Saygo

Союз Чиней и Нгуенов в XVI в.

1 сообщение в этой теме

А. Л. Федорин. Политическая история военно-феодальной группировки Нгуенов-Чиней из Тханьхоа и ее роль в истории Вьетнама в XVI в.1

В начале ХVI в. в силу ряда причин социально-экономического и политического характера централизованное феодально-бюрократическое государство династии Ле Шо (1428—1527)2, существовавшее на территории современного северного и центрального Вьетнама (см. карту на с. 145) уступило место власти военно-олигархических группировок 3. В отличие от предыдущего периода, когда главную роль в соперничестве за власть играли столичные сановники, в первой четверти XVI в. на политическую арену выходят провинциальные военно-феодальные роды, объединявшиеся в процессе междоусобной борьбы во все более крупные союзы. К середине 20-х гг. наиболее мощная из таких группировок во главе с родом Маков из Нгизыонга сумела взять верх над другими и поставила под свой контроль практически всю территорию Дайвьета (самоназвание вьетского государства в 1054—1400 и 1428—1802 гг.). В 1527 г. глава рода Мак — Мак Данг Зунг (1483—1541)4 — официально объявил себя первым императором новой династии, низложив последнего из Ле Шо, власть которых к тому времени уже носила чисто номинальный характер. Устрашенная военной мощью победившей группировки феодальная знать Дайвьета в целом признала новую династию. Исключение составила часть военных феодалов из сы5 Тханьхоа (родины династии Поздние Ле), которые с приходом новой династии потеряли ряд привилегий, перешедших к феодалам родина рода Маков — сы Хайзыонг. Тханьхоа и примыкающая к ней с юга Нгеан стали базой сопротивления Макам, и именно отсюда им в конце XVI в. был нанесен смертельный удар.

Настоящая работа посвящена политической истории военно-феодальной группировки Тханьхоа от момента создания до установления ею господства на всей территории Дайвьета (1529–1593). В исторической литературе до сих пор отсутствует достаточно подробное и непротиворечивое изложение событий в средневековом Вьетнаме XVI в., что создает сложности при проведения исследований по социально-экономической и культурной истории страны в этот интереснейший период, во многом затрудняет правильное понимание структуры вьетских государств в XVII–XVIII вв. Данные доступных нам источников по истории Дайвьета в XVI в. весьма скудны (даже по сравнения с более ранними этапами)6. Это позволяет в рамках относительно небольшой по объему работы учесть практически всю имевшуюся информацию и добиться сравнительно высокой степени однозначности заключений и выводов.

* * *

Борьба военной олигархии сы Тханьхоа и Нгеан против рода Мак и его союзников началась еще до 1527 г. и вначале носила в основном военный характер. Большинство феодалов этих провинций всячески поддерживали самые различные выступления в пользу Ле Шо в своих сы и в дельте Красной реки, а когда те в конце 20-х гг. XVI в. постепенно пошли на убыль, подавленные новой династией, подняли в Тханьхоа крупное восстание, которое возглавил потомок императоров Ле Шо (по женской линии) — Ле И. После разгрома восстания (1531), потребовавшего от Мак Данг Зунга мобилизации всех ресурсов, феодальная знать двух южных сы была обезглавлена и на некоторое время переста¬ла представлять опасность для центральной власти.

Меньшая часть военных феодалов Тханьхоа не присоединилась к восстанию Ле И и вела борьбу с Маками самостоятельно, в основном партизанскими методами. После оккупации Тханьхоа Маками в 1531 г. многие из них были вынуждены эмигрировать с семьями и личными дружинами в соседнее лаосское государство Лангсанг. Король Лангсанга Поисарат принял беглецов благосклонно и позволил им обосноваться в местности Шамтяу (территория современной лаосской провинции Самныа). Лидером этой группы был Нгуен Ким — представитель одного из самых знатных и мощных военно-феодальных родов сы Тханьхоа — рода Нгуенов из Тонгшона7.

К группировке Нгуен Кима вскоре присоединились другие крупные роды из Тханьхоа и Нгеана, в том числе некоторые участники разгромленного восстания Ле И. В Шамтяу со своими дружинами прибыли Чинь Зуи Тхуан, Ле Лан, Динь Конг, Данг Линь и другие известные в то время военачальники. Чинь Зуи Тхуан и Ле Лан вывезли с собой младшего сына императора династии Ле Шо — Ле И8 (1496—1522)9 — восемнадцатилетнего Ле Виня (1514—1548), которого в 1533 г. союзники объявили императором10. В год его коронации в Китай кружным путем (через Чампу морем до Гуанчжоу) был направлен посол (брат Чинь Зуи Тхуана), которому поручалось сообщить Минам о восстановлении династии Поздние Ле и добиться от них организации похода против Мак Данг Зунга. В 1536 г. на север с таким же заданием отправилось еще одно посольство.

Замыслы шамтяусского двора были близки к осуществлению. После длительного изучения вопроса администрация Минов признала Мак Данг Зунга узурпатором и обязала губернаторов шести южных китайских провинций направить в Дайвьет армию «для восстановления порядка». Однако Мак Данг Зунгу до начала военных действий удалось договориться с этими губернаторами, которые за взятки взялись «походатойствовать» за него перед минским двором. В конце концов поход был отменен в обмен на выполнение Маками целого ряда тяжелых и унизительных для Дайвьета условий. Что касается императора Ле Ниня, то его послам после многолетнего ожидания было заявлено, что минскому двору недостаточно предъявленных доказательств прямого родства их суверена с главной ветвью династии Поздние Ле. Послам было обещано, что к Ле Ниню будут направлены специальные китайские чиновники, и если тем предъявят необходимые доказательства, то «императору Ле предоставят право управлять четырьмя фу сы Тханьхоа». Это обещание выполнено не было, более того, послам даже не разрешили вернуться на родину. Лидеры шамтяусской группировки, по всей вероятности, не очень рассчитывали на вмешательство китайцев и с самого начала готовились к решительной вооруженной борьбе с Маками. По опыту прошлых лет они знали, что опора только на Тханьхоа и Нгеан, скорее всего, приведет к поражению, поэтому постоянно стремились найти союзников в других частях страны. В отличие от Маков, основной упор южане сделали на весьма привлекательный для большей части населения страны лозунг реставрации Поздних Ле, пользовавшихся высоким авторитетом благодаря популярности внутриэкономической и военной политики первых императоров этой династии и относительному спокойствию и порядку, царившему в Дайвьете в период их правления. В рамках этой линии в начале 30-х гг. в соседнюю горную сы Хынгхоа с целью воспрепятствовать проникновению сюда Маков и захватить проходы в дельту Красной реки был послан Данг Динь. Кроме того, в этот же период Нгуен Киму удалось заключить союз с давним соперником Маков в сы Хайзыонг — военно-феодальным родом By Ван Уена, который после возвышения новой династии не покорился ей, а ушел на север в сы Туенкуанг, превратив эту провинцию фактически в свою вотчину, независимую от центральной власти11. В 30-х гг. XVI в. группировка Нгуен Кима стала серьезной военной силой, с которой нельзя было не считаться, тем более, что в своей массе входившие в нее отряды состояли из хорошо обученных воинов–профессионалов, располагавших к тому же тридцатью боевыми слонами12.

Маки ощущали исходящую из Лансанга опасность и принимали соответствующие меры. В сы Тханьхоа с армией был направлен второй сын Мак Данг Зунга — Мак Тьинь Чунг13. Кроме того, в отличие от других провинций, сюда в 1532 г. были назначены не один, а два военных губернатора: для северной (Лe Фи Тхыа) и южной (Зыонг Тяп Нят)14 ее части, с тем чтобы они «осуществляли взаимный контроль». Впрочем, и тот, и другой губернатор были родом из Тханьхоа, поскольку любые иные не смогли бы, по-видимому, закрепиться здесь и не имели бы реальной власти. Уже через пять лет Ле Фи Тхыа ушел в Шамтяу вместе с частью войск, находившихся под его командованием.

Шамтяуссцы впервые опробовали свои силы лишь в 1539 г., совершив набег на уезд Лойзыонг (Тханьхоа). Во главе отряда стояли младшие представители наиболее мощных родов группировки — зять Нгуен Кима Чинь Кием (1502—1570) из Виньфука (Тханьхоа) и родственник Чинь Зуи Тхуана из Лойзыонга (Тханьхоа) Чинь Конг Нанг15. Приводимый в источниках список участников военной кампании 1539 г. недвусмысленно свидетельствует, с одной стороны, о социальном характере шамтяусского движения (силы его почти полностью состояли из своеобразных «офицерских частей»), а с другой — об узости его географической базы. Относительно небольшой отряд Чинь Киема, имевший весьма ограниченную задачу, включал одиннадцать полководцев с титулом куанконг, каждый из которых в силу занимаемого положения мог сам возглавить и более крупный экспедиционный корпус. Из пяти известных нам поименно полководцев четверо (Чинь Кием, Чинь Конг Нанг, Лай Тхэ Винь и Ха Тхо Тыонг) были уроженцами Тханьхоа и один (Буй Та Хан) — Куангнама.

В следующем походе в 1542 г. войсками командовал сам Нгуен Ким. Его нападение на ряд уездов Тханьхоа и Нгеана было еще более успешным. Стоящие в этих сы войска Маков были набраны здесь же; экономически и социально они были крепко привязаны к своим военно-феодальным лидерам, находившимся в Шамтяу. Они практически не оказывали сопротивления и зачастую целыми гарнизонами переходили на сторону Нгуен Кима.

Поверив в свои силы, шамтяуссцы в следующем 1543 г. полностью захватили сы Тханьхоа. Мак Тьинь Чунг вынужден был отступить, а губернатор северной части провинции Зыонг Тяп Нят вместе со своими войсками поспешил перейти на сторону императора Ле Ниня, стоявшего во главе наступавших. В тот год войска сторонников Ле уже не вернулись на свои базы в Шамтяу, обосновавшись в административном центре Тханьхоа крепости Тайдо. Вскоре сюда прибыли все ведущие военачальники южан во главе с Нгуен Кимом и Динь Конгом. Одновременно с Тханьхоа шамтяусская группировка установила полный контроль и над Нгеаном. Резко уменьшилось влияние Маков и в более южных провинциях Куангнам и Тхуанхоа16.

Усиление южан сопровождалось борьбой за власть среди их вождей. При этом инициатива во многом исходила от Нгуен Кима, который стал убирать с политической арены своих реальных и потенциальных конкурентов из числа крупнейших феодалов. В 1543 г. по обвинению в подготовке заговора был казнен глава рода Чиней из Лойзыонга Чинь Конг Нанг, унаследовавший от умершего за год до этого своего родственника Чинь Зуи Тхуана широкие военные права и привилегии и быстро набиравший силу. Еще раньше, в 1541 г., под этим же предлогом и также по приказу Нгуен Кима был убит примкнувший к шамтяуссцам военный губернатор южной части Тханьхоа, крупный военный феодал Ле Фи Тхыа. Однако в 1545 г., во время похода на сы Шоннам, сам Нгуен Ким пал жертвой междоусобной борьбы: он был отравлен бывшим военным губернатором северной части Тханьхоа Зыонг Тяп Нятом, который, однако, не решился претендовать на власть и бежал к Макам.

В рядах противников Маков род Нгуен Кима и его сторонники были значительно сильнее остальных и без особых осложнений сохранили в своих руках ведущие позиции, тем более, что по обычаям того времени военная власть была наследственной. Сыновья Нгуен Кима — Нгуен Уонг (до 1524 — после 1548) и Нгуен Хоанг (1524—1613) — были слишком молоды и неопытны в военных делах, и все военные и гражданские полномочия, большинство должностей и титулов умершего главы рода захватил его зять, уже упоминавшийся Чинь Кием из Виньфука. Его приходу к власти во многом способствовало успешное отражение именно под его руководством контрнаступления Маков в том же 1545 г.

Следующие пять лет новый вождь южан посвятил закреплению в южной части Дайвьета и подготовке армии к войне против Маков. Важным мероприятием в этом плане стало создание главной ставки императора и его двора в Иенчыонге — труднодоступном районе уезда Тхуингуен (Тханьхоа). Стабилизация власти Чинь Киема происходила в относительно благоприятных условиях, так как в этот период при дворе Маков вспыхнула междоусобная борьба, и за пять лет северяне не смогли предпринять ни одной попытки вернуть себе утраченные территории.

Приход к власти Чинь Киема ознаменовал качественно новый этап ранней истории группировки. При нем окончательно сформировался последовательный и долгосрочный курс лидеров нового рода — рода Чиней из Виньфука — на захват всей власти в государстве и придание наследственного характера этой власти в рамках рода, не являвшегося императорским. Главная угроза этому курсу внутри коалиции сторонников Ле исходила в первую очередь от представителей династии Ле Мат и прямых наследников Нгуен Кима. Необходимо отметить, что до 1545 г. император Ле Нинь, несомненно, играл активную роль в движении. Именно под его руководством было осуществлено победоносное наступление на Тханьхоа в 1543 г., и именно он возглавил в начале 1545 г. поход на Шоннам, сорвавшийся из-за замешательства в рядах южан в связи со смертью Нгуен Кима. Но уже в том же году Чинь Кием фактически полностью лишил Ле Ниня всякой военной власти17, а в 1548 г. тот неожиданно умер в возрасте лишь 34 лет. Преемника Ле Ниня — Ле Хуена (1534—1556)18, которому в тот год едва исполнилось 14 лет, некоторое время можно было не брать в расчет. Вскоре скончался старший сын Нгуен Кима — Нгуен Уонг, получивший во праву наследования титул куанконг и бывший одно время первым заместителем Чинь Киема по делам армии. Источники в один голос говорят о причастности Чинь Киема к его смерти. Младший брат Нгуен Уонга Нгуен Хоанг по свидетельству хроник был оставлен в живых лишь из-за отсутствия «чрезмерных амбиций» и благодаря заботам своей старшей сестры Нгуен Тхи Нгок Бао, являвшейся женой Чинь Кие¬ма.

В 1550 г. в Дайвьете произошли события, существенно изменившие соотношение сил между Чинями и Маками. Род Маков, напуганный чрезмерным усилением своего союзника рода Ле из Донгшона (Тханьхоа), попытался устранить его главу Ле Ба Ли19, который обладал всеми возможными высшими военными должностями и титулами и командовал четвертой частью провин¬циальных войск Маков — Южной армией20. Последовавшие за этим бегство Ле Ба Ли в Тханьхоа вызвало переход на сторону Чиней целого ряда военных и гражданских чиновников Маков, связанных с родом Ле Ба Ли. В числе предложивших в то время свои услуги Чинь Киему были уже тогда известные генералы Ле Кхах Тхан (сын Ле Ба Ли), Нгуен Куен (зять Ле Ба Ли), Данг Хуан, Нгуен Хыу Лиеу, а также несколько высокопоставленных гражданских чиновников, в частности, Нгуен Тхиен, длительное время занимавший одновременно три ключевых поста в административном аппарате династии Мак, и прославившиеся позднее Фунг Кхак Кхоан и Буй Бинь Уен21. Чуть позднее на сторону южан перешел еще один союзник Ле Ба Ли, один из наиболее могущественных феодалов сы Шонтэй Нгуен Кхай Кханг, занимавший пост командующего Западной армией Маков.

После присоединения к Чиням новой группы крупных военных феодалов противники Маков значительно усилились в военном отношении, однако появление в их рядах новых ярких лидеров усилило внутреннее недоверие и натянутость среди военной верхушки, временами переходящее в открытое соперничество. В конечном итоге это не позволило «сторонникам Ле» добиться быстрой победы. Когда в 1551 г. Ле Ба Ли и Нгуен Кхай Кханг при поддержке давнишних союзников Чиней — туенкуангского рода By — самостоятельно захватили всю правобережную часть дельты Красной реки, включая столицу страны Тханглонг (современный Ханой), Чинь Кием не позволил императору Ле Хуену отправиться на север и не оказал должной помощи организаторам похода, хотя это сразу могло решить исход борьба. На следующий год Чинь Кием сам возглавил поход на север, однако в действиях его войск не было должного единства и сплоченности, и, несмотря на ряд побед, он не стал закрепляться на завоеванной территория и после завершения кампании отошел назад в сы Тханьхоа.

