Saygo

Мартин Ван Бюрен

1 сообщение в этой теме

Прилуцкий В. В. Мартин Ван Бюрен

Мартин Ван Бюрен (1782 - 1862) - известный американский политический деятель первой половины XIX в., вице-президент во второй администрации Э. Джексона (1833 - 1837 гг.), восьмой президент США (1837 - 1841 гг.), пользовавшийся большим авторитетом лидер демократической партии в 1837- 1844 годах. Историки называют его одним из первых профессиональных политиков в США. Он был партийным политиком, мастером политических комбинаций, за что и получил множество прозвищ, в которых нашло отражение его отношение к оппонентам: "маленький волшебник", "гений интриг", "американский Талейран", "хитрый лис", "мудрец" или "рыжая лиса из Киндерхука"1.

При наличии значительной зарубежной (американской) научной литературы о политической деятельности М. Ван Бюрена2, последняя не получила должного освещения в отечественной историографии. В общих работах по истории США деятельность Ван Бюрена - одного из основателей демократической партии - либо опускалась вовсе, либо передавалась в самых общих чертах, рассматривалась как продолжение политики Э. Джексона. Положение стало несколько меняться в новейших учебниках для вузов по всеобщей истории и истории США. По сути дела единственными отечественными специальными работами о политике являются статья Г. А. Дубовицкого о партийно-политической борьбе в период президентства Ван Бюрена и раздел в его же книге о крупнейших американских политических деятелях XIX века3.
 

640px-MVanBuren.png

640px-MVan_Buren-portrait.jpg

640px-Mvanburen.jpeg

640px-Martin_Van_Buren_by_Mathew_Brady_c

Martin_Van_Buren_daguerreotype-restored.


М. Ван Бюрен родился 5 декабря 1782 г. в Киндерхуке, где и провел детство. Это был небольшой городок, населенный голландцами, недалеко от атлантического побережья в графстве Колумбия штата Нью-Йорк. Располагался он на бывших землях индейского племени могикан. Киндерхук - одно из старейших европейских поселений в Северной Америке, основанное вскоре после путешествия в 1609 г. английского мореплавателя Генри Гудзона по реке, ныне носящей его имя. Ван Бюрен был третьим из пяти детей в семье Абрахама (1737 - 1817) и Марии Хоэс Ван Ален Ван Бюрен (1753 - 1817). Будущий политик принадлежал к старинному роду голландских переселенцев в Америке Мессенов-Ван Бюренов, "охватывавшему период более двух веков и включавшему шесть поколений"4. Основатель семьи Ван Бюренов Корнелис Мессен переехал в Америку в 1631 году. Он был выходцем из местечка Бурмалсен близ города Бюрен в голландской провинции Гелдерланд.

Жизнь Ван Бюренов - владельцев мелких ферм - мало менялась со временем. Традиционным занятием семейства было сельское хозяйство. Отец М. Ван Бюрена Абрахам, участвовавший в войне за независимость США, был достаточно состоятельным человеком, владел фермой, таверной и шестью рабами. Абрахам относился к среднему классу, но едва ли процветал более, чем его предки. Во времена детства будущего восьмого президента США четверть семейств в Киндерхуке или, как его называл Ван Бюрен, Линденвальде, владели рабами. Происхождение из семьи фермера-рабовладельца предопределило его представление о том, что интересы Юга нужно учитывать в общенациональной политике.

Детство Мартина прошло в простом сельском доме. Мальчик был окружен любовью добросердечной, сентиментальной матери и радушного, гостеприимного отца. Больше всего в семье ценились трудолюбие, старательность, бережливость и знания. В воспоминаниях Ван Бюрен всячески подчеркивал свое неаристократическое происхождение, гордился тем, что всего в жизни добился "без помощи сильных семейных связей"5. Его образование исчерпывалось деревенской школой в Киндерхуке. Неслучайно всю жизнь Ван Бюрен чувствовал нехватку знаний, о чем признавался в "Автобиографии". Большое влияние на становление личности будущего политика оказали патриархальная семья и сельская община. Впоследствии, будучи уже взрослым человеком, он всячески поддерживал старые традиции в домашнем кругу, общался с родственниками исключительно на голландском языке.

Ван Бюрен имел правильные черты лица, голубые глаза и курчавые русые волосы. Политик был немного ниже среднего роста (167 см.), но всегда держался подчеркнуто прямо, с достоинством. К людям, имевшим более высокий социальный статус, он относился уважительно и с почтением. Ван Бюрен любил хорошо одеваться, поэтому рано за ним закрепилась репутация денди. Всегда доброжелательный, аккуратный, обходительный, приятный в общении, он умел произвести благоприятное впечатление на собеседника. В частной жизни Ван Бюрен отличался простыми и несколько старомодными вкусами. Он не был склонен к роскоши, хотя и любил качественные вина, модную одежду и комфортные жилища. Лучшими видами отдыха, по его мнению, являлись спокойная поездка по штату и пребывание в тихой сельской местности.

Семья Ван Бюрена традиционно ориентировалась на республиканско-демократические ценности, поэтому неслучайно, что уже в ранней юности Мартин стал убежденным антифедералистом и джефферсоновским республиканцем. Таверна его отца часто превращалась в место собраний республиканцев округи, а во время выборов становилась избирательным участком. Ван Бюрену приходилось отстаивать свои взгляды, поскольку многие жители Киндерхука еще со времен революции были федералистами. Глава нью-йоркской адвокатской конторы Ф. Сильвестр, в которой он изучал право и начинал свою юридическую практику в 1796 г., также принадлежал к федералистской партии.

Период политического становления Ван Бюрена охватывает 1800- 1811 гг., когда он принимал участие, правда косвенное, в политических процессах. Периодически с 1800 г. он был помощником в избирательных кампаниях кандидатов-республиканцев и локальных партийных конвентах6. Политическая ситуация в штате Нью-Йорк в начале XIX в. характеризовалась наличием множества различных партийных групп, фракций и клик, соперничавших между собой. В ходе борьбы за власть в условиях распада первой двухпартийной системы они формально примыкали то к республиканцам, то к федералистам. Политика носила элитарный характер, электоральная база была узкой7. Некоторое время в 1801 - 1804 гг. Ван Бюрен сотрудничал со сторонниками А. Бэрра, затем занял позицию нейтралитета в межфракционной борьбе. В 1806 г. он поддержал Д. В. Клинтона и связанный с ним политический клуб, известный как республиканское общество "Таммани Холл".

Первую государственную должность Ван Бюрен получил в 1808 г., когда был назначен окружным судьей графства Колумбия8. Но до начала 1812 г. он все же уделял основное внимание адвокатской практике и предпринимательской деятельности (скупка земель и банковские операции), которые принесли ему значительный материальный достаток, способствовали включению в ряды экономической, а позднее и политической элиты штата. Вскоре Ван Бюрен приобрел репутацию умелого и компетентного адвоката. Включившись в судебную тяжбу с могущественным семейством Ливингстонов из-за земель арендаторов, он стал популярным в массах мелких собственников и фермеров. Успешная адвокатская деятельность стала своеобразным трамплином для его политической карьеры, что было не редкостью для Америки в XIX в., когда многие президенты и политики рангом пониже являлись юристами по образованию и профессии.

В 1807 г. Ван Бюрен женился на своей ровеснице Ханне Хоэс, с которой был знаком с детства. По воспоминаниям современников, их брак был счастливым. Жена Ван Бюрена отличалась мягкостью, чуткостью, скромностью и религиозностью. Интересно, что в "Автобиографии" Ван Бюрен ни разу не упомянул о жене. Ханна умерла в начале 1819 г., вероятно, от туберкулеза, немного не дожив до 36 лет. После ее смерти Ван Бюрен никогда больше не женился и женщинами не увлекался. Роль "первой леди" в Белом доме в период президентства Ван Бюрена исполняла Анжелика Синглтон Ван Бюрен (1816 - 1878) - аристократка из Южной Каролины, вышедшая замуж за его старшего сына Абрахама.

У Ван Бюрена было четверо сыновей (пятый сын Уинфилд Скотт умер в младенчестве в 1814 г.): Абрахам (1807 - 1873), Джон (1810 - 1866), Мартин (1812 - 1855) и Смит Томпсон (1817 - 1876). Из них только Джон достиг значимых успехов на политическом поприще, став конгрессменом и одним из лидеров демократов-фрисойлеров Нью-Йорка. Абрахам являлся секретарем отца в период его президентства. В 1867 г. оставшиеся в живых дети издали избранные политические труды Ван Бюрена.

Публично Ван Бюрен часто объявлял себя радикальным республиканцем-демократом. Но в действительности был достаточно умеренным политиком, использовал связи и дружбу с аристократами, южными плантаторами и представителями финансовой элиты для своего карьерного роста. Ван Бюрен всегда жаловался на отсутствие фундаментального образования, нередко мешавшее ему в политических дискуссиях9. Но он имел богатый опыт четвертьвековой практики в правовой сфере. Работа адвокатом, судьей, генеральным прокурором штата, а впоследствии руководителем юридического комитета верхней палаты конгресса способствовала формированию практического склада ума, критического отношения к реальности, прагматизма, организаторских умений. Политика также отличали скрытность, крайняя осторожность, стремление сдерживать эмоции и нежелание идти на излишний риск.

Ван Бюрен оставил множество документов, значительную корреспонденцию и политико-исторические труды. Он принадлежал к демократическому направлению американской политической мысли, продолжавшему традиции Т. Джефферсона и Дж. Мэдисона. Собрание писем и бумаг Ван Бюрена в Библиотеке Конгресса, несмотря на то, что в конце жизни он уничтожил многие из них, относившиеся к раннему периоду, состоит из 61 тома, разделенного на семь серий10.

Политическую биографию Ван Бюрена можно условно разделить на два этапа: с 1812 г. до середины 1830-х гг. - начало и развитие политической карьеры и вторая половина 30-х - начало 50-х гг. XIX в. - вершина политической карьеры (избрание президентом США) и ее постепенный закат, сопровождавшийся неудачными попытками вновь выдвинуться на президентский пост. В рамках первого этапа политической деятельности Ван Бюрена можно выделить два основных периода: 1) 1812 - 1829 гг., когда он являлся в значительной степени политиком регионального уровня, опиравшимся на "партийную машину"; на это время приходятся: 1812 - 1820 гг. - деятельность в сенате штата Нью-Йорк, 1821 - 1828 гг. - представительство в сенате страны от штата Нью-Йорк и избрание в губернаторы штата (этот пост он занимал менее трех месяцев в январе-марте 1829 г.); 2) 1829 - середина 30-х гг. XIX в., когда Ван Бюрен стал политиком федерального уровня, но несамостоятельным, находившимся в тени президента. К этому периоду относятся: 1829 - 1831 гг. - участие в первой администрации Э. Джексона на посту государственного секретаря, 1831 - 1832 гг. - исполнение обязанностей посла в Англии, 1833 - начало 1837 гг. - участие во второй джексоновской администрации в качестве вице-президента и ближайшего советника главы государства.

Ван Бюрен начинал деловую и политическую карьеру, не имея связей в верхах общества, в отличие от своих оппонентов Клинтона и Адамса, принадлежавших к аристократической элите. Он был выходцем из "непривилегированного" класса. Подобно Джексону, к нему применимо понятие "self-made man" ("человек, сделавший себя сам"), то есть добившийся всего в жизни только благодаря способностям и упорному труду. До избрания президентом Ван Бюрен прошел большую школу политики сначала на местном и региональном уровнях, затем на федеральном. В апреле 1812 г. Ван Бюрен успешно баллотировался от округа Колумбия в сенат штата, в котором работал до 1820 года. Он победил с незначительным перевесом голосов одного из лидеров нью-йоркских федералистов Э. П. Ливингстона. В феврале 1813 г. Ван Бюрен порвал отношения с республиканской фракцией Д. В. Клинтона и присоединился к оппозиции. На долгие годы, вплоть до своей смерти в феврале 1828 г., Клинтон, неоднократно избиравшийся губернатором штата, стал главным политическим противником Ван Бюрена11.

События второй англо-американской войны 1812 - 1814 гг. были "звездным часом" Ван Бюрена, выдвинув его в ряды наиболее известных и влиятельных республиканцев штата. Боевые действия шли на границах штата, и американские войска терпели поражения. Ван Бюрен активно поддержал усилия президента Дж. Мэдисона по обороне. Он возглавил действия республиканцев против федералистской законодательной ассамблеи Нью-Йорка, саботировавшей военные приготовления12.

В политической жизни Америки в период между войной 1812 - 1814 гг. и выборами 1828 г. произошли серьезные сдвиги: в результате отмены в подавляющем большинстве штатов высокого имущественного ценза начал формироваться массовый электорат, наметился переход от прежнего партикуляризма в выборах к общенациональным избирательным кампаниям. Политика превращалась в своеобразный бизнес. Появился новый тип партийного политика, политика-профессионала, классическим примером которого стал Ван Бюрен. В изменившихся условиях требовались новые методы работы с избирателями, в том числе опора в предвыборной агитации на возможности "партийной машины", использование быстро развивавшейся партийной прессы, проведение массовых митингов в поддержку кандидатов. В конце 10-х - начале 20-х гг. XIX в. в штате Нью-Йорк в результате острой борьбы произошла поляризация политических сил и организационно оформились два партийных центра: антиклинтоновская фракция "бактейлс" - "Олбани Ридженси" ("Олбанское регентство"), объединившая относительно молодых демократических республиканцев, и противостоявшие им клинтоновцы, сблизившиеся с остатками федералистской партии13. К 1820 г. общепризнанным лидером "Олбани Ридженси" стал Ван Бюрен, проявивший себя как талантливый партийный организатор. Руководящий комитет "Регентства" опирался на сеть комитетов связи в округах и вел агитацию через газету "Олбани Аргус". Цементировала "машину" система "дележа добычи", то есть распределения должностей после победы на выборах между членами организации. Молва приписывала Ван Бюрену авторство в изобретении подобной практики14. В начале 1820-х гг. "Олбани Ридженси" во главе с Ван Бюреном заняла доминирующие позиции в политической жизни штата. Борьбу против этой мощной "партийной машины" вела клинтоновско-федералистская оппозиция, к которой в конце 20-х гг. XIX в. присоединилась антимасонская партия15.

Определение политического облика Ван Бюрена в 10-е - 20-е гг. XIX в. является сложной задачей. В одних случаях он стремился остаться в стороне от острых общенациональных проблем, отмолчаться, или, как это было при обсуждении Миссурийского компромисса по рабству в 1819 - 1821 гг., занять неопределенную позицию. Ван Бюрен лавировал: поддержав меры по ограничению распространения рабовладения на Север и расширению гражданских прав свободных негров, политик одновременно выступил против аболиционистов и настаивал на значительных уступках южным штатам. В других случаях - например, по вопросу о "внутренних улучшениях" (строительство объектов инфраструктуры: дорог, каналов, портов) - он занял принципиальную позицию16. Дело в том, что активными сторонниками "внутренних усовершенствований", необходимых для экономического развития страны, были федералисты и виги. Многие же республиканцы полагали, что следует ограничить сооружение дорогостоящих коммуникаций, поскольку эта политика ведет к увеличению государственных расходов и росту налогов17.

