в историю т. н. первоначального накопления.


      1. Deschamps H. Histoire de Madagascar. P. 1972, p. 39.
      2. По возвращении во Францию Флакур опубликовал подробные записи о своей деятельности на Мадагаскаре (Histoire de la grande isle Madagascar. Composee par le sieur de Flaccmr. P. 1558, 1661).

      Вопросы истории. - 1988. - № 7. - С. 176-179.