В начале 50-х гг. XVI в. армия южан, как и прежде, представляла собой скорее лишь союз крупных дружин, и Чинь Киему пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться ее централизации. Условия для решення внутренних проблем были весьма сложными, поскольку во владениях Маков обстановка стабилизировалась, и они самым серьезным образом занялись реше-нием «южного вопроса». В частности, в 1555 и 1557 гг. известный полководец северян Мак Кинь Диен дважды высаживал крупные морские десанты на побережье сы Тханьхоа, правда оба раза без особого успеха. Тем не менее, благодаря усилиям Чинь Киема во второй половине 50-х гг. в рядах «сторонников Ле» наметилась явная тенденция к консолидации. Она отчасти была связана с уходом с политической арены главных конкурентов рода Чиней из Виньфука Ле Ба Ли и Нгуен Тхиена, умерших в 1557 г. Их смерть, по всей вероятности, не была обусловлена открытым конфликтом; об этом свидетельствуют присвоение им пышных посмертных титулов, а также тот факт, что многие их сторонники остались на стороне Чиней22. После смерти Ле Ба Ли и Нгуен Тхиена Чинь Кием поспешил избавиться от Нгуен Кхай Кханга, причем сделал это достаточно традиционно. В конце 1558 г., когда южанам удалось временно поставить под свой контроль горные районы сы Шоннам, Чинь Кием запретил Кхангу после окончания похода возвращаться в Тханьхоа, приказав остаться в этой провинции в качестве военного губернатора. Для Нгуен Кхай Кханга, который был лидером знати в Шонтае, а для Шоннама «чужаком», шансы удержаться здесь были минимальными, и он, чувствуя свою слабость, попытался договориться с Маками, но был ими обманут, схвачен и казнен.

50-е гг. XVI в. отмечены продолжением и дальнейшей конкретизацией курса Чинь Киема на превращение рода Чинь в полу¬официальную династию, управляющую всеми сферами жизни страны. Как и раньше, основные репрессивные меры в плане реализации этого курса были направлены против представителей династии Ле Мат и потомков Нгуен Кима. В 1556 г. вновь «безвременно» (в возрасте 22 лет) умер император Ле Хуен. С его смертью пре¬секлась главная ветвь династии. Одно время Чинь Кием подумывал о том, чтобы самому стать императором, однако и положение в стране, и ситуация внутри коалиции оставались недостаточно стабильными для отказа от лозунга реставрации Ле, и он счел более разумным возвести на трон дальнего родственника Ле Хуена — Ле Зуи Банга (1530–1573)23. Новый император был в зрелом возрасте, однако сомнительность его прав на престол ставила его в полную зависимость от «благодетеля» Чинь Киема, по приказу которого он был найден и доставлен в Иенчыонг.

Не решившись по каким-то причинам убрать своего близкого родственника Нгуен Хоанга, который позднее мог составить конкуренцию роду Чинь, Чинь Кием в 1558 г. все же отправил его подальше от императорского двора на южные границы своих владений, сделав его военным губернатором сы Тхуанхоа. Как и другим провинциальным военным губенаторам, Нгуен Хоангу были предоставлены самые широкие права, ограниченные лишь предписанием направлять часть собираемых налогов на содержание армии Чиней и императорского двора. Назначенный в том же году военным губернатором более южной сы Куангнам, один из основателей шамтяусского движения Буй Та Хан вскоре признал первенство Нгуен Хоанга, под контролем которого таким образом оказался весь юг чиньских владений. Тем не менее от двора тот был удален, чего Чинь Кием и добивался.

Важным фактором укрепления исключительности позиций Чинь Киема и всего рода Чинь в рамках южнодайвьетской группировки стало исчезновение в армии южан после смерти в 1561 г. Динь Конга должности военачальника, который занимал бы ярко выраженное второе место. Вслед за лидером теперь следовало сразу несколько видных генералов, ни один из которых не выделялся из общей массы. Еще одним шагом, который предпринял вождь южан в целях концентрации власти в руках своего рода, стало выдвижение на ключевые посты в армии родственников и земляков. Ведущие роли среди военчальников южан во второй половине 50-х гг. XVI в. занимали уроженец уезда Виньфук Фам Док, объявленный приемным сыном Чина Киема, родные сыновья лидера Чинь Кой и Чинь Тунг, близкие родственники Чинь Куанг, Чинь Бать, Чинь Винь Тхиеу. После смерти Фам Дока в 1558 г. наиболее близким к Чинь Киему генералом стал другой уроженец Виньфука — Хоанг Динь Ай.

Несмотря на пополнение с севера, чиньская армия в 50-х гг. продолжала в целом оставаться «армией Тханьхоа»: из 13 чиньских генералов, упомянутых в хрониках при описании боевых действий 1550—1558 гг., 9 являлись уроженцами этой сы и один — Куангнама. Оставшиеся три — это перебежчики 1550 г. Нгуен Кхай Кханг, Нгуен Куен и Нгуен Миен. Сохранение военными феодалами Тханьхоа ведущих постов во многом способствовала неизменность установившихся в XV — начале XVI в. традиций наследования воинских полномочий в рамках крупных феодальных родов. Так, в 50–60-х гг. на смену своим отцам Лай Тхэ Виню и Ха Тхо Тыонгу во главе крупных военных отрядов (по-видимому, тех же самых) встают их сыновья Лай Тхэ Кхань, Лай Тхэ Ми и Ха Тхо Лок.

В конце 1559 г. Чинь Кием решил осуществить решающий поход против Маков, который отличался небывалым размахом: поми¬мо шестидесятитысячного корпуса из Тханьхоа, которым командо¬вал лично Чинь Кием, в нем также приняли участие союзники южан из Хынгхоа (Данг Динь) и Туенкуанга (род Ву). Без особого труда овладев сы Шоннам и Шонтай, Чинь Кием не стал штурмовать хорошо укрепленный Тханглонг, где сконцентрировались основные силы обороняющихся, а обойдя столицу, ударил по сы Киньбак и уже в первой половине 1560 г. очистил ее от войск Маков. Одновременно под контроль Чиней были поставлены северные горные провинции Тхайнгуен и Лангшон. В руках Маков, по существу, остались лишь две сы — Хайзыонг и Анкуанг.

В конце 1560 — начале 1561 гг. Чинь Кием попытался захватить родное сы Маков Хайзыонг, однако здесь темпы продвижения его войск существенно замедлились из-за ожесточенного сопротивления армии северян, поддерживаемой местным населением. Чиньские войска несли тяжелые потери, кроме того, отрицательное влияние на их боевой дух оказывал длительный отрыв от баз в Тханьхоа25.

В середине 1561 г. по инициативе Мак Кинь Диена и под его руководством северяне в качестве ответной меры высадили крупный морской десант в Тханьхоа. Отряды прикрытия Чиней в боях на побережье потерпели поражение и вынуждены были отойти к Иенчыонгу. Хотя штурм ставки императора Ле не принес Мак Кинь Диену успеха, Чинь Кием, обеспокоенный положением в тылу, сначала вернул в Тханьхоа Хоанг Динь Ая, а затем отвел и свои главные силы, обескровленные непрекращавшимися в течение двух лет сражениями. Еще до прибытия Хоанг Динь Ая Мак Кинь Диен также прекратил боевые операции и морем возвратился в Хайзыонг.

Военные действия 1559–1561 гг., по всей вероятности, были наиболее разрушительными для Дайвьета за весь период войн севера с югом с 1539 г. Указанное обстоятельство во многом определило относительную пассивность обеих сторон в последующее десятилетие (1561–1570). Военные операции Чиней в 60-х гг. отличались меньшими масштабами и узостью географических рамок: все походы предпринимались исключительно в соседнюю сы Шоннам (в 1562, 1564, 1565, 1566 и 1568 гг.)26. Со своей стороны. Маки в 1565 г. атаковали с моря побережье Тханьхоа и опустошили многие уезды этой провинции.

В конце 60-х гг. Чинь Кием тяжело заболел и, сознавая, что дни его сочтены, последние месяцы своей жизни посвятил окончательному оформлению наследственного характера власти своего рода. Поспешности Чинь Киема в этом вопросе способствовал неожиданный приезд из Тхуанхоа в Иенчыонг (впервые за 11 лет) Нгуен Хоанга, который, узнав о болезни своего родственника, по-видимому, решил разведать возможность занять его место по праву наследования Нгуен Киму. В 1569 г. Чинь Кием при жизни передал все свои военные полномочия старшему сыну Чинь Кою (до 1546–1584). Чуть раньше, с тем чтобы запугать поднимающих голову императорских родственников, Чинь Кием расправился с наиболее активным из них — младшим братом Ле Зуи Банга Ле Зуи Ханом, низведя его до простолюдина и приказав выжечь ему клеймо на лбу. В этих условиях Нгуен Хоанг, трезво оценив свои силы, не стал ввязываться в политические интриги в Иенчыонге и в самом начале 1570 г., за несколько дней до смерти Чинь Киема, возвратился в Тхуанхоа. При этом, вероятно в качестве «отступного», он выторговал официальное подтверждение своих прав на прямое управление самой южной сы Куангнам.

Через два месяца после смерти Чинь Киема против его преемника Чинь Коя был организован заговор, носивший необычный характер: его ядро составляли представители не высшего, а среднего звена командования чиньской армии — Ле Кап Дэ, Чинь Винь Тхиеу и Чинь Бать (последние два — представители правящего рода Чинь), имевшие всего лишь титул хау. Участники этого авантюрного заговора привлекли на свою сторону младшего брата Чинь Коя — Чинь Тунга? (1546–1620) и императора Ле Зуи Банга и заняли со своими отрядами Иенчыонг. Они потребовали от Чинь Коя отречения от власти в пользу брата и обратились с соответствующим призывом к войскам. Как и следовало ожидать, результаты этого призыва были ничтожными. К путчистам примкнули лишь четыре крупных военачальника, имевших титул куанконг, в том числе шоннамец Данг Хуан и нгеанец Фан Конг Тить. Весь «цвет» воинства Тханьхоа остался верен Чинь Кою. В частности, на его стороне выступили куанконги Лай Тхэ Кхань, Лай Тхэ Ми, By Шы Тхыок, Ле Кхак Тхан, Нгуен Хыу Лиеу, а также Нгуен Шы Зоан, Выонг Чан, Фам Ван Кхоай. Часть видных генералов (Хоанг Динь Ай, Ха Тхо Лок, Чинь Мо), пользуясь удаленностью своих гарнизонов от места событий, заняли выжидательную позицию. Положение заговорщиков выглядело безнадежным: верные Чинь Кою войска окружили Иенчыонг и приступили к его осаде. Силы были явно не равны, а помощи Чинь Тунг мог ожидать разве что от своего дяди Нгуен Хоанга27, находившегося, впрочем, слишком далеко от места событий. Однако развязка никак не наступала. Чинь Кой слишком долго вел переговоры с осажденными, а последовавший затем затяжной штурм Иенчыонга, несмотря на длительную подготовку, шел вяло.

Получив информацию о событиях в Тханьхоа, Маки в том же 1570 г. отрядили на юг свои отборные войска во главе с лучшими военачальниками, решив раз и навсегда покончить с Чинями. Перед лицом новой опасности Чинь Кой приказал приостановить осаду Иенчыонга и организовать оборону побережья. Контролируя наиболее боеспособные части чиньской армии, Чинь Кой, несомненно, смог бы оказать сопротивление нападавшим, однако неожиданно капитулировал. Этот акт вызвал резко отрицательную реакцию всей чиньской военно-феодальной верхушки. Командиры практически всех охранявших побережье гарнизонов, а также военачальники, остававшиеся до этого нейтральными, немедленно перешли на сторону заговорщиков. Большая часть генералов, находившихся под непосредственным командованием Чинь Коя, также покинула его лагерь и ушла в Иенчыонг. Таким образом, ситуация в стане Чиней резко изменилась: Чинь Кой остался практически в изоляции, а заговорщики получили в свое распоряжение почти все командование и армию «сторонников Ле».

Весь 1570 г. южане вели тяжелые оборонительные бои, поражение в каждом из которых грозило им катастрофой. Однако постепенно армия Маков стала выдыхаться. Во многом это было свя¬зано с ожесточенным сопротивлением, которое оказывали не только военные феодалы и их дружины, но и само население Тханьхоа, страдавшее от бесчинств пришельцев с севера. Маки сначала были вынуждены снять осаду с Иенчыонга и отойти на равнину, а в конце 1570 г. посадили свою армию на корабли и отплыли на север. Вместе с ними в Тханглонг отправился и Чинь Кой, которого сопровождали лишь два оставшихся верными ему куанконга — Лай Тхэ Ми и Нгуен Шы Зоан.

Успех заговора 1570 г. и дискредитация рода Чинь Чинь Коем привели к серьезным изменениям в военной верхушке чиньских владений. Многие привелегии Чиней, введенные и закрепленные Чинь Киемом, были поставлены под сомнение. Хотя Чинь Тунгу и удалось унаследовать от отца титул и некоторые должности, почетным главнокомандующим армии южан стал лично император Ле Зуи Банг. Было восстановлено второе после лидера место в чиньской армии, предоставленное руководителю заговора 1570 г. Ле Кап Дэ. Другие заговорщики, а также некоторые из генералов, присоединившихся к путчу позднее, получили вновь появившиеся должности, выделявшие их из числа прочих военачальников, что было не принято при Чинь Киеме. Власть ведущего рода — рода Чинь — была существенно ограничена по сравнению с предыдущим периодом, а самостоятельность и мощь других родов в рамках коалиции наоборот расширились. Это усилило и императора.

В 1571–1572 гг. противоречия и соперничество в правящей верхушке военно-феодальной группировки Тханьхоа постоянно усиливались. Уверовав в свои силы, Ле Кап Дэ при поддержке императора Ле Зуи Банга все больше оттеснял Чинь Тунга от реальной власти. В этой ситуации лидер рода Чинь пошел на контрпереворот против участников заговора 1570 г. Его опорой стали многочисленные генералы, принявшие в 1570 г. сторону Чинь Коя или оставшиеся нейтральными, поскольку они считали себя обделенными при раздаче наград за «победу» 1570 г. и оттесненными от ведущих ролей в армии участниками путча. В конце 1572 г. Ле Кап Дэ был вероломно убит во время посещения резиденции Чиней. Император Ле Зуи Банг бежал в горные районы Нгеана, но был схвачен и в 1573 г. по приказу Чинь Тунга убит. Трон был передан пятому сыну Ле Зуи Банга — семилетнему Ле Зуи Даму (1566–1599)28, находившемуся, естественно, под полным контролем Чинь Тунга. Вернув своему роду все полноту власти в южном Дайвьете, Чинь Тунг провел массовое повышение в чинах и титулах военной знати и тем самым ликвидировал разрыв между группами военачальников, образовавшийся после выдвижений 1570 г. Высокий чин был присвоен и Нгуен Хоангу, однако при этом было подтверждено указание Чинь Киема об отправке части налогов, собранных на крайнем юге, на нужды двора и армии Тханьхоа.

Военные действия 1570 г. позволили северянам перехватить инициативу на целое десятилетие. Набеги Маков на юг носили сезонный характер и повторялись практически каждый год. О слабости «сторонников Ле» в военном отношении в тот период говорит хотя бы тот факт, что вплоть до 1583 г. Чинь Тунг не смог осуществить ни одного похода на территорию, контролируемую Маками. В 70-х гг. в плен к северянам попали несколько ведущих южнодайвьетских генералов, в том числе Фан Конг Тить и Чинь Мо. Еще один — Ле Кхак Тхан — разуверившись в возмож¬ности противостоять Макам, в 1572 г. сам перешел на их сторону.