По многим вопросам федеральной политики (права штатов, расширение рабовладения, банки, тарифы, полномочия Верховного суда) взгляды Ван Бюрена носили противоречивый или двойственный характер, оставляли свободу для маневра. Неизменным с самого начала его политической карьеры оставалось только одно - приверженность партийной политике и строгой внутрипартийной дисциплине. Ван Бюрен предпочитал называть свою нью-йоркскую организацию "Олбани Ридженси" "военной семьей" за хорошо отлаженные, как в армии, методы деятельности и четкую субординацию. Избранный в сенат страны в 1821 г., Ван Бюрен включился в большую политику18, но еще в течение нескольких лет оставался мало известным широким массам в национальном масштабе. Он предпочитал использовать тайные политические комбинации и кулуарные переговоры между фракциями. Это было время президентского правления Дж. Монро, вошедшее в историю США как "эра добрых чувств" или "эра доброго согласия", связанная с существованием относительного политического консенсуса в верхах и в обществе. В этот период республиканская партия, созданная Джефферсоном, включила в свой состав часть распавшейся федералистской организации и монополизировала государственную власть. Но республиканцы отличались крайней фракционностью.

В начале 1820-х гг. Ван Бюрен участвовал в развитии системы комитетов конгресса - инициаторов законодательства. Он выступил в качестве посредника между северными и южными группами правящей партии республиканцев, между сторонниками Дж. Кэлхуна и У. Кроуфорда при распределении должностей в сенатских комитетах. В семнадцатом конгрессе (1821 - 1823 гг.) Ван Бюрену удалось временно сформировать центристскую коалицию джефферсоновцев, но острые противоречия между претендентами на президентский пост привели к ее распаду. Будучи в 1820-е гг. главой правового комитета сената, Ван Бюрен выступал за некоторое ограничение полномочий Верховного суда19, ставшего еще со времен Джефферсона оплотом федералистов и консерваторов. На президентских выборах 1824 г. Ван Бюрен и его "Олбани Ридженси" выступили на стороне Кроуфорда - ставленника Юга, утвержденного кокусом - собранием республиканцев конгресса20. В этой поддержке нашли отражение приверженность партийной дисциплине, компромиссное поведение по отношению к южанам21, а также неприятие других кандидатов в президенты: Г. Клея и Дж. Кв. Адамса, склонных к федерализму, и Э. Джексона, выдвижению которого способствовала клинтоновская фракция.

Курс администрации Адамса (1825 - 1829 гг.) вызвал противодействие со стороны "Олбани Ридженси". Руководитель "Регентства" Ван Бюрен, вначале выступивший против Джексона, вскоре после президентских выборов перешел на его сторону22. Впоследствии он стал одним из лидеров джексоновской оппозиции в конгрессе. Ван Бюрен критиковал не только внутреннюю, но и внешнюю политику правительства Адамса - Клея, намеревавшегося в 1825 - 1826 гг. послать представителей США на Панамский конгресс латиноамериканских республик23. Новые независимые государства уничтожили на своей территории рабство, существовавшее в колониальную эпоху, и намеревались сделать это и на островах Карибского моря. Ван Бюрен и "Ридженси" поддержали консерваторов Севера и рабовладельцев Юга, опасавшихся отмены рабства вслед за Гаити в испанских колониях Куба и Пуэрто-Рико, поскольку это могло привести, по их мнению, к освободительному негритянскому восстанию в южных штатах.

Значительной была роль политика в создании новой демократической партии. При активном участии Ван Бюрена в 1826 - 1828 гг. произошла реорганизация республиканской партии, сплочение оппозиционных администрации северных и южных партийных организаций. Первым шагом на этом пути стала рождественская встреча Ван Бюрена с вице-президентом Кэлхуном в декабре 1826 - январе 1827 г., в результате которой они "объединили духовные и физические силы" в борьбе против Адамса24. Своей стратегической задачей Ван Бюрен считал создание альянса между Севером и Югом, включение "плантаторов и простых республиканцев" в общенациональную партию на основе джефферсоновских принципов. С этой целью он предпринял весной 1827 г. двухмесячную поездку на Юг США. В Джорджии, Вирджинии и обеих Каролинах Ван Бюрен договорился с лидерами местных республиканцев о поддержке ими кандидатуры Джексона на предстоявших выборах. 26 сентября 1827 г. нью-йоркская республиканская организация "Олбани Ридженси" высказалась в поддержку Джексона на президентских выборах и это событие можно назвать неофициальной датой образования партии демократов. В январе 1828 г. по инициативе Ван Бюрена его друг С. Райт внес в конгресс новый тарифный билль, призванный обеспечить поддержку "джексоновской партии" в северных и среднеатлантических штатах. Таким образом, к 1828 г. была создана мощная коалиция в лице Ван Бюрена и Кэлхуна, представлявших Север и Юг и связывавших свой политический успех с Джексоном, олицетворявшим Запад25.

Конец 20-х - начало 30-х гг. XIX в. в истории Америки - эпоха организации массовых политических партий с разветвленной системой первичных организаций. С именем Ван Бюрена связан переход от старых фракционных методов политической борьбы к общенациональной партийной политике. Ван Бюрен по праву считается не только создателем внутренних механизмов функционирования партии демократов в 1828 - 1836 гг., но и одним из архитекторов второй двухпартийной системы демократы-виги, в которой обе политические силы уравновешивают и взаимно дополняют друг друга. Оппоненты Ван Бюрена - виги - за склонность к политическим махинациям называли его "злым гением", "интриганом" и теневым политиком. Но они также отдавали ему должное и считали творцом партийной "машины" демократов, выдающимся политическим тактиком и стратегом, мастером комбинаций, опиравшимся на точный расчет и интуицию26.

Ван Бюрен проявил себя не только как талантливый партийный организатор, но и как теоретик. В своих письмах, "Автобиографии" и работе "Исследование происхождения и деятельности политических партий в Соединенных Штатах" он обосновал партийность политики, необходимость существования партий и двухпартийной системы как фундамента демократии и позитивного фактора в развитии общества. "Все разумные граждане знают, что политические партии неотделимы от существования всякого свободного государства... Трудно найти лучшее средство для пресечения злоупотребления властью, чем партии..."27. Эти взгляды были противоположны утвердившимся в сознании части политического истеблишмента представлениям о вреде партий, ведущим свое начало от "отцов-основателей".

Ван Бюрен считал естественным и закономерным для любого общества наличие множества различных социально-экономических и политических интересов и борьбу между ними, которая должна носить мирный, демократический, созидательный и продуктивный характер. Вполне нормальным, по его мнению, является сосуществование и постоянное соперничество между правящей партией и оппозицией, при котором оба элемента нуждаются друг в друге; также естественен и обмен между различными частями партий, переходящими из одного политического лагеря в другой по идеологическим соображениям или в поисках привлекательных государственных должностей28. Ван Бюрен полагал, что на протяжении всей истории США наблюдается перманентная борьба между демократическим и антидемократическим принципами. Демократическая идея, по его мнению, нашла воплощение в деятельности партии антифедералистов, республиканцев, а впоследствии их духовных наследников - демократов. Олицетворение антидемократической линии - федералисты, национальные республиканцы и виги. Американские виги фактически копировали английских вигов, являясь "аристократами", таким же эгоистическим меньшинством, узкой своекорыстной группой, политической организацией, отстаивающей "частные интересы". Национальные республиканцы, впоследствии виги, - это преемники партии федералистов, служащей интересам "денежной олигархии", "власти денег" еще со времен А. Гамильтона29.

Подобно другим демократам, Ван Бюрен указывал на англофильство вигов, их симпатию к английским политическим и социальным институтам, пробританскую внешнеполитическую линию. Победу республиканской антифедералистской партии на выборах 1800 г. он называл "гражданской революцией", утвердившей в американской политике принцип равенства, реализованный в период администраций президентов Т. Джефферсона, Дж. Мэдисона и Э. Джексона. В противоположность вигам демократы "успешно защищали народные интересы", стремились представлять, если не всю нацию, то хотя бы ее "большинство"30. Подобная позиция разделялась в 30-е - 40-е гг. XIX в. другими партийными идеологами и основной массой рядовых демократов, видевших в своей партии антиэлитарную и антиаристократическую силу31. По мнению Ван Бюрена, основа демократической партии - союз фермеров и плантаторов32, что вполне соответствует современным научным представлениям.

Президентские выборы 1828 г. стали одним из главных событий в политической карьере Ван Бюрена. Летом - осенью 1828 г. Ван Бюрен являлся фактическим руководителем избирательной кампании Джексона на северо-востоке страны, в контексте которой он баллотировался на пост губернатора штата Нью-Йорк. Участие в губернаторских выборах было связано с большим риском, так как группировки, поддерживавшие Адамса, были очень сильны в штате. В ноябре 1828 г. во многом с помощью созданной им "партийной машины" Ван Бюрен победил33, но вскоре оставил должность губернатора, чтобы работать в администрации Джексона в качестве государственного секретаря.

Ван Бюрен принял участие в распределении федеральных должностей, в "дележе добычи" по примеру Нью-Йорка после победы демократов на президентских выборах. Избегая конфликтов с друзьями Джексона, он стал одним из наиболее надежных сторонников президента, войдя в ближайшее окружение его советников, которое в 1832 г. получило название "кухонный кабинет". Все усилия были направлены им на то, чтобы укрепить свои позиции и ослабить влияние Кэлхуна, опиравшегося на южан - сторонников прав штатов34. Раскол в джексоновской администрации был связан не только с борьбой за власть35, но и во многом с различным пониманием направления преобразований в обществе. Кэлхун и его сторонники поддерживали преимущественно аграрный путь развития страны в интересах плантаторского Юга. Ван Бюрен и вставший на его сторону Джексон олицетворяли процесс демократизации на основе достижения компромисса между Севером и Югом с учетом интересов различных социальных слоев.

В апреле 1831 г. Ван Бюрен подал в отставку36, которая, казалось бы, свидетельствовала о его поражении в конфликте с Кэлхуном. В действительности же отставка была необходима президенту для реорганизации кабинета весной - летом 1831 г.37 и упрощения процедуры удаления сторонников Кэлхуна из государственного аппарата. Президент назначил Ван Бюрена посланником в Англию в июне 1831 г., в августе он приступил к исполнению своих обязанностей38. Впоследствии Джексон рекомендовал Ван Бюрена к выдвижению на пост вице-президента. В этих обстоятельствах Кэлхун примкнул к национальным республиканцам, войдя вместе с Г. Клеем и Д. Уэбстером в их руководящий "триумвират" и став одним из лидеров антиджексоновской оппозиции.

Осуждение со стороны национальных республиканцев вызвала инструкция, ставшая широко известной, которую Ван Бюрен направил послу США в Англии в период своего пребывания на посту главы МИДа. Он дал понять британцам, что во время нахождения у власти Адамса (1825 - 1829 гг.) "джексоновская партия" и сам Ван Бюрен по некоторым вопросам двухсторонних отношений были "на стороне Англии, а не собственного правительства"39. В январе 1832 г. Кэлхун заблокировал в сенате утверждение Ван Бюрена посланником, но только парадоксальным образом способствовал росту популярности последнего среди демократов.

Впервые в истории США на выборах в 1832 г. кандидатов в президенты и вице-президенты выдвигали не элитарные кокусы, а общенациональные партийные конвенты. Для закрепления единства в партии и нейтрализации оппонентов Джексона и Ван Бюрена было сформулировано правило, продержавшееся целое столетие, по которому за кандидата в президенты должны были проголосовать не менее 2/3 участников партийного съезда. Несмотря на то, что на майском конвенте демократических республиканцев в Балтиморе в 1832 г. Ван Бюрен победил в первом туре, набрав 208 из 283 голосов делегатов, он столкнулся с сильной южной оппозицией40. На выборах 1832 г. в острой борьбе Джексон и Ван Бюрен одержали убедительную победу41, несмотря на компрометирующие их слухи.

Во второй администрации Джексона Ван Бюрен являлся ближайшим советником президента, активно поддерживая его курс в борьбе со Вторым банком США, по вопросу о тарифах, "внутренних улучшениях", переселении индейцев, в противодействии нуллификаторскому движению, по возможной аннексии Техаса и другим проблемам внутренней и внешней политики. Наиболее приближенными к Джексону в 1830-е гг. являлись А. Кендалл, Ф. Блэр, У. Льюис, Т. Бентон, Дж. Полк и Ван Бюрен. Эта группа советников, составлявшая "кухонный кабинет" президента, играла не только первостепенную роль в решении кадровых вопросов, но и осуществляла контроль над партийными структурами, определяла политическую стратегию демократов в течение восьми лет.

В вопросе о тарифах в 1832 г. Ван Бюрен занял позицию, близкую к южанам, полагая, что они должны носить умеренный характер и отвечать интересам не олигархии Северо-Востока, а большинства американцев. В период "нуллификационного кризиса" 1832 - 1833 гг. проявились небольшие разногласия между президентом и вице-президентом. Ван Бюрен занял более мягкую и компромиссную позицию по отношению к южным сепаратистам, чем президент42. Он выступал за урегулирование всех спорных вопросов со штатами Юга путем переговоров. Джексон же настаивал на жестких силовых мерах против южан для сохранения Союза. Конфликт завершился принятием компромиссного тарифа 1833 года.

Возобновлению противостояния Джексона с Клеем и Уэбстером способствовало решение президента в 1833 г. об изъятии федеральных вкладов из Банка США. В существовании Национального банка были особенно заинтересованы финансово-банковские круги штатов Новой Англии. "Банковская война", продолжавшаяся до 1836 г., привела к окончательному размежеванию между демократами и национальными республиканцами. Вице-президент Ван Бюрен, являясь руководителем сената, координировал действия сторонников администрации в борьбе против Банка США и антиджексоновской оппозиции в конгрессе.

В вопросе о рабстве Ван Бюрен поддерживал президентскую политику, направленную на сохранение статус-кво. Подобно Джексону, он считал несвоевременной аннексию рабовладельческой республики Техас и выступал за правительственные меры против аболиционистского движения. В апреле 1835 г. вице-президент осудил возможную отмену рабовладения в федеральном округе Колумбия. Эта мера, по его мнению, привела бы к "возникновению волнений в конгрессе и стране", особенно в условиях острого соперничества между партиями. По инициативе Ван Бюрена в 1836 г. происходило изъятие аболиционистской литературы на местных почтах Юга. В целом Ван Бюрен представлял собой идеальный пример лояльного чиновника-исполнителя. Логичным было его выдвижение как преемника Джексона на пост президента на втором национальном конвенте демократической партии в мае 1835 г. в Балтиморе. Делегаты от Вирджинии и прибрежных рабовладельческих штатов оказались в меньшинстве, за кандидатуру Ван Бюрена проголосовали Север и Запад43.

В основу предвыборной платформы и деятельности администрации Ван Бюрена легла партийная программа 1835 года. В ней нашли отражение главные направления джексоновского курса: развитие демократии и защита прав штатов, антимонополизм и борьба с искусственными привилегиями, сохранение единства страны на основе соблюдения межсекционного баланса сил, отсутствие критического подхода к рабовладению44. Ван Бюрен заявил о том, что является категорическим противником восстановления Второго банка США, прозванного демократами "финансовым монстром". Он писал о том, что стране необходим "банк, но не Банк", а в случае избрания на пост президента обещал управлять страной на основе принципа "умеренности" и "в духе братской любви"45.