Несмотря на разрушительные набеги северян, владения Чиней к концу 70-х гг. постепенно выходили из кризиса. Стабилизации положения во многом способствовала окончательная победа на юге нового типа феодальных социально-экономических отношений, при котором главными действующими лицами в деревне стали военный феодал-помещик с одной стороны, и уже частично вышедший из-под контроля перерождающийся общины малоземельный крестьянин — с другой. Указанный тип отношений был более про¬грессивным, чем тот, при котором господствовали феодально-бюрократические группы и титулованные родственники императора, он позволял более полно использовать заложенные в обществе XVI в. экономические потенции и привел к формированию нового для Дайвьета многочисленного слоя средних и мелких военных феодалов, который стал надежной и мощной в экономическом и военном отношении опорой центральной власти. Интересы Чиней совпадали с интересами этих феодалов, что делало их союз весьма прочным: за весь XVI в. случаи предательства в армии южан со стороны коренных представителей сы Тханьхоа были практически исключены.

На начальном этапе становления нового типа феодальных отношений между феодальной верхушкой и крестьянами южных провинций существовали тесные экономические и социальные связи, которые позволяли чиньской администрации проводить согласованные меры, направленные на укрепление армии и разумное построение обороны. Обращают на себя внимание такие акции Чиней, как организация заблаговременного оповещения о приходе врага и эвакуация населения и материальных ценностей, предписание крестьянам сеять рис в менее удобные сроки, что снижало урожай, но позволяло полностью собрать его до прихода армии северян.

Ситуация в северных равнинных районах Дайвьета, находившихся под контролем Маков, отличалась от положения на юге. Отсутствие свободных земель и перенаселенность дельты Красной реки существенно препятствовали развитию здесь помещичьей собственности и класса средних и мелких помещиков, как такового. Набор армии северян по-прежнему осуществлялся преимущественно насильственным путем, и такие войска, несмотря на численное превосходство, с большим трудом могли соперничать с полупрофессиональными войсками южан.

В этих условиях сезонные походы Маков становились все ме¬нее эффективными, в ходе кампаний 1577—1583 гг. они чаще терпели поражения, чем добивались побед. В конце концов это привело к отказу северян от ежегодных операций на юге. Неудачей Маков завершилась также попытка расправиться с союзниками Чиней в Хынгхоа и Туенкуанге (1579).

Пользуясь ослаблением давления с севера, Чинь Тунг возобновил активные операции на территории маковских владений и, начиная с 1583 г., практически ежегодно наносил удары по провинциям Шоннам и Шонтай. Особенно успешными были его походы в 1587–1589 гг., когда Макам было нанесено несколько чувствительных поражений. Обеспокоенные северяне были вынуждены предпринять срочные меры по восстановлению и обновлению своих укреплений, прежде всего в районе столицы. Положение северной династии существенно осложнялось катастрофической засухой и голодом в дельте Красной реки в 1589—1590 гг.

Почувствовав слабость противника, Чинь Тунг в конце 1591 г. предпринял решающее наступление на север. В сы Шонтай состоялось генеральное сражение, в котором, несмотря на значительное численное превосходство, Маки под руководством императора Мак May Xoпa (1560–1592)29 потерпели сокрушительное поражение. Через две недели южане штурмом взяли Тханглонг, а еще через два месяца овладели практически всей территорией Дайвьета к югу от Красной реки. Лето 1592 г. Чинь Тунг и его войска провели в Тханьхоа, но осенью вновь вернулись на север. На этот раз сопротивление Маков было менее ожесточенным, чем в начале года, и южане без особых усилий вновь овладели Шоннамом, Шонтаем, а также Тханглонгом. Многие военачальники Маков, не принадлежащие к их роду, стали открыто вместе со своими войсками переходить на сторону Чинь Тунга. Этот процесс особенно усилился после пленения и казни в конце 1592 г. Мак May Хопа.

Завоевание Чинями сы Хайзыонг и Киньбак также началось весьма успешно, однако в конце 1592 г. южане стали все чаще сталкиваться здесь с серьезными трудностями. На рубеже 1592 и 1593 гг. остатки армий северной династии объединились вокруг объявившего себя императором сына Мак Кинь Диена — Мак Кинь Тьи, нанесли Чиням ряд поражений и сумели очистить от противника почти всю территорию Хайзыонга и Киньбака. После разгрома и гибели Мак Кинь Тьи весной 1593 г. «центром притяжения» Маков стал другой сын Мак Кинь Диена — Мак Кинь Кунг, также объявленный императором. Кроме того, практически в каждом уезде сы Хайзыонг появились самостоятельные военные отряды, которые вели против Чиней партизанскую борьбу. Бои здесь стали носить затяжной, ожесточенный характер. Для участия в них Чинь Тунгу пришлось привлечь своих старых союзников — род By из Туенкуанга, а также вызвать из Тхуанхоа Нгуен Хоанга и его войска. Именно под руководством Нгуен Хоанга в середине 1593 г. остатки Маков во главе с императором Мак Кинь Кунгом были вытеснены в труднодоступные горные районы сы Иенкуанг. Еще раньше Чинь Тунг организовал торжественнуй церемонию возвращения в столицу Ле Зуи Дама, как бы подводя предварительный итог семидесятилетней борьбы за господство в Дайвьете южной и северной военно-феодальных группировок.

Сопротивление Маков продолжалось еще почти 80 лет, неоднократно чаша весов колебалась и в пользу южан, и в пользу северян. Не раз Маки вновь занимали Тханглонг, а Чини были вынуждены отступать далеко на юг. 1593 г., по-видимому, вряд ли можно считать этапным в истории Вьетнама в целом, однако для военно-феодальной группировки Тханьхоа во главе с родом Чиней из Виньфука этот год, несомненно, стал переломным: отныне они должны были мыслить и действовать как правители всего Дайвьета, а не нескольких южных провинций, и в их внутренней и внешней политике по сравнению с предыдущим периодом произошел ряд крупных изменений, характерных для нового этапа в истории Чиней — этапа становления централизованного чиньского государства в северном Дайвьете. Главной политической особенностью этого государства было сформировавшееся ранее причудливое, но устойчивое сочетание официальной династии, сохранившей чисто сакральные функции, и реально правящего военно-феодального дома Чиней, передающего свою власть по наследству.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Статья написана на основании наиболее подробной для этого периода истории Вьетнама хроники Дай Вьет шы ки тоан тхы (Ханой, 1973, т. IV), в связи с этим ссылки делаются только в том случае, когда для исследования привлекаются материалы других источников или научных работ.
2. Династия Поздних Ле (1428–1789) в традиционной вьетнамской историографии делится на династию Ле Шо (1428—1527) и Ле Мат или Ле Чунг-хынг (1533–1789).
3. О процессах, которые шли в Дайвьете в XV — начале XVI вв. см. Деопик Д.В. Вьетнам в период развитых феодальных отношений (в кн. История стран Азии и Африки в-средние века. М., 1968, с. 195–206); Чешков М.А. Очерки истории феодального Вьетнама. М., 1967; Никитин А.В., Федорин А.Л. О роли феодальных родов в истории Вьетнама. Время и условия формирования (в настоящем сборнике).
4. Мак Тхай-то (1527—1529). Здесь и далее все императоры Дайвьета названы своими собственными («табуированными») именами — единственными именами, которые были у всех императоров и не подвергались изменениям. В примечаниях приводятся традиционные для историографии «храмовые» имена и даты правления.
5. Сы — неофициальное наименование наиболее крупной территориально-административной единицы в Дайвьете в период с 1490 г. до середины XVIII в.
6. Отрывочность данных по периоду со второй четверти XVI до второй четверти ХVII в. объясняется упадком летописания в период междоусобных войн, физическим уничтожением хроник Маков, как «династии узурпаторов», а также откровенной «нелюбовью» к этому этапу истории Дайвьета феодальных историографов более поздних веков.
7. Военно-феодальный род Нгуенов из Тонгшона (Тханьхоа) берет свое начало от Нгуен Конг Зуана — удачливого воена¬чальника времен первого императора Поздних Ле — Ле Лоя (1384–1433, Ле Тхай-то, 1428–1433). В дальнейшем прямые потомки Нгуен Конг Зуана занимали командные посты в столичной гвардии и играли одну из ведущих ролей при импе¬раторском дворе. В частности, Нгуен Дык Чунг активно участвовал в возведении на престол императора Ле Ты Тханя (1441–1497, Ле Тхань-тонг, 1460–1497), был родным дедом по материнской линии Ле Танга (1460–1504, Ле Хиен-тонг, 1497–1504). Нгуен Ван Ланг руководил заговором, который при¬вел к свержению Ле Туана (1487–1509, Уимук-дэ, 1505–1509) и объявлению императором Ле Каня (1491–1515, Тыонгзык-дэ, 1491–1515). Нгуен Хоанг Зу командовал войсками, разгромившими Чан Као, а после гибели Ле Каня возглавил пар¬тию, которая привела к власти Ле И (1496–1522, Ле Тьиеу-тонг, 1516–1522). Нгуен Ким — сын Нгуен Хоанг Зу.
8. Ле И — император и Ле И — руководитель восстания в Тхань¬хоа в 1530—1531 гг. — разные лица.
9. Ле Тьиеу-тонг (1516–1522).
10. Ле Чанг-тонг (1533–1548).
11. Фан Хуи Тю. Лить чиеу хиен тьыонг лоай тьи. Нян ват тьи. Сайгон, 1973, т. 10, с. 48а–50в.
12. Фан Кхоанг. Вьет шы: сы Дангчонг (1558–1777). Сайгон, 1970, с. 133; Ле Куи Дон. Дайвьет тхонг шы. Сайгон, 1973, с. 24а.
13. Ле Куи Дон. Дайвьет тхонг шы. Сайгон, 1973, с. 46в.
14. Вьет шы тхонг зям кыонг мук. Тьинь биен. Ханой. 1959, q. XXVII, с. 24.
15. Семьи Чиней из Виньфука (Чинь Кием) и из Лойзыоига (Чинь Зуи Тхуан, Чинь Конг Нанг) родственных отношений друг с другом не имели.
16. Влияние Маков в Тхуанхоа и Куангнаме было окончательно ликвидировано во второй половине 50-х гг.
17. Не исключено, что резкое отстранение от власти императо¬ра Ле Ниня в 1545 г. было связано с тем, что он так или иначе был замешен в убийстве Нгуен Кима, или это было ему инкриминировано.
18. Ле Чунг-тонг (1548—1556).
19. Ле Ба Ли был одним из наиболее близких к Мак Данг Зунгу военных феодалов еще в период формирования северодайвьетской группировки. Он представлял интересы «старых» кадров Маков, против которых выступили выдвиженцы конца 40-х гг. во главе с Мак Кинь Диеном.
20. Южная армия: структура дайвьетских войск XVI в. описана в статье «Особенности должностной системы гражданских и военных феодалов во Вьетнаме XVI в....» этого же автора в настоящем сборнике.
21. Фан Хуи Тю. Лить чиеу хиен тьыонг лоай тьи. Нян ват тьи. Сайгон, 1973, т. 8, с. 2b–6b.
22. На стороне Чинь Киема остался сын Ле Ба Ли — Ле Кхак Тхан, близкие к роду Ле из Донгшона Данг Хуан, Нгуен Хыу Лиеу, Фунг Кхак Кхоан, Буй Бинь Уен и др. К Макам возвратились лишь сыновья Нгуен Тхиена — Нгуен Куен и Нгуен Миен.
23. Ле Ань-тонг (1556–1572). Он был потомком во многих поколениях старшего брата Ле Лоя, умершего задолго до прихода к власти династии Поздние Ле.
24. Не исключено, что, назначая Нгуен Хоанга в Тхуанхоа, Чинь Кием рассчитывал, что тот не сможет удержаться в «чужой» провинции, как не смог этого сделать Нгуен Кханг в Шоннаме.
25. Как Чини, так и Маки не могли осуществлять походы лишь силами своих постоянных дружин, которые были слишком малочисленны для этого. Для крупных экспедиций набирались войска из крестьян. Такая армия могла быть действительно надежной и боеспособной лишь непродолжительное время между сезонами сельскохозяйственных работ. При более длительных непрерывных военных действиях набранные таким образом солдаты начинали роптать и разбегаться. Заведомо ограниченная продолжительность ежегодных операций («сезонных войн») была известна и нападавшим, и обороняющимся, и во многом определяла их стратегию. Поход 1561 г. в этом смысле составлял исключение.
26. Шоннам издавна была житницей Дайвьета, дававшей основную часть свободного риса, и походы сюда Чинь Киема скорей всего преследовали чисто грабительские цели.
27. Чинь Тунг приходился Нгуен Хоангу родным племянником (через свою мать Нгуен Тхи Нгок Бао). Чинь Кой был сыном другой жены Чинь Киема — Чыонг Тхи Нгок Лань.
28. Ле Тхэ-тонг (1573–1599).
29. Храмового имени не получил. Правил с 1562 по 1592 гг.

Социальные группы традиционных обществ Востока. Часть 1. М., 1985, с. 125–145.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Ким А. А. Война между Бохаем и Китаем в 732-735 гг.
      Автор: Saygo
      В 698 г. было создано первое государство на Дальнем Востоке России, позже известное как Бохай. В своем развитии молодому государству пришлось преодалеть ряд трудностей, но самым большим испытанием для Бохая стала война с могущественной державой Евразии - Танским Китаем.
      Как правило, российские и зарубежные историки практически не уделяют внимания событиям и итогам этой войны. Это связано с тем, что в китайских и силланских хрониках очень мало материалов по этой теме. Однако, анализируя информацию, которая не имеет отношения к самим военным действиям, но совпадает с ними по времени, возможно проследить причинно-следственные связи этого конфликта.




      Стела из Бохая, Национальный музей Кореи

      Голова дракона из Бохая, Национальный музей Кореи

      Кирпич из Бохая с иероглифами shang jing 上京 - "Верхняя столица". Национальный музей Китая

      В 719 г. Да Цзожун (основатель Бохая) умер. На престол взошел его старший сын Да Уи (в корейском варианте Тэ Му Е), который унаследовал титулы и должности своего отца и получил инвеституру от империи Тан1.
      Сразу после восшествия на престол Да Уи ввел свое летоисчисление. В то время в Восточной Азии привилегией устанавливать собственный календарь пользовались только императоры - правители Тан и Японии. Этой политической акцией Да Уи продемонстрировал не только независимый характер своего государства, но и свои амбиции2.
      Его деятельность сразу создала условия для столкновения с империей Тан, так как многие мохэские племена поддерживали дипломатические отношения с Китаем и являлись его вассалами. Да Уи смог добиться того, что часть мохэских племен посылала свои посольства в Китай вместе с бохайскими представителями или должна была оповещать Бохай об отправке своих посольств в империю Тан.
      В 726 г. неожиданно, без предупреждения Бохая, хэйшуй мохэ отправили в империю Тан посольство с данью и обратились с просьбой о покровительстве. Китайский император дал мохэсцам аудиенцию3. В результате империя Тан объявила о создании своего ведомства на территории хэйшуй мохэ и отправила туда своих чиновников4.
      Да Уи рассматривал это как попытку империи Тан заключить союз с хэйшуй мохэ против Бохая. Поэтому он решил нанести превентивный удар по мохэским племенам5. При обсуждении намерения Да Уи начать поход против хэйшуй мохэ его младший брат Да Мэньи (в корейском варианте - Тэ Мун Е) выступил против б. Война с империей Тан, войска которой, по мнению Да Мэньи, в десять тысяч раз превышали по численности бохайские, неминуемо должна была привести к гибели Бохая 7.
      Конфронтация между братьями закончилась тем, что младший из них был вынужден бежать в Китай8, где его гостеприимно приняли. Тогда Да Уи отправил в Китай послов Ма Мун Квэ и Чхонъ Муль А с письмом, в котором перечислял преступления своего младшего брата и просил казнить перебежчика (по другим данным бохайский король просил выдать брата)9. Империя Тан ответила на это отказом, мотивируя свое решение тем, что "Мэньи в беде и изъявил нам покорность, его нельзя убить".
      Да Уи остался недоволен. Китайское государство, в свою очередь, увидело непочтительность к себе со стороны Бохая. Было очевидно, что Да Уи пытался давить на империю Тан.
      Однако отношения между Тан и Бохаем внешне по-прежнему оставались спокойными. Обе стороны, судя по всему, не были готовы к крупномасштабным военным действиям. Но конфликт назревал10. В 727 г. Да Уи отправил первое посольство в Японию, где Бохай был представлен как "вернувший древние земли Когурё" 11, налаживал контакты с киданями и тюрками.
      В 732 г. Бохай располагал большим флотом и сравнительно сильной армией. Но при этом бохайское государство не имело опыта столкновения с сильными противниками - тюрки находились от них далеко, а борьба с танской армией была давно - более 30 лет тому тазад. Поэтому Да Уи мог просто не иметь представления о мощи китайской империи, что и показал его спор с младшим братом. Тот факт, что Да Цзожун в свое время разгромил карательную армию танского полководца Ли Кайгу (698), мог дезориентировать второго бохайского правителя, и он явно недооценивал империю Тан. Успешные действия против Сипла и мохэ позволили Да Уи решиться на более серьезный шаг - конфликт с Китаем.
      При этом сам бохайский правитель не стремился к скорому столкновению с империей Тан. Возможно, он искал весомого повода для войны. Последующие события показали, что Бохай был готов к войне на севере и на море. Боевые действия Китая с киданями и их сторонниками си (киданьские племена были наиболее надежными союзниками Бохая против империи Тан) в начале 730-х гг. подтолкнули Да Уи к решительным действиям.
      732 г. также стал решающей вехой в отношениях между Бохаем и Сипла. Он обозначил конец доминирования Бохая на Корейском полуострове и привел к сравнительному равновесию в данном регионе.
      В 715 г. киданьские племена усилились, вышли из-под власти тюрок и наладили связи с Китаем12, но в 730 г. киданьский вождь Кэтуюй снова перешел на сторону тюрок, в результате начались боевые действия против Китая. К киданям присоединились племена си.
      В третьем месяце 20-го г. Кай-юань танского Сюань-цзуна (732) войска империи Тан разгромили армии восставших киданей и си. Первые отступили на север, вторые подчинились китайцам. Возможно, си не очень стремились к войне с Китаем, так как были привлечены к военным действиям киданями. По своей сути, киданьские племена были для Да Уи своего рода буфером между Бохаем и Китаем. Ослабление киданей создавало угрозу для Бохая, что привело к началу военного столкновения.
      В девятом месяце 20-го г. Кай-юань (732 г.) Да Уи предпринял внезапные военные действия против империи Тан. Бохайский флот под командованием генерала Чжан Вэньсю (в корейском варианте Чжань Мюн Хю) напал на Дэнчжоу. Бохайцы убили начальника этой крепости цыши (градоначальника) Вэй Цзюня (Ви Чжуна) и перебили тех, кто оказал сопротивление13. Для многих ученых до сих пор является спорным вопрос, как такое сравнительно небольшое государство, как Бохай, решилось первым напасть на империю Тан.
      Инцидент с Дэнчжоу стал первым актом войны. По мнению южнокорейских исследователей, Дэнчжоу был открытым портом, важным стратегическим пунктом империи Тан14, и нападение на него носило превентивный характер15. Эти утверждения не лишены оснований, однако, у бохайцев были и другие причины для нападения именно на этот порт. У империи Тан был сильный флот. Известно, что Китай во время восстания киданей в 696 - 697 гг. перебрасывал морем в тыл противника десант, насчитывавший десятки тысяч солдат.
      Скорее всего, Дэнчжоу был базой для имперского флота. Нападение на этот порт позволил бохайцам ликвидировать военные корабли противника и тем самым обеспечить себе безопасное море. А на суше, учитывая, что значительную часть бохайского войска составляла мохэская конница и главные союзники бохайцев - ки-даньские племена - также располагали превосходной кавалерией, Да Уи мог рассчитывать на определенные успехи.
      Как известно, против китайской армии кавалерия была более эффективной, чем пехота. Мобильные конные отряды сводили на нет численное превосходство огромных китайских армий, что было не раз доказано в войнах кочевников против Поднебесной. Быстрый разгром военных кораблей империи Тан заставил Китай отказаться от действий на море и отдать инициативу в военных действиях Бохаю.
      Тот факт, что бохайцы смогли легко узнать о месте расположения китайского флота и уничтожить его, говорит еще и о том, что они имели хорошую разведку. Для проведения разведовательной деятельности были возможны несколько вариантов - бохайские посольства, бохайские заложники при императорском дворе, которые служили в сувэй, и торговые миссии.
      Варианты посольств и заложников можно сразу отбросить - для столь успешного нападения необходимо было располагать свежей информацией о количестве кораблей и месте их расположения. К тому же необходимо было рассчитать, сколько бохайских воинов и кораблей необходимо для успешного нападения на Дэнчжоу. В результате подсчета единиц танского флота, бохайские военные обнаружили, что им не хватает своих кораблей для разгрома Дэнчжоу и прибегли к помощи морских пиратов. Такую информацию невозможно получить, находясь при императорском дворе - во-первых, он расположен слишком далеко от Дэнчжоу, во-вторых, для передачи таких сведений в Бохай ушло бы слишком много времени. Следовательно, бохайцы, служившие при императоре Китая, не могли снабжать Да Уи подобной информацией.
      Что касается посольств, то они находились в Дэнчжоу слишком мало времени, чтобы изучить положение и собрать сведения.
      Поэтому можно предположить, что разведывательные функции были возложены на торговые миссии. Они прибывали вместе с посольствами, но располагали большей свободой действий, вызывали меньше подозрений и могли собрать ценную информацию. Танская администрация не могла полностью контролировать их действия.
      В то время как бохайский флот добился важного успеха на море, сухопутная бохайская армия почти дошла до Великой Китайской стены и оккупировала ряд крепостей в округе Ючжоу. Киданьские племена оказали помощь бохайцам в военных действиях против империи Тан16. Бохайцев и их союзников киданей танской армии удалось остановить только у гор Мадушань17.
      На помощь Тан также прибыли 5 тыс. всадников хэйшуй мохэ и шивэй. Тот факт, что в летописи упоминаются конные отряды союзников, хотя 5 тыс. воинов нельзя назвать значительным контингентом по меркам китайской империи, располагавшей армиями в сотни тысяч воинов, может свидетельствовать о важности данного события. Скорее всего, в китайской армии не хватало кавалерии. Да и сама система обороны танского генерала У Чэнцы (загораживание дорог камнями) была рассчитана на ограничение действий конницы. К тому же сам факт присутствия мохэской и шивэйской кавалерии мог играть важную роль для китайской армии в моральном плане - создавалось представление, что империя Тан была не одна в борьбе с бохайскими войсками.
      В первом месяце 21-го г. Кай-юань (733 г.) империя Тан заставила бохайского перебежчика Да Мэньи прибыть в зону военных действий, собрать большую армию и прийти на помощь У Чэнцы. По-видимому, танские генералы были плохо знакомы с бохайской армией и нуждались в опытном советнике. В конце концов, китайцы вынудили войска Да Уи отступить18.
      Быстрые действия бохайских вооруженных сил показывают, что Да Уи был готов к конфликту с Китаем. Армия и флот были мобилизованы заранее. Поэтому можно предположить, что Бохай вступил бы в войну с империей Тан независимо от поражения киданей и си.
      Успешные действия бохайских войск заставили империю Тан искать выход из тяжелого положения. Бохайские послы и заложник при императорском дворе были высланы в южные районы империи19. Империя Тан объявила военную мобилизацию в Ючжоу, потом обратилась за помощью к Сипла, предлагая силланцам совместно напасть на Бохай20.
      Силланцы также вполне могли рассчитывать на расширение своей территории за счет Бохая и признательность со стороны Тан21. Вполне допустимо, что для Сипла было очень важно наладить хорошие отношения с империей Тан из-за давления со стороны Бохая, который был номинальным вассалом Китая и этим пользовался против Сипла. Для Тан союз с силланцами теперь становился выгодным, так как неприятной альтернативой этому было участие Сипла в коалиции киданей, тюрок и Бохая против Китая22.
      Связь между союзниками поддерживалась через силланского посла Ким Са Рана. В империи Тан командующим силланской армией, готовившейся выступить против Бохая, был назначен генерал Ким Юн Чжун. Однако совместная атака не получилась из-за сильного снегопада и холода23. Снег занес все горные дороги, и они стали непроходимы, больше половины силланского войска погибло. Силланцы были вынуждены вернуться назад24. Танская армия не смогла сломить сопротивление бохайских войск и также отступила25.
      Несмотря на провал военной экспедиции, это событие оказало влияние на ход войны между Бохаем и Тан. Сипла показала, что может помочь Китаю, и бохайцы теперь должны были учитывать возможность нападения на них с южной границы.
      Между тем, империи Тан все же удалось создать антибохайскую коалицию из хэйшуй мохэ, шивэй и Сипла. Китай и его союзники смогли охватить Бохай с севера, юга и запада. Положение Бохая резко ухудшилось. В 733 г. у тюрок продолжались внутренние распри, и они не могли вести крупномасштабные военные действия против Китая. В итоге основное противостояние с империей Тан ложилось на Бохай, в борьбе с Сипла Япония не оказала поддержки Бохаю 2б. Единственным, помимо Бохая, серьезным противником Китая оставались только кидани. Но после поражения от империи Тан в 732 г. они не располагали большими силами и не могли быть ядром для антикитайской коалиции. В результате бохайский правитель Да Уи взял курс на нормализацию отношений с империей Тан.
      Но главную угрозу для него представлял младший брат, который мог объединить недовольных Да Уи в Китае. К тому же империя Тан имела возможность использовать Да Мэньи против Да Уи. Поэтому бохайский правитель стремился ликвидировать своего близкого родственника.
      Для этого он направил людей в Восточную столицу Тан, которые привлекли наемных убийц. Но младший брат бохайского правителя сумел избежать смерти, а убийцы были схвачены и казнены27. После этого (в 733 г.) в Тан прибыло бохайское посольство с просьбой о прощении28. Танские войска в это время потерпели поражение от киданей, которых поддерживали тюрки. Поэтому мирные отношения были выгодны обеим сторонам. Китай все еще вел тяжелую борьбу с киданями и тюрками, конфликт 732 - 733 гг. ясно показал силу бохайской армии, хотя очевидно, что длительный военный конфликт был бы не в пользу Да Уи. К тому же бохайское население не поддержало Да Мэньи против его старшего брата, что оказало свое влияние на позицию китайских сановников.
      Существуют определенные разночтения по поводу периода войны. В России обычно указывается период 732 - 733 годы. В Корее полагают, что военные действия продолжались до 735 года. Таким образом, время войны увеличивается до 4-х лет. Это связано с тем, что российские исследователи считают, что война закончилась с прибытием бохайского посольства с извинениями в 733 году. Но в Корее отмечают, что сам факт прибытия посольства не означал конца военных действий. Несмотря на данное посольство, военные действия Сипла, мохэ и шивэй против Бохая не прекращались - империя Тан физически не могла сразу закончить войну своих союзников. Фактическим прекращением войны можно считать 735 г., когда империя Тан "даровала" силланцам земли к югу от реки Пхэ.
      Поэтому принято считаеть, что мир между империей Тан и Бохаем был восстановлен в 735 году. По своей сути, война подтвердила слова Да Мэньи, младшего брата второго бохайского правителя, о том, что Бохай в одиночку не мог бороться с империей Тан. Да Уи пошел на мир с Китаем, но продолжал вражду с Да Мэньи, несмотря на то, что его брат был прав. Возможно, что второй бохайский правитель понимал абсурдность такого положения, но для объяснения своих внезапных военных действий ему пришлось пожертвовать родственными связями.
      Эта война могла привести к гибели бохайского государства из-за просчетов Да Уи, который недооценил могущества империи Тан, как военного, так и политического. К тому же Да Уи переоценил возможности своих союзников. Но при этом допустим вариант, что у него не было выбора, так как речь шла о поддержке киданей - наиболее верных союзников, стоявших между ним и Китаем.
      Китай в 735 г. передал Сипла земли южнее реки Пхэган (совр. р. Тэдонган)29, которые формально находились под властью Китая30. Таким образом империя Тан отблагодарила силланцев за помощь в войне с Бохаем. Судя по всему, такое решение было принято не сразу, поскольку мир с Бохаем был установлен в 733 году.
      Скорее всего, Китай обдумывал свои дипломатические действия - ведь ему было необходимо ослабить бохайцев и поддержать силланцев. По мнению многих южнокорейских исследователей, эти земли были захвачены силланцами, но танский император до 735 г. официально не признавал их силланскими владениями31.
      Скорее всего, на эти земли имел также свои претензии Бохай, а для империи Тан было очень важно усиление Сипла в качестве противовеса Бохаю. Нам неизвестно, кто проживал на тех землях, но очевидно, что этим ходом Китай хотел углубить конфликт между Бохаем и Сипла, потому что вполне вероятно, что бохайцы интересовались освоением этих земель.
      Также допустим вариант, что земли к югу от Пхэ были в действительности бохайскими. Но Бохай был вынужден уступить их империи Тан, так как не мог воевать против коалиции. Однако бохайские войска боролись с силланцами за спорные территории долгое время.
      К сожалению, китайские и корейские летописи не содержат информации о награждении Китаем мохэсцев и шивэй за участие в войне против Бохая. Можно только предположить, что союзники империи Тан не были обделены своим сюзереном.
      Как правило, историки разных стран диаметрально противоположно рассматривают итоги этой войны. Корейские ученые считают, что война успешно закончилась для Бохая, заостряя внимание на рейде в Дэнчжоу и прорыве до Мадошаня32, но умалчивают о том, что Бохай попросил прощения 33. Китайские историки считают, что Бохай был просто провинцией Китая 34, и полагают, что войны не было, а был просто бунт, который закончился положительно для империи Тан. Длительное время, в силу политических причин, советские и российские историки придерживались позиции корейских коллег.
      На наш взгляд, война между Тан и Бохаем имела место, так как последний не был китайской провинцией. Как таковая война против Тан закончилась поражением Бохая - он был вынужден отдать часть своих территорий на юге, его доминирование на Корейском полуострове закончилось, и долгое время Бохай вообще не выступал против Китая и его союзников.
      Но при этом империи Тан не удалось уничтожить своего противника. С одной стороны, у Китая в тот период времени возникли проблемы с тюрками, с другой, - ликвидация Бохая не являлась важной задачей для Тан. К тому же китайские сановники, судя по всему, отдавали себе отчет в том, что в случае уничтожения Бохая больше всего выигрывала Сипла. Точно так же Сипла выиграла, когда совместно с империей Тан разгромила Когурё и Пэкче, а затем выгнала с их территорий китайскую армию. Пример полувековой давности еще не был забыт Китаем и разгром Бохая уже не входил в его планы.
      Использование китайскими сановниками Да Мэньи против его старшего брата оказалось неудачным - несмотря на его помощь в изгнании бохайской армии от Мадушаня, все дальнейшие попытки продвинуть его не имели успеха. Его не поддержало бохайское население, поэтому свержение Да Уи с сохранением бохайского государства стало невозможным.
      Победа империи Тан и ее союзников оказалась неполной. Главной причиной этого являлись не только успехи Бохая, но и недоверие союзников друг к другу.
      Примечания
      1. ВАН ЧЭНЛИ. Чжунга лунбэй-до бохай-го юй дунбэйя (Государство Бохай Северо-востока Китая и Северо-восточная Азия). Чанчунь. 2000, с. 156.
      2. Пархэса (История Бохая). Сеул. 1996, с. 116.
      3. Там же, с. 117.
      4. Там же, с. 102.
      5. Там же, с. 32.
      6. Там же.
      7. Там же, с. 117.
      8. СОНЪ КИ ХО. Пархэрыль таси понда (Еще раз о Бохае). Сеул. 1999, с. 69.
      9. История Бохая, с. 33.
      10. ИВЛИЕВ А. Л. Очерк истории Бохая. Российский Дальний Восток в древности и средневековье: открытия, проблемы, гипотезы. Владивосток. 2005, с.449 - 475.
      11. СОНЪ КИ ХО. Пархэ чжончхи ёкса ёнгу (Исследование политической истории Бохая). Сеул. 1995, с. 118.
      12. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      13. САМСУГ САГИ. Исторические записки трех государств. М. 1959, с. 219.
      14. КИМ ЫН ГУК. Пархэ мёльманы вонъин: сиган-конъканчогын (Причины гибели Бохая: пространственно-временной подход. Сеул. 2005, с. 77 - 88.
      15. КИМ ЧЖОНЪ БОК. Пархэ гукхоы сонрип пэкёньква ыми (Значение и история создания государственного названия Бохая) Сеул. 2005, с. 117.
      16. Исследование политической истории Бохая, с. 216.
      17. История Бохая, с. 102.
      18. Государство Бохай..., с.156.
      19. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      20. ПАК СИ ХЁН. Пархэсаёнгу вихаё (К изучению истории Бохая). Сеул. 2007, с. 7 - 68.
      21. История Бохая, с. 33.
      22. Там же, с. 123.
      23. ТИХОНОВ В. М. История Кореи. Т. 1. М. 2003, с. 213.
      24. САМГУК САГИ. Ук. соч., с. 219.
      25. История Бохая, с. 3.
      26. Там же, с. 33.
      27. Ю ТЫК КОН. Пархэ го (Исследование Бохая). Сеул. 2000, с. 74.
      28. ВАН ЧЭНЛИ. Ук. соч., с. 156.
      29. ТИХОНОВ В. М. Ук соч., с. 213 - 214.
      30. История Бохая, с. 4.
      31. Там же, с. 123.
      32. ПАК СИ ХЁН. Пархэса (История Бохая). Сеул, 1995, с. 10.
      33. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 449 - 475.
      34. СУНГ ХОНГ. Мохэ, Бохай и чжурчжэни. Древняя и средневековая история Восточной Азии: к 1300-летию образования государства Бохай: материалы Международной научной конференции. Владивосток. 2001, с. 80 - 89.
    • Китайские источники о Восточной Африке
      Автор: Чжан Гэда
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо и Брава.
      Могадишо и Брава – города на восточном побережье Африки. Один из китайских путешественников, Фэй Синь, писал об этих городах. Хотя в нашем распоряжении и нет сообщения Фэй Синя о Килве, об этом имеется упоминание в нормативной династийной истории «Мин ши».
      Фэй Синь (1388-1436?) сопровождал Чжэн Хэ во время нескольких его походов. Его сообщения являются одним из лучших источников по истории китайских путешествий в Восточную Африку. Он родился в семье военного чиновника в Куньшане, Сучжоу, одном из главных городов провинции Цзяннань в империи Мин. Его сочинение называется «Синча шэнлань», что можно перевести как «Общий отчет о плавании Звездного Плота». «Звездными плотами» называли корабли, на которых к месту назначения отправлялись посланцы китайского императора. Первое издание его книги было осуществлено в 1436 г. Несколькими годами позже Фэй Синь издал иллюстрированную версию своего сочинения.
      Английский перевод текста был опубликован У.У. Рокхиллом (W.W. Rockhill) в «Заметках о сношениях и торговле Китая с Восточным Архипелагом и береговыми областями Индийского океана в XIV в.». ("Notes on the Relations and Trade of China with the Eastern Archipelago and the coasts of the Indian Ocean During the Fourteenth Century" // T'oung pao, vol.XVI (1915), pp.419-47; vol.XVI (1917), pp.61-159; 236-71; 374-92; 435-67; 604-26).
      Источники:
      Ма Хуань «Иньяй шэнлань» (Общий отчет об океанском побережье) «The Overall Survey of the Ocean's Shores», перевод и комментарии J.V.G. Mills (Cambridge: Cambridge University Press, 1970), pp.59-64. Ван Гунъу «Фэй Синь» в «Словаре биографий выдающихся деятелей периода Мин» (L.Carrington Goodrich & Chaoying Fang «The Dictionary of Ming Biography» (New York: Columbia University Press, 1976), pp.440-441). Сообщение Фэй Синя о порте Брава (Бу-ла-ва):
      «Идя к югу от Бе-ли-ло (Беллигам) на Си-лань (Цейлон), через 21 день можно достигнуть земли. Она расположена неподалеку от владения Му-гу-ду-шу (Могадишо) и протянулась вдоль морского берега. Городские стены сложены из обломков скал, дома – из камня. На острове нет растительности – широкая солончаковая равнина. Есть соляное озеро, в котором, тем не менее, растут деревья с ветвями. Через длительный промежуток времени, когда их плоды или семена побелеют от соли, они (жители города) выдергивают их из воды. По характеру своему жители мужественны. Они не обрабатывают землю, но добывают себе пропитание рыбной ловлей. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх, носят короткие рубашки и обматывают их куском хлопчатобумажной ткани. Женщины носят золотые серьги в ушах и подвеску в виде бахромы. У них есть только лук и чеснок, но нет тыкв никаких видов. Произведения этой земли – животное маха (циветта?), которое подобно шэчжану (мускусному оленю), хуафулу (зебра?), подобный пегому ослу, леопард, олень цзи, носорог, мирра, ладан, амбра, слоновья кость и верблюд. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, атлас, шелка, рис, бобы и фарфор. [Их] правитель, тронутый императорской щедростью, послал дань [нашему] двору».
      Сообщение Фэй Синя о Джиумбо (Чу-бу):
      «Это место примыкает к [владению] Му-гу-ду-шу (Могадишо). Деревня довольно пустынна. Стены из обломков скал, дома сложены из камней. Нравы их также чисты. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх. Мужчины обертывают прическу куском хлопчатобумажной ткани. Женщины, когда они выходят [из домов в город], имеют головную накидку из хлопчатобумажной ткани. Они не показывают свои тела или лица. Почва желтовато-красноватого цвета. По многу лет не бывает дождя. Нет растительности. Они поднимают воду при помощи зубчатых колес из глубоких колодцев. Добывают пропитание рыбной ловлей. Произведения этой земли – львы, золотые монеты, леопарды, птицы с ногами верблюда (страусы?), которые в вышину достигают 6-7 футов, ладан, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – алый атлас, легкие шелка, золото, серебро, фарфор, перец, рис. [Их] правитель, получив дары от [нашего] императора, преисполнился благодарности и послал дань [нашему двору]».
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо (Му-гу-ду-шу):
      «Если идти от Сяо Гэлань (Кулам) при благоприятном ветре, можно достичь этого владения за 20 дней. Оно расположено на берегу моря. Стены представляют собой нагромождение камней, дома сложены из камней и имеют 4-5 этажей в высоту, готовят пищу и принимают гостей на самом верху. Мужчины заплетают волосы узелками, свисающими вокруг головы, и оборачивают вокруг талии кусок хлопчатобумажной ткани. Женщины зачесывают шиньон сзади и расцвечивают его верхушку желтой краской. С их ушей свисают связки (?), вокруг шеи они носят серебряные кольца, с которых до груди свисает бахрома. Когда они выходят [на люди], то прикрывают себя покрывалом из хлопчатобумажной ткани и закрывают свои лица вуалями из газа. На ногах они носят башмаки или кожаные сандалии. У гор страна представляет собой каменистую пустыню с коричневатой землей. Земля тощая, урожай скудный. Может не быть дождя на протяжении нескольких лет. Они (местные жители) копают очень глубокие колодцы и поднимают воду в мешках из овечьих шкур при помощи зубчатых колес. [По характеру своему] они возбудимы и упрямы. Искусство стрельбы из лука входит в обучение их воинов. Богатые дружелюбно относятся к народу. Бедные кормят себя рыбной ловлей при помощи сетей. Рыбу они сушат и едят, а также кормят ей своих верблюдов, коней, быков и овец. Произведения этой земли – ладан, золотые монеты, леопарды, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, разноцветный атлас, сандаловое дерево, рис, фарфор, цветная тафта. [Их] правитель, соответственно с обычаем, послал дань [нашему двору]».
      Источники:
      Теобальдо Филези, перевод Дэйвида Моррисона «Китай и Африка в Средние Века» (Teobaldo Filesi. David Morison trans. China and Africa in the Middle Ages. (London: Frank Cass, 1972), рp. 37-39). http://domin.dom.edu/faculty/dperry/hist270silk/calendar/zhenghe/feihsin.htm
    • Сочинение, написанное с целью выявления обстоятельств разгрома наголову императором Тайцзу минских войск у горы Сарху-Алинь
      Автор: Чжан Гэда
      СОЧИНЕНИЕ, НАПИСАННОЕ С ЦЕЛЬЮ ВЫЯВЛЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ РАЗГРОМА НАГОЛОВУ ИМПЕРАТОРОМ ТАЙЦЗУ МИНСКИХ ВОЙСК У ГОРЫ САРХУ-АЛИНЬ.
      Вот что я написал с целью выявления обстоятельств разгрома наголову минских войск у горы Сарху нашим императором Тайцзу в год желтоватой овцы.
      Как говорят, когда приближается возвышение династии, обязательно бывает доброе предзнаменование. Тот, кто жалует добрым знаком, находится на небе, тот же, кто достоин небесной награды, находится среди людей.
      Моя ничтожная особа видела полный разгром минских войск в год желтоватой овцы у горы Сарху нашим императором Тайцзу и полностью убедилась в достоверности этого события.
      В то время, когда только начали закладываться основы государства, во всем был недостаток. Количество земель не достигало нескольких тысяч, всего войска было меньше десяти тысяч. Но по причине того, что у императора и вельмож, как у отца с сыновьями, были общие намерения и единые силы, а состояние войска было здоровым, они с помощью неба сумели разгромить двухсоттысячное минское войско. Каждый раз, когда с почтением смотрю летопись династии, я, тронувшись сердцем и роняя слезы, думаю о тяжелых трудах деда хана Тайцзу и восхваляю большое усердие вельмож того времени. Почтительно в соответствии с летописью династии я описал для обнародования это событие.
      В год желтоватой овцы хан Минского государства, назначив Ян Хао, Ду Суна, Лио Тина и других и выдавая двести тысяч войска за четыреста, начал поход. На центральном направлении левого фланга Ду Сун, Ван Сиован, Чжао Мэнли, Чжан Чиовань с шестьюдесятью тысячами войска, поднимаясь по реке Хунэхэ вышли к крепости Фуси[1]. На центральном направлении правого фланга Ли Жубэ, Хо Шихянь, Ян Минтай с шестьюдесятью тысячами войска, держась зеленой дороги, вышли к крепости Яху[2]. На северном направлении левого фланга Ма Линь, Мая Янь, Пан Цзунъянь с сорока тысячами войска выступили на Кайюваньскую дорогу[3], где соединились с войсками государства Ехэ[4], и вышли к заставе Саньчара. На южном направлении правого фланга Лио Тин и Кан Инкянь, взяв сорок тысяч войска и соединившись с корейскими войсками, вышли на дорогу к Куван Тяну[5]. Все они подошли прямо к Еньдзю[6].
      Первого числа третьего месяца наши передовые патрули на западной дороге издали увидели свет огней и поскакали доложить об этом. Лишь только они прибыли, следом за ними приехали доложить караульные с южной дороги о том, что войска Минского государства подошли вплотную к нашим границам. После этого император Тайцзу издал следующий указ: «Минские войска действительно подошли. На южной дороге имеется пятьсот наших солдат, размещенных для наблюдения. Пусть они и обороняются. То, что минцы появились прежде всего на южной дороге, означает, что они думают заманить, вызвав на себя наступление наших войск. Те войска, которые подойдут на запад от крепости Фуси, это, несомненно, их главные силы. Мы нападем на них внезапно. После того как победим эти войска, легко будет победить и войска других направлений». Сразу же после этого в восьмом или девятом часу пополуночи хан выступил в поход, взяв с собой главного бэйлэ Дайшаня (впоследствии пожалованного доронго цин ваном), всех бэйлэ, амбаней и захватив войска, находившиеся в столице. Главного бэйлэ послал вперед. В это время прибыли караульные с сообщением, что минские войска уже вышли на Зеленую дорогу. Тогда главный бэйлэ сказал: «В зеленой области дороги тесные, места гористые, войско в течение короткого времени прибыть не сможет. Наши войска раньше успеют атаковать войска, находящиеся на дороге Фуси».
      Миновав крепость Чжака, он соединился с главным адъютантом (дархань хя) Хурханем (впоследствии был сделан наследственным дворянином третьей степени с правом передачи этого звания потомкам) и, остановив войска, стал ждать прибытия хана. В это время прибыл четвертый бэйлэ (это был наш светлейший император Тайцзу), задержавшийся из-за жертвоприношения. Он сказал главному бэйлэ: «На горе Чжайфянь находятся наши люди, строящие крепость. Хотя гора и утесиста, но если люди, командующие минскими войсками, постараются и не пожалеют своих войск, они могут напасть и захватить в крепости наших людей. Что мы тогда будем делать? Нашим войскам нужно быстро выступить поход, чтобы успокоить сердца строящих крепость людей». После этого все бэйлэ согласились с его справедливыми словами. Объявили приказ, заставили воинов надеть латы и выступили. К заходу солнца дошли до холма Тайрань. Главный бэйлэ и Хурхань поставили войска в укрытом месте, намереваясь дожидаться там неприятеля. Тогда четвертый бэйлэ с гневом сказал им: «Войска непременно надо построить открыто, чтобы они ясно видны. Этим мы поднимем дух нашего крепостного гарнизона и нападем на врага соединенными силами. Зачем же ставить войска в укрытом месте?» После этого батыр Эйду (впоследствии был пожаловал званием амбаня первой степени и благородного батыра-графа) ответил: «Слова бэйлэ справедливы. Наши войска должны появиться открыто и развернуться против противника». Сразу же после этого он взял войска и пошел на Чжайфянь, выстроил там войска против лагеря минских войск и стал ждать.
      Еще вначале, до того как прибыли войска всех бэйлэ, наши четыреста солдат, охранявшие тех, кто строил крепость, сделали засаду в ущелье у местности Сарху и ждали. Когда большая часть войска минских главнокомандующих Ду Суна, Ван Сиована, Чжао Минлиня прошла мимо них, они ударили им прямо в спину, рубя мечами, преследовали их вплоть до Чжайфяньского перевала. Затем соединились с людьми, строящими крепость, и укрепились в окопах на Гириньской скале.
      Ду Сун разбил лагерь на горе Сарху и, взяв своих солдат, окружил Гириньскую скалу. Когда они стали нападать на наши войска, поднимаясь по склону горы, наши четыреста солдат, взяв всех строящих крепость людей, ударили разом, тесня вниз, убили около ста минских солдат. В это время уже прибыли все наши бэйлэ и увидели, что минских войск, нападавших на Гириньскую скалу, было около двадцати тысяч и еще одно подразделение войска стояло на горе Сарху и демонстрировало свою силу.
      Четыре главных бэйлэ, посоветовавшись со всеми амбанями, решили: на Гириньской скале имеется четыре сотни солдат, охраняющих наших строящих крепость людей. Теперь срочно добавим к ним еще одну тысячу солдат. Пусть они поднимутся на гору, соединятся все вместе и атакуют, тесня неприятеля вниз. Четыре знамени правого крыла тоже пусть начнут наступление, тесня с другой стороны. На войска же, находящиеся на горе Сарху, пусть нападают четыре знамени левого крыла. По окончании военного совета сразу же послали на Гириньскую скалу тысячу солдат. Прибыл хан и стал спрашивать у четырех бэйлэ о деле разгрома врага. Тогда четыре главных бэйлэ доложили о состоявшемся у них совете. Хан издал нижеследующий указ: «С наступлением вечера поступайте соответственно вашим планам. Но только, выделив из четырех знамен правого крыла два знамени, соедините их с четырьмя знаменами левого фланга и вначале атакуйте войска, стоящие на горе Сарху. Когда разгромите эти войска, чжайфяньские войска рассыплются сами собой. Те два знамени правого крыла пусть стоят и издали наблюдают за минскими войсками, стоящими на Чжайфяни. Когда наши войска нападут, давя вниз с Гириньской скалы, атакуйте вместе с ними». Затем приказал начинать сражение.
      В это время войска, находившиеся вокруг главной столицы нашего государства, те, у кого были хорошие кони, уже прибыли. Те же, у кого кони были ленивые, мало-помалу подходили. Кроме войск из нескольких десятков земель, остальные все еще не прибыли.
      До того как шесть наших знамен соединились и пошли приступом на Сарху-Алинь, минские поиска укрепили лагерь, построили войска и стали стрелять из ружей и пушек. Наши же войска, обстреливая вершину горы, с яростью, напролом врезались в ряды противника и сразу же разгромили его лагерь. Они убивали противника, давя и сваливая людей в кучу. Те войска, что были посланы в помощь на Гириньскую скалу, вступили в сражение, тесня противника вниз по горе. Тут же два знамени правого фланга переправились через реку и смело вступили в бой. После этого минские войска на горе Чжайфянь оказались теснимыми с двух сторон. Когда войска, рубя мечами, перемешались в схватке, наши воины носились вдоль и поперек. Усилившись всего на одну (тысячу?), они сразу наголову разгромили неприятеля. Минские главнокомандующие Ду Сун, Ван Сиован и Чжао Минлинь и другие военачальники были убиты во время сражения. Трупы врагов устилали и гору и степь. Текущая кровь образовала ручьи. Войсковые знамена и значки, оружие, трупы погибших солдат плыли по реке Хунэхэ подобно трущимся друг о друга льдинам. Преследуя отступавшего неприятеля, мы гнали его двадцать с лишним ли. Тех, кто бежал к скале Шокинь, но был настигнут до наступления вечера нашими солдатами и убит, было бесчисленное множество.
      В эту ночь войска минского главнокомандующего Ма Линя остановились лагерем в местности, называемой Белая скала. Вырыли рвы, поставили ночную стражу, которая несла свою службу, ударяя в барабаны и медные литавры. Наши воины их обнаружили и в полночь пришли сообщить об этом главному бэйлэ. На рассвете главный бэйлэ взял с собой триста с лишним конников и поскакал туда. Войска Ма Линя только что свернули лагерь и собирались уходить, когда увидели приближение войска главного бэйлэ. Тогда они повернули обратно, построились в четырех направлениях, вырыли вокруг лагеря в три ряда рвы, расставили пушки и ружья, стреляющих из них солдат расположили за рвами, а за ними выстроили конницу и стали ждать.
      Тут главный бэйлэ заметил, что одно из подразделений войска Пан Цзунъяна стоит в трех ли на запад от этого лагеря на горе Фефунь, Он послал человека к хану, чтобы доложить ему об этом.
      В то время стали мало-помалу прибывать наши войска из отдаленных земель и соединяться с войсками главного бэйлэ.
      Минские полковники, командовавшие северными полками на центральном направлении левого фланга, Гун Няньсуй и Ли Хими, с десятью тысячами пеших и конных воинов поставили в ряд большие телеги и щиты и образовали укрепленный лагерь в местности с названием озеро Вахунь. Вокруг лагеря вырыли рвы, за рвами выставили пушки и людей с ружьями. Хан, узнав об этом, напал на них сам вместе с четвертым бэйлэ, взял с собой меньше тысячи всадников. Во время атаки он приказал половине воинов спешиться. Четвертый бэйлэ, взяв конницу, смело напал на минские войска, стрелявшие в них из пушек и ружей. В то же время наши пешие поиска разрушали преграды, кроша мечами их щиты и телеги. И здесь минские войска опять потерпели крупное поражение. Гун Няньсуй и Ли Хими — оба были убиты в сражении.
      В то время прибыл человек, посланный главным бэйлэ, от которого хан узнал, что минские войска стали лагерем на Белой сколе. Не дожидаясь войск четвертого бэйлэ, он взял для сопровождения четыре или пять человек, спешно направился туда и прибыл около полудня. Хан увидел сорок тысяч выстроенных минских войск. Он приказал своим войскам захватить вершину горы Хаса и оттуда теснить противника вниз. Все войска сразу же двинулись вверх по горе. В это время войска из лагеря Ма Линя соединились с войсками, построенными за рвами.
      Хан издал указ: «Эти войска теперь двинутся на нас. Пусть наши войска прекратят подъем и, сойдя с коней, нападают пешим строем».
      Главный бэйлэ направился к войскам, чтобы разъяснять им приказ хана. Не успели сорок пять человек из двух знамен левого фланга спешиться, как минские войска уже напали на них с западной стороны. Главный бэйлэ Дайшань доложил хану, что минские войска уже здесь. Сразу же после этого, пришпорив коней, бросились в контратаку и врезались в ряды китайских войск. Второй бэйлэ Аминь, третий бэйлэ Мангултай и все дворяне одни за другим храбро атаковали, вклинившись в ряды неприятеля и тесня его с двух сторон. В результате разгромили войска минцев, больше половины их убили и взяли в плен.
      Воины наших шести знамен, узнав об этом сражении, не дожидаясь приказа, группами прибывали и вступали в бой. При этом передние не ждали задних. Настегивая коней, скакали, как на крыльях, и сразу же бросались на главный лагерь минских войск. Давили, стреляли из луков, рубили обороняющихся и отстреливающихся из пушек и ружей минских воинов. Минские воины не успевали даже целиться в противника и поэтому не выдерживали натиска, снова потерпели крупное поражение и отступили. Наши победоносные войска преследовали их, убивали и брали в плен. Минский полковник Ма Янь, многие другие высшие и низшие офицеры и солдаты погибли в этом сражении. Сам главнокомандующий Ма Линь едва спасся бегством. Еще долго, истребляя, круша и преследуя, шли мы за врагом. Воды у реки Белой скалы стали красными от крови людей.
      Когда хан снова собрал людей и повел наступление на гору Фефунь, вступили в сражение войска царского стряпчего из Кайюваня Пан Цзунъяня. Половина наших войск спешилась и атаковала, поднимаясь по склону. Десять тысяч войск Пан Цзунъяня, загородившись щитами, непрестанно стреляли в наших нападающих солдат из пушек и ружей. Наши войска, вклинившись в их расположение, рубя и сваливая щиты, быстро разрушили лагерь, а Пан Цзунъяня и все его войско истребили.
      В это время ехэские бэйлэ Гинтайши и Буянгу двигались на помощь войскам минцев, намереваясь, как было условлено, соединиться с Пан Цзунъянем. Когда они подошли к крепости Чжунгучэн, подчиненной Кайюваню, и услышали об истреблении минских войск, то сильно испугались и возвратились обратно.
      После того как наши войска уже разгромили минцев на двух дорогах, хан, собрав вместе все головное войско, остановился лагерем в местности Гулбунь. А в это время минские главнокомандующие Лио Тин, Ли Жубэ и другие командиры вышли на южную дорогу и подступили вплотную к крепости Еньдэнь. Хану сообщили об этом прискакавшие оттуда разведчики. Хан, придав Хурханю тысячу солдат, приказал ему образовать передний ряд обороны. Затем рано утром придал второму бэйлэ Аминю две тысячи войска и отправил его следом. Сам же хан, взяв всех бэйлэ и амбаней, повернул войско и прибыл в местность Чжайфянь. По обычаю возвращения войск с победой были заколоты восемь быков, совершено моление небу и поклонение главному войсковому знамени[7].
      Во время жертвоприношения главный бэйлэ Дайшань сказал хану: «Я хочу взять с собой двадцать всадников и собрать разведывательные сведения. Когда вы закончите жертвоприношения, я потихоньку выйду». Хан сказал ему: «Отправляйся!» Третий бэйлэ Мангултай тоже отправился вслед за ним. Четвертый бэйлэ подъехал к хану на лошади и сказал: «Я тоже хочу поехать с ними». Тогда хан приказал: «Твои старшие братья отправились на разведку, а ты будешь сопровождать меня». Четвертый бэйлэ сказал: «После того как ты послал одного старшего брата, у меня в мыслях не укладывается, что я могу остаться здесь». Сказал это и тоже уехал.
      С наступлением вечера главный бэйлэ доехал до крепости Еньдэнь. Когда вошел во дворец, то императрица и придворные, узнав о прибытии главного бэйлэ, стали спрашивать, как был разбит противник. Главный бэйлэ сказал: «Вражеские войска, прибывшие по двум дорогам на Фуси и Кайювань, побеждены и все перебиты. Наши войска выступили навстречу войскам, наступающим по южной дороге. Я дождусь здесь хана отца и, получив его приказания, тоже отправлюсь навстречу врагу и одержу победу». После этого главный бэйлэ выехал из крепости и встретил хана в степи у большого селения. После отъезда из Чжайфяня хан прибыл в Еньдэнь. С рассветом, вручив войска главному, третьему и четвертому бэйлэ, он приказал им отправляться навстречу войскам Лио Тина. Четыре тысячи солдат оставил в столице ожидать войска Ли Жубэ, Хо Шихяня и других.
      Прежде всего войска Лио Тина показались в местности Куван Тянь, и, когда они двинулись по дороге на Донго[8], все строящие крепость укрылись в лесах и горах. Лио Тин все покинутые селения и дома предал огню. Оставшихся стариков и детей во время наступления истребил.
      Командиры рот Добу, Эрна, Эхэй и другие, взяв пятьсот размещенных для караульной службы солдат, выступили навстречу им и вступили в бой. Войска Лио Тина окружили их в несколько рядов, захватили Эрну и Эхэя и убили около пятидесяти солдат. Добу с остальными солдатами вышел из окружения, соединился с войсками Хурханя, и они устроили засаду в узком горном проходе. Во время Змеи (т.е. 10-11 ч. пополуночи) главный бэйлэ, третий и четвертый бэйлэ, взяв войска, подошли к лесу в местности Варкаси и увидели, что десять тысяч отборных солдат из двадцатитысячного войска Лио Тина направляются на гору Абдари, чтобы расположиться для атаки. Главный бэйлэ взял войска и собирался ранее их занять высоту и нападать, давя их сверху вниз. Когда он собирался уже выступить, четвертый бэйлэ сказал ему: «Брат, ты оставайся здесь, командуй главными силами и вступай в сражение смотря по обстоятельствам. А я возьму войска, поднимусь на вершину холма теснить противника вниз». Главный бэйлэ сказал: «Добро! Я возьму войска левого фланга и выступлю западной стороны, ты же возьмешь войска правого фланга, поднимешься на гору и будешь теснить противника вниз. Ты, стоя сзади, наблюдай и командуй. Ни в коем случае не вступай опрометчиво в сражение вопреки моим указаниям». Затем отправил. Четвертый бэйлэ тут же взял войска правого фланга и выступил в поход. Сначала взял лучших воинов и, оторвавшись от всего войска, храбро начал теснить неприятеля вниз, пуская стрелы и рубя мечами, все время вклиниваясь в гущу неприятеля. Оставшиеся сзади войска непрерывно подходили и подходили к сражающимся и вместе с ними вторгались в ряды неприятеля, а главный бэйлэ с войсками левого фланга напал на гору с западной стороны, и минским войскам, теснимым с двух сторон, пришлось отступить. Когда четвертый бэйлэ с победившими войсками шел, преследуя и убивая отступающих, он неожиданно натолкнулся на два резервных лагеря Лио Тина. Не успели войска Лио Тина в замешательстве построиться, как четвертый бэйлэ быстро двинул на них свои войска и, храбро напав, перебил все десять тысяч солдат этих двух лагерей. Лио Тин погиб в сражении.
      В то время пешие войска хайкайского ханского стряпчего Кан Инкяна, соединившись с корейскими войсками, расположились лагерем в степи Фуча. Войска Кан Инкяна имели длинные вилообразные бамбуковые копья, были одеты в деревянные и воловьи панцири. Корейские войска, одетые в короткие куртки из коры и шлемы, плетенные из тальниковых прутьев, с пушками и ружьями были построены рядами.
      Четвертый бэйлэ, разгромив Лио Тина, остановил свою армию. Когда подошли войска всех бэйлэ, он сразу же вторично повел бойцов, и они неожиданно, как порыв сильного ветра, катясь, как камни, летя, как песок, как белая пыль, все тесня и валя с ног, врезались в ряды корейских войск, стреляющих из пушек и ружей. Стало невозможно ничего разобрать. Пользуясь этим случаем, наши бойцы пускали стрелы, как дождь. Опять наголову разбили врага и истребили двадцать тысяч войска. Кан Инкян спасся бегством. Еще до этого второй бэйлэ Аминь и Хурхань шли на юг и натолкнулись на войска минского полковника Кяо Ики. Напали на них и разгромили. Кяо Ики захватив оставшиеся войска, отступил и влился в войска корейского главнокомандующего Кян Гунлея. В это время Кян Гунлей стоял лагерем на скале Гулаху.
      Все бэйлэ снова выровняли строй своих войск и с целью преследования войск Кяо Ики выступили против корейской армии. В это время Кян Гунлей, узнав, что войска минцев разбиты, очень испугался, свернул знамена, вручил одному переводчику значок парламентера и послал к маньчжурам с такими словами: «Наши войска пришли не по своей воле. Прежде Японское государство завоевало нашу Корею, завладело горами, разбило земли. В это время к ним пришли минские войска и заставили японцев отступить. Теперь минцы заставили нас отплатить за благодеяние. Если вы обещаете нас кормить, то мы сдадимся. Наши войска, которые были с войсками минского государства, вы все перебили. В этом нашем лагере только корейские войска. Из минских войск спаслись бегством только те, которые присоединились к нашему лагерю. Это один полковник и войска, которыми он командует. Мы передадим их вам».
      Четыре бэйлэ посоветовались и решили сказать парламентеру: «Если вы хотите сдаваться, то пусть прежде всего явится ваш главнокомандующий. Если он не явится, то мы непременно нападем на вас». После этого посланца отправили обратно. Кян Гунлей вторично командировал человека со словами: «Если я перейду этой ночью, то как бы не взбунтовались и не разбежались солдаты. Для доказательства верности я сначала пошлю своего помощника, и пусть он расположится в вашем лагере. Утром же я возьму все войска и сдамся».
      Захватив все минские войска, он заставил их спуститься вниз с горы и стал передавать их маньчжурам, при этом минский полковник Кяо Ики повесился. После этого помощник минского главнокомандующего взял тысячу войск и, спустившись с горы, сдался. Все бэйлэ по этому поводу устроили пир, а затем отправили Гян Гулея (иногда написано Кян Гулея. – В.Б.), подчиненные ему войска и офицеров в главную столицу маньчжуров. После того как хан поднялся на трон, корейский главнокомандующий Гян Гулей, помощник главнокомандующего и другие чины встретили его земным поклоном. Хан по закону гостеприимства несколько раз устраивал для них пиршества, показывая свое доброе отношение к ним. Все солдаты были размещены и накормлены.
      После того как четыре главных бэйлэ истребили сорок тысяч солдат на южном направлении, наши войска устроили трехдневную стоянку, собрали рабов, лошадей, вьюки, латы и шлемы, военное оружие и затем возвратились.
      На этот раз Минское государство собрало все войска, которые только у него были в Ляояне и Шэньяне, соединились вместе с войсками корейцев и ехэсцев и вторглись в Маньчжурию по восьми дорогам. Все они были уничтожены в течение пяти дней. Трупы их лучших генералов и богатырей устилали степь, было убито сто с лишним тысяч солдат. С божьей помощью наши немногочисленные войска победили огромное войско, преодолев все преграды, проявляя настойчивость, в очень короткий срок смогли свершить великие подвиги. Когда провели подсчет людей, принимавших участие в военных действиях, то оказалось, что из маньчжуров было взято в плен только около двухсот человек. С древности до нашего времени среди крупнейших побед над неприятелем другой такой удивительной победы еще не было.
      В то время минский полномочный устроитель государственной границы Ян Хао находился в столице Шэньян. Услышав о полном поражении войск на трех направлениях, очень испугался и послал человека с приказом главнокомандующему Ли Жубэ и помощнику главнокомандующего Хо Шихяню, чтобы они срочно возвращались. Войска Ли Жубэ и другие из местности Хулун, отступая, повернули назад. Их увидели двадцать наших караульных. Они приготовились на вершине горы, затрубили в большие раковины, привязали шапки к лукам, чтобы создать видимость большого войска, и, громко, крича, бросились в атаку вниз с горы. В результате этого они убили сорок человек и получили пятьдесят лошадей. Во время беспорядочного отступления минского войска погибло еще около тысячи с лишним человек из-за того, что солдаты в сутолоке передавили друг друга. В день белого тигра возвращающиеся маньчжурские войска дошли до главной столицы. Хан издал нижеследующий указ ко всем бэйлэ и амбаням: «Хан Минского государства, выдавая свои двести тысяч войск за четыреста семьдесят тысяч, разделил их на четыре дороги и все свои силы двинул на нас. Мы в очень короткий срок наголову их разбили. Зная о таком нападении на нас, всякий подумает, что армия наша многочисленна. Видя, как мы при сражении успевали перемещаться и туда и сюда, всякий скажет, что наша армия могущественна. Слух об этом распространится повсюду, и не будет того, кто но боялся бы могущества наших войск».
      В результате этой победы положение в Минском государстве еще более ухудшилось, а могущество наших войск еще более возросло. После того как овладели областью Ляодун и захватили область Шэньян, наступил период возвышения нашего государства и утвердился закон хана (государственности). Разве легко это было сделать? Ради этого наш император Тайцзу, прося у неба справедливости, приняв на себя месть за предков, вместе со старшими и младшими братьями и детьми, взяв вельмож (подобных рукам и ногам) преданных и искренних, сам бросался стрелой и камнем на ряды врагов, поучая всякого рода военным хитростям. Одновременно мудрые бэйлэ и военачальники все вместе действительно старались изо всех сил и благодаря всему этому смогли совершить великие подвиги. С этого времени действительно и утвердилась на вечные времена власть нашего дайцинского государства.
      Каждый раз, когда я с почтительностью читаю летопись истории наших государей, всегда наполняюсь благоговением, любовью, печалью и скорбью, что сам не смог в то время ни сопутствовать, ни действовать с ними вместе, отдавая свои силы и следуя верхом на коне за отрядом, чтобы выполнять приказания.
      В Поднебесной, полученной тяжкими трудами моего деда Тайцзу, могут ли наши потомки, мои дети и внуки, зная об обстоятельствах этой победы, подчиняясь навечно воле неба, трудясь ради продления на вечные времена закона хана, с величайшим трепетом управляя государством, водворяя мир среди народов, блюдя в своих рассуждениях только мир и любовь, по-прежнему не брать пример с государств Хя и Ень. Я, обдумав обстоятельства победы у горы Сарху, описал их, выявляя самую суть. Это истинно. Чтобы сохранить величие истории династии, чтобы люди, получив легко, не смотрели свысока, специально для этого я описал это событие, имея целью на многие годы дайцинской династии всем сыновьям, внукам, вельможам и чиновникам разъяснить, чтобы они не забывали тяжких трудов своих предков при основании династии и сами дружно трудились, беря с них пример.
      Примечания.