Избирательная кампания 1836 г. по существу дискутировавшихся вопросов была не очень выразительной, но в ее ходе произошло объединение антиджексоновских сил, впервые выступивших как виги. Они включили в себя сторонников Второго банка, кэлхунистов, национальных республиканцев и антимасонов. Выборы также консолидировали и демократическую партию. Не случайно многие исследователи считают, что в период между выборами 1836 и 1840 гг. окончательно оформилась вторая двухпартийная система46. Но все же вигская оппозиция не смогла провести национальный конвент и выдвинуть единого кандидата в президенты. Виги сделали ставку на региональных лидеров У. Г. Гаррисона, Д. Уэбстера, Х. Л. Уайта, У. П. Мангама, надеясь совместными усилиями забаллотировать Ван Бюрена или перенести решение вопроса о выборе президента, как в 1824 г., в палату представителей.

Выборы показали примерно равную поддержку вигов и демократов во всех штатах США, что свидетельствовало о начавшемся переходе от региональной структуры электората к общенациональной. Выборы не принесли успеха оппозиции. Уэбстер победил только в одном, Уайт - в двух, а Гарри-сон набрал большинство голосов в семи штатах. Острое соперничество Гаррисона с Уэбстером на Севере привело к поражению фаворита вигов в Пенсильвании и в конечном итоге лишило его шансов на победу. Мангама поддержали выборщики Южной Каролины - сторонники прав штатов. За Ван Бюрена, единственного "общенационального кандидата", проголосовали избиратели 15 из 25 северных и южных штатов. Соотношение поданных голосов за кандидата демократов и вигских представителей составляло 50,9% и 49,1%, то есть Ван Бюрен победил с перевесом менее 2%47. Исход борьбы мог быть иным, если бы число претендентов от вигов было меньше или им удалось бы выдвинуть одного кандидата. Важным фактором победы Ван Бюрена было то, что ему удалось скоординировать усилия двух крупных партийных "машин" демократов: нью-йоркской "Олбани Ридженси" и вирджинской "Ричмонд Джунто".

Из восьми первых президентов США пять были южными плантаторами-рабовладельцами, два (Дж. Адаме и Дж. Кв. Адаме) принадлежали к новоанглийской аристократии. Ван Бюрен был первым в истории США президентом - выходцем из штата Нью-Йорк, олицетворявшим в общественном мнении, несмотря на компромиссную позицию в вопросе о рабстве, нерабовладельческие штаты, весь свободный Север. Интересно, что Ван Бюрен стал первым президентом, родившимся в США после провозглашения независимости. Все его предшественники на этом посту были уроженцами английских колоний в Северной Америке и, следовательно, некогда подданными Великобритании.

Ван Бюрен сохранил почти в неизменности кабинет своего предшественника на президентском посту. Видные деятели прежней администрации Дж. Форсайт, Л. Вудбэри, М. Дикерсон, А. Кендалл, Б. Ф. Батлер остались на своих местах. В то же время неправильно было бы видеть в Ван Бюрене эпигона или марионетку Джексона. Его президентское правление носило самостоятельный характер, что в наибольшей степени проявилось в банковской политике. По многим проблемам внутренней и внешней политики Ван Бюрен находил взаимопонимание и поддержку конгресса. Это было связано с приверженностью главы государства консенсусной политике. Исключение составляли проблема переселения чероки, остро обсуждавшаяся в 1838 г., и финансовый вопрос, обострившийся в условиях экономического кризиса. В 1837 - 1839 гг. по проблеме правительственных финансов происходила борьба между президентом и большинством конгресса, лоббировавшим интересы банковских групп. Характеризуя в целом администрацию Ван Бюрена, следует отметить, что его президентское правление было значительно слабее в сравнении с президентством Джексона, который диктовал свою волю законодателям. Ван Бюрен оказался в гораздо большей степени зависим от конгресса и борьбы парламентских фракций в решении внутриполитических вопросов, чем его харизматический предшественник, методы управления которого отличались решительностью и жесткостью.

Ван Бюрен поддерживал американскую экспансию на северо-восточные и северо-западные земли. В 1838 г. президент впервые поставил вопрос о "правах США на обширную территорию за Скалистыми горами". Беспокойство главы государства вызывала угроза "занятия" Северо-Запада - Орегона "какой-либо державой"48, в первую очередь Англией и Россией. На северо-востоке неурегулированный территориальный спор между США и Канадой привел к пограничной "Арустукской войне" 1838 - 1839 годов49.

Во внутренней политике Ван Бюрен продолжил линию демократов против монополизма в финансовой сфере, но при этом применял отличные от Джексона методы. Джексон изъял федеральные денежные ресурсы из государственного Национального банка и разместил их в крупных частных банках штатов. Ликвидация Банка США, который демократы считали центром "денежной аристократии", препятствовавшей свободной конкуренции, соответствовала принципу невмешательства государства в экономику (laissez faire). Но эта мера привела к появлению сети контролировавшихся региональной финансовой элитой привилегированных банков. Банки штатов монополизировали финансовые операции на местах и способствовали развитию спекуляции, которая привела к экономическому кризису 1837 - 1842 годов50. Для борьбы с этими негативными явлениями Ван Бюрен решил учредить Независимое федеральное казначейство - фактически по новому организованный государственный банк. В нем предполагалось сконцентрировать все государственные финансы, изъятые из банков штатов, и тем самым "отделить" американское правительство от интересов частного бизнеса. Борьба за создание правительственного казначейства против вигов и консервативных группировок демократов стала основной внутриполитической проблемой президентства Ван Бюрена51. Казначейство удалось учредить только в последние месяцы пребывания Ван Бюрена на президентском посту. Эта мера не смогла послужить эффективным средством для преодоления кризиса, поразившего не только финансовые и индустриальные центры, но и сельскохозяйственные районы страны.

Ван Бюрен поддерживал права штатов, в том числе по проблеме тарифов и в вопросе о "внутренних улучшениях". Некоторое время политик был сторонником высокого тарифа 1828 года52. Впоследствии его позиция оказалась близка южанам, так как он выступал за сбалансированную тарифную политику. По проблеме "внутренних улучшений" Ван Бюрен стремился проводить гибкую политику, поскольку они были необходимы для обеспечения военно-стратегических и экономических потребностей страны. Ван Бюрен выступал за удешевление общественной земли и облегчение фермерам условий доступа к ней. Он полагал, что государственную землю на Западе необходимо продавать по невысокой цене для ее заселения, а не для пополнения федерального или местных бюджетов штатов, на чем настаивала консервативная оппозиция. Права фермерства на землю были расширены на основании законов, принятых в 1838, 1840 и 1841 годах53. Важной социальной мерой являлся подписанный Ван Бюреном в марте 1840 г. исполнительный приказ, ставший первым шагом к введению всеобщего десятичасового рабочего дня.

В то же время Ван Бюрен выступил как продолжатель негативных тенденций джексоновского курса, проявившихся в примирительном отношении к рабству и жесткой политике в отношении индейцев. В вопросе о рабовладении Ван Бюрен стремился сохранить статус-кво. Его политика носила компромиссный характер, была направлена на сохранение сложившегося баланса сил между Севером и Югом. Поэтому он отрицательно относился к стремлению южан захватить Техас и распространить рабство на новые земли Запада54. Президент поддерживал стремление конгресса не вмешиваться в проблему рабовладения в южных штатах и столичном федеральном округе Колумбия, принял меры по ограничению аболиционистской пропаганды в стране.

В индейском вопросе Ван Бюрен продолжил политику Джексона по переселению племен с Юга и Востока на Запад. Освобождавшиеся территории заселялись белыми. Особое значение имело вытеснение за Миссисипи пяти южных "цивилизованных" племен (крики, чокто, чикасо, чероки, семинолы)55. Неудачей обернулась для правительства затяжная война с семинолами во Флориде (1835 - 1842 гг.), использовавшаяся вигской оппозицией для нападок на администрацию56. В целом в президентство Ван Бюрена было перемещено на Запад почти такое же количество индейцев, как и во время его предшественника. В восточных штатах сохранились лишь небольшие группы аборигенов.

Несмотря на определенные достижения в различных сферах, Ван Бюрен все же потерпел поражение на президентских выборах 1840 года. Неудача была обусловлена рядом причин. Он не смог предложить приемлемую программу выхода из тяжелого экономического кризиса, от которого пострадали значительные группы населения США. Финансовая политика президента не имела успеха, так как учреждение казначейства постоянно откладывалось из-за противодействия консервативной оппозиции. Второй фактор, обусловивший неудачу Ван Бюрена, - умелое использование вигскими политтехнологами удачных образов, символов, аргументов, а также поиск уязвимых мест демократов в ходе избирательной кампании "бревенчатой хижины и крепкого сидра"57. При этом поражение демократического кандидата можно объяснить не столько широким применением "грязных технологий", демагогии, популизма, сколько известной пассивностью последнего в предвыборной борьбе. Следует учитывать также усталость большинства американцев от непрерывного двенадцатилетнего пребывания у власти демократической партии. Ван Бюрен же считал поражение случайностью и объяснял "катастрофу" нечестной политической игрой, происками оппонентов, которые ввели в "заблуждение общественное мнение"58.

В начале мая 1841 г. Ван Бюрен вернулся в приобретенное им в 1839 г. поместье Линденвальд в двух милях южнее Киндерхука. Он еще не знал, что навсегда оставил Вашингтон - город, в котором прожил, занимаясь политикой, почти двадцать лет. Летом он приступил к перестройке своего дома, затянувшейся на долгие годы. Поместье располагалось на 226 акрах земли. Экс-президент решил заняться сельским хозяйством и на удивление соседей быстро достиг больших успехов на новом поприще. Ван Бюрену было уже шестьдесят лет. Больше внимания он начал уделять частной жизни, радушно принимая многочисленных гостей. Линденвальд стал постоянным местом пребывания Ван Бюрена в 1840-е - начале 1850-х годов. Здесь он проводил время в кругу детей, внуков и друзей - литераторов Дж. Паулдинга и В. Ирвинга. Только в 1842 г. политик совершил длительную поездку по стране для налаживания взаимодействия между местными партийными организациями и координации их усилий в преддверии предстоящих президентских выборов. Вплоть до весны 1844 г. большинство демократов рассматривало его в качестве наиболее вероятного кандидата в президенты.

Техасская проблема стала центральной в предвыборной борьбе. Ван Бюрен отверг аннексию Техаса, заявив, что она несвоевременна. Основной причиной его антиэкспансионистского выступления в 1844 г. было желание не допустить в Союз большой рабовладельческий штат и тем самым нарушить сложившийся межсекционный баланс. Кроме того, Ван Бюрен стремился избежать невыгодной для Севера войны59. Моральная составляющая в его действиях по отношению к рабству, на которую указывала пресса того времени, присутствовала, но не являлась преобладающей. Он считал, что возможная война с Мексикой будет несправедливой и "...нанесет нам как нации значительный ущерб, который перевесит выгоду от приобретения новой территории..."60, поскольку подорвет престиж Америки как самой демократической страны в мире. Позицию политика по Техасу разделяли многие северные демократы и фракция радикалов-барнбернеров, оформившаяся в 1842 - 1843 годах.

Рост экспансионистских настроений в стране предопределил итоги Балтиморского партийного конвента 1844 года. Против Ван Бюрена сформировалась коалиция из консервативных демократов Севера и Юга. Рабовладельцам удалось, используя процедурные вопросы и закулисные методы, отстранить его от участия в предстоящих выборах. В результате острой борьбы кандидатом в президенты был выдвинут аннексионист и рабовладелец Дж. Полк61. Провал попытки избрания Ван Бюрена кандидатом в президенты на конвенте демократов был связан с непонимание им общественных настроений и объективной тенденции национального развития США. Политик не учитывал того, что движение за аннексию поддерживала не только плантаторская аристократия Юга, оно имело большую популярность в массах фермеров и буржуазии Запада и среднеатлантических штатов. Начало 40-х гг. XIX в. ознаменовалось общим подъемом не только южного, но и северного экспансионизма. Десятки тысяч поселенцев устремились к побережью Тихого океана, в Калифорнию, Орегон и Техас.

Оценивая летом 1844 г. перспективы Ван Бюрена, журналисты-демократы пришли к выводу, что он как политик изжил себя: "Карьера мистера Ван Бюрена как государственного деятеля теперь является завершенной". Несомненно, он займет достойное место среди "великих республиканских президентов", на которое имеет полное право62. Однако, как показали последующие события, связанные с участием Ван Бюрена в деятельности фракции барнбернеров и партии фрисойлеров, подобные утверждения были преждевременными.

В 1844 - 1845 гг. в стане демократов фактически произошел переворот. Старое джексоновское руководство во главе с Ван Бюреном было отстранено. К власти в партии пришли группы, тесно связанные с южными рабовладельцами, в интересах которых был захвачен Техас и развязана война с Мексикой. Эволюция политических взглядов Ван Бюрена после конвента 1844 г. характеризовалась усилением радикализма в вопросе о рабстве63. Вокруг него начали объединяться противники территориальной экспансии Юга на земли Запада. Именно Ван Бюрен возглавил в середине - конце 40-х гг. XIX в. антирабовладельческие силы в демократической партии, выражавшие интересы Севера.

Вопрос о вхождении в состав США захваченных в результате американо-мексиканской войны 1846 - 1848 гг. территорий еще более обострил борьбу. Летом 1848 г. возникла Партия свободной земли (фрисойлеры), выдвинувшая кандидатом в президенты Ван Бюрена. Фрисойлеры объединили ранее разрозненные группировки северных радикалов - демократов-ван-бюренистов (барнбернеров), вигов, аболиционистов. Главным лозунгом новой партии стало требование: "Свободная земля, свободное слово, свободный труд и свободные люди"64. Выступление Ван Бюрена во главе фрисойлеров было демонстрацией протеста против консервативного руководства демократов. Выборы 1848 г. являлись четвертой попыткой Ван Бюрена завоевать президентское кресло в течение двенадцати лет. Политик понимал, что одержать победу над кандидатами старых партий не удастся, но стремился поддержать сына Джона и возглавляемую им нью-йоркскую фракцию барнбернеров в их борьбе против консерваторов. Ван Бюрен также ставил перед собой задачу не допустить избрания в президенты своего главного оппонента в рядах демократической партии Л. Касса, ставленника прорабовладельческих сил. Цель была достигнута в результате выборов 1848 г., на которых победил виг З. Тейлор65.

Виги осудили фрисойлеров, обвиняя их в противопоставлении Севера Югу66. Бывшие соратники по демократической партии подвергли Ван Бюрена критике. Они обвиняли его в предательстве, уличали в лицемерии и непомерных властных амбициях. В фрисойлерах же видели исключительно группу "политических интриганов", объединение опасных аболиционистов, федералистов и "врагов Союза", поддерживаемых Англией67. На самом деле партия Фри сойл представляла собой движение стихийного протеста противников рабовладельческой экспансии, угрожавшей, по их мнению, сложившемуся балансу сил между штатами, единству и монолитности США.

За Ван Бюрена проголосовало 10% избирателей - граждане северных и северо-западных штатов, что правомерно рассматривать как относительный успех кандидата от третьей партии. Ранее представители аболиционистов получали только чуть более 2% голосов. Можно выделить несколько причин того, что фрисойлеры не смогли набрать больше голосов избирателей. Антирабовладельческие настроения на Севере не достигли того уровня накала, который они стали носить в 50-е гг. XIX века. Смягчению позиции большей части северных избирателей в отношении вопросов рабства и южной территориальной экспансии способствовала победа в войне с Мексикой. Фрисойлерам - новой партии - было объективно сложно действовать в ситуации существовавшей более десятилетия второй двухпартийной системы демократы-виги, в условиях сложившихся электоральных традиций.