      [1] Крепость Фуси или Фушунь, принадлежала Китаю, в 1618 г. взята маньчжурами.
      [2] Крепость Яху, вероятно, она же – Яха, находилась в 310 ли на запад от Гирина.
      [3] Кайювань-сянь (Кайюань-сянь) – город, лежавший по пути из Китая в Монголию и Среднюю Азию. Кайюваньская дорога в средневековье, очевидно, имела важное стратегическое значение.
      [4] Ехэ – одно из крупнейших маньчжурских племен, враждовавших с Нурхаци.
      [5] Куван Тян – г. Куаньдянь.
      [6] Еньдзю (Еньдэнь) – название маньчжурской столицы, основанной Нурхаци в 1616 г. Она же – Хэтуала, по-китайски – Синцзин.
      [7] «После одержанной победы главнокомандующий с офицерами при парадном строе делают поклонение главному знамени и тут же под знаменем приказывают казнить взятых живыми пленников и их главных предводителей» (Захаров И.И. Полный маньчжуро-русский словарь. – СПб., 1875, с. 763).
      [8] Маньчжурский род, живущий к югу от Еньдэня.
      Лебедева Е.П., Болдырев Б.В. Описание победы у горы Сарху-Алинь // Восточная Азия и соседние территории в Средние века. Новосибирск, 1986. С. 86-94.
      Приносим свою благодарность Д. Бузденкову за предоставление текста.
    • Тыл и фронт - как увязать оба направления в политике для победы?
      Автор: Чжан Гэда
      Тема, которой хотелось бы коснуться - это соотношение гражданского и военного строительства в ГВ.
      Сегодня услышал мнение (применительно к ЛДНР), что во время войны преступно заниматься гражданским строительством. В качестве примера была приведена ГВ 1918-1922 гг.
      Однако такая точка зрения лично мне кажется неверной - ИМХО, большевики начали гражданское строительство одновременно с военным, и именно перспектива ближайшего будущего дала силы для победы.
      Ведь, несмотря на войну, на фронтовые "качели", на сложную ситуацию с экономикой и продовольствием, в городах функционировали учебные заведения, выпускались специалисты, что-то производилось на заводах и фабриках, читались лекции и ставились спектакли (даже в трагически уничтоженном Николаевске-на-Амуре).
      Функционирующая промышленность позволила поддержать и армию, и тыл (заняв работников на производстве и позволив обеспечить им минимальный паек), принципиально выдержанная политика на продразверстку (провозглашенная еще при царе, но продвигавшаяся со скрипом ввиду импотенции исполнительной власти на местах) обеспечила победу в самый сложный период войны - 1918-1921, своевременный переход к НЭПу - победу окончательную.
      Дальнейшие этапы рассматривать, ИМХО, в этой теме не стоит, т.к. это уже совсем другая история.
    • Литургический текст
      Автор: Saygo
      И. В. Поздеева. Литургический текст как исторический источник

      Важность данной темы объясняется прежде всего тем, что от ранних периодов русской истории непосредственно сохранились именно литургические памятники, которые для XI-XII вв. составляют 90% всех дошедших до нашего времени рукописей, для XIII-XIV вв. - не менее грех четвертых и даже для XV в., более половины всех имеющихся в распоряжении историков подлинных текстов. Они давно являются предметом изучения лингвистов, исследователей истории церковного устава на Руси, археографов, книговедов, но фактически никогда не исследовались как ценнейший, а для ряда проблем и незаменимый исторический источник.

      Первостепенной обязанностью церкви и православного государства, как они понимались обществом, было обеспечение возможности ежедневного литургического уставного общественного богослужения в храмах, а также богослужения частного - треб, совершаемых по всем сколько- нибудь важным поводам жизни человека, семьи, общества. Литургический текст сопровождал любого члена Русской православной церкви в течение всей жизни - от рождения (и даже до него) до смерти (и после нее). Специальные и обязательные литургические чины освящали все основные этапы жизни фактически любого индивидуума и любого коллективного субъекта, которые признавались государством только после совершения обязательного специального богослужения. Это положение справедливо, идет ли речь о русской армии, деятельности приказов, государственной администрации всех уровней, жизни крестьянского, дворянского, царского двора. Закладка дома и города, сельскохозяйственная деятельность, начало издания любой книги на Печатном дворе - все начиналось или сопровождалось молитвой. Существовали специальные молитвы: "В начало и конец всякому делу", "В начало научению книжному", о спасении от пожара и мора, на прекращение дождя и на "бездожие", на "рытье кладезя" и "аки что в кладезь впадает поганое". Можно таким образом перечислить большинство событий в жизни личности и коллектива, по случаю которых полагалось обращаться с просительной или благодарственной молитвой к высшим силам, следуя нормам литургического текста.

      Словосочетание "литургический источник" не представляется вполне корректным, так как, во-первых, под этим термином можно понимать и все тексты, используемые во время богослужения, и тексты, входящие в собственно литургии - важнейшие суточные неизменяемые богослужения, совершение одного из трех типов которых зависит от периода лунного года, дня солнечного года и дня седмицы (недели), на который оно приходится. Во-вторых, согласно Уставу православного богослужения, его конкретное календарное осуществление, даже если возьмем только службу одних суток, представляет собой сложную систему, сформированную по незыблемым правилам из текстов разного "жанра", возникших в разные периоды истории, находящихся в различных типах книг. И сочетание этих текстов для конкретного богослужения также зависит от сочетания лунного годичного цикла, дня солнечного года и дня седмицы, на который он приходится. Круг необходимых для совершения уставного общественного богослужения книг в позднем русском средневековье исчислялся 10-20 типами: Евангелие, Апостол, Псалтырь, Минеи (12 или 2), триоди Постная и Цветная, Служебник, Октоих, Шестоднев, Пролог, Устав, Часовник (Часослов). Сюда примыкают книги певческие, а также представляющие собой или части других, выбранных для удобства использования, или, наоборот, соединение нескольких книг в одной, или их адекватная замена. Например, в Канонник входят каноны - основные изменяемые тексты служб солнечного и лунного церковного года, а также каноны внекалендарные. В Псалтыри следованной (или Псалтыри с восследованием) собраны тексты собственно Псалтыри, богослужебных к ней добавлений, Часослова, Канонника и даже необходимых разделов церковного устава. Пример случая с заменой - замещение 12 миней служебных двумя книгами - Минеей общей и Минеей Праздничной.

      Вновь создаваемые службы, то есть службы именно русским святым, написанные, как правило, русскими авторами, довольно долго в традиционные типы литургических книг не входили, а переписывались отдельно. В печатные богослужебные .книги они также до 30-х годов XVII в. почти не включались. Впервые значительная часть служб праздникам и Святым русского и славянского происхождения была издана в составе богослужебного сборника - Трефологиона (Цветослова), пять книг которого были напечатаны на Московском Печатном дворе в 1637-1638 годах1.

      В состав, фактически, каждой службы суток, седмицы (современная неделя), праздников входили тексты Писания, как Нового, так и Ветхого завета. А вся Псалтырь, в зависимости от века и места богослужения (монастырская или приходская церковь), прочитывалась (и прочитывается) в течение одних суток или одной седмицы. Тексты, в том числе и одни и те же, могут распеваться (целиком или частично) и в этом случае неразрывны с их мелодией (которая также может быть разной). Более того, одни и те же тексты, аналогично литургическому пространству и литургическому времени, могут иметь в контексте конкретной службы различное значение, проявлять, акцентировать различные пласты своего, как правило, многозначного содержания.

      Даже эти краткие замечания показывают, как размыто и неопределенно было бы понятие литургического источника. Поэтому анализу должен подвергаться литургический текст, то есть специально написанный текст, созданный и использовавшийся прежде всего для целей богослужения. Конкретный экземпляр такого текста и, как правило, его прототип, можно датировать, нередко локализовать, а изредка даже персонифицировать, то есть установить его автора. При таком понимании объекта исследования вошедшие в текст данной службы или в данный чин богослужения фрагменты разных книг Писания могут быть рассмотрены под углом зрения задач и содержания именно этой службы, ее "героя" и ее эпохи. В таком контексте они становятся важнейшей смысловой частью богослужения и, как правило, четко раскрывают его основную идею.

      Литургические тексты, новые русские службы, создавались талантливейшими деятелями своего времени и оберегались всем авторитетом церкви и государства более внимательно, чем даже правовые или политические ритуалы.

      Как правило, богослужения "на потребу" совершались далеко не только по "формальной", как считалось, общественной необходимости, а по воспитанной веками действительной внутренней потребности, которая становилась и оставалась существенной частью менталитета любого индивидуального и коллективного субъекта средневековой России, сопровождая человека в будни и праздники, в дни величайших общественных и личных событий, во время раздумий, печали и радости.

      Таким образом, первой характерной чертой литургических текстов как исторических источников является всеобщность их функции как относительно самого процесса жизнедеятельности общества, так и относительно любых социальных субъектов, это общество составляющих.

      Эта очевидная "асоциальность" литургических текстов в определенном смысле является чисто внешней, так как многие из них по самой своей направленности по-разному воспринимались представителями разных социальных слоев. Конечно, речь идет далеко не о всем объеме литургики, а об определенных чинах, посвященных проведению социально-политического учения, например, о чинах присяги, исповеди и т. п. Эта проблема - одна из основных при изучении социальной и исторической психологии той эпохи, общее и различное в которых во многом формулировалось именно в зависимости от литургического текста - важнейшего источника по проблемам государственной идеологии и политики2.

      Особенно яркой с этой точки зрения является Служба на положение Ризы Господней. Служба была написана в 1625 г. митрополитом Киприаном по случаю дара шаха Аббаса, пославшего в Москву часть одеяния, которое считалось хитоном Иисуса Христа, и тогда же была издана на Московском Печатном дворе для ежегодного богослужения в честь нового праздника, означавшего символически окончательный переход центра православного мира в Москву.

      Фактически, хитон стал в этом тексте только поводом для прославления Москвы как града "Богом избранного", "Богом почтенного и превознесенного... паче града Иерусалима", града, под ноги которого уже "преклонились" и будут повержены все народы мира; и прославления ее правителя, легитимно наследовавшего "отеческий" престол, также "избранного", "поставленного" и "названного" самим Божеством, как единственного в мире главы православия3. И хотя в тексте этого богослужения нет самой формулы "Москва - Третий Рим, а четвертому не бывать", но вся служба от начала до конца - раскрытие, прославление и конкретизация этой идеи, заново взятой на вооружение и очень важной, как во внутренней, так и во внешней политике первых Романовых.

      Очевидно, что не наличие конкретно-исторической информации важнейшая черта литургического текста как источника. Его уникальная временная и социальная "всеобщность", наивысший, наравне с Писанием (которое как уже сказано, составляло значительную часть литургического текста) авторитет, личное участие в богослужении (в идеале, каждого), персональная и коллективная заинтересованность - определяют влияние литургического текста на историческую психологию и на характер национального менталитета русского народа.

      Знанием и умением понимать литургический текст значительно облегчается осмысление сложных вопросов прошлого. Анализ литургических текстов общественного богослужения помогает понять возникновение, роль и прочность складывания и поддержания так называемой "царистской идеи" - народной веры в доброго "царя-батюшку". Важнейший тезис христианской догматики: "Нет власти не от Бога" - определял обязательность развитой и постоянной молитвы за власть предержащую. Ежедневные неизменяемые богослужения включали многократные (5-6 раз и более в службах даже будничного дня) "просительные" молитвы, "ектений", во время которых присутствовавшие в храме молились прежде всего за царя (имя рек) и членов его семьи и за остальные духовные и светские власти, а те должны были обеспечить возможность праведной и счастливой жизни каждого молящегося. Церковная и светская власти следили за правильным во время богослужения "возношением царского имени", то есть за точностью формулы именования верховного правителя, которая менялась по мере укрепления русского самодержавия, но всегда четко выражала самую сущность государственной идеологии. Нарушение формулы во время богослужения рассматривалось как преступление и приводило к самым тяжелым последствиям: не только снятию церковного сана, но и осуждению на каторжные работы. Тем более преследовался отказ от молитвы за царя, приравниваемый к прямому бунту против верховной власти. Вся ранняя история русского старообрядчества- пример борьбы с царем-антихристом, именно и прежде всего в форме отказа от произнесения обязательной молитвы за него.

      Вместе с укреплением единодержавия изменялся и календарь годичного церковного богослужения. В XVIII в. уже почти треть дней года была предназначена для обязательного богослужения в честь представителей правящей династии - дни ангела, восшествия на престол и поминовения членов царского рода. Эти службы должен был, под страхом наказания, со всей торжественностью совершать сам протоиерей или иерарх, если таковой в церкви был. Богослужения посвящались как прославлению господствующей власти, так и проклятию ее противников. Ежегодно в первое воскресение Великого поста исполняли Чин анафематствования4, во время которого проклинались враги православной церкви и православного государства, начиная с Ария и кончая новыми российскими бунтовщиками. Возникли хорошо известные чины богослужений, в которых не только призывались громы небесные на головы врагов православного государства (молебны о победе над агарянами и т. п.), но и формулировались цели внешней политики. Согласно этим текстам, необходимость расширения границ государства объяснялась тем, что миссия русского царя и его обязанность перед Господом - победить инаковерных и освободить покоренных ими православных.