Участие в выборах 1848 г. было последним крупным политическим шагом Ван Бюрена. В возрасте семидесяти лет он уединился в своем имении и занялся написанием работы о партиях и автобиографии. Он иногда встречался с ведущими политиками у себя дома, консультировал их или публично высказывался по отдельным вопросам текущей политики, но в целом прекратил активную политическую деятельность. Экс-президент утверждал, что вопрос о рабстве потерял прежнюю значимость, уступив место более важной проблеме колонизации Запада и освоения природных ресурсов страны. Когда в феврале 1853 г. демократическая администрация решила включить Ван Бюрена в британо-американскую комиссию по урегулированию взаимных претензий между странами, накопившихся с 1812 г., но он отклонил это предложение. Вскоре Ван Бюрен вместе с сыном Мартином покинул Америку и некоторое время путешествовал по Западной Европе (1853 - 1855 гг.). В Бельгии он встречался с королем, в Италии - с римским папой Пием IX. Прибыв весной 1855 г. в Киндерхук, он вернулся к привычному образу жизни вышедшего в отставку сельского джентльмена68.

В середине 50-х гг. XIX в. Ван Бюрен признал ошибочность своей позиции по компромиссу о рабстве. По его мнению, доктрина суверенитета поселенцев, которая легла в его основу, носила антиконституционный характер. Надежды на урегулирование проблемы рабства и восстановление нарушенного в пользу южных штатов межсекционного баланса сил он возлагал на президентов-демократов Ф. Пирса и Дж. Бьюкенена69. Но их деятельность не смогла воспрепятствовать скатыванию страны к войне между Севером и Югом. Консервативное крыло в партии демократов продолжало доминировать, что выразилось в поддержке ею значительных уступок рабовладельцам, в том числе билля "Канзас-Небраска" (1854 г.). Принятие данного закона означало ограничение конституционной власти конгресса, потерявшего теперь право вмешиваться в вопрос о рабовладении на территориях. Решение проблемы статуса рабства передавалось штатам70. Примерно с 1854 г. в связи с вооруженной борьбой между сторонниками и противниками рабства в Канзасе и исполнением закона о выдаче беглых рабов с Севера США начали неотвратимо двигаться по направлению к гражданской войне.

Взгляды Ван Бюрена во второй половине 50-х - начале 60-х гг. XIX в. можно охарактеризовать как позицию северного демократа-юниониста, выступавшего за сохранение единства Америки. Главную опасность для страны он видел в деятельности южных экстремистов, но одновременно Ван Бюрен не принимал и А. Линкольна, негативно отнесся к восстанию аболициониста Дж. Брауна в 1859 году. В республиканцах политик видел слишком радикальную северную партию, которая вела страну к расколу вместо достижения компромисса с Югом71. В апреле 1861 г. в связи с началом гражданской войны Ф. Пирс направил Ван Бюрену как самому старшему из экс-президентов письмо с предложением организовать встречу в Филадельфии. Конференция пяти бывших президентов (Ван Бюрен, Тайлер, Филлмор, Пирс, Бьюкенен) должна была разработать и предложить план сохранения Союза и предотвращения большой войны между штатами. Но восьмой президент США, несмотря на то, что поддерживал примирительные меры, отказался участвовать в ней. Ван Бюрен, которому шел уже семьдесят девятый год, не пожелал хотя бы временно вернуться в публичную политику. Ничто не могло нарушить его размеренную жизнь в сельской местности.

Страдавший от бронхиальной астмы Ван Бюрен умер 24 июля 1862 г. в окружении трех сыновей - Джона, Абрахама и Смита Томпсона - в своем доме в Линденвальде-Киндерхуке. По распоряжению Линкольна в знак траура была приостановлена работа служащих департаментов, произведены залпы из ружей и орудий, приспущены на неделю флаги на военных кораблях. В похоронной церемонии принял участие губернатор Нью-Йорка, а сама траурная процессия состояла из 81 кареты. Ван Бюрен был похоронен на городском кладбище Киндерхука, относившемся к голландской реформатской церкви. Начиная с 1833 г. именем Ван Бюрена были названы города, сельские поселения, округа, школы и колледжи в десяти американских штатах.

В настоящее время Киндерхук имеет статус национального исторического памятника. На его территории располагается штаб-квартира "Исторического общества графства Колумбия", которое заботится о сохранности и поддержке в надлежащем состоянии исторических мест. В городке находится местный краеведческий музей, а посетителям предлагаются пешеходные экскурсии. Живописный Киндерхук, его природа, деревенские постройки и жители изображены в художественной литературе. Друг Ван Бюрена, известный писатель Вашингтон Ирвинг, находясь в гостях у него дома в Линденвальде, написал классическое произведение "Легенда Сонной Лощины". В местечке сохранились многие здания XVIII-XIX вв., включая старое здание школы, дом, в котором родился восьмой президент США, и поместье Линденвальд. Мемориальный памятник Ван Бюрену установлен на могиле на Олбани Авеню, где он покоится рядом со своей женой Ханной.

Ван Бюрен вошел в историю как крупный политик, сильный партийный менеджер, талантливый организатор, политический тактик и стратег, выдающийся мастер комбинаций, опиравшийся на точный расчет и интуицию. Он являлся одним из создателей демократической партии США, архитекторов и идеологов второй двухпартийной системы. Ван Бюрен был гибким политиком-прагматиком, всегда находился в поиске, маневрировал между крайними прорабовладельческими и антирабовладельческими группировками. Ван Бюрен действовал с учетом сложившейся расстановки политических сил и изменения настроений избирателей. Он являлся продолжателем джефферсоновского и джексоновского демократических прорывов.

Правомерно говорить о двойственном характере деятельности партийного политика. С одной стороны, он проявил себя радикалом, боровшимся в 30-е гг. XIX в. с финансово-банковской олигархией, а в 1848 г. фактически возглавившим антирабовладельческие силы в стране. С другой стороны, Ван Бюрен получил известность в качестве сторонника политики компромиссов и лидера центристской группировки в демократической партии. Временно в период обострения борьбы по проблеме расширения рабства на земли Запада Ван Бюрен порвал с демократами и даже с двухпартийной системой, примкнув к третьей партии. И все же он тяготел к демократической партии, с которой его столь многое связывало.

Примечания

1. SCHLESINGER A. M., JR. The Age of Jackson. Boston. 1945, p. 49; BROWN T. From Old Hickory to Sly Fox: The Routinization of Charisma in the Early Democratic Party. New perspectives on the early Republic. Essays from the Journal of the Early Republic. 1981 - 1991. Urbana, Chicago. 1994, p. 328; The Position of Parties. - The American Whig Review (AWR), vol. 1, N 1, January 1845, p. 8, 13 - 17.
2. См.: BANCOFT G. Martin Van Buren, to the End of His Public Career. N. Y. 1889; SHEPARD E. Martin Van Buren. Boston. 1899; LYNCH D. T. An epoch and a man. Martin Van Buren and his times. N. Y. 1929; HOLMS A. The American Talleyrand. N. Y. 1935; REMINI R. V. Martin Van Buren and the making of the democratic party. N. Y.-L. 1959; PARKS G. E. Martin Van Buren and the reorganization of the Democratic party. 1841 - 1844. Wisconsin. 1965; CURTIS J. The Fox at Bay: Martin Van Buren and the Presidency. 1837 - 1841. Lexington (Ky.). 1970; PESSEN E. The modest role of Martin Van Buren. Six presidents from the empire state. Tarrytown, N. Y. 1974, p. 16 - 25; NIVEN J. Martin Van Buren: the romantic age of American politics. N. Y., Oxford. 1983; COLE D. B. Martin Van Buren and the American political system. Princeton (N. J.). 1984; WILSON M. L. The presidency of Martin Van Buren. Lawrence. 1984; MUSHKAT J., RAYBACK J. G. Martin Van Buren: Law, Politics, and the Shaping of Republican Ideology. Chicago. 1997; SILBEY J. Martin Van Buren and the Emergence of American Popular Politics. Lanham. Oxford. 2002; ДИППЕЛЬ Х. Мартин Ван Бюрен (1837 - 1841): Практик партийного государства. Американские президенты: 41 исторический портрет от Джорджа Вашингтона до Билла Клинтона. Ростов-на-Дону. 1997.
3. ДУБОВИЦКИЙ Г. А. Демократическая партия и политическая борьба в период президентства М. Ван Бюрена (1836 - 1840). Вестник Московского университета, серия 8, история. 1979, N 3, с. 48 - 56; ЕГО ЖЕ. Мартин Ван-Бюрен - "великий маг" демократов. Шесть портретов: Из истории США первой половины XIX века. Самара. 1994.
4. VAN BUREN M. The Autobiography of Martin Van Buren. Annual Report of the American Historical Association for the Year of 1918. Wash. (D. C.). 1920. Reprint. N. Y. 1973, p. 9 - 10.
5. Ibid., p. 7.
6. Ibid., p. 11 - 13.
7. MCCORMICK R. P. The Second American party system. Party Formation in the Jacksonian Era. Chapel Hill. 1966, p. 105 - 106, 108.
8. HAMMOND J. D. The history of political parties in the state of New York, from the ratification of the federal Constitution to December, 1840. Buffalo (N. Y.). 1850, vol. 1, p. 262 - 263.
9. VAN BUREN M. Op. cit., p. 11, 13.
10. The Calendar of the Papers of Martin Van. Wash. 1910; Guide and Index to the Papers of Martin Van Buren. Wash. 1989.
11. HAMMOND J. D. Op. cit., p. 354 - 355; VAN BUREN M. Op. cit., p. 36 - 46; BIGELOW J. Clinton De Witt As a Politician. - Harper's new monthly magazine (HNMM), vol. 50, N 297, February 1875, p. 415.
12. HAMMOND J. D. Op. cit., p. 352 - 353.
13. Ibid., p. 451, 507.
14. Origin and Growth of the Spoils System. - The Century; a popular quarterly, vol. 46, N 3, July 1893, p. 472 - 474.
15. HAMMOND J. D. Op. cit., vol. 2, p. 157, 284; HOME R. The Story of Tammany. HNMM, vol. 44, N 264, May 1872, p. 842; GOODDWIN H. C. Pioneer history; or, Cortland County and the border wars of New York. N. Y. 1855, p. 386.
16. HAMMOND J. D. Op. cit., vol. 1, p. 488 - 490.
17. JENKINS J. S. Lives of the governors of the state of New York. Auburn (N.Y.). 1851, p. 529 - 531.
18. HAMMOND J. D. Op. cit., vol. 1, p. 561.
19. VAN BUREN M. Inquiry into the Origin and Course of Political Parties in the United States. 1867. Reprint. N. Y. 1967, p. 274 - 280.
20. Speech of Mr. Hardin, of Illinois in the House of Representatives, 21.III.1844. Reviewing the public life and political principles of Mr.Van Buren. U.S. Congress. Congressional Globe (CG), 28th congress, Ist session, appendix, p. 625.
21. ТЕРЕХОВ В. И. Борьба течений внутри республиканской партии в "эру доброго согласия" (1815 - 1824). Политические партии США в новое время. М. 1981, с. 132 - 133.
22. Origin of the Two Parties: Contrast of their Doctrines. - AWR, vol. 9, N 13, January 1849, p. 15.
23. Speech of Mr. Hardin..., p. 625 - 632.
24. VAN BUREN M. The Autobiography..., p. 514.
25. TURNER F. J. Rise of the New West. 1819 - 1829. N. Y.-L. 1906, p. 264; REMINI R.V. Martin Van Buren and the making of the democratic party. N. Y.-L. 1961, p. 138 - 145; РОМАНОВА H. X. Реформы Э. Джексона (1829 - 1837). M. 1988, с. 29 - 30.
26. The Position of Parties. - AWR, vol. 1, N 1, January 1845, p. 8, 13 - 17.
27. VAN BUREN M. Autobiography..., p. 125.
28. WELTER R. The mind of America. 1820 - 1860. N.Y. -L. 1975, p. 191; ШЛЕЗИНГЕР-МЛАДШИЙ А. М. Циклы американской истории. М. 1992, с. 370 - 371; ВЛАСОВА М. А. Партии в XIX веке как элемент политической культуры США. Американская цивилизация как исторический феномен. Восприятие США в американской, западноевропейской и русской общественной мысли. М. 2001, с. 103 - 106.
29. VAN BUREN M. Inquiry..., p. 5, 7 - 8, 36, 160 - 166.
30. Ibid., p. 5 - 6, 426.
31. The Defeat. - The United States Democratic Review (USDR), vol. 23, N 126, December 1848, p. 479 - 482; ПАРРИНГТОН В. Л. Основные течения американской мысли. Т. 1 - 3. М. 1962- 1963. Т. 2, с. 173, 491 - 492.
32. VAN BUREN M. Inquiry..., p. 227.
33. HAMMOND J. D. Op. cit, vol. 2, p. 290.
34. VAN BUREN M. The Autobiography..., p. 232 - 233; WILTSE CM. John С Calhoun: Nationalist. 1782 - 1828. Indianapolis, N. Y. 1944, p. 372 - 374.
35. The New England Magazine (NEM), vol. 1, N 1, July 1831, p. 69 - 70; N 3, September 1831, p. 427 - 428.
36. HAMMOND J. D. Op. cit., vol. 2, p. 363.
37. Politics and Statistics. United States. - NEM, vol. 1, N 2, August 1831, p. 165.
38. VAN BUREN M. The Autobiography..., p. 402 - 410.
39. The Position of Parties. - AWR, vol. 1, N 1, January 1845, p. 12.
40. MCCORMICK R. P. Martin Van Buren and the Uses of Politics. Six presidents from the empire state. Tarrytown, N. Y. 1974, p. 28.
41. The votes in 1832 election. History of American Presidential Elections. Vol. 1. N.Y. 1971, p. 574.
42. WILSON M. L. Op. cit, p. 33 - 34.
43. CURTIS J. C. Op. cit., p. 45 - 48; NIVEN J. Op. cit., p. 395.
44. Statement by the Democratic Republicans of the United States. Washington. 31.VII.1835. History of American Presidential Elections..., p. 616 - 638.
45. HOLMES A. Op. cit., p. 329.
46. ВЛАСОВА М. А. Демократы и виги: опыт количественного анализа. М. 2002, с. 32.
47. Election of 1836. Popular and Electoral Vote. History of American Presidential Elections, p. 640.
48. CG, 25th congress, 2nd session, p. 352.
49. Martin Van Buren. Chronology, documents, bibliographical aids. Dobbs Ferry (N.Y.). 1969, p. 63- 67, 71 - 72, 82, 86; CG, 26th congress, 1st session, p. 291 - 292, 331.
50. The Moral of the Crisis. - USDR, vol. 1, N 1, October 1837, p. 110, 121; CG, 26th congress, 1st session, appendix, p. 528.
51. Martin Van Buren. Chronology, documents, bibliographical aids..., p. 72 - 74, 87 - 92.
52. VAN BUREN M. The Autobiography..., p. 171 - 172.
53. CG, 25th congress, 2st session, p. 129 - 147, 204, 272 - 274, 291 - 305, 454 - 463, 563 - 564; 26th congress, 1st session, p. 331.
54. The Presidents of Texas. - USDR, vol. 16, N 81, March 1845, p. 282 - 291; Sam Houston and his Republic. - AWR, vol. 5, N 6, June 1847, p. 580 - 582; CG, 26th congress, 1st session, appendix, p. 2.
55. Our Indian Policy. - USDR, vol. 14, N 68, February 1844, p. 169 - 171; Administration of Indian Affairs. Ibid., vol. 18, N 95, May 1846, p. 333 - 336.
56. The Florida War. - The North American review, vol. 54, N 11, January 1842, p. 1, 8 - 10.
57. The Late Election. - USDR, vol. 8, N 35, November-December 1840, p. 389 - 391; CG, 26th congress, 1st session, p. 327.
58. VAN BUREN M. Inquiry..., p. 349.
59. USDR, vol. 11, N 50, August 1842, p. 205 - 208; vol. 9, N 41, November 1841, p. 450; vol. 14, N 67, January 1844, p. 90; vol. 15, N 73, July 1844, p. 8; vol. 16, N 79, January 1845, p. 3 - 4.
60. Letter from Martin Van Buren to W. H. Hammet. April 20, 1844. History of American Presidential Elections..., p. 823 - 826.
61. USDR, vol. 14, N 72, June 1844, p. 559 - 562; vol. 15, N 74, August 1844, p. 117, 122; vol. 15, N 76, October 1844, p. 323.
62. Ibid., vol. 15, N 73, July 1844, p. 3 - 4, 9.
63. VAN BUREN M. Inquiry..., p. 354.
64. Free Soil Platform of 1848. National Party Platforms. 1840 - 1960. Urbana. 1961, p. 13 - 14.
65. Causes of the Success of the Whigs. - AWR, vol. 8, N 6, December 1848, p. 547 - 561; The Defeat. - USDR, vol. 23, N 126, December 1848, p. 482.
66. Free Soil Policy. - AWR, vol. 8, N 2, August 1848, p. 197, 199.
67. USDR, vol. 23, N 121, July 1848, p. 4 - 5, 8 - 9; vol. 23, N 122, August 1848, p. 97 - 98, 107-108; vol. 23, N 125, November 1848, p. 387 - 390; POLK J.K. The Diary of a President. 1845- 1849. N. Y. 1968, p. 328, 337 - 338.
68. HOLMES A. Op. cit, p. 413 - 415.
69. VAN BUREN M. Inquiry..., p. 356, 366 - 367, 371 - 372.
70. Kansas - Nebraska act (30.V.1854). American Historical Documents. N.Y. 1967, p. 243 - 244.
71. VAN BUREN M. Inquiry..., p. 358 - 376.

Вопросы истории. -  2009. - № 8. - C. 82-99.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Развитие промышленности в США
      Автор: Чжан Гэда
      Тема общая - и про обычную и про военную промышленность. США - это промышленность. Мощная. Создавшая эту страну в том виде, в котором мы ее знаем.
      Вот интереснейшая статья - про то, как два промышленника, Джон Хэнкок Холл и Симеон Норт, создали систему производства стандартизованных изделий.
      Еще пара не применяли, но уже умели достигать скорости вращения шкива ременной передачи более 3000 об/мин., разработали автоподачу и автоостановку режущего инструмента, систему измерений и добились высокой степени унификации производства - в 1826 г. при приемке разобрали 100 винтовок Холла и собрали в произвольном порядке. В результате все собралось без сучка-задоринки!
      Скорости вращения были такие высокие, что для станков потребовалось разрабатывать специальные виброгасящие чугунные опоры - в общем, когда комиссия из Управления Артиллерии приехала принимать партию винтовок, они бегали от радости и писали пачками восторженные отзывы.
      Во вложении - винтовка Холла. После винтовки Фергюсона (1776) - первое казнозарядное оружие, довольно широко распространенное в войсках и применявшееся в боях против индейцев, войне против Мексики (1846-1848) и даже в Гражданской войне в США (1861-1865):
       
       