      Специальные чины и тексты богослужений систематически создавались в зависимости от потребностей церковной и государственной жизни. Таковы созданные и напечатанные в связи с борьбой против церковных реформ патриарха Никона чины "О умирении и соединении православныя веры и освобождении от бед, надлежащих православным от сопротивных сопостатов"5, в которых проклинались "еретики и раскольники", противники Русской православной церкви и православного царя. Литургические тексты русского происхождения отнюдь не были, как сегодня считают многие, малопонятными, далекими от интересов каждого, лишенными напряжения, равнодушно воспринимаемыми молящимися. "Звери лютые", "отступники звероподобные", "пасти кровавые" - вот как описывает противников реформ патриарха Никона вышеназванный молебен, тем не менее названный "О умирении..." Из литературных памятников XVII-XVIII вв. эти тексты своей страстностью больше всего напоминают слова Радищева: "звери лютые, пиявицы ненасытные..." В том же молебне говорится об учении "раскольников" как о "безбожном", "хульном, безглавном и юродобесящемся", которое Бог должен "разрушить, искоренить, ни во что же обратить" и обязательно "под нози верному христианскому царю покорить". В текстах русских служб наряду с вошедшими в фольклор образами встречаются и народные поговорки и эпитеты. В то же время текст богослужения не мог быть написан обыденным языком, от которого язык литургики должен был обязательно отличаться. (Слово в литургике - тема, заслуживающая специального рассмотрения.) Цели, для которых предназначался литургический текст, достигались только при условии не просто понятности, но обязательной доходчивости и эмоционального воздействия. И действительно, если литургический текст несравним ни с одним типом средневековых текстов по своей всеобщности, то так же уникален он и по силе своего влияния, обеспечиваемого частой повторяемостью, но также и личной заинтересованностью каждого, и сопровождающим слово богослужения воздействием литургической музыки, церковной архитектуры и живописи, особого света и даже запаха.

      Природу литургического текста как исторического источника во многом определяет его синкретичность, характерная вообще для средневековой культуры и литературы. Для литургического текста, а значит и для характера изложенной в нем информации синкретичность и сопровождающая ее обобщенность принципиальны. Однако всеобщность в богослужении, когда речь идет о земных делах, исходя из самой учительной функции литургического текста, раскрывается в конкретном. Например, во время чтения Всеобщего синодика6 в тысячах русских церквей XVII в. люди молились за всех православных христиан, ранее почивших, но не просто "за всех умерших", как стали произносить позднее, а конкретно - за умерших определенным типом смерти; при этом могли перечислять 25(!) типов смертей. В одном из текстов Синодика XVII в. вначале перечислялись пять типов смерти во время военных действий, а затем поминали людей "от немец, вогулич, самоеди погибших", что позволяет локализовать список Синодика северными землями Руси, скорее всего их Северо-Востоком, так как в том же списке Синодика есть детали, характерные для Урала: упоминаются души людей "с высоты гор спадших", "в пещерах ископанных и в расщелинах каменных измерших, в пропастех земных ужную смерть приимших" и "по повелению цареву златую руду копавших и персию засыпанных". Последнее же, 25-е прошение заставляет нас воочию увидеть быт XVII века. Оно посвящено памяти "кусом подавившихся и крохой поперхнувшихся". Трудно рекомендовать более полную по содержанию, более краткую по объему и совершенно точную, согласно самой своей функции, характеристику жизни российского общества раннего XVII в., чем этот литургический текст.

      Хотя к этому типу источников едва ли нужно подходить только с точки зрения наличия в них информации о конкретных фактах истории и ее репрезентативности, такая информация тоже встречается; как ее происхождение, так и функция обеспечивают максимальную ее достоверность; Однако в разветвленном, детализированном и функциональном мире литургики, как и во всей структуре рожденных функционированием сложного общества источников, необходимо знать, где искать ту или иную прямую информацию. Например, в текстах синодиков епархиальных соборов нередко приведены имена людей, погибших в битвах за Отечество, которых нет ни в летописях, ни в каких-либо иных источниках7. В Синодике Успенского кремлевского собора перечисляются люди, погибшие во многих битвах на протяжении веков.

      Эти имена, по самой сущности и целям текста, должны были полностью соответствовать исторической реальности. Нередко в этих чинах мы находим неожиданные для столь "высокого" документа факты, однако вполне понятные с точки зрения той эпохи: например, много говорит историку проклятие корчемникам, продающим "зелье" в розлив (рюмками). Уточнить датировку издания на Московском печатном дворе так называемых Листов о поклонах, в которых изложено решение Русской православной церкви по одному из спорных вопросов богослужения, послужившее непосредственным поводом начала раскола, увидеть напряжение и силу борьбы против этого решения, так же неожиданно позволяет Чин анафематствования кремлевского Успенского собора (1684 г.). В его тексте содержится "анафема" неизвестному еретику, замазавшему дегтем текст печатного "листа о поклонах", вывешенного в Чудовом монастыре.

      О службах русским святым сами церковные историки8 писали как о "слишком житейских". Однако до настоящего времени нет какого-либо обобщающего их характер, особенности и историческую информацию исследования, подобного известному труду В. О. Ключевского. В отечественной литературе нет исследования (пожалуй, кроме уже давней книги Ф. Спасского), обобщающего материал служб русского происхождения на том археографическом и источниковедческом уровне, который сегодня достигнут применительно к другим типам памятников. Тексты служб ранним русским святым, созданные, как правило, через десятилетия и века после смерти реальных персонажей, изучались редко. Но именно они сыграли неоценимую и неоцененную еще роль в становлении русского национального менталитета, например, в вопросах "терпения" - так много объясняющей черты национального характера, воспитанного на идеале русского святого. Достаточно напомнить характерный для России культ блаженных, ставших даже официальными покровителями высшей светской власти.

      Специального изучения требуют и богослужебные чины, созданные в целях обслуживания самых разных и неожиданных для современного человека сторон государственной жизни. Например, важнейший политический текст "помазания на царство" или чины на закладку нового города, на победу над "супостатами", во время междоусобия и т. д.

      Неисчерпаемый материал о жизни человека русского средневековья мы находим в текстах богослужения "на потребу", то есть на все те случаи жизни индивидуального и коллективного субъектов, когда им необходимо было освящение, признание, помощь и защита. Поскольку церковь должна не только учить принципам богоугодной жизни, но и контролировать их исполнение, следя, чтобы грехи "искупались" и прощались, ряд литургических текстов посвящен именно этой задаче. Уникальную информацию содержат чины исповеди, составленные специально для разных категорий исповедующихся: иерархов, представителей власти, мужей и жен, юношей и девиц. Исповедь - покаяние в грехах и их прощение - и с точки зрения Русской православной церкви, и с точки зрения государства- важнейшее событие. Без исповеди невозможно причастие, а без причастия невозможно не только спасение души, но поступление на государственную службу или венчание - то есть создание признаваемой государством семьи, обладавшей правом наследия. Приведем только два говорящих сами за себя примера. В тексте исповеди начала XVII в. из 37 вопросов о грехах иерархов Русской православной церкви - 12 вопросов (типа: не ставил ли попов за мзду) посвящены различным формам симонии, то есть использованию высокого церковного положения для достижения личной выгоды. В вопросах исповедующимся мирянам перечислены все запрещенные игры (в том числе шахматы) и зрелища. Насколько информация исповедей уникальна для времени русского средневековья, показывает исповедь женатых мужчин, которым задаются многочисленные вполне конкретно сформулированные вопросы о формах интимных супружеских отношений, которые все были греховны, кроме необходимых "для чадородия".

      В средневековом русском обществе не было не только принципиальных атеистов, но даже и неверующих. Встречается много недовольных приходским священником или епархиальным архиереем, состоянием церковной жизни; неправильным, на взгляд сомневающихся, пониманием вероучения или отправлением богослужения. Однако и проявляющие сомнения люди всегда обращались с верой к высшему Судье и готовы были ради веры идти на смерть.

      Обязательное для всех общественное богослужение в идеале, по Уставу, должно было совершаться в храмах согласно календарю. В основе его лежали неизменяемые тексты, предназначенные для суточного богослужения, совершаемого в определенные часы. Именно эти тексты, повторяемые изо дня в день и содержащие самые общие положения христианской веры и христианской истории, составляли основу обучения вере и грамоте. До конца XVII в. первой учебной книгой и для царевича и для крестьянского сына, после Азбуки или Букваря, где первые тексты для чтения - также молитвы, был Часовник, содержащий богослужение вечерни, павечерницы, полуношницы, утрени и часов. Завершала образование для большинства грамотных людей, по крайней мере до конца XVII в., Псалтырь, ве псалмы которой в XVII в. полностью прочитывались во время богослужения за седмицу. Таким образом достигалось не только недоступное современному миру (если забыть роль выступлений Сталина, цитатников Мао Цзедуна и т. п. почти литургических для своего времени текстов) единство воспитания и образования, но и максимально широкое знание богослужения и его максимально глубокое воздействие.

      Воспитанный в советское, да и в перестроенное время человек с трудом понимает цели и сущность общественного богослужения, но историк не может не считаться с существовавшей и существующей для десятков поколений людей в течение многих веков "литургической реальностью", в которой для верующего создается возможность непосредственного молитвенного общения с силами небесными. Вспомним возглас, утверждающий в наиболее таинственной части литургии верных, что "ныне силы небесные с нами служат". Персонализм христианства, особенно разработанный и действенный в православии, предполагает возможность и необходимость прямого молитвенного общения конкретной личности человека, живущего в исторически определенном времени и пространстве, - с вневременной, внепространственной, а значит бесконечной и вечной личностью трехипостасного Бога (тем не менее не перестающего быть личностью). В литургической реальности преодолевается эта несопоставимость и несоотносимость. Для этого необходимы, по учению церкви, люди, получившие силой Духа Святого право совершать таинства (иереи, архиереи), Слово (чин, последование, чинопоследование...) богослужения, предписанное Уставом; а также специальное место (храм, алтарь), освященный архиереем антиминс и другие условия, необходимые для вхождения личности верующего в литургическую реальность. Все построение суточного, седмичного и годичного кругов богослужения готовит прихожанина к восприятию литургического времени и литургического пространства. Время в богослужении то бесконечно ускоряется (в службах суток символически повторяется вся церковная история от сотворения мира до воскресения Христова), когда "миг равен вечности", то раздвигается - в службах года, то приближается к себе самому, например, в богослужениях Страстной седмицы. То же происходит и с литургическим пространством, когда храм становится вселенной, в которой пребывают Господь и Силы небесные, а алтарь - то яслями младенца Христа, то гробом, то троном божества.

      Представить колоссальное влияние литургической реальности на народное сознание и менталитет прошлых столетий помогают примеры и из нашего времени, связанные с особенностями средневекового народного сознания, сохраненного русским старообрядчеством, четвертый век исповедующим принципиальный традиционализм как основу своего исторического мироощущения. Говоря со многими наследственными сторонниками старой веры, мы, пройдя через ряд недоразумений и ошибок, вынуждены были понять, что большинство из них воспринимает события последних столетий не как собственно историю человечества, а время, прошедшее со времени раскола, - не как историческое время. Христианское понимание процесса истории- это история раскрытия в мир идеи Бога, возрастания ее в мире и людях. Поэтому высшая точка человеческой истории в этой системе координат - пребывание на земле воплощенной Второй божественной Ипостаси. С приходом же и победой в последней православной стране в середине XVII в. Антихриста, по учению всех направлений старообрядческого движения (выраженному реже сознательно, чаще бессознательно), история останавливается, прекращается, а точнее, продолжается только в пределах старообрядческих общин, для сохранивших "истинную" веру. Поэтому задаваемые неопытными исследователями вопросы об истории старой веры вызвали всегда у информанта желание рассказать об апостолах, о святых Ольге и Владимире... Время собственной жизни тем более не воспринималось как время историческое, а только как время личного опыта, которым можно и должно поделиться с молодыми.

      В 1976 г. летом, когда американцы подлетали к Луне, мы работали в беспоповских старообрядческих общинах нижегородской земли (Горьковская область). И тогда видели затруднение, испытанное старым знакомым, поспорившим "на бороду", что "Господь не допустит людей коснуться Луны", так как это уже не земное, а "небесное" пространство, земным тварям недоступное. Каясь в своем греховном споре и боясь потерять незаменимый символ истинности и мужественности, наш знакомый пытался найти с нашей "ученой" помощью выход из создавшегося положения. Но прежде, чем нога космонавта коснулась первого из небесных тел, коллективный традиционный разум общины нашел приемлемое разрешение противоречия. Было признано, что не люди нарушают заветы Писания, а Господь, в руках которого время и просторы Вселенной, расширил земное пространство, включив в него и ближайшее к Земле небесное тело.

      Учитывая тысячелетнее влияние литургических текстов и литургической реальности на народное сознание, гораздо легче понять особенность народного менталитета: идеи и положения, рожденные текстами богослужения, закрепляются в нем как конкретизация и жизненное воплощение основных постулатов Писания. В этом контексте вполне определяется и конкретно-историческая проблема сочетания в народном сознании христианства и язычества, продолжающего и ныне жить в так называемом народном православии, которое пользуется языческими по своей сущности, хотя вполне христианскими по форме, заговорами-молитвами. Недаром книги, в которые входили эти тексты в их народном варианте, - так называемые дурные требники, как правило, официальной церковью уничтожались. Эта проблема, столь актуальная и всесторонняя для средневековой русской Церкви, в более позднее время по вполне очевидным причинам также перешла в сферу литургики.

      Можно было бы назвать еще многие снова и снова возникающие в историческом массовом сознании проблемы, в большей или меньшей степени, прямо или косвенно объясняемые требованиями и содержанием православного богослужения. Таковы вопросы истинной и ложной власти и ее легитимности, истинной и ложной церкви, человеческого долга и т. п. Очевидно, что каждая новая эпоха дает свои ответы на эти вопросы, ссылаясь на одни и те же слова Писания и богослужения; возможность многозначной интерпретации их заложена в особенностях литургического текста.

      Остается пока еще не решенной проблема типологии литургических текстов как исторических источников. Поскольку им всем свойственна фактически единая общественная функция, наиболее четкая классификация этих текстов возможна исходя из внутренних принципов организации самого богослужения. Такой подход позволяет выявить тексты неизменяемых суточных служб, формулирующие наиболее общие положения христианства и православия, конкретизирующие основные моменты христианской истории; изменяемые части служб двунадесятых и великих праздников лунного и солнечного церковного года; изменяемые части богослужения "местных" (русских) праздников и памятей русским святым. Среди литургических текстов, не обязательных для всего общества, то есть "на потребу", необходимо выделить тексты, обслуживавшие функционирование государства, населенного пункта, семьи и личности. Однако, эта актуальная задача - предмет уже иного исследования.

      Примечания

      1. Трефологион, первая четверть (сентябрь - ноябрь). Часть основная. Москва. Печатный , двор, 1. VI. 1637; Трефологион, вторая четверть (декабрь-февраль). Москва. Печатный двор, 7. 1. 1638; Трефологион, третья четверть (март- май). Москва. Печатный двор, 21. V. 1638; Трефологион, четвертая четверть (июнь- август). Москва. Печатный двор, 21.V.1638; Трефологион, первая четверть (сентябрь- ноябрь) часть дополнительная. Москва. Печатный двор, 1. VI. 1637. ЗЕРНОВА А. С. Книги кириллической печати, изданные в Москве в XVI-XVII веках. Сводный каталог. М. 1958.
      2. См., напр.: СОБОЛЕВА Л. С. Паремийные чтения Борису и Глебу. В кн.: Вопросы истории книжной культуры. Вып. 19. Новосибирск. 1975; Исследования по истории общественного сознания эпохи феодализма в России. Новосибирск. 1984, с. 24-38.
      3. Служба на Положение ризы Господней. М. Печатный двор. Ок. 1625 года. См. 6-ю песнь канона (л. 15-15об.).
      4. НИКОЛЬСКИЙ К. Анафематствование, совершаемое в первую неделю великого поста. СПб. 1879.
      5. Канон- молебен о соединении веры православные и о умирении церкви. М. [не ранее 1652г. и не позднее 1663г.]; Молебное пение, певаемое в нужи церковной, о умирении и соединении веры... М. [тогда же]; Модебное пение о умирении... и освобождении от бед, належащих православным от сопротивных... и канон... о соединении веры. М. (тогда же).
      6. УСПЕНСКИЙ Ф. Синодик в неделю православия. - Журнал Министерства народного просвещения, 1891, ч. 2.
      7. РОМОДАНОВСКАЯ Е. К. Синодик ермаковым казакам. - Известия Сибирского отделения АН СССР, 1970, N 9. Серия общественных наук, вып. 3.
      8. СПАССКИЙ Ф. Г. Русское литургическое творчество. Париж. (19.51), с. 6, 7, 47.

      Вопросы истории. - 2000. - № 6. - С. 112-120.