    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.
    • Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд
      Автор: Saygo
      Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд // Вопросы истории. - 2018. - № 2. С. 14-33.
      Публикация посвящена первой женщине — члену британского кабинета министров — Маргарет Бондфилд (1873—1953). Автор прослеживает основные этапы биографии М. Бондфилд, формирование ее личности, политическую карьеру, взгляды, рассматривает, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых была.
      На протяжении десятилетий научная литература пестрит работами, посвященными первой британской женщине премьер-министру М. Тэтчер. Авторы изучают ее характер, привычки, стиль руководства и многое другое. Однако на сегодняшний день мало кто помнит имя женщины, во многом открывшей двери в британскую большую политику для представительниц слабого пола. Лейбориста Маргарет Бондфилд стала первой в истории Великобритании женщиной — членом кабинета министров, а также Тайного Совета еще в 1929 году.
      Сама Бондфилд всегда считала себя командным игроком. Взлет ее карьеры неотделим от истории развития и усиления лейбористской партии в послевоенные 1920-е годы. Лейбористы впервые пришли к власти в 1924 г. и традиционно поощряли участие женщин в политической жизни в большей степени, нежели консерваторы и либералы. Несмотря на статус первой женщины-министра Бондфилд не была обласкана вниманием историков даже у себя на Родине. Практически единственной на сегодняшний день специально посвященной ей книгой остается работа современницы М. Гамильтон, изданная еще в 1924 году1.
      Тем не менее, Маргарет прожила довольно яркую и насыщенную событиями жизнь. Неоценимым источником для историка являются ее воспоминания, опубликованные в 1948 г., где Бондфилд подробно описывает важнейшие события своей жизни и карьеры. Книга не оставляет у читателя сомнений в том, что автор знала себе цену, была достаточно умна, наблюдательная, обладала сильным характером и умела противостоять обстоятельствам. В отечественной историографии личность Бондфилд пока не удостаивалась пристального изучения. В этой связи в данной работе предполагается проследить основные вехи биографии Маргарет Бондфилд, разобраться, кем же была первая британская женщина-министр, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых являлась, стало ли ее политическое восхождение случайным стечением обстоятельств или закономерным результатом успешной послевоенной карьеры лейбористской активистки.
      Маргарет Бондфилд родилась 17 марта 1873 г. в небогатой многодетной семье недалеко от небольшого городка Чард в графстве Сомерсет. Ее отец, Уильям Бондфилд, работал в текстильной промышленности и со временем дослужился до начальника цеха. К моменту рождения дочери ему было далеко за шестьдесят. Уильям Бондфилд был нонконформистом, радикалом, членом Лиги за отмену Хлебных законов. Он смолоду много читал, увлекался геологией, астрономией, ботаникой, а также одно время преподавал в воскресной церковной школе. Мать, Энн Тейлор, была дочерью священника-конгрегационалиста. До 13 лет Маргарет училась в местной школе, а затем недолгое время, в 1886—1887 гг., работала помощницей учителя в классе ддя мальчиков. Всего в семье было 11 детей, из которых Маргарет по старшинству была десятой. По ее собственным воспоминаниям, по-настоящему близка она была лишь с тремя из детей2.
      В 1887 г. Маргарет Бондфилд начала полностью самостоятельную жизнь. Она переехала в Брайтон и стала работать помощницей продавца. Жизнь в городе была нелегкой. Маргарет регулярно посещала конгрегационалистскую церковь, а также познакомилась с одной из создательниц Женской Либеральной ассоциации — активной сторонницей борьбы за женские права Луизой Мартиндейл, которая, по воспоминаниям Бондфилд, а также по свидетельству М. Гамильтон, оказала на нее огромное влияние. По словам Маргарет, у нее был дар «вытягивать» из человека самое лучшее. Мартиндейл помогла ей «узнать себя», почувствовать себя человеком, способным на независимые суждения и поступки3. Луиза Мартиндейл приучила Бондфилд к чтению литературы по социальным проблематике и привила ей вкус к политике.
      В 1894 г., накопив, как ей казалось, достаточно денег, Маргарет решила перебраться в Лондон, где к тому времени обосновался ее старший брат Фрэнк. После долгих поисков ей с трудом удалось найти уже привычную работу продавца. Первые несколько месяцев в огромном городе в поисках работы она вспоминала как кошмар4. В Лондоне Бондфилд вступила в так называемый Идеальный клуб, расположенный на Тоттенхэм Корт Роуд, неподалеку от ее магазина. Членами клуба в ту пору были драматург Б. Шоу, супруги фабианцы Сидней и Беатриса Вебб и ряд других интересных личностей. Как вспоминала сама Маргарет, целью клуба было «сломать классовые преграды». Его члены дискутировали, развлекались, танцевали.
      В Лондоне Маргарет также вступила в профсоюз продавцов и вскоре была избрана в его районный совет. «Я работала примерно по 65 часов в неделю за 15—25 фунтов в год... я чувствовала, что это правильный поступок», — отмечала она впоследствии5. В результате в 1890-х гг. Бондфилд пришлось сделать своеобразный выбор между церковью и тред-юнионом, поскольку мероприятия для прихожан и профсоюзные собрания проводились в одно и то же время по воскресеньям. Маргарет предпочла посещать последние, однако до конца жизни оставалась человеком верующим.
      Впоследствии она подчеркивала, что величайшая разница между английским рабочим движением и аналогичным на континенте состояла в том, что его «островные» основоположники имели глубокие религиозные убеждения. Карл Маркс обладал лишь доктриной, разработанной в Британском музее, отмечала Бондфилд. Британские же социалисты имели за своей спиной вековые традиции. Сложно определить, что ими движет — интересы рабочего движения или религия, писала она о социалистических и профсоюзных функционерах, подобных себе. Ее интересовало, что заставляет таких людей после тяжелой работы, оставаясь без выходных, ехать в Лондон или из Лондона, возвращаться домой лишь в воскресенье вечером, чтобы с утра в понедельник вновь выйти на работу. Неужели просто «желание добиться более короткой продолжительности рабочего дня и увеличения зарплаты для кого-то другого?» На взгляд Бондфилд, именно религиозность лежала в основе подобного самопожертвования6.
      Маргарет также вступила в Женский промышленный совет, членами которого были жена будущего первого лейбористского премьер-министра Р. Макдональда Маргарет и ряд других примечательных личностей. Наиболее близка Бондфилд была с активистской Лилиан Гилкрайст Томпсон. В Женском промышленном совете Маргарет занималась исследовательской рабой, в частности, проблемой детского труда7.
      В 1901 г. умер отец Бондфилд, и проживавший в Лондоне ее брат Фрэнк был вынужден вернуться в Чард, чтобы поддержать мать. В августе того же года в возрасте 24 лет скончалась самая близкая из сестер — Кэти. Еще один брат, Эрнст, с которым Маргарет дружила в детстве, умер в 1902 г. от пневмонии. После потери близких делом жизни Маргарет стало профсоюзное движение. Никакие любовные истории не нарушали ее спокойствие. «У меня не было времени ни на замужество, ни на материнство, лишь настойчивое желание служить моему профсоюзу», — писала она8. В 1898 г. Бондфилд стала помощником секретаря профсоюза продавцов, а в дальнейшем, до 1908 г., занимала должность секретаря.
      В этот период Маргарет познакомилась с активистами образованной еще в 1884 г. Социал-демократической федерации (СДФ), возглавляемой Г. Гайндманом. Она вспоминала, что в первые годы профсоюзной деятельности ей приходилось выступать на митингах со многими членами СДФ, но ей не нравился тот акцент, который ее представители ставили на необходимости «кровавой классовой войны»9. Гораздо ближе Бондфилд были взгляды другой известной социалистической организации тех лет — Фабианского общества, пропагандировавшего необходимость мирного и медленного перехода к социализму.
      Маргарет с интересом читала фабианские трактаты, а также вступила в «предвестницу» лейбористской партии — Независимую рабочую партию (НРП), созданную в Брэдфорде в 1893 году.
      На рубеже XIX—XX вв. Бондфилд приняла участие в организованной НРП кампании «Война против бедности» и познакомилась со многими ее известными активистами и руководителями — К. Гради, Б. Глазье, Дж. Лэнсбери, Р. Макдональдом. Впоследствии Маргарет подчеркивала, что членство в НРП очень существенно расширило ее кругозор. Она также была представлена известному английскому писателю У. Моррису. По свидетельству современницы и биографа Бондфилд М. Гамильтон, в эти годы ее героиня также довольно много писала под псевдонимом Грейс Дэе для издания «Продавец».
      В своей работе Гамильтон обращала внимание на исключительные ораторские способности, присущие Маргарет смолоду. На взгляд Гамильтон, Бондфилд обладала актерским магнетизмом и невероятным умением устанавливать контакт с аудиторией. «Горящая душа, сокрытая в этой женщине с блестящими глазами, — отмечала Гамильтон, — вызывает ответный отклик у всех людей, с кем ей приходится общаться»10. Сама Бондфильд в этой связи писала: «Меня часто спрашивают, как я овладела искусством публичного выступления. Я им не овладевала». Маргарет признавалась, что после своей первой публичной речи толком не помнила, что сказала11. Однако с началом профсоюзной карьеры ей приходилось выступать довольно много. Страх перед трибуной прошел. Бондфилд обладала хорошим зычным голосом, смолоду была уверена в себе. По всей вероятности, эти качества и сделали ее одной из лучших женщин-ораторов своего поколения. Впрочем, современники признавали, что ей больше удавались воодушевляющие короткие речи, нежели длинные.
      В 1899 г. Маргарет впервые оказалась делегатом ежегодного съезда Британского конгресса тред-юнионов (БКТ). Она была единственной женщиной, присутствовавшей на профсоюзном собрании, принявшим судьбоносную для британской политической истории резолюцию, приведшую вскоре к созданию Комитета рабочего представительства для защиты интересов рабочих в парламенте. В 1906 г. он был переименован в лейбористскую партию. На съезде БКТ 1899 г. Бондфилд впервые довелось выступить перед столь представительной аудиторией. Издание «Морнинг Лидер» писало по этому поводу: «Это была поразительная картина, юная девушка, стоящая и читающая лекцию 300 или более мужчинам... вначале конгресс слушал равнодушно, но вскоре осознал, что единственная леди делегат является оратором неожиданной силы и смелости»12.
      С 1902 г. на два последующих десятилетия ближайшей подругой Бондфилд стала профсоюзная активистка Мэри Макартур. По словам биографа Гамильтон, это был «роман ее жизни». С 1903 г. Мэри перебралась в Лондон и стала секретарем Женской профсоюзной лиги, основанной еще в 1874 г. с целью популяризации профсоюзного движения среди представительниц слабого пола. Впоследствии, в 1920 г., лига была превращена в женское отделение БКТ. Бондфилд долгие годы представляла в этой Лиге свой профсоюз продавцов. В 1906 г. Мэри Макартур также основала Национальную федерацию женщин-работниц. Последняя в дальнейшем эволюционировала в женскую секцию крупнейшего в Великобритании профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих, с которым будет связана и судьба Маргарет.
      В своих мемуарах Бондфилд писала, что впервые оказалась на континенте в 1904 году. Наряду с Макартур и женой Рамсея Макдональда она была приглашена на международный женский конгресс в Берлине. Маргарет не осталась безучастна к важнейшим событиям, будоражившим ее страну в конце XIX — начале XX века. Она занимала пробурскую сторону в годы англо-бурской войны. Бондфилд приветствовала известный «Доклад меньшинства», подготовленный, главным образом, Беатрисой Вебб по итогам работы королевской комиссии, целью которой было усовершенствование законодательства о бедных13. «Доклад» предлагал полную отмену Работных домов, учреждение вместо этого специального государственного департамента с целью защиты интересов безработных и ряд других мер.
      Маргарет была вовлечена в суфражистское движение, являясь членом, а затем и председателем одного из суфражистских обществ. С точки зрения Гамильтон, убеждение в полном равенстве мужчин и женщин шло у Бондфилд из детства, поскольку ее мать подчеркнуто одинаково относилась как к дочерям, так и к сыновьям14. Позиция Маргарет была специфической. Сама она писала, что выступала, в отличие от некоторых современников, против ограниченного распространения избирательного права на женщин на основе имущественного ценза. На ее взгляд, это лишь усиливало политическую власть имущих слоев населения. Маргарет же требовала всеобщего избирательного права для мужчин и женщин, а также призывала к борьбе с коррупцией на выборах. Вспоминая тщетные предвоенные попытки добиться расширения избирательного права, Бондфилд справедливо писала о том, что только вклад женщин в победу в первой мировой войне наконец свел на нет аргументы противников реформы15.
      В 1908 г. Маргарет оставила пост секретаря профсоюза продавцов. Ее биограф Гамильтон объясняет этот поступок желанием своей героини найти себе более широкое применение16. В 1910 г. Маргарет впервые посетила США по приглашению знакомой. В ходе поездки ей довелось присутствовать на выступлении Теодора Рузвельта, который, по ее мнению, эффективно сочетал в себе таланты государственного деятеля и способного пропагандиста17.
      Маргарет много ездила по стране и выступала в качестве оратора-пропагандиста от НРП. Как писала Гамильтон, в эти годы она была среди тех, кто «создавал общественное мнение»18. В 1913 г. Маргарет стала членом Национального административного совета этой партии. Она также участвовала в работе Женской профсоюзной лиги и Женской лейбористской лиги, основанной в 1906 г. при участии жены Макдональда. Лига работала в связке с лейбористской партией с целью популяризации ее среди женского электората. В 1910 г. Бондфилд приняла участие в выборах в Совет лондонского графства от Вулвича, но заняла лишь третье место. Она начала активно работать в Женской кооперативной гильдии, созданной еще в 1883 г. и насчитывавшей примерно 32 тыс. человек19.
      Очень многие представители НРП были убежденными пацифистами. Бондфилд была с ними солидарна. Она отмечала, что разделяла взгляды тех, кто осуждал тайную предвоенную дипломатию министра иностранных дел Э. Грея. Маргарет вспоминала, как восхищалась лидером лейбористской партии Макдональдом, когда он осмелился в ходе известных парламентских дебатов 3 августа 1914 г. выступить в палате общин против Грея20. Тем не менее, большинство членов лейбористской партии, в отличие от НРП, с началом войны поддержало политику правительства. Это вынудило Макдональда подать в отставку со своего поста.
      Вскоре после начала войны Бондфилд согласилась, по просьбе подруги Мэри Макартур, занять пост помощника секретаря Национальной федерации женщин-работниц. В 1916 г. Маргарет, как и большинство представителей НРП, резко протестовала против перехода к всеобщей воинской повинности. В своих мемуарах она отмечала, что отношение к человеческой жизни как к самому дешевому средству решения проблемы стало «величайшим позором» первой мировой войны21.
      В 1918 г. в лейбористской партии произошли серьезные перемены, инициированные ее секретарем А. Гендерсоном, к которому Бондфилд всегда испытывала симпатию и уважение. Был принят новый Устав, вводивший индивидуальное членство, позволившее в дальнейшем расширить электорат партии за счет населения за рамками тред-юнионов. Наряду с этим была принята первая в истории программа, включавшая в себя важнейшие социал-демократические принципы. Все это существенно укрепило позицию лейбористской партии и способствовало ее заметному усилению в послевоенное десятилетие. Как вспоминала Маргарет, «мы вступили в военный период сравнительно скромной и небольшой партией идеалистов... Мы вышли из него с организацией, политикой и принципами великой национальной партии»22. Несмотря на то, что лейбористы проиграли выборы 1918 г., новая партийная машина, запущенная в 1918 г., позволила им добиться заметного успеха в ближайшее десятилетие, а Бондфилд со временем занять кресло министра.
      В начале 1919 г. Бондфилд приняла участие в международной конференции в Берне, явившей собой неудавшуюся в конечном счете попытку возродить фактически распавшийся с началом первой мировой войны Второй интернационал. Наряду с Маргарет, со стороны Великобритании в ней участвовали Р. Макдональд, Г. Трейси, Р. Бакстон, Э. Сноуден и ряд других фигур. В том же году Бондфилд была отправлена в качестве делегата БКТ на конференцию Американской федерации труда. Это был ее второй визит в США. В ходе поездки она познакомилась с президентом Американской федерации труда С. Гомперсом.
      В первые послевоенные годы одним из острейших в британской политической жизни стал ирландский вопрос. «Пасхальное воскресенье» 1916 г., вооруженное восстание ирландских националистов, подавленное британскими властями, практически перечеркнуло все довоенные попытки премьер-министра Г. Асквита умиротворить Ирландию обещанием предоставить ей самоуправление. «Если мы не откажемся от военного господства в Ирландии, то это чревато катастрофой, — заявила Бондфилд в 1920 г. в одном из публичных выступлений. — Я твердо стою на том, чтобы предоставить большинству ирландского населения возможность иметь то правительство, которое они хотят, в надежде, что они, возможно, пожелают войти в наше союзное государство. Это единственный шанс достичь мира с Ирландией»23.
      Маргарет приветствовала англо-ирландский договор 1921 г., который было вынуждено заключить послевоенное консервативно-либеральное правительство Д. Ллойд Джорджа после провала насильственных попыток подавить национально-освободительное движение. Согласно договору, большая часть Ирландии провозглашалась «Ирландским свободным государством», однако Северная Ирландия (Ольстер) оставалась в составе Соединенного королевства. Бондфилд с печалью отмечала, что политики «опоздали на десять лет» в решении ирландского вопроса24.
      В 1920 г. Маргарет стала одной из первых англичанок, посетивших большевистскую Россию в рамках лейбористско-профсоюзной делегации. Членами делегации были также Б. Тернер, Т. Шоу, Р. Уильямс, Э. Сноуден и ряд других активистов25. Целью визита было собрать и донести до британского рабочего движения достоверную информацию о том, что на самом деле происходит в России. В ходе поездки Бондфилд вела подробный дневник, впоследствии опубликованный на страницах ее воспоминаний. Он позволяет судить о том, какое впечатление первое в мире социалистическое государство произвело на автора. Любопытно, что другая женщина — член делегации — Этель Сноуден, жена будущего лейбористского министра финансов, также обнародовала свои впечатления от этого визита, в 1920 г. издав книгу «Сквозь большевистскую Россию»26. Если сравнивать наблюдения двух лейбористок, то Бондфилд увидела Россию в целом в менее мрачных тонах, нежели ее спутница.
      Маргарет посетила Петроград, Москву, Рязань, Смоленск и ряд других мест. Она встречалась с Л. Б. Каменевым, С. П. Середой, В. И. Лениным. Последний, по воспоминаниям Бондфилд, был откровенен и даже готов признать, что власть допустила некоторые ошибки, а западные демократии извлекут урок из этих ошибок27. Простые люди, встречавшиеся в ходе поездки, показались Маргарет худыми и холодными. Ее поразило, что женщины наравне с мужчинами занимаются тяжелым физическим трудом.
      В отличие от Э. Сноуден, Маргарет не склонна была резко критиковать большевистский режим. Она отмечала в дневнике, что неоднократно встречалась с простыми людьми, которые от всего сердца поддерживали перемены. Тем не менее, Бондвилд не скрывала и того, что столкнулась в России с теми, для кого новый режим стал трагедией. По поводу иностранной интервенции Маргарет писала в 1920 г., что, на ее взгляд, она не сможет сломить советских людей, но лишь «заставит их ненавидеть нас»28.
      Более того, впоследствии в своих мемуарах Бондфилд подчеркивала, что делегация не нашла в России ничего, что оправдывало бы политику войны против нее. Активная поддержка представителями лейбористской партии кампании «Руки прочь от России» в целом не была обусловлена желанием основной массы активистов повторить сценарий русской революции. Бондфилд, как и многие ее коллеги по партии, была убеждена в том, что жители России имеют полное право без иностранного вмешательства определять контуры того общества, в котором они намерены жить.
      В 1920 г. Маргарет впервые выставила свою кандидатуру на дополнительных выборах в парламент от округа Нортамптон. Борьба закончилась поражением, принеся, тем не менее, Бондфилд ценный опыт предвыборной борьбы. В начале 20-х гг. XX в. лейбористы вели на местах напряженную организационную работу, чтобы перехватить инициативу у расколовшейся еще в 1916 г. либеральной партии. В ходе всеобщих выборов 1922 г., последовавших за распадом консервативно-либеральной коалиции во главе с Ллойд Джорджем, Бондфилд вновь боролась за Нортамптон. Несмотря на второй проигрыш подряд, она справедливо отмечала, что выборы 1922 г. стали вехой в лейбористской истории. Они принесли партии первый в XX в. настоящий успех. Лейбористы заняли второе место, вслед за консерваторами, обойдя наконец обе группировки расколовшейся либеральной партии вместе взятые. Впервые, писала Бондфилд, «мы стали оппозицией Его Величества, что на практике означало альтернативное правительство»29.
      Несмотря на неудачные попытки Маргарет стать парламентарием, ее профсоюзная карьера в послевоенные годы складывалась весьма успешно. В 1921 г. Национальная федерация женщин-работниц слилась с профсоюзом неквалифицированных и муниципальных рабочих, превратившись в его женскую секцию. После смерти своей подруги Макартур Бондфилд стала с 1921 г. на долгие годы секретарем секции. В 1923 г. она оказалась первой женщиной, которой была оказана честь стать председателем БКТ30.
      В конце 1923 г. консервативный премьер-министр С. Болдуин фактически намеренно спровоцировал досрочные выборы с тем, чтобы консерваторы могли осуществить протекционистскую программу реформ, не представленную ими в ходе последней избирательной кампании 1922 года. Лейбористы вышли на эти выборы под флагом защиты свободы торговли. Маргарет вновь была заявлена партийным кандидатом от Нортамптона. В своем предвыборном обращении она заявляла, что ни свобода торговли, ни протекционизм сами по себе не способны решить проблемы британской экономики. Необходима «реальная свобода торговли», отмена всех налогов на продукты питания и предметы первой необходимости, тяжелым бременем лежащих на рабочих и среднем классе31.
      Выборы впервые принесли Бондфилд успех. Она одержала победу как над консервативным, так и над либеральным соперником. «Округ почти сошел с ума от радости», — не без гордости вспоминала Маргарет. Победительницу торжественно провезли по городу в открытом экипаже32. Наряду с Бондфилд, в парламент были избраны еще две женщины-лейбористки: С. Лоуренс и Д. Джусон33. Что касается результатов по стране, то в целом парламент оказался «подвешенным». Ни одна из партий — ни консервативная (248 мест), ни лейбористская (191 мест), ни впервые объединившаяся после войны в защиту свободы торговли либеральная (158 мест) — не получила абсолютного парламентского большинства34.
      Формирование правительства могло быть предложено лидеру либералов Г. Асквиту, но он не желал зависеть от благосклонности соперников. В результате с согласия Асквита, изъявившего готовность подержать в парламенте стоящих на стороне фри-треда лейбористов, в январе 1924 г. было создано первое в истории Великобритании лейбористское правительство во главе с Р. Макдональдом.
      В действительности это был трагический рубеж в истории либеральной партии, которой больше никогда в XX в. не представится даже отдаленный шанс сформировать собственное правительство, и судьбоносный в истории лейбористов. Бондфилд, вспоминая события того времени, полагала, что решением 1924 г. Асквит фактически «разрушил свою партию». Вопрос спорный, поскольку в трагической судьбе либералов свою роль, несомненно, сыграл и другой известный либеральный политик — Д. Ллойд Джордж. Именно он согласился в 1916 г. стать премьер-министром взамен Асквита и тем самым способствовал расколу либеральных рядов в годы первой мировой войны на две группировки (свою и асквитанцев). Тем не менее, на взгляд Бондфилд, Асквит в своем решении 1924 г. руководствовался не только интересами свободы торговли, но и личными мотивами. Он желал, пишет она, отомстить людям, «вытолкнувшим» его из премьерского кресла в 1916 году35.
      В рядах лейбористов были определенные колебания относительно того, стоит ли формировать правительство меньшинства, не имея надежной опоры в парламенте. На митинге 13 января 1924 г., проходившем незадолго до объявления вотума недоверия консерваторам и создания лейбористского кабинета, Бондфилд говорила о том, что за возможность прийти к власти «необходимо хвататься обеими руками»36. Эту позицию полностью разделяло и руководство лейбористской партии. В итоге 22 января 1924 г. Макдональд занял пост премьер-министра. В ходе дебатов по вопросу о доверии кабинету Болдуина Маргарет произнесла свою первую речь в парламенте. Ее внимание было, главным образом, обращено к проблеме безработицы, а также фабричной инспекции37. Спустя годы, в своих воспоминаниях Бондфилд не без гордости отмечала, что представители прессы охарактеризовали эту речь как «первое интеллектуальное выступление женщины в палате общин, которое когда-либо доводилось слышать»38.
      С приходом лейбористов к власти Маргарет было предложено занять должность парламентского секретаря Министерства труда, которое в 1924 г. возглавил Т. Шоу. Как отмечала Бондфилд, новость ее одновременно опечалила и обрадовала. В связи с назначением она была вынуждена оставить почетный пост председателя БКТ. Рассказывая о событиях 1924 г., Бондфилд не смогла в своих мемуарах удержаться от комментариев относительно неопытности первого лейбористского кабинета. Она писала об огромном наплыве информации и деталей, что практически не позволяло ей вникнуть в работу других связанных с Министерством труда департаментов. «Мы были новой командой, — вспоминала она, — большинству из нас предстояло постичь особенности функционирования палаты общин в равной степени, как и овладеть навыками министерской работы, справиться с огромным количеством бумаг...»39
      К тому же работу первого лейбористского кабинета осложняло отсутствие за спиной парламентского большинства в палате общин. При продвижении законопроектов министрам приходилось оглядываться на оппозицию, строго следившую за тем, чтобы правительство не вышло из-под контроля. Комментируя эту ситуацию спустя более двух десятилетий, в конце 1940-х гг., Бондфилд по-прежнему удивлялась тому, что правительство не допустило серьезных промахов и в целом показало себя вполне достойной командой.
      Кабинет Макдональда в самом деле продемонстрировал британцам, что лейбористы способны управлять страной. Отсутствие серьезных внутренних реформ (самой заметной стала жилищная программа Уитли — предоставление рабочим дешевого жилья в аренду) с лихвой компенсировалось яркими внешнеполитическими шагами. Первое лейбористское правительство признало СССР, подписало с ним общий и торговый договоры, способствовало принятию репарационного плана Дауэса на Лондонской международной конференции, позволившего в пику Франции реализовать концепцию «не слишком слабой Германии». Партия у власти активно отстаивала идею арбитража и сотрудничества на международной арене.
      В должности парламентского секретаря Министерства труда Бондфилд отправилась в сентябре 1924 г. в Канаду с целью изучить возможность расширения семейной миграции в этот британский доминион. Пока Маргарет находилась за океаном, события на родине стали приобретать неприятный для лейбористов поворот. В августе 1924 г. был задержан Дж. Кэмпбелл, исполнявший обязанности редактора прокоммунистического издания «Уокере Уикли». На страницах газеты был опубликован сомнительный, с точки зрения респектабельной Англии, призыв к военнослужащим не выступать с оружием в руках против рабочих во время стачек, напротив, обратить это оружие против угнетателей. Генеральный атторней, однако, приостановил дело Кэмпбелла за недостатком улик. Собравшиеся на осеннюю сессию консерваторы и либералы потребовали назначить следственную комиссию с целью разобраться в правомерности подобных действий. Макдональд расценил это как знак недоверия кабинету. Парламент был распущен, а новые выборы назначены на 29 октября.
      Лейбористы вышли на выборы под лозунгом «Мы были в правительстве, но не у власти», требуя абсолютного парламентского большинства. Однако избирательная кампания оказалась омрачена публикацией в прессе за несколько дней до голосования так называемого «письма Зиновьева», являвшегося в то время председателем исполкома Коминтерна. Вероятная фальшивка, «сенсация», по словам «Таймс», содержала в себе указания британским коммунистам, как вести борьбу в пользу ратификации англо-советских договоров, заключенных правительством Макдональда, а также рекомендации относительно вооруженного захвата власти40. По неосмотрительности Макдональда, наряду с премьерством исполнявшего обязанности министра иностранных дел, письмо было опубликовано в прессе вместе с нотой протеста. Это косвенно свидетельствовало о том, что лейбористское правительство признает его подлинность. На этом фоне недавно заключенные с СССР договоры предстали в глазах публики в сомнительном свете. По воспоминаниям одного из современников, репутация Макдональда в этот момент «опустилась ниже нулевой отметки»41.
      Лейбористы проиграли выборы. К власти вновь вернулось консервативное правительство во главе с Болдуином. Бонфилд возвратилась из Канады слишком поздно, чтобы успешно побороться за свой округ Нортамптон. Как писала она сама, оппоненты обвиняли ее в том, что она пренебрегла своими обязанностями, «спасаясь за границей». В результате Маргарет оказалась вне стен парламента. Возвращаясь к событиям осени 1924 г. в своих мемуарах, Бондфилд не скрывала впоследствии своего недовольства Макдональдом. Давая задним числом оценку лейбористскому руководителю, Маргарет писала, что он не обладал силой духа, необходимой политическому лидеру его ранга. «При неоспоримых способностях и личном обаянии... он по сути был человеком слабым, — отмечала она, — при всех его внешних добродетелях и декоративных талантах». Его доверчивость и слабость оставались скрыты от посторонних глаз, пока враги этим не воспользовались42.
      В мае 1926 г. в Великобритании произошло эпохальное для всего профсоюзного движения событие — всеобщая стачка, руководимая БКТ и закончившаяся поражением рабочих. В течение девяти дней Бондфилд разъезжала по стране, встречалась с профсоюзными активистами, о чем свидетельствует ее дневник 1926 г., вошедший в издание воспоминаний 1948 года. Маргарет отмечала, с одной стороны, преданность, дисциплину бастующих, с другой, некомпетентность работодателей. В то же время она винила в плачевном для рабочих исходе событий руководителей профсоюза шахтеров — Г. Смита и А. Кука. Поддержка бастующих горняков другими рабочими, с точки зрения Маргарет, практически ничего не дала в итоге из-за того, что указанные двое заняли слишком жесткую позицию в ходе переговоров с шахтовладельцами и не желали идти на компромисс43. Тот факт, что Кук по сути явился бунтарской фигурой, на протяжении 1925—1926 гг. намеренно подогревавшей боевые настроения в шахтерских районах, отмечали и другие современники44. В своих наблюдениях Бондфилд была не одинока.
      Летом того же 1926 г. один из лейбористских избирательных округов (Уоллсенд) оказался вакантным, и Бондфилд было предложено выступить там парламентским кандидатом на дополнительных выбоpax. Избирательная кампания закончилась ее победой. Это позволило Маргарет, не дожидаясь всеобщих выборов, вернуться в палату общин уже в 1926 году.
      Еще в ноябре 1925 г. правительство Болдуина дало поручение лорду Блэнсбургу возглавить комитет, который должен был заняться проблемой усовершенствования системы поддержки безработных. Бондфилд получила приглашение войти в его состав. В январе 1927 г. был обнародован доклад комитета. Документ носил компромиссный характер и в целом не удовлетворил многих рабочих, полагавших, что система предоставления пособий безработным не охватывает всех нуждающихся, а выплачиваемые суммы недостаточны. Тем не менее, Бондфилд подписала доклад наряду с представителями консерваторов и либералов. Таким образом она обеспечила единогласие в рамках всего комитета. Это вызвало волну недовольства. По воспоминаниям самой Маргарет, в лейбористских рядах против нее поднялась настоящая кампания. Многие были возмущены тем, что Бондфилд не подготовила свой собственный «доклад меньшинства». Более того, некоторые недоброжелатели подозревали, что она подписала доклад комитета Блэнсбурга, не читая его. Впрочем, сама героиня этой статьи категорически опровергала данное утверждение45.
      Много лет спустя в свое оправдание Маргарет писала, что была солидарна далеко не со всеми предложениями подписанного ею доклада. Однако в целом настаивала на своей правоте, поскольку полагала, что на тот момент доклад был очевидным шагом вперед в плане совершенствования страхования по безработице46.
      На парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала самую крупную за все межвоенные годы победу, завоевав 287 парламентских мест. Активная пропагандистская работа в избирательных округах, стремление дистанцироваться от излишне радикальных требований принесли плоды. Лейбористам удалось переманить на свою сторону часть «колеблющегося избирателя». Бондфилд вновь выставила свою кандидатуру от Уоллсенда. Наряду с консервативным соперником в округе, в 1929 г. ей также довелось сразиться с коммунистом. Тем не менее, выборы 1929 г. вновь оказались для Маргарет успешными. Более того, по совету секретаря партии А. Гендерсона, Макдональд предложил ей занять пост министра труда. Это была должность в рамках кабинета, ступень, на которую в британской истории на тот момент не поднималась еще ни одна женщина. В должности министра Бондфилд также вошла в Тайный Совет.
      Размышляя, почему выбор в 1929 г. пал именно на нее, Маргарет впоследствии без ложной скромности называла себя вполне достойной кандидатурой, умеющей аргументировано отстаивать свою точку зрения, спонтанно отвечать на вопросы, не боясь противостоять враждебной критике. По иронии судьбы, скандал с докладом Блэнсбурга продемонстрировал широкой публике, как считала сама Бондфилд, ее бойцовские качества и сослужил в итоге хорошую службу. Маргарет писала в воспоминаниях, что в 1929 г. в полной мере осознавала значимость момента. Это была «часть великой революции в положении женщин, которая произошла на моих глазах и в которой я приняла непосредственное участие», — отмечала она47. Впоследствии Маргарет не раз спрашивали, волновалась ли она, принимая новое назначения. Она отвечала отрицательно. В 1929 г. Бондфилд казалось, что ей предстояло заниматься вопросами, хорошо знакомыми по профсоюзной работе.
      Большое внимание было приковано к тому, как должна быть одета первая женщина-министр во время представления королю. Маргарет вспоминала, что у нее даже не было времени на обновление гардероба. Из новых вещей были лишь шелковая блузка и перчатки. Из Букингемского дворца поступило указание, что дама должна быть в шляпе. Бондфилд была категорически с этим не согласна и в дальнейшем появлялась на официальных церемониях без головного убора. Она пишет, что в момент представления королю Георгу V, последний, вопреки обычаям, нарушил молчание и произнес: «Приятно, что мне представилась возможность принять у себя первую женщину — члена Тайного Совета»48.
      Тем не менее, как справедливо отмечала Маргарет, Министерство труда не было синекурой. Главная, стоявшая перед министром задача, заключалась в усовершенствовании страхования по безработице. В ноябре 1929 г. в палате общин состоялось второе чтение законопроекта о страховании по безработице, подготовленного и представленного Бондфилд. Несмотря на возражения оппозиции, Билль прошел второе чтение и в декабре обсуждался в рамках комитета. Он поднимал с 7 до 9 шиллингов размеры пособий для взрослых иждивенцев, а также на несколько шиллингов увеличивал пособия для безработных подростков. Бондфилд также удалось откорректировать ненавистную для безработных формулировку относительно того, что на пособие может претендовать лишь тот, кто «действительно ищет работу»49. Отныне власти должны были доказывать в случае отказа в пособии, что претендент «по-настоящему» не искал работу.
      Тем не менее в рядах лейбористов закон не вызвал удовлетворения. Еще до представления Билля, в начале ноября 1929 г., совместная делегация БКТ и исполкома лейбористской партии встречалась с Бондфилд и настаивала на более высокой сумме пособий50. Пожелания не были учтены. В дальнейшем недовольные участники ежегодной лейбористской конференции 1930 г. приняли резолюцию, призывавшую увеличить суммы пособий безработным, к которой также не прислушались51.
      В целом деятельность второго кабинета Макдональда оказалась существенно осложнена навалившимся на Великобританию мировым экономическим кризисом. Достойная поддержка безработных была слишком дорогим удовольствием для страны, зажатой в тисках финансовых проблем. На фоне недостатка денежных средств на поддержку малоимущих Бондфилд в целом не смогла проявить себя в роли министра труда в 1929—1931 годах. В своих воспоминаниях Маргарет всячески подчеркивает, что на посту министра труда не была способна смягчить проблему безработицы в силу объективных, нисколько не зависевших от нее обстоятельств начала 1930-х годов52. Отчасти это действительно так. Но напористое желание возложить ответственность на других и отстраниться от возможных обвинений достаточно ярко характеризует автора мемуаров.
      Еще в 1929 г. при правительстве Макдональда был сформирован специальный комитет во главе с профсоюзным функционером Дж. Томасом для изучения вопросов безработицы и разработки средств борьбы с нею. В комитет вошли канцлер герцогства Ланкастерского О. Мосли, помощник министра по делам Шотландии Т. Джонстон и руководитель ведомства общественных работ, левый лейборист Дж. Лэнсбери. Проект оказался провальным. По признанию современников, в том числе самой Бондфилд, Томас не обладал должным потенциалом для руководства подобным комитетом. Его младший коллега Мосли попытался форсировать события и подготовил специальный Меморандум, представленный в начале 1930 г. на рассмотрение Кабинета министров. Он включал такие предложения, как введение протекционистских тарифов, контроль над банковской политикой и ряд других мер. Они показались неприемлемыми для правительства Макдональда и, прежде всего, Министерства финансов во главе со сторонником ортодоксального экономического курса Ф. Сноуденом. Последующая отставка Мосли и его попытка поднять знамя протеста за рамками правительства в конечном счете ни к чему не привели. Сам же Мосли вскоре связал свою судьбу с фашизмом.
      31 июля 1931 г. был обнародован доклад комитета под председательством банкира Дж. Мэя. Комитет должен был исследовать экономическое положение Великобритании и предложить конструктивное решение. Согласно оценкам доклада, страна находилась на грани финансового краха. Бюджетный дефицит на следующий 1932/1933 финансовый год ожидался в размере 120 млн фунтов. Рекомендации комитета состояли в жесточайшей экономии государственных средств. В частности, значительную сумму предполагалось сэкономить за счет снижения пособий по безработице53.
      Как вспоминала Бондфилд, с публикацией доклада «вся затруднительная ситуация стала достоянием гласности»54. В результате 23 августа 1931 г. во время голосования о возможности сокращения пособий по безработице кабинет Макдональда раскололся фактически надвое. Это означало его невозможность функционировать в прежнем составе и скорейший уход в отставку. Однако на. следующий день, 24 августа, Макдональд поддался уговорам короля и остался на посту премьер-министра. Он изъявил готовность возглавить уже не лейбористское, а так называемое «национальное правительство», состоявшее, главным образом, из консерваторов, а также горстки либералов и единичных его сторонников из числа лейбористов. Вскоре этот поступок и намерение Макдональда выйти на досрочные выборы под руку с консерваторами против лейбористской партии были расценены как предательство. В конце сентября 1931 г. Макдональд и его соратники решением исполкома были исключены из лейбористской партии55.
      События 1931 г. стали драматичной страницей в истории лейбористской партии. Возникает вопрос, как же проголосовала Маргарет на историческом заседании 23 августа? Согласно отчетам прессы, Бондфилд в момент раскола кабинета выступила на стороне Макдональда, то есть за сокращение пособий на 10%56. Показательно, что в своих весьма подробных воспоминаниях, где автор периодически при­водит подробную информацию даже о том, что подавали к столу, Маргарет странным образом обходит вниманием детали августовского голосования, лишь отмечая, что 24 августа лейбористский кабинет, «все еще преисполненный решимости не сокращать пособия по безработице, ушел в отставку»57. Складывается впечатление, что Бондфилд намеренно не хотела сообщать читателю, что всего лишь накануне она лично не разделяла подобную решимость. В данном случае молчание автора красноречивее ее слов. Маргарет не желала вспоминать не украшавший ее биографию поступок.
      Впрочем, приведенный выше эпизод с голосованием нельзя назвать «несмываемым пятном». Так, например, голосовавший вместе с Бондфилд ее более молодой коллега Г. Моррисон успешно продолжил свое политическое восхождение в 1940-е гг. и добился немалых высот. Однако Маргарет было уже 58 лет. Ее министерская карьера завершилась августовскими событиями 1931 года. В своей автобиографии она подчеркивала, что у нее нет ни малейшего намерения предлагать читателю какие-то «сенсационные откровения» относительно раскола 1931 года58.
      В лейбористской послевоенной историографии Макдональд был подвергнут резкой критике на страницах целого ряда работ. В адрес бывшего партийного лидера звучали такие эпитеты, как «раб» консерваторов, «ренегат», человек, поставивший задачей в 1931 г. «удержать свой пост любой ценой»59. Бондфилд, издавшая мемуары в 1948 г., не разделяла такую точку зрения. «Нам не следует..., — писала она, — думать о нем (Макдональде. — Е. С.) как ренегате и предателе. Он не отказался ни от чего, во что сам действительно верил, он не изменил своему мнению, он не принял ничьи взгляды, с коими бы не был согласен». Макдональд никогда не принадлежал к числу профсоюзных функционеров и, с точки зрения Бондфилд, не слишком симпатизировал «промышленному крылу» партии. Его отношения с заметно сместившейся влево на рубеже 1920—1930-х гг. НРП, через которую бывший лидер много лет назад оказался в лейбористских рядах, также были испорчены из-за расхождения во взглядах. «Ничто не препятствовало для его перехода к сотрудничеству с консерваторами», — заключает Бондфилд60.
      С этим утверждением можно отчасти поспорить. Макдональд до «предательства» был относительно популярен среди лейбористов, и испорченные отношения с НРП, недовольной умеренным характером деятельности первого и второго лейбористских кабинетов, еще не означали потери диалога с партией в целом, с ее менее левыми представителями. Тем не менее, определенная доля истины, в частности относительного того, что Макдональду в начале 1930-х гг. на посту премьера порой легче было найти понимание у представителей правой оппозиции, нежели у бунтарского крыла лейбористов и у тред- юнионов, недовольных скудостью социальных реформ, в словах Бондфилд присутствует.
      Наблюдая за деятельностью Макдональда в последующие годы, Маргарет отмечала, что он постепенно погружался «в своего рода старческое слабоумие, за которым все наблюдали молча»61. Сама она не скрывала, что с сожалением покинула министерское кресло в августе 1931 года.
      В октябре 1931 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы, на которых лейбористская партия выступила против «национального правительства» во главе с Макдональдом. Большинство лейбористских кандидатов оказалось забаллотировано. Из примерно 500 претендентов в парламент прошло лишь 46 человек62. Такого поражения в XX в. лейбористам больше переживать не доводилось. Бондфилд вновь баллотировалась от Уоллсенда и проиграла.
      Вспоминая события осени 1931 г., Маргарет отмечала, что избирательная кампания стала для партии, совсем недавно пребывавшей в статусе правительства Его Величества, хорошим уроком. С ее точки зрения, 1931 г. оказался своего рода рубежом в истории лейбористов. Они расстались с Макдональдом, упорно на протяжении своего лидерства двигавшим партию вправо. К руководству пришли новые люди — К. Эттли, С. Криппс, X. Далтон. Для партии наступил период переосмысления своей политики и раздумий. Бондфилд характеризует Эттли, ставшего лидером лейбористской партии в 1935 г. и находившегося на посту премьер-министра после второй мировой войны, как человека твердого, практичного и даже, на ее взгляд, прозаичного. Как пишет Маргарет, он был полностью лишен как достоинств, так и недостатков Макдональда63.
      После поражения на выборах 1931 г. Бондфилд вновь заняла пост руководителя женской секции профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих. Все ее время занимали работа, лекции и выступления. В начале 1930-х гг., будучи свободной от парламентской деятельности, Маргарет вновь посетила США. Ей посчастливилось встретиться с президентом Франклином Рузвельтом. Реформы «нового курса» вызвали у Бондфилд живейший интерес. «У Франклина Рузвельта за плечами единодушная поддержка всей страны, которой редко удостаивается политический лидер. Он поймал волну эмоциональной и духовной революции, которую необходимо осторожно направлять, проявляя в максимальной степени политическую честность...», — писала она64.
      Рассуждая о проблемах 1930-х гг. в своих воспоминаниях, Маргарет уделяет значительное внимание фашистской угрозе. С ее точки зрения, до появления фашизма фактически не существовало общественной философии, нацеленной на то, чтобы противостоять социализму. Однако, «как лейбористская партия отвергла коммунизм как доктрину, враждебную демократии, — пишет Бондфилд, — так она отвергла по той же причине и фашизм». Даже в неблагоприятные кризисные годы Маргарет никогда не теряла веры в демократические идеалы. «Демократия, — отмечала она позднее, — сильнее, чем любая другая форма правления, поскольку предоставляет свободу для критики»65. В 1930-е гг. Бондфилд не раз выступала в качестве профсоюзной активистки на антифашистскую тему.
      Вновь в качестве кандидата Маргарет приняла участие в парламентских выборах в 1935 году. Но, как ив 1931 г., результат стал для нее неутешительным. Однако, наблюдая изнутри происходившие в эти годы процессы в лейбористских рядах, она отмечала, что партия постепенно возрождалась. «Не было ни малейших причин сомневаться, — писала она, — в том, что со временем мы получим (парламентское. — Е. С.) большинство и вернемся к власти, преисполненные решимости реализовать нашу собственную надлежащую политику. Как скоро? Консервативное правительство несло ветром прямо на камни, оно не было готово ни к миру, ни к войне; у него не было определенной согласованной политики, направленной на национальное возрождение и улучшение; оно стремилось умиротворить неумиротворяемую враждебность нацистов»66. С точки зрения Бондфилд, лейбористская партия, находясь в оппозиции, напротив, переживала в эти годы период «переобучения», оттачивая свои программные установки и принципы.
      В 1938 г. Маргарет оставила престижный пост в профсоюзе неквалифицированных и муниципальных рабочих. «Есть люди, для которых выход на пенсию звучит как смертный приговор, — писала она в воспоминаниях. — Это был не мой случай». В интервью журналисту в 1938 г. Бондфилд отмечала, что не чувствует своего возраста, полна энергии и планов, а также не намерена думать о полном отстранении от дел. Однако годы напряженной работы, подчеркнула она в ходе беседы, научили ее ценить свободное время, которым она была намерена воспользоваться в большей мере, нежели ранее67.
      Последующие два годы Маргарет много путешествовала. В 1938— 1939 гг. она посетила США, Канаду, Мексику. Несмотря на приятные впечатления, встречу со старыми знакомыми и обретение новых, Бондфилд отмечала, что даже через океан чувствовала угрозу войны, исходившую из Европы. В ее дневнике за 1938 г., включенном в книгу мемуаров, уделено внимание Чехословацкому кризису. Еще 16 сентября 1938 г. Маргарет писала о том, что ценой, которую западным демократиям придется заплатить за мир, похоже, станет предательство Чехословакии. После Мюнхенского договора о разделе этой страны, заключенного в конце сентября лидерами Великобритании и Франции с Гитлером, Бонфилд справедливо подчеркивала, что от старого Версальского договора не осталось камня на камне68.
      Вернувшись из Америки в конце января 1939 г., летом того же года Маргарет направилась к подруге в Женеву. Пакт Молотова-Риббентропа, подписанный в августе 1939 г., вызвал у Бондфилд, по ее собственным словам, «состояние шока». В воспоминаниях Маргарет содержатся комментарии на тему двух мировых войн, свидетельницей которых ей довелось быть, и состояния лейбористской партии к началу каждой из них. Бондфилд писала об огромной разнице между обстановкой 1914 и 1939 годов. Многие по праву считают, отмечала она, что первой мировой войны можно было избежать. Вторая мировая война была из разряда неизбежных. Лейбористская партия в 1939 г., продолжает Маргарет, была неизмеримо сильнее и влиятельнее в сравнении с 1914 годом69.
      В 1941 г. Бондфилд опубликовала небольшую брошюру «Почему лейбористы сражаются». «Мы последовательно отвергли методы анархистов, синдикалистов и коммунистов в пользу системы парламентской демократии..., — писала она, — мы принимаем вызов диктатуры, которая разрушила родственные нам движения в Германии, Австрии, Чехословакии и Польши, и угрожает подобным в Скандинавских странах в равной степени, как и в нашей собственной»70.
      В 1941 г. Маргарет вновь отправилась в США с лекциями. Как вспоминала она сама, ее главной задачей было донести до американской аудитории британскую точку зрения. В годы войны и вплоть до 1949 г. Бондфилд являлась председателем так называемой «Женской группы общественного благоденствия»71. В период военных действий она занималась, главным образом, вопросами санитарных условий жизни детей.
      На первых послевоенных выборах 1945 г. Маргарет не стала выдвигать свою кандидатуру. В свое время она дала себе слово не баллотироваться в парламент после 70 лет и сдержала его. Наступают времена, когда силы уже необходимо экономить, писала Маргарет72. Впрочем, она приняла участие в предвыборной кампании, оказывая поддержку другим кандидатам. Последние годы жизни Маргарет были посвящены подготовке мемуаров, вышедших в 1948 году. В 1949 г. она в последний раз посетила США. Маргарет Бонфилд умерла 16 июня 1953 г. в возрасте 80 лет. На похоронах присутствовали все руководители лейбористской партии во главе с К. Эттли.
      Судьба Бондфилд стала яркой иллюстрацией изменения статуса женщины в Великобритании в первые десятилетия XX века. «Когда я начинала свою деятельность, — писала Маргарет, — в обществе превалировало мнение, что только мужчины способны добывать хлеб насущный. Женщинам же было положено оставаться дома, присматривать за хозяйством, кормить детей и не иметь более никаких интересов. Должно было вырасти не одно поколение, чтобы взгляды на данный вопрос изменились»73.
      Бондфилд сумела пройти путь от продавца в магазине в парламент, а затем и в правительство благодаря своей энергии, работоспособности, определенной силе воли, такту и организаторским качествам. Всю жизнь она была свободна от домашних обязанностей, связанных с воспитанием детей и заботой о муже. В результате Маргарет имела возможность все свое время посвящать профсоюзной и политической карьере. Размышляя на тему успеха на политическом поприще, она признавалась, что от современного политика требуются такие качества, как сила, быстрота реакции и неограниченный запас «скрытой энергии»74. Безусловно, она ими обладала.
      В своей книге Гамильтон вспоминала случившийся однажды разговор с Бондфилд на тему счастья и радости. Счастья добиться непросто, делилась своими размышлениями Маргарет, однако служение и самопожертвование приносят радость. Именно этим и была наполнена ее жизнь. Бондфилд невозможно было представить в плохом настроении, скучающую или в состоянии депрессии, писала ее биограф. Лондонская квартира Маргарет всегда была полна цветов. Своим внешним видом Бондфилд никогда не походила на изысканных английских аристократок и не стремилась к этому. Однако, по мнению Гамильтон, она всегда оставалась «женщиной до кончиков пальцев»75. Ее стиль одежды был весьма скромен и непретенциозен. Собранные в пучок волосы свидетельствовали о нежелании «пускать пыль в глаза» замысловатой и модной прической. Тем не менее, в профсоюзной среде, где безусловно доминировали мужчины, Маргарет держалась уверенно и свободно, ее мнение уважали и ценили.
      По свидетельству Гамильтон, Маргарет была практически напрочь лишена таких качеств как рассеянность, склонность волноваться по пустякам. Ей было свойственно чувство юмора, исключительная сообразительность76. Тем не менее, едва ли Бондфилд можно назвать харизматичной фигурой. Ее мемуары свидетельствуют о настойчивом желании показать себя с наилучшей стороны. Однако порой им не хватает некой глубины в анализе происходивших событий, свойственной лучшим образцам этого жанра. При характеристике лейбористской партии, Маргарет неизменно пишет, что она «становилась сильнее», «извлекала уроки». Тем не менее, более весомый анализ ситуации часто остается за рамками ее работы. Бондфилд обладала высоким, но не выдающимся интеллектом.
      По своим взглядам Маргарет была ближе скорее к правому крылу лейбористской партии. Как правило, она не участвовала в кампаниях, организуемых левыми бунтарями в 1920-е — 1930-е гг. с целью радикализации лейбористского партийного курса, на посту министра труда не форсировала смелые социальные реформы. Тем не менее, ее можно охарактеризовать как социалистку, пришедшую в политику не по карьерным соображениям, а по убеждениям. Как писала Бондфилд, социализм, который она проповедовала, это способ направить всю силу общества на поддержку бедных и слабых, которые в ней нуждаются, с тем, чтобы улучшить их уровень жизни. Одновременно, подчеркивала она, социализм — это и стремление поднять стандарты жизни обычных людей77. В отсутствие «государства благоденствия» в первые десятилетия XX в. такие убеждения были востребованы и актуальны. Мемуары героини этой публикации также свидетельствуют, что до конца жизни она в принципе оставалась идеалисткой, верящей в духовные, христианские корни социалистической идеи.
      Примечания
      1. HAMILTON М.А. Margaret Bondfield. London. 1924.
      2. BONDFIELD M. A Life’s Work. London. 1948, p. 19.
      3. Ibid., p. 26. См. также: HAMILTON M. Op. cit., p. 46.
      4. BONDFIELD M. Op. cit., p. 27.
      5. Ibid., p. 28.
      6. Ibid., p. 352-353.
      7. Ibid., p. 30.
      8. Ibid., p. 37.
      9. Ibid., p. 48.
      10. HAMILTON M. Op. cit., p. 16-17.
      11. BONDFIELD M. Op. cit., p. 48.
      12. Цит. по: HAMILTON M. Op. cit., p. 67.
      13. BONDFIELD M. Op. cit., p. 55, 76, 78.
      14. HAMILTON M. Op. cit., p. 83.
      15. BONDFIELD M. Op. cit., p. 82, 85, 87.
      16. HAMILTON M. Op. cit., p. 71.
      17. BONDFIELD M. Op. cit., p. 109.
      18. HAMILTON M. Op. cit., p. 72.
      19. BONDFIELD M. Op. cit., p. 80, 124-137.
      20. Ibid., p. 140, 142.
      21. Ibid., p. 153.
      22. Ibid., p. 161.
      23. Ibid., p. 186.
      24. Ibid., p. 188.
      25. Report of the 20-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1920, p. 4.
      26. SNOWDEN E. Through Bolshevik Russia. London. 1920.
      27. BONDFIELD M. Op. cit., p. 200.
      28. Ibid., p. 224. Фрагменты дневника Бондфилд были изданы и в отчете британской рабочей делегации за 1920 год. См.: British Labour Delegation to Russia 1920. Report. London. 1920. Appendix XII. Interview with the Centrosoius — Notes from the Diary of Margaret Bondfield; Appendix XIII. Further Notes from the Diary of Margaret Bondfield.
      29. BONDFIELD M. Op. cit., p. 245.
      30. Ibidem.
      31. Ibid., p. 249-250.
      32. Ibid., p. 251.
      33. Report of the 24-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1924, p. 12.
      34. Ibid., p. 11.
      35. BONDFIELD M. Op. cit., p. 252.
      36. Ibid., p. 254.
      37. Parliamentary Debates. House of Commons. 1924, vol. 169, col. 601—606.
      38. BONDFIELD M. Op. cit., p. 254.
      39. Ibid., p. 255-256.
      40. Times. 27.X.1924.
      41. BROCKWAY F. Towards Tomorrow. An Autobiography. London. 1977, p. 68.
      42. BONDFIELD M. Op. cit., p. 262.
      43. Ibid., p. 268-269.
      44. См., например: CITRINE W. Men and Work: An Autobiography. London. 1964, p. 210; WILLIAMS F. Magnificent Journey. The Rise of Trade Unions. London. 1954, p. 368.
      45. BONDFIELD M. Op. cit., p. 270-272.
      46. Ibid., p. 275.
      47. Ibid., p. 276.
      48. Ibid., p. 278.
      49. The Annual Register. A Review of Public Events at Home and Abroad for the Year 1929. London. 1930, p. 100; См. также представление Бондфилд Билля в парламенте: Parliamentary Debates. House of Commons, v. 232, col. 738—752.
      50. Report of the 30-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1930, p. 56—57.
      51. Ibid., p. 225—227.
      52. BONDFIELD M. Op. cit., p. 296-297.
      53. SNOWDEN P. An Autobiography. London. 1934, vol. II, p. 933—934; New Statesman and Nation. 1931, v. II, № 24, p. 160.
      54. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      55. Daily Herald. 30.IX.1931.
      56. Ibid. 24, 25.VIII.1931.
      57. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      58. Ibid., p. 305.
      59. The British Labour Party. Its History, Growth, Policy and Leaders. Vol. I. London. 1948, p. 175. COLE G.D.H. A History of the Labour Party from 1914. New York. 1969, p. 258.
      60. BONDFIELD M. Op. cit., p. 306.
      61. Ibid., p. 305.
      62. В дополнение к этому несколько депутатов представляли отдельную фракцию НРП, которая в скором времени покинула лейбористские ряды в связи с идейными спорами.
      63. BONDFIELD М. Op. cit., р. 317.
      64. Ibid., р. 323.
      65. Ibid., р. 319-320.
      66. Ibid., р. 334.
      67. Ibid., р. 339-340.
      68. Ibid., р. 340, 343-344.
      69. Ibid., р. 350.
      70. Ibid., р. 351.
      71. Dictionary of Labour Biography. London. 2001, p. 72.
      72. BONDFIELD M. Op. cit., p. 338.
      73. Ibid., p. 329.
      74. Ibid., p. 338.
      75. HAMILTON M. Op. cit., p. 176, 179-180.
      76. Ibid., p. 93, 178.
      77. BONDFIELD M. Op. cit., p. 357.